Команда Л.Д.В. Школа

Глава 1

На улице грянул взрыв. Дом содрогнулся. Если бы в окнах были стекла, они разлетелись бы вдребезги. Но стекол не было. Их заранее предусмотрительно вынули.

Мальчики в страхе отпрянули от окна. Но Инструктор спокойно сказал:

– Не бойтесь. Вам ничего не угрожает. Наши специалисты давно определили эту локацию. Сегодня, 7 сентября 1940 года, в этот дом не прилетит ни одна бомба, сюда не достанет даже малюсенький осколок. Именно по этой причине мы здесь. Мы с вами наблюдаем.

– Н-наблюдаем? – переспросил Лёнька, чувствуя, как сердце всё ещё колотится где-то в горле. – За чем мы наблюдаем?

Инструктор не сводил взгляда с темного неба за окном.

– За историей, – тихо произнёс он. – Сегодня Лондон переживает свою самую длинную ночь. И вы должны её увидеть.

Даник нахмурил лоб.

– 7 сентября…, – задумчиво произнес он что-то споминая, – я читал об этом…

Инструктор повернулся к мальчику. На его лице не было ни тени улыбки.

– Да, по этому поводу написано много книг, но книги рассказывают, а вы должны это прожить. Запомнить запах гари, почувствовать ужас гула приближающихся самолётов, ощутить, как стены дышат страхом. Чтобы навсегда уяснить, что война – это не героические картинки.

Влад, не выдержав, спросил:

– А если ваши специалисты ошиблись? Если всё-таки какая-нибудь бомба сюда прилетит?

Инструктор чуть приподнял бровь, но голос его остался спокойным:

– Ну тогда… всем конец. – Он сделал паузу. – Кстати, это ещё один урок. Ваша жизнь сейчас зависит от точности наблюдений наших специалистов. Видите, какая ответственность! Запомните, когда вы принимаете какое-либо решение, то каждое из них будет иметь последствия – для вас и для других.

Инструктор вдруг смягчился, уголки его губ дрогнули в едва заметной улыбке:

– Ладно, не бойтесь. Ошибки точно нет. Сегодня нам здесь точно ничего не угрожает.

– Значит, мы в Лондоне? – осторожно переспросил Лёнька.

Инструктор кивнул. Его голос стал тише:

– Да. Мы в Англии. Сегодня ночь с 7 на 8 сентября 1940 года. Вы стали свидетелями начала того, что вошло в историю как Лондонский блиц.

Мальчики ахнули. 1940-й год! Начало войны! В их воображении это всегда выглядело почти красиво и героически. Храбрые солдаты, самоотверженные подвиги, победные марши, блеск орденов. Сколько книг они читали про отважных разведчиков, сколько раз сами в играх «сражались с врагом».

– Сегодня – одна из самых страшных ночей, – сказал Инструктор так, будто зачитывал сводку новостей. – Тысячи зажигательных бомб обрушатся на город. Представьте, улицы вспыхивают одна за другой, крыши рушатся, пламя пожирает целые кварталы. Даже ночью небо будет не чёрным, а кроваво-красным. Люди спустятся в метро, будут лежать на каменных платформах, прижимая к себе детей в попытке защитить их. Сотни погибнут, а тысячи лишатся домов. И так будет продолжаться 57 ночей подряд! Почти два месяца!

За окном взвыла сирена. Мальчики одновременно дёрнулись, Влад прижал руки к ушам. В это мгновение прожектор полоснул по небу, луч дрожал, бегал туда-сюда. И тут же в гул сирены вплёлся низкий рокот – тяжёлый, медленный, будто шла гроза. Самолёты.

– Но это только начало, – Инструктор чуть повысил голос, и слова резали воздух. – Восемь месяцев англичане будут жить в аду. Более миллиона бомб упадёт на всю Британию. Миллион! А погибнут свыше сорока тысяч мирных жителей. Половина из них – здесь, в Лондоне.

Он сделал шаг к окну.

– Конечно, пострадает не только столица. В такую же ночь, но четырнадцатого ноября исчезнет с карты город Ковентри.

Лёнька шумно втянул воздух. Даник шевельнулся, будто хотел что-то спросить, но промолчал.

– Пятьсот немецких бомбардировщиков (просто представьте себе такое множество!) обрушат на него шестьсот тонн фугасных и зажигательных зарядов. Город будет выжжен дотла. Десятки тысяч домов исчезнут с лица земли. Даже Собор Святого Михаила, стоявший несколько веков, превратится в руины.

Инструктор замолчал, и мальчики могли почти ощущать застывший воздух, напоённый эхом сирен и пожаром, которые охватили Восточный Лондон и Ист-Энд. Тут находились рабочие кварталы, доки и заводы.

Кроме команды Л.Д.В., в помещении находились ещё семеро ребят – мальчишки и девчонки их возраста. Вся их группа, весь класс школы подготовки агентов со страхом и любопытством слушали Инструктора.

– У вас есть ещё полчаса, – сказал Инструктор, сверившись с часами. – Потом возвращаемся в класс. А пока внимательно осмотритесь. Представьте, что вы – жители этого города. Можете даже выйти на улицу и пройтись, но следите за своими часами. Если загорится красный индикатор – значит, вы в опасности. Наши специалисты изучили эту улицу сантиметр за сантиметром, секунду за секундой и составили карту безопасности. В зелёной зоне вам ничто не грозит.

Дети переглянулись. В груди у каждого что-то сжималось – и страх, и волнение, и то особое чувство, когда ты понимаешь, что перед тобою что-то неизведанное.

Они спустились по лестнице на первый этаж и вышли из подъезда. Тёмные дома тянулись вдоль улицы, как огромные немые тени. Где-то вдали горели пожары, отбрасывая на облака багровое зарево. Воздух был густым, пах гарью и сыростью, и этот запах въедался в кожу.

– Ужас… – прошептал Даник, прижимая воротник куртки к лицу.

Влад шёл рядом, держа руки в карманах, но кулаки у него были сжаты так, что побелели костяшки. Ленька всё время косился на экран часов. Зелёный индикатор горел ровно, и это придавало хоть какое-то ощущение безопасности.

По улице пробежала женщина, крепко прижимая к себе ребёнка. Она не заметила группу странно отдетых детей – просто мчалась к ближайшему входу в метро.

Где-то совсем рядом бухнул взрыв. Земля дрогнула, и с крыши ближайшего дома осыпалась пыль. Ребята невольно прижались друг к другу.

– И вот так они живут каждую ночь… – пробормотал Влад.

У подъезда, прямо на каменных ступенях, сидел старик. Сгорбленный, в длинном поношенном пальто, он опирался на трость. Рядом лежала собака – седая, с обвисшими ушами, почти не шевелилась.

– Почему он не прячется? – шёпотом спросил Лёнька, стараясь говорить так, чтобы не услышал сам старик.

– Без понятия, – пожал плечами Влад.

– Давай спросим.

– Как? Мы же английского не знаем.

Лёнька поник. Но тут Влад хлопнул себя по лбу:

– Алка же знает! Она с детства у репетиторов училась. Давай её попросим.

Алка, невысокая светловолосая девочка из их группы, шагнула вперёд и заговорила с дедом по-английски. Старик поднял глаза, усталые, словно затуманенные. Ответил тихо, и Алка переводила:

– Он говорит… что слишком стар и слаб, чтобы куда-то бежать. В убежище не доберётся.

Она запнулась, прислушалась и добавила:

– А ещё он говорит, что не может бросить собаку. Она такая же старая, как он. Если он уйдет, она погибнет. А если останется – то вместе и умирать не так страшно.

Ребята переглянулись. На миг сирены, гул и запах гари отступили – всё заслонил этот маленький уголок, где старик гладил собаку по седой голове.

Старик что-то пробормотал ещё.

Алка перевела, уже с комком в горле:

– Он говорит, что жизнь прожита. Но если судьба сжалится – то, может, ещё увидит рассвет.

Полчаса пролетели быстро. Вдруг часы на руках у ребят коротко пискнули, и в тот же миг огни города, клубы дыма и далёкий вой сирен исчезли. Резкая тишина накрыла их, и в следующий момент вся группа уже толпилась в классе истории.

Знакомые стены с картами и таблицами, ровный свет ламп, привычный запах краски и бумаги – всё это показалось почти нереальным после гари и копоти Лондона.

Класс гудел, словно пчелиный улей. Никто не мог унять возбуждения. Ребята расселись по своим местам в кабинете истории, но переглядывались, перешёптывались, каждый старался первым поделиться впечатлением.

Профессор истории сидел за своим высоким столом, словно командир за штурвалом. Худой, сухой, с орлиным носом и густыми бровями, он казался стариком. прочем, может, он им и был – никто из учеников не знал, сколько ему лет.

Профессор был родом из середины XX века и, несмотря на то что провёл в школе несколько десятилетий и лично побывал в разных столетиях, при первой возможности одевался так, как это было принято в его родную эпоху. Его тёмный сюртук был безупречно выглажен, воротничок бел как снег, а на носу неизменно поблёскивали круглые очки. Ленька утрвеждал, что сквозь эти очки профессор видел не только ученика, но и его мысли.

– Итак, вы побывали в Лондоне, – констатировал профессор.

Класс мгновенно стих. Повисла плотная тишина. Профессор медленно обвёл всех взглядом поверх круглых очков и вдруг произнёс:

– Пархоменко… Расскажи-ка нам, какова цель изучения истории.

За третьей партой неторопливо поднялся мальчик – Костя Пархоменко. Двенадцатилетний парнишка из Краснодара, худощавый и вечно взъерошенный, но с глазами, в которых всегда горел живой огонёк.

Костя встал, переминаясь с ноги на ногу, и, почесав затылок, выдохнул:

– Ну… чтобы… – он замялся, но глаза упрямо сверкнули. – Чтобы не наделать тех же глупостей, что уже порядком наделали до нас.

Класс тихонько хихикнул, но профессор не улыбнулся. Он лишь кивнул.

– Хороший ответ. Можно сказать, исчерпывающий. Жаль только, что многие люди к нему редко прислушиваются.

– Ну а официальную формулировку цели изучения истории помнишь? – уточнил профессор, не сводя с него внимательного взгляда.

Костя хоть и был мальчиком слегка чудоковатым, но соображал быстро и в классе считался чуть-ли не лучшим учеником.

– Цель изучения истории – познание прошлого для понимания настоящего и предвидения будущего, – отчеканил он уверенно.

– Молодец, – кивнул Профессор. – Но важно не просто знать, важно осмысливать! Поэтому вот вам задание.

Он сделал паузу.

– Многие рассуждают о причинах войн, о политике, о последствиях для государств, – продолжил Профессор. – В учебниках полно имён полководцев и дат сражений. Но настоящая ценность – в размышлениях о судьбе простого человека. Потому что история всегда проходит не через кабинеты министров, а через дом, семью, сердце конкретного человека.

Он медленно обвёл взглядом класс.

– Вы сегодня испытали страх. Запомните это ощущение. А теперь ваше задание: попробуйте описать один день войны глазами обычного жителя – ребёнка, матери, старика. Не генерала, не солдата, а того, кто просто хотел жить.

Профессор снял очки, протёр их платком и снова надел.

– Что он чувствует, когда гремят взрывы? Что теряет? Что обретает? И главное – как он справляется?

Он поставил точку твёрдым голосом:

– Завтра я жду ваши рассказы.

Он откинулся на спинку кресла:

– И посмотрим, кто из вас действительно умеет думать как агент Агентства Независимого Вмешательства, а кто пока так – турист.

Влад, конечно, не удержался и шепнул Леньке:

– Турист… это явно про тебя. Ты же всё время глазами хлопал.

Лёнька тяжело вздохнул:

– Ну всё… вместо сна теперь будем отчёты строчить.

– А ты что думал? – фыркнул Влад. – Что нас сюда пригласили в игрушки играть?

Учёба в школе нравилась всем без исключения. Даже Лёньке – хотя он упорно делал вид, что терпеть её не может. Каждое утро он бурчал про «злых учителей» и «садистские пробежки». На самом деле ему всё это ужасно нравилось: и процесс, и новые друзья, и особенно практические задания.

В отличие от обычной школы, в Школе Агентов Независимого Влияния особый упор делали на несколько предметов.

1) Физическая подготовка

Это была не просто физкультура, а настоящий курс выживания. Ребят учили всему, что может пригодиться в самых экстремальных условиях: как развести костёр под проливным дождём, как найти воду там, где её, кажется, нет вовсе, как определить стороны света без компаса, как построить укрытие из подручных материалов и даже как правильно оказать первую помощь.

Каждый урок превращался в испытание. Однажды их вывели в густой лес и велели найти дорогу обратно к школе, ориентируясь только по звездам (никто не нашел!). В другой раз – дали верёвку и нож, и нужно было соорудить переправу через ручей. Иногда задания казались почти невыполнимыми, но именно это и было целью – научить не сдаваться.

Лёнька, конечно, попадал в самые нелепые ситуации. В пустыне Сахара, на уроке «поиск воды» он умудрился почти свариться заживо, а вернувшись, выпил чуть ли не полведра воды. Он так обгорел, что его потом три дня мазали сметаной. Зато именно он первым соорудил плот, который держался на воде и даже выдержал всех остальных ребят. Их плоты приказали долго жить после первой же волны.

Даник записывал всё в толстую тетрадь, которую в шутку называл «дневником выживальщика». Его особенно увлекали детали: он мог полчаса рассматривать узлы или проверять, какой способ разжигания костра быстрее. Потом с радостью докладывал, сколько именно градусов тепла даёт костёр, сложенный «шалашиком», и сколько – «колодцем». У него на каждой странице были схемы, списки и даже пометки: «не забыть проверить направление ветра» или «лучше искать съедобные корешки у ручья». Если кто-то из ребят начинал паниковать, Даник всегда напоминал: «Стратегия решает всё».

Всё это было не игрой, а подготовкой к главному испытанию – первому экзамену. Каждому предстояло провести целую неделю в одиночку на необитаемом острове. Ни учителей, ни подсказок, только собственные силы и знания.

2) Теория времени

Ужасно скучный предмет… был бы, если бы его не вёл доктор Браун. Этот огромного размера человек с вечно растрёпанными волосами. Казалось, он не просто читал лекцию, а сам всё время находился под током. Он носился по классу из угла в угол, размахивал руками так, что чуть не сбивал цветы, расставленные по классу, и постоянно что-то чертил на доске – стрелки, круги, квадраты, которые, по мнению учеников, не имели никакого смысла.

Он ужасно злился, когда кто-нибудь не понимал, что «пространственно-временной континуум всегда стремится восстановить исходное положение». В такие минуты профессор хватался за голову (после этого волосы торчали ещё сильнее), и он мог с жаром закричать:

– Ну как же вы не видите?! Это же элементарно!

Ребята переглядывались и еле сдерживали улыбки.

Но именно на его уроках они узнали много важного: и про «эффект бабочки» (который, кстати, почти не работает так, как показывают в кино), и про то, почему большинство исторических событий изменить невозможно.

Иногда доктор Браун устраивал такие опыты, что у ребят волосы вставали дыбом. Он мог, например, поставить на стол стакан воды, щёлкнуть кнопкой на своих экспериментальных часах – и через секунду стакан оказывался наполовину пустым. Причем верхняя часть осталась на месте.

– Видите? – торжествовал он. – Я отправил половину воды на десять минут назад. Хотя вода как материя не разделяется.

А как-то раз он вообще заставил яблоко лежать на столе и одновременно катиться по полу. Ребята таращились, не веря своим глазам.

– А это демонстрация раздвоения линии времени – веселился доктор.

Лёнька после каждого такого урока уверял, что понял абсолютно всё, хотя на деле путался ещё больше.

3) История*

Это был, пожалуй, самый необычный предмет. Вместо скучных дат и таблиц в учебниках их ждали настоящие путешествия в прошлое. На уроках истории Профессор никогда не рассказывал сухо – он показывал. «Хотите понять, что чувствовал средневековый рыцарь? – Пожалуйста. Хотите узнать, как выглядел Париж в дни революции? – Сами посмотрите».

Каждый урок превращался в маленькое приключение. Оказаться в Лондоне во время Блица, пройти по шумному рынку средневековой Флоренции, услышать голос самого Мартина Лютера, гремящий на площади… Всё это было частью программы.

Профессор всегда повторял:

– История – это не цифры и фамилии. Это судьбы. Если хотите стать агентами, вам придётся научиться видеть историю глазами простого человека.

Лёнька, конечно, поначалу больше глазел по сторонам, хватался за всякие «сувениры» вроде мелких монет или наконечников стрел. Даник, наоборот, всё записывал в блокнот, боясь упустить любую деталь. А Влад разглядывал мелочи: одежду, жесты, речь – то, что другим казалось неважным. Ну, и конечно, не забывал про своих любимых животных.

4) Психология и коммуникация

Этот предмет вёл бывший Разведчик с лицом, словно высеченным из камня. Он редко улыбался и говорил мало. Его любимая фраза была:

– Самый опасный противник – не пистолет, а язык.

На занятиях учили понимать эмоции собеседника, улавливать малейшие перемены во взгляде или интонации, а главное – находить слова даже тогда, когда ситуация кажется безвыходной

Иногда он устраивал тренировки: один из учеников изображал похитителя, а другой должен был его «разговорить». Тут и проявлялся характер каждого. Лёнька сразу пускал в ход свои шуточки и часто добивался того, что «похититель» начинал смеяться. Влад предпочитал молчать и наблюдать, выбирая момент для короткой, но меткой фразы. А Даник строил целые словесные ловушки, в которые противник попадал, сам того не замечая.

И каждый раз оказывалось: все три метода работают – если знаешь, когда и как их применить.

Школа располагалась на небольшом острове в Тихом океане. Место выбрали особое – абсолютно необитаемое. Не только в пространстве, но во времени. Шёл 1500-й год. Ближайшие три с лишним столетия сюда не ступит нога человека.

Остров был словно отдельный мир. По краям его омывали ярко-синие волны океана, разбивавшиеся о тёмные скалы. Чуть в глубине начинались песчаные пляжи, усыпанные ракушками и обломками кораллов. А дальше – густые джунгли, где вечно шумела листва, переливались пёстрые птицы и прятались в тени ящерицы с глазами-бусинками. В центре острова возвышалась небольшая гора, поросшая зеленью, с которой открывался вид на всю округу.

По плану Агентства, в 1600-м году школу демонтируют. А если что-то вдруг останется – балки, камни, стены, – то за последующие века всё истлеет и исчезнет без следа. Так, чтобы в будущем ни один археолог не смог найти даже намёка на то, что здесь когда-то существовала Школа Агентов.

Обучение в школе длилось два года. Но чтобы группы учеников из разных эпох не пересекались между собой, Агентство зарезервировало для каждой «партии» подростков собственный временной промежуток.

Например, с 1515 по 1520 год на острове учились подростки из первой четверти XXI века – то есть из наших дней. До них, в 1500–1515 годах, школу посещали ребята, которых отобрали среди подростков XIX века. А ещё раньше, с 1485 по 1500 годы, здесь проходили подготовку кандидаты из конца XVIII века.

Таким образом, школа существовала «непрерывно» для учеников из XVIII–XXI веков. Но для каждого поколения учеников выбирался свой отрезок времени. В итоге подростки из разных столетий никогда не встречались друг с другом, хотя формально учились в одной и той же школе. Таким образом, Агенты Независимого Вмешательства после окончания двухлетнего курса возвращались в свои страны и в своё время. Именно поэтому АНВ удавалось готовить специалистов из разных эпох, не нарушая хода истории. Каждый агент продолжал жить в своём веке, среди своих людей, но уже с новыми знаниями и опытом, которые в нужный момент могли изменить ход событий.

Сейчас в школе учились пять групп подростков: из России, США, Китая, Франции и Испании. Классы формировались по языку, чтобы ребятам было проще на первых порах. Но преподаватели всячески поощряли общение между группами: на переменах, во время тренировок и на общих занятиях. «Учитесь понимать друг друга, – говорили они, – ведь агент должен уметь говорить на любом языке мира».

Как-то раз во время обеда, после очередного урока по французскому языку, Лёнька усевшись в столовой за длинный деревянный стол рядом со своими друзьми, не выдержал:

– Ну правда, – сказал он, ковыряя вилкой макароны, – раз Основатели изобрели часы, которые телепортируют нас по времени и пространству, неужели нельзя придумать какой-нибудь аппарат для изучения языков? Ну, надел на голову – и раз! – всё! Знаешь кучу языков! Вот это была бы штука!

Как раз мимо проходила завуч школы – госпожа Эвелин. Строгая, сухощёкая англичанка с прямой осанкой и серебряными очками на цепочке. Голос у неё был низкий, спокойный, но таким она могла поставить на место даже самого шумного ученика.

Она остановилась возле ребят, поправила очки и сказала:

– Такими экспериментами мы действительно занимались. И кое-какие успехи были: вживление знаний напрямую в мозг, мгновенное усвоение любого языка или любой другой дисциплины. Но очень скоро выяснилось, что такая методика разрушает главное – способность человека мыслить самостоятельно.

Она сделала паузу и посмотрела прямо на Лёньку поверх очков:

– Когда знания даются слишком легко, они не становятся твоими. Ты их не понимаешь, не проживаешь. А значит – не можешь творчески использовать. Выражаясь научно, отсутствует формирующее усилие.

Влад покачал головой в знак согласия, а Даник что-то записал в блокнот. Лёнька всё равно не удержался и шепнул:

– Всё равно было бы круто.

Госпожа Эвелин усмехнулась уголком губ.

– Возможно. Но тогда, молодой человек, ты был бы не агентом, а… попугаем. А попугаи в нашем деле долго не нужны.

Школа Агентов напоминала маленький город внутри острова. Всё было продумано так, чтобы ребята могли жить здесь два года и ни в чём не нуждаться.

Первую половину дня ребята проводили в учебных классах. Они располагались в длинном каменном корпусе с арочными окнами. Каждая аудитория имела свой характер. В кабинете истории стены были увешаны картами и репродукциями, в кабинете теории времени – десятки странных приборов, мигающих лампочек и макетов часовых механизмов, а в зале физической подготовки стояли тренажёры, канаты и полосы препятствий. А один из классов представлял собой полукруглый амфитеатр, чтобы все видели и преподавателя, и друг друга.

Столовая больше походила на рыцарский зал – длинные деревянные столы, высокие потолки и узкие окна с витражами. Воздух всегда был наполнен запахом свежего хлеба и тушёного мяса. Еда выдавалась по принципу шведского стола: утром на длинных прилавках выстраивались тарелки с овсянкой, омлетами, яйцами и фруктами; днём – супы, макароны, рыба и курица на выбор. Каждый сам набирал себе столько, сколько хотел. Но, конечно, самым любимым у ребят был стол с десертами. Там всегда стояли корзины с фруктами, тарелки с печеньем, кремовые пирожные и огромные пироги, от которых пахло корицей и ванилью. Иногда повара выкладывали горы мороженого с разными сиропами, и тогда очередь туда растягивалась до дверей. Лёнька, конечно, первым делом шёл именно к этому столу и умудрялся набрать на тарелку столько сладостей, что те едва не падали на пол. Влад предпочитал выбирать аккуратно – кусочек пирога или шоколадный пудинг. А Даник обычно брал всего пару печенек и ворчал, что «сахар мешает ясности мысли»… но почему-то его тарелка всё равно оказывалась пустой уже через пять минут и он шел за добавкой.

На острове были несколько площадок для игр и отдыха: просторная поляна с воротами для футбола, дорожки для пробежек, маленькая бухта, где можно было купаться и нырять, и даже беседки в джунглях – там ребята часто собирались по вечерам, болтали или играли на гитаре (кто умел). Внутри школы находился общий зал с мягкими креслами и старыми книгами – именно там чаще всего собирались группы из разных стран, чтобы учить языки и обмениваться историями.

У каждого ученика была отдельная комната – небольшая, но уютная. Узкая кровать, письменный стол, шкаф и маленькое окно с видом либо на океан, либо на джунгли. Стены можно было украшать как угодно: кто-то развешивал рисунки, кто-то карты, а Лёнька приклеил над столом огромный плакат с динозавром (и не признавался, что сперва перепутал его с драконом). Комнаты открывались отпечатком ладони, так что никто не мог войти без разрешения хозяина.

Но самым удивительным в школе были темпоральные комнаты. Формально они располагались по всему миру и в разных столетиях, но через специальные темпоральные коридоры соединялись со зданием школы. Для учеников это выглядело так: идешь по обычному коридору школы открываешь обычную дверь и оказываешься, например, в комнате, которая выходит окнами на улицу Токио.

Например, одна комната находилась на пятидесятом этаже небоскрёба на Тайм-Сквер в 1940 году. За окнами шумели улицы Нью-Йорка, мчались автомобили с блестящими крыльями, а на крышах мигали первые рекламные неоновые вывески. Другая – в старинной библиотеке Александрии времён античности. Запах папируса, высокие колонны, солнечные пятна на мраморном полу. Ещё одна – в японском саду начала XVII века, где сквозь бумажные перегородки виднелись цветущие вишни, а в пруду плавали карпы.

Это были комнаты для наблюдения. Из них нельзя было выйти на улицу. Можно было только наблюдать. Двери, ведущие «вовне», существовали, но они были плотно заперты. Чисто технически их можно было открыть, однако ученики знали: это строжайше запрещено. Нарушитель сразу же попадал под исключение из школы, и никто не собирался рисковать.

Каждая такая комната использовалась для занятий: в одной учили языки, в другой – историю, в третьей проводили тренировки по наблюдательности. И каждый раз ученики, переступая порог, чувствовали лёгкий холодок – знак того, что они вошли в новый временной слой.

Режим дня в школе был расписан буквально по минутам. Завуч Эвелин любила повторять:

– Дисциплина – основа выживания. Без неё агент не агент, а турист.

6:30 – Подъём и пробежка.

Сирена в коридоре звучала так, что даже самые крепкие соняши вскакивали, как солдаты. Лёнька, конечно, бурчал: «Это издевательство над детьми», – но всё равно бежал вместе со всеми по дорожкам вдоль океана.

7:15 – Зарядка и закаливание.

После пробежки – растяжка, отжимания, а иногда и заплыв в бухте.

8:00 – Завтрак.

Шведский стол, где каждый набирал себе, что хотел.

9:00 – Учебные занятия.

Теория времени, история, психология, языки. Каждое занятие длилось полтора часа.

13:00 – Обед.

Ребята всегда ждали его с нетерпением: еда в школе была вкуснее, чем дома.

14:00 – Практика и тренировки.

Выживание в лесу, тренировки на полосе препятствий, задания по командной работе. Иногда вместо обычных уроков давали «миссию»: пройти маршрут по острову и выполнить серию задач.

18:00 – Ужин.

После ужина наступало время отдыха: кто-то играл в футбол, кто-то читал в библиотеке. Лёнька обычно пытался организовать «турнир по булочкам», а Влад – лекцию о животных.

22:00 – Отбой.

В этот момент свет в коридорах автоматически гас, а двери в комнаты блокировались. Даник любил повторять: «Наконец-то порядок!» Лёнька же каждый раз вздыхал: «Эх, снова весь день как по расписанию».

Особенность школы заключалась в том, что каждую пятницу вечером все ученики возвращались домой – в свои страны, в свои семьи и, самое главное, в своё время, ровно в ту секунду, когда они переместились в школу.

Окружающим вообще ничего не замечали. Никто даже не подозревал, что на самом деле ребенок прожил целую неделю на далёком острове в XV веке.

Такой «отпуск» был обязательным. Наставники объясняли, что иначе подростки слишком быстро оторвутся от своей реальности и перестанут чувствовать связь со своим миром.

Продолжительность отдыха каждый выбирал сам. Можно было провести дома три дня, а можно – все семь. Меньше трёх реальных дней запрещалось – чтобы голова и сердце успели переключиться. Но и больше недели нельзя. За это время ученик рисковал потерять ритм обучения.

Возвращались ученики всегда в ту же самую пятницу, из которой отправлялись домой. Получалось, что субботу и воскресенье они проводили уже в школе. Но занятий в эти дни не было.

Каждый решал сам, чем заняться. Кто-то играл в футбол на поляне, кто-то уходил в библиотеку, кто-то просто бродил по пляжу или сидел в беседке у джунглей. Влад чаще всего изучал диких животных, Даник повторял уроки, а Лёнька устраивал турниры по поеданию булочек или придумывал какие-нибудь авантюры.

Именно в эти свободные дни ребята по-настоящему узнавали друг друга. Общались, смеялись, спорили, учились доверять. Наставники говорили, что это не менее важно, чем любые занятия, потому что без дружбы команда не команда, а просто набор случайных людей.