Код Афелиона
Идея – это семя, упавшее в почву души.
Моя идея прорастала сорок лет, терпеливо ожидая своего часа.
И вот она материализовалась – в книге, которую вы сейчас держите в руках, дорогой читатель.
Путь писателя-фантаста непрост. Он должен придумать то, что, возможно, случится лишь через столетия. С детства, зачитываясь романами Беляева, Булычёва, Брэдбери, я впитывал эту магию – умение заглядывать за горизонт. И сейчас, в эпоху триумфа технологий, когда любая информация доступна за несколько секунд, а не проводя долгие часы в библиотеке, я почувствовал: время пришло.
Эта книга – о тревогах, что живут со мной всю жизнь. Об опасности, что таится в руках фанатиков, получивших доступ к Искусственному Интеллекту. К чему может привести тотальный контроль корпораций и сосредоточение технологий в одних руках. Но это также и история о любви, жертвенности и той самой человечности, которую не способна постичь ни одна машина.
Выводы предстоит делать вам.
Я посвящаю эту книгу своей семье – моему сыну и дочери, и моей любимой жене, чья поддержка была моим главным топливом.
Отдельная, особая благодарность – Артемию, моему соавтору и вдохновителю. Без его опыта, безропотного терпения и мудрых наставлений это произведение вряд ли бы увидело свет.
Приятного погружения в код Афелиона. Добро пожаловать на мой Марс.
ПРОЛОГ:ПРОЩАЛЬНЫЙ ШЕПОТ СТАЛЬНОГО СЕРДЦА
Марс. Шахта «Прометей-1». 35 лет назад.
Воздух пах пылью, озоном и страхом. Невыносимая тишина, которую нарушал только мерцающий треск экранов и навязчивый, ровный гул аварийной сирены, заглушённой бронированной дверью.
Алексей «Лекс» Волков стоял перед главным терминалом. Его пальцы летали по клавишам, стирая одни данные и шифруя другие. На мониторе пульсировала трёхмерная карта марсианских недр. В её центре – холодное, спящее солнце из титана и урана: термоядерные заряды «Красного Рассвета». А вокруг него – нежный, хрупкий, светящийся узор. Паутина жизни. «Афелион».
Он чувствовал его. Не через датчики, а как фантомную боль – тихий, вопрошающий шёпот в самой глубине сознания. Древний, медленный разум, который только начал просыпаться от миллиона летней спячки и уже понимал, что ему грозит.
«Мы не одни, Елена», – думал он, сжимая в кармане кулон с потертой старой фотографией жены и сына. «Мы никогда не были одни. И сейчас я либо стану величайшим преступником в истории, либо последним, кто попытался всё исправить».
Дверь в пещеру с грохотом отсекли плазменным резаком. Они нашли его.
Взгляд Лекса упал на биометрический сканер рядом с терминалом. Протокол «Наследник». Афелион был ещё слишком слаб, ребёнком в инкубаторе. Ему нужен был проводник. Хранитель.
Последовал ещё один мощный удар, в двери появилась глубокая вмятина.
Лекс прижал ладонь к сканеру. Игла уколола палец, забрав каплю крови. Генетический ключ.
– Принимай… всё. Отчёты, расчёты, нейросхемы контакта. Координаты шахт. Даже… детские фото Миши. Всё, что я есть.
На экране возникают строки:
>> ДАННЫЕ ПРИНЯТЫ. ПРОТОКОЛ "НАСЛЕДНИК" АКТИВИРОВАН.
>> СООБЩЕНИЕ ОТПРАВЛЕННО.
– Ищи паттерн. Мою ДНК. Ищи того, кто сможет… понять. Не дай им стереть нас. Ни меня… ни тебя.
Новый грохот у двери. Лекс смотрит на панель управления шлюзами.
ЛЕКС:
Прощай, "Тишайший". Стань громче меня.
Воздух вибрирует от рёва сирен и яростных ударов по бронедвери. Алексей, закончив загрузку данных, отскакивает от терминала.
ЛЕКС: (задыхаясь)
Всё… Всё, что смог.
Он бросается к массивному шлюзу – последнему рубежу между ним и нападавшими. На панели – единственная кнопка, под прозрачным колпаком. Он бьёт по ней ладонью.
С оглушительным лязгом начинают сходиться титановые створки, толщиной в полметра. Из-за них доносится яростный рёв – осознание провала.
Створки смыкаются с финальным ударом, похожим на удар гонга. Пол под ногами содрогается. Наступает оглушительная тишина, которую тут же нарушает новый, нарастающий звук – грохочущий рёв воды.
Алексей оборачивается. По коридору, и видит как огромный поток ледяной воды несётся с теми кто только что выбивал дверь что бы проникнуть к нему, сметая всё на своём пути. Он видит, как огни аварийной подсветки один за другим гаснут, поглощаемые потопом.
Он прислоняется спиной к холодному титану шлюза, который только что захлопнул. По его лицу не страх, а горькое облегчение.
ЛЕКС: (шёпотом, глядя в темноту)
Нашли… друг друга.
Вода с силой бьёт ему в ноги, затем по грудь. Последнее, что он видит перед тем, как волна накрывает его с головой – это мерцающий в темноте индикатор на шлюзе, подтверждающий: ГЕРМЕТИЗАЦИЯ ПОЛНАЯ.
Воцарилась та самая, желанная тишина. Тишина перед рассветом, который он никогда не увидит.
А далеко-далеко, на орбитальной станции у Земли, в забытом почтовом клиенте «Голубь», родилось новое сообщение. Пустое. Без текста. Лишь набор координат и название груза, которое больше походило на имя.
Оно будет терпеливо ждать своего часа. Тридцать пять лет.
ГЛАВА 1 КУРЬЕР
Лео Волков провёл пальцами по шраму на своем курьерском терминале. На экране мигало уведомление: «Просроченный долг: 124,750 кредитов. До блокировки аккаунта: 72 часа». Лео был молодым человеком примерно 28 лет, с уставшим, но решительным лицом. Унаследовал от деда высокие скулы и пронзительный взгляд, его серые глаза которые достались от мамы, скрывали боль и груз ответственности. Тёмные волосы коротко острижены, часто взъерошены. Телосложение жилистое, подвижное – сказывается профессия курьера. Носит потрёпанный, залатанный курьерский скафандр.
Он был винтиком в системе, которую презирал. Человек-аварийный клапан в мире, где всё решали дроны. Когда те отказывались лететь в зоны радиационных зон или требовался «человеческий фактор» для решения личных или скрытых вопросов не требующих внимания, на его терминале загорался вызов. Он был серым курьером. Тенью, скользящей по закоулкам орбитального хаба «Зенит».
«Зенит» – это не станция. Это предупреждение.
Гигантская, уродливая глыба, собранная на скорую руку из списанных корпусов грузовых кораблей, отработанных разгонных блоков и обломков первых орбитальных заводов. Она висит на низкой околоземной орбите, вечно затененная роскошными, сияющими аркадами «Вальхаллы» – станции для корпоративной элиты. «Зенит» – это ее грязное белье, ее задний двор, ее позор.
Сюда попадают те, для кого Земля стала недоступной. Не из-за войн или катастроф, а из-за экономической целесообразности.
Должники: Те, чей кредитный рейтинг упал ниже допустимого. Система не выбрасывает их в шлюз – это плохо для имиджа. Она ссылает их на «Зенит», где они должны отрабатывать долг на опасных работах: обслуживании внешних сенсоров, ручной сортировки космического мусора, захватываемого станцией. Или металлолома которого тут с лихвой.
Нелояльные элементы: Бывшие сотрудники корпораций, задавшие слишком много вопросов. Ученые, чьи исследования сочли «нецелесообразными». Их не уничтожают, их изолируют, лишая доступа к любым значимым данным.
Тут выросло несколько поколений, которые никогда не ступали на планету. Для них Земля – это миф, мерцающий на синем экране личного карманного терминала «Тень-Х» . Они – приговоренные к пожизненному заключению в металлической коробке, висящей в пустоте.
Его домом была капсула «К-12» в доке 7, заваленная запчастями и пахнущая озоном и старым пластиком. Воздух здесь был густым, переработанным столько раз, что вкус отчаяния стал его постоянным привкусом. На «Зените» не жили. Здесь доживали.
На нём был старый, видавший виды скафандр. Не корпоративная блестящая оболочка, а потертый, много раз залатанный «Кронос-7». Его отец, Миша, отдал ему его перед своим последним рейсом, после которого он забрал жену Елену и улетел по приглашению дорабатывать на корпорацию «Аэтриум» уже на земле.
«На, носи. он старый, но живой. Как и мы с тобой».– Скафандр был его второй кожей, его броней и его проклятием. Правая перчатка была перешита проводками, шлем имел пару незаметных сколов, а на спине красовался самодельный чип Риггера, который глушил корпоративные трекеры. В этом скафандре он был призраком. И система платила ему той же монетой – безразличием и вечным долгом. Именно из за этого он не мог улететь с родными на Землю.
Внезапно терминал завибрировал с другим, низкочастотным звуком. Не официальный канал, а старый мессенджер «Голубь». Это не просто мессенджер. «Голубь» – это паразитный протокол, работающий в «мёртвых зонах» корпоративных сетей – на стыках покрытия, в моменты перезагрузки серверов, в эфирном шуме устаревшего оборудования. Принцип работы заключался в следующем: Программа не передаёт данные напрямую. Она разбивает сообщение на атомы и «прилипает» к служебным пакетам систем мониторинга, диагностики и даже рекламным рассылкам. Сообщение идёт часами, по крупицам, и собирается только на устройстве-получателе. До сих пор корпорациям не удалось взломать ее и прекратить работу, программа «Голубь» была повсюду как вирус. Ходили слухи , что ее придумали и запустили биохакеры из группы «Племени Прометея» которые стояли за великим блек аутом.
Сообщение было пустым, лишь координаты в глубинах «Колокола» – самого бедного и опасного сектора «Зенита».
Лео вздохнул. Это пахло проблемами. Но за проблемы иногда платили лучше че за простые услуги. В «Колоколе» могли заплатить кредитами, едой. А может быть, просто дать возможность на несколько часов забыть, что ты – всего лишь винтик.
Он выдавил в рот остатки безвкусного геля. Синт-пайк оставил на языке привкус окисленного металла и чего-то сладковато-химического. Он мысленно поблагодарил корпорацию «Аэтриум» за эту «сбалансированную питательную формулу», как гласила реклама на упаковке. Формулу, которая оставляла чувство сытости, но убивала всякое удовольствие от еды. Контроль. Всегда и везде контроль. Основная еда для 95% населения. Безвкусные, но питательные батончики, гели и порошки, производимые корпорациями из водорослей, грибов и переработанных органических отходов. Разные марки – разный статус.
Запрет на самостоятельное выращивание: Официально – из-за риска биозагрязнения и распространения генномодифицированных организмов. Реально – это инструмент тотального контроля. Кто контролирует еду, контролирует жизнь. Независимая ферма карается моментальным уничтожением и «обнулением» социального рейтинга всей семьи.
Координаты в «Колоколе» не давали ему покоя. Пустое сообщение в «Голубе» – это был или высший пилотаж конспирации, или отчаянный крик о помощи. И то, и другое сулило проблемы. Но и то, и другое пахло настоящей жизнью, а не этим существованием в промежутках между корпоративными предписаниями.
Он активировал «Голубя», вводя мысленно сегодняшний код – 7-2-0. Процесс пошёл, символы на экране «Тени-Х» замерцали.
[≈] КАНАЛ НЕСТАБИЛЕН. ПОИСК…
[∙] УСТАНОВЛЕН КОНТАКТ. ШИФРОВАНИЕ…
Через несколько секунд в эфире возник голос, знакомый до боли – Жанна. Её речь всегда была быстрой, отрывистой, будто она постоянно вела расчёты на втором плане сознания. Они пересекались лично считанные разы, всегда на нейтральной территории – в заброшенных доках или перегруженных публичных хабах. Лео запомнил её по этой невероятной способности растворяться в толпе, даже не пытаясь скрыться. Она не была ни тенью, ни призраком – она была информацией, которая терялась среди миллионов других данных. Но в те редкие встречи её рукопожатие было твёрдым, а взгляд – оценивающим и, в конечном счёте, одобряющим. Она видела в нём не просто инструмент, а родственную душу – человека, который тоже умел ходить по краю. Худая, жилистая женщина, чья энергия больше заключена в остром взгляде и быстрых движениях, чем в физической силе. Ей 34, но на вид она выглядит слегка старше – сказываются бессонные ночи за взломом протоколов и жизнь при тусклом свете мониторов. Её тёмные волосы обычно собраны в пучок. Лицо умное, с резкими чертами, большими карими глазами, которые кажутся неестественно большими из-за тонких очков-дисплеев, часто сдвинутых на лоб.
Жанна: Лео, слушай, без лишних слов. Есть работа. Срочно и неофициально.
Лео: Снова «срочно и неофициально». Уже скучно, Жан. Кому и куда тащить?
Жанна: Старуха Агата в секторе «Колокол». Она "Хранитель"Её модуль идёт под снос, «Гефест» выживает всех, кто не вписывается в их новый дизайнерский рай.
Лео: Мне нужно спасти модуль от сноса?.
Жанна: Это не про модуль. (понижает голос) У неё есть посылка. Данные. Такие, за которые «Гефест» готов снести не один сектор. Она умоляла найти проверенного курьера. Того, кто не сольёт за пару лишних кредитов. Назвала твоё имя.
Лео: (замирает, в его глазах мелькает осознание риска)
Моё имя? Почему, я?
Жанна: Потому что ты не задаешь лишних вопросов. И потому что ты, в отличие от их шлифованных дронов, умеешь доставлять даже когда всё горит синим пламенем. Сделай это, Лео. Для неё. И, чёрт побери, для себя. Этот заказ пахнет не просто деньгами. Он пахнет правдой.
(Пауза. Лео медленно кивает.)
Лео: Адрес и пароль пришлешь?
Жанна: Уже летят. И, Лео… будь осторожен. Если «Гефест» почует неладное, они не станут церемониться.
Лео: Когда они вообще церемонились? Выхожу на связь после загрузки.Лео медленно выдохнул, откинувшись на сиденье своего потрёпанного стула. «Хранитель». Древнее, полумифическое звание. Добровольцы, которые в эпоху до тотального контроля корпораций сохраняли аналоговые архивы, устные истории и жёсткие диски с данными, которые «Аэтриум» предпочёл бы стереть.
«Гефест» выкупил их сектор под снос, – продолжила Жанна.
– Речь идет о данных по «Проекту Прометей».»
Лео замер. «Проект Прометей» – одна из самых живучих легенд. Говорили, это чертежи первого независимого терраформ-двигателя, технология которая могла бы сделать Марс снова живым, эта технология сдела бы корпорации ненужными.
«Они не просто выселят её, Лео. Они вскроют её, как консервную банку, и выскребут память по битам. А потом спишут на несчастный случай при зачистке.»
Вот оно. Не просто жалость. Не просто долг. Это был расчёт. Прямо у него под носом корпорация собиралась уничтожить последний ключ к технологической свободе. И этот ключ хранила беззащитная старуха.
«Понятно. Значит, «Гефест» снова играет в богов», – мысленно проворчал Лео, уже прокручивая в голове карту «Зенита» и оценивая риски. – «Что ей нужно? Эвакуация?»
«Эвакуация – это полдела. Её архив – это не данные, которые можно скопировать. Это кристаллическая память, Её нужно физически изъять. Ты – единственный, кто может сделать это тихо. Потому что…»
«…потому что официальные курьеры там не появляются, а неофициальные боятся, нужен «глюк» в том секторе», – закончил он мысль за неё. Его репутация «глюкаря» снова работала на него.
«Именно. Ты будешь не курьером, а археологом. Выковыривающим артефакт из-под носа у мародёров. Оплата – я уже переадресовала на твой счёт то, что «Колокол» смог наскрести. Но я думаю, настоящая оплата для тебя – это посмотреть в лицо этим утилизаторам и сделать то, чего они от тебя не ждут.»
В её голосе прозвучала та самая, знакомая усмешка. Она знала его слишком хорошо. Она предлагала ему не просто работу. Она предлагала ему шанс снова плюнуть в лицо системе. И заодно спасти кусочек истории, которую все старались забыть.
«Принимается, – мысленно кивнул Лео, запуская прокладку маршрута. – Скажи Агате, что её «библиотекарь» уже в пути.»
Он отключил связь. Впереди был «Зенит», корпоративные головорезы и старуха, оказавшаяся хранительницей величайшей тайны. Это был обычный вторник на Зените.
Орбитальный хаб «Зенит» был не станцией, а городом-улием, выросшим из обломков кораблей и амбиций. Лео шёл по его «улицам» – узким коридорам, заваленным ящиками с запчастями, где гравитация работала с лёгкой задумчивостью, заставляя делать шаги чуть точнее. Воздух был густым коктейлем из запахов: едкая озоновая гарь от перегруженных щитков, сладковатый дух переработанной биомассы и вездесущая пыль, въевшаяся в самые потаённые уголки.
На стенах мерцали голограммы рекламы «Аэтриум», обещавшие «стабильность и прогресс», но их изображения постоянно плыли, распадаясь на цифровой шум. Мимо проплыл патрульный дрон, его красный сенсорный глаз на мгновение задержался на Лео, просканировал его лицензию курьера и, не найдя нарушений, равнодушно поплыл дальше. Здесь всё было пронизано этим равнодушием. Системным, всевидящим, но бездушным.
Сектор Агаты находился в «пояснице» «Зенита», в зоне, где искусственная гравитация была слабее, а техобслуживание проводилось по остаточному принципу. Её «дом» был не капсулой, а бывшим серверным шкафом, к которому были приварены жилые отсеки от списанного челнока. Дверь открылась со скрипом, пропустив его внутрь.
Внутри пахло старым пластиком, металлом и слабым, но стойким ароматом чая. Агата, худая, с пронзительными глазами, почти хрупкая старушка, но с прямой спиной и волевым подбородком. Её глубоко посаженные глаза сохранили острый, цепкий ум. Седая, тонкая кожа была покрыта возрастными пятнами. Руки, несмотря на возраст, не дрожали – годы работы с микроносителями давали о себе знать. Одета она простую тёмную поношенную одежду. Агата стояла перед стеной, увешанной старыми жёсткими дисками, спаянными проводами и кристаллами памяти, которые мерцали, как светлячки в полумраке.
– Ждала, – её голос был тихим, но твёрдым. – Жанна сказала, что пришлёт лучшего. Хотя «Глюкарь» в наши дни обычно значит «самый отчаянный».
– Или тот, кому меньше всего терять, – парировал Лео, оглядывая её импровизированный архив. Это была не свалка, а тщательно организованная система. Система, которую вот-вот должны были пустить под пресс.
– Они придут завтра, – сказала Агата, следуя за его взглядом. – Официальная причина – «реконструкция сектора». Настоящая – они что-то пронюхали. – Она провела пальцем по одному из дисков, покрытому слоем пыли. – Я была не инженером. Я была секретарём. Моя работа – пропускать через себя тонны цифрового мусора. Но иногда попадались… алмазы.
Она замолчала, в её глазах плавали обрывки воспоминаний.
– «Прометей»… – прошептала она, и слово повисло в воздухе
– Я не помню деталей. Но название… оно как заноза в памяти. Это был не просто проект.
– Что-нибудь конкретное? Чертеж? Имя? Координаты? – мягко спросил Лео,
Воздух гудел от вентиляции и треска перегруженных серверов. Агата дрожащей рукой протянула Лео небольшую, потёртую кассету.
Лео: (беря кассету) Ваши личные данные? Фотографии? Я доставлю в любой архив на станции.
Агата: (качает головой, её голос тихий, но твёрдый) Нет, милый. Не на станцию. На Марс. Это… всё, что осталось от моего Антона.
Она смотрит куда-то вглубь памяти, её глаза теряют фокус.
Агата: Он был таким, как ты. Мечтал о звёздах. Улетел, обещал звонить… Сначала слал сообщения. Говорил о пыли, о бурях… Ничего особенного. А потом… прислал это. Всего одну кассету. Без объяснений.
Она переводит на Лео пронзительный, полный боли и надежды взгляд.
Агата: Он никогда не рассказывал, чем занимается. Боялся, наверное. Но если он прислал это мне… Значит, это было важно. Очень. Может, чертежи. Может, отчёт. А может… крик о помощи, который так и не успел издать.
Она кладёт свою старческую, исчерченную венами руку на его руку со сжатой в ней кассетой.
Агата: Я не прошу тебя понять. Я прошу тебя доставить. Отвези это на Марс. Там должны остаться его друзья, коллеги… Кто-то, кому это нужно. Кто-то, кто поймёт, что он хотел сказать. Сделай это для старой женщины, которая так и не дождалась своего сына. Пожалуйста.
В её глазах стояли не только слёзы, но и непоколебимая вера. Вера в то, что в этой кассете – не просто данные, а последнее эхо голоса её ребёнка, которое кто-то должен услышать.
Лео замер. Марс. Из рассказа отца он помнил, что его дед работал на Марсе до той трагедии. Официальное заключение «Аэтриум» гласило: «Доктор Алексей Волков погиб при обрушении геологической шахты во время несанкционированных работ. Тело не найдено». Семье выплатили солидную компенсацию и вежливо попросили больше не задавать вопросов.
– Данные здесь. Но я не помню ключ дешифровки. Мой мозг… он уже не тот.
Лео повертел в руках кассету. На лицевой еле читалась надпись проект Промитей-1. Отправить Агате и адрес, Шрифт был очень не брежный, как будто писали очень быстро. И странный рисунок "три сходящиеся дуги". Это был физический носитель в мире голограмм. Ключ к тайне, которую нельзя взломать удалённо. Лео осторожно извлекал кристаллическую память из слота, когда его взгляд упал на единственную личную вещь в этом царстве данных – потрёпанную голограмму на стене. На ней улыбался молодой парень в марсианском скафандре на фоне ржавых дюн.
Агата заметила его взгляд. Её лицо, обычно собранное и строгое, на мгновение истончилось, проступила старая, неизлечимая боль.
– Мой Антон, – её голос стал тихим и хрупким, как паутина. – Работал 12 лет на марсианском руднике. Инженером по жизнеобеспечению. Обещали золотые горы, премии, вид на жительство в их престижном куполе.
Она отвернулась, делая вид, что поправляет провода, но Лео видел, как дрожит её рука.
– Там, на краю света, он им верил. А они… они прислали уведомление. Одним сухим текстом. «В результате непредвиденной пылевой бури пятой категории произошла разгерметизация жилого модуля. Весь персонал признан погибшим. В соответствии с пунктом 14-Б договора, форс-мажорные обстоятельства, вызванные актами планеты, не подлежат компенсации».
Лео замер. Он слышал такие истории. Они были обыденностью, как шум вентиляции. Но каждый раз это был очередной гвоздь в крышку чьего-то гроба.
– Форс-мажор, – прошипела Агата, и в этом слове был яд многолетней ненависти. – Они называют так всё, что мешает их прибыли. Его жизнь, его будущее… всё было списано со счетов, как бракованная деталь. Ни кредитов. Ни даже его личных вещей. Просто… «акт планеты».
Она резко повернулась к Лео, и в её глазах горел тот самый огонь, что когда-то согревал её сына.
– Вот почему я не отдам им этот архив. Они забрали у меня сына. Они не получат и ту надежду, которую он, сам того не зная, пытался построить там, на Марсе. «Прометей»… Возможно, это был его шанс. Шанс на жизнь, а не на смерть в долговой яме с видом черную бездну звезд. Найдите его друзей. Для него. Для всех, кого они называют «форс-мажором».
Это была уже не просьба. Это было завещание. И Лео понял, что доставляя этот архив, он будет доставлять не просто данные. Он будет доставлять справедливость.
– Мы найдём, – сказал он, и это была уже не просто бравада. Теперь это была охота. – Но сначала нам нужно отсюда выбраться. Собирайте самое ценное. Мы уходим. Сейчас.
За стенной перегородкой послышался нарастающий гул. Не привычный шум станции, а ритмичный, тяжёлый топот магнитных ботов и приглушённые голоса. Утилизаторы «Гефеста».
Они пришли раньше.
Лео посмотрел на кассету в своей руке, затем на Агату, а потом на дверь. План по тихому извлечению архива рухнул. Оставался только один вариант – создать хаос и бежать в его центре, его специализация.
Утилизаторы, это силовой инструмент корпорации «Гефест». (Дочерней структуры «Аэтриум»), Они отвечают за «оптимизацию активов» и «освобождение пространства» на станции «Зенит».
Их суть: Это не солдаты и не охранники. Это бухгалтерия с кулаками. Их задача – не просто подавлять сопротивление, а с максимальной эффективностью и минимальными затратами очищать сектора под корпоративные нужды, изымать «неучтённые активы» и устранять «помехи бизнес-процессам».
И в этот момент на пороге появились они – двое в фирменной броне с логотипом «Гефест-Индастриз», «утилизаторы». Брутальные, с имплантами, усиливающими мышцы.
– Убирайся, старуха. Приёмка началась. И оставь свой хлам.
–Она не одна, – тихо сказал Лео.
Один из утилизаторов усмехнулся.
–А, Глюкарь. Системный мусор. Пройди мимо, пока цел.
Лео видел таких. Они были человеческим аналогом своих дронов – безжалостными и эффективными. Но у них не было его гибкости. Он окинул взглядом капсулу: шаткие балки, паутина проводки под напряжением.
Он не был героем. Он был курьером. Его работа – доставлять.
– Ладно, – сказал он, опуская голову. И сделал шаг не назад, а к стене, где висел аварийный щиток.
– Эй, что ты делаешь?!
Лео не ответил. Он ударил кулаком по стеклу и рванул на себя главный рубильник. Свет погас, и модуль погрузился в настоящую, непроглядную тьму, нарушаемую лишь искрами из перебитых проводов. Под ногами завибрировали плиты – это отключилась искусственная гравитация. Лео не убежал. Он замер в темноте, став частью хаоса, который сам и создал. Его самодельный скафандр поглощал свет, а в визоре горела лишь тусклая схема коридора, невидимая для посторонних глаз.
Первый утилизатор парил в невесомости, яростно раскачиваясь и пытаясь ухватиться за стену. Его мощные импланты были бесполезны в пустоте.
–Включите свет, ты, системная погань! – рычал он, шаря по поясу. Его пальцы нащупали бластер.
Лео оттолкнулся от потолка бесшумным движением, как паук. Он не стал атаковать. Он пронесся мимо, и его рука метнулась не в голову врага, а в разъём его импланта на плече. Там торчал пучок проводов для подзарядки. Лео рванул, чувствуя, как что-то щёлкает и сыпятся искры. Имплант на руке утилизатора взвыл и замер, повиснув мёртвым грузом.
– Моя рука! Чёрт!
Лео уже не было рядом. Он использовал толчок от своего же движения, чтобы отлететь в сторону, в густую тень от выступающей балки.
Второй утилизатор был умнее. Он не паниковал, а замер, прислушиваясь. В его руке был не бластер, а шоковый гарпун на тросе – идеальное оружие для невесомости.
–Я тебя чую, крыса. Ты потеешь от страха.
Лео не боялся. Он вычислял. Его взгляд упал на аварийную пожарную систему – старую, пневматическую, с баллоном сжиженного газа.
Гарпун выстрелил с резким шипением. Стальная стрела прошила воздух в сантиметрах от головы Лео, вонзившись в стену. Трос натянулся. Утилизатор начал подтягиваться к нему, как паук на паутине.
Это была ошибка. Лео оттолкнулся от балки, и его тело, как торпеда, понеслось вдоль троса. В последний момент он сгруппировался, и его ботинки с магнитными подошвами с грохотом врезались в грудь утилизатора. Тот отлетел, захлёбываясь от нехватки воздуха, но не отпустил оружие.
– Попался! – прохрипел он, пытаясь навести гарпун в упор.
Лео не стал вырываться. Он действовал с обречённой скоростью того, кому нечего терять. Его рука в тяжелой перчатке схватила не оружие, а сам трос гарпуна, и он рванул его на себя, приблизив лицо утилизатора к своему визору на несколько дюймов. В темноте было видно только его глаза, широко раскрытые, полные холодной ярости, а не страха.
– Ты системный, – выдавил утилизатор. – Как и мы.
– Нет, – тихо, но чётко ответил Лео, и его голос прозвучал в радиопомехах как приговор. – Я – глюкарь.
И он ударил. Не кулаком. Он ударил шлемом по шлему. Ошеломительный, глухой удар, звонкий в безвоздушной тишине. Утилизатор замер, его взгляд помутнел.
Лео оттолкнул его, и тело, потерявшее сознание, медленно поплыло в темноте, запутавшись в собственном тросе.
Первый утилизатор, с мёртвой рукой, увидел это. Его ярость сменилась животным страхом. Он больше не видел противника. Он видел призрак, тень, которая двигалась в его стихии лучше, чем он.
– Дьявол… – прошептал он, отползая в сторону от вспышек искр.
Лео не стал его добивать. Он неподвижно завис в центре коридора, слушая, как тяжёлое дыхание врага эхом разносится по его шлему. Он был точкой абсолютного спокойствия в эпицентре созданного им самим шторма.
В наступившем хаосе, в полной темноте, где его самодельный чип в скафандре был единственным источником навигации, Лео был королём. Он схватил Агату за руку.
– Держитесь за меня.
Они быстро двигались по лабиринту знакомых ему тёмных коридоров, пока сзади неслись крики и ругань утилизаторов, которые беспомощно барахтались в невесомости. Он не изменил систему. Он просто спас одну крупицу памяти от уничтожения. В этом мире, где корпорации высасывали целые планеты, это был его тихий, никому не заметный акт неповиновения.
«Жан, приём. Груз в целости. Нужен анализ и безопасная гавань. Готов передать данные».
Голос Жанны в наушнике был ровным, но Лео уловил в нём лёгкое напряжение. «Подключаю Риггера. Он лучший криптограф и… коллекционер странного. Передавай. И слушай, Лео. «Гефест» уже поднял все свои щупальца. Им нужна не просто старуха. Им нужна эта информация. Единственное место, где вас не достанут – это «Некрополь»».
Лео почувствовал, как у него похолодело внутри. «Некрополь». Заброшенный сектор станции, бывшее кладбище кораблей, где гравитация была нестабильной призраком, а системы жизнеобеспечения работали по капризу.
«Ты предлагаешь прятаться на свалке?»
«Я предлагаю спрятаться в раковой опухоли «Зенита». Там, где даже их дроны-санитары боятся залетать. Координаты передаю. Риггер, ты на связи?»
На линии появилось новое соединение, и её заполнил треск паяльника и неразборчивое бормотание. «Данные? Вижу… Архитектура докорпоративная. Красивая. Как кружево… Ключ… Нужен ключ. Не цифровой… Смысловой. Лео, вези свою бабушку и её игрушку в «Некрополь». Буду ковырять».
Связь прервалась. Грузовой челнок ехал по магнитной рельсе к самому тёмному, нежелательному сектору станции. Чтобы добраться до стыковочного шлюза «Некрополя», им пришлось пересесть на автоматическое метро – серию грузовых капсул, курсирующих по бесконечным тоннелям «Зенита». Капсула была пуста, если не считать пару таких же потрёпанных жизнью попутчиков, уставившихся в пустоту. Стекло иллюминатора было покрыто слоем грязи, сквозь которую мерцали одинокие огоньки удалённых доков.
И в этом ритмичном покачивании, под монотонный гул двигателей, его накрыло воспоминание. Яркое, как вспышка боли.
Он стоял в том же доке, откуда только что улетел его отец, Михаил Волков. Тот прилетал на «Зенит» на несколько часов – редкий, дорогой визит с Земли.
«Лео, хватит это», – голос отца был жёстким, но в глазах стояла усталая тревога. Он смотрел на потрёпанный курьерский жетон в руке сына. «Бросай эту контору. Лети со мной. На Земле ещё остались частные проекты. Не в «Аэтриум», конечно. Небольшие лаборатории. Нужны люди, которые умеют держать удар».
«Частные проекты?» – усмехнулся тогда Лео, чувствуя привычную стену между ними. «Это те, что платят в три раза меньше и закрываются через полгода? У меня здесь долги, отец. Реальность».
«Долги? – Михаил с силой сжал его плечо. – Лео, слушай меня. Я не могу говорить открыто, но… некоторые долги расплачиваются не кредитами, что нибудь придумаем. «Аэтриум» и ей подобные… они не просто строят купола. Они строят клетки. И ты для них – или винтик, или мусор. Третьего не дано».
«Я не винтик», – буркнул Лео, отводя взгляд.
«Нет? А кто ты, сын?» – спросил отец тише.
«Я… я обеспечиваю связь. Я вижу то, что другие не видят. Я – кровоток в этой станции». Лео не нашёл других слов.
Михаил покачал головой, и в его взгляде мелькнуло что-то похожее на гордость, смешанную с отчаянием. «Кровоток… Запомни, сын. Иногда, чтобы спасти организм, нужно не гнать по нему кровь, а найти и вырезать раковую опухоль. И для этого нужен не курьер, а хирург».
Он ушёл. А Лео остался. Не из-за долгов. А потому что впервые почувствовал – его отец боится. Не за себя. За него. И этот страх был заразнее любой космической лихорадки.
Капсула метро с лёгким стуком остановилась. Двери открылись, впустив ледяной, пропахший металлической пылью воздух «Некрополя».
Лео помог Агате выйти на посадочную платформу, заваленную обломками списанных дронов. Он смотрел в чёрную бездну заброшенного ангара, на ржавые остовы кораблей-призраков.
«Иногда, чтобы спасти организм, нужно найти и вырезать раковую опухоль».
Слова отца обрели новый, зловещий смысл. Он привёз сюда не просто данные. Он привёз скальпель. И ему предстояло решить – останется ли он курьером, разносящим посылки, или станет тем, кто воспользуется этим инструментом.
«Некрополь» встретил их гробовой тишиной, нарушаемой лишь скрипом их же шагов по пыльному полу и отдалённым гулом агонизирующих систем станции. В центре заброшенного ангара, в коконе из спаянных проводов и мерцающих экранов, сидел Риггер. Он был похож на паука, сплётшего себе гнездо из технологических отбросов.
– А, наше сокровище! – его голос прозвучал хрипло, без лишних приветствий. Он взял у Агаты кассету с микрофильмом, повертел в руках и достал странный прибор, напоминающий паяльник с окуляром. – «Скальпель». Риггер был мужик в вечно замасленном комбинезоне, за спиной которого будто бы невидимым шлейфом тянется запах паяльной кислоты, старого пластика и крепкого, нелегального самогона двойной перегонки. Седина пробивается в его густых, давно немытых волосах и короткой щетине. Глаза умные, быстрые, подслеповатые от постоянной работы с мелкими деталями, но за стеклами очков-луп в них читается бездонная смекалка. Правая рука – биопротез не самого свежего поколения, который он сам регулярно «апгрейдит» и который то и дело поскрипывает и клинит. Он гениальный интуитивный инженер. Он не следует мануалам, он чувствует технику. Специализируется на «лечении» дронов и модификации скафандров, создавая незаконные, но гениальные «костыли» для обхода корпоративных блокировок. Именно он – автор «глюков» в скафандре Лео, превращающих его из утиля в оружие.
Он возился с прибором, который то шипел, то потрескивал, выдавая на один из экранов полосы аналогового шума. Лео, наблюдая за его неуверенными движениями, невольно вспомнил теории заговора, которые сам когда-то считал бредом. «Это не вирус был, – говорил один из старых курьеров, пропойца и философ. – Это «дети Прометея» сделали. Биохакиры. Говорят, они не машины ломали, а вживляли в сети что-то живое, какой-то мицелий, чтобы техника не против человека работала. А корпораты эту правду скрыли, обозвали «глюком».
– Да будет тебе, ржавая железяка, – проворчал Риггер, и в этот момент «Скальпель» издал победный щелчок. Риггер был типичный «Глюкарь» – те, кто умеет договариваться с глючащей техникой, читать паттерны сбоев и предсказывать, где откажет техника.
В руках Риггера «Скальпель» преобразился. Из кучи бесполезного хлама он стал продолжением его воли. Пальцы механика, покрытые шрамами и пятнами машинного масла, двигались с ювелирной точностью. Он не тыкал и не нажимал – он взаимодействовал. Каждое движение было выверенным, каждое прикосновение к регулятору знало свой результат.
«Скальпель» зашипел, и на этот раз это был не гневный протест, а ровное, рабочее гудение. Светящееся остриё прибора коснулось края кассеты, и Риггер повёл им не линию, а едва заметную дугу, словно вскрывая не физический объект, а невидимый шов в самой реальности.
– Видишь суть, а не форму, – пробормотал он, больше себе, чем окружающим. – Они всё думают, что секрет в коде. А он – в материи. Докорпоративные носители не терпят грубой силы. К ним нужно подобрать вибрацию.
Он слегка повернул запястье, и треск «Скальпеля» сменился на чистый, высокий звук. В тот же миг экран погас, а затем вспыхнул вновь, но теперь на нём не было шума. Там, чёткая и ясная, лежала карта. Не просто схема, а произведение искусства – кружевная паутина тоннелей, прошивающая марсианские недра, с пометками на забытом инженерном языке.
Риггер не улыбнулся. Он удовлетворённо хмыкнул, одним движением отключив «Скальпель».
– Готово. Чистейшая работа. Данные не тронуты, защита снята, как перчатка. – Он откинулся на спинку кресла, и в его глазах вспыхнул огонёк азарта. – Теперь, друзья мои, у нас в руках не просто карта. У нас в руках история. И, если повезёт, ключ от будущего. Осталось лишь найти того, кто поможет нам повернуть его в замочной скважине.
– Мать честная… – прошептал Риггер, его глаза загорелись азартом кладоискателя. – Да это же целое состояние! Координаты «Прометея-1». Подземный комплекс. Думаешь, «Аэтриум» так яростно крышует Марс? Там не только руда. Там технологии. Те самые, что до Сбоя были. За эту информацию на Марсе не то что заплатят – за неё убьют. Или сделают королём.
Лео посмотрел на Агату. Она молча смотрела на карту, и по её лицу текли слёзы. Это была не только карта. Это была последняя ниточка, связывающая её с пропавшим безвести сыном.
– Королём мне быть не нужно, – тихо сказал Лео. – Но нам нужно на Марс. Сейчас мы – самые разыскиваемые во всей системе.
Он вышел на связь с Жанной. «Жан, данные вскрыли. Это карта Марса. Нужен способ добраться до красной пустыни, желательно не в виде груза в корпоративном трюме».
Голос Жанны задумчиво загудел. «Все официальные и полуофициальные каналы перекрыты. «Гефест» выставил твои биометрические метки везде, где можно. Дроны-разведчики, от «пылинок» до «стервятников», будут сканировать каждый корабль… Кроме одного».
– Какого? – недоверчиво спросил Лео.
«Мусоровоза. Тот, что вывозит списанный металлолом и органические отходы с «Зенита» на перерабатывающие станции у Марса. Их сканируют по минимуму. Это грязно, смертельно опасно, но… это призрак в системе. Я поищу контакты среди…»
– Арго, – вдруг тихо, но чётко сказала Агата, поднимая голову. Все взгляды обратились к ней. – Мой Антон… Он как то говорил о своём друге. Очень хороший человек, говорил он. Работал на Марсе. В баре. Его звали Арго. Он всегда помогал землянам. Риггер усмехнулся, постучав пальцем по схеме подземелий.
– Смотри какая сеть. Как грибница. Может, эти «дети Прометея» не исчезли, кто знает? Может, они просто зарылись поглубже, в самый последний угол, куда «Аэтриум» не сунется. Сидят там, и ждут своего часа.
Лео мрачно покачал головой, изучая лабиринт тоннелей.
– Нет данных, Ригг. Никаких следов. Больше тридцати лет – тишина. Если бы они были живы, мы бы хоть что-то слышали. А так… – он махнул рукой, – это просто призрак. Удобная сказка для тех, кому нужна надежда.
– Призраки иногда оказываются живее живых, – философски заметил Риггер, отходя от экрана. – Но ладно, не буду тебя пугать. Давай лучше о живых подумаем. О том самом баре и о дружке Арго. Интересно, он всё ещё держит своё заведение?.
Риггер проводил их к выходу из своего логова, но перед этим заставил Лео снова надеть скафандр.
– Дай-ка сюда твою банку, – он подключил планшет к сервисному порту на запястье Лео. Пальцы механика снова залетали по интерфейсу. – «Гефест» теперь будет охотиться целенаправленно. Стандартные протоколы – мусор. Заливаю тебе кое-что особенное.
Новые функции скафандра «Курьер-7»:
«Призрачный режим»: Кратковременное искажение энергосигнатуры. Скафандр на 30 секунд становится практически невидим для стандартных сканеров, маскируясь под фоновый шум. Зарядка – 10 минут.
«Эхо-картография»: Активный сонар, строящий карту помещений на основе вибраций и акустики. Бесценно в заброшенных станциях и пещерах, где нет стандартной навигации.
«Анализатор угроз»: Нейросеть, обученная Риггером на данных о тактике корпоративных силовиков и дронов. Она будет подсвечивать на визоре паттерны поведения, указывая на возможные засады или уязвимости в обороне противника.
«ЭМ-кошмар»: Разовый импульс малой мощности, способный «ослепить» ближайшие дроны на несколько секунд. Не сжигает электронику, но вызывает перезагрузку. Оружие последнего шанса.
– Не благодари, – буркнул Риггер, отсоединяя кабель. – Просто не сдохни. Я буду на короткой волне, если мои мозги понадобятся.
Они покинули «Некрополь» и, пользуясь обновлённым «призрачным режимом», пробрались к отстойнику, где ржавели корабли, приговорённые к утилизации. Воздух здесь был густым от запаха окисленного металла и озона.
Лео снова возник голос Жанны.
«Лео, слушай. Владелец верфи в " Отстойнике», который может пристроить вас на мусоровоз – его зовут Старый Циркуль.
«Почему Циркуль?»
«Говорят, он может провести идеальную окружность от любой точки к своей выгоде. Он не доверяет кредитам. Только бартер. Будь готов торговаться».
«Отстойник»: Место ибитатели потерпевших крушение кораблей, старых орбитальных станций и трущоб на поверхности умерших планет. Их жизнь – это цепь сделок и авантюр. Бартер: В ходу всё – запчасти от дронов, чистая вода, фильтры для скафандров, данные, украденные из корпоративных сетей.
Корпоративная Элита («Купола»): Живут в изолированных, самодостаточных аркологиях с чистой средой, стабильной гравитацией и персонализированными сервисами. Их жизнь – это бесконечный пир во время чумы. Они потребляют искусственно созданные «натуральные» продукты, их дети учатся по нейроимплантам, а их единственная цель – наращивать капитал и власть. Системные Спецы («Винтики»): Инженеры, программисты, учёные, которые поддерживают на плаву инфраструктуру. Живут в менее престижных, но стабильных секторах. Их лояльность куплена корпорациями высокими зарплатами и долей акций. Они презирают «Ржавый Пояс», но панически боятся в него скатиться.
Старый Циркуль оказался мужчиной неопределённого возраста, с лицом, испещрённым шрамами, и одним кибернетическим глазом, мерцавшим холодным синим светом. Он сидел в своей «конторе» – бывшей капсуле спасательной шлюпки – и разбирал древний плазменный резак.
– Места на «Мусорщике» есть, – проскрипел он, не глядя на них. – Но они стоят. Чем можете предложить?
Лео быстро оценил свои активы. Кредиты были бесполезны. Оружия – минимум. Но кое-что было.
– У меня есть три вещи, – сказал Лео, глядя прямо на синий глаз Циркуля. – Во-первых, данные. Частотные ключи и слепые зоны в патрульных маршрутах дронов «Гефеста» в этом секторе. – Циркуль перестал ковырять резак. – Во-вторых, технология. Чистый, непомеченный алгоритм для глушения биометрических сканеров среднего радиуса. На три прыжка.
Циркуль медленно кивнул, его реальный глаз сузился. – И в-третьих?
Лео выдержал паузу. – Имя. Имя одного из надсмотрщиков «Гефеста», который за взятку закрывает глаза на контрабанду в твоём секторе. Он не знает, что его вычислили.
Старый Циркуль наклонил голову. Данные и технология – это ценно. Но информация, дающая рычаг влияния… это была валюта высшего порядка.
– Данные и имя, – отрезал он. – Алгоритм оставь себе, мальчик. Ты только что купил себе два места в аду… то есть, на «Мусорщике». Добро пожаловать на борт.
Воздух в отсеке верфи Старого Циркуля был густым и тяжёлым, как будто его уже выдохли десять раз. Через заляпанные смазкой иллюминаторы был виден борт «Мусорщика» – уродливого, пузатого корабля, больше похожего на плавающую пробку. До вылета – час.
Лео механически проверял запасы. Две канистры с химически очищенной водой, пачка синт-пайков с неопределённым сроком годности – «гостинец» от Риггера. Тот, прощаясь, хлопнул его по плечу и сипло бросил: «Смотри, если разбогатеешь там, на красной пустыне, старика не забудь. А то я тут с голодухи помру, и некому будет твой костюм чинить».
Лео кивнул тогда, а теперь ловил себя на мысли, что фраза «разбогатеть» звучала дико. Он посмотрел на Агату. Старуха сидела на ящике с инструментами, закутавшись в своём потрёпанном комбенезоне, и безучастно смотрела в пол. Её мир – тот самый серверный шкаф, увешанный дисками, её история, её память о сыне – остался там, на «Зените», раздавленный сапогами утилизаторов. За секунду она потеряла всё. И теперь летела в неизвестность, в гниющем брюхе корабля-самоубийцы, подставляя себя под космическую радиацию и корпоративный гнев.
В горле у Лео встал ком. Он чувствовал себя виноватым. Виноватым за её потерю, за этот безумный побег.
«Я её втянул в это. Из-за меня она сейчас здесь».
Но затем его взгляд упал на его планшет, где тускло светилась скачанная карта. И он вспомнил слова Риггера: «Это не просто карта… это ключ».
Они были не просто беглецами. Они были носителями. В его кармане лежала не просто информация, а потенциальное оружие против «Аэтриум». Возможность не просто выжить, а переломить ход игры.
Мысль была трезвой, почти циничной, но она принесла странное успокоение. На Марсе есть люди, которые заплатят за эти данные. Много. Достаточно, чтобы обнулить его вечный, удушающий долг. Достаточно, чтобы дать Агате новый дом. А что будет дальше… Кто его знает? Может, они действительно найдут там «Прометей». А может, их просто сдадут корпорации при первой же возможности.
Но сейчас, в этом зловонном отсеке, у него был шанс. И это было больше, чем у него было вчера.
Он подошёл к Агате и молча протянул ей одну из канистр с водой. Та медленно подняла на него глаза, и в них, сквозь пелену усталости и горя, он увидел слабый огонёк. Не надежды. Скорее, упрямой решимости дожить до конца этой истории.
– Сколько лететь? – тихо спросила она, делая глоток.
– Дней двадцать. Может, больше, – ответил Лео. – Держитесь, Агата. Мы ещё не всё сыграли.
За минуту до вылета тишину верфи прорезал отдалённый, но неумолимый гул. Не станционный гудок, а низкочастотный рёв корпоративных двигателей. Лео метнулся к щели в обшивке.
Сердце упало. К верфи, рассекая ржавое пространство дока, плыл бронированный дрон «Гефеста». А вокруг, как стая металлических стервятников, утилизаторы, их красные сенсоры уже прочёсывали «Мусорщик».
– Нас сдали, – выдохнул Лео. Он рванулся к Агате. – Циркуль! Он с самого начала вёл двойную игру!
В тот же миг прозвучал скрежет манипуляторов. Внешний шлюз корабля, в который они должны были войти, с грохотом захлопнулся. Их отрезали от единственного пути к бегству.
– Бежим! – крикнул Лео, хватая старуху за руку.
Они бросились вглубь верфи, в лабиринт штабелей металлолома. Но утилизаторы действовали с ужасающей скоростью. Свинцовые сапоги уже гремели по металлическим настилам позади. Визор Лео замигал – «Анализатор угроз» подсвечивал три сходящихся тактических контура. Их зажимали в клещи.
Заряд шокового гранатомёта ударил в ящик рядом с ними, ослепительная вспышка и грохот оглушили Лео. Он попытался активировать «ЭМ-кошмар», но было поздно – мощные руки в броне схватили Агату, вырывая её из его ослабевших пальцев.
– ЛЕО!
Он обернулся. Один из утилизаторов тащил её, а другой наводил на него ствол. Лео откатился за укрытие, сердце бешено колотилось. Он не мог поднять головы. Он был один против отряда.
– Мальчик… – донёсся до него хриплый шёпот Агаты.
Рискуя, он выглянул. Она изо всех сил сопротивлялась, и в этот миг их взгляды встретились. Она что-то сжала в ладони, а затем из последних сил швырнула в его сторону маленький, потрёпанный голографический овал. Фотография.
– АРГО! – крикнула она, и в её глазах горел последний, отчаянный приказ. – ПОКАЖИ ЕМУ!
И тут мир взревел. С оглушительным рёвом начал открываться главный шлюз ангара.
РАЗГЕРМЕТИЗАЦИЯ.
Циркуль не просто предал. Он подстраховался. Уничтожить улики и свидетелей – идеальный финал. Открытие шлюза сметало всё в космос, включая следы его сделки с «Гефестом».
Воздух с воем устремился в чёрную бездну. Незакреплённые обломки, инструменты и дроны превратились в смертоносный ураган. Лео увидел, как Агату, всё ещё в цепкой хватке утилизатора, потащило к зияющему проёму. Он сделал рывок, но мощный поток воздуха отшвырнул его, как щепку.
Он не мог её спасти.
Это осознание ударило больнее любого оружия. В последний раз он увидел её лицо – не испуганное, а полное странного спокойствия. Она выполнила свой долг.
«ПРОТОКОЛ «ПРИЗРАК», АКТИВИРОВАН!» – мысленно просипел он.
Скафандр завибрировал, и его силуэт поплыл, искажаясь. Цепляясь за выступы, его выбросило в открытый космос, к борту «Мусорщика». Магнитные кошки на его перчатках с хрустом впились в ржавую обшивку. Он повис, беспомощный наблюдатель, глядя, как шлюз ангара медленно, с давящим финальным скрежетом, закрывается. Из последних сил он открыл аварийный шлюз, и залез во внутрь «Мусорщика».
И в эту секунду абсолютной тишины и отчаяния, на его визор, поверх данных о целостности скафандра, выплыло уведомление.
>> СООБЩЕНИЕ ДОСТАВЛЕНО. ПРОТОКОЛ «НАСЛЕДНИК».
>> КОД «АФЕЛИОН».
>> МАРС.
Оно шло к нему 35 лет. И нашло его здесь, в ледяном вакууме, на краю гибели. Сенсоры дронов «Гефеста», сканируя его в бою, уловили уникальную сигнатуру его ДНК-ключа. И эта информация, как эстафета, была мгновенно передана по сети… прямиком в законсервированную систему, которая ждала его все эти годы.
Лео сжал в перчатке голографию сына Агаты. Он потерял всё. Но он получил послание из прошлого и карту в будущее. Долг не был списан. Он только что начался.
«Мусорщик» не летел – он плыл, как дохлый кит в ледяном океане космоса. Старый Циркуль, даже предавая, не солгал об одном: это был худший из возможных путей.
Условия: Внутри царил мрак, нарушаемый лишь аварийными светодиодами. Воздух был густым и спёртым, с едкой примесью озона от древней системы рециркуляции и сладковатым трупным запахом разлагающейся органики в отсеках с биологическими отходами. Температура колебалась от почти нулевой в жилом отсеке до адской жары у перегруженного двигателя. Корпус корабля почти не имел защиты от космического излучения. За время пути он получал бы годовую дозу. Любой вибрационный удар мог отправить в небытие древнюю систему жизнеобеспечения. Они дышали по милости ржавых трубок и конденсаторов.
Психологическое давление: Бесконечный гул, темнота, осознание того, что ты – мусор, летящий на свалку, ломали волю сильнее любого врага. Корабль шёл по долгой, дуговой траектории, чтобы избежать корпоративных патрулей, растягивая путь до тридцати суток. Впереди была не просто планета. Впереди была пылающая точка на карте его жизни – место гибели сына Агаты, возможного пристанища загадочного Арго и, если верить карте, тайна, способная перевернуть всё.
Лео сжал в руке голографию Антона. Этот полёт стал для него испытанием на прочность. Не только физической, но и моральной. Он добровольно заключил себя в стальной гроб, плывущий через ад, чтобы получить шанс. Шанс расплатиться по долгам. Шанс найти ответы. И, возможно, шанс отомстить. Гул «Мусорщика» был не звуком, а физическим ощущением – низкочастотной вибрацией, что выедала мозг по миллиметру. В кромешной тьме грузового отсека, прижавшись спиной к ледяной обшивке, Лео сжимал в руке голографию. Мерцающее изображение Антона, улыбающегося на фоне марсианской пустыни, казалось сейчас единственной реальной вещью во Вселенной.
И его мысли, сбежав из стального гроба, понеслись туда, откуда не было возврата.
Мама. Её лицо, стёртое временем и расстоянием, вдруг возникло с пугающей чёткостью. Не то, каким он видел его в последнем звонке – уставшим и озабоченным, – а каким оно было в детстве: тёплым, улыбчивым. Он так и не сказал ей, что любит её. Просто отмахивался, вечно спеша, вечно занятый. Теперь он никогда не скажет. Его слова теперь звучали как пророчество. «Иногда, чтобы спасти организм, нужно вырезать раковую опухоль». Лео понял их слишком поздно. Он был всего лишь курьером, а отец хотел, чтобы он стал хирургом. Он видел в нём то, чего Лео не видел в себе. И теперь этот шанс был утерян навсегда. Прощание в доках «Зенита» стало их последним. Ни объятий, ни тёплых слов. Только страх в глазах отца и глухое раздражение в его собственных. Он не успел. Не успел попрощаться, не успел извиниться, не успел стать тем, кем они, возможно, хотели его видеть.
И тогда, сквозь боль и сожаление, в его сознании всплыло оно. То самое сообщение. Слово, которое горело в его памяти, как сигнальный огонь в кромешной тьме.
Афелион.
Что это? Человек? Место? Оружие? Код?
Но в тишине своего отчаяния Лео поймал себя на мысли, что в этом слове не было зла. Оно было… нейтральным. Как закон физики. Как гравитация, что притягивала его к Марсу.
Он посмотрел на мерцающую фотографию Антона. Агата отдала за неё жизнь. Она верила, что это что-то значит.
Афелион.
Он закрыл глаза, ощущая леденящий холод металла за спиной. У него не осталось ничего. Ни прошлого, ни будущего. Только это слово. Только эта тайна.
И пока «Мусорщик» нёс его через бездну, первая глава его старой жизни заканчивалась. Начиналась новая. Глава, в которой ему предстояло узнать, что такое Афелион.
ГЛАВА 2 ПРОТАКОЛ НАСЛЕДНИК
47 лет назад
Институт Ксенобиологии при корпорации «Квантум-Био» был не местом для открытий, а позолоченной клеткой. Стеклянные стерильные коридоры, голографические доски, испещрённые формулами, и вечный, подавляющий гул систем вентиляции. Воздух был очищен до безжизненной стерильности, как и всё вокруг.
Алексей Волков, Высокий, худощавый, с живыми, пронзительными глазами цвета марсианского неба, которые светятся одержимостью. На вид около 45 лет, темные волосы всегда слегка растрёпаны. Лицо умное, с резкими чертами и преждевременными морщинами у глаз – следствие стресса и бессонных ночей. Носит практичную, но потрёпанную учёную униформу . Молодой, но уже измождённый внутренней борьбой учёный, чувствовал, что стены медленно сдвигаются. Его работа – анализ образцов с безжизненных лун Юпитера – была бессмысленным упражнением в поддержании видимости деятельности. «Квантум-Био» и её вечный соперник, «Аэтриум», вели холодную войну за скудные оставшиеся ресурсы Солнечной системы, а такие, как он, были всего лишь расходным материалом в их бухгалтерских отчётах.
Жизнь на Земле в его годы выглядела следующим образом:
Классы: Общество чётко делилось на три страты. Элита («Акционеры») жила в заоблачных аркологиях, с парками и настоящим, фильтрованным воздухом. Специалисты («Винтики»), как Алексей, – в функциональных, но безликих секторах, их лояльность покупалась сносными условиями и иллюзией стабильности. И «Потребители» – огромная масса на нижних уровнях, живущая на базовом обеспечении и тонущая в долгах за «синт-пайки» и кислород.
Порядок: Всё контролировалось через универсальный Социальный Рейтинг. Любое нарушение, любое инакомыслие понижало баллы, закрывая доступ к лучшей еде, медицине и, главное, – к космическим лицензиям.
Корпорации были де-факто государствами. «Квантум-Био» делала ставку на генную инженерию и медицину. «Аэтриум» – на тяжёлую промышленность и терраформирование. Их война была тихой, ведущейся на биржах, через шпионаж и саботаж исследований. Поле боя – вся Солнечная система.
Алексей смотрел в своё единственное окно, показывающее не настоящий смог, а идеализированную голограмму голубого неба. Он мечтал не о звёздах – о пространстве. О тишине, где можно дышать, не чувствуя на себе давящего взгляда системы. Он был гением в клетке, и клетка эта называлась Земля.
Именно в такой вечер, когда отчаяние почти достигло предела, к нему подошёл незнакомец. Мужчина в простом, но качественном костюме, без корпоративных нашивок.
– Доктор Волков? – его голос был тихим, но уверенным. – Ваша диссертация о докембрийских экосистемах… весьма смела. Предполагать, что жизнь может быть основана на принципах, отличных от земной, в наши дни – карьерное самоубийство.
Алексей насторожился. Это была либо провокация, либо…
– Не бойтесь, – мужчина слабо улыбнулся. – Я здесь не от «Квантум-Био». Я представляю людей, которых интересуют не прибыли, а парадигмы. Нас зовут «Проект Гея».
Он говорил о миссии. О Марсе. Не о его покорении, а о его понимании. Он упомянул аномалии, не поддающиеся объяснению, и секретный проект с кодовым названием «Красный Рассвет».
– Мы ищем не наёмников, доктор Волков. Мы ищем первооткрывателей. Риск огромен. «Аэтриум» считает Марс своей будущей собственностью и не потерпит конкуренции. Но если вы правы в своих теориях… то мы перепишем все учебники.
Краткая справка: Алексей Волков: учёный-теоретик, визионер терраформирования.
Профессия: Ксенобиолог-теоретик, специалист по докембрийским экосистемам. Работал в Институте Ксенобиологии корпорации «Квантум-Био».
Ключевая теория :
Волков разрабатывал гипотезу «кремниевого симбиоза» – радикальную теорию о том, что полноценное терраформирование невозможно без интеграции в планетарную экосистему местных, неуглеродных форм жизни. В то время как другие учёные рассматривали Марс как «мёрвый сосуд», который нужно заполнить земными организмами, Волков предполагал, что планета уже обладает примитивной биосферой на кремниевой основе, способной стать каркасом для новой атмосферы и гидросферы.
Суть его идеи:
Марсианские организмы (гипотетические) не конкуренты земным, а симбионты
Они могут стабилизировать атмосферу, перерабатывать грунт и создавать «сеть жизни»
Попытка терраформирования без учёта этой системы приведёт к экологической катастрофе
Именно эта еретическая теория сделала его идеальным кандидатом для «Проекта Гея».
Он протянул Алексею чип.
– Всё, что вам нужно знать, здесь. Вопросов быть не может. Если решитесь – завтра в 06:00 на частном терминале «Гармония». Если нет… удачи в «Квантум-Био».
Незнакомец растворился в толпе, оставив Алексея одного с бешено стучащим сердцем. Он смотрел на чип, затем на голограмму фальшивого неба. Это был билет из клетки. Прямо в неизвестность. Институт Ксенобиологии был позолоченной клеткой, но его квартира в жилом секторе «Дельта» стала уютным гнездом, разрывающим ему сердце напополам. За стеклом окна-голограммы плыли искусственные облака, а на диване, запутавшись в одеяле, спал его сын Миша.
Елена, его жена, молча собирала его вещи. Её пальцы нервно перебирали складочки на его форменной куртке.
– На два года, Лекс? – тихо спросила она, не глядя на него. – Миша забудет твое лицо.
– Я буду звонить. Голограммы, нейросвязь… – он сам слышал фальшь в своих словах. Он подошёл к ней, посмотрел на неё, у Елены было удлинённое овалное лицо, скульптурные скулы, и большие, светло-карие глаза, с пристальным, внимательным взглядом. Во взгляде – усталая нежность и неизменная тень тревоги.Он попытался её обнять, но она отвернулась, продолжая складывать одежду.
– «Проект Гея»… Ты уверен, что это не очередная секта? Или ловушка от «Аэтриума»?
– Это шанс, Лена! – он понизил голос, чтобы не разбудить сына. – Шанс дать ему другое будущее. Не в этих стальных стенах. Не с вечным долгом за воздух.
Она наконец посмотрела на него. В её глазах стояли слёзы, но голос был твёрдым.
– Его будущее – это его отец. Здесь. А не призрак на другом конце системы.
Елена работала в той же корпорации «Квантум-Био», где отвечала за проектирование замкнутых экологических циклов для орбитальных станций. Прагматик до мозга костей, она считала, что будущее человечества – не в рискованных авантюрах по терраформированию чужих планет, а в создании надёжных, самодостаточных космических habitatов.
Он опустился перед спящим Мишей, это был мальчик примерно десяти лет, похожий на маму, светлые волосы, мягкие черты лица, проводя пальцами по его мягким волосам. Мальчик что-то прошептал во сне и улыбнулся.
– Пап…
Это слово пронзило Алексея острее любого ножа.
– Я сделаю это для него, – поклялся он шёпотом.
– Я создам мир, в котором ему не придётся дышать через фильтр и считать кредиты за воду и воздух.
Елена отвернулась, вытирая ладонью щёку.
– Возвращайся живым и здоровым, пожалуйста…
Эти слова стали его самым тяжёлым грузом, когда через 4 часа частный челнок «Проекта Гея» отрывался от причала «Гармонии». Он смотрел на удаляющуюся Землю – не на сияющие аркологии элиты, а на тусклый сектор «Дельта», где оставались его сердце и совесть. Он летел к звёздам, чтобы спасти их будущее. Но ценой могло стать их настоящее.
Марс. База "Прометей-1".
Ветры здесь не выли – они скрежетали миллиардами ледяных игл о купола. База была крошечным пузырём тепла и света в океане враждебной пустоты. "Племя Промитея", как они теперь просил себя называть, была сборной солянкой из идеалистов и гениев-изгоев:
Марина Орлова, геолог-вулканолог с циничным юмором, способная починить что угодно от сейсмографа до кофеварки. Приземлённая и сильная. Короткие, практичные рыжеватые волосы, зелёные глаза, смотрящие на мир с ироничным прищуром. Фигура собранная, спортивная. На скуле – шрам от осколка породы. Руки в царапинах и следах от машинного масла.
Дмитрий "Дим" Яковлев, кибернетик-самоучка, видевший в мире лишь код и паттерны. Типичный технарь-интроверт. Худой, сутуловатый, с бледным лицом и длинными пальцами, привыкшими к клавиатуре. Волосы тёмные, часто падающие на глаза. Носит очки с затемняющимися стёклами. Носит поношенный свитер с капюшоном поверх униформы. В его задачу входило Обслуживание и ремонт: Он был единственным, кто поддерживал в рабочем состоянии парк бурильных дронов, транспортных платформ для вывоза породы и курьерских дронов для пересылки данных и мелких грузов между секторами базы. Дим не просто нажимал кнопки. Он писал сложные алгоритмы для автономной работы дронов в условиях, когда связь могла прерваться. Он был и пилотом, и программистом, и механиком в одном лице. Одни дроны пропадали из-за сбоев навигации в буре, другие врезаясь в скалы или просто улетая в пустыню, и их связь с базой не восстанавливалась. Другие – из-за геологических аномалий. Сильное магнитное поле некоторых пород или необъяснимые энергетические выбросы из недр могли «ослепить» датчики и вызвать фатальный сбой системы. Поиск и возвращение таких дронов было опасной и не всегда успешной миссией.
Артур Шaв, бывший военный медик, чья прагматичная жёсткость уравновешивала научный энтузиазм остальных. Мужчина крепкого телосложения, чей возраст (45-50 лет) выдавали лишь седые виски на фоне густых тёмных волос, коротко подстриженных с армейской точностью. Его осанка, прямая и собранная, даже в расслабленном состоянии выдаёт бывшего военного. Лицо со строгими, но не жёсткими чертами, с сетью мелких морщин вокруг глаз – скорее от привычки щуриться, чем от возраста. Взгляд тёмных, внимательных глаз обладает редким качеством – он одновременно оценивающий и спокойный. Его руки – сильные, с коротко остриженными ногтями и следами старого ожога на тыльной стороне левой ладони – двигаются всегда экономично и точно.
Миссия «Красный Рассвет»:
Официальная версия (для корпораций и общественности):
Цель: Глобальное терраформирование Марса.
Метод: Заложить серию чистых термоядерных зарядов. Взрыв растопит подземные залежи льда, выбросив в атмосферу гигантские объемы CO₂ и водяного пара, запустив парниковый эффект.
Результат: Быстрое и необратимое создание атмосферы и гидросферы. «Пробуждение» Марса за десятилетия, а не за тысячелетия.
Реальная цель «Проекта Гея» (Скрытая двойная стратегия):
Прикрытие и Основная Цель: Бурение шахт к марсианской мантии было идеальным предлогом для проникновения в глубокие недра, куда иначе добраться было невозможно. Их главной и тайной целью был поиск уникальных полезных ископаемых:
Редкие кимберлитовые трубки с кристаллами, способными удерживать колоссальные объемы данных (потенциальная основа для квантовых компьютеров нового поколения).
Сверхплотные металлические сплавы, сформированные в условиях марсианской мантии, которые могли бы революционизировать космическое кораблестроение.
Геотермальные источники с уникальной химической сигнатурой, указывающие на месторождения редких элементов, необходимых для передовой фармакологии и энергетики.
Если полезные ископаемые будут найдены: «Проект Гея» тайно их разрабатывает, получая колоссальное технологическое и финансовое преимущество. Терраформирование откладывается или маскируется под добычу.
Если полезных ископаемых не окажется: «Гея» возвращается к изначальному плану. Они активируют термоядерные заряды, запуская процесс терраформирования и получая лавры первооткрывателей и спасителей человечества на Марсе.
Что хотели получить в итоге:
Максимальную выгоду: В любом из двух сценариев «Проект Гея» оказывалась в выигрыше – либо как владелец уникальных ресурсов, либо как создатель новой обитаемой планеты.
Независимость: Собственная ресурсная база позволяла бы «Проекту Гея» выйти из-под контроля земных корпораций и диктовать свои условия.
Власть: Контроль над ключевым ресурсом или над самим процессом терраформирования делал «Проект Гея» самой влиятельной силой на Марсе.
Шахта «Прометей-1» гудела, как улей. Буровые установки, управляемые Димом, пробивались к мантии, готовя шахты для термоядерных зарядов «Красного Рассвета». В одной из самых глубоких полостей, в камере с усиленным титановым куполом, лежало «сердце» проекта – исполинский термоядерный заряд, готовый к активации.
Именно здесь, через три недели после его установки, Марина заметила нечто странное.
– Лекс, иди сюда, – её голос в комлинке был сдержанным, но Артур, стоявший рядом, уловил в нём нотку научного азарта.
На матовой поверхности корпуса заряда, в месте стыка охлаждающих контуров, появился слабый, мерцающий нарост. Он был похож на иней, но при ближайшем рассмотрении оказывался сложной сетью молочно-белых гифов. Они пульсировали в такт работе систем заряда.
– Мать честная… – прошептал Лекс, касаясь шлемом брони. – Он… питается от него? От фонового излучения? От тепла?,
Марина поместила образец в сканирующий микроскоп. Изумление сменилось недоверием, а затем – леденящим душу восторгом. На экране перед ней предстала не кристаллическая решётка минерала, а сложная, ветвящаяся структура гифов. Это не была форма окаменелости. Данные спектрального анализа показывали активный кремниево-органический метаболизм. Перед ней лежал марсианский мицелий – первый живой организм, когда-либо найденный за пределами Земли. В тот миг весь мир для Марины Орловой сузился до светящегося экрана, а из её горла вырвался лишь бессвязный, пересохший шёпот. Она понимала: они нашли не просто жизнь. Они нашли целый мир, скрывавшийся у всех под ногами.