История Будущего. Миры, о которых хочется мечтать

Рагим Джафаров. «Псипатриарх»

– Комиссия подробно изучила материалы расследования по «марсианскому феномену», и у нас есть вопросы к руководителю следственной группы, – не отрывая взгляда от вороха бумаг, устало протянул председатель.

– Я готов отвечать. – Виктор встал со своего места.

– Итак, у вас есть психологическое образование?

– Нет.

– И почему же вас назначили на такую высокую должность в министерстве психологической безопасности? – председатель комиссии отвлекся и посмотрел прямо в глаза Виктору.

– Я рекомендую вам завести домашнего питомца, – глупо улыбнулась голограмма.

– Мне это неинтересно, – привычно отрубил Виктор и потер висок.

– Это необходимо для улучшения вашего психологического…

– Нет.

– Вы не можете просто отказываться от всего, что вам рекомендует психолог.

– Могу. Я отказываюсь заводить питомца. У меня в доме уже есть лишнее бесполезное существо.

– Давно вы настолько самокритичны? – в синтезированном голосе возникли интонации, имитирующие встревоженность.

– Я про тебя.

– Я не могу считаться существом…

– Вот именно.

– Я искусственный интеллект, специально созданный для регулирования психологического состояния всех жителей Москвы, – его совершенно не смутил бубнеж Виктора, если скрипт с объяснением запускался, то его невозможно было остановить или прервать. – Моя задача – оказание своевременной консультативной поддержки направленной на снижение социальной напряженности и улучшение качества жизни каждого отдельного индивидуума…

– Господь… – Виктор страдальчески заскрипел и запрокинул голову, – Не буду я заводить питомца. Не буду.

– Одной из важнейших функций ИИ-психолога является медиация…

Виктор посмотрел на часы. Вообще-то во время приема все интерфейсы в комнате выключались, чтобы пациент терял чувство времени и не отвлекался на телефон, виар, что угодно еще. Права на управление всей электроникой передавались психологу. Но он ничего не мог поделать с обычными, аналоговыми часами. Вполне вероятно, что он даже не знал, что это. Часы висели прямо над голограммой и мерно щелкали. Длинная стрелка замерла всего в трех минутах от двенадцати.

Виктор вдруг понял, что в комнате тихо. Психолог не тарахтит. Оказывается, голограмма молча смотрела прямо на Виктора, подрагивая от каких-то странных помех в такт щелчкам часов.

– Кем вы работали? – спросил вдруг психолог.

– А что, у вас в базах не записано?

– К сожалению, данные до 2051 года утеряны в результате большого блэкаута.

Виктор улыбнулся. ИИ капитально заглючил – нарушил указ минздрава не называть никаких дат, чтобы снизить стрессовую нагрузку на население.

– Я был финансовым аудитором, – зачем-то серьезно ответил Виктор.

– Вам пора возвращаться на работу.

– Я давно на пенсии.

– Согласно постановлению правительства номер…

– Об отмене пенсии в связи со скачкообразным ростом средней продолжительности жизни, – закончил за психолога Виктор. – Я в курсе. У меня достаточно денег, чтобы не работать.

– Дело не в деньгах. Вам нужно работать. А нам нужны ваши таланты.

– Кому это «нам»?

Виктор присмотрелся к мерцающей голограмме. Еще серия помех в такт щелчкам часов – и все пропало, программа восстановилась и вернулся стандартный соевый дурак:

– К сожалению, наше время подошло к концу. Я рекомендую безотлагательно написать эссе об открытиях сегодняшней сессии…

Виктор не слушал. Время вышло. Управление всей электроникой дома снова перешло к нему. Он жестом отключил психолога, освещение изменилось, на пару секунд тяжелая противофазовая тишина сменилось отголосками шума города и сразу же едва слышно включились новостные стримы. Виктор отправился на кухню, чтобы налить себе стакан воды.

Он краем уха уловил в новостях что-то неправильное. Не тон, конечно, даже не слова, которые могли бы потревожить население, увеличить уровень стресса или что-то в этом духе. Просто… что-то не то. А сенсоры умного дома уловили его интерес и предупредительно сделали звук громче.

– Раннее завершение марсианской миссии несомненно вызывает интерес граждан, – по голосу было понятно, что диктор улыбается во все тридцать два импланта.

– Переведи на человеческий, – приказал Виктор ассистенту.

– Провал экспедиции вызвал бурное недовольство налогоплательщиков и поставил под угрозу государственно-частную космическую программу. Кто-то потерял политические баллы. Будет расследование и демонстративная порка. Кого-то посадят.

– Проведут перевоспитательные мероприятия? – уточнил Виктор.

– Мои расчеты говорят о том, что вероятность реального тюремного заключения приближается к 80 процентам.

Виктор удивленно хмыкнул, поставил стакан в посудомойку и собирался было выйти с кухни, но вдруг звуки новостных стримов стихли, раздалось неприятное пиликанье.

– Что там?

– Официальное письмо от министерства психологической безопасности.

Виктор вздохнул, махнул рукой, вызывая проекцию почты посреди комнаты, и пробежал глазами по письмам. Счета, реклама, какие-то рекомендации и бонусы от московского министерства счастья… Наконец он нашел то, что искал.

Письмо сообщало, что он, Виктор Маркович Брик, во время последней сессии с ИИ-психологом получил рекомендацию устроиться на работу. Он пропустил подробное описание того, как именно работа должна помочь справиться с депрессией и решить проблему нереализованного потенциала. Проскочил все ссылки на МКБ, на работы светил психологической науки (слово «наука» применительно к психологии вызывало у Виктора депрессию куда вернее, чем «нереализованный потенциал») и прочий бред от смежных специалистов, которые получили его психопрофиль и на его основе выдвинули ряд собственных рекомендаций. Все их заключения снова были обработаны ИИ-психологом, направлены в министерство, где по итогам консилиума (вероятнее всего разных ИИ, не могли же уважаемые люди собраться и что-то обсудить быстрее чем он попил водички и помыл стакан) было решено предложить ему работу в этом самом министерстве. Им срочно требовался руководитель какой-то специальной следственной группы.

Его брови поползли вверх. От Виктора ждали подробного отчета и рекомендаций по «Марсианскому инциденту». То есть по тому самому «раннему завершению миссии», о котором только что говорили на стриме. Более конкретный круг задач и обязанностей будет в материалах дела. А доступ к ним Виктор получит сразу же, как только подпишет документы о своем назначении. А еще получит обширный набор бонусов, доступных сотруднику министерства такого уровня. И личного ассистента.

Если, конечно, Виктор собирается выполнять предписание психолога. Его никто не заставляет, он свободная личность и волен сам выбирать подходящее ему лечение и…

Виктор поставил электронную подпись и углубился в материалы дела.

– Дело в моих компетенциях, – уверенно ответил Виктор. – Я и раньше руководил следственными группами и имею обширный опыт…

– Но этого нет в вашей биографии, – перебил председатель.

– К сожалению, данные до большого блэкаута утеряны. Я вышел на пенсию раньше.

– Хорошо, вы большой специалист в своей области, пусть так, – с оттенками недоверия в голосе сказал председатель, – Перейдем дальше. С чего вы начали расследование?

Первый рабочий день начинался завтра, но Виктор не смог сдержаться и попытался сразу же приступить к изучению материалов. Для этого пришлось почти полностью проигнорировать онбординг, из которого он против своей воли узнал, что работает в первом полностью распределенном министерстве. Что бы это ни значило. Терабайты корпоративного шлака он просто скормил ИИ и попросил сделать памятку. Да и ту решил прочесть позже.

Наконец он получил доступ к материалам дела, коих оказалось удручающе немного. Краткое резюме первичного осмотра и несколько видеофайлов.

Картина выходила такая. Космический корабль, построенный частной компанией по заказу государства, отправился к Марсу с двадцатью космонавтами. В экипаже только опытные космонавты, все оборудование испытано множеством других полетов, никаких проблем вплоть до посадки на Марсе не ожидалось.

Но примерно через полтора часа все находящиеся на корабле космонавты одновременно «потеряли сознание». Именно так – в кавычках.

Загадка кавычек раскрывалась с помощью многочисленных видео. Вот, например, капитан корабля – Максим Котенец. Мужчина с волевым подбородком и строгой складкой между бровями. Сидит, следит за какими-то показателями на панели. Иногда шевелит губами, что-то проговаривает. Корабль успешно выходит на орбиту, там запускает атомный двигатель, все идет по плану. Но вот наступает семьдесят восьмая минута полета, и лицо Максима – космонавта, кандидата наук, отца (Виктор мысленно добавил «комсомольца и спортсмена») – полностью расслабляется. Пропадает складка между бровями, теряется осмысленное выражение, да просто… исчезает что-то человеческое из взгляда.

С этого момента Максим ведет себя как не слишком умная обезьяна. Вероятно, сильно не дотягивающая до уровня шимпанзе. Лениво тыкает пальцем куда может дотянуться, безуспешно и не очень активно пытается освободиться из ремней, которыми пристегнут к креслу, а после развлекается выпусканием и втягиванием ниточки слюны.

Примерно в таком же состоянии оказывается и весь остальной экипаж. Это, конечно, вызывает некоторую растерянность в Центре управления полетами. И даже обеспокоенность. Чем более расслабленными становятся лица людей в космосе, тем более напряженными становятся лица людей на земле. В итоге кто-то жмет специальную кнопку и прерывает миссию. Корабль разворачивается и летит домой.

Что особенно странно – в какой-то момент космонавты приходят в себя. Но весьма условно. Опытные специалисты вдруг впадают в панику и ведут себя так, будто не понимают, где вообще находятся и что происходит. У того же капитана появляется будто бы чужое выражение лица.

Виктор ничего не понимал в психологии и космосе, но неплохо разбирался в бюрократии, поэтому на этот раз он очень внимательно изучил все должностные инструкции, приказы, распоряжения и обнаружил то, что искал. Ему нужно было найти не причину, по которой космонавты потеряли сознание, а причину провала миссии или лицо, либо группу лиц, несущее ответственность за произошедшее.

Виктор даже удивился, что в документах, написанных нежным, психологически стерильным, нетравмирующим новоязом («все на борьбу со стрессом и социальной напряженностью») вообще появилось такое тяжелое и пугающее слово, как «ответственность».

Виктор ничего не понимал в психологии и космосе, но неплохо разбирался в финансах и «группах лиц, несущих ответственность за». И его опыт подсказывал, что эти вещи почти всегда связаны. Поэтому достаточно идти по следу денег. Опять-таки ответственность. Ее можно возложить на кого-то, кто понимает в происходящем чуть больше, чем Виктор. И посмотреть, куда этот кто-то ее переложит.

– С формирования рабочей группы, конечно. Я имел дело с очень специфической областью. Специалистов в ней не так уж и много. Поэтому было принято решение опираться на экспертов, а не пытаться разобраться в том, чего не понимаю. Я в первую очередь руководитель. Как говорится, кадры решают все.

– Не слышал такой поговорки, – председатель посмотрел на других членов комиссии, как бы ища глазами человека, который с ней знаком, – Неважно. Насколько нам известно, первым привлеченным специалистом стал Дмитрий Кошелев. Ваш будущий заместитель. Почему именно он?

Всего-то три часа борьбы с интерфейсами – и вот Виктор сидит в виар-переговорке, во главе большого и пустого стола. Он задумчиво огляделся, пытаясь понять, что это значит. В следственной группе не было ни одного человека, кроме него самого? Или Виктор делает что-то неправильно? Вот тебе и распределенное министерство. А где обещанный «личный ассистент»?

Пришлось еще побороться с интерфейсами, чтобы обнаружить личное дело молодого человека по имени Дмитрий. Аж 2045 года рождения. Виктор нахмурился. Получается, его ассистенту примерно 15 лет? Какой точно сейчас год? Виктор полез в календарь. Чертов указ минздрава о снижении стресса распространялся даже на личные компьютеры, поэтому для того, чтобы добраться до текущей даты, нужно было закопаться в какие-то неведомые дебри и…

Виктор задрожавшей вдруг рукой снял очки и уставился на стену перед собой. Зачем-то прислушался к часам. Они все так же исправно щелкали. Эти часы ему подарили, когда он вышел на пенсию. И если календарь не врет, это случилось почти четверть века назад. Щелк-щелк-щелк. Как он вообще мог настолько ошибаться во времени? С другой стороны… Если нигде не упоминаются даты, а на каждое далеко отстоящее во времени дело автоматически устанавливается обратный отсчет… Но ошибиться почти на пятнадцать лет…

Виктор снова надел очки. Итак, Дмитрий Кошелев. Молодой человек тридцати одного года. Судя по профайлу… ученик третьего курса института. Виктор знал, что сейчас молодежь не торопится с получением образования и выбором профессии, но вот насколько не торопится, он и не представлял.

Судя по всему, работа личным ассистентом для Дмитрия станет стажировкой. Назначение он, как и Виктор, получил сегодня. Но с прохождением онбординга почему-то не торопился. Вполне вероятно, что он приступит к нему не раньше, чем завтра. А потом еще неделю будет смотреть видео о корпоративной этике министерства, нетравмирующей среде и чём-то там еще…

– Набери Кошелева, – велел Виктор умному дому.

– Я должен напомнить о том, что звонок без предупреждения может рассматриваться как вторжение в личное пространство, абьюз, харассмент и…

– И харам, – перебил Виктор. – Звони с рабочим идентификатором. Чтобы с эмблемой ведомства и все такое.

– Алло? – ответил растерянный мужской голос после нескольких гудков.

– Дмитрий, добрый день. Вас беспокоят из службы безопасности бан… из министерства психологической безопасности. Меня зовут Виктор, я руководитель специальной следственной группы. Скажите, пожалуйста, когда вы могли бы подключиться, подписать документы и приступить к расследованию марсианского инцидента?

– Какого инцидента?

– Новостные стримы не смотрите? – с некоторой укоризной спросил Виктор.

– Смотрю, – соврал Дмитрий.

– Ну вот. Кто-то же несет за это ответственность. Надо разбираться. И быстро.

– А я… я…

– А вы молодой и перспективный эксперт в области нейропсихологии, нам такой и нужен. Я же не ошибся?

– Да.

– Ну так подписывайте документы и надо приступать уже. Расследование не ждет.

– Конечно, понимаю, – растерянно ответил Дмитрий.

– Первое, чем я хочу, чтобы вы занялись, – организуйте встречу с советом директоров корпорации, – Виктор сверился с названием компании, которая строила корабль для полета на Марс, – «Космос У». Знаете такую?

– Да, – снова соврал Дмитрий.

– Встреча нужна в ближайшее время. По результату доложите.

– Понял!

Виктор отключился, снял очки, откинулся в кресле и потер затекшую шею. Ох уж эти зумеры. Или как современная молодежь называется?

– Я счел, что в составе следственной группы нужен человек с компетенциями Дмитрия. Это молодой и ценный специалист с уникальным, незашоренным взглядом. Если необходимо расследовать что-то, с чем никто и никогда не сталкивался, необходимо расширять горизонты мышления.

– Звучит логично, – нехотя согласился председатель комиссии под одобрительные шепотки в зале. – Расскажите подробнее о встрече с советом директоров компании «Космос У». Как вам удалось добиться такого активного содействия?

Дмитрий вышел на связь совсем скоро. Виктор не стал отвлекаться от нарезания салата, просто вывел звук без картинки. Уже по тону было понятно, что Диму постигла неудача. И вероятно, теперь ему потребуются отпуск и реабилитация. Он что-то спешно тараторил, Виктор долго слушал, не вдаваясь в детали, наконец устал.

– Дима, ну для этого секретари и существуют, чтобы кто попало не мог дозвониться до начальства.

– А зачем вы меня тогда заставили туда звонить?! Это неприлично! Она меня вообще не слушала! Я же говорил, надо написать им! – да тут полслова до слез осталось, понял Виктор.

– Потому что ты не «кто попало». Ну ты ж по делу! У тебя расследование, ты из уважаемой конторы в конце-то концов! Ну Дима!

Виктор в этот момент в бессильном отчаянии дернул рукой с ножом и порезался. Тут же освещение сменилось на мигающее красное и загундосил умный дом.

– Внимание, зафиксировано легкое кровотечение. Рекомендую вызвать…

– Заткнись! – зашипел Виктор и сунул порезанный палец в рот, тут же услышав возмущенно-растерянное сипение Димы. – Это я не тебе!

– Кому бы вы это ни сказали, так нельзя обращаться с людьми, – чуть ли не всхлипнул Дима. – Это не только травмирующе, токсично, но и неэффективно. Коммуникация должна быть взаимнодоброй и…

– Поучи батька́… – Виктор вовремя себя остановил. – В общем, не тебе меня учить эффективной коммуникации.

– Я сразу говорил, что звонить бесполезно! А вы какие-то первобытные методы используете!

– Отставить истерику. Сейчас я тебе покажу, как работают мои первобытные методы. Давай так. Если я устрою встречу в ближайшие сутки, то ты будешь делать все, что я говорю, а не вот эти вот твои… трататушки.

– Договорились, Виктор Маркович. А что такое трататушки? – поинтересовался Дима.

– Будешь хорошо себя вести – расскажу. Слушай, а можно как-то узнать, чем сейчас занимается их руководитель? И где он?

– Мы же министерство психологической безопасности! Я могу подключиться к его ИИ-психологу и…

Виктор отметил, что несмотря на некоторые минусы парень мгновенно ориентировался в ситуации и быстро находил то, чего сам Виктор не нашел бы никогда.

– Андрей Николаевич готовится к встрече с советом директоров.

– Где она и когда?

– Через полчаса. В их офисе.

– Встречаемся там.

– Это в офлайне, – зачем-то уточнил Дима.

– Ужас какой, – хмыкнул Виктор, – Погоди! А у тебя есть 3Д принтер?

– Конечно.

– Напечатай нам ксивы какие-нибудь внушительные. С эмблемами ведомства. Покажу тебе мои средневековые методы!

– А что такое ксивы?

Дима оказался светловолосым молодым человеком неопределенного возраста. Где-то между двадцатью и ста двадцатью на вид. Теперь все так выглядели. Набор стандартных пластических операций – нос, веки, подбородок. Полный рот имплантов, линзы, меняющие цвет глаз, ничего уникального. Все как у всех. Даже одежда не позволяла хоть что-то узнать о человеке.

Виктор вздохнул, забрал у своего ассистента массивное и внушительное удостоверение, дизайн которого они разработали совместно, после чего жестом велел следовать за ним, направляясь ко входу в здание, принадлежащее корпорации «Космос У».

Он прошел через охрану как нож сквозь масло. Его непроницаемая и уверенная мина позволила миновать две линии безопасности еще до того, как он достал удостоверение. Оно понадобилось только в приемной. Секретарша, вероятно, та самая, которая отказала Дмитрию в телефонном разговоре с начальством, уставилась на ксиву огромными голубыми глазами с наклееными даже не ресницами, а… крыльями, что ли…

– Минпсихбез, без паники.

– А… Мы…

– Андрей Николаич у себя?

– Там совещание, и…

– Понятно, на месте оставайтесь, мы с вами поговорим еще. А сейчас спокойно дверь открываем. Не переживайте, девушка, кнопочку просто нажмите.

Секретарша послушно и заторможенно ткнула пальцем в клавиатуру. Виктор уверенно толкнул двери. За ними оказалась небольшая, куда меньше, чем он ожидал, переговорная комната с панорамным окном. Настоящим. Не проектор, не экран. Окно. И вид за ним… скорее удручал. Бесконечные гигавысотки. Земли не видно, неба не видно. Просто серое марево, стекло, сталь. Что-то, больше похожее на абстрактную живопись, чем на вид из окна.

– Что происходит? – поинтересовался седой мужчина во главе стола, глядя на незнакомцев с раздраженной усталостью.

Виктор оценил его внешность и сразу понял, что детский уровень сложности закончился. Перед ним либо ровесник, либо человек, поживший до скачка. Он явно не из гиперинфантильного поколения Димы. Очевидно, это тот самый Андрей Николаевич. Главный акционер и директор по чему-то там. Все собравшиеся в этой комнате – директора. Но далеко не все акционеры.

– Министерство психологической безопасности. Руководитель специальной следственной группы – Виктор Маркович Брик. А это мой помощник. Полагаю, вы понимаете, почему я здесь?

– Мы уже давали показания полиции, боюсь, нам нечего добавить, – спокойно ответил седой за всех. – Я бы попросил вас оставить нас, если это возможно.

– В отличие от полиции, я на вашей стороне, – Виктор осмотрелся и занял свободный стул прямо напротив Андрея Николаевича. – Давайте так… Полиция не будет разбираться в причинах, им нужен крайний. Уж мы-то с вами понимаем это. Только не надо мне говорить, что мир изменился и почти бессмертные эльфы создали прекрасную землю будущего. Например, у меня в должностной инструкции так и написано: установить группу лиц, ответственных за. Понимаете?

– Понимаю. Что вы предлагаете?

Слишком уж спокойно прозвучало, такого просто на понт не взять.

– Проведем собственное расследование. Быстрее и качественнее, чем полиция. Я возьму в следственную группу ваших инженеров, ученых, хоть уборщицу, если она сможет убедительно объяснить, что произошло и кто виноват.

– То есть подозреваемые устроят собственное расследование, в ходе которого докажут, что они не подозреваемые? – хмыкнул седой.

– Я из министерства психологической безопасности. Нас не интересует справедливость, наша задача обеспечивать снижение социального напряжения и уровня стресса. Провал марсианской миссии здорово бьет по нашим ключевым кипиаям. Мне плевать, кто именно восстановит крепкий сон и пищеварение подотчетного населения. И опять-таки, дело в основном политическое. А в этой дисциплине победителей не судят. С подозреваемыми пусть разбираются полицейские. Не моя работа.

Седой молчал. Он неторопливо и внимательно рассматривал Виктора.

– А вам это зачем?

– А вы зачем в космос собрались? Очень непопулярное направление последние пятьдесят лет.

– Ладно, давайте обсудим это, но не прямо сейчас. Мне нужно двадцать минут, чтобы завершить встречу. Подождите меня в приемной, пожалуйста.

– С вами приятно иметь дело!

Виктор со вздохом встал и вышел из переговорки. Дима, так и не сумевший куда-то себя пристроить во время разговора, с радостью поспешил за ним. Они сели на диван и некоторое время молчали.

– Ну? – не выдержал Виктор.

– Ваши средневековые методы, несомненно, эффективны, но… – начал было Дима.

– Спор есть спор. Без всяких но.

– Я понимаю и не отказываюсь от спора. Но это неэкологичные и манипулятивные…

– Ты про-спо-рил.

– Хорошо, хорошо! Я буду стараться делать все, как вы говорите.

– Не надо стараться, надо делать!

– Ой, психолог так же говорит! – обрадовался Дима. – Делать, а не стараться, быть, а не казаться!

– Ну… – растерялся Виктор. – Так-то дело, конечно, говорит… Но…

– А можно личный вопрос? Я понимаю, что это не касается рабочих отношений, и если вы сочтете вопрос нарушающим границы…

– Господь! Да спрашивай уже!

– А почему вы издаете звуки, когда садитесь или встаете? Такие, типа… у-у-уф! О-о-ох!

– Эмм… Ну… Суставы… Спина

– Это все входит в базовую страховку, вам должны их заменить в поликлинике, если болят!

– Нет, не болят, – будто бы сам только что осознал этот факт Виктор. – Ничего не болит.

– Тогда почему вы издаете звуки?

– Это… Традиция. В мое время такой звук издавали… взрослые, зрелые, уважаемые и самодостаточные личности.

– Зачем?

– Подавали противоположному полу сигнал о том, что они достигли репродуктивного возраста и хотят вступить в половые отношения! – фыркнул Виктор.

– Я иногда жалею, что не пошел на историка-антрополога, – с неподдельной грустью протянул Дима.

– Потому что руководство и рядовые сотрудники компании понимали важность этого расследования и хотели оказать любую посильную помощь. Очень открытые и компетентные люди.

– Однако с полицией они общались не так… не с таким энтузиазмом, – отметил председатель комиссии.

– Возможно, стоит сменить вектор вопроса, раз уж мы говорим о расследовании? – предложил Виктор.

– То есть?

– Почему полиции, в отличие от моей группы, не удалось установить доверительный контакт с советом директоров?

– Есть предположения? – с очень плохо скрываемой неприязнью спросил председатель комиссии.

– Я не обладаю всей полнотой информации, но, как говорится, кадры решают все.

– Намекаете на некомпетентность сотрудников полиции?

– Намекаю на компетентность моих сотрудников.

– Ладно… Оставим. В момент включения сотрудников корпорации «Космос У» в состав следственной группы вы уже знали, что именно случилось с космонавтами?

Дима сидел на кресле в виар-очках и в очередной раз пересматривал видео. Может, он не был самым эффективным и быстро соображающим помощником в мире, но и бездельником его не назовешь. Жалко только, что он не умеет направлять свое внимание на то, что реально важно.

Пять минут назад Виктор занимался тем же, чем и Дима: просмотром видео с опросами космонавтов. Один за другим двадцать человек отвечали на вопросы человека, находящегося за кадром. Только первое Виктор посмотрел внимательно.

В нем капитан корабля, Максим Котенец со странно смущенным, если не испуганным, выражением лица садится в кресло напротив камеры и смотрит на кого-то, ожидая вопросов, инструкций, команд.

– Здравствуйте! – наконец звучит за кадром, – Я доктор. Мне сказали, что у вас возникли какие-то затруднения, думаю, нам стоит разобраться в этом?

– Да, знаете… – Максим как будто сам испугался собственного голоса, прочистил горло и продолжил. – Я не знаю, как оказался… В ракете. Наверное, у меня какое-то отклонение или… Эмм…

Он постоянно запинался, облизывал губы, вел себя как неуверенный подросток, а не опытный космонавт, капитан корабля и целый полковник. «Существуют ли сейчас полки́?» – подумал вдруг Виктор. Уже много лет как ни на одном стриме не говорили про армию, флот, даже МЧС. А уж про войны. Слишком стрессогенные темы. Все на борьбу с социальным напряжением.

– Конечно, я тут именно для того, чтобы помочь вам во всем разобраться, – спокойным, несколько пономарским тоном продолжал голос из-за кадра. – Как вас зовут?

– Игорь, – уверенно ответил Максим.

– А фамилия? – голос спрашивающего ничуть не изменился и ничем не выдал удивление.

– Смит.

– Ага, получается, Игорь Смит?

– Да! – усердно закивал Максим.

– А сколько вам лет?

– Двадцать два.

На самом деле, точно больше шестидесяти. Судя по досье, полковник родился совсем незадолго до скачка, где-то в конце десятых. Но почему-то сам он так не считал.

Родился Игорь Смит в Вермонте, штат Москва. Или наоборот – точно он не помнил. Случилось это аж в 1861 году. Как раз после прибытия Мэйфлауэра на Болотный остров и основания там Гонконга.

Попытки детализировать какие-то воспоминания приводили к провалу. Максим путался, сбивался, злился. Остальные видео Виктор глянул фрагментами. С другими космонавтами, происходило то же самое. Все они считали себя другими, никогда не существовавшими людьми из разных эпох. Кто-то рассказывал более складные истории, кто-то менее.

Наконец Дима снял очки, устало потер глаза и признался.

– Я ничего не понимаю. Нам про такое в универе не рассказывали. Мне кажется, я тут бесполезен.

– Если тебя это успокоит – я тоже ничего не понимаю. И у меня даже нет психологического образования.

– А как вы получили свою должность? – удивился Дима.

– Ну… Меня просто пригласили…

– Вас сразу взяли на такую высокую должность?!

– Так.

– Без испытательной десятки даже?!

– Я очень опытный и ценный специалист, – пожал плечами Виктор. – Я родился еще до скачка.

– Это неприличный вопрос, но…

– Задавай.

– Насколько до?

– В восемьдесят первом.

– О-фи-ге-ть! – вытаращил глаза Дима.

– По слогам неправильно разбил, – вздохнул Виктор.

В этот момент открылась дверь, и в кабинет вошел Андрей Николаевич, которого Виктор уже окончательно нарек Седым.

– Посмотрели видео с допросами? – поинтересовался он, садясь напротив Виктора.

– Посмотрели.

– Что скажете?

– Дмитрий, будь добр, – велел Виктор.

Дима растерянно встал с места, как нерадивый школьник, и замялся.

– А… Ну…

– Спасибо, садись. Как видите мой ведущий научный сотрудник полагает, что видео с допросами увлекательны, но не информативны.

Виктор сцепился взглядом с Седым. Некоторое время они не мигая смотрели друг на друга.

– Нина, будь так добра, принеси нам три… – хозяин кабинета задумался на пару секунд. – Нет, два стакана виски.

– У вас тут дисциплина… – заметил Виктор. – Как раньше прям.

– Нет, – покачал головой Седой. – Даже не близко. Как раньше уже не бывает.

– Ну, помощница как минимум не спорила с вами… об этичности или опасности употребления алкоголя.

– Ну тут особый случай, – вздохнул Седой. – Это моя дочка.

Дверь открылась, и в кабинет вошла Нина с подносом. Та самая девица с накладными ресницами невероятной длины. Она явно не привыкла носить что-то на подносе, поэтому шагала медленно, очень сосредоточенно и даже прикусила губу, будто это как-то могло помочь.

Дима, все это время почему-то стоявший столбом, вдруг сел. Причем как-то грузно, медленно и с таким протяжным стоном, словно его разбил радикулит. Седой и Виктор удивленно переглянулись. Нина, занятая своим делом, никакого внимания на произошедшее не обратила. Наконец она поставила на стол два стакана с виски и выпорхнула из кабинета. Седой с Виктором чокнулись и сделали по глотку. Некоторое время помолчали.

– И как тебе? – поинтересовался хозяин кабинета.

– Я очень давно не пил, конечно, но это определенно не виски, – заключил Виктор. – Это коньяк. Тест на возраст пройден?

– Да, но это нечаянный тест. Нина просто перепутала… – доставая из внутреннего кармана пачку сигарет вздохнул Седой. – Мой помощник свяжется с вашим. Мы дадим вам доступ ко всему, что потребуется.

– Какие гипотезы у ваших ученых? – спросил Виктор. – Что с космонавтами?

– Пока ничего конкретного, – хозяин кабинета закурил, с удовольствием затянулся и предложил сигарету гостю.

– Нет, спасибо. Я и раньше-то эту заразу терпеть не мог.

– Самое время попробовать теперь. Рак не страшен, любой орган заменяется, никаких проблем со здоровьем – хоть укурись.

– Теперь это особенно бессмысленно, – возразил Виктор. – Раньше это было отвратительно вонючим, но модным и мужественным актом саморазрушения. Это было заявление. Манифест. Мне плевать на свою жизнь, я ее прожгу и умру молодым. Я настоящий самец. А теперь что? В чем риск? Все равно что угрожать обществу перерезать себе вены детской пластиковой ложечкой.

– А можно мне попробовать? – вдруг вклинился Дима.

– А тебе закон запрещает. – отбрил его Виктор. – Как и всем, родившимся после 2030 года. Вернемся к космонавтам. Что у вас есть?

– Есть одна идея, но она потребует времени для проверки… – с сомнением протянул седой.

– Убедите меня, что нам надо тратить на это силы. – предложил Виктор. – Чтобы я мог убедить в этом мое начальство. И ежедневно докладывать о результатах. Опережающих любые планы и сроки, конечно.

– Пятилетку за четыре года?

– За неделю. Что у вас за версия?

– Не у меня, – заметил седой. – У одного толкового молодого паренька.

– Ох уж эти толковые молодые… – вздохнул Виктор.

– Что есть на земле, чего нет в космосе?

– Атмосфера! – Дима разве что не подпрыгнул.

– Это тоже, конечно…

– Товарищу майору будете свои загадки загадывать, – фыркнул Виктор. – У меня нет ни времени, ни желания этим заниматься.

Краем глаза он видел, как скис Дима. Вот кто с удовольствием поиграл бы в загадки. Как ребенок, ей-богу.

– Хорошо, все космонавты потеряли сознание в семидесяти двух тысячах километров от Земли. Примерно на этом же расстоянии проходит граница магнитосферы, – спокойно принял изменившиеся условия диалога хозяин кабинета. – Чтобы не играть дальше в загадки поясню, что это и для чего оно нужно. Как понятно из названия, это магнитное поле Земли. Главный его плюс – оно защищает нас от солнечного ветра и космической радиации. Заряженные частицы, которые могли бы убить все живое на Земле, отклоняются магнитосферой.

– Соответственно, за ее пределами естественной защиты от космической радиации нет, – понял Виктор. – Но, я думаю, ракеты строят не идиоты, предусмотрено какое-то экранирование?

– Естественно, – заверил его Седой.

– А если оно не сработало? – предположил Дима.

– Или кто-то распилил выделенные на него деньги, – повысил градус Виктор, внимательно разглядывая хозяина кабинета.

– Люди на видео похожи на жертв радиации? – вопросом на вопрос ответил тот. – Что за излучение приводит к массовому помешательству?

– Такое случалось ранее? – вскинулся Дима.

– Нет, – покачал головой Седой.

– Но люди же летали на Луну, примерно в ваше время.

– Наше время еще не прошло, – заметил Виктор.

– Ну да… – смутился Дима. – Так вот, если дело в этой вашей магнитосфере, а не в радиации, то почему люди добрались до Луны?

– Если они там были, конечно, – усмехнулся Виктор, с теплотой вспоминая теории заговора времен своей молодости.

– Смотрите, – хозяин кабинета махнул рукой и перед ними в воздухе возникла голограмма голубой планеты с узнаваемыми очертаниями материков. – Магнитосфера – это не шар.

На голограмме появилась синяя светящаяся оболочка вокруг Земли. Шарообразной она была только с одной стороны, а с другой растягивалась в длинный хвост.

– А почему так? – не понял Дима.

– Солнечный ветер.

На макете появилась огромная звезда, на поверхности которой то и дело возникали протуберанцы, отправляющие в космос тонны вещества. Все эти разогнанные частицы летели к Земле, но в большинстве отклонялись, натыкаясь на магнитосферу. При этом они как будто бы ее продавливали, деформировали. А с противоположной стороны образовывался хвост. Затем на макете появилась Луна. Она крутилась вокруг Земли, периодически оказываясь в том самом хвосте.

– Так вот, на самом деле люди никогда не покидали пределов магнитосферы, – торжественно заявил хозяин кабинета. – Вот маршрут «Апполона 11».

Появилась схематичная ракета, которая двинулась к Луне в тот момент, когда спутник Земли подлетал к хвосту магнитосферы. А совершил посадку и улетел еще до того, как Луна из хвоста вышла.

Потом стали появляться другие. Десятки и сотни маршрутов космонавтов. Почти все они крутились по орбите, либо оставались в хвосте магнитосферы.

– Допустим, – согласился Виктор. – Что это значит?

– Мы не знаем, – пожал плечами Седой. – С таким никто и никогда не сталкивался. Нужно проводить эксперименты, проверять гипотезы.

– Вам лучше бы иметь что-то поинтереснее, чем… кино и домыслы.

– На это нужно время.

– Сколько?

– Для строительства экранированной…

– Сколько времени вам нужно? – перебил Виктор.

– Хотя бы полгода.

– У вас есть два месяца на проверку этих ваших гипотез. Думаю, даже меньше. Все это время ваши специалисты будут помогать Дмитрию делать красивые отчеты о ходе расследования. Содержательные и увлекательные настолько, что все должны хотеть, чтобы это не закончилось никогда. Это должно быть такое шоу, чтобы ради него стоило жить. Понятно?

– Мы космосом занимаемся, а не сериалы снимаем, – хмуро заметил Седой.

– Так наймите сценаристов и сделайте космос интереснее сериалов. Может, тогда вот они, – Виктор показал на Диму, – им заинтересуются и захотят развивать космическую отрасль? И я очень надеюсь, что ваши эксперименты докажут, что дело в магнитосфере.

Он двинулся к выходу, не дожидаясь ответа и не оглядываясь. Дима поспешил следом. Виктор видел в отражении, что его помощник, то ли сознательно, то ли невольно, копирует его позу, походку, задранный подбородок. И тоже не оглядывается.

А вот в приемной у него вышла какая-то заминка. Виктор уже прошел половину пути до лифта, когда Дима выскочил в коридор и припустил за начальником бегом.

– Зачем вы ему помогаете? Мы же должны проводить расследование!

– И мы его проведем.

– Я не понимаю! Вы сами себе противоречите! Только что говорили одно, теперь другое! Вы ему верите или нет?!

– Верю, – кивнул Виктор. – Или нет.

– Да или нет?!

– И то, и то.

– Как это?

– Суперпозиция. Как в квантовой механике.

– Вы не электрон! – заходя за начальником в лифт, злился Дима.

– Все мы немножко электроны, – возразил Виктор и нажал на кнопку первого этажа. – Прекрати эмоционировать там, где это не требуется.

– Но…

– Помолчи.

И только когда они покинули здание, в котором расположилась штаб-квартира корпорации «Космос У», Виктор приказал Диме:

– Раздели всех специалистов, которых даст Андрей Николаевич, на мелкие группы и заставь играть друг против друга. Надо исключить все самые банальные причины провала. Например, поломки, вдруг там газ какой утек, и от него космонавты… пострадали. Не знаю. Ну и радиация космическая. Все-таки. Он не сказал напрямую, что это точно не она. Что-то темнит.

– То есть вы ему все-таки не верите?! Так а почему…

– Главное, чтобы он думал, что я ему доверяю. Всегда кажись глупее и слабее чем есть, Дима. Все, занимайся. А я поеду писать отчет.

– Нет, конечно, откуда в самом начале расследования мы могли что-то знать? Мы с одинаковой тщательностью рассматривали сотни версий, отсеивая одну за другой. Наши ученые проводили эксперименты, считали и моделировали. Именно поэтому следственная группа так разрослась.

– Кстати, об этом. Зачем вы наняли, – председатель комиссии сверился с записями, – почти сорок человек, не имеющих никакого отношения ни к космосу, ни к психологии, не ученых вообще?

– Каждый день следственная группа обрабатывала огромный объем информации. Потом все это компилировалось, переводилось с научного на человеческий и публиковалось в удобной для неравнодушных граждан форме. Для этого нам и понадобился пиар-отдел. Неужели никто в этом зале не следил за нашими ежедневными отчетами?

По помещению прошел одобрительный шум голосов. Такой, будто речь шла о вчерашнем футбольном матче или фильме или еще каком-то эмоциональном событии, объединяющем людей, которых больше ничего не связывает. Делающем их чуть ближе друг к другу.

– Тишина, – призвал к порядку председатель комиссии. – Скажите, утаивали ли вы или члены следственной группы какую-то информацию от полиции?

– Я вижу значительный прогресс, – сказал ИИ-психолог. – Как вы считаете, что вам помогает?

– Я выполняю ваши рекомендации, – глядя на часы поверх головы голограммы сказал Виктор.

– Вы имеете в виду работу?

– Угу. И домашнее животное завел.

– Да? И кто это?

– Рептилия, кажется. Ассистент обыкновенный. Глуповатый, но уморительный. Зовут Дима.

– Что дает вам этот токсичный юмор?

– Ощущение, что я еще жив.

– В какой момент вы стали в этом сомневаться?

– С рождения. На самом деле, Дима – парень неплохой… – ему стоило некоторого труда не закончить эту фразу. – Нормальный он. Учит меня всякой современной… фигне. Странный, конечно, но… Кто сейчас нормальный? О, время вышло.

– Верно, к сожалению, время…

Виктор уже не слушал, он спешно надел очки и отправился в свой виар-кабинет. Там его уже ждал Дима. Его аватар сидел на диване напротив ИИ-секретаря с отсутствующим выражением лица.

– АФГ? – спросил Виктор у Димы.

Словечко это он у него же и почерпнул. Когда-то говорили АФК, а теперь вот АФГ, где последняя буква это либо Glasses либо Gear. Аватар вдруг ожил.

– Нет, я тут.

– Как у нас дела?

– Андрей Николаевич нас обманул. Оказывается, у корабля были проблемы с экранированием, – он махнул рукой, вызывая в центре кабинета голограмму. – Вот спецификации и патенты. Там должно было примеряться какое-то уникальное решение. Новая разработка, аналогов нет. Испытания проводились в каком-то там закрытом режиме, ничего не понятно, все мутно. Я так понимаю, оно просто не работает.

– Как узнал?

– Одна из групп ученых стала колоться после того, как я намекнул, что соседняя группа выдвинула версию, дискредитирующую их.

Виктор мысленно похвалил своего помощника. Быстро учится паренек, будет из него толк.

– Неплохо. И что говорят яйцеголовые?

– Откуда вообще это ужасное слово?!

– Извини, вырвалось, давай к делу.

– Экранирование разрабатывала сторонняя компания. Результат работы принимали люди, которых очень просили подписать все не глядя.

– А кому принадлежит эта «сторонняя компания»? – что-то почувствовав, поинтересовался Виктор и жестом потянул к себе ту часть голограммы, которая его интересовала.

– Дочке Андрея Николаевича, – с некоторым разочарованием протянул Дима.

– Я думал, таких глупых схем уже не существует, – удивился Виктор. – А нет, вечноживая классика!

– Чему вы радуетесь?

– Тому, что взял нашего друга за задницу!

– Конец расследования, получается? – неожиданно грустно спросил Дима.

– Нет, конечно. Не переживай. На нас работы еще хватит. С экранированием они, конечно… накосячили, но от космической радиации двадцать человек не могут начать считать себя другими людьми. Как ни крути.

– Или могут? – возразил Дима.

– У тебя целая толпа ученых под рукой. Доказывайте, что не могут.

– Зачем? – не понял Дима. – Нет, я не то чтобы сомневаюсь в ваших методах, просто…

– Думаешь, полиция это не найдет? Не думаю, что у нас большая фора. Нужно такое убедительное доказательство, что это не связанные вещи, чтобы даже космонавты поверили.

– Сделаем… А дальше что? Это же все равно конец. Этого достаточно, чтобы его посадить.

– Время выиграем. По главному-то вопросу он невиновен. А после эксперимента, если все сработает, мы в крайнем случае и без него обойдемся.

– Почему? – удивился Дима.

– Увидишь.

– А… – он замялся на секунду, – а чего мы вообще хотим добиться?

– Психологической устойчивости, снижения уровня социального напряжения и стресса, конечно, – слишком уж экзальтированно и пародийно выдал Виктор.

– Я серьезно.

– С чего вдруг такие вопросы?

– Психолог сказал мне разобраться с моей мотивацией в этом проекте.

– Не пробовал его игнорировать? Он, чай, не боженька, чтоб все его заповеди исполнять.

Дима уставился на шефа как на сумасшедшего. Виктор почему-то только сейчас понял, почему это поколение не говорит «мой психолог сказал», потому что нет моего и твоего психолога, он один. Один для всех. Хоть и в разных обличиях. В зависимости от твоего психопрофиля. Кого ты лучше будешь воспринимать. Или, напротив, кто тебя будет больше раздражать и, как следствие, ускорит работу над какими-то твоими особенностями. В общем, психолог един. Прямо как Бог…

– Виктор Маркович? – с некоторым раздражением позвал Дима, кажется, не в первый раз – АФГ?

– Нет, я тут. Чего мы хотим добиться? – его вдруг осенило, в эту игру может играть не только городской ИИ. – Ты предлагаешь мне разобраться с твоей мотивацией вместо тебя? Как это у вас называется? Перекладывание ответственности?

– Ой… – Дима растерялся. – Действительно…

– Я здесь не для того, чтобы жить за тебя или оправдывать возложенные тобой ожидания. Я тут просто работаю, – он посмотрел на руку, но у его аватара, конечно же, не было часов. – И мне, кстати, пора.

– Почему вы все время смотрите на руку? – судя по тону, Дима пребывал где-то в глубине собственных мыслей, а вопрос вырвался сам собой.

– А ты же, наверное, не то что механическими часами пользоваться не умеешь, ты вообще не застал наручных часов? Вообще никаких. Ладно, давай потом расскажу. Ты занимайся научно-популярным объяснением на тему «космическая радиация и марсианский феномен», а у меня дела. У тебя два-три дня, не больше. Когда всплывет махинация с экранированием, мы должны будем в ту же секунду опубликовать наш научпоп. Понятно?

– Сделаем, – все еще задумчиво протянул Дима.

– На работе – работай. Рефлексии свои в свободное время рефлексируй! – разозлился Виктор.

– У меня нет свободного времени!

– Это ли не прекрасно?!

Виктор отключился и снял очки. Очень неподходящее время для экзистенциальных вопросов. С другой стороны, вечное самокопание и есть жизнь этого поколения. Если они что-то не отрефлексировали и не обсудили с психологом, то этого вообще не было.

Кажется, до штаб-квартиры «Космос У» он долетел на чистой ярости, а не на метро. На этот раз ему не понадобилась даже ксива. Никто не посмел бы его остановить. Даже дочка, сменившая цвет глаз, но все так же хлопающая длиннющими ресницами, никаких вопросов не задавала. Только посмотрела на Виктора чуть виновато. Или ему показалось? Просто теперь он знает чуть больше, и это знание делает мир чуть хуже.

– Вот чего тебе не хватало, а? – едва войдя в кабинет, спросил Виктор. – Чего у тебя нету?

– В каком смысле? – поинтересовался Седой.

– Не надо спектакль этот устраивать, мы нашли твои махинации с экранированием.

– И чего ты хочешь? – делая какие-то едва заметные жесты руками, спросил Седой.

Виктор понял, что он отключал камеры, микрофоны и прочие датчики.

– Ничего, – пожал он плечами. – Я тебя просто посажу.

– Ну ты бы тогда не пришел сюда? – Седой комично задрал брови и скривил рот. – Ошибаюсь?

Виктор сел напротив хозяина кабинета и откинулся в кресле. Долго смотрел на собеседника, наконец, решил что-то для себя.

– Мне правда интересно, зачем.

– Что «зачем»?

– Зачем воровать на этом проекте?

– А чем он хуже или лучше других? – пожал плечами Седой.

– Это бюджетные деньги. А времена давно поменялись. Все можно отследить, все узнать.

– Как же я скучаю по временам, когда можно было так – оп, чемодан налика на стол, – тон его вовсе не был ни ностальгическим, ни мечтательным. – А зачем тебе все это знать? Что за интерес? Чисто научный? По долгу службы? Типа, как мозги вора работают? Какие мотивы, и все такое?

– Андрей Николаевич, – наклонившись вперед и внимательно глядя в глаза собеседнику, протянул Виктор. – Не надо мне врать. Я в десятых годах насмотрелся на откатчиков. Я знаю, что за люди этим занимаются. Знаю, зачем, почему. Как выглядят, что хотят. Как думают.

– И что?

– А то, что ты вообще не вор, – вдруг сообразил Виктор. – Ты и не крал ничего.

– Это как? – удивился Седой.

– Ты столько лет строил эту корпорацию, столько сил положил, чтобы космические программы не свернули вообще. Чтобы хоть как-то космос исследовали. А потом на какой-то копеечной ерунде проворовался? Глупость же.

– Бывает и так.

Это прозвучало настолько неубедительно, слабо, нервно, что и сам Седой поморщился.

– То есть это реально твоя дочь сделала? – покачал головой Виктор. – Попилила деньги, выделенные на разработку экранирования от космической радиации? Я думал, их поколение таким не занимается…

– Нет, не так. Она виновата только в том, что… не знаю даже, в чем. Компанию создал я, инвестировал в нее я, подобрал ученых я. Надо было только руководить проектом. А она его просрала. Это не воровство, понимаешь? Ей просто… неинтересно это было.

– Интересно, не интересно, проект-то что помешало до ума довести?

– Я тебе серьезно говорю. Не интересно. Космос этот – кому он нужен? Она занята самопознанием. Открывает глубины собственного… хрен его знает чего.

Седой зло махнул рукой, и столешница перед ним раздвинулась. Из отверстия выехали запотевшая бутылка и набор стаканов. Он с волшебным хрустом открутил крышку и стал разливать виски.

– У тебя нету детей?

– Не-а, – Виктор отрицательно помотал головой.

– Оно и видно. Но… ты меня поймешь все равно. Продолжительность жизни теперь почти бесконечная, численность населения замерла, работы нет. Вообще. Десятилетиями. Каждый клерк держится за свою должность. Люди в стажерах по тридцать лет ходят, понимаешь?

– И? – принимая от Седого стакан, фыркнул Виктор.

– Все замерло! И чтобы это не взорвалось к хренам, мы все забетонировали программой борьбы со стрессом! Даже год непонятно какой, потому что календари и даты нельзя публично демонстрировать. Новояз, все такое нежное, обтекаемое, травоядное. И психологи, психологи, психологи! Надо смотреть внутрь себя, проработать жадность, злость, зависть и какие там еще грехи бывают?

Седой прервался, чтобы сделать большой глоток. Виктор последовал его примеру. На этот раз действительно виски. И хороший. Кажется.

– Ну вот мы же с тобой понимаем зачем это, да? Нет зависти? Никто не подожжет мой особняк, не угонит мою машину. Нет злобы? Никто не выйдет на улицу, чтобы ломать и крушить. Нет жадности? Никто не будет выгадывать сделку со сверхприбылью. Но! Никто не сделает новый бизнес, никто не добьется большего, чем предшественники, никто не пробежит стометровку быстрее и никто не устроит революцию, а? Ты знаешь. Я знаю. А они, – Седой указал себе за спину, в сторону приемной, где сидела его дочь, – они не знают. Они, как бараны, верят во всю эту чушь. И прорабатывают себя, как будто не к психологу ходят, а постриг монастырский приняли! Молятся они! А я хотел ей показать… Что это за чувство, когда ты что-то можешь. На что-то влияешь. Когда реальность можно гнуть руками!

Он сжал правую руку в кулак и показал Виктору. Потом сделал еще один большой глоток, осушил стакан и со стуком поставил его на стол.

– А ей это не надо. Ей психолог велел с мотивацией разобраться и проработать отношения с отцом.

– А ты не думал, что это работает? Что так жить и надо. Работать со своей злостью, завистью и прочим. Становиться чуть лучше и реально задавать себе вопрос – а оно мне надо? Или пусть папа сам играется в бизнес, который хочет мне напихать?

– Я думал, – покивал Седой и даже приложил руку к груди. – Дай им бог здоровья! Все стало безопасно, прилично. Здорово. Только один вопрос – а они сами чего хотят, а? Им же ничего не нужно! Никаких интересов вообще!

– Становиться лучше хотят. Или хотя бы не становиться хуже. – неуверенно предположил Виктор.

– И зачем? Чтобы что? Где их достижения? Не нашего поколения, не наших отцов и дедов. Все вокруг – наша работа! Они не сделали ничего. И космос им на хрен не нужен! А мы им грезили! Помнишь? Ну? По ночам с фонариком зачитывались. Вырасту – к звездам полечу! Космонавтом буду! Вот наступило будущее – и? Никто никуда не летит. Потому что не хочет. Потому что они хотят развиваться вглубь себя. Вечно! Учитывая продолжительность жизни. И да, Витя, я столько сил положил, чтобы эту космическую программу затеять! Ты даже представить не можешь. И теперь все пошло по одному месту!

– На первый раз прощаю, – вздохнул Виктор.

– Косяк с экранированием? Ты-то прощаешь! А менты когда найдут? А электорат, так сказать?!

– Прощаю твою фамильярность, – отставив стакан пояснил Виктор. – Я тебе не Витя. И не друг вообще. Надо будет – перейдем на «вы». Выдрючу, высушу, выкину. И не надо на меня так смотреть. Эмпатия, принятие и что там еще – это к поколению твоей дочки. А мне нужен результат.

Они сцепились взглядами. На секунду Виктор испугался, что Седой сломается. Не выдержит давления. Что вместо злости и желания биться в нём проснется жалость к себе. Но потом он увидел, как зрачки хозяина кабинета чуть сузились, брови сошлись.

– Идем, – он встал с кресла и махнул рукой.

– Куда? – Виктор не двинулся с места.

– Мы построили полностью экранированное помещение. Абсолютно. Раньше такого никто не делал. Всегда оставался какой-то фон. Малейшие значения электромагнитного поля. Теперь – нет.

– То есть вы воспроизвели условия отсутствия магнитосферы?

– Да. Буквально только что закончили.

– Это другой разговор.

Они вышли из кабинета, прошли приемную, бросив одинаково осуждающие взгляды на пустующее место помощницы и вышли в коридор. Спустились на лифте на минус пятый этаж и перешли в другой лифт. Явно не предназначенный для обычных посетителей. Он не блестел, не светился, музыка в нем не играла. И пах свежим пластиком. Совсем новый.

Ехали они недолго и вышли в явно техническом помещении. Без лишней красоты, исключительно унитарном. Тут сновали туда-сюда люди в спецовках и халатах. Седой уверенно повел за собой Виктора.

Они прошли через несколько помещений и наконец оказались у огромной шлюзовой двери.

– Хотите, чтобы мы открыли, Андрей Николаевич? – подсуетился кто-то из персонала.

– Хочешь? – переадресовал он Виктору вопрос.

– Это та самая суперэкранированная комната?

– Да!

– Не впечатляет. Лучше покажите мне результаты опытов. И хорошо бы им совпасть с вашей теорией.

– Ладно, давайте, – вздохнул Седой и подал кому-то знак, судя по всему, ему хотелось похвастаться своим детищем, поэтому он начал нагружать Виктора совершенно ненужными знаниями о строительстве суперэкранированного помещения.

Виктора волновало совсем другое. Он крутил головой, высматривая среди людей в халатах и спецовках… кого? Кого-то отличающегося. И не ошибся. К комнате шел сосредоточенный мужчина в комбинезоне. За ним шагали два умника.

– Откуда…

– Доброволец, – предвосхитил вопрос Седой. – Мы никого не заставляли.

– Если все пойдет по плану, то с ним будет то же самое, что и с космонавтами?

– Да.

– Вы же взяли все возможные подписи, соглашения, отказы от ответственности и тому подобное?

– Конечно, – заверил его Седой.

И мы оба знаем, как сложно будет это легализовать, подумал Виктор. Не та эпоха для опытов на людях. Даже добровольных. Их проводили в комнату с экранами, на которых транслировалось происходящее в суперэкранированной комнате.

Кто-то дал подал сигнал, началась запись эксперимента. Каждый ученый занимался своим делом. Включались какие-то приборы, звучали команды, настраивалось оборудование. Виктор даже не пытался понять. Он внимательно наблюдал за мужчиной в сером комбинезоне, который вошел в пустую комнату с мягким полом и, вероятно, столь же мягкими стенами. Мужчина настороженно осмотрелся, потом покрутился на месте, не зная, куда себя деть. Дверь закрылась, прозвучало еще несколько команд, что-то зажужжало и… мужчина вдруг изменил позу. Покачнулся, опустил плечи, сгорбился, чуть наклонился вперед. На другом экране крупным планом показывалось лицо. Оно тоже стало расслабленным. Неестественно расслабленным, как у капитана корабля, летящего к Марсу.

Ученые наперебой что-то загомонили. Громко зачитывали показания датчиков. Особенно их обрадовало резкое снижение каких-то там альфа-ритмов. Виктор потер лицо с облегчением и ужасом одновременно. Его ставка сыграла. Но какой ценой они это доказали?

Он не понял, насколько глубоко ушел в собственные мысли. Но вернулся в реальность потому, что вокруг царила полная тишина. Атмосфера в помещении изменилась. Все внимательно смотрели на экраны.

Комната уже была открыта, в ней помимо мужчины в комбинезоне находилось несколько ученых. Они разговаривали с подопытным. И тот вполне осмысленно отвечал.

– Он себя помнит и осознает? – уточнил Виктор.

– Кажется, да, – ответил Седой. – Но он точно терял сознание. Как и космонавты! Мы что-то сделали неправильно!

– Вы неправильно воспроизвели условия, в которых оказались космонавты, – вздохнул Виктор.

Все повернулись к нему, кроме Седого. Тот продолжал смотреть на экран, очевидно, поняв, о чем речь. Наконец он вздохнул.

– Всем выйти.

Ученые, столпившиеся в комнате, послушно и даже с удовольствием ее покинули. Седой устало провел рукой по волосам.

– Космическая радиация?

– На корабле же были проблемы с экранированием, так? – Виктор не смотрел на собеседника, он рассматривал мужчину в комбинезоне. – А значит, и положенной защиты от радиации не было.

– Как мы такое легализуем?

– Это моя забота. Твоя забота – найти людей, которые согласятся облучаться и облучать других. Результаты нужны срочно. Буквально вчера.

– Я не могу отвечать за каждого члена следственной группы, но точно могу сказать, что я сотрудничал с полицией и делился с ними теми данными, которые могли хоть как-то помочь следствию. И вам это известно, – Виктор выделил слово «вам».

– Что вы имеете в виду? – уточнил председатель комиссии.

– Насколько мне известно, именно вы руководили полицейским расследованием и получили от моего помощника данные о махинациях с экранированием корабля? Еще до… трагедии.

– Фактически это произошло после.

– Данные отправили вам, как только стало известно.

– Давайте к трагедии. Что, по-вашему, произошло?

Виктор вошел в свою виар-приемную и сразу же скомандовал:

– Отправляй полиции данные по махинациям с экранированием корабля.

– Кому-то конкретному или…

– У них там есть какой-то черт, который расследование на карандаше держит.

– На чем?

– Да какая разница, на чем! – разозлился Виктор. – Отправляй!

– Готово.

Он отметил про себя оперативность. Дима действительно все подготовил. Золотой паренек просто. Ни одного сбоя с того момента, как проиграл спор.

– Теперь нам надо подумать, как правильно использовать вот это.

Виктор махнул рукой, и на стене кабинета запустилось видео. Перед камерой сидел хмурый Андрей Николаевич. Он сфокусировал пьяный взгляд где-то за кадром и заговорил довольно невнятным голосом.

– Я думаю, осталось не так уж много времени прежде чем расследование выйдет на меня… Но дело даже не в этом. Просто какие-то цены можно платить только из своего кармана. Какие-то вещи не делаются за чужой счет… Нельзя лететь к звездам на чужих крыльях. Или мне все это просто обрыдло. Ну чего вот дальше? А? На хрен все это надо? Тьфу… Короче. ИИ-ассистент запустит все необходимое оборудование, проведет эксперимент, потом отключит излучатель и свяжется с кем надо. Все данные приложит. Знаешь, Вить, такое дело. Это ж все неправда. Мы не такие, мы же все время что-то изображаем перед кем-то. А они другие. Они не притворяются. Как там… Делать, а не стараться, быть, а не казаться. Ой, млин… – он постучал себя по губам. – Палево, да? И ты ж не любишь, когда я тебя Витей называю. А и че ты мне теперь сделаешь?! Ладно, не обижайся. Удали потом… Ой, тоже мне… Ладно, птичка, не скучай.

– Какая птичка? – зачем-то спросил Виктор.

– Он про Нину, – завороженным голосом рефлекторно ответил Дима.

– Про кого?

– Дочь.

На видео Андрей Николаевич вошел в знакомую Виктору дверь. Оказался в несколько изменившейся комнате. Теперь в ней находилась какая-то громоздкая установка. Догадаться о ее предназначении было несложно. Она должна была имитировать космическую радиацию. Облучать.

Оборудование, которое в прошлый раз включали ученые, запускалось тоже как будто само, по волшебству. Предобученный ИИ, явно взломанный, с вырезанной моралью, активировал приводы и дверь в комнату закрылась.

Крупный план на лицо Седого. Пропала складка между бровями. Приоткрылся рот. Все это было уже знакомо Виктору. Сознание покинуло, казалось бы, грозного директора корпорации «Космос У». Скоро заработала облучающая установка. Она не выключалась столько же времени, сколько космонавты провели за пределами магнитосферы. Седой походил по комнате, потрогал стены, прилег, поковырял в носу и съел козявку. В целом он напоминал скучающую обезьяну в костюме и от этого становилось жутко.

Наконец оборудование выключилось, ИИ открыл дверь, и буквально через несколько секунд выражение лица Седого изменилось с расслабленного на растерянное и даже испуганное. Он поднялся с пола, прижался к стене и напряженно замер, осматриваясь.

– Что это вообще такое? – хриплым голосом спросил Дима.

– Это доказательство того, что сознание находится не в голове. В голове только приемник. И его можно повредить космической радиацией. А приемник как-то связан с магнитосферой.

– Что это за комната? Кто это построил? Что за чертовщина?! – Дима не мог оторвать взгляд от экрана, на котором ИИ приступил к опросу бывшего Андрея Николаевича.

Теперь это был Николас Дельгадо. Сорока пяти лет. И жил он где-то в недалеком будущем.

– Он и построил, – объяснил Виктор. – Чтобы провести вот этот эксперимент. Бери данные, поднимай с постелей ученых и пиар-отдел. Работайте. Срочно.

– Какой отдел? Какие данные? – Дима растерянно посмотрел на начальника. – Он же… Он же все! Дурак теперь!

– Будь добр, сделай так, чтобы он был дураком не зря, – медленно и терпеливо попросил Виктор. – Используй его результаты. Человечество на пороге величайшего открытия.

– Да, конечно, простите! Я сейчас же… А, стоп! Так он где-то в какой-то комнате сейчас? Его же вытащить надо!

– Я этим займусь, иди работай.

– Несмотря на то, что Андрей Николаевич был преступником, он был человеком, очень увлеченным космосом. Думаю, дело не только и не столько в том, что мы раскрыли его, а в том, что он… действительно хотел докопаться до сути феномена, так как чувствовал свою ответственность за судьбы пострадавших космонавтов, и при этом не хотел ставить опыты на других людях.

– Допустим, так, – иронично хмыкнул председатель комиссии. – Что было дальше?

– Странный вопрос, это всем известно.

– Если мы что-то спрашиваем, значит, хотим услышать ответ именно от вас, не находите?

– Да, конечно, прошу прощения. Дальше все изменилось. Для всех. Простое расследование коррупционной проблемы вдруг изменило понимание природы сознания человека. Возник вопрос: можем ли мы вообще считать себя разумными, если наш разум не существует за пределами магнитосферы? А почему не существует? А что в ней такого? Допустим, мы всего лишь приемник, но что мы улавливаем? Есть некое общее, вселенское сознание, к которому подключаются люди? Возникло много версий, теорий. Вся мировая наука кинулась решать эти вопросы. И значительная часть ученых просто присоединилась к развернутой на основе нашего расследования команде и инфраструктуре. Это превратилось в гигантский международный проект с почти бесконечными инвестициями.

– Звучит как невероятный успех, случающийся раз в жизни, если не раз в истории, – заметил председатель комиссии. – Но почему вы покинули проект и сделали его руководителем своего заместителя?

В дверь постучали, и Виктор с некоторым удивлением сказал «войдите». Кто вообще стучится в виаре? Оказалось, что Дима.

– Тебя только за смертью посылать! Наконец-то! Смотри, что мне прислали! Эта теория все меняет. Вероятно, она очень трудно доказуема, но часть ее можно проверить на практике, и для этого есть конкретная схема, нужно просто больше мощностей… – Виктор обратил внимание, что Дима как-то странно мнется у двери. – Проходи скорее! Ты чего?

– Да чет устал, – он сел на стул и уставился на начальника.

Проклятый виар не позволял понять реальное выражение лица. Не передает графика эмоции все-таки.

– Ладно, вот смотри, – Виктор махнул рукой, раскатывая голограмму. – Что мы имеем? Человеческое сознание не работает за пределами магнитосферы, так? И смотри, какое элегантное объяснение. Понимаешь принцип квантовой запутанности?

– В общих чертах. Как только надеваешь правый носок, второй становится левым. Не важно, где он при этом находится. Теоретически это передача информации быстрее скорости света, фактически – нет.

– А ты не в настроении, я смотрю… Ну в общем, примерно такой принцип, да. Так вот, смотри. Да на голограмму смотри, а не на меня! Вот большой взрыв, после которого начинается расширение Вселенной. Большой взрыв приводит к тому, что огромное количество частиц оказываются в состоянии квантовой запутанности. А из-за расширения Вселенной они оказываются очень далеко друг от друга. Одна частица, – допустим, глюон какой-нибудь, – в миллиардах километров отсюда, другой тут. На Земле. Где-то там, далеко, происходит что-то, что влияет на глюон. Его состояние меняется. Это приводит к тому, что связанный с ним земной глюон реагирует. Тоже меняет свое состояние. Понимаешь?

– Понимаю. А магнитосфера тут причем? И сознание?

– Ты смотри-смотри! Есть почти бесконечный космос. Миллиарды километров пустоты, сквозь которую летают эти частицы. Одна на миллион километров. Почти гомеопатия. Даже не статистическая погрешность. Но! Вот она попадает в магнитосферу Земли и остается в ней. Не может ее покинуть. Понимаешь?

– Допустим.

– А теперь представь, что в какой-то момент вокруг земли скопилось много таких частиц. Напомню, что они связаны с другими частицами, которые тоже скопились в магнитосфере какой-то другой, очень далекой планеты. Или многих планет. Не важно. Для простоты возьмем одну. Вот на Земле развивается жизнь. Ну там, одноклеточные всякие, эволюция делает свое дело, они усложняются. Нормальный процесс. А потом вдруг – раз! – и какая-то обезьяна осознала себя! С чего-то вдруг одних инстинктов и биологических программ ей стало мало. Возникло какое-то сознание, о природе которого мы до сих пор ничего не знаем. С чего вдруг?

– Вы думаете, я отвечу на вопрос, на который до меня никто не ответил? – устало протянул Дима.

– Я в тебя верю, дружок! Ну вот скажи мне, с чего вдруг люди, бывшие обезьяны, стали создавать для себя максимально неестественную среду? Не встраиваться, как все остальные виды, в природу, а уничтожать ее, что-то строить, выдумывать богов, подозрительно схожих даже в отдаленных друг от друга племенах. Даже изолированные группы, никогда не пересекавшиеся с другими, создавали в целом схожую культуру и мифологию. При разных условиях жизни, климате и пище!

– Вероятно, на них повлияли связанные частицы? – уже заинтересованнее предположил Дима.

– Верно, но как именно?

– Ну… Предположим… – даже по виар аватару было заметно удивление, – предположим, где-то там, в далеком космосе, есть планета, где давно существует развитая цивилизация…

– Так, – подбодрил его Виктор.

– И фактом своей жизни они как-то влияют на квантовые частицы, застрявшие магнитосфере их планеты. А колебания и изменения состояния частиц там приводят к колебанию и изменению состояния частиц тут. Но это точно не глюоны, это какая-то другая частица, о которой мы ничего не знаем! Получается, что косвенно от них к нам передается информация? И…

– И какой-то из видов обезьян в результате мутации становится чувствительным к изменению состояния этих частиц, – кивнул Виктор. – И начинает работать как приемник. И сам того не осознавая, начинает строить вокруг себя мир, схожий с тем, который находится где-то далеко, на другой планете.

– А как только человек покидает магнитосферу, насыщенную этими частицами… Сознание исчезает…

– При этом, если он вернется обратно, приемник снова уловит сигналы и осознает себя. Однако, если приемник будет поврежден, то он, например, сочтет себя кем-то другим.

– Как те космонавты… Реально мешанина фактов, обрезки личности как будто…

– Нарушен прием сигнала.

– Вы хотите сказать, что мы просто… Не знаю даже. Чье-то эхо? Что у нас нет своего сознания, воли? Мы просто… Ментальные паразиты? Живущие на чьих-то мысленных объедках…

– Ну, подожди, это пока теория. И нам предстоит ее подтвердить. Смотри сюда, вот чертежи и расчеты. Мы можем построить машину, которая может манипулировать этими частицами. Да, нужны суперкомпьютеры, нужны мощности, но теперь у нас все это есть. Если получится, то мы просто поставим такую установку на корабль. Она будет генерировать магнитное поле и манипулировать частицами внутри него. И сможем полететь!

– Куда? – не понял Дима.

– Куда угодно! Но полагаю, что мы очень захотим встретиться с теми… по чьему образу и подобию создали себя.

– А… Подождите, черт с ним, с космосом этим вашим…

– Нет! Не черт с ним! Человечество уже полвека копается в себе, не глядя вокруг, ищет какие-то глубины внутри собственного сознания, а искать их надо не тут! – Виктор постучал себя по голове. – А там! На далекой-далекой планете! Ты понимаешь, что у нас теперь есть цель? Настоящая, Дима! Большая! Не новая машина в кредит, не курс рубля, а гигантская, экзистенциальная цель всего человечества! Не все эти проработки детских травм, коучи, позитивное мышление и…

– Да-да, большая цель. Великая. Как коммунизм построить. Или еще что, – отмахнулся Дима. – Откуда эти чертежи вообще? И вся эта… откровенно сомнительная теория.

– Оказывается, над этим уже работают. Есть экспериментальная установка и понимание, как манипулировать этими частицами. Нужно только масштабировать проект. Когда мы опубликовали результаты расследования марсианского феномена, все сложилось. Понимаешь?

– У кого? Кто над этим работал и почему?

– Небольшая, но прямо-таки кипящая группа ученых из МИФИ, как ни странно. Они вообще другое исследовали, собственно, сами эти частицы, но видишь, как повернулось! Нам надо с ними встретиться. Отложи, пожалуйста, все свои завтрашние дела, давай поедем к ним в офлайне. Все эти виар-переговоры…

– Вообще я пришел поговорить, – перебил его Дима.

– Так? – Виктор почувствовал что-то неправильное. Даже через виар. Сердце ухнуло куда-то вниз.

– Я хочу, чтобы вы… – он прочистил горло и заговорил уверенно и холодно. – Вы напишете заявление по собственному желанию и я возглавлю проект.

Некоторое время оба молчали. Виктор рассматривал Диму. Тот откинулся на стуле и положил одну руку на стол, постукивая пальцем по столешнице. Так делал сам Виктор, переходя в решительную атаку. Паренек все-таки быстро учится.

– А иначе?

– У меня все готово для того, чтобы разрушить вашу репутацию и посадить вас в тюрьму. По-настоящему, а не на перевоспитание. Реальный срок. Вы в процессе расследования нарушили очень много чего, но главное – довели Андрея Николаевича до самоубийства.

– Это неправда! – позорно высоким голосом выпалил Виктор.

– А никого не интересует правда, – спокойно констатировал Дима. – Мой пиар-отдел даже вас убедит в том, что вы виновны. Я… многому у вас научился, в том числе и этому. И благодарен за это. Но это не значит, что я разделяю ваши методы. Никакая цель не оправдывает выбранные вами средства. Ни космос, ни спасение человечества от депрессии. Построение вселенского коммунизма, капитализма или что вы там задумали. Мы не станем лучше, если будем действовать так. Нет пути к счастью, потому что счастье и есть путь.

– Это тебе психолог сказал? – не сдержавшись, фыркнул Виктор.

– Это мне сказала Нина.

Виктор чуть не хлопнул себя по лбу. Он должен был это заметить! Любовь! Конечно же! Какой юнец не отомстил бы злодею, который сделал такое с отцом своей возлюбленной!

– Тем не менее я предлагаю вам уйти тихо. Я не хочу мстить.

– Как благородно!

– Это мне, кстати, посоветовал психолог. Если вам интересно.

– Как мило с его стороны. Мне советовать идти к своей цели как к единственному, что может сделать меня живым и счастливым, а тебе соизмерять цели и средства!

– Методы осознания неисповедимы, – вздохнул Дима.

– Нет бога кроме психологии и Фрейд пророк его! – чуть не засмеялся Виктор.

– Подписывайте заявление.

Дима отключился. Его аватар просто исчез из кабинета.

– Я выполнил свою работу, вот и все. Меня назначили руководителем следственной группы, цель которой – выявление лица или группы лиц, ответственных за марсианский инцидент. Я выполнил работу. Дальнейшее – не моя ответственность. Новый проект возглавил мой заместитель.

– Правильно ли я понимаю, – председатель комиссии несколько замялся, потом задал явно не тот вопрос, который собирался. – У вас есть какие-то замечания по работе Дмитрия Кошелева?

– Нет.

– Может, у вас есть… претензии?

По залу пробежала волна недовольного шепота.

– Нет, что вы, – усмехнулся Виктор.

– Как бы вы охарактеризовали его личность?

Недовольные шепотки стали громче и злее, это заставило председателя спешно уточнить вопрос.

– Речь идет о периоде до его становления пси-патриархом, конечно.

Виктор вернулся в депрессию. С некоторым даже мрачным удовлетворением. Раньше он и не замечал, что находился в ней, но стоило в нее вернуться…

Снова потянулись бесконечные одинаковые дни. Без дат, без сезонов, без цели. И постоянные сессии с ИИ-психологом, которые нельзя было проигнорировать. Виктор просто молча сидел целый час, глядя на часы, висящие на стене прямо над голограммой. Как ни странно, психолога это не взволновало. Он не вызвал бригаду неотложной помощи или что-то в таком духе. Хотя этого стоило бы ожидать. Проклятая программа просто что-то говорила без конца.

Виктор ел, спал, иногда прогуливался по внутреннему двору гигаэтажки, и все-таки не выдержал. Когда казалось, что он уже справился, что все прошло, то у него хватило силы воли… Виктор включил новостной стрим – и дальше его понесло. Он стал жадно поглощать всю информацию, связанную с марсианским феноменом. С исследованиями, с ЕГО проектом.

Как Виктор и ожидал, у Димы было свое видение, но не ожидал, что такое. Информация об экспериментальной установке, позволяющей влиять на связанные частицы, так и не появилась в новостях. Более того, довольно скоро ученые оказались в тупике. Да, люди теряют сознание за пределами магнитосферы, но почему? Неизвестно. Наука на данном этапе этого объяснить не может. Хотя и пыталась. Сотни гипотез, экспериментов – и ничего.

Величайший энтузиазм стал угасать. Бесконечное финансирование тоже. Все сошлись на том, что в космос летать нельзя – и все. Покидать магнитосферу, точнее. В крайнем случае, можно роботов отправлять. Может быть, когда-нибудь они будут работать на урановых шахтах отдаленных планет. Так даже лучше ведь! Людям не надо рисковать.

Дмитрий Кошелев покинул пост руководителя, а сам проект вскоре свернули. И, казалось бы, на этом все закончилось, но… Сам Дима стал все чаще появляться в новостях. Он руководил исследованиями, связанным с нейропсихологией. Финансировала их Нина, получившая весьма солидное наследство. Этого хватило на создание суперкомпьютеров с чудовищными вычислительными мощностями. Виктор догадывался, для чего они понадобились.

И молодой ученый воссиял на ниве психологии. Прямо-таки чудеса творил. Особенно в частной практике. Чуть ли не наложением рук помогал людям. Буквально. Детские травмы исчезали, ярко выраженные дефекты личности исправлялись. Душевная боль стихала.

В какой-то момент Дима получил контракт на усовершенствование московского городского ИИ-психолога. И с этого момента началось то, чего Виктор ждал уже давно. С одной стороны, преступность упала почти до нуля, а уровень удовлетворенности населения подскочил к невиданным ранее высотам, а с другой – психология стала религией. Сам же Дима – пси-патриархом. И это почему-то устраивало почти всех. Виктора удивляло то, что есть люди, которые видят в этом что-то ненормальное. Почему не всем мозги промыли?

Вероятно, любовь к власти оказалась сильнее любой терапии. И поздно опомнившиеся властолюбцы попытались сковырнуть всенародно любимого пси-патриарха. Организовали целую комиссию, чтобы расследовать… всю жизнь Димы? Найти какие-нибудь пятна на солнце, способные отвернуть от него паству? Что они собираются делать?

– Я довольно замкнутый человек и ни с кем не общаюсь. Поэтому не могу сказать ничего о Дмитрии за пределами рабочей обстановки. Но как сотрудник… Это один из самых профессиональных людей, с которыми я работал. Ответственный, обязательный, надежный. Он все схватывал на лету и быстро меня… перерос.

По залу прошла волна одобрительных шепотков. Председатель комиссии недовольно поморщился.

– Благодарю. Вас вызовут, если у комиссии возникнут еще вопросы.

Виктор, не глядя по сторонам, покинул зал под аплодисменты. Видимо это сторонники непогрешимости пси-патриарха выражали свое одобрение. Те, кого пустили в зал заседания. Остальные же собрались на улице.

Толпа казалась бесконечной. Полиция перекрыла все улицы на несколько кварталов вокруг и прилагала все возможные усилия, чтобы предотвратить давку. Вероятно, таких массовых оффлайн-мероприятий не было последние лет сорок.

Виктор выбрался из толпы и шел куда глаза глядят, а люди шли ему навстречу. Бесконечный поток людей с горящими глазами и приятными, располагающими лицами. Это, наверняка, были очень хорошие люди. Вежливые, добрые, проработанные. Бессмысленные.

Возле Виктора вдруг остановилась машина. Он растерянно посмотрел на опускающееся окно и увидел Диму. Слишком повзрослевшего, явно пластика. Мужественные, благообразные черты лица. Были в них некая праведная строгость и безусловная доброта. Мудрый, проникающий в душу взгляд. Но в глазах все-таки сохранилось немножко пацанской восторженности. Виктор обошел машину, открыл дверь и молча сел на пассажирское сиденье.

– Спасибо, – секунд через десять сказал Дима.

Голос его тоже изменился. Стал глубже, басовитее, с приятной хрипотцой. Настоящий пси-патриарх.

– Не за что.

– Ты мог дать совсем другие показания, – заметил Дима. – У тебя были и возможность, и мотив.

– Не мог. Мы заключили сделку. А как говорили в мое время, за базар надо отвечать.

– Хороший принцип. Хоть и в странной форме. Дело действительно в том, что мы договорились, или ты сделал мне услугу? Если второе, то я в долгу не останусь.

– Никаких услуг. Ты мне ничего не должен. Но просто ради интереса… – Виктор покосился на собеседника, – как ты вообще допустил создание этой комиссии? Мог же всем мозги промыть, перевоспитать.

– Зачем? Каждый имеет право говорить то, что думает. Каждый имеет право сомневаться или отстаивать свои идеалы.

– Особенно если это ему советует психолог? – догадался Виктор.

– Пути осознания неисповедимы, – явно отточенным жестом кивнул Дима.

– Нет бога кроме психологии, и пси-патриарх – пророк его?

– Выходит, что так.

– Ты сам в это веришь? Реально считаешь себя… я даже не знаю, кем…

– Да, – спокойно ответил Дима. – Ты же видел, люди счастливы.

– Мне вот еще что интересно. У тебя где-то стоит установка, которая может, манипулируя частицами, менять сознание людей. Не отнекивайся только, ты же свои психологические чудеса не божьей помощью делал. Так вот, почему ты не вылечил Андрея Николаевича?

– Как ты и говорил, приемник поврежден. С органикой я ничего не могу поделать, к сожалению, – и в его голосе Виктору послышалась неподдельная грусть.

– И что дальше? Вот ты насадишь свою религию везде-повсюду. Твой улучшенный ИИ-психолог будет круглосуточно всех прорабатывать. Наступит мир во всем мире – и? Будешь править царством псевдо-разумных отражений? Тебя само это осознание не вгоняет в тоску? В депрессию? Или ты себе тоже личность подкорректировал?

– Разве плохо то, что люди счастливы? Что нет преступлений, зла, несправедливости? Ну… Почти нет. Потребуется еще сколько-то времени, чтобы масштабировать проект.

– А если там, на другой планете, наступит конец? Метеорит снесет их цивилизацию, например. И больше их частицы не будут колебаться. И передавать нам отзвуки их реальности. Тогда что?

– Мы превратимся в обезьян, полагаю, – спокойно пожал плечами Дима. – Это никого не расстроит. Просто вернемся к инстинктам. Если, конечно, мы к тому времени не построим установку, которая будет манипулировать сознанием всех жителей земли.

Виктор присвистнул. До него почему-то раньше не доходил масштаб проекта, который затеял Дима.

– Предвосхищая твой вопрос. Сейчас у нас хватает вычислительных мощностей, чтобы в случае катастрофы обеспечивать сознанием примерно тысячу человек.

– Даже с твоими суперкомпьютерами?

– Увы. Но я должен отметить, что если мы всего лишь чье-то отражение, то происходящее сейчас у нас должно происходить и у них? И значит, они тоже чьи-то отражения? Или у нас все-таки есть какая-то свобода воли? А значит, не все зависит от этих… Частиц в голове, а?

Ответов не было. Ни у кого. Они довольно долго молчали.

– А та экспериментальная установка? – вскинулся Виктор. – Которую ученые из МИФИ построили.

– Что с ней?

– Сколько человек она может… сколько сознаний моделировать? Поддерживать? Не знаю, как это назвать.

– Ни одного. Она может сильно повлиять на человека, изменить концентрацию частиц, сильно перекроить личность, но не более.

– А как давно они ее построили? Как это вообще произошло?

– Примерно год назад. Они вообще работали над сомнительным проектом, связанным с манипуляцией частицами, причем сами особо-то не понимали, чего хотят добиться. Странные. Но ты же знаешь ученых. Открыли совсем не то, что собирались.

– Они ходили к психологу? – холодея, спросил Виктор.

– Конечно. В Москве все ходят. Это обязательно.

– Ты как попал на работу в министерство?

– ИИ-психолог направил, а что? – Дима начинал догадываться, к чему клонит Виктор.

– Меня тоже. Прямо в тот же день, когда провалилась марсианская экспедиция.

– Ты не говорил… Я думал, ты там давно работал… Подожди-подожди, ты же когда-то давно руководил следственными…

– Ты сейчас повторяешь ту хрень, которую я вешал на уши комиссии. Я никогда ничем таким не занимался, – усмехнулся Виктор.

– Твое начальство тебе наверняка как-то…

– Я никогда не видел моего начальства. Распределенное министерство… Ну и бред, если подумать… Я только отчеты писал куда-то. Мне никто не говорил, что делать… Я просто… Делал…

Виктора вдруг затошнило. Дима как будто почувствовал это и протянул ему неведомо откуда взявшуюся бутылку воды.

– Есть ли в твоей личности резко противоречивые черты и несогласующиеся…

– Да я и есть набор противоречий и несогласований, Дима!

– Сейчас я прикажу поднять все данные по всей твоей жизни. Все что есть. И мы спокойно проанализируем…

– Нет данных до 2051 первого года, большой блэкаут! Как удобно, да? Я и есть тот человек, на котором использовали экспериментальную установку. Как ты там говоришь? Изменили концентрацию частиц? Сильно повлияли на личность? – Виктор истерично захихикал. – И прикинь, не, ну прикинь, сидел я такой на пенсии – и р-р-раз – возглавил следственную группу! Космос, ученые, сознание! Ч-е-его вообще?! Ты понимаешь, что получается? Московский городской ИИ-психолог какой схематоз провернул, а? Хотели снижение социального напряжения? На! Отключайте его, срочно! Вы траектории пересчитайте, ща окажется, что и магнитосфера тут ни при чем…

– Я дал ему мощности суперкомпьютеров и доступ к большой установке, – хмыкнул Дима.

– Смешно тебе?!

– То, что ты говоришь… недоказуемо.

– И неопровержимо, – почти шепотом сказал Виктор, вглядываясь в лицо собеседника.

– Даже если так. Посмотри вокруг. В конце-то концов… мы ведь стали лучше. Больше не будет страха, ненависти, боли.

– Дима, это конец. Неужели не понимаешь? Мы становимся лучше, да и вообще меняемся, только тогда, когда оставаться прежними невыносимо больно. Понимаешь ты, нет?!

– Наверное, в этом главная разница между нами. Ты считаешь, что боль – это учитель. Я считаю, что боль – это тюремщик, – он вдруг поднял руку и посмотрел на механические часы. – Тебе пора.

Юлия Домна. «Век кузнечиков»

Если вы спите и видите эти слова; если не можете спать, потому что видите эти слова; если они порождают в вас гнев или печаль, как побочный эффект циклического биоморфоза – осознайте себя.

Вы – часть миссии «Дельфийские максимы». Член экипажа ковчега в зоне Златовласки оранжевого карлика Глизе 370. Участник операции «Пигмалион» по двухуровневому изучению жизнепригодной поверхности экзопланеты Дикея.

Вы принадлежите к авангарду антропоморфного разума, познающего себя и вселенную. Вы коснулись вечности, превратив ее в измеримую историю своего вида. Вы – ученый и страж, мудрость и умеренность, вы принимаете свой страх и потому знаете, что слова – лишь слова.

Даже такие:

«Дети не боятся. Дети не воюют. Дети – единственная форма человека, которую не уничтожает планета Дикея из зоны Златовласки оранжевого карлика Глизе 370».

На одной сказочно красивой планете жили малыши и малышки. Так их называл Фарадейчик – голос, помещенный им в голову. Внешне малыши и малышки казались почти неотличимыми. Все были одного роста и схожих прямых линий. Все ходили в белых комбинезонах и не имели волос. Малыши и малышки других галактик могли бы удивиться таким особенностям. Но поскольку на сказочно красивой планете не развилось даже простых белков, к которым относился кератин, входящий в состав волос или шерсти, наши малыши с малышками не предполагали, что бывало иначе.

Чего им всегда хватало – это дел. Нарисовать карту запахов, разгадать тайну желе, поговорить с хрустальными оленями на языке карманных фонариков. И все надо было успеть, пока длился золотой день, который в сезон басовитых огненных ветров, кренящих планету на бок-что-дальше, убывал с невообразимой скоростью.

Когда в небе начинался пожар, Фарадейчик укреплял защитные костюмы, важно поясняя:

– Вечерний режим!

Облака загорались малиновым. Внутри них, на просвет, суетились готовящиеся ко сну микробы. Густой теплый ветер, в объятия которого днем можно было лечь, теперь и сам припадал к земле, вычерпывая из глубоких разломов фиолетовый туман.

Фосфин.

Фарадейчик говорил: фосфин ест легкие.

Когда небо становилось красным, а низины опасными, малыши и малышки погружались в многоколесные гусеницы и возвращались в трехэтажный домик на базальтовой пробке древнего вулкана. Вокруг домика радужным аэрозолем пыхтели трубы. Они росли из-под земли и были такими широкими, что объять их могли лишь десять малышей и малышек, крепко взявшихся за руки.

Говоря по секрету, малыши и малышки не боялись фосфина. Они ничего не боялись – такой прекрасной была жизнь на сказочно красивой планете. Малыши и малышки лишь смутно беспокоились о двух вещах: скуке и потерянном времени. Но Фарадейчик заправлял гусеницами и домиком, завтраками и послеобеденным сном, окнами, дверьми и зеркальными панелями, а малышам с малышками приходилось слушаться его. Потому что еще Фарадейчик управлял Колыбелью. А ее никто не любил.

Колыбель крала время.

Вот как это происходило. Раз в десять дней Фарадейчик выбирал кого-то одного и говорил:

– Пойдем. Сегодня ты спишь в Колыбели.

Малыш покидал общую спальню и отправлялся за красную дверь, которая открывалась только по воле Фарадейчика. Утром из-за нее никто не выходил. Тот, кто ушел в Колыбель, пропускал завтрак, а за ним выезд на гусеницах, парады гигантских медуз, танцы радужной пыли – и так много-много дней подряд. Представляете, как вернувшимся было досадно слушать про игры, которые так легко обошлись без них? Им-то казалось, что они провели за красной дверью одну ночь.

У Колыбели было только одно понятное свойство. Она исцеляла. Если фосфин добирался до легких; или живые озерные пузыри ошпаривал нерасторопных малышей; или они, не слушая Фарадейчика, сходили со свеженапечатанной тропы на непредсказуемую обочину – из Колыбели все возвращались обновленными. Новыми версиями себя.

В остальном Колыбель было неприятной тайной, и потому никто не спешил ее разгадывать. Но если бы малыши и малышки других галактик присмотрелись к удивительным делам, творящимися на сказочно красивой планете, они бы сразу заметили: кое-кто ходил за красную дверь намного чаще других. Особенно трое – Лебедь, Оберон и Кай.

Лебедь была очень доброй малышкой. Она с удовольствием отдавала свои призовые очки или находки другим малышам, если тем хотелось больше внимания. Проигрывать ей было так же радостно, как и выигрывать.

Оберон считался первооткрывателем. Настоящим авантюристом. Это он сходил первым с тропинок, замерял глубину сияющих трещин в земле, пробовал на горелые клубничные кристаллы, чтобы потом, под ворчание Фарадейчика, кашлять искрами три дня, но ни о чем не жалеть.

Кай отличался ото всех. Он Играл В Трудное. Но это случалось только, рядом появлялся электрокузнечик. Тогда Лебедь волновалась, что Каю холодно. Оберон думал, что Кая обездвиживал разряд. По ощущениям самого Кая, его действительно что-то касалось – но не снаружи, а изнутри. Оно пыталось отобрать его тело, мысли и чувства, и воспользоваться им как-то еще.

Фарадейчик признавался: он не знает, что происходит. Лишь предлагал быть к Каю внимательнее, чтобы однажды раскрыть секрет Тяжелой Игры.

Фарадейчик врал. Он знал, что малыши с малышками других галактик тоже, наверняка, сразу поняли. Кай боялся кузнечиков. Единственный из всех. Но поскольку ложь была питательным субстратом всей наземной части операции «Пигмалион», Фарадейчик делал то, на что его запрограммировали.

Сами Кай, Оберон и Лебедь.

Он заботился о них, как мог.

Лебедь посмотрела вниз с края утеса, на поляну черного бархата и сломанных радуг. Огромный оранжевый шар плавился на горизонте, стекая густым жаром за пределы видимой топографии.

Дикея пела – сорока герцами. Псалмом, но без смысла. Посох Лебедь отвечал той же частотой. Лебедь наставила навершие на ряд черных слоистых камней, разбросанных по утесу, и принялась искать сердцебиение. Она вела посохом, зная, что невидимые лучи его пронзали насквозь их базальтовые жилы, кристаллические решетки, многомиллионную историю образования. Наконец, внутри одного из камней, в ответ на лучи, вспыхнуло синим.

– Фарадейчик! Еще одно яйцо! Сюда!

На вершину утеса взобрались грузовые пауки. Один из них перевернул и положил потухший камень себе на спину. Лебедь увидела внутри него стеклянную жилу. По ее поверхности бликовало небо и стая плывущих над утесом гигантских медуз. Лебедь подняла голову. В медузах разливалось электричество – многочисленные грозовые вспышки ткали покатые купола. Вспышки порождал ветер. Он гнал медуз в сторону заката. Еще выше, совсем точками, Лебедь увидела воздушные шары. Их каждый день запускал Фарадейчик, чтобы «небо знало».

На поляну внизу зашло стадо серебристых оленей. Их окружал туман морозной прохлады, синхронные шаги выбивали искры бирюзы. В прозрачных фрактальных трубках на головах струилось то же электричество, что и в медузах. А еще – данные. Ожидающие обработки биты. О том, как Лебедь собирала наверху камни, а теперь снова смотрела вниз.

– Вот ты где! – услышала она голос за спиной.

На утес, помогая себе посохом, взобрался Оберон. У него одного был широкий пояс «всякой всячины» – им же придуманный и смастеренный Фарадейчиком после долгих-долгих уговоров.

Сейчас все шлевки и кармашки были забиты камнями. Лебедь навела посох на пояс Оберона, и тот вспыхнул синим.

– Вы обвиняетесь в контрабанде драконьих яиц! – рассмеялась Лебедь.

– Это не то, что ты подумала!

Оберон бросил посох и подошел к Лебеди. Вытащил из кармашков два маленьких гладких камушка.

– Смотри! Ну, то есть – слушай!

Он ударил камень о камень. Лебедь замерла. Ей почудилось, что она видит вибрацию, исходящую от места удара – таким густым и ощутимым физически оказался звук.

Оберон довольно пояснил:

– Это до-диез.

– Откуда ты знаешь?!

– Просто знаю. Здорово, правда?

Лебедь отложила посох. Оберон протянул ей камни, и Лебедь с воодушевлением ударила в них. Ее звук был другим, ведь она приложила меньше сил. Звук Лебеди хотелось зачерпнуть ладонями, чтобы умыться, таким чистым он казался.

Лебедь восторженно повернулась к Оберону. Тот уже глядел на оленей. Лебедь тоже мельком посмотрела на стадо, и поняла, что олени смотрели наверх.

На них.

Лебедь сложила камни в одну руку и с улыбкой помахала оленям. Потоки данных в их рогах обогатились зернистыми вспышками регистрации ее приветствия.

– Они такие хрупкие, – промолвил Оберон. – И удивительные. Вот бы жить с ними, а не в напечатанных комнатах.

– Фарадейчик говорит, что однажды они похолодеют еще сильнее, – задумчиво напомнила Лебедь. – Из-за отражателей. И нас.

Лебедь с Обероном взглянули друг на друга. Потом посмотрели далеко-далеко за медуз. Туда, где в структурированном математикой космосе гигантский рой парусов-зеркал ловил свет оранжевого шара и возвращал на поверхность Дикеи, накрывая ее, как одеялом, приумноженным теплом.

– Думаешь, – начала Лебедь, по-прежнему глядя в небо, – сегодня мы правда собираем драконьи яйца?

– Какая разница, – улыбнулся Оберон, – пока мы вместе и это весело.

Вплетаясь в гул Дикеи, ветер принес со склона вскрики:

– Кузнечик! Вон там! Скорее, зовите Кая!

Лебедь с Обероном переглянулись и тут же побежали к остальным.

Все, кроме Кая, любили кузнечиков. Те переливались, как рассвет в капле дождя. Когда прыгали, сыпали трескучими синими искрами, и те рисовали в воздухе призрачные дуги, повторяющие траектории прыжков.

Когда Лебедь с Обероном спустились, на середине склона уже образовался круг. Кай стоял по центру и смотрел на кузнечика, пока все жадно смотрели на Кая, пытаясь разгадать секрет его Игры.

Кай шагнул к кузнечику, но все видели: воздух для него потяжелел в сотни раз. Мышцы стали каменными. Он будто толкал невидимую стену из скуки и украденного времени, усиленных в тысячу раз. Эхо его внутреннего напряжения сковало и остальных, прихватив горло крепче фосфинового спазма. Никто не видел дракона, которого Кай пытался одолеть, но все видели битву, и для нее не находилось слов. Кай потел, Кай дышал, Кай убеждал себя в чем-то. Затем подходил к кузнечику, брал его в дрожащие руки. А когда отпускал за пределы круга, все с ревом набрасывались на него, хохоча, будто от хорошей шутки, плача, как от царапины в глазу. Никто не понимал, что за оглушительный пузырь лопался внутри, когда у Кая получалось. Но все хотели обнять его, и обняться друг с другом, и целый вечер жарко, запальчиво обсуждать, как Кай делал то, Что Не Хотел.

Лебедь тоже смеялась и обнимала Кая. Она думала, что Дикея прекрасна, но они – все они, вместе, рядом – чуточку прекраснее.

А ночью Кай ушел в Колыбель.

Жизнь течет. Это не метафора. Она мутная, вязкая, наполнена готовыми микротканевыми модулями, которые переливаются из затемненного резервуара, консервирующего циклический избыток, в черный вертикальный саркофаг. Анабиозная пена внутри засеяна семенами нанороботов. Саркофаг гудит. Наноботы проклевываются и приступают к работе. Распаковывают модули, чтобы вживить в ткани, паяют нервные проводки, отмывают гены от метильных меток, будто грязное стекло.

Мышцы рвутся, раздуваясь. Печень, почки расправляют доли. В маленьком черепе растворяется заместительный биогель. С томительным скрежетом распускаются титано-никелевые нити. В движение приходят биокомпозитные пластины свода – все известные науке аналоги костей. Череп расправляется изнутри, надувается, как пластинчатый шарик. На затылке с висками пузырятся багровые волдыри. То, как голова возвращает прежний объем, чувствуется даже сквозь глубокую медикаментозную кому. От последствий такого обмана не сбежать.

Черепные импланты скрипят, охлаждаемые биогелем. Напор громоподобный. Он оглушает клетки, сами ткани, они отказываются жить. Капилляры мозга лопаются, но их снова пересобирают; сдаются, но тут же возвращаются в строй. Тело умирает, оживает, умирает, собирается заново.

Это называется «циклический биоморфоз».

Линька из человека в человека.

Когда прежние нейронные паттерны гаснут, в остывающем мозгу вспыхивает другое созвездие. Заслонка амнезии опускается, и человека в саркофаге коротит от потока сверхплотной информации, захлестывающей теменные зоны. Он – это он. Он – это не он. Он в двух местах одновременно, потому что является двумя разными формами человека. Мужчиной, рожденным в космосе, и мальчиком, которого не существует.

Биоморфоз окончен. Саркофаг выпускает наружу клубы влажного тепла. Мужчину тоже, но ему не уйти. Его главная темница – знание.

– Я часть миссии «Дельфийские максимы»… Член экипажа ковчега…

Он падает. Его подхватывает женщина в темном комбинезоне, с облаком рыжих волос у лица. Они оседают на пол, и женщина обнимает новорожденного мужчину, крепко-крепко, будто только так можно удержать вместе его агнозирующие клетки.

– …Глизе 370… Участник… участник операции «Пигмалион» по двухуровневому изучению поверхности…

Он говорит не с ней, а с голосом в голове, требующим полного осознания себя как доказательства вернувшейся зрелости.

Женщина подносит ко рту мужчины ингалятор и вынуждает глубоко вдохнуть. Тот затихает, расслабляется. Женщина кладет щеку на его голову и тихо качает. Потом поднимает взгляд на стену – такую же длинную, черную, как ряд саркофагов с биорезервуарами по обе стороны. Их так много, что хватит на несколько историй лучших людей.

В черную стену встроен дисплей. По нему струится текст.

«Дети – единственная форма человека, которую не уничтожает планета Дикея из зоны Златовласки оранжевого карлика Глизе 370.

Поэтому ваш подвиг – наш единственный шанс».

Однажды на Дикею высадился наноробот, умевший делать крошечные молнии. Сжимаясь, он искрился; дрожа, точил базальт. Этот запрограммированный на отважность малыш имел цель: проронить семя новой крепости человечества на тысячу двести метров вниз под основание древнего вулкана.

Когда семя достигло нужной глубины, внутри проснулись микроскопические ткачи-нанофабрикаторы. Пропитав базальтовые волокна жидким сплавом, они стали плести каркас. У него была форма правильного многогранника, составленного из двенадцати равносторонних пятиугольников с активным шумоподавлением сорокагерцовых псалмов Дикеи. Это бы обеспечило полную изоляцию убежища – в дополнение к свинцовой пудре, виброизолирующим танталовым пружинам, квантово-стабилизирующим экранам и системе двух обособленных ИИ, во имя безопасности низведенных до функции калькуляторов.

На самом деле, нанороботы исчислялись сотнями тысяч. С развертыванием базы тоже получилось не сразу. Но поскольку в завершающей стадии терраформирования, обернувшегося катастрофой для всей миссии, на борту уже появились первые дети, эта веха человеческой истории нуждалась в новых сказках.

Кай знал, что двигал сюжет одной из них.

Он не понимал, сколько проспал после саркофага. Нейроимплант с доступом во внутреннюю сеть оказался принудительно ограничен. Кай сидел на кровати, выращенной из пола, в распыленном свете диодов, выращенных из потолка, и бездумно глядел на кресло, выращенное из стены. Ему хотелось что-нибудь подвинуть, поднять или перенести, хоть как-то снова воспользоваться собственным телом. Но единственный отчуждаемым от общего ландшафта предметом был ярко-оранжевый ингалятор с Релаксинолом-Т. Один вдох обещал пластмассовое спокойствие и недоуменную усмешку по поводу всего, что раньше причиняло боль. Кай смотрел на него тоже. Дольше, чем на кресло. Затем встал, оделся и направился в командный центр.

Он знал, что встретит там много людей. Проще, чем не работать, здесь было не дышать. Но когда Кай зашел в просторный зал, полный голубого свечения голограмм, задумчивых бормотаний и плавающих в воздухе графиков, он увидел того, кого не ожидал.

Рабочим пространством в командном центре было всё. Интерфейсы раскрывались в любой точке пространства. Поэтому женщина в темной вуали сидела прямо на полу, под огромном проекцией Дикеи в муаровом тумане магнитного поля.

– Лебедь…

Она на миг отвлеклась от видеозаписей, кружащих, как стайка прикормленных рыб. Дымчатая вуаль струилась у лица волнами, похожими на волосы, какие Кай помнил у Лебеди на ковчеге – черные, блестящие. Какие без остатка пожрал биоморфоз.

– О… – промолвила Лебедь. – Проснулся.

Кай приблизился.

– Почему ты здесь? Лаг между нашими циклами должен быть не меньше полутора недель.

Она смахнула в сторону несколько кадров.

– Дэви, вернись к Кайрену и расскажи, почему я здесь.

Данные мгновенно хлынули в мозговой имплант. Все подернулось полигональной сеткой дополненной реальности.

– С пробуждением, господин Кайрен, – прокрался в голову участливый голос Дэви. – В связи с многократным несоблюдением рекомендаций по длительности фаз вас отправили в принудительную гибернацию на четырнадцать дней.

– Очень интересно. И кто это решил в обход моего мнения?

– Ваше тело.

Дэви вывел в интерфейс результаты анализов, но Кай их тут же мысленно смахнул.

– Темпы укорочения теломер превышает прогнозы на двести процентов. Если вы продолжите так часто ходить на поверхность, это приведет к остеопорозу, мышечной дистрофии и некрозу печени в течение десяти циклов. Рекомендованное время отдыха до следующего выхода – три месяца.

– За три месяца все закончится.

– Для тебя – так точно.

Лебедь убрала от лица видеозаписи, и теперь Кай смог заглянуть в ее холодные, сосредоточенные глаза. Они были цвета голограмм.

– Под землей для тебя найдется работа, Кай. Для Авроры же нашлась. Аномалию можно изучать и…

– Хорошо, что не ты решаешь, кому и чем заниматься.

– Думаешь, Оберон с Авророй позволят и дальше тебе убивать себя? Нас трое против одного.

Кай опустился на пол, по-прежнему глядя ей в глаза:

– А должно быть единогласно четверо. Так работает оперативный совет «Пигмалиона».

Лебедь отвернулась. Но не потому, что впечатлилась ответом. Кай догадывался, что в ее голове реальность двоилась так же, как и в его. Мозг пытался залатать разрывы во временной линии, отказываясь принимать, что работал на нескольких прошивках. В одной из них усталые упрямые взрослые нравились друг другу, потому что того требовал протокол о совместном пребывании в долгосрочно экстремальных условиях. В другой жизни искристый детский дофамин, освобожденный от надзора сложных страхов и долгосрочного планирования, бил фонтаном при одном лишь взгляде друг на друга.

– Уверена, – промолвила Лебедь, по-прежнему глядя в сторону, – старожилы ковчега гордятся тобой.

– По-любому. – Кай протел лицо ладонями и фыркнул от смеха. – Они бы справились здесь за три дня. Ведь в их время, когда ковчег чихнул во время прыжка, и экзотическая материя локально коллапсировала, схлопнув гидропонный сектор до размеров ореха…

Лебедь кашлянула смешком, добавила с назиданием:

– Что, конечно, полная ерунда, в сравнении с тем, как навигационная сингулярность решила поиграть в прятки из-за квантового чиха в петлевой гравитации…

– Все так, милочка. Ковчег мог выпасть в случайной точке пространства-времени. В пустоте между галактиками, в центре сверхновой или, как тот разведывательный зонд, в тысяча девятьсот семьдесят третьем году. А у нас тут, подумаешь, лишь принудительное разжижение и раздвоение личности.

– Тряпки.

Они рассмеялись в затихающем эхе далекого домашнего брюзжания.

– Их послушать, – Лебедь подняла взгляд на проекцию Дикеи, – вселенная только и делает, что чихает…

– Каковы темпы продвижения к аномалии?

– Дети снова встретили электрожнеца.

– Это не ответ.

– Возможно. Но они приходят к оленям все чаще. Хочешь посмотреть?

Кай не хотел, зная, что не увидит ничего нового. Но хотел, потому что другие видели, а он нет.

– Ладно. Давай.

Пока Лебедь разворачивала в пространстве экраны, Кай оглядел других присутствующих в командном центре.

– Где Аврора?

Лебедь покосилась:

– Ты спрашиваешь меня или Дэви?

Кай пожал плечами. Дэви взял слово:

– Госпожа Аврора в геологической лаборатории. Мы смотрим, как включения гадолиния в собранных образцах магнетитов влияют на скорость передачи данных в биосфере.

– Драконьи яйца? – уточнил Кай.

Лебедь кивнула, растянула видеозапись. Дэви тут же плеснул технические данные прямиком на зрительную кору.

Если бы земные львы произошли от плотоядных цветов, то напоминали бы электрожнецов. Так подсказывали Каю гены, выпестованные планетой, где в вопросе энергообмена жизнь не сдвинулась дальше пищеварения. Он буквально чувствовал, как шепот древних инстинктов щекотал и без того замученную амигдалу: это химера двух хищников, парень. Бей или беги.

Но на поверхность амигдалу не выпускали. И потому, увидев крупного черного жнеца, по спине блестящего звездными вкраплениями, стайка лысых обезьянок в белых комбинезонах – иначе Кай их не воспринимал – понеслась к нему навстречу, как на праздник.

Фарадейчик кое-как заставил их остановиться и замолчать. Жнец проплыл мимо с неживой плавностью глубоководного аппарата. Его длинные лепестки-щупальца ощупывали остаточный шум в воздухе. Жнец приблизился к оленям, и Кай увидел, что их фрактальные трубки, пульсируя грязным свечением, дребезжали от переизбытка искр.

От стаи отделился олень. Лепестки-щупальца вскинулись навстречу хрупкому, облаченному в свет существу. Гены Кая вскрикнули: беги.

Никто не пошевелился.

Вскормленное охотой и тьмой, эволюционное наследие уверяло Кая, что львы должны жрать оленей. Кто-то всегда ест кого-то. Иначе никак. Не зря же они даже сейчас торчали под землей, правда? Но разум Кая, взращенного эпохой Пяти решенных немеханических проблем человечества, знал: лишь на маленьком клочке вселенной жизнь устроена так. В других местах охоты не существовало. В иных мирах олени пили сенсорные потоки, как воду, поглощали сырые бесплотные данные. А когда пища загрязнялась паттернами неструктурированных колебаний, к которым, относились смех, крик и восторг лысых обезьянок, приходил уже тот, кто питался хаосом.

Щупальца жнеца обвили основания фрактальных трубок. Олень померк, но не шелохнулся. Искристая метель в рогах замедлялась, нащупывая новый ритм пульсации. Жнец забирал информационный мусор. Оленю оставалась гармония.

Идиллия продолжалась.

Дикея не ведала страха ни своим одним существом, и потому все его производные – боль, бегство, охота – были здесь категориями невозможного. Так, по крайней мере, все детство Каю говорили родители, готовясь к первой в истории высадке на поверхность.

Там Дикея и убила их.

Кай посмотрел на Лебедь. Ее лицо светилось, но не от всплесков пятен на видео. Лебедь улыбалась. Кай построил поверх картинки траекторию ее взгляда и понял, что Лебедь смотрела на Лебедь.

– Почему у тебя такое лицо? – спросил он.

Она пожала плечами.

– Я вернулась три дня назад, но до сих пор не узнаю свои руки. Эта девочка намного реальнее меня.

– Она – это ты.

Лебедь покачала головой.

– Настолько, насколько я была бы своим однояйцевым близнецом. Только на уровне клеточного материала. Она – самостоятельная личность.

– Личность…

– Если я назову ее надстройкой, думаешь, будет проще убить, когда все закончится? Не нуди. Я знаю, что мозг пытается обмануть меня, заставив вложиться в то, что, по его мнению, меня переживет.

На видео щупальца распустились, и олень отошел. Жнец ощетинился, стряхивая с себя электричество, развернулся к шеренге восхищенных детей.

– Результаты этой операции переживут тебя, – тихо сказал Кай. – Все, что мы сейчас делаем, переживет нас. Эти дети ненастоящие. Ты не на том циклишься.

Лебедь схлопнула экран и поднялась с пола. Вся в вуалях, похожих на газовую призрачную плоть.

– Тебе виднее. Ты же особенный. И тут, и там.

– Все так. Поэтому спрашиваю снова. Как наши темпы продвижения к аномалии?

– Ты сам знаешь. Неудовлетворительны. Как всегда без тебя. Твой ребенок – единственный, за кем хотят идти те, кто не знает ни страха, ни взросления. Но это не значит, что мы с Обероном позволим тебе…

Рабочее пространство пронзили красные лучи. Лебедь с Каем застыли. Лазерный свет прошел сквозь них и расчеты, голограммы и других людей, превращая командный центр в пульсирующую цифровой паникой решетку. Голос Дэви сочился из каждой ячейки:

– В лабораторном секторе зарегистрирована критическая угроза. Операционный совет «Пигмалиона» запустил протокол «Стерильная стена». Энергия будет отключена через…

Лебель попыталась вывести консоль, но лазеры блокировали пространство.

– Дэви! Код ноль-девять-девятнадцать. Слушай только меня. Аврора запустила протокол? Свяжи нас!

– Не получится, – возразил Кай. – Он уже слушается Аврору. Чтобы отменить приоритет ее команд, нужны все наши кода, включая Оберона.

Он обернулся на перепуганных людей, ждущих от него указаний. Все смотрели так, будто поверхность делала из них с Лебедью сверхлюдей. Сверхвзрослых.

– К тому же, «Стерильная стена» разделяет модули Дэви, чтобы избежать перехвата. В настоящем времени он – куча Фарадейчиков. Но должен сохраниться доступ к уже сделанным записям. Покажи нам Аврору за десять секунд до запуска протокола, Дэви. На внутренний имплант. Со звуком.

Изображение геологической лаборатории с ракурса камер тут же перекрыло красную решетку. Кай проморгался, сосредотачиваясь. Лазеры сбивали фокус.

Аврора стояла, вжавшись в стену. В темном комбинезоне, с облаком рыжих волос у лица и красными отсветами другого слоя реальности. Перед ней лежали камни разной величины: от валунов до гальки.

Аврора смотрела на что-то среди камней. Ракурс не являлся проблемой, лабораторию можно было легко развернуть в модель натуральной величины, и, встав к стене, увидеть все чужими глазами. Но это оказалось ненужным. Кай сказал «со звуком» – и Дэви подтянул звук.

Безмятежный стрекот живого электричества.

– Дэви, – прошептала Аврора. – Пошли сигнал наверх. Нужно разбудить Оберона. И, ребят, я… Простите. Дикея здесь. Она знает. Активирую протокол «Стерильная стена».

Аврора назвала код, и картинку затопило красным.

В одной старой земной сказке жила-была девочка по имени Златовласка. Но об этом на ковчеге помнили лишь Дэви и Кай, который однажды, изучая общую астробиологию, спросил:

– Почему мы там, где мы есть?

Дэви посчитал, что метафора послужит отличной техникой запоминания для восьмилетнего ребенка. Он вычерпнул из Всемирного банка человеческого опыта все редакции сказки и рассказал ее усредненную версию.

Как-то раз Златовласка заблудилась в лесу и, долго плутая, наткнулась на чей-то обустроенный дом. Девочка зашла туда и обнаружила по три предмета разного размера: тарелки, стулья и кровати. Она хотела есть, но горячая и холодная каша в двух тарелках ей не подошли. Она решила поспать, но мягкая и жесткая кровати ее смутили. Златовласка перебирала условия удовлетворения базовых потребностей, отбрасывала крайности, пока не останавливалась на средних вариантах. Они всегда были «в самый раз».

– Поэтому обитаемые зоны исторически называют зоной Златовласки. Чтобы быть пригодной для водно-углеродных форм жизни, планета должна находиться не слишком далеко от своей звезды, но и не слишком близко. Посередине допустимого. Это критически важно для существования воды. Однако биосфера Дикеи не имеет углеродного начала, а ее обитатели не метаболизируют кислород. Наличие жизненно-важных для человека элементов здесь можно назвать грандиозным космическим совпадением.

И хоть Кай считался новым, постсингулярным человеком, родившимся среди звезд без обратного билета в видовую колыбель, ему было восемь. Просто восемь. Так что, вместо метафорической подводки к лекции, он услышал, что какая-то девочка зашла в незнакомый дом и взяла чужое, а оно не подошло. Тогда она попробовала чужое еще раз, а оно ей не понравилось. Наконец, она взяла третье чужое, и вот все сложилось как надо. Но чужое не перестало быть чужим.

Потом родители неоднократно объясняли Каю, что люди так больше не делают. Что решение Пяти немеханических проблем, особенно последней, «я-концепции», выкорчевало эволюционное наследие малых групп, фаворитизм и жажду упрощений. Что в начале века, отринув дихотомию противопоставления, человечество едва не сошло с ума от тающего чувства идентичности, но все же превратило земное «я» в космическое «мы».

Взмыло, пусть и в генах потомков.

Маленький Кай родился в дрейфующей крепости, где все жили сплошным оптимистичным «мы». Но никто не смог избавить его от образа «чужого», подчерпнутого из старой, давно выдохшейся сказки. Бывшие земляне не понимали, чего боится маленький межзвездный человек.

Кай знал, что они для Дикеи чужие. И даже на ковчеге чувствовал, как «чужое» смотрело в упор. На разворачивающиеся в черноте зеркала для нагрева поверхности. Разрастающиеся генномодифицированные лишайники для поглощения фосфина.

А потом его родители сняли последнюю заслонку между человечеством и вечностью, за которую Кай был выдан авансом в первую мотивирующую волну рождений. Они закончили тренировать армию наноботов, вооруженных молекулярными ножницами для разрезания чужих нитей жизни. Это стало базой иммунитета от вируса, являвшегося основой биосферы Дикеи и ее квантовой сети. Математические модели, описывающие заражение углеродных форм жизни, ломались и схлопывались, как критически непостижимые.

Химия. Физика. Человек. Все десятилетями подгонялось друг под друга. И когда после окончательных проверок настало время увидеть итог своих усилий, родителей Кая включили в состав первой пилотируемой высадки.

Кай отказался лететь с ними. Родители печалились, но не настаивали. Его впечатлительный мозг был слишком юн для корректирующих модификаций. А за неделю до высадки, во сне, Кай увидел себя на поверхности: странного, взрослого, под стекающим расплавленным металлом небом. Он проснулся и расплакался от мысли, что, если родители погибнут, он останется один среди скорбящего космического «мы». Сковывающий страх перед «чужим» был в Кае сильнее любви к «своим». Но страх перед миром, где он оказался прав и ничего не мог с этим поделать, победил инстинкт самосохранения за один кошмар.

Кай оказался единственным ребенком в составе первой высадки. Автоматизированные модули обитания и основные системы жизнеобеспечения, возведенные Дэви еще в фазу первоначального развертывания, были идеальны. Все было таковым. Небо. Состав атмосферы. Помыслы людей.

Они не сделали ничего, что Дикея могла счесть за угрозу. Были деликатны. Добры. С самого начала рассматривали ее как сверхорганизм с рассеянными информационными мощностями, поющими на частоте квантового гула.

Кай не помнил, как долго было хорошо. Сколько-то было. Но однажды утро наполнилось стрекотом живого электричества. Сначала далеким, как гул крови в прижатом к подушке ухе. Потом звук разросся, приблизился, восстав на горизонте роящейся стеной. Ее тень перекрыла небо, пожрала свет местного солнца и вдруг обрушилась на базу первой высадки штормовой волной.

Не было ни крови, ни ран. Ничего земного. Просто электричество убило электричество: быстро и точечно, сердце и мозг. Только Кая кузнечики огибали по широкой дуге, оставив задыхаться в коконе чистого утреннего воздуха. Он так из него и не вышел.

Когда звуки иссякли, Кай с трудом открыть глаза. Тысячи кузнечиков висели в воздухе, как капли дождя на стоп-кадре. Скрюченные. Распластанные. Вдавленные в атмосферу, будто в сырую глину.

Кай снова начала задыхаться, и кузнечики пришли в беззвучное движение. Лишь воздух свистел от сложных завихрений. Что-то сжимало их, полностью парализованных, в электромагнетическом кулаке непостижимой воли. Что-то расчистило себе пространство над базой первой высадки и стало рисовать по воздуху пигментом из тысяч существ.

Это была Дикея.

Ее послание Златовласке.

Дикея сложила группу из трех фигур, отдаленно похожих на гуманоидов. А рядом с ними, зеркальным противопоставлением линий, вывела еще три. Она вытянула их, сделав выше, укрупнила по краям. Она склонила им головы, будто направляя взгляды на фигуры поменьше. Затем с треском схлопнула, и кузнечики брызнули во все стороны.

Теперь вместо трех больших фигур висели конструкции, похожие на кресты. Они дребезжали какофонией. Каким-то новым слоем смысла. Дикея разрушила их, и в воздухе остались только исходные фигурки. Они переливались на солнце и оттого будто двигались. Пели чисто, хрусталем. Светились.

Вскоре распались и они.

Больше Дикея не выходила на связь. А ковчег не пришел к единому мнению, была ли это «связь» вообще, или так только казалось. Одно не поддавалось сомнению – наличие конкретного биологического параметра, благодаря которому Кай остался жив. Непостижимой логикой, внутри другой формы жизни, Дикея отделила гальку от булыжников, и, несмотря на полное совпадение строительного материала, разрешила гальке остаться. Дети оказались Дикее «в самый раз».

Поиск этого параметра стал новым этапом миссии. Через два десятка лет он вылился в двухуровневую операцию «Пигмалион». Кай всегда знал, что будет ее участником. Несмотря на многочисленные корректирующие модификации, произошедшее в детстве целиком изолировало его от собственного вида межзвездного образца. Понять Дикею стало единственным, что Кай хотел от мира, в котором оказался прав.

Понять – и обмануть.

Чужие есть чужие.

– Дэви, не спорю. Ты теперь калькулятор, а не интеллект. Но, мать твою, у тебя была всего одна критическая задача. Одна! Не допускать под землю ничего живого!

– При всем уважении, господин Обе…

– Ой, давай без этого! Уважает он меня!

За два часа Оберон нарушил все этические протоколы и несколько уставных статей. Но еще никого не заставляли идти в командный центр, поломанного биоморфозом, с температурой под сорок, чтобы решать за пустым столом проблемы исторического значения.

Лебедь поставила перед Обероном открытый термос, из которого пахло железом и морем, села рядом.

– Мы посмотрели логи. Никаких отклонений. Они были камнями внутри камней. Слабые вибрации внутри образцов идентичны сорока герцам. Дэви объяснил их естественным пьезоэффектом пород…

– …хотя это было резонансным слиянием с фоновым гулом Дикеи, – прохрипел Оберон. – Нас нагрели акустической мимикрией. Открытие века, ну.

Он с отвращением заглянул в термос и отодвинул его. Поднял взгляд на Кая, бездумно ходящего вокруг стола. Дэви снял визуальные эффекты блокировки, но интерфейсы по-прежнему были недоступны. Отмена «Стерильной стены» требовала либо четыре кода, либо четырех мертвецов.

Без голограмм, света и других людей командный центр напоминал пещеру. Остальные попрятались по изолированным отсекам, каждый со своим Дэви, не знавшем о действиях остальных.

На одного такого Дэви, по мнению другого Дэви, им и стоило положиться.

– Мы впервые сталкиваемся с маскировкой, – продолжила Лебедь. – Это стратегия выживания в парадигме «хищник-жертва», здесь она противоестественна. По логам Авроры, которые она вела в процессе изучения образцов, неясно…

Оберон прервал ее протяжным стоном.

– Пока ты запрещаешь мне Релаксинол, я тебя не слушаю.

– Если ты примешь его, то не сможешь критически думать.

– А в терминальной стадии мне думается непринужденно и легко, по-твоему?!

Лебедь глубоко вздохнула, подавляя раздражение. Тоже посмотрела наКая. Тот заметил это и остановился, вопросительно качнул головой.

– Может, сядешь? – наконец, спросила Лебедь после долгой паузы.

– Это вряд ли, – фыркнул Оберон.

Лебедь цокнула и повернулась на стуле так, что оказаться к нему спиной.

– Залейся уже электролитами, а? И соберись.

– А ты сама не видишь, что ли? Как он ходит.

– Оберон… – обронил Кай.

– Я медик, – фыркнул тот. – У меня клятва. Не вредить и говорить то, что вижу.

Лебедь метнула в Кая пристальный взгляд, но спросить не успела. На имплант всем троим плеснулся голос:

– Код три-два-сорок-девять. Три-два-сорок-девять. Оперативный совет «Пигмалиона», кто-нибудь здесь?

Все подобрались, переглянувшись. Однако никто не спешил отвечать.

– Аврора, – наконец, позвал Кай. – Ты уверена, что достаточно защищена для связи?

– Дэви вырастил внутри лаборатории новый отсек. Тантал, свинец, висмут, экран Мейснера. Держим милликельвины для усложнения синхронизации с Дикеей. Я снаружи, они внутри, – голос Авроры нервозно дребезжал. – Пока активна «Стерильная стена», система активного подавления глушит резонансы, но… я не смогу выбраться, если…

– Они?.. – переспросил Кай.

Аврора судорожно выдохнула.

– Я… я не знаю, что мне делать. Они…

– Сколько?

– Пока два. Но может стать больше. Они были внутри образцов.

– Они действительно замаскировались? – спросила Лебедь.

– Они жахнули тебя искрой? – спросил Оберон.

И поскольку их вопросы прозвучали одновременно, Лебедь посмотрела на Оберона и оценивающе покачав головой. Оберон посмотрел на Лебедь и выразительно продолжил:

– Потому что, если да, это стопроцентный горизонтальный перенос. Тварь узнала все, что знаешь ты, а, значит, Дикея узнала все, что знаешь ты, включая механизм биоморфоза. А, значит, наверху все мертвы. Поэтому, на твоем месте, я бы не заслушивался мрачной перспективой, а поскорее бы перебил этого красавчика, если тебе есть, чем его порадо…

– Да, – мгновенно среагировала Аврора. – То есть, нет. Мы не касались друг друга. Они видели меня, но они инертны. Они… отвечая на вопрос: Лебедь, нет, они не маскировались в образцах. Они из них родились.

– Внутри были личинки? – та бездумно поднялась из-за стола. – Хотя, нет… погоди, здесь же нет метаморфоза.

– Мы никогда не наблюдали процесс… репликации. Я и сейчас не уверена, что это он, но… Судя по всему, вирус выкристаллизовал кузнечиков из кварца. В качестве энергии использовал пьезоэффекты и слабое магнитное поле гадолиния. Он вырастил, выточил их изнутри, как будто…

– …био-минеральный принтер?

– Скульптуру, я хотела сказать, – Аврора вздохнула. – Но да. Я отправляла образцы в сильное электромагнитное поле, чтобы проверить гипотезы. Вероятно, это… ускорило процесс. Извините. Это моя…

– Ты делала свою работу, – обронил Кай.

Лебедь растерянно оперлась в стол. Оберон размял пальцы и тихо промолвил:

– Мы сидим на планете с биосферой, целиком созданной квантовым вирусом, который охлаждает и опыляет информацией кристаллы селенида висмута, заменяющие тут всем хромосомы. Чему вообще удивляться?

Лебедь молча потянулась к его термосу и сделала пару глотков.

– Это хорошие новости, – вдруг сказал Кай.

Оберон устало откинулся на стул.

– У тебя низкая база по этому вопросу. Хорошие новости звучат иначе.

– Она увидела только Аврору. Это один взрослый. Ни дети, ни биоморфоз не скомпрометированы. «Стерильная стена» критично замедлит передачу информации между кузнечиками и Дикеей. Сегментация базы, пока они тут, не даст им пощупать нас и наши данные. Мы должны немедленно продолжить продвижение к аномалии, чтобы взять образцы.

Оберон и Лебедь взглянули на Кая так, как смотрели еще на ковчеге – как на слегка одержимого. Но и так, как другие Оберон и Лебедь, когда он входил в Тяжелую игру. Несмотря на колоссальные различия, у этих взглядов был общий знаменатель – безропотное принятие, что они никогда не поймут человека перед собой.

– Хорошо. – Лебедь отвернулась. – Аврора, мы сейчас придумаем, как вытащить тебя…

– Нет. Она должна остаться там.

Оберон с недоумением взглянул на Кая, вопрошающе развел руками.

– Они – часть общей биосферы, – продолжил тот. – По тому, как кузнечики ведут себя, мы сможем оценить степень синхронизации их данных с Дикеей. Мы не можем наблюдать их, связав два модуля Дэви, потому что тогда возрастет риск утечки обратной связи. Кузнечики должны оставаться в коробке, но у Авроры есть уши. Как минимум. Сканеры – как максимум. И пусть Дэви вырастит какой-нибудь дополнительный скафандр. На случай, если ей придется…