Чужая свадьба

Размер шрифта: 13

ISBN 978-5-0068-3982-3

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Марат смотрел на родных ему людей и думал: «Я каждый день хожу по этой земле и тоже люблю всем сердцем и жизни не представляю без нее, но я никогда не думал, как пахнет Она!»

Глава первая

Телефонный звонок разбудил Олю. Она сладко потянулась, встала и нехотя подошла к телефону. Глянула на часы, которые простучали полдвенадцатого. «Ого, вот это я спала!» – подумала Оля

– Да, – стараясь не показывать, что ее разбудили, произнесла в трубку.

– Оля, здравствуй, это Лена. Ты, что спала?

– Я была в ванной, – солгала Оля, – я слушаю тебя.

– Оля, я много говорить не буду. Я хотела сказать, что я выхожу замуж. Где дядя и тетя? – скороговоркой на одном дыхании проговорила Лена.

– Лена, замуж?! Вот тебе на! Ты же недавно была у нас и ничего не говорила! Ну, ты даешь! Когда? Что за парень? Лена, ну ты меня убила! Всю неделю у нас и ни слово, но… – удивлялась Оля

– Оля, я не могу долго говорить. Приедете, все расскажу. Где дядя и тетя? – как бы сняв с себя груз, уже спокойнее, спросила Лена.

– Их нет. Я проснулась, уже никого не было дома. Может, уехали на дачу… Лена, а что за парень? Когда свадьба?

– Свадьба через две недели. Пригласительные выслала. Я вас люблю! Жду! Обязательно приезжайте! Все вопросы при встрече.

Оля в тот же день отправилась со своей подругой, Надей, в магазин, выбирать себе наряд. Обошли несколько магазинов, но ничего подходящего не нашли. Надя удивлялась:

– Зачем тебе именно новый наряд? У тебя столько костюмов, которые ты практически всего раз надевала? Да и кого ты хочешь сразить?

– Интересная ты, ни для кого, сама для себя. А если разобраться, ничего путного у меня нет, – подумав немного, Оля добавила, – ничего мы не найдем. Придется обратиться к папе.

– Да это лучший вариант, – обрадовалась уставшая Надя, которой изрядно надоело ходить по магазинам.

По дороге домой они купили мороженое и шумно обсуждали, как Оля будет танцевать с сельскими ребятами.

– Оля, учись танцевать кадриль, – шутила Надя.

– Нет, я их заставлю танцевать лезгинку, – смеялась Оля.

– А почему лезгинку? – хохотала Надя.

– Не знаю, я так хочу.

И схватившись за руки, они закружились, чуть не сбив с ног проходящих мимо цыганок. Одна из них, которая была постарше других, остановилась и, глядя на Олю, сказала:

– Давай, дорогая, погадаю, не пожалеешь!

– У нас нет денег, – заявила Оля, чтобы цыганка отстала от них.

– Да пошла ты…, – грубо ответила Надя.

Цыганка преградила путь Оле, не обращая внимания на слова Нади, продолжила:

– Э, девка, деньги у тебя есть! Да счастье они тебе не принесут. Давай, красавица, не упрямься, всю правду расскажу! От горя спасу!

Подруги, дружно смеясь, убежали.

Владимир Петрович весть о свадьбе единственной племянницы воспринял восторженно. Уже то, что есть повод увидеть свою старшую сестру, его радовало. Диктатор по натуре, самонравный, упрямый, стремящийся добиться своего вопреки здравому смыслу, с большим уважением относился к сестре.

Он был высокого роста, широкоплечий, слегка располневший в свои неполные сорок три года. Доставшийся от прабабушки греческий нос, придавал ему мужскую симпатию. Густые, черные брови, сросшиеся у переносицы несколькими волосинками, колючий взгляд голубых глаз подчеркивал волевой характер. Его умение вовремя подать руку женщине, пропустить вперед, поддерживать светскую беседу, обладало силой притяжения к нему прекрасного пола. Сейчас по нему было видно, что он счастлив, он улыбался, что было крайне редко. Довольный он подсел к Валентине Николаевне и тихим баритоном сказал:

– А что ей пора.

Валентина Николаевна сидела на диване с распущенными темно-каштановыми волосами ниже плеч в позе манекенщицы, как бы демонстрируя домашний халатик. Природная красота: бархатная смуглая кожа, выразительные, карие глаза, маленький, чуть сдернутый носик, тонкие, бантиком губы, длинная шея и изящные манеры придавали ей особый шарм.

По характеру некапризная, уступчивая, она всецело подчинилась мужу с первых дней совместной жизни, только вторила:

– Поедем!

Личный водитель Владимира Петровича тридцатипятилетний мужчина с редкими, светлыми волосами; худощавый, маленького роста, вечно с озабоченным, усталым видом; с угодливым хрипловатым голосом и неприметной внешностью: глубоко посаженными круглыми, бесцветными глазами, белесыми густыми, длинными бровями и сизым, мясистым, крупным носом, обладал феноменальным слухом и памятью. Всегда владел нужной для себя информацией. Вел машину со скоростью 90 – 100 км\час, пугая Валентину Николаевну и радуя Олю.

Владимир Петрович сидел задумчивый, держа в руках свежий номер газеты, на которую ни разу не взглянул за всю дорогу. И все же они опоздали. Молодые уехали в Загс.

Когда они зашли в помещение школьной столовой, где будет проходить свадьба, там были несколько пар стариков, которые сидели на стульях со скучающим видом. Снующие по залу дети, сразу окружившие их, с громадным интересом рассматривая со всех сторон. Это для них было обыденное явление. Скорее было бы недоумение, если бы этого не произошло. Они идеальная пара и где бы ни появлялись, всюду производили фурор. В данной же обстановке они резко отличались.

На Валентине Николаевне было облегающие ее стройную фигуру длинное, черное платье; длинные белые бусы и черные, лакированные на шпильках туфли, и все же она была на полголовы ниже Владимира Петровича. Он был в темно-коричневом костюме, в белой рубашке при галстуке, начищенных до блеска туфлях.

Оля стояла около них в светло-желтом, прозрачном платье, которое подчеркивало ее узкие плечи и немного расширенные бедра, красивые полные ноги. Невысокого роста, смуглая, с коротко подстриженным, черным волосам, огромными глазами и длинными, густыми ресницами, нежным румянцем на щеках она походила более на отца, имея невидимую симпатию матери.

Окинув, взглядом окружающих, Оля с тягостным настроением вышла во двор. Эта серая публика ее не устраивала. Молодежи почти не было. Ей уже хотелось домой. Удерживало лишь сознание, что сестра вышла замуж и ее необходимо поздравить. Но для себя решила, что при первой же, возможности, уедет отсюда. Она избалованная девчонка, но не для такой же степени, чтобы уехать и не повидать сестру. Ведь они с Леной были дружны. У них много общего хотя жили в разных сословиях:

Лена в селе, где ей приходилось с малолетства помогать матери по хозяйству. Дарья Петровна, мать Лены, рано овдовевшая и не вышедшая больше замуж, пятидесятилетняя женщина: высокого роста, с пышной грудью, полная, но подвижная и трудолюбивая, бойкая, про которую можно сказать: « … и коня на ходу остановит, и в горящую избу войдет…». Она и Лену воспитала трудолюбивой и старательной.

По характеру Лена спокойная и выдержанная, не по годам серьезная. Никогда не плачет и всегда может постоять за себя. Она выросла привлекательной девушкой: среднего роста, с большими голубыми глазами, прямым носом с едва заметной горбинкой и пухлыми губами. У нее темно-русые, прямые непослушные волосы, заплетенные в тугую косу, которую она гордо носит впереди.

Оля в городе, в роскоши, в богатстве, не знала слово «нет». Видя постоянный пример матери, которая даже спала так, что с нее можно писать портрет. Оля так же тщательно следила за собой. В детстве любила надевать материны наряды и кружиться перед зеркалом. Росла Оля общественной, ей нравилось на школьных каникулах отдыхать в пионерском лагере. А так как Владимир Петрович не хотел отпускать ее без присмотра, он брал путевку и на Лену. Хотя Лена старше Оли на два года, они всегда были в одном отряде.

Оля росла без комплексов. Лена с детства знала, что зависит от дяди, так как в основном он содержал их с матерью.

Так сложились их характеры, но они все же, одной породы и чем-то похожи друг на друга.

Во двор заехал горбатый автобус. Из него вышел толстый, среднего роста, лысый мужчина. На вид около пятидесяти лет, в светло-кофейных брюках с подтяжками сверх белой рубашки, в сандалиях. В одной руке он держал пиджак такого же цвета как брюки, другую подал выходящей следом женщине, чуть тоньше его и моложе с мелкой химией на светло-русых волосах и ярко накрашенными, тонкими губами. У нее в руках было несколько букетов цветов. Она была в сером костюме, который сидел на ней мешковато. Было заметно, что она надела его первый раз и ей было неловко в нем, так как она постоянно одергивала юбку, которая на половину прикрывала колени толстых ног.

Оля сразу определила, что эти люди простые сельчане, которые наряды одевают по великим праздникам.

Немного задержавшись, в автобусе, вышла Дарья Петровна. На ней был темно-синего цвета, блестящий костюм, свободного покроя кофта скрывала ее полноту. Она сразу увидела брата и легкой походкой подошла к нему. Обняла брата затем Валентину Николаевну, поцеловала Олю.

– Я уж и не чаяла вас увидеть! Мы с Леной вас в Загсе ждали. А это мои сваты, – показывая, на мужчину с подтяжками и женщину в сером костюме, сказала Дарья Петровна.

Вокруг зашумели:

– Едут, молодые едут!

Три наряженные машины и мотоцикл, который был облеплен молодыми ребятами, сигналя, заехали во двор. Несколько женщин заградили дорогу молодым, требуя выкуп.

Дружок достал деньги, жених бутылку с самогоном и стакан. Женщины кричали, что это их не устраивает. Дружок стал выворачивать карманы, нарочно показывая, что они пустые. Женщины кинулись его ощупывать. В это время жених, взяв невесту на руки, проскочил мимо их.

На пороге у входа в столовую стояли родители жениха и мать невесты, встречая молодых хлебом солью.

Оля смотрела на сестру, хандра прошла. Она радовалась за Лену, которая была великолепна в своем подвенечном платье. Оля подошла к молодой паре и поздравила их.

– Женя, познакомься – это моя сестренка, – застенчиво сказала Лена.

– Женя, – протянув руку, сказал жених.

Он был в черном костюме, который сидел на нем безукоризненно. Женя был высокого роста, плотного телосложения, с нежными чертами лица: красивым курносым носом, карими глазами, с ямочкой на бороде и родинкой на правой щеке. Волос у него был черный волнистый, тщательно уложенный. Улыбался он добродушной, открытой улыбкой. Такого красавца, здесь, Оля никак не ожидала.

Всех пригласили к столу. Свадьба проходила шумно, весело, часто кричали горько. Уже к вечеру никто, ни на кого не обращал внимания: кто пел, кто танцевал, кто просто сидел.

Женя подошел к Оле и пригласил на танец. Они, молча, танцевали. Оля почувствовала дрожь в его теле.

– Достаточно, – проговорила она, – я хочу выйти на свежий воздух. Пригласи Лену. Видишь, они сидят с тетей Дашей и смотрят на нас.

Оля прикоснулась к березке, которая росла в школьном саду. Она не могла понять, в чем дело, сердечко сладко щемило. В голове стучало: «Это жених моей сестры!». Увидев, чью-то тень, Оля отстранилась от березки и быстрым шагом завернула за угол столовой. Перед ней вырос Женя.

– Женя, – испуганно нежно пролепетала Оля.

– Да, – ответил он, подойдя так близко, что она слышала бешеный стук его сердца и горячее дыхание.

Он жадно ловил ее губы. Она ответила поцелуем, которого сама испугалась и, слабо отстранив его от себя, прошептала:

– Не надо увидят.

– Почему ты поздно приехала?! – прерывисто дыша, шептал он.

– Ты меня совсем не знаешь, – ответила Оля, стараясь говорить как можно спокойнее.

– Почему поздно, Оля?! – повторял он.

Оля выскользнула с жарких объятий чужого жениха.

Женя опустился на лавочку, которая стояла рядом. Ноги дрожали, он был в состоянии лихорадки. Оля сразила его в тот миг, когда она подошла поздравить с бракосочетанием его с Леной. Он с трепетом наблюдал, как она держалась за столом, как ела, танцевала, ее речь – все в ней для него было мило. Чутье ему подсказывало, что он ей небезразличен.

Послышались голоса. Гости вышли на улицу. Гармонь рыдала. Дружок звал Женю. Подошла Лена, села рядом и обняла его. Женя сидел, не двигаясь, как будто прирос к лавочке и онемел.

– Тебе плохо? – ласково спросила Лена.

– Я говорил, не пей много, – сказал подошедший дружок, Петя.

– Он кроме шампанского ничего не пил, – заступилась за него Лена.

– Не пил, не пил, около тебя не пил, – недоверчиво бурчал дружок, – надо же на собственной свадьбе нажраться. Хотя бы под стол не завалился.

Женя встал и пошел прочь. Лена растерялась.

– Петя, верни его! – глуховатым голосам попросила его Лена.

– Слышь, чего переживать, нажрался, – спокойно сказал Петя и побежал за Женей.

Иван Федорович и Алевтина Мифодиевна подошли к Дарье Петровне и Лене.

– Опозорили девку…, не хотела я отдавать за него свою дочь, чуяло мое сердечко, что ничего из этого не выйдет. Непутевый он у тебя! – с гневом горечи, высказала Дарья Петровна Ивану Федоровичу.

– Не привлекай внимание гостей, пусть гуляют. А ты дочка, пошли с нами, ты теперь наша. Ну, выпил, проспится, я с ним разберусь, – сказал Иван Федорович, уводя к себе Лену.

– Непутевый, – крикнула вдогонку уходящим Дарья Петровна и с обидой на дочь, тихо добавила, – а эта пошла к ним, бросила мать и пошла.

Дарья Петровна от стресса не знала, куда себя деть. Во дворе навела порядок, в доме, где невозможно увидеть и пылинку, она протирала мебельную стенку, шкаф, гремела посудой и все говорила:

– Полгода как пришел с армии и все с дружками пил, девок водил, вот отцу и надоело, так он ему и сказал: «Женись, пусть жена тебя в руки возьмет» Ну и посоветовал, что вот, мол, соседка Ленка, хорошая девчонка, бери в жены. Вот и женился!

– Ладно, – вздохнул Владимир Петрович, – утро вечера мудренее.

– А где Оленька? – спросила Валентина Николаевна у мужа.

– Где? Наверное, с Леной, – ответил Владимир Петрович.

Оля шла вдоль берега речки. Ночь была лунная, кругом тишина, только ветер шевелил верхушки деревьев. Вдали мерцал свет деревенских окон, слышались неотчетливые голоса людей, редкий лай собак. Она сняла туфли и зашла в воду. Вода была теплая и ласкала ее ноги. Она нестерпима, хотела видеть Женю, не задавая себе вопрос: «Зачем ей незнакомый, чужой жених-муж?». Ей хотелось, чтобы он был рядом с ней. Она всегда добивалась, что хотела.

Оля выгладила изящнее своих подруг уже в 14 лет. У нее были романы со школьными мальчишками, но они ей быстро надоедали. Став старше, она также не могла ни с кем долго встречаться, ей было скучно уже после двух встреч.

Женя быстро шел, не зная куда, никого и ничего не замечая. Сердце хотело выскочить и побежать за незнакомкой. Петя, догнав Женю, дернул его за рукав пиджака, сказал:

– Женя, ты, слышь, что бежишь…, опомнись! Это не смешно! Собрал все село, напился, бросил невесту….

– Не нужна она мне! И прекрати воспитательный процесс, проповедник нашелся, – грустно ответил Женя. Увидев, что Петя не собирается отступать, грубо добавил, – отстань от меня. Я хочу побыть один, проваливай!

– Слышь, ты того. Пошли, скупаемся. Остынешь, поговорим.

Женя согласился. И они пошли на речку. Петя еле успевал за ним, но не хотел его останавливать, боясь, что он передумает и тогда пойдет допивать. А если он перепьет, тогда вовсе передумает жениться. Что тогда он скажет Лене? Что не смог удержать Женю, что не оправдал ее доверия, нет ради Лены, он был готов на все, только бы ей было хорошо!

Когда они подошли к речке оба разом увидели Олю.

Оля задумчиво стояла на берегу речки, опустив голову, босыми ногами перебирая песок. Увидев их, Оля кокетливо выпрямилась и загадочно улыбнулась.

Женя сразу ожил. Это не ускользнула от Пети.

– Ты что здесь одна? – обратился Петя к Оле.

– Нет, с вами, – игриво сказала Оля.

– Проваливай отсюда, – тихо шепнул Женя Пете, поворачивая его в другую сторону.

– Да ты непьяный, ты дурной! Чумной! Ты ей не нужен. Ты посмотри на себя, кто ты?… Она избалованная девка, у нее, таких как ты… в городе.… Да, ты ей не нужен, – горячо шептал Петя.

– Проваливай! – грозно надвигаясь на Петю, прошипел Женя.

– Ну…, хватил… Ленку на эту! Определенно сдвиг по фазе, – покрутив пальцем возле виска, огорченный Петя удалился.

Оставшись наедине с Олей Женя, опасаясь, что она убежит крепко взял ее за руку и пылко проговорил:

– Оленька, я ушел со своей свадьбы, ты меня околдовала сразу, как я тебя увидел!

– Женя, проплыви до того берега и назад без отдыха, тогда и поговорим.

Женя как будто этого и ждал, разделся и прыгнул в воду.

– Как водичка? – крикнула довольная Оля.

– Отличная! Пошли ко мне.

– Я без купальника, – засмеялась Оля.

Видя, как легко плавает Женя, ей тоже захотелось в воду. Она сняла платье и осторожно пошла в воду. Зайдя по плечи, стала плескаться. Женя подплыл к ней и обнял ее. Она не вырывалась, его прикосновение привело ее в сладкую истому. Женя быстро и легко поднял ее и вышел с ней на берег, страстно целуя ее губы, волосы и она всецело отдалась своим чувством, страсти и любви.

Уже брезжил рассвет. Оля сладко спала на расстеленном свадебном костюме. Женя любовался ее телом. Он нежно прикоснулся к ее грудям. Она проснулась.

Надеваясь, Оля панически думала: «Как это все вышло?! С ней ли это все произошло?! Не в страшном ли сне все это привиделось?!»

Долговязый Петя, окончивший с большим трудом начальные классы, гордился дружбой с Женей, который всегда защищал его от нападок заносчивых ребят. Он даже Лену уступил ему, так про себя решил Петя; о которой, как ему казалось тайно ото всех, ее самой, вздыхал и хотел жениться; думая, что Лена об этом не знает. Ему было и невдомек, что об этом знало все село и конечно Лена. Вот и сейчас он рассуждал: «Зря я ей не сказал, что люблю ее. Хочу взять в жены…, и не было бы у нее страданий…. Она бы пошла бы за меня…, может быть.… Но она лучшего нашла, выбрала красавца. Всех баб ему надо перепробовать! Надо же, захотелось ему городскую попробовать. А она тоже хороша, на свадьбу сестры приехала, а сама глаз с него не сводила, пока не увила! А он увел у меня Ленку!»

Прямо перед ним, откуда не возьмись, появилась высохшая, как старая верба, сгорбленная с тросточкой в руке баба Домка.

– Что бабка не спится? – спросил ошеломленный Петя.

– Да вот козу «Маньку» ищу, отвязалась проклятая… так я ее и ищу…. Ты не видел случаем, – скрипучим голосом спросила баба Домка.

– Нет, «Маньку» не видел, – буркнул Петя, продолжая идти дальше.

– А дружка своего непутевого тоже не видел? – загадочно похихикала баба Домка, – говорят, ты с ним был.

– Слышь, бабка. Ты козу ищешь? Вот ищи, – ответил Петя, подумав: «Чую, какую козу ищешь!»

Молодежь, прихватив несколько бутылок водки и самогонки со снадобьем от свадебного стола, продолжила гулять в школьном саду.

Расстроенный Петя, молча сел на лавочку рядом с Иваном, любителем выпить. Налил себе стакан самогона и залпом выпил, закусив салатом. Иван взял у него бутыль, налил себе, ему и невнятно непослушным языком от много выпитого спиртного, заговорил:

– Что-о парень, г-грусный т-такой? Н-На-д-до б-было по-проворнее быть. Ленка б-был-ла бы т-т-твоя, бабы л-любят смелых, наг-глых. В-вот как я!

Петя выпил еще стакан самогона и сказал:

– Слышь, а я сейчас пойду и скажу, что она дура, жалко мне ее лежит, дожидается его, а он…, – Петя пьяно выругался.

– Ай, не пойдешь, он т-тебе в-все косточки п-п-перел-ломает. Да и поздно уже, р-раньше н-над-до б-было д-думать, – сказал Иван, опять налив ему стакан самогона.

– Слышь, пойду! – Петя встал, отодвинул стакан, и пьяно пошатываясь, удалился.

Лена долго сидела на кровати, дожидаясь, Женю. Сердечко бешено билось, сжимая все внутри. Она терзалась: «Что могло произойти в такой короткий промежуток времени?!» До свадьбы они буквально до ночи не расставались. Он ласково обнимал ее, целовал, а какие слова нежные говорил, от которых кружилась голова. Как мечтал о совместной жизни. Никак не мог дождаться брачной ночи. Они вместе покупали Жене костюм, а когда Алевтина Мефодиевна с Леной пошли выкупать подвенечное платье, его буквально силой оставили дома. Так он пришел к Лене и вымолил показать, а потом надеть платье. Он был в таком восторге, говорил, что она королева. В Загсе все прижимался к ней и говорил, как он ждет сегодняшней ночи! И такая разительная перемена. За свадебным столом нервничал, когда кричали «горько» едва касался ее губ. Можно сказать, что она его целовала. Потом сцена на лавочке.… Нет, не может он меня не любить! Не верю! Просто ему жалко расставаться со свободой, – успокаивала себя Лена. Измученная мыслями и терзаниями она уснула.

Иван Федорович и Алевтина Мефодиевна не спали. Они всю ночь проговорили и не могли понять, в чем дело. Иван Федорович услышал шаги.

– Пришел! Слава богу! – промолвил он, поворачиваясь на другой бок.

– Слышь, Ленка, – позвал Лену у раскрытого окна спальни Ивана Федоровича и Алевтины Мифодиевны, слабо соображающий, что делает Петя.

– Пришел «кабель», но, ни твой, – прошептала Алевтина Мифодиевна, сразу узнав по голосу Петю.

– Слышь, Ленка, – опять начал Петя, – знаешь, где Женька? На речке, слышь! Слышь, их баба Домка засекла на пляже. Слышь, Ленка…

Петя уже начал залазить в окно. Иван Федорович схватил ружье и выскочил к изрядно выпившему Пете.

– Слышь, слышь! Я тебе покажу слышь! Где этот гаденыш?! Говори! – грозно рычал он на Петю, тряся его как грушу.

Зная, вспыльчивый характер мужа, следом выскочила перепуганная Алевтина Мифодиевна.

– Иван, отдай ружье! – плаксиво произнесла Алевтина Мифодиевна, схватившись за ружье.

– Пусти, я ему покажу пляжи!

Вмиг отрезвевший Петя, рванул, что было сил на речку, предупредить своего друга. Следом в подштанниках бежал Иван Федорович, за ним застегивая на ходу халат, Алевтина Мифодиевна.

Тем временем баба Домка, уже успела забежать к двум соседям. Она, в нетерпении криво улыбаясь беззубым ртом, прищурив глаза и поправляя без конца фартук, который почему-то полз набок, жестикулируя руками, рассказывала:

– Понимаешь, голые, в чем мать родила, ляжат. А я козу «Маньку» щу, и наткнулась.… Глять, не Ленка это…

– Тю, – выругался муж одной из соседок, – что так прямо и подошла? В лицо смотрела аль на другое место?! Коза твоя еще со вчерашнего вечера привязанная у гаража стоит, охраняет пустой, как твоя голова, гараж! Надо же козу она ищет, а она ее. И бога не боишься, сплетни по селу носишь.

– А те что, родня твоя, аль как? – огрызнулась баба Домка и побежала к Дарье Петровне.

Дарья Петровна подметала двор, когда к ней крадуче сзади подошла баба Домка.

– Дарьюшка, не спишь? – озабочено проговорила баба Домка и, не дожидаясь ответа, продолжала, – ясно дело не уснешь! А эти приежаи, небось, спят, брат твой? Иуду ты пригрела Дарьюшка.

– Ты, что мелешь, старая! Совсем рехнулась? Я вот тебе…, – Дарья Петровна намахнулась на нее совком, который держала в руке.

– Тю, бешенная, ты не меня, на свою племянницу, – обижено выпалила баба Домка, – я чужих мужов на речке не принимаю.

Услышав этот разговор, Валентина Николаевна встала с постели и подошла к окну.

– Отойди! – тихо, но твердым голосом, сказал Владимир Петрович.

Он встал, просверлив глазами Валентину Николаевну, наделся. Зашел в гостиную, разбудил водителя /это, наверное, единственный человек который спал в эту ночь/ и сказал, чтобы тот был готов к отъезду.

Оля сидела у речки какая-то потерянная, Женя же весь горел от любви к ней.

– Оля, я в отчаянии, я боюсь тебя потерять! Ты даже не смотришь на меня! Но, что мне сделать, чтобы ты хотя бы улыбнулась? – нежно гладя ее волосы, говорил Женя.

– Женя, я не знаю, как это воспримется дома. Мои родители меня не поймут.

– Оленька моей любви хватит на двоих! Ни при каких обстоятельствах я тебя не разлюблю! Ну, улыбнись и пошли! Вставай!

– Куда? Нет, ты иди один, я немного посижу. Иди. Женя, дай мне подумать. Я сейчас ничего тебе сказать не могу. Единственное, что я тебе скажу, что ты мне небезразличен. Только иди! – умоляла его Оля.

Женя ушел. Оля осталась сидеть на берегу, обняв колени руками, положив на них голову. Она не знала, что дальше делать?!

Женя для себя все решил. Он все честно расскажет родителям и Лене. Он посмотрел в сторону дома и, увидев бегущего Петю, в своем единственном сером в черную полоску костюме; который смотрелся на нем, как на школьнике, давно выросшим из него. За ним полуголого отца, а следом мать. Женя понял, никаких объяснений ему не понадобится.

– Петро, куда, идиот, ноги несешь? – окликнул его Женя.

– Посмотри вперед и все поймешь, – задыхаясь, ответил Петя, прячась за Женину спину.

Отец подскочил к Жене, наставив на него ружье, он тяжело дышал. Подбежала мать и встала между сыном и мужем.

На улице было еще серо, только-только брезжил рассвет, но село уже не спало: кто сено накладывал скотине, кто убирал ясли. Женщины с любопытством прилипли к своим заборам, как будто им кто сообщил, что сейчас будет концерт.

– Что, бабы, рты пораззявили? Убийства не будет, быстро по домам мужей кормить, – крикнул Женя, женщинам.

Идти домой не хотелось. Мать усиленно взялась объяснять Оле, что такое хорошо и что такое плохо. Отец ходил хмурый, с вопросами и нравоучениями не лез. Сказал коротко и жестко:

– Ты опозорила меня перед сестрой, мою племянницу перед всем селом, перешла грань для девушки!

Оля зашла к Наде, ее дома не было. Пришла домой записка от родителей, в которой было написано, что они уехали на дачу. Оля почувствовала облегчение. Она включила магнитофон, на кухне радиоточку. Свет горел во всех комнатах. В дверь постучались. Оля открыла.

– Вас там дяденька зовет, – сказал маленький мальчик лет пяти-шести, держа в руке конфеты.

– Кто? – переспросила Оля, а сердце уже шептало: «Женя!»

– Не знаю, он сказал, чтобы я позвал, дал конфеты.

Оля выбежала на улицу в цветном халате.

Женя стоял в белой застегнутой на все пуговице рубашке и черных брюках с аккуратно выглаженными стрелками. Кудрявый волос был красиво причесан.

– Женя! – обрадовалась Оля.

– Я больше не могу без тебя.

Оля, сияя от радости, сказала:

– Пошли к нам.

Женя смутился.

– Пошли, я одна. Родители на даче.

Женя стоял в углу гостиной комнаты, боясь ступить на мягкий ковер, рассматривая на стенах картины и весящую на потолке хрустальную люстру, которая сияла всеми цветами радуги. Оля, наблюдая за ним, сказала:

– Это у нас все папа. Ему много из-за границы привозят. Проходи, садись на кресло я сейчас.

Спустя, несколько минут, Оля вышла с разносом в руках. Разложила все с него на журнальный столик. Поставила две крохотных рюмочки. Налила в них коньяк. Включила бра перед столиком, выключила яркий свет. Присела к изумленному Жене и сказала:

– За встречу!

– Оля, ты обо мне думала?! – робко спросил Женя.

– Женя, я очень хотела тебя видеть! Я ждала тебя!

Женя обнял ее, робость прошла. Он был опьянен ее близостью, ее запах манил его. Стены комнаты раздвинулись, все расплылось, они ничего не видели вокруг себя.

Так начались их редкие тайные встречи.

Наступил сентябрь. Всех студентов отправили в колхозы на уборку урожая. Первокурсников каждый день на автобусах возили на ток пригородного совхоза. Оля приходила домой уставшая, ничего не ела, умывалась и ложилась спать. Утром наспех брала со стола бутерброд и стоя запивала чаем. Целовала мать, отца и убегала.

Владимиру Петровичу было жаль смотреть на дочь.

– Может позвонить, чтобы тебя перевели на другую работу? – спросил он у Оли.

– Нет, папочка, все работают, и я буду. Ничего привыкну, – ответила Оля.

– Ладно, – согласился отец, – работай пока.

В автобусе Олю постоянно укачивало. В детстве она вообще не могла ездить в общественном транспорте, потом все прошло. И вот опять. Но она мужественно отработала всю практику.

Город насытился осенними проливными дождями. Дома улиц стояли с обеих сторон как солдаты в серых шинелях. От обилия дождя на асфальте собрались холодные, с едва заметными по краям прожилками льда, лужи. Осень вступала в свои права: вот-вот подуют северные ветры, и запорошит снег.

В центральном универмаге шла бойкая распродажа товаров по сниженным ценам. Валентина Николаевна поднялась на второй этаж универмага. У обувного отдела стояла огромная очередь, где предполагалась продажа чехословацкой обуви фирмы «ЦЕБО». Несколько женщин шумно выясняли свою очередь. Валентина Николаевна поморщилась: «Неужели в этой толпе можно понять, кто за кем стоит?» Но когда вывезли тележку с обувью, все рванули вперед, толкая, локтями друг друга. Валентина Николаевна на секунду представила себя в этой толпе, ей стало жутко: «Ведь могут раздавить…» Она редко бывала в магазинах, ей обычно привозили домой несколько пар обуви, и она выбирала. А тут она проявила инициативу, сама зайти к заведующей универмагом. Теперь она засомневалась, правильно ли она сделала, ей совершенно расхотелось идти туда, и она вышла на улицу.

Валентина Николаевна решила навестить своих давних друзей: Розу Даировну и Шамкена Идрисовича. После замужества она вспоминала, о них, когда у нее происходили, какие ни будь неприятности дома или на работе. Их добродушная, семейная обстановка ее успокаивала. Ей нравилась их искренность в отношении между собой и друзьями. А сколько было в этих худеньких, маленького роста интеллигентных людей неиссякаемой жизненной энергии. Она от них ею заражалась.

Увидев подругу, Роза Даировна обрадовалась, быстро приготовила ужин, достала с бара коньяк. Они вспомнили институтских друзей, потом каждая рассказала о бытье. Валентина Николаевна поделилась Олиным романом с чужим женихом.

– Я думаю, дорогая Валентина, это мимолетное видение. Я ее месяц назад видела с парнем, – успокоила ее подруга.

– Мало с кем она может быть: друг, знакомый, школьный товарищ…, – сказала Валентина Николаевна.

– Не похоже. Она вся сияла, держа его под руку, что-то увлечено рассказывала ему. Когда я окликнула ее, она смутилась.

– Пусть хоть кто, но, ни он. Замуж ей рано, пусть институт закончит.

– Они не спросят рано или поздно! Но скажу, он красивый. Высокий, волнистый волос…

– Если ты скажешь, что у него ямка на бороде, ты меня убьешь, – застонала Валентина Николаевна.

Подруга прикрыла рот рукой.

Когда Валентина Николаевна зашла домой, Оля сразу почувствовала настроение матери. Валентина Николаевна нервно сбросила с ног туфли и в плаще прошла в гостиную, села на диван. Оля молча, ставя материны туфли на место, поглядывала на нее. Валентина Николаевна заметила.

– Что косишься? Ты видела тетю Розу?!

– Те – тю Ро-зу, – протянула Оля, соображая, что она могла доложить матери.

– Те-тю Ро-зу, – ставя на каждый слог ударение, повторила Валентина Николаева; все больше убеждаясь, что в своих догадках она права, – с кем ты была?

– Я?

– Ты.

– А что тетя Роза сказала? Как там она? Как ее здоровье? – спрашивала внешне невозмутимо Оля, размышляя: «Где она ее видела? Что Роза Даировна наговорила матери?»

– Хорошее у нее здоровье! Я последний раз спрашиваю, с кем ты была?

– Я… с Олегом, ты его не знаешь. Он в этом году поступил в институт, – первое, что пришло в голову, сказала Оля.

– Если этот Олег окажется …, – Валентина Николаевна сделала паузу, не захотев произнести имя Жени, – будешь разговор иметь с отцом! Ясно!

Валентина Николаевна встала и пошла на кухню. Оля закрылась в своей комнате.

Всю ночь Валентина Николаевна не могла уснуть, думая: «Плохая я мать не могу достучаться до сознания собственной дочери. Я совсем не знаю свою дочь. Ведь я думала, что она давно забыла колхозника». Валентину Николаевну волновало последствие той ночи, но теперь она уверена, что были и другие. И что будет, если об этих встречах узнает Владимир Петрович.

Оля пришла с института, вытащила с шифоньера наряды и стала примерять их. Сегодня встреча с Женей и она особо была придирчива к себе. Надевая по очереди наряды, она крутилась перед зеркалом, но осталась недовольной. Позвонить Наде, родители заподозрят, особенно мать. Вот где Оля позавидовала Наде. Надя со своей матерью, которой на днях исполнилось тридцать шесть лет, больше похожи на сестер, нежели дочь с матерью. Их отношения были основаны на доверии. «И вообще, Наде хорошо, – думала Оля, – она всего на полгода моложе меня, но еще, ни с одним парнем не дружила и равнодушна к ним. Не обремененная сердечными страданиями, она беззаботно-радостная, склона к забавам, смеху»

Увидев Олю, Валентина Николаевна сразу почувствовала неладное. «Уж слишком спешно собралась, даже не поев, и уж щеки сильно горят».

– Ты куда собралась? – строго спросила Валентина Николаевна.

– Схожу к Наде, я ее давно не видела, – пряча глаза, ответила Оля.

– Валентина, она и так нигде не бывает, пусть идет, – заступился за дочь Владимир Петрович.

Оля, воспользовавшись этим, быстро ушла.

До встречи с Женей время оставалось еще много, и она решила зайти к Наде.

Надя, сидя за столом, что-то выводила карандашом на листке в клеточку.

– В понедельник меня должны спросить. Надо подготовиться, – объяснила Надя, поздоровавшись с Олей.

– Давай помогу, не впервой, – предложила Оля.

Надя с радостью согласилась.

– Вот когда ты объясняешь, я все понимаю, а в школе не черта, – сказала Надя, закрывая тетрадь и без всякого отступления, спросила, – Оля, я не понимаю, ты много читаешь, без труда поступила в институт. Ребят там много, а ты вцепилась в колхозника! Что у вас может быть общего?

– Объясняю для непонятливых! Во-первых, в институте много ребят и они почти все с села. Во-вторых, как ты знаешь, прогресс идет вперед: книги, кино, телевидение тоже, что и в городе… и советую, не лезь в душу!

Марья Адольфовна, мать Нади, пригласила их к столу. Оля немного попробовала картофель и отстранила тарелку.

– Что не ешь? Невкусная? – спросила Надя.

– Вкусная, но я больше не могу. Такое впечатление, что у меня полный желудок, – извиняющим тоном сказала Оля.

– Понятно, любовью сыта, – заключила Надя.

Оле внезапно стало дурно и она, цепляясь за стенку, сползла вниз. Очнулась она на кровати. Около нее стояли перепуганная Надя и Мария Адольфовна. Оля сделала попытку встать, но перед глазами поплыло, и она опять потеряла сознание.

В это время Женя стоял в назначенном месте. Он с каждой встречей все больше узнавал Олю, и все больше в нее влюблялся. Он не мог понять, зачем эти тайные встречи. К нему пришла шальная мысль, прийти к Оле домой и признаться родителям об их любви и пусть будет, что будет! И он тут же отправился к Оле.

Он позвонил в дверь, никто не открывал. Женя спустился вниз, и остановился у подъезда, размышляя, что делать дальше и где Оля?!

К нему подошла молоденькая девушка, выше среднего роста в джинсах, утепленной куртке. На голове у нее был, чуть сдвинутый на бок, берет. Она выглядела довольно привлекательной. Было видно, что она смущалась.

– Здравствуйте, вы Женя? – застенчиво улыбаясь, спросила она.

– Здравствуй, ты, наверное, Надя? – сообразил Женя.

– Да-а, – протянула Надя.

– Оля много о тебе рассказывала. Говорила, что обо мне только ты знаешь. Поэтому мне не трудно было догадаться. А где Оля?

– Она в больнице.

– Что?! В больнице?! Что с ней? Надя, идем к ней быстрее, немедленно!

– Сейчас в больницу никого не пустят. Да и родители Оли там. Они все выяснят, и я Вам расскажу.

– Надя, я не могу просто так сидеть и ждать! Какое это мучение быть в неведении, что с любимым человеком. Пошли я тебя прошу! Умоляю! Или скажи, как найти больницу.

– Нас не пустят уже поздно. Не пустят.

– Пустят, не пустят, что гадать, пошли! Я доберусь к любимой и при закрытых дверях.

Надя вздохнула, делать было нечего и они пошли.

– В этом году заканчиваешь школу? Что дальше думаешь делать? – спросил Женя у Нади, чтобы не молчать.

– Думаю поступать в пединститут. Если не поступлю, пойду работать…. Женя, Оля рассказывала, что Вы служили в десантных войсках, что занимаетесь ушу, дзюдо. Где Вы всему этому научились? Ведь у Вас в колхозе спортивных секций нет.

– У нас в селе даже школы не было. Нам приходилось ходить в школу в соседнее село.

– В соседнее село? – удивилась Надя, – тем более, где вы научились?

И Женя ей рассказал, не зная почему, открылся этой наивной девушке. Обычно об этом он никому не рассказывал, да его и никто не спрашивал.

– У нас в селе жил один старик, – начал свой рассказ Женя, – никто не знал, откуда он появился, сколько ему лет, кто он. Жил он на окраине села, ни с кем дружбу не заводил, был неразговорчив. Как-то мы с друзьями Маратом и Булатом пошли в степь, уж не помню зачем. Мне было 6 лет, Марату-7, Булату-8. За одной из сопок мы увидели этого старика. Он был в странной для нас одежде. Мы подошли, как думали незаметно, поближе к нему. Он быстро рывками двигал руками и ногами, крутился вокруг себя, принимая разные позы. Мы зачарованно, с открытыми от удивления ртами, смотрели на него. Когда он повернулся к нам, мы стояли на месте, не двигаясь. Он спокойно сказал:

– Мне нравится ваша дружба «Святая тройка», если вы хотите, чтобы я научил вас тому, что сам умею, завтра в 10 часов жду у себя.

Так начались наши занятия и дружба с этим непростым стариком. Сначала он нас учил выносливости, а затем тренировал до седьмого пота, передышки не давал. Много ребят приходило до него потом, но остались мы втроем. Где-то в 8 классе уехал от нас Булат. На прощание старик сказал:

– Булат, ты уезжаешь первый, потом разъедутся по свету Женя, Марат, я уйду в иной мир. В вашей жизни будет много перемен: будут новые друзья, будет любовь, будут враги, будет ненависть, будет радость, будет горе.… Но жизненная перипетия не должна разорвать нить дружбы! Вы должны прийти на помощь другу с любого конца света. Помните вы «Святая тройка»!

Много знал и многому научил нас этот старик. Он служил в разведке, мог незаметно подойти сзади, при этом шаги и его дыхание не слышно. У меня не так получается как у Марата. Он это делает так же как старик.

Женя замолчал. Надя, увлеченная рассказом, попросила рассказать о своих друзьях.

– Марат…, – Женя задумался, – он выше меня, немного худея, но мускулы залюбуешься, а как он играет ими! Он красивый: черный густой волос со стрижкой под ежик; круглое лицо, открытые карие восточные глаза; курносый нос, похож на мой, но, пожалуй, будет побольше моего; загадочная улыбка, которая очень нравиться девчатам. Среди нас он самый выдержанный и выносливый, сгоряча, не рубит, любит рассуждать. Булата, после того как уехал не видел. Он старше, но был ниже нас двоих. У него продолговатое аристократическое лицо, орлиный нос, тонкие губы. По характеру темпераментный. Старик говорил, что наша дружба сильна тем, что мы дополняем друг друга. Я открытый, что думаю, то и говорю. Булат балагур. Умеет легко обращаться со всеми.

Уже стемнело, когда Женя с Надей подошли к больнице. У входа парадной двери стояла служебная машина Олиного отца. Двери больницы были закрыты. Женя не сдавался. Обойдя с другой стороны здание больницы, они зашли в приемный покой. Там за столом дремала молоденькая медицинская сестра. Услышав, что кто-то зашел, она подскочила и стала объяснять, что случайно задремала, так как дежурит вторые сутки. Она сказала, что Олю положили в больницу с подозрением на аппендицит и что сейчас они могут увидеть ее только через окно. Затем охотно объяснила, как лучше подойти к ее окну.

Оля ждала Женю. Хотя знала, что он не мог и представить, где она и что с ней. Но она не прислушивалась к голосу разума, она жила чувствами. Оля открыла створку окна и увидела Женю, который шел с Надей, заглядывая в окна.

– Женя, я здесь, – крикнула Оля.

– Оля, любовь моя. Что случилось?

– Не знаю. Сейчас немного лучше, только поташнивает. Возьмут анализы, и все будет ясно.

На следующий день уже в 10 часов утра, Женя был в больнице. Там ему сказали, что Оля беременная и что ее перевели в другую больницу. Женя рванул туда.

Валентина Николаевна проходя мимо справочного бюро, услышала, что кто-то спрашивают об Оле. Она обернулась и тут же увидела Женю. Валентина Николаевна пришла в негодование: «Что этот мальчишка себе позволяет?!» И не задумываясь, подошла к нему.

– Тебе делать нечего? Что по больницам бегаешь? Она никогда не будет с тобой! – неприязненно сказала Валентина Николаевна.

– Валентина Николаевна, я может где-то, и понимаю Вас. Ни при таких обстоятельствах бы встретится, но теперь ничего не изменить. Как вышло, так и вышло. Я думаю нам надо друг друга понять. Я Олю очень люблю и думаю, что она тоже любит меня. У нас будет ребенок!

– Ни при каких обстоятельствах я не хочу тебя видеть и не допущу, чтобы видела Оля!

– Валентина Николаевна, я понимаю Ваш гнев. Но поймите…

Валентина Николаевна не нуждалась в его объяснениях и, недослушав, ушла.

Не получив никаких известий об Оле в справочном бюро, он понял, почему Валентина Николаевна была такой уверенной. Они положили Олю нелегально. Но они не знали Женю, он не собирался сдаваться. Он поднялся на второй этаж. Там стояли около дверей, вдоль стены, подпирающие стены, разговаривающие между собой женщины. Женя подошел к ним. Они смотрели на него диковато и хихикали. Одна смеясь, сказала:

– А, что бабаньки, пропустим без очереди?

Другая добавила:

– Мы его сейчас посадим возле кресла, пусть смотрит, что бывает после сладких ночей!

Женя скрестил руки на груди, и, поклонившись, сказал:

– Я готов, только скажите, где Оля?

– Я Оля, но я тебя не помню, слишком ночь была темна, – игриво поведя бедрами, под дружеский хохот, сказала одна из женщин.

– Прекратите, не зря он здесь! – сказала другая, – Вы уверены, что она решила сделать аборт?

– Она беременная! – не понял Женя, – у нас будет ребенок!

– Ребенок? О, парень, плохи твои дела. Если она там, – женщина показала на закрытую дверь, – то никакого ребенка не будет!

Оля сидела на кресле, надевая белый чулок. Женя подскочил к ней, снял с кресла и увел.

Тетя Шура, солидная, одинокая пенсионерка с грубоватой, забайкальской внешностью, с тяжелой походкой, неразговорчивая. Когда Оля родилась, тетю Шуру взяли няней. А когда Оля подросла, Владимир Петрович добился для нее отдельной квартиры на одной площадке с ними. За семнадцать лет она привыкла к их семье и признавала ее своей. Они тоже привыкли к ней, как привыкают к мебели или другой необходимой вещи. Видя, что Валентина Николаевна чем-то взволнована, она решила приготовить что-нибудь необычное.

Раздался звонок. Тетя Шура, одергивая черную юбку и заправляя в нее шелковую, зеленную кофту, вытерла руки об выпирающийся живот; шаркая не по размеру большими на ее ногах домашними тапочками, открыла дверь.

Увидев в дверях Олю с Женей, тетя Шура только и смогла сказать:

– Оленька!

Валентина Николаевна мигом оказалась рядом. Увидев Олю с Женей, она оторопела. Первым заговорил Женя:

– Валентина Николаевна, я понимаю, что Вы меня ненавидите, но причем Ваша дочь? Пусть даже она со мной не будет, она все равно женщина! Она должна рожать! А Вы отправили ее на аборт! Впоследствии она не сможет рожать. Кому она будет нужна? Неужели ненависть так сильна, что помутила Ваш разум?! Я не отрекаюсь от нее, я только о ней и думаю. Я прошу Вас, опомнитесь!

У Валентины Николаевны стало темно в глазах. Такой дерзости она не ожидала. Она схватила Олю за руку, потянув к себе и, задыхаясь от злости, проговорила:

– Прочь отсюда, я… не могу тебя видеть!

– Мама, – заплакала Оля.

– Уходи, – силой держа Олю за руку, повторила Валентина Николаевна.

– Мама, я уйду с ним, я люблю его и, если вы с папой не разрешите нам жить вместе, я у-й-ду-у, – запальчиво заявила Оля.

У Валентины Николаевны сразу спал пыл, и она уже спокойнее сказала:

– Я поговорю с отцом, а… сейчас пусть уходит.

– Я приду вечером, – сказал Женя, закрывая за собой дверь.

Владимир Петрович от услышанного пришел в ярость. Потом закрылся у себя в кабинете, долго с кем-то приглушенно разговаривал по телефону. Затем позвал Валентину Николаевну и спросил ее мнение.

– Я, конечно, такую партию для дочери не желала бы. Я хочу, чтобы она окончила институт, затем вышла замуж за перспективного парня, чтобы ни в чем не нуждалась. Чтобы все дороги для нее были открыты. Но она полюбила другого парня. Я с ним дважды разговаривала. И думаю, если этому парню дать возможность учиться, может он и …, – Валентина Николаевна осеклась, глянув на стеклянное лицо мужа. И сбивчиво продолжила, – но боюсь, что это, не так.… Но она наша дочь и я бы хотела ее тоже выслушать.

Женя пришел с большим кульком конфет. Оля взяла конфеты и провела Женю в гостиную, где был накрыт стол на четыре персоны. Отец Оли был совершенно спокоен, мать заметно нервничала.

– Владимир Петрович, Валентина Николаевна, я очень люблю вашу дочь. Мне свет не мил без нее. Я все сделаю, чтобы она была счастлива со мной. В школе я был не последним учеником. Оля поможет мне, и я поступлю в институт. Своим родителям я признался, что люблю Олю, они меня поняли, – сказал Женя, держа за руку Олю и стоя против них.

– Папа, мама, мы любим, друг друга, – сказала Оля, волнуясь и дрожа какой-то противной дрожью. – Я хотела бы, чтобы вы поняли, и разрешили нам пожениться.

– Мы с матерью переговорили и решили не мешать вашему счастью. Сколько продлиться оно, мы не знаем. Пока наша дочь будет любить тебя, пока будет счастлива с тобой, мы препятствовать не будем. Все это произошло в очень короткий срок, на обдумывание ваших чувств у вас просто не было времени. Тайные встречи – это еще не любовь! У меня одно условие: вы не должны встречаться один месяц. Нарушите условие, никаких разговоров о женитьбе не будет. А теперь, извините, у меня был тяжелый день, и нет больше сил. Извините, я покидаю вас, – сказал Владимир Петрович, вставая из-за стола.

Валентина Николаевна пошла следом за ним. Они ушли, даже не прикоснувшись к еде. На столе осталось все, как на выставке.

10.

Женя шел к Марату, не понимая чувство тревоги. Он должен от радости прыгать, петь, ведь лед раскололся, пошло потепление. Пусть не так скоро как хотелось, но они с Олей будут вместе. Услышав твердые уверенные шаги сзади, Женя не оборачиваясь, замедлил шаг. Нагнулся, делая вид, что завязывает на ботинке шнурок. Его окружили пятеро человек.

– Что фраер, шнурки по ходу теряешь? – развязано спросил один из них, сплевывая слюну.

Женя выпрямился, окинув всех быстрым взглядом. Двое были тяжеловесы, более 100 килограммов. Двое других примерно как он, по 75 килограммов, один худощавый, маленького роста и, пожалуй, постарше других.

– Не волнуйтесь ребята, мои шнурки на снегу валяться не будут, – спокойно ответил Женя. Он понял, что с ними справится быстро.

– Дерзишь? Зубы в ряд, хочешь в кучку? – кивнув тяжеловесу, который был ближе к Жене, прошипел худощавый, отойдя, в сторону.

– Ребята, идите своей дорогой, а я своей, – предупредительно сказал Женя.

– Твоя дорога кончилась мелкий фраер, – сказал тяжеловес, кинувшись на Женю с ножом.

Женя одним приемом заломил ему руку за спину, вывернул нож и швырнул тяжеловеса лицом в снег. Стоящие ребята кинулись на Женю. Вывернувшись от ударов, Женя сказал:

– Фотографию своей личности портить не собираюсь.

Быстрыми движениями схватил двоих, стукнув, их лбами друг об друга, с такой силой, что они попадали в разные стороны. Одновременно ногой отшвырнул другого тяжеловеса метра на полтора от себя. Затем, приподняв «худощавого» от земли, прокричал ему в ухо:

– Подбери шнурки, разбросанные по снегу, что доброго насморк схватят.

У дверей Марата Женя остановился, снял куртку, тщательно очистил от снега, поправил шапку, шарф. Он не хотел расстраивать друга непонятными уличными разборками. Особенно не хотел, чтобы об этом узнала его мать, Сара Ибраевна. Женя знал, что она беспокойная, отзывчивая будет переживать, а он обожал ее как родную мать.

Сара Ибраевна, услышав разговор ребят, постучалась к ним в комнату. По ней было видно, что она еще не готовилась ко сну. Она стояла перед ними в шелковом платье, сверх которого, как всегда, был, накинут зипун. Высокая со статной фигурой она выглядела моложе своих пятидесяти лет. В ней было еще много энергии, которая так и светилась из ее, не погасших со временем прищуренных глаз. Круглое лицо, тонкий прямой нос, черно – смоленая коса, которую она калачиком носила на затылке, предавала ей девичность.

Когда Женя окончил свой рассказ о встрече с Олиными родителями, Сара Ибраевна сказала:

– Мягко стелят, да жестко спать! Кто, если не они должны быть заинтересованы, быстрее выдать, дочь в таком положении?

Женя обнял Сару Ибраевну и сказал, что всем сердцем любит ее и знает, как она переживает за него.

На следующий день, готовясь в дорогу, Женя принял душ, побрился, долго стоял перед зеркалом, причесывая волос.

Сара Ибраевна смотрела на него и любовалась. Она знала его со дня рождения. У нее уже были дети, когда она подружилась со своей русской соседкой Алевтиной Мефодиевной, которая была на восемь лет моложе ее. Женя родился, когда муж Алевтины Мифодиевны служил в Советской Армии. Она всегда приходила советоваться, с Сарой Ибраевной как надо купать, пеленать ребенка. Когда Жене исполнилось два месяца, она вышла на работу, оставив сына на Сару Ибраевну.

Сара Ибраевна вспомнила и Булата. Родители Булата тогда учились в Московском университете, поэтому Булат рос у дедушки с бабушкой, которые смотрели за детьми Сары Ибраевна, когда она уезжала в город за покупками. Сара Ибраевна никогда не забывала и старикам что-нибудь купить в городе. Так они жили большой, дружной семьей. Когда умер дед Булата, родители забрали его к себе вместе с бабушкой. Сара Ибраевна долго скучала по ним, она и сейчас ждет от них весточки, которая где-то на перипетии жизни затерялась.

11.

Поезд уже отправился, когда в купе, где на верхней полке лежал Женя, зашли три парня. Достали из портфеля три бутылки водки, сало, картофель, котлеты и все разложили на столик. Один из них обратился к Жене:

– Эй, слезай, давай выпьем немного.

– Спасибо ребята, я не хочу, – ответил Женя.

– Вставай, вот у друга сын родился, обмыть надо, – сказал другой.

– Поздравляю, я рад за него, но пить не буду, не хочу.

– Обижаешь, такой пацан родился 3 кг. 950 гр., понимаешь? Почти четыре килограмма. Богатырь! Вставай, выпей за моего сына, – сказал счастливый отец.

Женя не заставил себя долго упрашивать. Он живо представил себя на его месте. Когда у него родится ребенок, он устроит пир! Рождение маленького ангелочка – это великое чудо! Он будет самый счастливый отец на белом свете! Он будет работать так, чтобы ребенок и Оля ни в чем не нуждались, а по ночам будет дежурить около кроватки малыша, охраняя его сон.

Когда Женю растолкали, уже брезжил рассвет. В купе стояли два милиционера и девушка в оборванной одежде. Она вся дрожала, слезы катились по ее избитому лицу. В открытой двери стояли несколько человек. Женя спросил:

– В чем дело? Какая станция? Я не проспал?

– Станция «Вылезай» называется, – надев на него наручники, сказал один из милиционеров.

– Пошли, – сказал другой.

– Куда? – спросил Женя.

– Вылезай, – подставив к Жене пистолет, сказал милиционер.

Женя не стал сопротивляться и пошел к выходу. Он был совершенно пьян и хотел спать.

Оля ждала воскресенье, что бы поделиться радостью с Надей! И вот она лежит и ждет, когда будет утра. Когда можно пойти к Наде и расскажет ей, что они с Женей скоро поженятся. И вот уже утро. Вот уже можно бежать к Наде! Но неприлично так рано ходить в гости. Кто придумал это приличие?! Нет сил, терпеть! Она встала, походила по комнате. Затем посмотрела на часы, стрелки между собой словно договорились, идут так медленно, так нехотя, что хочется самой их переставлять! «Надо что-то придумать, надо сказать Наде, что…, что я счастлива и зачем обман, Надя будет рада за эту новость! И все остальное потом, прилично или неприлично я иду!» – решила Оля.

Надя еще спала, когда пришла Оля. Она лениво потянулась и сказала:

– Оля я думаю, что ты перепутала ночь с днем.

– Надя сейчас не ночь и не день. Сейчас утро! А кто утру рад тот целый день счастлив и богат. А ты если будешь спать, все богатство проспишь, поняла?

Надя широко открыла глаза, улыбнулась и сказала:

– Я слушаю! Говори.

– Вставай! Подымайся народ!

Надя быстро встала. Она поняла, что Оля пришла с хорошей новостью. Она видела, что Оля сияет переполняющим ее счастьем. Пока Надя умывалась, надевалась, Оля говорила, говорила, говорила. Они вышли на улицу. Ветра не было. Шел крупными хлопьями снег, кружась вокруг их, как в свадебном танце. Оля говорила Наде, как сильно Женя ждет рождения ребенка. Что когда родится их ребенок, он принесет в роддом огромный букет роз, на который будет любоваться вся больница! А Оля будет целовать эти розы, и кричать в окно Жене как сильно она любит его.

Утренняя прогулка была великолепной, и Оля зашла домой довольная и счастливая, внеся в него свежее дуновение зимы. Она подошла к матери, которая на кухне готовила завтрак и, обняв ее, сказала:

– Мамочка, как я тебя люблю!

Валентина Николаевна взяла ее красные от мороза руки и, поцеловав их, сказала:

– Понятно, меня или своего колхозника?

– Тебя тоже, мамочка.

– Я тебя тоже люблю, доченька, и очень хочу, чтобы ты была счастлива. Раздевайся, будем кушать.

Этой ночью не спала и мать Жени Алевтина Мифодиевна. Ее словно кто-то тревожно и отчаянно просил о помощи. Только забрезжил рассвет, она соскочила с постели и подошла к окну. Иван Федорович буркнул:

– Чего?

– Знаешь, мне показалось, что меня кто-то зовет?

– Корова, наверное, чтобы ты ее подоила, – сказал Иван Федорович, вставая с кровати.

– А ты шо встаешь?

– Схожу во двор, мне тоже не спится.

Идя в контору, Иван Федорович по пути зашел в машинотракторную мастерскую. За три года как он был назначен директором совхоза, Иван Федорович поднял его из отстающего совхоза в передовой. Он не давал спуску не себе, не людям. После окончания осеннее – полевых работ, начали ремонт сельскохозяйственной техники.

Было уже девять часов утра, но там никого не было. Выйдя из мастерской, Иван Федорович увидел заведующего, который хотел спрятаться от него. Иван Федорович вспылил и грубо окликнул его. Тому ничего не оставалось делать, как подойти к Ивану Федоровичу.

– Где люди? Почему сам только явился? Еще раз замечу опоздание, пойдешь работать конюхом. Ясно?! Сейчас же, чтобы все были на месте. Иди, поднимай с теплых постелей. Распустил! Не можешь работать с людьми, будешь работать с коровами.

Оттуда Иван Федорович пошел на ферму. Зоотехник Жунусов добросовестный и дисциплинированный сидел над бумагами. Иван Федорович поздоровавшись с ним, спросил:

– Что будем ферму переводить на бригадный подряд?

– Да, это повышение заинтересованности каждого в конечных результатах труда коллектива.

Прошел еще день, Жени не было. Алевтина Мифодиевна подняла панику. Просила мужа, чтобы позвонил Саре Ибраевне. Он успокаивал жену, говорил, что Женя себя в обиду не даст, что с ним ничего не случится, задержался у невесты. Дело молодое приедет, получит.

12.

Сара Ибраевна после звонка Ивана Федоровича не находила себе место. В голову лезли всякие мысли. Она обзвонила все городские и районные больницы и милиции. Последней ниточкой была Оля, но ее тревожить в таком положении не стали. Марат решил, позвонил Наде.

– Здравствуйте, мне нужна Надя, – сказал Марат, когда на другом конце подняли трубку.

– Я слушаю, здравствуйте.

– Вы меня не знаете, я друг Жени, Марат. Я хотел бы с Вами встретиться.

– Сейчас уже поздно, меня не пустят.

– Я не хотел бы, причинять Вам неудобства, но дело деликатное, не требующее отлагательства. Разрешите мне подъехать к вам.

– Хорошо, – немного подумав, сказала Надя.

Дверь открыла молоденькая девушка. Было заметно, что она готовилась к встрече. Светло-коричневый волос с короткой стрижкой, вьющейся у висков, только что помытый и до конца непросушенный. Веснушки, которые собрались почти все у маленького носа, были припудрены. Естественные алые тонкие губы с первого взгляда казались накрашенными. Светло-карие глаза, смотрели на Марата с интересом. Марат невольно улыбнулся.

После разговора с Надей, Марат понял, что Женя после той встречи у Оли не появлялся. Марат договорился с Надей о встрече на следующий день, чтобы вместе сходить к Оле.

Оля была удивлена, увидев Марата, да еще с Надей, но не предала этому большого значения. Она была рада видеть их обоих. Марат осторожно поинтересовался, что говорил Женя в последнюю встречу и когда обещал приехать.

– Мы с ним договорились, что через месяц он приедет вместе с родителями. Мама знает. Она намекнула папе, но он ответил, что, ни с какими родителями еще не готов встречаться. Но сам ходит довольный, это видно по его поведению.

Оля ушла в свою комнату и вышла со свертками.

– Я хочу, показать какие подарки мы с мамой купили, для Жениных родителей и Жени.

Она начала разворачивать свертки, показывая подарки. Оля была счастлива и, не обращала внимания, что Марат даже не смотрит на подарки, а Надя еле сдерживается, чтобы не расплакаться.

13.

Сара Ибраевна ходила в милицию с заявлением, но там ей сказали, что, скорее всего Женя находиться у девчат и скоро объявится. Сара Ибраевна пошла к старшему сыну, который работает в милиции. Серик старше Марата на шесть лет, но уже с большой залысиной на затылке. Он небольшого роста, худощавый, серьезный. Он пообещал ей сделать все возможное и невозможное.

Время шло. Город готовился к новому году. На улицах продавали елки и елочные игрушки. Магазины были в новогоднем убранстве. Оля была вся в ожидании Жени. Надю она не могла застать дома. Надина мать как-то странно смотрела на нее. Оля восприняла эти взгляды как не довольствие Марии Адольфовны, что она общается с Надей, что она может отрицательно подействовать на поведение ее дочери, показывая своим примером, что не замужем и беременна. Поэтому последнее время она все время находилась дома.

Валентина Николаевна после работы старалась нигде не задерживаться, чтобы не оставлять Олю одну. Владимир Петрович домой приходил поздно. Однажды пришел пьяный, в невменяемом состоянии. Скидывая с себя верхнюю одежду прямо на пол, кричал на Валентину Николаевну:

– Размечталась, за-а-муж дочь отдаешь! Идиотка!

Валентина Николаевна напомнила ему, что он сам согласился на их брак.

– Надо быть полной идиоткой, – пьяно ругался он, – чтобы в это поверить. Да, я его…

Марат просил Надю пока не говорить Оле о том, что Женя пропал, чтобы зря не тревожить ее в таком положении. Он надеялся, что Женя скоро даст о себе знать. Надя не зная как лучше поступить, избегала с ней встречи. Она звонила Марату каждый день, интересуясь о Жене, но новостей не было.

Как-то вечером Марат зашел к Наде и попросил ее прогуляться по улице, объяснив тем, что ему не с кем поговорить о Жене. Она с удовольствием пошла с ним, так как ей хотелось быстрее все выяснить и рассказать Оле. Ей было невыносимо скрывать от Оли, что Женя пропал и что никто не знает, где он находится.

Они долго гуляли на улице, потом Марат вспомнил, что сегодня к ним должен зайти его брат, и он может что-то новое сказать о Жене. Надя предано-просящим взглядом посмотрела на Марата, сжав свои руки у подбородка. Марат, обняв ее дружески за плечи, сказал:

– Хорошо! Пойдем к нам, я познакомлю тебя с мамой, но и конечно с братом.

Когда они зашли к Марату, Сара Ибраевна поздоровавшись с Надей, сказала:

– Я почему-то тебя такой и представляла.

– Вам обо мне кто говорил?

– Кто мне мог сказать кроме Марта? Конечно, Марат говорил о тебе. Каждый вечер причем. Ладно, соловья баснями не кормят. Проходите, я вас чаем напою. А если подождете, беспармаком накормлю.

– Мама, мы подождем – быстро сказал Марат, чтобы Надя не успела отказаться.

Серик пришел вечером. Сара Ибраевна уже раскатывала тесто для беспармака.

– Проходи сынок, я сейчас, – увидев Серика, сказала Сара Ибраевна.

– Не торопись мама. Марат дома?

– Да, он в своей комнате с Надей, Олиной подругой.

Серик постучался в дверь и зашел. Поздоровался с Надей и Маратом, подав ему руку. Сел за письменный стол и усилено стал рассматривать прилепленную на столе картину, потом ногтем начал ее сдирать. Марат тревожно смотрел на него, боясь задать вопрос. На его скулах забегали жилы. Надя, видя все это, вышла из комнаты, сказав, что поможет Саре Ибраевне.

Когда Надя вышла, Серик сказал:

– Марат, брат, держись! Мне очень больно сообщить тебе такую неприятность, – помолчав, продолжил, – Женя… обвиняется… в изнасиловании девушки.

14.

Алевтина Мифодиевна подоила корову и несла почти полное ведро молока, когда у калитки увидела незнакомого человека с участковым милиционером, готовившимся на пенсию. У нее подкосились ноги, из рук выпало ведро и молоко потекло, как ее материнские мысли.

– Чего перепугалась? Живой! – сказал участковый.

Иван Федорович возился в сарае, когда услышал голоса участкового милиционера, вышел. Он сразу стал какой-то осунувшийся и постаревший с серым, как земля лицом. Глянув на участкового, который мялся у калитки, не решаясь зайти во двор с каким-то представительным молодым человеком, глухо сказал:

– Проходите.

В комнату зашли в скорбной тишине. Алевтина Мифодиевна села в неестественной позе со смертельно бледным лицом, и все поправляла, надетый сверху фуфайки, фартук. Иван Федорович обратился к участковому:

– Чего там?

Участковый, покряхтев, сказал:

– Это следователь городской прокуратуры, Марат Сакенович, который ведет дело,… приехал больше узнать о… Жене.

Алевтина Мифодиевна заголосила.

Иван Федорович, глянул на нее исподлобья, грубо по-мужски сказал:

– Цыть!

Она затаила дыхание, словно чем-то подавилась.

Молодой следователь достал из папки удостоверение и показал Ивану Федоровичу.

– Следователь, Марат Сакенович, – предупредительно сказал он тихим голосом. – Ваш сын находится в следственном изоляторе по обвинению в злостном изнасиловании.

Эти тихие слова разом сдавили Ивану Федоровичу грудь, ему нечем стало дышать, и он ничего не видя, переваливаясь, как раненый медведь, на ощупь открыл дверь и вышел во двор.

Алевтина Мифодиевна заревела белугой.

– Молодой ты еще, Марат Сакенович, какой ты следователь?! Убьешь сразу двоих! – с болью в сердце, сказал участковый.

15.

Дул пронизывающий северный ветер, срывая с прохожих шапки, хлестал по лицу колючим снегом. Кружась столбами, поднималась поземка. Заборы частных домов занесло.

В колхозный клуб кучками собиралась молодежь; открывая с трудом дверь, куда сразу врывался ветер. Девчата с визгом снимали пальто, стряхивая с писцовых воротников снег, ребята топали ногами, оставляя его у порога. Дверь уже не закрывалась от занесенного ими снега. Билетный кассир кричала на них:

– Отколе вас столько привалило?

– Снегом занесло, – шутили ребята.

Лена шла, подставляя лицо снегу, который таял на ее разгоряченном лице. Вокруг завывало как у нее на сердце. Она шла, не сгибаясь под сильным ветром, как бы говоря: «Я человек, я сильней тебя! Не сломили меня пересуды людские, и ты не сломишь»!

Когда Лена зашла в клуб, президиум уже сидел на своих местах. В зале было шумно, собралась вся молодежь комсомольского возраста, были и старше. Дети, которым изрядно надоело сидеть на одном месте, хныкали, получая подзатыльники от родителей; другие боролись друг с другом, загромождая проходы между рядами. Сельский клуб еще не видел такого скопления народа. Обычно здесь даже при хороших показах фильмов было несколько пар. Девчата со своих гардеробов достали самые лучшие наряды. Лена тоже была в платье, которое очень нравилось Жене. Она как бы пришла к нему на свидание. Мать это сразу заметила. Она ее не пускала, плакала, причитала:

– Мало он тебя обидел? Ишь, нарядилась. Небось, пойдешь заступаться. Люди смеяться будут. Мало тебе, что весь совхоз коситься, хоть завяжи глаза и беги. А она собралась, как на смотрины. Не ходи, доченька, я тебя прошу. Хочешь, стану на колени? На смех идешь. Осудят! За что мне такое? Он насильник. Он бросил тебя.

Она стала у двери, плача, расставив по сторонам руки. Лена отстранила мать и вышла. Дарья Петровна следом выскочила во двор, накинув на плечи пальто, которое тут же сорвал ветер.

– Ты хоть ничего не говори. Послушай и домой. Дочка, ты меня слышишь?

Лена не слышала, что кричала мать, ветер уносил ее слова.

Комсомольское собрание открыл комсорг первичной организации Виктор Тимофеевич. Он отметил, что самое важной, коренной задачей Ленинского комсомола, является воспитание молодежи. Ведь от того, каким станет новое поколение, зависит будущее нашего общества и страны, конечный успех великого дела, начало которому было положено Октябрем семь десятилетий назад. Сегодняшним юношам и девушкам нести дальше славную революцию, боевую и трудовую эстафету старших поколений, эстафету идеалов справедливости и свободы, созидание и мира. Прежде всего, мы – первичная организация формируем нового человека на ускорение социального – экономического развития республики.

Мы должны раскрыть перед молодым поколением перспективу, сделать так, чтобы молодежь на деле стала энергичным участником перемен. Мы должны ясно сознавать необходимость организаторской и воспитательной работы с молодежью в свете современных требований. Именно с позиции требовательности и взыскательности должны мы сегодня подвести итоги сделанному всесторонние и критически проанализировать работу нашей первичной организации, наметить конкретную программу участие молодежи в дальнейшей социально- экономическом развитии нашего совхоза и улучшении коммунистического воспитания молодежи.

Вклад нашей молодежи в развитие экономики бесспорно весом. В тоже время мы несем значительные экономические потери из-за нарушения трудовой и технологической дисциплины, неудовлетворительного качества труда некоторых юношей и девушек. Для преодоления этих явлений делается немало. Взять, к примеру, третью бригаду трактористов. О них много говорилось на комсомольских собраниях, но желаемых результатов не имеется. У них большая текучесть кадров. Бригадир этой бригады Казбек Иманбаев зачастую проявляет беспринципность. В его бригаде имеется выход на работу в нетрезвом состоянии. А теперь вопиющий случай с комсомольцем Евгением Ивановичем.

Мы первичная организация, не снимаем с себя ответственности за упущение в воспитании этого комсомольца. Он состоял на учете в нашей первичной организации три года. Из них два года служил в рядах Советской Армии. За полгода до Армии и полгода после, он показал себя с отрицательной стороны. Мы должны были не закрывать на это глаза.

Я как комсорг имел неоднократные беседы с ним. К примеру, когда он учинил драку с одним комсомольцем Авереным Иванов. Тот пришел в магазин и попросил у продавца товары, комсомолец Женя как раз стоял у прилавка, видимо заигрывал с продавцом и он ему помешал, прервал беседу, как впоследствии выразился Женя.

Из зала послышалась реплика:

– Попросил с ножичком в руках? И что ты резину тянешь. Говори, какие товары. Три бутылки водки.

– Я попрошу тишины и не перебивать меня. В прениях будете говорить. Дружков его, если будете нарушать дисциплину, удалим с собрания, – сказал недовольный Виктор Тимофеевич.

– А ты говори, да не заговаривайся. Все знают, что Валька тебе нравится, так вот и имеешь зуб на Женьку, – встал двадцатисемилетний бригадир тракторной бригады, где работал Иван и Женя, – зачем напраслину лить на товарища. Он мне ни друг и никогда им не был, но я был свидетелям. Все вы знаете, как работает Иван, сколько раз я снимал его за пьянку. И Вальке он надоел, все под зарплату брал водку. Зарплату получил, фигу ей, скрутил. Она свои деньги вложила в кассу. А тот раз уже пришел требовать с ножом. А Женя не учинял драку, он выхватил нож и поставил его на колени, потребовав, чтобы он извинился перед Валькой и больше без денег и носа не показывал.

– Слышь, не делай с собрания балаган, – дернул его за руку Петя, – дадут слова, скажешь.

В заключении комсорг сказал, что не место, таким юношам как Женя, в рядах комсомола и внес предложение исключить его с рядов комсомола. В зале поднялся шум: кто кричал, взять его на поруки, кто исключить. Комсорг яростно стучал по графину с водой, карандашом. Постепенно в зале утихомирились. Первым взял слово Жунус – друг Жени.

– Товарищи, комсомольцы! Зачем сразу исключать? Я не понимаю, если парень отступился, значит его в болото. Неверно это. Как друг Женя хороший, не побоюсь этого слова. Не раз он выручал нас. Когда я не мог выполнить норму, он сделал свою и перешел на мое поле. Мы с ним до утра вкалывали. А когда Петьку хотели, с трактора снять, кто пошел к бригадиру и просил?

– Ему хорошо просить за всех, у него отец председатель, – выкрикнули из зала.

Петя ерзал на стуле. Ему хотелось заступиться за друга. Он разрывался на части: заступиться за Женю, Лена вообще не захочет с ним разговаривать. Он думал: «Буду молчать, посмотрю, как дело пойдет».

Володя, который как бы считался другом Жени, был нескладный как вся его жизнь. Он был на пять лет старше Жени и уже женат, имел двух дочерей. Жена его, завистливая толстушка, постоянно была чем-то недовольная и ворчливая. Сам он трусоват, не любил удачников. Завесь, его ела изнутри. Сидя возле Пети, он нашептывал, что нечего за него заступаться, отец выкупит сыночка. Увидев, что большинство за то, что, таким как Женя не место в комсомоле, Володя тоже решил излиться:

– Я думаю, если мы будем таких держать в комсомоле, так всех девок можно испортить. Вспомните, что он на своей свадьбе сделал. Невеста ждет, а он с другой девкой пошел. Вот его лицо. Не место ему с нами!

Петя не выдержал.

– Слышь, ты хватил. Ленку не тронь! А та другая сама его на себя затащила. Бабы на него, как мухи на мед липнут.

Сзади раздался смех:

– Петька, может, и та прилипла, он ее и отодрал.

Лена гордо встала.

– Я за себя сама постою! Что мы все говорим, его еще суд не осудил, а мы рядим, как сильнее его укусить! А кто из нас знает, что там было и виноват ли он! Сколько парней сидит из-за девчат легкого поведения. Я его знаю, он не мог так поступить! Это удел слабых. Женя сильный и справедливый!

Послышались смешки:

– Это он с тобой не мог, а с другими он быстрый.

Лена видела, что никому дела нет до судьбы Жени, ей больше не хотелось находиться здесь, и она ушла.

На следующий день было расширенное собрание парткома. Председатель парткома произнес долгую речь о воспитании молодого поколения в свете решения ЦК. Затем зачитал постановления комсомола. Далее сказал:

– Такое тяжелое преступление у нас впервые и мы не должны оставаться безучастными. Мы не имеем права молчать. Мы, коммунисты, в первую очередь должны осудить нашего уважаемого председателя Ивана Федоровича за упущение в воспитании сына. Отец должен нести ответственность. В нашем советском обществе не должно быть такого. Мы знаем Ивана Федоровича как хорошего председателя, он поднял наш совхоз. Но эта заслуга в первую очередь нас, коммунистов. Мы делали все возможное, чтобы наш совхоз получил переходящее Красное Знамя социалистического соревнования. Занимаясь общественными делами, Иван Федорович упустил воспитание сына.

Начались прения. Выступил оратор любого собрания восьмидесятилетний Петр Данилович:

– Воспитание подрастающего поколения нелегкое дело. Когда появляется на свет человек, особенно парень, его должен с пеленок воспитывать отец. Мать должна пеленки стирать. А мы имеем дело с тем, что отец при рождении ребенка служил в Армии, а когда подрос Женя, Иван Федорович пошел учиться. Парень опять был предоставлен сам себе. Иван Федорович мало уделял внимание воспитанию сына и, что мы имеем? Мы имеем в нашем совхозе такой отрицательный случай. А когда Женя решил жениться на дочери нашей глубокоуважаемой Дарьи Петровны, она была против. Она чувствовала, что это не пара ее дочери. И я вас спрашиваю, где был Иван Федорович? Почему не поговорил с сыном? Не стукнул кулаком. Так он ему еще и способствовал. Ехай, мол, в город, нечего тебе делать в совхозе. Вот и поехал. А теперь мы обсуждаем этот вопрос: достоин ли, Иван Федорович быть в рядах нашей партии и еще возглавлять наш совхоз?!

Другие коммунисты выступали коротко. В основном с предложением исключить Ивана Федоровича из рядов коммунистической партии. Проголосовали единогласно!

Иван Федорович шел домой, еле переставляя ноги. Для него коммунистическая партия была вся жизнь! Он еще в комсомольском возрасте вступил в ее ряды. В так сердце стучало: «Единогласно»

16.

Надю известие о Жене сильно потрясло. Ей было жалко подругу. Она переживала за Олю. Полюбила монстра. Он изнасиловал девушку, бросил Лену, обидел Олю, оставив ее беременной. «Пусть его не выпустят с тюрьмы до конца его жизни!» – решила Надя. Она не могла не поделиться этой новостью с матерью.

Мария Адольфовна выслушав дочь, сказала:

– Ой, доченька, родная, не знаю, что тебе сказать. Уж, слишком ты молода, такие вопросы решать. Нет у тебя жизненного опыта. Олю я не осуждаю, в семнадцать лет девушку легко обмануть. Парень на коленях будет стоять, красивые слова говорить, а потеряешь девичью честь, он же первый и отвернется. Оля слишком вольная, вот и расплачивается. Люди говорят: «на чужом горе, счастье не построишь». А, что касается Жени, я его судить не могу. Ярлык на человека легко надеть, тяжело снять.

Тут раздался звонок – это звонил Марат. Надя обрадовано произнесла:

– Марат, как хорошо, что ты позвонил, я хочу тебя видеть.

– Я тоже хотел бы тебя видеть, поэтому и звоню. Можно мне сейчас подъехать?

– Нет, нет, только ни ко мне…, – заволновалась Надя.

– Хорошо, я буду ждать, где ты хочешь, – не поняв, в чем дело, сказал Марат.

– Жди меня в соседнем дворе.

– Хорошо, примерно через полчаса выходи.

Дома Надя не могла находиться, поэтому вышла сразу на улицу. Она уже постукивала ногу об ногу от холода, который легко пролазил через ее пальто, когда услышала:

– Здравствуй, Надя, что за таинственное свидание.

– Марат идем отсюда, я избегаю встречи с Олей. Боюсь ее увидеть.

Марат улыбнулся и сказал:

– Этой встречи не миновать. Оля давно волнуется. Все сроки прошли. К ней надо сходить, поздравить с наступающим новым годом. Побыть с ней, а слова сами найдутся.

Оля свободно распахнула дверь, с блестящими искорками в глазах и очаровательной улыбкой, которая застыла у нее на лице, когда она увидела Марата и Надю. На Оле было платье свободного покроя, которое красиво облегала ее живот.

– Проходите, здравствуйте. Марат, ты позвонил в дверь точно так, как это делал Женя – выдавила из себя Оля, стараясь улыбнуться.

Марат внешне был спокоен, он слегка прижал Наде руку, видя, что она волнуется.

В гостиной стояла елка, которая крутилась, мигая разноцветными гирляндами. Оля познакомила Марата с матерью, которая вышла к гостям в вечернем платье, туфлях на высоком каблуке, волосы на одной стороне были подобраны блестящей заколкой.

Надю с Маратом пригласили к столу.

Оля к еде не притрагивалась, не принимала участие в разговоре. Потом встала, взяла свою тарелку и попросила Надю, чтобы она помогла убрать со стола.

Надя, которой нестерпимо было больно смотреть на подругу, встала, быстро собрала со стола посуду и пошла на кухню.

– Надя, ты не в курсе, где Женя? – спросила Оля.

Надя выронила из рук посуду и, не собираясь ее подбирать, хотела выбежать с кухни. Оля закрыла перед ней дверь и стала около нее, не пропуская Надю.

Марат, услышав шум, быстро подошел к двери и постучался. Оля открыла дверь и схватила Марата за пиджак. Он обнял ее.

– Оля, он любит тебя. Сейчас он не может приехать к тебе.

– Где он?!

– Далеко, он обязательно к тебе приедет.

Валентина Николаевна, видя такую обстановку, попросила уйти Марата и Надю. Оля встала у входной двери.

– Не пущу, скажите, где Женя?

– Оля, если ты будешь так себя вести, мы не сможем с тобой разговаривать, – спокойно, сказал Марат.

– Я больше не буду. Не уходите, – умоляла Оля.

Перед ними стояла возбужденная, раздражительная молодая женщина, совершено ни та уверенная в себе Оля.

– Мы придем в следующий раз, – сказала Надя.

– Я с вами. Пусть остаются одни. Они Женю не любят. Притворяются. Мама, я думала, что ты меня поняла, а ты…, – Оля заплакала.

Зашел Владимир Петрович, Оля быстро вытерла слезы. Он был в хорошем настроении и немного выпивший. Поздоровался с гостями, пронизывающе посмотрел на Марата и пригласил всех к столу. Им пришлось опять сесть за стол, так как он и слушать не хотел, что они уже собрались уходить.

Владимир Петрович много говорил все, поглядывая на Марата. Затем, извинившись, ушел в спальню, их провожала Валентина Николаевна.

Когда они вышли на улицу, Валентина Николаевна попросила Марата сказать правду о Жене, предупредив, что она может узнать с других источников. Марат понял, что будет намного лучше, если она все узнает от него. Выслушав Марата, Валентина Николаевна сказала:

– А он мне начинал нравиться.

После этих слов, она сразу ушла.

Оля ждала ее у порога.

– Что случилось, Оленька? – тревожным голосом спросила Валентина Николаевна

– Да, нет ничего, хочу с тобой поговорить.

Они сели на кухне.

– Мама, ты с Маратом говорила?

– Доченька…

– Только честно. Я хочу знать, что случилось.

– Оля…

– Мама, как ты не понимаешь, что мне вдвойне больно ничего не знать. Ты думаешь, я не поняла, зачем ты пошла, провожать их? Пойми же, что ты меня больше, сильнее ранишь. Скажи, я не хочу идти к чужим людям, хватит мне и так позора. Я не вытерплю. Я стала нервнобольной! – Оля заплакала, – он остался с Леной?

– Нет.

– Мама не обманывай меня, я прошу…

Валентина Николаевна встала, подошла к окну.

– Оля, я хочу сказать,… не единой любовью жив человек. У многих не получается личной жизни…. – Валентина Николаевна перевела дух и сказала, – Оленька, доченька, я не знаю как тебе объяснить? Женя в следственном изоляторе, он подозревается…, понимаешь, просто подозревается в изнасиловании девушки.

– Нет, он любит меня! Он не мог так поступить! Ты наговариваешь на него! Зачем?!

– Оленька, дорогая…

Оля с криком «нет» выскочила на лестничную площадку подъезда. Валентина Николаевна схватила ее за талию.

Владимир Петрович услышав крики Оли, вышел на площадку и силой завел Олю домой. Оля в истерики кричала.

– Замолчи, – закрыв ей рукой рот, сквозь зубы произнес Владимир Петрович.

– Отпусти, – вырывала его руку Оля.

– Я сдам тебя в сумасшедший дом.

– Сдавай.

– Доченька, ведь я тебе объясняла…, – начала говорить Валентина Николаевна.

– Сука, – закричал Владимир Петрович на Валентину Николаевну, – идиотка, что ты ей наговорила?

Оля забежала к себе в комнату. Владимир Петрович кинулся на Валентину Николаевну.

– Ты, что ей наговорила безмозглая кукла? Не лезь, куда тебя не просят! – он ударил ее по лицу.

Последнее время он обращался с ней грубо. При людях он вежлив, обходительный. Ей завидовали: денег много, машина, большая квартира, муж, который души не чает в ней. Никто не знал другое его лицо.

Оля проснулась, открыла глаза. Острая боль пронзила ее. Мысли путано начали цепляться одна на другую: «Женя! Моя любовь, моя жизнь, сделал такую подлость! Может, она меня обманула?! Зачем? Может, правильно говорили, что я его мало знаю? … Может…, но это нельзя простить… нет, я его мало знаю, здесь папа прав. Они мои родители, они мне зла не желают. Женя! Ведь я тебя так люблю! Марат не зря говорил… Марат, я пойду до него!»

17.

Владимир Петрович пришел домой раньше обычного времени, трезвый. Был в неплохом расположении к домашним. За стол сели втроем, как в хорошие времена. Повеяло теплом семьи.

– Оленька, как самочувствие? – поинтересовался Владимир Петрович.

– Нормально, а у тебя как папа? – в свою очередь, спросила Оля.

– Пойдет доченька, – просматривая газеты, ответил он. – Видал, что пишут? – возмущался он, – перестройка, демократия, гласность, социальная справедливость. Выборы директоров, гонят опытных, требовательных директоров. Рабочий класс выбирает себе директора, который и сказать не может и дело повести не умеет.

Зашла соседка, у которой на голове были бигуди, губы ярко накрашенные, халат больше похож на пеньюар и сразу с порога радостно произнесла:

– Валя, пляши, тебе письмо от сестры.

Валентина Николаевна начала читать вслух отрывки письма: «… а после аварии на Чернобыльской АЭС увезли нас из города Припяти в Ставрополь. Все люди уже получили квартиры, а мы все никак не можем получить. Ходили в горисполком, он нам отказал. Муж поехал в Совмин УССР, где ему выдали письмо для получения квартиры. После того как оно было получено Ставропольским крайисполкомом, мы узнали, что решать наш вопрос, поручено опять горисполкому. Валя я прошу тебя узнать, дают ли у вас квартиры чернобыльцам. Может Володя поможет? Все рядом будем. Наши, кто уехал в Казахстан, хвалят этот народ, говорят, что доброжелательный и в беде не оставит…».

Владимир Петрович неодобрительно покашлял, потом сказал:

– Ладно, вы женщины посудачьте, а мы с Олей телевизор посмотрим.

Но остаться наедине с Олей ему не удалось, пришла Надя, и Оля ушла с ней. Настроение у Владимира Петровича окончательно испортилось.

– Валентина, мне можно с тобой поговорить? – повелительным тоном, спросил Владимир Петрович.

Валентина Николаевна подошла к нему.

– Я тебя слушаю.

– Ну, и что ты думаешь? Где будешь располагать их? Что здесь приют для нищих?! – грубо не стараясь выбирать выражения, спросил Владимир Петрович, сквозь раскрытую газету.

– Во-первых, она только спрашивает: «Можно ли приехать?» Во-вторых, это моя сестра, родная, она попала в беду, кто ей поможет?

– Пусть едет до старшей сестры в цветущую Молдавию. В—третьих, что за интерес повышенный ходить сюда Наде и этому, как его?

– Это подруга Оли…

– А это друг другого друга. Ты, что издеваешься?! Какие у них могут быть общие интересы? Один день хотел нормально отдохнуть, – холодно произнес Владимир Петрович, отбросив газету и закрыв глаза, тем самым, показывая, что разговор окончен.

Валентина Николаевна сожалеюще посмотрела на Владимира Петровича. Она понимала его. Он отдавал работе все время, и очень редко выпадала минутка посидеть с женой и дочерью. Просто так за чаем провести беседу. А тут тебе соседка, потом Надя…. «Почему, когда тебе хочется немного тепла все выходит по-другому?!» – вздохнув, подумала Валентина Николаевна, и тихо закрыв за собой дверь спальни, вышла.

Валентине Николаевне стало как-то пусто в собственной квартире. Кажется, что тут такого? Ушла погулять по свежему воздуху одна Оля, Владимир Петрович дома. И так пусто. Это чувство ее посетило первый раз. Она подошла к окну и стала смотреть вдаль. «Где Оля?! Тоже не могла побыть с отцом, – размышляла Валентина Николаевна, – но ей нужен свежий воздух! Не запирать же ее в четырех стенах! И что мне плохо?! Боюсь пересудов? Да, боюсь, я же живой человек и мне свойственны чувство достоинства, чести, совести. Это же ненормально рожать без мужа! Что скажут люди? Боже помоги Оле, спаси ее».

Оля шла, молча, о чем-то думая. Надя шла рядом, не мешая ей. Погода стояла на редкость тихая, только под ногами поскрипывал снег. Прохожих почти не было. Первой нарушила молчание Оля.

– Надя, что ты думаешь о Жене?

– Я… так сразу…?

– Надя, ты говори прямо, не юли. Ведь ты была со мной откровенна.

– Марат говорит, что он не виновен, что он не мог так поступить…, Оля не пытай меня. Ты знаешь, что я отвечу!

– Ответь мне надо!

– Да пусть он всю жизнь там гниет! – выпалила Надя, – я Марату именно это сказала, теперь он уже две неделе не приходит. Пусть дуется за своего дружка. Я тоже за подругу постою. Пойдем в кино.

– Дорогая, уже для кино поздновато. Да и куда мне такой.

– Да мы с тобой хоть куда! Оля не мучай ты себя. Где прежняя Оля?! Пусть занимаются своим ушу, а мы своим. «Эх, хорошо в стране Советской жить»! – пропела Надя.

– Надя, а ты с Маратом целовалась?

– Ты с чего это взяла?! Нужен он мне, – сказала Надя, почувствовав, как краска залила ей лицо. «Как хорошо, что темно» – подумала Надя, а вслух добавила, – он мне нисколечко не нравится. Просто встречались по делу. То к тебе надо было идти, то о Жене узнать.

Незаметно они подошли к дому. Надя побежала к своему подъезду.

– Стой! Пропуск!

– Марат?! – удивилась Надя.

– Значит, я тебе нисколечко не нравлюсь?

– Нехорошо подслушивать, – упрекнула его Надя, хотя самой было приятно, что Марат ею интересуется.

Марат осторожно обнял ее и поцеловал в щеку. Надя от неожиданности растерялась, но ей было чертовски хорошо.

– Ой, мама все глаза просмотрела, – опомнившись, проговорила Надя и убежала домой.

Марат зашел домой, грудь распирало от радости, он со счастливой улыбкой, держа руки в карманах, прошел в комнату. Но лирическое настроение упало, когда он увидел Серика. Серик, сидел на диване, пряча от него глаза – это, говорило о том, что он принес нехорошую весть. Марат подал ему руку.

Серик встал и в знак приветствия, обняв его, опять сел на диван, глазами показывая, чтобы Марат присел рядом. Марат сел. Серик рассказал, что у Жени была очная ставка с девушкой, которую изнасиловали. Это проводница пассажирских вагонов, пассажирского вагонного депо. Она увидела Женю и сразу узнала. Женя сказал, что он был пьяный и спал, но она твердила, что это он! Она рассказала, как все произошло. Вот ее слова: «Я проходила мимо, он подозвал меня. В купе было темно, я потянулась к выключателю, в этот момент он схватил меня, закрыл мне рот. Он еще сказал, что занимается спортом, он долго надо мной издевался. Потом вытолкал меня и сказал, что если родится ребенок, отчество дашь Евгеньевич, а если я кому скажу, он убьет меня».

– Хоть режьте меня! Не могу понять! Зачем ему надо было говорить, что он занимается спортом? Как его звать? Зачем раскрываться? – рассуждала Сара Ибраевна.

– Но, очная ставка, она узнала его, – пояснял Серик.

– Где эта девушка живет? Как ее фамилия, имя? – спросил Марат.

– Может еще в газете напечатать, как ее зовут, и что ее изнасиловали? Марат думай что говоришь! – рассердился Серик.

Надя, расставшись с Маратом у подъезда, поднялась на второй этаж. Своим ключом открыла дверь квартиры и, не включая свет, повесила пальто. Затем на цыпочках подошла к своей комнате.

Мария Адольфовна услышав, что Надя зашла, стала в дверях своей спальни, наблюдя за ней. Когда Надя подошла к дверям своей комнаты, она окликнула ее и включила свет.

– Мама ты не спишь?! – смутилась Надя.

– Ты не знаешь, если тебя нет, я не усну? – ответила Мария Адольфовна, – иди, умойся и спать. Завтра рано вставать.

Надя зашла в ванну, где перед умывальником весело большое зеркало, в которое она любила смотреться, любуясь собою. Сейчас она смотрела в него, вся возбужденная, осторожно протирая руками лицо, не затрагивая, то место щеки, где коснулись губы Марата.

Утром ей не хотелось вставать, но Мария Адольфовна настойчиво тормоша ее, говорила:

– Надя, дочка, вставай, мне некогда тебя будить, я сама опаздываю.

Мария Адольфовна довольно привлекательная женщина с естественными, ярко-рыжими с крупной химической завивкой короткими волосами и такими же, как у Нади веснушками. Она среднего роста, спокойного характера, склона к полноте, которая ей тоже шла. Одевалась скромно, но модно и со вкусом. У нее были наряды, но она предпочитала брюки.

Мария Адольфовна быстро одевалась, тут же жевала бутерброд, запивая молоком. Надя сонно ходила по квартире в ночной рубашке.

– Мама, я красивая? – протянула Надя

– Ты у меня просто царевна, только, пожалуйста, не опоздай в школу.

«Надо же мама даже не заметила, что я целовалась. А это мой первый поцелуй! Почти как в кино!» – умываясь, думала Надя.

Сразу после школы Надя забежала к Оле. Ей не терпелось скорее рассказать о поцелуе. Теперь и Надя может поделиться с ней впечатлением. Оли дома не было и Надя, опустив голову, вышла на улицу. Увидев на лавочке женщин, Надя удрученно подумала: «И не примерзнут к лавочке», – вслух, проходя мимо их, произнесла, – здравствуйте.

Одна поинтересовалась.

– К подруге ходила?

– Да

– Что, нет дома?

– Нет, – ответила Надя, подумав: «Привязалась, все тебе надо знать». Она уже подошла к своему подъезду, когда ее окликнула Оля. Надя живо вернулась, глаза блестели, на кончике языка уже почти звучали радостные нотки. Но ее опередила одна из сидящих на лавочке женщина, нарочно громко проговорив:

– Уже выросла из шубы.

Другая добавила:

– Наверное, к весне лялька будет.

– Вам то – забота, какая? – грубо спросила Оля, хотя ей несвойственно так говорить, это скорее Надя может так оборвать хоть старших, хоть младших.

– Нам пеленки не стирать, нам все одно. Родителей жалко, интеллигентные люди.

– Пожалел волк кобылу…, – съязвила Надя.

Оля забежала домой вся в слезах.

– Оля плюнь на них. Не слушай, что они болтают.

– А, что неправду говорят? – плача, говорила Оля, – за что мне такое наказание? Я ему верила…, я любила его. Ах, Женя, Женя.

Оля упала на диван и горько заплакала.

Вечером за ужином Оля сидела напряженная.

– Оля, ты не заболела? – спросила Валентина Николаевна.

– Немного голова болит.

– Может врача вызвать? – забеспокоился Владимир Петрович.

– Все пройдет, не надо, – нервно ответила Оля.

– Нет, нет, надо, – сказал Владимир Петрович, – пусть он посмотрит.

– Не на-до, – заплакала Оля и, соскочив со стула, убежала в комнату.

– Определенно ей нужен врач, ни с того ни с чего начала плакать. Нервная стала, – заключил Владимир Петрович.

– Зачем врача, в ее положении это бывает, – тихо, чтобы не услышала Оля, сказала Валентина Николаевна.

– Она сама виновата, кто ее насиловал?! – возмутился Владимир Петрович.

Оля вышла из спальни и плача выкрикнула:

– Мало чужие люди говорят, нельзя домой пройти, еще ты…

Валентина Николаевна завела Олю в ее комнату.

– Оля перестань закатывать истерики. Ляг, отдохни. Потом объяснишь в чем дело.

– В чем дело? Когда Женя говорил, просил вас, чтобы мы жили вместе, так вы не хотели. Вы не любите его.

– Оля, опомнись, что с тобой? Разве мы виноваты, что он такой. Ни отец, ни я не хотели тебе зла.

18.

Надя открыла учебник, надо было повторить тему. Она чувствовала, что ее спросят на следующем уроке физики, но мысли были далеко. Она ждала звонка Марата. «Неужели трудно позвонить?! Хоть слово сказать! Марат позвони, пожалуйста» – мысленно просила Марата Надя.

Зазвонил телефон. Надя в одном тапочки, второй тянула под ногой, подбежала к телефону.

– Да, – сказала Надя, но на том конце молчали, и она положила трубку.

Мария Адольфовна спросила:

– Кто звонил?

– Не знаю, положили трубку, – сказала Надя и пошла в комнату.

Опять позвонил телефон. Мария Адольфовна подняла трубку. Надя, выскочив из комнаты, зацепив тапочкой за край ковра, чуть не упала.

– Тише не убейся, – сказала Мария Адольфовна, – это межгород. Ало, ало, – закричала она в трубку. Да, сейчас слышу… хорошо… как будто рядом… хорошо. Она рядом… готовлю. … Думаю, когда Надя окончит школу, документы будут у нас…. Мы тоже скучаем,…никто не знает…. Хорошо целую…, передаю трубку.

Надя стояла около матери в нетерпении. Ей сильно хотелось поговорить с отцом. Она и ухо подставляла к трубке и показывала матери на время. Когда услышала, что передают ей трубку, схватила ее так, что пальцы побелели.

– Папочка, я тебя люблю! Я сильно по тебе скучаю, – протяжно заговорила Надя. Она посмотрела на мать и улыбнулась, – нет, я ее не огорчаю…, нормально закончу…. Платье, туфли 37,5. Я буду самая красивая! Ждешь нас с мамой?! … Хорошо… посылку получили, спасибо… я тебя тоже… Целую, – счастливая, она положила трубку. – Мамочка, он вышлет к выпускному вечеру платье, туфли. Я буду самая красивая! Я так скучаю по папе.

– Скоро уже увидим его, – многозначительно сказала Мария Адольфовна.

– Мы поедем к нему?

– Да.

– А что за документы он высылает?

– Много будешь знать, быстро состаришься! – ответила Мария Адольфовна.

19.

У проходной завода Марат увидел Рахиму. Она махала ему рукой. Марат познакомился с Рахимой до Армии.

Отец Марата уехал с села без семьи. В городе устроился работать на заводе. Прожив в общежитии два года, он получил квартиру, и они большой своей семьей переезжали в четырехэтажный крупнопанельный дом.

Марат нес на плечах огромный узел вещей, когда Рахима в легком летнем платье, вся воздушная со светлыми, как спелый колос пшеницы волосами, заплетенными в две тугие косы, которые свисали до пояса, легко пробежала вниз по лестнице.

Марат был поражен ее воздушностью, легкостью. И хотя это было всего несколько секунд, он увидел, что она прекрасна. Она, пробегая мимо, посмотрела на него зелеными глазами и засмеялась:

– Парень, все вещи растеряешь, если будешь на каждой лестничной площадке на девушек заглядываться.

Марат ничего не сказал, поправил узел на плечах и пошел дальше.

Марат быстро познакомился со своими ровесниками во дворе. Работать пошел к отцу на завод. Он плохо говорил по-русски, и над ним ребята подшучивали:

– Марат, ты с какого аула приехал?

Он не обижался. Прислушивался, как говорили они, и старался верно, произносить слова.

Всякий раз, когда они случайно встречались с Рахимой, она улыбалась, и убегала. Как-то Марат шел со смены домой. Во дворе ребята играли в футбол, девчата наблюдали за игрой. Мяч вылетел с игрового поля и подкатился к ногам Марата. Он ловко ногой подхватил мяч и повел его к воротам, обходя нападающих с другого двора, и точно забил мяч в ворота.

– Гол! – закричали радостные ребята.

Марат остался на поле. Мяч опять попал к Марату, и он снова ловко обходит нападающих и точным ударом мяч опять попадает в ворота.

– Гол! Гол! – ликовали ребята. Девчонки хлопали в ладоши.

Марат гонял мяч, не упуская с поля зрения Рахиму. Они несколько раз встречались взглядами. После игры его окружили ребята с вопросом:

– Где научился?!

– В селе, ауле!

Увидев, что Рахима пошла в сторону подъезда, Марат взял свой пиджак, лежавший на лавочке, и пошел за ней.

– Молодец! – сказала Рахима.

– Спасибо, Рахима за одобрение, – ответил ей Марат.

– Все же где научился играть в футбол? – переспросила Рахима, не веря ему.

– Я правду сказал.

Они начали встречаться. Марат познакомился с ее родителями и братом. Брат был смуглый с черно-смоляным волосом, который всегда беспорядочно торчал во все стороны. Рубашки он носил нараспашку, показывая бурную растительность на груди. Марат удивлялся такой разнице. Рахима повествовала ему:

– Мама у меня в молодости была очень красивой. Парни проходу не давали. Она почему-то не любила рыжих парней и говорила, что никогда не выйдет замуж за рыжего. Отец, когда влюбился в нее, всегда потыкал ей и естественно говорил, что тоже не любит рыжих парней. После свадьбы у них родился Жанат. Отец вздохнул, он был похож на материну породу. Когда родилась я, мать в роддоме меня не показывала отцу, боялась, чтобы не подумал, что она ему изменила. Принесли меня домой, и отец меня увидел…, мать ждала грозу! Но он засмеялся и раскрылся ей, что до семи лет он был такой же. Потом незаметно потемнел. Они все ждали, когда я потемнею. Но я вот какая, я в свою бабушку.

Прошел год и Марат ушел в армию. Рахима на его письма не отвечала. Когда он демобилизовался, Рахима встречалась с другим парнем, на Марата смотрела высокомерно. Она превратилась в красивую женщину. Обрезала косы и перекрасила их в темный цвет. Зная достоинства своей фигуры, носила облегающую одежду. Она была индивидуумом. А теперь она махала ему рукой. Когда он подошел, она лучезарно улыбнулась и сказала:

– Марат у меня сегодня день рождения. Я приглашаю тебя!

– Я, пожалуй, сегодня не смогу. У меня дела.

– Марат, дела подождут. Идем! – просила Рахима.

У Рахимы оказалось много гостей. Некоторых из них Марат знал. Они встретили его дружески, и Марат как бы растворился среди них. Было много юмора, игр, песен. Разошлись к утру.

На следующий день работа не клеилась. У Марата валилось все с рук. Движения были медленные. Он не мог стоять у станка, его мутило. Марат оставил станок и слонялся по цеху. В мыслях было: «Быстрее домой и в постель».

Когда он поднялся на второй этаж своего дома, там стояла Рахима.

– Зайдем ко мне, – нежно сказала она.

– О, нет, я домой!

Рахима подошла к нему, взяла его под руку и завела к себе. Там было несколько пар. Домой Марат попал в три часа ночи.

20.

В субботний день Марат решил отоспаться.

– Марат, вставай, пришла Рахима, – сквозь сон услышал он голос матери.

Марат замахал руками.

Меня нет, я ушел, я…

– Марат, вставай и объясняйся сам, – недовольно произнесла мать.

Рахима ждала его в гостиной. Она была одета в спортивную форму. «Ба, я же обещал выступить за команду института» – вспомнил Марат.

Солнце было уже высоко, неуловимо пахло весной. На снег было больно смотреть, он искрился на солнце. Мягкий морозец слегка пощипывал щеки. День обещал быть хорошим. Людей было много, казалось, что на соревнование собралась вся молодежь города. Где-то кричали в рупор, созывая команды. Все это создавало празднично – спортивную обстановку. Лыжня казалась бесконечной, Марата мучило сомнение, придет ли он одним из первых, давненько не ходил на лыжах. Он знал, что все команды институтов любительские, но был почти уверен, что в каждой команде имеются такие как он «подставные спортсмены». Армия – школа суровая, а там он был первый, но расслабляться не следует, борьба обещала быть достойной.

Марат незаметно заполнил сердце Нади. Она с трепетом ждала его. Ей казалось, что он так же считает минутки, чтобы встретиться с ней. А тут еще в субботу придумали соревнование. Если не пойти, мать вызовут в школу и тогда начнется, да и «двойку» не хотелось получать. Придется идти. Надя десять раз напоминала матери, если придет Марат, что ему сказать.

На финиш Надя пришла в первой десятке. Она стояла, дожидаясь остальных со своей команды, когда увидела Марата. Она подошла сзади и почти дотронулась до его «ветровки», когда к нему подскочила девушка, обняла его и поцеловала в губы. Обнявшись, они пошли в сторону городского парка.

Наде со страшной силой захотелось догнать его и спросить, почему он с ней так поступает, но она не могла сдвинуться с места. Как добралась домой, Надя не помнила. Она как сноп свалилась на кровать. Ревность, обида давили ее. Она лежала, глядя в потолок и, не двигалась.

Мария Адольфовна зашла в комнату Нади, увидев ее на постели одетой, присела на край кровати и тихо спросила:

– Почему ты одетая лежишь на постели?

Надя не отвечала.

– Пошли кушать, я вкусненькое приготовила.

Надя даже не повела бровью.

– Страдаешь? – спросила Мария Адольфовна, вздохнула. – Это твои первые страдания. Они пройдут как сон. Марат неплохой парень, но он старше тебя, ему уже около двадцати двух лет, жениться пора, а ты зеленая.

«Никто меня не может понять! Мне мир недорог.… Умереть хочется, а она говорит, что все пройдет…» – думала Надя. И так ей стало жалко себя, что она заплакала.

21.

Марат был в приподнятом настроении. Он завоевал институту кубок. Рахима ликовала. Поэтому поводу решили устроить в общежитии института так называемый пир. Уже изрядно выпили, когда Марат заметил, что Рахима куда-то исчезла. Он пошел ее искать. В коридоре было темно, и он шел медленно. Не доходя холла, услышал мужской приглушенный голос:

– Соревнование прошло, зачем тебе этот колхозник? Рахима, он тебе нравится?

Марат не стал дальше слушать. Он тут же вышел на улицу. Марат понял, что им нужен был ни он, а кубок. «Как ловко она меня провела. У нее заранее был готов план…. „Колхозник“! Я для нее всегда буду „Колхозником“».

Марат никуда не ходил, вечерами запирался в своей комнате, включая на всю громкость музыку. На заводе у него тоже не ладилось. Станок, на котором он работал, больше находился на ремонте, чем в эксплуатации. У него были постоянные споры с мастером. Сегодня Марат опять смог проработать на станке только до обеда. Он искал мастера, когда его встретил комсорг первичной комсомольской организации и сообщил, что сегодня комсомольское собрание.

На собрании не было и половина комсомольцев, состоящих на учете в заводской первичной организации. Собрание все же решили провести.

Комсорг прочитал доклад, где говорилось, что партийным и комсомольским организациям поручено активизировать организацию и политическую работу по обеспечению безусловного и своевременного выполнения установленных заданий по наиболее полному оснащению современной надежной техникой. О дальнейшем росте производственных мощностей машиностроения, совершенствованию организации труда. Закончил тем, что на заводе ни одна спортивная секция не работает.

Продолжить чтение