Кровь и звезды

Вступление

Мир смертных – это карнавал суеты, где жизни вспыхивают и гаснут быстрее, чем догорает фитиль свечи. В мельтешащих огнях своих городов они строят иллюзии величия, клянутся в вечной любви, которая не переживает и одной зимы, и ведут войны за клочки пыли, о которых забудут их же внуки. Их трагедии скоротечны, их радости мимолетны, а их зло – мелочно и отвратительно в своей простоте. Это ненависть из-за брошенного взгляда, предательство ради звенящей меди, жестокость от скуки. Они прячут свою гниль за масками праведности и называют свои пороки слабостями.

Но в тени этого карнавала, в холодной тишине, которую не тревожит их шум, существуем мы. Те, кто помнит, как строились их города и как обращались в прах их империи. Нас называют злом. Чудовищами. Ночным кошмаром, облаченным в шелк и бархат. И они правы. Мы хищники. Мы пьем их жизни, как дорогое вино, и смотрим на их мир с высоты прожитых столетий.

Однако есть одно «но». Наше зло, по крайней мере, честно. Мы не прикрываем жажду крови верой, а голод – добродетелью. Верность, пронесенная сквозь пятьсот лет дружбы, для нас реальнее любой человеческой клятвы у алтаря. Слово, данное четыре века назад, весит больше, чем все их законы, переписанные десятки раз. Разве в этом холодном, нерушимом постоянстве меньше достоинства, чем в их теплокровном, но лицемерном хаосе? Порой, глядя на них, я задаюсь вопросом: кто же в этом мире большее чудовище – хищник, следующий своей природе, или человек, который от своей природы с легкостью отрекается ради сиюминутной выгоды?

Глава 1: Тишина и жажда.

Этот год выдался на редкость утомительным. Даже для меня. Пять с лишним веков на этой планете учат ценить периоды затишья, а последние десятилетия были шумными. Слишком много информации, слишком много глаз, слишком много суеты смертных, возомнивших себя пупами земли из-за своих мимолетных цифровых игрушек. Поэтому сейчас я вел наш Range Rover SVAutobiography – Валериан настоял именно на этой модели, с удлиненной колесной базой, разумеется, ибо комфорт превыше всего, особенно когда ты не можешь насладиться дневным светом – по пустынному ночному шоссе штата Орегон. Бархатный рокот восьмицилиндрового двигателя был единственным звуком, нарушавшим тишину салона, если не считать тихого шороха дорогой ткани костюма Валериана, который развалился на соседнем сиденье.

Темные силуэты вековых елей проносились мимо окон, сливаясь в сплошную стену под беззвездным небом. Идеальная ночь. Идеальное место для того, чтобы исчезнуть на время.

– Монти, душа моя, ты уверен насчет этой… как ее… Задубровки? – Голос Валериана, как всегда, был полон театрального трагизма, словно сама мысль о пункте нашего назначения причиняла ему физическую боль.

Он повернул голову, и тусклый свет приборной панели выхватил из темноты его безупречный профиль и легкую усмешку на губах. Четыреста восемнадцать лет, а ведет себя порой как капризный подросток, открывший для себя Бодлера и мировой нигилизм одновременно. Впрочем, его ум и хитрость никогда не давали мне забыть, что эта театральность – лишь одна из множества масок.

– Оукхейвен, Валериан. Дубовый рай, если угодно, хотя сомневаюсь, что там есть хоть что-то райское, – ответил я, не отрывая взгляда от дороги. Машина шла плавно, поглощая редкие неровности асфальта. – И да, я уверен. Двадцать две тысячи душ. Ни одного крупного университета поблизости, никаких федеральных объектов особой важности. Тихий, сонный городок лесорубов и мелких фермеров. Идеальное место, чтобы переждать зиму и не отсвечивать.

Валериан картинно вздохнул, проведя рукой по своим идеально уложенным темным волосам. Тщеславие – его вторая натура, одна из главных черт сразу после гедонизма.

– Переждать зиму? Монти, мы не медведи, чтобы впадать в спячку! Скука – вот истинный враг бессмертия! Чем мы будем там заниматься? Считать годовые кольца на пнях? Устраивать спиритические сеансы с местными домохозяйками?

Я позволил себе легкую усмешку. Его предсказуемость порой забавляла.

– Мы будем наслаждаться покоем, Валериан. Изучать местную фауну. В умеренных количествах, разумеется. Ты сможешь предаваться своим гедонистическим порывам вдали от любопытных глаз мегаполисов, где каждый второй мнит себя охотником на вампиров после просмотра очередного идиотского сериала. В Оукхейвене люди заняты своими маленькими жизнями, своими маленькими проблемами. Мы для них будем лишь парой эксцентричных богачей, решивших отдохнуть от суеты. Никому не будет до нас дела.

– Эксцентричные богачи в дыре на двадцать тысяч человек? – фыркнул он. – Да мы там будем как два павлина в курятнике! Все взгляды будут прикованы к нам.

– Именно. Но это будут взгляды зависти или любопытства, а не подозрения. – Я чуть сбавил скорость, вглядываясь в темноту впереди, скоро должен появиться съезд. – Люди просты. Дай им понятное объяснение: деньги, скука, желание уединения, – и они успокоятся. Они слишком поглощены собой, чтобы копать глубже. Это наша стратегия, Валериан. Тишина и незаметность. Хотя бы на несколько месяцев. Пока волны не улягутся.

Валериан замолчал, он барабанил пальцами по кожаной обивке подлокотника. Я знал этот жест – он обдумывал мои слова, взвешивал варианты развлечений даже в столь унылом, по его мнению, месте. Хищник всегда ищет охотничьи угодья.

– Ладно, твоя взяла, стратег, – наконец произнес он, и в его голосе проскользнула привычная хитрая нотка. – Но если я умру там от скуки, моя неупокоенная душа будет являться тебе каждую ночь и декламировать плохие стихи. Очень плохие.

– Угроза принята, – кивнул я, сворачивая на едва заметный съезд, ведущий к Оукхейвену. Дорожный знак, облупившийся и едва читаемый в свете фар, подтвердил, что мы почти у цели. – Постарайся вести себя прилично. Хотя бы первое время.

Валериан лишь рассмеялся тихим переливчатым смехом, в котором слышался звон веков и предвкушение… чего угодно. С ним никогда нельзя было быть уверенным до конца. Но в этом и заключалась часть его шарма. Или, скорее, привычки, выработанной за столетия дружбы.

Впереди в низине показались редкие огни. Оукхейвен. Наша тихая гавань. Посмотрим, насколько тихой она окажется на самом деле. Особенно с Валерианом под боком. Легкая циничная усмешка сама собой появилась на моих губах. Что ж, по крайней мере, скучно точно не будет.

Огни Оукхейвена приближались медленно, неохотно, словно сам город стеснялся своего существования. Мы сбросили скорость, и рев двигателя сменился почтительным урчанием, когда Range Rover въехал под сень редких уличных фонарей, освещавших главную улицу, носившую до смешного банальное название – Мэйн-стрит. Разумеется. Куда же без Мэйн-стрит в подобной дыре?

Город спал. Глубоким, почти летаргическим сном, какой бывает только в местах, где время если не остановилось, то уж точно передвигалось со скоростью ленивой улитки. Двухэтажные кирпичные здания, фасады которых помнили, вероятно, еще времена золотой лихорадки, теснились по обеим сторонам дороги. Вывески – «Универмаг Харрисона», «Аптека Джонсона», «Закусочная у Пэгги» – выглядели так, словно их не меняли десятилетиями. Неоновая вывеска единственного на весь город мотеля «Дубовая роща» мигала с надрывной тоскливостью, одна буква в названии упрямо отказывалась загораться. Идеальная метафора для этого места.

– Божественно, Монти, просто божественно! – Валериан приложил ладонь ко лбу с таким видом, будто узрел саму суть тщетности бытия. – Ощущаешь эту неповторимую атмосферу застывшего времени? Кажется, еще немного, и мы увидим динозавров, вышедших из-за угла за утренней газетой.

– Не преувеличивай, Валериан, – возразил я, медленно катя по пустынной улице. Единственным признаком жизни был случайный пикап, припаркованный у тротуара, да лениво покачивающаяся на ветру табличка «Открыто» на двери бара с гордым названием «Последний шанс». Ирония, достойная пера смертного графомана. – Динозавры были куда интереснее. Здесь же мы наблюдаем пик эволюции американской мечты в ее провинциальном изводе. Дом, работа на лесопилке, пиво по пятницам, воскресная проповедь и святая вера в то, что правительство заботится об их ничтожных жизнях.

– Ах, эта трогательная наивность! – подхватил Валериан, проводя пальцем по безупречно чистому стеклу. – Посмотри на эти милые домики с белыми заборчиками. Представляешь, какие страсти кипят за этими аккуратными фасадами? Наверняка миссис Смит тайно ненавидит газон мистера Джонса, а шериф крутит роман с женой мэра, пока тот обсуждает цены на древесину. – Он мечтательно вздохнул. – Какая благодатная почва для наблюдений.

– Именно для наблюдений, – подчеркнул я. – Не забывай, мы здесь для тишины и покоя. Нам нужно слиться с этим пасторальным пейзажем. – Я скептически оглядел витрину магазина, где пылились манекены, одетые по моде двадцатилетней давности. – Хотя, признаю, с нашим гардеробом это будет несколько затруднительно. Боюсь, твой кашемировый палантин может вызвать здесь культурный шок.

– Пусть привыкают к прекрасному, Монти! – Валериан картинно откинулся на спинку сиденья. – Возможно, наше присутствие станет для них глотком свежего воздуха в этом затхлом болоте рутины. Мы – как экзотические птицы, случайно залетевшие в курятник. Они будут смотреть на нас с восхищением и тайной завистью.

– Или с подозрением. И с вилами, если ты начнешь слишком активно демонстрировать свое «прекрасное», – усмехнулся я. – Помнишь Будапешт? Твоя тяга к театральным эффектам едва не стоила нам неприятностей.

Валериан лишь отмахнулся.

– Мелкие недоразумения, дорогой мой. Искусство требует жертв, а жизнь без риска пресна, как вода в местной речке, которая, держу пари, носит имя какой-нибудь Скунсовой или Бобровой. – Он указал на скромное здание с надписью City Hall. – Очаровательно. Интересно, их мэр передвигается на муле или уже освоил блага цивилизации вроде фордовского пикапа?

– Скорее второе, – предположил я, сворачивая на боковую улицу, где дома стали чуть поновее, но оставались не менее безликими. Аккуратные лужайки, одинаковые почтовые ящики, флаги на флагштоках. Воплощение стерильности. – Здесь все дышит унылым благополучием и отсутствием воображения. Идеальное укрытие. Никто не станет искать нас в месте, где самое яркое событие года – ярмарка округа и конкурс на лучший тыквенный пирог.

– Тыквенный пирог… – Валериан произнес это слово с таким отвращением, будто речь шла о чем-то немыслимо вульгарном. – Монти, обещай мне, что мы не задержимся здесь до сезона тыкв. Моя тонкая душевная организация может не выдержать такого испытания.

– Все зависит от обстоятельств, друг мой. И от твоего поведения, – ответил я, паркуя машину перед арендованным нами домом – несколько старомодным, но расположенным на окраине, у самого леса. По крайней мере, вид из окна не на соседский забор. – А пока добро пожаловать в Оукхейвен. Наслаждайся тишиной и покоем. Или хотя бы постарайся сделать вид.

Выключив двигатель, я окинул взглядом темные окна спящих домов вокруг. Тишина давила на уши. Где-то далеко ухнула сова. Слишком тихо. Слишком спокойно. Почти подозрительно. Валериан уже выбирался из машины, расправляя складки на брюках, и с преувеличенным любопытством оглядывал наше временное пристанище. Да, скучно здесь точно не будет. По крайней мере, мне. Наблюдать за Валерианом, пытающимся не умереть от тоски в царстве тыквенных пирогов, – само по себе неплохое развлечение.

Дом оказался именно таким, каким я и ожидал, выбирая его по фотографиям в сети: большим, основательным, с легким налетом провинциальной респектабельности прошлого века. Скрипучие дубовые полы под ногами, тяжелые портьеры на окнах, мебель из темного дерева, явно пережившая не одного владельца. Пахло пылью, старым деревом и чем-то неуловимо застойным. Запах места, где давно не случалось ничего интересного.

– Ну что ж, по крайней мере, просторно, – заметил я, оглядывая гостиную с огромным неработающим камином и парой глубоких кресел, обитых выцветшим бархатом. – Достаточно места, чтобы не мешать друг другу предаваться меланхолии.

Валериан тем временем уже успел брезгливо провести пальцем в перчатке по пыльной поверхности крышке рояля в углу.

– Просторно – да. Но эта атмосфера… Монти, дорогой, это же просто квинтэссенция мещанского уюта! Так и ждешь, что из-за портьеры выйдет призрак какой-нибудь тетушки Агаты с вязанием и предложит нам теплого молока с печеньем. – Он картинно содрогнулся. – Надеюсь, предыдущие жильцы не оставили здесь свои вышитые салфеточки и коллекцию мраморных статуэток?

– Даже если и оставили, это легко исправить. – Я прошел дальше в холл, откуда широкая лестница вела на второй этаж. – Несколько штрихов, и это место станет вполне пригодным для временного проживания. Главное – толстые стены и удаленность от соседей. Лес начинается прямо за задним двором. Удобно для ночных прогулок.

Мы начали переносить вещи из машины. Наши чемоданы и кофры из темной кожи выглядели вызывающе чужеродно на фоне потертого ковра в прихожей. Валериан с преувеличенной осторожностью поставил на пол свой дорожный несессер, словно боялся испачкать его об атмосферу этого дома.

– Итак, каковы наши ближайшие планы, о великий стратег? – спросил Валериан. Он извлек из одного из кофров безупречно сложенную шелковую рубашку и повесил ее на заранее припасенные нами плечики. – Помимо попыток не сойти с ума от созерцания местных пейзажей и архитектурных шедевров.

– Для начала – распаковаться и обустроиться, – ответил я, открывая свой чемодан, откуда пахнуло дорогой кожей и тонким ароматом специально заказанного парфюма. – Создать видимость нормальной жизни. Завтра днем нужно будет появиться в городе, возможно, зайти в местный магазин за какой-нибудь ерундой. Пусть привыкают к нашим лицам. Мы – пара состоятельных джентльменов, решивших отдохнуть от городской суеты в этой очаровательной глуши.

Я произнес последние слова с нескрываемым сарказмом.

– «Очаровательной», – повторил Валериан с усмешкой, расставляя на каминной полке несколько старинных безделушек, которые он всегда возил с собой – вещиц с историей, которые скрашивали любое, даже самое унылое жилище. – Боюсь, наше представление об очаровании несколько отличается от местного. Представляю себе диалоги в стиле: «Ах, какой у вас интересный акцент, мистер Кармиан!» – «Благодарю вас, милочка, это отголоски веков и пресыщения бытием». – Он рассмеялся. – Думаю, долго изображать скучающего богача у меня не получится. Моя натура требует действия.

– Твоя натура требует неприятностей, Валериан, – поправил я его, доставая пару бутылок старого вина. На фоне местной забегаловки «Последний шанс» это выглядело почти кощунственно. – И я настоятельно рекомендую тебе держать ее в узде. По крайней мере, пока мы не оценим обстановку. Нам не нужно лишнее внимание. Особенно внимание местного шерифа, который, судя по виду городка, наверняка лично знает каждую собаку на улице и замечает любой чих.

– Шериф… – протянул Валериан задумчиво, разглядывая свое отражение в потускневшем зеркале над камином и поправляя воротник. Тщеславие не оставляло его ни на минуту. – Надеюсь, он не слишком проницателен? Было бы обидно, если наша маленькая пасторальная идиллия будет нарушена из-за чрезмерного любопытства какого-нибудь служаки с пивным животом и тремя классами образования.

– Любопытство – черта, присущая смертным, особенно в таких замкнутых сообществах, – заметил я, ставя бутылки на стол. – Но их любопытство обычно поверхностно. Деньги, красивая машина, дорогая одежда – этого достаточно, чтобы создать нужный образ. Они будут обсуждать нас за спиной, придумывать небылицы, но вряд ли заподозрят что-то выходящее за рамки их понимания мира. – Я окинул взглядом комнату, теперь уже частично заполненную нашими вещами, которые странно контрастировали с окружающей обстановкой. – Наша задача – быть достаточно интересными, чтобы оправдать свое присутствие, но не настолько, чтобы вызывать подозрения.

– Скучная стратегия, Монти. Но, признаю, действенная. – Валериан извлек откуда-то из своих вещей тонкий серебряный портсигар. – Ладно. Я попробую. Попробую насладиться этой тишиной. Понаблюдать за копошением маленьких людей в их маленьком мирке. Возможно, в этой предсказуемости и рутине есть своя извращенная прелесть?

Он явно лукавил, но подыгрывал мне. Пока.

– Возможно, – согласился я без особого энтузиазма. – А пока давай закончим с вещами и осмотрим остальные комнаты. Нужно убедиться, что здесь нет скрытых сюрпризов. Кроме неизбежной скуки, разумеется.

Мы поднялись на второй этаж. Спальни оказались такими же просторными и старомодными. Я выбрал себе комнату, вид из окна которой открывался на темную стену леса. Идеально. Никаких любопытных соседей напротив. Комната Валериана была с другой стороны, ее окна выходили на улицу. Ему всегда нравилось наблюдать. Даже если объектом наблюдения были пустые улицы Оукхейвена.

– Что ж, – сказал я, когда мы закончили беглый осмотр, – не Версаль, конечно, но жить можно. По крайней мере, некоторое время.

– Очень недолгое время, Монти, – поправил меня Валериан с легкой улыбкой, в которой блеснуло что-то хищное. – Уверен, даже в этой сонной лощине найдется что-нибудь или кто-нибудь, способный скрасить наше вынужденное отшельничество.

Я промолчал. Зная Валериана, я был уверен, что он найдет. Главное, чтобы его поиски развлечений не нарушили мои планы. Эта «пасторальная идиллия» была лишь временной ширмой, и я не собирался позволить его неуемному гедонизму и театральности ее разрушить. По крайней мере, не раньше времени.

На следующее утро, когда солнце неохотно начало заливать долину своим блеклым светом, мы решили, что пора явить себя местному населению. Поход в «Универмаг Харрисона», который, судя по вывеске и общему виду, совмещал функции продуктовой лавки, хозяйственного магазина и, вероятно, местного клуба сплетен, казался идеальным первым шагом для того, чтобы пустить нашу легенду. Но нужна была какая-нибудь ерунда, чтобы оправдать визит.

– Итак, какова наша цель, помимо демонстрации превосходства европейского стиля над американской практичностью? – поинтересовался Валериан, пока мы шли по тротуару Мэйн-стрит.

Он был одет с нарочитой элегантностью, которая в полуденном свете выглядела особенно неуместно на фоне облупившихся фасадов. Шелковый шейный платок, идеально сидящий пиджак – он словно сошел со страниц модного журнала столетней давности, что, впрочем, недалеко ушло от истины. Я предпочел более сдержанный, но не менее дорогой кэжуал. Наша задача – выглядеть состоятельно, но не кричаще.

– Цель – купить что-нибудь максимально банальное, – ответил я. – Кофе, может быть, средство для мытья посуды. Что-то, что покупают обычные смертные для своих обычных нужд. Создать впечатление, что мы здесь действительно живем, а не просто пережидаем бурю в арендованном склепе.

– Средство для мытья посуды… какая проза, Монти! – Валериан поморщился. – Неужели нельзя было выбрать что-то более вдохновляющее? Хотя бы бутылку приличного вина? Ах да. Боюсь, в этом заведении вершиной виноделия будет какой-нибудь «Калифорнийский нектар» в картонной коробке.

Магазин встретил нас звоном колокольчика над дверью и стойким запахом смеси всего на свете: от какао и колбасы до консервов и средств от моли. За прилавком сидела полная женщина средних лет с высокой прической и выражением вселенской скуки на лице. Два покупателя – пожилой мужчина в клетчатой рубашке и женщина с ребенком – бросили на нас любопытные взгляды. Новые лица в Оукхейвене – событие.

Я направился к полкам с бакалеей, взял пачку кофе и какой-то местный хлеб, больше похожий на строительный материал. Валериан же, как обычно, не мог удержаться от представления. Он с видом знатока подошел к небольшому холодильнику с мясными продуктами, где покоились упакованные в пленку куски говядины и свинины. Рядом стоял, судя по вышитому имени на его рабочем халате, сам мистер Харрисон – крепкий мужчина с красным лицом и подозрительным взглядом – и протирал прилавок.

Валериан наклонился к стеклу, почти касаясь его носом, и прищурился, разглядывая стейки.

– Любопытно… – протянул он достаточно громко, чтобы его услышал не только я, но и мистер Харрисон. – Какая… текстура. Почти можно почувствовать недавнее присутствие жизни, не так ли, Монти?

Мистер Харрисон остановился и уставился на Валериана. Выражение его лица сменилось с подозрительного на откровенно недоуменное.

– Э-э… это свежее мясо, сэр. С фермы Миллеров, только сегодня утром привезли.

– Ах, ферма Миллеров! – Валериан выпрямился и повернулся к Харрисону с самой обворожительной и хищной улыбкой, на какую был способен. – Превосходно! Свежесть – это так… волнующе. Особенно когда знаешь, что источник был здоров и полон сил. – Он сделал многозначительную паузу, его глаза блеснули.

Я мысленно застонал. Ну вот, началось. Женщина у кассы нервно прижала к себе ребенка. Пожилой мужчина перестал разглядывать консервы. Я видел, как в голове у мистера Харрисона зарождается нехорошее подозрение. Пора было вмешаться, пока Валериан не начал рассуждать о вкусовых качествах различных пород скота в контексте их предсмертных мук.

Я подошел к прилавку и положил руку на плечо Валериану, как бы дружески, но с легким нажимом, призывающим к порядку.

– Прошу прощения, – обратился я к мистеру Харрисону спокойным ровным тоном, глядя ему прямо в глаза. Легкое, почти незаметное усилие воли, чтобы рассеять зарождающееся недоумение и тревогу. – Мой друг – большой ценитель натуральных продуктов. Он говорит немного эксцентрично, особенно когда речь идет о качестве. Европейские привычки, знаете ли. – Я чуть улыбнулся, излучая ауру надежности и легкого превосходства.

Просто богатые чудаки. Ничего страшного. Интересные люди.

Мистер Харрисон моргнул, выражение его лица смягчилось, хотя легкое недоумение еще оставалось. Сила внушения действовала, но грубая реальность высказываний Валериана все еще цеплялась за его сознание.

– А, ну да… европейцы, – пробормотал он. – Так вам… стейк?

– Два лучших, что у вас есть, – подтвердил я. – Мы как раз собирались устроить небольшой ужин.

Валериан, уловив мой настрой, решил сменить тактику: не пугать, а обворожить.

– Именно! Мы наслышаны о качестве местных продуктов, мистер Харрисон! Говорят, ваша говядина – лучшая в округе! Это правда? – Он одарил Харрисона еще одной улыбкой, на этот раз менее хищной и более располагающей.

Этого, вкупе с моим внушением и перспективой хорошей продажи, оказалось достаточно. Мистер Харрисон расплылся в довольной улыбке.

– Еще бы не лучшая! Сэм Миллер свое дело знает! – Он с энтузиазмом принялся выбирать лучшие куски. Женщина у кассы тоже расслабилась, решив, видимо, что мы просто странные, но безобидные.

Мы расплатились (я намеренно использовал крупную купюру, чтобы подчеркнуть нашу состоятельность), вежливо поблагодарили и вышли из магазина под провожающие нас любопытные взгляды. Колокольчик над дверью звякнул нам вслед.

– Ну и представление, Валериан, – заметил я, когда мы отошли с пакетами на безопасное расстояние. – «Недавнее присутствие жизни»? Серьезно? Ты чуть не заставил беднягу Харрисона заподозрить нас в каннибализме.

– Ах, брось, Монти! – Валериан рассмеялся своим тихим переливчатым смехом. – Это было забавно! Ты видел его лицо? Смесь ужаса и непонимания! К тому же легкий шок полезен для их кровеносной системы. И потом, мое обаяние и твое… хм… убеждение все исправили. Они теперь думают, что мы просто эксцентричные гурманы. Идеально!

– Идеально будет, если ты в следующий раз воздержишься от комментариев, которые можно трактовать двояко, особенно в присутствии людей, чей мыслительный процесс ограничен рамками воскресной проповеди и прогноза погоды, – проворчал я, хотя не мог не признать, что ситуация действительно была по-своему комичной.

– Но где же тогда веселье, дорогой мой? – Валериан подхватил меня под руку. – Наблюдать за их реакциями – это же бесценно! Эта их наивность, их страхи, их крошечные мирки… это почти так же увлекательно, как хорошая охота. Только без лишней крови на манжетах.

– Постарайся, чтобы так и оставалось. – Я сбросил его руку. – Без лишней крови. И без лишних подозрений. Мы здесь для тишины, помнишь?

– Тишина – понятие относительное, Монти, – загадочно улыбнулся Валериан, глядя на проезжающий мимо старый пикап. – Иногда самая оглушительная тишина скрывает самые интересные секреты.

Я промолчал. Секреты Оукхейвена меня пока мало интересовали. Главное было – сохранить наш собственный. И с Валерианом под боком это обещало быть не самой простой задачей. Что ж, по крайней мере, поход за хлебом не превратился в рутину. Это уже что-то.

Пакет с кофе, хлебом, подозрительно напоминающим кирпич, и двумя внушительными стейками казался неуместным в моих руках, пока мы неспешно брели обратно к нашему временному пристанищу. Солнце стояло довольно высоко, улицы Оукхейвена были тихи, если не считать редких автомобилей и щебетания невидимых птиц. Я оглядывался по сторонам, мысленно отмечая потенциальные пути отхода, удобные темные переулки и представляя общую планировку городка – старая привычка, которая спасала жизнь не раз. Валериан же, как всегда, искал развлечений для глаз и ума, его взгляд скользил по фасадам зданий, как у скучающего аристократа на провинциальной ярмарке.

– Какая восхитительная картина, Монти, – протянул он, останавливаясь у витрины небольшого, но опрятного здания с вывеской «Историческое общество и библиотека Оукхейвена». В витрине были выставлены пожелтевшие фотографии бородатых мужчин в неудобных костюмах, старинный плуг и несколько предметов быта, покрытых патиной времени. – Просто дух захватывает от глубины веков, запечатленных здесь. – Сарказм в его голосе был густым, как смола.

Я подошел и бросил беглый взгляд на экспозицию.

– Действительно. Вершина человеческих достижений – ржавый плуг и выцветшая фотография человека, чья главная заслуга, вероятно, состояла в том, чтобы дожить до пятидесяти.

Валериан усмехнулся и прильнул к стеклу, разглядывая одну из фотографий.

– Посмотри на это, Монти! «Празднование столетия Оукхейвена, 1888 год». Сто лет! Подумать только! Они праздновали сто лет существования этого… пятна на карте. – Он выпрямился и театрально вздохнул. – Сто лет… за это время едва успеваешь сменить гардероб по моде. Или найти по-настоящему хорошего портного. Как же быстротечно их время, не находишь? Словно один вдох и выдох.

Именно в этот момент дверь библиотеки открылась, и на пороге появилась невысокая пожилая леди с аккуратно уложенными седыми волосами и в очках в тонкой оправе. Она явно направлялась к небольшому цветнику у входа с лейкой в руке, но комментарий Валериана заставил ее остановиться. Она смерила нас строгим, но слегка недоуменным взглядом поверх очков.

– Прошу прощения? – произнесла она с ноткой оскорбленного достоинства. – История нашего города, какой бы короткой она вам ни казалась, сэр, очень важна для нас, его жителей. Мы гордимся нашими ста годами и теми, что были после!

Валериан обернулся к ней с видом искреннего удивления, словно только что заметил ее присутствие. О, этот актер! Я видел, как в его глазах зажегся огонек веселья. Опять.

– Мадам! – воскликнул он, делая легкий полупоклон, который смотрелся совершенно абсурдно на фоне пыльного тротуара и лейки в руках женщины. – Прошу тысячу извинений, если мои слова прозвучали неуважительно! Я совершенно не это имел в виду!

Пока Валериан рассыпался в извинениях, я решил вмешаться, чтобы направить ситуацию в менее опасное русло. Я шагнул вперед, одарив пожилую леди своей самой обезоруживающей и располагающей улыбкой. Снова легкое ментальное касание, чтобы смягчить ее праведный гнев и вызвать доверие.

Мы просто иностранцы, немного неловкие, но искренне заинтересованные.

– Мадам, пожалуйста, простите моего друга, – сказал я мягко, глядя ей в глаза. – Он иностранец, и иногда его восхищение принимает несколько… необычные формы. Он хотел сказать, что это поразительно, как много событий и жизней может вместить в себя даже столетие по меркам такого древнего континента, как Европа. Он восхищен стойкостью и духом вашего города, сумевшего создать такую богатую историю за столь… энергичный период. – Я подбирал слова осторожно, стараясь нейтрализовать эффект от «одного вдоха и выдоха».

Пожилая леди моргнула, ее строгое выражение лица чуть смягчилось. Она перевела взгляд с меня на Валериана, который тут же подхватил мою версию с энтузиазмом.

– Именно! Энергичный период! – воскликнул он, картинно взмахнув рукой (пакет со стейками в другой руке слегка портил эффект). – Ваша история кажется нам такой концентрированной, такой насыщенной! Это как эссенция времени! Мы в Европе привыкли к векам, которые тянутся, как патока, а у вас – все ярко, быстро, динамично! Столетие пролетает как один миг, но какой насыщенный миг! Мы восхищены!

Женщина окончательно оттаяла, хотя и выглядела немного сбитой с толку таким потоком экспрессии.

– О… ну что ж… да, пожалуй, вы правы. У нас действительно много чего произошло – пробормотала она, слегка покраснев. – Если интересуетесь, заходите в библиотеку, я могу показать вам наши архивы.

– О, непременно, мадам! – заверил ее Валериан с очередным поклоном. – Благодарим вас за любезное приглашение!

– Да, спасибо, мы обязательно воспользуемся вашим предложением, – добавил я более спокойно.

Мы вежливо попрощались и продолжили путь. Когда здание библиотеки скрылось за поворотом, я не удержался:

– Еще немного, и ты бы начал сравнивать их историю с жизнью бабочки-однодневки.

– А разве это не так? – Валериан усмехнулся, явно довольный собой. – Но ты видел ее лицо? Сначала – праведный гнев защитницы очага истории, а потом – полное замешательство от нашего европейского шарма и альтернативного взгляда на хронологию. – Он хохотнул. – Забавно, как они цепляются за свои крошечные отрезки времени, за свои «столетия». Как будто это действительно что-то значит в масштабах вечности.

– Для них – значит, – заметил я. – И наша задача – делать вид, что мы это понимаем и уважаем. А не рассуждать о скоротечности их бытия рядом с их историческим обществом. В следующий раз, когда тебя потянет на философские размышления о времени, делай это про себя. Или хотя бы дождись, пока мы вернемся в наш «уютный склеп».

– Но где же тогда искра, Монти? Где спонтанность? – возразил Валериан. – Наблюдать за их реакциями, за тем, как их маленький упорядоченный мир трещит по швам от одного неосторожного слова – это же познавательно. Почти антропологическое исследование.

– Надеюсь, твои «антропологические исследования» не закончатся тем, что нас самих начнут изучать под микроскопом, – проворчал я. – Просто… постарайся быть менее… экзистенциальным при общении с местными. Хотя бы до ужина.

Валериан лишь загадочно улыбнулся. Зная его, я понимал, что обещать он не станет. Что ж, ладно. Главное – вовремя гасить его театральные порывы и чинить те небольшие трещины в реальности, которые он так любил создавать.

Ночь опустилась на Оукхейвен с той же неторопливой предсказуемостью, с какой здесь, кажется, происходило все. Тишина за окнами арендованного склепа была почти осязаемой, и ее нарушали лишь стрекот цикад и редкий шелест листвы. Внутри же царила несколько иная атмосфера. В просторной гостиной, загроможденной старомодной, но добротной мебелью, Валериан устроил себе нечто вроде штаба.

Он разложил на большом дубовом столе карты местности: топографические, туристические, даже какие-то старые планы застройки, которые он умудрился где-то раздобыть. Рядом мерцал экран ноутбука, отображая, судя по всему, местный новостной портал – унылое зрелище: пропавшая кошка, предстоящая ярмарка и спор в городском совете о ремонте дороги. А венцом композиции служила почти пустая бутылка весьма приличного односолодового виски и наполовину полный стакан в руке моего компаньона. Валериан изучал все это с видом полководца перед решающей битвой, только вот враг, похоже, запаздывал, и полководец откровенно скучал, заливая эту скуку янтарной жидкостью.

Я же чувствовал беспокойство. Не скуку, нет. Скорее, зудящее нетерпение, древний инстинкт, просыпающийся с наступлением темноты. Холодильник на кухне был забит пакетами с донорской кровью различных групп и резус-факторов – предусмотрительность, позволившая нам пережить не один переезд и не одно затишье. Удобно, безусловно. Практично. И совершенно пресно.

Это как сравнивать репродукцию картины с оригиналом. Или синтезированный аромат с запахом живого цветка. Кровь из пакета утоляет физический голод, поддерживает силы. Но она лишена жизни. Лишена трепета предвкушения, азарта погони, тонкой игры соблазнения или подчинения, едва уловимых нюансов вкуса, зависящих от настроения, здоровья, даже мыслей жертвы в момент заимствования. Это была пища, но не трапеза. Существование, но не жизнь хищника.

Я поправил манжеты своей идеально сидящей темной рубашки.

– Собираешься выпить всю бутылку в попытке найти скрытый смысл в схеме пожарных гидрантов Оукхейвена? – поинтересовался я, наблюдая, как Валериан доливает себе виски.

Он лениво поднял на меня глаза. В них плескалась смесь алкогольного тумана и вселенской тоски.

– Исследование, Монти, исследование! – протянул он, обводя рукой карты и экран. – Нужно знать своего врага. Или в данном случае свое пастбище. Хотя, судя по местным новостям, самая большая опасность здесь – умереть от скуки или подавиться пончиком на ярмарке. – Он сделал глоток. – А ты, я вижу, собрался на променад? Решил лично проинспектировать местную фауну?

– Кто-то должен поддерживать форму, – ответил я сухо. – В отличие от некоторых, предпочитающих разлагаться на диване с бутылкой. К тому же наши запасы не бесконечны, а вкус консервированного продукта оставляет желать лучшего. – Я намеренно избегал слова «кровь» даже наедине – старая привычка к конспирации. – Нужен свежий глоток. Что-то аутентичное.

Валериан криво усмехнулся.

– Аутентичное? В Оукхейвене? Боюсь, самое аутентичное, что ты найдешь – это какой-нибудь фермер, пахнущий навозом и дешевым пивом, чьи мысли заняты исключительно ценами на кукурузу. Гурманский восторг, не иначе. – Он снова уставился в карту. – Будь осторожен, Монти. Не нарвись на шерифа. Представляю, как он отнесется к несанкционированному флеботомическому вмешательству.

– Твоя забота трогательна, Валериан. – Сарказм сочился из моего голоса. – Но за пять веков я как-то научился избегать встреч с представителями закона, особенно в таких вот сонных заводях. Это требует некоторой утонченности. Качества, которое ты, кажется, пытаешься утопить в виски.

Он лишь отмахнулся.

– Удачи на охоте. Принеси мне что-нибудь забавное. Сплетню. Или хотя бы скальп скуки.

Я проигнорировал его последнюю реплику. Взяв легкую куртку, я направился к выходу. Мысль о предстоящей охоте – пусть даже короткой и незатейливой – разгоняла холод внутри лучше любого виски. Найти подходящую цель в этом сонном городке будет несложно. Кого-то одинокого, может, слегка подвыпившего, бредущего домой из единственного бара. Или запоздалого путника на окраине. Главное – действовать быстро, чисто, не оставляя следов, кроме легкого головокружения и смутного воспоминания у «донора».

Я вышел на улицу. Ночной воздух был прохладен и чист. Тишина больше не казалась гнетущей – она стала моим союзником, идеальным покровом для бесшумного хищника. Оукхейвен спал, не подозревая, что его пасторальную идиллию нарушает существо, для которого эта ночь – не время отдыха, а время утоления древнего голода. Что ж, представление начинается. Без лишнего театра, в отличие от Валериана. Только восхитительная охота. Это тоже своего рода гедонизм. Первобытный. И необходимый.

Глава 2: Шепот во тьме.

Три дня. Семьдесят два часа в Оукхейвене. В масштабах вечности – пылинка, но достаточный срок для поверхностной мимикрии под окружающую среду этого захолустья. Мы с Валерианом каждый в своей манере начали процесс, который людишки назвали бы «освоением». Мы же предпочитали считать это изучением террариума с его незамысловатыми обитателями.

Валериан, к моему тихому изумлению, обрел некое подобие хобби, нанося регулярные визиты в местную библиотеку. Не подумайте, что его внезапно охватила страсть к пыльным фолиантам или провинциальной поэзии. О нет, его целью была миссис Элмвуд, престарелая хранительница сего книжного капища, которую он с первого же дня очаровал своей, как он выражался, «старосветской галантностью». Под предлогом изучения «глубинных пластов истории Оукхейвена» (звучит смехотворно, не правда ли?), он выуживал последние сплетни, наслаждаясь ее простодушной болтливостью и легкостью, с которой ее разум поддавался его тонкому внушению.

– Она словно открытый альманах местных глупостей, Монти! – делился он со мной вечером, потягивая виски. – Чтение утомительное, но порой попадаются забавные опечатки в виде чужих секретов.

Мои же попытки ассимиляции были куда прозаичнее. Редкие вылазки днем за приличным кофе (что оказалось задачей почти невыполнимой), свежей прессой (удручающе скудной) и ночные моционы для пополнения запасов. Последний «донор» – юноша слегка навеселе после смены в местном баре – был вполне сносным, хотя и без гастрономических изысков. Процедура прошла штатно: быстро, незаметно, оставил ему лишь легкую слабость и туманное воспоминание, которое он наверняка списал на дешевое пиво. Забавно было на следующий день слышать в лавке перешептывания о том, как беднягу «совсем разморило после работы». Человеческая способность находить банальные объяснения даже самым очевидным вещам не перестает меня забавлять.

Валериан же умудрился устроить небольшое представление в единственном приличном кафе города, куда мы отправились. Охваченный исследовательским пылом, он решил отведать «истинно американский специалитет» и заказал «Кровавую Мэри». Когда юная пугливая официантка принесла ему стандартную смесь томатного сока, водки и стебля сельдерея, Валериан воззрился на бокал с таким искренним недоумением, словно ему предложили испить из лужи.

– Помилуйте, сударыня, – произнес он с убийственной вежливостью. – Я просил «Кровавую Мэри». Вы же принесли мне… охлажденный гаспачо с нотками алкогольного отчаяния. Позвольте полюбопытствовать, где основной, так сказать, красный ингредиент? Неужто дефицит сырья в ваших краях?

Бедняжка официантка лишь хлопала ресницами. Пришлось вмешаться мне, объяснив все особой любовью моего эксцентричного друга к чрезвычайно густому томатному соку. Валериан потом еще долго фыркал про кулинарное варварство и профанацию благородных названий.

На фоне этих мелких бытовых неурядиц и нашего снисходительного наблюдения за местными нравами до нас начали долетать странные вести. Сначала – почти незаметные. Валериан, с преувеличенным интересом изучавший колонку происшествий в «Вестнике Оукхейвена» (газетенка, чье название мало отражало ее содержание), хмыкнул.

– Монти, взгляни, криминогенная обстановка накаляется! – Он с сарказмом ткнул пальцем в заметку. – Пропал некий Джимми «Ржавый» Карлсон. Представь себе, «известный в узких кругах нарушитель общественного порядка». Какая невосполнимая утрата для культурного ландшафта Оукхейвена.

– Вероятно, отправился нарушать порядок в другом месте, предварительно опустошив чьи-нибудь карманы, – пробормотал я, не отрываясь от чтения. – Предсказуемый финал для подобных экземпляров.

– Возможно, – протянул Валериан. – Но формулировка «исчез без вести три дня назад» придает этому некоторую пикантность. Может, его забрала летающая тарелка? Или он решил инсценировать свою смерть и теперь работает танцором в Майами?

Я только усмехнулся. Однако спустя день появилась новая тема для пересудов, куда более диковинная. Миссис Элмвуд, глаза которой горели от ужаса и тайного восторга причастности к «событию», поведала Валериану (а тот, разумеется, не замедлил поделиться со мной) о загадочном инциденте на ферме старого Хендерсона, что на самой окраине.

– Только представь, Монти! – Валериан едва сдерживал смех, рассказывая мне новости. – У старика Хендерсона ночью кто-то устроил фейерверк. В курятнике и коровнике. Несколько несчастных птиц и одна буренка отправились к праотцам. Но не просто так! Их не загрызли, не зарезали… – Он сделал театральную паузу. – Их будто… поджарили. Местами. Ветеринар в отчете написал что-то про «обширные термические повреждения неизвестной природы» и «локальное обугливание тканей без признаков открытого пламени». Шериф чешет репу, а кумушки уже судачат про огненных демонов и правительственные эксперименты с лучевым оружием.

Я отложил книгу. Термические повреждения? Странно. Гораздо страннее пропавшего хулигана. Но все еще не наша забота.

– Вероятно, какой-то сбой оборудования, – предположил я. – Короткое замыкание, неисправный обогреватель. Люди вечно ищут сверхъестественное в банальной халатности.

– Короткое замыкание, которое выборочно поджаривает курицу и корову, оставляя после себя аккуратные, словно прижженные, раны? – Валериан скептически изогнул бровь. – Оригинальная неисправность. Или кто-то решил испытать свой самодельный огнемет? Может, местный Винт Разболтайло пересмотрел фильмов про супергероев и теперь практикует тепловое зрение на домашнем скоте? Представляю заголовки: «Супермен случайно испепелил корову во время тренировки». – Он усмехнулся. – Или это заблудившийся дракон с насморком? Чихает огнем невпопад?

– Крайне маловероятно во всех перечисленных случаях, – констатировал я. – Скорее уж, какой-нибудь чудак с паяльной лампой и извращенной фантазией. Или неудачный розыгрыш подростков, добравшихся до отцовских инструментов в гараже.

– Чудак с паяльной лампой, устраивающий барбекю из домашнего скота посреди ночи? Очаровательные нравы, – протянул Валериан. – Что ж, покуда эти термические энтузиасты ограничиваются фауной, а не покушаются на стильно одетых джентльменов, наслаждающихся ночной прохладой, это их сугубо личные проблемы.

Он вернулся к своим картам, доливая виски.

Я последовал его примеру, постаравшись отмахнуться от этой информации. Пропавший мелкий преступник, поджаренный скот… просто еще одно проявление хаоса и идиотизма, присущих человеческому миру. Это не имело к нам никакого отношения. По крайней мере, пока. Однако где-то на периферии сознания, отточенного столетиями выживания, зародился легкий диссонанс. Слишком много необъяснимого для такой тихой заводи. И хотя мы с Валерианом всегда предпочитали держаться в тени людских драм, порой эти драмы имели неприятное свойство выплескиваться за кулисы.

Оукхейвен днем был еще более уныл, чем ночью. Солнечный свет, обычно несущий жизнь, здесь лишь подчеркивал общую серость и предсказуемость: одинаковые газоны, выцветшие фасады, редкие прохожие с выражениями лиц, отражающими всю глубину провинциальной скуки. Мы с Валерианом совершали очередной «ознакомительный» моцион – хотя, по правде говоря, ознакомляться тут было решительно не с чем. Все самое интересное, как всегда, происходило под покровом ночи, и даже эти «интересности», вроде поджаренного скота и пропавшего хулигана, были скорее нелепыми курьезами, чем чем-то заслуживающим серьезного внимания.

– Ты только посмотри на это буйство архитектурной мысли, Монти, – протянул Валериан, обводя рукой улицу с рядом идентичных домиков. – Каждый дом – гимн индивидуальности. Особенно вон тот, с гномом у крыльца. Сразу видно – бунтарский дух.

– По крайней мере, здесь тихо, – заметил я. – Идеальное место, чтобы залечь на дно и переждать очередную волну человеческой суеты. Хотя бы на время.

– Тихо? Скучно, Монти, смертельно скучно! – возразил Валериан. – Даже сплетни миссис Элмвуд начинают повторяться. Нам срочно нужен инцидент. Небольшой скандал. Может, мне стоит заявить, что я потомок основателя города, и потребовать себе мэрию?

– Я бы предпочел обойтись без лишнего внимания, – охладил я его пыл. – Наша цель – незаметность, помнишь?

Именно в этот момент, словно по иронии судьбы, мы едва не столкнулись с семейной парой, выходящей из продуктовой лавки. Мужчина, судя по всему, споткнулся о неровность тротуара и выронил пакет с яблоками, которые раскатились во все стороны. Рефлекторно я придержал его, чтобы он не упал окончательно, а Валериан с театральным изяществом подхватил несколько фруктов.

– Позвольте помочь, сударь, – промурлыкал он. – Негоже такому прекрасному урожаю валяться в пыли.

И вот тут наши обостренные чувства уловили нечто большее, чем просто неловкость момента. Мужчина, Джон Миллер, как он представился, бормоча извинения, был бледен, его руки слегка дрожали. Его жена, Марта, с вымученной улыбкой благодарила нас, но ее глаза… В них плескался такой глубоко запрятанный, почти животный страх, какой я видел лишь у жертв, загнанных в угол. Это была не просто тревога из-за бытовой неурядицы. Это было перманентное состояние, напряженная пружина, готовая лопнуть в любой момент. Воздух вокруг них был буквально пропитан этим подавленным ужасом, словно дешевыми духами, от которых першит в горле.

– Супруги Миллер, – прокомментировал Валериан позже, когда мы отошли на безопасное расстояние, – выглядят так, словно только что видели привидение. Или, что вероятнее в этих краях, получили счет за коммунальные услуги.

Но мое внимание привлекло не только состояние супругов. Рядом с ними чуть поодаль стоял их сын. Подросток лет двенадцати-тринадцати, темноволосый, с тяжелым, не по-детски угрюмым взглядом исподлобья. Дэмиен, кажется, так его назвала мать. Он не проронил ни слова, лишь молча наблюдал за сценой с яблоками, держась особняком, словно не имея к этим людям никакого отношения. В нем не было явного страха, как у родителей, но было что-то другое. Что-то… неправильное.

Обычно, когда я сканирую человека – это непроизвольный процесс, привычка, отточенная веками, – я чувствую биение жизни, тепло крови, калейдоскоп мыслей и эмоций, пусть и примитивных. Страх, радость, гнев, похоть – все это как будто имеет свою текстуру, свой цвет для моего восприятия. Родители Дэмиена излучали отчетливый, хотя и подавленный, сигнал страха и тревоги. Банально, по-человечески.

Но когда мой сенсорный фокус сместился на мальчика… Это было похоже на то, как будто пытаешься настроить радио на чистую частоту, но вместо этого натыкаешься на оглушительный белый шум, искажающий все вокруг. За его угрюмой внешностью не было привычной подростковой неуверенности или бунтарства. Там ощущалось давление. Не эмоция, а именно физическое, почти осязаемое давление, словно внутри него сдерживалась колоссальная неконтролируемая энергия. Это было не тепло жизни, а жар, но жар странный, чужеродный, как от работающего реактора, скрытого под тонкой оболочкой. Мои чувства, привыкшие различать тончайшие нюансы жизненной силы, здесь давали сбой, натыкаясь на что-то аномальное, неестественное, почти физически неправильное на фундаментальном уровне. Словно смотришь на обычный камень, но чувствуешь, что внутри него – сжатая звезда. Это дезориентировало и тревожило. Не было угрожающим в прямом смысле слова, но абсолютно чуждым всему, с чем мне приходилось сталкиваться за долгие века.

Я мельком взглянул на Валериана. Его обычная театральная усмешка слегка дрогнула. Он тоже это почувствовал. В его глазах на мгновение промелькнуло нечто похожее на искреннее удивление, смешанное с любопытством хищника, наткнувшегося на невиданного зверя.

– Какой… напряженный юноша, – протянул Валериан чуть позже, когда мы продолжили путь, оставив позади странную семью. – Прямо-таки излучает подростковую тревогу. Или что-то похуже. Не находишь, Монти?

– Что-то определенно не так, – согласился я, все еще ощущая фантомное эхо того странного «давления». – Родители напуганы до смерти. А мальчик… он как запертый сосуд с чем-то нестабильным внутри.

– Нестабильным? Интригующе! – Глаза Валериана загорелись нездоровым блеском. – Может, он тайный гений, изобретающий машину судного дня в подвале? Или просто у него проблемы с пищеварением? Хотя… ощущения были несколько иными, признаю. – Он хмыкнул. – Семейка Аддамс на минималках. Определенно вносит некоторое разнообразие в местный пейзаж.

Я не разделял его веселья. Страх родителей, странные инциденты в городе, и теперь этот мальчик, излучающий аномальную энергию. Совпадение? Возможно. Но мой опыт подсказывал, что такие совпадения редко бывают случайными. Что-то назревало в этом сонном Оукхейвене. И хотя человеческие драмы меня по-прежнему мало волновали, аномалии такого масштаба стоило, по крайней мере, принять к сведению. Просто на всякий случай. Потому что сюрпризы, особенно неприятные, я любил еще меньше, чем донорскую кровь из пакета.

Вернувшись в наше временное пристанище, мы первым делом наполнили бокалы. Хороший виски – одно из немногих человеческих изобретений, которое заслуживает не просто снисхождения, но и искреннего уважения. Мы расположились в гостиной, отделанной в унылых пастельных тонах, которые, казалось, поглощали любой намек на яркость или индивидуальность. Идеальный фон для временного забвения.

– Эта семейка Миллер… – начал было Валериан, лениво вращая бокал, но тут же отмахнулся. – Ах, нет, довольно о местных диковинках. Они навевают лишь скуку и мысли о тщете всего сущего. Давай лучше вспомним что-нибудь более воодушевляющее.

Я кивнул, отпивая глоток. Воспоминания – пожалуй, единственная роскошь, которую нельзя отнять и которая не тускнеет со временем, особенно если время измеряется веками.

– Помнишь Вену, конец восемнадцатого века? – Глаза Валериана загорелись знакомым театральным блеском. – Тот бал-маскарад у графа фон Штайнера? Когда мы убедили его жену, что ее молодой любовник-гусар на самом деле шпион Наполеона, подсунув ей поддельное письмо на чудовищном французском?

Я усмехнулся.

– Помню. Особенно помню панику, когда графиня в разгар менуэта попыталась заколоть беднягу шпилькой для волос. А ты потом утешал несчастного графа, одновременно присматривая за его коллекцией редких монет.

– Изящная многозадачность! – Валериан картинно вскинул руку. – Гусар, кстати, оказался на редкость безвкусным в гастрономическом плане. Пресный, как армейский сухарь. Но сам спектакль! Эти крики, обмороки, порванные корсажи! Люблю, когда человеческие страстишки выходят из-под контроля. Это так живописно.

– Живописно было и в Праге, лет сто спустя, – подхватил я. – Когда ты решил поиграть с тем алхимиком-шарлатаном, который обещал создать эликсир бессмертия. Ты подливал ему в его варево всякую дрянь, внушая, что он на пороге великого открытия.

– О, да! Магистр Альберико! – Валериан расхохотался. – Он был так уверен, что общается с духом Парацельса! А когда его эликсир превратил его любимую кошку в нечто зеленое и пускающее пузыри, он решил, что это побочный эффект великой трансмутации! Пришлось немного подправить его восприятие реальности. Чисто из эстетических соображений. И избавить город от очередного безумца, загрязняющего ноосферу. – Он отпил виски. – Хотя зеленые пузыри были довольно забавны.

Мы помолчали, каждый погруженный в калейдоскоп образов прошлого. Пожары, революции, балы, тайные общества, интриги при королевских дворах, ночные охоты в туманных переулках Лондона, декадентские вечеринки в Париже двадцатых годов, где смертные служили лишь закуской и развлечением… Сколько раз мы меняли имена, маски, жизни. Сколько раз наблюдали, как рушатся империи и строятся новые, как меняются мода, технологии, идеологии, но суть человеческой натуры – страхи, стремления, глупость – оставалась неизменной. И это было по-своему утешительно. Стабильность в хаосе.

– А помнишь ту ночь в Новом Орлеане? – спросил я, вспомнив недавний разговор о «Кровавой Мэри». – Тот подпольный джаз-клуб, где воздух был густым от дыма, музыки и возможностей. И ту жрицу вуду, которая пыталась наложить на тебя порчу.

– Маман Брижитт? О да, колоритная дама! – Валериан улыбнулся хищной улыбкой. – Утверждала, что может повелевать духами мертвых. Пришлось деликатно объяснить ей разницу между мертвыми и не мертвыми. Ее удивление было… бесценным. А ее последователи потом еще долго рассказывали легенды о «бледном лоа», который пришел из тени и выпил силу их жрицы. Люди так любят придумывать объяснения тому, чего не могут понять.

– Они всегда ищут внешнюю причину, – согласился я. – Будь то боги, демоны, инопланетяне или правительственные заговоры. Признать, что хаос и жестокость могут быть беспричинны, или что хищник просто голоден – это для них слишком просто.

Мы говорили об этом без тени сожаления или раскаяния. Мораль – это конструкт, придуманный смертными для упорядочивания их коротких, полных страха жизней. Для нас же, существующих вне этого цикла, понятия добра и зла давно утратили свою остроту, превратившись в любопытные реликты человеческой психологии. Наши поступки диктовались необходимостью, скукой, любопытством, жаждой удовольствий или просто желанием посмотреть, что будет дальше. Сожалеть о прошлом так же бессмысленно, как сожалеть о восходе луны.

Я допил виски. Тепло алкоголя приятно разошлось по телу, но не смогло заглушить иное, более глубокое и настойчивое чувство. Легкий ужин в виде того незадачливого бармена несколько дней назад был недостаточен. Организм требовал свежего, качественного топлива. Воспоминания о прошлых «подвигах», возможно, тоже сыграли свою роль, разбередив древний инстинкт.

– Что ж. – Я поставил пустой бокал на столик. – Философия – это прекрасно, но биология берет свое. – Я поднялся. – Мне снова нужна кровь.

Валериан лениво посмотрел на меня снизу вверх, все еще растянувшись в кресле.

– Опять? Ты становишься таким предсказуемым, Монти. Никакой интриги. Никакого драматизма. Просто пошел и взял. – Он усмехнулся. – Хоть бы предупреждал своих доноров заранее. Отправлял бы им стилизованную открытку: «Дорогой незнакомец, сегодня ночью ожидайте легкое недомогание и необъяснимую тягу к томатному соку. С наилучшими пожеланиями, ваш ночной гость».

– Я предпочитаю эффективность драматизму, Валериан, ты же знаешь, – ответил я, направляясь к выходу. – Постараюсь не задерживаться. А ты постарайся не поджечь дом от скуки в мое отсутствие.

– Постараюсь. – Он махнул рукой. – Удачной охоты. И выбирай что-нибудь поинтереснее, чем вчерашний кефир. Может, найдешь кого-нибудь с изюминкой.

Я лишь хмыкнул в ответ и вышел в прохладную ночь Оукхейвена, которая уже не казалась такой уж скучной. Она обещала удовлетворение основной потребности. А это – уже немало.

Ночь в Оукхейвене была предсказуемо тихой. Луна лениво пробивалась сквозь редкие облака, освещая пустые улицы и спящие дома. Охота прошла без особых происшествий – очередная заблудшая душа, возвращавшаяся поздно с какой-то унылой вечеринки, была слишком увлечена своим телефоном, чтобы заметить тень, скользнувшую из переулка. Вкус был приемлемым. Не изысканный деликатес, но достаточный для утоления основной биологической потребности. Никакой изюминки, как того желал Валериан, лишь стандартный набор человеческих страхов и сожалений, приправленный дешевым пивом. Рутина, отработанная веками.

Удовлетворив голод, я уже направлялся обратно в наше временное убежище, размышляя о том, насколько же предсказуемы эти смертные в своих ночных передвижениях, когда мое внимание привлекло нечто совершенно выбивающееся из сонной картины мира этого городка. Я находился на окраине, недалеко от старого заброшенного карьера – места, в котором наверняка незамысловато проводили время местные подростки. Сначала я услышал странный скрежещущий звук, короткий и резкий, словно гигантские металлические когти рвали толстый лист стали. Звук оборвался так же внезапно, как и начался.

Движимый скорее инстинктом хищника, реагирующего на необычное, чем праздным любопытством, я бесшумно переместился ближе к источнику звука. Картина, открывшаяся мне, была интересной. На краю карьера, там, где дорога делала изгиб, стоял автомобиль. Вернее, то, что от него осталось. Это была недавняя модель, какой-то типичный американский седан, но выглядел он так, будто побывал в гигантском прессе. Крыша была вдавлена внутрь, двери вырваны и скручены под немыслимыми углами, металл кузова искорежен так, словно его жевали огромные челюсти.

Но самым странным было не само разрушение. Вокруг не было никаких следов аварии. Ни осколков стекла на дороге (хотя окна машины были выбиты), ни следов торможения, ни другой машины или какого-либо механизма, способного причинить такие повреждения. Не было даже капель крови или признаков того, что внутри кто-то находился в момент инцидента. Земля вокруг машины была нетронута, если не считать нескольких странных глубоких вмятин в асфальте неподалеку, словно от приземления чего-то невероятно тяжелого. Воздух все еще слабо пах озоном и чем-то еще, неуловимо чуждым, металлическим. Это не было похоже на дело рук вандалов – слишком масштабно, слишком целенаправленно и одновременно бессмысленно. Это было похоже на проявление грубой, необузданной силы, которая не оставляла после себя никакого шанса на логичные объяснения.

Я осмотрелся. Никого. Лишь тишина и лунный свет, падающий на сюрреалистическую картину с грудой искореженного металла. Я на мгновение поднял взгляд к небу, но оно было пустым, лишь далекие звезды и равнодушная луна. Никаких размытых фигур, никаких следов. Только это молчаливое свидетельство чего-то неправильного.

Вернувшись домой, я застал Валериана в гостиной. Он развалился в кресле с книгой в руке – каким-то бульварным романом в мягкой обложке, который он, очевидно, читал для того, чтобы поиздеваться над примитивностью человеческих сюжетов. Судя по его ухмылке, процесс доставлял ему удовольствие.

– Ну что, гурман? – лениво протянул он, не отрываясь от страницы. – Нашел свою изюминку? Или снова пришлось довольствоваться местным фастфудом?

– Ужин был стандартным, – ответил я, наливая себе еще виски. Странное зрелище у карьера оставило ощущение, которое хотелось смыть. – Но прогулка оказалась несколько интереснее, чем ожидалось.

– О? Неужели миссис Элмвуд снова выгуливала свою болонку без поводка? Или ты стал свидетелем запретной любви между садовым гномом и фламинго с соседского газона?

– Нечто более масштабное. – Я сел напротив него. – Я наткнулся на автомобиль у старого карьера. Вернее, на то, что от него осталось.

Это привлекло его внимание. Он отложил книгу.

Я вкратце описал ему увиденное: искореженный металл, нет следов аварии, странные вмятины, запах озона. Валериан слушал внимательно, его обычная театральная скука постепенно сменялась живым интересом. Легкая усмешка исчезла с его лица, уступив место задумчивости.

– Искореженный автомобиль без видимых причин? – переспросил он, постукивая пальцами по подлокотнику кресла. – Звучит не как проделки местных хулиганов с бейсбольной битой. Слишком скульптурно. Слишком неестественно. – Он посмотрел на меня испытующе. – Ты уверен, что там не было ни следов взрыва, ни падения чего-либо? Метеорита, например? Хотя метеориты обычно оставляют кратеры, а не аккуратно мнут машины.

– Абсолютно уверен, – подтвердил я. – Никаких признаков взрывчатки, удара или падения сверху. Только грубая сила, приложенная очень странным образом. И эти вмятины на асфальте… Словно кто-то или что-то очень тяжелое там приземлялось. Или отталкивалось.

Валериан хмыкнул, его глаза блеснули.

– Что ж, что ж… А вот это уже любопытно. Гораздо любопытнее пропавшего скота и испуганной семейки Миллер. Хотя… – Он сделал паузу, задумчиво глядя в потолок. – Может, это как-то связано? Вспомни ощущения от того мальчишки, Дэмиена. Это давление. Эта аномальная энергия. Что если она вышла из-под контроля?

– Возможно, – допустил я. – Трудно судить, не имея больше информации. Но масштаб разрушения… Для этого нужна не просто вспышка подростковой ярости. А что-то совершенно иного порядка.

– Или кто-то, – подхватил Валериан. – Может, наш тихий Оукхейвен скрывает не только скучных обывателей и странных подростков? Может, здесь завелся кто-то поинтереснее? Кто-то, способный играть с машинами, как с консервными банками? – Его губы изогнулись в предвкушающей улыбке. – Скука начинает рассеиваться, Монти. Похоже, в этой тихой заводи водятся не только караси.

Я молча отпил виски. Да, скука действительно отступала. Это необъяснимое происшествие, вкупе с нашими наблюдениями за Миллерами, складывалось в интригующую картину. Что-то явно происходило в этом сонном городке, что-то выходящее за рамки привычной человеческой суеты. И хотя вмешательство в чужие дела обычно не входило в мои планы, это было другое. Это была аномалия. Загадка. А загадки, в отличие от людских драм, порой действительно стоили того, чтобы уделить им внимание. Просто из любопытства. И чтобы убедиться, что эта аномалия не представляет угрозы нашему собственному комфортному существованию. Похоже, наше залегание на дно в Оукхейвене обещало быть не таким уж и пресным.