Впечатление обманчиво. Мистика

– А что, если я не спаситель? – вкрадчиво произнес бледный юноша с экрана телевизора. – Может быть я злодей?

– Это не так! Я тебе не верю! – отозвалась его будущая подружка.

В этот самый момент из кухни раздался грохот упавшей кастрюли, а потом – раздраженное восклицание мужа. Сегодня была очередь Пьера готовить еду.

Мари вздохнула и поставила фильм на паузу. Посмотреть «Сумерки» ее уговорила подруга: «Фильм старый, ну и что? Зато там такой парень! Сочувствующий, внимательный, необычный. Тебе обязательно понравится!»

За ужином, сидя на уютной кухне, Мари сказала:

– Не понимаю, почему все хвалят этот фильм? Как можно влюбиться в вампира?! Он же каждый раз смотрит на девушку причмокивая, как… как на гамбургер!

– Ну-у-у, так в нас пытаются воспитать инклюзивность, – ответил Пьер.

– Инклюзивность к кому? Вампиры – это же зло, они мертвецы. А их изображают так, как будто они во всем лучше людей! И никто не говорит о том, что связь с ними имеет свою цену.

Пьер только пожал плечами.

Этот разговор уже забылся, когда через неделю Мари легла в клинику Пресвятой Крови. Перед простой операцией она ожидала, что пробудет в больнице до вечера, а потом пойдет восстанавливаться домой. Вместо этого Мари очнулась в реанимации после двухдневной комы. Доктор буднично сообщил, что во время процедуры она подхватила серьезную инфекцию. Теперь ей потребуются длительное лечение, сильные обезболивающие и антибиотики, а также регулярные перевязки глубокой раны.

После этого Мари перевели в общую палату. Там нельзя было ни на минуту расслабиться, потому что пациенты и медперсонал все время ходили туда-сюда и громко разговаривали. Мари не могла уснуть, пытаясь осознать свое новое положение: она – молодая бодрая женщина – пришла в больницу на своих ногах, а теперь превратилась в лежачую больную. На просьбы перевести ее в более спокойную палату, медсестры не реагировали и шли дальше по своим делам.

Но главные мучения были впереди. Мало кто мог с первого раза попасть иглой в ее вены. Проколы от капельниц воспалялись, и руки Мари были покрыты бесчисленными ранками и синяками, а ноги колоть она не давала.

Той ночью Мари снова не могла уснуть. У нее болело все тело, а повернуться не было сил. Кое-как подоткнув под спину подушку, Мари притихла и попыталась расслабиться.

В палате было темно, только свет из соседнего крыла больницы подсвечивал потолок над занавесками вокруг ее кровати. Храпели соседи. Над ухом жужжал и попискивал аппарат, следящий за дозировкой лекарств, а из-за приоткрытой двери доносились приглушенные голоса. Лежать было неудобно. Но хуже всего – это боль в руке, которую нельзя было согнуть из-за капельницы. Похоже, что опять поднялась температура, а кожа вокруг прокола воспалилась.

Ночь тянулась бесконечно, и Мари расплакалась. Слезы лились долго, пока позади себя она вдруг не услышала тихий сочувствующий голос:

– Бедная девочка… Очень больно?

Мари резко повернула голову. Она могла поклясться, что к ней за занавеску никто не заходил, но у дозатора с морфином стояла туманная фигура в белом.

– О-о-очень, – подтвердила Мари всхлипывая. – Рука очень болит.

– Хочешь, я позову к тебе доктора? Она поставит капельницу быстро и без боли.

– Очень хочу, пожалуйста, пусть придет!

Медсестра испарилась, а перед Мари вдруг возникло бледное существо. В белой широкой робе эта маленькая пожилая женщина напоминала ночного мотылька. Холодные пальцы быстро и нежно ощупали руки пациентки, потом зашуршала упаковка внутривенного катетера. Легкий укол, щелчок. Игла с каплей крови уже лежит на тумбочке, капельница стоит на другой руке, и боль уходит. Впервые за несколько дней Мари удалось заснуть.

Ее разбудил утренний обход медсестер, которые пришли померить давление и температуру. Одна из них, доставая манжету тонометра, спросила Мари, кто и когда успел переставить капельницу.

– Это ко мне ночью доктор приходила, – счастливо улыбаясь, ответила Мари. – Она так ловко все сделала, что я ничего не почувствовала!

Выслушав ответ, сестры переглянулись.

– Что-то не так? – забеспокоилась Мари. – Я вчера плакала и ночная медсестра сама предложила позвать доктора.

Сестра, которая уже измерила давление, молча положила тонометр в тележку, а другая, забрав с собой пустую упаковку от катетера, сказала:

– Вы не волнуйтесь. У морфина иногда бывает побочный эффект.

Мари задумалась. Может ей, и правда, все привиделось? Или нет? Пусть это действие морфина, но кто-то же ей помог! Или она правда сходит с ума, или медсестры что-то скрывают, и дело тут нечисто.

«Представляешь, у нее руки были как лед, но я впервые почувствовала, что кому-то до меня есть дело. А дневной персонал все время делает вид, что меня здесь нет», – рассказывала Мари мужу, который пришел ее навестить.

После ночного визита ей стало лучше. Мари уже с аппетитом ела и даже общалась с соседями по палате. Но прошло несколько дней, место укола снова начало воспаляться, и боль вернулась.

– Простите, у меня сильно болит рука. Вы можете переставить мне капельницу? – обратилась Мари к медсестре, которая развозила больным лекарства.

– Я потом подойду, – бросила та на ходу, даже не взглянув в ее сторону.

Прошел час. Потом еще один. Уже разнесли обед и собрали грязную посуду, когда в палату зашла другая сестра и Мари повторила свою просьбу.

– А что вы хотите, у нас много пациентов, и у всех что-то болит! – ответила та раздраженно.

Наступил вечер, но к Мари никто так и не пришел. Соседи по палате уже посмотрели телевизор и готовились ко сну. Все по очереди посетили санузел и наконец улеглись. В палате погасили свет. По потолку время от времени пробегали тени и где-то вдали шумела скоростная дорога, а Мари так и лежала беспомощная и всеми забытая.

«И после этого медсестры считают себя людьми?!» – Мари горько заплакала. Когда соседи уснули, она решительно посмотрела перед собой и тихо сказала: «Мне очень больно. Пожалуйста, помогите мне!»

– Сегодня мы сами навестим доктора, – раздался знакомый голос.

Кто-то подтолкнул кровать у изголовья, другой потянул у изножья и Мари понеслась по холодному больничному коридору. Она видела, как белый потолок коридора сменился серым потолком в лифте. Вскоре, стуча колесами, кровать въехала в больничный подвал. Двери распахнулись и Мари оказалась в пустом предоперационном зале. Ее там уже ждали.

Девушка, которая помогала в этот раз, делала все быстро. Ее тонкие холодные пальцы пробежались по коже Мари. Потом в них откуда ни возьмись появились ватка со спиртом, шприц и пластырь. В шприц моментально набралась кровь, стальная игла оказалась на тумбочке, а новая капельница опять работала, как часы. Для того, чтобы проделать все эти манипуляции, обычные медсестры потратили бы минут пять.

Мари невольно залюбовалась своей спасительницей: красавица-блондинка, тонкая и полупрозрачная. Белый приталенный халат облегал ее эффектную фигуру, как подвенечное платье.

– Спасибо вам огромное, вы просто волшебница! – с восторгом зашептала Мари.

Блондинка, сидящая на медицинском табурете вполоборота, улыбнулась. В свете ночника между ее пухлых губ блеснул маленький изящный клык, и Мари онемела от испуга.

Наутро ее разбудило тарахтение тележки: медсестры, весело переговариваясь, совершали обход. Мари проснулась подавленной: у нее перед глазами до сих пор стояла вампирская улыбка. Вчерашний испуг не прошел, а поселился в животе и превратился в тянущее неприятное чувство.

Это был страх.

Обладатели холодных рук снимали боль, но не были людьми, а Мари уже готова записать их в друзья, как героиня «Сумерек»! Что же делать? Пару дней Мари продержится, но потом придется просить помощи. А если к ней придет кто-то другой? Не блондинка, не дама-мотылек, а тот, кто пьет кровь не из шприца, а из шеи?! Холодные появлялись, когда никого из людей не было рядом, не считая спящих соседей. Если на нее нападут, как она сможет себя защитить?

Набравшись смелости, Мари спросила врача во время обхода:

– Скажите, а можно мне получить постоянный катетер? Я плачу́ расширенную медицинскую страховку, неужели она не покрывает это?

Но доктор уже подошел к соседней кровати и не слышал ее, а медсестры осуждающе посмотрели на Мари и отвернулись.

Весь день она старалась думать о более приятных вещах. Но с наступлением вечера паника вернулась. Мари лежала с открытыми глазами и прислушивалась. Свет в палате уже погасили, но она специально оставила ночник включенным.

Время шло. Пациенты спали беспокойно: после операции стонала новенькая соседка, вскрикивала бабуля справа и громко с присвистом храпел мужчина слева. Было уже за полночь, когда в коридоре раздались шаги. Мари нащупала шнур звонка для вызова медсестры, который заранее положила рядом. Так, на всякий случай. Кто-то остановился у двери в их палату, Мари напряглась. Но никто не вошел. Прошуршали колеса медицинской тележки и снова наступила тишина.

Мари пролежала до рассвета, не сомкнув глаз. Она сама не знала, зачем еще перед операцией велела мужу сходить в церковь и помолиться за нее. Но сейчас была этому рада.

После завтрака и обычных для нее процедур Мари наконец расслабилась. В свете дня и в присутствии людей ее сморил сон.

Ей снилось, что опять ночь, дверь в палату открыта, и на занавеску у кровати падает чья-то тень. Мари даже не удивилась, когда увидела перед собой вчерашнюю блондинку. Та присела на стул у изголовья и накрыла руку Мари своей ладонью, от которой по всему телу разбежались стылые мурашки.

– Тебе не обязательно страдать, – сказала блондинка. – У нас есть способ избавить тебя от боли. Навсегда.

– Навсегда? – удивилась Мари.

– Никаких катетеров и уколов, никаких болезней.

Мари задумалась, пытаясь понять, что стоит за этими словами.

– А… плата?.. – наконец спросила она.

– Плата по доброй воле. Мы берем не больше, чем ты готова отдать. Ты согласна?

– Я… я…

– … я собираюсь поменять тебе постель, – вдруг раздался ласковый голос.

Мари открыла глаза. Над ней стояла смутно знакомая санитарка со стопкой простыней и улыбалась, а клыкастая блондинка исчезла, как будто ее и не было.

– Смотрю, тебе уже получше, порозовела, – ворковала женщина, кладя белье на стул. – А когда тебя к нам только привезли, была, как мел.

Мари радовалась, что ее выдернули из странного сна. Когда простыни были перестелены, санитарка принесла ей бумажный стаканчик с чаем и пакетик с сахаром.

– Я знаю, это тяжело, но ты обязательно поправишься! – сказала она.

Мари чуть было снова не расплакалась, но уже от простой человеческой заботы, которой была лишена последнее время.

Ночью снова разболелась рука. По коже расползалось красное пятно и сил терпеть эту пытку больше не было. Мари вспомнила свой сон. Как быть? Снова принять помощь от тьмы и жить без боли или потерпеть и остаться человеком?

«Я потерплю, – решила Мари. – Я выдержу!»

Она свернулась в комочек и попыталась отвлечься на жужжание дозатора, когда ей в голову пришла простая мысль. А зачем терпеть? Вот на кровати лежит звонок для вызова медсестры. Самой обычной человеческой медсестры. И ничего страшного, если у нее не получится попасть в вену с первого раза. Мари переживет. Почему она вообще решила, что кроме нежити ей никто не в состоянии помочь?! Что с ней случилось? Мари вытерла слезы и нажала на кнопку.

На утреннем обходе она узнала, что медсестра, которая помогла ей ночью, убедила лечащего врача поставить Мари постоянный катетер. Какое счастье – ей больше не придется сталкиваться с Холодными! Они работали только по ночам, а днем к Мари приходили самые обычные лаборанты, чтобы взять анализы.

Вскоре у ее кровати появился невысокий мужчина с лицом драматического злодея и лысиной от уха до уха. Увидев, что пациентка нервничает, Лысый подмигнул:

– Вы меня боитесь? Совершенно незачем!

Мари натужно улыбнулась, она и правда волновалась. Но все прошло отлично, и Лысый почти безболезненно провел процедуру.

– А почему у вас такие холодные руки? – решилась спросить Мари.

Лысый, складывая свой инвентарь, ответил анекдотом:

– Подскажите, если у меня холодные руки, холодные ноги и холодный нос, к какому врачу мне обратиться? К патологоанатому! – и, захохотав басом, удалился.

«У меня уже начинается паранойя, – подумала Мари. – Мне теперь всюду мерещатся Холодные!»

Но вера в людей у Мари снова пошатнулась после того, как ей сделала перевязку сестра-садистка. Не церемонясь, она начала отрывать от раны присохшие бинты.

– Вы делаете мне больно! – взвизгнула Мари.

– Я знаю, – последовал спокойный ответ. И все повторилось сначала.

Мари была в ужасе. Эта медсестра – обычный человек, а ведет себя хуже всякой нечисти. Мари уже не боялась конфликта. Вместо того, чтобы страдать и бояться, она пожаловалась старшей медсестре на плохое обращение, и садистку в отделении больше не видели.

Мари быстро поправлялась и воспоминания о первых днях после операции уже померкли. Но перед самой выпиской произошел случай, который снова напомнил ей о Холодных.

К ней пришел лаборант – красивый бледный парень, – чтобы взять кровь на анализ. В готическом фильме ему больше всего подошла бы роль молодого любовника. Мари сначала не поверила глазам, ведь Холодные должны бояться дневного света.

– А вы тоже из… них? – поинтересовалась она.

Парень поправил очки с затемненными стеклами и спросил:

– Что вы имеете в виду?

– Ну ваши темные очки, зачем они?

– Мои очки?! У меня фотофобия и мне тяжело все время быть на свету.

– Ой, – смутилась Мари, – извините меня!

Пробирки уже были наполнены, когда Мари не выдержала и задала еще один вопрос:

– А что вы потом делаете с кровью?

Ей вдруг показалось, что за очками мелькнула чернота, и она напряглась.

– Ничего не делаем, анализируем и утилизируем, – зло ответил лаборант, сложил все в свою тележку и выскочил из палаты.

«Странный какой, наверное, просто устал, – подумала Мари. – Как самый обычный человек».

В день выписки она сидела на краю кровати и складывала в сумку вещи. В проеме двери появился Пьер.

– Готова? – спросил он.

– Почти, – ответила Мари и выдвинула ящик тумбочки, чтобы проверить, все ли она взяла. Там белела записка:

«Жаль, что ты испугалась».

Мари усмехнулась, задвинула ящик и твердо сказала:

– Я не испугалась. Я просто сделала выбор.

– Что? – не понял Пьер.

– Я готова!

– Куда у вас делись студенты?!

Зарецкий поднял глаза от бумаг и удивлённо посмотрел на ворвавшегося в кабинет посетителя.

– Целая группа! Двенадцать человек! – вопил встрёпанный мужчина возраста скорее пожилого, чем среднего. От крика очки сползли у него на самый кончик носа. Лицо было какого-то нездорового, марганцовочного цвета.

– Какие ещё студенты? Откуда?

– Вы не знаете?! Вы даже не знаете?..

Нервный посетитель вдруг пошатнулся, будто его толкнули в плечо, и как подкошенный повалился на скрипучий стул, умудрившись при этом скинуть на пол бумаги. «Вот циркач», – хмуро подумал полицейский.

– Так что там за студенты? – спросил он.

– На практику приехали.

– На практику? – переспросил Зарецкий. – Чего у нас тут практиковать-то, в глуши? Агрономы, что ли?

– Фольклористы они. Хотели сказания и песни пособирать.

– У нас такого давным-давно уже нету. Только если сказание, как Шарапу в клубе морду набили за то, что к бригадировой жене полез, – хмыкнул Зарецкий.

Мужчина в очках даже как-то уменьшился в размерах, словно из него выпустили воздух.

– Нет?.. – тихо переспросил он, вытянул из нагрудного кармана огромный клетчатый носовой платок и принялся так активно им обмахиваться, что бумаги – на этот раз на столе – вздрогнули в предвкушении полёта.

– Нет, – повторил полицейский, прижимая стопку протоколов ладонью и оглядываясь в поисках чего-нибудь тяжёлого. – Расскажите, что за студенты, как зовут, где остановились…

– Как я уже сказал – фольклористы. Из Петербурга приехали.

«Что ж им дома-то не сидится», – подумал Зарецкий. Едут и едут эти питерские – и устраивают ему тут бардак: то Петров этот несчастный, теперь вот дети какие-то.

– Санкт-Петербургский госуниверситет, – продолжал посетитель, – филологический факультет. Второй курс окончили, ребятам по девятнадцать-двадцать лет. Десять девушек, два парня…

Как бы тихо она ни двигалась, он всё равно её слышал. Она не могла спрятаться и не могла убежать.

Хорошо, что и не хотела.

Юля – в обеих руках по тяжеленной корзине – бочком протиснулась в узкую дверь-расщелину. Витя, похоже, отвлёкся от мыслей, только когда увидел её, – сразу подскочил, отобрал ношу:

– Что ж меня не позвала?

Она шкодливо улыбнулась. Витя посмотрел в корзины – черника. Покачал головой:

– Снова бабулек гоняла?

– Ага, – ни намёка на раскаяние, наоборот – с гордой улыбкой, подтвердила она.

– Ну вот зачем ты…

Он замолчал, разглядев, сколько в корзинах листьев.

– Опять комбайнами драли?..

– Сам видишь. – Теперь Юля выглядела не довольной, а сердитой, да такой и была. – Надоели! Ещё раз увижу, что черничник мне портят, – так заведу, что никакое МЧС не найдёт.

Это было второе Юлино лето в лесу с Витей, и она уже ко многому привыкла. Глаза у неё стали такими же зеленоватыми, как у Вити, а проснувшись однажды – это было ранней весной – она ощутила то, о чём рассказывал Витя на допросах в бестиарии: все чувства обострились, и лес стал как будто продолжением её самой.

– А как леший женского пола называется? – спросила она тогда.

– Лешачиха, ну или лешуха.

– Нет, так мне не нравится, – поморщилась Юля. – Буду лешая.

– Ну, лешая так лешая, – пожал плечами Витя.

Юля реагировала на что-то сильнее, чем Витя, а на что-то слабее. Например, он больше чувствовал животных, поэтому терпеть не мог браконьеров, а вот Юля чутко улавливала всё, что касалось растений, особенно ягодников. Когда ушлые деревенские бабки начинали драть кусты комбайнами, Юле казалось, что они выдирают ей волосы, потому так злилась.

– Кто-то у нас ходит уже который час, – сказал вдруг Витя. Юля посмотрела ему в лицо, потому что такого озадаченного и взволнованного тона ещё от него не слышала.

– Я тоже чувствую, но не пойму даже, кто.

Он кивнул, помолчал и добавил:

– Я их то вижу, то нет.

– Кружит кто-то? – догадалась она. Витя опять кивнул и добавил:

– Причём народу немало, человек десять, что ли.

– И куда они идут? Ну, когда ты их видишь?

– Как будто к Никитичне.

Лешие тревожно переглянулись.

– Как же хорошо, что они наконец замолчали.

Единственные два парня в группе держались поодаль – не из мужской солидарности, а просто из нежелания слушать девчоночью трескотню. Впрочем, в последние пару часов девчонки притихли: уже не шушукались, не хихикали, то и дело косясь на парней хитрым глазом через плечо, а только устало сопели, продираясь через кусты.

– А по-моему, так уж лучше бы болтали. – Игорь Подбировский как-то зябко, почти по-женски повёл плечами, отвечая Максу Лужникову. – Не по себе теперь.

Практиканты шагали через лес уже часа четыре, если не пять, – сказали бы точнее, если бы хоть кто-нибудь засёк, во сколько они вышли из Старых Дубков. Поначалу пойти искать одиноко живущую старушку показалось всем отличной идеей, опасения высказала только староста Алёна Сизова:

– Как мы её найдём? Это же через лес идти надо…

Осторожность Алёны подняли на смех: вот трусиха, леса испугалась, да ведь тебе же сказали, что там тропинка – не собьёшься! А теперь вот что-то не смешно уже никому. Никакой тропинки под ногами давно нет, хорошо хоть у Кати Дымовой компас в телефоне нашёлся. Правда, и он помогал мало: стрелка на экране то крутилась как сумасшедшая, то прыгала из стороны в сторону, но всё-таки большую часть времени уверенно указывала на север, куда ребятам и было нужно. Чем дальше они отходили от деревни, тем хуже обстояли дела у электроники: мало того что невозможно было позвонить, так телефоны и даже наручные часы вовсе перестали показывать время, дату и прочие полезные сведения.

– Что тут за аномалия магнитная, – ворчал Макс, прикладывая резко поглупевшие «умные часы» к уху.

Давно хотелось есть и пить. Студенты рассчитывали добраться до отдалённого хутора минут за сорок, в крайнем случае – за час, и ничего с собой в дорогу не взяли. Конечно, по дороге можно было собрать немного черники, но разве можно в двадцать лет горстью ягод наесться? С водой было и вовсе туго: ни одного ручейка не попалось, даже заболоченных мест ребята не видели, хотя лес становился всё гуще и темнее.

– Мне кажется, мы мимо этого дерева уже проходили, – сказала вдруг обычно тихая Оля Рыжкова, указывая на высокую ёлку.

– Ты их различаешь, что ли? – пропыхтела в ответ Лиза Калинина. Она согнулась и упёрлась руками в колени, чтобы хоть как-то отдышаться.

– Смотри, у неё макушка так смешно загнута, – показала Оля. Верхушка ёлки и вправду загибалась крючком под тяжестью шишек. – И нижние ветки все сухие.

– Да не может быть, – сердито возразила Катя. – Мы же всю дорогу правильно шли. – Она потрясла телефоном с компасом.

– А ты уверена, что он, – тычок в телефон, – правильно тебе показывает, куда идти? – Макс, самопровозглашённый плейбой, а попросту – задавака, скрестил руки на груди, всей своей позой выражая сомнение.

– Нет, не уверена, – огрызнулась Катя, – но если ты такой умный, предложи что-нибудь получше!

– Можно я предложу? – поднял руку Игорь. – Давайте привал устроим, передохнём чуть-чуть. Идти-то всё тяжелее становится.

С этим сложно было поспорить: светлый, преимущественно лиственный лес часа три назад незаметно превратился в смешанный, а недавно – в тёмный еловый. Высоченные папоротники разворачивали крылья под раскидистыми вековыми елями, прятали колючий валежник, норовивший выдрать клок из штанов, и коварные ямки, в которые того и гляди попадёшь и целым уже не выберешься. Таня Буранова уже успела подвернуть в одной такой ямке ногу и последний час еле плелась, страшно хромая и ноя на весь лес.

– Я за, – выкрикнула она, едва услышав предложение Игоря. Кроме Макса, никто возражать не стал, но его, конечно, не послушали.

Ребята повалились, прямо кто где стоял: все до смерти устали, ноги с непривычки гудели, а конца-краю дороге не было. Они даже не были уверены, в правильном ли направлении идут. Точнее, почти все были уверены, что идут не туда, но вслух об этом говорить опасались.

– Что за звук? – встрепенулась вдруг Алёна. До этого она помалкивала – то ли обиделась, что над ней посмеялись, то ли просто устала.

– Ничего не слышу, – нахмурился Макс. – О чём ты?

– Как будто… не знаю… рычит кто-то, – неуверенно сказала староста.

– Да кто тут может рычать, – отмахнулся он, но рука при этом дрожала, так что Максу никто не поверил.

– Медведь? – севшим от ужаса голосом предположила Лиза.

– А ты и на дерево забраться не сможешь, если что, – поддела её Наташа Демьянчик, главная заноза в известном месте у всей группы.

Вяло переругиваясь, студенты отдыхали; о еде и воде оставалось только мечтать, и даже собирать чернику, которая, куда ни глянь, аппетитно синела на кустах, не хотелось. Вдруг Игорь, сидевший поодаль, ойкнул и подскочил: прямо перед ним появилась бодрая тётушка лет пятидесяти. Даже при всём высокомерии молодости называть её бабушкой язык не поворачивался.

– Что, замучились, молодёжь? – бодро спросила она. Одета незнакомка была в кислотно-голубой синтетический пуловер и синие спортивные штаны, на голове как-то залихватски косо сидела хлопковая светлая косынка в выцветший голубоватый цветочек, похожий на призрак гербария из альбома первоклашки, на ногах – резиновые сапоги. В одной руке женщина держала корзину, в другой – кривоватую палку. Колоритная дама, в общем.

– Замучились, – с готовностью подтвердила Танька. Щиколотка у неё вздулась и, похоже, здорово болела.

– И заблудились, – тихо добавила Алёна, не обращая внимания на грозные взгляды Кати.

– А куда идёте-то? – поинтересовалась тётенька, поставив корзину на землю и обводя группу любопытными, но какими-то колючими глазами. От одного взгляда на неё мороз по коже продирал, хотя поначалу она показалась обычной весёлой дачницей.

– К Дарье Никитичне, – сказал Макс. Видимо, он решил взять переговоры на себя, потому что говорил тоном, который, должно быть, казался ему самому авторитетным.

– А-а, к Никитичне! – протянула незнакомка, и глаза её заблестели как-то совсем уж нехорошо.

– Вы знаете, где это? – вежливо спросила Алёна, даже с места привстала. Решила, наверное, что некрасиво сидеть перед старшими.

– Да кто ж не знает!

– А вы не могли бы нас туда отвести? – не веря своему счастью, спросил Игорь.

– Чего б не отвести! Тут недалеко, подымайтесь да пойдём. – Она подхватила с земли корзину.

От этих слов второе дыхание открылось даже у Таньки (возможно, и у её подвёрнутой ноги тоже), не говоря уж об остальных. Ребята поспешно поднимались с земли, отряхивали со штанов прилипшие сухие хвоинки, подбирали брошенные как попало сумки с блокнотами. Вряд ли группа когда-либо собиралась куда-то с такой скоростью – разве что в столовую во время большого перерыва. Забыв усталость, жажду, голод и все прочие огорчения последних часов, ребята бодро припустили за незнакомкой. Алёна шла последней; глаза у неё были беспокойные, а лоб то и дело прорезали глубокие морщины.

Зарецкий наконец отвязался от приставучего дедка, который непременно хотел помочь «милиционеру» разыскать пропавших ребят. После гвалта свидетелей тишина на опушке давила на уши, но это было приятно.

Сведений он получил прискорбно мало: большую часть ему уже рассказал руководитель практики потерявшихся филологов, профессор Кулик Николай Николаевич, который перечислил имена всех двенадцати человек и даже принёс распечатанную с какого-то сайта фотографию группы. В деревне Зарецкому только и смогли, что показать пять домов, в которых расселились практиканты, да тропу, по которой они ушли в лес.

– Будете обыскивать? – спросил его профессор, показывая на избы.

– Оснований нет.

Полицейский зашагал в сторону леса. Тропа была нахоженная – если нарочно с неё не сходить, не бегать по сторонам за ягодами и не перепутать, в какую сторону шёл, заблудиться невозможно. Да и народу в лесу должно было быть полно: поспевала черника и земляника, бабульки ягоду корзинами несли.

– А что это за Дарья Никитична? – еле поспевая за широкими шагами Зарецкого, поинтересовался Николай Николаевич.

– Да жила одна старушка на выселках. Хутор у неё там, за лесом. Я, правда, думал, что она померла давно.

– Вы разве точно не знаете?

– Это другой участок, так что нет, не знаю. Но местные же не просто так говорят, что жива Дарья Никитична. Не стали бы они ваших ребят в пустой дом отправлять, не такой у нас народ.

Профессор поджал губы, но развивать тему не стал.

– И что же там за старушка такая?

– Говорят, ещё при царе родилась. И сказок знает сотни.

– Тогда неудивительно, что ребят именно к ней отправили, – кивнул Николай Николаевич. – Как вы думаете, может, они дошли до неё уже? Может, чай сидят пьют?

– Сейчас проедем – посмотрим.

– Подождите, но если это другой участок…

– Там участкового нет сейчас, – перебил Зарецкий. – Уволился пару месяцев как, а нового не нашли.

Он прыгнул в машину, профессор Кулик – за ним, причём без всякого приглашения. На немой вопрос полицейского учёный муж пожал плечами:

– Я же за них отвечаю. Доедем до старушки, убедимся, что всё хорошо. Может, она их вообще спать у себя оставить захотела…

– Ладно, поехали. Только имейте в виду, что дороги прямо на хутор нет, последние полтора километра пешком пойдём.

– А почему, кстати, мы не пойдём через лес, как ребята? – всполошился профессор.

– Потому что на машине и потом пешком быстрее выйдет.

Ехали минут пятнадцать, потом Зарецкий свернул на лесную дорогу, где между колеями росла трава, остановился и объявил:

– Идём.

Профессор неловко выкарабкался из машины и вдруг заверещал:

– Что это?!

Зарецкий – рука на кобуре – бегом обогнул уазик и остановился как вкопанный: у ног Николая Николаевича валялся телефон с разбитым экраном, а рядом с ним на траве было несколько характерных тёмно-красных пятен и клок льняного цвета волос.

Витя с Юлей осторожно пробирались по лесу; шли метрах в пяти друг от друга, и все пять органов чувств, даже вкус, работали на максимуме.

– Ничего не понимаю, – пробормотала Юля.

– Да уж, – откликнулся Витя.

Чтобы оставить следы, по которым шли лешие, надо было или прыгать по лесу, причём где-то на шаг, а где-то на добрых три метра, или намеренно путать того, кто стал бы искать путников. И Витя склонялся к худшему – то есть второму.

– Кто их водит? Кикимора? – спросила Юля.

– Вряд ли, очень уж до болот далеко. Да и если люди идут к хутору… – Он покачал головой.

– Зачем они вообще могут туда идти?

– Да сам не пойму.

Юля отклонилась в сторону – заметила слабый, но не замаскированный след. По нему она, а за ней и Витя вышли к заброшенной лесной дороге, на которой стояли около служебной машины полицейский и какой-то забавный всклокоченный дядечка. Лешие сразу заметили, что разглядывали эти двое.

– Не подходите, – предупредил полицейский. Юле бросился в глаза контраст между его усталым, если не сказать – измождённым, видом и новеньким золотым кольцом на безымянном пальце правой руки. – Здесь улики.

– Мы, похоже, одних и тех же людей ищем, – сказал Витя. Полицейский взглянул на него с явным подозрением:

– А вы кто такие? Подождите-ка…

Он вытащил из кармана телефон, открыл на нём фотографии пропавших без вести…

– Мы – местные лешие, – спокойно ответил ему Витя.

– Не двигаться!

Полицейский сделал шаг назад и снова положил руку на кобуру.

– Ребят, а где Катя с Танькой? – спросила вдруг Алёна.

– Да в кусты, наверное, пошли, – пожала плечами Ульяна.

– Давайте дождёмся.

– Зачем смущать? Сами догонят, не на час же они ушли. А нас на весь лес слышно.

Незнакомка-провожатая шагала где-то далеко впереди и, в отличие от студентов, нисколько не сбавляла шаг, не спотыкалась о корни и вообще шла будто по ровной дороге, а не по лесу.

Девчоночий щебет возобновился; студенты, предвкушая, что вот-вот доберутся до места назначения, приободрились и шагали веселее. Правда, шли уже что-то долго, хотя провожатая сказала, что до хутора недалеко. С другой стороны, кто знает, что в её представлении «недалеко»? Это для городских ребят и полчаса по лесу немало, а бабульки деревенские вон – на заре ушли, в обед огромные корзины ягоды принесли и не устали даже, поели и в огородах уже копаются.

Алёна всё озиралась, ждала, когда же Катя и Таня догонят группу. Только хотела ещё раз попросить остановиться, как шагавшие первыми парни притормозили сами.

– А куда дальше-то? – растерянно спросил Игорь.

– А она где? – вопросом на вопрос ответила Алёна.

– Тётка-то? Да сам не пойму. Вот только что перед носом была, а тут как сквозь землю…

– Может, и хорошо, что остановились. Девочек дождёмся, – сказала староста.

– А где они?

– Наверное, в кустики пошли.

Разговаривать почему-то не хотелось. Студенты даже друг на друга особо не смотрели; кто-то крутил пуговицы на одежде, кто-то переминался с ноги на ногу, кто-то озирался по сторонам. Лес вокруг, кажется, стал ещё гуще, чем был в момент встречи с провожатой. Ни незнакомой женщины, ни Кати с Танькой нигде не было видно или слышно.

– И чё нам делать, если она не вернётся? – каким-то чужим, испуганным и тоненьким голосом сказал Макс.

– Кто – она?

– Ну тётка эта.

– Не знаю. МЧС ждать, – пожала плечами Алёна.

Было похоже, что они провели в лесу гораздо больше времени, чем должны были: как будто бы темнело. Единственный работавший телефон – Катин – пропал вместе с хозяйкой, так что ребята даже время посмотреть не могли. Игорь в недоумении тряс механические наручные часы, доставшиеся ему аж от прадедушки.

– Ничего не понимаю, – бормотал он. – Ходили почти восемьдесят лет исправно, а тут на тебе…

Провожатая появилась перед ними так же внезапно, как и исчезла: не было – не было, и вдруг стоит как ни в чём не бывало.

– Что приуныли, молодёжь? – задорно спросила она. – Скоро придём уже.

– У нас две девочки отстали, – сказала Алёна. – Наверное, в туалет пошли и нас потеряли.

– Никуда они не отстали. Вперёд ушли, догонять надо.

Алёна уставилась на незнакомку так, что любому другому человеку стало бы не по себе.

– Как это – вперёд? Как они умудрились? Я не видела.

– Да короткой тропой, – пожала плечами тётка. – Как дела свои в кустах сделали, обошли вас стороной и обогнали. Ладно, хорош болтать. Вы к Никитичне-то хотите попасть или нет?

– Хотим, конечно, – ответили студенты хором, а Игорь еле слышно буркнул себе под нос: – Да нам бы уже хоть куда-нибудь попасть.

– Хоть куда-нибудь? – переспросила провожатая. – Хоть куда-нибудь, касатик, попасть гораздо сложнее, чем куда тебе надо.

– В смысле?

Отвечать Игорю незнакомка не стала, а просто развернулась и зашагала вперёд, не дожидаясь, пока ребята соберутся.

Лес вокруг становился всё темнее и гуще. Алёна крикнула в сторону провожатой – той уже и не видно было:

– Извините, пожалуйста! У вас есть часы? Сколько сейчас времени?

– Полтретьего!

– Да не может быть, – пробормотала справа от Алёны тихая Оля Рыжкова. – Мы не позже половины второго из Дубков вышли, а бродим уже часа четыре, если не пять.

– Полтретьего, – повторил голос из-за деревьев, причём уже с явным раздражением.

– Как она услышала?.. – прошептала Оля.

Зарецкий потряс головой, словно муравья из уха вытряхивал. За оружие он давно уже не держался.

– Дурдом какой-то, – сказал он хмуро. – Вот она же в прошлом году без вести пропала. – Полицейский указал на Юлю. Витя с готовностью подхватил:

– А я – двадцать с лишним лет назад.

– И вы мне хотите сказать, что вы и впрямь лешие?

– Ага, – беспечно подтвердила Юля. – Хотите, в лосей обратимся? Или в зайцев?

– Не надо ни в кого обращаться, – замахал руками Зарецкий. – Ещё лосей мне тут не хватало. Чертовщина какая-то: то оборотни, теперь вот лешие ещё…

Он вздохнул как-то горестно, как будто вся эта потусторонняя мура ему до смерти надоела, и провёл рукой по лицу. Сверкнуло новенькое кольцо.

– А вы недавно женились, да? – тут же полюбопытствовала Юля. Витя бросил на неё быстрый взгляд искоса, с полуулыбкой, еле заметно покачал головой.

– Что?.. Да, два месяца назад, – пробормотал полицейский, потом встрепенулся и спросил: – Так, говорите, вы тоже этих разыскиваете? Которые по лесу у вас перемещаются?

Юля улыбнулась канцеляризму и закивала:

– Да, Витюша беспокоится. Говорит, заблудились, наверное.

– Это точно наши, – подал голос профессор. До этого он молчал, переводя круглые, чуть ли не больше очков, глаза с Юли на Витю и обратно.

– А вы кто? – спросил у него леший.

– Руководитель их, Николай Николаевич Кулик. Профессор, – с явной гордостью добавил учёный муж.

– Вы можете установить, где именно группа находится? – спросил Зарецкий у леших.

– Только примерно. Их кто-то водит, поэтому мне как следует не видно, – признался Витя.

– Как это – водит? – встрял Николай Николаевич.

– Какая-то нечисть развлекается, – объяснил Витя. – Или, может, ведьма. Запутывает, глубже в лес уводит. Потом бросит там и исчезнет.

– Или, что ещё хуже, ведёт к себе в логово или ещё куда, – подхватила Юля.

– Зачем? – спросил Зарецкий. Лешие нахмурились.

– Обычно или чтобы съесть, или для каких-нибудь обрядов, – неохотно ответил Витя. Профессор схватился за сердце и грузно осел на землю.

– И мы тут стоим лясы точим вместо того, чтобы искать ребят?! – каркнул он снизу.

– Прежде чем искать, надо понимать, хотя бы примерно, где они могут быть и с чем мы столкнёмся, – ответил полицейский.

– С чем мы столкнёмся, сам толком не пойму. Одно могу сказать: почти уверен, что идут они к Никитичне на хутор, – добавил леший. Зарецкий кивнул:

– Да, так нам и в деревне сказали. Только разве Никитична жива ещё?

Витя коротко переглянулся с Юлей и сказал:

– Да уж лет десять как померла.

– Зачем же деревенские тогда ребят к ней послали? – вскинулся профессор.

– А в деревне откуда узнают, что старушки нет давно? – пожала плечами Юля. – Хутор у неё неблизко, за лесом, просто так никто проверять не пойдёт, жива она или нет.

– Она лет тридцать назад туда переехала, – добавил Витя. – В Дубках, честно говоря, никто не плакал: характер у Дарьи Никитичны был, откровенно говоря, паршивый. Вечно к соседям цеплялась. То внуки шумные в гости к кому-то приехали – недовольна, собаки ночами брешут – недовольна, посмотрел кто-то не так – опять недовольна. В общем, когда она уехала, все только обрадовались.

– Витюш, прости, что я тебя перебиваю, но, может, я пока вокруг погляжу? – спросила Юля. – Следов тут куча, может, интересное что найду.

– Погляди, – кивнул леший, – только осторожно.

Юля исчезла, словно в воздухе растворилась. Профессор моргнул и хотел было опять взяться за сердце, но, видимо, передумал.

– Так о чём я… Поначалу, первые, может, пару лет, сердобольные соседи Никитичну ещё навещали: как же так, мол, старушка живёт одна на отшибе, а вдруг что случится. Но она их отвадила быстро: ругала на чём свет стоит, а в последний раз, как две бабульки дубковских к ней пришли, и вовсе с кочергой на них кинулась, прогнала. С тех пор желающих к ней соваться больше не было. Потому и не знал никто, что она померла.

– Так это что же, она с тех пор так там и лежит? – нахмурился Зарецкий. Витя хотел было ответить, но тут откуда-то справа от него донёсся Юлин голос:

– Идите сюда! Я девочку нашла!

Алёна споткнулась о корень и растянулась на влажной, усыпанной прелыми еловыми иголками земле. Она даже не ушиблась, да и звука падения почти не было. Тем не менее провожатая – теперь она шагала прямо перед ребятами – обернулась и шутливо погрозила пальцем:

– Поосторожнее, не убейтесь у меня тут!

Глаза у неё при этом остались ледяными. Алёна кое-как поднялась на ноги, отряхнулась и поплелась дальше.

Обещанное «недалеко», судя по всему, означало несколько километров пути, а Таньку с Катей так и не догнали, хотя Танька хромала. Хуже того: идти становилось всё труднее и труднее, лес как будто нарочно ставил ребятам подножки и хватал их ветками. Судя по всему, провожатая зачем-то вела их через самую чащу.

– Мне кажется, или деревенские говорили «не больше часа по тропинке»? – негромко спросил у Алёны Игорь. Та даже ответить не смогла и только кивнула. – Что-то долго мы ходим… Тебе не кажется, что она нас куда-то не туда ведёт?

Алёна пожала плечами. Она так вымоталась, что ей было уже всё равно. Остальные, даже тренированный Макс, были примерно в таком же состоянии, а на Лизу Алёна старалась не смотреть, чтобы не заплакать от жалости.

– А вон и девочки ваши! – бодро сообщила провожатая. Студенты встрепенулись, стали оглядываться по сторонам. Впереди, за деревьями, стоявшими ствол к стволу, виднелась яркая Катина куртка, рядом – светло-голубая косынка, которой Танька повязала голову перед походом в лес («От клещей», – пояснила она, на что Игорь резонно отметил, что клещи вообще-то не на голову прыгают, а с травы на ноги или туловище перебираются). Ребята всей гурьбой ринулись протискиваться к девочкам…

Катина ветровка – оранжевая с ярко-зелёным и синим – была аккуратно надета на высокий пенёк, а Танькина косынка просто висела рядышком на ветке.

– Это что за шуточки?.. – Макс попытался говорить как взрослый сердитый мужчина, но, во-первых, из пересохшего горла удалось выдавить только невыразительный сип, а, во-вторых, обращаться было уже не к кому.

Провожатая исчезла.

На земле сидела бледная, зарёванная девушка лет двадцати. Одну щиколотку у неё так раздуло, что нога не помещалась в кроссовку – обувь валялась рядом. При виде незнакомых мужчин девушка заметно напряглась, но потом увидела, что Зарецкий в полицейской форме, а за спиной у него, отдуваясь, стоит профессор Кулик.

– Николай Николаевич! – всхлипнула девушка, попыталась встать, но застонала и повалилась обратно.

– Буранова! Где вы бродите? Где остальные? – гаркнул профессор, и не думая подать ей руку. Девушка разрыдалась.

– Не бросайтесь вы на неё, – буркнул Витя. Юля села около девушки на корточки и приобняла за плечи, начала увещевать:

– Не пугайся, мы все пришли помочь. Как тебя зовут?

– Таня…

– Что с ногой у тебя случилось?

– Подвернула.

– Очень болит? Ходить можешь?

– Могу, но больно. И кроссовка уже не лезет.

– Ты же из студенческой группы, да? Где остальные?

– Там. – Таня неопределённо махнула в сторону леса. – С тёткой этой…

– Какой тёткой? – напрягся Зарецкий.

– Не знаю! Она как из-под земли появилась, спросила, куда мы идём, вызвалась до хутора Дарьи Никитичны проводить.

– Как выглядит?

– Да обычная женщина, на вид лет пятьдесят, пятьдесят пять, может. Одета… ну, как в лес ходят. Корзина с грибами. А, у неё кофта ещё такая прям кислотная, но почему-то на пару шагов отойди – и уже не видно.

– Знаешь хоть примерно, где сейчас ребята? – спросил полицейский. Девушка замотала головой.

– А ты сама-то почему здесь? – спохватилась Юля. – Мы там кровь видели, – она махнула рукой в сторону, – и телефон разбитый.

– Это Катькин. – У Тани задрожали губы. – Почему-то только у Катьки связь была, больше ни у кого. И часы время не показывали.

– А волосы – твои?

– Ага. О ветку выдрала, больно было – ужас!

– Эта женщина, про которую ты рассказывала, отвела тебя и Катю в сторону? – уточнил Витя. Девушка кивнула:

– Ну да. Точнее, мы сами в сторонку пошли. – Она покраснела. – Только хотели остальных догнать, а тётка тут как тут. Идите, говорит, сюда, помогите ключи найти, я уронила. Ну, мы как дуры и бросились помогать. Я только отвернулась на секунду, слышу шорох. Оборачиваюсь – ни Кати, ни тётки нет нигде, только телефон разбитый валяется и кровь на траве…

Таня закрыла лицо ладонями и по-детски горько зарыдала.

– Ну не надо, – неловко похлопал её по плечу Витя. – Жива твоя подружка, найдём…

Зарецкий бросил на него взгляд из-под нахмуренных бровей. Леший пояснил:

– Думаю, мы имеем дело с ведьмой, а ей живые ребята сейчас нужнее, чем мёртвые.

– Вот если бы не бабка та из Никитино, сдал бы я тебя сейчас в жёлтый дом, – вздохнул полицейский. – Так что, к ребятам-то выведешь?

– Мне их плохо видно, но где они примерно – знаю, – кивнул Витя. – Не пойму только, зачем ведьма их в чащобу заманила…

– Так, тогда Татьяна остаётся здесь с профессором, – решил Зарецкий. – А мы втроём идём искать студентов.

– Её бы в больницу, – робко заметил Николай Николаевич.

– Не надо меня в больницу! Я ребят дождусь, – запротестовала девушка.

– Тогда сидите в машине. Если мы через четыре часа не вернёмся, звоните в сто двенадцать.

Таня, опираясь на руку профессора, поковыляла к уазику, а лешие и Зарецкий скрылись в лесу.

Алёна уселась прямо на землю, подтянула колени к груди и положила на них лоб. Ей было уже всё равно, что станет с ней самой и остальными: она так бесконечно устала, так хотела есть и пить, что в голове шумело.

– И чё делать теперь, – пробормотал Макс, окончательно растерявший за последние часы весь понт и задиристость.

– Что-что. Воду попробуем собрать, – ответил Игорь. – Поищем что-нибудь съедобное вокруг. Черники вон полно по дороге было…

Ребята смотрели на него с уважением. Игорь один не ныл, не причитал, оставался спокойным – трудно было ожидать всего этого от тихого, забитого даже паренька, каким он вошёл в лес много часов назад.

– А ты в грибах разбираешься? – спросила Ульяна. Игорь смутился:

– Ну, боровик и подберёзовик узнаю…

– В таком лесу разве будут грибы, – тихо сказала Даша. – Тут вон папоротники одни.

– Поищем, – твёрдо повторил Игорь. А потом сделал что-то странное: вытащил из каждого кармана джинсов по большому полиэтиленовому пакету, надел на ветки какого-то невзрачного кустика и плотно завязал. Выглядело это так, будто куст воздел к небу руки в варежках.

– Это зачем? – указала на пакеты Алёна. Вид у неё был такой, будто она сомневается во вменяемости одногруппника.

– Расскажу, если всё получится. – Игорь уже занимался другим делом: копал руками ямку.

– Это что, умиральная яма? – мрачно пошутила Лиза. – Мне пригодится как раз.

– Это, наверное, воду собирать, – догадалась Оля, когда Игорь выстелил ямку ещё одним пакетом.

– Да, – кивнул парень, закончив своё занятие. – Теперь ждать только. Надо пока оглядеться, поискать грибы или ещё что.

– Давайте только расходиться не будем, – дрожащим голосом попросила Даша. – Я одна тут и пяти минут не продержусь.

В воздухе витало невысказанное: «Да в таком лесу никто один долго не продержится».

Витя с Юлей легко шагали через лес, и Зарецкому приходилось то и дело переходить на трусцу, чтобы не отстать.

– Странный какой-то этот профессор, – сказала вдруг Юля.

– Да, мне тоже так показалось, – кивнул Витя. – Что-то с ним не то.

– Охает больно много, – буркнул полицейский, который только что споткнулся и чуть не полетел на землю.

– Не в этом дело. Как-то всё у него очень… нарочито, что ли, – ответила Юля. – Слишком суетится, слишком беспокоится, слишком возмущается.

– И к вам очень уж рано явился, – добавил леший. – Ну сколько этих ребят не было? Часа три? А он уже тут как тут. Мало ли куда они пошли. Белый день на дворе, все с телефонами…

Зарецкому и самому это показалось подозрительным. Когда он спросил об этом Николая Николаевича, тот всплеснул руками: не может дозвониться ни до кого из группы, ребята ушли неизвестно куда и пропали. Полицейский попытался возразить, что впадать в панику ещё рано, студенты могли по грибы, по ягоды пойти, в соседнюю деревню, куда угодно, – всё без толку. Чередуя угрозы и причитания, профессор вынудил Зарецкого сесть в машину и поехать в Старые Дубки – расспрашивать местных, куда пошла группа.

– И говорит он странно как-то, – добавила Юля. – Рот едва открывает, даже когда кричит.

– И руки всё в карманах держит, – подхватил было Витя, но тут же замолчал и прислушался.

Лешие насторожились и сделали Зарецкому знак остановиться. Полицейский, как ни вслушивался, ничего не услышал, но Витя с Юлей бесшумно скользнули через кусты, и через секунду раздались звуки борьбы. Зарецкий поспешил следом, но, конечно, так же легко сквозь заросли не пробрался, а когда вывалился наконец на небольшую полянку, увидел довольных леших, испуганную темноволосую девушку с каплями крови на рубашке и женщину в кислотно-голубой кофте, которую Витя без особых усилий придерживал на земле.

– Это что ещё за самоуправство? Я буду жаловаться! В милицию пойду! – заорала женщина, едва заметив Зарецкого.

– Милиция к вам сама пришла. А про самоуправство – это мы у вас спросить хотели. Зачем студентов по лесу водите?

Женщина как-то сразу сдулась, забормотала себе под нос, что никого она не водит.

– Где ребята? И зачем вы двух девочек от остальных отбили?

– Мне обе не нужны были, только эта. – Злодейка ткнула пальцем в темноволосую девушку. – У ней единственной телефон ловил. А та, хромая, за ней увязалась.

Больше добиться от женщины не удалось ни Зарецкому, ни Вите с Юлей. Происхождение крови на траве рядом с разбитым телефоном девушка Катя объяснила просто: кровь эта пошла у неё носом.

– Со мной бывает. Как ни экзамен, так я вечно с платками. – Она показала скомканную бумажную салфетку с алыми пятнами. – Только испугаюсь – и пожалуйста…

– Надо вывести девушку отсюда, – сказал полицейский, – а нашу проводницу с собой возьмём, пускай показывает, куда остальных увела.

Юля вызвалась отвести Катю на опушку и передать под опеку профессора, а потом догнать остальных. Женщину – она потребовала, чтобы к ней обращались по имени-отчеству, Светлана Сергеевна – подняли на ноги.

– Одного только не пойму, – очень тихо сказал Витя Зарецкому, шагая в глубь леса. – Эта женщина – явно не колдунья и не нечисть. Кто же тогда ребят от меня укрывает? С ними же вроде больше никого постороннего нет.

Зарецкий покачал головой. Вся эта потусторонняя чепуха уже здорово его утомила.

– Смотрите, кислица! – сказала Лиза, показывая куда-то себе под ноги.

Ребята сгрудились вокруг неё и затоптали почти все нежно-зелёные листочки. Лиза замахала руками:

– Давайте поаккуратней тут!

Игорю уже удалось собрать в двух ямках немного воды – правда, мутной и какой-то неаппетитной даже для измученных жаждой студентов. С надетыми на ветки пакетами дело обстояло не очень: в каждом появилось буквально по несколько крохотных капелек. Девочки, оглядевшись по сторонам, нашли немного щавеля, но от него только сильнее захотелось и есть, и пить.

– Мы как выходить-то отсюда будем? – спросила Ульяна.

Студенты пригорюнились. Первым заплакал, как ни странно, Макс, за ним – почти все девочки, кроме Лизы и Алёны. Староста обхватила одногруппника за плечи и приговаривала:

– Ну ничего, ничего…

Лиза сидела в сторонке и меланхолично жевала листик кислицы, как вдруг прямо у неё за спиной из чащи появились двое мужчин и знакомая тётушка. Девушка взвизгнула, подпрыгнула на месте и ринулась к остальным, которые тут же перестали плакать, сжались в один испуганный комок и уставились на незнакомцев.

– Капитан полиции Зарецкий! – гаркнул Андрей Михайлович неожиданно громко, даже сам от себя не ожидал. Забег по густому подлеску из него всю душу вымотал, да ещё приходилось тащить за собой Светлану, которую он на всякий случай пристегнул к себе наручниками. – А это, – он указал на нисколечко не запыхавшегося Витю, – Виктор Николаевич, наш… э-э-э… лесничий.

Осознав, что перед ними спасатели, ребята повскакиваали с земли, загалдели все разом, окружили двоих мужчин и только что не расцеловали. Провожатая сердито смотрела на студентов, а они старательно игнорировали сам факт её присутствия.

– А это что у вас? – спросил Витя, с искренним любопытством разглядывая завязанные на ветках пакеты.

– Это мы воду собирали. Пытались, – буркнул Игорь и быстренько размотал полиэтилен, в котором так ничего и не скопилось.

– Молодцы, сообразительные! – похвалил «лесничий». – Ну что, все в сборе? Пойдёмте на выход, что ли.

Зарецкий пересчитал студентов, потом – на всякий случай – ещё разок. Витя тоже. Провели перекличку, хотя к группе вроде бы никто не прибился. Все десять человек по списку были в наличии; леший развернулся и пошёл первым – показывать дорогу. Полицейский со Светланой – следом.

– Виктор Николаевич! – Чтобы его догнать, Ульяне пришлось бежать бегом. Она споткнулась о корень и чуть не упала – Витя вовремя за руку поймал. – А как вы нас нашли?

– По звуку, – вывернулся он.

– А вы давно лесничим работаете?

– Давненько.

– И прямо в лесу живёте?

– Прямо в лесу.

Не надо было иметь обострённых лешачьих чувств, чтобы догадаться, почему она так его расспрашивает. Тут из кустов беззвучно появилась Юля и, приобняв мужа, пошептала ему на ухо; Витя краем глаза успел заметить, какое лицо стало у Ульяны, и даже на секундочку пожалеть девушку, прежде чем воскликнуть:

– Вот чёрт!..

Леший ринулся через лес, Юля что-то тихо сказала Зарецкому и бросилась за мужем.

– Как они так быстро двигаются? – спросила Лиза у полицейского.

– Потом объясню, – буркнул Зарецкий.

Витя выскочил на опушку и резко остановился: профессор стоял рядом с полицейским уазиком, перед ним – зарёванная Таня, которой он выкрутил за спину правую руку. Кати нигде не было видно. Юля бесшумно появилась сразу за мужем.

– Не подходить, нечисть, иначе девчонке конец!

– От нечисти слышу. Давно упырём стал?

– Не твоё дело.

– Вы бы отпустили девочку, Николай Николаевич, – спокойно предложила Юля. – На вас и так грехов немерено.

– Одним больше, одним меньше, – фыркнул профессор.

– А вторая где? – спросил Витя.

– На скорой в больницу отправили. Мне их тут столько не надо.

– А эта девочка вам зачем? – Юля, в отличие от Вити, так и звала Николая Николаевича по имени-отчеству и на «вы».

– Эта? – Профессор встряхнул Таньку за выкрученную руку, и девушка жалобно вскрикнула. – У неё прабабка была ведунья. Я от таких сильнее становлюсь.

– Каким это образом?

– Каким-каким. Поглощая их, естественно.

Таня задрожала как осиновый лист.

– Так, хватит болтать. У меня ещё много дел, некогда тут с вами лясы точить. Идите кустиками своими займитесь, – сказал упырь и потащил Таню к машине.

В этот момент на опушке появился Зарецкий. Юля, оставляя его в лесу со студентами, показала, где искать тропу к Дубкам, в двух словах обрисовала ситуацию с профессором и попросила сначала отвести ребят в безопасное место и куда-нибудь пристроить Светлану, прежде чем бросаться лешим на выручку. «Мы как-нибудь продержимся, – сказала она тогда. – Главное – ребят к упырю не приводить».

– Отпусти девочку, – потребовал полицейский у профессора.

– А ты отними!

Упырь отпустил Танину руку и перехватил девушку за шею; мелькнули длинные жёлтые ногти, больше похожие на собачьи когти. Юля вкрадчивым тоном начала:

– Может, всё-таки отпустите Таню? Она же сейчас сознание от страха потеряет…

Витя никак внешне не изменился, но вдруг стал почти неразличим среди окружающей растительности. Зарецкий заметил это только потому, что стоял сразу за лешим. Пока Юля пыталась усовестить профессора-упыря, её муж медленно двинулся влево. Полицейский хотел было зайти справа, но там, во-первых, почти вплотную к профессору и его пленнице был уазик, а во-вторых, перемещаться незаметно, как леший, Зарецкий точно не умел. Пришлось пока наблюдать и ждать малейшей возможности действовать.

– А с чего это я должен её жалеть? Или ещё кого-то?

– С того, что в другой раз кто-нибудь пожалеет вас. И не говорите мне, что у вас сердце нечеловеческое. Куда же оно делось-то?

Витя был уже почти за спиной у профессора, и видела его одна Юля. Когда леший сдвинулся ещё немного и кивнул ей, она вскинула руку и указала куда-то вправо:

– Смотрите, ребята идут!

Профессор даже глаза в ту сторону не скосил – только хмыкнул:

– Нашла дурачка. Группа давно в Дубках. А манёвры твоего муженька я прекрасно вижу.

Но не успел он развернуться и напасть на Витю, как тот сам обхватил его сзади – точно как упырь держал Таню: захлестнув руку вокруг шеи, так что локоть углом торчал вперёд. Профессор легко вывернулся, но ослабил хватку, и Таню тут же обхватила Юля, а ещё через секунду обеих оттолкнул себе за спину Зарецкий. Упырь оскалился, показав металлические зубы, молниеносно повернулся и впился когтями в Витю. Он охнул, схватил профессора за запястья, пытаясь отодрать от себя его руки, но тот вцепился как клещ. Зарецкий с Юлей поспешили на помощь лешему, но этого упырь и ждал: с нечеловеческой скоростью кинулся к Тане и снова схватил. Все оказались в исходной позиции, только у Вити на груди зияли две симметричных глубоких раны, из которых слишком уж рьяно лилась кровь. Юля потянулась было помочь ему, но он остановил её руку и кивнул на упыря.

– Ну что, ещё разок попробуете? – издевательским тоном спросил тот.

– Обязательно попробуем, – кивнул Зарецкий и потянулся к кобуре. Юля остановила его руку:

– Не поможет, упыри пуль не боятся.

– Какая умница! – продолжал глумиться профессор. – Всё-то она знает. Не знает только, как у меня девчонку отбить. – И с этими словами он широко раскрыл рот и едва не цапнул Таню за шею – успел бы, если бы Витя в последний момент не бросил в упыря палкой.

Леший, конечно, попал, но удар был слабенький, по касательной. Тем не менее профессор зашипел и схватился за ушибленное место, не выпуская на этот раз своей жертвы. Зарецкий наблюдал за страданиями злодея с явным недоумением, пока Юля не сунула ему в руку такую же палку и не шепнула одно слово:

– Осина.

Отпускать Таню упырь не собирался, даже несмотря на удары – а они явно доставляли ему сильную боль. Боясь попасть в девушку, лешие и Зарецкий вынуждены были осторожничать, в то время как их самих противник кусал и драл когтями свободной руки нещадно. Бедная студентка выглядела так, будто вот-вот потеряет сознание; зарёванное, пепельно-серое лицо искажалось гримасой боли, если кто-нибудь задевал подвёрнутую ногу девушки.

Зарецкий изловчился и изо всех сил ткнул упыря палкой в бок. Орудие, против всех ожиданий, глубоко вошло в тело профессора, будто это была не палка, а отточенный кол.

Упырь завопил – жуткий, нечеловеческий, ошеломляющий вопль, от которого хотелось обхватить голову руками и заткнуть уши. Витя – весь в крови, к ранам на груди добавился десяток новых – буднично посоветовал:

– Рот закрой, а то у коров в радиусе километра молоко прямо в вымени скиснет.

Зарецкий хотел было оттащить упыря от Тани, но тот последним усилием извернулся и вцепился зубами ей в руку. Юля огрела его палкой по голове, но он, как бультерьер, только стиснул челюсти; студентка кричала каким-то странным, тонким, будто детским, голоском.

Витя отломил у осины тоненькую веточку и приложил к месту укуса, как можно ближе ко рту упыря. Верхняя губа у того сначала покраснела, потом потемнела и задымилась; воспользовавшись тем, что хватка несколько ослабла, Витя просунул ветку дальше. Через несколько секунд упырь выпустил наконец свою жертву; Таня всхлипнула и потеряла-таки сознание. Юля тут же обхватила её, оттащила от профессора, а Зарецкий с Витей связали его накрепко, обернув вокруг запястий и щиколоток, помимо верёвки, ещё и гибкие осиновые веточки.

– Так не убежит, – просипел Витя и осел на землю, держась за грудь. Кровь так и бежала из всех его ран, даже не думая останавливаться.

– Тебе в больницу надо, – сказал ему Зарецкий. Витя только хмыкнул:

– С этим? Ни в коем случае. Это же от упыря раны. Да и сам я… хм… пациент необычный.

Юля уже хлопотала около Тани и, не поднимая головы, пообещала:

– Сейчас, Витюш, надо сначала девочку спасти.

– А вы умеете? – спросил полицейский. Ответил ему Витя:

– У Юли профильное образование, она аномальный зоолог, про нечисть всё знает. Так что да, умеет. И девочку вылечит, и меня.

– А почему зоолог? – полюбопытствовал Зарецкий. – Нечисть же вроде из людей получается.

– Во-первых, не вся. А во-вторых, никто нас за людей не считает.

Юля немного повернулась, и Зарецкий увидел, что у неё на спине тоже зияет огромная рана.

– Да тебя саму лечить надо!

– Потом, – отмахнулась она. – Всё потом. Вы вон тоже пострадали.

У полицейского укусов не было – только глубокие царапины от когтей. Наверное, промыть и перевязать его могли бы и в районной больнице, главное – не сболтнуть случайно, откуда повреждения.

За хлопотами и осматриванием ран лешие и Зарецкий отвлеклись от упыря, и он тут же этим воспользовался: незаметно подполз к острому камню, валявшемуся неподалёку, и начал пилить о него ветки на руках. Впрочем, преуспеть в этом ему не удалось: полицейский всё-таки заметил манипуляции профессора и отбросил камень прочь.

– А ловко ты придумал. Настоял, чтоб ребят именно сюда на практику прислали. Знал же, что Никитична померла давно, – сказал вдруг упырю Витя.

– Знал, конечно. Мне надо было, чтобы они в лес зашли, а дальше дело техники.

– Женщину местную ещё завербовали, – покачала головой Юля. – Интересно, что вы ей посулили?

– Да ей много и не надо было. Приударил за ней немножко, намекнул, что готов жениться и в Ленинград с собой увезти.

– Я сначала думала, это она нечисть, – признала Юля. – А потом вы на Татьяну отвлеклись, чувствую – пелена спала.

– А в лес-то зачем? – спросил Зарецкий.

– Во-первых, чтобы без свидетелей. А главное, энергетика тут хорошая. В таких местах одного человека съешь, а наешься как от троих.

– Что тут такого особенного?

Ответила полицейскому Юля:

– Точно никто не знает. Кто-то говорит – ведьма тут одна жила давным-давно. Правда, никто точно не знает, жила или нет, но легенда такая есть. Другие говорят, плиты земные тут сходятся или что. В любом случае, вся нечисть это место хорошо знает.

– А зачем тогда было девочку из леса выводить?

– Да это Светка сглупила, – фыркнул упырь. – Я сказал, чтоб девчонку от остальных отделила, а она решила, что надо тех в чаще оставить, а эту вывести. А нужно было наоборот. Да ещё и вторая, с телефоном, тут же оказалась…

– А нам она сказала, что как раз ту, с телефоном, хотела от остальных отбить, а Таня с ней увязалась.

– Сама не знает, что врать. Дура дурой.

– Когда ты стал упырём? – повторил свой самый первый вопрос Витя.

– Давно, в нулевые ещё.

– Это сколько ж тебе лет? – удивился Зарецкий. И изумился, что ещё может удивляться.

– Он старше, чем кажется, – заметил Витя. – Упыри после обращения не стареют. Как и мы.

– Лет мне почти сто, так что извольте окружить должным почтением, – хмыкнул упырь. – В тридцать первом я родился.

– А умер когда?

– В две тысячи пятом.

– И что, никто ничего не заметил?

– А что там замечать-то, – пожал плечами профессор. – Вечер субботы был – очень удачно. Всё быстро случилось – тромбоэмболия лёгочной артерии, как я потом по симптомам догадался. Упал мгновенно, а очнулся через сутки уже… таким.

– Ничего не понимаю. – Зарецкий провёл по лицу ладонью. – То есть ты умер, а потом уже упырём встал? Вот так просто?

– Так бывает, – подала голос Юля. Она, судя по всему, заканчивала с Таней, потому что уже перевязывала девушке раны. – Те, кто всю жизнь другим вредил, кого не оплакали толком, не похоронили как положено – они упырями и становятся. Чем, кстати, вам студенты не угодили?

На лицо профессора набежала туча.

– Студенты на отца моего донесли. Не понравилось, что он спуску им не даёт, вот и настрочили куда следует. Отца – в лагеря. Там он и умер – интеллигентный был человек, лес валить не привык. А я на отца всегда как на божество смотрел, восхищался.

– И решил, значит, после этого всем подряд студентам мстить, да? – покачал головой Витя. Упырь не ответил.

– Я одного не пойму: это что, тебя, столетнего почти, до сих пор на работе держат? – спросил Зарецкий.

– Нет, я документы однажды удачно потерял. В СССР ещё, когда картотеки были, а не компьютеры эти. Пришёл новый паспорт делать – с собой бумаги, что я послевоенный, сорок шестого года. Молодо выглядел всегда. – В голосе упыря отчётливо слышались хвастливые нотки. – А в деревне нужные бумажки подложить куда надо – дело техники. Родился-то я тут, в Псковской.

– Значит, силы кровью поддерживаешь? – уточнил полицейский.

– Не всякой кровью, прошу заметить! – Упырь насупился. – Только женской и только от тех, у кого в роду колдуньи имеются.

– Заманить двенадцать человек в лес, чтобы схватить одну девочку? Как-то очень уж мудрёно, – сказал Витя.

– Вовсе нет. Чем больше они боятся, тем мне приятнее. Физически это меня не подпитывает, а вот морально – очень даже.

– То есть одну съесть, а на остальных просто посмотреть, как они от ужаса с ума сходят? – с отвращением резюмировал леший.

– А почему бы и нет, – пожал плечами упырь.

– Вот и что теперь с ним делать? – спросил Зарецкий у леших. – В тюрьму его?

– Учитывая, что он только женской кровью питается, – можно и в тюрьму. По документам-то он обычный гражданин, – кивнула Юля.

– А не сбежит?

– Верёвку он перегрызть может, а вот наручники и решётки – нет, сил не хватит. Хотя лучше сделать так, чтобы он пошёл студентов в лесу искать и не вернулся.

Зарецкому это очень не понравилось, но он понимал, что Юля права. Одна ошибка в документах, уловка хитрого адвоката, снисходительность судьи к пожилому человеку – и профессор-душегуб снова окажется в университете или, по крайней мере, на свободе.

– Я сам с ним разберусь, если вам тяжело, – предложил Витя. Полицейский нехотя кивнул.

Катю и Таню уже выписали из больницы, так что студенты явились благодарить Зарецкого за спасение в полном составе.

– Чего спасибо-то, – проворчал полицейский. – Не мне одному же.

– Мы бы и Виктора Николаевича с Юлией… – Алёна замялась.

– Владимировной, – подсказал Зарецкий.

– …с Юлией Владимировной поблагодарили, да только не знаем, где искать.

– Этих, если сами не захотят, не найдёте, – усмехнулся Андрей Михайлович. – Сейчас, посидите…

Он вышел из участка, обошёл избу кругом и в ближайшей к лесу точке негромко позвал:

– Витя!

Не прошло и пары минут, как неразлучные лешие уже стояли перед ним.

– Что такое? Вроде не терялся никто, – сказал Витя. – А у нас там лосёнок-сирота, кормить надо.

– Там ребята пришли, благодарить вас хотят, а к лосёнку успеете.

– Да ну брось ты, – смутился Витя. – За что благодарить-то?

– За то, что вы им жизнь спасли.

– Жизнь им вы, Андрей Михайлович, спасали, а мы так, на подхвате, – возразила Юля.

– Ничего подобного. Без вас я бы их ни за что в лесу не нашёл и упыря бы точно не одолел. Идите послушайте, что мне, одному, что ли, за всех отдуваться.

– Ну пойдём, Витюш, – попросила Юля, умильно глядя на мужа снизу вверх. – Это же недолго.

Оказалось, студенты подготовили в деревенском клубе целое пиршество, на которое и позвали спасителей. Зарецкий пытался было отговориться работой, а лешие – тем, что ещё плоховато себя чувствуют после ранений, и лосёнком, но ничего не вышло. Впрочем, обед получился весёлый и шумный, расходились все радостные. Заодно прояснили и последний вопрос: как Светлана, лишённая каких бы то ни было сверхъестественных способностей, умудрялась так тихо ходить по лесу.

– Отец у меня был охотник, – сказала она Зарецкому на допросе. – Мальчика хотел, а родились я да сестра Лариска. Он злился-злился, а потом взял да всему нас и научил: как следы читать, как зверя не спугнуть…

Витя вышел одним из последних, привычно окинул взглядом далёкий контур леса – каждая чёрточка была знакома.

– Виктор Николаевич, – робко окликнула Алёна и, когда леший обернулся, спросила: – А можно мы с вами побеседуем? Вы же, наверное, много всяких историй знаете, а мы ещё пару дней тут.

– Можно, чего нет-то.

– А как вас найти?

Витя улыбнулся.

– В лес зайдите да позовите. Я вас сам найду.

К нему подошла Юля. Он обнял её за плечи, и через несколько секунд лешие слились с пейзажем и исчезли.

– Эх, – вздохнула Ульяна, – классный он всё-таки. Жалко, что женат.

– Больше тебя ничего в нём не смущает? – улыбнулась Алёна.

– Нет. А должно?

Девчонки переглянулись и дружно рассмеялись.