Не говори никому
Глава 1. Ночь, с которой всё началось
1. Айла
Ветер воет так, будто хочет снести с карты целый район. Пластиковый пакет крутится у наших ног, а я тащу Адама за руку. Крепко, до боли в пальцах. Кеды шлёпают по лужам, и каждая капля кажется громче дыхания.
Он запыхается, спотыкается, но не отпускает. Я решаю притормозить. Хоть на пару секунд.
– Айла… – тихо всхлипывает он. – Мы ведь… сделали что-то плохое, да?
Я не отвечаю сразу. В груди что-то сжимается, будто слова комом застряли в горле.
Я смотрю на него. Щёки покраснели, большие карие глаза блестят, губы подрагивают. В его взгляде читается ужас, который не помещается в теле семилетнего мальчика и просится выйти наружу.
– Эй, – говорю я мягко, опускаясь на корточки. – Нет, милый. Мы ничего плохого не сделали. Просто… ушли.
– Но… там же кровь, – он шепчет еле слышно. – На тебе.
Я машинально провожу ладонью по голубой рубашке. Ткань холодная, влажная.
– Это просто царапина, – улыбаюсь, как могу. – Я случайно задела стекло. Всё хорошо, слышишь?
Он хмурится, будто очень хочет поверить, но не может.
– А он… он больше не встанет?
Я чувствую, как внутри всё обрывается.
– Он просто спит, Адам, – говорю я тихо. – Ему нужно отдохнуть.
Брат кивает, и его глаза снова наполняются слезами. Я провожу рукой по его густым чёрным волосам.
– Всё в порядке, родной. Ты ничего плохого не сделал. Помни это.
Он опускает голову и шмыгает носом.
– Я испугался, – говорит он. – Он кричал на тебя… и я…
– Тсс, – я прикладываю палец к его губам. – Больше не думай об этом, ладно? Всё кончено. Мы просто уходим. Никто нас не тронет. Обещаю.
Адам тяжело вздыхает, и я снова сжимаю его руку.
Маленькая, такая хрупкая, но в тот момент именно она спасла мне жизнь.
Если бы не он, меня бы уже давно не было в живых. Он ударил этого урода не потому, что хотел. А потому, что должен был.
Потому, что я не могла больше дышать под его грязными крепкими руками.
Мы идём дальше.
Асфальт всё ещё мокрый после недавнего дождя, небо – тёмное и низкое. Ветер шепчет что-то своё, злое и холодное. Тот дом остался позади, с разбитым окном и пугающей тишиной внутри.
– Куда мы идём? – спрашивает он через несколько минут.
Я улыбаюсь, хотя внутри всё трясётся от безызвестности и страха.
– Это сюрприз. Увидишь.
– Правда?
– Конечно. Ты же любишь сюрпризы?
Он настороженно кивает и сжимает мою руку сильнее.
Мы идём вдоль улицы, где нет ни одного фонаря. Только редкие окна светятся вдалеке. Я стараюсь не смотреть на пятно крови на рубашке. Попытки стереть его рукавом оказались тщетны – только сильнее размазала.
Я знаю, что нужно найти место, где нас никто не увидит. Хоть на ночь. Хоть на пару часов.
Где-то впереди мигает свет ночного магазина. Ярко-красная вывеска – как след на сердце.
– Айла, – вдруг тихо говорит он. – Я пить хочу.
Я снова присаживаюсь на корточки рядом и взъерошиваю ему волосы.
– Потерпи, ладно? Вон там впереди магазин. Мы достанем воду.
– У нас нет денег… – он с грустью смотрит вниз.
Я тяжело вздыхаю.
– Не переживай. Я что-нибудь придумаю.
Он смотрит на меня. С доверием, которое разрывает сердце.
И я понимаю, что должна что-то придумать. Ради него. Ради семилетнего мальчика, спасшего мне жизнь. Даже если мне придётся поступиться принципами и пойти на обман или преступление.
2. Джейсон
Дорога блестит, будто кто-то пролил на асфальт жидкое золото. Бас перекрывает двигатель, а ветер с трассы влетает в приоткрытое окно, развевая локоны рыжей девушки на пассажирском сидении.
Я веду одной рукой, второй – сбрасываю тысячный за ночь звонок от Лив и отключаю телефон. Рыжая уверенно щёлкает жвачкой прямо мне под ухо и смотрит на меня так, будто я бесплатный билет в рай.
– Ты вообще смотришь на дорогу? – спрашивает она, хихикая.
– Только если впереди что-то интересное, – спокойно отвечаю я. – Пока, к сожалению, вижу только дорогу и твоё отражение в окне.
Она улыбается, решив, что это комплимент.
– Ну и что, нравится отражение?
– Сложно сказать. Оно тоже щёлкает жвачкой.
На заднем сиденье Нол с загорелой брюнеткой целуются так увлечённо, будто хотят проверить, сколько у человека лёгких. Я включаю поворотник, хотя ехал по прямой. Просто ради разнообразия.
– Эй, спаривающиеся голубки, – кричу я, не оборачиваясь. – Давайте без фильмов 18+ на заднем сиденье. У меня зеркала запотевают!
– Чувак, завидуй молча, – на секунду оторвавшись от своей самки, вбрасывает Нол. – Каждому своё: тебе вот руль, а нам – чувства.
– Ага, – ухмыляюсь я. – Особенно трепетные, говорят, через девять месяцев проявляются.
Нол смеётся, не отрываясь от девушки:
– Просто включи романтику, а не сарказм.
– Я бы включил, – говорю я, – но, похоже, Bluetooth с чувствами не коннектится.
Рыжая повернулась ко мне, проводя пальцем по моей шее:
– Ты всегда такой… острый на язык?
– Только когда скучно.
– А сейчас скучно?
– Очень, – отвечаю я с натянутой улыбкой.
Она опять хихикает – и снова не поняла.
– А чем ты вообще занимаешься? – спрашивает она, прижимаясь ко мне всё сильнее и сильнее.
– В смысле – прямо сейчас или в жизни?
– Ну… вообще.
– Ем, сплю и иногда делаю вид, что всё под контролем.
– Ха-ха! – она хлопает ладонями. – Это шутка, да?
– Конечно же, – говорю я. – Я не сплю.
Салон пахнет клубом: духи, алкоголь, немного дыма и чуть-чуть усталости. Всё стандартно. Девушки меняются, машины тоже. Я знаю, что завтра, скорее всего, даже не вспомню, как её зовут. Может, Сэм? Или Лана? Хотя, если честно, разницы ноль.
Все они одинаковые. Та же улыбка, тот же пустой взгляд, разговоры про новый лак для ногтей и ресницы. И всё равно они всегда рядом. Потому что я «тот самый Джейсон», как они любят говорить.
Загорелая девушка вдруг отрывается от мокрых губ Нола:
– Эй, давай остановимся где-нибудь! Хочу сигареты.
– Опять? – вздыхаю я. – Ты их ешь, что ли?
Нол смеётся, она – нет.
– Ладно, ладно, – сказал я. – Сейчас приторможу. А то ты скоро дымиться начнёшь.
Я сворачиваю к ближайшему круглосуточному магазину у обочины. Неоновая надпись мигает, будто у неё похмелье.
Загорелая тут же хватает Нола за руку:
– Пошли со мной, я не хочу одна.
Он быстро соглашается.
– А я? – спрашивает рыжая, наклоняясь ко мне. – Мы с тобой идём?
– Нет, – отвечаю я, не глядя. – Что мне там делать?
– Ну, пойдём на минутку! Пожалуйста, я не люблю ждать.
Я вздыхаю.
– Похоже, терпение – не твоя суперсила.
– Конечно, нет. Я за действие! – улыбается она.
– Ладно, пошли. Всё равно против твоего энтузиазма у меня нет шансов.
Она расплывается в улыбке, словно осуществилась её мечта.
Я выключаю двигатель и оставляю двери незапертыми. Мы выходим. На улице чувствуется совсем прохладный, ночной воздух, с запахом бензина и сырости.
3. Джейсон
Магазин встречает нас мигающими лампами и холодильниками, гудящими, как комары.
Я бросаю беглый взгляд в сторону дальних полок – там стоит темноволосая девушка в грязной клетчатой рубашке и мальчик лет семи в красной футболке. Она что-то говорит ему шёпотом, тревожно озираясь.
Странная пара. Не из этого мира – будто пришли пешком из нищеты, и там ещё остались должны.
– Джей, смотри, кола со вкусом ванили! – восторженно кричит рыжая.
– Класс, – говорю я, шагая за ней. – Осталось только найти колу со вкусом мозгов.
Нол и его подружка продолжают целоваться у кассы, пока её рука нащупывает пачку сигарет. Рыжая уже активно изучает стенд со жвачками. Я тянусь к полке за бутылкой прохладной воды – и в тот же момент чья-то рука касается моей.
Столкновение – лёгкое, но неприятное.
– Эй! – резко говорю я и перевожу взгляд.
Она стоит напротив. Та самая брюнетка в испачканной синей рубашке с выразительными чёрными глазами, а позади – бледный мальчишка, ужасно похожий на неё. Она вцепилась в воду так крепко, словно эта была последняя бутылка на планете.
– Полегче, я её держал! – выпаливаю я.
– Я взяла первая, – произносит резко она.
В её взгляде читается готовность к словесному поединку.
– Серьёзно? – спрашиваю я. – Мы теперь меряемся, кто первый потрогал пластик?
– Иди возьми другую.
– Не могу, – отвечаю я с ухмылкой. – Мы с этой бутылкой уже пережили многое. Было бы неправильно расставаться.
– Пожалуйста, – говорит сквозь зубы она. – Мне просто очень нужна вода.
– Нам всем что-то нужно.
– Ты можешь купить.
– А ты – нет?
Она отворачивается, не отвечает. Взгляд бегает по почти безлюдным рядам и по кассе.
Что-то странное есть в её движениях. Не просто раздражение. Нервозность. Она дёргает бутылку сильнее, но я держу довольно крепко.
На секунду наши пальцы сталкиваются, и она, раздражённо цокнув, отпускает.
– Отлично, – говорю я. – Победа в великой битве за “Аква Минерале” за мной.
– Обязательно повесь грамоту над кроватью, – дерзко отвечает она и, взяв за руку мелкого, хватает другую бутылку.
А я почему-то ловлю себя на мысли, что впервые за долгое время не знаю, что сказать.
4. Айла
Он был грубый. Самодовольный, как будто эта бутылка воды стоила миллион и он победил в каком-то личном чемпионате по высокомерию.
Я просто ненавижу таких: наглых, напыщенных, с ухмылкой, словно им всё можно.
Они считают, что родились под софитами, а остальные – просто тень у их ног.
Я стараюсь не думать. Просто взять воду и уйти.
Выбрав бутылку на нижней полке, я внимательно оглядываюсь – продавщица болтает по телефону, какая-то влюблённая парочка стоит у кассы и обнимается, а девушка с рыжими волосами что-то поправляет на лице.
Они смеются, шепчутся и переглядываются. Все, кроме него.
Он стоит чуть в стороне, у полки с жвачками, держит бутылку в руке, глубоко задумавшись.
Рыжая девушка трогает его за плечо и что-то говорит на ухо, но он отвечает ей коротко, даже не глядя. Будто просто не слышит.
Она громко смеётся, а он сразу отворачивается.
Воспользовавшись ситуацией, я быстро засовываю бутылку в рукав.
Сердце бьётся, как молоток. Я сильнее прижимаю Адама к себе.
Главное – спокойно. Нужно просто выйти. Сейчас. Никто не смотрит. Всё будет хорошо.
Шаг. Ещё один.
Почти у двери.
ПИИИИИИ!
По всему магазину проносится такой громкий звук, что я нервно дёргаюсь.
Над дверью начинает мигать красная лампа. Прямо как в тех дурацких фильмах про ограбление.
– Эй! Девочка! – оторвавшись от телефона, орёт продавщица. – Стой, слышишь?!
Адам вцепляется в мою руку.
На мгновение я оглядываюсь – и время будто замирает.
Все смотрят.
Та компания. Как на бесплатном киносеансе. Рыжая девушка с округлёнными глазами, светлоглазый блондин и его подружка. Все что-то шепчут, переглядываются.
И только он… просто стоит.
Без эмоций. Только приподняв бровь и чуть нахмурившись, как будто ему стало интересно, чем всё это закончится.
– Айла… – шепчет Адам, – Мне страшно…
– Тсс, – тихо отвечаю я и делаю глубокий вдох. – Бежим.
Мы пулей бросаемся к выходу.
Холодный ветер ударяет прямо в лицо.
Адам едва поспевает, хватая воздух на ходу и спотыкаясь.
– Айла, полиция… – он почти плачет. – Они ведь позовут!
– Я знаю! – выдыхаю я. – Быстрее!
Я на секунду оглядываюсь.
Из двери выбегает продавщица – с телефоном и криками.
Нужно сейчас же что-то делать!
И тут я вижу её.
Машину. Чёрную, блестящую, с хромом, с внутренним светом, как у космического корабля.
Стоит на парковке, рядом со входом, ровно под вывеской магазина.
– Внутрь! – приказываю я брату. – Быстро!
– Что?!
– Просто доверься, Адам!
Дверь поддаётся. Просто. Без ключа.
Он влезает, усевшись на заднее сиденье. Его ледяные руки сжимают бутылку воды, как талисман.
Я оббегаю машину и проскальзываю к водительскому месту.
Салон сияет, как космическая капсула – подсветка, сенсорные панели, запах кожаной обивки. Такие машины я прежде видела только по телевизору.
Мои ладони дрожат, пальцы скользят по холодному рулю.
Как это вообще заводится?
Где ключ? Где педали?
Я вспоминаю развалюху Трэвиса – старую, ржавую, с ручным тормозом и звуком умирающего трактора.
Тогда всё было просто: повернул – поехала.
А здесь – кнопки, мигающие огоньки.
Всё слишком чистое. Слишком дорогое.
И тут – голос за спиной.
Громкий. Злой.
– ЭЙ!!!
Я оборачиваюсь. Он.
Тот парень из магазина. Высокий стройный силуэт в лёгкой белой рубашке и чёрных брюках.
Бежит прямо на нас, через лужи, с такой скоростью, будто сейчас выбьет дверь.
Русые волосы растрёпаны, лицо красное от гнева.
Позади его друзья. В растерянности несутся за ним.
– ТЫ СОВСЕМ ЧОКНУЛАСЬ?! ЭТО МОЯ МАШИНА!!!
Я в рассеянности жму кнопку. Любую. Наугад – лишь бы хоть что-то заработало.
Мотор рычит.
В ушах начинает жутко звенеть.
Адам испуганно вздыхает, а я едва не отпускаю руль.
Парень уже почти добегает.
– СТОЙ! – кричит он, – ТЫ СОВСЕМ ОХРЕ…?!
Я не даю ему договорить.
Просто ударяю по педали.
Машина резко срывается вперёд, как выпущенная пуля.
Меня швыряет в сиденье, ремень впивается в грудь, а Адам начинает кричать.
Асфальт под колёсами вспыхивает отражениями, свет фонарей прыгает по лобовому стеклу.
Я пытаюсь удержать руль, но он будто живёт отдельной жизнью.
Слишком быстро.
Слишком сильно.
– Айла! – кричит Адам. – Айла, я боюсь! Пожалуйста, стой!
– Я не могу!
Колёса визжат. Всё вращается: небо, вывеска, кирпичная стена впереди.
Грохот.
Удар молотом обрушивается на нас.
Мир переворачивается, металл гудит, стекло сыпется, как дождь.
Я ударяюсь виском о руль, из груди вырывается хрип.
Потом – тишина. Только дыхание. Моё. И его.
Жуткий запах дыма и бензина.
– Адам! – похрипываю я, оборачиваясь. – Адам, ты жив?!
Он сидит, прижавшись к сиденью, и дрожит. Глаза огромные, а в них – ужас и слёзы.
Но он дышит.
Он цел.
– Я… я в порядке, – шепчет он, – Я просто испугался…
Я закрываю рот руками, и всё внутри будто рушится. Я могла причинить ему боль. Он мог пострадать из-за меня. Какая же дура!
Трясущимися руками я касаюсь лица брата и нежно обнимаю его, пытаясь не закричать.
– Прости меня. Всё… всё хорошо, милый.
Но голос дрожит.
Я моргаю, видя сквозь трещину в лобовом стекле расплывчатые огни.
И высокий силуэт.
Он стоит там. Тяжело дыша, будто не верит, что всё произошло по-настоящему.
А я… я просто сижу.
И в голове вертится только одна мысль:
Я правда только что угнала чужую машину и разбила её?!
5. Джейсон
Мою машину впечатали в кирпич.
В прямом смысле.
Стою, смотрю, как дым валит из подкапотного пространства, и думаю: вот это, мать его, вечер.
Если бы кто-то неделю назад сказал, что какая-то чумазая девчонка с лицом голодной кошки угонит мой “Ягуар” и превратит его в арт-объект, я бы посмеялся.
А теперь стою – и не смеюсь.
– ЧЁРТ ВОЗЬМИ! – взбешённо бормочу я и подбегаю к машине.
Распахнув дверь, я ощущаю ужасный запах бензина.
За рулём – она.
Грязная, бледная, глаза огромные, как при приступе.
Позади мальчишка, дрожит, будто весь мир рухнул перед его лицом.
– ВЫХОДИ! – командую я и буквально выволакиваю угонщицу наружу.
Она ударяется о мою грудь, отталкивается, а во взгляде – огонь и страх одновременно.
– Отпусти! – кричит она, вырываясь. – Не трогай меня!
– Не трогать?! Ты только что въехала в стену на моей машине! – я хватаюсь за голову. – У тебя что, совсем мозгов нет?
Она дрожит, но держится прямо.
– Я… я не хотела!
– Понимаю, – показательно смеюсь я. – Кирпич сам выбежал на дорогу, бывает.
Она недолго молчит.
– Извини. Я верну тебе деньги. За ремонт.
– Да ладно? – уже искренне смеюсь я. – Переводом по доллару в век?
Мальчишка на пассажирском сиденье поднимает голову.
– Айла, я боюсь…
Айла? Так вот как зовут эту ненормальную! Имя звучит так, будто его собрала автозамена после трёх ошибок подряд. Тупое, как и носительница.
– Всё хорошо, Адам, – произносит она быстро, смягчив интонацию.
– Всё хорошо?! – я нервно хохочу, хотя внутри всё кипит от гнева. – Ну да, МОЯ машина теперь часть архитектуры города! А у тебя «всё хорошо». Ты под кайфом или просто дура?
– Послушай! – она нервно скрещивает руки на груди, – Я не хотела этого делать! У меня не было выбора! Я ещё раз прошу прощения и говорю, что заплачу за ремонт! Что тебе ещё надо?!
– Начни с водительских курсов! – кричу я. – Это чужое имущество, а не бесплатный аттракцион “Разгонись и врежься”! Или ты просто решила устроить вечер приключений: сперва минералка, потом угон и кирпичная кладка? – я шагаю ближе, чувствуя, что гнев поднимается, как кипяток. – Ты вообще соображаешь, что могла убить ребёнка?!
– Замолчи! – кричит в ответ она. – Я спасала его!
– Правда? От чего? От бремени жизни? Или правил дорожного движения?
– Я не собираюсь тебе ничего объяснять. Прекрати кричать на меня!
Мальчишка, до этого сидевший в машине, тихо вылезает наружу и встаёт позади угонщицы.
Вдруг я слышу из-за спины голос Нола, бегущего в мою сторону.
– Чувак, да зови ты уже копов, нахрен, – произносит он резко. – Чего ты с ней церемонишься? Пусть объясняется, где надо.
– Айла… – произносит робко мелкий, прячась за спиной угонщицы. – Они вызовут полицию, да?
Я смотрю на него, потом на неё, потом снова на него.
– Конечно, вызовем, мелкий, – резко выпаливаю я. – Твоя похитительница отправится в камеру. С грязными решётками, как раз в тон её модной одежде! А тебя, – я показываю на него пальцем, – отвезут домой.
– Заткнись! – резко выкрикивает угонщица. – Не говори так!
– А что? – усмехаюсь я. – От той, кто крадёт воду и чужие машины, всего можно ожидать. Может, ты и этого ребёнка похитила?!
– Сестра… – тихо произносит мелкий, – Она… моя сестра.
Угонщица прячет ребёнка за спиной и продолжает со страхом и гневом смотреть на меня.
– А-а, ну тогда всё ясно, – усмехаюсь я. – Семейный подряд. Старшая крадёт, младший ревёт. Мама, наверное, гордится, да?
Угонщица выкатывает свои чёрные глаза.
– Что ты сказал?
– Я говорю, – произношу я холодно, – если вы шляетесь по ночам и разбиваете машины, значит, маме плевать, где вы и чем занимаетесь. Отличная семья!
Она белеет, её руки сжимаются в кулаки, а на лице рисуется неописуемый гнев.
– СЛУШАЙ СЮДА, УРОД! – она подходит ко мне вплотную и начинает тыкать пальцем в грудь. – ЕСЛИ ТЫ СКАЖЕШЬ ЕЩЁ ХОТЯ БЫ ОДНО СЛОВО, Я РАЗОБЬЮ ТВОЁ САМОДОВОЛЬНОЕ ЛИЦО ОБ КОПОТ ТВОЕЙ ЖЕ ТАЧКИ, УСЁК?!
Слова ударяют резко, как пощёчина.
Я растерянно моргаю, будто не сразу понял, что услышал.
Стоящий рядом Нол издаёт странный звук – смесь кашля и нервного смешка.
Оба мы просто… зависаем.
Я – потому что никто никогда не осмеливался разговаривать со мной в таком тоне.
А уж девчонка, вся в грязи и крови, тем более.
Она стоит прямо, плечи вперёд, глаза горят.
А я, вместо того чтобы ответить, просто смотрю на неё.
И не знаю, что сказать.
Рот будто пересох.
Слова застревают где-то в груди, и я впервые за долгое время не чувствую себя хозяином ситуации.
Нол тоже молчит.
Он глядит то на меня, то на неё – как на сцену, где актёры вдруг одновременно забыли текст.
Ветер гонит дым от капота, пахнет бензином и мокрым асфальтом.
Где-то трещит вывеска.
Она дышит тяжело, но не теряет зрительного контакта.
Между нами тянется напряжение.
Да кто она, мать её, такая?! Как у кого-то вроде неё вообще хватило наглости заговорить со мной в таком тоне? И, чёрт возьми, я ведь даже не нашёл, что ей ответить!
Я сжимаю кулаки, чувствуя, как растерянность медленно сменяется злостью. Но как только я хочу произнести первое, что придёт в голову, резко раздаётся звук сирены.
Глухой, растущий, режущий воздух.
Синий свет быстро мелькает на стене.
Угонщица резко оборачивается – глаза расширяются, дыхание сбивается.
– …Нет… – шепчет она еле слышно, прижимая мелкого ещё сильнее.
Я молча смотрю на них.
А где-то позади уже гудят шины полицейской машины…
Глава 2. Судьбоносное решение
1. Айла
Я сижу в пустой камере.
Холодный металл под спиной, руки в наручниках.
Железо впивается в кожу, будто специально напоминает: ты здесь не просто так.
Воздух пахнет сыростью и чем-то кислым: дешёвым кофе, перегаром, мокрым бетоном.
Где-то за стеной щёлкает выключатель, кто-то кашляет.
Всё гулкое, серое, как будто мир обернулся бетонной коробкой и захлопнулся.
Я давно отучила себя плакать. Даже когда совсем страшно.
Вот и сейчас не получается.
Перед глазами снова и снова одно и то же: разбитая машина, мигающий свет, полицейские фары. Дрожащий Адам, прижавшийся ко мне с красными глазами.
Он всю дорогу шептал:
– Нас теперь разлучат, да?
А я отвечала:
– Никто нас не посмеет разлучить. Никогда.
Хотя сама знала, что это вполне возможно.
Полицию вызвала продавщица.
Та, что орала, когда сработала сигнализация.
Конечно, она. Кто ещё?
Всё началось с воды.
С одной глупой бутылки воды.
А потом – он.
Тот самодовольный тип с ухмылкой, по которой хотелось врезать.
Он стоял рядом с полицейскими, но без энтузиазма.
Говорил тихо, коротко, будто только мечтал, чтобы всё это побыстрее закончилось.
Поехал с нами, но явно через силу.
Не геройствовал, не лез в разговоры.
Просто стоял. Руки в карманах. Смотрел в сторону.
И всё равно – раздражал.
Наверное, потому что напоминал, как глупо всё обернулось. И потому, что позволил себе говорить о нашей семье.
Теперь я здесь.
А Адам где-то в другой комнате. С полицейскими.
Я видела, как он жался к стене, когда один из них попытался задать вопрос.
Он боится взрослых. Особенно, когда они кричат.
В машине я успокаивала его, как могла:
– Всё хорошо, слышишь? Это просто недоразумение. Нас отпустят.
Он кивал, но не верил.
И я тоже не верила. Потому что угон – это ещё не всё.
Это даже не начало. Я боюсь не за машину.
Я боюсь за то, что произойдёт, когда выяснится, почему мы оказались ночью на улице в таком виде.
Про Стивена. Я ненавижу произносить его имя.
Оно будто оставляет привкус металла во рту.
Он был пьян. Впрочем, как всегда.
Шатался по кухне, кричал, бил посуду, а потом вдруг взял и схватил меня за горло.
Резко. Без причины. Просто потому, что мог.
Я пыталась вырваться, но он был сильнее.
Пальцы давили, мир расплывался.
Воздуха не хватало. И тут – удар. Глухой. Короткий.
Я упала на пол. Он – рядом.
А над ним стоял Адам.
Мой маленький брат.
Со стеклянной вазой в руках.
Он дрожал, губы побелели.
На полу – кровь.
Я бросилась к Стивену, попробовала нащупать пульс. Не поняла.
Он не шевелился. Только кровь расползалась по линолеуму. Тёмная и липкая.
Я подняла глаза на Адама – он уже плакал.
Я не знала, что сказать.
Просто схватила его за руку и шёпотом произнесла: «Нам нужно уйти».
И мы ушли.
Без вещей. Без телефона. И без плана.
Так всё и началось.
Ночь, ветер, дорога, страх.
А потом – тот магазин.
Тот самовлюблённый тип с ухмылкой.
И теперь – эта камера.
Если Стивен умер – всё кончено.
Но даже если нет… всё равно кончено.
Я знаю, что скажу, если придётся.
Что это сделала я. Что Адам ни при чём. Пусть думают, что я ударила его в целях самообороны, потом сбежала, угнала чужую машину и разбила. Что вся вина только на мне одной. Я не могу допустить, чтобы Адам оказался в детской колонии. Но если меня посадят, его отправят в приют… И этого я тоже не могу допустить.
Он – всё, что у меня есть.
И я – всё, что есть у него.
Я закрываю глаза и, прикусив губу, сворачиваюсь комочком на ледяном полу.
Холод поднимается по спине, но внутри жарко, будто я сгораю дотла.
2. Айла
Через несколько минут дверь камеры открывается с металлическим скрипом.
– Вставай, пошли, – произносит взрослая женщина в полицейской форме.
Я молча приподнимаюсь. Ноги будто ватные, наручники неприятно звенят.
Коридор – серый, с тусклым светом, пахнет пылью и бумагой.
Женщина, что ведёт меня, ни слова не произносит. Только поторапливает, если я замедляю ход.
Меня проводят в маленькую, едва освещённую каким-то старым фонарём комнату.
На столе – две папки, диктофон, кружка с засохшим кофе.
На стуле напротив сидит мужчина лет сорока пяти.
Высокий, мужественный, с короткими волосами и аккуратными усами.
Его полицейская форма чуть тесна, но сидит прямо, уверенно. Он внимательно рассматривает меня с головы до ног, будто пытается кого-то во мне узнать.
На бейджике – «Комиссар Стюарт». Женщина-коп снимает с меня наручники и спешит удалиться.
Я быстро оглядываюсь – самодовольного типа нигде нет.
Значит, уже настучал и свалил. Типично.
– Присаживайся, Айла, – полицейский указывает на стоящий напротив стул. Его голос звучит низко и спокойно. – Меня зовут комиссар Уильям Стюарт. Давай просто поговорим, хорошо?
Я сажусь, стараясь не показать, как дрожат пальцы.
Просто разговор. Ну да, конечно.
От него веет каким-то подозрительным спокойствием.
Не таким, как у других копов, которые пару раз заявлялись к нам домой.
– Не холодно тебе? – спрашивает он.
– Нормально.
– Воды хочешь?
– Нет, спасибо. Я на сегодня уже напилась.
Он мягко улыбается.
Слишком мягко. Будто разговаривает не с задержанной, а с кем-то, кого жалеет.
– Хорошо, – кивает он. – Тогда расскажи, почему ты и твой брат оказались на улице в такое время.
– Просто гуляли, – пожимаю плечами я.
Главное, держаться уверенно и не показывать свой страх.
– В два часа ночи?
– Да. Свежий воздух полезен для здоровья.
– Для ребёнка семи лет?
– Он плохо спал, – продолжаю настаивать я, – И мы решили пройтись.
Он смотрит спокойно. Не верит, конечно. Но и не спорит.
– Ладно, – говорит. – А потом вы оказались у магазина.
– Да.
– И ты решила украсть воду.
– Я заплатила бы, если бы у меня были деньги.
– Угу, – ненадолго потупив взгляд, произносит он. – А машину ты угнала зачем?
Я смотрю прямо ему в глаза.
– Чтобы уехать.
– Уехать куда?
– Подальше.
– От кого?
– От людей, которые любят задавать слишком много вопросов.
Комиссар тихо вздыхает и делает какую-то пометку в блокноте. Ни в его лице, ни в голосе нет ни капли злости. Только лёгкая грусть. И снова этот мягкий тон, от которого хочется кричать.
– Айла, у нас нет дурных намерений, – говорит он. – Мы просто хотим понять, что случилось.
– Вы уже давно сделали выводы, – резко бросаю я. – Я преступница, всё очевидно.
Он наклоняет голову.
– Никто так не сказал.
– Но думают.
– А ты что думаешь?
Я не отвечаю и отворачиваюсь.
Он молча листает бумаги в папке, потом поднимает глаза.
– Что произошло со Стивеном Уотерсом?
Имя режет слух, как острое лезвие.
Я замираю.
Пальцы автоматически сжимаются в кулаки.
– Кто? – спрашиваю я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
Он не торопится.
– Твой отчим. Стивен Уотерс.
Я отвожу взгляд.
– А что с ним?
– Нам известно, – продолжает он спокойно, – что на него было совершено нападение. В доме нашли следы крови. Отпечатки тоже сняты.
Меня будто ударили в живот.
Слова застревают в горле.
Отпечатки. Кровь. Значит, они уже были там. Они всё знают.
– Откуда… вы… – слова путаются. – Откуда вы узнали?
Он недолго молчит, потом отвечает:
– Нам поступил звонок. Одна прохожая слышала крики и видела, как ты с братом выбежала из дома. Она подумала, что кому-то нужна помощь.
Я застываю. Звонок. Прохожая.
Значит, не продавщица. Не магазин.
Всё началось раньше. Уже тогда.
Я сглатываю, чувствуя, как пересохло в горле.
– Он… – голос срывается. – Он жив?
Полицейский смотрит внимательно, будто оценивая, зачем я спрашиваю.
– Да. Жив, – говорит наконец. – Но в тяжёлом состоянии.
Я выдыхаю. Не из жалости – из страха.
Потому что если бы он умер, нас бы точно не отпустили.
– Айла, – говорит он тихо, – пожалуйста. Нам нужно понять, что произошло.
– Я… – произношу, глядя в пол. – Это была я.
Он молчит.
Я продолжаю:
– Я ударила его. Он напал. Я защищалась.
– Ты? – уточняет он мягко. – Только ты?
– Да.
– Уверена?
– Да, – я почти выкрикиваю это. – Я! Я ударила. Он хотел задушить меня.
Он медленно кивает и делает пометку.
– Скажи… – его голос становится ещё тише. – Вы с братом раньше подвергались насилию со стороны Стивена?
Я смотрю на него и не понимаю: зачем он это спрашивает.
Слишком спокойный. Слишком мягкий.
Я не верю.
– Чего вы добиваетесь этими вопросами? – раздражаюсь я. – Ищите причину поскорее сдать моего брата в приют?
– Нет, – отвечает он. – Просто хочу помочь вам, если смогу.
– Да уж. Вы все хотите «помочь». Только потом – заявление, отчёты, соцработники, которым плевать на ребёнка, и никто даже не вспомнит, что у него есть сестра.
Комиссар ничего не отвечает.
Просто сидит.
Глаза спокойные и полные жалости.
Не давит.
И от этого страшнее, чем если бы кричал.
– Айла, – говорит наконец. – Мы не враги. Я не враг тебе.
– Ага. Конечно, – я отвожу взгляд. – До тех пор, пока вам это выгодно.
Он не спорит.
Просто тихо закрывает папку и отключает диктофон. Как только щёлкает застёжка, он продолжает уже другим тоном – не как допрос, а как разговор, который никто не должен слышать:
– Послушай… мы также знаем о состоянии твоей мамы.
Я немею.
Как будто всё вокруг вырубилось: шум вентиляции, тикание часов, даже дыхание.
Только этот голос.
– Что… – выдавливаю я. – Что вы сказали?
Он не торопится.
Смотрит прямо, но без нажима.
– В больнице “Сент-Джеймс”. Отделение реанимации. Она там почти шесть месяцев, верно?
Воздух становится густым.
Я ничего не отвечаю. Не могу.
Он кивает, будто подтвердив то, что и так знал.
– Мы проверили. Медицинский отчёт есть. Она в коме. Состояние тяжёлое.
Я просто сижу, глядя в пол и дёргая ногами под столом.
Пытаюсь дышать. Пытаюсь не думать, не вспоминать.
Мама (если её, конечно, можно так назвать). Неподвижная. С трубками. В серой, плохо пахнущей палате.
Я не навещала её уже несколько недель.
Просто не могла.
– Я понимаю, – продолжает он, – вы с братом остались вдвоём.
– Если бы…, – говорю я глухо, – Мы остались с… С тем, кого вы нашли.
– Да. – Он понимающе кивает. – И, судя по всему, вам приходилось нелегко.
Я усмехаюсь – сухо, почти без звука.
– “Нелегко” – это мягко сказано.
Он складывает руки на столе. Медленно и аккуратно.
– Поверь, я искренне хочу понять, как вам помочь.
– Помочь? – переспрашиваю я. – Вы серьёзно? Единственный способ помочь – это отправить нас с братом куда-нибудь подальше. Туда, где нас никто не найдёт. Потому что здесь мы никому не нужны.
– Это неправда.
– Правда! – рявкаю я. – Хотите, я скажу, как всё будет на самом деле? Меня запихнут в тюрьму. Вы же уже всё собрали, да? Отпечатки, кровь, свидетелей. Всё готово. А Адама отправят в приют. В приют, где он станет просто ещё одним ребёнком с “трудной семьёй”. И всё. Конец истории. А я не хочу, чтобы его забирали. Ему там будет плохо. Он не выдержит без меня.
Я чувствую, как от злости и обиды дрожит подбородок.
Нет, я не буду плакать. Даже сейчас.
– Всё не так, – продолжает он. – Мы никого никуда “запихивать” не собираемся.
– Да ну? – я усмехаюсь. – Вы же полицейские. Вам только одно важно – побыстрее закрыть дело и получить повышение. Какая вам разница, что с нами будет?
Он качает головой.
– Я полицейский, да. Но я ещё и человек.
– Великолепное сочетание. Наверное, редкое.
Он не отвечает на сарказм.
Только немного подаётся вперёд.
– Послушай. Мы не ищем, кого наказать. Мы ищем, кого защитить.
Я с недоверием смотрю на него.
– Давай говорить на чистоту. Покушение на Стивена – это попытка защититься. Если он впервые напал на тебя в состоянии алкогольного опьянения, то тебе грозит колония для несовершеннолетних за превышение самообороны, а ему всего лишь выпишут штраф и лишат опеки над сыном. Других родственников у вас нет. Адама всё равно отправят в приют.
Я сжимаю руки в кулаки.
Он продолжает:
– Но если ты дашь показания, в которых расскажешь обо всём, что он делал с вами прежде, вина полностью ляжет на него. Суд будет на твоей стороне, и максимум, что тебе грозит, – это 2-3 месяца общественных работ и программа для несовершеннолетних.
Я продолжаю впитывать каждое сказанное слово, но всё ещё не понимаю, как в этой ситуации защитить брата.
– Мне ещё нет восемнадцати, – стараюсь не терять самообладание я. – Адама заберут в приют в любом случае. Я и так, и так потеряю его. На себя мне плевать. Что даёт ваше предложение?
Он продолжает говорить размеренно и спокойно.
– Если ты хочешь, чтобы Адам остался с тобой, ты должна рассказать всё. А я взамен обещаю, что помогу подыскать вам временное жильё и опекунов, которые позаботятся о вас до твоего совершеннолетия.
Я не могу поверить в услышанное.
Жильё. Помощь. Опекуны. Он будто смеётся надо мной. Неужели ему больше нечем заняться, как возиться с двумя незнакомыми малолетками? Или он святой? Полицейский из рая, посланный для защиты всех нуждающихся?
Я уставляюсь в стол и молчу ещё несколько секунд.
Грудь сдавливает, будто кто-то тянет её изнутри.
– Кстати…, – покашливая, продолжает он. – Ты должна знать кое-что ещё.
Я настораживаюсь.
– И что же?
– Тот парень, – он чуть кивает, – владелец машины. Он не стал писать заявление.
– В смысле? – я не верю своим ушам.
– Джейсон, – уточняет он. – Сказал, что не имеет никаких претензий.
Я удивлённо моргаю.
– И всё? Просто так?
– Ну, я бы не сказал “просто так”. Он долго колебался. Но в итоге подписал отказ.
Я сижу, не зная, что сказать.
Тот самодовольный тип, который смотрел на меня, как на грязь под ногами, – не стал писать заявление? Он же кричал, что засадит меня за решётку и что я преступница! Что вдруг случилось?
Комиссар немного наклоняется вперёд, чтобы быть ближе ко мне.
– Айла, я понимаю, тебе сложно мне верить. Но то, что ты сделала, – это не преступление. И ты не должна позволить объявить себя преступницей. Ты спасала себя и брата. Теперь тебе нужно сделать последнее – рассказать обо всём, что с вами происходило в доме. Ничего не утаивая. Просто доверься мне. Если я дал слово, я обязательно сдержу его.
Я поднимаю на него глаза.
Он смотрит так непривычно тепло и спокойно, словно отец. Хотя, откуда мне знать? Мой отец никогда так на меня не смотрел.
И от этого становится невыносимо.
– Я хочу вам поверить, – тихо произношу я.
Он одобрительно улыбается.
– Тогда давай начнём с самого начала.
Включив ещё раз диктофон, комиссар вновь открывает свой блокнот и готовится к записи.
3. Джейсон.
Утро начинается с вибрации телефона, которая звучит как приговор. Чёрт, я уже жалею, что включил его.
Экран мигает десятками уведомлений: сообщений, звонков, чертовски навязчивых напоминаний, что жизнь продолжается, даже если ты вчера стал свидетелем ДТП века.
Я прищуриваюсь.
Тридцать четыре пропущенных.
Половина – от Лив.
Остальные – от Нола.
Лив. Моё тяжкое бремя за все грехи этой жизни.
Её любимая привычка – писать “Ты где?”, “Почему не отвечаешь?”, “Я волнуюсь», «Пожалуйста, перезвони мне». И всё это за промежуток в пять минут.
Такое впечатление, будто у неё встроенный радар на моё равнодушие.
Я пролистываю несколько её сообщений и лениво хмыкаю.
Даже читать не буду.
Если что-то срочное – напишет ещё сто раз.
Потом открываю переписку с Нолом.
Тот, конечно, тоже оторвался:
“Чувак, ты жив?”, “ЭТУ ИДИОТКУ УЖЕ ПОСАДИЛИ?!”, “Ты вообще вернёшься???”, “Эта Сара, или Синди, уже час о тебе спрашивает!”…
И, конечно, добивающее:
«Ты реально пошёл в участок?».
Да, пошёл.
Не потому что хотел, а потому, что эти доблестные блюстители порядка настояли.
“Надо уточнить детали”, “нужна подпись”, “всё быстро, сэр”.
Ага. Быстро.
Три часа в прокуренной комнате с копами, которые вечно пытаются звучать умнее, чем есть.
И всё из-за одной угонщицы в одежде из рекламы депрессии и с мерзким именем.
Той, что решила испытать мой “Ягуар” на прочность, не спросив разрешения.
Я, конечно, сначала разошёлся. Угрожал, что напишу заявление и посажу её.
Звучал убедительно, даже сам себе поверил.
Но потом понял – в этом нет смысла.
Чего я добьюсь? Материальной компенсации? С кого? С девчонки в грязной рубашке, у которой даже обувь не совпадает по размеру?
Да пусть забирает этот бампер в подарок, если ей так нужен.
Я не бедствую.
В моей семье кризис начинается, когда яхта на техобслуживании, а не когда разбивают машину.
Хотелось просто её напугать. Поставить на место. Потому что язык у неё, как бритва. Никто и никогда не смел разговаривать со мной в таком тоне. Тем более девчонка с улицы! Но с полицией я возиться не люблю.
Мне хватает её дома. Копа, который судит меня каждый день и за каждую мелочь. Даже за то, как я дышу.
Обычно я называю его "отцом".
Он один из главных комиссаров города и, конечно, его вызвали в участок минут через двадцать после того, как я туда вошёл.
Как всегда – идеально выглаженный костюм с фуражкой, лицо без эмоций, голос, от которого хочется стать на пять лет младше и произнести: “Это не я”.
И вот странность – стоило ему услышать имя этой девчонки, он вдруг сказал:
“Ты не будешь писать заявление.”
Прям так, без обсуждений.
Я даже не успел вставить своё “И какого же хрена?”.
Он просто посмотрел на меня тем своим взглядом, где одна половина – холодная логика, а вторая – приговор.
“Не возись с этим” – сказал он.
И всё.
Я хотел спросить о причине.
Что в этой девчонке такого, что он вдруг решил её отпустить?
Но потом вспомнил: у нас в семье вопросы не задают.
Ответы всё равно не получишь.
Так что я просто забил.
Как всегда.
Телефон снова вибрирует.
Лив. Опять.
Я раздражённо выдыхаю, швыряю телефон на тумбочку и утыкаюсь лицом в подушку.
Новый день – старые проблемы.
И как только я собрался провалиться обратно в сон, в дверь резко стучат.
Тихо, но настойчиво.
– Мистер Джейсон, – раздаётся мягкий голос нашей гувернантки, миссис Кэрол. – Простите, что беспокою, но ваш отец просил, чтобы вы спустились.
Я начинаю стонать в подушку.
– Серьёзно?.. А может, передадите ему, что я… внезапно умер?
– Боюсь, сэр, это не освободит вас от разговора, – отвечает она с привычной вежливостью.
Я хмыкаю.
– Жаль. А ведь план был почти идеален.
Она всё ещё терпеливо стоит у двери.
– Мне передать, что вы спуститесь?
Я сажусь, зевая и потирая слипающиеся глаза.
– Передайте, что я в трауре по своему сну и мне нужно время, чтобы оправиться.
Она, конечно, не отвечает на это. Просто тихо произносит:
– Он ждёт вас в гостиной, сэр.
И уходит.
Без лишних слов и раздражения.
Иногда я думаю, что если бы у неё случился конец света, она бы всё равно предупредила об этом шёпотом и извинилась.
Я выдыхаю и смотрю на потолок.
Разговор с отцом утром – то, о чём мечтает каждый сын, правда?
Ну, если этот “разговор” не звучит как очередное заседание суда.
Пока поднимаюсь с кровати в поисках штанов и майки, в голове прокручиваются варианты темы дня: вариант первый – “безответственность”, вариант второй – “пора взрослеть”, вариант третий – “я разочарован”.
Спойлер: правильный ответ – все три сразу.
4. Джейсон
Я спускаюсь вниз, ожидая увидеть пустую гостиную, кофе на столике и привычную тишину, где единственный звук – это мои собственные шаги.
Но вместо этого – вся семья. Целиком. В одном месте. И, кажется, в одно время.
Я даже останавливаюсь на пару секунд посредине лестницы.
Не помню, когда в последний раз это случалось.
Наверное, тогда ещё динозавры водились и мама выходила из комнаты без особого повода.
Отец сидит в кресле у камина – как всегда, в форме, которую снимает только по выходным и во сне.
Газета в руках, чашка кофе рядом.
Он читает, но я знаю: каждую деталь комнаты он замечает краем глаза.
Взгляд – холодный, пронзительный, будто способен выжечь любое оправдание, прежде чем ты его придумаешь.
Мама – рядом, на диване, в тёплом бежевом кардигане и чёрных штанах.
Она держит в руках книжку с закладками, но смотрит в неё так, будто слова просто проходят сквозь неё.
Светло-каштановые волосы, как всегда, собраны в аккуратный пучок.
Мама живёт где-то в своём мире – тихом, хрупком, где всё не так больно.
Ранимая, добрая по натуре женщина, просто однажды сломавшаяся от слишком громкой жизни.
Лиа, младше меня на год, сидит на подлокотнике дивана с пудреницей в руках. На ней лёгкое цветочное платье. Её обычный стиль.
Смотрясь в крошечное зеркало, Лиа хмурится и перекалывает заколку, после чего снова пристально изучает себя.
Каждое движение – точное, нервное, будто она всё время пытается исправить то, что не поддаётся исправлению.
И Ники – самая младшая, ей недавно исполнилось одиннадцать, – устроилась у журнального столика, тихо пожёвывая кекс. Её маленькие светлые глаза полностью сосредоточены на каком-то мультике в телефоне. Она целиком оторвана от реальности. Или просто делает вид.
Я стою ещё пару секунд, глядя на эту композицию, и едва не усмехаюсь.
Вот оно. Семейное воссоединение мечты. Камин, кофе, заколки, гаджеты – и холод, от которого трескается воздух.
Если бы кто-то сделал сейчас фото, это выглядело бы идеально.
Только ощущение, будто всех согнали сюда под дулом пистолета.
Я нарочно кашляю – громко и нарочито.
Тишина прерывается. Реагирует только Ники.
Она улыбается – широко, по-настоящему, как умеют только дети.
– Привет, Джейсон!
– Доброе утро, мелюзга, – торжественно говорю я и ухмыляюсь. – Рад, что хоть кто-то в этом доме ещё помнит, как меня зовут.
Она неловко хихикает, а я прохожу дальше, опускаясь в кресло напротив отца.
То самое кресло, из которого чувствуешь себя как на допросе.
– Ну что, – говорю я, глядя на всех, – наконец-то мы собрались в одно время в одном месте. Надо же, оказывается, мы всё ещё родственники.
Мама откладывает книгу и поднимает тяжёлый взгляд.
Пытается улыбнуться – мягко, почти по старой привычке, но выходит натянуто, будто эта улыбка ей больно даётся.
– Как у тебя дела, Джейсон? – спрашивает она.
– Великолепно, – отвечаю я, откидываясь в кресле. – Живу, дышу, ем, сплю. Всё, как всегда.
– А учёба? – она спрашивает мягко, словно пробуя почву.
– Прекрасно, – говорю я с серьёзным видом, не напоминая, что сейчас каникулы. – Мы теперь изучаем “Искусство не сдать экзамен с первого раза”. Я иду на отлично.
Она слабо улыбается, не поняв, шутка это или нет.
– И… ты всё ещё ходишь в футбольную секцию?
Я поднимаю бровь.
– Баскетбольную, мама. Но если тебе так интересен другой спорт, я уточню у ребят, куда они записывают новичков.
Лиа едва заметно улыбается уголками тонких губ.
Мама тихо кивает и снова опускает глаза в книгу, будто разговор удался.
Я смотрю на них всех, опершись на подлокотник.
Вот так всегда.
Все вместе, но каждый где-то далеко.
Как будто у нас семейная традиция – притворяться, что всё нормально.
– Итак, – говорю я вслух, – может, кто-нибудь наконец объяснит, зачем весь этот утренний парад? Что-то празднуем? Очередное неоправданное ожидание?
Лиа поднимает взгляд от зеркальца.
– Я сама не знаю. Но если это что-то срочное, давайте, пожалуйста, быстрее. Я должна быть на спектакле через час, а ещё даже не собралась.
– Конечно, – шучу я. – Катастрофа века. Опоздание на спектакль. Причина трагедии – причёска.
Отец наконец делает тяжёлый вздох и складывает газету. Движение медленное, точное, словно церемониальное.
Камин потрескивает, и пламя отражается в его часах, – ровно, строго, как всё в этом человеке.
– Разговор, который сейчас состоится, очень важный, – говорит он. Голос спокойный, но в нём есть та сталь, к которой мы давно привыкли. – Поэтому прошу всех слушать внимательно и не перебивать.
Я поднимаю взгляд от стола и лениво усмехаюсь.
– Как официально. Что, у нас семейный совет директоров? Или сейчас будет присяжное заседание?
– Джейсон, – отец смотрит прямо. – Оставь сарказм. И просто помолчи.
– Как скажешь, – отвечаю я. – Твоё шоу, я зритель.
Он делает короткую паузу, обводит нас взглядом.
Мама медленно опускает книгу, Лиа перестаёт вертеть зеркало, Ники убирает телефон под стол.
– Вчера произошла неприятная ситуация, – говорит он. – Участником был ты, Джейсон. Она связана с аварией на твоей машине.
Мама сразу поднимает голову.
– Господи… всё ли в порядке?
О, чудо. Мама переживает за меня. Невероятно.
Вслух я спокойно отвечаю:
– Да. Я цел, невредим и всё ещё симпатичен.
Лиа закатывает глаза.
– Может, стоит беспокоиться не о тебе, а о том, не пострадал ли кто-то другой? Все же знают, как ты «отлично водишь».
Я недовольно фыркаю.
– Авария случилась без меня, если ты вдруг не в курсе. Пострадали только машина и кирпичная стена в каком-то убогом районе. Стена, кстати, теперь ненавидит меня лично.
– Кирпичная стена? – переспрашивает Лиа недоверчиво. – Что вообще произошло?
– Какая-то чокнутая пыталась угнать мою машину, – говорю я. – Вот и результат.
Отец поднимает руку, обрывая разговор.
– Это был не угон. Девушка уже всё объяснила. Это непредумышленное хищение. Она извинилась.
Тишина.
Он говорит спокойно, но я чувствую – в его голосе слишком много сдержанности.
Слишком мягко для полицейского.
Я поднимаю взгляд, и в уголке губ появляется кривая усмешка.
– Ага… конечно. Значит, угнала, но с благими намерениями. Прямо как Робин Гуд, только без лука и в грязной рубашке.
Отец хмурится.
– Оставь свои шутки для общения с друзьями, Джейсон! Девушке пришлось нелегко.
– Не сомневаюсь, – добавляю я. – Разнести в пух и прах чужую тачку и не получить за это наказание – нелёгкая работа. Явно стоила многолетних тренировок.
– Я сказал, чтобы ты помолчал, – в глазах отца считывается злость, которую он не хочет выплёскивать наружу. Но я не собираюсь останавливаться.
– Мне интересно, что в этой девчонке особенного? – заявляю холодно я. – Ты так переживал за неё в участке, а сейчас оправдываешь перед семьёй, затыкая сына. Она что, твоя внебрачная дочь?
– Джейсон… – мама взволнованно смотрит на меня.
– Или тебе плевать, кого поддерживать в конфликте со мной? Главное – не меня, – продолжаю я громче. – Пусть она будет даже полоумной преступницей с улицы, но только не Джейсон, да?
– Джей, пожалуйста, – пытается шёпотом вмешаться Лиа.
– Раз так, – я уже начинаю подниматься с кресла, – то советую тебе организовать благотворительную программу от семьи Стюартов: “Угони у нас, не пожалеешь”. Будешь самым популярным копом среди преступников…
– АНУ БЫСТРО ЗАКРЫЛ СВОЙ РОТ И СЕЛ НА МЕСТО! – голос отца повышается.
Надо же. Он крикнул. Впервые за долгое время. Не сухо раздал указания. Не просверлил равнодушным взглядом. А накричал.
Комната наполняется холодом. Даже камин будто гаснет.
Ники перестаёт жевать, Лиа опускает глаза, мама прижимает книгу к груди.
Я просто сижу, глядя на отца и не моргая.
Без злости. Без страха. Просто устало.
Как всегда. Он – закон. Я – статья, написанная для примера.
Отец выдыхает и продолжает ровно, будто ничего не произошло:
– У девушки были сложные обстоятельства. Ей и её младшему брату угрожала опасность. Поэтому ей пришлось взять машину.
Я едва заметно улыбаюсь, глядя в пламя.
Отлично. Моё авто – теперь общественный транспорт. Служу человечеству.
Мама тихо спрашивает:
– С ними всё в порядке?
– Да, – отвечает отец. – Они оба живы и целы. Но девушку задержали. Она провела ночь в камере по обвинению.
Лиа нервно поправляет прядь волос.
Мама качает головой.
Ники молча смотрит на всех, не понимая, почему взрослые вдруг перестали дышать.
Я гляжу на отца, скрестив руки.
– То есть ты собрал нас всех здесь только для того, чтобы поделиться этой душещипательной историей? Или есть что-то ещё?
Отец никак не реагирует. Даже не моргает.
– Против девушки нет никаких улик, – говорит он спокойно. – А мы не будем писать жалобу по поводу машины.
Я хмыкаю.
Конечно. “Мы” не будем. Он просто снова решил всё за всех.
В голове всплывает вчерашняя сцена, как он буквально приказал мне “забыть” об этом и “вести себя достойно”.
Будто я вообще собирался писать заявление. Просто хотелось посмотреть, как у него поднимется давление.
– Они остались без семьи, – продолжает он, – и без нормальных условий для жизни. Их мать уже несколько месяцев находится в коме.
Я замираю.
Мысли возвращают меня к событиям вчерашней ночи. К своим собственным словам, когда я с ухмылкой, глядя в её большие чёрные глаза, заявил, что их мать, наверное, гордится своими детьми-преступниками. Это был удар ниже пояса. Я и тогда это понимал. И, судя по реакции, я попал, куда нужно.
Что-то внутри неприятно сжимается. Нечётко, почти физически. Я не могу дать точного определения этому чувству, поэтому стараюсь не думать о нём долго.
– Какой ужас… – тихо говорит Лиа, закрывая рот рукой.
Мама смотрит на отца.
– И что теперь будет с ними?
Он делает короткую паузу, будто выбирает слова.
– Через неделю состоится суд. Максимум, что ей могут предъявить, – общественные работы. Но у них не осталось крыши над головой. Если не вмешаться, их отправят в приют.
Мама хватается за голову.
– Господи… бедняжки… – шепчет она.
Я чувствую, как-то внутри всё дрожит – не от жалости, а от гнева и злости.
Он говорит о ней так, будто она ему самый близкий человек в мире. О ней – с теплотой. Обо мне – с инструкциями и приказом.
Я смотрю прямо на него.
– А кровь? – уверенно спрашиваю я. – На её рубашке.
Отец переводит строгий взгляд на меня.
– Только не делай вид, что не знаешь, – продолжаю я. – Это ведь не просто “царапина”. Кого она успела убить, прежде чем сесть в мою машину? Или это тоже было непредумышленно?
Отец не моргает.
– Она поранилась. И это не твоё дело.
– Да ну? – я усмехаюсь. – Звучит чертовски убедительно. Особенно от человека, который всю жизнь твердит о “правде превыше всего”.
Отец сжимает пальцы на руках так, что костяшки белеют, но голос его по-прежнему ровный:
– До решения суда я хочу предложить Айле и её брату временно пожить у нас. Пока им не подыщут хорошую приёмную семью.
Наступает мёртвая тишина.
Мама застывает, будто не поняла, что он только что сказал.
Лиа приоткрывает рот, но не издаёт ни звука.
Ники моргает, переводя взгляд с одного на другого.
Даже я не сразу нахожу слова.
Что он вообще несёт? Какое нахрен «временно пожить»? Это шутка? Или тупейший сон моей жизни? Если так, то я хочу немедленно проснуться. И больше НИКОГДА не засыпать.
Минуту никто ничего не говорит. Но потом я просто не выдерживаю:
– Ты это сейчас серьёзно?
Отец ничего не отвечает, но не отводит пристального взгляда.
– То есть ты хочешь притащить двух несовершеннолетних преступников с улицы и поселить в доме, где живёт твоя жена и трое детей, я правильно понимаю?
– Джейсон, – отец произносит спокойно, но голосом, от которого дрожит воздух, – я просил выражаться вежливо.
– Вежливо? – я усмехаюсь, но голос дрожит. – Может, мне ещё уступить им свою комнату, подарить телефон и сказать код от сейфа, чтобы они не парились и сразу всё вынесли отсюда?
– Хватит, – произносит он. – Это не обсуждается.
– Конечно, – я резко встаю. – У нас же всё не обсуждается! Никогда! Ты просто решаешь, кто прав, кто виноват, кого пожалеть и кого наказать.
Мама пытается что-то сказать, но я не даю ей шанса.
– Если эти двое появятся в этом доме – я уйду из него.
Мама вскакивает, произносит моё имя, но я уже не слышу.
Просто разворачиваюсь и ухожу.
Чувствую, как сердце бешено бьётся где-то в горле.
Шаги по лестнице звучат, как выстрелы.
Он может спасать кого угодно. Но на меня ему плевать.
Я захлопываю дверь своей комнаты, и тишина обрушивается, как камень.
Дышу тяжело, будто после бега. Сердце колотится, руки трясутся от злости.
В висках гремит одна и та же мысль:
Эта чёртова преступница не будет жить со мной под одной крышей! Ни за что! Я не позволю!