Украденное детство

Глава 1.

Меня зовут Саша. Мне сорок пять, и вот уже три года я живу один – после развода.

Ирина, моя бывшая жена, однажды сказала, что встретила «любовь всей своей жизни». А то, что было между нами, – всего лишь ошибка молодости.

Странная формулировка, если учесть, что, когда мы поженились, ей было тридцать два. Не девочка, взрослая женщина, с годовалой дочкой на руках – Юлей, рождённой вне брака, которую я удочерил.

Сейчас Юле уже тринадцать. Она знает, что я ей не родной отец, но, кажется, любит меня от этого ничуть не меньше. После ухода Ирины девочка долго не могла прийти в себя. Я и сам не сразу поверил, что мать способна вот так, без объяснений, бросить своего ребёнка.

Она уехала в Канаду со своим новым мужем, словно вычеркнув из жизни и Юлю, и меня. Ни писем, ни звонков – будто нас никогда и не существовало. Мать-кукушка, как ни крути.

Когда Ирина уехала, Юле было десять. Она почти перестала разговаривать, замкнулась, не хотела ни учиться, ни общаться с другими детьми. Пришлось вытаскивать её по крупицам, уговорами, разговорами, прогулками. Мы остались вдвоём – я и она.

И пусть мы не связаны кровными узами, для меня она родная, единственная.

Постепенно Юля начала возвращаться к жизни. Снова пошла в школу, даже подружек завела – не близких, но всё же. По вечерам сидела рядом со мной, что-то рисовала или просто молчала. Мы привыкли быть вдвоём.

Я работаю из дома – айтишник, живу по проектам, дедлайнам, но времени на неё всегда хватало.

Женщины в моей жизни так и не появилось. Все эти три года я жил только для Юли. Мы с ней стали чем-то большим, чем отец и дочь. Это трудно объяснить словами – особая связь, выстраданная обоими.

Но недавно я всё-таки решился зарегистрироваться на сайте знакомств. Не ради приключений – просто устал быть один.

Иногда, когда одиночество становилось невыносимым, появлялись случайные связи, но всё это было пустое, мимолётное. Сейчас же мне хотелось чего-то другого – настоящей близости, которой не хватало. Того, чего Юля, при всей своей любви, дать не могла.

И вот сегодня я иду на первое свидание. Света. Тридцать восемь лет. Разведена, без детей. Вполне симпатичная – лицо открытое, немного усталое, как у тех, кто слишком много лет живёт в одиночестве и уже не ждёт чудес. Мы с ней переписывались несколько дней: разговор шёл легко, как будто мы знали друг друга уже давно. Общие темы находились сами собой – книги, фильмы, немного о работе, чуть-чуть о прошлом. И вот теперь договорились увидеться «вживую» – в небольшом ресторане на Сретенке.

Я рассказал об этом Юле. Старался говорить спокойно, без лишнего напряжения, как взрослый с взрослым. Объяснил, что прошло уже три года, что жизнь не может стоять на месте, что это всего лишь встреча. Она выслушала молча, кивнула, вроде бы приняла. Но в глазах мелькнуло что-то – не страх даже, а какая-то тихая боль. Может, ревность? Или боязнь потерять то, что оставалось у нас двоих – привычку быть рядом, разговаривать по вечерам, смеяться без причины?

После разговора она ушла к себе и больше не выходила. Дверь закрылась тихо, как будто между нами опустилась невидимая стена. Обычно она всегда провожала меня, даже если я просто шёл в магазин. Спрашивала, не забыл ли ключи, поправляла воротник. Сегодня – ничего. Только шаги в коридоре, короткий взгляд из-под челки и тишина.

Я долго стоял у окна, глядя на своё отражение в стекле. Пытался понять, что именно чувствую: вину, неловкость или просто усталость. Наверное, всё сразу.

Я всё ещё стоял у окна, пока внизу, во дворе, не загорелись фонари. Жёлтый свет ложился на асфальт мягко, словно не хотел тревожить вечер. В такие минуты особенно остро чувствуешь одиночество – не то, что причиняет боль, а то, что живёт внутри тебя, тихое, домашнее. Привычное, как старый плед.

Я вздохнул, натянул куртку, проверил в кармане ключи. В прихожей пахло Юлиным шампунем – она недавно мыла голову. На вешалке висела её школьная куртка, под ногами – раскиданные кроссовки. Всё это казалось таким родным, таким моим, что даже шаг за порог давался с трудом.

– Я ненадолго, Юль, – сказал я вслух, хотя знал, что ответа не будет.

На мгновение показалось, будто дверь в её комнату дрогнула – тихо, почти незаметно.

Я постоял ещё секунду, потом всё-таки вышел.

Холодный вечерний воздух обжёг лицо. В кармане вибрировал телефон – Света написала: «Я уже там, жду тебя». Я машинально улыбнулся, хотя улыбка вышла какой-то неловкой. И всё же сделал шаг вперёд. Первый за долгое время.

И вот я на месте. Стою у входа, поправляю воротник куртки, ловлю себя на мысли, что давно не испытывал такого волнения. Неподдельного – когда не знаешь, как всё сложится, но хочется, чтобы вышло хорошо. Давно у меня не было свиданий. Настоящих.

Ресторан оказался уютным – мягкий свет, тихая музыка, несколько пар за соседними столиками. Я вошёл, задержался у входа, осмотрелся.

Света уже сидела за столиком у окна, листала меню – короткие светлые волосы, лёгкое платье. Увидела меня и улыбнулась.

– Привет, – сказал я, подходя ближе.

– Привет, – ответила она, подняв глаза.

Я отметил, что у неё тёплый взгляд, немного усталый, но живой.

– Ты… прекрасно выглядишь, – добавил я, и сам почувствовал, как неуклюже это прозвучало.

Света улыбнулась.

– Спасибо. Ты тоже, – ответила и кивнула на стул напротив.

Я улыбнулся, и напряжение постепенно растворилось.

Мы разговаривали легко и непринуждённо – как старые знакомые, которые случайно встретились после долгой разлуки. Заказали кофе, потом ужин, смеялись, рассказывали друг другу глупые истории из юности.

Неловкость ушла почти сразу. Но где-то глубоко внутри всё равно тлело чувство вины – как будто я делаю что-то не то. Минут через двадцать я понял, перед кем именно. Перед Юлей. Перед девочкой, которая сейчас сидит одна в пустой квартире, в тишине, впервые за долгое время.

«Интересно, ужинает ли она? Или просто лежит, уткнувшись в подушку? А может, сидит у окна и ждёт, когда я вернусь.» – подумал я и на секунду перестал слышать, что говорит Света.

– Ты слушаешь? – мягко спросила она.

– Да, прости. Просто задумался.

Света рассказывала про свой брак.

– Он был… сложный человек. Вначале казался идеальным – заботливым, внимательным. А потом вдруг… словно кто-то подменил. Контроль, упрёки, обесценивание. Я не сразу поняла, что живу с абьюзером. Долго терпела, думала, что изменится. Но потом просто… сломалась. Ушла. Без вещей, без всего.

Она говорила спокойно, без жалости к себе.

– А детей вы не завели? – спросил я.

– Хотела. Он – категорически против. Говорил, что я испорчу фигуру и стану неинтересной.

Я кивнул, не находя слов.

Потом рассказал про себя, про Ирину, про Юлю. Без лишних подробностей – просто как было.

– Подожди, – перебила Света, – она ведь была ребёнком, когда мать ушла?

– Десять лет.

Света вытаращила глаза:

– Серьёзно? И вы с ней даже не общаетесь?

– Нет. Ни писем, ни звонков. Как будто её и не было.

Она покачала головой:

– Уму непостижимо… Что это за мать, которая вот так может бросить ребёнка?

Я пожал плечами.

– Сам до сих пор не понимаю.

Света долго молчала. Потом тихо сказала:

– Ты сильный человек. Не каждый мужчина смог бы взять на себя чужого ребёнка и не бросить.

Я хотел улыбнуться, но внутри стало только тяжелее. Эти слова вдруг подсветили то, чего я не хотел замечать: Юля – не просто «девочка, которую я вырастил». Она мой смысл. Всё, что осталось.

Я рассказал Свете, как тяжело было Юле первое время, как она замкнулась, перестала разговаривать, как постепенно возвращалась к жизни. И вдруг понял, что говорю о ней слишком много. Что где-то там, в глубине, снова шевельнулось то самое чувство – вины, тревоги, будто я не имел права сидеть здесь, под тёплым светом лампы, пока она там одна в пустой квартире.

Я извинился и вышел, сказал, что в туалет. На самом деле просто хотел услышать её голос. Позвонить, убедиться, что всё в порядке.

Трубка молчала. Один гудок. Второй. Третий. Потом – автоответчик. Я попробовал ещё раз. Безрезультатно. Сердце сжалось. Я стоял у двери ресторана, чувствуя, как нарастающее беспокойство превращается в тревогу.

Вернувшись к столику, я попытался сохранить спокойный вид.

– Всё в порядке? – спросила Света.

– Да, просто… по работе, – соврал я.

Она кивнула, но в её взгляде мелькнуло что-то вроде разочарования.

Я вздохнул, сделал глоток вина, потом посмотрел на часы.

– Свет, извини, мне нужно ехать. Дела. Но вечер был отличный. Правда.

– Спасибо, – ответила она с лёгкой грустью. – Может, ещё увидимся?

– Конечно, – снова соврал я.

Через минуту я уже шёл к машине. Холодный ветер ударил в лицо, в голове крутилась только одна мысль: «Почему она не берёт трубку?»

Я сел за руль, включил фары и надавил на газ. Домой. Как можно быстрее.

Юля.

Когда он ушёл, я не находила себе места. Я ходила из комнаты в комнату, не зная, куда себя деть. Вроде бы всё на своих местах: чашка на столе, плед на кресле, ноутбук на подоконнике. Только воздуха нет. И смысла нет.

Попробовала читать – открыла книгу, посмотрела на строчки, но буквы расплывались, словно в них тоже не осталось жизни. Включила телевизор – какие-то новости, громкие голоса, чужие лица. Выключила через минуту. Взяла телефон, полистала рилсы – сплошные улыбающиеся морды, счастливые пары, чужие праздники. И вдруг внутри что-то как будто надломилось.

– Что он сделал?

– Как он мог?

Он просто ушёл. К какой-то женщине. К чужой. Он ведь тоже сейчас, наверное, улыбается. Сидит где-то с ней. С той, ради которой бросил меня. «Света», кажется, так её зовут. Даже имя ненавижу.

А я – здесь. Совсем одна. Я не знаю, откуда во мне взялось столько злости. Казалось, я сейчас кричу, но звука нет.

– Как ты мог… – прошептала я в темноту. – Как ты мог, папа…

Глаза жгло от слёз, дыхание сбилось. Я швырнула подушку в стену, потом ещё одну, потом просто упала на кровать и зарылась лицом в ткань. Хотелось выть. Мир рушился – медленно, тихо, но окончательно и бесповоротно.

Перед глазами всплыла мама. Как она уезжала. Тоже ничего не объяснила. Просто ушла.

Я тогда думала, что хуже быть не может. Оказалось – может.

Всё внутри кричало: он такой же. Предал. Оставил. Вычеркнул.

Я не помню, сколько так лежала. Наверное, час, может, два. За окном давно стемнело. Свет фонарей с улицы пробивался сквозь щели штор, падал на пол длинными полосами. Я не включала лампу – не хотела видеть ни себя, ни этот мир.

Потом вдруг стало холодно. Я села на кровати, обняла колени, прижалась к ним лбом. Мысли путались. Всё казалось каким-то нереальным – словно я во сне, который не кончается.

Где-то на краю сознания мелькнула разумная мысль: «Он просто пошёл на свидание, он ведь взрослый, имеет право…»

Но тут же внутри всё оборвалось. Право? А я что, не человек? Я же его люблю. Ну… как дочь. Просто… люблю. Он – весь мой мир. И этот мир только что рухнул.

«Он приведёт её сюда», – внезапно пришла следующая мысль. – «Будут сидеть на кухне, пить чай, смеяться. А я где? В детдоме?»

– Ненавижу… – прошептала я, чувствуя, как дрожат руки. – Ненавижу её. И его тоже…

Потом в голову пришла дикая, страшная мысль: а может, и правда, всё закончить?

Я вспомнила аптечку. В ванной, в верхнем ящике, где он держал лекарства. Там было снотворное – сильное, он пил его иногда, когда не мог уснуть. Я помнила, как выглядел флакон – тёмное стекло, белая крышка.

Я поднялась, босиком пошла в коридор. Пол был холодный, под пальцами ног хрустели крошки. В ванной включила свет – глаза сразу защипало. Всё как всегда: зеркало, зубная щётка, полотенце на крючке. И этот флакон. Маленький, ничем не примечательный, но сейчас казалось, что внутри у него решение сразу всех проблем.

Я взяла его, открыла, высыпала содержимое в ладонь. Таблетки – белые, круглые, невзрачные. Долго смотрела на них, как будто ждала, что кто-то вмешается, остановит. Никто не вмешался.

Я проглотила сразу горсть, запив водой из-под крана.

-Я не нужна никому. Ни маме. Ни ему.

Сначала я ничего не почувствовала. Только какую-то лёгкость, как будто напряжение последних часов наконец отпустило.

Села на пол у кровати, прислонилась к стене. Телефон мигал – это звонил он. Несколько раз подряд. Я смотрела на экран, на его имя, и не брала трубку. Пальцы дрожали, но тянуться к телефону не хотелось, да и сил уже не было. Пусть думает, что я просто сплю. Пусть будет так.

Слёзы снова потекли, уже в полудрёме. Мир медленно растворился. Всё стало мягким, как туман. И тишина – глубокая, как вода. Я просто провалилась в неё.

Саша.

Когда я подъехал к дому, сердце уже бешено колотилось. Я выскочил из машины, хлопнув дверью так, что сработала сигнализация соседней. Лифт даже не стал ждать – рванул по лестнице на четвёртый этаж, почти спотыкаясь. Я не знал, что именно произошло, но чувствовал – беда. Не просто тревога, не плохое предчувствие – именно беда. Та самая, от которой не убежишь.

Я всегда чувствовал Юлю. Когда ей грустно, когда она притворяется, что всё в порядке, когда злится или плачет. А сейчас – пустота. Мёртвая, ледяная. Как будто кто-то вырвал из мира звук её дыхания.

Ключи дрожали в руках, дважды падали на пол. Металл звенел, словно издевался.

– Ну же… давай… – пробормотал я, наконец попав в замок.

Дверь распахнулась. И сразу – тишина. Та самая, от которой кровь стынет в жилах.

Я крикнул:

– Юля!

Ответа не было. Только слабый запах её шампуня и тёплый воздух комнаты.

Заглянув внутрь, я увидел её.

Она лежала на полу у кровати, в неестественной позе, с чуть приоткрытым ртом. Рядом – перевёрнутый пузырёк из-под снотворного.

Мир сузился до одной точки.

– Юля… – выдохнул я и опустился на колени. – Юленька, родная… ну что же ты наделала…

Слёзы потекли сами, но я не замечал. Схватил её за руку – холодная, но не совсем. Пальцы вялые, но тёплые.

– Нет, нет, только не это… пожалуйста, только не это…

Я прижал ухо к груди, ловя дыхание. Тихое, редкое, но есть. Жива.

Телефон выпал из руки, звякнул о пол. Я даже не стал его поднимать – не было времени.

Просто поднял её на руки, лёгкая, почти невесомая, как когда-то в детстве, когда она засыпала у меня на плече.

– Держись, слышишь? Держись, девочка моя… – повторял я, как заклинание.

Выскочил из квартиры, сбежал вниз, почти не чувствуя ступеней под ногами.

Аккуратно уложил Юлю на заднее сиденье, сел за руль и выжал газ до упора. Больница – всего в пяти минутах езды.

Пять минут между жизнью и смертью.

Я влетел в больницу, не разбирая дороги. Двери с грохотом ударились о стены, так, что чуть не разбилось стекло. Юля была у меня на руках – лёгкая, обмякшая, голова безвольно свисала на плечо.

Охранник попытался преградить путь, сказал что-то вроде «нельзя туда!», но я оттолкнул его, даже не осознав этого – просто локтем, инстинктивно. Он не удержался на ногах и упал на пол, а я уже кричал:

– Врача! Срочно врача! Девочка умирает!

Эхо прокатилось по коридору, и через мгновение вокруг началась суета.

Белые халаты, каталка, кто-то вырвал Юлю у меня из рук – бережно, но резко.

– Что случилось? – спросили.

– Снотворное… таблетки… я не знаю сколько! – выдавил я, не чувствуя собственного голоса.

Они исчезли за дверью, а я остался стоять в пустом коридоре, где пахло антисептиком и какими-то лекарствами.

Колени подогнулись, я осел прямо на холодный кафель, не в силах даже пошевелиться.

В голове стоял только один гул – без мыслей, без образов. Потом появились слова. Молитва. Неуклюжая, сбивчивая.

– Господи, только бы она жила. Пусть выживет. Я всё отдам, что хочешь. Только не забирай её.

Я сидел, сжимая ладони так, что ногти впивались в кожу. Слёзы текли, и я даже не пытался их вытереть.

– Больше никаких свиданий. Никаких женщин. Никого. Клянусь. Пусть она живёт, и всё…

Из-за двери слышались шаги, голоса, скрип каталки. Я вслушивался, пытаясь различить хоть слово, хоть звук её дыхания. Но там – тишина. Только гул в ушах и дрожь в руках.

Глава 2.

Юля выжила. Когда врач сказал, что кризис миновал и опасности больше нет, я впервые за двое суток смог нормально вдохнуть. Словно с груди убрали бетонную плиту.

Через пару дней мне позволили увидеться с ней. Палата – светлая, тихая. Белые стены, запах яблок и лекарств. Юля сидела на кровати, в пижаме, и осторожно грызла яблоко, как ребёнок, который не до конца понимает, что всё уже позади.

Увидев меня, она замерла, покраснела и тут же отвела взгляд.

– Папа… прости… – сказала тихо, почти шёпотом.

Я подошёл и просто обнял её. Без слов.

Она дрожала – не от холода, а от того, что страх всё ещё не отпускал её.

– Юленька… – выдохнул я. – Слава Богу, ты жива. Только, пожалуйста, не делай так больше никогда. Я не смогу без тебя. Ты – самое ценное, что у меня есть.

Она подняла голову, глаза заплаканные, красные.

– Правда? «Ты сейчас серьёзно?» —прошептала она, с трудом сдерживая слёзы.

– Конечно, – сказал я, прижимая её к себе. – Конечно, девочка моя. Я люблю тебя больше всего на свете.

Юля всхлипнула, стиснула пальцами мой рукав.

– Но… ты же говорил, что тебе нужна женщина. Я подумала, что… я больше не нужна тебе…

Я покачал головой.

– Всё, – сказал твёрдо. – Никаких женщин. Никаких свиданий. Только ты и я, слышишь? Обещаю.

Она разрыдалась снова, уже не пряча лицо. Я гладил её по голове, шептал тихие, простые слова, не думая, что именно говорю. Главное – чтобы успокоилась, чтобы поверила, что теперь всё будет хорошо.

Я чувствовал её дыхание у себя на груди, слышал, как оно постепенно выравнивается.

И понял, что это и есть счастье – хрупкое, тёплое, живое. То, ради чего вообще стоит жить.

Через несколько дней Юлю выписали. Врач долго говорил что-то про дозировки, режим, контроль, рекомендовал наблюдаться у психолога. Я кивал, но слушал вполуха – просто хотел как можно скорее забрать её домой.

Мы вышли из больницы под серое осеннее небо. Дул прохладный ветер, от которого Юля плотнее закуталась в шарф. Я машинально поправил воротник на её куртке, и она чуть улыбнулась.

– Всё ещё опекаешь, – сказала тихо.

– А как иначе, – ответил я. – После всего этого я теперь тебя от себя ни на шаг не отпущу.

В машине она молчала, смотрела в окно.

Дорога домой казалась бесконечной.

Когда мы наконец поднялись на наш этаж и вошли в квартиру, я поймал себя на странном чувстве – как будто мы вернулись не домой, а в новое место, где всё знакомо, но уже немного чужое.

Юля прошла в свою комнату, остановилась у двери, посмотрела на кровать.

Я тоже замер в коридоре, не зная, что сказать.

Она тихо произнесла:

– Я больше не буду, правда.

– Я знаю, – ответил я. – Всё уже позади. Главное, что ты здесь.

Мы ужинали молча. Я приготовил кашу и чай, она ела понемногу, аккуратно. Телевизор бормотал что-то на фоне – новости, реклама, пустота. Когда она пошла спать, я долго сидел на кухне, слушал, как за стеной тихо скрипит кровать, как она ворочается, не находя себе места.

Я понимал: всё пережитое не пройдёт бесследно. Она будет бояться, я – чувствовать вину. И как бы мы ни старались, между нами уже появилась тонкая, почти невидимая грань.

Перед сном я заглянул в её комнату. Юля спала, повернувшись ко мне лицом, сжимая одеяло, как ребёнок. Я стоял в дверях, глядя на неё, и думал, что если бы судьба дала мне второй шанс – я бы, наверное, всё равно остался рядом. Даже если придётся так и прожить жизнь между страхом и любовью.

Я уже почти засыпал, когда услышал, как тихо скрипнула дверь, затем шорох босых ног по ковру. Я приоткрыл глаза – в полумраке стояла Юля, в светлой ночной рубашке, растрёпанные волосы, глаза блестят от сна и чего-то ещё.

– Юль, ты что тут делаешь? – спросил я, приподнимаясь на локте.

Она чуть сжала плечи, как будто замёрзла.

– Папа… я… – запнулась. – Мне страшно. Не могу уснуть.

– Чего боишься? Всё уже хорошо, —сказал я мягко.

– Не знаю, – ответила она, смущённо улыбнувшись. – Просто боюсь. Можно я сегодня посплю с тобой?

Я на секунду задумался. С одной стороны, она уже не маленькая. С другой – после всего, что случилось, этот страх был естественным.

– Ладно, – сказал я наконец. – Только чур не вертеться и не храпеть!

Юля улыбнулась шире:

– Хорошо! – и быстро юркнула под одеяло, устроившись на краю.

Я погладил её по волосам.

– Всё, спи. Тут тебе ничего не страшно.

– Спасибо, папа, – прошептала она.

Через пару минут её дыхание стало ровным и тихим. Я лежал, глядя в потолок, слушая, как она спит рядом, и думал только об одном – чтобы всё это никогда не повторилось. Больше всего на свете я боялся снова потерять её.

Юля.

Я долго ворочалась, не находя себе места. Кровать казалась чужой – жёсткой, холодной, как будто не моей. Простыня мятая, подушка неудобная, и чем больше я пыталась устроиться, тем сильнее всё раздражало. Потом меня вдруг начало трясти. Сначала я подумала, что замёрзла, натянула одеяло до подбородка, но дрожь не проходила. Это было не от холода – от страха.

Я включила ночник, свет мягко разрезал темноту, но легче не стало. Комната казалась пустой, как будто из неё кто-то вынул жизнь. Тишина стояла звенящая.

Я лежала и думала о нём. Хотелось, чтобы он был рядом – просто рядом. Чтобы сказал, что всё хорошо, что теперь ничего плохого не случится. Хотелось, чтобы обнял, как раньше, когда я была совсем маленькой. Но он был за стенкой, в своей комнате. Наверняка спал. Я перевернулась на бок, потом на спину, потом снова на бок – сон не шёл. В груди всё сжималось, будто воздух стал слишком плотным.

Наконец я не выдержала. Встала и вышла в коридор. Пол был холодный, под ногами тихо поскрипывал паркет. Я остановилась у его двери, постояла несколько секунд, собираясь с духом. Всё-таки я уже не маленькая – идти к нему посреди ночи было как-то неловко. Но и оставаться одной было невыносимо. Я осторожно нажала на ручку, дверь предательски скрипнула.

Он приподнялся на кровати, сонно потирая глаза.

– Юль… ты что тут делаешь? – спросил он, в голосе прозвучало беспокойство.

– Папа, мне страшно. Не могу уснуть, – сказала я, почти шепотом. – Можно я сегодня посплю с тобой?

Он посмотрел на меня так, будто внутри него боролись сомнения. Потом всё же кивнул.

– Ладно, – сказал спокойно. – Только не вертись и не храпи.

Я чуть улыбнулась.

– Хорошо.

Подошла, легла на край кровати. Он укрыл меня одеялом, как будто машинально, потом провёл ладонью по волосам – коротко, мягко, как делал всегда, когда я болела или плакала.

Я долго смотрела в потолок, слушая, как он дышит. Постепенно страх отступил. Стало спокойно, тихо и безопасно. Я закрыла глаза и наконец заснула.

Я проснулась рано – солнце только начинало пробиваться сквозь шторы, в комнате стоял мягкий утренний полумрак. Сначала я не сразу поняла, где нахожусь. Потом увидела его рядом – он спал, повернувшись ко мне спиной, дышал ровно, спокойно.

На секунду я просто лежала, слушала его дыхание. Оно было таким знакомым, таким родным, что внутри стало тихо и спокойно. После всего, что произошло, я не могла поверить, что вот – всё живое, настоящее, не сон.

Я чуть повернула голову. Свет ложился на его плечо, на пряди черных с проседью волос.

Он выглядел уставшим, но почему-то спокойным – как будто за эти несколько часов сна наконец отпустило всё напряжение последних дней.

Мне хотелось дотронуться до него, просто чтобы убедиться, что он рядом, но я не решилась.

Лежала тихо, стараясь не шелохнуться. В голове всплыли слова, которые он сказал тогда, в больнице: «Ты – самое ценное, что у меня есть».

От этих слов стало тепло. И где-то глубоко внутри я почувствовала – что-то изменилось. Незаметно, но навсегда.

Он проснулся минут через десять. Потянулся, обернулся, увидел, что я не сплю, и улыбнулся.

– Доброе утро, – сказал хрипловато. – Как ты?

– Лучше, – ответила я. – Спасибо, что пустил.

– Всегда пожалуйста, – просто сказал он.

Я кивнула, сжала одеяло в руках. Никаких лишних слов не нужно было. Просто это утро, его спокойное лицо и мягкий свет из окна – всё казалось новым, как будто мир начал собираться заново, потихоньку, с нуля.

День тянулся странно – тихо, будто вокруг всё стало слишком медленным и хрупким.

Папа ходил по дому, делал вид, что занят делами: мыл посуду, что-то чинил на кухне, звонил кому-то по работе. А я просто сидела у окна и смотрела, как за стеклом тает снег, как капли скатываются вниз по стеклу.

Он время от времени заглядывал в комнату, спрашивал, не голодна ли я, не нужно ли чего. Я отвечала коротко, но внутри меня что-то ныло – не боль, не тревога, а что-то другое, непонятное.

Я всё время думала об этом вечере. О том, как он ушёл. О том, как я ревновала. Слово «ревность» раньше никогда не имело для меня смысла, но теперь оно казалось чем-то страшным и неприятным.

Почему я так отреагировала? Почему не смогла просто спокойно отпустить? Он же взрослый, у него своя жизнь. Он – мужчина, а я… просто девочка, его дочь. Пусть и не родная по крови, но какая разница? Я ведь знаю, что он любит меня как родную. Он всегда любил. Никогда не кричал, не обижал, не бросал. Всегда был рядом, даже когда мама ушла, когда я замкнулась, когда мне казалось, что жизнь закончилась. Он вытащил меня из этого. А я… я вот что сделала.

Я вспомнила ту ночь. Пустая квартира, тишина, слёзы, отчаяние. Всё казалось таким безысходным, что я просто хотела исчезнуть. И теперь, когда вспоминаю, становится страшно. Настолько страшно, что руки сами начинают дрожать.

Зачем я это сделала? Я не хотела умирать – я просто хотела, чтобы он пришёл. Чтобы понял, что мне больно. Чтобы не уходил. Наверное, я тогда перепутала. Всё перепутала.

Любовь, благодарность, страх, одиночество. Всё смешалось. Мне казалось, что если он найдёт другую женщину, то в моей жизни не останется ничего.

А теперь, когда думаю об этом, внутри как будто всё переворачивается. Появляется ужасная мысль – что, может быть, я не просто ревновала. Что, может, всё гораздо сложнее. И от одной только этой мысли хочется зажмуриться, закричать, стереть её из головы.

Нет. Нет, это неправда. Он – мой отец. Тот, кто растил меня, кормил, лечил, учил.

Он не мужчина для меня. Он – опора, дом, спасение.

Просто я потерялась. Не справилась. Пережила слишком многое и запуталась в чувствах.

Я взрослею, и мир вокруг меня меняется. А внутри я как будто всё ещё та маленькая девочка, которая боится остаться одна.

Я положила лоб на холодное стекло. Снаружи моросил дождь, и капли стекали вниз, как слёзы.

Главное, чтобы он не узнал, что у меня в голове. Никогда. Пусть думает, что я просто испугалась. Пусть всё останется как раньше.

Только бы это чувство ушло. Только бы снова стало просто – как раньше, когда я знала, кто он для меня и кто я для него.

Вечер тянулся спокойно – даже слишком. Папа готовил ужин, резал овощи на кухне, что-то напевал себе под нос. Я ходила вокруг, не зная, с чего начать разговор. В голове крутилось одно и то же: надо поговорить. Просто поговорить.

Я хотела сказать, что больше так не смогу – что мне нужно понять, что между нами, кто мы теперь. Хотела объяснить, как мне страшно его потерять. Но слова не складывались. Каждый раз, когда открывала рот, голос как будто застревал где-то внутри.

И вдруг зазвонил телефон. Он лежал на столе, экран мигнул – всплыло имя: Света.

Меня как будто окатили ледяной водой.

Папа замер на секунду, потом взял трубку, бросив короткий взгляд на меня.

– Алло… Да, привет, – сказал спокойно, но я уловила в его голосе то особое, мягкое тепло, которого не было, когда он говорил со мной.

Я смотрела, как он чуть улыбается, как морщит лоб, будто смущён, как старается говорить коротко:

– Да, всё нормально… Нет, не могу сейчас говорить, Юля рядом… Потом.

Он положил телефон и, не глядя на меня, принялся убирать со стола.

А внутри у меня всё оборвалось.

-Опять она. Он обещал…

– Это она? – спросила я, хотя и так знала ответ.

– Юль, давай без этого, ладно? – устало сказал он. – Просто позвонила, спросила, как дела.

– Просто?! – слова сорвались сами. – Ты же говорил, что не будешь с ней! Обещал!

– Я ничего не обещал, – отрезал он, но тихо, спокойно, без злости. – Я просто говорил, что сейчас не до этого.

– Нет, ты обещал! – крикнула я, чувствуя, как всё во мне закипает. – После больницы! Ты клялся, что больше никаких женщин!

Он поднял взгляд.

– Юля… я взрослый человек. Я имею право разговаривать с кем хочу.

– А я?! – выкрикнула я. – А я тогда кто тебе?!

Папа замолчал. Я видела, как он сдерживается, как ищет слова.

– Ты моя дочь, – сказал он наконец. – И я тебя люблю. Но не нужно…

Он не успел договорить – я не дала.

– Хватит! – закричала я. – Не говори ничего! Не хочу слушать!

Посуда на столе дрогнула, и я сама не поняла, как смахнула со стола тарелку. Она разбилась о пол, звон отдался в груди.

Папа шагнул ко мне:

– Юль, спокойно!

Но я уже не могла. Слёзы застилали глаза, воздух словно превратился в дым.

– Ненавижу! – выкрикнула я, не понимая даже, к кому обращаюсь – к нему, к ней, к себе.

Потом развернулась и убежала в комнату, захлопнув дверь так, что дрогнули стёкла.

Он стучал – тихо, не грубо.

– Юль… пожалуйста. Давай поговорим.

– Не хочу! – крикнула я, и голос сорвался.

Я сидела на полу, прислонившись спиной к двери, и рыдала, не в силах остановиться.

Понимала, что всё это глупо, по-детски. Что он не виноват. Что он просто хочет жить.

Но что-то внутри будто ломалось, и я ничего не могла с этим поделать.

-Он мой папа, -думала я сквозь слёзы. – Просто папа. Но почему тогда так больно?

Глава 3.

Саша.

После того как Юля закатила мне истерику, я просто стоял посреди кухни и не знал, что делать.

Сердце колотилось, в ушах звенело – не от страха, а от непонимания. Такое поведение я видел впервые. Это не была обида ребёнка, не вспышка подростковой истерики. Нет. В её крике, в глазах, в интонации было что-то другое – почти взрослая ревность. Та, что бывает у женщин, когда они подозревают измену.

Она заперлась в комнате, хлопнув дверью так, что посыпалась штукатурка. Я подошёл, постоял у двери, но даже не стал стучать. Не хотелось. Я и сам был зол. Да, я пообещал ей, что никаких женщин не будет. Пообещал – но тогда, в больнице, я был готов на что угодно, лишь бы она выжила. А теперь… жизнь продолжается.

Мне сорок пять, не восемнадцать. Годы бегут. Что, мне теперь поставить на себе крест? Когда Юлька вырастет, выйдет замуж, уедет, я что – должен остаться один, сидеть по вечерам в пустой квартире и разговаривать с телевизором? Как-то не улыбается. Я ведь тоже живой человек, а не памятник отцовской жертве.

Со Светой я не порвал. Не смог. Да и зачем врать – она мне понравилась. Умная, спокойная, с ней легко. Я собирался встретиться с ней ещё раз, просто поговорить. Но не думал, что Юля воспримет всё настолько болезненно.

Я всё-таки подошёл к её двери, постучал.

– Юль… пожалуйста, давай поговорим.

Ответа не было.

– Не хочу! – крикнула она, голос сорвался.

Я вздохнул, опёрся лбом о дверь.

– Юля, это уже не смешно. Твоё поведение переходит все границы.

Тишина. Потом из-за двери, срывающимся голосом, практически визгом:

– Ты мне обещал! Ты меня обманул! Клянусь, я узнаю, где живёт эта шлюха, и я убью её! И себя!

От этих слов у меня всё внутри похолодело. На мгновение даже дыхание сбилось. Я стоял, не зная, что сказать. Снаружи – обычная дверь, а за ней мой ребёнок, который только что произнёс то, что ни один человек не должен говорить всерьёз.

Я постучал сильнее, стараясь, чтобы голос звучал ровно, спокойно:

– Юль, хватит. Послушай меня. Никто никого не обманывал. Я просто говорил по телефону, поняла? Только по телефону.

Но за дверью стояла гробовая тишина. Ни всхлипа, ни звука. Только моё собственное сердце, бьющееся слишком громко в этой звенящей тишине.

После этого я решил, что лучше оставить её в покое. Каждое моё слово только вызывало новый всплеск истерики – смысла продолжать разговор не было.

Я вернулся на кухню, сел за стол и стал бездумно листать новости в телефоне, пытаясь хоть как-то отвлечься. Но буквы расплывались перед глазами, ничего не запоминалось. В голове крутились одни и те же мысли:

«Что она себе позволяет? Почему так себя ведёт? Что вообще с ней происходит? Это что – то самое половое созревание, переходный возраст?..»

Мысли оборвал скрип двери. Юля. Она вышла тихо, опустив голову, вся в слезах. Медленно подошла и попыталась обнять. Я демонстративно отстранился – не грубо, но ясно дал понять, что всё ещё зол.

Она всхлипнула и, почти теряя голос, сказала:

– Папочка, прости меня, пожалуйста. Я такая дура, я не знаю, что со мной! Я никак не могу прийти в себя. Я больше не буду…

Я тяжело выдохнул, потом всё же притянул её к себе, погладил по голове.

– Ладно, Юльчонок, всё… успокойся, моя хорошая. Но ты должна пообещать мне одну вещь.

– Какую? – спросила она, подняв на меня заплаканные глаза.

– Надо, чтобы ты поговорила с психологом. У меня есть одна знакомая, бывшая коллега, она сейчас как раз работает с подростками. Хорошо?

– Папа, я не сумасшедшая! – воскликнула Юля.

– Конечно, не сумасшедшая, – спокойно ответил я. – Я сказал психолог, а не психиатр. Просто у тебя стресс, накопилось. Это обычный разговор, не более того.

Она немного помолчала, хмуро вытерла слёзы ладонью и кивнула:

– Ладно… уговорил.

Утром Юля вела себя тише обычного. Не капризничала, не спорила, почти не разговаривала – как будто вся энергия ушла за вчерашний вечер.

Я тоже не заводил разговор первым. Ходил по квартире, пил кофе, отвечал на сообщения, но мысли всё время возвращались к ней.

В какой-то момент я взял телефон и набрал номер Елены – бывшей коллеги, с которой когда-то вместе работал в одной фирме. Сейчас она практикующий психолог, работает с подростками. Мы пару раз пересекались на конференциях, и я знал, что она хороший специалист.

– Лена, привет. Это Саша, помнишь?

– Конечно, помню, – отозвалась она. – Что случилось?

Я немного помолчал, подбирая слова.

– У меня дочь… тринадцать лет. Серьёзный стресс, эмоциональные срывы. Хочу, чтобы ты с ней поговорила.

– Можешь привезти? – спросила Лена спокойно. – Или пока онлайн попробуем?

– Лучше лично. Думаю, так проще будет.

– Тогда завтра в пять. У меня как раз окно.

Мы договорились, я поблагодарил и повесил трубку.

Юля всё это время сидела в своей комнате, но я был уверен, что слышала каждый мой слово.

Когда я зашёл на кухню, она уже стояла у окна, с кружкой в руках.

– Слышала? – спросила тихо.

– Да, – ответила она, не оборачиваясь. – Завтра к психологу, да?

– Да. Только поговорить. Никто тебя не будет «лечить». Просто попробуй.

Она пожала плечами:

– Ладно. Я всё равно понимаю, что со мной что-то не так.

В голосе не было вызова, только усталость. Я подошёл, потрепал её по плечу.

– Всё нормально, Юль. Мы справимся. Просто шаг за шагом.

Она кивнула, но взгляд у неё оставался каким-то пустым, как будто мысли уже были где-то далеко.

Мы приехали чуть раньше.

Небольшой кабинет в старом доме, на втором этаже. В коридоре пахло кофе и бумагой. На двери табличка: “Елена Павлова, психолог-консультант.”

Я постучал, изнутри отозвался тихий голос:

– Заходите.

Лена почти не изменилась – тот же спокойный взгляд, доброжелательная улыбка.

– Привет, Саша, – сказала она, пожимая руку. – А это Юля, да?

Юля кивнула, опустив глаза.

– Можно без формальностей, – добавила она тихо. – Просто Юля.

– Конечно, просто Юля, – улыбнулась Лена. – Саша, давай так: ты посиди в приёмной, а мы немного поболтаем. Минут двадцать, не больше.

Я хотел что-то возразить, но передумал. Только кивнул и вышел. Дверь мягко закрылась, и в коридоре воцарилась тишина.

Я сел на стул, достал телефон, но смотреть в экран не мог. Слушал звуки за дверью – приглушённые голоса, то Лены, то Юли. Иногда Лена что-то спрашивала – спокойно, мягко, потом шёл долгий ответ.

Минут через десять Юля вдруг повысила голос – не крик, но в интонации чувствовалась боль.

– Я не понимаю, почему мне так больно, когда он с ней! – донеслось из-за двери. – Он ведь мой папа… Он не может просто так уйти к другой!

Я застыл. Хотел встать, войти, что-то сказать – но ноги словно приросли к полу.

Дальше услышал только Ленин спокойный голос:

– Юля, ты злишься не на него, а на ситуацию. Ты боишься снова остаться одна. Это не ревность – это страх потери.

– Но ведь он обещал… – прошептала Юля. – А потом всё равно пошёл к ней.

Дальше слов уже не было слышно. Только тишина, потом слабый звук – как будто кто-то плачет, а другой человек говорит что-то утешающее.

Я сидел, чувствуя, как в груди сжимается.

Не злость – скорее вина. Потому что, как бы я ни пытался себя оправдать, всё это началось с меня.

С моего желания снова почувствовать себя живым.

Через двадцать минут дверь открылась. Юля вышла – заплаканная, но спокойная. Лена стояла позади, усталая, но с лёгкой улыбкой.

– На сегодня хватит, – сказала она. – Думаю, толк будет. Ей нужно время и немного стабильности. И тебе – тоже.

Я поблагодарил её и вывел Юлю на улицу. Мы шли молча. На лице Юли ещё блестели следы слёз, но взгляд был другой – усталый, взрослый.

– Ну как? – спросил я тихо.

Она пожала плечами:

– Не знаю. Наверное, легче. Но стыдно.

– За что?

– За всё это. За то, как я себя вела. И за то, что думала…

Я не стал спрашивать, что именно. Просто взял её за плечи и слегка прижал к себе.

– Всё нормально, Юль. Главное – что ты говоришь. Остальное наладим.

Она кивнула. И впервые за много дней в её глазах мелькнуло что-то живое – тихая надежда, как будто что-то внутри неё всё-таки начало понемногу оттаивать.

Юля.

Кабинет оказался уютным – мягкий свет, книги на полках, чай на подоконнике. Не как в больнице, а как дома. Но всё равно было неловко. Я села на край кресла, положила руки на колени и упрямо смотрела в пол.

– Ну что, Юля, – мягко сказала женщина напротив. – Я – Лена. Можно без отчества, хорошо?

Я кивнула.

– Саша сказал, что тебе сейчас тяжело. Хочешь рассказать, что происходит?

– Не знаю, – ответила я. Голос прозвучал глухо. – Просто… всё плохо.

– Это уже много, – спокойно сказала Лена. – Что именно плохо?

Я пожала плечами.

– Всё.

Пауза.

Она не торопила, просто сидела, иногда кивала, будто показывая, что слышит.

Молчание тянулось, и оно было странным – не давящим, а как будто тёплым.

– Ты злишься на отца? – наконец спросила она.

Я резко подняла голову:

– Нет! Я… просто не понимаю, зачем ему всё это. Ему ведь меня достаточно!

– А «всё это» – это кто?

– Женщина, – выдохнула я. – Какая-то Света. Он с ней встречался. А потом обещал, что больше не будет. И всё равно…

Слова застряли, а потом вдруг сами сорвались:

– Я просто не могу этого вынести!

Лена чуть подалась вперёд.

– Почему, Юля?

Я долго молчала. Смотрела на свои руки, на ногти, на узоры на ковре. Потом сказала:

– Потому что… если он уйдёт к ней, я опять останусь одна. Сначала мама, теперь он. Я этого не переживу.

– Ты боишься остаться одна, – повторила она тихо.

– Да.

– Это не ревность, Юль. Это страх. Страх, что всё повторится.

Я кивнула, хотя внутри всё протестовало. Нет, это не только страх. Это что-то другое, но я сама не знала, как это назвать.

– Юля, – сказала Лена мягко, – я должна спросить прямо. Ты понимаешь, что твой отец тебя любит? Именно как дочь.

– Да, конечно, – быстро ответила я. – Он же меня растил, с детства… Я всё понимаю. Просто… не могу с этим смириться.

Она посмотрела внимательно, как будто что-то во мне читала.

– То, что ты чувствуешь, – не стыдно. Это запутанно, но не стыдно. Просто надо это проговорить, и оно постепенно ослабнет.

Я покачала головой.

– Пожалуйста, – сказала я тихо. – Только не говорите ему, ладно?

– Не скажу, – ответила она. – Это останется между нами.

Я кивнула, сжала кулаки. Чувствовала, как сердце бьётся где-то в висках.

Молчание снова потянулось. Потом я услышала её спокойный голос:

– Что ты хочешь сейчас?

– Хочу, чтобы всё было, как раньше. Чтобы мы снова были вдвоём.

После этого у меня вырвалось громче, чем хотелось:

– Я не понимаю, почему мне так больно, когда он с ней! Он ведь мой папа… Он не может просто уйти к другой!

Лена ничего не ответила сразу. Потом тихо сказала:

– Он не уходит от тебя, Юля. Он просто ищет то, что ты ему дать не можешь. Надеюсь, ты понимаешь.

– Я знаю, – прошептала я, чувствуя, как текут слёзы. – Но от этого не легче.

А потом вдруг всё во мне закрылось. Как будто кто-то резко захлопнул дверь.

Я вытерла слёзы, выпрямилась и сказала уже спокойно:

– Да, вы правы. Я понимаю. Это глупо. Я больше не буду устраивать сцен. Пусть делает, что хочет. Мне всё равно.

Лена внимательно посмотрела, будто что-то уловила.

– Главное – не держи это в себе, – сказала она. – Говори, если тяжело.

– Хорошо, – ответила я и даже улыбнулась. – Обещаю.

Но внутри уже всё для себя решила.

Мне не было всё равно.

Я просто поняла: если хочу, чтобы он остался со мной – нужно действовать иначе. Спокойно. Без криков. Без истерик. Он подумает, что я смирилась. Пусть думает. А я найду способ, чтобы никакая Света больше не появилась в нашей жизни.

Дома я была сама вежливость и покорность, прямо-таки образец примерной дочери. Ходила по квартире тихо, улыбалась, помогала по мелочам, но всё старалась делать так, чтобы это не выглядело неестественно. Главное – не переиграть. Если буду уж слишком послушной и на всё согласной, папа сразу что-то заподозрит.

Я дождалась момента, когда он сел за ноутбук и налил себе кофе, и сказала спокойно:

– Пап, спасибо тебе, что отвёл меня к Лене. Она правда помогла. Мне стало легче.

Он оторвался от экрана, посмотрел внимательно.

– Да? – сказал осторожно. – Рад это слышать.

– Я была такая дура, – продолжила я, стараясь, чтобы голос звучал искренне. – Думала только о себе. А сейчас я всё поняла. Я больше не буду тебе мешать, не буду кричать. Если хочешь встречаться со Светой – пожалуйста. Я даже… готова с ней познакомиться.

Я специально сделала паузу, чуть опустила глаза – чтобы выглядело естественно.

Папа долго молчал, потом нахмурился.

– Слушай, – сказал он, – я, конечно, знаю, что Лена молодец, но это какой-то уж слишком быстрый результат. Юля, ты точно не говоришь мне именно то, что я хочу услышать?

Я подняла взгляд и сделала максимально честное лицо.

– Пап, это правда. – И тихо добавила: – Я тебя очень люблю и хочу, чтобы ты тоже был счастлив. Я не знаю, что на меня тогда нашло. Лена говорит, что это был просто страх – что ты будешь так счастлив со Светой, что на меня забьёшь.

Он тяжело вздохнул, потер виски и сказал уже мягче:

– Юленька, ну что ты такое говоришь… Никакая Света никогда мне тебя не заменит. Пойми, это совсем разные вещи. Ты же моя дочь. И я люблю тебя больше всего на свете.

Я кивнула и улыбнулась, чуть дрожащей улыбкой.

– Знаю, – сказала я. – Просто хотела это услышать.

Он подошёл, обнял меня за плечи. Я прижалась к нему и почувствовала знакомый запах – кофе и табака. Всё выглядело правильно, спокойно. Но внутри я думала совсем о другом. Теперь я знала, как всё будет. Я не стану больше кричать, плакать, бить посуду. Я просто не дам этой женщине шанса. Ни Свете, ни любой другой. Папа должен быть рядом. Со мной. Всегда.

Глава 4.

Следующие несколько дней прошли на удивление спокойно. Мы с папой разговаривали почти как раньше – про школу, про новости, и просто обо всём на свете. Он снова стал улыбаться, иногда шутил. Я тоже старалась быть лёгкой, спокойной, как будто ничего не произошло.

В школе я вела себя нормально. Делала уроки, даже пару раз пошла гулять с девчонками из класса. Хотя мне было неинтересно – их разговоры про TikTok и мальчиков казались чем-то из другого мира. Но я знала: нужно выглядеть естественно. Главное – чтобы папа поверил, что я “всё поняла”, что я больше не лезу в его жизнь.

На самом деле я просто наблюдала. Он стал чаще сидеть в телефоне. Делал это тихо, ненавязчиво, практически украдкой от меня, но я видела: экран погаснет – он кладёт телефон экраном вниз.

Несколько раз в день он проверял уведомления и тут же гасил экран. Я знала, что это – она. Света.

Поначалу я думала, что он просто пишет ей редко, из вежливости. Но потом заметила, что стал делать это всё чаще и чаще. Иногда вечером, когда я делала вид, что смотрю сериал, он сидел в кресле и что-то набирал, тихо улыбаясь себе под нос. Тайком от меня. Он всё равно мне до конца не поверил.

Однажды вечером он ушёл в душ, а телефон оставил на кухне. Экран мигнул. Я подошла.

Пин-код я знала – подсмотрела пару дней назад, когда он оплачивал доставку. Руки дрожали, но я ввела цифры. Открыла Телеграм. На самом верху – Света, значит с ней он переписывается сейчас чаще всего.

Я открыла их чат. Сначала мелькнули безобидные фразы: «Как прошёл день?», «Соскучилась», «Ты мне снился». Потом – фотографии, смайлики, фразы с тем самым тоном, который уже нельзя ни с чем спутать. Я читала и чувствовала, как внутри всё холодеет. Они собирались встретиться. Скоро.

Он уже написал: «На выходных, если всё сложится.» Она ответила: «Жду. Очень. Скучаю» и три сердечка.

Я закрыла чат, выключила экран и положила телефон точно туда, где он лежал. Стояла посреди кухни, слушала, как в ванной шумит вода. Всё стало предельно ясно. Он всё-таки решил. Я не могла позволить этому случиться. Не сейчас. Не после всего. Мне нужен был план. Я не знала ещё какой, но знала точно – если я ничего не сделаю, он уйдёт. Сначала на вечер. Потом – насовсем. Я больше не собиралась ждать, когда меня снова бросят.

Ночью я долго не могла уснуть. Свет фонарей из окна ложился на потолок, и я смотрела на него, не мигая. Голова гудела от мыслей, но внутри уже не было ни паники, ни слёз – только странное, ледяное спокойствие. Я знала, что он снова пишет ей. Почти чувствовала это физически – вот сейчас в соседней комнате он лежит с телефоном в руках, улыбается, думает о ней. О ней. Не обо мне.

Боль ушла, осталась пустота и чёткое понимание: если я ничего не сделаю – потеряю его. А второй раз я этого не переживу. Я включила ночник, села на кровати и начала думать. Плакать больше не хотелось. Нужно было придумать, как всё исправить. Психолог говорила, что мне нужно отпустить, но я уже поняла: это ложь. Если отпустить – он уйдёт. А я не собираюсь его отпускать.

Я взяла тетрадь, открыла чистый лист и стала писать. План. Так и написала сверху – План.

Первое: нужно понять, когда у них встреча.

Он писал «на выходных, если всё сложится». Значит, скорее всего, суббота или воскресенье. Осталось узнать точное время.

Второе: я должна перехватить их общение.

Телефон у него почти всегда с собой, но вечером, перед сном, он кладёт его на тумбочку. Иногда на кухне. Если успею – смогу что-нибудь изменить. Удалить сообщение, ответить от его имени, поссорить их.

Третье: нужно действовать осторожно.

Если он заподозрит хоть что-то – всё кончено.

Я сидела так, пока за окном не забрезжил серый рассвет.

Папа спал, и в квартире стояла тишина. Я тихо встала, прошла по коридору, посмотрела в щель его двери. Он спал спокойно, с телефоном на тумбочке, экраном вверх.

Я вернулась к себе, села у окна и вдруг улыбнулась. Не злая улыбка – скорее решительная. Он думает, что я ребёнок. Что всё прошло. Пусть думает так. Но на этот раз всё будет по-моему.

Утром я проснулась раньше обычного. На кухне ещё было темновато, и только тусклый свет из окна ложился тонкой полосой на стол. Я решила приготовить завтрак сама – пусть думает, что это просто внимание, благодарность за всё.

Папа вышел из комнаты заспанный, в футболке, с растрёпанными волосами.

– Ух ты, – сказал, зевая. – У нас что, праздник?

– Просто захотелось, – ответила я спокойно. – Ты же вчера поздно лёг, вот я и подумала, что тебе будет приятно проснуться, а тут кофе, яичница, всё готово.

Он улыбнулся, явно тронутый.

– Спасибо, Юльчонок, – сказал он. – А то я уже отвык от таких сюрпризов.

Мы завтракали молча. Он всё время держал телефон рядом с собой, но потом, когда пошёл в ванную чистить зубы, оставил его на столе.

Я даже не сразу поверила своему везению. Телефон лежал экраном вверх. Я видела, как мигнуло уведомление – Света.

Сердце кольнуло, но я не дрогнула. Я подошла спокойно, как будто просто собирала тарелки, и краем руки сдвинула телефон чуть ближе к себе. Пин-код я помнила, быстро набрала цифры. Открыла их чат.

Сначала мелькнули старые сообщения, потом – свежее, минуту назад:

«Саша, приходи ко мне в субботу вечером. Я приготовлю что-нибудь вкусное» и куча смайликов и эмодзи с сердечками. А ниже – адрес. Полный. С улицей, домом, квартирой и даже кодом от домофона.

Я смотрела на эти слова и чувствовала, как во мне что-то сжимается. Хотелось сразу же что-то написать. Что-нибудь обидное. Или просто – «Не пиши мне больше». Я даже уже набрала первые буквы, но в последний момент остановилась. Нет. Так нельзя, он сразу поймёт, что это не он писал. Всё рухнет. Он перестанет мне доверять, поставит новый пароль, будет ещё осторожнее. Я не могу позволить себе ошибку. Я стерла набранное сообщение и закрыла чат. Сделала глубокий вдох, стараясь успокоиться. Потом достала из ящика листочек и ручку – и быстро переписала адрес, мелким, аккуратным почерком.

Когда папа вернулся из ванной, я уже мыла кружки в раковине. Он прошёл мимо, взял телефон, проверил экран и даже не заподозрил ничего.

– Ты сегодня особенно добрая, – сказал он, проходя к двери. – Спасибо за завтрак, ты у меня молодец.

Я улыбнулась, не оборачиваясь.

– Пожалуйста, пап. Хорошего дня.

Дверь за ним закрылась. Я вытерла руки, достала бумажку из кармана и посмотрела на адрес. Всё становилось гораздо проще. Теперь я знала, где живёт Света.

В пятницу всё шло как будто обычно, почти слишком спокойно. В школе уроков было мало – короткий день, и я вернулась домой раньше, чем обычно. На улице стоял на удивление тёплый для начала зимы день, редкое солнце пробивалось сквозь облака, по двору бежали дети с рюкзаками, а мне всё это казалось чужим. У меня внутри как будто стояла звенящая пустота.

Папа работал в своей комнате – я слышала, как щёлкает клавиатура. Когда я вошла, он оторвался от экрана и улыбнулся.

– О, уже дома?

– Да, – ответила я, снимая куртку.

Он встал, потянулся и сказал:

– Пойдём, я тебе обед разогрею.

Он всегда был внимательным, и от этого становилось особенно больно. Мы ели на кухне молча – я сосредоточенно ковыряла макароны вилкой, а он, как обычно, задавал свои стандартные вопросы:

– Как дела в школе?

– Нормально.

– С подружками всё в порядке?

– Угу.

Потом, будто между делом, он сказал, не глядя на меня:

– Завтра вечером я, наверное, уеду. Встретимся со старым школьным другом, он будет проездом в Москве. Мы давно не виделись.

Я подняла глаза. Он говорил спокойно, как будто ничего особенного, но я уже знала. Я знала, куда он поедет и к кому. Сделала вид, что всё в порядке, кивнула:

– Хорошо. Тогда я, может, к Аньке пойду, посидим у неё, чтоб не скучно было.

Он обрадовался – даже слишком искренне.

– Вот и отлично! Правильно. Тебе нужно больше общаться с подружками, а не только со мной.

Я улыбнулась, стараясь, чтобы на лице не дрогнул ни один мускул.

– Конечно, – сказала я, – всё правильно.

После обеда ушла в свою комнату, закрыла дверь и села на кровать. В голове гул, мысли путались, перебивая друг друга.

Завтра вечером он встречается с ней. У неё дома. Значит, всё уже решено.

Я видела всё почти отчётливо, словно кадры из фильма. Он приедет к ней, они будут ужинать, смеяться, она нальёт ему вина, потом… потом всё произойдёт. После этого всё изменится.

Я знала, что это значит. Конечно знала. Мне не пять лет. Девчонки в школе постоянно болтали – кто «целовался», кто «почти». Да и в интернете я видела достаточно. Теперь всё это стояло у меня перед глазами – и я понимала: после субботы папа уже не будет таким, как прежде.

А дальше? Она начнёт приходить к нам домой. Сначала “на минутку”, потом останется ночевать. Потом, может, вещи принесёт. И через какое-то время она станет “его женщиной”. Потом, может быть, родит ему ребёнка. Его ребёнка. Настоящего, родного. А я? Кем я тогда буду? Приёмная девочка, не своя, не родная, «чемодан без ручки». Мне найдут место где-нибудь в углу, а потом, может, и вообще отправят в интернат, чтобы не путалась под ногами. А если и не отправят, то всё равно – жизнь закончится. Я стану никем. Может быть кем-то типа Золушки или мне выделят «почётную роль» няньки для их ребёнка. Тоже так себе перспективка.

Я почувствовала, как внутри поднимается злость – не резкая, а тихая, тяжёлая. Нет, я не могла просто смотреть, как всё рушится. Я не могла снова остаться одна. Надо было что-то делать. Немедленно. Я подошла к окну, посмотрела вниз – во дворе уже темнело, фонари зажглись тусклыми пятнами света. Я видела отражение своего лица в стекле – бледное, с решительным взглядом.

Если я не остановлю это сейчас – потом будет слишком поздно. Он поедет туда, и после этого всё изменится. Я должна действовать на опережение.

Я села за стол, достала из-под подушки бумажку с адресом Светы и развернула её. Смотрела на строки, словно они могли ответить на все вопросы. Улица, дом, квартира, код домофона. Теперь я знала, куда идти. И я пойду. Не потому, что я злая или вредная. А потому что должна. Потому что это моя жизнь, и я не должна больше полагаться на волю судьбы. Я поеду к ней завтра и всё решу сама.

Саша.

В субботу утром я проснулся в отличном настроении. Наконец-то – сегодня. Тот самый день, которого ждал всю неделю. В голове сразу всплыло: вечером у Светы… у неё дома. Не просто свидание где-то в кафе, а личная встреча, в её пространстве, без посторонних. Это само по себе уже значило многое.

Я потянулся, встал, первым делом взял телефон и набрал короткое сообщение:

«Доброе утро»

Ответ пришёл почти мгновенно – «Доброе. Уже соскучилась».

Я улыбнулся. Света была именно той женщиной, с которой можно говорить без напряжения, легко, будто мы давно знакомы. Мы переписывались ещё несколько минут, уточнили детали – я приеду к семи. Всё, как и планировали.

Настроение было прекрасное. Я вышел на кухню, потягиваясь, и застал Юльку за завтраком.

Она сидела за столом в домашней футболке, пила чай и ела бутерброд с колбасой.

– Привет, Юльчонок, – сказал я, улыбаясь. – Ты чего так рано в субботу? Не спится?

Она подняла глаза, тоже улыбнулась:

– Привет, пап. Да нет, просто выспалась. Погода хорошая, солнце разбудило.

Всё выглядело спокойно. Даже чересчур.

– Рад слышать. У тебя вроде настроение улучшилось, – сказал я, присаживаясь рядом. – Больше грустные мысли не мучают?

– Всё в порядке, – спокойно ответила она, глядя в чашку. – Правда.

Мы ещё немного поговорили ни о чём – о школе, о погоде, о том, что пора бы купить новые наушники, потому что старые совсем развалились. Потом Юля встала, собрала посуду и ушла к себе, сославшись на то, что нужно доделать уроки к понедельнику.

Я включил телевизор, сделал себе второй кофе, но мысли постоянно возвращались к вечеру.

Света. Домашний ужин. Её голос в телефоне, спокойный, тёплый. Да, наверное, что-то в жизни действительно может начаться заново.

Часа через полтора Юля снова вышла из комнаты. Уже одетая, с аккуратно собранными волосами.

– Пап, я пойду к Аньке, ладно? Мы хотим погулять и потом к ней зайдём, – сказала она.

– Конечно, иди, – ответил я, даже обрадовавшись. – Правильно. Тебе нужно больше общаться, а не сидеть всё время дома со стариком.

Она чуть улыбнулась, но как-то странно. В её взгляде мелькнуло что-то… непонятное. Не грусть, не обида – скорее, тень какой-то задумчивости.

Я даже хотел спросить, но передумал. Решил не нагнетать. Подумаешь, подростковое настроение, чего только у них в голове не бывает.

Юля накинула куртку, сунула руки в карманы и, не глядя, бросила:

– Звони, если что-то нужно.

– И ты тоже, – ответил я. – И не задерживайся.

Когда дверь за ней закрылась, я вдруг почувствовал пустоту в квартире. Посмотрел на часы – половина второго. До встречи ещё куча времени.

Я бродил из комнаты в комнату, делал вид, что работаю, но всё равно каждые десять минут доставал телефон. Проверял мессенджер – вдруг Света написала. Наконец не выдержал, сам отправил ей пару сообщений. Она ответила почти сразу, но через полчаса переписка как-то оборвалась. Мои последние сообщения остались непрочитанными.

Я усмехнулся – наверное, готовит ужин. Женщины любят всё делать заранее, особенно если ждут гостя. Проверил время – уже шесть без десяти.

Как будто по заказу позвонила Юлька.

– Пап, мы с Анькой уже у неё дома, будем, наверное, до девяти. Хорошо?

– Конечно, – сказал я, глядя в зеркало и поправляя воротник рубашки. – Только не гуляй поздно.

– Хорошо. И ты… повеселись с другом, – добавила она.

На секунду мне показалось, что в её голосе есть лёгкая ирония, но я тут же отмёл эту мысль.

Просто показалось.

Я посмотрел на часы – почти шесть. Пора. Быстро оделся, взял куртку, ключи, телефон. Когда закрывал за собой дверь, на секунду почему-то обернулся – в квартире стояла идеальная тишина.

Я усмехнулся. Всё складывалось, как надо. Сегодня всё должно быть хорошо. Тогда я даже не мог представить, насколько ошибался.

Глава 5.

Я доехал до дома Светы даже быстрее, чем рассчитывал. Дорога в субботний вечер оказалась почти пустой – редкость для Москвы. Музыка тихо играла в машине, а я ловил себя на том, что улыбаюсь. Давно не чувствовал такого лёгкого, почти подросткового волнения. Всё казалось правильным: разговоры со Светой, её улыбка на фото, лёгкость в переписке. Сегодня наконец-то должно было быть настоящее, живое общение.

Припарковался прямо у её дома, нашёл место почти у подъезда – везёт же. Взял букет, который купил по дороге, аккуратно поправил упаковку. Цветы были простые, но свежие – ярко-красные тюльпаны, которые почему-то показались мне подходящими именно для неё.

Подошёл к двери, набрал код, который она прислала днём раньше. Всё работало, домофон открылся с коротким звуком. Пока поднимался на шестой этаж, машинально проверил телефон – написал ей: «Я уже поднимаюсь :)». Она не ответила, но я решил, что, наверное, занята – может, переодевается или готовит.

На площадке пахло жареным луком и чем-то сладким, наверное, у соседей. Я остановился перед нужной дверью, поправил рубашку, взял букет поудобнее и позвонил. Один раз, затем второй.

Тишина. Я подождал пару секунд и позвонил снова. Никакой реакции. Ощущение лёгкого беспокойства появилось почти сразу – сначала где-то на уровне инстинкта. Всё же мы договаривались заранее, она писала сама, что ждёт. Может, не услышала?

Я позвонил ещё раз. И ещё. Потом достал телефон и набрал её номер. Гудки. Долгие, один за другим, пока вызов не сбросился.

Я звонил снова, потом ещё. Бесполезно. С каждой секундой внутри становилось всё более пусто и странно. Что-то не складывалось. Может, она передумала? Может, случилось что-то неожиданное? А может, просто обиделась – за какую-то мелочь, о которой я даже не догадываюсь?

Я открыл мессенджер, перечитал нашу последнюю переписку. Всё было нормально – лёгкие шутки, смайлики, фраза «жду с нетерпением». Никаких намёков на холод или раздражение.

Я стоял у двери, слушал гул лифта, редкие шаги на лестнице. В коридоре было тихо и немного пахло краской. Позвонил ещё раз, уже без особой надежды. Ответа не было. Минут через десять я просто опустил руки. Что бы ни случилось – это уже не имело смысла. Я развернулся, спустился вниз, прошёл мимо почтовых ящиков. У выхода остановился возле урны, посмотрел на букет – красные тюльпаны теперь казались чужими, нелепыми – и бросил их туда.

Сел в машину. На душе было мерзко. Не злился, нет – просто чувствовал себя глупо. Как подросток, которому пообещали встречу и не пришли.

По дороге домой заехал в супермаркет. Взял бутылку коньяка, коробку шоколада и замороженную пиццу – набор холостяка на вечер разочарования. На кассе поймал себя на том, что стараюсь не смотреть людям в глаза.

Дома первым делом включил телевизор, налил немного коньяка, но пить не хотелось. Телефон мигнул – сообщение от Юли.

«Мы с Анькой всё ещё у неё. Буду к девяти. Ты там с другом повеселись, только много не пей!»

Я ответил коротко, поставил сердечко. Потом снова посмотрел на часы – без пятнадцати восемь.

Света всё так же не написала и даже не прочитала мои последние сообщения.

Я выключил телевизор, поймал себя на мысли, что так и не выпил ни капли. Настроение было отвратительное. Хотелось просто забыться. И почему-то не покидало ощущение, что что-то пошло не так – но не с ней. С чем-то другим, что гораздо ближе.

Юля вернулась примерно через полчаса. Я как раз сидел на кухне, листал ленту новостей, когда щёлкнул замок, и она появилась в дверях – растрёпанная, щёки розовые от холода, взгляд чуть усталый.

– Ты уже дома? – удивилась она, поднимая брови. – Я не думала, что так быстро вернёшься.

Я отвёл взгляд, чувствуя неловкость.

– Ну… мы посидели немного, поговорили. У него дела, он ведь всего на один день в Москве. Так что быстро и разошлись.

Юля кивнула, словно просто приняла ответ, и в этот момент я заметил у неё на щеке свежую царапину – тонкую, красноватую, похожую на след от ногтей.

– Юлька, а что у тебя на лице? – спросил я настороженно.

Она вздрогнула, тронула щёку пальцами.

– А, это… – замялась. – Мы с Анькой немного поругались. Она… ну, вспылила.

– Из-за чего? – не унимался я.

Юля отвела взгляд.

– Да так, ерунда. Мы обсуждали одного мальчика из параллели, я сказала, что он придурок, а ей он, оказывается, нравится. Вот она и взбесилась. Оцарапала. Неадекватная. Я больше не хочу с ней дружить, – добавила уже с раздражением. – Просто кринж какой-то.

Я смотрел на неё и чувствовал, как растёт лёгкое беспокойство. Вроде всё логично, но в её голосе было что-то неестественное – будто она читает текст, заранее придуманный.

– Может, ты всё-таки её спровоцировала? – спросил я мягче. – Ты же иногда можешь быть резкой.

– Нет, не я, – ответила она быстро. – Она сама.

Я только кивнул, не желая продолжать разговор. Если честно, мне было уже не до этого – в голове всё ещё крутилась ситуация со Светой.

Юля, словно почувствовав, что я не настаиваю, пробормотала:

– Я устала, пойду к себе.

– Иди, – сказал я.

Она ушла, тихо закрыв дверь в свою комнату.

Я остался на кухне. Коньяк так и стоял на столе, нетронутый и я молча убрал его обратно в шкаф. Всё, чего хотелось, – тишины и объяснений.

Я снова достал телефон. Никаких новых сообщений. Света по-прежнему не отвечала. Даже до сих пор не прочитала мои последние сообщения.

Я перечитал наш последний диалог, пытаясь найти хоть намёк на то, в какой момент что-то могло пойти не так. Ничего. Ни обиды, ни холодка, ни странных слов. И всё же… где-то глубоко внутри нарастало тревожное чувство, словно я пропустил что-то важное, совсем рядом, под самым носом. Я выключил свет на кухне, пошёл в комнату и долго сидел в темноте, глядя на экран телефона, пока тот не погас сам. Света так и не написала. А за стеной, в комнате Юли, стояла такая же плотная, напряжённая тишина.

Так прошло несколько дней. Вроде бы жизнь шла своим чередом – я работал, Юля ходила в школу, по вечерам мы ужинали вместе, иногда смотрели что-то по телевизору. Всё внешне выглядело спокойно, почти как раньше. Но внутренне я всё сильнее чувствовал, что что-то изменилось.

Юля как будто стала другой. Я не мог точно понять, что именно изменилось, но это чувствовалось во всём – в том, как она двигалась, как разговаривала, как смотрела. Раньше она могла болтать без умолку, спрашивать обо всём подряд, рассказывать истории из школы. Теперь же – тишина. Ела молча, коротко отвечала на вопросы, и почти всегда спешила уйти в свою комнату.

Она стала нервной. Иногда вздрагивала от обычных звуков – хлопнувшей двери, шагов в подъезде, даже от гудка машины во дворе. Я пару раз ловил её взгляд – быстрый, настороженный, как у человека, который чего-то боится или что-то скрывает.

– Юль, всё в порядке? – спросил я однажды за ужином.

– Да, – ответила она, даже не поднимая головы. – Просто устала.

Но это «устала» звучало слишком часто. Слишком одинаково. Я видел, что она не просто утомлена, а как будто чем-то подавлена изнутри.

А я… я сам не находил себе места. Первые дни после того вечера со Светой были для меня сплошной нервотрёпкой. Я писал ей – в мессенджеры, соцсети, на почту. Писал всё, что только приходило в голову: «Ты где?», «Что случилось?», «Я переживаю, дай знать». Звонил по сто раз в день. Сначала – длинные гудки. Потом – короткие. На третий день услышал сухой голос автоответчика: «Телефон абонента выключен или находится вне зоны действия сети».

Значит, она не просто не хочет общаться. Она даже отключила телефон. Я сидел на кухне, глядя в пустую чашку кофе, и чувствовал, как всё внутри проваливается. Что это было? Игра? Проверка? Или что-то действительно случилось?

Я понимал, как глупо выгляжу – взрослый мужик, потерявший голову из-за женщины, которую толком и не знаю. Но это было сильнее меня. Я дважды ездил к ней домой. Стоял под её дверью, звонил, стучал, вслушивался в тишину за дверью. Никто не открывал. Соседки на лестничной площадке поглядывали настороженно, но ничего не говорили. Я даже попытался выяснить, где она работает, но понял, что почти ничего о ней не знаю. Она говорила, что экономист, называла какую-то фирму – то ли «АгроКонсалт», то ли «ЭкоФинанс» – но я тогда не придал значения, и теперь из головы всё вылетело.

С каждым днём я чувствовал себя всё более бессильным. Вечерами сидел в темноте, глядя в телефон, словно он сам должен был выдать ответ, объяснить, куда всё исчезло. Иногда ловил себя на мысли, что, может, она просто решила закончить всё без объяснений. Но если так – зачем тогда всё это? К чему были эти слова, эти взгляды, эта уверенность, что ей тоже было важно?

На шестой день после моего последнего визита к её дому я уже почти смирился. Был поздний вечер, мы с Юлей сидели в гостиной. Я уткнулся в ноутбук, пытался работать, но мысли соскальзывали куда-то в сторону, а Юля листала что-то в телефоне, уткнувшись в экран.

И вдруг – звонок в дверь. Обычный, короткий, но в этой тишине он прозвучал как выстрел.

Я вздрогнул, оторвался от экрана.

– Кого там ещё принесло… – пробормотал я, вставая.

Юля резко подняла голову. Я сразу заметил, как она напряглась – буквально вся. Руки сжались в кулаки, взгляд застыл, в глазах мелькнул испуг. Настоящий, не наигранный.

– Юль, ты чего? – спросил я.

– Ничего… просто неожиданно, – быстро ответила она, но голос дрогнул.

Я пошёл к двери, чувствуя, как по спине пробегает лёгкий холодок. На секунду мне даже показалось, что и за дверью стоит нечто странное – словно тишина за ней была слишком плотной.

Юля медленно встала с дивана, подошла ближе, но остановилась у стены. Она смотрела на дверь так, будто за ней могло быть что угодно – всё, кроме хороших новостей.

Я вздохнул, протянул руку к замку и повернул ключ. Звонок повторился – настойчивее.

И почему-то именно в этот момент я впервые за всё это время почувствовал, что история со Светой, с её исчезновением, с поведением Юли – всё это как-то связано. И что сейчас, когда я открою дверь, всё начнёт становиться на свои места. Хотя я совсем не был готов к тому, что произойдет дальше.

Глава 6.

Я стоял перед дверью и на автомате спросил:

– Кто там?

В ответ послышался мужской голос – спокойный, но с какой-то холодной уверенностью, от которой внутри всё сжалось:

– Следственный комитет. Майор Стасов.

От неожиданности я даже замер. Несколько секунд просто слушал тишину за дверью, потом наконец повернул замок. На пороге стоял мужчина лет сорока пяти – среднего роста, полноватый, с заметной залысиной и усталым, но внимательным взглядом. Одет просто – кожаная куртка, джинсы, в руке блокнот и удостоверение в раскрытой ладони.

– Александр Старостин? – уточнил он, глядя прямо в глаза.

– Да, это я. А в чём дело? Что-то случилось?

Майор кивнул, открыл блокнот и сказал ровно, без паузы:

– Мне нужно задать вам несколько вопросов касательно вашей знакомой Светланы Пименовой.

После этих слов у меня будто что-то оборвалось внутри. Пальцы похолодели. Я машинально посмотрел на Юлю, стоявшую у стены в гостиной. Она побледнела, буквально осунулась на глазах.

– Да… конечно, проходите, – сказал я, стараясь, чтобы голос не дрожал. – Это моя дочь, Юля.

– Андрей Ильич, – представился он, коротко кивнув Юле, и прошёл внутрь.

Я проводил его на кухню, показал на стул. Мы сели за стол – напротив друг друга.

Юля осталась стоять чуть в стороне, но я заметил, как она вся замерла, словно ждала удара. Плечи напряжены, руки скрещены на груди, пальцы сжаты так, что побелели костяшки.

Майор открыл блокнот, мельком пролистал страницы.

– Александр, скажите, как давно вы знакомы со Светланой Пименовой?

Я прокашлялся, пытаясь говорить спокойно.

– Около месяца. Познакомились на сайте знакомств. Вживую виделись всего один раз – в ресторане на Сретенке. После этого только переписывались, звонили друг другу… ну, вы понимаете. Потом она вдруг пропала.

– Пропала, говорите? – уточнил он, поднимая взгляд.

– Да. Примерно неделю назад перестала выходить на связь. Я ей писал, звонил, ездил к ней домой, но всё без толку.

Стасов внимательно смотрел, не перебивая, потом коротко кивнул, делая пометки.

– Понятно. Мы сейчас проверяем всех, кто был у неё в контактах. Дело в том, что три дня назад её мать обратилась в полицию с заявлением об исчезновении дочери. С тех пор ни звонков, ни следов. Мы ведём поиски и опрашиваем всех, кто мог с ней общаться.

Он поднял глаза:

– Вы уверены, что не встречались с ней после того свидания?

– Абсолютно, – ответил я твёрдо. – Мы договорились увидеться снова… но в тот день она не ответила на звонки. Я приехал к ней домой, звонил в дверь, стучал – никто не открыл. Это было почти неделю назад, в субботу.

Майор нахмурился, что-то отметил в блокноте.

– Хорошо, – сказал он наконец. – Если вам вдруг станет известно хоть что-то – звоните по этому номеру.

Он достал визитку, положил на стол.

– Конечно, – сказал я, чувствуя, как во рту становится сухо. – Если что-то узнаю – сообщу.

Майор поднялся.

– Хорошо. Если вы нам понадобитесь – мы с вами свяжемся.

Я проводил его до двери. Он надел куртку, коротко кивнул:

– Всего доброго, Александр.

Дверь за ним закрылась, щёлкнул замок.

Я постоял в прихожей, чувствуя, как сердце колотится где-то под рёбрами.

Потом обернулся – Юля стояла на том же месте, белая как бумага. Губы дрожали, взгляд был опущен в пол. Она не произнесла ни слова.

– Юль… – начал я, но она только покачала головой и тихо сказала:

– Я… пойду к себе.

И скрылась в своей комнате, тихо притворив дверь.

Я остался один на кухне, глядя на визитку. Белая карточка, простые чёрные буквы:

Майор юстиции Андрей Ильич Стасов. Следственный комитет РФ.

Я опустился на диван, всё ещё держа в руках визитку, и не мог избавиться от чувства, что между этими событиями – моим визитом к ней, странным поведением Юли и теперешним визитом майора – есть какая-то связь. Я просто ещё не понимал, какая именно.

И почему Юля так сильно испугалась?

В голове роились мысли, одна страшнее другой. Что с ней могло случиться? Куда она могла деться? Может, попала под машину, напали, похитили? А вдруг… маньяк?

Я пытался логически разложить всё по полочкам. В последний раз мы общались днём, она была дома, спокойная, немного взволнованная, но явно не напуганная. Она писала, что готовит ужин, ждёт меня. Я приехал – тишина. Дверь закрыта. К телефону не подходит. И вот теперь – Следственный комитет.

По спине пробежал холодок. Я уставился в окно – на улицу, где медленно падал снег, и попытался выровнять дыхание. И вдруг, сам не зная почему, подумал о Юле.

Она стояла у стены, когда пришёл следователь, белая как мел. Руки дрожали. Я тогда подумал, что она просто испугалась самого факта визита сотрудника СК, чужого голоса. Но теперь, когда остался один, этот момент не выходил у меня из головы.

Почему она так побледнела? Почему сжала руки в кулаки, словно защищаясь? Почему вообще вела себя последние дни как на иголках?

Мысли перескакивали одна на другую, пока не появилась совсем безумная:

А вдруг Юля как-то к этому причастна?

Я замер. Эта идея казалась настолько дикой, что я сам испугался её. Юля? Моя Юля? Да она же ребёнок… ну ладно, подросток, но всё равно! Что она могла сделать взрослой женщине, да ещё и зачем?

Я сразу попытался отогнать это. Нет. Невозможно. Да, она тяжело переживала моё знакомство со Светой, ревновала, психовала, но всё это в пределах подростковых эмоций. К тому же последние дни она вроде бы успокоилась – вела себя сдержанно, даже заботливо. Хоть и оставалась немного отстранённой. Нет, я просто накручиваю себя.

Но всё же в голове не давала покоя одна деталь. Она ведь говорила, что была у Аньки.

И даже звонила мне тогда, помню этот разговор – спокойным голосом, без тени волнения.

Может, для собственного спокойствия стоит проверить? Просто убедиться. Чтобы эти дурацкие, дикие мысли ушли окончательно.

Я открыл ноутбук, зашёл в школьный чат. Стал листать список контактов – среди фамилий и ников, перемежающихся эмодзи, нашёл нужное имя: Аня К. Кликнул на профиль. Аккаунт активный, аватарка с кошкой. Пальцы замерли на клавиатуре.

Что я вообще собираюсь написать? «Здравствуйте, это папа Юли, она у вас была в субботу?»

Абсурд. Но всё же я набрал короткое сообщение:

«Аня, добрый вечер. Это папа Юли. Хотел уточнить – она ведь была у тебя в прошлую субботу вечером, верно?»

Палец повис над кнопкой «Отправить». Я вдруг почувствовал, как учащается пульс. Сам не понимал почему – ведь это просто проверка, ничего больше. Но внутри уже шевелилось странное предчувствие, как будто ответ Ани изменит всё, что я думал до сих пор.

Я нажал «отправить». Сообщение ушло. И я остался сидеть, глядя на экран, на маленькую надпись «доставлено», и слушал, как в соседней комнате тихо скрипнула дверь.

Юля.

Она вышла, заглянула на кухню.

– Пап, ты не спишь?

– Нет, – ответил я, стараясь говорить ровно. – Работаю немного.

Она постояла в дверях, смотрела на меня пристально, словно что-то проверяла. Потом кивнула и медленно ушла обратно.

Я ждал ответа от Ани. Минуту. Пять. Десять. Но ответа так и не было. А где-то глубоко внутри, под тревогой и усталостью, начало зарождаться тяжёлое, нехорошее ощущение – как будто я стою на пороге чего-то очень страшного, и назад дороги уже нет.

Ответа от Ани я так и не дождался. Моё сообщение зависло с серой галочкой, не прочитано, только с отметкой о доставке. Я ещё пару раз проверил соединение, обновил страницу, но ничего не изменилось. Экран оставался безмолвным, и это раздражало.

Я попытался успокоить себя – может, у неё просто выключен телефон, может, уроки, может, занята чем-то. Но всё равно в глубине души шевелилось неприятное, липкое чувство. Тень сомнения уже закралась, и я понимал – пока не узнаю правду, не успокоюсь.

Спросить у Юли напрямую? Нет, нельзя. Она сразу почувствует, что я ей не доверяю, что-то заподозрит. А мне меньше всего хотелось снова устраивать допросы и скандалы. Ей и так сейчас непросто. Если я ошибаюсь – этим я только добью её.

Я вернулся к школьному чату. Начал листать список, смотреть на аватарки, имена, ники. Среди них мелькнул знакомый – NadezhdaK. Женщина средних лет, на фото с девочкой – я сразу узнал Аню, её подругу. Вот шанс.

Я набрал короткое, нейтральное сообщение, чтобы не вызвать подозрений:

«Добрый вечер, это Александр, папа Юли. Она была у вас в субботу и, возможно, забыла свои наушники. Если вдруг случайно найдете – напишите, пожалуйста. Спасибо!»

Ответ пришёл через пару минут.

«Александр, здравствуйте! Здесь, наверное, какая-то ошибка. Юли не было у нас в прошлую субботу. Я весь день была дома – точно бы запомнила».

Я несколько секунд смотрел на экран, как будто не верил прочитанному. Потом машинально поблагодарил:

«Да, возможно, я ошибся. Спасибо вам!»

И убрал телефон. Внутри всё перевернулось. Значит, Юлька мне солгала. Холодной волной прошла мысль: где же она тогда была?

Я сидел неподвижно, ощущая, как под кожей растёт тревога. Сердце стучало быстро, не давая сосредоточиться. Может, мать Ани просто перепутала дни? А может, Юля не у Ани была, а у другой подруги?

Но нет, она ведь чётко сказала: «Мы с Анькой пойдём к ней домой». И даже звонила мне оттуда, я слышал на фоне какие-то звуки – телевизор, кажется, или музыка. Тогда почему мама Ани так уверенно говорит, что её не было?

В этот момент экран телефона снова мигнул. Уведомление. Сообщение от Ани К.

«Здравствуйте. Да, Юлька была у меня в субботу. Что-то случилось?»

Я сжал телефон так, что побелели пальцы. Ответил как можно спокойнее:

«Нет, ничего страшного. Всё в порядке. Просто уточняю – Юля думала, что оставила у тебя наушники».

Сообщение ушло. Я уставился на экран, пытаясь осмыслить происходящее.

Сначала мать говорит, что Юли не было. Теперь Аня уверяет, что была. Они что, сговорились?

Эта мысль не давала покоя. Они обе мне лгут. Но зачем? Что такого произошло, что девочке понадобилось врать – и втягивать в ложь подругу?

Я встал, прошёлся по комнате. Голова гудела, в груди нарастало странное ощущение тревоги, переходящее в страх. Я вспомнил взгляд Юли в тот вечер – чуть виноватый, настороженный. Как она торопливо сняла куртку, как избегала смотреть мне в глаза. Тогда я подумал, что это обычное подростковое поведение. А может, нет? А как она вела себя, когда пришёл тот майор из СК? Как нервно кусала губу, прятала взгляд, словно боялась, что он её спросит о чём-то конкретном.

Может, всё это время я не замечал очевидного? Может, она что-то скрывает – что-то, связанное со Светой? Я опустился на диван и провёл рукой по лицу. Холодный пот проступил на лбу. С каждой минутой мысли становились всё мрачнее.

Если она мне солгала… если она была не у Ани… где же она тогда была в тот субботний вечер, когда я ждал Свету под дверью?

А ещё эти царапины на щеке, похожие на след от ногтей. Она же сказала, что это сделала Аня, что они поссорились! А сейчас выясняется, что у Ани она и не была. Кто тогда расцарапал ей щёку?

Я взглянул на дверь её комнаты. Там было тихо. За дверью – ни звука. И вдруг мне показалось, что тишина эта – слишком густая, напряжённая, как будто сама скрывает что-то.

Глава 7.

На следующее утро Юля отправилась в школу. Мы с ней позавтракали вместе, и она при этом вела себя так спокойно, как будто ничего не произошло. Разговаривала привычно – спросила, не закончился ли у меня кофе, напомнила, что сегодня у неё физкультура, даже улыбнулась несколько раз. Я старался отвечать в том же духе, не выдавая, что у меня внутри всё клокочет от тревоги и сомнений.

Как только за ней закрылась дверь, я ещё несколько минут сидел за столом, прислушиваясь к тишине в квартире. Потом встал, прошёл в её комнату и остановился у двери. Было чувство, как будто я нарушаю что-то святое, словно собираюсь вломиться в чужую жизнь.

Я глубоко вздохнул, толкнул дверь и вошёл. Всё было так, как всегда – кровать аккуратно застелена, домашняя одежда висит на спинке стула, на подоконнике стоит горшок с её любимым фикусом. От всего веяло детством – запах шампуня, немного сладковатый аромат ластиков и тетрадей. И именно это делало происходящее особенно мерзким. Я чувствовал себя вором, хотя искал не деньги, а ответы.

Начал с письменного стола. Тетради, учебники, какие-то записки с формулами и стихами – всё аккуратно сложено. Я листал их, стараясь не оставлять следов. Под бумагами – блокнот с чёрной обложкой, на котором золотыми буквами написано «Мои мысли». Открыл – первые страницы заполнены обычными подростковыми записями: цитаты из песен, жалобы на школу, зарисовки. Но дальше пошли странные, более злые фразы:

«Она его не любит»,

«Она использует его, как и мама когда-то»,

«Если я позволю, он уйдёт, как она».

Сердце у меня кольнуло. Я пролистал до конца – дальше всё в том же духе. Но ничего конкретного. Только эмоции.

Потом я стал перебирать полки с книгами – под каждой обложкой заглядывал, поднимал даже тетради с прошлых лет. Ничего. Под кроватью – коробка со старыми игрушками, плюшевый мишка, сломанная кукла, какие-то ленточки, значки, фрагменты Лего. Тоже ничего. Уже собирался сдаться, когда машинально поднял угол ковра – пусто. Под подушкой – только пижама.

И вдруг, когда я приподнял матрас, из-под него выпал сложенный вдвое лист бумаги.

Я поднял его, развернул. На первой строке крупными буквами аккуратно написано слово: «ПЛАН».

Всё внутри оборвалось.

Дальше шли пункты. Первый: «Выяснить, где она живёт». Второй: «Посмотреть, когда он уедет». Потом – «Если она пригласит его к себе – быть там раньше».

А ниже – короткие заметки, почти как мысли вслух:

«Главное – не дать им остаться вместе. Надо сделать, чтобы он понял, какая она на самом деле».

«Если получится – чтобы она сама отказалась от него».

И в конце жирным шрифтом, подчёркнуто:

«Она должна исчезнуть. Навсегда».

Я сел прямо на край кровати, уставившись в листок. Это был не просто эмоциональный всплеск. Всё было слишком чётко структурировано – даты, возможные варианты, даже стрелки и пометки карандашом вроде «если не сработает – придумать другое». Всё было продумано до мелочей.

Мир как будто ушёл у меня из-под ног. Я не мог понять, как и когда всё зашло настолько далеко. Как из той тихой, ранимой девочки, которую я спас от отчаяния, вырос человек, способный составлять такие планы?

Я сидел, глядя на лист, и чувствовал себя стариком. Наверное, в тот момент я впервые по-настоящему испугался Юлю – не физически, а внутренне. Потому что в этих словах я видел не злость, а холодную решимость. Решимость, которой не должно быть у тринадцатилетнего ребёнка.

Я бессильно опустился на Юлькину кровать. Матрас мягко пружинил подо мной, одеяло сбилось в комок, и почему-то всё это – такое простое, домашнее – вдруг вызвало почти физическую боль. Казалось, что сама комната смотрит на меня, как живое существо, немое и обвиняющее. На полке стояла её чашка с недопитым какао, на стуле – смятая пижама, носки, учебники. Всё такое обычное, детское… и от этого становилось ещё страшнее.

Я не знал, что делать с этим знанием, с этой тяжестью, которая опустилась на меня. Мысли крутились по кругу, не давая передышки. Что сказать ей, когда она вернётся из школы? Как смотреть в глаза, если вдруг окажется, что моё худшее подозрение верно?

Если она и правда замешана в исчезновении Светы – как с этим жить? Как поступить? Наказать? Смешно. Она – ребёнок. Да, упрямая, вспыльчивая, порой резкая, но всё же ребёнок. Да и какое тут вообще может быть наказание, в такой ситуации? Не представляю. Сообщить в полицию? Ни за что. Я не отдам её в руки людям, для которых она будет просто очередным делом, статистикой, чьим-то отчётом. Ей ещё нет четырнадцати. Никто не посадит, но сам факт, сам позор, сам ужас – это уничтожит её. И меня вместе с ней.

Но если промолчать? Сделать вид, что ничего не произошло? Притвориться, что не знаю? Это ведь тоже ложь, тоже преступление – против неё, против Светы, против себя. Какой я тогда отец, если отвожу глаза и прячу голову в песок, лишь бы не чувствовать боли?

Вопросов становилось всё больше, а ответов не было ни одного. Я пытался рассуждать логически, но внутри кипело что-то совсем другое – растерянность, жалость, страх и какая-то отчаянная любовь. Хотелось просто поверить, что это ошибка, совпадение, нелепость. Хотелось проснуться завтра и понять, что я всё это придумал, что никакой беды нет, что Света нашлась, жива, здорова, а Юля сидит за завтраком и ругается, что я не купил её любимый йогурт.

Я провёл ладонью по покрывалу, словно пытаясь нащупать ответ. Ком подступил к горлу. Я ведь обещал себе – защищать её, какой бы она ни была, что бы ни случилось. Но сейчас впервые не понимал, где проходит грань между защитой и слепотой.

Наверное, каждый отец мечтает спасти своё дитя от мира, но что делать, если спасать нужно не от мира, а от неё самой? Но одно я знал точно – поговорить с ней придётся. Избегать этого больше невозможно. Я должен понять, что произошло, услышать всё из её уст, как бы тяжело это ни оказалось.

Было ещё довольно рано. До возвращения Юли из школы оставалось несколько часов. Квартира казалась непривычно тихой – часы на кухне тикали слишком громко, холодильник гудел неровно, как будто старый мотор задыхался. Делать было нечего, а сидеть и ждать – ещё хуже. Я решил выйти, пройтись до магазина, хоть как-то отвлечься, купить продуктов.

На улице стояла прохладная погода – редкое утро, когда город кажется сонным и мирным. Я шёл по знакомому маршруту, и всё, казалось, как всегда, словно никакой беды нет, что всё нормально. Только внутри – как будто кто-то натянул струну.

В магазине людей было немного. Я бродил между полок, машинально складывая в тележку всё подряд: хлеб, молоко, макароны, пару яблок, кофе, сахар. Всё делал на автомате, не задумываясь, что и зачем беру.

Когда подошёл к кассе, привычно достал телефон и приложил его к терминалу. Раздался короткий писк – и на экране высветилось: «Операция отклонена».

Я даже не сразу обратил внимание. Такое уже бывало.

– Давайте ещё раз, – сказал я, и снова поднёс телефон.

Тот же результат.

– Наверное, сеть глючит, – улыбнулся я кассирше, хотя внутри уже начинало шевелиться беспокойство.

Достал кошелёк, открыл – и замер. Карточки не было. Пустой слот, только старые чеки и водительское удостоверение. Может, выложил дома? Забыл? Всё возможно. Я снова попробовал оплатить с телефона. Та же надпись.

Кассирша смотрела с лёгким раздражением – за мной уже собралась небольшая очередь.

– Простите, – пробормотал я, убирая телефон. – Сейчас, секунду…

Я открыл банковское приложение. Экран высветил цифры, и в тот же миг холод пробежал по спине.

Баланс: ноль.

Вклады: закрыты.

Деньги исчезли. Все – до копейки.

Я стоял, глядя в экран, не веря в реальность происходящего. Мир как будто на секунду остановился. Только ровное, глухое биение сердца где-то в груди. Всё стало ясно сразу. Не нужно было проверять дальше. Не нужно было гадать. Юля.

Я машинально кивнул кассирше, извинился ещё раз, аккуратно сложил покупки обратно в тележку, чтобы не мешать очереди, и отошёл в глубь магазина, где никого не было.

Пальцы дрожали, когда я доставал телефон. Я набрал номер классной руководительницы – Татьяны Сергеевны. Гудки тянулись бесконечно.

– Да, здравствуйте, – наконец ответил её голос.

– Татьяна Сергеевна, извините, что беспокою. Юля сегодня была в школе? – спросил я.

Короткая пауза, и спокойный, усталый голос:

– Нет, Александр Сергеевич. Она не появлялась, и звонков от вас тоже не было… что-то случилось?

Я закрыл глаза. Сердце ухнуло вниз.

– Нет… ничего, спасибо, – выдавил я. – Всё в порядке.

Повесил трубку и остался стоять посреди прохода, чувствуя, как пол под ногами словно уходит вниз. Тишина давила со всех сторон. Только холодильник в соседнем отделе гудел, как будто весь мир делал вид, что ничего не произошло. Я понял: всё только начинается.

Юля.

Когда за дверью раздался звонок, сердце у меня ушло в пятки. Этот звук прозвучал слишком резко, слишком не вовремя, и я сразу поняла – беда. Папа пошёл открывать, а я осталась стоять в гостиной, замерев.

– Кто там? – спросил он.

Ответ последовал короткий, уверенный, с интонацией, от которой у меня всё внутри оборвалось:

– Следственный комитет. Майор Стасов.

Я как будто окаменела. Даже дыхание перехватило. Сразу поняла, что пришли из-за Светы. И что бы они ни сказали дальше, это касалось меня. В голове стучала одна мысль: всё, это конец.

Папа пару секунд молчал, потом медленно повернул замок. В прихожей послышались шаги, низкий голос. Я осторожно выглянула из-за стены и увидела мужчину лет сорока пяти – среднего роста, плотного, с коротко остриженными волосами и залысиной. В одной руке у него был блокнот, в другой – раскрытое удостоверение. Он выглядел спокойно, даже устало, но взгляд был внимательный, будто он ничего не упускает.

– Александр Старостин? – уточнил он.

– Да, это я. А в чём дело? – ответил папа.

– Мне нужно задать вам несколько вопросов касательно вашей знакомой Светланы Пименовой, – сказал майор ровно, без нажима.

После этих слов у меня внутри всё оборвалось. Я почувствовала, как кровь отливает от лица. Папа машинально посмотрел на меня – и, наверное, сразу понял, что что-то не так.

– Да, конечно, проходите, – произнёс он, приглашающе махнув рукой. – Это моя дочь, Юля.

Майор скользнул по мне взглядом, коротким и каким-то равнодушным. Но от этого стало только хуже – равнодушие пугало больше, чем интерес.

– Андрей Ильич, – представился майор, коротко кивнув мне. Я не смогла даже кивнуть в ответ. Стояла, вжавшись в стену, как будто это была моя последняя опора в жизни, пальцы сжала в кулаки так сильно, что даже побелели костяшки и ногти больно впились в кожу.

Папа проводил его на кухню. Я осталась в дверях, слушая голоса. Они говорили спокойно, деловито.

– Скажите, как давно вы знакомы со Светланой Пименовой? – услышала я.

– Около месяца… познакомились на сайте знакомств, – ответил папа.

Дальше всё смешалось. Я слышала отдельные слова: «пропала… мать обратилась в полицию… проверяем всех из контактов…»

Воздух стал густым, тяжёлым. Всё плыло перед глазами. Они знают.

Я чувствовала, как колени дрожат, как внутри холод растёт, словно поднимается из самого живота. Мне хотелось исчезнуть, испариться, просто раствориться в воздухе. Но я стояла, слушала, не в силах пошевелиться. Перед глазами расплывались пятна, всё плыло, и я едва держалась, чтобы не рухнуть на пол.

Папа говорил спокойно, уверенно, но я видела – руки у него дрожали. Майор что-то записывал, потом встал, поблагодарил, оставил визитку. Когда он вышел, дверь мягко щёлкнула, и тишина навалилась мгновенно, словно само здание выдохнуло.

Папа ещё стоял в прихожей, глядя на закрытую дверь. Потом повернулся.

Я стояла там же, бледная, как фарфоровая кукла. Он хотел что-то сказать, но я покачала головой:

– Я… пойду к себе.

Всё внутри было пусто. Я шла по коридору, не чувствуя под ногами пола. Я поняла: если сейчас просто сидеть и ждать – они придут снова, но уже не просто поговорить. Меня заберут. Наденут наручники, посадят в машину, а папа будет стоять в дверях и смотреть, не в силах ничего сделать.

Нет. Так нельзя. Надо что-то делать. Мысли метались, цепляясь одна за другую. Как выбраться? Как объяснить? Что сказать, если начнут расспрашивать? Бесполезно. Всё равно не поверят. Нужно было придумать, как спасти себя – хотя бы время выиграть, хоть немного, прежде чем всё рухнет окончательно.

Я огляделась – взгляд зацепился за окно, за тонкую занавеску, которая чуть колыхалась от сквозняка. Если уйти сейчас…Мысль была глупая, невозможная, но сознание цеплялось за неё, как за последнюю соломинку. Нужно было действовать. И как можно скорее.

Я за всю ночь так и не сомкнула глаз. Лежала, уставившись в потолок, и слушала, как за стеной тихо тикают часы. Каждая секунда, казалось, отзывалась ударом в голове – медленным, вязким, от которого внутри всё сжималось. Стоило закрыть глаза – начинали всплывать лица, голоса, обрывки разговоров, свет фонаря за окном, взгляд майора Стасова.

Меня трясло. Не от холода – от страха. От осознания, что это только начало. Что всё, что я скрывала, всё, от чего бежала, – теперь вылезло наружу. Я ясно понимала: это вопрос времени. Они докопаются. Они всегда докапываются. И тогда конец.

Папа после ухода майора выглядел очень уставшим. Сел на кухне, закурил, долго молчал. Потом посмотрел на меня, хотел, кажется, что-то спросить, но передумал. Просто кивнул, сказал: «Иди отдыхай». Слава Богу. Я не смогла бы выдержать этот разговор сегодня. Но я видела – он что-то понял. Может, не всё, но догадался, что я вру. Что не всё так, как я говорю. Он слишком давно меня знает, чтобы сразу почувствовать фальшь.

Около полуночи пришло сообщение от Аньки.

"Юль, твой батя мне написал. Спросил, была ли ты у меня в субботу."

Я замерла. Сердце кольнуло, как иглой. Он проверяет. Он всё понял. Ответить хотелось сразу, но пальцы дрожали.

"Скажи, что была. Пожалуйста."

Отправила сообщение и уставилась в экран.

…"Ок, скажу. Но что случилось?" – пришло почти сразу.

Я не ответила. Просто выключила телефон.

Мне казалось, что стены сжимаются. Комната вдруг стала слишком маленькой. Воздуха не хватало. Я ходила из угла в угол, садилась, вставала, садилась снова. Мысли прыгали, не давали передышки.

Папа всё ещё был в гостиной, потом пошёл спать. Дверь его комнаты закрылась, шаги стихли. Я ждала, пока затихнет всё – даже дыхание дома. И тогда в голове сложился план. Безумный, отчаянный, подлый. Но другого выхода не было. Если я ничего не сделаю – меня найдут. А если уйду первой – у меня хотя бы будет шанс.

Я тихо вошла в папину комнату. Он спал, дыхание ровное, чуть похрапывал. Я стояла рядом, и сердце билось так громко, что казалось, он сейчас услышит и проснётся. Несколько секунд я просто смотрела на него. В этот момент мне хотелось опуститься на колени, разбудить, всё рассказать, умолять простить. Но потом я вспомнила, зачем пришла.