Шах и мат

Размер шрифта: 13

Иллюстрация на обложке © Christin Engelberth

Эта книга посвящается
Нилу и Лиззи.
Как и всегда.
Я люблю вас. Как и всегда.
А еще хотела бы от души поблагодарить людей,
без которых работа над серией «Крестики-нолики» увеличилась бы вдвое!
Маму и Венди.
Хилари – моего агента, за юмор и бесконечное терпение.
Сью Кук и Энни Итон.
Рома и Эдди.
Шона и Джилл.
Лесли.
Минерву.
Хилари, Хизер, Амрита, Меррис, Роксану, Надин, Верну,
Катерину, Сандру, Милли, Виа, Элизабет, Джилл и Мэри —
друзей, что неизменно вызывают у меня благоговение и восхищение.
А еще всех людей, кто шлет мне письма бумажные и электронные, желает удачи и придает сил. И наконец, эта книга посвящается моей свекрови Молли, которая всегда относилась ко мне лишь с огромной любовью и добротой.

Надежда – словно пташка
В груди совьет гнездо
И будет петь там день и ночь
Простой мотив без слов.
ЭМИЛИ ДИКИНСОН

Характер человека определяет его судьбу.
ГЕРАКЛИТ

Пролог

Генерал наблюдал, как командиры его Освободительного Ополчения рассаживаются вокруг массивного обеденного стола из красного дерева. Рассматривал их каждого по очереди. Годы самодисциплины, оттачиваемой еще с детства, с легкостью позволили ему сохранять нейтральное выражение лица. Шестеро мужчин и трое женщин наконец устроились на своих местах и посмотрели на него в почтительном ожидании. Большинство из них были старше Генерала: он же в свои почти сорок оставался самым молодым лидером в истории ОО.

– Комната чиста? – обратился Генерал к Моргану Грину, своему личному ассистенту и правой руке. Тот сидел не за столом, а чуть позади начальника. Рядом пристроилась Таня, помощница Моргана. Они составляли свиту Генерала, он почти не появлялся на людях хотя бы без кого-то из них.

– Да, сэр. Я дважды проверил помещение на наличие жучков или иных устройств слежения. Все чисто.

Генерал медленно обвел комнату тяжелым взглядом. Они встречались в загородном особняке видного бизнесмена-нуля, который поддерживал Ополчение. Сейчас уже в большинстве сфер общества имелась парочка «видных» нулей. Буквально один или два человека. Многообещающая балерина, успешный биржевой брокер, помощник помощника шефа полиции – их всех старательно выставляли напоказ. Умно со стороны темнокожих Крестов «позволять» отдельным бледнокожим нулям «пробиться». Этакий предохранительный клапан для спуска пара. Случись что, Кресты могли указать на них и заявить, мол, видите? У них получилось. А если не получилось у вас, то это ваша вина, а не наша.

Встреча не только проходила под грифом «Совершенно секретно», но и требовала обеспечения высочайшего уровня безопасности. Командиры съезжались в дом на протяжении нескольких ночей под покровом темноты, в затонированных машинах и только после того, как окрестности проверяли вдоль и поперек, не ведет ли кто слежку. Шел последний месяц зимы, и над головой висело мрачное, неприветливое небо. Плотные жаккардовые шторы держали задернутыми наглухо уже с полудня. Выдутые в форме свечек лампы в хрустальных люстрах сверкали над столом, точно огоньки на Крестовенской елке. Все стены были обшиты дубовыми панелями. Под столом, укрывая пол из твердого дерева, лежал расшитый и определенно недешевый шелковый ковер. Развешанные через равные промежутки портреты и пейзажи отражали весьма консервативные вкусы владельца дома.

– Братья и сестры, – начал Генерал хорошо поставленным голосом. – Дата Всеобщих выборов назначена. Всего через двенадцать недель жители страны пойдут на избирательные участки. Настал час для всех нулей в Освободительном Ополчении заявить о себе как никогда прежде. Будьте уверены, за нами наблюдают. Наблюдают те братья и сестры из ОО, кто отдал свою свободу – а в большинстве случаев саму жизнь – во имя равенства между нулями и Крестами. Подвести их мы не можем. Перед каждым из вас лежит папка с его задачами. Каждому до выборов предстоит уничтожить свою цель. Иногда речь идет о стратегически важных зданиях, иногда – о врагах на ключевых позициях. Как региональные командиры вы лично отвечаете за планирование и разработку операций. – Генерал сделал паузу, останавливая на каждом пронзительный взгляд карих глаз. – Я знаю, что вы меня не подведете. Никто из нас, ОО, не может сдаться, пока мы не добьемся социальной справедливости и политического равенства для нулей.

Присутствующие согласно закивали и забормотали, но быстро притихли, когда Генерал нетерпеливо постучал пальцем по столу.

– Переходим на предохранительный режим. Ни один из вас не будет знать о работе других командиров. Каждый следит за тем, чтобы данные его лейтенантам поручения дальше этих лейтенантов не распространялись. Надеюсь, это понятно.

– Так точно, Генерал.

– Разумеется, Генерал.

– Я лично займусь организацией решающего удара, который окончательно подорвет власть так называемого правительства. Он случится накануне выборов. Мы все сыграем свою роль в свержении узурпаторов.

– Генерал, позвольте уточнить – а что за решающий удар?

Генерал повернулся к говорившему – Джонатану Кидду, региональному командиру Юго-Запада. Этот, как никто, обожал задавать вопросы. Причем неудобные. И почему же? Отчего он озвучивал больше сомнений, чем все прочие вместе взятые?

– Джон, не нам задавать вопросы Генералу, – тихо упрекнула Анна Тенски, командир Среднего Запада.

– Все в порядке, Анна, – ровным тоном ответил Генерал. – У нас тут не диктатура. Если у Джона или кого-то еще есть что сказать, всегда пожалуйста. Надеюсь, все из вас знают, что могут озвучивать свои предложения или сомнения в любое время. Я ценю ваш вклад в наше дело. – Он повернулся и посмотрел прямо на Джонатана. – Лучше тебе не знать эту часть плана, Джон. Ты ценный член моего совета, и я уверен, ты или любой другой скорее умрете, чем предадите своих братьев и сестер по ОО. Однако то, что я задумал, вынудит нас скрываться до конца своих дней. Секретная служба перевернет все вверх дном, чтобы выследить причастных. Лишь двое вовлечены в мой план, я и еще один человек. Так что мы его и приведем в исполнение.

– Конечно, Генерал, – ответил Джонатан, не отведя взгляда. – Хочу заверить: вы можете рассчитывать на меня, и я готов послужить делу всем, что имею.

– Спасибо, Джон, – поблагодарил Генерал и вновь обратился к прочим командирам: – У вас десять минут на изучение папок, затем я обсужу с каждым по отдельности, что он думает по поводу своего задания. Проанализируйте и хорошенько запомните информацию – забрать папки с собой вы не сможете.

Генерал поднялся из-за стола. Его ассистент последовал примеру начальника. Когда же Таня хотела встать, Генерал поймал ее взгляд и почти незаметно покачал головой. Помощница осталась на месте.

Более не задерживаясь, Генерал направился к выходу. Ему не требовалось оборачиваться, он знал: Морган следует за ним по пятам, а все присутствующие провожают их взглядами.

– Что не так, Генерал? – спросил ассистент, когда они вышли в холл и плотно закрыли за собой двери.

– А с чего ты взял, будто что-то не так? – прищурился начальник.

Морган не ответил. Да ему и не надо было. Он давным-давно знал Генерала, в свое время служил с его братом в одной ячейке ОО. И уже четыре года занимал пост помощника. Морган мог уловить малейшее изменение настроения шефа. Вычислить по напрягшимся плечам, сплетенным пальцам или внезапно опустевшему лицу глубину и масштаб гнева начальника.

После стольких лет Морган думал, что, вероятно, ближе всех подобрался к тому положению, которое иные обозначили бы как «друг». А это о чем-то да говорило – хотя, может, и ни о чем. Невзирая на умение расшифровывать невербальные посылы шефа, Морган понятия не имел, что же тем движет. Лишь знал: Генерал ест, спит и дышит во имя Освободительного Ополчения. Может, иного смысла жизни ему и не требовалось.

– Возьми Джонатана Кидда под круглосуточное наблюдение. Установи прослушку на его телефон и не спускай с него глаз, – велел Генерал.

– Почему, сэр? – изумился Морган.

– Ты меня знаешь. Я никому не доверяю. А Джон меня тревожит.

– Слушаюсь, сэр. Привлеку наших лучших людей, – ровно ответил Морган.

– Хорошо. И мне нужны регулярные отчеты, понятно?

– Так точно, сэр.

– А кабинет вы проверили? Там тоже чисто?

– Да, сэр. Я обшарил весь дом.

– Хорошо. Дай командирам еще пять минут, а потом приведи мне первой Анну. – Генерал направился в кабинет, но уже на пороге обернулся и мрачно глянул на Моргана. – Знаешь что? Установи прослушку на все их телефоны. Заметишь хоть что-то подозрительное – сразу ко мне. – И тихо прикрыл за собой дверь.

Морган хмуро уставился на нее.

Генерал был выдающимся человеком, преданным своему делу и абсолютно безжалостным, – но его поведение все больше тревожило помощника. Если и дальше так пойдет, то к гибели Освободительное Ополчение приведет именно Генерал, а не Кресты у власти. Новое наступление, которое тот запланировал, обещало стать самым дерзким – не говоря уже о том, что и самым жестоким – в истории ОО. Им предстояло поразить цели по всей стране за семьдесят два часа. И даже Морган не знал подробности личного проекта Генерала. Можно было не сомневаться в одном: будет зрелищно. Безжалостно и зрелищно.

Моргана грызла мысль, что если шеф так намеревался склонить публику на сторону ОО, то способ он выбрал престранный. Впрочем, Генерал давно забросил попытки завоевать любовь народа. Его философия была проста: ударь, ударь со всей силы и, пока враг не очухался, ударь еще. Какой там из озвученных им жизненных принципов сюда подходил? Пожалуй, номер семнадцать: хороший Крест – мертвый Крест. Нет, номер девятнадцать ближе. Не проси и обламывайся, а требуй с угрозами и принимай без лишней благодарности. Правила Генерала – свод принципов, по которым он жил. Говорил, только они его и спасают.

И не Моргану было оспаривать решения шефа – да он раньше умрет, чем успеет это сделать.

Однако сомнения не отпускали помощника. Моргану не требовалось гадать, что же заставило Генерала так сосредоточиться на ОО, он один из немногих точно знал. Шеф бесспорно был самым успешным лидером Освободительного Ополчения, не давал публике забыть о движении. Блестящий тактик, не раз доказавший свой талант. Ему хватало запала и решимости вести повстанцев.

Вот только к чему?

Такая целеустремленность могла стать как благословением, так и проклятием. Шоры помогают сосредоточиться, но не дают увидеть картину целиком. Морган вздохнул. Ему приходилось верить: Генерал знает, что делает. Сам Морган предпочел бы менее ухабистый путь, но цель-то у них все равно одна, верно?

Когда Генерал ночами лежал без сна, в компании только собственных мыслей, подкрадывались ли к нему сомнения, нашептывали они ему на ухо – или его стальная выдержка отпугивала их прочь? Кого звал он, когда становилось неспокойно или хотелось склонить голову и облегчить душу? Им восхищались, его уважали, определенно боялись – но не любили. Ни капли. Все звали его «сэр» или «Генерал» – и, невзирая на давнее знакомство, Морган не осмелился бы обратиться к нему иначе, по крайней мере в присутствии других. У Генерала имелась куча паспортов и документов на вымышленные имена. Морган же был одним из немногих, кто знал настоящее. Когда последний раз кто-то, кроме родной матери, звал Генерала по имени?

Когда его последний раз называли Джудом?

Три месяца спустя…

Глава 1
Калли-роуз

Кое-что я знаю наверняка.

Меня зовут Калли-Роуз. Без фамилии.

Сегодня мне исполняется шестнадцать. С днем рождения меня.

Моя мама – Персефона Хэдли, дочь Камаля Хэдли.

Камаль Хэдли – глава оппозиции (и законченный ублюдок).

Моя мать – Крест, представительница так называемой правящей элиты.

Отцом был Каллум Райан Макгрегор.

Нуль.

Убийца.

Насильник.

Террорист.

И теперь он горит в аду.

Каждый раз при взгляде на меня мать всем сердцем жалеет, что он не выжил – и что я не погибла.

Эти факты – все, что у меня есть и во что я верю. Прочее – лишь глупые увертки в попытках избежать правды. Так что я не особо жалею, что оставила такую жизнь позади. Не за что там держаться.

Бабушка Мэгги однажды сказала, что после смерти попадаешь в рай – и оказываешься прямо как дома.

Вот только не знаю я, что такое дом.

Речь ведь не про определение, написанное в словаре, а о том, что идет из самого сердца. Не об абстрактном образе дома, а об ощущении. В этом плане дома у меня никогда не было. Именно поэтому и рай я представить не могу. Видимо, меня ждет иное место. Как там говорят – яблочко от яблони недалеко падает?

Вообще, если так поразмыслить, я уже давно ступила на этот путь. И через несколько часов достигну конечной цели. Ну а пока есть время посидеть тихонько и прогнать все сожаления прочь…

Здесь, на частном пляже бабушки Джасмин, было мирно, спокойно. Окажись и весь остальной мир таким, мне не потребовалось бы то, что лежало в рюкзаке рядом со мной. Я глубоко вдохнула чистый морской воздух. Вот бы навеки остаться в этом мгновении. Берег и море казались безграничными. Но как бы они ни завораживали, больше всего меня занимал сам пляж. Он не походил на вылизанные открыточные пейзажи. Тут и там валялись коряги и ошметки водорослей, песок был грубым, а камни – настолько большими, что по ним порой приходилось карабкаться. Волны набегали и отбегали от берега, постоянно двигались, не останавливаясь ни на миг. Я понимала, почему мама так любила это место.

Тут и правда было невероятно.

К горизонту море темнело, а небо расцвечивалось буйством красок восхода. Мне хотелось, чтобы этот момент никогда не заканчивался. Сам воздух вокруг был напоен грустью и странным волнением.

– Калли, ты совсем про меня позабыла?

Я обернулась к своему спутнику:

– Конечно нет. Я…

– Ты за все утро двух слов мне не сказала, – перебил он. – Зачем было приглашать, если теперь внимания не обращаешь?

Я с грустью посмотрела на него – ну как он не понимал? Хотя откуда ему. Зачем я позвала его на пляж? Чтобы поделиться этим морем, этим небом и тем, что они во мне пробуждали. Посидеть с тем, кто хочет со мной быть. Провести с кем-то свое последнее утро. Но он не понял.

– Просто нет настроения болтать, – попыталась я выкрутиться.

– А какое есть?

Я пожала плечами, но он воспринял это по-своему. Склонился ближе, попытался поцеловать. Не в первый раз, но теперь в последний. Я не смогла. Уж слишком ярко это напоминало обо всем, чего со мной больше не случится. Я отстранилась.

– Не надо. Целоваться у меня настроения тоже нет.

– Что ж, хотя бы честно, – ответил он, чуть помолчав.

Мы оба вновь повернулись к морю, но атмосфера стала уже не та. Как бы я ни таращилась вдаль, море было просто темной водой, а небо – невнятной мешаниной цветных полос. Хотя какая разница? Все это неважно. Так чего переживать?

– Калли, что не так?

Я встала и отряхнула штаны. Он тоже поднялся, не сводя с меня глаз.

– Ничего. Мне пора. – Я нагнулась за своим рюкзаком, но спутник перехватил мою руку:

– Поговори со мной. Что не так?

– Прошу, не надо, – взмолилась я, неожиданно осознав, что готова расплакаться, и с трудом сглотнула. Может, выйдет прогнать его по-плохому, раз по-хорошему не получается? – Ну чего ты привязался? Я вообще не хотела тебя звать, но ты сам настоял, притащился за мной, словно жалкий щенок.

Я грубила нарочно. Если он сейчас уйдет не оглядываясь, то и я смогу. Но упрямец не пошевелился, даже не рассердился на меня. А я хотела его разозлить. Мне было это нужно.

К моему изумлению, он вновь меня поцеловал. Поцеловал как никогда – страстно, что сердце запрыгало, точно гимнаст на Олимпийских играх, но одновременно так нежно, что захотелось закрыть глаза, вдохнуть его аромат и уцепиться за него изо всех сил. На миг я растерялась, но вскоре очнулась и пихнула его в грудь. От неожиданности он отшатнулся, даже не сразу сумел выправиться. Вот тут я и воспользовалась шансом, испугавшись, что другого у меня не будет. Схватила рюкзак, развернулась и побежала. Побежала так стремительно и далеко от него, как только могла. Перепрыгивала по две-три каменные ступени за раз.

– Калли, постой! – крикнул он мне вслед. – Увидимся завтра, Калли. Погоди…

Я заставила себя отвлечься, заглушая его слова шумом собственного дыхания.

«Беги, Калли. Беги и не останавливайся».

Увидимся завтра? Все мои «завтра» превратились в одно «сегодня» – и больше у меня ничего не осталось.

Десять минут спустя я вошла в дом бабушки Джасмин. Она в одиночестве обитала в этом огромном мавзолее. Единственными ее постоянными спутниками были личная помощница Сара Пайк (Нуль) и миссис Соамс, экономка и кухарка (тоже Нуль). Бабушка дала нам с мамой собственные ключи, чтобы мы могли приходить и уходить когда вздумается. Мама не появлялась тут без приглашения, а вот я часто забегала, в основном после школы. Дом бабушки Джасмин и дом бабушки Мэгги, где жили мы с мамой, находились на равном расстоянии от моей школы, Хиткрофт, просто в противоположных направлениях. Бабушка Джасмин отказалась продавать свой «коттедж», как она его называла. Он отошел ей после бракоразводного процесса, и она намеревалась сохранить его, хотя огромный дом было трудно протопить зимой. Однако бабушка Джасмин заявила, что дом – это она, а она – это дом, и поэтому ей никак с ним не расстаться – что бы это ни значило! На ее месте я бы поспешила продать особняк, а на вырученные деньги хорошо погуляла бы с друзьями.

Бабушка Джасмин была одинока. После развода с дедом Камалем она даже на свидания больше не ходила – огромное упущение, ведь, несмотря на болезнь, бабуля сохранила прежнюю красоту и вообще не выглядела на свой возраст. Я однажды спросила, почему она не выйдет замуж второй раз.

«После таких браков, как был у меня, остаются шрамы. И они еще болят», – ответила бабушка Джасмин.

Похоже, годы их так и не залечили. Теперь я знаю, что некоторые раны вовсе не заживают.

– Бабушка? – позвала я.

Обычно, стоило мне переступить порог, навстречу выходили миссис Соамс или Сара. Но не сегодня.

– Калли, милая, это ты? Я на кухне, – отозвалась бабушка Джасмин обычным спокойным голосом. Она вообще не понимала суть криков, если речь не шла о пожаре.

Я прошла на кухню, больше которой до сих пор в жизни не видела.

– Привет, бабуль, – улыбнулась я.

Ее взгляд упал на рюкзак в моих руках. Я сжала его крепче – и она заметила. Тем не менее бабушка Джасмин пошла ко мне с улыбкой и непременным стаканом апельсинового сока. Поцеловала в лоб, как обычно, и отдала угощение. Дождавшись, пока она отвернется к холодильнику, я поставила рюкзак на пол.

– Спасибо, что пришла проведать. О, и с днем рождения! Пока ты не ушла, отдам тебе подарок.

– Ты не обязана мне ничего дарить, – сказала я. Все равно воспользоваться не успею.

– Знаю, но мне все равно хотелось, – твердо парировала бабушка.

Я пожала плечами, не желая спорить:

– Ты сегодня отлично выглядишь.

Это был не просто пустой комплимент. Глаза бабушки буквально сияли. С прошлой нашей встречи она значительно преобразилась.

– Спасибо. Мне лучше, – неизменно вежливо ответила бабушка.

– Я правда ненадолго, – призналась я, отпивая сок. – Мне на встречу надо, нельзя опаздывать.

– Пара минут ничего не изменят.

Она налила себе стакан минеральной воды. Бабушка Джасмин никогда не пила ничего крепче фруктового сока и в основном употребляла именно воду. Такая идеальная, такая правильная… Наверное, родилась сразу с нимбом и под ангельское пение.

– Ладно, с чем там нужно помочь? – спросила я.

– Допей сок, тогда скажу. Тебе нужен витамин С.

Да ради бога. Я залпом опустошила стакан, бабушка забрала его у меня, сполоснула и убрала в посудомойку. Ну хоть допить дала!

– Так что там у тебя за встреча такая срочная? – спросила она.

Я не ответила. Мне не хотелось лгать.

– Это имеет отношение к Джуду Макгрегору? – ошарашила меня вопросом бабушка.

Судя по всему, ответ сам отразился на моем лице.

– Ясно, – мрачно подытожила бабушка.

– Ты за этим меня пригласила? Отчитать из-за дяди Джуда? – завелась я. – Если так, то…

Хоть слово, хоть звук против дяди – и я вылечу из дома так быстро, что бабушке придется гадать, не померещился ли ей мой приход. Я сердито воззрилась на нее, почти бросая вызов, но она опять меня удивила. Бабушка просто улыбалась.

– Калли, я хотела повидаться с тобой в твой день рождения. Что тут плохого? Присядь, милая. Я хочу кое-что у тебя спросить.

Охваченная подозрениями, я опустилась за обеденный стол, аккуратно поставив рюкзак у ног. Нельзя выпускать его из виду, даже на миг, – слишком ценно содержимое. Бабушка села рядом со мной.

– У меня пара вопросов.

– Ну так давай, – проворчала я, но она лишь снова улыбнулась.

– Не дуйся, дорогая. Ужасная привычка, – попеняла бабушка с сияющими глазами. Но затем глянула на мой рюкзак, и ее веселье поугасло. – Калли, обещаешь отвечать честно?

Я задумалась:

– Давай так: либо говорю правду, либо не говорю ничего.

– Справедливо. Ты член Освободительного Ополчения?

Ого! А она не стала ходить вокруг да около, сразу к сути. Поначалу я не ответила, а затем прикинула: почему нет? Какая уже разница? Моя жизнь принадлежала только мне – и больше никому.

– Да, – сказала я, вздернув подбородок.

– Так и подумала, – кивнула бабушка. – И давно?

– Последние два года.

– Ясно. Когда твой дядя впервые с тобой связался?

– Четыре или пять лет назад, точно не помню.

Бабушка поспешно замаскировала свое изумление.

– А ты… ты имеешь отношение к тем ужасным событиям, что произошли на прошлых выходных?

На это я отвечать не собиралась.

– Понимаю.

Что она понимала? Слишком много или слишком мало?

– Встреча, на которую ты так спешишь, имеет отношение к ОО?

Я не ответила.

– Ясно. Не волнуйся, Калли, больше я допытываться не стану. – Она поднялась. – Пока не ушла, поможешь мне с одним делом?

– С каким?

– Мне нужно достать несколько бутылок вина из погреба. Надо как следует декантировать красное вино и убедиться, что белое охлаждается.

– И ты меня позвала за этим лишь?

– Да, дорогая. И кстати, фраза построена ужасно. Ты… ты очень близка со своим дядей, не так ли?

Хотя ее тон оставался ровным, она все равно умудрялась говорить так, будто обвиняла меня в чем-то. Я понятия не имела, как ей это удавалось. С нейтральным лицом, почти без интонаций, она ухитрялась выразить свое неодобрение дядей таким образом, что сомнений почти не осталось. Ну я здесь не для того, чтобы говорить о нем.

– Я помогу поднять бутылки из погреба, но потом мне действительно нужно идти.

– Ты не поможешь мне с ужином?

– У меня нет времени, бабушка.

– Справедливо. Что ж, принеси мое вино, я вызову такси, и поезжай туда, куда захочешь.

Я кивнула. И тут меня осенило. Это последний раз, когда я вижу бабушку. Последний раз, когда я с ней разговариваю. Последний раз…

«НЕТ! Не думай так. Даже не думай». Мне предстояло сделать нечто важное. Вся моя жизнь шла к этому дню, и теперь не след отступать, как трусиха. Как сказал дядя Джуд, я смогу что-то изменить.

Странная грусть внезапно окутала меня, точно саван. Я резко встала.

«Встряхнись, Калли-Роуз. Соберись».

– С тобой все в порядке, милая? – нахмурилась бабушка Джасмин.

Я кивнула:

– Просто задумалась, вот и все.

– Помоги мне поднять бутылки, а потом я оставлю тебя в покое, – улыбнулась она. – Только сперва обними меня.

Я уже хотела возразить – с чего такие нежности, если надо просто принести несколько бутылок вина? Но потом вспомнила… Как я могла забыть? Бабушка Джасмин встала и обняла меня. В кои-то веки мои руки не болтались по бокам, как переваренные спагетти. Я обхватила ее в ответ, вдыхая родной запах.

Прощаясь.

Мы прошли через кухню и спустились по лестнице в подвал. Рюкзак остался наверху, но с ним ничего не случится, раз мы обе здесь. Дверь в погреб была заперта на засов. Бабушка потянула за ручку, сжав губы в тонкую линию. Я ухватилась рядом и помогла открыть тяжелую створку. Та не скрипнула и не застонала. Дверь, как и все остальное хозяйство бабушки Джасмин, была слишком хорошо смазана, чтобы издавать какие-либо вульгарные звуки. Скрип стал бы «ужасно построенной фразой», а бабуля такого не терпела. Сама дверь была из цельного дуба, высотой почти три метра. От кованых петель тянулся черный железный завиток. Бабушка посторонилась, пуская меня внутрь.

– Так где там эти бутылки? – спросила я.

– «Шато д’Азонама» девяносто пятого года находится в другом конце погреба. Четырех… Нет, пяти бутылок будет достаточно. Пойдем возьмем их.

Я направилась по узкому проходу между стеллажами со старинным вином. Те стояли, точно солдаты, держа бутылки наизготовку. Но, дойдя до конца погреба, я испытала потрясение. Кто-то вывернул из-за одного из высоких стеллажей. Я узнала ее еще до того, как она повернулась ко мне лицом, и резко остановилась. Какого черта? Я поклялась никогда больше не оставаться с ней в одной комнате. Я крутанулась на месте, собираясь вернуться к двери, но вновь резко остановилась.

Бабушка Джасмин закрывала дверь в подвал.

– Бабуля?..

– Прости, милая, но я больше не могу позволить тебе делать грязную работу Джуда, – отозвалась она. – Я люблю тебя, Калли-Роуз Макгрегор. Никогда не забывай об этом.

А в следующее мгновение дверь захлопнулась. Я бросилась к ней, отчаянно вцепилась в дверную ручку, но как раз в этот момент снаружи загремели засовы. Звук показался мне мрачнее и трагичнее, чем звон погребальных колоколов.

Я не успела. На меня нахлынула паника, обжигающая и неотвратимая, точно лава извергающегося вулкана.

– Бабушка Джасмин, открой! – Я дернула вниз металлическую ручку, затем толкнула створку, но тщетно. – Выпусти меня!

По ту сторону царила тишина. Даже никаких удаляющихся шагов. Дверь была слишком толстой, слишком глухой. Я развернулась и уставилась на женщину, которую ненавидела больше всех в мире.

Свою маму.

Все это было подстроено. Нелепая ловушка, призванная не дать мне выполнить приказы дяди Джуда.

Приказы дяди Джуда…

Вдруг я осознала самое страшное, и стон вырвался из горла. Я здесь, заперта в подвале с женщиной, которую презираю, – а рюкзак и его содержимое там, по ту сторону двери.

Вместе с бабушкой Джасмин.

Джуд против Джасмин

Глава 2
Джасмин

Я шла по коридору отеля на верхнем этаже, изо всех сил стараясь не обращать внимания на тошнотворный стук сердца о ребра. Моя дочь Сеффи и внучка Калли-Роуз сидели в подвале – в часе езды, в нескольких километрах и на расстоянии всех моих надежд и мечтаний отсюда. Я остановилась и окинула взглядом коридор этого дешевого отеля. Ковер был серого цвета с пыльно-розовыми завитками, разбросанными по нему через равные промежутки. Такие же розовые стены, украшенные безликими картинами давно забытых художников. Я остановилась перед самой лучшей в пределах видимости, что, впрочем, не говорило о многом. Она представляла собой мазню красок из набора магазина «Сделай сам». Малиново-розовый сталкивался с величественно-бордовым и переходил в глубокий сливово-пурпурный. Я постояла там несколько секунд и двинулась дальше. Каждая дверь в коридоре была светло-коричневого цвета и отделана шпоном под настоящее дерево. И все пахло дешевой мебельной полиролью. Тонкий слой пыли покрывал плинтуса и светильники. Несомненно, здешние уборщики просто ходили с баллончиком полироли, распыляя ее в воздухе через равные промежутки, чтобы создать иллюзию работы. Слегка улыбнувшись, я покачала головой. Опять. Опять я подмечаю те вещи, на которые не обратил бы внимания любой относительно счастливый человек.

Да вообще любой человек…

Я опустила голову. Хватит увиливать. Я вечно все подмечала, но оттягивала неизбежное. Да, сейчас мне было страшно – к чему отрицать очевидное? Хотя нет. Не просто страшно. Меня тошнило от снедающего ужаса. Однако отступать я не собиралась. Нельзя. Слишком много стояло на кону: Сеффи, а главное – Калли-Роуз. Как они там, в подвале? Им там придется долго просидеть. Пожалуй, немного мелодраматично, но так надо.

Я подошла к номеру тридцать один. Так же она сказала, да? Тридцать первый?

«Ну же, Джасмин. Не смей колебаться, едва достигнув первого рубежа…»

Номер находился в конце коридора, рядом с пожарной лестницей. Да, это он. Точно он. Я собиралась войти в комнату, которую, как уже знала, больше не покину. Меня переполнял странный и не совсем уж неприятный коктейль эмоций. Что я должна была чувствовать? Не знаю. Последний нервный взгляд в коридор, глубокий вдох – и вот моя рука замерла на полпути к двери. В памяти неожиданно всплыло лицо отца Калли, Каллума Макгрегора. Кажется, целую жизнь назад, когда мою дочь Сеффи избили в школе, Каллум пришел к нам домой повидаться с ней, а я приказала не впускать его. Он стоял у наших ворот день за днем, пока Сеффи вновь не пошла в школу, и смотрел на окна. А я стояла за шторами и мечтала, чтобы он ушел. Как же я сейчас жалею, что не впустила его в дом.

Как жаль…

Но к чему о таком думать.

Один мой друг, с которым я недавно познакомилась в больнице, покупает книги в мягкой обложке и вырывает прочитанные страницы, чтобы в следующий раз всегда оказываться на нужном месте. Мне кажется, это во многом напоминает мою жизнь. Как бы сильно я ни хотела вернуться к прошлой странице, предыдущей главе, перечитать ее, переписать – не могу. Ее больше нет. Теперь в моей книге осталось совсем мало страниц – и сплошные обрывки позади. Так много вещей я бы сделала по-другому. Столько всего сказала бы. Столько не стала бы говорить. И многое из этого связано с моей дочерью, Сеффи. И Каллумом.

Каллумом Макгрегором.

Каллумом, парнем с мягкой улыбкой – и невероятно грустными серыми глазами. Глазами человека, повзрослевшего раньше срока. Глазами, которые видели слишком много. С каждым днем его отношения с моей дочерью становились все крепче, ближе, глубже, в то время как моя собственная связь с ней ослабевала. Но в те дни меня волновали только отношения между мной и ближайшей бутылкой шардоне.

Интересно, что стало бы, не приди Мэгги, мама Каллума, работать ко мне няней сперва Минервы, а потом и Сеффи. Мы с Мэгги так сдружились. Нас связывали настоящие отношения, а не заискивание нуля перед работодателем-Крестом. Но именно я разорвала нашу дружбу. Я уволила Мэгги, не оглянувшись назад и не подумав ни о чем. Я развела ее сына и свою дочь, хотя они выросли вместе и понимали друг друга почти как близнецы. Тогдашняя эгоистичная мелочность даже сейчас вызывает у меня отвращение.

Странно, что в этот момент ко мне пришли мысли о Каллуме. Но, возможно, не так уж и странно, учитывая, что я собиралась сделать. Еще один глубокий вдох – и я постучала в дубовую дверь три раза, не давая себе времени на дальнейшие сомнения.

– Минутку, – отозвался мужской хрипловатый голос.

Изнутри послышались приближающиеся шаги. Я распахнула пальто и нащупала переключатель в кармане оливково-зеленой ветровки, что совершенно не сочеталась с серебристо-серым брючным костюмом и длинным черным пальто. Впрочем, здесь никто не стал бы разглядывать мой эклектичный ансамбль. Дверь открылась. В проеме стоял невысокий мужчина с грубыми чертами лица и враждебным взглядом карих глаз. Мне не требовалось спрашивать его имя для подтверждения. Он был так похож на худую и злую версию своего брата, что это даже пугало.

– Здравствуйте. Могу я войти?

– Кто вы? – спросил он, мгновенно насторожившись.

– Немезида, – ответила я, пытаясь протиснуться мимо него.

Он заступил мне путь.

– Джуд, впустите меня, – терпеливо повторила я.

– Кто ты, черт возьми, такая? – снова спросил он. Очевидно, Джуда взволновало, что я назвала его по имени, и он принялся искать что-то в своей куртке.

Но я первой распахнула ветровку, и его рука замерла. Разумеется, он понял.

Я улыбнулась:

– Отойдите назад, пожалуйста.

Джуд повиновался. Я вошла в номер и пинком закрыла дверь, краем глаза оценивая обстановку. Комната имела Г‐образную форму: справа от меня находилась ванная, напротив нее стоял шкаф, а на противоположной стене имелось небольшое окно, украшенное выцветшими зелеными занавесками. У стены, прямо напротив шкафа, высилась тумба с телевизором. Вероятно, кровать стояла напротив нее, но отсюда нельзя было сказать точно.

– Сделайте три шага назад, пожалуйста. НЕТ! Не отворачивайтесь. Не оскорбляйте мой интеллект. Просто отступайте назад. Пожалуйста.

Джуд послушался. Я оказалась права. Напротив телевизора обнаружилась кровать, а под вторым окном – небольшой круглый деревянный стол с двумя стульями по обе стороны от него. Типичный гостиничный номер, без сомнения, как и все прочие на этом этаже.

– Снимите, пожалуйста, пиджак, – попросила я и добавила: – Медленно. Очень медленно.

Джуд сделал как сказано. Его торс пересекали две портупеи с кобурами.

– Большим и средним пальцами выньте по очереди каждый пистолет только за ствол и бросьте их на кровать, – велела я. – Пожалуйста.

Джуд не двинулся с места.

– Не вынуждайте меня повторять, – терпеливо попросила я.

И погладила переключатель большим пальцем, надеясь, что Джуд поймет намек. Он понял. Достал сначала один пистолет, потом другой и кинул их на середину кровати. Не сводя с него глаз и все так же держась за переключатель, я высвободила левую руку из пальто, затем перехватилась и вытащила правую. Неудобно, но вполне осуществимо. Наконец я бросила пальто на кровать поверх пистолетов. Никогда не любила оружие.

– Да кто ты такая? И что это значит? – вновь спросил он.

Даже теперь я не позволила себе расслабиться. Ни в коем случае. Я изучала стоящего передо мной мужчину. Годы его не пощадили. Глубокие морщины избороздили лоб и прочертили борозды по обе стороны его рта. Уголки губ были опущены вниз, и если он когда-то умел улыбаться, то позабыл или отринул этот навык давным-давно. Карие глаза казались холодными и бездушными, точно у куклы. Нет, как у акулы. Высокий, широкоплечий, с неожиданно ухоженными ногтями на грубых руках. Дизайнерский костюм непривычно сидел на фигуре грузчика.

– Присядьте, пожалуйста, – я указала на стул у окна.

Джуд медленно опустился, не сводя с меня взгляда. Точно загнанный в угол тигр, выжидающий момента для атаки. Я вновь коснулась переключателя. Вся мерзость, которую ему полагалось запустить, была рассована по самодельным кармашкам внутри ветровки. Никто бы не догадался о содержимом – подумаешь, просто чуть громоздкий «дизайнерский» наряд. Но Джуд теперь знал его секрет, потому и держался настороже. Мое же волнение поутихло. Разумеется, Джуд умел быстро двигаться – но мы оба понимали: я окажусь быстрее.

Я села на кровать, лицом к противнику.

– Ты собираешься ответить на мой вопрос? – спросил Джуд, неудачно пытаясь скрыть свою злобу. Что за негодяй. – Кто ты такая?

– Меня зовут Джасмин Дхарма Нина Адейбе-Хэдли, но вы можете называть меня миссис Хэдли.

Джуд мгновенно сощурился. Он мог не узнать меня в лицо – да и с чего бы, после стольких лет, – но вот фамилию определенно помнил.

– Что тебе нужно?

Я широко улыбнулась, наслаждаясь своим драматическим моментом:

– Ты.

Глава 3
Роуз 7 лет и 3 месяца

Пап, ты за мной наблюдаешь? Видишь меня? Вот бы ты был здесь и помог мне. Папочка, что я сделала?

Мама будет очень переживать. Я до сих пор не понимаю, почему миссис Хойл выгнала меня из класса в коридор.

Что я сделала?

А ведь я хожу в ее класс всего два дня. Зачем меня выгонять? Как думаешь, миссис Хойл расскажет маме? Я так мечтала перейти в младшую школу, но не в том случае, если меня станут выкидывать из класса без причины. Мне хочется плакать, но я не буду. Мама говорит, что плач – это пустая трата воды. Как бы мне хотелось вернуться в кабинет. Здесь так скучно стоять. Даже не на что посмотреть на стенах, потому что сейчас только начало семестра. Никаких рисунков. Никаких картин. Никаких надписей. Ничего.

Так нечестно.

Что я сделала, папочка?

Глава 4
Сеффи

Миссис Хойл набросилась на меня, как только я ступила на игровую площадку. Один взгляд на ее кислое, обращенное ко мне лицо – и у меня упало сердце. Миссис Хойл прошествовала к тому месту, где я стояла, болтая с Джошуа и Рупалом, родителями, чьи дети учились в том же классе, что и моя Роуз.

– Мисс Хэдли, очень жаль, что приходится говорить вам об этом, но сегодня мне пришлось выгнать Калли-Роуз из класса.

– Правда? – спросила я, сохраняя выдержку. – И почему же вам пришлось это сделать?

Мое лицо пылало, отчасти от смущения, но в основном от гневного неверия. Почему миссис Хойл сочла нужным рассказать мне об этом на глазах у всех родителей? Что ж, я догадывалась. Миссис Хойл не одобряла меня и моего ребенка «смешанной расы».

Боже, как я ненавидела эту фразу! Когда мы впервые встретились с учительницей в конце предыдущего семестра, миссис Хойл окинула меня изумленным взглядом и едва пожала руку. Возможно, она ожидала, что мать Калли-Роуз окажется Нулем, а не Крестом. В классе дочки учились в основном Кресты, а также Нули, но моя Калли-Роуз была уникальной. На том собрании в конце учебного года некоторые родители, чьи дети перешли в младшую школу, тоже не раз бросали на меня взгляды. Мне приходилось твердить себе, что не каждый, кто пялится на меня, враг. Но воспоминания заставляли настороженно относиться к взглядам, косым или каким-либо еще.

Бескровные губы миссис Хойл сжались еще больше.

– Ваша дочь ругалась на меня.

Вот это уже чушь. Дочь ни за что не стала бы оскорблять ее или кого-то еще.

– Роуз не знает никаких ругательств, так как же могла сказать их вам?

– Простите, мисс Хэдли, – крайне надменно сказала миссис Хойл, – но все родители думают, что их дети не могут сделать ничего плохого. Уверяю, ваша дочь действительно ругалась на меня.

Я досчитала до десяти, потом снова до десяти, прежде чем решилась заговорить. Если она еще хоть раз использует этот властный тон, называя меня «мисс Хэдли»…

– Я поговорю с Роуз и выясню, что именно произошло, – наконец ответила я.

– Я не лгу, мисс Хэдли.

– Я и не утверждала обратного, миссис Хойл. Но уверена, что все это просто недоразумение.

– Хм! Что ж, надеюсь, больше такого не повторится, – подытожила миссис Хойл.

«Убирайся с глаз моих долой, старая карга», – подумала я. И много чего еще. Но улыбнулась, стараясь, чтобы чувства не отразились во взгляде. Я отвернулась первой – как раз вовремя. Роуз вышла на игровую площадку. Она побежала ко мне, но резко остановилась, увидев, что рядом со мной стоит ее учительница. Даже отсюда я увидела, как в дочке будто погас свет. Она шла ко мне, опустив глаза и плечи. Одна слезинка упала на землю, за ней последовала другая и третья. Роуз медленно брела ко мне.

И это сделала миссис Хойл. Не удовлетворившись тем, что испортила Роуз первую неделю в младшей школе, она намеренно постаралась унизить меня перед всеми остальными родителями. Я не собиралась об этом забывать.

– Если позволите, миссис Хойл, я нужна своей дочери.

Не дожидаясь ее ответа, я направилась к своей малышке.

– Роуз, перестань плакать. Не позволяй учителю или кому-то еще видеть твои слезы. Ты меня слышишь? – тихо сказала я.

– Да, мамочка, – всхлипнула она.

Я присела перед ней на корточки:

– Калли-Роуз, перестань плакать. Сейчас же.

Она шмыгнула, сглотнула, но сдержалась.

– Теперь мы выйдем отсюда с гордо поднятой головой. Ты поняла?

– Да, мамочка.

– Тогда пойдем. Пойдем домой. – Я взяла руку дочери в свою, стараясь не сжимать ее слишком крепко.

Мы неторопливо вышли с площадки, не привлекая к себе внимания. Я не произнесла ни слова, пока здание школы не осталось позади. Затем остановилась и посмотрела на дочь:

– Ладно, Роуз. Расскажи, почему миссис Хойл выгнала тебя сегодня из класса.

Слезы вновь навернулись ей на глаза.

Я покачала головой:

– Никаких водопадов. Что случилось?

– Я не знаю, почему она меня выгнала. Правда не знаю, мамочка.

– Тогда расскажи мне, что произошло до того, – попросила я.

– Ну… – Роуз поджала нижнюю губу, вспоминая. – Миссис Хойл читала нам про Курочку – ту сказку, где ей на голову падает желудь и она в панике бегает вокруг, рассказывая всем остальным животным, что небо рушится. Ты знаешь эту историю?

– Да, милая. Так что же произошло?

– Миссис Хойл зачитала: «И вот Курочка подбежала к Гусику и сказала: “Небо падает! Небо падает!”» Затем учительница оглядела всех и спросила: «Как думаете, что ответил Гусик? Поднимите руки». И я подняла руку.

– И что же ты сказала?

– То, что говорил мне Тоби. Гусик сказал: «Черт возьми! Говорящая курица!» И тогда миссис Хойл отправила меня в коридор.

Я втянула щеки и прикусила нижнюю губу.

– Понятно, – протянула я, когда сумела совладать с эмоциями. – Роуз, «черт возьми» – это ругательство. И история о Курочке заканчивается совсем не так.

– Нет?

– Нет, милая. Даже близко нет.

– Но так мне сказал Тоби.

При упоминании Тоби я тяжело вздохнула. Он не только жил по соседству с нами, но и развлекался тем, что дурил голову моей дочери – почти всегда успешно. Мне следовало бы догадаться, что его версия «Курочки» будет отличаться от той, которую знают все остальные жители страны. Роуз подняла на меня испуганные глаза:

– Мамочка, ты будешь на меня кричать?

– А ты бы этого хотела?

Она решительно покачала головой.

– На твоем месте, Роуз, я бы не стала верить каждому слову Тоби.

Она сощурилась и раздула щеки, словно обидчик сейчас стоял перед ней.

– Роуз, ты похожа на воздушный шарик. Выдохни, дорогая.

Она с шипением выпустила воздух.

– Так чем же заканчивается история на самом деле?

– Курочку и всех ее прочих не менее идиотских друзей съедает Лисичка за то, что они были такими глупыми, – сообщила я без следа веселья.

Роуз удивленно моргнула:

– Какая-то не очень сказочная концовка. Вроде лиса – плохой персонаж.

– Так устроен мир, Роуз, – предупредила я ее. – Если ты наивная – а значит, незрелая, неопытная или туговатая, – тебя съедят заживо.

– Ой.

Мы продолжили путь.

– Больше мне сказка про Курочку не нравится, – неожиданно сказала дочь.

«Нет, Роуз. Я не собиралась тебя расстраивать. И не хотела портить одну из твоих любимых историй. Просто… просто пыталась…»

Я было попыталась озвучить все эти мысли, что бултыхались у меня в голове, но в итоге, как всегда – как всегда! – закрыла рот и ничего не сказала. И слова утешения и успокоения, которые мне так отчаянно хотелось сказать, сгинули бесследно.

– Пойдем, Роуз, – вздохнула я. – Нам еще нужно купить кое-что в магазине по пути.

– Хорошо, мамочка. – покорно ответила она.

Местный супермаркет находился примерно в десяти минутах от дома, но я не хотела потом снова специально выходить. Пока мы гуляли среди стеллажей, Роуз погрузилась в свои мысли. Я прокручивала в голове, чем бы могла ее утешить, но все звучало как-то неправильно.

Мы уже сворачивали за угол одного из проходов, когда я чуть не столкнулась с двумя мужчинами-Крестами, которые болтали без умолку, не глядя, куда идут.

– Извините, – пробормотала я, хотя это они чуть не налетели на меня, а не наоборот. Оба оглядели меня с ног до головы, затем посмотрели на Роуз. Тот, что повыше, сузил глаза.

– Шлюха! – прошипел он. – Пустышкина подстилка.

И они пошли дальше. Я потрясенно обернулась им вслед. Сказать такое мне… Да они ни черта про меня не знали, однако осудили просто по виду моей дочери. Я посмотрела на Роуз, но та ничего не заметила, по-прежнему витая в своих мыслях, – и слава богу.

Не стой она со мной… Оба мужчины были выше, сильнее и моложе меня, однако я бы с ними справилась. Мне хотелось вырвать им языки.

Если бы дочь не стояла рядом.

Глава 5
Роуз 7 лет и 3 месяца

Мне не особенно нравится раскачиваться взад-вперед. Все так делают. Я люблю крутиться по кругу, по кругу, по кругу. Так гораздо веселее. Люблю сидеть, откинув голову назад, смотреть на небо и облака. Я люблю облака. Только посмотрите на это! Оно похоже на огромную длинноухую собаку, которая мчится за чем-то, чего я не вижу. А может, оно убегает от чего-то, чего мне не видно. Интересно, как правильно? Я люблю сидеть на качелях и крутиться. Делаю так чаще всего после школы, если нет дождя. Но сегодня это не подняло мне настроение, как обычно. Ветерок, овевающий мое лицо, украл весь запах маминых садовых цветов – а я люблю запах цветов, – но даже от этого мне не стало легче.

Дверь кухни открылась. Я уперлась пятками в землю, чтобы не раскачиваться.

– Ты такой гадкий! – крикнула я Тоби, едва он ступил в наш сад.

На нем была футболка, которую мы с мамой подарили ему на восьмой день рождения, – с изображением его ручной змеи, Обнимашки. Мама отнесла фотографию Обнимашки в специальный магазин, где делают всякие штуки (не знаю, какие именно!), и ее отпечатали на футболке. Но все это придумала я. А теперь очень жалела, что старалась. И почему мама впустила его в дом после того, что он натворил?

– Прости, Рози. Твоя мама сейчас рассказала, что сегодня случилось в школе, – начал Тоби, подходя ко мне. Он не улыбался, но его глаза смеялись.

– Не смешно. У меня куча неприятностей – и все из-за тебя.

Тоби попытался скрыть улыбку, но безуспешно. Он пригладил свою каштановую челку, как и всегда, но ее длины не хватало, чтобы спрятать блестящие глаза.

– Прости, Роуз.

Я спрыгнула с качелей:

– Убирайся из моего сада.

Я опустила голову и бросила на Тоби свой самый страшный взгляд исподлобья. Мое лицо будто становилось все меньше и меньше, а брови сходились в одну линию.

– Я же извинился, – запротестовал Тоби. – Я не хотел доставлять тебе неприятности. Это была просто шутка.

– Шутка! И ты должен был меня предупредить. Я ляпнула учительнице, что ты сказал о Гусике, и она выгнала меня из класса за ругань.

Тоби разразился хохотом. Я зажмурилась, надула щеки, а губы сжала так сильно, что их начало пощипывать.

– Ой! – воскликнул Тоби. – А мне сегодня в вашем доме не очень рады.

Я хотела высказать ему все, что накипело, но слова будто спотыкались друг о друга. Потом у меня защипало глаза, и стало еще хуже.

– Тоби Дарбридж, я никогда больше не поверю ни одному твоему слову. – Клятва должна была прозвучать яростно и гневно, но у меня потекли слезы, и я еще больше разозлилась на Тоби. Он все еще оставался нашим соседом, но уже не был одним из моих лучших друзей.

– Роуз, я не хотел, чтобы ты плакала, – сказал Тоби. Все веселье исчезло с его лица. Он выглядел очень серьезным, но мне было все равно. Слишком поздно, как говорит моя мама.

– Я тебе не верю, – огрызнулась я, точно крокодил.

– Рози, мне правда очень жаль. Слушай: проси у меня что хочешь, и я это сделаю.

– Правда?

– Ага! Что угодно.

Хм! Мне больше так сильно не хотелось плакать. Теперь полдень стал теплее, небо голубее, и я была главной!

– Все-все?

– Что угодно.

– Съешь слизняка?

– Что угодно.

– Поцелуешь мне ноги?

– Фу! Что угодно.

– Ну тогда ладно. Ты в деле!

Я огляделась. Мама высадила кусты розовых и красных роз по одной стороне нашего крошечного сада. И регулярно подкладывала под каждый пахучие лошадиные какашки. Говорила, это для удобрения растений. Вот пусть Тоби страдает! Теперь я действительно начинала получать удовольствие от происходящего.

– Набери горсть грязи из-под того розового куста.

Тоби вздохнул с облегчением:

– И это все?

– Нет. Я хочу, чтобы ты ее съел.

– Что съел?

– Грязь.

Затея ему не понравилась – ничуточки.

– Ты серьезно?

– Конечно. Съешь грязь, и я пойму, что тебе правда жаль.

Тоби подошел к ближайшему кусту. Тот был усеян темно-красными цветами, но половина лепестков осыпалась на землю, словно у розового куста пошла носом кровь или что-то в этом роде. Тоби зачерпнул горсть какашек и вернулся ко мне. У меня скрутило желудок. Фу-фу-фу! Я бы не смогла сунуть руки в эту дрянь!

– Даже не думай бросать ею в меня, – сказала я самым свирепым голосом.

– Я и не собирался, – ответил Тоби, все еще сохраняя серьезный вид.

Мы смотрели друг на друга, потом он медленно поднес руку ко рту. Наклонил голову. Его челка упала вперед и почти скрыла из виду ладони. Неужели он действительно собирался это сделать? Нет… Да! Его губы были в миллиметрах от грязи. Он открыл рот. Я рванулась вперед и ударила его по руке. Хотела выбить всю гадость, но ладонь Тоби спружинила, и грязь полетела ему в лицо. Тоби уставился на меня сквозь маску из лошадиных какашек и грязи, и мы оба разразились хохотом.

– Лучше умойся, пока твоя мама тебя не увидела, – предупредила я его.

Тоби попытался отряхнуться, но лишь втер какашки в свою футболку. Они теперь были в его волосах, на лице, на одежде – везде. Мы вернулись на кухню, но я держалась от приятеля поодаль. От него уже немного воняло. Ладно, от него сильно воняло.

– Хочешь, я расскажу, чем на самом деле закончилась история Курочки? – спросил Тоби.

– Мама уже рассказала. Их всех съела лиса за то, что они были такими глупыми.

– Тогда я расскажу тебе другую. Только… это не совсем история. А секрет – обо мне. И ты должна пообещать, что никогда никому не сболтнешь.

– Обещаю. – Мои глаза распахнулись почти так же широко, как и рот. Но тут я вспомнила о Курочке и недоверчиво посмотрела на него.

– Нет, сейчас все честно-пречестно, – запротестовал Тоби и сел на пол передо мной. – Устраивайся рядом. Не хочу смотреть тебе в нос.

Я села. Мне нравились истории Тоби.

– Я все еще на тебя сержусь.

– Справедливо. На твоем месте я бы тоже сердился. Вот почему расскажу тебе то, чего больше никто в мире не знает.

– Тоби, – не утерпела я, пока он не начал, – а ты бы правда съел ту грязь?

Он улыбнулся:

– Ну теперь уже не узнаешь, верно?

Глава 6
Сеффи

Это была одна из тех ночей. Безмолвная одинокая ночь, которую, как бы я ни старалась, не навещал сон. И вот я снова сидела в виноградно-лиловой темноте, смотрела в окно и перебирала мысли. Ночь была ясной и очень теплой для конца сентября. Я неподвижно сидела у окна, наблюдала, как загораются звезды, как листья небольшого, недавно посаженного конского каштана в нескольких метрах от дороги покачиваются в такт лишь им слышимой музыке. Все мои прежние сожаления начали кружиться в голове, как и всегда, когда я не могла уснуть. Непрошеные воспоминания вцепились в меня, заставляли вздрагивать от боли и никак не хотели отпускать. Как же мне хотелось к кому-то обратиться, с кем-то поговорить. Чтобы кто-то поддержал меня во всех моих сомнениях и страхах.

– Мамочка.

Я резко обернулась. Даже не слышала, как Роуз вошла в комнату.

– Да, милая?

– Мне плохой сон приснился.

Роуз стояла буквально на пороге, так и держась за ручку. Когда глаза привыкли к темноте, я сумела рассмотреть дочь получше, а не только силуэт. Пижамные штанишки перекрутились на талии, волосы торчали во все стороны, а круглые и ясные, как луна, глаза полнились тревогой. Тревогой, в которой лишь отчасти был виноват плохой сон.

– Иди сюда, – поманила я ее, стараясь говорить тихо.

Не хватало только разбудить Мэгги. Мы уже столько раз через это проходили. Если с моим ребенком что-то случалось, Мэгги бросалась решать проблему сама… чтобы избавить меня от хлопот. Иногда мы спорили из-за этого, но чаще – нет. Что бы я делала без Мэгги? Роуз подошла ко мне, но я не протянула ей руки.

– Хочешь ко мне на колени? – спросила я.

Она кивнула.

– Тогда залезай.

Роуз забралась ко мне и обвила меня за шею. Мои руки вспорхнули, точно испуганные птицы, одна легла ей на спину, другая – на бедро. Я тихонько вдохнула. Никогда не могла надышаться ароматом Роуз – особенно этим утренним или ночным запахом, таким чистым и детским.

– Так что тебе снилось?

– Обещаешь, что не рассердишься?

– С чего мне сердиться, Роуз? – нахмурилась я. – Ты же не виновата, что тебе кошмар привиделся.

– Знаю, но… мне снилось…

– Продолжай.

– Мне снилось, что Тоби превратился в волка и залез ко мне в окно, чтобы съесть меня.

– Это же просто глупый сон, Рози. Хотя любой, где есть Тоби, может считаться кошмаром, – пошутила я.

– Мамочка, это не просто сон…

– Ты о чем?

– Если расскажу тебе один секрет про Тоби, обещаешь больше никому не говорить? – серьезно спросила меня дочь.

Я невольно напряглась:

– Обещаю.

– В общем… в полнолуние он превращается в оборотня.

Мне пришлось сдержать смех. Не знаю, чего я ожидала, но точно не этого.

– Эм, милая, я так не думаю. Оборотней не существует.

– Нет, существует. Тоби мне сегодня днем рассказал. В полнолуние он становится оборотнем и не понимает, что делает. Мама каждый раз запирает его в чулане под лестницей и держит там всю ночь до утра, а еще затыкает щель под дверью подушками, чтобы никто случайно вой не услышал…

– Тише-тише, милая, помедленнее, а то у тебя сейчас легкие схлопнутся!

– Это как?

– Ну вот когда взрываются – это наружу, а схлопываются – когда внутрь, – нетерпеливо объяснила я. – Значит, Тоби тебе все это наговорил?

Роуз кивнула:

– Еще сказал, что иногда ему удается выбраться из чулана и сбежать из дома, поэтому в полнолуние мне следует запирать окно и дверь, а еще…

– Не хочу знать, что он там еще сказал. А вот чего хочу – это свернуть его тощую шею.

– За что? Он же не виноват, что оборотень, – упрекнула меня дочь.

– Калли-Роуз, этот мальчишка тебя обманул – в который раз. Нет никаких оборотней. А даже если бы Тоби им и был, мимо меня он бы не прошел. Я бы выкинула его на садовую дорожку.

Рози захихикала, чего я и добивалась, однако шутка лишь наполовину шутка. Я намеревалась выкинуть чертова Тоби Дарбриджа из дома. Он был всего на восемь месяцев старше Роуз, однако казалось, будто лет на десять. Рассказывал ей свои дурацкие истории с тех пор, как вообще рот научился открывать, а моя девочка по глупости каждый раз ему верила.

– Роуз, я никогда, никогда не позволю, чтобы с тобой случилось что-то плохое. Понимаешь? – поклялась я, легко поглаживая ее по спине.

– Да, мам. – И впервые со своего прихода Роуз улыбнулась, а затем зевнула.

– Правда, хватит уже верить всему, что говорит тебе Тоби и прочие мальчишки.

– Да, мам, – снова зевнула Роуз.

– Они все лгут, милая.

– Да, мам.

– Пообещай, что перестанешь верить всему, что говорит тебе Тоби или любой другой мужчина.

Голос Роуз был таким сонным и слабым, что мне пришлось наклонить голову и напрячься, чтобы расслышать.

– Я обещаю, мамочка. Обещаю.

– Тогда ладно. Я уложу тебя обратно в твою кровать.

– Можно я останусь с тобой? – поспешно спросила Роуз, распахнув глаза.

Я вздохнула:

– Хорошо. Но нам обеим нужно поспать, ладно?

– Ладно.

Я улыбнулась:

– И Роуз, оборотней на самом деле не существует. Я тебе не вру.

– Я знаю, мамочка. – Она снова зевнула. – Ты никогда мне не врешь.

Меня охватило напряжение.

Недоговорки. Благая ложь по неблагим причинам. Ложь из лучших побуждений. Ложь, которая упорно лезла наружу. Ложь, которую еще слишком рано слушать столь юному созданию. Когда же придет время?

– Калли-Роуз, я…

Но она уже уснула. Что я собиралась сказать? Да какая разница. Роуз Хэдли… Даже имя моего ребенка было ложью. Не тем, которое я пообещала использовать себе или миру – или Каллуму. Бесконечные слои лжи. Но мне придется выбрать подходящий момент. Но не сейчас. Полная луна омывала лицо моей дочери серебряным светом. Она была такой красивой, с закрытыми глазами и веером опустившихся на щеки ресниц. Я встала, осторожно подхватив Роуз, с трудом откинула одеяло одной рукой и аккуратно уложила дочку. Поцеловала ее в щеку и погладила волосы. Прикинула, не лечь ли спать самой. Я могла – мне уже хотелось, от усталости. Однако я вернулась на кресло у окна.

Нести свое наказание.

Глава 7
Мэгги

– Что-то еще, миссис Макгрегор?

Я бегло обвела взглядом магазин, мечтая, чтобы случайно забытые мною вещи сами собой спрыгнули с полок и повисли в воздухе, напомнив о себе.

– Думаю, нет, мистер Асвад. Да и мне бы с уже накупленным справиться. – Я показала ему полные всевозможных свертков руки.

– Решили в последний момент пробежаться перед Крестовством?

– И наверстать все и сразу, – вздохнула я. – Голова пухнет.

– Как я вас понимаю, – кивнул мистер Асвад. – Сам лишь на прошлой неделе закупился. И два часа потом добирался домой на автобусе. Два часа!

– А что случилось с вашей машиной? – нахмурилась я.

Он печально покачал головой.

– Я ее продал, миссис Макгрегор.

А вот это новость. Каждый раз, как я приходила в его магазин, мистер Асвад бесконечно расхваливал свою драгоценную WMW. Среди нас, нулей, ее называли «колесами для белых». Любой разбогатевший нуль первым делом покупал себе WMW. Стоило признать, машина и правда смотрелась хорошо – если разбираешься в таком, а я не разбиралась, – и оправдывала как свой статус люксовой вещи, так и соответствующую цену.

– Как это – продали? – не удержалась я от вопроса.

Да он скорее магазин бы с молотка пустил, чем любимый автомобиль.

– Пришлось, миссис Макгрегор. Недели не проходит, чтобы полиция не остановила меня и не потребовала доказательств, что машина моя. В общем, оно того не стоит. Я уже жду доставки новой, но они сказали, что привезут ее не раньше Крестовства.

– И какую же машину вы берете?

Мистер Асвад назвал мне самую заурядную дешевую марку, которая, судя по выражению его лица, ему совсем не нравится.

А затем наклонился ко мне через прилавок и понизил голос, хотя в магазине, кроме нас, никого не было:

– Я тут обмолвился одной из моих постоянных покупательниц-Крестов, почему решил продать WMW, и знаете, что она сказала?

Я покачала головой.

– Что полиция никогда ничего подобного не делает. – Он выпрямился, дымясь от праведного гнева. – Я твердил, что со мной такое практически через день происходит, но она все равно отказывалась верить. Полиция никогда ничего подобного не делает, понимаете!

Дверь открылась. Раздался электронный звонок, предназначенный оповещать мистера Асвада о появлении клиента, если сам он находится на заднем дворе.

Я повернула голову. В магазин вошел молодой Крест в джинсах, флисовой куртке, очках без оправы и с одной серьгой в ухе и направился прямо к прилавку.

– Пачку сигарет.

– Какой марки? – спросил мистер Асвад.

– Все равно, – ответил мужчина.

Мистер Асвад повернулся, взял ближайшую к нему пачку и назвал посетителю цену. На наших глазах тот достал деньги из кармана пиджака и отсчитал точную сумму. Затем скорее бросил деньги в руку мистера Асвада, чем положил их туда. Еще одна головная боль мистера Асвада – Кресты, которые не желали прикоснуться к его руке. Вместо этого они роняли деньги ему в ладонь. Впрочем, у меня не было времени торчать здесь и выслушивать жалобы владельца магазина, поэтому я решила воспользоваться присутствием Креста и совершить побег.

– Приятно было пообщаться с вами, мистер Асвад, – сказала я, направляясь к двери.

– Взаимно, миссис Макгрегор. Всего вам доброго.

Крест с сигаретами в руке протиснулся мимо меня, чтобы первым выйти из магазина. Я явно двигалась недостаточно быстро по его меркам. Выйдя из магазина, я вздрогнула и еще плотнее натянула на себя длинное шерстяное пальто. Пакеты в руках теперь бились о тело при каждом шаге. Зимний ветер кусал меня, кости ныли. Несмотря на пальто, перчатки и шапку, я замерзла. Уже стемнело, и ветер пытался заморозить мои губы. Холод всегда приводил меня в дурное расположение духа. Соответствовала ли погода моему настроению? Или мое настроение – погоде? Ну, по крайней мере, у меня теперь были подарки Джуду на Крестовство. Уже кое-что после стольких хождений. Еще один год, еще одна простая рубашка, еще один узорчатый джемпер. Не то чтобы я когда-нибудь видела, чтобы он их носил.

Правда не знаю, что случилось дальше. Вот я только шла по своим делам – а в следующий миг поскользнулась и растянулась на спине. Мистер Асвад тут же выскочил из магазина. Вокруг мгновенно сгрудились люди, все пытались помочь мне встать и задавали один и тот же дурацкий вопрос: «Вы в порядке?»

Конечно, я была не в порядке. Только что опозорилась на главной улице. Еще и спина болела. Какой-то Крест средних лет подобрал мою кошелку, собрал туда картошку, что раскатилась во все стороны по обледеневшей дороге, и протянул мне.

– Спасибо, – промямлила я, от стыда не смея поднять глаза. – Это очень любезно с вашей стороны.

– Миссис Макгрегор, вы точно в порядке? – спросил мистер Асвад. – Вы сильно ударились…

– Все хорошо, мистер Асвад, – отозвалась я и тихонько добавила: – Задница спружинила.

– Ох, миссис Макгрегор! – улыбнулся он и покачал головой. – А еще богобоязненная женщина!

– Ну у вас и слух, – поразилась я.

Люди стали расходиться, убедившись, что я в состоянии двигаться самостоятельно. Хвала небесам.

– Не зайдете ко мне, посидите немного? – предложил мистер Асвад. – Я бы вам чаю заварил.

– Нет, спасибо. Просто хочу дойти домой и принять хорошую горячую ванну.

Я пошла прочь, не давая ему шанса возразить. Где-то на полпути обернулась и увидела, как мистер Асвад щедро посыпает солью мостовую у магазина.

«Поздновато же ты спохватился», – раздраженно подумала я.

И пошла домой, потирая бедро. Наверняка уже здоровенный синяк вызревает.

Глава 8
Сеффи

– Мам! Мам! – Роуз со всех ног влетела в дом, а следом за ней вбежал Тоби.

– Что такое? – спросила я, поднимая глаза от газеты.

– А небо сексом занимается! – радостно возвестила дочь.

– Прошу прощения?

– Небо. Посмотри на небо, – потребовала Роуз.

Нахмурившись, я встала и раздвинула шторы в гостиной. Несмотря на ранний вечер, небо уже потемнело, а в оранжевом свете фонарей кружили мириады снежинок, отчего они казались скорее янтарными, чем белыми.

– Видишь! – возмутилась Роуз, как это я могла ей не поверить.

Я посмотрела на нее, затем на Тоби и обратно на дочь. И почему у меня возникло ощущение, что за этой чушью прячется очередная его бредня?

– Я все-таки не понимаю, – аккуратно начала я, – какое отношение снежинки имеют к сексу?

– В смысле – ты не знаешь? – изумилась Роуз. а затем улыбнулась, радуясь, что ей известно что-то, о чем я еще не слышала. – Ну происходит так: небо и земля устраивают большой перепихон и занимаются сексом, и снежинки – это сперматозоиды, попавшие на землю. А травинки – получившиеся из них дети.

– И откуда ты это взяла? – Будто я сама не знала.

– Тоби мне сказал, – озадаченно выдала дочь.

Я выпрямилась:

– Тоби, мне нужно кое о чем с тобой поговорить.

Едва взглянув на мое грозное лицо, паршивец сорвался с места:

– Мне пора домой. Пока.

– Тоби, а ну вернись! – Я побежала за ним, но он успел выскочить за дверь и скрыться в своем доме.

«Да, парень, беги, – мрачно подумала я. – Лучше беги».

– Мам? – окликнула Роуз, склонив голову набок. – А кто такие сперматозоиды?

Глава 9
Мэгги

Да, выпечка – явно не мое. Вот почему соленое у меня всегда получалось отлично, а любые попытки приготовить десерт оборачивались катастрофой? Единственное, что мне удавалось с сахаром, – чашка кофе. Я посмотрела на свой шоколадный пирог, безнадежно просевший посередине и пригоревший по краям. Он походил на миску. И ведь я строго следовала рецепту, строжайше! Но нести результат в церковь не представлялось возможным. Представляю, какие сочувственные взгляды начнут бросать на меня друзья, когда это увидят. Может, залить его шоколадной глазурью и заполнить вмятину сластями?

Где-то в холле зазвонил мобильный. Я вышла из кухни, радуясь поводу отвлечься от злосчастного пирога. Выудив телефон из сумочки, глянула на определитель номера, но тот не выдал имени.

– Мэгги Макгрегор.

– Привет. Это я.

Всего три слова заставили мое сердце замереть. Я вернулась с телефоном на кухню и прикрыла за собой дверь, прежде чем ответить.

– Привет, сын. Как ты?

– Как обычно, мама. А ты?

– Наверное, ничего. Упала сильно пару недель назад.

– Ты в порядке?

– Да, уже нормально.

– Почему мне не сказала?

– А чем бы ты помог? Ну был у меня красочный синяк во всю ногу, но теперь уже подзажил.

Джуд не ответил.

– Где ты сейчас? – спросила я.

– В отеле «Исида».

Я вздохнула. Джуд, приезжая сюда, всегда останавливался в одном и том же месте, но это была всего лишь дешевая гостиница. Ему уже пора обзавестись собственным домом. Когда же он перестанет жить на чемоданах?

– Я звоню, потому что завтра уезжаю за границу на некоторое время, – продолжил Джуд.

– Зачем?

– Ради сбора средств.

– Куда?

– В любое место, где есть сторонники ОО. Я еду за деньгами.

– Ты же говорил, что больше не состоишь в ОО. Говорил, что не…

– Я не активный член. Не солдат. Я просто собираю деньги и занимаюсь административной работой, – нетерпеливо пояснил Джуд.

Дышать стало немного легче.

– Я бы хотела увидеть тебя перед отъездом, – сказала я ему.

– Я немного занят… Но ладно.

– Где нам встретиться? В пабе или…

– В отеле. Так безопаснее. Я закажу еду в номер.

Он дал мне номер своей комнаты, а затем повесил трубку. Джуд не любил долгих разговоров, будь то по телефону или при личной встрече. Я стянула с себя фартук, мои мысли теперь были полностью заняты единственным оставшимся сыном. Его тюремный срок давно закончился, но скопившаяся внутри горечь не отпускала. Вот бы только оградить его от подельников из ОО. Я была уверена, что именно они наполняют его ненавистью и отравляют ему душу. Не теряла надежды доказать сыну, что Освободительное Ополчение не путь вперед. По крайней мере, Джуд не был активным членом, это уже кое-что, но я хотела, чтобы он полностью вышел из организации. Наверняка есть способ достучаться до него, мне просто оставалось его найти. Я никогда не перестану в это верить.

И не оставлю попытки.

Глава 10
Cеффи

– Я ухожу, – предупредила Мэгги, высунувшись из-за двери. – Не оставляй для меня ужин.

– Куда вы?

– Ужинаю с подругой, – резко ответила она.

Да, я не должна была удивляться, но удивилась. Могла бы пересчитать по пальцам нашего садового гнома, сколько раз Мэгги ходила куда-то поесть. Она определенно не была «леди, которая обедает». Или ужинает, если на то пошло. Нахмурившись, Мэгги огляделась по сторонам:

– Где Калли-Роуз?

– У Тоби.

– Так поздно?

– Еще не поздно, Мэгги. Я дам ей еще пятнадцать минут, а потом пойду и заберу ее.

– Ты… ты справишься без меня? – спросила Мэгги, глядя куда угодно и на что угодно, только не на меня.

Почему бы тебе просто не спросить то, что действительно хочется?

Как долго мы с Мэгги собирались ходить вокруг да около?

– Да, справлюсь. А почему бы и нет?

– Если я тебе понадоблюсь, просто позвони.

– Мэгги, я вполне способна уложить спать собственную дочь, – терпеливо напомнила я.

– Я не говорила, что ты не способна. Кстати, не разрешай ей сегодня вечером смотреть телевизор, – мрачно попросила Мэгги.

– Почему?

– В восемь часов будет передача об истории Освободительного Ополчения. Там могут упомянуть…

– Понятно, – так же мрачно отозвалась я.

Каждый раз, когда по телевизору упоминали Ополчение, у меня леденела кровь. Возможно, я слишком остро реагировала; в конце концов, имя Каллума упоминалось в документальном фильме лишь однажды – по крайней мере, насколько мне об этом было известно. Отчасти поэтому я все же решила не давать Калли-Роуз фамилию отца. Тут Мэгги не имела права голоса. Но в моей груди все равно поднималась паника при каждом упоминании ОО. Я не хотела, чтобы мой ребенок слышал все это. Чтобы мой ребенок знал… еще нет. Мне хватит времени рассказать ей правду, когда Роуз станет достаточно взрослой, чтобы справиться с ней и понять ее. Но я боялась, что всколыхнется не только пепел прошлых грехов. Каждый раз, когда по телевизору показывали ОО, я затаив дыхание ждала, что услышу имя Джуда.

– От Джуда последнее время новостей нет? – спросила я.

Кровь отхлынула от лица Мэгги, а затем стала медленно подниматься по шее, щекам. Она отвела взгляд:

– Нет. А что?

Я нахмурилась. Чего она так смущается? Нет, не просто смущается. Она лжет.

– Если увидите его, скажете мне?

– А с чего бы мне прятаться? – Мэгги наконец посмотрела мне в глаза и сама пошла в атаку: – А ты что про него вдруг спросила? Годами его имя не упоминала.

– Он в ОО, да?

– Больше нет.

– Кто вам сказал?

– Джуд.

– Когда?

– В последнем разговоре.

– И вы ему поверили?

– Джуд бы мне не солгал, – заявила Мэгги, поднимаясь.

Она что, серьезно?

– Джуд только и делает, что лжет. Он убил ту парикмахершу-Креста, Кару Имега, и сам этим хвастал.

– Я не ве… Это неправда. Джуд говорит, что не делал этого, и я ему верю.

Ну да, когда его слово против моего, Джуд заведомо в выигрыше. Я устало замолкаю.

– Вдобавок, даже скажи он такое, наверное, сделал так, только чтобы…

Она вообще себя слышит? Слышит нелепые оправдания, которые сочиняет в защиту своего чудовищного сына?

– Да? – подхватила я. – Зачем бы он такое сказал, если это неправда? Шокировать меня? Ткнуть носом в то, что я помогла хладнокровному убийце избежать правосудия? Какая причина вам больше нравится?

– Джуд не убивал ту девушку, – настаивала Мэгги.

Я лишь зря тратила силы и время.

– Как скажете, Мэгги. Приятного ужина.

Я отвернулась обратно к телевизору. Мэгги постояла еще немного, затем вышла из комнаты и из дома. Лишь услышав хлопок входной двери, я позволила себе полностью расслабиться.

Мне было очень тяжело расслабляться в доме Мэгги, сидя в ее кресле, посреди всех ее вещей. И невозможно расслабиться рядом с ней самой. Она все воспринимала по-своему и больше никого не слушала. И не доверяла мне. Ни капельки. Но как человек в здравом уме и твердой памяти мог всерьез верить, что Джуд вышел из ОО и не имел отношения к убийству Кары Имега?

Кара Имега…

Это имя будет преследовать меня до смертного часа. Долгое время я думала, что все ужасные вещи, случившиеся со мной после смерти Кары, – это мое наказание. Судьба карает меня за соучастие. Но затем я поняла, что мне не нужны ни судьбы, ни божественное возмездие, ни какие-то еще внешние источники, чтобы наказывать меня. Я и сама прекрасно справлялась с этими обязанностями.

Джуд был убийцей.

А кем стала я, когда помогла ему улизнуть?

Чем стала, не сказав правду, когда была возможность?

Я уже знала горький ответ.

Что ж. Пришло время забрать дочку. Потеряться в ее улыбке и забыть прошлое. Совсем ненадолго.

Глава 11
Роуз 8,5 лет

Привет, папочка.

Как ты сегодня? Как там в раю? Наверняка солнечно. Здесь, на земле, тоже. Такой хороший день. Мама на кухне моет посуду, и ее лицо сияет. Солнечный свет делает его словно золотым. Она похожа на ангела. Да! Прямо как тот ангел, которого мы каждое Крестовство вешаем на елку. Я люблю маму. А она любит меня – и тебя, папа.

Разве не здорово?

Ты слышишь запах супа, что мама приготовила на обед? Обожаю его. Он такой теплый, такой уютный. Наверняка ты завидуешь, что тебе не досталось. Ха! Ну так прилетел бы призраком, когда мы сидели за столом. Я зачерпнула бы тебе ложку с самыми вкусными кусочками – если, конечно, ты не слишком сильно меня бы напугал.

Напишу позже, пап.

Пока-а.

Глава 12
Сеффи

Ослепительный солнечный свет действовал мне на нервы. Я потянула вниз штору, но сначала та не поддалась. Я дернула сильнее, теперь успешно. К счастью, она не оторвалась от стены, обрушив заодно полтонны штукатурки. Я опустила руки обратно в моющее средство и принялась оттирать большую кастрюлю, в которой готовила на обед суп из овощей и макарон. Мыть кастрюли, взбивать подушки, замешивать тесто… Бог свидетель, практики у меня было предостаточно. Мэгги удалось завести меня. Опять.

– Мамочка, можно я помогу тебе помыть посуду?

Я повернулась и улыбнулась Роуз:

– Ничего страшного, милая, мне осталась только эта кастрюля.

Роуз нахмурилась, глядя на посудомоечную машину:

– А почему просто не засунуть ее туда, как все остальное?

– У этой сковороды медное дно и деревянная ручка, а дерево и медь не очень хорошо реагируют с химикатами, которые используются в посудомоечной машине.

Дочка скуксилась. Ну вот, опять. Возможно, я больше походила на маму, чем мне хотелось бы думать. Роуз везло, если она умудрялась составить три предложения без того, чтобы Джасмин не поправила ее грамматику.

– Что такое медя? – спросила она.

– Медь. Это такой блестящий металл золотистого цвета на дне кастрюли.

Я подняла ту, чтобы показать ей. Мыльные пузыри скользили по поверхности, точно гигантские снежинки. При виде них глаза Роуз загорелись. Она подошла к раковине и проделала дырку в самом большом. Пузыри разлетелись во все стороны.

– Роуз!

Дочь лишь рассмеялась, обратив ко мне свои искрящиеся глаза. Я улыбнулась ей в ответ, наслаждаясь звуком ее смеха, ее радостью и изо всех сил цепляясь за те чувства, что она пробуждала у меня внутри. Роуз неожиданно обняла меня за талию. Я продолжила улыбаться, но отстранилась от нее, по-прежнему держа руки в раковине.

– Мамочка, от чего умер мой папа? – спросила Роуз, прислонившись к столешнице рядом со мной.

Я отвернулась, прежде чем она успела увидеть выражение моего лица. Дочка не впервые поднимала эту тему. Но каждый раз меня насквозь пронзали осколки страха. Я снова принялась оттирать сковороду, пытаясь придумать ответ. Всякий раз, когда Роуз меня спрашивала, я старалась выдать чуть больше, чтобы хоть немного приблизиться к правде. Так что же сказать…

– Мама, от чего умер папа? – снова спросила дочь. – Он болел?

– Роуз, у меня сейчас нет времени отвечать на все эти вопросы, – огрызнулась я.

– Почему? Ты же просто моешь посуду.

Я открыла рот, чтобы возразить, но тут же закрыла его, не сказав ни слова. Глубокий вдох. Успокойся.

– Прости, Роуз. Я обещала себе, что не буду этого делать.

– Чего?

Я попыталась улыбнуться:

– Неважно. Так что ты хотела узнать?

– От чего умер мой отец?

– Твоего отца убили, – медленно произнесла я.

Глаза Роуз мгновенно стали влажными. Что, черт возьми, я делаю? Она уже много раз задавала этот вопрос, и каждый раз я отвечала: «Твой папа умер, милая. Просто так вышло». Затем всегда быстро переводила разговор на то, что отец Роуз делает на небесах. Это обычно отвлекало дочку от мыслей, как и почему все случилось. Я… увиливала, ради ее же блага.

Но не сегодня.

Быстро ополоснув руки, я вытерла их о полотенце, висевшее рядом с раковиной. Затем присела на корточки, чтобы оказаться с дочерью на одном уровне, и смахнула слезы, текущие по ее щекам.

– Роуз, не плачь, – мягко попросила я. – Смерть твоего папы была… несчастным случаем, вот и все. Трагический несчастный случай.

– Он попал в аварию, как отец Сэма?

– Что-то вроде этого. – Я погладила Роуз по волосам, а затем поцеловала ее в лоб. – Но ты должна помнить, что твой папа очень любил тебя.

– Но он так и не встретил меня. Как можно любить того, кого не знаешь?

Я снова улыбнулась. Роуз улыбнулась в ответ. Я обожала ее улыбку. Но воспоминания заставляли радость гаснуть.

– Твой папа любил тебя, когда ты еще росла во мне. Ему нравилась даже сама мысль о тебе.

– Я не понимаю.

– Твой папа был очень счастлив, когда узнал, что я беременна тобой. Он написал мне письмо, чтобы сообщить об этом, – осторожно сказала я. Больше никакой лжи. Только осторожная правда. – Если я правильно помню, он сказал, что был в экстазе.

– Что значит «ик-таз»?

– Экстаз. Это значит «на седьмом небе от счастья», «в восторге», «в умилении», «в ажитации», «в эйфории»…

– Да-да, я поняла, – быстро сказала дочь, прежде чем я успела перечислить весь словарь.

– Кроме того, чтобы любить кого-то, не обязательно быть с ним изо дня в день, Роуз, – сказала я ей.

Дочка глубоко задумалась.

– Наверное, это правда, – наконец сказала она. – Потому что я люблю дедушку Камаля, хотя никогда его не видела.

На мгновение мое сердце замерло. Всего на мгновение.

– Можно мне посмотреть письмо, которое папа написал тебе обо мне? – спросила Роуз.

– Я выбросила его много лет назад.

Просто маленькая ложь… В маленькой лжи нет ничего плохого.

– Жалко. Жаль, что я не встретила папу. Не когда была маленькой, а когда подросла – хотя бы раз, чтобы я могла его вспомнить, – вздохнула дочь.

– Я тоже, – призналась я. – Вы двое отлично бы сдружились.

– Значит, я похожа на него?

О, Роуз. Похожа ли ты на Каллума? Как я вообще могу ответить на этот вопрос?

Я почувствовала, как болезненно исказилось выражение моего лица, отражая то, что происходило у меня внутри.

Не позволяй ей видеть, Персефона. Не позволяй ей узнать.

– У тебя та же улыбка, те же глаза, та же манера наклонять голову, чтобы послушать, то же упрямство, та же смекалка. Вы во многом похожи. – Я заставила себя улыбнуться, чувствуя, что мое лицо треснет в любую секунду.

– Расскажи мне еще немного о нем.

– Зачем?

– Потому что в последнее время я часто думаю о папе.

– Забавно… я тоже, – призналась я. – Ну твой отец отстаивал то, что считал правильным. И любил свою семью. Он был очень предан тем, кого любил. Очень.

– Что значит «предан»?

– Верный, преданный, надежный, неизменный…

– Да, я поняла, мамочка. Ты любила моего папу?

На улице пела какая-то птица. Мне стало интересно, что означает ее песня – если она вообще что-то означает.

– Ничего, если ты сейчас разнюнишься, – поддразнила Роуз, когда я не сразу ответила.

– Да, – сказала я. – Очень.

– А папа любил тебя?

О боже…

– Любил, пока не умер, – сумела ответить я.

– Ну конечно, до смерти, – подтвердила Роуз. – Он не может любить тебя после смерти, не так ли? Глупо же!

– Я не знаю. – Я поцеловала дочку в нос. – Может быть, любовь живет даже после смерти. Может, только она и остается.

– Значит, я действительно похожа на него? – спросила Роуз, чтобы убедиться.

– О да, – кивнула я.

– Тогда мне немножко легче. Если я очень похожа на папу, это почти то же самое, как если бы я знала его – или хотя бы часть его. Это лучше, чем совсем не быть на него похожей. Можно мне покататься на велосипеде?

Резкий переход на мгновение выбил меня из колеи. Я никогда не переставала удивляться, как Роуз может в мгновение ока перескочить с одной темы на другую.

– Только вверх и вниз по этой дороге, только по тротуару и остерегайся пешеходов – то есть людей, которые там ходят.

– Да, мама. Я знаю.

Роуз повернулась, чтобы достать свой защитный шлем из чулана под лестницей. А в дверях стояла Мэгги и слушала каждое слово, что я сказала о ее сыне.

Глава 13
Роуз 8,5 лет

Бабушка Мэгги смотрела на маму с очень странным выражением лица. А мама в ответ глядела совсем по-другому. Примерно так, как я в школе смотрю на Джинн, когда она без спроса берет мой карандаш, а потом не отдает его.

– Что случилось, бабушка Мэгги? – спросила я.

– Ничего, милая. – Хмурый, строгий взгляд бабушки Мэгги сменился улыбкой.

– Я собираюсь покататься на велосипеде, – сообщила я ей.

– Будь осторожна, – начала бабушка.

– Да, я знаю, – перебила я. – Мама мне уже сказала.

И выбежала из комнаты, прежде чем бабушка Мэгги успела сказать все то же самое, что мама уже говорила про машины и людей. Взрослые любят повторять одни и те же слова снова и снова. Может, они все ходят в секретную школу для взрослых, где их учат говорить одно и то же и вести себя одинаково. Я побежала за шлемом, а затем вернулась на кухню. Мама все еще оттирала кастрюлю, которая уже должна была стать самой чистой на всей нашей улице. Бабушка Мэгги открыла дверцу холодильника и высматривала что-нибудь, наверное, поесть. Я выскочила в сад. Мой велосипед стоял у стены под кухонным окном. Я наклонилась, чтобы проверить шины, как учила меня мама. Крепко сжала каждую по очереди. Они были твердыми, а не хлюпкими, как коричневые бананы. Я любила кататься по нашей дороге. Иногда ехала так быстро, что казалось, будто ветер завидует и пытается сбросить меня с велосипеда, но этого не происходило. Когда мама сняла с моего велосипеда боковые колеса, она бегала за мной и держала седло, чтобы я не опрокинулась. А потом иногда отпускала его и не говорила мне об этом. Но я упала только один раз – и не заплакала, хотя очень хотела, потому что у меня сильно болел локоть. Мама отряхнула с меня пыль, поцеловала в лоб и сказала, что я храбрая девочка, раз не плачу. И я проглотила слезы и не позволила пролиться ни одной. Ни одной.

– Когда ты расскажешь Калли правду? – донесся голос бабушки Мэгги через открытое окно кухни.

– Я уже сказала, – ответила мама.

– Смерть моего сына не была трагической случайностью.

– Думаете? Он родился Нулем в мире Крестов. Трагичнее не бывает.

– Разве это не… как это называется – софистика? – Обе помолчали, прежде чем Мэгги добавила: – Не удивляйся так. Может, я и не получила столько образования, как ты, но умею читать и не глупа.

– Мэгги, я никогда не называла вас глупой. А что я должна была сказать Роуз? – спросила мама. – Она еще слишком мала, чтобы слышать все эти печальные подробности.

– Ты не позволяешь мне это сделать, так когда же собираешься рассказать ей правду?

– Когда она будет готова. А пока какой вред от того, что она будет верить, будто ее отец жил как святой и умер как мученик?

– Я думаю…

– Я уже знаю, что именно вы думаете, – перебила мама. – Но не надо со мной спорить, Мэгги. Только не в этом.

Что за «мучник»? И что такое «софис»… «сопис»… вот то слово, которое произнесла бабушка Мэгги? Почему она так сердится на маму? Может, считает, что маме не стоило говорить со мной о папе? А мамин голос был жестким, как иней на ветровом стекле автомобиля.

– Я расскажу Калли-Роуз всю правду о ее отце, когда она станет достаточно взрослой, – пообещала мама.

– Лучше раньше, чем это сделает кто-то другой.

– Это угроза?

– Нет, конечно нет. Но тебе не кажется, что будет лучше, если это скажешь ты?

– Когда она будет достаточно взрослой – или вы собираетесь критиковать меня и за это?

– То есть?

– Вы знаете, о чем я. Считаете, я не вижу, как вы смотрите на меня, когда я с Роуз? Считаете, не знаю, о чем вы думаете?

Я не понимала, о чем вообще речь. Почему бабушка Мэгги наблюдала за мамой, когда та была со мной? И что мама должна была рассказать мне о папе? Что за «вся правда»? Не соврала ли она, сказав, что его смерть была несчастным случаем? Но мама не стала бы мне врать. Просто не стала бы.

Я уже собиралась вернуться в дом, расспросить маму об этой «всей правде», но тут передо мной выпорхнула кремовая бабочка, цвета маминых нотных листов. Затаив дыхание, я медленно протянула руку. Бабочка села на мою ладонь, ее крылья мягко и нежно коснулись моей кожи. Это было так красиво, так спокойно. При взгляде на нее все внутри меня улыбалось. Затем, взмахнув крыльями, она поднялась и упорхнула прочь. Я смотрела, как бабочка исчезает в небе – казалось, она просто растворяется в воздухе. И хотя мама и бабушка Мэгги разговаривали дальше, я не стала их слушать. Просто покатила велосипед по боковой дорожке и выехала на тротуар. Сегодня я буду… звездной воительницей, стану летать на своем космическом корабле по вселенной и бороться со злом. Всяческим злом.

Каждое воскресенье, когда бабушка Мэгги возвращается из церкви, я всегда спрашиваю ее, что там было. И она всегда отвечает: «Мы говорили о зле. О всяческом зле».

Мне хотелось пойти с ней и узнать, о чем же речь, но мама не пустит. Твердит, что церковь – пустая трата времени. Что Бог – пустая трата времени. Мама иногда так говорит при бабушке, и та огорчается. Порой я гадаю, может, мама специально хочет ее позлить. Иногда она смотрит на бабушку так, будто очень ее не любит. А бабушка иногда смотрит на маму так, будто почти ее боится.

Взрослые такие странные.

Глава 14
Сеффи

– Вот бы он быстрее пришел, а то я его не увижу, – пожаловалась Роуз.

Раннее полуденное солнце било ей в глаза, но она не отходила от окна гостиной. Я взглянула на часы. Сонни поздно приходит, а Мэгги поздно уходит. Какой социальный прогноз на сегодня? Морозно, как и всегда.

– Он здесь! – Роуз выскочила из комнаты. Я едва успела выйти из гостиной, а дочь уже распахнула входную дверь. – Сонни!

– Привет, тыковка!

Роуз прыгнула к нему в объятия, не дав ему времени опомниться.

– Ого! – Сонни с ухмылкой посмотрел на мою дочь, хотя ее выходка выбила из него дух.

– Роуз, не делай так, – упрекаю я. – Ты уже слишком большая.

– Глупости! Моя девочка никогда не будет слишком большой. Правда, тыковка? – спросил Сонни.

Он попытался взъерошить волосы моей дочке, но та увернулась. Сонни обращался с Роуз так… будто она была его собственным ребенком. А Роуз всегда воспринимала Сонни как члена семьи.

Но он им не был.

У меня екнуло сердце, пока я наблюдала за ними. Они полностью растворились в обществе друг друга, не замечая ничего вокруг. Включая меня.

– Ну же, Роуз. Спускайся.

Дочь уловила мой тон и спрыгнула вниз, вырвавшись из объятий друга.

– Готов к работе, Сонни? – спросила я.

– С радостью, – ответил тот. Он всегда так говорил.

Мэгги появилась из гостиной, уже в пальто и неся верхнюю одежду Роуз.

– Здравствуйте, миссис Макгрегор. Как поживаете?

– Отлично, Сонни, – ответила она, даже не взглянув на него.

– Вы сегодня прекрасно выглядите, – улыбнулся Сонни.

– Возможно, тебе нужно почаще бывать на свежем воздухе, – кисло сказала Мэгги, прежде чем повернуться ко мне. – Мы пойдем к моей сестре. Вернемся после ужина.

– Хорошо, – отозвалась я, стараясь сохранить нейтральный тон.

Мы с Мэгги исполнили наш обычный ритуал: она посмотрела на меня, я – на нее, без малейшего доверия и с крайней подозрительностью. Мэгги отвернулась первой.

– Пока, – сказала она, уже распахивая входную дверь.

– Пока, мама. – Роуз обняла меня за талию и прижалась головой к моему плечу.

Я еще помнила, как могла держать дочь одной рукой, когда она была размером примерно с коробку хлопьев и ненамного ее тяжелее. И посмотрите, какая она сейчас. Я накрыла ее ладошки своими. Не для того, чтобы притянуть к себе, но и не затем, чтобы оттолкнуть. Я поцеловала Роуз в макушку, вдыхая аромат ее детского шампуня.

– Сонни, ты ведь не уйдешь до нашего возвращения?

Он покачал головой:

– Ты все еще должна мне партию в шахматы.

– Вот зачем? Ты вечно выигрываешь, – пожаловалась Роуз.

– Это ненадолго. Ты научишься и однажды выиграешь, а я проиграю, – пообещал Сонни.

Роуз засияла от этой мысли:

– Ты правда так думаешь?

Сонни кивнул.

– Пойдем, Калли-Роуз, – резко сказала Мэгги.

– Пока. – Роуз помахала нам напоследок.

Мы с Сонни не обмолвились ни словом, пока я не закрыла за ними входную дверь.

– Не хочешь попробовать закончить нашу песню «Просто спроси»? – поинтересовалась я.

Сонни кивнул.

Я повела его наверх, в дальнюю спальню. Но на полпути сработало какое-то шестое чувство, и я обернулась. Сонни не сводил взгляда с моей попы.

– Ты не найдешь там музыкального вдохновения, – сухо сказала я.

– О, даже не знаю! – озорно заспорил Сонни. – Эти покачивания просто произведение искусства!

– Сонни, веди себя хорошо! – велела я и добавила: – Как там Кейша? Ты же теперь с ней, не так ли?

– Мы расстались.

– Уже? – весело изумилась я.

Кейша продержалась… сколько? Два месяца, если не меньше.

– Она оказалась не той женщиной.

– Ты вечно так говоришь, когда бросаешь очередную подружку. – Я покачала головой. – А сам и не знаешь, какая девушка тебе нужна.

– О нет, знаю, – тут же парировал Сонни.

– Тогда почему бы тебе просто не найти себе нормальную девушку и не угомониться? – раздраженно спросила я.

Сонни долго смотрел на меня.

– Слушай, извини. Это не мое дело, – быстро поправилась я. – Меньше всего мне хотелось бы раздражать одного из своих лучших друзей.

– Так вот кто я?

– Конечно.

– И все?

Я нахмурилась:

– А кто еще?

Сонни задумчиво улыбнулся – улыбнулся без грамма веселья.

– Я мог бы стать больше – если бы ты мне позволила… – тихо сказал он.

– У меня нет никакого желания становиться одной из многих, спасибо большое, – сухо парировала я.

– Ты бы и не стала одной из многих.

– Правда? А кем бы я стала?

– Единственной.

– Ага, ну да! – фыркнула я. Вот теперь стало понятно, что он шутит.

Мы двинулись дальше по ступенькам. Я не знала, смеяться мне или плакать. Сонни явно был в дурацком настроении. Повезет, если напишем хоть один новый куплет.

– Почему Мэгги меня не любит? – внезапно спросил Сонни.

Я резко остановилась и обернулась к нему:

– Не уверена, что это правда.

Просто Мэгги никого не любила. К ней тяжело было подступиться, по-настоящему с ней сойтись. Впрочем, то же можно было сказать и обо мне.

– Я с тобой уже пять лет работаю, а она мне пяти предложений за раз не сказала. Мы вместе пишем песни, причем успешные; оба прилично зарабатываем, и все равно она относится ко мне как к нахлебнику.

– Просто она вот такая, – ответила я, удивляясь, с чего вообще ее оправдываю. В конце концов, мы с Мэгги тоже уже почти не общались друг с другом.

– Знаешь, что я думаю? Она меня боится, – медленно произнес Сонни.

– О чем ты?

– Она боится потерять тебя и свою внучку, – ответил он. – Думает, что я пытаюсь занять место Каллума.

Я уставилась на Сонни, моя нижняя челюсть отвисла, как увядший лист салата.

– Но это просто чушь, – выдавила я, наконец обретя голос.

– Что именно? То, что она об этом подумала, или то, что я так делаю?

– Сонни, я серьезно.

– С чего ты взяла, что я не серьезен? – спросил он.

Если бы не веселый блеск в его глазах, я могла бы забеспокоиться. Поймала себя на том, что нахмурилась, и пришлось постараться, чтобы расслабить мышцы вокруг рта. Неужели Сонни угадал? Неужели причина нелюбви Мэгги к нему в том, что она решила, будто я ищу замену Каллуму? Но ведь это бред, не так ли? Зачем мне тогда было ждать все это время, почти девять лет? Я и Сонни? Какая чушь! Он больше не думал обо мне в таком ключе.

Мы вошли в дальнюю спальню, которая стала моим рабочим местом с тех пор, как я оплатила пристройку к задней части дома. Помещение получилось небольшим, а маленький садик стал еще меньше, но по крайней мере теперь у меня было место для работы, да и кухня внизу расширилась. В комнате стояло цифровое пианино, два стула с мягкой обивкой, крошечный сосновый стол и пюпитр. На полу лежало несколько книг. На столе валялись какие-то записи, блокноты и карандаши. Воткнутый в розетку, но не работающий CD‐радиоприемник приютился у стены. Я включила клавиатуру и загрузила последнюю песню, над которой мы с Сонни работали.

И уже собиралась сесть, но что-то показалось не так. В комнате было тихо. Слишком тихо. Я обернулась и увидела, что Сонни наблюдает за мной. В последнее время я часто замечала, что он за мной наблюдает.

– Я говорил серьезно, – начал Сонни. – Ты единственная и неповторимая. Так было всегда.

Он так это произнес… торжественно, искренне. Так правдоподобно. Меня всерьез пробрало. Неудивительно, что за ним девчонки бегают. Чтобы сыграть настолько убедительно, требовалось настоящее мастерство.

– Сонни, ты девушек меняешь каждые три месяца. Крутишь, мутишь, спишь с ними, а потом бросаешь – даже необязательно именно в этой последовательности.

– Одиночество глушу, – признался Сонни. – Перебираю кучи девушек, чтобы не изнывать по той, которая действительно важна.

Все это время он не сводил с меня глаз. И я вдруг начала в нем тонуть.

– Сонни, я…

Договорить я не успела. Сонни взял меня за руки и поцеловал. К нашему общему удивлению, я ответила. Закрыла глаза и позволила себе раствориться в этом мгновении. Сонни тут же обнял меня, крепко, почти до боли. Я прильнула к нему. Меня целовали.

Кто-то меня желал.

Меня.

После стольких лет.

Главное, не открывать глаза.

Глава 15
Роуз 9 лет

Привет, папочка.

Как ты там, на небесах? Мистер Брюстер, наш учитель, сказал, что мы должны написать письмо кому-то далекому. И я сразу же подумала о тебе. Бабушка Мэгги сказала, что это хорошая идея. Но мама с ней не согласилась. Она сказала, что я должна написать своему кузену Таджу или придумать кого-нибудь. Какой смысл писать Таджу, когда можно просто позвонить ему или отправить электронное письмо. Вдобавок он маленький, и я вряд ли смогу с ним нормально поговорить. А какой смысл писать выдуманному человеку? Это просто письмо впустую. Я выбрала тебя. Сначала мне пришлось спросить об этом маму. Ты с небес слышишь, как мы с ней говорим? Ну на всякий случай – я спросила ее:

– Мамочка, а где именно мой папа?

– Твой папа на небесах. Я тебе уже говорила.

– Точнее, где он похоронен?

У мамы появилось то выражение лица, которое всегда появляется у нее, когда я начинаю задавать вопросы, на которые она не хочет отвечать. Мама тогда не смотрит мне в глаза, как-то странно двигает руками и опускает голову и плечи, прежде чем заговорить. Интересно почему?

– Твоего отца кремировали, а его прах развеяли, – наконец сказала она.

– Где развеяли?

– Я не помню, – сказала мама.

– Как это – не помнишь? Если б я твой пепел развеяла, то обязательно запомнила бы где.

– Это было очень давно, Роуз.

– Да, но это ведь не то же самое, что потерять зонтик или перчатку, правда? Тогда я могла бы понять, если бы ты не помнила, куда их положила. Но это же прах папы, и…

– Роуз, его прах был развеян в розовом саду бабушки Джасмин, – перебила мама.

– Но ты только что сказала, что не можешь вспомнить!

Мама вздохнула:

– Калли-Роуз, мне понадобится адвокат?

– Не язви, – сказала я ей. – Почему же ты не помнила, а потом вдруг вспомнила?

– Вылетело из головы, ясно? Но ты так насела, что пришлось вспомнить.

Я решила не обращать внимания на ее ехидство.

– Сколько мне было, когда умер папа?

– Я уже говорила тебе. Он умер до твоего рождения.

– Да, я знаю. Но сколько именно мне было?

– Не знаю. Я была примерно на четвертом месяце беременности. Может, на пятом. Не могу вспомнить.

– Но он знал, что ты беременна мной?

– Конечно. Я уже говорила тебе об этом.

– И он был рад?

– Да, дорогая. К чему все эти вопросы?

– Просто Тоби кое-что сказал.

– Что сказал Тоби? – вдруг резко спросила мама.

– Он согласился со мной, что написать папе – хорошая идея, вот и все. Сказал, мне стоит узнать о нем побольше, чтобы написать письмо, в котором не будет очевидных вопросов.

– Ясно.

Больше мама ничего не сказала. Вот у меня и возникла идея выбрать тебя – ведь рай далеко, правда? А еще я решила написать тебе, потому что бабушка Мэгги говорит, что всем нам нужен кто-то, кому можно рассказать о своих бедах. Она рассказывает обо всех своих бедах Богу. Мама за глаза называет ее богобеспокойщицей. Хотя, между нами, бабушка Мэгги знает, как мама ее называет. Сказала мне, что Бог любит, когда его беспокоят. Я спросила маму: кому она рассказывает о своих проблемах? Мама не ответила. Думаю, никому. Может, и ей стоит тебе написать? Мне жаль, что у меня не было возможности встретиться с тобой. Я бы хотела, чтобы мы встретились. Мама рассказывала мне, как после окончания школы ты работал в доме бабушки Джасмин садовником. Что бабушка Мэгги какое-то время работала у бабушки Джасмин, и так вы с мамой впервые встретились. Она говорит, вы практически выросли вместе. Ты когда-нибудь целовался с мамой? Держу пари, что нет. Поцелуи – это мокро! Бабушка Мэгги много рассказывала мне о тебе в детстве – что ты любил есть, какие предметы тебе нравились в школе и все такое. Но каждый раз, когда я спрашиваю что-нибудь о вас с мамой, бабушка Мэгги твердит: «Спроси у своей мамы». Так бесит.

Кстати, насчет бесит. У меня вчера в школе день был не очень. Лукас, что учится на год старше, принялся обзываться и попытался меня пнуть, но я ему кулаком в нос зарядила. Да так сильно вышло, у него кровь полилась прямо на рубашку. Он разревелся и побежал жаловаться мистеру Брюстеру. И тот на меня накричал. Ненавижу Лукаса Чеши, он просто гаденыш. Сам же первый полез, но мистер Брюстер не поверил, ведь у меня не было ни синяков, ни следов. Разве так честно? Как по мне – нет. Когда я только пошла в школу, бабушка Джасмин предупредила, что если кто-то начнет обзывать меня, то я не должна – как это? – мстить (надеюсь, верно написала). Мол, лучше сообщить учителю или подождать и рассказать маме или ей. «Ты должна показать этому мелочному обидчику, что лучше его и выше таких вещей».

А вот бабушка Мэгги сказала: «Если кто-то в школе обзывает тебя или пытается сделать что-то еще хуже, дай ему хорошую затрещину. Тогда они больше не полезут!»

А ведь бабушка Мэгги ходит в церковь! Когда я недавно спросила маму, что мне делать, она посмотрела на меня и сказала: «Приди и расскажи мне. Не кричи, иначе школа использует это как повод, чтобы выгнать тебя. Просто скажи мне, и я все улажу».

Но я не говорила ей, что сделал Лукас. Маме не нравится, когда я расстраиваюсь или обижаюсь на других людей. У нее становится такое страшное выражение лица. Думаю, если бы я ей пожаловалась, она бы, наверное, сразу пошла в школу или к Лукасу домой. Может, даже сунула бы его головой в унитаз. Было бы весело!

Папочка, тебе нравилось целоваться? Спорю, что нет. Я не понимаю, как кто-то может такое любить. Это же гадость. Я не про чмоки, хотя и они не сильно приятные. Бабушка Мэгги целует меня каждое утро перед тем, как я ухожу в школу, а бабушка Джасмин – каждый раз, когда видит меня. Но прям целоваться? Фу! Как кому-то может нравиться прижимать свои губы к чужим? Очень негигиенично. Сплошные микробы! Бабушка Мэгги сказала, что вы с мамой были лучшими друзьями и будете любить друг друга вечно. Как-то очень слащаво. Я спросила маму, любит ли она тебя до сих пор, но мама лишь отвела взгляд. Она больше не отвечает на этот вопрос. Ей не нравится говорить о тебе. Я думаю, она слишком сильно по тебе скучает. Все, больше не могу писать. У меня рука устала. И так уже много сочинила. Надеюсь, за это письмо я получу золотую звезду. Как думаешь, мистер Брюстер даст мне золотую звезду? Может, мне стоит убрать ту часть, где мистер Брюстер накричал на меня? Хотя нет, наверное, оставлю. В конце концов, это правда было. Я же ничего не выдумываю. Бабушка Мэгги помогает мне с орфографией, так что, надеюсь, это письмо будет одним из лучших в классе. Уж точно самым длинным. Я очень надеюсь, что получу звезду. Мама будет счастлива. Может быть, даже обнимет меня. Рука очень болит.

Пока, пап. Однажды увидимся там, в раю.

С любовью,

Роуз

Глава 16
Роуз 9 лет

Привет, пап.

Я сегодня много о тебе думала. Вот бы иметь твое фото, но мама говорит, у нее ни одного не осталось. Бабушка Мэгги сказала, что у нее их было много, но она сложила их в коробку и теперь не помнит, куда ту дела. Я предложила ей помочь поискать коробку по дому, но бабушка отказалась, мол, нужен подходящий день. Пусть это будет сегодня. Я хочу тебя увидеть. Очень. Бабушка Мэгги говорит, ты все равно не любил фотографироваться. А жаль. Вот бы посмотреть, насколько я на тебя похожа. Мои глаза, нос, рот, лоб или форма лица – они как у тебя? Какой ты был внутри? Я часто об этом думаю. Не в смысле, как выглядела твоя кровь, сердце и печень. Наверняка так же, как у всех остальных. Я имею в виду душу, ту часть, которая иногда проявляется, а иногда нет. Я знаю, что тебе нравилось бывать на природе, ты любил деревья, цветы и все такое. Наверное, поэтому и стал садовником. И наверное, поэтому ты хотел назвать меня Роуз. Мама говорит, это была твоя идея. Честно говоря, мне не нравилось мое имя, пока мама не сказала, что оно от тебя. Наверное, поэтому она называет меня Роуз, а не Калли-Роуз, чтобы ты почти был с нами. Тебе, наверное, нравится на небесах. Наверняка там много полей, цветов и солнца. Идеально для садовника. Я скучаю по тебе, папочка. Очень сильно. Мама не верит мне, когда я это говорю.

«Нельзя скучать по тому, чего у тебя никогда не было», – сказала она мне. (Я правильно написала? Мама говорит, когда я записываю чьи-то слова, то должна ставить кавычки вокруг них и начинать каждую часть с новой строки. Думаю, ты не сильно обидишься, если я ошиблась.)

Папочка, я скучаю по тебе. Скоро еще напишу. Ты больше не моя домашняя работа, но мне нравится писать – особенно тебе. Как будто мы разговариваем – или по крайней мере я говорю, а ты слушаешь. Мне кажется, что ты заглядываешь мне через плечо или находишься в моей голове или сердце и слушаешь. Бабушка Джасмин разрешила взять одну из ее коробочек, бархатистую. В ней я буду хранить свои письма к тебе и все остальные ценные вещи. И никто, кроме тебя, не сможет их увидеть, потому что там есть ключ. (Не волнуйся, я буду хранить его в надежном месте.) Я не собираюсь писать каждый день – только когда мне захочется. Надеюсь, это нормально – ведь, как я уже сказала, ты больше не домашнее задание. Но я буду продолжать говорить с тобой, потому что люблю тебя.

Пока, папочка.

С любовью,

Роуз

Глава 17
Сеффи

В воздухе висела тишина, которая наступает лишь ранним утром. Где-то вдалеке завывала полицейская сирена, но от этого звука легко отвлечься. Я смотрела в окно на звезды, пыталась найти знакомые, те, что называл мне Каллум. Я была дома у Сонни, в комнате, которую он превратил в мини-студию. Сам Сонни сидел за клавиатурой напротив, где мы пытались дошлифовать нашу песню «Просто спроси».

Нам поручили написать ее для одной из новых и перспективных Крестовых девичьих групп. Обычно я огорчалась, когда мы получали заказ для очередной начинающей поп-группы, но эти девушки были вместе еще со школы и годами репетировали, прежде чем заключить контракт со студией звукозаписи. Дизайнерские группы, созданные музыкальными компаниями с единственной целью удовлетворить так называемый спрос или пробел на рынке, обычно имели ограниченный срок годности – около двух лет. И, когда они исчезали, их песни обычно исчезали вместе с ними. А это означало, что исчезали и наши песни. В этом бизнесе, чтобы делать деньги, важно ставить на что-то долговечное.

На встрече с Дейлом Эпплгейтом, исполнительным продюсером Sometime-Anytime Music, он сказал нам, что хочет танцевальный трек с легко запоминающимся текстом. Когда мы услышали такое задание, нам пришлось скрывать от Дейла свои истинные чувства. Я буквально ощущала исходящие от Сонни волны враждебности в ответ на слова продюсера, но, к счастью, тот оказался слишком толстокожим и ничего не заметил. В конце концов, это был не самый бессмысленный бриф, который нам когда-либо давали. К тому же Sometime-Anytime Music имели отличную репутацию, не говоря уже о том, что быстро платили. Песню требовалось сдать уже на следующей неделе, так что нам действительно нужно было все сделать правильно.

Вот только я размякла, а Сонни вдобавок еще и уснул! А теперь тихонько, чтобы не разбудить Спящую красавицу, я принялась напевать то, что мы уже сочинили.

Щепотку заверения,
Немного утешения
И разочарования
Слезинками приправь.
Спрячь жажду о спасении,
О новых откровениях,
В бесчисленных сплетениях
Пустых бесед оставь.

Припев:

Спроси лишь ты,
Чего хочу,
Над чем смеюсь,
Над чем грущу.
Танцую, плачу от чего,
Спроси лишь ты,
Что надо мне
С тобой сейчас наедине,
Просто спроси.

Немного поощрений,
Не надо ухищрений,
Нам стоит лишь расслабиться,
Любимый, я – твоя.
И в счастье раствориться,
В любви твоей забыться
Готова я, а прочее
Зависит от тебя.

Припев:

Спроси лишь ты,
Чего хочу,
Над чем смеюсь,
Над чем грущу.
Танцую, плачу от чего,
Спроси лишь ты,
Что надо мне
С тобой сейчас наедине.
Просто спроси.

И плевать, это надолго
Или просто одна ночь,
Дай мне новых ощущений,
Прогони тревогу прочь.

Припев:

Спроси лишь ты
Чего хочу,
Над чем смеюсь,
Над чем грущу.
Танцую, плачу от чего.
Спроси лишь ты,
Что надо мне
С тобой сейчас наедине
Просто спроси.
(Просто спроси.)
Чего не спросишь?
(Просто спроси.)
Ведь не узнаешь,
Если сам
Не спросишь.

Я покачала головой. И все равно чего-то не хватает. Надо лишь понять чего. Сонни обычно очень хорошо умел улавливать, почему песня или текст не работают, но последние полчаса он что-то царапал, но так и не родил ничего нового. Тем не менее мы оба устали. Может, нам стоит сдаться и просто закончить на сегодня, а утром вернуться к работе со свежими силами.

В глаза будто песка насыпали, приходилось постоянно их тереть. Песок в глазах… Так говорила мама, когда в детстве мы не желали укладываться спать. Я вздохнула. Жизнь очень странная штука. Мы с мамой теперь прекрасно общались. У нас сложились отношения, о которых я в юности и мечтать не смела. А вот с Мэгги все вышло иначе. Порой казалось, мы стоим на разных планетах и тянем каждая в свою сторону мою бедную дочь. Что до Сонни… Он безмятежно спал на сложенных руках на крышке клавиатуры, повернув голову набок. Я откинулась в кресле и какое-то время наблюдала за ним, удивляясь тому, насколько мне приятно просто смотреть, как он спит. Казалось, в данный момент у нас все хорошо. Лучше, чем я могла надеяться. Но какая-то часть меня держалась в стороне, наблюдая за происходящим. В наших отношениях все решал Сонни, на что он не раз обращал внимание. Мы встречались уже более полугода, по крайней мере, я так это называла. На деле же редко куда-то ходили. Мы смотрели DVD или слушали музыку, ужинали у него дома или у меня в тех редких случаях, когда и Мэгги, и Роуз отсутствовали. Но именно «гуляли» мы редко. И занятия любовью всегда происходили по инициативе Сонни. Не то чтобы мне ничего не хотелось. Дело в другом. Сонни был чутким, внимательным любовником. И он был мне не безразличен – настолько, насколько я могла заботиться о ком-то, помимо дочери. Просто… просто… просто…

Поток моих мыслей резко оборвался при виде листа бумаги, почти полностью скрытого рукой Сонни. Сначала я подумала, что это просто его заметки к нашей многострадальной песне. Пока не увидела начало своего имени в верхней части листа. Предплечье загораживало все остальное, но «Сеф» определенно относилось ко мне.

Он что-то мне писал? То, что не мог сказать вслух, хотя я сидела прямо напротив? Неужели?.. Я осторожно потянула лист. Сонни заворчал во сне, но чуть сдвинул руку. Воспользовавшись моментом, я успешно выудила записку. Сонни повернул голову на другую щеку, но не проснулся. С колотящимся сердцем я устроилась на своем месте и принялась читать. Догадка оказалась верной. Вверху листа значилось мое имя, но Сонни писал не мне, а обо мне.

Она так боится,
Что просто бежит,
А вдруг я увижу,
Что сердце таит.
Как будто не знаю,
Не чувствую даже,
Где ложь, а где правда
На этом пейзаже.

Она потерялась,
Найтись не желает.
Цепляясь за землю,
О небе мечтает.
Дай мне свое сердце,
Готов я молить,
Но правду от лжи
Трудно ей различить.

Она одинока
И в сердце, и в мыслях.
И пропасть растет,
Я не часть ее жизни.
Я просто мужчина
Чтоб лечь с ним в кровать,
Хотя люблю так ее,
Что не сказать.

Она так…

Я не смогла дальше читать. «Сеффи боится»… Такой меня видит Сонни? Вот кем я стала? Листок будто начал жечь мне пальцы. Я бросила его, взяла сумку, встала и, кинув последний взгляд на Сонни, тихо вышла из комнаты.

Глава 18
Роуз 9 лет

Мы с Эллой играли. Она впервые пришла ко мне домой после школы, так здорово. До этого семестра мы никогда особенно не дружили, но потом она стала проситься поиграть со мной во время обеда. А когда во время игры нужно найти себе пару, всегда спешит встать рядом со мной. Так что мы теперь хорошие подруги. С ней весело – не то что с ее братом Лукасом, вот кто настоящая заноза. Мы попробовали поиграть в компьютер, но Элле не очень понравилось, поэтому мы переключились на прятки. На ужин мама приготовила нам сосиски, чипсы и бобы, вышло чудесно. Я, пока мама отвлеклась, плюхнула в чипсы слишком много уксуса, и они получились мокрыми и кислыми. Я не смогла их съесть и соврала маме, что не очень голодная. Не говорить же, что из каждой чипсины можно высосать минимум по полчашки уксуса.

– Мои комплименты шеф-повару, мама! – сказала я, откладывая нож и вилку.

Она всегда разрешает мне не доедать то, что осталось на тарелке, когда я так говорю.

– Спасибо, мисс, – улыбнулась мама и сделала реверанс.

Мы с ней рассмеялись, а Элла восхищенно посмотрела на маму. Мы с подругой вышли в сад и качались на качелях, пока и это нам не надоело. Тогда мне пришла в голову блестящая идея.

– Хочешь, поиграем с моим кукольным театром? – спросила я. – Бабушка Джасмин подарила мне его на день рождения.

– Да, пожалуйста.

Только успели его достать, как раздался звонок в дверь.

Мы дружно застонали. Ее мама пришла слишком рано.

– Роуз, ты не могла бы открыть дверь? – позвала моя мама из кухни.

– Я останусь здесь и расставлю кукол, – вызвалась подруга.

– Хорошо. Я сейчас вернусь, – ответила я, очень надеясь, что мама Эллы захочет остаться. – Как зовут твою маму?

– Нишель.

– Красивое имя.

Я пошла вниз, чтобы открыть дверь. Мне нравилась мама Эллы. Она носила длинные прямые волосы, которые никогда не завязывала – по крайней мере, я никогда не видела их собранными. Каждый раз даже на детской площадке она пользовалась помадой и тенями для век, а на ее одежде не было ни пятнышка. Она всегда выглядела так, будто сошла со страниц одного из модных журналов бабушки Мэгги. Когда я открыла дверь, мама Эллы улыбнулась.

– Здравствуйте, миссис Чеши, – сказала я.

– Привет, Роуз, – ответила она. – Зови меня Нишель.

Это было очень мило с ее стороны. Некоторые взрослые не переносят, если кто-то младше называет их по имени. Может, она разрешит Элле остаться ненадолго…

Но потом я увидела его – старшего брата подруги, Лукаса. Элла уже предупредила меня о нем – как будто мне требовалось предупреждение. Я все еще не забыла, как из-за него у меня были неприятности с мистером Брюстером. Я также не забыла, как он меня обозвал. Лукас был всего на год старше нас с Эллой, но вел себя так, словно между нами много лет. Он очень походил на сестру, только волосы короче, а таких длинных ресниц я у мальчиков никогда не видела. Глаза у него были цвета печеных пирожков, и, наверное, его можно было бы назвать симпатичным, но он так хмурился на меня, что трудно было понять. Ну в эту игру могут играть двое! Я сердито уставилась на него. Лукас подрастерялся, а я наоборот – нахмурилась еще больше. Он отошел за свою маму. Моя спустилась в холл, вытирая руки кухонным полотенцем.

– Могу я вам помочь? – вежливо спросила мама, встав у меня за спиной.

– Я пришла за Эллой.

– Вы Нишель?

– Точно.

– Привет. Я Персефона. Мама Калли-Роуз. Зовите меня Сеффи. Пожалуйста, заходите. Не хотите ли чашечку чая?

Мама Эллы почему-то удивилась. Неужели никогда раньше не пила чай?

– Я бы с удовольствием, – улыбнулась она.

Да! Супер! Значит, мы с Эллой могли еще немножко поиграть, придумать историю для кукол. Мама с Нишель ушли на кухню болтать о своем, мамском. А это надолго. Лукас закрыл за собой входную дверь, а я побежала обратно наверх, бросив его одного в холле. Элла уже успела повесить на дверь моей комнаты знак «Лукасу не входить! Только для девочек!» Я вошла и заперлась, но буквально через несколько секунд дверь открылась снова. И к нам приперся Лукас.

– Ты читать не умеешь? – спросила его Элла. – Там же написано: Лукасу не входить!

– А вот и нет.

– А вот и да.

– Уходи, Лукас, – велела ему я.

– Нет. – Он вышел в середину комнаты и расставил ноги так, будто собрался пустить корни в ковер.

Мы с Эллой сердито на него уставились, но Лукас не пошевелился. Он вообще не изменился. Я было хотела выгнать его из спальни, но тогда мама раскричится и Эллу уведут домой.

– Да не обращай на него внимания, – посоветовала подруга. – Может, тогда до него дойдет и он свалит.

Честно говоря, я не была так уверена. Лукас больше не хмурился, зато таращился на меня так, будто я вторую голову отрастила. Так же он на меня смотрел, когда я забывалась в какой-нибудь особо интересной книге. Похоже, его вообще не смущало, что мы не обращаем на него внимания. Он просто был там, где хотел быть, а остальное уже его не волновало. Мы с Эллой опустились на колени, решая, какими куклами хотим играть.

– А мне с вами можно? – спросил Лукас.

– Нет! – рявкнула на него сестра.

Я посмотрела на Лукаса. Может, он сейчас уйдет? Ничего подобного. Он стоял и пялился на нас. Когда увидел, что я на него смотрю, то почему-то улыбнулся. Еще более удивительно, я улыбнулась в ответ. У Лукаса оказалась удивительно милая улыбка!

– Роуз! Не поощряй его, – отчитала меня Элла.

– Прости, – пробормотала я и вернулась к куклам.

Мы с ней – но в основном Элла – придумали историю о противном мальчике по имени Лукас, который попал в плен к дракону. Тот попытался его съесть, но Лукас был таким жестким и противным, что дракон его выплюнул, к сожалению, не загрызя до смерти (это Элла придумала). Тогда сестра Лукаса и ее лучшая подруга (мы теперь лучшие подруги!) отправились в эпическое приключение, чтобы спасти его. Мы разыграли все это с помощью наших кукол и за каждого персонажа говорили его особым голосом. Получилось очень весело – если не считать того, что Лукас все время стоял и наблюдал за нами. Время от времени он спрашивал, можно ли ему присоединиться, но Элла всегда говорила «нет». Я бы позволила ему играть, а не просто торчать в моей комнате столбом.

Наконец мама Эллы позвала их с Лукасом вниз. Он тут же выбежал из комнаты – слава богу.

– Давай все соберем, – сказала Элла, к моему удивлению. Я думала, она захочет еще поиграть.

– Мы можем чуть задержаться, – сказала я.

– Нет, не можем. Мама сказала, если я не явлюсь сразу, как она меня позовет, то больше не смогу сюда приходить, – прошептала Элла.

Мы сложили всех кукол обратно в коробки и убрали кукольный театр, прежде чем спуститься вниз. Мама Эллы строго посмотрела на нее.

– Элла помогала мне убрать кукольный театр, – быстро объяснила я. Не хотелось, чтобы у подруги были неприятности.

Я взглянула на Лукаса – он тоже смотрел на меня. На его лице было то же озадаченное выражение, что и в моей спальне.

– Мама, что не так с Роуз? – прошептал Лукас так громко, что его бы услышала практически вся улица.

Я нахмурилась. О чем он? Со мной не было ничего плохого.

– Насколько я знаю, ничего. Что ты имеешь в виду? – спросила его мама.

– Почему папа не хотел, чтобы Элла пришла сюда и поиграла с ней? – спросил Лукас.

– Глупости. – Голос Нишель стал острым, как булавки. – Твой папа никогда этого не говорил.

– Нет, говорил, – возразил Лукас. – Я слышал вас вчера вечером. Он сказал, что не хочет, чтобы Калли-Роуз ступала в наш дом, и не хочет, чтобы Элла играла с какой-то грязной полукровкой.

Весь мир остановился. Дом остановился. Мое дыхание остановилось. Мое сердце остановилось. Мое сердце замерло. Всего на мгновение.

– Лукас, хватит, – прошипела его мама, как разъяренная змея.

Он посмотрел на нее с недоумением.

– Твой отец никогда такого не говорил, – сердито повторила Нишель.

– Но я слышал его… – еще больше изумившись, протянул Лукас. – Я слышал ваш с папой разговор прошлой ночью. Роуз не грязная. Я не понимаю…

– Лукас, больше ни слова. Ты слышишь?

Мне показалось, что Нишель сейчас даст ему пощечину. Я глянула на Эллу, что стояла на лестнице рядом со мной, но она отвернулась. Элла не произнесла ни слова, что говорило о многом.

– Нам пора. Элла, спускайся сюда, – приказала Нишель.

Я осталась стоять на лестнице. Посмотрела на Лукаса: он все так же на меня таращился. Краем глаза я увидела, как Нишель подхватила школьную сумку дочери.

– Элла, что надо сказать Роуз и ее маме?

– Спасибо, что пригласили меня, – вежливо ответила Элла.

– Не за что, – тихо ответила моя мама.

Нишель открыла дверь и выпроводила Эллу на улицу. Лукас все еще смотрел на меня.

– Лукас, живо! – приказала Нишель.

– Пока, Роуз, – сказал Лукас.

Я не ответила.

– Пока, Роуз, – повторил Лукас.

– Пока.

Улыбнувшись мне, Лукас ушел, а за ним Элла и Нишель. Мама тихонько закрыла за ними дверь и тут же повернулась ко мне.

– Мам, что такое «полукровка»?

– Глупое слово, которое произносят глупые люди, чтобы обозначить того, чья мама была Крестом, а папа – Нулем или наоборот, – тихо ответила мама. Но каждое слово прозвучало отрывисто и четко.

– Я так и думала.

– Не стоило тебе сейчас это слышать.

– Почему я не нравлюсь папе Эллы?

– Папа Эллы не знает тебя. А некоторые люди… Многие люди боятся того, чего не знают.

Взрослый мужчина меня боится? Бессмыслица какая-то.

– Чего он боится?

– Перемен, – тут же ответила мама. – Многие люди боятся перемен. Они поклоняются статус-кво – то есть тому, что остается неизменным. Но жизнь не такова. Жизнь – это сплошные перемены: хорошие, плохие, всякие. Некоторые люди, например отец Эллы, этого не понимают.

Я посмотрела на маму, не уверенная, что полностью ее понимаю. Затем начала подниматься обратно по лестнице.

– Роуз, ты… Я имею в виду… Ты не хочешь спросить меня о чем-нибудь? – аккуратно поинтересовалась мама.

Я повернулась и покачала головой:

– Мне нужно убраться в комнате.

– Мне жаль, что тебе пришлось услышать это ужасное слово.

– Не волнуйся, мам. Я слышу его не в первый раз и понимала, что это не комплимент. Мне просто стало интересно, что оно означает, вот и все.

– Кто-то уже называл тебя так? – резко спросила мама. – Ты никогда мне не говорила.

– Да это неважно, – пожала я плечами.

– Нет, важно. Послушай меня, Калли-Роуз Хэдли, ты не «половина». Ты меня понимаешь? Ты – целая. Половина означает кусок или долю чего-то. У тебя нет половины языка или половины мозга. И ты не зебра с черными и белыми полосками.

– Да, я знаю, мама.

– Надеюсь, – ответила она, тоже поднимаясь по лестнице. – Потому что тебе повезло. Ты можешь взять лучшее из Крестов и Нулей и соединить их вместе, чтобы стать той, кем хочешь быть. Ты понимаешь?

– Успокойся, мам. Все в порядке. – Она была вся на взводе. – Я думаю, это здорово, что у меня мама Крест, а папа Нуль.

– Почему?

– Потому что я не могу любить одного и не любить другого, верно? Ведь сама и то и другое.

Лишь с третьей попытки ей удалось нормально улыбнуться.

– Мам, что такое? – пришлось спросить мне, ведь, несмотря на улыбку, вид у нее был такой, будто она сейчас расплачется.

– Просто… Иногда я забываю, какая ты у меня умница.

Мама поцеловала меня в лоб. Я обняла ее за талию, радуясь, что она немного приободрилась.

– Нам не стоит обниматься на лестнице – это опасно, – сказала мама и разжала мои руки. Опять.

Я пошла наверх.

– Все в порядке, Роуз? – окликнула она.

Я не ответила.

Какой смысл?

Глава 19
Роуз 9 лет

Привет, пап.

Завтра у меня день рождения, а вот сегодня день вышел не очень. Я лазила по маминому шкафу, чтобы отыскать свой подарок, – и знаешь что нашла? Дневник. Мамин дневник. Я его открыла, и оттуда выпал сложенный кусок старой бумаги. Я оглянулась, но, к счастью, никого сзади не было. Мама бы ужасно рассердилась, если бы меня застукала. Я приподняла уголок сложенной бумаги, но это была просто записка – ничего интересного. Я положила потрепанный клочок бумаги обратно и принялась за дневник. У мамы ужасный почерк. Я смогла разобрать только одно слово. Пролистала дневник, но там не было ни рисунков, ни чего-либо еще. Сплошная скукота. Но потом в конце нашла фотографию. На ней был мужчина-Нуль, обнимающий за плечи девушку-Креста. Они оба улыбались и выглядели такими счастливыми. Я присмотрелась. И знаешь что? Это была мама! Она выглядела такой молодой. А кто был тот Нуль? Может… может, папа? Я наклонилась к фотографии еще ближе, чтобы рассмотреть ее как следует. Наши лица не совпадали по форме, но глаза были похожи. Это действительно мой папа? Я убрала фотографию и положила дневник на место. Затем пошла вниз.

Мама была на кухне, наливала себе апельсиновый сок.

– Мам, это папа?

Она подошла и присмотрелась к фотографии. Ее лицо мгновенно изменилось. Она повернулась ко мне.

– Где ты ее взяла? – до странного тихим голосом спросила мама, а ведь я готовилась к крику. Хотя, наверное, лучше бы она кричала. – Калли-Роуз Хэдли, я задала тебе вопрос.

Так, меня назвали полным именем. Я в беде.

– Нашла.

– Где нашла?

Я решила промолчать. Мама напоминала готовый закипеть чайник.

– Ты лазила в моем шкафу? Отвечай.

– Да, мам.

Она размахнулась, и ее рука полетела к моему лицу, будто для пощечины, но в паре сантиметров от щеки вдруг замерла. Я не могла пошевелиться. Не могла дышать. Мамина рука сжалась в кулак – я видела это краем глаза, – а потом упала. Мое лицо оказалось мокрым – я плакала и сама этого не замечала. Мама посмотрела на меня. Я – на нее. Никто из нас не произнес ни слова.

– Чего ты плачешь? – резко спросила она. – Я же тебя не ударила?

Но собиралась. Мама никогда меня прежде не била. Даже не пыталась. До этого дня.

– Отдай мне фото, – потребовала она.

Я молча протянула ей снимок.

– Теперь иди к себе и не выходи, пока не позову, – велела мама.

Я убежала прочь. Не хотела находиться с ней рядом. Она правда собиралась меня ударить. А я всего лишь спросила про фотографию. Раз так, никогда больше ничего у нее не спрошу. Никогда.

Глава 20
Сеффи

Боже, прости меня.

Каллум, прости меня.

Калли-Роуз, мне так жаль. Я бы этого не сделала. Не ударила бы тебя. Я пообещала… пообещала высшим силам, что больше не причиню тебе вреда. Никогда и ни за что.

Но едва не сорвалась.

Мной владел страх. Страх прошлого. Страх будущего. Страх вопросов. Страх ответов.

Взгляни на нас, Каллум. На этом снимке мы такие счастливые. Я почти забыла, что он у меня есть. Вот мы стоим, готовые покорить мир. Мы были друг у друга, поэтому не проиграли бы.

Однако проиграли.

Стоило после всех этих лет увидеть фото – и будто все разом вернулось. И я едва не сорвалась на дочь.

Мне так жаль, Калли-Роуз.

Мне очень, очень жаль.

Глава 21
Роуз 10 лет

Бабушка Мэгги и мама сидели в противоположных концах комнаты, игнорируя друг друга. Хотя, наверное, «игнорировали» – слишком сильно сказано. Они не были совсем уж неинтересны друг другу, как супружеская пара в любимом сериале бабушки Мэгги (такой отстой! Даже мама со мной согласна! Ну вот как владелица ресторана может встречаться с четырьмя братьями одновременно, и никто из них об этом не знает? И при этом она еще находит время управлять рестораном, ночным клубом и воспитывать двоих детей своей сестры. Ну серьезно!) Бабушка с мамой играли в «кто заговорит первый». Мне бы ответили, но друг к другу не обращались. И поскольку никто не хотел нарушать тишину, все приходилось делать мне. Опять.

Вот бы понять, что с ними такое.

Иногда с ними становилось так холодно, что мне приходилось сбегать из комнаты, пока пальцы на ногах не отвалились от обморожения. На самом деле я как раз за этим вставала, когда в комнату вошел Тоби.

– Всем привет! – улыбнулся он.

– Как ты сюда попал? – нахмурилась я.

– Задняя дверь была открыта.

– Это не повод заходить в любое время, когда тебе вздумается, – огрызнулась бабушка Мэгги.

Удивилась не только я. С каких это пор она стала возражать против Тоби?

– Он не хочет ничего плохого, – тихо сказала мама.

– Дело не в этом. Здесь не его дом. Он мог бы сначала хотя бы постучать, – ответила бабушка.

– Тоби, пойдем на улицу, – предложила я.

Напоследок я обернулась, чтобы послать хмурый взгляд бабушке, но она не заметила. Была слишком занята – смотрела на Тоби так, словно он ей любимую мозоль отдавил.

– Что с твоей бабушкой? – шепотом спросил Тоби, когда я закрыла дверь.

– Понятия не имею, – пожала я плечами. И уже направлялась к кухне, когда мне в голову пришла отличная идея (правда отличная!). Я указала на дверь в гостиную. Тоби сразу же меня понял, и мы на цыпочках вернулись назад, чтобы подслушать.

– …не то, что ты должна поощрять, – сказала бабушка Мэгги.

– Ради всего святого, ей десять, ему одиннадцать.

– И что? Вы с Каллумом были еще младше.

– Мэгги, на что вы намекаете?

– Я просто говорю, что Калли и Тоби – хорошие друзья, но они взрослеют, – ответила бабушка. – Я просто не хочу, чтобы Калли было больно, как… как…

– Как Каллуму, – закончила за нее мама.

– Я думала не только о сыне, но и о тебе. У Калли есть шанс что-то изменить в своей жизни.

– И вы думаете, что дружба с Тоби ей помешает?

– Он же совершенно расхлябанный, – заявила бабушка.

Я с улыбкой повернулась к Тоби, но у него было лицо как у бульдога, что проглотил осу.

– У Тоби достаточно времени, чтобы решить, чем он будет заниматься в жизни, – возразила мама.

– Я просто не хочу, чтобы его плохие привычки передались Калли-Роуз…

– Какие плохие привычки? Он не ковыряет в носу и не ест козявки – по крайней мере, не при мне. Не мажет дверные ручки ушной серой. О каких плохих привычках вы говорите?

В комнате воцарилась тишина.

– Мэгги, вы, как никто другой…

– …знаю, каков этот мир. Это общество всегда судит плохо, когда речь идет о моем сыне, Тоби и всех остальных мужчинах-нулях.

– Каллум умер более десяти лет назад. С тех пор дела стали лучше.

– Для кого лучше? – спросила Мэгги. – Я любила плавать в местных бассейнах. Даже подумывала записаться в спортзал по рекомендации врача, чтобы поддерживать тело в хорошем состоянии. Ты не задумывалась, почему я перестала туда ходить? Потому что все уборщицы и обслуживающий персонал в местном спортзале и бассейне – нули, зато на ресепшене и в менеджменте – Кресты. Вот почему. Когда Калли пошла в школу, у нее были учителя-нули? Вряд ли. А я до сих пор не могу пройтись по местному книжному или ювелирному магазину, чтобы за мной не увязался какой-нибудь бдительный идиот. Где же это «лучше», о котором мне все твердят?

– Знаю, нас ждет еще долгий путь, я этого не отрицаю. Но у Тоби есть шанс поступить в университет и устроиться на любую работу, – попыталась возразить мама. – При жизни Каллума такого не было.

– Вот и я о том же. Перед Тоби открыто столько дверей, сколько никогда не было у моего сына. И что он собирается делать? По его словам, как можно меньше. У Тоби нет ни запала, ни амбиций.

– Ему всего одиннадцать, – повторила мама. – Он еще даже не в средней школе. Дайте мальчику шанс.

– Я просто говорю, что Калли достойна лучшего, – и надеюсь, она это понимает.

– Под «лучше» вы подразумеваете, что Роуз должна выйти замуж за Креста, когда вырастет?

Выражение лица Тоби стало таким же твердым, как гранитные столешницы на кухне бабушки Джасмин. Он выпрямился и посмотрел прямо на меня, хотя сам не отрывался от происходившего в гостиной. К этому моменту я уже ругала себя на все лады, что вообще предложила подслушивать.

– Я не хочу, чтобы Калли пострадала, – сказала бабушка Мэгги. – А если она будет с Тоби или любым другим нулем, это создаст ей проблемы.

– Я и не знала, что вы уже расписали жизнь Калли-Роуз наперед. Если соизволите сообщить, что запланировали для нее на завтра и послезавтра, я постараюсь не отклоняться от расписания.

– Не надо так. Я просто хочу, чтобы Калли была счастлива, вот и все. Она заслуживает счастья.

Тоби развернулся и направился на кухню. Я хотела зайти в гостиную и отчитать бабушку Мэгги за то, что она так плохо о нем отзывается, но Тоби уходил от меня все дальше и дальше.

– Тоби, подожди, – позвала я его.

Но он не стал ждать.

Я побежала за ним и схватила его за руку, но он отмахнулся от меня и пошел дальше.

– Тоби, я же этого не говорила, – запротестовала я.

– Может, ты тоже думаешь, что я недостаточно хорош для тебя, – заявил он.

Я уставилась на него:

– Ты же меня знаешь. Или должен знать.

– Я ухожу домой. В следующий раз, когда приду, сначала позвоню в дверь.

– Не глупи. Ты в жизни к нам не звонил.

– Может, пора начать?

– Вот что я тебе скажу, – начала я раздраженно, – после того как позвонишь и мы тебя впустим, можешь перецеловать все мои пальцы, потом мамины, а потом бабушки Мэгги. Ты бы этого хотел?

– Только если бы решил наверняка расстаться с обедом, – ответил Тоби, но на его лице мелькнула тень улыбки.

– Рада видеть, что ты перестал дуться, – сказала я ему. Улыбка Тоби померкла. – Просто забудь о том, что сказала бабушка Мэгги. Я уже забыла.

Тоби посмотрел на меня и очень тихо сказал:

– А вот я никогда не забуду.

Глава 22
Джасмин

Может быть, я переделаю эту спальню. Не трогала ее с тех пор, как мы с Камалем разошлись. Этот бледно-кремовый цвет такой скучный. Пришло время сделать что-то более яркое, более современное, более живое.

Я до смерти боюсь…

Эта… эта штука внутри меня, я уверена, что это ерунда. Киста или доброкачественное образование, вот и все. Совершенно не из-за чего волноваться, со мной все будет в порядке. Я чувствую себя хорошо. Я в порядке.

Так почему же не могу уснуть? Этот твердый комок в груди болит. Мне следовало обратиться к врачу несколько недель назад, когда только заметила его. Но он не исчезает. Не становится больше, но и не уменьшается.

Я так хочу поговорить об этом с Минервой или Персефоной. Но нет смысла расстраивать дочерей по пустякам. У Минервы и ее мужа Зури своя насыщенная жизнь, и я этому рада. Зури – хороший человек, именно такой, какого заслуживает Минерва. А их сын Тадж просто прелесть. Им нужно сосредоточиться друг на друге, а не на мне. А Сеффи и так через многое прошла. Слишком многое. Так что я ничего не скажу – по крайней мере пока. Пришло время поставить своих детей на первое место. Что касается этой шишки, то я буду ждать и молиться, чтобы это оказалось пустяком.

Джасмин, не смей расклеиваться. Ты прошла через худшее. Все будет хорошо.

Продолжай говорить себе, что все будет хорошо.

Все будет хорошо.

Что бы ни подкинула тебе жизнь, ты справишься.

Глава 23
Cеффи

Я вытирала тарелки, когда чьи-то губы коснулись моего затылка, заставив меня подпрыгнуть, как испуганную лань.

– Привет, красавица! – мягко сказал Сонни.

Я тревожно оглянулась:

– Не делай так. Кто угодно может войти.

– И что? Нам обоим больше двадцати одного года. – Сонни попытался притянуть меня в свои объятия. Тревога переросла в панику.

– Сонни, не надо.

– Почему нет?

– Я не такая девушка.

– Какая? – недоуменно переспросил Сонни.

– Из тех, кто обожает обнимашки. И я не люблю, когда меня мучают.

Сонни опустил руки:

– С каких это пор поцелуй в шею относится к категории «мучить»?

– Я не это имела в виду. Мне просто не нравится… когда ко мне пристают.

– Пару ночей назад ты так не говорила.

Что за удар ниже пояса!

– То было тогда, а это сейчас, – огрызнулась я. – И дело не в том, что я боюсь.

– А, так мы снова к этому вернулись, – вздохнул Сонни. – Сеффи, несколько месяцев прошло!

– Ты сам написал обо мне, – напомнила я ему.

Умом при этом понимала: надо остановиться. Просто оставить тему в покое. Но слова сами рвались изо рта. Меня так ранили строчки Сонни, будто все случилось только вчера. Когда только прочла стихи, пару дней с ним не разговаривала, несмотря на все букеты и извинения, которые он передавал через посыльного и произносил лично.

– Я ведь уже попросил прощения, – напомнил Сонни. – Хотя мне бы не пришлось, не прочитай ты стихи. А теперь постоянно мне их припоминаешь. Если хочешь из-за чего-то поругаться, я не в том настроении.

– Просто не хочу, чтобы пришла дочь и нас застукала.

– А что такого? Двое взрослых открыто демонстрируют любовь друг к другу. Это не просто естественно, а еще и здорово.

– Ну так давай позовем соседей, устроим оргию в гостиной на ковре, и пусть Роуз смотрит?

– Я не о том, и ты это знаешь. Ничего плохого, если мы будем целоваться или обниматься при ней. Бог свидетель, ей не повредит увидеть хоть немного любви в этом доме.

Между нами словно беззвучно разверзлась пропасть.

– Что это значит? – тихо спросила я.

Сонни стоял прямо передо мной, но никогда еще не казался таким далеким.

– Неважно. Забудь, – ответил он, разворачиваясь.

Я схватила его за руку и повернула обратно к себе лицом:

– Что это значит?

– Просто вы с Мэгги… Порой, когда я захожу в ваш дом, меня почти сносит атмосферой, что царит в этом месте. А Роуз не дурочка. Она понимает, что между вами что-то не так.

– К Роуз это не имеет никакого…

– Имеет. Причем самое прямое. Вы с Мэгги не понимаете, что с ней делаете.

– Роуз моя дочь, не твоя.

– Знаю, – тихо произнес Сонни. – Но слепым от этого не становлюсь.

– Уходи.

– Что так? Не можешь выдержать правду? Тебя устраивает, что дочь живет в доме, напрочь лишенном любви, лишь бы никто не говорил об этом вслух?

– Убирайся.

– Если уйду, Сеффи, больше не вернусь.

Я молча уставилась на него, всем своим видом говоря: ну и ладно.

Сонни развернулся и вышел из кухни. Я последовала за ним, убедиться, что он точно покинул дом, – по крайней мере, так я себе сказала.

Распахнув входную дверь, Сонни повернулся ко мне:

– Пока, Персефона. – И вышел, медленно потянув дверь на себя.

Когда та закрывалась, мне показалось, что она тянет за собой мое сердце.

– Сонни…

Дверь остановилась. Затем открылась снова, так же медленно. Я вгляделась в лицо Сонни, который стоял напротив, в другом конце холла, в другом мире, но всего в одном ударе сердца от меня. Неужели я выглядела так же? Такой же неуверенной, такой отчаянно несчастной? Связывало ли нас нечто большее, чем просто выражение лица? Что-то более глубокое и болезненное.

– Не уходи, – прошептала я.

Через мгновение дверь снова закрылась. Но на этот раз Сонни был в доме – со мной.

Глава 24
Роуз 10 лет

Просто скажи ей, твердила себе я. Открой рот и скажи.

Мы с моей лучшей подругой Никки условились поговорить с родителями сегодня ровно в восемь. Элла Чеши перестала быть моей подругой после того первого и единственного раза, когда пришла ко мне домой, ну и ладно. У меня появилась Никки, а она гораздо добрее. Даже когда мы с Эллой дружили, она вечно критиковала кого-то или говорила о ком-то гадости. Я взглянула на часы. Было две минуты восьмого.

«Папа, я знаю, ты присматриваешь за мной, поэтому не мог бы ты помочь мне убедить маму? Пожалуйста».

– Мам?

– Да, дорогая.

– Никки в сентябре переходит в среднюю школу «Фарнби Мэнор».

– Правда? Хорошо. – Черно-белый фильм по телевизору почти полностью занимал мамино внимание.

– Мы с Никки решили, что пойдем в одну школу.

– Что? В «Фарнби Мэнор»?

– Да, пожалуйста.

– Я так не думаю, Роуз. – Мама снова повернулась к телевизору.

– Но мама, мы с Никки договорились…

– Вы с Никки можете договориться, что Луна – это ком картофельного пюре с кратерами из филе трески, но все равно не поедете в «Фарнби Мэнор». Ты пойдешь в «Хиткрофт».

– Но это же школа для умников.

– Туда хотят отправить тебя обе твои бабушки, и я тоже, – сказала мама.

– Но это частная школа. Мы не можем себе ее позволить.

– Бабушка Джасмин будет оплачивать твое обучение.

– Но как же мы с Никки?

– Переход в новую школу не означает, что вы перестанете быть подругами. Вы все равно сможете видеться.

– Это не одно и то же, – запротестовала я.

– Калли-Роуз, ты отправляешься в школу «Хиткрофт», и точка. Конец разговора.

– Разве я не имею права решать, куда идти?

– Нет, – ответила мама. – Не в том случае, когда речь идет о твоем образовании. Ты просто должна верить, что мы делаем для тебя все возможное.

– Но Никки не может позволить себе «Хиткрофт».

– Я ничего не могу с этим поделать, Роуз.

– Ты просто не хочешь, чтобы я была счастлива. – Я выбежала из комнаты, слезы душили меня изнутри.

– Я хочу, чтобы ты была очень счастлива! – крикнула мне вслед мама, пока я бежала наверх. – Вот почему ты едешь в «Хиткрофт».

На полпути вверх по лестнице я решила, что моя комната недостаточно далеко от нее. Как несправедливо! Школу «Хиткрофт» выбрала мама, а не я. Она всегда добивалась своего, хотя это была моя жизнь, а не ее. Несправедливо.

– Я пошла кататься на велосипеде! – крикнула я.

– Прошу прощения? – Мама выросла на пороге будто из-под земли. Лицо ее не предвещало ничего хорошего. Она всегда так реагировала на непослушание.

– Можно я пойду покатаюсь на велосипеде, пожалуйста?

– Я так и поняла. Только вверх и вниз по дороге, хорошо? И у тебя есть полчаса. Потом я хочу, чтобы ты вернулась домой и улеглась спать.

– Но за полчаса я не успею, – запротестовала я.

– Тогда пятнадцать минут?

– Значит, полчаса, – пробормотала я.

– Рада это слышать.

– Да, мам.

– Роуз, я отправляю тебя в «Хиткрофт» не со зла, – тихо сказала мама. – Просто хочу, чтобы у тебя была хорошая, полноценная жизнь. А хорошая жизнь зависит от нашего выбора. Если решишь править миром, быть адвокатом, врачом или смотрителем зоопарка – твое дело. Но ты сможешь выбирать, если получишь достойное образование. Без этого выбора не будет вообще. Ты поняла?

– Да, мама.

– И мне жаль, что так вышло с Никки, – продолжила мама. – Я знаю, что вы с ней очень близки, но ты не можешь жить ради других людей. Тебе стоит делать то, что лучше для тебя, а не для Никки.

– Если я не могу жить ради других людей, то почему ты можешь указывать мне, что делать? – спросила я.

– Потому что я твоя мама, – ответила она с этой странной логикой взрослых.

– Мам, ты можешь просто подумать об этом? Пожалуйста? Просто подумай о «Фарнби».

– Роуз, «Фарнби» в твоей жизни не случится. Я не собираюсь обещать, что подумаю, если знаю, каким будет мой окончательный ответ. В сентябре ты отправишься в «Хиткрофт». Если он сгодился для нас с твоим папой, то и тебе подойдет.

– Но, мама…

– Калли-Роуз, какую часть слова «нет» ты не понимаешь? «Н», «е» или «т»?

Покачав головой, мама вернулась в гостиную. Я спустилась вниз и вышла в сад за велосипедом. Меньше чем через минуту уже ехала по тротуару, как можно дальше от мамы и дома. Я обещала Никки, что мы вместе пойдем в одну школу. А теперь мама собиралась заставить меня нарушить обещание.

Это несправедливо.

Когда я стану старше, никто не посмеет указывать мне, что делать, куда идти и во сколько возвращаться. Моя жизнь будет полностью принадлежать мне, и никто – даже мама – не сможет мной командовать.

Я добралась до конца дороги, но внутри меня все еще трясло. Мама велела кататься только вверх и вниз, но мне уже исполнилось десять. Я больше не ребенок. Так почему же мне нельзя проехать на велосипеде весь квартал? Я часто так делала вместе с мамой или бабушкой Мэгги, ну а уж в целых десять лет могла управиться сама.

Оглянувшись в последний раз, чтобы убедиться, что мама не смотрит, я повернула за угол и продолжила крутить педали. Вот! Видите! Я же говорила, что могу сама проехать вокруг квартала.

– Прости?

Прямо передо мной встал мужчина-Нуль со светло-каштановыми волосами и темно-карими, почти черными глазами. Если бы я не нажала на тормоза, то врезалась бы прямо в него. Как бы то ни было, мне пришлось быстро опустить ноги на землю, иначе мы с велосипедом перевернулись бы.

– Извини! Я не хотел тебя напугать, – улыбнулся мужчина. – Я ищу женщину по имени Сеффи Хэдли. Мне сказали, что она живет где-то здесь. Не знаешь, где я могу ее найти?

– Она моя… – начала я и прикусила язык.

Сколько раз мама и обе бабушки твердили мне никогда не разговаривать с незнакомцами? Мужчина пошел ко мне. Во рту у меня вдруг стало сухо, как в пустыне. Я оттолкнулась ногами и откатилась назад. Мужчина остановился.

– Ты ее знаешь? – снова спросил он.

– Мне не разрешают разговаривать с незнакомцами.

Я быстро огляделась по сторонам. Дорога внезапно опустела. Вокруг не было никого, кроме незнакомого высокого мужчины и меня. А я уже свернула за угол квартала.

– Мне пора, – сказала я, снова нажимая на педаль.

– Нет, подожди. Я не причиню тебе вреда, обещаю.

– Да даже если бы и собирались, вы бы мне об этом не сказали, верно?

Мужчина улыбнулся:

– Пожалуй, нет. Но я ищу Сеффи Хэдли, надеюсь, она сможет рассказать мне о человеке по имени Каллум Макгрегор. Я долгое время отсутствовал, и мне нужно узнать, где он.

Я опиралась одной ногой о землю, но готова была сорваться с места в любой миг.

– Кто вы? – спросила я, все так же держась подальше.

– Ну я первый спросил! – улыбнулся мужчина. – Так знаешь, где живет Сеффи Хэдли?

– Вы ее друг?

Мужчина вздохнул и покачал головой:

– Не совсем. Видишь ли, мы с Сеффи давным-давно поссорились и с тех пор не общались. И теперь я очень хочу загладить свою вину перед ней – и перед Каллумом. Больше всего на свете я хочу оставить прошлое позади.

– Понятно, – сказала я, медленно сняла ногу с педали и поставила ее обратно на тротуар. – Ну Каллума вы уже не увидите. Он умер еще до моего рождения.

– Каллум умер?

Мужчина попятился, как будто мои слова сбили его с ног.

– Вы в порядке? – спросила я.

– Да… Нет… Я… Я не могу поверить, что Каллум мертв. Как он умер?

– Машина сбила.

Мужчина изумился, затем его глаза на мгновение сузились.

– Кто тебе это сказал? – резко спросил он.

– Мама. Каллум Макгрегор был моим отцом, – ответила я.

Мужчина уставился на меня:

– Ты Калли-Роуз?

– Да… – Я снова поставила правую ногу на педаль.

– И Каллум мертв?

– Верно.

– И кто тебе сказал, что он погиб в аварии?

– Мама. А что?

– Мне просто интересно, – сказал мужчина.

От того, как он смотрел на меня, мне стало не по себе.

– Кто вы? – спросила я.

– Меня зовут Джуд.

Глава 25
Джуд

Мое имя совершенно ничего ей не сказало. Значит, не только Сеффи ни разу не упомянула меня, но и родная мать тоже. Неважно. Можно это использовать. Три недели прятался в тени, наблюдал за родным домом, и наконец усилия себя оправдали. Вот и славно, а то я уже начал отчаиваться, что мне не удастся поговорить с ублюдком Сеффи наедине. Похоже, я верно угадал. Поверив, что не знаю о смерти Каллума, она слегка расслабилась. А эта чушь о том, что мой брат погиб в аварии… Они скрыли правду от девчонки. Можно использовать и это. Но не торопись, Джуд. У тебя достаточно времени. Теперь, когда она достаточно взрослая, я могу начать ее обрабатывать. Легко и просто. Эта девочка сыграет большую роль в моих будущих планах. Очень большую.

И никто мне не помешает.

Я об этом позабочусь.

Глава 26
Роуз 10 лет

Мужчина протянул руку, но если думал, что я пожму ее, то у него в голове мозгов нет. Я же не дурочка. Наконец он опустил руку.

– Откуда вы знаете моих маму и папу?

– Каллум… был моим братом.

– Вы мой дядя?

Внутри меня вспыхнуло что-то вроде фейерверка. Но я заставила себя сдержаться. Будь осторожна, Роуз. Этот человек действительно мой дядя? Джуд… Теперь я вспомнила. Когда мне было восемь или девять лет, я спросила бабушку Мэгги, есть ли у меня какие-нибудь тети или дяди, кроме Минервы. Она ответила, что у меня была тетя по имени Линетт, но та умерла совсем юной, еще до моего рождения. Я начала плакать, ведь бабушка потеряла и моего отца, и свою дочь, и это было так грустно. Тогда Мэгги рассказала мне о дяде Джуде. Он был старшим братом папы. Но бабушка предупредила, что я не смогу его увидеть, потому что он очень далеко.

А вот теперь вернулся – если это и правда он… Надо быть осторожнее.

– Да, – ответил мужчина с короткой улыбкой. – Я твой… дядя.

– Как зовут вашу сестру? – спросила я.

– Линетт, – сразу же ответил мужчина. – Она давно умерла.

– Какое второе имя бабушки Мэгги?

Мужчина нахмурился, но затем его лицо прояснилось.

– А, понятно. У моей мамы нет второго имени. Ее зовут Маргарет Макгрегор, хотя она ненавидит имя Маргарет и никогда его не использует.

Я заулыбалась во весь рот. Это и правда был мой дядя!

Ура! Папа, смотри! Это твой брат. Мой дядя. Он похож на тебя? У дяди Джуда прекрасные темные глаза и дружелюбная улыбка. Я боюсь моргнуть, вдруг он исчезнет. Хочу запомнить все вокруг него и о нем. Папа, смотри! Это же твой брат!

– Привет, дядя Джуд, – улыбнулась я.

– Даже не знаю, что сказать. – Дядя Джуд покачал головой. – Я… Я так счастлив встретить тебя, но услышать, что мой брат умер…

– Мне очень жаль, – сказала я, опомнившись. Как, наверное, ужасно! Услышать, что брат умер, а он даже не знал об этом. – Бабушки Мэгги нет дома, но приходи повидаться с мамой. Уверена, она будет рада встретиться с тобой.

– Я… Я так не думаю. – Дядя Джуд покачал головой. – Не сейчас, когда я узнал новости о своем брате.

– Почему?

– Как я уже сказал, мы с Сеффи давно поссорились. Уверен, я последний, кого она хочет видеть.

– О, но…

– Нет, Калли. Может быть, в другой раз. Я только что узнал, что случилось с моим братом… Мне нужно побыть одному.

Дядя Джуд повернулся, чтобы уйти.

– Я еще увижу тебя? – с нетерпением спросила я.

– А хотела бы?

– Да, пожалуйста. – Я была бы рада.

– При одном условии, – серьезно сказал Джуд.

– Каком?

– Я бы предпочел, чтобы ты пока никому ничего не говорила о моем появлении.

– Почему?

Дядя Джуд стал таким грустным.

– Мне нужно придумать, как помириться с твоей мамой. Мы оба наговорили всякого… В любом случае, если я сейчас появлюсь или если она узнает, что я связался с тобой без ее разрешения, мы с ней никогда не помиримся и не станем друзьями.

– Тогда я не скажу ей. Только если ты разрешишь, – заявила я.

– Обещаешь?

– Обещаю.

– А ты выполняешь свои обещания? – спросил дядя Джуд.

– Всегда.

Дядя Джуд наклонил голову набок. Я не отвела взгляд, а посмотрела ему прямо в глаза. Хотела, чтобы он знал: я говорю серьезно. И никогда не нарушу данное ему слово. Никогда-никогда.

– Я могу не выходить на связь какое-то время, может быть, даже несколько месяцев, но ты не должна говорить ни моей, ни своей маме, ни кому-либо еще, что видела меня. Хорошо?

– Не скажу. Ни слова.

– Хорошая девочка. У меня хорошее предчувствие на твой счет, Калли-Роуз. Думаю, тебе можно доверить хранить наш очень взрослый секрет.

Если бы я закивала еще быстрее, у меня бы отвалилась голова. Наконец-то я нашла человека, который понял, что мне десять лет, а не десять месяцев. И я докажу дяде Джуду, что из меня выйдет лучший хранитель секретов во всем мире.

– Пока, Калли-Роуз. Скоро увидимся.

– Пока, дядя Джуд.

Он зашагал прочь от меня, держа спину прямо, но склонив голову.

Ты тоже так ходил, папа? Говорил как дядя Джуд? Держу пари, это ты вернул его в мою жизнь. Спасибо тебе большое, папа. Ты действительно заботишься обо мне.

Глава 27
Сеффи

Роуз последние пару недель очень тихая. Поначалу я думала, она дуется, что ей запретили идти в одну школу с ее подругой Никки, но теперь уже не уверена. Похоже, тут что-то серьезнее. Я сто раз спрашивала дочь, что случилось, но она только и твердит: ничего! Меня уже тошнит от этого слова.

Ничего.

Какое ничего, когда явно есть что-то!

Ладно. Остается верить, что, когда дочь будет готова, она сама скажет, в чем дело.

Глава 28
Роуз 10 лет

– Роуз, прекрати прыгать, а то в окно вылетишь.

Взлетев в воздух, я подтянула колени к груди, как нас учили на уроках прыжков на батуте. Затем спружинила, вновь приземлившись на кровать, и вот я уже снова в воздухе, еще выше, чем раньше. Яху!!!

– Роуз, я что, говорю по-марсиански?

– Ну мам, это же весело!

– Роуз, не заставляй меня это повторять.

Я посмотрела на маму, пока летела вверх, крутя руками, точно мельница. Она выглядела раздраженной, но не сердитой. Пожалуй, я успею еще несколько раз подпрыгнуть, прежде чем она начнет кричать.

Продолжить чтение

Шах и мат

Пролог

Три месяца спустя…

Глава 1Калли-роуз

Джуд против Джасмин

Глава 2Джасмин

Глава 3Роуз 7 лет и 3 месяца

Глава 4Сеффи

Глава 5Роуз 7 лет и 3 месяца

Глава 6Сеффи

Глава 7Мэгги

Глава 8Сеффи

Глава 9Мэгги

Глава 10Cеффи

Глава 11Роуз 8,5 лет

Глава 12Сеффи

Глава 13Роуз 8,5 лет

Глава 14Сеффи

Глава 15Роуз 9 лет

Глава 16Роуз 9 лет

Глава 17Сеффи

Глава 18Роуз 9 лет

Глава 19Роуз 9 лет

Глава 20Сеффи

Глава 21Роуз 10 лет

Глава 22Джасмин

Глава 23Cеффи

Глава 24Роуз 10 лет

Глава 25Джуд

Глава 26Роуз 10 лет

Глава 27Сеффи

Глава 28Роуз 10 лет

Глава 1
Калли-роуз

Глава 2
Джасмин

Глава 3
Роуз 7 лет и 3 месяца

Глава 4
Сеффи

Глава 5
Роуз 7 лет и 3 месяца

Глава 6
Сеффи

Глава 7
Мэгги

Глава 8
Сеффи

Глава 9
Мэгги

Глава 10
Cеффи

Глава 11
Роуз 8,5 лет

Глава 12
Сеффи

Глава 13
Роуз 8,5 лет

Глава 14
Сеффи

Глава 15
Роуз 9 лет

Глава 16
Роуз 9 лет

Глава 17
Сеффи

Глава 18
Роуз 9 лет

Глава 19
Роуз 9 лет

Глава 20
Сеффи

Глава 21
Роуз 10 лет

Глава 22
Джасмин

Глава 23
Cеффи

Глава 24
Роуз 10 лет

Глава 25
Джуд

Глава 26
Роуз 10 лет

Глава 27
Сеффи

Глава 28
Роуз 10 лет