Сквозь завесу миров: Срывая Маски

Глава 1

Пятничный вечер окутал Великий Новгород дымкой легкого морозца, но внутри кофейни, затерянной среди арок Императорской политехнической Академии наук , сокращенно “НИПАН”, царило тепло. Стены из темного дерева, витражи с гербами губерний и запах свежемолотого кофе смешивались с тихим перезвоном фарфоровых чашек. За угловым столом, под потрескивание граммофона, игравшего романс, собралась четверка студентов: Николай с гитарой, задумчиво перебирающий струны, Сергей, листающий конспекты с видом человека, пытающегося победить сон, Алексей подрабатывающий слесарем, и Марк – заводила группы, чьи глаза сейчас горели азартом.

– В воскресенье точно скучать не будем, – Марк стукнул кулаком по столу, едва не опрокинув эспрессо. – Катя из медико-химического факультета звала в их клуб. У них там целые миры в настолках – магия, политические интриги, мистика. Говорит, можно даже императора альтернативной России сыграть!

– Магия? – фыркнул Сергей, отодвигая учебник. – Мы же на факультете инженерии учимся. Не слишком ли… фантастично?

– Инженерия – это работа, – парировал Николай, ставя гитару на пол. – А выходные – для души. Представь: ты не Сергей, задолжавший по термеху, а, скажем, граф-алхимик, спасающий империю от чумы.

Алексей, обычно молчавший, вдруг поднял взгляд:

– А правила там сложные? Я вчера видел, как первокурсники в “монополию” играли – чуть не подрались из-за фальшивых рублей.

– Катя клянется, что их мастер игры все объяснит, – Марк достал из сумки листовку с драконом и двуглавым орлом. – Вот, смотрите: “Судьба Империи. Ролевая сага”. В воскресенье в семь вечера, комсомольская 46.

Спор длился недолго – аромат корицы и обещание побега от рутины сделали свое. К полуночи, когда кофейня закрывалась, решение было принято, и ребята разошлись в преддверии приключений по общежитиям.

Утро воскресенья встретило, Алексея, колючим ветром с Волхова. Он вышел из общежития, застегивая шинель с академическим гербом, и направился к газетному киоску у дороги. Старик за прилавком, знавший всех студентов в лицо, молча протянул свежий номер “Имперского Вестника”.

– Два рубля, кавалер.

Первая полоса пестрела заголовками, каждый из которых обрастал кровавыми подробностями. Под шапкой «Восстание в Персидской Губернии» мелким шрифтом уточнялось: «Казачьи сотни под командованием атамана Грекова подавили мятеж секты «Клинки Полумесяца». 200 пленных, 30 казненных за мятеж. Губернатор ввел комендантский час до весны». Рядом – фото: казаки в папахах, позирующие на фоне дымящихся развалин караван-сарая.

Статья про эликсир молодости была оформлена как рекламный манифест: «Ученые Екатеринбургской лаборатории «Феникс» заверяют: ежедневный прием 3 капель эликсира обращает седину в иссинь-черные локоны за неделю! Представитель Святейшего Синода назвал снадобье «дьявольским искушением», но аптеки уже распродали первые партии».

«Зеленые Братья» получили отдельную колонку: «Лидер движения «Брат Кедр» заявил: «Лес – кровь земли. Мы выкупим участок у Новгородской заставы и посадим дубраву, даже если придется выложить рубли из собственных карманов!». Внизу – карикатура: бородач в венке из шишек, обнимающий сосну, пока жандарм тычет в него шпагой.

Алексей, пробегая глазами строки, мысленно примерял новости к игровому миру. «Вот бы в «Судьбе Империи» казаки сражались не с мятежниками, а с огненными джиннами… Или эликсир тут бы оказался ядом, как в романах про Шерлока», – подумал он, сворачивая газету. Реальность казалась слишком запутанной – здесь не было мастеров, исправляющих сюжет броском кубика.

Он ускорил шаг, смешиваясь с толпой горожан. Газета, войны и эликсиры подождут – впереди были новые миры, рождающиеся за столом с картами и кубиками.

Алексей вышел на остановку, подтянув воротник шинели. Трамвай подъехал в тот же момент, скрипя полозьями по обледеневшим рельсам. В салоне пахло махоркой и мокрым сукном – вагоновожатый в засаленной фуражке курил у открытой двери, выпуская сизые кольца дыма в морозный воздух. Запотевшие стекла дрожали в такт стуку колес, за которыми мелькали силуэты губернаторских особняков с лепниной и чугунными оградами. Алексей достал из кармана потрепанный томик Жюля Верна, но мысли упрямо возвращались к вечеру. "А вдруг правила окажутся как те чертежи парового двигателя – с первого взгляда не собрать?"– пальцы сами собой забарабанили по обложке.

У рынка Сенной он вышел, свернул в арку с вывеской "Пекарня Смирновъ". Взглянув на серебряные карманные часы с гравировкой «От отца – на совершеннолетие», Алексей ахнул: стрелки показывали 12:47. «Черт, трамвай из-за обледенения шел как черепаха!» – мелькнуло в голове. Он рванул в арку пекарни, едва не сбив старушку с корзиной свежего хлеба. Теплый пар, пахнущий дрожжами и жженым сахаром, окутал его. За прилавком, усыпанном мукой, толстая купчиха в цветастом платке суетилась с противнями.

– Пирожкок с вишней, матушка, – Алексей постучал монетой по стеклянной витрине, где румяные “калачики” соседствовали с кремовыми эклерами. – И тройку кофейных эклеров – для компании.

В «Пекарне Смирновъ» вишневый пирожок исчез за три жадноых укуса – сладкий сок обжег язык. «Мать ругала за привычку есть на бегу», – смутно вспомнил Алексей, заказывая эклеры. На часах – 12:53. «Если бежать через Сенной рынок – успею к половине второго!» – рассчитал он, прижимая коробку с выпечкой к шинели. По пути крошки вишни прилипли к подкладке, оставив алые пятна.

Двухэтажный дом на Комсомольской 46 притаился между аптекой с зелёными флаконами в окне и часовой мастерской. На первом этаже, под кованым фонарем с треснувшим стеклом, тускло светилась вывеска “Подкова и Феникс” – в витрине кофейни среди медных турок и глиняных кружек стояла шахматная доска с фигурами в виде драконов и витязей. Алексей толкнул дубовую дверь с колокольчиком.

Тепло встретило ароматом кардамона и звуками джазовой пластинки. За столиком у камина, где потрескивали берёзовые поленья, уже сидели Марк, размахивая листовкой с драконом, Николай, настраивающий гитару на тихий лад, и Сергей, нервно перекладывающий игральные кубики.

– Леха! Опоздал на целых… – Марк вскочил, задев локтем чашку с капучино, но Николай ловко поймал её, подмигнув: – Шесть минут. Хочешь, секунды посчитаем?

Из-за стойки с медным самоваром вышел мужчина. Стройный, как шпага, в выглаженной рубахе с подкатанными рукавами, он двигался с тихой уверенностью полковника на параде. Седые виски, шрам над бровью, прищур – глаза будто замеряли дистанцию до цели. Рукопожатие оказалось крепким, а ладонь шершавой от мозолей.

– Лейтенант Виктор Семёнов, в отставке, – представился он, поправляя на полке миниатюрный макет крейсера “Аврора”. – Ваш друг говорил, вы из семьи кадровых офицеров? – взгляд скользнул по аккуратно пришитым пуговицам Алексеевой шинели. – Не сомневаюсь, дисциплина в игре вам пригодится.

За его спиной на стене висела карта вымышленной империи с драконьими штандартами и пометками “здесь водятся водяные”. Алексей кивнул, пряча улыбку. Отец бы ахнул, увидев “лейтенанта”, разыгрывающего магические саги. Но в этом контрасте – военная выправка и пёстрые кубики на столе – чувствовалась та самая магия, ради которой стоило променять скучные учебники на воскресное безумие.

Студенты, втянутые азартом Марка, погрузились в игру так глубоко, что граница между реальностью и «Судьбой Империи» растаяла. Лейтенант Семёнов, мастер с шрамами и выправкой полковника, разложил перед ними листы персонажей, и кофейня «Подкова и Феникс» преобразилась в мрачный кабинет петроградской мэрии. Яркий день воскресенья окутал Великий Новгород дымкой легкого морозца…

Лейтенант Семёнов разложил на столе листы персонажей, будто раскрывая секретные досье. В воздухе запахло воском от горящей свечи – кто-то из студентов зажёг её для «атмосферы», не спросив разрешения у мастера.

– Напоминаю: ваши герои уже знакомы друг с другом, – произнёс Семёнов, бросая взгляд на Алексея, который только сейчас взял в руки свой лист. – Анна Зимина – эксперт по тварям, которых наука отрицает. Капитан Волков – человек, умеющий находить компромат даже в молитвеннике. Лирэй «Струна»… – он кивнул на Николая, – ваш цыган, который может выкрасть печать, даже у губернатора.

Сергей, перечитывая описание Анны, щёлкнул механическим карандашом:

– «Слабость: доверяет книгам больше, чем людям» – точнее не придумаешь. Только в моём случае книги – это конспекты по термеху.

– А у меня, – Марк потряс листом Игоря Волкова, – капитан как живой: «любит дорогие сигары и дешёвые драмы». Надеюсь, в игре будет и то, и другое?

– Если успеете между действиями и боями, – мастер едва заметно улыбнулся, поправляя карту.

Николай, разминая пальцы над гитарой, бросил взгляд на навыки Лирэя:

– «Может гипнотизировать музыкой»… Надо будет сыграть тебе колыбельную, Семёнов, когда начнёшь занудствовать про правила.

Все засмеялись, кроме Алексея. Он вертел в руках лист Михаила Берегового, будто пытаясь разгадать шифр:

– Слесарь-самоучка с гаечным ключом? – Он поднял глаза на друзей. – Это вы так меня… «вдохновили»?

– Ты же вечно что-то чинишь в общежитии! – Марк хлопнул его по плечу, чуть не опрокинув стакан с вишнёвым сиропом. – Мы подумали – будет круто: ты как рыцарь, только с гаечным ключом вместо меча.

– И… э-э… «способен починить паровоз, но не свою жизнь», – Сергей ехидно процитировал строчку из листа, заставив Николая фыркнуть.

Алексей вздохнул, но уголки губ дрогнули. На рисунке персонажа гаечный ключ был изображён с такой детализацией, что казалось, вот-вот выпадет из листа.

– В вашем мире, – голос мастера налился густотой ночного кофе, – тени империи длиннее, чем кажется. Алхимики варят эликсиры из страха, речные духи мстят за осушенные болота, а вы… – он провёл рукой над картой, где трещины на пергаменте напоминали швы на шинели Алексея, – стоите между порядком и хаосом. Готовы?

Сергей положил карандаш на конспекты, Марк выпрямился, как будто уже примеряя фуражку капитана. Даже Николай перестал бренькать струнами, почувствовав, как воздух в кофейне сгустился, словно перед грозой.

– Начнём с мэрии Петрограда, – Семёнов приглушил свет лампы, и стены «Подковы и Феникса» растворились в воображаемом тумане. – Чиновник с лицом пергамента ждёт вас. Он пахнет ладаном и ложью…

***

Здание, словно высеченное из ночного кошмара, встретило героев гулким эхом шагов по мраморным плитам. Чиновник с лицом смятого пергамента, представившийся Иваном Петровичем, Марк метнул ему подозрительный взгляд, провёл их в кабинет, где люстра-медуза бросала тревожные тени на фото жертв – людей с жабрами, будто вшитыми под кожу ножом мясника. На столе лежала карта Литейного района, испещрённая красными крестами.

– Шесть тел. Все найдены в районе Литейного моста, – голос чиновника дрожал, как осиновый лист. – Последнюю… девушку… её лицо было словно вывернуто изнутри. А в руке она сжимала эту записку.

Он протянул пожелтевший листок с дрожащими буквами: «Фёдор знает правду. Ищите в библиотеке».

Анна Зимина (Сергей), учёный-криптозоолог, прижала фото к свету витража. Её пальцы слегка дрожали, выдавая внутреннее напряжение:

– Это не эволюция. Это эксперимент. Видите швы на жабрах? Кто-то их создал. И этот «кто-то» оставил подпись – следы хирургических швов слишком аккуратны для природной мутации.

Капитан Игорь Волков (Марк) бросил на стол значок охранного ведомства, заставив чиновника вздрогнуть:

– Нам нужны адреса. Все места, где находили трупы. И кто этот Фёдор? Если скроете детали, следующее фото в прессе будет ваше – с жабрами.

Иван Петрович побледнел, суетливо открыв сейф. Конверт с печатью скользнул по полированной древесине. Внутри – пачка документов и ключ с номером «217».

– Фёдор Семёнов… библиотекарь Летнего Сада. Он приходил сюда неделю назад, требовал встречи с губернатором. Говорил, что «река шепчет имена жертв». Его высмеяли, но… через день нашли первое тело.

Лирэй «Струна», он же Николай, перебирая струны лютни, вдруг замер. Его цыганские глаза сузились:

– Этот ключ – от хранилища редких книг. Там могут быть ответы. Но учтите, – он ткнул пальцем в чиновника, – если вы лжёте, ваша душа зазвучит фальшивее расстроенного клавесина.

Алексей в роли, Михаила Берегового , молчавший до этого, поднял ключ к свету:

– Ржавчина свежая. Значит, им пользовались недавно. Думаю, Фёдор что-то нашёл… и спрятал.

«500 червонцев», указанные в конверте, мерцали в воздухе, как призрак жадности. Марк обтыгрывая Волкова сунул конверт в карман, цинично усмехнувшись:

– Деньги пригодятся, чтобы заплатить за молчание свидетелей. Идём в библиотеку.

***

Здание, похожее на спящего дракона, дышало пылью веков. Лирэй щёлкнул пальцами, и искры от кольца осветили надпись: «Речные угрозы. Раздел VII: Существа из кошмаров».

– Здесь даже крысы цитируют Овидия, – усмехнулся он, но голос дрогнул, когда Михаил Береговой, лезущий на верхнюю полку, рухнул с лестницы.

– Черт возьми, Береговой! – Волков едва увернулся от летящего гаечного ключа. – Ты мосты разбираешь или книги?

– И то, и другое, – Михаил встряхнулся, размахивая фолиантом с облупившимся тиснением. – Смотрите: «Древун – дух затопленных рощ. Плетёт тела из корней и костей. Слаб к железу…»

– «…но в воде силён, как сто медведей», – закончила Анна, изучая карту приливов. – Все убийства – в зоне подтоплений. Он охотится, когда вода поднимается.

Лирэй, лезший за книгой «Рыцари Балтики», наступил на полустёртую ступень. Лестница затрещала, и он рухнул в груду фолиантов, подняв облако пыли. Книга с замком-змеёй ударила его по лбу, раскрыв страницу с рисунком: существо с рогами, как ветви дуба, и глазами цвета болотной тины.

– Вот он! – цыган замахал страницей. – «Древун поёт, заманивая жертв. Его сила – в корне под левой жаброй. Перережь – и он рассыплется в гниль!»

– Ты веришь в эту чушь? – Волков ткнул пальцем в рисунок, но Анна перехватила его руку:

– Верить не обязательно. Но пахнуть он будет, как гниющие лилии. Последнюю жертву нашли у оранжерей – там лилии гниют в воде.

Внезапно скрипнула дверь. В проёме возник старик в поношенном сюртуке, с лицом, изборождённым морщинами.

– Фёдор… – прошептал он, держа в руках потрёпанный дневник. – Они убили его за правду. Он успел передать мне это.

Волков шагнул вперёд, блокируя выход:

– Кто «они»? И что здесь правда?

Старик, дрожа, открыл дневник на странице с засохшим цветком лилии:

– Фёдор изучал старые легенды. Говорил, что Древун – не дух, а творение алхимиков. Их лабораторию затопили век назад, но кто-то возродил опыты…

Михаил, изучая чертежи в дневнике, ахнул:

– Здесь схемы труб под набережной. Если Древун использует их как логово, следы будут в сливах.

– Проверю, – Береговой крутанул ключом. – Если он из корней, там будут обрывки.

– Иди, слесарь, – капитан хлопнул его по плечу. – Только не утони. Без тебя скучно будет.

– А я сыграю ему прощальный вальс, – Лирэй провёл смычком по струнам, и нота зависла в воздухе, как лезвие над водой.

***

Туман, словно живой, обвивал ноги, цепляясь за камни набережной. Лирэй (Николай) прислушался к тишине, но вместо пения Древуна услышал лишь шепот волн, бьющихся о гранит.

– Всë не так… Это не его голос, – пробормотал он, но было поздно.

Вода вздыбилась, выплеснув на берег фигуру, сплетенную из тины и речных коряг. Существо с глазами, как мутные фонари, и бородой из водорослей ревело, размахивая посохом из корабельного мачты.

– Черт, это же Водяной! – Анна (Сергей) отпрыгнула, едва избежав удара. – Мы ошиблись! Древун не связан с водой – это фольклорный дух!

– Поздно менять правила! – Волков (Марк) выстрелил серебряной пулей, но та лишь пробила ил, из которого состояло тело монстра. – Живой ил! Ищите ядро!

Михаил (Алексей) рванул к сливной трубе, схватив гаечный ключ:

– Если он из воды, перекрою поток!

Он ударил по ржавому вентилю, но из трубы хлынул поток, сбив его с ног. Водяной, почуяв угрозу, метнул в него гарпун из рыбьих костей. Михаил едва увернулся – гарпун пробил шинель, оставив рваную рану на плече.

Лирэй (Николай) вскочил на груду ящиков, заиграв на лютне диссонансный аккорд. Звук, словно нож, разрезал туман, заставив Водяного завыть.

– Его ядро – в посохе! – крикнул он, но монстр взмахнул рукой, подняв волну. Лирэй рухнул вниз, повредив лодыжку.

Анна (Сергей), пригнувшись за тумбой, анализировала структуру тела чудовища:

– Он связан с рекой! Разрушьте связь с водой!

Она швырнула в лужу флакон с химикатом – жидкость вспыхнула синим пламенем. Водяной взревел, отступая от огня, но хвост его хлестнул Анну по спине, сбив очки.

Волков (Марк), используя замешательство, вскарабкался на фонарный столб и прыгнул на спину монстра.

– Ядро здесь! – он вонзил шпагу в посох, из которого хлынула черная жижа. Водяной закачался, превращаясь в гнилую воду, но перед исчезновением ударил капитана хлыстом из ила. Тот упал на камни, содрав кожу на ладонях.

***

– Это был не Древун… – Анна (Сергей), дрожа, подняла осколок посоха. – Здесь вырезаны руны… старославянские. Кто-то вызвал его, нарушив границы между мирами.

Михаил (Алексей), перевязывая рану, кивнул на обломки:

– Посох сделан из обломков корабля. Старого… Может, баржи с эликсиром «Феникса»?

Волков (Марк), стирая кровь с лица, хрипло рассмеялся:

– Лаборатория, фольклор… Какая разница? Заказчику нужны трупы – мы их остановили. Остальное – не наша забота.

Но Лирэй (Николай), глядя на утекающую в Неву черную воду, прошептал:

– Он вернется. Водяной не умирает. Его кто-то отпустил…

***

– И… пауза! – мастер Семёнов поднял руку, прерывая поток кубиков. – Вы победили, но тайна осталась.

Марк вытер пот со лба:

– Значит, мы всё сделали зря?

– Нет, – Семёнов улыбнулся, пряча листок с пометкой «Эликсир “Феникс” – пробуждение духов?». – Вы спасли Петроград… пока.

Алексей, разглядывая свою шинель с дыркой от гарпуна нарисованной карандашом на листе персонажа, задумчиво произнес:

– А если Водяной был лишь приманкой? Чтобы отвлечь от настоящего монстра…

За окном кофейни ветер завыл, как речной дух, оставшийся без тела. И сумерки стали сгущаются над городом.

Глава 2

Ветер, пробирающийся под шинели, гнал студентов вдоль Комсомольской, заставляя их пригибать головы. Фонари, подрагивающие на обледеневших цепях, отбрасывали на брусчатку длинные тени, будто чернильные кляксы из дневника Фёдора Семёнова.

– Ну что, инженеры-алхимики? – Марк швырнул в сугроб снежок, целясь в фонарный столб. – Капитан Волков рулит, да? А этот Водяной – просто огонь! Жаль, мастер не дал ему разорвать чиновника – я бы посмотрел, как тот пускает пузыри!

Сергей, закутанный в шарф до глаз, фыркнул:

– Ты бы и в реальности так же нагло врал. «500 червонцев»… Откуда у тебя в конспектах двойки, а в игре – талант к аферам?

Николай, неся гитару в чехле, словно ружьё, подмигнул:

– Врождённое обаяние цыгана. Кстати, Леха, ты там молчал, как партизан на допросе. Игра не зашла?

Алексей, шагавший чуть позади, вздрогнул. Его пальцы машинально теребили дырку на шинели – ту самую, что нарисовал карандашом в порыве игрового азарта. Образ Михаила Берегового, слесаря с гаечным ключом, всё ещё витал в сознании, смешиваясь с запахом кофе и ржавых труб.

– Нет, всё круто, – он ускорил шаг, догоняя друзей. – Просто… неожиданно глубоко получилось. Как будто мы не кубики кидали, а правду искали.

Марк замер, притворно схватившись за сердце:

– Боже, Алексей признал, что я гений! Николай, ты слышал? Завтра, наверное, дождь пойдет или кометы полетят.

– Или мастер подсыпал ему в капучино эликсир «Феникс», – Сергей толкнул Алексея в плечо, но в глазах мелькнуло любопытство. – Ладно, философ, объясни: в чём глубина?

Трамвайные огни уже маячили впереди, окрашивая снег в жёлтый. Алексей замедлил шаг, подбирая слова:

– В игре… всё как в жизни. Тот же бардак, те же загадки. Только здесь – монстры из книг, а в газетах… – он махнул рукой в сторону киоска с «Имперским Вестником», где заголовок о персидском мятеже поблёскивал кровавой краской.

– Ого, – Николай присвистнул. – Леха, да ты поэт! Может, сыграем в следующей сессии барда, который пишет стихи про политиков?

Смех разбился о гул приближающегося трамвая. Ребята втиснулись в вагон, где пахло мокрым войлоком и дешёвым табаком. Алексей, оставшись у двери, смотрел, как силуэты друзей растворяются в толпе. «Как Михаил Береговой смотрел бы на этот город? – мелькнуло в голове. – Искал бы трещины в реальности?»

***

Дорога до общежития на окраине заняла полчаса. Трамвай, скрипя тормозами у полуразрушенной водонапорной башни, выплюнул его в темноту. Снег хрустел под сапогами, словно кости Водяного, а луна, как глаз мастера Семёнова, следила со звёздной карты.

Приняв душ, Алексей повалился на койку, но сон бежал от него, как Фёдор Семёнов от жандармов. Перед глазами плясали картинки: посох, обёрнутый тиной, чёрная вода, стекающая с гаечного ключа…

– Бред, – прошептал он, ворочаясь. – Игры – они для побега, а не для…

Но мысль, упрямая, как Лирэй, лезла в голову: «А если монстры – не выдумка? Если Семёнов не просто мастер, а…»

Он резко сел, схватившись за виски. За окном завыл ветер – точь-в-точь как голос Древуна в игре. Алексей потянулся к тумбочке, где лежал номер «Имперского Вестника». Фото казаков на фоне дымящихся развалин вдруг показалось ему подозрительно знакомым…

– Чёрт, – он швырнул газету в угол. – Слишком много ролевки за день.

Но даже закрыв глаза, он видел, как тени на столе складываются в карту с пометкой: «Здесь водятся водяные».

***

Утро понедельника впилось в окно Алексея ледяными узорами. Он встал, будто его выдернули из сна за невидимую нить, – в голове всё ещё звенел голос Водяного, а на ладони отпечатались следы от гаечного ключа, сжатого во сне. За окном, над крышами, клубился туман, словно дым из лаборатории алхимиков.

Покинув общежитие, Алексей свернул в подворотню, где даже в мороз пахло горячим маслом и ванилью. Булочная «У Федора» ютилась в полуподвале, словно норка пекаря-крота. Ступени, стёртые тысячами сапог, вели в низкое помещение с кирпичными стенами, заляпанными мукой. За прилавком, уставленным корзинками с «расстегаями» и «витушками», стоял сам Федор – бородач с руками, как лопаты, и лицом, напоминающим загорелую булку.

– Пирожок с капустой, – бросил Алексей, разглядывая гирлянды сушек, свисавшие с балок. – И… чёрный чай в дорогу.

Федор молча кивнул, завернув пирожок в газетный лист с заголовком: «Учёные НИПАН разработали паровую турбину нового типа». Алексей машинально сунул свёрток в сумку, даже не почувствовав жара от только что испечённого теста. Его мысли были там, где трескались корабельные мачты в руках Водяного, а не здесь, среди дрожжевого тепла.

На улице колючий ветер рванул его за полу шинели, напоминая, что время поджимает. Трамвай, переполненный студентами в шинелях и рабочими в засаленных фуфайках, грохотал на остановке, как старый паровоз. Алексей втиснулся у двери, прижимая сумку к груди. Стекло, покрытое морозными звёздами, отражало его лицо – бледное, с синяками под глазами от бессонницы.

«А если лаборатория «Феникс» из газеты связана с Водяным? – мозг, вопреки усталости, строил теории. – Эликсиры, духи… Может, мастер Семёнов не просто так упомянул их?»

Пирожок он съел на автомате, даже не заметив вкуса. Масло капнуло на перчатку, оставив пятно, похожее на след от ила. В голове всплыл образ Михаила Берегового, лезущего в сливную трубу. «Интересно, как бы он починил этот трамвай? – мелькнуло. – Вывернул бы болты голыми руками, как в игре…»

К полудню аудитория 304 корпуса инженерии НИПАН гудела, как улей. Лекция по электроэнергетике началась с грохота – старый проектор упал со стола, рассыпав линзы по полу. Преподаватель Борис Игнатьевич, человек с усами, напоминающими провода под напряжением, начал мелом выводить на доске схемы цепей.

– Трансформатор Тесла, господа! – его голос резал воздух, как искра. – Кто объяснит принцип передачи энергии без проводов?

Алексей уставился в конспект, но буквы расплывались, превращаясь в руны с посоха Водяного. На полях он сам не заметил, как нарисовал гаечный ключ, обвитый речными водорослями.

– Алексеев! – Борис Игнатьевич ткнул указкой в его сторону. – Если вы закончили шедевр, поделитесь: как избежать потерь в трёхфазной сети?

Аудитория затихла. Алексей встал, ощущая, как под шинелью прилипает рубашка к спине. Глаза сами собой нашли на доске схему, где стрелки токов бежали, как ручьи в подземных трубах.

– Нужно уравнять нагрузку фаз, – голос прозвучал чужим, будто за него говорил капитан Волков. – И использовать симметричные трансформаторы.

Борис Игнатьевич замер, затем кивнул:

– Верно… Но в следующий раз рисуйте дома.

Студенты засмеялись. Алексей сел, сжав в кулаке карандаш. «Симметричные трансформаторы… Как симметрия между игрой и реальностью? – подумал он. – Ведь если ток течёт не туда – будет короткое замыкание. А если мысли?»

***

После пар, когда солнце уже клонилось к черепичным крышам, Алексей брел по переулкам, словно его ноги сами несли туда, где можно спрятаться от формул. Чайная «Серебряный ИмбИрь» пряталась во дворе-колодце, где стены домов поросли мхом, а фонари светили зелёным от старости. Он толкнул дверь, звенящую колокольчиком в форме дракончика.

Внутри пахло гвоздикой, кардамоном и чем-то горьковатым – возможно, полынью. Столы, покрытые вышитыми скатертями, окружали медные жаровни с тлеющими углями. За стойкой, уставленной банками с чайными смесями, стояла женщина, от которой веяло тишиной глухих болот.

Её волосы, чёрные с изумрудными всполохами, были собраны в косу, похожую на змеиный хвост. Полупрозрачная кожа мерцала при свете фонарей, словно под ней переливались токсичные реки. Глаза – два омута с золотыми песчинками на дне – остановились на Алексее. На поясе у неё висел чайник странной формы, будто отлитый из метеоритного железа.

– Малиновый куст с чабрецом, – заказал он, избегая её взгляда.

– Слабый яд к вашим услугам, – её голос звучал как шелест страниц в запретной библиотеке. – Или предпочитаете «Око дракона»? Обостряет интуицию… и обжигает гортань.

Алексей покачал головой, смущённо прижимая сумку с конспектами. Женщина – Эйларин – скользнула к столику, неся пиалу с дымящимся чаем. Её платье цвета опавшей листвы шуршало, словно живые лианы. На броши у ворота извивалась серебряная гадюка, впиваясь зубами в собственный хвост.

– Увлекаетесь мистикой, кавалер? – она кивнула на его рисунки: гаечный ключ, обвитый водорослями. – Или это… личный опыт?

В воздухе запахло горьким миндалём. Алексей невольно отодвинулся, но Эйларин лишь усмехнулась, поднося к губам свою чашу. На её запястье блеснул браслет из спрессованных лепестков белены.

– Просто фантазии, – пробормотал он, чувствуя, как язык будто немеет от аромата чая.

– Фантазии – это яды воображения. – Она провела пальцем по краю пиалы, и дым завился в спираль, напоминающую символ бесконечности. – Один глоток – и вы увидите трещины в реальности… но не каждый рискнёт их залатать.

Алексей потянулся за сахарницей, но вдруг заметил: тени от жаровни не ложились на Эйларин. Они огибали её, как воду гладкий камень.

– Вы… из академии? – спросил он, пытаясь ухватить нить логики.

– Из места, где формулы становятся ядами, а яды – философией. – Она достала из складок платья сушёный цветок с лепестками цвета трупной сини. – Вам нравится? «Дыхание Спящего Дракона»… смертельно, если вдохнуть, но в чае даёт… яркие сны.

Он отказался кивком, и Эйларин рассмеялась – звук напоминал звон разбитого стекла.

– Мудро. Не все готовы платить цену за знания. – Она встала, и вдруг комната наполнилась ароматом магнолии. – Но если решитесь… возвращайтесь. Ваши трещины воображения – любопытны.

Когда она отошла, Алексей заметил на скатерти крошечный кристалл – похожий на слезу. Он сунул его в карман, не понимая зачем. Чай остыл, но горечь во рту не проходила. Даже мысли о Водяном казались теперь приглушёнными, будто кто-то накрыл их ядовитым покрывалом.

Холодный ветер выл в переулках, срывая с крыш общежитий хлопья снега. Алексей прижал к груди потёртую сумку с инструментами, чувствуя, как кристалл в кармане шинели пульсирует жаром, будто второе сердце. Сегодня камень горел особенно яростно – с тех пор, как он подобрал его в чайной «Серебряный ИмбИрь» у той странной женщины, Эйларин. Её слова всё ещё звенели в ушах: «Ваши трещины воображения – любопытны».

***

Фонарь над входом мигал, борясь с метелью. Елена стояла, закутавшись в старую дублёнку, и прыгала на месте, пытаясь согреться. Рыжие пряди выбивались из-под берета, покрываясь инеем.

– Чёрт, Береговой! Я уже как лёденец! – крикнула она, но в её глазах светилась игра. – Где ты пропадал? В мастерской опять паровозы чинил?

Он хотел соврать, но язык будто прилип к нёбу. Вместо слов полез в сумку. Пальцы, закоченевшие от холода, нащупали гладкое стекло.

Рано утром, пока общежитие спало, он прокрался в кладовку завхоза – дяди Миши, вечно пьяного от самодельного коньяка. Тот хранил «Имперское полусладкое» в ящике под замком, но Алексей знал: замок давно сломан, а вместо него висит ржавая цепочка. Бутылка, обёрнутая в газету с заголовком «Успехи пятилетки!», лежала рядом с банкой солёных огурцов. «Для Елены», – подумал он, сунув её в сумку, словно крал не шампанское, а кусочек другого мира

– Держи, – Алексей вытащил бутылку, покрытую инеем. – Как ты и просила.

– Ого, настоящий контрабандист! – Елена взяла шампанское, её пальцы на миг коснулись его ладони. – И не разбил по дороге? Должно быть, твой гаечный ключ работал подушкой безопасности.

Она повертела бутылку, изучая этикетку, и вдруг прижала её к своей щеке, изображая трагедию:

– «Имперское полусладкое»… Береговой, ты романтик! Это ж надо было найти в декабре!

– Зато не замерзнет, – буркнул он, пряча руки в карманы. – В оранжерее как в бане, растает.

Она шагнула ближе, и прежде чем он успел отреагировать, её губы коснулись его щеки. Холодные от мороза, но мягкие, как лепестки тех странных синих роз. Руки обвили его шею, прижимая так, что сумка с грохотом упала в снег.

– Чтобы не забыл, куда возвращаться, – прошептала она, и её дыхание, тёплое и сладкое, смешалось с запахом ванили от шарфа.

Кристалл в кармане вдруг остыл, будто отступил перед этим внезапным летом посреди зимы.

Алексей лёг на кровать, всё ещё чувствуя на щеке призрачное жжение её поцелуя. Кристалл, вынутый из кармана, лежал на тумбочке, тускло мерцая. За окном выла метель, но под одеялом было душно, как в оранжерее. Он закрыл глаза, и воспоминание нахлынуло, словно его кто-то выдернул за верёвку…

***

Ледяной ветер свистел меж ржавых мишеней, срывая снежную пыль с брустверов. Пятилетний Алексей, укутанный в отцовскую шинель до пят, сжимал игрушечный пистолет – подарок к именинам. Выстрелы хлопушек смешивались с воем метели, но мальчик упрямо целился в бутылки, расставленные отцом.

– Не дёргай курок, как баран дверь! – полковник Береговой, стоявший поодаль, хрипло крикнул, выпуская клуб дыма из «Казбека». – Плавней, сынок… как сердце бьётся.

Алексей зажмурился, нажал спусковой крючок – хлопок оглушил, но бутылка осталась цела. Внезапно ветер стих, и тишину разорвал вой – низкий, протяжный, будто рвущийся из-под земли. Из-за холма, засыпанного колючим снегом, вырвался волк.

Он был огромен – выше овчарки в два раза. Чёрная шерсть дымилась, как будто зверь пробежал сквозь адское пламя. Глаза горели алым, как расплавленные гильзы, а из пасти, оскаленной в беззвучном рыке, стекала чёрная жижа, разъедающая снег. Следы лап оставляли на земле вмятины, словно его когти были из свинца.

– Пап! – Алексей потянулся к отцу, но ноги словно вросли в землю. Волк замедлил шаг, повернув к ним голову. Мальчик почувствовал странное тепло – будто зверь не угрожал, а звал за собой… в туман, клубящийся за холмом.

– Не смотри! – Полковник рванулся вперёд, грубой ладонью закрыв сыну глаза. Его голос дрожал, чего Алексей никогда раньше не слышал. – Это… бродячая собака. Заболела. Уйдёт сейчас.

Но сквозь щель между пальцами отца мальчик успел увидеть: волк не убегал. Он сидел, уставившись на них, а из-за его спины доносился смех – звонкий, девичий, словно кто-то играл в прятки за холмом.

– Пап, там девочка… – Алексей попытался вырваться, но отец схватил его на руки, прижимая к шинели, пропахшей махоркой и порохом.

– Бредни! – рявкнул полковник, но сам обернулся, будто ожидая увидеть кого-то. – Мороз мозги пудрит. Всё, пошли в часть.

Когда Алексей выглянул из-за отцовского плеча, волк исчез. На снегу остались лишь чёрные пятна, как от пролитого масла, и следы – не лап, а маленьких босых ног, ведущих в лес.

– Пап, а почему…

– Молчи! – отец резко остановился, лицо его стало жёстким, как броня танка. – Запомни: тут стрельбище. Никаких волков. Никаких девочек. Понял?

Но когда они шли обратно, Алексей заметил: отец всё оборачивался, а рука его дрожала, сжимая наган. И там, где должен был быть холм, мальчик разглядел тень – высокую, с горящими глазами, наблюдавшую за ними из чащи.

***

Алексей проснулся от того, что сердце колотилось, будто пыталось вырваться из груди. Простыня прилипла к спине, пропитанная холодным потом, а в горле стоял ком – словно он кричал во сне, но не слышал себя. Он сел, втягивая ледяной воздух комнаты, и попытался вспомнить сон. В памяти мелькали обрывки: чёрный силуэт с горящими глазами, детский смех, отец, зажимающий ему рот ладонью… Но всё рассыпалось, как песок сквозь пальцы.

Он быстро оделся, натянув шинель поверх дрожащих плеч. За окном было ещё темно, но в коридоре уже слышались шаги – кто-то спешил на утреннюю смену в мастерские.

По пути в академию он шагал, укутавшись в шарф, но холод пробирался сквозь швы. Снег хрустел под сапогами, как кости, а фонари мигали, словно предупреждая об опасности. В голове пульсировала одна мысль: «Что, если сон – не сон?»

***

Лектор Козлов, сухопарый старик в поношенном пиджаке, выводил на доске формулы, похожие на шифры. Алексей уставился в конспект, но вместо цифр видел следы когтей на снегу. Рука сама потянулась нарисовать волка – горбатого, с глазами-углями, как в том детском кошмаре.

– Береговой! – указка грохнула по его столу, заставив вздрогнуть. – Вы график построите или зоопарк открываете?

Студенты загоготали. Алексей покраснел, но прежде чем профессор продолжил, в затылок ему прилетел бумажный шарик. Развернув, он увидел карикатуру: сам в платье Красной Шапочки, бегущей от волка с гаечным ключом вместо корзинки.

– Забирайся ко мне в корзинку, – прошептала Елена, когда пары закончились. Она поправила ему воротник, пальцы на миг задержались на шее. – А то сожрут, инженер.

– Твоя корзинка точно выдержит? – парировал он, ловко выхватывая у неё из рук карандаш. – А то помню, в прошлый раз ты уронила все яблоки из-за ветра.

– Это был саботаж! – она фыркнула, но уголки губ дрогнули. – Кстати, о редких экспонатах… – Елена обернулась, придерживая папку с конспектами. – В оранжерее расцвела чёрная орхидея. Говорят, её привезли из амазонских джунглей. Не хочешь стать её первым поклонником?

– Чёрная орхидея? – Алексей прищурился, делая вид, что проверяет часы. – Звучит как предзнаменование для готической баллады. Ты планируешь читать стихи у её лепестков?

– Стихи? – она фыркнула, поправляя рыжие волосы. – Я планирую выяснить, правда ли её нектар сводит с ума… или это просто легенды для романтиков.

– А если он ядовит? – он наклонился ближе, притворно-серьёзный. – Придётся тебя тащить в медпункт, а я сегодня не в форме спасителя.

– Тогда возьмём твой гаечный ключ, – Елена ткнула пальцем в его сумку. – Разберёшь её на лепестки, если что.

Она повернулась, чтобы уйти, но Алексей перехватил её за локоть:

– Условие: если нас поймают, говоришь, что это твоя идея. Я всего лишь «жертва гипноза орхидеи».

– Договорились, – она подмигнула. – Но если зацветёт та сирень превратится в мутанта, из третьего павильона… это уже твоя зона ответственности.

Она исчезла за дверью, оставив его с мыслями о чёрных лепестках и её смехе, который звенел громче любых колокольчиков. Алексей взглянул на рисунок волка в конспекте – теперь тот казался лишь тенью на фоне предвкушения вечера.

***

Влажный воздух окутывал их, словно пара из котла древнего алхимика. Синие розы, выведенные в лабораториях НИПАН, мерцали под стеклянным куполом, как застывшие молнии. Елена шла впереди, её рыжие волосы сливались с огненными оттенками гибискусов, а сапоги хрустели ракушками, рассыпанными вдоль дорожек для дренажа.

– Смотри! – она указала на орхидею с лепестками, напоминающими крылья летучей мыши. – Говорят, её опыляют только ночные бабочки. Может, позовём их?

Алексей, не отвечая, протянул руку к кусту синих роз. Шипы впились в ладонь, и боль пронзила виски. Перед глазами мелькнул образ: Эйларин за чайным столиком, её пальцы обвивали пиалу с дымящимся напитком цвета крови. «Трещины ведут к началу», – будто прошептал ветер меж лиан.

– Для тебя, – он резко сорвал цветок, чувствуя, как капли сока смешиваются с кровью на пальцах.

Елена взяла розу, но вместо благодарности прижала его раненую ладонь к своей щеке.

– Ты дрожишь… – её голос потерял игривость. – Как тогда в бункере, помнишь? Когда мы нашли тот старый генератор…

Он помнил. Она тогда испугалась крыс и вцепилась в него так, что остались синяки. Но сейчас всё было иначе – её глаза блестели не от страха, а от чего-то опасного, что витало в воздухе между ними.

– Эй, голубки! – хриплый окрик садовника разрезал тишину. Из-за пальмы выполз старик в промасленном фартуке, размахивая секатором. – Рвать цветы – не колбасу жевать! Марш отсюда!

Они рванули к выходу, смех Елены звенел, как разбитое стекло. Алексей, держа её за руку, нырнул под лиану, задев плечом гроздь азиминов. Плоды рухнули на плитку, а они вылетели на улицу, где декабрьский мороз ударил по щекам, как оплеуха.

Снег хрустел под ногами, а фонари, облепленные инеем, бросали на тропинки сизые пятна. Елена, всё ещё смеясь, прижимала к груди синюю розу, словно трофей.

– Представляешь, если б он нас догнал? – она толкнула Алексея в бок. – Ты бы его гаечным ключом оглушил, да?

– У меня в сумке только конспекты, – он сделал серьёзное лицо, доставая потрёпанную тетрадь. – Вот, цикл Карно. Убьёт наповал.

Она выхватила тетрадь и швырнула в сугроб.

– Сегодня ты свободен от термодинамики!

Они побежали, подбирая рассыпавшиеся листы, но ветер гнал бумаги в сторону мастерских. Елена, споткнувшись о замёрзшую колею, упала ему на спину, и они покатились в сугроб, смеясь так, что у Алексея свело живот.

***

Дверь захлопнулась, отрезая вой метели. Алексей, снимая шинель, вдруг осознал, как тесна комната: две койки, стол с чертежами паровых турбин, и она – с розой в руках, снежинки на ресницах.

– Твоё царство, – Елена бросила цветок на стол, где он лег рядом с макетом двигателя. – Всё как и всегда: порядок, как в казарме.

Тусклый свет настольной лампы рисовал на стенах узоры, смешиваясь с синевой зимнего рассвета за окном. Шампанское, расплескавшееся по стаканам, пахло железом и яблоками, но Елена пила его маленькими глотками, будто это был эликсир из её детских сказок. Алексей чувствовал, как кислота щиплет язык, но её смех – лёгкий, с хрипотцой, – превращал горечь в сладость.

Алексей, пытаясь скрыть дрожь в руках, потянулся к чайнику:

Она кивнула на макет, но взгляд её скользнул к койке. Комната внезапно стала ещё меньше.

Она села на краю кровати, сбросив берет, и рыжие волосы рассыпались по плечам, как расплавленная медь, пахнущие морозом и гибискусом. Кристалл на тумбочке пульсировал в такт её дыханию, отбрасывая на потолок дрожащие блики.

– Еле… – он начал, но её губы коснулись основания шеи, и слова рассыпались.

Она вела его ладонь к своей талии, где под свитером пряталась тонкая цепочка – подарок на восемнадцатилетие. Металл был горячим, будто она носила рядом с кожей кусочек солнца. Алексей почувствовал, как кристалл на тумбочке вспыхнул ярче, а тени на стене заплясали, сплетаясь в когтистые лапы. Волк из сна рычал где-то на краю сознания, но здесь, в этой комнате, пахло только её духами – ванилью и дымом, как будто она выкупалась в костре из осенних листьев.

– Тише. Ты же не хочешь разбудить… – она огляделась, делая театральную паузу, – твои гайки и болты?

Он фыркнул, но смех застрял в горле, когда её губы коснулись его шеи. За окном выла вьюга, а в комнате пахло железом, маслом и её духами – дымом и ванилью, как будто она принесла с собой запах той самой оранжереи.

– Ты дрожишь, – повторила Елена, и её пальцы, тёплые вопреки декабрьскому морозу, скользнули к воротнику его рубахи. Пуговица отскочила с тихим щелчком, обнажив шрам от детской оспы. – Как тогда, в бункере… помнишь?

Он помнил. Год назад они заблудились в подземных тоннелях старой военной части. Она тогда прижалась к нему в темноте, и её дыхание, прерывистое от страха, стало его компасом. Сейчас всё было наоборот – её уверенность обжигала, а его собственные пальцы немели от нерешительности

– Перестань думать, – прошептала она, кусая его мочку уха. – Ты же не в академии.

Он хотел ответить, но её руки уже стягивали с него шинель, а губы выжигали следы вдоль ключицы. Реальность таяла, как снежинки на раскалённой плите. Осталось только их дыхание, сплетённое в единый ритм, да тени, что ползли по стене, цепляясь за очертания их тел.

Кристалл, казалось, наблюдал – его мерцание стало приглушённым, словно он отступил, признав поражение. Алексей закрыл глаза, и в последний момент перед тем, как мир сузился до точки, услышал её голос, смешанный со смехом:

– Теперь ты мой пленник, инженер…

Но даже в этом шёпоте он уловил ноту тревоги – будто она боялась, что утро развеет чары, оставив лишь осколки этого декабрьского чуда.

Глава 3

Сон накрыл его, как