Игры теней. Книга 1. Предназначение.
Игры Теней
Книга 1. Предназначение
60 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы
Санья-и-Торр, Солнечный Город, столица земель Фениксов, императорский дворец
– Сначала, – сказал Мастер чая, торопливо складывая в сундучок флаконы с порошками и мешочки с травами: – ты должен дать клятву молчать. Обо всем, что сейчас увидишь.
Его руки немного подрагивали, склянки в них несколько раз звякнули друг о друга. Резная шкатулочка с драгоценной лунной травой не поместилась с первого раза, и мастер разражено тряхнул сундучок. Из небрежно сколотого на затылке пучка волос – не обычной серебряной заколкой, а простой деревянной спицей – выскользнула прядь. По побледневшему лбу скатилась капля пота.
Ивовый Листок впервые видел учителя в таком волнении.
– Мастер, – с почтительным поклоном обратился он: – но я ведь уже давал клятву. Когда вы взяли меня личным учеником.
Мастер на песчинку оторвался от сундучка, бросил на юношу быстрый взгляд. В его глазах, обычно безмятежных и спокойных – даже в моменты гнева, когда Мастер ругал Ивового Листка за лень или бестолковость – сейчас плескался страх.
И это напугало Ивового Листка еще больше, чем непривычный вид учителя – и странное требование клятвы.
– Если хоть что-то из того, что сейчас откроется твоим глазам… – тихо сказал Мастер, запнулся и добавил: – и ушам… впоследствии станет кому-то известно… Твоя жизнь не будет стоить и дырявой ракушки.
Он захлопнул сундучок, резким движением впихнул его в руки ученика, повернулся, и, ничего больше не объясняя, вышел из павильона, и заторопился по дорожке, звонко стуча по камням деревянными подошвами сандалий.
1 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы
Ирриан-Мэй, Вишневые долины, княжеский дворец
Конечно же, Анн-и-Мэй винила себя в смерти Снежной Хризантемы.
Нельзя было так привязываться к ней. Нельзя было, чтобы отец заметил их душевную близость.
И нужно было внимательнее слушать все, что касалось ритуала Теней. Да, отец скупился на объяснения, говорил, что для каждого знания – свое время. Говорил: «Не забивай свою хорошенькую головку взрослыми делами, Вишневый цветочек. Играй, пока есть время. Ты – девочка, пусть у тебя будет спокойное детство. Я позабочусь о тебе. Мы все позаботимся о тебе. А когда-нибудь потом настанет время для семейных секретов, когда ты станешь взрослой».
Да, он бы не рассказал раньше времени. Он привык сам все решать за Анн-и-Мэй.
Но ведь можно было расспросить братьев. И матушку. Матушка, конечно, тоже рассказывала только то, что считала нужным, но можно было ее упросить. И еще можно было разговорить Мастера историй – он всегда любил поболтать, особенно если похвалить его память и способности рассказчика. И кое о чем проговаривался даже Мастер чая – если бы только Анн-и-Мэй внимательно слушала и поняла, к чему все идет, раньше…
Если бы отец посоветовался с ней. Если хотя бы предупредил.
Нет, не так.
Если бы Анн-и-Мэй не была такой бестолковой. Если бы убедила отца, что она уже достаточно взрослая, чтобы решать за себя. И за тех, кто ей доверился. За Снежную Хризантему.
Если бы.
Но что изменят эти бестолковые сожаления – для того, кто уже мертв? Разве это может сделать Снежную Хризантему снова живой?…
60 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы
Санья-и-Торр, Солнечный Город, столица земель Фениксов, императорский дворец
Стражники золотой сотни стояли перед императорским дворцом, скрестив копья. Несмотря на то, что Мастер чая обладал привилегией входить во дворец в любое время, они не шелохнулись – до тех пор, пока Мастер не сунул им под нос бронзовую плашку с грозно растопырившим крылья фениксом.
В коридорах дворца было непривычно тихо, безлюдно и сумрачно. Сандалии учителя гулко грохотали по мозаичному полу. И это было так странно – полутемные тихие коридоры, обычно ярко освещенные и оживленные. Утром в них толпились аристократы, ожидавшие аудиенции, днем – министры и чиновники, вечером – бесшумно скользили слуги и евнухи.
Сейчас тут не было никого. Из светильников с живой водой работала только малая часть, и некоторые из них мерцали еле-еле. Видимо, слуга, который за ними следил, сегодня тут не появлялся. Угасающие светильники иногда вспыхивали неожиданно ярко, будто в последнем отчаянном усилии пытаясь разогнать окружающую тьму, и оттого тени Мастера и его ученика вдруг вырастали в сумрачных жутких гигантов, а сами люди казались еще более крохотными и жалкими, неуместными в этом огромном пустом дворце. Это впечатление усиливало непривычно сгорбленная и сьежившаяся фигура Мастера чая и его слишком мелкий суетливый шаг. Впервые Мастер чая выглядел таким старым. И таким испуганным. Видно было, что он не просто очень не хочет идти дальше – а отчаянно боится. Но что-то – долг? клятва служения императорскому дому? Или еще больший страх? – гонит его вперед.
Глядя на ползущие по стенам грозные тени, Ивовый Листок вдруг подумал о настоящих Тенях. Если бы… если бы император позволил… что толку думать о том, чего никогда не будет, но… интересно, какой могла бы быть Тень Ивового Листка? И… хотел ли бы он сам получить Тень? Говорят, иногда бывает, что Тень пытается завладеть своим хозяином, поработить его. И если хозяин слаб – духом или волей, если должным образом не обучен, это может получиться. Так появляются Одержимые. Но еще опаснее, когда Тень управляет хозяином исподволь, потихоньку, скрывая свое влияние и от него самого, и от окружающих. В Смутные времена, когда пресеклась власть и кровь императора, и княжества и великие семьи сцепились друг с другом – за власть и земли, перестали действовать многие законы и правила. Тогда часто нарушались и запреты насчет Теней. И поэтому, говорят, было много Одержимых. Некоторые семьи пытались использовать их в интересах рода, как сильное и непредсказуемое оружие – но это оружие часто обращалось и против самих владельцев, и так некоторые великие семьи исчезли без следа, пав жертвой своей самонадеянности.
Конечно, сейчас совсем другие времена. Строгие правила, проверенные ритуалы и опытные учителя оберегают высокородных отпрысков, которые осмеливаются на привязку Теней, но… Но и сейчас происходят неприятные случайности, когда Господа Теней оказываются слишком слабы, чтобы управлять своими подопечными.
Может, император прав – и сам Ивовый Листок тоже слишком слаб, чтобы приручить Тень? И потому не стоит и мечтать…
Ивовому Листку представилось, что сейчас рядом с ним скользит та самая, его несбывшаяся Тень, о которой он иногда втайне все-таки думал.
И ему вдруг стало очень страшно.
Страх вдруг вонзился ему под ребра холодным лезвием невидимого меча – и перебил дыхание.
Он даже сам не понял, из-за чего.
Из-за фантазий про Тень, которой у него никогда не будет? Из-за боязни Одержимости?
Из-за почти осязаемого страха, который будто растекался волнами вокруг непривычно сьежившегся и суетливого Мастера чая?
Из-за непривычной тишины и сумрака опустевшего императорского дворца?
Не то – понял он. Все не то.
Предчувствие. Предчувствие ледяными пальцами сжало его сердце так сильно, что он задохнулся и сбился с шага. Такое же, как было в день смерти матушки.
Тогда он был как раз на уроке у Мастера мечей. И такой же холод вошел в его сердце и перебил дыхание. Ивовый Листок, отрабатывавший удары на деревянном манекене, споткнулся, выронил меч – и упал на колено. «Смотрите, деревянный болван победил Дохляка!» – заржал второй принц, и его прихлебатели тут же подобострастно захихикали. Но все это доносилось до Ивового Листка будто через толстую стену. Ему показалось, что враг – настоящий, а не подхалимы второго принца – подкрался сзади и вонзил в спину меч – настоящий, а не учебный – и этот удар был сильным, точным и смертельным. Лезвие прошло между ребрами и дотянулось до сердца. И поэтому так холодно в груди, и не вздохнуть, а в глазах темнеет от ужаса. Он даже не услышал, что ему сказал учитель, озабоченно заглядывая ему в лицо и похлопывая по плечу. А потом сердце, только что застывшее от внезапного холода, заколотилось отчаянно и гулко.
Ивовый Листок был жив. На этот раз лезвие невидимого меча прошло мимо его сердца. Но случилось что-то плохое. Очень плохое. «Извините, учитель, мне надо…» – пробормотал он помертвевшими губами, и, не дождавшись ответа, не подняв учебный меч, не обернувшись, нарушая все правила приличия, он ушел с урока. Сначала быстро шел, потом побежал. Через императорский розовый сад, так было быстрее. На перекрестке дорожек, возле фонтана с карпами, замер не несколько песчинок, переводя дыхание. Потом, спустя несколько лет, он так же отчетливо помнил яркую, ослепительную красоту этого сада – такую, как увидел тогда. Плеск воды в фонтане, золотые солнечные блики в воде, и темные и оранжевые спинки рыб. Ящерица греется на мраморном бортике. Огромные чудесные розы вокруг, от которых сгибались ветви – снежно-белые, с алой обводкой лепестков, редкий сорт «лед и пламя», нежно-кремовые, розовые, с нежными как шелк лепестками, бордовые, бархатные, почти черные, как ночь, в сердцевине. Сладкие цветочные ароматы и счастливое пение птиц. Он помнил, как замер, вдруг оглушенный этой красотой, совершенством мира, который в те ослепительно яркие мгновения показался ему идеальным. И помнил свое недоумение – и отчаянную надежду – потому что в таком прекрасном мире, наполненном радостью жизни, просто не могло произойти ничего плохого. Цепляясь за эту надежду, он добрел до матушкиных покоев. И даже когда увидел заплаканное лицо Зеленой Кувшинки, он не хотел верить. Всего в нескольких шагах цвел, благоухал, звенел от птичьего пения, волшебный розовый сад. Неужели мама могла умереть – в этом саду, в этот яркий солнечный день, полный безмятежности и неги? И этот мир не рухнул, не почернел, не погиб в сумраке. Все так же продолжали благоухать розы, плескаться в фонтане рыбы, петь птицы – и прогуливаться по дорожкам сада разодетые дамы… Только мамы больше не было.
И теперь, в сумеречных коридорах императорского дворца, ему показалось будто то же лезвие – невидимого меча с ледяным лезвием – вонзилось в грудь и перебило дыхание.
Что-то… что-то нехорошее произошло. Или должно было произойти. Совсем скоро. Что-то, что опять сломает прежнюю жизнь Ивового Листка.
Он остановился, тяжело дыша. Слушая, как гулко бухает сердце в груди и отдается грохотом в висках. Покачнулся, опершись о стену. Бежать – подумал он. Бежать, пока не поздно.
Но, конечно, было уже поздно.
Стражники не выпустят его из дворца одного. Без знака Феникса, который был у учителя.
Он подумал о втором, черном входе для слуг – который тоже, наверняка, охранялся. Но даже если и получится как-то выбраться через него… И даже если получится добраться до меча в тайнике…Что дальше? Печать верности сожжет его, едва он попробует ступить за стены дворцового города без дозволения императора…
– Что ты там застрял, ученик? – нервно окликнул его Мастер Чая, оглядываясь. – Шевелись! Если из-за твоей нерасторопности… – он запнулся, дождался, пока Ивовый Листок его догонит, больно ткнул ему в грудь дрожащим узловатым пальцем, и почти беззвучно прошипел, блестя испуганными глазами: – если… если что-то пойдет не так, наши головы повиснут на пиках перед дворцом…Или только твоя, – добавил он, опять ткнув пальцем в грудь ученика. После чего развернулся и опять засеменил вперед, громко стуча сандалиями.
***
60 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы
Санья-и-Торр, Солнечный Город, столица земель Фениксов, императорский дворец
Перед золотыми массивными дверьми в спальные покои императора тоже стояли стражи. Их лица по обычаю были скрыты золотыми масками. Но Ивовому Листку почему-то показалось, что стражи не так уверены и спокойны, как обычно. Их выдавали слишком напряженные позы, и руки, слишком сильно сжимающие рукояти мечей.
Мастер чая сунул им знак с Фениксом. Правый стражник молча кивнул, чуть отступая в сторону. Но Мастер торопливо просеменил мимо него – и золотых дверей, за ширму, в узкий боковой коридор. Там был вход в комнатку для слуг, а дальше – проход в умывальную комнату, и второй вход в императорскую спальню.
Ивовый Листок поспешил следом за учителем. Но когда он проходил мимо плотно закрытых золотых дверей, он вдруг услышал странный звук с той стороны. Глухой стон, переходящий в раскатистое рычание. А потом – долгий протяжный скрежет, будто по камню провели железным лезвием. Левый стражник вздрогнул – так сильно, что ножны его меча гулко стукнулась о дверь. Правый стражник слегка повернул голову в его сторону, блик от светильника ослепительно вспыхнул на его золотой маске – и левый стражник тут же торопливо отступил от двери, видимо, чтобы больше ее не задевать, выпрямился и замер. Правый опять отвернулся, глядя вперед. Но Ивовый Листок увидел, как он украдкой, отведя руку за спину, трогает золоченую дверь. Ивовый Листок ошеломленно запнулся. Но тут же заметив снова отблеск на золотой маске, повернувшейся теперь в его сторону – и пристальный взгляд из прорезей маски, от которого у него почему-то по спине покатились мурашки.
Он поспешно отвел глаза в сторону и заторопился следом за учителем.
В комнате для слуг Мастер чая тут же принялся за дело. Расстелил на столе чистую салфетку. Выбрал на полке, среди разной посуды, чайник из красной глины, к нему – такую же пиалу. Прикрикнул на застывшего у входа ученика. Ивовый Листок опомнился, аккуратно поставил на стол сундучок с травами и чаем и сейчас же занялся жаровней. Привычная работа успокаивала. Мастер чая перестал горбиться и вздрагивать, движения его рук опять стали уверенными и ловкими. Он быстро разбирал сундучок, невнятно бормоча себе под нос, и аккуратно раскладывал на столе травяные смеси и порошки. Мастер чая часто готовил тут успокаивающие или укрепляющие настои или чаи, чтобы поднести их императору перед сном – или сразу после пробуждения.
Ивовый Листок помогал Мастеру, привычно угадывая его распоряжения по отрывистым командам, а иногда просто жестам.
Он старался все делать бесшумно – как и обычно, когда они с учителем не хотели потревожить покой или сон императора. Но теперь Ивовый Листок был особенно осторожен.
Сначала он хотел спросить учителя о странных звуках, раздавшихся из-за золотых дверей. Но так и не решился.
Вероятно, император болен. И, наверное, болезнь его серьезна. Этим обьясняются пустые коридоры дворца. И тот стон из-за двери мог несомненно принадлежать человеку… человеку, страдающему от боли. Ивовый Листок покосился на шкатулочку с лунной травой, которую задумчиво перебирал Мастер. Самое сильное успокаивающее и утоляющее боль средство. И самое опасное – слишком большая доза могла усыпить навсегда.
Ладно, предположим, тот стон принадлежал больному императору.
Но как обьяснить рычание? И скрежет?
И как обьяснить то, что делал стражник, украдкой вывернув руку за спину.
Ивовый Листок разглядел это совершенно отчетливо. Но и совершенно отчетливо он понял, что это нельзя ни с кем обсуждать. Видимо, именно про это говорил Мастер, когда упоминал клятву молчания.
Но сам он пока не понимал, какая тайна может скрываться за золотыми дверьми императорской опочивальни. Что там такое такое жуткое – что испугало обычно невозмутимого Мастера чая, превратило в опустевший склеп шумные коридоры дворца и заставило вздрагивать непобедимых воинов Золотой сотни.
Ивовый Листок опять вспомнил жуткий рык, который вряд ли мог принадлежать императору – и вообще, человеку.
И судорожное движение, которое пытался спрятать от него правый стражник – когда он украдкой, спрятав за спиной руку, проверял засов на дверях.
Массивный засов на золоченых дверях, закрывающий императорскую спальню снаружи.
2 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы
Санья-и-Торр, Солнечный Город, столица земель Фениксов, императорский дворец
– Ваше величество, не кажется ли вам, что этот Секудзо взял много воли? – озабоченно проворковала Старшая Тетушка, госпожа Инь-а-Ти, Драгоценная Лилия, первая супруга императора-Феникса: – договаривается с болотными змеями за вашей спиной…
– Секудзо – мой названный брат, – сухо ответил император: – я ему верю. И я хотел бы знать, кто за моей спиной распространяет про него сплетни…
В щель между створками ширмы Ивовый Листок увидел, что император нахмурился. Это же заметила тетушка – и тут же заискивающе заулыбалась, и склонила голову, отчего длинные серьги и подвески на ее голове мелодично зазвенели, а драгоценные камни на них засияли, разбрасывая вокруг разноцветные отсветы, окружая тетушку мерцающим ореолом, будто сошедшую с небес богиню.
Для важных встреч госпожа Инь-а-Ти всегда очень тщательно подбирала не только наряды и украшения, но и правильное освещение. Она старалась больше не встречаться с императором при дневном свете, чтобы не было заметно ее увядающей кожи и чуть поплывших черт лица. Поэтому она приказывала заранее ставить ширмы и опускать занавески, и долго гоняла служанок с зеркалами, светильниками и украшениями, вымеряя идеальное сочетания – и собственные жесты для разных моментов беседы: когда нужно показать печаль, страх, радость – или просто отвлечь внимание.
Госпожа Инь-а-Ти помолчала несколько песчинок, давая возможность супругу полюбоваться своим ослепительным сиянием, а потом робко дотронулась до руки императора.
– Не помню, где я услышала. Я так взволновалась, что не обратила внимания…Я очень беспокоюсь за тебя, мой дорогой, – совсем другим, дрожащим и испуганным голосом, тихо прошептала она, – так боюсь, что подлые предатели опять что-то замышляют… Этим болотным змеям нельзя верить…
Ивовый Листок вздрогнул – ему показалась, что тетушка при этом покосилась на ширму. Вряд ли она сказала эту фразу для него – но кто знает, что на самом деле имеет в виду госпожа Инь-а-Ти? За милым улыбчивым лицом и сладким голоском Старшей Тетушки скрывалась жестокая, деспотичная и мстительная властительница, которая вот уже два десятилетия цепко держала в пухлой ручке весь императорский гарем и безжалостно уничтожала всех, кто осмеливался хоть слово сказать ей поперек.
Лицо императора смягчилось, он легонько успокаивающе похлопал первую супругу по запястью.
– Не беспокойся, сладкий цветочек, – снисходительным тоном сказал он: – я слежу за всеми предателями, и не позволю им мне навредить. Не забивай свою милую головку плохими мыслями.
Император забросил в рот еще один кусочек своего любимого розового лукума и с удовольствием прикрыл глаза.
– Какие у тебя всегда дивные десерты, – похвалил он, – почему мне не приносят таких?
– Я делаю их специально для вас, мой возлюбленный повелитель, – ответила госпожа Инь-а-Ти, смущенно улыбаясь, – со всей моей любовью и почтением… Сама собираю в саду розовые лепестки и перебираю их, потом варю сладкий сироп на меду, а орешки…
– Как мило, – перебил ее император и потянулся за следующим кусочком. – Так приятно отдыхать тут у тебя, в тишине и покое, когда вокруг не галдят эти бестолковые советники… выгнать бы их всех к горным лисам в Унань, или хотя бы половину… Но нельзя, приходится терпеть всех этих бестолочей…
– Ах, – горестно вздохнула госпожа Инь-а-Ти и опять покачала головой: – конечно, нельзя, особенно сейчас, когда во дворце происходит такое…
– Какое? – растеряно спросил император, и его рука застыла над миской с лукумом.
– Ну как же, – госпожа Инь-а-Ти округлила глаза, и, чуть понизив голос и доверительно склонившись к царственному супругу, пояснила: – говорят, первый принц, которого ваше величество назначил своим наследником, не справляется со своими обязанностями.
– Да? – удивился Феникс.
– Принц очень старается, – Старшая Тетушка вздохнула, лицо ее сделалось печальным: – но его слабое здоровье…
– Неужели? – кажется, новость о слабом здоровье первого принца действительно удивила Феникса.
– Принц очень хочет угодить вашему величеству, – объяснила госпожа Инь-а-Ти, – поэтому скрывает свои проблемы. Но его слабость иногда так велика, что он не может с ней справиться. Недавно он по рассеянности потерял важный документ…
– Да, этот отчет по налогам… его потом нашли в… – император махнул было рукой и тут же нахмурился: – откуда ты знаешь?
– Весь дворец подняли на ноги, чтобы его найти. Искали даже в покоях наложниц, – пояснила тетушка.
– Хм. Неужели? – опять нахмурился император.
– А два дня назад, – продолжила тетушка: – принц чуть не упал в обморок в присутствии посла императора Севера. Что теперь о нас подумают северяне? – Старшая Тетушка горестно вздохнула и опять покачала головой, и ее подвески снова зазвенели и завораживающе засверкали отсветами драгоценных камней. – Что наши дела очень плохи – раз мы не можем позаботиться о здоровье наследника империи? Или что наши принцы голодают? Или… – она еще больше понизила голос и даже огляделась, будто высматривая, не притаились ли где-нибудь поблизости шпионы императора Севера: – или что внешний вид северных воинов пугает наших принцев до обморока?…
– Хм, – император озадаченно взглянул на супругу: – я как-то не рассматривал это происшествие с этой стороны. Но ты, кажется, права… – он задумался: – с северными послами вышло нехорошо. Горный лис знает, что они теперь подумают про цвет нашей аристократии… Значит, думаешь, первый принц не справляется?…
– Он старается, – с грустью вздохнула тетушка, прикрыв радостно блеснувшие глаза: – но слабое здоровье…
– Да-да, я понял насчет здоровья, – Феникс отправил в рот еще кусочек лукума, поднес к губам пиалу с чаем – и прикрыл глаза от удовольствия. – Прекрасный чай, – похвалил он. – С циньскими лимонами? И заварен так, как я люблю. На ледяной воде?
– У вас такой тонкий вкус, повелитель, – заискивающе улыбнулась тетушка: – очень стараюсь вам угодить.
Притаившийся за ширмой Ивовый Листок, который сам собирал, составлял и заваривал этот чай, сдержал ироничное хмыканье. Лимоны были из Бурны, а вода – самой обыкновенной, впрочем, для этого чая именно такая была и нужна. С другой стороны, тетушка, как всегда выкрутилась очень ловко – и польстила императору, и не стала указывать на его ошибки – что, разумеется, разгневало бы владыку, но при том и не сказала ни слова неправды.
Повелитель допил чай и отставил пиалу.
– Скажи, – уже другим, строим тоном, обратился он к ней: – Ты ведь не для того затеяла этот разговор, чтобы я назначил наследником второго принца, твоего сына?
– Конечно же, нет! – очень натурально возмутилась госпожа Инь-а-Ти.
Конечно же, да – подумал Ивовый Листок. И глядя, как серьезно кивает в ответ Феникс, удивился – неужели правда, император ей сейчас верит?!… Или он просто притворяется, что верит – чтобы сделать госпоже Инь-а-Ти приятное?… Или он сам уже заранее решил сменить наследника? Даже не попытавшись разобраться в тех происшествиях, о которых упоминала тетушка?
У Ивового Листка были некоторые догадки по этому поводу, но он предпочитал держать их при себе. И насчет того, куда и как пропал документ. И насчет того, почему первому принцу стало дурно на встрече с послами, и о совершенно случайном совпадении, что как раз за пару часов до этого Вторая Тетушка пригласила принца к себе на чаепитие и беседу. Чай опять заваривал и подавал Ивовый Листок, но ореховые колобки, до которых первый принц был большой охотник, Тетушка накладывала на его тарелку сама.
Конечно же, Ивовый Листок даже не думал никому об этом заикаться.
Интересно, сам император не подозревал о связи этих происшествий с госпожой Инь-а-Ти? Или, наоборот – подозревал, но не собирался ничего предпринимать, чтобы защитить первого принца? Ведь если будущий император так наивен, доверчив и беспечен, как первый принц – можно ли ему доверить трон – и благополучие всей страны?
От этой мысли Ивовый Листок вдруг почувствовал горечь и тошноту – будто глотнул слишком крепко заваренного позавчерашнего чая, случайно забытого в пиале.
Он вдруг подумал, что раньше был бы возмущен коварством Старшей Тетушки, и непременно попытался бы восстановить справедливость – и надеялся бы на то, что сам император искренне желает того же.
Теперь же, он просто жалел первого принца – но понимал, что у того почти нет шансов – ни восстановить доброе имя, ни сохранить место наследника. Первый принц, действительно, слишком наивен и доверчив для этого. Слишком слаб – или, напротив, слишком хорош для дворцовой жизни.
Повезет, если Тетушка сочтет его достаточно безопасным для себя и своих детей – и ему удастся сохранить свою жизнь.
Так, как это пока удавалось самому Ивовому Листку. Насчет себя он не обманывался – его собственная жизнь сейчас была целиком и полностью в руках тетушки – и, возможно, когда ей надоест забавляться, эта жизнь оборвется. А возможно, она привыкнет к нему, и оценит его умения – не только заваривать чай, но главное – молчать, бесшумно ходить и почтительно кланяться. В конце концов, Мастер чая уже стар и ему скоро понадобится замена.
Ивовый Листок знал, что сами эти возможности – и осознание власти над его судьбой – развлекали Тетушку. И – как ни тошно и горько ему это признавать – должно быть, большей частью забавляло тетушку то, что ей прислуживает один из принцев, сын ее бывшей соперницы. Прежний Ивовый Листок не стерпел бы такого унижения. Но нынешний… стал трусливее? Или мудрее и осторожнее?
Зеленая Кувшинка как-то сказала: мы, болотные змеи, умеем казаться безобидными, а часто и незаметными, мы умеем спрятаться за цветком или притвориться тонкой веточкой. Мы кажемся слабыми для открытого противостояния. Но мы умеем прятаться и ждать. Чтобы потом, когда настанет время, броситься на врага и ужалить его насмерть. Хотел ли Ивовый Листок ужалить своих врагов? Или просто хотел от них ускользнуть? Вырваться из этого проклятого дворца, который уже давно стал ему темницей, а не домом, навсегда оставить его позади – и больше никуда не возвращаться.
Он пока и сам толком не понимал.
В любом случае, чтобы дождаться удобного момента – для побега или мести – сначала надо выжить.
И пока Ивовый Листок устраивает и развлекает Тетушку – он будет жить.
1 день месяца Сиреневой Луны, 281 год со дня смерти Милостливой Императрицы
Ирриан-Мэй, Вишневые долины, княжеский дворец
Снежная Хризантема почти не изменилась после своей смерти. Она сохранила прежнее очарование, ясный и наивный взгляд ярко-зеленых глаз, изящные движения и легкую бесшумную походку – все, что пленяло в ней с первого взгляда. Но при ней остался и капризный нрав, скверный скандальный характер и прочие не особенно приятные черты: склонность к истерикам из-за пустяков, трусливость, злопамятность и высокомерие по отношению к тем, кто слишком явно выказывал Снежной Хризантеме свою любовь – или почтение.
Незнакомцев она умела очаровать с первой минуты – если считала нужным снизойти до общения с ними. Но при том она никого не подпускала близко, сделав исключение только для Ан-и-Мэй, Вишневого Цветка, княжеской дочери. Но и с ней Снежная Хризантема не стеснялась проявлять свой капризный и склочный характер, иногда даже доводя Анн-и-Мэй до слез.
Впрочем, с самим князем Вишневых долин, сиятельным Секудзо третьим, Повелителем теней, Снежная Хризантема вела себя идеально, ни разу не позволив себе лишнего.
Она умела с первых минут знакомства с человеком безошибочно определять его происхождение, силу, власть и положение в обществе – даже когда все остальные обманывались на этот счет.
Например, посол из Песчаных садов, оказавшийся в результате младшим братом самого султана, сразу вызвал у Снежной Хризантемы симпатию – хотя и прибыл инкогнито. А к посланнику из Северной империи она с самого начала относилась неприязненно – и не зря. В дальнейшем выяснилось, что северный посол был жуликом, лжецом и проходимцем. Как, впрочем, и его император.
Князь Вишневых долин, сам мудрый и опытный дипломат и знаток человеческих душ, не мог не отметить эту удивительную проницательность Снежной Хризантемы. И, пожалуй, именно это и стало роковым для зеленоглазой красавицы. Именно этот талант привел ее к смерти – в самом расцвете лет, в середине жизни, беззаботной и спокойной, наполненной невинными, но такими приятными, удовольствиями: изысканными лакомствами, прогулками по цветущему саду, наблюдением за золотыми рыбками в пруду, послеобеденным отдыхом на шелковых подушках, сладкой дремой после первого завтрака в рассветном павильоне…
***
Смерть Снежной Хризантемы разделила жизнь на две части: до и после. Окончательно и бесповоротно.
Потом Анн-и-Мэй поняла – так бывает со смертью каждого, кто тебе дорог. Привязанность, нежность, дружба, любовь – все это прорастает в твоем сердце, как семечко уал-лунг, серебряной розы, чьи побеги сначала нежны, как паутинки, но потом превращаются в гибкие лозы прочнее стали. Из этих лоз делают самые крепкие сети – для охоты на крупных хищников, зверей, людей и даже самых сильных магов. А хрупкие цветы уал-лунг, которые распускаются в полнолуние, при восходе луны, и отцветают к рассвету, считаются символом настоящей любви. Крохотные серебристые бутоны окружены острыми ядовитыми колючками, одного укола довольно, чтобы уснуть навсегда. Но отчаянные влюбленные собирают серебряные розы голыми руками – считается, что только так, добытые с риском для жизни, цветы уал-лунг становятся символом и доказательством настоящей любви. Роковые красавицы хвастаются друг перед другом целыми ожерельями из смоляных жемчужин, в которых запаяны пепельно-серые лепестки мертвых серебряных роз – а в иных и воспоминания о слишком самонадеянных мертвых поклонниках, оплативших редкий дар собственной жизнью.
В образе уал-лунг собраны все свойства, символы и превращения любви.
Мимолетная, редкая красота – и неизбежное скорое увядание. Так прекрасные хрупкие цветы серебряной розы, живущие короткий миг, к рассвету превращаются в серый пепел.
Опасность и смерть, которые всегда летят крыло к крылу рядом с нежностью и любовью – как две уточки-мандаринки. Так ядовитые колючки охраняют нежные бутоны уал-лунг и готовы убить каждого, кто протянет к ним руку. Одно неосторожное движение – и вместо цветка любви ты найдешь среди ветвей уал-лунг свою смерть.
И, наконец, обман и неизбежные метаморфозы. Так хрупкие стебельки юного растения со временем превращается в самые прочные ловчие сети, удерживающие любую добычу.
Именно про уал-лунг заговорил Мастер чая в первый день после смерти Снежной Хризантемы. Конечно же, не просто так. Мастер чая ничего не делал просто так. В каждом его слове – и движении – был свой смысл, просто Анн-и-Мэй не всегда могла понять, какой.
Анн-и-Мэй не собиралась идти на утренний чай. Она вообще не хотела вставать в это утро. Лежала, прикрыв ладонью заплаканные глаза – и не собиралась их открывать.
– Госпожа, – уже в который раз встревожено позвала ее Ин-и-Чи, Быстрая Лисичка. Госпожа, вам плохо?
– Плохо, – простонала Ан-и-Мэй. – Оставьте меня в покое! Уйдите все!
Зашуршал шелк кимоно, зазвенели подвески – Быстрая Лисичка опустилась на колени рядом с кроватью и осторожно тронула прохладными тонкими пальчиками сперва запястье Ан-и-Мэй, а потом – ее лоб. – Я позову лекаря?
– Нет, – сипло сказала Ан-и-Мэй, – сейчас. Подожди. Еще три песчинки. Пять.
– Мне не жалко, – мягко отозвалась Лисичка, – но ваш урок у Мастера чая…
Анн-и-Мэй опять застонала и натянула одеяло на голову. Конечно, это было глупо. Если продолжать прятаться под одеялом, Лисичка, в самом деле, позовет лекаря. Тот доложит матушке – или, хуже того, отцу… нет, только не это… Отца Анн-и-Мэй видеть не хотела. Не сейчас. Лучше – вообще никогда. При воспоминании об отце, его предательстве, у Анн-и-Мэй сжалось горло и глаза защипало от слез. Она опять вспомнила то, что пыталась безуспешно забыть с прошлого вечера. Как твердые сильные пальцы отца сжали ладонь Ан-и-Мэй, вложили в нее рукоять ритуального ножа; а его уверенный любимый голос, которому она всегда верила, сказал в самое ухо: «доверься мне, девочка, так надо», а потом сильная рука отца повела за собой безвольную руку растерянной Анн-и-Мэй – и в один миг, точным, неуловимо быстрым движением лезвие этого ножа перерезало горло сидящей рядом Снежной Хризантемы. Та даже не успела ничего понять. Перед Анн-и-Мэй снова и снова вставали эти картины: удивление в тускнеющих зеленых глазах Снежной Хризантемы, и пятна крови везде: на лезвии ножа, дрожащих руках Ан-и-Мэй, светлых камнях пола, расшитых лотосами туфельках, нежно-лиловом шелке кимоно, особенно ярко, ослепительно-алыми каплями – на вышитых снежно-белых пионах.