Подарок

Размер шрифта: 13

Издается с разрешения AVA international GmbH, Germany (www.ava-international.de)

Das Geschenk

Охраняется законодательством РФ о защите интеллектуальных прав. Воспроизведение всей книги или любой ее части воспрещается без письменного разрешения издателя. Любые попытки нарушения закона будут преследоваться в судебном порядке.

* * *

Себастьян Фитцек – самый успешный немецкий писатель в жанре психологического триллера, родился в 1971 году в Берлине. Получил юридическое образование и, хотя ни дня не работал по специальности, интерес к преступному миру, и в особенности к различного рода психопатам, сохранил на всю жизнь. В начале 2000-х он начал писать триллеры, и уже первый его роман Die Therapie, увидевший свет в 2006 году, стал национальным бестселлером, обойдя по популярности, «Код да Винчи» Дэна Брауна. «Двадцать третий пассажир», шестнвдцатый роман популярного немецкого автора, журнал Spiegel назвал в октябре 2014 года лучшей книгой месяца в своем жанре, а в ноябре признан бестселлером № 1 в Германии. Совокупный тираж книг Себастьяна Фитцека составил 12 миллионов экземпляров, в одной только Германии продано свыше 5 миллионов экземпляров его книг.

* * *

Парадокс, да и только! В настоящий момент любимая книга немецких читателей – это психологический триллер о мужчине, который не умеет читать.
Der Spiegel

Фитцек мастерски показывает, какими ужасами может наполниться жизнь тех, кто совершенно беспомощен и потерян в мире слов и букв.
Berliner Kurier

* * *

Психопатия (…), вероятно, имеет генетические причины. Определенные области мозга, отвечающие за эмпатию и контроль над побуждениями, у таких людей с рождения недоразвиты.
Фанни Хименез. Как распознать психопата Die Welt, 14.08.2014

Все по-настоящему плохое начинается с самого невинного.
Эрнест Хемингуэй

Человек по природе зол. Он творит добро не по склонности, а из симпатии и страха.
Иммануил Кант. Антропология с прагматической точки зрения

Психопатия – это расстройство личности. По оценкам, такое расстройство встречается у одного из ста человек. Мужчины подвержены ему в четыре раза чаще, чем женщины. Исследования близнецов показывают, что немаловажную роль играет наследственность.
Хильдегард Каулен. Переключатель эмпатии.FAZ, 16.03.2018

Каким будет мир завтра, зависит во многом от сегодняшних мальчишек и девчонок, тех, кто как раз сейчас учится читать.
Астрид Линдгрен

Сегодня

Он был абсолютно голый, и его разрывало на две части. Ему не казалось. Это происходило на самом деле. Здесь и сейчас – в старой тюремной прачечной, на кафельном полу рядом с промышленной сушильной машиной.

Милан слышал собственное нечеловеческое подвывание. Без носка-кляпа во рту он орал бы на всю тюрьму. Но это вряд ли бы что-то изменило. Группа хорошо заплатила за то, чтобы провести ночь наедине с новеньким.

Их было пятеро. Двое упирались коленями ему в плечи, двое держали за ноги, а пятый, пыхтящий стодвадцатикилограммовый боров с колбасным дыханием, засовывал ему в задний проход что-то, по ощущениям напоминающее кистень, обтянутый колючей проволокой. А возможно, он просто насиловал его кулаком.

Давление прекратилось так внезапно, что у Милана началась судорога, и он задрожал всем телом. Боль не прекращалась, нечто, что было горячее банной печи, жгло его изнутри, но, по крайней мере, он смог пошевелить руками и перекатиться на спину.

Над ним возникло новое, шестое лицо. Этого пожилого мужчины со строгим пробором и глазами цвета Карибского моря за толстыми стеклами очков не было, когда Милана избивали в душе и притащили сюда.

Он разглядывал его с любопытством детей, которые поджаривают насекомое под увеличительным стеклом.

– Значит, ты Полицейский?

Милан кивнул, а мужчина вытащил у него изо рта кляп.

– Я Зевс, ты ведь знаешь, что это значит?

Зевс, тюремный бог. Милан снова кивнул. Только идиоты или коматозники не знали, кто этот человек, который злоупотреблял именем греческого бога и был действительно главным здесь, в берлинской тюрьме Тегель.

– Слушай внимательно. Такие люди, как ты, стоят у нас в самом низу пищевой цепи. У тебя меньше прав, чем у катышек в пупке Катка.

Зевс улыбнулся борову, который как раз подтягивал штаны. Милану хотелось забиться в угол и умереть. Если в нем только что побывал член этого парня, то он должен быть размером с огнетушитель.

– У тебя только один шанс – если не хочешь, чтобы Каток показал, на чем он действительно специализируется. Ты знаешь, почему мы зовем его Катком?

«Потому что он может любого раскатать?»

– Потому что он любит гладить. Он обожает утюги. Вот как этот.

Один из татуированных приспешников подал Зевсу старомодный утюг.

– Каток сейчас разогреет прибор до двухсот градусов. А пока он нагревается, у тебя есть шанс все мне рассказать. Правду и ничего кроме правды, да поможет тебе Бог.

Зевс присел на корточки, пригладил ладонью волосы и продолжил:

– Ты сидишь в одной камере с Клещом. Он в порядке. Тебе повезло. Он за тебя поручился. Говорит, ты плачешь во сне. И что ты действительно можешь быть Йети.

– Кем?

– Невиновным. Здесь они встречаются так же часто, как там, снаружи, Йети.

Прихвостни Зевса рассмеялись шутке, которую наверняка слышали уже раз сто.

– Расскажи мне свою историю! – снова потребовал главарь.

– Что?

– Я на китайском, что ли, говорю? – Зевс влепил Милану пощечину. – Я хочу знать, почему ты здесь, Полицейский. Но будь осторожен. – Старик снял очки и показал на свои глаза. – Знаешь, что это?

Милан проигнорировал риторический вопрос, пытаясь справиться с приступом тошноты, возникшей на фоне вновь пламенем разгоревшейся боли.

– Это мои детекторы лжи. Как только они сработают, Каток это увидит. Стоит мне один раз моргнуть, и он засадит тебе раскаленный утюг до самой двенадцатиперстной кишки. Мы поняли друг друга?

Каток с ухмылкой кивнул. У Милана в глазах стояли слезы. Во рту собралась слюна. Ему пришлось дважды сплюнуть, прежде чем он был готов.

Готов воспользоваться своим последним шансом и рассказать все Зевсу. Историю – настолько же невероятную, насколько и ужасную, – которая заставила его пройти все круги ада и оказаться в этой самой тюрьме.

Пытаясь выиграть время и остаться в живых хотя бы на несколько часов, он начал с самого начала.

Двумя годами ранее

– Вы одна?

– Да.

– А что с работниками кухни?

– Они давно ушли. Я занимаюсь сверкой. Кроме меня, здесь никого нет.

– Понятно. Но вам все равно не нужно бояться.

Женщина в телефонной трубке истерично рассмеялась.

– Не бояться? Вы в полиции теперь совсем спятили? Звоните мне, рассказываете про какого-то психа, который сбежал от вас и через несколько секунд возьмет меня в заложники, и МНЕ НЕ НУЖНО БОЯТЬСЯ?!

Судя по голосу молодой официантки, которая представилась Андрой Штурм, она вполне могла собственноручно вырвать кусок дерева из ресторанной стойки и встать с ним на пути потенциального преступника. Но Милан знал, что резкий энергичный телефонный голос не всегда соответствует внешности, как в его случае. Возможно, Андра была грациозным ангелом, а металлический тембр ее голоса лишь следствие смертельного страха, в который он ее поверг. В любом случае за словом в карман она не лезла, что импонировало Милану. При обычных обстоятельствах ему захотелось бы познакомиться с ней ближе, хотя в данной ситуации это была совершенно непрофессиональная мысль.

– Вы меня слушаете?

– Нет, я закрыла уши руками. Конечно же, слушаю.

Милан взглянул через лобовое стекло на вход в ресторан быстрого обслуживания, глубоко вздохнул и затем сказал как можно спокойнее, насколько позволяла ситуация:

– Во-первых, преступник от нас не сбежал. Мы наблюдаем за ним уже два часа и даже отслеживаем его телефонные разговоры. Поэтому мы знаем, что он звонил вам незадолго до того, как с вами связался я. Это так?

– Да, – ответила Андра после небольшой паузы. Наверное, она кивнула, прежде чем поняла, что по телефону этого не услышать. – Он хотел знать, есть ли в это время кто-нибудь в ресторане.

Удивительно, что официантка вообще подошла к телефону. Звонок за пять минут до закрытия мог означать только проблемы, тем более что американский дайнер не из тех ресторанов, где заказывают столик. Посетители, жаждущие бургеров, картошки фри, начос, стейков «Тибон», молочных коктейлей и прочих недиетических блюд, без предварительного уведомления приходили в закусочную на одной из улочек района Розенек.

– А во-вторых, – продолжил перечислять Милан, – мужчина не станет брать вас в заложники. Ему нужны только наличные.

Андра рассмеялась:

– Откуда вам это знать, умник?

Милан не смог сдержать улыбку. Она говорила с самоуверенным возмущением берлинки, которая не стесняется в выражениях. И видимо, не только в таких экстремальных ситуациях. По голосу он дал бы ей лет тридцать. Примерно его возраста.

– У преступника уже есть заложник, – ответил он на ее вопрос.

– Что?

– Девушка. Он ее похитил. Передача выкупа сегодня утром провалилась. С тех пор мы за ним следим.

Пауза.

Очевидно, Андре нужно было переварить услышанное. Вероятно, от этой информации тяжесть в желудке была сильнее, чем от жирных блинчиков, которыми в закусочной пичкали утренних посетителей.

Милан снова попытался со своей позиции бросить взгляд внутрь ресторанчика, но остекленный фасад, выходящий на плохо освещенную улицу, был практически не виден за пеленой мокрого снега.

Чертовски плохая обстановка.

Все выглядело как через стекло работающей стиральной машины, и Милан не смог бы различить ни одного предмета внутри закусочной, если бы не видел стереотипный инвентарь в тысяче других дайнеров на этом свете: состаренный дорожный знак «Трасса 66», муляж музыкального автомата при входе, звездно-полосатый американский флаг и много плакатов с Элвисом и Дядей Сэмом на стенах.

Милан мог поклясться своими нерожденными детьми, что диванчики были обиты красной искусственной кожей и стояли на ламинатном полу с шахматным рисунком.

– Почему вы не схватите подонка, как только он сюда заявится?

– Потому что мы не знаем, где он прячет заложницу.

– Что? – снова спросила Андра, на этот раз ее голос звучал растерянно.

– Пока преступник будет находиться у вас в ресторане, мы установим пеленгатор на его автомобиль, чтобы он сам привел нас к заложнице, даже если мы потеряем его из виду.

– Он очень опасный?

Милан прочистил горло. Провел рукой по темно-каштановым, взлохмаченным после короткого сна волосам, которые не видели парикмахера уже несколько месяцев.

– Не хочу лгать. Да. Опасный. Где-то метр восемьдесят пять ростом, мускулист – и вооружен.

– О господи. – Она громко сглотнула.

– Я прошу вас. Знаю, что мы многого требуем. Но пока вы не начнете геройствовать, вам ничего не угрожает. Дайте ему деньги из кассы и чего он там еще захочет. Возможно, он голоден и нуждается в провианте. Мы позаботимся о том, чтобы с вами ничего не случилось.

– Интересно, как? – Ее голос сорвался на визг. Милан услышал шаги через телефонную трубку. Резиновые подошвы скрипели. Вероятно, официантка искала укрытия за барной стойкой. Хочется надеяться. У двери, в непосредственной зоне опасности, он не видел никакого движения.

К счастью.

Его рация щелкнула. Он схватил ее, отдал короткий приказ «Ждать» и снова отложил в сторону.

– В настоящий момент на ресторан направлены три оптических прицела. – Милан попытался успокоить Андру. – При малейшем признаке какой-либо проблемы я отдам своим людям приказ действовать.

– Что именно вы понимаете под проблемой? Пулю в голове? Когда мой мозг брызнет на стойку?

Милан заговорил шепотом не потому, что это сейчас было необходимо, а потому, что давно усвоил: взволнованные люди так лучше концентрируются и внимательнее слушают:

– Преступник в любую минуту войдет в вашу дверь. Оставайтесь спокойной, делайте, что он скажет. Только не нервничайте, но на нем черная балаклава.

– Вы серьезно?

– Сейчас вы положите трубку. Он не должен видеть вас с телефоном. Преступник очень подозрителен.

– Хорошо, – неуверенно произнесла Андра. Разумеется, ей вовсе не хотелось обрывать связь с полицией.

– Просто делайте, что он скажет. А когда он уйдет, дождитесь моих людей. Все будет хорошо, – в последний раз пообещал ей Милан, затем в трубке щелкнуло, и связь оборвалась.

Он закрыл глаза.

«Все будет хорошо?»

Милана не отпускало странное предчувствие.

Что-то было не так.

«Отменить все?»

Он посмотрел на часы. Сделал глубокий вдох и выдох. И решил игнорировать внутренний голос.

Со вздохом Милан Берг взял балаклаву с пассажирского сиденья, натянул себе на голову, вышел из машины и направился к ресторанчику.

Прием, из-за которого ему на улице дали кличку Полицейский, сработал уже семь раз.

Милан находил места, где было мало персонала и как можно больше наличности. Кафе, забегаловки, рестораны, один раз автозаправка. Всегда перед самым закрытием или пересменкой. По возможности в переулках, подальше от толп людей.

Поразительно, насколько похоже реагировали люди, когда устрашающе низкий голос по телефону велел им безоговорочно отдать всю дневную выручку грабителю. Любой третьесортный детективный сериал учит зрителей просить полицейского предъявить свое удостоверение. Но, видимо, это работает только при личном контакте, когда сотрудник звонит в дверь.

По телефону большинству было достаточно услышать: «главный комиссар Штрезов, полицейский спецназ» или подобную чушь. Время от времени Милан с треском включал свою игрушечную рацию и что-то в нее говорил. Этого вполне хватало для правдоподобности.

Гораздо сложнее было подгадать удобный момент. Как сейчас, когда магазины закрыты, покупки сделаны, а улицы опустели, потому что все уже дома, готовятся к праздничному ужину и обмену подарками. Все-таки сочельник, почти четыре часа дня.

Из трех объектов, которые Милан выбрал в Интернете, только этот ресторанчик в округе Шмаргендорф был еще открыт – и, как он и надеялся, почти без персонала.

Милан закашлялся, промокшая балаклава неприятно прилипла к лицу уже после нескольких шагов.

В этот день, да еще в такую погоду, даже собачники почти не встречались, а если и попадались, то опускали голову ниже, чтобы снег не бил прямо в лицо.

«О’кей, начали!»

Тридцать метров от угнанного автомобиля до входа с обязательной неоновой вывеской над дверью Милан преодолел без свидетелей.

«Ну ладно».

Он вошел в ресторан. Внутри было сумрачно, за исключением маленьких ламп на резопаловых столах работало только аварийное освещение. В нос ему ударил запах фритюрного жира, бургеров и крови.

«Крови?»

Хруст дошел до него с небольшим запозданием. Как звуковой удар от самолета. Потом пришла боль, и он понял, что не ошибся: пол в дайнере действительно был с шахматным рисунком. Именно на нем он и стоял сейчас на коленях – не в состоянии подняться.

«Нужно было слушать внутренний голос».

Пинок в живот заставил его развернуться вокруг собственной оси. Он упал на спину, увидел над собой радиаторную решетку от «кадиллака», которую, видимо, подвесил под потолком какой-то интерьерный дизайнер, затем женщину с легкой горбинкой на носу, намного красивее его грубого рубильника, который как раз наполнялся кровью.

«Андра, – подумал Милан. – С такой женщиной я и правда с удовольствием сходил бы на свидание».

– Счастливого Рождества, придурок, – сказала она.

А затем врезала ему со всей силы бейсбольной битой.

Два года спустя

– Как вы познакомились? – спросила психотерапевт.

Вероятно, она решила, что сидящая перед ней парочка только что с улыбкой вспомнила какой-то романтический момент. Отправная точка для успешной парной терапии, на которую они недавно записались. Десять сеансов по полтора часа. Двести евро за прием. Совсем недорого, если доктор Генриетта Розенфельз действительно сможет вывести обоих из гущи проблем их молодых отношений. Или хотя бы дать совет, как пережить день, не размозжив друг другу голову.

«Хотя именно с этого все и началось», – подумал Милан, по этой же причине улыбалась и Андра.

– Я ударила его бейсбольной битой, – ответила она на вопрос семейного психотерапевта, а Милан добавил:

– Это была любовь с первого удара.

Когда они впервые обменялись рукопожатиями у входа в ее частный кабинет, расположенный в старинном доме в центральном районе Берлина Моабит, Милан еще подумал, что доктор Розенфельз большая поклонница ботокса. Для пятидесяти восьми лет у этой седой женщины в очках необычно гладкая кожа (как будто она натянула на лицо воздушный шарик, была его первая мысль), но сейчас на лбу Розенфельз образовались морщины.

– Как это понимать? – спросила она.

– Андра официантка. Два года назад в сочельник я хотел ограбить ее ресторан. Но она меня раскусила.

«„Вам сейчас лучше положить трубку“? – Андра насмешливо процитировала его слова, когда Милан снова пришел в себя. – Чувак, мой бывший был полицейским. Не самая светлая голова, но в ситуации с захватом заложников даже он держал бы связь с жертвой».

Недоверчивый взгляд психотерапевта переместился к Андре, которая без слов, одним вздохом а-ля «печально, но правда» подтвердила признание Милана.

– Думаю, я уже сейчас могу сказать, что вы, пожалуй, самая необычная пара. – Доктор Розенфельз улыбнулась, и Милан должен был с ней согласиться. Даже внешне они с Андрой диссонировали. Он – консервативно-невзрачно одетый студент в сникерах, джинсах и футболке-поло. Она, тремя годами его старше, называла свой стиль «прикидом дерзкой девчонки». Черные байкерские ботинки, крашенные в стальной цвет волосы до плеч, яркие легинсы, плиссированная мини-юбка с черепами, зеленая толстовка-худи с надписью «Иисус любит тебя. Все остальные считают говнюком».

Та же самая толстовка, в которой она была в день их знакомства.

Хотя «знакомство» – исключительно эвфемистическое описание для «забить до полусмерти и, лишенного сознания, оттащить в подсобное помещение».

Согласно доктору Гуглу, травма, которую Андра нанесла ему тогда бейсбольной битой, называлась перелом свода черепа без церебрального поражения, хотя Милану показалось, что она вбила ему лобную кость в самый мозг. Даже спустя несколько месяцев у Милана слезы наворачивались на глаза от резких движений, да и сейчас он иногда просыпался от внезапной боли во лбу, потому что в своих ночных кошмарах слишком сильно мотал головой.

Все же он справился с переломом черепа без медицинской помощи. В отличие от травмы головы в детстве. Милан вырос на острове Рюген. В четырнадцатилетнем возрасте ему пришлось провести несколько недель в больнице, после того как дома он упал с лестницы, ведущей в подвал. Второй перелом черепа в своей жизни он вылечил катадолоном и льдом. Чудо, как свидетельствовали его поиски на различных медицинских форумах. Но не такое большое чудо, как их отношения с Андрой.

Когда Милан очнулся через полчаса после своего неудачного нападения – лежа на диване в кабинете руководителя ресторана, с оркестром фальшивящих инструментов в голове, – он рассчитывал на то, что Андра доведет начатое до конца. Неделю назад СМИ рассказывали о владельце ночного магазина в районе Пренцлауер-Берг, который до смерти забил вора в отместку за всех мерзавцев, которых упустил за предыдущие годы. Но на удивление хрупкая женщина с лицом ангела не тронула на нем больше ни единого волоска. И не позвонила в полицию. Андра сделала то, на что Милан и в жизни не рассчитывал: она предложила ему работу. «Какое расточительство. Симпатичный парень с таким креативным умом. Почему ты занимаешься эти дерьмом, а не найдешь нормальную работу?»

Не проходило ни одного дня, чтобы он не вспоминал эти ее первые слова. И ответ, который до сих пор оставался ей должен: «Я неграмотный. Не умею ни читать, ни писать. Так этому и не научился, как и миллионы других людей в Германии».

– Иногда мне кажется, что у Милана раздвоение личности, – сказала Андра, которая все еще не имела ни малейшего понятия о его проблеме. Так сильно Милан стыдился того, что отличало его от окружающих. – Я имею в виду, он рассказал мне о своем отце, о лечении которого заботится. О своих долгах. По этой причине Милан и пытался любыми способами добраться до денег.

– Из-за чего пошли на преступление? – уточнила у него доктор Розенфельз.

Андра кивнула за Милана. Вообще-то причина его карьеры мошенника-трюкача заключалась в том, что неграмотность в Германии не считалась инвалидностью, и поэтому у него не было права на социальное пособие. Но самостоятельно на жизнь он заработать не мог. О чисто физическом труде для него, криворукого, не могло быть и речи. А из сферы умственной деятельности, для которой его развитый мозг был создан, общество его исключило.

В какой-то момент Милану надоело терпеть неудачу за неудачей даже при заполнении формуляра на пособие по безработице, и он решил использовать свои умственные способности в единственной области, где не требовалось вступительного экзамена, а оплата все равно была выше минимального размера, – преступной деятельности.

– История о его обедневшем отце, конечно, сразу же вызвала во мне «синдром жертвенности», – продолжала Андра. – К тому же я сожалела, что так грубо с ним обошлась. Я была взволнована и испугана.

– Поэтому переспала со мной из жалости.

– Козел, – напустилась на него Андра. – Это было полгода спустя, и я тогда в тебя влюбилась.

«Тогда?»

– Вы сейчас работаете вместе? – спросила психотерапевт.

– Да, в том же ресторанчике, где она пыталась меня убить.

– Где ты пытался меня ограбить!

Милан посмотрел на доктора Розенфельз.

– Почему она скрыла нападение и тут же замолвила за меня словечко перед Халком, если не из жалости?

– Перед Халком?

– Это директор ресторана. Вообще-то он Харальд. Но мы его так называем, потому что он любит носить зеленое.

– Ты его так называешь, потому что считаешь забавным называть наилегчайший вес в пятьдесят килограммов Халком, – исправила его Андра и покачала головой. – Я не могу тебя понять, Милан. Ты ведь арифметический гений, я не знаю никого, кто сумел бы запомнить заказ двадцати человек без единой пометки и ничего не забыть. У тебя невероятный художественный талант. Если бы вы видели, как он рисует гостей, – обратилась она к психотерапевту. – У него фотографическая память, честно. И при этом он работает официантом!

– Подождите, я немного запуталась, – остановила ее доктор Розенфельз. – Я думала, вы хотели, чтобы он работал с вами в ресторане?

– Да, временно, – ответила Андра. – Но ведь не до пенсии же. Я с трудом окончила девятилетку. В отличие от меня перед Миланом все двери открыты. Но он даже не хочет самореализоваться. У него нет ни планов, ни целей. А ему только двадцать восемь!

«И он не знает букв», – мысленно закончил Милан.

Даже тринадцатилетней дочери Андры Луизе приходилось легче в реальном мире, в котором неграмотные считались людьми четвертого класса. Без школьного образования, без специальности, без водительских прав. Луиза уже в первом классе могла читать таблички с названиями улиц, для Милана же простой поход в магазин превращался в сплошной ужас.

«Дорогой, вот список покупок, сходишь?»

«Конечно. Только один вопрос: что означает Хоξа Хоλа? Это такая коричневая пузатая бутылка с белой витиеватой надписью на красном фоне?»

В Германии проживало около шести миллионов функциональных неграмотных. Людей, научившихся в школе распознавать несколько предложений, которых было достаточно, чтобы вести жульнический образ жизни.

В случае Милана все было еще хуже. Конечно, он ходил в школу, учил алфавит и даже узнавал отдельные слова и цифры. Но ни разу не написал ни одного диктанта и тем более сочинения. Он всегда скандалил, притворялся больным или повреждал себе руку, чтобы уклониться от письменной работы. В итоге он умел определить время на электронных часах, оформить чек на кассовом аппарате и распознать собственное имя. Но не мог разобрать ни одного предложения в детской книге, пока его не прочитают вслух.

– Значит, вас привели сюда его низкие амбиции? – спросила психотерапевт и взглянула на часы. Прошло лишь двадцать минут. Милану показалось, что целая вечность.

– Нет.

Когда Андра нервничала, она неосознанно теребила крошечное кольцо в носу.

– Он что-то от меня скрывает. – Она подняла руку в защитном жесте. – И это не другая женщина. С этим у меня не было бы проблем. Я могу разделить любовь и секс.

Казалось, это заявление удивило доктора Розенфельз гораздо меньше, чем Милана, который никогда не слышал от Андры ничего подобного.

– Не смотри так. Вы, мужчины, созданы для моногамии, как аэропорт Берлин-Бранденбург для полетов. Теоретически возможно, на практике ничего не выйдет.

Психотерапевт кашлянула.

– Это, несомненно, увлекательная тема, но давайте вернемся к вашей скрытности, Милан?

– Я ничего не скрываю, – солгал он.

Однажды он Андре чуть не признался. Когда на свою годовщину они сидели в японском ресторане 893 на Кантштрассе и Андра попросила его выбрать для нее что-нибудь из экзотического меню. На этот раз он не хотел прибегать к своей стандартной лжи с очками. Время от времени Милан носил уродливые неуклюжие очки без диоптрий, чтобы «забыть» их именно тогда, когда обстоятельства могли столкнуть его с чем-то написанным.

«Прости, с моим плохим зрением я, к сожалению, не могу это разобрать».

Но в тот вечер он не хотел придумывать отговорки. Он почти готов был сказать ей правду.

Но пока Милан собирался с духом, Андра стала рассказывать ему про неприятного мачо, которого ей пришлось обслуживать несколько дней назад, и тот пытался к ней подкатывать. «При этом он оказался полным идиотом. Представляешь, он спросил меня, не пользуюсь ли я духами „Бе Ве Эль Гари“».

«Что это означает?»

«До меня тоже не сразу дошло. Но он имел в виду „Булгари“. Этот кретин просто прочитал буквы логотипа: BVLGARI».

Значит, полный идиот, подумал Милан и натужно рассмеялся. Кретин. И даже этот кретин умеет читать лучше его.

В тот день Милан не стал ни признаваться, ни есть, за исключением «таблетки на крайний случай». Пенициллин, пятьсот миллиграмм. У Милана была сильная аллергия, уже спустя две минуты после приема он начинал задыхаться. Поэтому всегда носил таблетку в кармане брюк. Однажды он услышал о подобной уловке от одной неграмотной женщины, которую на свадьбе попросили прочитать по бумажке поздравительную речь. Дабы избежать «каминг-аута» перед всеми гостями, она отлучилась в туалет, вставила руку в дверной проем и со всей силы захлопнула дверь. Милану не пришлось ломать себе пальцы. Для того чтобы избежать позора, в тот день ему хватило анафилактического шока.

– Он ведет двойную ментальную жизнь, – сказала Андра и взглянула на психотерапевта. – Я не могу это объяснить. Но на людях, с друзьями, когда мы куда-то выходим, настроение Милана может неожиданно испортиться. Тогда он становится нервным, неуверенным. Это случается ни с того ни с сего. В метро или в очереди в кино.

«Или во время парной терапии».

– Тогда он сбегает. В буквальном смысле. Оставляет меня одну, пытается решить проблему – или что бы там ни было – самостоятельно. Я больше не в силах этого выносить. Я люблю его, один Бог знает почему, но если он в следующий раз встанет и уйдет, я тоже уйду.

Психотерапевт многозначительно кивнула, затем спросила Милана:

– Что вы думаете?

«Что она права. Я лгу ей. Утром, днем, вечером. Как и всем людям в моем окружении. Но я не могу перестать. Потому что каждый раз, когда я кому-то доверялся, меня высмеивали, увольняли или бросали».

– Ей просто кажется, – робко возразил он.

– Тогда приступим. – Снова взглянув на часы, психотерапевт протянула каждому из них по белому листу бумаги.

Милан взял его с комком в горле, хотя чистый лист выглядел не таким устрашающим, как заполненный текстом.

Во время следующих предложений терапевта комок в его горле увеличился до размеров медицинского шара.

– Я дам вам десять минут и попрошу записать для меня, что в ваших отношениях является основой, не подлежащей обсуждению.

«Записать?!»

Пульс Милана ускорился. Его бросило в пот.

– Какие ценности для вас важны? Что вы готовы сделать ради партнера? И в чем ни за что не пойдете на компромисс?

Милану стало плохо. Хоть бы его стошнило. А еще лучше – потерять сознание. Почти на автомате его рука потянулась за таблеткой в кармане брюк.

– Наверное, на этом все.

– Вероятно.

Милан вступил в плотный ноябрьский туман, который уже стал причиной нескольких автомобильных аварий в отдаленных берлинских районах, а сейчас добрался и до центра. Мороз взял паузу до ночи, зато пар от Ландсберг-канала поднимался над Гоцковским мостом. Хотя на двадцать метров ничего нельзя было разглядеть, Милан видел так ясно, как еще никогда в своей жизни: между ним и Андрой все кончено. Ложь, которая свела их, в итоге их и разъединила.

– Я правильно тебя понял? Ты просто поднялся и нагло ушел с парной терапии?

– Да, папа.

Милан попросил Курта подождать на телефоне, пока он вставит наушники. Так у него будут свободны руки, чтобы холодными пальцами отцепить свой велосипед от перил моста, к которым он небрежно его прислонил. На машине Андры меняли резину, и он предложил поехать на психотерапию на такси, но с тем же успехом он мог предложить воспользоваться космическим шаттлом. Андра ненавидела такси и отказывалась на них ездить. Вот почему они оба прикатили на велосипедах. Ее новый гоночный велосипед был защищен несколькими замками, его старичок с блошиного рынка выглядел таким хлипким, что ни один велосипедный вор не стал бы марать о него руки. Скорее мусорщики случайно заберут его с собой.

– В таком случае ты мог бы открыть Андре свою тайну. Эффект был бы одинаковым.

– И это говорит мне мужчина, который скрывал от мамы, что вообще-то терпеть не может «Роллинг стоунз».

Его отец тяжело вздохнул. Грубоватый от кашля курильщика голос приобрел театральные нотки:

– Да, и поверь мне, я горько за это поплатился. Дома, в машине месяцами играли одни и те же песни. Мне даже на концерт пришлось идти. Завывания Мика Джаггера в Вальдбюне преследуют меня до сих пор, даже после смерти твоей чудесной матери, и вызывают ночные кошмары, – пошутил он. – Единственное, что помогло мне как-то пережить этого клоуна с толстыми губами, – это когда Ютта расстегнула мне молнию и…

– Папа!

–…и я смог снять куртку. А ты что подумал, мой мальчик? У тебя действительно больная фантазия. – Раскатистый смех отца прогремел в телефоне, как раньше в больничных коридорах. Другие завхозы, наверное, сердились из-за сломанных замков, дверей шкафов, оторванных небрежными пациентами, или засоренных туалетов. Курт Берг по прозвищу Куртик, наоборот, мог увидеть во всех проблемах, для устранения которых его вызывали, забавную сторону. Так было в больнице на острове Рюген и позже, после переезда в Берлин, в травматологической клинике в районе Марцан. Причем склонность Куртика шутить по любому поводу часто ставила мать Милана в более чем неловкое положение. Легендарным было его замечание на похоронах собственного тестя. Тот долго проработал санитаром в отделении кардиологии и пожелал для собственного погребения урну в виде сердца, на что Куртик не удержался и сказал: «Хорошо, что тесть не работал в гинекологии».

Милан съехал с тротуара на проезжую часть и остановился на выделенной для велосипедистов полосе прямо перед светофором на углу Франклин- и Хельмхольтцштрассе.

– Тебе потребовалось двенадцать месяцев, чтобы признаться ей.

– Вообще-то твоя мать застукала меня, когда я на автомате выключил кухонное радио, услышав этого горлопана. Я думал, она еще не вернулась из магазина. Как же она разозлилась, когда я рассказал ей всю правду. Для нее это было равнозначно измене с ее лучшей подругой.

– Ха, если бы ты сказал маме правду на первом свидании…

– То я никогда бы не заполучил твою мать. Ютта ни за что не стала бы встречаться с фанатом Битлов. Но в твоем случае речь идет не о таких банальных вещах, как «Битлз» или ссора, Милан. Речь идет о тебе, мой мальчик. О твоей жизни. О том, что тяготит тебя больше всего на свете.

– В том-то и дело. Это делает мою изначальную ложь еще хуже.

Если нормальный человек посчитал себя обманутым из-за того, что ему месяцами лгали о музыкальных предпочтениях, то что должна будет чувствовать Андра, когда узнает, что он скрывал нечто столь фундаментальное, как неграмотность. Благо Андра была настолько понимающая, что он не мог ожидать от нее никакого злорадства. Но Милан упустил момент, чтобы признаться; и со временем позор, сопровождавший его всю жизнь и, как татуировка, въевшийся в характер, становился все сильнее, и особенно перед Андрой.

Несмотря на шум транспорта, он услышал через наушники, как отец зажег сигарету.

– Курить в комнатах запрещено.

– Умничать тоже. Я стою на балконе и сверху смотрю новой сиделке в декольте. Похоже, на подобный номер с Андрой ты уже не можешь рассчитывать.

Его отец вымученно рассмеялся и сам понял, что шутка не возымела желаемого успеха.

– Извини. Я просто хотел тебя подбодрить.

– Не вышло. – Милан подышал на руки, чтобы их согреть.

– Ладно. Как насчет такого: я раздумываю, не дать ли объявление для знакомства. Текст следующий. Мы срочно ищем кого-то для секса втроем. Мы – мужчина, ищем двух женщин.

Стрелка на поворот зажглась, и машина, стоявшая рядом с Миланом, повернула налево на Франклинштрассе. Милану нужно было прямо, и он остался стоять; от холодного ветра, который почему-то никак не мог разогнать туман, у него на глазах выступили слезы.

– Очень смешно, папа.

– Слушай, почему бы тебе не приехать ко мне? Поболтаем за холодненьким светлым. У меня в доме для престарелых…

–…Алкоголь запрещен, а мне сейчас нужно на работу, извини.

– Просто хотел предложить. Кстати, сегодня утром о тебе спрашивал какой-то мужчина.

Милан моргнул. У него засосало под ложечкой.

– Кто?

Еще две машины, подъехавшие сзади, повернули налево, хотя стрелка уже мигала.

– Без понятия. Он не захотел называть свое имя. Я его не видел. Он связался со мной через ресепшен. Голос показался мне знакомым, старый хрыч, какой-то странный.

– Чего он хотел? – Под ложечкой засосало еще сильнее.

– Твой номер телефона, какой-нибудь контакт, но я ему ничего не дал.

В следующую секунду подъехала очередная машина и остановилась на красный свет. С этого момента о продолжении разговора с отцом уже не могло быть и речи. Неприятные ощущения в желудке тоже отошли на второй план. Автомобиль рядом с Миланом полностью завладел его вниманием.

Он и сам не знал, посмотрел ли в сторону случайно или это был неизбежный рефлекс. Зеленый седан «вольво» подъехал к нему практически вплотную и двумя колесами встал на маркировке велосипедной дорожки. Взгляд Милана упал в салон машины. И то, что он там увидел, навсегда изменило его жизнь.

В первый момент он решил, что на заднем сиденье играет маленький ребенок и в шутку прижимает к стеклу какую-то рекламную листовку.

Но когда листок на мгновение исчез из поля зрения и за ним показалась голова, Милану стало ясно, что там сидел не малыш, а девочка, которая горько плакала.

Какого черта?..

Ее лицо было испугано. Большие глаза припухли, как у Милана, когда он страдал от аллергии или мало спал. «Цвет хаки», – подумал он, но засомневался – возможно, такой необычный оттенок зрачкам придавало тонированное стекло, за которым плакала девочка. Ее пшеничного цвета волосы были собраны в конский хвост. Розовая заколка со стразами закрепляла челку, открывая лоб, на котором было слишком много морщин для такого юного возраста.

Девочке было максимум тринадцать, но в тот момент, когда их взгляды пересеклись, у Милана возникло ощущение, что ее глаза видели уже достаточно в этой жизни. И он узнал в них еще кое-что.

Самого себя.

В одном документальном фильме рассказывали про психологическую теорию, согласно которой люди всегда испытывают симпатию друг к другу, если в детстве им пришлось пережить похожие душевные страдания.

Вот такое чувство родства, общей связи, сотканной из психологических жестокостей, испытал Милан при взгляде на девочку. И это его очень смутило, потому что он не помнил никакой душевной раны, нарочно причиненной ему в детские годы.

Губы девочки не шевелились. Это была немая мольба. То, что она в страхе хотела крикнуть миру, очевидно, было написано на линованном листе бумаги, который она снова прижала к стеклу. Сложенный пополам лист формата А4, который она в спешке вырвала из школьной тетради.

Крик о помощи?

У Милана на глаза навернулись слезы.

– Я неграмотный, – прошептал он девочке слова, которые должен был сказать Андре. Он бы произнес их громко, даже прокричал, если бы знал, что девочка его услышит – через поднятое стекло, в гуле машин. Потому что из какого-то не поддающегося логике чувства родства он ей доверял.

Это разрывало ему сердце. Она нуждалась в помощи, а он не мог ей ничего предложить. Он понимал ее нужду, но не то, что она пыталась ему сообщить.

Πσϻστν ϻμε.

εωσ με ϻσν ρσδνωελν

Буквы на листе вытворяли перед глазами Милана то, что они делали всегда, когда он рассматривал слова: складывались в неразрешимые загадки. Принимали форму бессмысленных иероглифов.

Он посмотрел вперед, на водителя и пассажира; нужно было сделать это раньше, потому что «вольво» тронулся с места, поменял полосу и рванул в сторону Сити вверх по Хельмхольтцштрассе.

Темноволосый мужчина за рулем, блондинка на пассажирском сиденье.

Милан слишком поздно сообразил, что нужно было запомнить номер машины. Сохранить в альбоме своей фотографической памяти. Вместо этого его беспокоил вопрос, не ошибся ли он – что, если пассажиром был длинноволосый мужчина? И прежде чем Милан успел понять, что свидетель из него получится никакой, задние фары исчезли в тумане.

Кубики на зеркале заднего вида.

Единственное, что он запомнил. Вероятно, знак того, что водитель «игрок» и с удовольствием ставит на гонки.

И похищает детей?

Милан вскочил на велосипед, нажал на педали; увидел, как на следующем углу водитель включил поворотник. Затем «вольво» повернул налево, и в следующую секунду туманная столица поглотила громоздкий зеленый автомобиль с отчаявшейся девочкой на заднем сиденье.

Сегодня, Тегель

– Твой отец был прав. Ты ссыкло. Почему ты просто не рассказал все этой шлюхе, твоей Андре?

Милан медлил с ответом, он все еще был под впечатлением того судьбоносного момента в прошлом. Холод напольных плит старой тюремной прачечной, пробиравший его до костей, усиливал воспоминание о том промозглом зимнем дне на Гоцковском мосту. Сырая простыня, которую Зевс дал ему в порыве неожиданного милосердия, особо не помогала. Она едва прикрывала его торс и давно окрасилась в цвет крови.

– Вы не понимаете, – пробормотал он.

Взрослый, который не умеет читать и писать!

Всю жизнь Милана определяло одно-единственное слово – стресс. Стресс у автомата с проездными билетами, когда за спиной нетерпеливо щелкают языком, а у тебя перед глазами скачут буквы и цифры. Стресс в госучреждениях, где ты просишь у служащего разрешения взять формуляр с собой, чтобы спокойно заполнить его дома. Стресс от одного вида книжных магазинов и библиотек, которых он избегал, как наркодилер полицейского патруля. Хотя Милан и слышал о случаях, когда люди избегали стигматизации, решившись признаться в своей неграмотности. Но ему не везло; с ним обращались как с прокаженным, когда на собеседовании для какой-нибудь тупой работы на фабрике он даже не мог найти нужную дверь.

«Вы нормальный, молодой человек? Что с вами не так?»

Не желая больше делать из себя посмешище, Милан научился виртуозно обманывать. Еще в школе он заучивал наизусть аудиокниги по литературе, чтобы не срезаться на чтении вслух. На фабрике по производству шурупов он держал в голове складские номера более десяти тысяч единиц, которые зазубрил с отцом с помощью толстенного каталога, а в закусочной-дайнере рисовал посетителей за столиками, чтобы запомнить их заказы. Но как бы он ни старался, его жизнь, казалось, зашла в тупик. После переезда из Рюгена в Берлин – когда ему пришлось оставить всех своих друзей, а в столице с высокой анонимностью, присущей всем мегаполисам, завязать новые знакомства не получалось, – он жил в постоянном страхе, что его раскроют.

– Почему ты так этому и не научился? – спросил Зевс. Он откинулся на стуле, который принесли его люди, прежде чем закрыть дверь. За которой, вероятно, ожидали следующих приказов, как только их главарь закончит с допросом новенького.

– А ты почему не стал оперным певцом? Я свои таланты не выбирал.

Голос Милана отзывался странным эхом в глухом беленом помещении, где пахло стиральным порошком и чистящим средством.

И блевотиной.

Уже после первых предложений его вырвало, и Зевс заставил Милана вытереть рвотную массу тряпкой, прежде чем тот мог продолжить свой рассказ.

– И ты вообще ничего не можешь прочитать? Даже то, что написано у меня на футболке?

Зевс оттянул небесно-голубую футболку с белым текстом от своей худосочной груди.

Милан помотал головой.

Это отличало его от большинства функциональных неграмотных, которые, по крайней мере, понимали значение отдельных слов и даже предложений, хотя для расшифровки им и требовалась целая вечность. Он же страдал алексией – полной неспособностью овладения процессом чтения, хотя его зрение не было никак нарушено.

– Ни одного слова?

– Нет.

Зевс вздохнул и посмотрел на наручные часы.

– Ну, я рад, что ты не начал свою историю с этой сентиментальной мелодрамы. Вернемся к теме. Так что там с «вольво»?

Милан моргнул. Было достаточно одного упоминания марки автомобиля, как его снова захватило воспоминание о несчастной девочке с загадочным листком.

– Я пытался убедить себя, что ничего ужасного там не было. Ну что я видел? Лист бумаги и плачущую девочку, это могло означать все и ничего.

– Самого главного глазами не увидишь, – произнес Зевс с задумчивым выражением лица, и Милану стало интересно, знает ли он, что цитирует слова Маленького принца «зорко одно лишь сердце». Эту книгу читала ему мама. И действительно, в тот день на мосту сердце взяло верх, и он, следуя интуиции, снова вскочил в седло.

– Я погнался за ними, – сказал Милан и сразу почувствовал себя таким же обессиленным и замерзшим, как тогда. Он буквально ощущал ветер, который приходилось преодолевать в попытке нагнать машину на велосипеде. Пронизывающий ледяной ветер еще сильнее трепал волосы и одежду, когда Милан ускорялся. Не обращая внимания на светофоры и других участников движения, он пересек улицу и по тротуару покатил к Фольксваген-Центру, наугад срезая путь. Он надеялся, что из огромного дилерского и сервисного комплекса, занимавшего целый квартал, есть выезд на Гутенбергштрассе, куда на перекрестке повернул «вольво». И действительно, его смелость была вознаграждена.

Вторым шансом Милан был обязан бесцеремонно припаркованному грузовику для переезда. Седан черепашьим ходом протиснулся мимо него и направился в сторону набережной Зальцуфер. Оттуда на улицу 17 Июня. Автомобиль время от времени исчезал между автобусами и грузовиками, за светофорами или в круговом движении. Но задние фары то и дело вспыхивали в тумане перед Миланом, а будничный берлинский транспортный хаос вокруг Правительственного квартала играл ему на руку.

Погоня закончилась вблизи посольского квартала, недалеко от отеля «Интерконтиненталь» – в популярном для проживания и прогулок районе с таунхаусами и квартирами, которые простые смертные едва ли могли себе позволить.

Милан срезал путь через Тиргартен и на последних метрах снова потерял «вольво» из виду. Он бесцельно колесил по улицам рядом с «Кафе на Новом озере». Хотел уже сдаться и направиться на вечернюю смену в дайнер, как на Раухштрассе едва не столкнулся с этой семьей.

– Семьей? – спросил Зевс, которому Милан вкратце описал свою погоню.

– Да.

Милан тяжело вздохнул. Он отлично помнил, как глупо и нелепо себя почувствовал, увидев отца, мать и дочь. Совершенно выбившись из сил и запыхавшись, он спрятался с велосипедом за деревом и, ощущая себя полным дураком, наблюдал, как трое потащили свои магазинные покупки в маленькую городскую виллу.

Из-за густого тумана Милану казалось, что все происходящее снято на камеру с эффектом размытия.

«Вольво» припарковался перед красным домом из клинкерного кирпича. Вычурными эркерами и башенкой на западном флигеле он напоминал здание из сказок братьев Гримм.

Отец – темноволосый тип а-ля торговый представитель, в мятом костюме и с ослабленным галстуком – нес ящик с лимонадом. Его дочь тащила большую картонную коробку, в то время как хрупкая блондинка жена, которую он увидел только со спины, уже заходила с пакетом в дом.

«Мы ничего не забыли?» – крикнул отец, на что девочка, не оборачиваясь, ответила слегка раздраженным тоном: «Если бы мы купили еще больше, то назывались бы сейчас KaDeWe[1]».

– А потом что? – нетерпеливо спросил Зевс.

Милан пожал плечами.

Потом все они исчезли в доме.

– Я был уверен, что сам раздул все это. Навыдумывал черт-те чего, а маленькая нахалка меня просто развела.

– И?

Милан посмотрел на свои руки. Время от времени он сжимал пальцы в кулак, в надежде улучшить циркуляцию крови.

– Затем я поехал на свою смену в ресторан. И так уже опаздывал.

Зевс закатил глаза и снял очки, чтобы протереть их подолом своей футболки.

– Я считаю, ты выбрал очень странный способ, чтобы выпросить утюг в задницу. Каток!

Имя того, кому предназначался приказ, Зевс крикнул в сторону выхода, и действительно – дверь тут же открылась, и жирдяй просунул свою башку в прачечную.

Милан, защищаясь, поднял руку.

– Стойте, подождите! Пожалуйста! Мне нужно еще кое-что рассказать, чтобы вы все поняли. Пожалуйста!

Инстинктивно он пытался отодвинуться от Зевса, но и так уже сидел, упираясь спиной в стиральную машину. Если он выберется отсюда, то больше никогда и шага не сделает в сторону прачечной. Однажды он уже испытывал сильнейшую боль в таком же кафельном помещении. В одиннадцать лет ему в голову пришла грандиозная идея – спрятаться в шахте для сброса белья, которая соединяла чулан на первом этаже с прачечной в подвале родительского дома. Он застрял и в отчаянной попытке высвободиться так неудачно повернулся, что вывихнул плечевой сустав. Родители нашли его орущим на кафельном полу. Тогда он и представить себе не мог, что боль от вывихнутого плеча ерунда по сравнению с издевательствами прожженных зэков.

– Клянусь, я не потрачу ваше время впустую, – тяжело дыша, сказал Милан.

Зевс снова взглянул на часы и свел брови. Поджал губы.

– Хочу на это надеяться. Ради тебя. – Он кивнул Катку, который молча исчез, закрыв за собой дверь. – Тогда включай следующую передачу, Полицейский.

Услышав ироничное упоминание своей старой клички, Милан вздрогнул и невольно схватился за голову; за то место, куда Андра попала бейсбольной битой.

– Не хочу выделываться, но меня уже давно не называют Полицейским, – прошептал он.

Это было много лет назад. В другой жизни. Менее болезненной.

Зевс ухмыльнулся уголками губ.

– А вот это жаль. Твой полицейский приемчик был очень оригинальным.

В следующий момент его взгляд похолодел, лицо ожесточилось и превратилось в непроницаемую маску. Пожилой мужчина нагнулся к Милану и сказал:

– Я, конечно, могу называть тебя убийцей ребенка. Если твоя история быстро не убедит меня в обратном. – Зевс снова посмотрел на часы. – У тебя еще полчаса.

Двумя неделями ранее

Милан оказался несправедлив к дайнеру. Обстановка там была далеко не обезличенная и избитая, как он предполагал перед своей попыткой ограбления. Он ведь видел только фотографии в Интернете с обязательным набором инвентаря. То, что все стулья, столы, таблички, даже музыкальный автомат были на самом деле из шестидесятых годов и куплены Халком, директором ресторана, как имущество обанкротившегося дайнера в Лос-Анджелесе, он узнал позднее.

Благодаря этим оригиналам, место было настолько аутентичным, насколько это возможно для американского ресторана быстрого обслуживания в мещанском районе на юго-западе столицы. Даже солонки были с патиной, а Тони, повар, раньше вообще служил в американской армии. Халк мечтал и об официантах-американцах, при этом сам шестидесятидвухлетний любитель ковбойских сапог представлял собой полную противоположность. Родом из города Айзенхюттенштадт, Харальд Ламперт был настоящим, в глубине сердца гордым «осси»[2], который в детстве как-то сумел пережить все насмешки и издевки из-за своего невысокого роста, практически низкорослости. Сегодня он больше страдал от того, что по-русски говорил намного лучше, чем по-английски. Хотя в его случае не имело большого значения, на каком языке он объяснялся. Халк был таким же разговорчивым, как водолаз во время работы. Пожимание плечами могло быть его единственным вкладом в вечернюю беседу. Гюнтер же – согласно визитной карточке, ассистент руководителя, – наоборот, от души любил потрепаться.

– Wann ist es endlich richtig? Wann macht es einen Sinn?[3]

Милан опоздал всего на десять минут, но «правая рука» Ламперта уже ждал его в дверях дайнера с видом палача, готового привести смертный приговор в исполнение. Что, впрочем, было не намного мрачнее выражения лица, с которым Гюнтер пребывал в хорошем настроении.

– Группа Ich + Ich[4], – ответил Милан и припарковал свой велосипед. – Песня «So soll es bleiben»[5]. Полидор 2007.

Гюнтер был стодвадцатикилограммовым колоссом с головой в форме мяча для американского футбола. Своими огромными лапами он мог обхватить крупные тыквы, и ходили слухи, что спортивные костюмы ему шьют на заказ, потому что его толстые руки не помещаются в готовые вещи из магазина.

У них сложился особый ритуал: Гюнтер цитировал Милану тексты из немецких поп-песен. А Милан должен был назвать ему песню и исполнителя, а также грамматическую ошибку, которая раздражала Гюнтера в этом хите.

– Должно быть «когда появится смысл». «Будет иметь смысл» скопировано из американского, и языковые эстеты вроде тебя считают это плохим немецким.

Гюнтер хмыкнул, в очередной раз удовлетворенный энциклопедической памятью Милана, которую тот регулярно снабжал информацией – ему ее вслух читали Сири, Кортана, Алиса, Алекса и другие электронные помощники.

Пар от дыхания напомнил Милану о тумане, в котором он только что гнался за машиной с девочкой. Здесь, в Шмаргендорфе, туман уже рассеялся, зато стало заметно холоднее.

– Слишком поздно, – проворчал Гюнтер, глядя на свои часы.

– Die Arzte[6], – пошутил Милан, прекрасно зная, что это уже не продолжение викторины. – 1984-й, их дебютный альбом «Дебил», Си-Би-Эс, Шалльплаттен ГмбХ.

– Говнюк, – отреагировал Гюнтер, но улыбнулся, что считалось редкостью. Из-за внешности вышибалы в ночном клубе Гюнтера часто недооценивали. Он получил ученую степень кандидата экономических наук и был не только помощником Халка, но и менеджером сети его компаний, о которой Милан знал только в общих чертах. Кроме дайнера, Ламперт якобы владел еще тремя закусочными, автозаправкой и маленьким отелем в Баварии, но казалось, что девяносто процентов своего времени он проводил в Шмаргендорфе, в полуподвальном помещении, служившим офисом ресторана. Конечно, если Гюнтер его куда-нибудь не вез. Потому что, помимо обязанностей бухгалтера и менеджера, «правая рука» Халка был также его шофером, организатором поездок и советником по безопасности.

Милан по сей день благодарил судьбу, что при попытке ограбления он наткнулся не на Гюнтера. Просто у того был доступ к сейфу и оружейному шкафу, и он вряд ли ограничился бы бейсбольной битой.

– Халк на месте? – спросил Милан, пытаясь протиснуться мимо Гюнтера.

Тот вытянул руку и притормозил Милана.

– Сегодня поминальная пятница, забыл?

Уже три года каждую пятницу директор приносил цветы на могилу своей жены, которую потерял в автокатастрофе. Как правило, в сопровождении Гюнтера. Возможно, тот как раз ждал шефа здесь снаружи, чтобы отвезти на Целендорфское кладбище на Онкель-Том-штрассе. Семейная могила Лампертов располагалась недалеко от могилы Геца Георге[7].

– Ты вообще знаешь, какого наказания заслуживает тот, кто называет босса Халком? – Резким рывком Гюнтер открыл дверь дайнера, едва не сорвав ее с петель, сделал псевдогалантное движение рукой внутрь ресторана, затем дьявольски улыбнулся и ответил на собственный вопрос: – Оно ожидает тебя внутри, Милан.

Четыре часа спустя

– Эй, у вас все в порядке?

Старик не шевелился уже минут тридцать. Возможно, он заснул, но в случае с пожилыми людьми в голову невольно закрадывалась нерадостная мысль, если они – с седыми растрепанными волосами, чуть сгорбившись и поникнув – сидели в дальнем углу ресторана. И не двигались.

Было уже полшестого, и ресторан словно вымер. «Мертвая фаза», как Халк называл переходное время между последними обеденными и первыми вечерними гостями. Гюнтер не преувеличил, когда назвал предстоящую работу «наказанием» для Милана. Отмечающие мальчишник гости оккупировали две трети ресторана, и их нисколько не заботило, что Милан был единственным официантом в дайнере. В любой другой день он бы проклял все на свете. Но сегодня даже не возражал, работа отвлекала его от позорно проваленного сеанса парной терапии, который, скорее всего, ставил точку в их с Андрой отношениях.

Лишь два часа, а также тридцать семь прохладительных напитков, двадцать четыре хот-дога, одиннадцать закусок начос, десять салатов и более двадцати порций ребрышек спустя у него появилась первая возможность передохнуть.

Халк понаблюдал за происходящим минут пятнадцать и, убедившись, что у Милана все под контролем, направился наружу к Гюнтеру. Как всегда молча и с насмешливой улыбкой на губах – он нацеплял ее каждый раз, когда Милан принимался рисовать гостей со значками, соответствующими их заказам. Кружок для гамбургера, черточка для стейка, Х для шейка. К счастью, на электронной кассе нужно было только выбрать картинку блюда, а затем отнести распечатанный чек на стол. Милан не проверял деньги. Он ждал, пока гости встанут и покинут ресторан, затем сортировал купюры и монеты по форме, размеру и цвету и убирал в кассу.

Когда было поспокойнее, как сейчас, он прилагал больше усилий и рисовал гостей по возможности детально. Обращал внимание на особые приметы – родинки, ямочки, шрамы от бритья или обкусанные ногти. Тогда и пар шел от горячей чашки кофе, и свет уличного фонаря падал через окно ресторана на столик номер 19, самое нелюбимое место в дайнере, потому что оно находилось рядом с туалетами. Тем не менее старик сел именно туда.

– Я могу принести вам что-то еще?

Посетитель не взглянул на Милана, хотя тот стоял прямо перед ним. Единственное, по чему Милан мог определить, что мужчина еще дышит, была ложка в его усыпанной старческими пятнами руке. Медленно и бесшумно он помешивал кофе в чашке, которую заказал полчаса назад и из которой еще не сделал ни глотка. Эта странная, немного пугающая картинка врезалась в фотографическую память Милана. Он знал, что должен будет нарисовать это позже, просто чтобы выкинуть из головы. Так же как он воспользовался последними десятью минутами спокойствия в дайнере, чтобы зарисовать эпизод на светофоре.

Благодаря своей способности сохранять воспоминания в виде картинок, ему удалось точно передать глаза девочки с блестящими, как ртуть, слезами в них. Он помнил каждый сгиб на листке с потрепанными краями, который она прижимала к стеклу, а также форму и начертание каждой отдельной, поспешно написанной буквы, которые он мог в точности воспроизвести, не понимая значения сообщения.

Πσϻστν ϻμε.

εωσ με ϻσν ρσδνωελν

– Может, свежий кофе?

Мужчина наконец-то пошевелился и поднял на Милана уставшие глаза с желтоватыми белками. На нем было коричневое шерстяное пальто с протертыми локтями. Он начал его расстегивать – Милан ожидал почувствовать неизбежный запах, сопровождающий жизнь на улице, и удивился, когда в нос ему ударило не облако из пота, мочи, грязи, холодного табака и алкоголя, а аромат пряного дорогого мужского парфюма.

– Нет, спасибо, – сказал старик и, добродушно улыбнувшись, снял пальто.

– Тогда что-нибудь другое? Может, что-то перекусить?

Гость помотал головой и сделал приглашающее, почти элегантное движение рукой.

– Я хотел бы, чтобы вы присели ко мне.

Милан огляделся. Кроме них двоих, в ресторанной зоне никого не было. Халк снова сидел внизу в кабинете, а повар Тони воспользовался ситуацией и курил перед дверью. Но Милан все равно ответил:

– Персоналу, к сожалению, запрещено садиться за столик к гостям.

Мужчина кивнул, как будто рассчитывал на такой ответ. Он пригладил рукой волосы – правда, безрезультатно – и прищелкнул языком, что вызвало у Милана дежавю. На мгновение показалось, что он уже видел этого мужчину.

– Это не займет много времени. Я специально ждал, пока мы останемся одни.

Милан наморщил лоб.

– Зачем?

– Я хочу вам кое-что передать.

Гость приподнял край свитера грубой вязки с красным узором, и Милан понял, что старик снял пальто не потому, что ему стало жарко. Иначе он просто не смог бы добраться до маленькой коробочки, которая лежала у него в поясной сумке.

– Что это?

Мужчина поставил крошечную картонную коробку перед собой на стол. Она была размером с кубик Рубика, белая и без надписей.

Шляпная коробка для эльфа.

– Подарок.

Милан рассмеялся:

– Чем я такое заслужил?

Мужчина снова сделал приглашающее движение рукой.

– Откройте.

Милан взглянул в окно: на тротуаре, под навесом соседнего цветочного магазина стоял Тони и, улыбаясь, пялился в экран телефона.

– Мы знакомы? – спросил он.

– Пожалуйста, откройте.

Милану стало любопытно. А так как этот разговор и его возможный поворот были однозначно интереснее, чем перспектива торчать одному за стойкой с блокнотом для рисования, он сделал мужчине одолжение – сел и открыл коробку.

Внутри оказался маленький пластиковый контейнер, напоминавший баночку со жвачками, только запечатанный и неподписанный.

Милан повертел банку в руке.

– Что это?

– Лекарство. Таблетки.

Он быстро поставил упаковку обратно на стол, как горячую тарелку, к которой нельзя было прикасаться голыми руками.

– Зачем?

Мужчина кивнул, но на вопрос Милана не ответил.

– Принимайте по одной каждый день.

Ну конечно, подумал Милан. У старика явно не все дома.

– Очень вам благодарен, но я абсолютно здоров.

– Это не так. – Старик вскинул руку, и Милан, собиравшийся уже подняться, остался сидеть. – Мой вам совет, возьмите эти таблетки, – заговорщически сказал он. – Мне стоило больших усилий принести их вам.

Милан начал сердиться. Посетитель посетителем, но он не обязан нянчиться с каждым сумасшедшим.

– Назовите мне одну причину – почему я должен это делать? – Он задал последний риторический вопрос, чтобы завершить разговор. Но неожиданный ответ старика заставил его замереть на месте.

– Если будете принимать эти таблетки, господин Берг, возможно, вы опять сможете читать.

Дело было даже не в чудовищности того, что этот незнакомый пожилой мужчина знал, как его зовут, да еще и владел самой его интимной тайной.

А в том слове, которое он использовал и которое засело в сознании Милана, как заноза под ногтем.

Опять.

– Что вы хотите этим сказать? Я никогда не…

Милан испуганно замолк. В ужасе, что едва не признался постороннему человеку в своей неграмотности. К тому же, что вообще никогда не умел ни читать, ни писать.

Опять сможете читать…

– Думаю, вы меня с кем-то путаете, – сказал он и поднялся.

– Пожалуйста, выслушайте меня. Я сожалею о том, что тогда произошло. Что с вами сделали.

– Я не знаю, о чем вы говорите.

– Да. В том-то и весь ужас. И я хочу это исправить.

Милан схватился за шею, в которой, казалось, застрял десятикилограммовый комок – что еще могло так стянуть горло.

– Вам лучше уйти, – сказал он. Милан интуитивно чувствовал опасность, в то время как его мозг еще искал рациональное объяснение для странного поведения мужчины.

– Я уйду. Но вы ведь будете принимать эти таблетки?

«Ни за что».

– Вы, наверное, ошиблись, – пробормотал Милан. На самом деле ему было ясно – это не совпадение, что старик прямо сказал о его безграмотности.

«Кто еще об этом знает? Кто, кроме моего…»

Тут Милана осенило.

– Подождите… – Он направил указательный палец на старика. – Это были вы? Вы сегодня утром приходили к моему отцу в дом престарелых?

«Кстати, сегодня утром о тебе спрашивал какой-то мужчина… Он не захотел называть свое имя… Голос показался мне знакомым, старый хрыч, какой-то странный…»

– Милан?

Он развернулся к барной стойке. Там стояла Андра, прямо под старыми вокзальными часами, которые показывали ровно 18 часов. Она переоделась в лоскутное платье и джинсы с шахматным узором. Ее волосы были собраны в хвост, помимо носового кольца в неярком свете барной стойки поблескивал пирсинг в брови. Бирюзовая сережка-гвоздик с жемчужиной была новая, видимо, Андра только что это сделала. Скорее всего, самостоятельно, как и все свои пирсинги от пупка до языка.

Милан не заметил, как Андра вошла в дайнер, вероятно, вместе с Тони, который как раз направлялся на кухню. Он не рассчитывал на то, что она придет, – Андра сегодня не работала. Через полчаса в вечернюю смену должны были выйти два студента.

– Можешь подойти на минуту? – крикнула она ему. Ее грустный взгляд подействовал на него как магнит. Она была обижена, ничего удивительного – он бросил ее одну на сеансе парной терапии и все испортил. Перед этим, когда Милан пытался отвлечься, рисуя странного гостя, в нем зародилась надежда, что еще можно что-то спасти. Если Андра даст ему возможность подойти и обнять ее.

И сказать ей правду! Между тем ситуация была для этого абсолютно неподходящая. Он не мог просто так отпустить старика, который уже достал из поясной сумки купюру в десять евро.

– Подождите минуту, я сейчас к вам вернусь, – попросил он странного гостя, не взяв у него ни денег, ни таблеток.

Старик пожал плечами, и Милан отошел от его столика.

На ватных ногах, с дрожащими коленями он направился к барной стойке. С каждым шагом, который приближал его к Андре, сердце Милана билось все сильнее.

– Послушай, мне очень жаль, – начал он с извинений. Но она не дала ему продолжить. Притянула к себе и обняла. Милану стало так хорошо, так спокойно.

– Нет. Это мне жаль, – прошептала она ему в ухо. – Я перегнула палку. Наверное, для парной терапии еще слишком рано.

Ему хотелось отстраниться от Андры, чтобы заглянуть ей в глаза. В то же время он хотел чувствовать ее как можно ближе во время своего признания.

– Нет, нет, это все моя ошибка, моя вина. Я…

Его отвлек хлопок входной двери за спиной. Милан высвободился из объятий Андры и взглянул на столик номер 19, за которым уже никто не сидел. Осталась только невыпитая чашка кофе. И маленькая белая баночка с таблетками.

– Черт, – сказал он и посмотрел в окно вслед старику, который шел, с трудом преодолевая ветер. Даже со спины он казался грустным и потерянным.

– Он не расплатился? – спросила Андра, бросив взгляд на блокнот Милана для рисования, лежавший на барной стойке.

Милан помотал головой.

– Дело не в этом. Извини. У меня сейчас был контакт третьей степени.

– Охотно верю. Почему здесь написано «Помоги мне»?

Андра взяла блокнот в руки и ткнула в последний рисунок, который набросал Милан.

Πσϻστν ϻμε.

– Ах, это. – Он покачал головой и криво улыбнулся, давая понять, что картинка не имеет никакого значения. И действительно, странная встреча со стариком уже заставила его забыть то нелепое преследование сегодня днем. То, что Андра дала ему еще один шанс, было сейчас важнее всего остального на свете.

– Это была просто детская шутка. По дороге сюда одна девочка в машине сделала из меня полного идиота.

Андра захотела узнать больше, и Милан рассказал ей всю историю; как он думал, что ребенка похитили, а она просто возвращалась с мамой и папой из магазинов.

– Я бы тоже начала преследование, – согласилась с ним Андра. – Особенно, прочитав вторую строчку.

– А что там? – вырвалось у Милана.

– Что там? – Андра рассмеялась и ткнула в соответствующее место на рисунке.

Πσϻστν ϻμε.

εωσ με ϻσν ρσδνωελν

– Ты что, больше не можешь разобрать собственный почерк?

И тогда она еще раз прочитала сообщение целиком. Два предложения, которые все изменили:

«Помоги мне.

Это не мои родители».

– Красный.

– Ты дальтоник? – спросила Андра, покосившись на Милана, еще раз нажала на газ и пронеслась на своем черном «мини» через перекресток.

«Нет. Цвета я хорошо различаю. В отличие от букв».

– Был красный, а ты едешь слишком быстро, – прокомментировал Милан.

– Был кроваво-зеленый. А ты самый плохой пассажир на свете.

– Говорит женщина с четырьмя пунктами во Фленсбурге[8].

– Мужчине, у которого даже водительского удостоверения нет. Когда ты будешь сдавать на права?

«Как только смогу прочитать экзаменационные вопросы. В другой жизни».

Милан уже рассказывал Андре, что сначала у него не было денег, а потом времени, чтобы записаться в школу вождения. Но она знала, что благодаря его занятиям на «одолженных» машинах у Милана был опыт вождения, которому могли позавидовать многие опытные водители.

Андра так резко прибавила скорости, что Милана вдавило в сиденье.

У него начиналась головная боль, и Милан подумал, нет ли у него с собой ибупрофена, что, в свою очередь, напомнило о таблетках, которые пожилой мужчина оставил на столе в дайнере.

«Если будете принимать эти таблетки, господин Берг, возможно, вы опять сможете читать».

Милан выбросил их вместе с ресторанными пищевыми отходами в контейнер во дворе. Сейчас он досадовал на себя из-за такого эмоционального поступка. Нужно было отнести их в аптеку и попросить сделать анализ. Но после встречи с Андрой он выбросил их в мусорный бак.

– О’кей, тогда поехали.

Андра щелкнула по какой-то кнопке на руле, и на бортовом компьютере приборной панели появилось меню навигатора.

– Вводи.

– Что?

У Милана начали потеть ладони и затылок, как всегда, когда ему нужно было что-то писать. Вообще-то он собирался признаться во всем Андре еще в дайнере, но упустил момент, а сейчас была неподходящая обстановка. То, что он планировал ей сказать, было настолько важно, что Милан хотел смотреть Андре в глаза и держать ее за руку. И то и другое было невозможно во время езды.

– Как что? Адрес виллы, конечно.

Это была ее идея, но Андре не пришлось долго уговаривать Милана еще раз туда съездить. К вилле. К девочке с таинственным сообщением.

«Это не мои родители».

Его подмывало спросить, почему она сама не введет адрес в навигатор. Андра ведь считала себя настолько многозадачной, что уже дважды попадалась с телефоном за рулем. Но сейчас не находилось ни одной убедительной причины, которая могла бы заставить ее отвлечься от дороги. В то время как у него на пассажирском сиденье не было другого занятия, кроме как смотреть на мокрый снег, который превращал нормальный берлинский транспортный хаос в опасное для жизни скольжение на колесах.

– Я не запомнил название улицы, – солгал Милан. – Это было где-то рядом с «Кафе на Новом озере».

– Значит, на улице Катарина-Хайнрот-Уфер. Ладно, введи так.

«Скорее я соберу ускоритель частиц из всякого хлама в твоем бардачке».

– Ты не знаешь, как проехать к Тиргартену? – спросил он.

– Я не знаю, перекрыта ли еще Лиценбургерштрассе. А навигатор поможет объехать пробки, так что хватит трепаться. Там впереди мне нужно решить, как ехать – по Гогенцоллерндамм или по Кантштрассе.

– У тебя нет голосового помощника? – Милан в последний раз попытался вытащить голову из петли.

Сири уже много раз его спасала. Она читала ему мейлы, СМС, сообщения в Ватсапе и вводила его ответы, которые он просто наговаривал в смартфон. Неизбежно возникавшие при этом ошибки большинство даже не комментировало. В век эмодзи, когда сообщения второпях набирали перед телевизором, за рулем или во время еды, практически никто не обращал внимания на правописание.

– Милан, я не понимаю, зачем мы столько времени это обсуждаем, просто введи, пожалуйста…

Входящий звонок, который сменил меню навигатора на фотографию темноволосой девочки, спас Милана.

– Эй, мама, где ты?

Луиза. Тринадцатилетняя дочь Андры. Девочка в самом расцвете пубертатного периода, увлеченная крав-мага и кикбоксингом. Уже скоро темпераментный подросток сможет ударить так же сильно, как ее мать, в этом Милан был уверен.

– Я еду с Миланом по делам, мы скоро вернемся, малышка. Черри еще там?

Черри была лучшая подруга Луизы, вечно недовольная и неразговорчивая, как считал Милан, но, возможно, тринадцатилетние девочки в принципе не открывали рот, когда сталкивались с полуживыми – какими они, наверное, воспринимали взрослых типа него.

– Да, мы смотрим Ironman[9].

Андра нахмурилась, повернула на Гогенцоллерндамм и показала водителю грузовика, который не дал ей сменить полосу, средний палец. Милан неосознанно выдохнул. Андра приняла решение, вводить в навигатор больше ничего не нужно.

– Разве вы не собирались делать домашнее задание?

– А разве ты не собиралась поставить еду в микроволновку?

Милан не понял, кто из них первым положил трубку, во всяком случае, фото Луизы исчезло, а на его месте снова появился фрагмент карты.

Он ткнул на флажок цели на дисплее, но Андра, как и ожидалось, дала отбой.

– Теперь уже не надо ничего делать. Я выбрала самый короткий путь. Лучше молись, чтобы мы не застряли из-за дорожных работ в районе «Урании».

– А то что? – улыбнулся Милан.

– А то… – Какая-то мысль омрачила лицо Андры.

Сначала Милан решил, она увидела что-то на дороге. Но перед ними краснели одни лишь сигналы торможения, которые отражались на сыром асфальте и тянулись полосами по мокрому от дождя лобовому стеклу.

Андра одарила его быстрой виноватой улыбкой, и у Милана усилилось чувство, что ее что-то беспокоит.

Он понимал, Андру сейчас нельзя торопить. Он знал эти перепады настроения своей подруги, для которых часто не было никакого очевидного повода. Вероятно, она только что подумала о неудачном сеансе парной терапии сегодня утром и о проблемах в их отношениях. Проблемах, которые были настолько большими, что даже не допускали вопроса «а иначе что…» в каком бы то ни было будущем.

«Проблемы, которые создаю я один».

Весь оставшийся путь оба молчали; лишь когда проехали отель «Интерконтиненталь» на Будапестерштрассе, Милан указал Андре дорогу, которую сохранил в памяти.

В отличие от сегодняшнего утра они не стали останавливаться на безопасном расстоянии от виллы. Так как все равно собирались позвонить в дверь, могли припарковаться под голым аллейным деревом прямо перед дверью.

– Это было здесь? – удивилась Андра, выходя из машины.

– Да.

– Сюда семья заносила свои покупки?

Милан приложил руку козырьком ко лбу, безуспешно пытаясь защитить лицо от мокрого снега. Он дрожал, но его знобило не от ненастной погоды.

– Отец, мать, девочка, да.

Во рту у него пересохло. С каждым шагом, который он делал к кованым садовым воротам, невидимая петля на шее затягивалась все сильнее.

– Не обижайся, Милан. Но я как-то не могу себе такое представить.

– Знаю, – ответил он. Милан посмотрел наверх, на башенку виллы, которая возвышалась на фоне черного неба. – Я понятия не имею, что здесь происходит, Андра. Я сам не верю своим глазам.

Красная клинкерная вилла по-прежнему стояла на месте. Она не исчезла и не была разрушена. Но Милану все равно казалось, что она растаяла в воздухе у него на глазах.

– Здесь что-то не так, – пробормотал он, Андра с ним согласилась.

– В эту дверь? – спросила она.

Милан кивнул. Он видел, как они заходили именно в эту дверь.

Впереди женщина. Мужчина. Затем девочка.

«Если бы мы купили еще больше, то назывались бы сейчас KaDeWe».

Хотя «дверь» было неправильным словом.

Отверстие подошло бы больше.

Утром Милан взглянул лишь мельком. Он был настолько сконцентрирован на людях, что на остальное не обратил внимания. В тумане он все равно не смог бы лучше рассмотреть вход в дом.

Да и зачем?

Но сейчас не возникало сомнений, что за открытую дверь он принял дыру в стене. Кое-как загороженную металлическим листом, какими обычно закрывают вход на стройку.

Или в пустующие дома.

Так вилла и выглядела. За окнами без штор не горел свет. Из труб соседних домов в вечернее небо поднимался дым, здесь же ничто не указывало на то, что внутри виллы было хоть на один градус теплее, чем снаружи, где температура стремилась к нулю.

Ни одного признака жизни, зато в палисаднике стояла риелторская табличка.

Πρσδαεωζχ

Милан догадывался, что это означает. Табличка склонилась к покрытой снегом лужайке, словно уже давно сопротивлялась ветру.

Или как будто ее поспешно подняли.

– Ты абсолютно уверен, что это было здесь? – спросила Андра, пока Милан жал на кнопку звонка на одной из колонн ограды палисадника. Как и ожидалось, звонок не работал.

– Да, оглянись вокруг. – Его теплое дыхание застыло хрупким облачком между их лицами. – Везде только съемные и многоквартирные дома. Вот единственная вилла. Это было здесь.

– Странно.

Он поднялся по лестнице и подергал металлическую пластину. Заметил, что ее даже не прикрутили.

– Просто прислонили.

– Тогда все гораздо проще, и мы можем войти, – заявила Андра, вытаскивая сотовый телефон и включая на нем фонарик. – Слушай мою команду, – прошептала она. – Ты идешь первым!

Милан улыбнулся заезженной шутке, но сделал, что ему велели, и сдвинул лист в сторону. Лишь настолько, чтобы они смогли проникнуть внутрь.

Прихожая, которая в таких домах, вероятно, называлась холлом, встретила непрошеных гостей с неприязнью. Холодом, мраком, спертым воздухом.

Милан попробовал выключатели, хотя и не рассчитывал, что люстра над лестничной галереей зажжется. Других светильников он не нашел, даже с помощью фонарика на своем телефоне. На вилле их просто не было, как и мебели, картин, тепла и признаков жизни.

– Взгляни-ка на это!

Пока Милан любовался перилами расходящейся в две стороны лестницы, Андра прошла в боковую комнату, которую раньше, вероятно, использовали как библиотеку. Встроенные, до потолка, стеллажи из массивного темного дерева занимали все стены в слегка овальном помещении, оставляя место лишь для холодного камина.

– Вполне себе уродливо, – отозвался Милан о самой для него бесполезной комнате во всем доме.

– И как-то не по себе. Абсолютно пустые стеллажи. За исключением вот этого антиквариата.

Она посветила на допотопный телефонный аппарат, который стоял рядом с камином на нижней полке и выглядел таким массивным, что казалось, одной рукой трубку даже не поднять.

– Думаю, такой дисковый телефон я видела в последний раз лет двадцать назад у моей бабушки, – сказала Андра. Но Милан слушал ее вполуха. Его внимание привлекла бумажка рядом с телефоном.

Даже когда Андра сказала: «Не знаю, как тебе, но мне кажется, проверять здесь каждую комнату не имеет смысла», он ей не ответил.

«Что, черт возьми, здесь происходит?» – спрашивал он себя.

Сначала взывающий о помощи листок за стеклом автомобиля, затем якобы тихая семейная идиллия. А теперь вилла, в которой, судя по запаху, уже несколько лет никто не живет?

– Все указывает на то, что мы не в том доме, – сказала Андра, но Милан помотал головой.

– Все, кроме этого.

Он протянул ей бумажку, которая оказалась фотографией.

– Вот черт, – прошептала Андра и отвела сотовый телефон в сторону, потому что иначе изображение отсвечивало и его было трудно рассмотреть.

– Это она?

Милан кивнул. Очевидно, фотографа больше интересовал задний план: пологий берег озера и группа уток, которых кормили на пляже. Изображение девочки на переднем плане получилось слегка размытым, лицо находилось в тени лиственного дерева, и она была года на два младше. Но это была она. Без сомнения.

Те же самые пшеничные волосы, высокий лоб, глаза цвета хаки.

И глубокая меланхолия во взгляде, которая вызвала у Милана то необъяснимое чувство родства.

– Она выглядит точно как на твоем рисунке. – Андра перевернула фотографию. – Я не знаю, что все это значит, Милан…

– Здесь ты не одинока.

–…и во что ты меня сейчас втягиваешь. Но, по крайней мере, теперь мы знаем, как ее зовут.

К счастью, Андра прочла надпись на обратной стороне фотографии:

– «Зои, лето на озере».

Зои?

Это красивое имя встречается нечасто. Милан невольно задумался, когда же слышал его впервые и осознанно. Тогда, в пляжном кемпинге на острове Рюген. От девочки с книгой в руках.

– Посмотри, вот здесь, карандашом. – Андра была озадачена.

– Что?

– Без понятия. Какая-то комбинация из букв и цифр. Похоже на пароль.

ξ15α12φ2β1–2φ18β1α13φ61

– Я не могу это расшифровать, – честно признался Милан.

Он, как всегда, видел только картинку. Бессмысленный набор иероглифов. Только в отличие от того, когда он смотрел на таблички с названиями улиц, формуляры или газетные заголовки, вид этих значков не вызывал у него чувства стыда или неполноценности. Они смущали его иначе. Он не мог этого объяснить, но символы были как-то связаны с детским воспоминанием. Словно он уже видел эту или похожую картинку.

Даже хуже: как будто было время, когда он мог расшифровать таинственное сообщение на фотографии.

– Г15А12С2Б1-2С18Б1А13С61, – прочитала Андра. На последней цифре она вскрикнула и выронила фотографию. Милан не мог винить ее за это. Он тоже вздрогнул от неожиданности. Никто не мог рассчитывать на этот звук в мертвом доме.

Но звонил телефон.

Тот самый допотопный стационарный дисковый телефон, трубка которого почти сопротивлялась тому, чтобы ее подняли. Словно пытаясь уберечь Милана от разговора.

– Кто вы?

Голос звонившего звучал низко и все равно немного гнусаво. Милан представил себе здоровенного парня, у которого были проблемы с носовой перегородкой. Возможно, голос подходил темноволосому типу, которого Милан принял за торгового представителя. Тот был как минимум метр восемьдесят пять ростом, и костюм на нем не болтался, когда он – очевидно для вида – входил в эту виллу.

– И что вы делаете в этом доме? – был второй вопрос мужчины.

Андра, которая прижимала голову к уху Милана, помахала рукой, давая понять, что лучше положить трубку.

Но Милана сжигало любопытство.

Насколько он мог оценить, голос звонившего не был ни изменен, ни искажен. В первый момент Милан обеспокоился, но ему не пришло в голову, что это может быть хорошим знаком. Все-таки это он проник в чужую собственность, и если звонивший узнал о вторжении в результате сработавшей сигнализации, то скорее Милану нужно скрывать свою личность. Он на плохом счету у полиции. И хотя у него не было еще ни одной судимости, его многократно вызывали в суд и относили к разряду мелких преступников.

– Честно? – спросил Милан и решил сказать мужчине правду. – Я не знаю. Сегодня утром я думал, что стал свидетелем похищения. И след ведет в эту виллу.

Краем глаза он увидел, что Андра нахмурилась и закрыла глаза. Очевидно, она была несогласна с его честным ответом.

– Значит, вам стало любопытно? – уточнил мужчина.

– Скорее, я был озабочен.

– Хорошо. Тогда сейчас ваша очередь.

– Что вы имеете в виду?

У Милана возникло непреодолимое желание пройтись по комнате, но он не мог, потому что Андра хотела слушать разговор дальше. К тому же стационарный аппарат слишком ограничивал того, кто привык говорить по беспроводному телефону.

– Я вам сейчас объясню, – сказал мужчина на другом конце провода, – но попрошу вас навсегда запомнить этот момент. Что бы в дальнейшем ни произошло, все это случится, потому что вы начали.

– Что начал?

– Вы запустили цепочку событий. Вы последовали за нами. Проникли в этот дом. Я вас ни к чему не принуждал. Это была ваша добрая воля. Ваше решение. И с его последствиями вам придется жить.

– Я лучше положу трубку.

– Это не изменит того, что теперь случится.

– Что?

– Мне придется убить.

– Меня?

– Чушь. Девчонку, конечно.

– Зои? – вырвалось у Милана, от которого ускользал этот казавшийся все более нереальным разговор.

– Откуда вы знаете это имя? – бесцеремонно спросил звонивший, сумев при этом изобразить искреннее удивление. Он даже рассмеялся, а потом надменно добавил: – Хотя в принципе мне все равно. Лучше поговорим о том, как вы можете предотвратить самое страшное.

– Самое страшное? – В голос Милана закрались хрипящие нотки, горло внезапно онемело. – Чего вы от меня хотите?

– Не много. Всего лишь 162 366 евро и 42 цента.

– Вы в своем уме?

Милан не сдержался и сделал резкое движение, но Андра уже отошла от него на шаг. Рот у нее был открыт. Он сам в шоке лишь пожал плечами. Одна только абсурдно высокая, к тому же неровная сумма (за девочку, которую он даже не знал), была доказательством невменяемости звонившего.

– Да, некоторые люди считают меня психопатом. Но это не имеет значения. Сумасшедший ли я или осознаю последствия своих действий: я убью девочку, если не получу от вас выкуп до 20:15 в понедельник.

Теперь рассмеялся Милан. Эхо разнеслось по пустой вилле криком кошки, которой наступили на лапу.

– Не считая того, что я не смогу наскрести даже 162 евро, какие уж там тысячи, почему я? Какое, черт возьми, отношение я к этому имею?

После короткой паузы шантажист сказал:

– Я же сказал, вы сами во все ввязались. Это мог быть любой, видевший сегодня девочку на заднем сиденье. Но вы единственный, кто отреагировал. Мы часами ездили по кругу, мимо так называемых ближних. Все оставались равнодушными или безразличными. Только вы – нет.

Милан в изумлении переложил трубку к другому уху.

– И за свое небезразличие я должен платить?

– А кто еще?

Он постучал себя по лбу.

– У вас не все дома. Я кладу трубку и звоню в полицию.

Мужчина рассмеялся:

– И что же вы им скажете? Что незаконно проникли в дом, который не принадлежит ни вам, ни мне и уже много лет не может найти покупателя из-за асбеста в кровле? Если хотите зря потратить свое время, пожалуйста. На вашем месте я бы лучше подумал, как достать деньги. Кстати, меня зовут Якоб. А вас?

– Почему я должен представляться?

– Мне кажется, гораздо вежливее, если мы будем обращаться друг к другу по имени.

– Никаких разговоров больше не будет.

– Боюсь, это не так. Дайте мне ваш номер мобильного.

Милан помотал головой:

– Ни за что. Все это меня не касается. Я не собираюсь играть в ваши психологические игры. Я…

Душераздирающий крик, громкий и мучительный, прорвался по проводу и оглушил Милана так, что он ощутил боль даже в зубах. Андра, стоявшая на расстоянии метра, тоже его услышала и в ужасе уставилась на Милана.

– Что это было? – спросил Милан, хотя догадывался, какой последует ответ.

– Признак жизни, – ответил похититель. – Девочка пока дышит. Но это очень изменчивое состояние. Так что, пожалуйста, – мужчина нетерпеливо прищелкнул языком, – скажите мне наконец ваше имя и дайте номер телефона. Если, конечно, не хотите, чтобы я степлером всадил ей вторую скобу в палец.

Зои

Они солгали.

– Мы ничего тебе не сделаем, – сказали они ей. – Просто поиграем в одну игру.

Это было таким же обманом, как и костюм Якоба, который он купил для этой аферы, чтобы произвести нужное впечатление на Милана, если тот будет за ним наблюдать. Как и искусственные зубы этого псевдожиголо, который, на взгляд Зои, был слишком молод для ее матери. Со своей фальшивой улыбкой, фальшивым загаром и фальшивыми имплантами, которые ему пришлось вставить после драки в баре.

Только его имя Якоб было настоящим – настолько этот кретин был уверен, что в конце уберет всех свидетелей.

Что выйдет сухим из воды.

И как только все могло зайти так далеко? Почему она давно не сбежала?

«Я бестолковая и трусливая».

Поэтому она сейчас лежала здесь, с окровавленным большим пальцем: в нем все еще торчала скоба, которую подонок загнал пневматическим степлером ей под ноготь.

Зои проклинала Якоба, который ни за что не оставит ее в живых, когда все закончится.

Это было понятно даже ей.

Мисс Причуда или Странная Зои, как одноклассники называли ее в школе.

Когда Якоб оставил ее одну – разумеется, не обработав рану, – она кое-как обмотала палец куском грязной простыни, чтобы остановить кровь. В трейлере, где ее заперли, ничего другого она не нашла. Эта уродливая, покрашенная мерзкой водоэмульсионной краской развалюха словила бы косые взгляды даже на свалке металлолома.

– Аххх! – Сидя на клетчатом угловом диванчике автофургона, Зои стянула ткань с пульсирующего пальца. От одного этого движения боль пронзила ее левую руку от ладони до самого плеча. Кровь была повсюду. Слишком много, чтобы разглядеть серебристое ребро скобы в ногтевом ложе. Поэтому Зои засунула большой палец в рот и начала сосать, как маленький ребенок.

«Черт, я снова оказалась набитой дурой».

Уже в начальной школе над Зои смеялись из-за того, что она соображала медленнее, чем другие в ее возрасте. Просто у нее в голове одновременно роилось столько мыслей, что ей приходилось останавливаться, чтобы их отсортировать.

И вообще, как можно изучать узор на панцире жука-короеда, пролетая мимо него, как резиновый мячик. Какой смысл торопиться по жизни, если в конце тебя никто не ждет?

Глупая и умственно отсталая – считало большинство, когда она замолкала в середине предложения, потому что в голову ей пришла очередная идея. И в первую очередь, Линн.

Окружной врач на год отсрочил зачисление Зои в школу, по этому поводу ее мама произнесла на седьмом дне рождения дочери речь, которую завершила словами: «Зои не глупая. Просто у нее не очень получается думать».

С тех пор она никогда больше не называла ее мамой, мамочкой или матерью. Только по имени.

Если вообще как-то называла.

Зои вытащила большой палец изо рта. Наконец она увидела алюминиевую скобу, пусть и на секунду, потому что кровь снова хлынула из раны. Зои все равно постучала указательным пальцем правой руки по месту, где болело сильнее всего, что вызвало новую волну боли до самого плеча.

А что будет, если она попытается вытащить скобу из раны своими обкусанными ногтями?

«Черт! Сама виновата. Я сама во всем виновата».

Конечно, было глупо доверять Якобу. Садиться к нему и Линн в автофургон. Идти в пустую виллу. Верить обещанию, что они ей ничего не сделают.

Странная Зои.

Хотя все они ошибались в одном пункте.

Возможно, Зои требовалось больше времени на какую-то мысль, с которой другие справлялись гораздо быстрее. Зато она думала тщательнее. И страх подстегивал ее мыслительные процессы. Не скорость, но интенсивность.

Когда Зои было страшно, когда на затылке выступал холодный пот (как сейчас), ей в голову приходили идеи, о которых другие даже мечтать не могли.

Например, оставить шифр на фотографии. Для этого она воспользовалась дурацким снимком из своей сумки и карандашом для подводки глаз.

Разумеется, она могла написать на нем простое сообщение. Как на листке в автомобиле.

«Помоги мне. Это не мои родители».

Но если бы Линн или Якоб это обнаружили, то одним ударом в висок – так они перетащили ее, потерявшую сознание, из виллы в автофургон – она бы не отделалась.

Нет. Шифр был безопаснее.

Поэтому Зои снова прикинулась истеричным маленьким ребенком.

– Я больше не буду участвовать в вашем дерьме! – крикнула она и убежала. Отлично понимая, что сбежать все равно не удастся. Но зато выиграла время. Несколько минут она оставалась одна – по счастливому стечению обстоятельств, в библиотеке виллы, где и оставила сообщение рядом с древним телефоном. И теперь надеялась, что ее спаситель сможет расшифровать цифры на обратной стороне.

«Он должен это прочитать», – подумала Зои и заплакала от боли, страха и тошноты, когда почувствовала, как Якоб завел мотор трейлера.

Что между тем было неплохо, потому что включилась печка. Даже за то короткое время, которое потребовалось Якобу для звонка с угрозами, холод протянул свои ледяные лапы и завладел автофургоном изнутри. Однако Зои знала, что километры последнего в ее жизни пути уже сочтены. Осталось недолго, прежде чем люди, которым она доверяла, убьют ее.

Якоб. Линн.

Господи, Линн!

Когда трейлер тронулся с места, Зои закрыла глаза и сконцентрировалась на пульсации в левом большом пальце. Она прижала обкусанный ноготь указательного пальца к ране, в самый центр боли.

И, громко всхлипывая, думала о своем последнем шансе.

«Дорогой Боженька, пусть он прочитает и поймет мое сообщение».

От этого зависела ни больше ни меньше жалкая жизнь.

Милан

Когда бы Милан ни навещал своего отца в доме престарелых рядом с парком «Косулий луг», в первый момент у него возникало чувство, что он заходит в уменьшенную версию их старой квартиры в районе Веддинг. Здесь пахло его юностью, ни с чем не сравнимой смесью полироля, парфюма и табака, которая за многие годы въелась в несокрушимую мебель: массивный обеденный стол, подходящий по цвету к шкафу из древесины ценной породы, кожаный гарнитур, двуспальную кровать с латунной рамой. Только сейчас гостиная, спальня и столовая вынуждены были соседствовать в одном помещении. Больше Милан и Курт позволить себе не могли. Только не на скромную пенсию завхоза, которую получал его отец; не говоря уже о смешном пенсионном обеспечении, которое перед смертью заработала Ютта как уборщица.

Даже эта маленькая комнатка – хотя и с балконом, выходящим на парк, – была бы им не по карману, не подскажи Андра Милану, что бывшим сотрудникам больниц полагается скидка в роскошном доме престарелых в районе Николасзе. Андра знала об этом, потому что здесь находилась мать Халка. Таким образом, отец Милана и мать его работодателя стали фактически соседями.

– Хорошо, что ты пришел, – сказал отец, и это было не единственное, что выбило Милана из колеи.

«Он меня ждал?»

Милан явился без предупреждения, к тому же в неприемные часы, что едва не привело к грубому конфликту с охранником. Тот требовал, чтобы Милан внес себя в список посетителей, что якобы было обязательно после двадцати часов.

Чушь какая-то.

Сымитировать подпись Милан еще смог бы, но написать фамилию, дату и время?.. С тем же успехом охранник мог просить его пожонглировать горящими бензопилами. Первым порывом было вытащить его за полиэстеровый галстук из стеклянного ящика у входа и расписаться кулаком на лице.

Но потом Милан испугался самого себя.

Приступ ярости?

Абсолютно нетипичная для него реакция. У Милана никогда не было проблем с самообладанием. Он настолько научился не привлекать к себе внимания, что уходил от конфликта еще до того, как для него возникал повод. Но странные события этого дня не прошли для Милана бесследно. Он буквально заставил себя отделаться от охранника одной из своих стандартных отговорок:

– Послушайте, месяц назад я перенес стрептококковую инфекцию. Не волнуйтесь, это уже не заразно, но у меня осталось редкое осложнение. Ревматизм. Я с трудом могу пошевелить пальцами. Это настоящий ад.

– Кому вы рассказываете. – Охранник с пониманием кивнул и рассказал о своих проблемах со спиной. Через минуту он заполнил формуляр за товарища по несчастью и пропустил Милана наверх.

Его отец, на удивление, не смотрел в постели «Кто хочет стать миллионером?», а сидел на полу в позе лотоса. Вокруг него лежали многочисленные фотографии, которые он вытащил из старого фотоальбома. На всех была изображена одна и та же женщина. Ютта, первая и единственная любовь Курта, которая слишком рано и абсолютно бессмысленно ушла из жизни.

– Что ты там делаешь? – спросил Милан и подошел ближе.

К его удивлению, в глазах отца стояли слезы. В первую секунду он испугался, что забыл годовщину смерти матери, но она наступит только летом – уже в пятнадцатый раз.

Какая ирония судьбы.

Все думали, что Куртик будет первым. Остеопороз, гипофункция щитовидной железы, ожирение печени, искривление позвоночника, повышенное давление… Перечень его заболеваний и факторов риска уже в молодые годы был длиннее, чем список покупок большого семейства.

Ютта проявила почти ясновидческие способности, когда отвела Милана в сторону и оживленно-беспокойным голосом сказала: «Если я уйду раньше, то присмотри за отцом. Пока еще он как добротно построенный дом. Простоватый, но надежный и уютный. Превратившись в старую развалину, он не сумеет один позаботиться о себе, и тогда может случиться, что зимой откажет отопление. Или… – Он помнил, как мать шельмовато подмигнула ему перед шуткой, – или у него начнет протекать крыша, как иногда бывает у сумасшедших.

Когда через много лет после ее смерти Курту действительно стало тяжело справляться в одиночку, он, к облегчению Милана, согласился переехать под присмотр опытного персонала, который в случае необходимости ждал его через две комнаты. Так, по крайней мере, ему не придется разделить судьбу своей большой любви, к которой в тот раз помощь пришла слишком поздно.

В тот раз.

Это был необычно холодный летний день на острове Рюген. Ютте нездоровилось, она выпила противопростудный напиток и прилегла, забыв погасить огонь в камине.

Когда Курт вернулся домой после вечерней смены, пламя, занявшееся от случайной искры, уже бушевало в гостиной и начало распространяться на второй этаж. Пожарные были на месте – вероятно, их вызвал кто-то из соседей, так и не назвав своего имени. Они смогли спасти из огня только Милана, который попал в больницу с сильным отравлением угарным газом и переломом черепа. В дыму он потерял ориентацию и упал с лестницы, ведущей в подвал. При лечении травмы головы возникли осложнения, которые потребовали нескольких операций и длительного нахождения в больнице. Когда через несколько недель Милана наконец отпустили, они в тот же день переехали с оставшимися вещами на грузовике в Берлин. Жена погибла, дом сгорел. Ничто больше не держало Курта на Рюгене. Он, как и Милан, никогда туда больше не возвращался.

– Они забрали у меня мой «Плейбой». Поэтому я искал что-нибудь другое для мастурбации. – Вытирая слезу со щеки, отец попытался отвлечь сына от своего эмоционального состояния. Когда Ютта была жива, за каждую непристойную или пошлую шутку она давала ему подзатыльник. Курт шутил, что это и есть причина его лысины.

– А плакал ты почему? – спросил Милан.

– Это слезы радости от встречи с тобой, сынок.

– Почему, папа?

– Честно. Не шучу. Я волновался. Ты бросил трубку на полуслове. Я думал, что-то стряслось.

Он шмыгнул носом, и Милана тут же охватили угрызения совести.

– Ну ты даешь, папа. Почему же не позвонил?

Курт смущенно улыбнулся.

– Не хотел тебе мешать. Я… я и так слишком сильно вмешался в твою жизнь, сам знаешь. Утром, когда сказал, что тебе следовало рассказать Андре всю правду. Я не имел на это право.

Отец осторожно поднялся, стараясь не задеть ни одну фотографию. Немного помедлил, но все-таки решил обнять сына.

– Как же я рад, что у тебя все хорошо.

Милан тяжело сглотнул.

Значит, вот в чем дело. Его старик боялся потерять еще и сына.

Кашлянув, отец выпустил его из объятий.

– А теперь, когда доказал, какой я сентиментальный дурак, встает еще один вопрос: почему ты пришел ко мне так поздно? Если из-за шнапса, должен тебя огорчить, он, к сожалению, закончился.

Они сели. Милан на диван, отец в свое любимое кресло – клетчатое чудовище с подставкой для ног.

– Я должен кое о чем тебя спросить, папа. И прошу быть со мной честным.

– Валяй.

– Что это тебе напоминает?

Милан протянул ему снимок похищенной девочки, который нашел на вилле.

– Кто это?

– Посмотри на обороте.

Курт скептически опустил уголки губ, но сделал, как хотел Милан.

– «Зои, лето на озере»? – прочитал он.

– Речь о том, что стоит ниже.

Глаза Курта округлились от удивления.

– Ах ты, черт. Откуда это у тебя?

Милан пожал плечами. С чего ему начать?

– Эту девочку я сегодня увидел в первый раз. Ее похитили.

Теперь глаза отца увеличились настолько, что грозились вылезти из орбит.

– Что ты такое говоришь, парень?

Милан вкратце описал ему таинственные события, начиная с листка на автомобильном стекле до звонка шантажиста на вилле.

– И что он требует?

Тело Курта напоминало Милану сжатую пружину. Еще одно признание, и его отец подпрыгнет вверх.

– 162 366 евро и 42 цента.

Милану показалось, что отец побледнел еще сильнее, когда услышал эту абсурдно высокую и абсурдно неровную сумму.

– За девочку, которую ты даже не знаешь?

– Да.

Курт снова взглянул на снимок.

– Сколько этой фотографии?

– Не больше двух лет, – навскидку предположил Милан, вспоминая лицо девочки в машине.

– Но как это возможно?

– Ты тоже это видишь? – Милан наклонился к отцу.

Тот кивнул. С дрожащими губами он спросил Милана:

– Это ведь ваш секретный язык из тех времен, да?

Г15A12С2Б1-2С18Б1A13С61

Милан подумал о своей первой любви. Об Ивонн, девочке-блондинке из Бинца, далекой от классического идеала красоты и все равно обладавшей притягательной силой, которую сопровождало определенное экстравагантное чудачество. Без макияжа, без прически, непривлекательно одетая – совсем не так, как другие, «обычные» девочки в его классе, которые пытались привлечь к себе внимание узкими джинсами и глубоким вырезом. Она была ниже других, но для Милана выбивалась из толпы даже на переполненном школьном дворе. Его привлекали прежде всего ее глаза. Большие, умные, бирюзовые – как море у мыса Аркона; при каждой встрече их взгляд дарил ощущение, что она видит его впервые и все время открывает в нем что-то новое. И даже годы спустя – когда вкус какой-то жвачки отбросил его на несколько световых лет назад и напомнил об их страстных поцелуях в плетеной пляжной кабинке – он недоумевал, почему так безнадежно влюбился в эту девчонку-аутсайдера. Наверное, потому, что Ивонн относилась к той редкой породе людей, которые являются не тем, что мир в них видит. А тем, как они сами видят мир. А он полон тайн и загадок, которые нужно расшифровать или создать самому.

Как тот шифр.

– Наш с Ивонн секретный язык. Именно.

– Но как это возможно? – Отец повторил вопрос, который вертелся в голове у Милана с тех самых пор, как он нашел фотографию на вилле.

«Как это возможно, что похищенный ребенок пытается коммуницировать со мной на секретном языке? Который придумала моя первая любовь? И который можно расшифровать только с помощью книги, что я украл много лет назад, за сотни километров от Берлина из школьной библиотеки на Рюгене?»

Андра

– Как он отреагировал?

– Не совсем так, как я ожидала.

Андра закусила нижнюю губу, ее взгляд скользил по пустому письменному столу, за которым сидел Ламперт. Никаких документов, счетов, книг. Даже ручек не было. Она никогда не видела, чтобы директор работал за столом. Как и во время собеседования с Андрой при приеме на работу, на столе все так же стояла одинокая рамка с фотографией его умершей жены, на которую Ламперт время от времени бросал печальный взгляд.

Всякий раз, когда она спускалась к шефу, у нее возникало ощущение, что полуподвальное помещение меняет его физически. При этом кабинет был обставлен просто и неинтересно – практичной функциональной мебелью. Коричневый письменный стол, черное кресло, подходящий гарнитур с диванчиком. Выделялась только обрамленная фотография работы фон Хасселя[10] на стене – изображение какого-то дайнера в Лос-Анджелесе. Фото и сам Ламперт, которого в его царстве никто не назвал бы Халком. И Милан тоже, хотя здесь внизу это прозвище вряд ли прозвучало бы иронично. Потому что за своим письменным столом из строительного магазина Ламперт и правда казался другим, отнюдь не маленьким и хилым. Хотя его зеленая рубашка по-прежнему болталась на плечах, он словно вырастал и становился крепче. Если в ресторанной зоне часто появлялось ощущение, что ты стоишь рядом с ребенком, то здесь внизу он излучал мощь и авторитет, которых другие руководители не могли добиться визитками с золоченым обрезом, секретаршами и угловым бюро с видом на Бранденбургские ворота.

– Ну, Милан был, конечно, ошарашен, – добавила Андра. Она заморгала. Хотя Ламперт ради нее отказался от очередной сигареты, Андре казалось, что ее глаза все еще слезятся от дыма. – Но не из-за профессора.

– А из-за чего?

Ламперт ободряюще ей улыбнулся, но это не помогло. Каким бы дружелюбным он ни был, здесь внизу, в его царстве, она всегда чувствовала себя маленькой хулиганкой, которую опять вызвали к школьному директору. Вероятно, дело было в их первой встрече в этой комнате. Тогда он предложил ей способ загладить свою вину.

– Кое-что произошло. То, на что мы не рассчитывали.

Она рассказала Ламперту о девочке в машине и посещении ими пустой виллы.

– И ты хочешь это выяснить? – непривычно словоохотливо спросил Ламперт.

Еще одна метаморфоза. За пределами его кабинета редко можно было услышать, чтобы он говорил полными предложениями, тем более поддерживал беседу.

– Ты знаешь, я всегда сомневался, подходящий ли Милан кандидат, – заключил он и почесал плохо выбритый подбородок.

Андра кивнула. Это она выбрала Милана. Вступилась за него. И нарушила правила, начав с ним отношения.

– Мы целую вечность его прорабатываем, что, если все выйдет из-под контроля?

– Этого не случится. – Но она уже начинала сомневаться.

Ламперт внимательно на нее посмотрел. Затем нагнулся к сейфу, который – насколько знала Андра – был встроен в его стол.

– Какой план?

– Без понятия. Я должна заехать за Миланом к его отцу.

Ламперт вздохнул.

– Хорошо. У тебя три дня. Не отступай от Милана. А я присмотрю за твоей дочерью.

Он вытащил из сейфа пачку денег, новый предоплаченный – и, видимо, неотслеживаемый – телефон и пистолет.

– Держи.

Андра взяла все без вопросов. И пистолет с серебристым блестящим стволом. Она умела с ним управляться, если дело дойдет до крайности. А это, черт возьми, становилось все более вероятным.

– Да, вот еще что, – сказал Ламперт, когда она убрала все в рюкзак. Он пододвинул к ней упаковку таблеток.

Подарок, который старик принес для Милана, а тот выбросил в мусорный бак.

1 Крупнейший торговый центр, один из символов Западного Берлина.

2 Прозвище жителей ГДР до объединения Германии.

3 Когда все наконец-то будет верно? Когда это будет иметь смысл?

4 «Я + Я», немецкая поп-группа.

5 «Так все должно остаться».

6 «Врачи» – немецкая панк-рок-группа. Имеется в виду их песня «Zu spat» («Слишком поздно»).

7 Немецкий актер.

8 Система регистрации нарушений правил дорожного движения в Германии, в г. Фленсбург расположено главное управление.

9 Серия соревнований по триатлону на длинную дистанцию.

10 Хассель Михаэль фон – современный немецкий фотограф и художник.

Продолжить чтение