Второй шанс прожить идеальную жизнь. Том 2. Конец повседневной жизни

© Маргулан Мынбол, 2025

ISBN 978-5-0067-6199-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Пролог: №7

Часть 0

Где… я?

Почему всё вокруг так… ярко?

Слепящий свет сковал мой взор, подобно молнии, навсегда запечатлевающей свой след в памяти. Я чувствовал, как он прожигает сетчатку, превращая попытки разглядеть окружающее в болезненную борьбу. Свет, пульсируя, обрушивался на меня, отбрасывая резкие блики, но постепенно тускнел, словно выдыхался, давая возможность очертаниям проявиться в густой пелене.

Передо мной медленно проступило пространство.

Что это? Детская площадка?

Пейзаж обрел четкость, и мои предположения подтвердились. Но это была не обычная игровая зона, а нечто странное, почти сюрреалистичное. Мир лишился привычной палитры. Все вокруг, включая землю, постройки и даже небо, окрасилось в монохром – будто передо мной ожили кадры старой киноленты. И всё же, несмотря на общее господство ахроматической гаммы, что-то выделялось.

Посреди этой площадки, словно выпав из контекста, играли дети. Их поведение казалось обыденным, но вот визуальная составляющая ломала логику восприятия. Среди них была группа, облаченная в одежду, обладавшую цветом – настоящим, насыщенным, как будто вырезанным из другой реальности. Таких детей оказалось пятеро. Остальные же – десятки неправильных, как я их мысленно окрестил, были полностью обезличены однотонностью, каждая черта их облика становилась безликой, расплывчатой.

Правильные дети выделялись не только цветами. Они, казалось, обладали осознанием себя, чего-то большего. Группируясь, они оживленно обсуждали что-то, хотя звуки их голосов так и не достигли меня. Словно некий звуковой барьер стоял между мной и этим местом.

Проверяя себя, я попытался заговорить, но горло словно наполнилось вязким, невидимым цементом. Вскоре я осознал, что моё тело парализовано. Тонкие, почти невесомые, но безжалостно сильные узы сковывали конечности, не позволяя ни двигаться, ни даже почувствовать напряжение мышц. Оставалась лишь способность наблюдать.

Место, где я оказался, производило впечатление гипертрофированного рая для детей. Протяженность площадки поражала масштабами: длинные горки и качели тянулись на десятки метров. В центре возвышался деревянный замок, украшенный мелкими деталями, от которых веяло антикварной эстетикой. Неподалеку громоздилось колоссальное дерево – гигант высотой не менее пятидесяти метров. В его густой кроне скрывался дом, словно выросший из древесной плоти, а к земле спускался трос, придавая всему ещё большую атмосферу сказочности.

Здесь нашлось место всему: от замысловатых лабиринтов до традиционных песочниц и каруселей. Всё выглядело так, будто проектировалось не архитекторами, а мечтами тысяч детей. Однако этот роскошный антураж не избавлял от ощущения чуждости происходящего.

Пока я пытался осознать, что за зрелище развернулось передо мной, группа правильных детей перестала вести беседу. Они выстроились в ряд, и один из них, явно выделявшийся среди остальных осанкой и уверенностью, шагнул вперёд. Его цель была ясна: он направился к неправильным детям.

Те, словно почувствовав приближение чего-то неизбежного, тоже собрались в небольшой круг и обменялись жестами. Примечательно, что один из жестов представлял собой лёгкий удар кулаками. После этого ритуала неправильные дети бросились врассыпную, рассеявшись по площадке, как опавшие листья под порывом ветра. Кто-то забрался на дерево, другие укрылись в замке, третьи исчезли в лабиринтах. В итоге правильные дети остались в одиночестве.

Прошло несколько минут. Молчание становилось почти осязаемым, пока тот, кто выступал инициатором, не поднял руку вверх – это стало сигналом. Разделившись, правильные дети начали методичный поиск. Четверо из них ринулись в разные направления, словно предвкушая охоту. Однако последний, пятый, остался на месте, стоя так неподвижно, что казалось, он превратился в статую.

Почему он остался? – этот вопрос зудел в моём сознании, но ответа не находилось.

Мир, в котором я оказался, был наполнен символами и намёками, но лишён объяснений.

Игра, которая до этого представляла собой смесь догонялок с элементами пряток, приняла неожиданно драматический оборот. Всё началось с того, что один из игроков, принадлежащий к категории так называемых правильных, обнаружил участника из неправильных и, вместо того чтобы просто обозначить факт обнаружения, ударил его. Этот инцидент стал катализатором конфликта, углубившего противостояние между двумя группами.

Точный повод для спора остался скрыт за завесой детских эмоций и недомолвок. Возможно, у каждой стороны была своя субъективная истина, подкреплённая доводами, которые казались им непоколебимо весомыми. С другой стороны, вероятна гипотеза, что одна из групп, руководствуясь импульсивным желанием найти виновного, уличила противника в нарушении правил. Дети нередко обижаются, если их замечают первыми во время игры в прятки, особенно когда конфликт охватывает столь масштабную аудиторию.

Удар, нанесённый правильным ребёнком, оказался не просто физическим актом, но и источником морального унижения. Упавший мальчик с зажатой рукой щекой остался сидеть на земле. Его глаза, в которых отразилась гамма чувств – обида, боль и удивление, – излучали тусклый свет, выдавая скрываемую борьбу со слезами. Его вздрагивающие плечи, хоть и не озвучивали его горе, ясно доносили его внутреннее состояние до наблюдателей.

Тревожный эпизод не остался незамеченным. Вокруг начался спонтанный сбор зевак. Один из неправильных подошёл к правильному обидчику и решительно его оттолкнул, защищая своего товарища. Это действие мгновенно подняло температуру происходящего: детская толпа расщепилась на два противостоящих лагеря. Правильные, численно уступавшие неправильным, всё же держались сплочённо, проявляя дух корпоративной солидарности, порой доходящий до агрессии.

Посреди шума и смуты выделился один из правильных. Девочка с твёрдым и решительным взглядом встала между группами. С поднятой головой, слегка перекрикивая разъярённых спорщиков, она властным голосом призвала к миру. Возможно, она сказала: Хватит! Прекратите это безумие! или нечто подобное. Моё скромное умение читать по губам не позволяет утверждать точно, но смысл её слов был более чем очевиден.

Её решительность на мгновение охладила страсти. Дети в недоумении замерли, словно неожиданно увидев в происходящем что-то невообразимо глупое. Но внезапно всё изменилось: мальчик, инициировавший раздор, бесцеремонно подошёл к девочке и с размаху дал ей пощёчину. Это был поступок не столько осмысленный, сколько продиктованный эмоциональным импульсом – жест необузданного негодования и уязвлённой гордости.

От удара девочка пошатнулась и рухнула на колени. Её глаза наполнились влагой, но железная воля не позволила слезам скатиться по щекам. Этот жест силы вызвал молниеносную реакцию. Ребята из неправильных, ещё недавно вовлечённые в разногласия, сразу пришли ей на помощь. В их сознании резко произошёл смещение приоритетов: прежние ссоры утратили всякое значение.

Главным виновником хаоса, как водится, оказался тот, чьи действия породили эскалацию конфликта. Только он мог бы дать объяснение своему поведению. Но поймёт ли он сам корень своих мотивов? Или разгадка его поступков навсегда останется тайной, скрытой в лабиринтах детской психологии?

На игровой площадке разыгрывалось невольное представление, больше похожее на социальную драму, где роли и мотивы участников обретали мрачный оттенок человеческой природы. В группе из восьми детей пятеро объединились против одного, в то время как трое других изо всех сил пытались защитить и оказать поддержку девочке, только что пережившей унизительный удар пощёчину.

Трое «правильных» детей, которые остались в стороне, холодно и, как показалось, совершенно безучастно взирали на происходящее. Их взгляды не выдавали ни тревоги, ни сочувствия, что наталкивало на мысль о своеобразной морали, оправдывающей бездействие. Возможно, они подспудно считали его заслужившим расплаты, ставя мнимую справедливость выше человеческого участия. Такая апатия порой сродни философской позиции стоического равнодушия, лишь искажённого детским восприятием.

Главный виновник возникшего хаоса, теперь преследуемый толпой неправильных, метался по обширной площадке, обессиленный попытками ускользнуть от своих преследователей. Казалось, пространство этой площадки, столь знакомое каждому ребёнку, вдруг приобрело новые измерения – неизбывность и беспощадность. Но беглецу, лишённому запаса сил, был уготован финал: он рухнул, не выдержав натиска.

Те, кто вёл погоню, тоже были на пределе физических возможностей. Но осталась малая горстка, что направила свои усилия на помощь девочке, чей недавний удар в корне изменил расстановку сил. Эти неправильные дети проявили неожиданную заботливость, в то время как другие, достигнув своей цели, нанесли ещё один удар теперь уже по поверженному лидеру.

И что удивительно – он не заплакал. Его выдержка напоминала упрямство камня под шквалом бури. Более того, он даже нашёл в себе силы дать отпор, но силы эти оказались исчерпанными – он вновь упал. Все его усилия, направленные на защиту своего достоинства, разбивались о предельность человеческого ресурса. Как бы ни хотел он выстоять, возраст и физическая природа – восемь или девять лет – были неумолимы.

Когда нападающие отошли от измученного мальчика, к нему подошла девочка, ставшая причиной столь драматичных событий. Она склонилась над его упавшей фигурой и позволила себе тихий, почти неуловимый смех – звук, отдающийся звоном внутреннего торжества. Её взгляд был наполнен лёгкой, но осязаемой триумфальной насмешкой.

На другом конце противостояния трое правильных детей предприняли вялую попытку защитить свои позиции, но численное превосходство противников, подкреплённое их новым лидером в лице девочки, делало любое сопротивление тщетным. Они казались раздавленными ситуацией, обречёнными на поражение в этом импровизированном социологическом эксперименте.

Неожиданно девочка обратилась к неправильным, благодарственно кивнула и холодно усмехнулась. Эти дети, более интуитивные, чем казалось, с молчаливым согласием признали её новым лидером. Вопрос почему оставался витающим в воздухе, отягощённым множеством непроизнесённых догадок.

Возможно, весь этот хаос изначально был не хаосом, а аккуратно спланированной операцией. Махинация, мастерски использующая концепцию провокации и управления кризисом. Девочка, предвидя реакцию детей, словно играла на клавишах их импульсов, разжигая антагонизм и разобщённость между группами. Она знала, что эмоциональная турбулентность выведет детей из равновесия, и воспользовалась этим как рычагом для достижения собственной цели.

Возможно, она понимала, что конфронтация не приведёт к простому равновесию, а сама станет поводом для окончательного пересмотра ролей. И она не ошиблась. Стоило ей сделать шаг вперёд, как неправильные, мотивированные её якобы благородным жестом, инстинктивно приняли её лидерство. Метафора, пожалуй, сродни «равновесию Нэша»1 в теории игр: её действия оптимизировали ситуацию в её пользу, вынудив других игроков подчиниться.

И вот теперь прежняя сила правильных исчерпана, их фронт разрушен, а девочка, шагнувшая за пределы манипулятора, оказывается на вершине импровизированной иерархии. Такой ли цели она добивалась с самого начала? Или её план, как и сама история, подвергся адаптивной коррекции? Ответ на этот вопрос остаётся неясным, погружая происходящее в область гипотетического анализа.

Невероятно. Как могла одна девочка сплести столь сложную интригу? Её внешняя мягкость – обманчивое прикрытие, за которым скрывался расчетливый стратег, сродни демонологии человеческой природы.

Ключом к её успеху стало мастерство психолингвистической манипуляции: используя слабости неправильных детей – их природную внушаемость и потребность в принятии, – она сумела проявить одновременно псевдосочувствие и артистическую демонстрацию уязвимости. Лишь несколько умело выпущенных слёз, и дети, вдохновлённые ее кажущейся искренностью, приняли её в свои ряды, причислив к «своим».

С начала конфликта правильные дети превосходили оппонентов как физически, так и морально. Они отличались повышенной выносливостью, интуитивным чувством справедливости и индивидуальными навыками, которые могли бы склонить чашу весов в их пользу. Но этого было недостаточно. Несмотря на количественное превосходство неправильных, именно умственные и социальные манёвры девочки превратили ситуацию в этюд асимметричной коммуникации.

Её способности изящно примирять антагонистов через хитрость и интуитивное предвидение напоминали стратегические действия мастеров переговоров. Будучи по возрасту всего лишь восьмилетним ребёнком, её интеллект сочетал аналитическую прозорливость и прагматичную адаптивность, свойственную взрослым. Неужели её гений возник исключительно на фоне ситуативного напряжения? Или, возможно, она была рождена с умом, напоминающим феномен савантизма2, при котором определённые области когнитивной деятельности развиты на уровне гениальности?

Она мастерски применила свои таланты для достижения главной цели – абсолютного доминирования. Вместо силы она противопоставила тонкие социальные механизмы: корректную трактовку когнитивных искажений в сознании детей, минимизацию когнитивного диссонанса и активную эксплуатацию реципрокности (механизма социальной взаимности).

Но её манёвры показали двойственную природу интеллекта: таинство гения и опасность высокомерного манипулятора. Хотя девочка и выстроила стратегию искусного лидерства, соблазн великодержавной эгоцентричности заставил её переоценить своё превосходство. Это был утончённый пример искажения, известного в социальной психологии как эффект Даннинга—Крюгера.3

Принимая её за «богиню» арены, неправильные дети поклонялись ей без оглядки. В их глазах она воплощала авторитет, которого они не могли достичь ни сами, ни через других. Подобно монарху в детском королевстве, она стала объектом слепого следования, её слова воспринимались как аксиомы.

Девочка виртуозно управляла своим миниатюрным обществом, подобно лидерам древних полисов, задававшим рамки допустимого. Но было ли это благородство? Или же это было искусство манипуляции ради манипуляции, отражающее дерзкую игру в обман? Как и в мире взрослых, детям часто свойственно поддаваться влиянию более развитого разума, без осознания долгосрочных последствий.

Тогда, казалось, ничто не могло поколебать её власть. Но с правильными детьми всё оказалось сложнее. Они противостояли её указам с упрямством, характерным для тех, кто руководствуется личной моральной осью. Их когнитивные способности превосходили уровень сверстников, и, хотя хитрость девочки заставляла их временами подчиняться, они сохраняли внутреннее сопротивление.

В решающий момент конфликта, в который были вовлечены двое мальчиков и две девочки, главный нарушитель – тот самый мальчишка, оказавшийся жертвой избиения, – был серьёзно травмирован. В итоге, остальным детям ничего не оставалось, кроме как смиренно склониться под напором хитрости, подкреплённой численным превосходством неправильных.

Однако вскоре ситуация приобрела новые, неожиданные очертания. Несколько детей – заговорщиков – начали сговариваться против своей самопровозглашённой «королевы». Их действия напоминали контринтригу: своего рода заговор при дворе, где позиции подчинённых пересматриваются, а лидер оказывается в уязвимом положении.

И хотя итог их действий скрыт туманом детской тактики, очевидно, что эта история – напоминание о нестабильности любой системы, основанной на манипуляции. Такие, как она, либо рушатся под собственным весом, либо переосмысляют свою роль в системе, где каждый шаг проверяется балансом сил.

После свержения лидера, тех, кого она называла своими войсками – неправильных детей, отчаянно отвергнутых этим миром, – внезапно охватило необузданное буйство. Она была первой, кто предложил им руку помощи, единственной, кто помог выстроить диалог в хаосе их противоречий. Но они ошиблись, приняв иллюзию за истину.

Несмотря на численное превосходство неправильных, вероятность их победы в физическом противостоянии оставалась незначительной. Однако в интеллектуальной дуэли их противники, правильные дети, обладали безусловным доминированием – стратегическим арсеналом, способным повернуть исход любой битвы.

Для увеличения шансов на успех правильные решили разделиться на группы, равномерно распределяя силы. Каждый из них, не более чем десятилетний ребёнок, должен был противостоять двоим из неправильных, заманивая их на свою территорию. Кто-то выбрал стратегически расположенный замок, кто-то скрывался среди закоулков горок, а кто-то запечатлел свою волю в кроне дерева.

В этой игре почти не осталось участников: две девочки и два мальчика, но они ставили на интеллектуальные капканы, а не на грубую силу. Хитроумные ловушки, простые по конструкции, но искусно применённые, сослужили им добрую службу. Даже те, кто воспринимались как виновники всего хаоса, становились частью этой шахматной доски, руководимой кем-то извне.

Спустя непродолжительное ожидание четверо триумфаторов вышли из своих засад с блистающими от гордости лицами, доказав, что их победа не просто была случайностью. Их умственные способности, мастерство стратегического мышления и приверженность цели завораживали.

Я наблюдал за их действиями всё это время, но так и не смог понять, какова моя роль в происходящем. Где я нахожусь? Кто я? Эти вопросы пронизывали меня, словно эхолокация сканировала пространство разума.

Я лишён воспоминаний – всё, что осталось, это мозаика отрывочных мыслей. Сущность моя, казалось, эфемерна, лишённая материального воплощения. Я – пульсирующий поток идей, поглощённый экзистенциальным анализом, витающий в просторах собственной абстракции.

Кто я?

Блуждая в лабиринтах самопознания, я осознал кризис идентичности: непрекращающееся сомнение в своём «я». Возможно, я не более чем мыслеобраз, который обманул сам себя, приняв иллюзию за реальность. Но мысль имеет удивительное свойство – формировать самостоятельную личность. Личность, неспособную выйти за пределы собственного восприятия, чтобы понять или объяснить нечто большее.

Как и в грандиозной пьесе, каждый становится свидетелем некой эпопеи, неподвластной его влиянию. Но, являясь простым зрителем, мы учимся извлекать уроки из чужих побед и ошибок, переосмысливая увиденное.

Кто я? Что я получил из этой вселенской игры?

Ответ ускользает. Но быть зрителем – значит также анализировать, находить глубинные взаимосвязи, видеть тайные смыслы, сокрытые в поступках.

Тут меня отрывает внезапное изменение в атмосфере: детская площадка, с её кипучей энергией, замирает. Дети исчезли, словно растворились в утреннем тумане.

На их месте появились другие – новые. Они были совсем детьми, которых привели молчаливые взрослые, исчезнувшие столь же таинственно, как и предыдущие герои этой сцены. Игра возобновилась, но на этот раз участники демонстрировали нечто необъяснимое.

У каждого появилось своеобразное свечение: один лучился жёлтым светом, другой алел, третий был окутан фиолетовым сиянием, четвёртый – серебристым, последний же, угольно-чёрным, создавая перфектную антитезу своим спутникам. Эти световые импульсы казались диссонансными, пока в один момент не слились в некое голографическое гармоническое целое, образовав аккорд из пульсирующей энергии.

Внезапная вспышка света окутала меня непроницаемым коконом. Я стоял обездвиженный, лишённый ориентиров. Когда всё стихло, и мой взор вновь начал различать очертания, детской площадки уже не существовало. Всё вокруг покрывала только тишина и следы ушедших эмоций.

Теперь остались лишь воспоминания и осознание того, как много в мире остаётся сокрытым от даже самого зоркого наблюдателя.

Что это? Силуэт?.. Человека? – задал я себе вопрос, в котором отчётливо читались тревога и некий первобытный трепет.

Передо мной возникло существо, обладавшее антропоморфными контурами, но лишённое лица, деталей телесного образа или какой-либо уникальной конкретизации. Это было нечто эфемерное, словно сама сущность тени, обрамлённая пустотой. Впрочем, необъяснимый магнетизм притягивал меня к этому силуэту. Казалось, это была недостающая часть моего я, способная восполнить пустоту моего существования, вернуть утраченный гештальт.

Существо протянуло мне нечто, напоминающее руку – лишь грубый намёк, подобие этого органа. Оно не произнесло ни слова, но движение было резким, почти приказывающим, как будто существо желало, чтобы я встал, покинул свой нематериальный покой.

Но как я мог это сделать? Я был лишь мыслью, оторванной от какого бы то ни было вещественного измерения. Я – парящий в пространстве психического сигнала кластер. Как я могу обрести способность двигаться? Как мне покинуть эту ментальную тюрьму?

Существо продолжало стоять, непоколебимо держа свою руку передо мной. Когда я подумал, что его терпение на исходе и оно исчезнет, будто пылинка на солнечном луче, тишину прорезал голос. Этот голос был многослойным, он эхом дробился на спектр частот, подобно диссонансным гармоникам звукового синтезатора:

– Ты не обретёшь подлинной свободы, пока не освободишь своё исконное я от контекста, навязанного тобой другими. Лишь очистившись от оков чужих концептов, ты сможешь уверенно подняться и сделать первый шаг к судьбе, уготованной тебе природой.

Слова существа, полные величия и загадки, отозвались внутри меня гулким резонансом, как струна, подхваченная неведомой энергией. Но их смысл оказался столь же ускользающим, как ледяная капля, что мгновенно тает на ладони.

В этот миг неуловимый порыв воздуха, похожий на фантомный, пронзил меня, пронёсшись подобно полю иррациональной воронки. Я ощутил смутное движение, но ничего не видел вокруг, кроме бездны пустоты. А затем и силуэт исчез, словно рассеявшись в небытии, оставляя меня в удушающем одиночестве.

Одиночество… Как давно это понятие поселилось в моём существе? Оно звучало для меня не просто как концепция; это был фундамент, резонирующий на уровне каждой клеточной частицы моего бытия. Этот резонанс заполнял не гневом, но мощной энтропией ощущений, больше всего напоминающей какую-то скрытую форму меланхолии.

Смутные проблески прозрения внезапно коснулись моего сознания, но не открылись в своей полной ослепительности. Это было подобно недоступному гиперобъекту – чему-то огромному, необъятному, что невозможно обойти разумом. Я чувствовал лишь тени знаний, контур которых исчезал, едва стоило попытаться ухватить суть.

Эти мысли оставляли меня в раздрае: вспышки догадок ослепляли, но вместо света оставляли за собой густую, вязкую темноту – бездну незнания. Было ощущение, что они проникают сквозь меня, словно сверхновая вспышка пронзает космос, озаряя вселенную лишь на мгновение.

И вдруг – словно ток прошёл сквозь мою суть, – я произнёс слова, которых сам от себя не ожидал:

– Я… номер семь.

Эти два слова, вырвавшиеся из меня, словно архетипический зов из глубин коллективного бессознательного, запечатлелись в каждой частице моего осознания. Они стали частью моего личного когнитивного простора, основой нового фундамента восприятия. Я не знал, что это значит. Но знал одно: смысл где-то здесь, рядом, на расстоянии неуловимой искры.

Глава 1. Пустоцвет

Часть 0

Я слышал странный, но мучительно знакомый голос. Этот тембр, проникая глубоко в сознание, пробуждал в душе нечто первобытное и болезненное. Казалось, он был соткан из печали, что расплывалась в воздухе едва уловимыми волнами. Этот голос был таким душераздирающим, что я невольно ощущал желание подойти ближе и заключить в объятия того, кто так надрывно, так истово и скорбно рыдал.

Помимо голоса, отчётливо прорывались всхлипы, словно разбиваясь о мои барабанные перепонки. Они звучали так звонко и пронзительно, будто сами слёзы стекали вдоль моего сознания.

– …прошу… – Словно эхо, голос обрывался в полутишине. – …не умирай снова…

Снова? – Мелькнула мысль. – Не умирай? А я разве умирал?

Моя память была окружена зыбкой пеленой, тягучей, как густой туман. Стоило сделать попытку прикоснуться к воспоминаниям, как эта невидимая завеса вызывала едва уловимое, но мучительное ощущение утраты. Казалось, вот-вот – и я утону в этих зыбких образах, захлебнусь и больше никогда не смогу подняться на поверхность сознания. Я едва улавливал собственные мысли. Должен ли я их слышать?

Я не знаю.

– …этого… не… должно… было… быть…

Голоса звучали у меня в голове прерывисто, теряясь в хаосе ощущений. Один из них принадлежал молодой девушке. Нечто в её интонации и в манере речи подсознательно говорило мне, что она красива и обладает внутренней утончённостью, граничащей с совершенством.

Но почему она так отчаянно плачет? Слёзы, как я смутно помнил, никогда не украшали женщин, особенно тех, кто погружается в горечь отчаяния слишком часто и слишком глубоко.

Я пытался что-то вспомнить, но каждый раз чувствовал, будто мой разум разбивается о невидимую барьерную стену. Это препятствие мешало мне проникнуть глубже, понять то, что могло бы осветить мрак моей амнезии.

И всё же, в этом мрачном хаосе кромешной безысходности мерцало чувство – нечто древнее, словно записанное в генной памяти. Всё, что сейчас происходило, казалось смутно знакомым. Это чувство дежавю было почти болезненным в своей навязчивости.

И вдруг, звуки, доносившиеся сквозь пелену, сменились новым голосом. Он был знакомым, но на этот раз интонации были грубее и хриплее. И всё же они заключали в себе нечто близкое, тёплое и необычайно значимое.

Это… Лаура?

Имя всплыло из глубин моего сознания, словно спасательный круг в бушующем море.

Я… знаю её. Да, Лаура – это имя сродни лучу света, который теплом озаряет что-то сокровенное в глубине моей души. Я чувствую её близость, интуитивно знаю, что она мне дорога – неизмеримо и бесконечно.

– Кевин… – произнесённое шёпотом имя словно хрупкое стекло прокатилось по безмолвию.

Кевин.

Так это я?

Кевин Мэнсон…

Лаура…

И я.

Но кто же я на самом деле?

Часть 1

Мои веки дрогнули и, наконец, приоткрылись. Взор натолкнулся на до боли знакомый мне потолок. Этот белесый, едва потрескавшийся свод, к которому каждое утро прикованы мои первые осознанные взгляды после пробуждения.

Это была моя комната.

– Как… – Голос сорвался с моих иссушенных, потрескавшихся губ, едва успев выкрикнуть вопрос, который так и остался недосказанным.

Я попытался приподняться, заставить своё тело сбросить липкое, будто пропитанное странным страхом одеяло. Однако любая попытка обрела трагическую тщету. Каждая мышца, каждая связка отказывались повиноваться воле.

Моё тело, некогда подвижное и исполненное жизненной силы, казалось, стало дряблым, а, быть может, полностью инертным. Это была неподвластная мне оболочка. Обессиленная, лишённая своего функционала биологическая система, существующая отдельно от моего разума.

Единственным, что мне удавалось, было слегка пошевелить большим пальцем на руке. Это движение, столь элементарное для здорового человека, сейчас представлялось сродни подвигу. Остальные части тела оставались неподвижными, неподконтрольными. Меня охватила парализация – полный абсолютизм беспомощности.

Что со мной? – Пронеслось в голове, как сигнал тревоги. Мой разум рождал череду чёрных, фатальных мыслей, которые крутились, будто зловещие фигуры карусели.

Страх стать таким навечно проник в самую глубь моего сознания. Мой рассудок поглотила бездушная паника, пробуждая в организме парадоксальный физиологический отклик: кожа покрылась липким холодным потом, в котором смешались отчаяние и первобытный ужас.

Я не мог позвать на помощь, ибо голос оставил меня. Казалось, мои голосовые связки выгорели дотла, став пустыми, высушенными жилками. Я не мог ни кричать, ни стонать.

Инстинкт самосохранения, казалось, взял верх над моими аналитическими процессами. Мои действия стали хаотичными: тело дёргалось на постели, совершая хаотичные рывки из стороны в сторону. Я не понимал, зачем и как это происходит. Фактор страха вытеснил рациональность, повергнув меня в состояние неподконтрольного содрогания.

Наконец, беспорядочные движения привели к тому, что я перевалился через край кровати. С глухим грохотом моё беспомощное тело рухнуло на пол. Голова болезненно ударилась об паркет, следом последовали локоть и плечо, но я не почувствовал ни малейшей боли. Мой паралич превратил тело в объект, лишённый сенсорного отклика.

Из пересохшего горла вырывались лишь глухие хрипы – как у старого, обессиленного паровоза. Рот судорожно хватал воздух, легкие старательно вбирали кислород, но сами движения казались неестественными. Моё размытое, отчаянное зрение было приковано к двери.

Помогите… Где все? Лаура… помоги!

Эти мысли стремительно пронеслись, словно крик души, и вдруг за дверью послышались едва различимые шаги. Кто-то шёл в мою сторону.

Дверь медленно открылась, впуская тусклый свет, очерчивающий силуэт девушки. Это была она. Лаура. Её фигура показалась мне одновременно знакомой и чужой.

Она увидела меня. Её лицо побледнело, словно в него ударила волна холода.

– О боже… что ты делаешь, Кевин? – Голос её был пронизан тревогой и нежностью, смесью сострадания и ужаса.

Подбежав ко мне, она, напрягаясь всем телом, подняла меня с пола. Её руки, сильные, но дрожащие от сдерживаемых эмоций, аккуратно сжали моё измождённое тело.

Её глаза, обычно сверкающие, словно кристаллы, сейчас потемнели, затянулись пеленой тоски. Лицо было изможденным, со следами бессонных ночей. Тусклые волосы выбивались небрежными прядями, а губы, такие же сухие, как у меня, выглядели потрескавшимися и уставшими.

Я видел, как она едва сдерживает рыдания. Сжав меня крепче, Лаура закрыла глаза, обретя выражение, сродни тому, что называют женской гримасой скорби.

– Прости… – произнесла она едва слышно, словно голос её предал.

Она мягко уложила меня обратно на кровать, словно бесценный, но хрупкий фарфор. Затем взглянула мне в глаза. В них читалось что-то огромное – одновременно жгучее раскаяние и непреодолимая боль.

Не произнеся больше ни слова, Лаура закрыла дверь за собой, оставив меня в кромешной тишине.

Я снова остался наедине с собой. Но теперь я знал: в этом доме, в этом мире я не один. Есть кто-то, кто будет меня охранять, даже в самой крайней точке отчаяния.

Мои веки невольно сомкнулись. Поток непрерывных мыслей обрушился на меня, словно водоворот. Под его тяжестью я быстро погрузился в сон.

Время теряло смысл. Сколько дней или ночей прошло – я не знал.

Часть 2

Одинокая повозка безмолвно застыла на запылённой дороге. Точнее, следы её прежней стоянки выдавали недавний рывок, закончившийся нелепо: повозка откатилась к краю дороги, увязла в кустарнике и грубо столкнулась с могучим стволом дерева.

Внутри царила пустота, лишь в полутьме лежал парень. Его поза была странной: неподвижное тело с полуприкрытыми глазами казалось мёртвым, но жизнь ещё тлела. Его губы приоткрылись, будто он пытался сказать что-то незавершённое, одна рука покоилась на лбу, другая безвольно свешивалась наружу, скользнув вдоль изношенных досок повозки.

Одежда была измята и покрыта плотной коркой пыли и грязи, пепельные волосы путались на голове беспорядочными завитками.

На улице царило неукротимое лето: солнце щедро дарило тепло, нежно касалось земли и безвольного тела Ютаки, медленно возвращая его к осознанию.

Тишина висела неподвижным покровом, пока его глаза не вздрогнули и не приоткрылись. Взор блуждал в нерешительности, всё вокруг зыбилось и скручивалось в зыбкие образы. Слёзы щипали покрасневшие глаза, просачиваясь горячими нитями вдоль утомлённой кожи.

Единственное, что тревожило его сознание:

– Где я?

Попытка подняться оказалась пыткой: тело сопротивлялось, дряблые мышцы не слушались, а суставы отзывались ноющей болью. Оказавшись на шатких ногах, он осмотрелся вокруг. Пространство было обманчивым – то ли помещение, то ли открытая территория, наводнённая солнечными лучами. Его взгляд наткнулся на выход, залитый светом, словно зовущий к истине.

С усилием ступая, он выбрался наружу, ноги утонули в мягкой, шершавой траве. Природа раскинулась вокруг: свежесть листвы, испещрённая солнечными пятнами, заполнила всё поле зрения.

Ютака повернулся к источнику своей одурманенной тревоги и, только сейчас разглядев повозку, недоуменно повторил:

– Повозка? – Его голос звучал хрипло, пропитанный усталостью. – Что я тут делаю?

Он глубже погрузился в своё сознание, судорожно перелистывая тёмные страницы памяти. Однако перед ним была лишь непроглядная пустота, как ненаписанная книга.

Словно подернутый дымкой беспамятства, его разум тщетно искал ответы. Тайна затягивала его всё сильнее, превращая каждую мысль в клубок тугого узла, где не было ни начала, ни конца.

Глаза Ютаки привлекло не только зрелище разбитой повозки, впечатавшейся в ствол могучего дуба. Его внимание вскоре привлекли алые следы крови, разбросанные по траве и влажным листьям. Поворачивая голову по следу, он столкнулся с невообразимым ужасом: тело старика, грубо пригвождённое к дереву, казалось вырванным из самого мрака. Остриё стрелы торчало прямо из его черепа, оставляя гротескное зрелище, едва прикрытое густыми кронами леса.

Сцена вызвала приступ отвращения; горечь подступила к горлу, но Ютака усилием воли подавил рвоту, ощущая тяжесть собственной слабости перед подобным зрелищем.

Осторожно ступая, он выбрался из укрытия, из которого только что наблюдал за произошедшим. Картина становилась всё мрачнее: на пыльной дороге лежали ещё два трупа. Все погибшие были мужчинами, их тела обезображены, лица застыл в масках мучительной агонии, свидетельствовавших о том, что смерть пришла к ним не сразу.

Ютаку заинтересовала эта очевидная закономерность: ни одной женщины среди погибших. Это наблюдение обострилось, когда он вновь обратил внимание на повозку. Заглянув внутрь, он обнаружил разбросанные предметы, явно свидетельствовавшие о женском присутствии. Лёгкие ткани белья, изысканные предметы гардероба и аксессуары выдавали ранее принадлежавшую им хозяйку.

Неужели монстры?

Мысль, словно игла, вонзилась в сознание. Одно упоминание повергло его в мрачное раздумье.

Гоблины.

Эти отвратительные создания – квинтэссенция мерзости и низости. Склизкие, уродливые, источающие едва переносимый запах, гоблины были воплощением подлости природы. Их существование становилось худшей эпидемией для деревень: существа охотились на женщин, похищая молодых и красивых, чтобы превратить их в жалких носительниц своего мерзкого потомства.

Для них не существовало граней морали, эти существа были воплощением слепых животных инстинктов – убийство, насилие и унижение были основой их «цивилизации». Обрекая жертв на судьбу, куда хуже смерти, гоблины не оставляли ни малейшего шанса на искупление.

Ютака стоял среди этого ужаса, не зная, как справиться с накатывающим чувством безнадёжности. Судьба девушек, оказавшихся в когтях этих тварей, представлялась ему до дрожи страшной: грязные пещеры, насильственная эксплуатация и боль, длившаяся до самой смерти.

Хотя альтруизм редко становился для него двигателем, Ютака понимал, насколько губительна судьба, выпавшая тем, кого забрали гоблины. Изнасилование – акт величайшего унижения, которое навсегда уродует человеческую душу, превращая страдающих в призраков прошлого. Которое так же проследовало его.

Проблема заключалась в том, что гоблины были мастерами скрытности, их логовища – настоящие лабиринты, продуманные и глубоко замаскированные. Одна лишь мысль об их местонахождении могла заставить лучших охотников отказаться от этой задачи, но нечто внутри Ютаки ощущало ответственность. Слишком много невинных душ уже погибло под этой тёмной тенью.

Ютака был полностью опустошён: у него не было ни оружия, ни снаряжения, ни даже клочка памяти, который объяснил бы, как он оказался здесь, в этой полуразрушенной повозке среди хаоса. Однако, в самой глубине его души горел неугасимый факел. Он знал единственную цель, ради которой продолжал дышать в этом бесчеловечном мире.

Месть.

Она стала его первопричиной, приоритетом среди обломков разума. В этих обжигающих воспоминаниях не было ни логики, ни места для компромиссов. Ютака хотел видеть смерть тех, кто вверг его в этот ад. Врагов, которые жестоко лишили его семьи и превратили их жизнь в цепочку нескончаемых страданий.

Это была ошибка, – звучали в его голове слова, произнесённые холодным, равнодушным голосом.

– Ошибка? – прошипел он, стиснув зубы так, что челюсть заныла.

Эти моменты глубоко запечатлелись в его сознании, словно рвущие жилы когти. Фрагменты воспоминаний всплывали один за другим: он стоял рядом с родными на пороге роскошного тронного зала, окружённый золотом и тканями, символизировавшими величие королевства. Перед ним стоял король – властный мужчина, чья речь проникала не истиной, а ядом безразличия.

Тогда всё произошло, как в дурном сне. Ютака и его семью, случайно призванных в этот мир, выслушали безликие извинения. Их существование объявили не более чем казуистической ошибкой ритуала, ненужным сбоем механизма. А после – холодный приказ, от которого закипела кровь.

– Вы слишком слабы. Беспомощны. Ничтожны. Это не ваша война. Вам не место в нашем королевстве. Убирайтесь в дальние края, где климат и монстры сделают свою работу.

Ютака вспомнил этот момент с болезненной точностью. Пять лет назад его семью насильно отправили в смертельно холодные земли. Эти края, где снег никогда не таял, где вьюга не замирала, а монстры обитали в каждой тени, не оставляли ни надежды, ни шанса.

Мама, папа, сестра и младший брат. Они исчезли, как тающие снежные хлопья на горячей ладони. Они не выжили. Этих людей сломила жестокая цепь событий, каждая звено которой оборачивалось гибелью.

Ютака прошёл этот путь в одиночестве. Изнурённый голодом, перемежаемым кровопролитными схватками, измученный морозами, на которых обмёрзшие пальцы превращались в бесполезные обрубки. Но он выжил, даже если ценой стала его собственная человечность.

Его ненависть была не простой эмоцией, а чем-то большим – экзистенциальным топливом, определяющим каждое его действие. Монстры, проклинаемый король, его суд и армия, обрекавшие слабых на гибель ради удобства, стали символом того, что нужно уничтожить до последнего атома.

Ютака знал: для слабых здесь нет места, нет даже смерти с достоинством. Но он продолжал жить, силой воли соединяя разломанный дух. Единственное, что заставляло его двигаться вперёд, – искренняя, обжигающая жажда мести.

Размышляя обо всем этом, Ютака почувствовал еле различимый шелест травы, нарушающий первозданную тишину. Его обострённые инстинкты сработали быстрее сознания. Он стремительно обернулся и в последний момент увернулся от стрелы, которая стремительно пронеслась у его виска, лишь слегка зацепив воздух. Резким движением он отступил назад, переходя в защитную стойку, мгновенно начиная сканировать окрестность.

Но опасность была ближе, чем он предполагал. Ещё одна стрела, вынырнув из зелёной чащи, полетела в его сторону. Она была быстрее первой, направленной чётко ему в грудь. Но за миг до удара Ютака рефлекторно поймал её голыми руками. Хладнокровие, выработанное годами выживания в суровых морозных землях, позволило ему рассчитать точный момент перехвата.

Почти без усилий он переломил древко стрелы ближе к наконечнику, как ломают сухую ветвь. Затем, напрягая мышцы руки, метнул её обратно, направив в заросли. Неуловимая тень, скрытая в зелёном пологе леса, издала короткий стон и замолчала.

Ютака чувствовал, что действует словно машина, каждое его движение продумано до автоматизма. Это был результат лет, проведённых в условиях, где малейшая ошибка могла стоить жизни. Но даже его холодный разум иногда уступал эмоциональным вспышкам, подогреваемым ненавистью.

Когда напряжение немного отступило, его взгляд зацепился за отблеск металла. На земле среди травы лежал меч – оружие, видимо, принадлежащее одному из павших. Металлическое лезвие отражало солнечные лучи, словно напоминая о тех временах, когда оно служило своему владельцу. Ютака медленно поднял его, оценил вес и баланс.

– Я позаимствую его, – пробормотал он себе под нос, обращаясь скорее к мёртвому телу, чем к самому себе.

Он не забыл и ножны, спрятанные рядом с телом. Затянув ремень крепче, он зафиксировал меч, ощущая, как оружие дарит хоть небольшую иллюзию защиты. Затем направился в сторону леса, решив проверить, кого он только что подстрелил.

Двигаясь сквозь густые заросли, он освобождал путь, расталкивая ветки. Густой подлесок вонял сыростью и гнилым мхом, усиливая ощущение неизбежной опасности. Спустя несколько минут пробирания сквозь кустарник его глаза встретились с лежащим телом.

– Гоблин, – выдохнул он, склонившись над низкорослым существом. – Разведчик.

В его словах звучало отвращение и презрение. Подсознание мгновенно начало анализировать ситуацию.

Разведчик здесь, значит логово не может быть далеко, – мысленно прикинул он, пристально осматривая мертвого врага.

Ютака оглядел следы на земле. Трупы неподалёку ещё были свежими, слишком свежими для случайной засады. Он невольно запустил череду мыслей:

Гоблины не успевают охотиться и возвращаться на дальние расстояния за одну ночь. Если бы логово находилось далеко, вероятность встретить разведчика здесь сейчас была бы ничтожно мала. Логично предположить, что оно рядом, возможно, их охотничьи тропы пролегают именно здесь. Девушек ещё можно спасти, если я успею добраться до них. Разведчик исчез – значит, гоблины заподозрят угрозу. Они непременно явятся сюда разобраться, устранив любой фактор угрозы.

Ютака почувствовал нарастающее волнение, но быстро подавил его. Логика подсказывала, что действие нужно выверить до мелочей. Чем больше гоблинов появится, тем легче будет проследить их путь назад.

Он решился ждать.

Сжав рукоять меча, Ютака занял позицию, откуда можно было контролировать всю местность. Он не чувствовал страха. Вместо этого жажда крови, как раскалённое железо, текла в его жилах. Сегодня он вознамерился вырезать всех, кто хоть каким-то образом причастен к этим зверствам. Уничтожить их род до последнего.

Часть 3

Прошло около десяти минут, но на горизонте по-прежнему никого не было. Лес застыл в тишине, нарушаемой лишь приглушенным шелестом травы, которую неустанно терзал мягкий, настойчивый ветер.

Ютака затаился на массивной ветке старого дерева, словно статуя, хранящая вековую тайну, и терпеливо ждал.

Идут… – подумал он, уловив почти неслышный, обрывочный ритм чужих шагов.

Его цель была не убийство. Ему надлежало лишь следовать за ними, найти укромное логово, где, словно язва, затаилось их племя, и уничтожить эту гнилую опухоль.

Боковым зрением он заметил, как сквозь густую сеть деревьев мелькнула тень – быстрая, эфемерная, едва различимая на фоне лесного полумрака. Это были они.

Гоблины.

По расчетам Ютаки, если они достигли этого места за десять минут, то их убежище должно находиться где-то в пределах четырехсот метров от главной дороги.

Гоблины всегда отличались своей мобильностью. Их маленькие, жилистые ноги передвигались с почти полной бесшумностью, а способность сливаться с пейзажем делала их смертельно опасными даже для опытных охотников. Эти создания были рождены, чтобы выживать в условиях тотальной скрытности и вечной охоты.

Закончив обыск местности и не обнаружив потенциальной опасности, разведчики начали отступать обратно к своему логову, не подозревая, что в тени их молчаливой поступи затаился безжалостный наблюдатель.

Ютака последовал за ними. Его шаги звучали еще тише, чем топот мелких ножек. Он превращался в идеальный хищный механизм, который лес принимал, словно своего.

Гоблины редко ограничивались простой пещерой для убежища. Зачастую их гнезда скрывались под землей, в заброшенных строениях или даже в скрытных поселениях, тщательно замаскированных среди густых крон и чащи леса. Еще хуже, когда среди них попадались мыслящие – те, чья когнитивная эволюция наделяла их зачатками стратегии и тактического мышления.

Этих сущностей было немного, но каждый такой гоблин представлял серьезную угрозу, так как их улучшенная физиология дополнялась умением командовать и, что страшнее, понимать врага.

Разведчики – отдельная каста гоблинов. Они являлись примером филигранного биологического развития этого вида: более умные, ловкие, обладающие особой чувствительностью к угрозам.

Ютака, скользя среди деревьев, ловко перепрыгивал с ветки на ветку. Его движения были отточены до предела, напоминая скорее хищного зверя или теневого воина древних легенд. Сверхъестественные способности, освоенные годами тренировок, делали это возможным.

Эфир – главная движущая сила этого мира – подчинялся его воле. Этот универсальный источник энергии, упоминавшийся в древних манускриптах, позволял не просто усиливать тело, но и манипулировать пространством, материей и даже собственной духовной сущностью.

Его способность формовать эфир достигла такой степени, что ограничений казалось не существовало. Ментальный интерфейс Ютаки с энергией был абсолютен: от создания эфемерных конструкций до превращения эфира в разрушительную волну.

Его таланты, подкрепленные владением всеми пятью первоэлементами – земли, воды, огня, воздуха и света, а также сильной внутренней дисциплиной, позволяли ему выделяться даже среди элиты. Обладая феноменальной способности к исцелению, благодаря третьему типу, закаленным духом и телом, он являл собой не только редкий образец эволюции, но и одновременно напоминание о том, на что способен человек, готовый превзойти собственные границы.

Он двигался вперед, беззвучный, хищный, сосредоточенный. Гоблины даже не подозревали, что станут лишь нитями, ведущими к разгадке большей тайны.

Гоблины, сбросив свой стремительный темп, остановились перед загадочным строением, чье уродливое очертание словно вырастало из самого ландшафта. Вход вел вниз, в недра земли. Это напоминало заброшенную военную базу или древнее подземное укрытие, давным-давно поглощенное лесом. Здесь они нашли свое убежище.

Ютака напряг зрение, окутывая глаза эфирной оболочкой. Сияние мистического света обволокло его зрачки, придавая им сверхъестественное мерцание. Однако его способности, позволявшие проникать сквозь толщу материала и улавливать вибрации эфира, оказались бессильны. Нечто мощное блокировало его восприятие.

– Шаман, – произнес он едва слышно, с легким оттенком раздражения.

Шаманы среди гоблинов являлись редчайшей ступенью их эволюции. Эти создания обладали способностью к высокоуровневой манипуляции эфиром, умением возводить барьеры и создавать иллюзии. С их помощью базы могли оставаться невидимыми даже для самых проницательных глаз и эфировых сенсоров, подчиненных лишь строгой ментальной дисциплине. Это явно усложняло ситуацию.

Когда последние гоблины скрылись за массивными дверями, Ютака начал продвигаться следом.

Единственный вход охраняли двое. Гоблины-стражи держали позиции, блестя своими тупыми, но опасно внимательными глазами. Однако это была лишь тривиальная помеха для Ютаки.

Он поднял руки, изображая в воздухе идеальный изгиб, как будто тянет невидимую тетиву лука. Через мгновение пространство вокруг него вспыхнуло, и его ладони окутались ярчайшим сиянием эфира, трансформировавшимся в архаический лук света.

Оружие, созданное его ментальным фокусом, было вовсе не тем, что стреляло привычными стрелами света, подобно снарядам Хроноса. Этот концентрированный пучок лазерного излучения был создан, чтобы уничтожать, аннигилируя препятствия на молекулярном уровне. Один миг – и голова ближайшего гоблина была испепелена. Второй не успел даже моргнуть, прежде чем тоже пал жертвой ювелирно точного выстрела.

Ютака молча спустился с дерева и медленно направился ко входу. Он осторожно открыл массивные двери, распахнув их без единого скрипа, и ступил внутрь.

Темнота встретила его кромешной глухотой. Влажные стены испускали холод, сырость проникала в каждую пору воздуха, наполняя его тошнотворным запахом разлагающегося металла.

Он двигался вперед по коридору, выложенному грубо обработанным камнем и булыжником, прислушиваясь к каждому звуку. Однако путь оставался пустынным, гоблины словно растворились в тени.

Чем дальше он углублялся, тем насыщеннее становился зловонный дух. Металлический привкус сырости смешивался с удушающей эссенцией, напоминавшей запах концентрированной хлорки, и кисловато-прелыми нотами, будто источник гнили таился где-то поблизости.

По его расчетам, стандартное логово гоблинов могло вместить от двух десятков до пятидесяти особей. Но не раз встречались колонии, где численность переваливала за сотню.

Наконец коридор разветвлялся, обнажая развилку. Ютака осторожно выглянул из-за угла. Бродящий гоблин, казалось, бесцельно изучал обстановку. Но, если Ютака принялся за зачистку, каждый из этих тварей был обречен.

Подняв небольшой камешек, он метнул его вперед. Камень, упав, породил резонирующее эхо. Гоблин сразу насторожился и направился к источнику звука. Когда он приблизился, Ютака молниеносным движением обрушился на него. Взмах – и клинок разорвал врага на части. Гоблин даже не успел издать звука.

– Третий, – сухо отметил Ютака, вытирая лезвие.

Он не задержался ни на мгновение и пошел дальше, скрываясь в глубине заброшенного лабиринта.

Чем глубже Ютака погружался в это лабиринтоподобное строение, тем больше тварей становилось на его пути. Каждого гоблина он лишал жизни, используя разнообразие способов, подчиняя их кончину своему настроению: быстрое, бесчувственное прощание или мучительная, изобретательная казнь. Его меч, окровавленный до основания, источал зловонный запах гнилостной жидкости – эта кровь была странной смесью зеленоватого и буро-красного оттенков, идеальным воплощением нечисти.

– Девять, – холодно прошептал он, останавливаясь, чтобы стряхнуть капли с клинка.

Запах смерти и сырости, наполняющий воздух, начал смешиваться с чем-то новым. Уши Ютаки уловили отчетливые звуки, ритмичные, проникающие до глубины сознания. Это были женские стоны – мучительные, исполненные боли и отчаяния.

Прямолинейность звуков дала ему направление. Его интуиция подстегнула решительность, словно невидимая сила вновь манила его к очередному испытанию, от которого другие могли бы отказаться.

С каждым его шагом стоны становились громче, сильнее, насыщеннее эмоциями. Но странным образом гоблинов по мере продвижения становилось всё меньше. Наконец, тьма подземного прохода слегка рассеялась, и его зоркие глаза заметили группу существ. Они переговаривались, хихикали своим скрипучим голосом, излучая мерзкое веселье, что усиливало гнетущую атмосферу.

Ютака, не тратя ни секунды, призвал свои эфирные способности: два выстрела света пронзили тьму, обратив парочку гоблинов в безжизненные, покрытые дымкой тела. Те рухнули на пол, не успев понять, что произошло.

За ними, около массивных дверей, стояли еще два стража. На первый взгляд, эти двери выглядели основательными, обитые металлическими полосами и запечатанные на замок, который, казалось, мог выдержать даже мощный удар. Однако Ютаку это совершенно не беспокоило. Именно за ними скрывались источники криков, терзающих пространство.

Оглядев конструкцию, Ютака отметил, что подземная структура, несмотря на ее грязь и убогость, имела несвойственную ей продуманную архитектуру. Высокие потолки, вырубленные в камне, извилистые туннели, ведущие к неизвестным целям, – все это было частью масштабного комплекса. Возможно, база использовалась задолго до прихода сюда гоблинов.

Сосредоточившись, он задействовал второй уровень манипуляции эфиром, одевая своё тело в мощную защитно-усилительную ауру. Теперь его мышцы, суставы, связки – каждая частица тела действовала на пределе физической оптимизации, усиливая его потенциальную мощь.

Один мощный удар – и дверь, массивная и казавшаяся неприступной, рассыпалась в щепки под его ногой, увлекая за собой клубы пыли. Легкий взмах рукой – и порыв эфирового ветра рассеял эту мутную завесу, обнажив картину, достойную самых ужасных кошмаров.

Перед ним открылся огромный зал, который, судя по ритуальной символике и разбитым архитектурным элементам, изначально задумывался как храм. Однако алтарь, некогда исполнявший свою сакральную функцию, был разрушен; вокруг него располагались массивные студии, часть из которых зияла проломами, а оставшиеся удерживали на себе облупившиеся барельефы древних символов. Все пространство храма было захвачено гоблинами.

Их было не меньше двадцати. Желтоватые, кроваво налитые глаза уставились на Ютаку, мгновенно выделяя его как угрозу. Среди гоблинов слышался хриплый смех, но тот медленно затих, когда они осознали, кто вошел.

На алтаре и около него находились пять женщин, их тела, изуродованные синяками и ссадинами, говорили об их страданиях. Три из них лежали на осколках разрушенного алтаря, их застывшие лица выражали лишь подавленный ужас. Еще двое были распяты на импровизированных крестах, безвольные, почти безжизненные. Их слабые, жалобные крики и мольбы о помощи с каждым мгновением затихали, поглощенные отчаянием.

Гоблины совершали отвратительный акт насилия прямо на глазах Ютаки. Их неприкрытая безнравственность переполнила его душу. Челюсти Ютаки сжались, в глазах разгорелся холодный, всепоглощающий гнев. Каждая эмоция – ненависть, отвращение, ярость – сплавились в один мощный заряд.

Его тело застыло на секунду, словно глыба сконцентрированной энергии, готовая обрушиться на гоблинов, превращая их в прах.

Гоблины, не сговариваясь, устремились всей толпой к Ютаке, подчиняясь животному рефлексу атаковать врага. Однако их натиск оказался бесполезным – всего за мгновение Ютака исчез из их поля зрения, словно растаял в воздухе, и мгновенно переместился на возвышение, где лежали изломанные души тех самых пленниц.

Внимание воина было приковано к их изуродованным, покореженным судьбой телам. Эти женщины потеряли не только физическую целостность, но и что-то неизмеримо более ценное – внутренний стержень, душу, способность чувствовать себя человеком.

Сколько же пыток они перенесли здесь?.. – эта мысль глубоко резонировала в его сознании. Не оборачиваясь, Ютака ощутил присутствие гоблина, который пытался нанести коварный удар сзади.

Едва слышимый шепот со стороны Ютаки заставил воздух вокруг гоблина напрячься до предела. В следующую секунду его голова лопнула, как перезревший плод. Это был результат использования эфировых звуковых волн, которые Ютака умел направлять с хирургической точностью, концентрируя их в минимальной точке пространства.

Повернувшись к оставшимся монстрам, Ютака посмотрел на них взглядом, который был пронизан холодной решимостью и беспощадностью.

– Вы умрёте… – его голос был тихим, словно предвестником бури. – Все до единого!

Звук его слов трансформировался в волновой удар, унесший жизни десятков гоблинов, буквально расколотив их внутренности. Те, кто сумел выжить, еле держались на ногах, но Ютака не оставил им шансов.

Вытащив меч из ножен, он принялся методично кромсать их тела с ужасающей скоростью и силой. Каждый удар был точным, каждая смерть – неизбежной. Лезвие его меча отрубало конечности, вспарывало торсы и оставляло за собой кровавую бойню, что больше походила на творение не войны, а казни.

Спустя несколько минут шум прекратился. Ютака стоял один среди горы мертвых тел. Его руки и лицо были измазаны их вязкой кровью, меч, сверкающий в полумраке, издавал тихий скрежет, когда он убирал его обратно в ножны.

– Фух… – облегчённо выдохнул он, мысленно убедившись, что гоблины уничтожены.

Но его покой длился недолго. Позади почувствовалось знакомое сгущение эфирных потоков. Когда он обернулся, перед ним предстал тот, кого он надеялся не встретить: шаман гоблинов.

Это был настоящий архетип звериной мерзости, окутанный тёмным балахоном, который, казалось, пропитывал все вокруг густой зловещей энергией. Его скрюченные пальцы сжимали ритуальный посох с чёрным кристаллом в его центре.

Однако не это остановило Ютаку. Шаман стоял, вцепившись грязными когтями в одну из девушек. Его лапы отвратительно ощупывали её оголённую грудь, а из его горла вырывался шипящий, наслаждающийся смех. Девушка, чья внешность говорила о юном возрасте, не издавала ни звука, кроме дрожи ужаса.

Языком он проводил по её щекам, превращая момент в пародию на мерзкий фарс.

Ютака стиснул зубы. Это было слишком. Сложно найти слова, чтобы выразить ту бурю эмоций, что поднималась в его душе.

Шаман, издевательски улыбаясь, резко взмахнул посохом, направляя чёрное заклинание в Ютаку. Тот инстинктивно попытался защититься, но магическая волна, насыщенная плотной эфирной субстанцией, поглотила его. Боль от темной энергии скрутила его тело, заставляя Ютаку встать на колени.

Однако эта ситуация, парадоксально, дала ему преимущество. Рука Ютаки начала медленно формировать световой кинжал – маленькую смертоносную конструкцию из эфира. Но когда он был готов к нападению, истерический крик девушки заставил его замереть.

Шаман начал разрывать её плоть своими когтями. Глаза девушки были полны ужаса, тело содрогалось в предсмертных конвульсиях.

Гнев Ютаки достиг апогея. Он вложил всё своё эфирное искусство в кинжал света и метнул его с такой скоростью, что шаман не успел среагировать. Световой кинжал с хрустальным звуком рассёк воздух, мгновенно поразив голову гоблина. Его дряблое тело повалилось, а посох рассыпался в пыль.

Ютака бросился к падающей девушке, подхватил её и начал исцелять видимые раны исцелением. Однако сердце его сжималось от осознания, что ни одна из этих девушек уже не сможет вернуть своё прошлое.

Ютака завершил лечение всех пострадавших, применив эфирные техники для устранения физических повреждений, и раздал им простые накидки, которые он смог найти здесь. Голые, измождённые женщины теперь имели хотя бы минимальную защиту от жестокой реальности вокруг.

Пока он завершал подготовку к возвращению, его взгляд мрачно пробегал по залу. Тридцать три убитых существа, включая шамана. Это число говорило о серьёзности угрозы, ведь такая плотность гоблинов указывала на их организованность.

Внезапно тишину нарушил странный звук, раздавшийся из глубин зала – нечто среднее между плачем и визгом. Ютака насторожился, его взгляд мгновенно стал внимательным.

Откинув тяжёлую ткань, завешивающую вход в отдельную секцию, он наткнулся на троих детёнышей гоблинов. Маленькие, крошечные существа выглядели жалкими, но это ощущение тут же сменилось отвращением и яростью.

Перед Ютакой замаячил непростой моральный выбор. Глядя на эти создания, он ясно видел их будущее – жестокие насильники, хладнокровные убийцы, чьё существование станет источником страданий для других.

Он медленно обнажил меч, готовясь покончить с их жизнями. Но прежде, чем он успел сделать первый шаг, его прервал тихий, хрипловатый голос:

– Вы убьёте их…

Ютака обернулся и увидел, что это говорила одна из девушек – та самая, что была пленницей шамана. Её голос, ещё слабый и дрожащий, нёс в себе непреклонность.

– Да, – твёрдо произнёс он, не отводя глаз от монстров.

Она сделала паузу, а затем произнесла слова, которые даже он не ожидал услышать:

– Тогда… можно это сделаю я.

Его брови непроизвольно нахмурились. Это просьба застала его врасплох.

– Ты уверена? – спросил он холодным, но в то же время проверяющим тоном.

– Да. – её голос прозвучал угрюмо, без проблесков сомнений.

Ютака, будучи воином, научившимся ценить право каждого на месть, протянул ей свой меч. Он не мог отказать в этом праве, понимая, что месть иногда становится единственной путеводной звездой для сломленной души.

Её слабые, ещё дрожащие руки едва смогли удержать вес оружия, но её шаги были тверды. Она подошла к детёнышам, и, ни секунды не медля, начала жестокую расправу.

Звуки писка, визжащего крика смешивались с приглушёнными ударами стали по плоти. Она методично наносила удары, пока кровь не залила её одежду. Казалось, она больше не видела перед собой детёнышей – лишь воплощение своей боли и ненависти.

– Вы… порождённые мною монстры… – проговорила она сквозь слёзы, завершив свою тёмную работу.

Убив последнего из них, она рухнула на колени, тяжело дыша, обессилевшая как физически, так и духовно. Руки всё ещё крепко сжимали рукоять меча, его лезвие трепетало от ряби её дрожащих пальцев.

– Я… они… держали меня здесь больше десяти месяцев… я ненавижу себя… – её голос срывался, становясь всё более шёпотом.

И прежде чем Ютака смог хоть что-то сказать или даже приблизиться, она направила клинок себе в горло и одним чётким движением проткнула себя насквозь.

Кровь моментально залила её бледное, измождённое лицо, а глаза остекленели, став неподвижными. Она падала медленно, почти беззвучно, унеся с собой весь груз своей боли, ненависти и искупления.

Ютака стоял в шоке. Несмотря на его опыт и виденное прежде, эта сцена заставила его ещё сильнее задуматься о том, что монстрами становятся не только существа вроде гоблинов, но и мир, что создаёт такие ситуации.

Он закрыл её безжизненное тело накидкой и вздохнул глубоко, позволив себе короткую передышку. В этой истории не осталось победителей, только уничтоженные судьбы и рассыпанные фрагменты человеческой сущности.

Часть 4

Ютака увёл из плена оставшихся девушек, обретая с ними долгожданную свободу. Однако он понятия не имел, что делать дальше.

Вокруг раскинулся бескрайний лес, деревни или даже намёка на человеческое поселение поблизости не было. Путь до ближайшего жилища мог занять сотни километров, и перспектива такого перехода казалась практически невыполнимой. Девушки и так находились на грани истощения – их тела, иссушенные страданием и болью, еле держали их на ногах.

Солнце медленно сползало к горизонту, окрашивая небо в ало-золотистые тона и уступая своё место новой хозяйке – луне, чьё тусклое свечение только начинало проявляться сквозь тёмную вуаль наступающей ночи.

– Что с нами теперь будет? – раздался неуверенный голос одной из девушек, прерывая тишину.

– Я… не знаю, – ответил Ютака с заметной нервозностью, которая проскользнула в его голосе.

– Но вы ведь не оставите нас? – Её слова прозвучали как мольба, пробившаяся сквозь страх.

– Прошу, не уходите! – Подхватили ещё двое, их голоса дрожали. Они заговорили почти хором, будто боясь потерять единственную опору. Только четвёртая девушка молчала, стоя в отдалении. Её фигура казалась особенно хрупкой на фоне длинных теней деревьев. Лицо её застыло в угрюмом выражении, словно душу поразила незаживающая рана.

Ютака невольно задержал взгляд на этой незнакомке. Вопросы теснились в его сознании, но задавать их он не хотел. Что толку в том, чтобы раскрывать чьи-то мучения, когда каждый из них только что сбежал из ада, каким был плен гоблинов?

Повернувшись, Ютака взглянул на закат, чей едва заметный мерцающий свет казался вечным и мгновенным одновременно. Миг красоты в мире, полным жестокости.

Его отвлекло лёгкое касание руки. Повернувшись, он увидел ту самую отстранённую девушку, которая, наконец, нарушила своё молчание. Её голос был тих, почти шепчущий.

– Скажите… та девушка… которая вошла в ту комнату… она умерла? – Её вопрос был столь прям, что Ютака мгновенно застыл.

Спустя мгновение, набрав в грудь воздух, он ответил резко, без тени колебания:

– Да.

Услышав это, девушка покрылась слезами, будто смывая с себя груз безысходности. Глубокий вдох, короткий всхлип – и спустя мгновение она тихо проговорила:

– Она… она была моей младшей сестрой… – голос дрожал, слова растворялись в сотрясающих её плачах. – Я… я не смогла защитить её. Она погибла, потому что я… я…

Ютака почувствовал, как её рука крепче вцепилась в его предплечье. Внутри него вскипало что-то тёмное, неизвестное. Это была смесь ярости, боли, жалости и какой-то остро ощутимой вины. Вина за то, что он не смог спасти её сестру, не успел вмешаться, когда ещё был шанс. Всё закончено.

Девушка начала терять равновесие, но Ютака подхватил её. Её обессиленное тело почти рухнуло в его объятия. Он обнял её, одновременно прижимая к себе её голову и поддерживая за спину. Девушка уткнулась в его грудь, продолжая всхлипывать, а он шептал:

– Прости… Прости за то, что я не смог помочь твоей сестре.

Она обмякла в его руках, словно всё её страдание воплощалось в неутолимом плаче. Ютака только крепче прижал её к себе, безмолвно борясь с собственной бурей внутри.

Ночь захватила лес быстро, словно затянула его своим мрачным саваном. Темнота была полной, непроницаемой, но оставалась тёплой и молчаливой, словно сама природа хотела дать этой маленькой группе людей время для тихого исцеления. Впрочем, для тех, чьи души были изломаны, время могло растянуться в вечность.

Часть 5

Ютака и трое девушек осторожно продирались сквозь густые заросли кустов и переплетение древесных ветвей. Его память услужливо сохранила дорогу к разрушенной повозке, что осталась на том месте, где он очнулся незадолго до того, как спас девушек.

Решение вернуться к повозке казалось Ютаке наиболее рациональным. Это место могло стать их укрытием на ночь, а среди обломков, возможно, ещё удастся найти припасы – пищу или хотя бы воду.

Десять минут пути, наполненные шорохом листьев и скрипом веток, остались позади, и они уже почти достигли цели. Ещё минуту вперёд – и перед ними открылась смутно различимая линия главной дороги, рядом с которой всё ещё покоилась полуразрушенная повозка, накренившаяся о массивное дерево.

На спине Ютаки безмятежно спала девушка, чья младшая сестра трагически погибла. Она сама попросила нести её, прежде чем молча провалилась в глубокий сон. Её лицо, расслабленное в дреме, всё же выдавало следы невыносимой боли – её утрата была, вероятно, тяжелей всех.

Войдя в повозку, они осмотрели её мрачное нутро. Вещи, разбросанные в хаотичном беспорядке, напоминали о недавних событиях. Среди этого хаоса удалось заметить несколько сумок, которые, к удивлению, оставались нераспечатанными. Была надежда, что внутри может оказаться что-то ценное.

Ютака аккуратно уложил спящую девушку на пол, поскольку ничего лучшего для её отдыха не нашлось. После этого он взял одну из сумок и начал её обыскивать, стараясь действовать максимально деликатно. Остальные последовали его примеру, стремясь хоть немного разгрузить его заботы.

– Здесь есть немного молока… и ещё хлеб, – неожиданно произнесла одна из девушек, доставая найденное. Её голос звучал сдержанно, словно она боялась вспугнуть хрупкое равновесие их ситуации.

Ютака молча кивнул, принимая эту новость. В других сумках, к сожалению, ничего полезного не нашлось. Эта странная нехватка припасов была тревожной, но, возможно, закономерной: путешественники, как правило, берут только самое необходимое. Или же повозка давно стала добычей мародёров.

Теперь им предстояло решить, как разделить два черствых куска хлеба и половину бутылки кислого молока на пятерых… или, возможно, на четверых.

– Я откажусь. Ешьте сами, но оставьте что-то для неё, – тихо, но твёрдо сказал Ютака, взглянув на спящую девушку.

Девушки кивнули почти синхронно и начали трапезу, стараясь есть как можно медленнее. Хлеб оказался твёрдым, как высушенный камень, а молоко – едва не скисшим. Но, несмотря на это, одна из девушек внезапно расплакалась, едва откусив первый кусок. Слёзы текли по её щекам, и трудно было понять, что именно вызвало такую реакцию – облегчение, благодарность или что-то более глубокое и необъяснимое.

– С-спасибо тебе… – произнесла она сквозь слёзы. – Я… совсем забыла отблагодарить за всё, что ты для нас сделал…

– Да, и я тоже. Спасибо за спасение, – добавила другая, её голос дрожал от эмоций.

– Огромное тебе спасибо, – едва слышно произнесла третья.

Ютака лишь кивнул, принимая их слова с молчаливой сдержанностью. Ему не нужны были благодарности – он делал всё, что мог, чтобы спасти их и дать шанс выжить.

Три девушки, поблагодарив Ютаку за избавление из чудовищного плена, продолжали делиться воспоминаниями, которые звучали словно отголоски кошмара. Одна из них, сдавленно прикрывая рот дрожащими руками, заговорила:

– Там… нас заставляли есть… нет, даже не пищу, а какую-то отвратительную субстанцию. Это был настоящий навоз – несъедобный, зловонный, аморфный. Каждый раз, когда вспоминаю это, меня охватывает приступ тошноты… Но это была лишь малая часть ада. Каждый день, божий день, они… они издевались над нашими телами, превращая нас в живые орудия своих извращений. За один месяц… я почти потеряла рассудок.

Её голос дрожал, а глаза наполнились ужасом, словно эти воспоминания всё ещё держали её в своих когтях.

Вторая девушка осторожно подала голос:

– Я пробыла там меньше всех, но даже за это время… – Она не смогла договорить, её взгляд потускнел, а губы задрожали.

Ютака слушал их, погружённый в свои мысли. Однако его внимание привлекла одна деталь, и он задал вопрос, который давно крутился у него в голове:

– Вы никогда не ездили на этой повозке?

Все трое отрицательно покачали головами.

– Нет, я впервые вижу её, – ответила одна из них.

– Я тоже.

Третья девушка лишь молча кивнула, подтверждая слова подруг.

Странно… – думал Ютака, нахмурившись. – Если никто из них не был связан с этой повозкой, откуда здесь женская одежда? Неужели я что-то упустил, пока вывозил их из логова? Возможно, кто-то остался там…

Его взгляд скользнул на спящую девушку.

Может быть, это она ехала на этой повозке? Но тогда почему она не узнала меня? Вроде бы я тоже был внутри…

Вопросы скапливались в голове, как обрывки размытого сна, не складываясь в единое целое. Ютака понимал, что ответы, возможно, появятся лишь тогда, когда девушка пробудится.

Пока же ночь шла своим чередом. Девушки ели, тихо обмениваясь словами, а Ютака сидел, облокотившись на стену повозки, и предавался своим мыслям.

– Как тебя зовут? – спросила одна из них, обратив на него пристальный взгляд.

– Называйте меня Хаякава, – ответил он безразличным тоном, решив скрыть своё настоящее имя. Возможно, это было связано с недостатком доверия. А может, и с чем-то иным, более личным.

– Приятно познакомиться, Хаякава. Меня зовут Ева, – произнесла девушка.

Следом представились и остальные:

– Зельда. Приятно познакомиться.

– А я Циния. Тоже рада.

После этого все трое слегка склонили головы в знак уважения, и Ютака отметил, что, вероятно, это был порыв вежливости, не более.

Ева, высокая и статная, обладала фиолетовыми волосами средней длины. Зельда, напротив, была самой миниатюрной из них; её короткие волосы, окрашенные в насыщенный бордово-красный цвет, обрамляли лицо, словно осколки заката. Циния же уступала Еве в росте совсем немного. Её коричневые волосы с длинной челкой спадали до лба, а сама густая шевелюра тянулась почти до копчика.

Однако их внешний вид выдавал испытания, через которые они прошли: растрёпанные волосы, измождённые лица, грязная, словно прозрачная кожа, уставшие, стертые руки и ноги. Они напоминали призраков, вырвавшихся из заброшенного замка, но всё ещё не нашедших покоя.

Девушки заговорились, и вскоре между ними установилась особая связь – они стали подругами по несчастью, связанными общей болью.

Ютака же продолжал молча ждать рассвета, строя планы на следующий день. Ему нужно было как можно быстрее отправиться в путь и достичь города Смины. Там его ждала судьба или, быть может, очередное испытание, которое необходимо преодолеть, чтобы его душа наконец обрела покой.

Часть 6

Прошло несколько дней с момента, как я очнулся. Точнее, два дня, как я смог подняться с кровати, не обременяя заботой Лауру и не тревожа её, как в первые моменты.

Моё тело было измождено до крайности. Каждое движение давалось с невыразимым трудом, словно мышцы превратились в бесполезные канаты. Даже простой жест – сжать кулак – стал для меня невыполнимой задачей. Постоянная сонливость овладевала мной, словно вязкая мгла, и это был не единственный недуг.

Мои ноги… я их не чувствовал.

Будто они полностью атрофировались. Никакой связи, никакой реакции. Эта странная немота пугала меня до глубины души.

Я поделился этим с Лаурой, и она незамедлительно вызвала Джона. Его репутация в области медицины была непререкаемой. Ему можно было довериться, хотя волнение всё равно тяготило меня.

– Нервная система в нижних конечностях повреждена, – вынес Джон свой вердикт, осторожно исследуя мои ноги. Его пальцы, словно инструменты хирурга, касались кожи, тыкали в разные точки, проверяя рефлексы. – Твои ноги утратили связь с центральной нервной системой. Это функциональный паралич.

Его слова звучали, как приговор, но он быстро продолжил:

– Реабилитация обязательна. Я могу инициировать процесс восстановления, применяя эфирный стимул, чтобы заставить твои нервы возобновить работу. Однако дальнейший прогресс будет зависеть только от тебя. Нужно терпение и адаптация.

– Ты согласен, Кевин? – осторожно спросила Лаура, её голос был пропитан тревогой.

– А что ты будешь делать? – обратился я к Джону, всё ещё пытаясь понять масштабы предстоящего.

– Я проведу процедуру глубокого нейро-мышечного стимулятора, – спокойно объяснил он, показывая два пальца. – Пропущу поток эфира через мышечные ткани, вводя его непосредственно в нервные волокна. Для этого мне придётся вручную воздействовать на мышцы, вводя пальцы глубоко под кожу.

Мои глаза невольно расширились от удивления.

– Но… я же не чувствую своих ног, даже при прикосновении.

– Именно поэтому это будет болезненно. Чтобы восстановить связь, я должен вызвать нервный шок. Твои нервы будут буквально «просыпаться» в агонии, восстанавливая функциональную цепь.

Я сглотнул.

Мой разум сопротивлялся, паника нарастала. Что, если это не сработает? Что, если я останусь инвалидом? Но перспектива вечной неподвижности ужасала больше, чем любая боль. Я слишком много пережил, чтобы сдаться сейчас. В свои четырнадцать я не мог позволить себе стать беспомощным.

Стиснув зубы, я выдохнул:

– Я согласен.

– Хорошо. Главное – не бойся. Я сделаю всё, чтобы ты снова встал на ноги. Доверься мне, – произнёс Джон. Его слова звучали сдержанно, но тепло, как обещание, в которое хотелось верить.

Однако дальнейшие действия разрушили это кажущееся спокойствие.

Едва он начал процедуру, боль обрушилась на меня волной. Казалось, что мои нервы горят, мышцы судорожно сжимаются, а разум погружается в беспросветный хаос.

Дом наполнился моими криками – гортанными, рвущими воздух воплями, которые эхом разлетались по стенам. Казалось, что время остановилось.

Прошло двадцать минут. Двадцать мучительных, бесконечных минут. И затем всё стихло.

Глава 2. Все приходит в норму

Часть 0

Прошла неделя.

Я заново учусь ходить. Стоять на собственных ногах, без поддержки, казалось чем-то невообразимым и тяжким испытанием, которое мне предстоит преодолеть. Никогда бы не подумал, что это будет таким непростым делом.

Каждый день Лаура неизменно рядом. Её терпение и стойкость стали моими опорой и вдохновением. Её присутствие как тихий маяк в бескрайней тьме: светлый, спокойный, непреодолимо тёплый.

После операции, которую с мастерством хирурга и алхимика провёл Джон, я начал ощущать ноги вновь, но эта иллюзия нормальности обманчива. Мои мышцы будто выжжены временем, их сила истощена до предела, а координация отсутствовала напрочь. Даже простейшее движение казалось акробатическим подвигом. Вставать с кровати самостоятельно было немыслимо.

Каждый день я делал несколько осторожных шагов, стараясь удержать равновесие. Это было тяжело, боль приносила жгучий дискомфорт, но я знал: это мой путь. Путь через раскалённую лаву испытаний, где каждое падение напоминало, что борьба продолжается.

На улице знойное лето. Солнечные лучи проникают в дом, заполняя его раскалённым светом, но эта жара странным образом ласкова для меня. Она напоминает о том, что жизнь кипит и бьёт ключом, что мир всё ещё ярок и полон звуков. Каждый новый день кажется наградой – за терпение, за стойкость, за право сделать ещё один вдох и ощутить, что я жив.

Я справился с испытаниями. Преодолел ужасающий путь, и хотя чувствую себя уязвимым, я всё ещё здесь. Жизнь, в её несовершенстве, по-прежнему остаётся моей.

Теперь я могу быть рядом с Лаурой, наслаждаясь спокойными, почти идиллическими днями. Мы нашли свое укрытие от невзгод в месте, полном умиротворения. Однако тень тревоги всё ещё накрывает мои мысли. Предупреждение Фуджи о возможной обречённости моего тела звучит в голове гулким эхом. Слова о близкой смерти резонируют, как нерешённый аккорд.

И, кстати… Где же сама Фуджи? Я не видел её уже долгое время. Как будто она растворилась, испарилась в пространстве. На мои призывы она не отвечает, равно как и игнорирует любые распоряжения. Такая перемена в её поведении настораживает, но, возможно, так и лучше.

Тем временем я сидел в гостиной, держа в руках книгу, которую давно хотел прочесть, но до этого момента так и не успел. Однако мои ожидания не оправдались. Разворот за разворотом, она всё сильнее разочаровывала. Сюжет плоский, героиня с каждым поступком становилась всё менее симпатичной. Её нелепые действия раздражали, превращая её в почти карикатурного антагониста.

Вероятно, её образ имел потенциал трансформации, но дочитывать это чтиво у меня не осталось ни терпения, ни желания.

С тяжёлым вздохом я закрыл том и со словами:

– Какая нелепость, – отложил его в сторону, бросив на противоположный конец дивана.

С некоторой горечью беря в руки деревянные костыли, Лаура сама вырезала их для меня, вложив заботу и мастерство в каждый изгиб. Это была её поддержка, буквально и в переносном смысле, пока мои ноги вновь не станут опорой.

– Скоро, наверняка, придёт Лаура, – пробормотал я, шаг за шагом продвигаясь к выходу.

Шаг за шагом я отправился к выходу, ощутив необъяснимую тягу вдохнуть прохладный вечерний воздух.

Взяв правый костыль обеими руками, я приоткрыл дверь, вдохнул струю прохладного воздуха и сделал шаг за порог.

Вечерний ветер обнимал улицу, играя с травой и деревьями, заставляя их двигаться в такт его капризам. Солнце тем временем медленно погружалось за горизонт, оставляя небо в янтарной дымке, постепенно уступая место темноте.

Сделав несколько осторожных шагов от дома, я присел прямо на мягкую траву, бережно положив костыли рядом. Оперевшись руками, я наблюдал за небесной феерией, разливающейся передо мной.

Тёмно-оранжевое небо словно пульсировало жизнью, пока солнечный диск медленно скользил в свою ночную обитель.

Этот момент был совершенен. Я находил необыкновенную радость в простоте этого мгновения. Когда-то я воспринимал природу лишь как фон, не имеющий никакой значимости. Теперь же каждый порыв ветра, каждый лучик света пробуждали во мне глубокую благодарность.

Эти страдания, эти испытания трансформировали меня. Они изменили мои взгляды, склад мысли, изменили меня самого.

Что это принесло мне? Может быть, мудрость? Или спокойствие? Знать не хочу.

Иногда незнание становится благом. Всё, что нужно в жизни, – это умение наслаждаться моментом рядом с близкими, не растрачивая её на пустое.

Жизнь сама по себе – долг, данный нам свыше. И его главная цель – прожить её достойно.

– Лаура! – Где-то вдали показался её силуэт с парой полных пакетов в руках. – Эй! – Я помахал ей рукой, получив ответный жест.

На лице невольно появилась мягкая, искренняя улыбка.

Её улыбка была ответом, таким простым, но таким значимым. Я поймал себя на мысли: всё, что мне нужно, уже здесь, рядом. Лаура стала моей опорой, моим мотивом продолжать. И я молил всё существующее, чтобы этот тихий, наполненный смыслом момент длился вечно.

Часть 1

Мы с Лаурой вернулись домой, и, направившись на кухню, стали разбирать покупки. Она принесла с рынка целый арсенал продуктов: свежие фрукты, овощи, изящно упакованные мармеладные фигурки, несколько пакетов сока, и, конечно же, мясо.

Это было настоящее изобилие. Системно и сосредоточенно, я извлек всё содержимое из пакетов, расставляя провизию по местам: мясо и овощи – в холодильник, консервы и сыпучие продукты – в шкафы.

За окном вечернее солнце уже замирало за горизонтом, окутывая улицы густеющим сумраком. А это значило только одно: пора ужинать. Едва закончив с покупками, я, не сдерживая любопытства, обратился к Лауре:

– Что у нас на ужин? – протянул я вопрос нарочито весёлым тоном.

Лаура оторвалась от какой-то заметки на бумажке и слегка задумчиво посмотрела на меня.

– Хм… А что бы ты хотел? – спросила она, отбивая мой вопрос встречным.

– Думаю, что-нибудь из курицы или утки, а что к ним в качестве гарнира – не знаю…

Она слегка улыбнулась и заметила:

– Курицы у нас нет, но есть мясо вибры. По вкусу оно практически идентично, разве что чуть сочнее. Давай попробуем приготовить из него.

– Отличный выбор, жду с нетерпением! – оживился я, уже предвкушая вкусный ужин.

Я собрался выйти из кухни, чтобы немного отдохнуть, но Лаура вдруг предложила:

– А почему бы тебе не попробовать готовить со мной? Это было бы полезным навыком для тебя.

Я немного удивился. Готовка всегда казалась чем-то монотонным, но предложение заинтересовало меня. Немного подумав, я ответил:

– Ты знаешь, думаю, ты права. Я бы с удовольствием научился готовить.

– Вот и отлично, – улыбнулась она, вытягивая из шкафа зелёный фартук с забавными чёрными кругами и протягивая его мне. – Надевай, и бегом мой руки.

Я последовал её указаниям. Вода из крана была приятно прохладной; после очищения рук я почувствовал себя готовым к приключению. Тем временем Лаура заговорила, обдумывая рецепт:

– Раз ты новичок, начнём с чего-то простого, но вкусного. Как насчёт вибровых котлеток с картофельным пюре?

– Отличная идея, это должно быть вкусно, – поддержал я с энтузиазмом.

– Тогда давай приступать, ученик! – бодро скомандовала она.

– Да, шеф! – пошутил я, нацепив фартук и ощутив себя учеником гастрономической академии.

Кулинарное искусство ждало нас.

Мы начали.

Лаура, не меняя строгого выражения лица, поручила мне начистить картошку. Пять штук. Ножик – небольшой, с красной пластиковой рукояткой, немного выцветшей от времени.

Почистить картошку – задача тривиальная, но почему-то, держа нож в руках, я ощутил легкий дискомфорт, будто неуверенность. В прошлом я готовил часто – обстоятельства вынуждали. Тогда я готовил за двоих, без права на провал, наспех обретая кулинарные навыки, пытаясь занять место старшего, кем я, по сути, никогда не был. Однако годы рутины и бесчисленные забытые рецепты стирают навыки. Сегодня это казалось непреодолимым испытанием.

Картошка была небольшой, с ровной поверхностью, а мои движения, несмотря на долгую паузу в практике, остались точными и ритмичными. Руки помнили больше, чем разум. Через несколько минут первая картофелина лежала очищенной. Как автоматизм облегчает жизнь, когда он отточен. И хотя навык чистки картошки не самый амбициозный из всех возможных, я позволил себе невольную улыбку – воспоминания о далёких кухонных битвах просачивались сквозь утренний туман сознания.

Закончив пятую картофелину, я вопросительно посмотрел на Лауру:

– Что дальше?

Она велела нарезать её крупными кусками.

– А что значит крупные? Вот так? Или вот так? – пробормотал я себе под нос, нарезая картошку сначала вдоль, а потом поперёк, получая четыре массивных, почти одинаковых кусочка.

Положив нарезанную картошку в кастрюлю, я залил её холодной водой, добавил чайную ложку соли. Лаура напомнила, что уровень воды должен быть таким, чтобы картошка полностью скрылась. Я следовал её указаниям с педантичностью новичка.

Поставив кастрюлю на плиту, дождался закипания воды. Между тем, вынул из холодильника яйцо, которое планировал сварить. Я наполнил маленькую кастрюльку водой, опустил яйцо и поставил его рядом.

Работа давалась мне тяжело. С моими ограничениями – руки всё ещё дрожали, движения казались резкими и недостаточно точными – каждый шаг превращался в своеобразное упражнение на терпение. Но, несмотря на неловкость, мне нравился процесс. Особенно приятно было работать рядом с Лаурой – её спокойная уверенность словно оказывала мотивирующее влияние.

В этот момент она извлекла из морозилки кусок мяса. Её действия были быстры и умелы: лёд таял, подчиняясь теплу плиточного огня, а затем Лаура взялась за нож и молоток с шипами, чтобы размягчить мясо. Казалось, она работала не руками, а инструментами скульптора: всё было слаженно, почти идеально. Я не мог не восхищаться её грацией.

– Кевин, не забудь про картошку, – напомнила она.

Я дернулся. Вода действительно закипела, и, осознав, что мог это упустить, я убавил огонь. Вариться ей оставалось примерно 30—40 минут.

Далее мне поручили найти тёрку. Я потянулся к верхнему шкафу, открыл его и уже собирался достать нужный предмет, как задел костыль локтем. Он с грохотом упал на плиточный пол, оглашая кухню звонким звуком.

– Всё в порядке, просто уронил костыль, – спешно отчитался я, заметив, как Лаура оглянулась.

Но дальше всё пошло совсем не так, как хотелось. Я нагнулся поднять костыль, но не рассчитал движение, ударился головой об открытую дверцу шкафчика и потерял равновесие. Моя рука скользнула по влажной поверхности раковины – и я, неуклюже перевернувшись, рухнул на спину.

Боль была слабой, но неловкость – сильной. Лаура в мгновение оказалась рядом.

– О боже, ты как? Ты не ушибся? – встревоженно спросила Лаура, подбегая ко мне.

– Всё в порядке, правда, – выдавил я через неловкую улыбку.

Она нахмурилась, присела рядом и поставила мне строгий, но заботливый ультиматум:

– Будь осторожнее. В следующий раз это может обернуться куда серьёзнее, – с лёгкой строгостью сказала она.

Я не стал спорить, смиренно согласился, а Лаура с того момента взяла всё дальнейшее приготовление в свои руки. Ей больше не хотелось рисковать моей безопасностью.

Я же просто уселся на диван, подсознательно сопротивляясь – я ведь хотел чувствовать себя полезным.

В итоге ужин был готов.

Котлеты из вибры с расплавленным сыром, обжаренные до золотистой корочки, и воздушное картофельное пюре – всё это казалось маленьким кулинарным шедевром.

За ужином мы непринуждённо болтали о пустяках. Лаура смеялась, а я, даже посмеиваясь над своими кулинарными «подвигами», всё же ощущал некоторую гордость. Пусть моя доля участия в блюде составляла только 40%, но именно это придавало еде особый вкус, знакомый, свойственный только домашней кухне.

Я чувствовал себя удовлетворённым – ведь даже через мелкие неудачи мне удалось вложить свою частицу усилий в общее дело. Этот ужин стал воплощением тепла и совместной работы, способной превратить обычный день в уютное, счастливое воспоминание.

– Спасибо за шикарный ужин!

Часть 2

Шли дни, и наконец-то я мог передвигаться без одного костыля. Ноги постепенно набирали силу, становясь достаточно крепкими, чтобы выдерживать мой вес, удерживать баланс, не допускать истощения от каждого шага.

Меня искренне радовал собственный прогресс, я находил удовольствие в преодолении себя. Каждый шаг становился небольшим триумфом, вознаграждением за усилия. Однако всё имеет свою цену – за время моей борьбы за восстановление физической формы её былое совершенство начало исчезать. Мускулатура, создаваемая кропотливо полтора года, словно утекала, будто песок сквозь пальцы.

Мои усилия по превращению тела в образец гармонии, эстетики, почти канонической пропорциональности казались тщетными. Разве не обидно? Всё, к чему я стремился, медленно свисает вниз. И всё же… Отмахнувшись от момента разочарования, я сказал себе: если однажды смог – значит, смогу снова. Важны лишь целеустремлённость и терпеливый труд.

В теории это звучало легко, но на деле лень часто брала верх. Пассивное времяпрепровождение стало частью моей реабилитации. День за днём я склонялся над книгами или терялся в мыслях, замыкаясь в своих проблемах. Лаура же, всегда занятая на работе, наполняла дом тишиной.

Когда-то моё время заполняли тренировки: пробежки, отжимания, практики контроля дыхания и работы с телом. Но теперь на это не было ни физических, ни душевных сил. Размышляя об утрате своих привычек, я вдруг вспомнил Ютаку.

Фуджи говорила, что он сейчас в Смине – или в каком-то похожем месте. Название уже затуманилось в памяти. Эта мысль о Ютаке потянула за собой волны воспоминаний, среди которых всплыли образы Ханны, чьё отсутствие стало для всех неизмеримой потерей.

Воспоминания обрушились как лавина, обнажая внутреннюю пустоту и разжигая тихую боль, приглушённую со временем. Я корил себя: если бы я только мог быть сильнее, быстрее, решительнее – возможно, её гибели можно было избежать.

Каждый раз, как эта мысль возвращается, внутри меня поднимается первобытный гнев. Я злюсь на самого себя, но понимаю – прошлого не изменить. Остались лишь воспоминания, такие живые, такие мучительные. Они следуют за мной, словно тень, и я знаю: однажды они упокоятся вместе со мной, покоясь глубоко под слоем земли.

Я также задумался о Хроносе. Где он сейчас? Фуджи вряд ли могла ему помочь так же, как Ютаке. Возможно, его исчезновение – лишь следствие цепи трагедий. Вероятно, после ухода Юмено Хронос, исполненный своей непоколебимой воли, решил уйти прочь. Но кто знает? Это лишь мои предположения, размытые неясностью.

Думать об этом тяжело, но отказаться от этих размышлений ещё тяжелее.

Две близняшки… Где они сейчас? Живы ли? Их нигде не было видно: ни в той зловещей пещере, ни в момент, когда я спасал Ханну и Ютаку. Будто растворились в воздухе, бесследно исчезли, как утренний туман.

Могли ли они погибнуть?

Нет, я не хочу даже допускать такую мысль.

Я надеюсь, что у них всё хорошо, или хотя бы терпимо. Эта надежда, тонкой нитью связанная с реальностью, увлекала меня всё глубже в мои мысли.

Фуджи? – раздался в моей голове почти шёпот. Я позвал её едва слышным голосом, но ответа не последовало.

Почему же я так жажду её возвращения?

Она, кто бесчисленное количество раз убивала моё бренное тело, терзала душу и изматывала психику. Монстр лабиринта, воплощение хаоса, гибрид теней двух миров. И всё же, несмотря на все её преступления против меня, моё сердце гложет странное чувство утраты.

Но…

Вспоминая её, я невольно нахожу больше хорошего. Да, она пыталась уничтожить меня, превращала мои страдания в вечный цикл, манипулировала мной, как пешкой. Но сколько же раз она спасала мою жизнь?

Она вытащила меня из лабиринта, подарив шанс начать заново. Благодаря ей я смог хоть как-то наладить контакт с людьми из Каспера. Она стала моим невидимым собеседником, когда одиночество грозило затопить меня волной отчаяния. Если бы не она, возможно, я давно бы утонул в собственных демонах.

Она спасла меня от Юмене, помогла одолеть его, дала второй шанс Ютаке и освободила тех, кто томился в плену. Она была светом в той тьме, которую сама же и создала.

Эти воспоминания, обжигая разум, заставляют сердце дрожать от пульсации эмоций.

Где же она теперь? Что с ней стало?

Может, она обрела свободу и теперь бродит где-то далеко… или ближе, чем я могу представить. Возможно, без меня ей счастливее. Но это ведь я – тот, кто вытащил её из бесконечного заточения лабиринта.

Я принимаю этот груз как истину, которую несу на своих плечах, словно неразрешимую кару. И всё же не могу признать ответственности за каждую смерть, совершённую ею.

Потому что даже за себя я ответственности взять не способен.

Слишком слаб.

Прискорбен, жалок, нерешителен. Лишь бледная тень мальчишки, который наивно возомнил себя кем-то значимым.

Но всё, чего я хотел, – это простое счастье. Быть с Лаурой. С друзьями. С друзьями, которых у меня всё ещё нет.

Первый друг, которого я отверг своими руками. Я приказал стереть ему память о тех кошмарах, чтобы он мог жить дальше, не обременённый тяготами моего мира.

Понимаю ли я Ютаку? Вероятно, он хотел бы сохранить память обо мне, о Ханне, о нашем общем прошлом. Но я решил за него. За его тело, разум и душу.

Это было лучше? Хуже? Не хочу знать!

Я не хочу сталкиваться с истиной, которая пугает меня больше всего.

Сейчас, сидя здесь, я изнываю от пустоты, разъедающей меня изнутри. Пытаюсь вытравить её, выкорчевать из сердца. Но вместо этого лишь усиливаю её хватку.

Почему?

Почему я настолько жалок, чтобы не справиться с этим?

После пробуждения я ежедневно веду битву с внутренними обломками. Я улыбаюсь, натягивая маску, которая готова слететь в любую секунду.

Но больше не могу.

Не могу позволить Лауре видеть мою тоску. Она отчаянно пытается спасти меня, исцелить, вернуть к жизни. И я знаю, её собственная душа страдает больше моей. Я чувствую, как её свет угасает, разбиваясь о невидимые грани. Но она держится.

Сейчас её душа стала светлее. Её тёмные раны начали затягиваться, но они всё ещё зияют. Она не хочет, чтобы я замечал её боль.

И я не хочу, чтобы она видела мою.

Какой же я жалкий трус…

Часть 3

Это произошло тогда, когда грудь Кевина пронзило смертоносное оружие. Его тело рухнуло на сухую, иссушенную землю, которая немедленно впитала кровь, растекаясь алыми потоками. Багровая жидкость текла без остановки, и удар, едва не пронзивший сердце насквозь, оказался фатальным.

Алебарда или копьё – невозможно было различить. Оно пробило позвоночные кости, раздробив их в нескольких местах одновременно, создавая ужасное зрелище. Рана была не просто смертельной – она олицетворяла собой агонию и скорбь.

Казалось, что Кевин был на грани между двумя берегами – жизни и смерти. Он стоял на этом зыбком рубеже, где не было ни суши, ни опоры, только глубины, затягивающие его всё дальше и дальше.

Однако нечто сверхъестественное спасло его. Возможно ли, что это была истинная божественная длань? Длань Господня, решившая вмешаться в судьбу простого смертного?

Нет.

Внутри Кевина происходило нечто невероятное. Хаос мыслей, бурлящих как шторм, но эти мысли не принадлежали ему.

Фуджи.

В тот момент Кевин отправил её проверить дом. И именно тогда её грудь пронзила жуткая боль, отразившаяся в её сердце и позвоночнике. Она упала на землю, сжимая её ладонями, словно в поисках опоры.

Дыхание перехватило, а сердце сжималось под напором боли. Впервые она ощутила страх за кого-то другого, страх утраты Кевина. Это было сильнее страха перед смертью, словно её жизнь угасала вместе с его.

Все её чувства содрогались под тяжестью эмоций, когда она поняла: если ничего не предпринять, он умрёт. И ей снова придётся сделать это…

Нет. Нет. Нет…

В голове Фуджи царил нескончаемый поток мыслей, в то время как сознание Кевина мерцало, едва уловимое. Она ощущала его мысли, но они были настолько слабые и едва различимые, что их смысл ускользал.

Её тело словно растворилось в воздухе, превратившись в мельчайшие частицы, которые устремились вверх. Её сознание погрузилось в астральную проекцию Кевина, которая медленно исчезала из этого мира.

Она знала, что должна спасти его любой ценой. Но как? Использование эфира третьего типа было ей недоступно. Даже если бы она владела им, для восстановления сердца требовалось мастерство высочайшего уровня.

К тому же её силы были скованы печатью. Ослабленные, они могли оказаться недостаточными. Но Фуджи решилась на отчаянный шаг. Она нарушила все законы, регулирующие отношения между человеком и монстром. Сняла ограничения печати, чтобы спасти Кевина.

Она отдала ему часть себя.

Искусственная рука, созданная из её энергии, проникла внутрь Кевина, вырвав из его груди разрушенное сердце. Оно было бесполезно. Тогда Фуджи достала своё собственное сердце и заменила им его. Это была пересадка сердца, но не обычная, а наполненная магией и силой.

Её регенеративные способности позволили быстро восстановить утраченный орган. Если бы не снятие печати, её собственная жизнь оборвалась бы вместе с Кевином.

Однако за нарушение правил мира предстояло заплатить. Но сейчас это не имело значения.

Сердце Фуджи, теперь в теле Кевина, не начинало работать. Она снова сформировала руку внутри его организма и начала делать массаж сердца, искусственное дыхание. Но она не использовала рот Кевина, а направляла воздух прямо в его лёгкие, манипулируя молекулами.

Каждые тридцать секунд она повторяла процедуру, чтобы дать его сердцу новую жизнь. И, наконец, оно забилось, издав первый слабый удар.

Сердце, которое она ему подарила, постепенно адаптировалось к его телу. Но оставалась ещё одна проблема – позвоночник. Раздробленный, сломанный в нескольких местах, он не поддавался восстановлению.

Фуджи продолжала думать, что предпринять, массируя его сердце. Пока оно не начнёт работать самостоятельно. Её разум лихорадочно искал выход, но ничто не приходило в голову. Восстановление позвоночника оказалось сложной задачей.

Если ничего не изменить, Кевин очнётся и испытает невыносимую боль. Пересадка позвоночника невозможна, восстановление – тоже. Что же делать?

Фуджи была в смятении, но знала, что должна найти способ, чтобы спасти его от этой участи.

Пока Фуджи погружалась в свои размышления, снаружи разворачивались странные и мрачные события.

Лаура и Вритра вновь сошлись в ожесточённой схватке, хотя силы покинули их обоих. Оставшиеся ресурсы были исчерпаны до предела, каждая из них сражалась за собственное выживание. Но Лаура, обладая более устойчивым духом и выносливым телом, сумела превозмочь изнеможение. Взяв себя в руки, она поднялась, чтобы нанести последний удар.

Вритра, смирившись с неотвратимой потерей близкого друга, решила драться до конца, несмотря на то, что осознавала: это стоит ей жизни. Её эфир истощился до критической точки, и она рухнула, обессиленная. Лаура, не желая затягивать её мучения, нанесла последний удар, покончив с её страданиями.

После гибели Вритры, Лаура устремилась к телу Кевина, чья жизнь висела на волоске. Его тело, с зияющей раной в груди, лежало на земле, едва дыша. Однако этот слабый вздох дал Лауре надежду: он ещё жив, значит, шанс спасти его есть.

Схватив пробирки с целебными зельями из своего пояса, она осторожно пролила содержимое на его раны. В ответ раздалось шипение – началась реакция, которая постепенно останавлила кровотечение и привела к частичному восстановлению повреждённых позвонков. Кости медленно возвращались на свои места, связки начали восстанавливаться.

Но этого было недостаточно. Зелья закончились, и Лаура с досадой цокнула языком. В голове её роились мрачные мысли о возможной скорой гибели Кевина. Она подняла его на руки и, как можно аккуратнее, понесла его домой, надеясь, что там найдутся ещё зелья.

– Живи! Пожалуйста, только не умирай! – молила Лаура, обуреваемая страхом.

Рана в груди немного затянулась, но её состояние всё ещё оставалось критическим. Фуджи, наблюдая за происходящим, уловила проблеск надежды. Действия Лауры предоставили ей возможность спасти Кевина.

Анализируя зелье, которое использовала Лаура, Фуджи, используя свои способности, создала его улучшенную версию. Однако на создание удалось выделить лишь пять пробирок – печать сковывала её силы, вытягивая энергию и погружая её в бездны тьмы.

В руке Кевина неожиданно появились новые пробирки, что изумило Лауру. Понимая, что происходящее выходит за рамки обычного, она без раздумий использовала их. Жидкость из пробирок мгновенно начала заживлять рану, но кости позвоночника срастались медленно, что делало процесс восстановления сложным и долгим.

Лаура продолжала идти быстрым шагом, не останавливаясь, чтобы скорее добраться до дома. Прошло время, и, наконец, сердце Кевина начало биться самостоятельно. Рана почти зажила, но трещины и сколы на позвоночнике всё ещё оставались.

Добравшись до дома, Лаура распахнула дверь ногой, осторожно уложила Кевина на диван и начала обыскивать шкафы в поисках чего-либо полезного. Её собственная рука была практически недееспособна, застыв от сильного холода, превращаясь в кусок неподвижной плоти. Но она не обращала внимания на собственную боль, полностью сосредоточившись на спасении Кевина.

Каждое её действие было направлено на то, чтобы сохранить его жизнь.

Часть 4

Разве это не чудо? Чудо, что Кевин всё ещё жив.

Однако цена, которую она заплатила за это, оказалась колоссальной. Это уже второй раз, когда ей пришлось самостоятельно снять печать.

Первый раз это произошло в сражении с Юмено, и тогда это было необходимо для победы. Сил, запечатанных в её нынешнем состоянии, явно было бы недостаточно. В тот раз она каким-то образом избежала наказания, но на сей раз фортуна отвернулась от неё.

Теперь её тело исчезло из мира, и она существовала в иной форме, где-то за гранью бытия. Она лишилась физической оболочки, но сохранила своё сознание.

Да.

Наказание подразумевало полное аннигиляцию Фуджи, стирание её сущности из всех сфер существования. Тем не менее, она сумела уберечь своё сознание, а её астральная проекция продолжала скитаться между реальностью и царством мёртвых.

Неподчинение воле Повелителя всегда карается, а самовольное снятие печати неизбежно приводит к гибели фамильяра. Это законы мироздания, которые остаются незыблемыми.

Как и фундаментальные физические законы, происхождение этих установлений, равно как и природа Повелителя и слуг, остаются тайной. Их власть, заключённая в различных печатях, действует неизменно и безусловно, независимо от силы или слабости человека или монстра.

Для мира людей и животных эти законы были одинаково непреложны, как и законы гравитации.

Физика этого мира никогда не была исследована столь глубоко, как это делали люди прошлого мира, ибо здесь присутствует нечто сверхъестественное, мощное и неподвластное законам физики. Эфир.

Всесильный. Всевластный.

Манипулируя эфиром, возможности становятся безграничными. Его частицы вездесущи, пронизывают все уровни бытия – от макро- до микромира, присутствуя во всём, что существует, и даже в пустоте.

Эфир не подчиняется временным ограничениям; здесь невозможное становится возможным, стоит лишь до этого додуматься.

Мистическая сила эфира способна воплощать любые желания своего носителя. Однако даже самый гениальный человек неспособен управлять эфиром так, чтобы он резонировал с его телом, образуя единую гармоничную сущность.

Человеческому телу не дано слиться в единое целое с такой сложной и многомерной силой, как эфир.

Но это касается людей.

А что насчёт духов?

Да, они существуют здесь и даруют свои благословения тем, кто внушает им доверие или чья сила необходима для их целей. Духи почитаются как боги.

Эти существа превосходят людей, находясь на более высокой ступени эволюции. Они умнее, сильнее и обладают гораздо более глубокими способностями к взаимодействию с эфиром.

Им не нужен воздух для дыхания – они дышат эфиром. Им не нужна пища – они питаются эфировыми потоками. Им не нужно зрение – они ощущают эфир во всём пространстве.

Духи – единое целое, способное на всё.

Но если они столь могущественны, почему они не захватили мир? Почему не обратили человечество в рабство? Неужели они настолько великодушны, что не используют свои способности в корыстных целях?

Этот вопрос остаётся без окончательного ответа.

Природа и принципы духов остаются загадкой. Лишь немногие получают их помощь, становясь святыми, почитаемыми как высшие существа или божества.

Истинные тайны мира остаются сокрытыми, и свет истины на них так и не проливается.

Часть 5

Конец августа уже на пороге.

Мои ноги вновь обрели былую ловкость, и я могу без труда бегать, прыгать, выполнять те же движения, что и раньше. Повседневная рутина вернулась на свои места.

Начало тренировок вновь стало неотъемлемой частью моей жизни. За время бездействия мышцы несколько утратили тонус, силы поубавилось, но я не терял времени зря. Пока физические упражнения оставались вне моего доступа, я сосредоточился на совершенствовании навыков управления эфиром, стремясь довести это искусство до автоматизма.

Казалось, что несколько дней практики вернут все на круги своя, но реальность оказалась куда сложнее. Управление эфиром в автоматическом режиме требует безупречного контроля, когда достаточно лишь мысли, чтобы поток энергии активировался или угасал, словно переключатель.

Моя цель заключалась в достижении такого уровня мастерства, и каждый день я дисциплинированно прокачивал эфир через свое тело, пытаясь высвобождать ауру и укреплять мышцы. Заодно я работал над тем, чтобы организм полностью адаптировался к воздействию эфира.

Таким образом, я не терял времени даром, даже находясь в постели в процессе реабилитации.

Сегодня стал первым днем возобновления, а вернее, продолжения физических упражнений. Я ожидал, что эта часть рутины окажется неприятной, ведь за время безделья я почти привык к пассивному существованию. Однако оказалось, что усталость от бездействия придала моим тренировкам новое, свежее дыхание.

Лаура, как обычно, ушла в Смину, а я, тем временем, посвятил день интенсивной физической активности.

Выполняя очередное упражнение, я невольно вспомнил о своей катане.

– …а где она? – задал я себе вопрос.

Мелькнула тревожная мысль: Неужели она все еще у Фуджи?!..

– Если это так, то… как я объясню это Лауре?!! – вскричал я в панике. – Она же убьёт меня!

Тело обдало холодным потом. Я глубоко выдохнул…

– Возможно, она этого не заметит? Если я ничего не скажу… Да, именно так и поступлю, – принял я решение, в согласии с самим собой.

Если не упоминать об этом, правда останется сокрытой, а ложь – ненужной. Так ведь? Да.

Лучше сосредоточусь на продолжении тренировки.

И не прошло и часа, как я уже совершал круги вокруг дома, разгоняя кровь и подготавливаясь к долгому забегу. Немного адреналина перед марафоном точно не помешает. Сегодня я решил устроить себе испытание: пробежать до Смину и обратно.

Разминка суставов и мышц была необходимой частью подготовки. Разогрев – важнейший этап любого физического усилия, особенно перед таким долгим забегом. Так что, вперёд.

– Я это сделаю!

Первые полчаса легкого бега казались рутинными и даже скучными. На пути почти не было монстров, благодаря моей способности избегать их благодаря улучшенному управлению эфиром.

Да, тренировки не прошли даром. Я значительно продвинулся в понимании и контроле над эфиром, управлял его потоками в своём теле с лёгкостью. Теперь я мог направлять его в нужные участки тела интуитивно, не задумываясь о процессе. Это напоминало межментальную циркуляцию, только в упрощённой форме – я адаптировал сложные объяснения Джона под свои нужды, избавившись от излишней терминологии.

Окутывая глаза эфирной аурой, я легко миновал монстров, которых мог бы встретить, но предпочёл избегать. Это значительно облегчало бег.

Однако, внезапно что-то или кто-то пронеслось передо мной. Чёрная тень промелькнула в поле зрения, и я, не успев среагировать, столкнулся с ней и кубарем полетел вниз. Удар был достаточно силён, чтобы заставить меня сбиться с курса.

Как только инерция падения иссякла, я остановился и быстро обернулся, прислушиваясь к окружающей обстановке.

– Ох, вы не ушиблись? – прозвучал женский голос из кустов.

Настороженность мгновенно охватила меня. Я приготовился к любому развитию событий, когда из кустов вышла женщина. На первый взгляд, это был простой человек, не похожий на монстра или мимикрирующее существо.

Она была невысокой, с голубоватыми волосами и глазами цвета малины. Аккуратно отряхивая листья из волос, она приблизилась ко мне.

– Сильно мы стукнулись, – произнесла она с лёгкой улыбкой.

Я молча кивнул, всё ещё держа дистанцию.

Как я мог её не заметить? Её аура должна была быть ощутимой, но я не почувствовал ничего, пока она не подошла совсем близко.

Ситуация казалась подозрительной. Когда она приблизилась почти вплотную, я инстинктивно сделал шаг назад.

– Вы что, головой ударились?

– Нет. А ты кто?

– Ах, простите, забыла представиться, – сказала она, отступив назад. – Я Алиса, начинающая исследовательница из Общей гильдии. Приятно познакомиться.

Её вежливый тон и элегантные манеры были обманчиво чарующими. Она носила белую накидку хорошего качества, под которой угадывался свитер или безрукавка, и классическую юбку пепельного цвета до колен.

– А теперь, представьтесь вы, – предложила она с лёгкой улыбкой.

Нет особой необходимости, но ладно.

– Меня зовут… Тамура. Приятно познакомиться, – сказал я сухо.

– Красивое имя. Мы сразу перешли на ты?

– Мне так удобнее, – ответил я.

– Отлично. Тогда и я буду на ты.

Она выглядела дружелюбной и общительной, но что она делала здесь? Она упомянула Общую гильдию, но мне это ничего не говорило.

– Так что ты здесь делаешь? – спросил я.

– Я немного заблудилась, собирая травы для гильдии. Это моя первая миссия, и она должна была быть простой, но меня напал монстр. Убегая, я потерялась в этом лесу, – объяснила она.

– У тебя нет карты?

– Нет, я в них всё равно не разбираюсь.

– Понятно. Ну, удачи в поисках дороги, – сказал я, разворачиваясь.

– Что?! Ты просто оставишь меня здесь? – удивилась она.

– А что мне ещё делать?

– Помоги, может?

– За просто так?

– Ты ещё и плату просишь?

– Просто так помогать незнакомцам я не намерен. Я не герой. Если ты хочешь, чтобы я проводил тебя до города, тебе придётся заплатить.

– Ладно, – огрызнулась она. – Я заплачу.

– Так-то лучше, – усмехнулся я. – Пошли.

Я двинулся вперёд, пробираясь сквозь густые заросли. Алиса поспешила за мной, стараясь не отставать.

Моя голова продолжала обрабатывать произошедшее, цепляясь за каждую мелочь. Мы еще не достигли и половины пути до Смины, а как она могла забрести так далеко в лес? До города оставалось около семидесяти процентов дороги. Если предположить, что она собирала травы неподалеку от Смины, то заплутать настолько глубоко в лесу – это нужно обладать непревзойденным мастерством дезориентации.

На первый взгляд, сейчас от нее не исходит ни опасности, ни чего-то странного. Но тогда… это была не простая тень. Она двигалась с такой изощренной быстротой, словно целенаправленно пыталась ударить меня или даже разрубить.

Я невольно выдохнул, пытаясь прийти в себя.

Может быть, я просто все это выдумал? Вполне возможно, она действительно просто потерялась?

– Сколько тебе лет? На вид лет пятнадцать, – ее голос прервал мои размышления.

Я предпочёл промолчать.

– Игнорируешь? Тебе что, совсем всё равно? – с нарастающей нервозностью спросила она. – Ну и бука!

– Что за Общая гильдия? – вдруг спросил я, переключаясь на другую тему.

– Хм? Ах, это… Общая гильдия – это место, куда собираются все, кто не нашёл себе места в узкоспециализированных гильдиях. Авантюристы, целители, выпускники академий, и такие как я. Существуют также отдельные фракции: Гильдия Авантюристов, Гильдия Целителей. Но туда берут далеко не каждого. Там строгий и специфичный отбор, который пройти могут не все. А в Общей гильдии есть место для каждого. Конечно, её уровень ниже, чем у отдельных фракций, но здесь можно набраться опыта, чтобы затем перейти в специализированное направление. Вот так.

То есть, это нечто вроде стартовой площадки для тех, кто еще не определился с профессиональным путем, – размышлял я.

– А твоя профессия? Как её там называют?

– Исследователь.

– И что это за занятие?

– Ну, из названия следует, что я занимаюсь исследованиями. Например, изучаю новые Лабиринты или аномалии, которые возникают в мире. Это очень разносторонняя профессия, и именно этим она мне нравится. Но для этого нужно быть сильным, обладать глубокими познаниями и уметь анализировать практически все.

– Понятно.

– И это вся твоя реакция? Скучный ты, – пробормотала она. – А теперь расскажи что-нибудь о себе.

– Не хочу.

– Почему? Я же рассказала!

– Ты могла отказаться.

Она глубоко вздохнула и, похоже, решила оставить попытки разговорить меня.

Неужели ей надоело? – мелькнула мысль.

Дальнейший путь был облечён в тишину. Ни она, ни я не произносили ни слова. Однако вскоре она внезапно прервала молчание:

– …приближается… – её голос был едва слышен. – Приближается!!!

– Ч-что?! – Я напрягся.

– М-монстр!!! – закричала она, вцепившись в мою талию, не желая отставать.

– Отпусти!

– Нет, я боюсь! Помоги!

– Кого ты боишься?

Я окутал свои глаза эфирной аурой, но ничего опасного поблизости не заметил.

– Оно уже здесь… почти… – снова прошептала она, и кусты в двадцати метрах неожиданно зашевелились.

От этого у меня в поджилках затряслось.

– Отцепись! Если это действительно монстр, то мы оба умрём! – Я схватил её руки и начал их дергать с усилием.

Какая же у нее железная хватка…

Но пока мы спорили, кусты продолжали шевелиться, а нечто внутри приближалось. Я уже собирался предпринять более радикальные меры, когда из кустов выпрыгнула стая мелких крольчат необычного розово-красного цвета. Они перепрыгнули нас и скрылись в зарослях.

Наше напряжение моментально улетучилось, оставив за собой лишь нелепое ощущение.

– Эй, ты уже можешь отпустить меня, – сказал я, не отрывая взгляда от её макушки.

– Хм? Всё уже закончилось…

– Даже не начиналось.

Она открыла глаза и огляделась вокруг, прежде чем ослабить хватку. Глубоко вздохнув, она улыбнулась мне так искренне, что это сбило меня с толку. Наши взгляды пересеклись, и в этот момент я почувствовал, как что-то острое, подобно кинжалу, пронзило моё сердце. Смущённо отвернувшись, я поспешил отвести глаза.

Мои ноги словно сами собой двинулись вперёд. Она молча последовала за мной, не задавая вопросов и не требуя объяснений.

– Хорошо, что это были лишь кромлины… Иначе пришлось бы сражаться, – произнесла она, скорее обращаясь к самой себе, чем ко мне.

– …

Путь до Смины был не столь долгим, но я предпочёл выбирать более безопасные тропы, избегая потенциальной опасности. Это сделало наше путешествие длиннее, но спокойнее.

Я задумался о ней. Алиса… У неё не было при себе ни оружия, ни каких-либо других принадлежностей. Пустые руки, даже тех самых трав, которые она якобы собирала, не было видно. Может, она солгала мне? Но с какой целью? У неё не было даже сумки. Всё это выглядело подозрительно для человека, идущего в лес за травами.

– А где твоё снаряжение? – спросил я, не оборачиваясь. – Не думаю, что у тебя не хватило денег.

– Несправедливо. Только я и отвечаю на вопросы. Не скажу! – Буркнула она в ответ.

– Хм. Ну как хочешь, – махнул я рукой, продолжая путь.

Говорить о себе смысла не было – в моей жизни мало интересного. Я – простой парень, живущий в лесу с женщиной по имени Лаура. Ежедневные тренировки, отсутствие друзей, настоящей семьи, цели… Лишь Лаура и я.

– Ладно… расскажу, раз уж тебе так хочется знать, – вдруг проговорила она. На её лице заиграла теплая улыбка, и её глаза засверкали загадочным блеском. – Все свои вещи я храню в этом браслете.

Она протянула правую руку, и я заметил телесного цвета браслет с аметистовым шариком в центре. Шарик излучал слабую, но ощутимую ауру эфира – как камни эфиописа, которые выпадают из монстров.

– Этот шар – шард, сделанный на заказ. Он содержит элемент пространства и ряд дополнительных эффектов. Браслет сделан из камней эфиописа. Красиво, не правда ли?

Я кивнул, не находя слов.

– И сколько же он может вмещать?

– Довольно много. Всё зависит от качества кристалла и уровня зачарования. Чем больше эфиопис пропитан эфиром, тем он мощнее и лучше поддаётся зачарованию.

– Понятно…

Но это всё ещё не сравнится с пространственными карманами Лауры и Ханны, – подумал я.

– А цена? – осторожно спросил я.

– Такие вещи на обычных рынках не найти. Их заказывают у мастеров. Можно установить шард на любой предмет – браслет, кольцо, ожерелье. Мой браслет обошёлся мне в двадцать семь золотых лир.

Мои глаза расширились от удивления.

– Д-двадцать семь… – сглотнул я.

– Да. И это ещё по дешёвке досталось, – добавила она с улыбкой.

Эти цены казались заоблачными. Проще было бы родиться с врождённым элементом пространства и избавиться от всех проблем.

Пока мы обсуждали, вдали начали вырисовываться массивные стены Смины, а ворота, как обычно, стояли широко распахнутыми, словно приглашая всех желающих.

– Дальше сама пойдёшь? – спросил я, не скрывая лёгкого раздражения.

– Э-эм… – замялась она.

– Ну, чего ещё?

– Денег у меня нет, так что…

– Так дело не пойдёт.

– Да не сердись. Если ты так настаиваешь на оплате, то пойдём вместе в город, там я сниму деньги и рассчитаюсь с тобой, – предложила она с обезоруживающей улыбкой.

Предложение казалось разумным, да и мне всё равно нужно было попасть в Смину.

– Ладно, будь по-твоему, – нехотя согласился я.

Она только хихикнула, и мы вместе направились к городу. Дорога до Смины была сравнительно близкой. На входе Алиса указала на меня, объяснив стражникам, что я с ней, и нас пропустили без лишних вопросов. Хотя, если честно, я сомневался, что меня пустили бы без её помощи.

Документов у меня не было, как и принадлежности к какой-либо гильдии. Раньше я всегда попадал в город благодаря Лауре или её пропуску. Сегодня же это произошло благодаря Алисе.

Город жил своей привычной жизнью: торговцы зазывали покупателей, люди суетились, занимаясь своими делами. Ничего необычного.

Мы продвигались дальше, углубляясь в сердце города. Общая гильдия находилась ближе к центральной площади, и нам предстояло ещё немного пройтись.

– О, давай свернём здесь, так будет быстрее, – предложила она, указывая на переулок.

Я не придал этому особого значения и послушно пошёл следом. Эта небрежность оказалась роковой.

То, что случилось дальше, было совершенно неожиданным. Как только мы свернули в переулок, пустынный и глухой, на меня внезапно обрушился удар сверху. Кто-то с силой навалился всем своим весом, сбивая с ног. Я упал на холодную мостовую, почувствовав острую боль. Попытался закричать, но чей-то грубый, сильный жест зажал мне рот. Голову словно окутала туманная пелена, и я начал погружаться в вязкую, затягивающую пустоту сна.

Последним, что я успел увидеть, было лицо Алисы. Она стояла неподалёку, её фигура казалась пугающе отстранённой, а глаза сияли зловещим, алым светом. На её губах играла улыбка, холодная и безжизненная, словно у демона, наслаждающегося своей победой.

Часть 6

Когда я открыл глаза, всё вокруг плыло, словно окутанное маревом. Место, где я оказался, было чужим и непривычным. Тьма обнимала пространство, воздух пропитался сыростью, а холод пробирал до костей.

Решётка? – пронеслось в голове с оттенком непонимания.

Передо мной действительно виднелась решётка: ржавое переплетение металла, скованное временем и коррозией, словно забытый артефакт прошлого. Перекрестье прутьев формировало ячейки, примерно десять на десять сантиметров каждая, через которые можно было разглядеть ещё большую тьму.

Голова отказывалась подчиняться, в ней стоял гул, похожий на эхо далёкого грома. Руки были словно связаны невидимыми узами, напряжёнными до такой степени, что мне не удавалось даже слегка шевельнуть пальцами. Взгляд метался, фиксируясь на ограниченном пространстве, – я лежал на правом плече, которое уже успело онеметь от неестественного положения. Попытки изменить позу оборачивались провалом: не хватало даже места, чтобы толком перевернуться, не говоря уже о том, чтобы встать.

Я был словно скот, помещённый в убогий и тесный загон.

Так и оказалось.

Когда остатки тумана в голове начали рассеиваться, я осознал, что нахожусь в клетке, стеснённой до предела. Её размеры, на первый взгляд, не превышали двух метров в длину и ширину, превращая пребывание внутри в кромешную муку.

Чёрт, где я? – мысленно задал я вопрос, который оставался без ответа.

Место было совершенно незнакомым. За стенами царила жуткая тишина, прерываемая лишь едва различимыми звуками капающей воды. Казалось бы, ситуация могла породить панику и страх, но моё сердце, вопреки разуму, оставалось бесчувственным, словно окоченевшим. Не то чтобы я не понимал опасности – скорее, что-то мешало мне испытать должное беспокойство.

Именно это ощущение внутреннего диссонанса заставило меня попытаться действовать. Я заёрзал, напрягая ослабшее тело, чтобы хоть как-то сменить позу или дотянуться до прутьев. Но в этот момент в тишине раздался низкий, почти шёпотный голос:

– Не пытайся. Они не терпят шумных товаров, – произнес он, глубокий, измотанный.

Этот мужской голос прозвучал с лёгкой хрипотцой, словно шёл издалека, будто перекочёвывая через преграды пространства. На секунду я замер, пытаясь понять, откуда исходит звук.

– Кто ты? – спросил я, сквозь затуманенное сознание ощутив в голосе слабую надежду на объяснение.

– Я? – его тон прозвучал едко. – Точно такой же, как ты. Всего лишь товар, – сказал незнакомец, и в его словах мелькнуло то ли саркастическое презрение, то ли отчаянный смех.

– Товар? О чём ты?

– О чём ещё? Товар есть товар, – голос был настолько обыденен, что по спине пробежала дрожь. – Мы – скот. Наша цена может быть разной: кто-то отправится в рабство, кому-то уготована роль игрушки для чужих удовольствий. Если повезёт меньше, – нас распродадут на органы или сотворят из тел марионеток. Выбирай любой вариант.

Его слова разрезали мой разум, как тонкая струна, натянутая до предела. Нестерпимый холод пронзил грудь. Страх медленно охватывал сердце, окрашиваясь оттенками алого и чёрного, перемешиваясь с почти нечеловеческой тоской.

Я молчал. Казалось, ни одно слово уже не в силах оправдать происходящее.

Пусть незнакомец и велел не шуметь, инстинкт оказался сильнее. Мой разум помутился, и я стал судорожно барахтаться, пытаясь хотя бы встать на корточки. Звук ржавых прутьев и моих хриплых выдохов наполнил гробовую тишину.

Этого хватило, чтобы что-то изменилось.

Скоро я услышал, как за спиной раздались шаги. Кто-то вошёл в помещение.

Резкий луч света полоснул тьму, заставив меня зажмуриться. Ощущая жжение света на глазах, я всё же решился приоткрыть их. Передо мной возникла фигура, покрытая чёрной безликой маской, плотной, словно ночь. Его или её глаза я не мог видеть – только зловещее неподвижное око этой странной маски.

Я ощутил на себе пристальный взгляд из-за этой мрачной личины. Существо (или человек?) ничего не говорило. Оно было бесшумным, лишь перемещалось, как бы изучая пространство.

Внезапный истерический вскрик сломал тишину, ударив по нервам.

– Отпустите меня! Пожалуйста! – пронёсся вскрик справа, до боли истеричный и полный ужаса. Женский голос бился об стены, отдавался эхом в душу, словно молот, выбивая из неё остатки спокойствия.

Тот, кто стоял напротив, не обратил на крики внимания. Его тело, чьё-то или что-то неизвестное мне, осталось бесстрастным, будто живым воплощением равнодушия. Он сделал пару шагов ко мне и уцепился за клетку.

На долю секунды между нами возникла тяжёлая пауза. Потом воздух пронзил разряд. Резкий, оглушительный. Что это было – электрошок или нечто ещё, я не понял. Сознание покрылось дымкой. И вновь – тьма.

Часть 7

После удара током силой свыше 50—70 миллиампер, что чрезвычайно опасно для жизни, Кевин потерял сознание.

Разряд был вызван не искусственным источником электричества, а природной стихией молний, олицетворяющей архетипы элементарной магии. Молнии обладают парадоксальной природой – их энергия способна нанести урон даже носителю стихиный способностей, особенно при высоком потенциале разряда. Стихийные способности априори опасны для жизни их владельца. Однако с течением времени адепты могут развить резистентность, позволяющую выдерживать мощные заклинания без разрушительных последствий.

Но у Кевина пока отсутствует даже зачаточная резистентность. Он не осознает, как пользоваться стихией, и не знает, к каким элементам у него предрасположенность. У него лишь поверхностные знания о первом и втором типе эфира и примитивные навыки его манипуляции.

Эти люди явно не его конкуренты.

От тела Кевина начал подниматься легкий дымок после разряда, и в воздухе разнесся слабый запах жареного. Незнакомец в маске убрал руку от клетки, повернулся и запер дверь. Звонкий щелчок замка ознаменовал заточение людей на неопределенный срок: часы, дни, недели – неизвестно.

Девушка продолжала кричать и молить, выкрикивая всё, что приходило на ум. Но её отчаянные призывы не могли её спасти. Человек, утративший надежду, всегда испытывает экзистенциальное страдание. Он потерял самое ценное – собственное я. Это жестоко и тяжело. Такие люди обречены на бесконечную веру, не в себя, а в трансцендентное.

В помещении находилось шесть человек. Они стояли в ряд, каждый в своей клетке, обреченные на вечную веру. Никто из них не предпринимал попыток сбежать или использовать что-либо. Но они и не могли. Их руки были скованы особым жгутом, подавляющим эфирные потоки и не позволяющим сконцентрировать эфир. Это аномальный артефакт, созданный существом из Лабиринта.

Удивительно, не правда ли? Существо, чей мех рассеивает частицы эфира, наполняющего этот мир, как воздух. Аномалия, на которую не действуют никакие способности, кроме физической силы или пятого типа эфира. Монстр, разрушающий концепцию всемогущества эфира. Однако, несмотря на то, что его мех отталкивает эфир, сам он может поглощать его, используя как энергию. Это когнитивный диссонанс.

Жгут из этого монстра используется для подавления тех, кто находится под строгим надзором или в заключении. Полезная и одновременно устрашающая вещь.

Попытка использовать эфир бессмысленна – она лишь усугубит ситуацию. Попытаться выбраться физической силой также проблематично и затруднительно, особенно если ты не обладаешь выдающимися физическими параметрами. Хотя решетки корродированы и покрыты ржавчиной, они всё ещё достаточно прочны.

Другие варианты? Можно попытаться вступить в переговоры с охранниками, смягчить свой приговор или предложить взятку. Однако это обречено на провал. Они не возьмут ничего, кроме ваших тел и душ. Их интересует лишь полное обладание вами.

Скрытые работорговцы, или, скорее, криминальный синдикат, занимающийся множеством незаконных операций. В Смине запрещена торговля людьми, страна подписала пакт о ненападении с королевством Де-Рио, где на троне Полу-человек Король и Человеческая Королева, яростные противники рабства.

Но несмотря на запреты, в тёмных углах страны скрываются такие группировки. Кевин попал в лапы одной из них – организации, действующей не только в пределах Смины, но и в других государствах, становясь всё более влиятельной и опасной.

Ситуация значительно хуже, чем Кевин мог предположить. Выбраться живым кажется утопией. Он рискует попасть в руки аристократа-дегенерата или, в худшем случае, быть проданным на органы.

Фуджи сейчас отсутствует и не может помочь, Лаура не знает, где он. Она думает, что он дома, спокойно пьет чай. Но реальность куда мрачнее её фантазий.

И эта реальность скоро может погубить Кевина, оставив его в отчаянии, которое он уже переживал в Лабиринте.

Глава 3. Разгром

Часть 0

Две недели назад.

Повозка, сбившаяся с пути и врезавшаяся в одно из сотен деревьев, стояла неподвижно, словно реликт прошлого, оставленный в плену вечности. Она слилась с окружающим лесом, став частью его тихой гармонии, пустив корни, которые простирались на тысячи километров под землю, наподобие подземных ризоидов, соединяющих её с миром, который не знал ни времени, ни границ.

Внутри сломанной повозки виднелись силуэты – разные по форме и размеру, как архетипы неведомых существ. Они двигались едва заметно, их шёпот звучал, как слабый шелест листьев на ветру. Их разговоры, словно тщательно выверенные, старались не нарушить хрупкое равновесие окружающего мира. Они знали, что любое неосторожное движение может привлечь нежелательное внимание.

Внимание монстров, обитающих в глубинах этого неизведанного леса.

Атмосфера вокруг была полна зыбкой тревоги и гнетущей тяжести. Она казалась пронизанной квинтэссенцией чего-то чуждого и непостижимого. Этот чувственный фон висел над местностью, как тяжёлое одеяло, не позволяя покою воцариться ни на мгновение.

Но в этой пугающей ауре был скрыт элемент чего-то магнетически-прекрасного и одновременно ужасающего. Ночи здесь всегда были невероятно чарующими: звёзды, словно мистические артефакты, сверкали в бескрайнем куполе ночного неба, очаровывая своей безмолвной красотой. Миллионы небесных тел, возможно, целые галактики, смотрели на эту землю, проливая на неё свой холодный свет, столь отличающийся от солнечного.

Этот мир, в который попал Ютака, был для него настоящим адом – местом, где каждый день становился борьбой за выживание. Здесь он ощущал, что жив, но что-то внутри него было потеряно. Он чувствовал, как утратил часть своей души. Окружающий мир стал для него странным и непостижимым, словно затянутым в туманный кокон иллюзий.

Недавно Ютаке исполнилось четырнадцать лет – возраст, когда вся жизнь может измениться в мгновение ока. Перед ним стоял выбор: сделать шаг вперед, шаг к исполнению своей цели, которую он намеревался достичь любой ценой.

Эта цель была связана с поступлением в престижную академию в Смине. Это был путь к вершинам социальной лестницы, приближение к королевскому двору. Шаг, ради которого стоило пройти через страдания и лишения.

Нет ничего бессмысленного, пока не найдёшь ключ к успеху. Каждый незначительный шаг – это победа. А огромный шаг – это триумф.

Ютака заранее продумал свои планы. Они были эгоистичны, сложны и лишены человеческой теплоты. Но ему было всё равно. Если для достижения цели нужно будет лишить кого-то жизни – он сделает это. Сломать чью-то судьбу – пойдет на это. Но если сможет помочь – поможет. Если нет – значит, так и должно быть.

Всё казалось простым. Но на самом деле?

Может ли человек, сохранивший здравомыслие, сознательно лишить жизни другого, осознавая, что совершает грех? Убить человека – это не просто физический акт, это метафизическое разрушение целой вселенной.

Отнять жизнь, которая не имеет цены ни в золоте, ни в обещаниях.

Сломать чью-то судьбу, лишив его надежды и цели – это преступление против самого бытия.

Это сложно? Возможно? Невозможно?

Размышляя об этом с точки зрения экзистенциальной философии и биоэтики, Ютака осознавал, что смерть – неизбежная часть жизни. Если не он, то кто-то другой. Если не другой человек, то сама природа. Он просто откладывает неизбежное. Ведь человек смертен, а с ним смертны и его мечты.

И не только физически. Психическая смерть гораздо страшнее. Когда человек умирает ментально, он становится тенью самого себя: наркоманом, убийцей, злодеем. Без души, неспособным понимать людей. Он превращается в марионетку, управляемую извне, готовую рухнуть в любой момент.

Чем глубже человек погружается в свой внутренний мир, тем сложнее ему и окружающим его людям. Чем дальше он заходит в трясину своих страхов, тем грязнее становится его душа.

Он убивает себя и роет собственную могилу. От этого не уйти.

Человек погружается в темноту, которая ближе, чем свет. Оторвать его от этого невозможно. Спасти… возможно?

Люди – существа социальные. Без общения они умирают. Если человек долгое время не контактирует с другими, его уже не спасти. Он оставляет за собой человечность и погружается в вечную тьму одиночества.

Социальные существа, такие как люди, не примут одиночного хищника, который смог выжить в одиночестве. Между ними непреодолимая пропасть, которую невозможно измерить словами.

Но действительно ли нужно стремиться быть частью массы? Нужно ли сливаться с толпой, чтобы тебя не считали монстром среди «нормальных»? Чтобы тебя приняли таким, какой ты есть, со всеми твоими особенностями.

Люди, их эмоции, попытки жить, идеологии, поступки, настроения – всё это построено на времени и опыте прошлых поколений.

Все люди – тени своего прошлого. И это невозможно скрыть.

Часть 1

Она всё ещё спит, – отметил Ютака, пристально наблюдая за девушкой, чьё лицо искажалось агонией невидимых кошмаров.

Её тело неустанно вздрагивало, словно она боролась с демонами, засевшими в её подсознании. Черты её лица иногда принимали гротескное выражение, словно отражали муки её души. Едва слышные стоны прорывались сквозь её стиснутые губы, порой пугая других девушек в повозке, но не настолько, чтобы их тревога переросла в панику.

– Может, разбудим её? – предложила Зельда, озабоченно глядя на девушку, пребывающую в плену своих мрачных сновидений.

– Не стоит. Пусть спит, – ответил Ютака, его голос прозвучал с ледяной отстранённостью, словно он был обособлен от эмоций окружающих.

Зельда лишь кивнула, не осмелившись возразить. В её глазах читалась усталость, свойственная всем, кто долгое время находился в плену тревог. Сон казался недосягаемым утешением, а беспокойство о том, что они могут стать жертвами нового нападения, заставляло каждую их клетку оставаться в состоянии боевой готовности.

Мысли о новом нападении гоблинов, безжалостных существ, превратили их бодрствование в непрерывную агорафобию.

Эти чудовища оставили в их душах неизгладимые следы: образы бесчеловечных издевательств, хаотичных пиршеств на фоне мучительных стонов жертв. Память об этих зверствах, словно ядовитая влага, пропитала их души и закрепилась в них на уровне первобытных инстинктов.

Ютака был для них своего рода анкером, символом стойкости, который помогал удерживать остатки их разума от погружения в хаос.

Однако осознавал ли он свою роль в этом драматическом спектакле?

Его мысли были окутаны густым туманом размышлений, словно он находился в глубокой интроспекции, недоступной окружающим.

Спустя некоторое время, одна из девушек, Циния, наконец сдалась усталости и, прислонившись к стене повозки, погрузилась в объятия Морфея. Следом за ней и другие девушки позволили себе поддаться гипнагогии, находя кратковременное убежище в иллюзорном мире сновидений.

Интересно, видят ли они сны? И если да, то какие – счастливые или полные печали? Или их сознание тонет в безмолвной пустоте? – размышлял Ютака, невольно наблюдая за одной из спящих.

Его собственное желание погрузиться в сон нарастало с каждой секундой, но он не мог себе этого позволить. Его внимание было как натянутая струна, готовая лопнуть от малейшего прикосновения. Он знал, что расслабление может обернуться катастрофой, поэтому держался, вопреки зовам усталости. Ютака потёр глаза, стараясь отогнать сонливость, но это лишь усилило его тягу к отдыху.

Казалось, сон обвивался вокруг его разума, как змей, сжимая его всё крепче. Вздохнув горечью и изнеможением, он попытался принять более удобное положение. Его ноги распрямились, а голова невольно ударилась о стену повозки.

Подняв глаза к потолку, он вглядывался в него, пока его веки не сомкнулись под тяжестью усталости. Его дыхание стало спокойным, размеренным, и в конце концов, он позволил себе погрузиться в объятия долгожданного сна.

Ютака скользнул в мир грёз, где, наконец, нашёл временное убежище от тревог и страхов реальности.

Часть 2

В душном зале раздавались смутные вскрики, протесты и приглушённый, словно хрустящий шёпот множества незнакомцев. Их лица, словно размазанные небрежным мазком акварели, подёргивались и искажались, сосредоточенно взирая на центр зала. Там, в ядре внимания, стояли четверо – их взгляды терялись в бездне осуждения, исходящей от толпы. Шёпот, настойчивый и липкий, был похож на муравьёв, медленно покрывающих сознание, пока его не прервал сокрушительный звук, как будто железный молот опустился на каменный пол. Звук этот подействовал, как рубящий нож – резкий, окончательный. Гул смолк, и тишина облеклась абсолютной властью единственного голоса, которому суждено было прозвучать в тот миг.

Абсолютный голос короля.

Он, словно некий порок, самодовольно обосновавшийся в облике человека, в упор смотрел на четверых перепуганных пришельцев. Казалось, его взгляд проникал за пределы глаз, огибая их плоть и обнажая трепещущую душу. Тонкие, как хирургические лезвия, лучи напряжения тяготили воздух между монархом и безымянными, подкашивая их тела на уровне физиологического резонанса. Словно острие беспощадного осознания проткнуло пространство.

Пауза. Чудовищная, трясущая нервы пауза.

Король наконец заговорил. Его голос, подобный грохоту обвалившейся скалы, не был громким – он был всемогущим. Сказанные слова резанули воздух, расколов мимолётный порядок этого миграционного фантасма. Каждое произнесённое слово было разрывным ядром, адресованным отчаявшимся умам этих четверых.

Мужчина средних лет, чей осанистый вид всё ещё напоминал о величии их потерянного мира, выдавил протест – сорвался на нотах несогласия и глухой тоски. Однако его попытку подавила странная сила. Он рухнул, как поверженный идол, словно всё его тело было обездвижено невидимой мощью. Лицо мужчины исказила смесь ужаса и изумления, словно его рухнувшая свобода наглядно демонстрировала лик загадочного могущества короля.

Мальчик позади мужчины испустил испуганный крик. Его глаза, сверкавшие солоноватыми каплями слёз, потускнели в тяжёлой тишине, разливая горький дождь на красно-жёлтый ковёр с древними узорами, которые были равнодушны к горю. Его руки тряслись, захваченные невыносимым ужасом, из груди вырвался судорожный всхлип.

Но вопли людей не волновали короля. Он сидел на высоте своего трона, отстранённый, как олицетворение квазибожества. В его руках покоился клинок неописуемой красоты. Блистательный артефакт, более древний, чем сами стены зала, излучал ауру абсолютной власти. Его блеск говорил о целых эпохах, смятых в летописях, о битвах, что потрясали мир, и о дерзости тех, кто пытался бросить вызов Судьбе.

Но истинным ужасом была не реликвия, а сам её обладатель. Монарх, холоднее северного льда, был воплощением ужаса, скрытого под маской человеческого лица. Его выговор звучал беспощадно, и каждое слово словно высекало приговор. Они, эти пришельцы, были здесь по ошибке. Совокупность событий, казавшаяся частью грандиозного плана, вдруг превратилась в статистическую аномалию. Герои из другого мира – их ожидали, их требовал отчаявшийся мир. Но вместо избранных, всесильных паладинов, призыв породил этот, полный несовершенств квартет.

Ошибку.

Система мироздания дала сбой. И в этой величественной машине они были всего лишь мусором – надломленным, неестественным побочным продуктом стремления исправить её перекос.

Не имея ни особых талантов, ни предназначения, они стояли, охваченные страхом, перед судьбой, которая не терпела слабости.

Вернуться назад? Простой запрос, пропитанный наивной верой. Вернуться в своё мирное существование? Нет. Это было невозможно.

Король взял меч крепче, провёл ладонью по его лезвию, и магия взвихрилась, наполняя комнату новой реальностью. Он молчаливо выносил им приговор, неподвластный ни жалости, ни разуму. Казалось, в этих стенах сами звуки скорби и молитв теряли своё право быть услышанными.

Мать, отец, дочь и сын.

Трое стояли, словно статуи, скованные страхом, не в силах двинуться, пока отец лежал, как бы раздавленный тяжестью чего-то незримого, неестественного, выходящего за пределы человеческого понимания. Лишь властный голос короля, холодный и непроницаемый, расколол тишину зала. Приказ был неизбежен, как приговор – их отправляли в неведомые ледяные земли. Само это название наполняло пространство необъяснимым ужасом, словно вытравливало надежду и оставляло только предчувствие гибели.

Вокруг поплыли приглушённые шёпоты. Их источали скрытые тени аристократии, укутанные в тончайшую вуаль полумрака. Эти голоса походили на скрежет льда, медленный и мучительный, порождая неуловимую ненависть. Лица этих людей, словно мраморные маски, были лишены выражения, но в глазах отражались хищные огоньки. В их ироничных взглядах сквозила саркастическая торжественность, которую не могли скрыть даже полутени.

Тишину зала разорвал порыв: из толпы выступила девушка – молодая, полная отчаянного благородства, которого хватило, чтобы осмелиться.

Она ступила вперёд решительно, но грациозно, как пламя свечи, противостоящее ветру, и опустилась на одно колено. Склонив голову, она пыталась достучаться до суровой воли монарха. Жест, наполненный изящной символикой смирения и дерзости, остановил шёпот, заставив зал затаить дыхание.

Король скользнул по ней взглядом. Его глаза, наполненные леденящей пустотой, медленно изучали каждую черту её облика. Она заговорила, но слова её были подобны глухому стуку, тонущему в хаосе этого момента. Это был незнакомый язык, отчего её речь становилась загадочной, почти сакральной.

Она подняла руки, словно жрица в храме, обратившаяся к небесам. Её слова, казалось, пытались проломить невидимую стену, разделяющую два мира. Её глаза искрились решимостью, а лицо, словно освещённое внутренним светом, излучало неподдельную надежду. Она повернулась к стоявшим в оцепенении членам семьи, её взгляд словно говорил: Я защищу вас.

Она была молода, лет двадцати. Её волосы, насыщенного цвета малины, собранные в сложную плетёнку, мягко спадали на плечи. На щеках играл тонкий румянец, контрастирующий с бледностью её узкого, но утончённого лица. Наряд, напоминающий реконструкцию эпохи средневековья, гармонично сочетал в себе простоту и мистическое изящество.

Однако её величие было недолгим.

Мир перевернулся буквально и метафорически. Как в замедленной съемке, её тело упало, словно механическая кукла, утраченная кем-то на улице. Она ничего не чувствовала ниже шеи. Взгляд померк, последние нити сознания разрывались, пока чёрная бездна не поглотила её целиком.

Её голова, отсечённая невидимой рукой палача, упала с глухим стуком на холодный камень.

Мать, издав короткий сдавленный вскрик, поспешила закрыть глаза своих детей, словно желая спрятать их от обжигающей правды. Но даже её собственные веки не смогли скрыть кровавую действительность, навечно отпечатавшуюся в памяти. Её дыхание стало судорожным, прерывистым; тело сковало спазмами. Живот скрутило до мучительной боли, и горечь подступила к горлу, но единственное, что она смогла сделать, это тихо рыдать, стоя перед неумолимой бездной, в которую их сталкивали.

Голова погибшей девушки покоилась на мраморе, а её глаза, стеклянные и мёртвые, бессмысленно смотрели на мать. Этот взгляд пробирал до дрожи, словно манифест всего, что она пыталась избежать. Из уголка рта мёртвой стекала кровь, формируя на полу изощрённый узор, казалось бы, говорящий на непонятном языке языке утраты и ненависти.

Воины в тяжёлых доспехах шагнули к семье. Их железные шаги звучали, как набат, возвещающий о неминуемой гибели. Но мать, несмотря на свою беспомощность, бросилась им навстречу, размахивая руками и выкрикивая что-то неразборчивое, словно дикое животное, загнанное в тупик. Её отчаяние было неистовством, но шансов оно не оставляло.

Но бронзовый меч рока был опущен. Она рухнула с тихим, влажным звуком на каменный пол. Девочка, ослеплённая слезами, испускала пронзительные вопли, а мальчик застыл, поглощённый страхом, неподвижный, как статуя. Он молча смотрел вперёд, его разум цеплялся за единственную мысль:

Мама?..

Но ответа больше не будет.

Часть 3

Глаза Ютаки напряжённо открылись, всё его тело было в холодном поту, дыхание участилось и стало прерывистым. Странное чувство одолевало Ютаку изнутри: непонятное жжение и тоска. Его руки сильно сжимали ножны клинка, который он недавно раздобыл у мёртвого человека, тело которого всё ещё лежало снаружи повозки и продолжало гнить, источая зловонные миазмы.

Его глаза медленно осматривали округу, сканируя каждый дюйм пространства. Но ничего экстраординарного или аномального замечено не было. Тогда его уши уловили шум снаружи – амбивалентный, неясный, напоминающий звуки приближающейся повозки или схожего механизма.

Ютака не осмелился сразу выходить навстречу. Кто знает, что или кто это мог быть? Возможно, его восприятие подверглось когнитивной дисторсии после недавних событий. Возможно, это лишь порождение его полубессознательного разума, иллюзорный отзвук. Возможно, всё и одновременно ничего.

Голова Ютаки осторожно выглянула из-за угла двери повозки, и его глаза зафиксировали тусклый свет жёлтого огня, парящего в воздухе. Судя по высоте его нахождения, можно было сделать вывод, что человек, его держащий, был невысокого роста – предположительно, не выше ста шестидесяти пяти сантиметров.

Человек? – задумался Ютака, наблюдая за огоньком, который медленно перемещался в направлении трупов.

Он продолжал следить за огоньком, но самого человека или существа, создающего его, обнаружить не удавалось.

– Эй, здесь есть кто-нибудь? Отзовитесь, прошу! – внезапно донёсся голос мужчины или, возможно, подростка.

Тембр его голоса напоминал голос пятнадцатилетнего парня. Но что он мог делать в таком месте, пронизанном опасностями и смертью? Ответов не было, лишь гипотетические предположения. Чтобы обрести ясность, следовало взаимодействовать с говорящим субъектом. Однако Ютака воздержался, продолжая наблюдение, словно объект был под микроскопом, следя за движением мерцающего огонька, который перемещался хаотично.

Спустя некоторое время появился ещё кто-то, и между ними начался диалог, акустически различимый Ютаке.

– Что случилось? – спросил женский голос, интонационно окрашенный в тревогу.

– Я… я не знаю, возможно, на них напали монстры, – ответил парень, тон которого дрожал от явной неуверенности.

– Тогда нам нужно уходить отсюда, пока нас тоже не настигли.

– Да, вы правы, – вежливо подтвердил парень, подчёркивая свою согласованность.

Они начали двигаться, судя по звукам, прочь от места, но…

– Стойте! – громко, но сдержанно выкрикнул Ютака, появляясь из кустов с мечом в руках – превентивная мера на случай эксцессов.

Те двое интуитивно вздрогнули, а девушка вскрикнула, явно охваченная паническим страхом. Их взгляды устремились к Ютаке – фигуре, казалось бы, причудливой. Его внешность, измазанная продуктами распада чудовищ и их кровью, не внушала доверия. Запах разложения и отчаяния исходил от него, словно удушливый шлейф, способный отпугнуть любую разумную особь. Однако вместо того чтобы бежать, они настороженно застыли, словно под гипнотическим воздействием.

Ютака также не отводил от них взгляда. Он понимал, что в сложившихся условиях вербализация могла бы стать катализатором нежелательных действий, поэтому действовал обдуманно.

– Вы… можете помочь нам? – голос Ютаки прозвучал хрипло, но настойчиво. Затем он продолжил: – Там, в повозке, находятся четверо измождённых девушек. Им нужна помощь, и чем скорее, тем лучше.

По выражениям их лиц было заметно, что внутренние когнитивные процессы активировались. Они, казалось, оценивали степень вероятности правдивости сказанного. Через секунду они переглянулись, вступив в молчаливую коммуникацию.

– Откуда нам знать, что ты нас не обманываешь? – наконец заговорил парень. В его голосе сквозила явная тревога, сопровождаемая тенью подозрительности. – А вдруг ты просто хочешь нас ограбить? И все эти трупы… разве это не твоих рук дело?

Поток вопросов хлынул на Ютаку, но он оставался немногословным. Не давая ответа, он отвернулся от них и направился обратно к повозке, демонстрируя безразличие.

Те двое оставались на месте, не желая идти за ним. Их настороженность была оправдана, ведь поведение Ютаки могло быть воспринято как аномальное или манипулятивное. Однако, спустя некоторое время, из кустов снова раздался шорох. Их внимание мгновенно сконцентрировалось на этом, но они облегчённо выдохнули, увидев Ютаку, который вёл за собой трёх девушек, а четвёртую нёс на спине.

– Как я и говорил, вот эти четверо девушек попали в беду. Им нужна помощь. Теперь вы мне верите? – голос Ютаки прозвучал устало, но с оттенком упрёка.

Им ничего не оставалось, как поверить ему. Словам они доверять не могли, но собственные глаза и эмпирическое восприятие казались надёжным источником информации. Тем не менее они продолжали колебаться, словно внутри них происходила борьба между долгом и инстинктом самосохранения.

Ютака, заметив это, решил пойти на компромисс и предложил нечто, что могло изменить их позицию:

– По прибытии в город Смина я заплачу вам как авантюристам. Считайте это официальным заданием от Общей гильдии.

После минутного раздумья они наконец дали согласие.

– Хорошо, залезайте в нашу повозку, – сказал парень, показывая в сторону темноты, куда-то позади себя.

Ютака одобрительно кивнул и направился в сторону повозки, бережно ведя за собой девушек. Он не смог нормально осмотреть лица тех, кто согласился помочь, из-за царившей в лесу кромешной тьмы. Свет их факелов едва освещал окружающее пространство, не позволяя рассмотреть детали.

Внутри повозки пространства было немного, но условия были заметно лучше, чем в прежней повозке. В центре стояла колбочка с эфирным светом, который придавал месту скудное, но стабильное освещение. Девушки, хотя и выглядели измождёнными, не могли расслабиться. Их разум оставался во власти тревожных мыслей, лишая сна.

Неожиданно шторки повозки приоткрылись. Ютака машинально напрягся, но вскоре расслабился, увидев входящую девушку – ту самую, что ранее стояла рядом с парнем.

– Надеюсь, я не помешала? – проговорила она, элегантно улыбаясь и мягко хихикая.

– Я буду здесь с вами.

Наконец Ютака смог рассмотреть её лицо и общий облик. Она явно принадлежала к аристократии: её наряд из высококачественного материла притягивал взгляд. Ткань словно дышала эфиром, насыщенным магическими чарами. На платье явно было наложено множество усилений, как минимум пять, если судить по потокам энергии.

Голубоватый оттенок платья красиво контрастировал с её кожей. Нижняя часть одеяния расширялась, образуя подобие кринолина. На руках были надеты перчатки до локтя, выполненные из ажурной сетки насыщенного голубого цвета. Её волосы были двухцветными: от макушки они были серебристыми, словно покрыты инеем, а ближе к кончикам становились глубокого тёмного коричневого оттенка. Глаза, обладающие насыщенным карим цветом, излучали силу и уверенность, выдавая аристократическую выправку и природную харизму.

Она подошла и присела возле их группы, непринуждённо продолжая дарить своей компании мягкую, почти безмятежную улыбку. Однако после того, как Ютака узнал, что она принадлежит к аристократическому сословию, его восприятие её изменилось моментально. То, что ещё недавно казалось лёгкой симпатией, теперь трансформировалось в едкую неприязнь, почти ненависть. Его внутренности будто скрутились в узлы из раскалённой проволоки. Нервы вибрировали, напоминая туго натянутые струны, готовые лопнуть от малейшего прикосновения.

Ютака ненавидел аристократов всей душой. Его гнев был древним, как сама несправедливость. Его мечтой, тайной и тщательно охраняемой, было искоренить их всех, заставить каждую душу из их знатных семейств расплачиваться в страданиях. Он жаждал сделать это собственными руками – не только ради себя, но и в память о своей погибшей семье.

Однако Ютака сумел проглотить эту ненависть, и она обожгла его изнутри, как кипящий деготь, пролитый в самое сердце. Он почувствовал, будто проглотил горящий фитиль, который всё ещё пылал в его утробе языками огня. Гнев не утихал, лишь трансформировался в разрушительный внутренний монолог.

– Итак, чем займёмся? – раздался её голос, на удивление мелодичный для ушей, привыкших к жёстким звукам тревоги. – А то ехать нам ой как долго ещё.

Однако её вопрос повис в воздухе, словно дым от едва догоревшей свечи. Ответа не последовало – ни слов, ни взглядов, ни даже молчаливого кивка. Одна из девушек спала беспокойным, тяжёлым сном, будто пряталась от своих страхов даже в собственных грёзах. Остальные трое путешественников выглядели окончательно истощёнными, их лица напоминали маски, вытканные из тусклой ткани усталости. Ютака предпочёл отгородиться от аристократки стеной молчания. Так было безопаснее для него самого.

Атмосфера внутри повозки напоминала душный вакуум, в котором каждое слово могло стать искрой для пожара. Никто не решался нарушить это зловещее равновесие. Даже дыхание казалось излишне громким. Лишь она, с какой-то иррациональной настойчивостью, продолжала сохранять свой образ приветливой спутницы, несмотря на явное напряжение.

Почему же аристократов так ненавидят? Эта ненависть древняя, как феодальная система. У каждого она имела собственные причины: классовое противостояние, накопленная веками зависть или личные трагедии. Особенно сильна была эта ненависть среди крестьян, чья жизнь напоминала бесконечное дно нищеты, где последнее серебро уходило на хлеб, а последний грош – на похороны.

И знаете, кого они винили в этом? Конечно же, аристократов. Их богатство, привилегии и роскошь словно выкрикивали, что они недосягаемы для тех, кто рождён страдать. Возможно, эта девушка понимала всё это. Возможно, она осознавала, почему её игнорируют, почему к ней относятся с презрением. Её улыбка могла быть лишь тонкой маской, скрывающей осознание того, что она изгоем в этом временном коллективе.

Но была ли её вина в том, кем она родилась? Быть может, это вражда не между людьми, а между их судьбами. Всё ли зло рождено аристократами? Или, может, корень проблем глубже, заложен в самой человеческой природе, которая склонна обвинять кого-то другого за свои беды?

Почему людей так способны разделять условности их происхождения? Эта вечная вражда между ягодами разных полей всегда разделяла общество на касты. Кто-то умён, кто-то богат, кто-то беден и угнетён. Но что, в сущности, всё это значит перед лицом неминуемой смерти?

Смерть – великий уравнитель. Её коса не различает мастей, званий, богатства. Все мы окажемся в земле, обнятые вечным покоем, а наши судьбы сольются в единое ничто. Иерархии, построенные веками, рухнут, и не останется ни высшего, ни низшего, лишь безмолвный прах, одинаково сыпучий у всех.

Часть 4

Все происходило в благоговейной тишине, нарушаемой лишь ровным скрипом колёс по утоптанной дороге. Путешествие продолжалось в безмятежной обстановке, и ни одно непредвиденное обстоятельство не омрачало их путь к городу Смина. Ночь постепенно уступала место рассвету, и новый день приближался, словно предвестник забвения ночных кошмаров, которые испарятся вместе с последними отблесками луны и тёмными тенями на земле.

Ютака сидел, облокотившись о деревянную стену новой повозки. Его взгляд отсутствующе устремился в потолок, погружённый в состояние полной апатии. Он не мог уснуть, как это сделали две из девушек, но и не находил покоя, в отличие от аристократки и Евы, которые начали обмениваться словами, вступив в неожиданный социальный контакт. Возможно, Ева искала в этом диалоге некое подобие терапии, а, может быть, ей просто стало жаль собеседницу. Разумеется, варианты могли быть различными, но в её голосе, в искренней улыбке угадывалось неподдельное удовольствие от разговора.

Четвёртая девушка всё ещё оставалась во власти сна, её состояние не прерывалось уже добрых шесть или восемь часов. Казалось, пробуждение было близко, и Ютака заранее предвкушал диалог с ней. Он намеревался выяснить, как он оказался здесь, что послужило его ближайшей целью, и направлялась ли он в Смину осознанно или случайно. Однако свою истинную, главную цель Ютака никогда не забывал – она словно была запечатлена в его сознании неизгладимым отпечатком.

– Ох… Уже рассвет, – заметила аристократка, прищурившись на солнечные лучи, пробивавшиеся через узкие щели в стенах повозки.

Ютака медленно поднялся. Остальные присутствующие, невольно приковав взгляды к его фигуре, молча наблюдали, ожидая, что он предпримет. Он приблизился к выходу, где тяжёлые шторы скрывали путь наружу. Одним резким движением Ютака отдёрнул их, и поток яркого света ворвался в повозку. Его лицо осветилось солнечным теплом, а глаза невольно зажмурились от резкого контраста. Сделав глубокий вдох, он наполнил лёгкие свежим, немного тёплым воздухом наступающего утра.

– И вправду… – едва слышно пробормотал Ютака, любуясь окружающим пейзажем.

Его лицо впервые за долгое время утратило напряжённость, а на губах появилась едва уловимая улыбка, словно утренняя магия коснулась его своей невидимой рукой. Свет, заполнивший повозку, коснулся лиц спящих девушек, пробуждая в их облике некое обновление и умиротворение.

Ютака, постояв ещё немного на пороге, обернулся и выдохнул, словно освобождаясь от невидимого груза. Пройдя вдоль повозки, он подошёл к сидящему за вожжами парню и задал вопрос:

– Сколько нам ещё ехать?

Этот внезапный вопрос застал возничего врасплох. Несколько секунд он лишь беспомощно смотрел на Ютаку, словно стараясь выловить в памяти нужные цифры.

– Так сколько? – переспросил Ютака, поднимая бровь.

– Примерно несколько часов до ближайшей деревни, которая почти примыкает к городу Смина, – наконец выдавил парень, его голос прозвучал несколько неуверенно.

Этого ответа Ютаке было достаточно. Он кивнул, мысленно повторяя: Понятно, и позволил своим мыслям унестись к размышлениям о текущем местонахождении. Если деревня находится к востоку от города, а они едут на запад, то, вероятно, деревня называется Нир.

Осталось пять часов до Смины? Время не долгое, но и не короткое…

Мысли Ютаки постепенно стихли, оставив его в состоянии внутреннего спокойствия. Вскоре он всё-таки позволил себе заснуть, доверившись ровному покачиванию повозки.

Когда они достигли деревни Нир, путешественники смогли отдохнуть и попытались пополнить запасы продовольствия. Однако вскоре выяснилось, что денег почти ни у кого не было. Лишь аристократка и возничий могли позволить себе сделать небольшие покупки. Они отправились в деревню за едой, оставив остальных пятерых в повозке.

Тем временем спящая девушка, словно пробуждаясь от долгого забвения, приоткрыла глаза. Её волосы выглядели взъерошенными, глаза опухли и покраснели, свидетельствуя о глубоком, но неспокойном сне. Её переодели ещё ранее, когда Ютака вышел из повозки, чтобы не смущать присутствующих.

Ютаке хотелось поговорить с ней, но, видя её слабость и растерянность, он решил отложить вопросы на более подходящее время.

– Ты как? – спросил парень, его голос звучал тепло и искренне, словно герой из рыцарского романа.

Девушка, ещё не до конца осознавая происходящее, отвернулась, смутившись.

– Д-да, со мной всё в порядке, правда… – Она запнулась.

– Правда, что?

– …Голова немного болит, но это пустяки, – добавила она, прикоснувшись к своему виску.

Дальше диалог зашел в тупик, словно уперся в невидимую стену, лишенную даже намека на трещину. Разговорная нить рвалась, а общее пространство заполняла неловкая тишина. Однако девушка, понимая неизбежность этого мертвого конца, взяла инициативу в свои руки. Пускай и самым банальным, почти архаичным вопросом, но зато действенным:

– А как тебя зовут?

– Зови просто Хаякава, – отозвался он, безразлично и чуть отстраненно.

– Отлично, а меня зовут Брюсель, – проговорила она с заметной, едва уловимой ноткой смущения. – Да, звучит странно и, возможно, даже нелепо, но так оно и есть.

И снова – пустота. Давящая, удушливая, почти материальная. Между ними повисло молчание, в котором отчетливо ощущалось нечто чуждое, непримиримое. Темы для разговора словно существовали где-то в параллельной реальности, недостижимой для обоих. Ютака чувствовал себя загнанным в угол, ведь его худшие опасения, похоже, начали сбываться. Она ничего не помнила. Совершенно.

На мгновение он погрузился в парадоксальное оцепенение, размышляя, стоит ли спрашивать то, что мучило его больше всего. Но в конечном итоге он решил рискнуть:

– Твоя сестра, твоя память… Ты их потеряла? – срывающимся голосом спросил он, даже не осмелившись взглянуть ей в глаза.

Ответа не последовало. Ни единого слова, ни малейшего движения. Тишина стала почти болезненной. Неужели она забыла даже сестру? Ту, ради которой, скорее всего, была готова пожертвовать всем – буквально всем, что только существовало в этом белом и черном мире.

– Нет… Я не понимаю, о чем ты… – наконец произнесла она, но внезапно оборвала себя на полуслове. Странный, дикий стон вырвался из ее груди, и она схватилась за голову, словно пыталась сдержать мучительный внутренний взрыв.

Ютака вздрогнул.

– Эй, что с тобой? – спросил он, сжимая ее плечо.

Ее состояние становилось все более тревожным: она продолжала бессвязно шептать что-то себе под нос, сжимая голову так, словно пыталась удержать разлетающиеся осколки собственного сознания. В панике Ютака начал трясти ее все сильнее, а затем, преодолев внутренний барьер, повернул ее к себе, чтобы заглянуть в глаза.

И тут их взгляды пересеклись.

Глаза Брюсель, наполненные всепоглощающим ужасом, казались чужими. В них было что-то иррациональное, что-то за гранью человеческого понимания. Она крепко вцепилась в свои волосы, сжав их так сильно, что казалось, еще немного – и она причинит себе боль. Сквозь зубы она выдавливала бессмысленные, обрывистые слова, похожие на остатки сломанного кода.

Ютака замер, охваченный странной смесью ужаса и непонимания.

– Эй, приди в себя! – почти закричал он, стараясь вернуть ее в реальность.

На его отчаянные крики сбежались другие девушки. Они вбежали внутрь повозки, явно встревоженные, и застали весьма неоднозначную сцену: Ютака, с тревогой в глазах, тряс Брюсель, а та выглядела совершенно потерянной. Со стороны все это могло бы показаться чем-то неуместным, а в глазах постороннего наблюдателя – даже подозрительным. Но те, кто хорошо знал Ютаку, не могли допустить подобных мыслей. Они доверяли ему.

Ютака, увидев их, немедленно попросил о помощи. Совместными усилиями девушки вытащили Брюсель из повозки на свежий воздух. Едва уловимый ветерок коснулся ее лица, как напряжение немного спало, но все завершилось тем, что она обмякла и потеряла сознание.

Ютака вышел вместе с ними, и когда она утратила сознание, он бережно поднял её на руки и уложил на пол повозки, давая возможность отдохнуть. Однако вновь не последовало никакого результата – девушка снова погрузилась в беспамятство. На этот раз причиной оказался вопрос Ютаки о погибшей сестре. Вероятно, память с абсолютной достоверностью была блокирована её собственным разумом, который инстинктивно воздвиг защитный барьер против внешних факторов. Это была автоматическая реакция психики – своеобразный механизм самообороны, направленный на подавление боли, которой можно было избежать лишь таким образом.

Ютака не ожидал столь резкой реакции на упоминание сестры. Это ошеломило его.

– Что произошло? – поинтересовалась Зельда. Остальные девушки, едва сдерживая любопытство, тоже обратили внимание на ситуацию.

Ютака задумался, пытаясь сформулировать ответ. Но что тут скрывать? Лучше было озвучить правду без утайки.

– Когда она пришла в себя… в общем, я предполагал, что подобное может произойти. Она потеряла память, – признался он.

Его слова не вызвали бурной реакции, хотя было видно, что девушки удивлены столь внезапным и глубоким амнезическим состоянием.

– Это, вероятно, результат сильного шока, вызванного внезапным потрясением. Либо последствия длительной изоляции от человеческого общения. Нельзя исключать и психическое расстройство. Возможных причин множество, – продолжил Ютака.

Девушки лишь кивнули, не задавая дальнейших вопросов. Они не вполне улавливали смысл его слов, поскольку не обладали достаточными знаниями в области психологии, но приняли сказанное как правду, не требующую уточнений.

Ютака вновь ощутил тягость происходящего, но не терял надежды на восстановление диалога. Правда, какой может быть нормальный разговор с человеком, утратившим память? Он и сам не знал ответа на этот вопрос. Однако где-то должны существовать способы вернуть утраченное. Несмотря на отсутствие глубоких профессиональных знаний, он полагал, что его базовых представлений будет достаточно, чтобы попытаться вытащить девушку из глубин амнезии.

Проживая каждый день словно предначертанный приговор судьбы, он научился множеству полезных навыков, необходимых для выживания в этом мире. Хотя он часто оставался в одиночестве, встречались и те, кто помог ему обрести опору, познать то, что самому было бы недоступно. Они научили его тому, чего он сам никогда не смог бы постичь, и дали силы совершать поступки, казавшиеся невозможными. Эти воспоминания вызывали у него горькое чувство утраты, но одновременно согревали своей теплотой, оставаясь яркими проблесками в однообразии его обыденности.

Часть 5

Нир представляла собой очаровательную и на первый взгляд ничем не примечательную деревушку, расположенную неподалёку от грандиозного города Смине. Её удачное местоположение превращало её в популярное место для туристов и путников, которые делали здесь привал перед последним отрезком пути до мегаполиса. Благодаря этому Нир обрела определённую известность как удобная точка для отдыха и подготовки перед дорогой.

Деревня часто становилась пристанищем для самых разных людей. Здесь можно было встретить торговцев, которые ловко выстраивали свои цепочки обмена: продавали собственные товары, закупали что-то новое, чтобы впоследствии реализовать это с прибылью. Среди посетителей также были авантюристы, а иногда и искатели приключений, которые брали задания на окраине леса и нередко останавливались в Нире на ночлег или чтобы пополнить запасы. Местные жители, многие из которых годами жили в этой деревне, всегда приветствовали новых гостей с радушием и радостью, видя в них не только компанию, но и источник дохода.

Для таких путешественников в Нире существовала развитая инфраструктура. Многие дома в деревне использовались в качестве небольших гостиниц, которые сдавались на ночь или на несколько дней. Это оказалось довольно прибыльным делом – аренда жилья могла приносить своим владельцам несколько десятков серебряных лир в неделю, что считалось вполне достойным заработком для простого сельского жителя. Умение привлекать гостей и предоставлять им удобства стало важным навыком для местных предпринимателей.

Благодаря оживлённому потоку людей, деревня стала неотъемлемой частью региональной экономики. Чем больше людей посещали Нир, тем значительнее был её вклад в развитие страны. Рост популярности деревни среди путников увеличивал её значимость для государства, привлекая внимание властей. С точки зрения стратегического развития, подобные населённые пункты могли стать важными узлами, способными поднимать авторитет страны на международной арене. Чем больше богатых путешественников и потенциальных инвесторов привлекала страна, тем выше становился её экономический и политический статус.

Однако, несмотря на очевидные выгоды, такой путь развития нельзя было назвать лёгким. Привлечение гостей и создание условий для их комфорта требовали не только упорного труда, но и способности адаптироваться к изменяющимся условиям. Конкуренция, ограниченные ресурсы и необходимость соответствовать ожиданиям путешественников делали задачу куда более сложной, чем это могло показаться на первый взгляд.

Благодаря своему мягкому и чрезвычайно благоприятному климату, комфортному как для людей, так и для представителей других рас, страна представляла собой почти идеальный оазис для туристов. Высококлассная кухня, мудрое управление, которому действительно было небезразлично благосостояние граждан, и тщательно выстроенная экономическая система обмена сделали её серьёзным конкурентом даже для таких мощных держав, как Империя Доменика. Именно эта империя, в эпоху своего технологического расцвета, стала родиной революционной концепции – Призыва Между Мирами.

Эти эксперименты, направленные на установление межпространственных связей, базировались на создании искусственных людей, чья сущность содержала так называемый отпечаток эфира – уникальную энергоинформационную матрицу, которая и обеспечивала возможность призыва. Однако сырой, неструктурированный эфир обладал мощнейшим деструктивным воздействием на организм, мгновенно уничтожая носителей. Чтобы обойти эту проблему, первые десять лет Империя Доменика занималась исключительно разработкой экспериментальных прототипов людей, способных выдерживать подобное энергетическое напряжение. Вскоре сведения об этой технологии просочились за пределы империи, и другие государства, пленённые перспективой взаимодействия с параллельными мирами, начали активно стремиться к овладению этими знаниями.

Этот гонор человеческого стремления к неизведанному в конечном итоге разжёг масштабную межгосударственную войну, которая развернулась в период между 350-м и 370-м годами. Однако, как показала история, война оказалась лишь началом катастрофических событий.

Бесконтрольное вмешательство в пространственно-временные структуры породило необратимые нарушения. Возникшие трещины между измерениями стали порталами, через которые в мир людей прорвались демоны – существа, чьё происхождение было связано с глубинами первобытного кошмара. Возглавляемые своим ужасающим повелителем, Королём Демонов, они принесли с собой хаос, разрушение и неизбывный ужас. Однако истинным катализатором их вторжения стали не столько войны, сколько дерзкие эксперименты, нарушившие хрупкий баланс между мирами.

Вторжение демонов стало трагедией невиданных масштабов: целые страны были стёрты с лица земли, континенты трескались, раскалывались и изменялись до неузнаваемости. Мир, каким его знало человечество, был обречён на радикальную трансформацию. Казалось, что конец цивилизации неизбежен, но на этом тёмном фоне появился герой – загадочная фигура, источник силы которой был покрыт тайной. Именно он, вооружённый непреклонной волей и неким неведомым правосудием, сумел уничтожить демоническое войско и вернуть миру хрупкий мир.

Тем не менее, этот триумф оказался временным. Прошло сто лет, герой умер от старости, и человечество, забывшее уроки прошлого, вновь оказалось перед лицом угрозы. Открытые порталы между мирами так и остались зиять, а временные парадоксы лишь усугубляли ситуацию: сколько времени прошло в царстве Ада и сколько в человеческом мире – никто не мог точно сказать. Новое нашествие демонов стало неоспоримым фактом.

Ирония судьбы заключалась в том, что для защиты от демонических сил человечество нуждалось в использовании той самой межмировой энергии, которая и вызвала эту катастрофу. Каждый новый призыв людей из параллельных миров лишь увеличивал трещины между реальностями, углубляя кризис.

После последней великой войны короли уцелевших государств заключили беспрецедентное соглашение о всеобщем мире. Основополагающим принципом стало правило: никакой агрессии друг против друга. Только объединённые усилия могли дать человечеству шанс противостоять демоническому нашествию. Вопрос оставался открытым: хватит ли у мира времени и ресурсов, чтобы исправить ошибки прошлого и избежать нового апокалипсиса?

Пока история развивается своим чередом, каждый новый призыв лишь приближает неизбежное вторжение демонов. На данный момент оставшееся время до их нового появления составляет 94 года. Уже третье поколение героев ведёт неравный бой с демоническими ордами, однако очевидно, что с каждым новым поколением их сила постепенно угасает. Герои нынешних времён заметно уступают своим предшественникам, и эта тревожная тенденция остаётся необъяснённой.

Само явление героев до сих пор окутано тайной: никто не знает, как именно они получают свои способности, откуда они приходят или по какому принципу избираются. Всё это кажется хаотичным, лишённым закономерности, словно решением управляет неведомый случай – чистый рандом, непредсказуемый и беспощадный.

Со временем стали появляться люди, лишённые каких-либо уникальных способностей. Их презрительно называли мусором. Эти несчастные, подобно отбросам, оказывались в безвыходном положении, без малейшего шанса на спасение или возможность доказать свою значимость. Семья Ютаки, как и он сам, принадлежала именно к этой категории. Такие люди были обречены на жалкое существование, покинутые обществом и лишённые надежды на будущее.

Всё это было изложено на бумаге и опубликовано под названием «Всемирная История: Созидание и Разрушение» – монументальный труд, вобравший в себя хронику всего мироздания: войны, вторжения инфернальных сущностей и беспрецедентные злодеяния, возведённые Империей Доменика в абсолют. Сама Империя, оказавшаяся в центре этого повествования в образе антагониста, была категорически не согласна с подобной интерпретацией. Высшие чины отчаянно пытались внести коррективы в текст, представляя свою державу как невинную жертву обстоятельств, чьё участие в катастрофических событиях было лишь косвенным. Однако истина, как неизбежная закономерность, всегда находит путь к свету. И по сей день тень прошлого омрачает репутацию страны, но, обладая передовыми технологиями, она продолжает привлекать миллионы туристов и жителей, отказывающихся верить в написанное, несмотря на то, что историческая летопись была составлена непосредственными участниками войны. Восхваляя щедрость государства, выраженную в многочисленных актах покаяния и символических жестах искупления, люди невольно способствуют постепенному восстановлению его положения. Время смягчает остроту былых событий, и Империя, пусть не без труда, поднимается с колен.

Тем не менее, у Доменики есть своя собственная версия истории – её становление, её расцвет, её путь. Любопытно, что в официальных источниках отсутствует едва ли не половина того, что зафиксировано в «Всемирной Истории». Оправдано ли это стремление к умолчанию? Является ли это сознательным сокрытием поражений или же за завесой умолчания кроется более глубокий замысел? Ответы известны лишь самой Империи, а потому дальнейшие размышления теряют всякий смысл.

Погружённый в подобные мысли, юноша, сопровождающий молодую аристократку, витал в эфемерных облаках своих размышлений. Он нёс в левой руке два пакета, а правой не спеша откусывал кусок сочного, багряного яблока. Они провели последние три часа в закупке провианта для длительной поездки к конечной станции – Смине. Предусмотрительность велела им запастись преимущественно непортящимися продуктами: консервами, глётами, вяленым мясом и прочими долговечными припасами.

Закончив с главной задачей, они позволили себе задержаться, осматривая окрестности – от исторических достопримечательностей до лавок с одеждой. Для юноши этот город не представлял ничего нового – он бывал здесь неоднократно, – тогда как для аристократки это путешествие стало первым выходом за пределы родового поместья. Её взгляд впитывал каждую деталь окружающего мира с восторженной пытливостью, и это неторопливое любопытство невольно замедляло их путь. Однако спешить не имело смысла – за последние восемь часов дороги это был их первый передышка. Для неё же этот выход означал нечто гораздо большее: впервые она переступила границы привычного мира и вступила на землю, полную неизвестности.

– О-о-о, смотри, там собралась целая толпа! – неожиданно воскликнула аристократка, с волнением дергая юношу за предплечье. – Пойдём, посмотрим, что происходит.

Юноша лишь тяжко вздохнул, покачав головой, но всё же последовал за ней. Они поспешили к скоплению зевак, охваченные любопытством. В гуще толпы их встретил разноголосый ропот, множество приглушённых голосов сливались в единый, хотя и различимый, фон.

– Чёрт, ничего не видно! Давай попробуем пробраться поближе, – с лёгким раздражением предложила аристократка, надув губы.

– Давайте, это тоже привлекло моё внимание, – сдержанно, но с нотками любопытства в голосе произнёс юноша.

Неожиданно аристократка схватила его за руку. Этот жест застал его врасплох, и он инстинктивно повернул голову, приподняв бровь в недоумении. Однако девушка, целиком сосредоточенная на своей цели – пробиться через плотные ряды толпы, – не обратила на это ни малейшего внимания. Её взгляд горел решимостью, и, устремившись вперёд, она увлекла его за собой. Маневрируя между людьми, они, наконец, вышли на передний план и оказались прямо перед главным действующим лицом – молодым мужчиной, возвещавшим что-то публике.

Аристократка замерла, и юноша последовал её примеру. Их руки всё ещё оставались сцепленными, но это уже утратило значение – их внимание полностью захватил человек, стоявший в центре этого скопления и являвшийся катализатором всеобщего интереса.

– Благодарю всех, кто собрался поглазеть на моё представление! – громогласно объявил он. Его голову венчала эксцентричная шляпа, подобной которой аристократка прежде не видела. – Сегодня я покажу вам фокусы! Занимательные, но до смешного простые. Можете звать меня вашим Шутом на коленях! – с особым театральным изяществом он произнёс своё прозвище, смысл которого оставался загадкой.