Виола

Выход из нирваны

Осень 90-х выдалась на удивление теплой. Последние лучи солнца, пробиваясь сквозь дымку, обычную для Ислингтона, золотили верхушки деревьев и выхватывали из сумерек рыжеватые пряди в распущенных волосах Вайолет Эштон. Шестнадцатилетняя девушка лежала в высокой траве на заднем дворе своего маленького, но уютного дома, уткнувшись носом в потрепанный томик «Истории Британской Индии».

Легкая ткань самодельной повязки, повязанная на манер хиппи, отводила волосы с ее лица, открывая черты, слегка тронутые летним загаром – наследство корней ее матери, даровавшее ей смугловатый оттенок кожи, нетипичный для местных жителей. Но самой примечательной деталью были ее глаза. При первом взгляде их цвет казался просто темным, но, если луч света падал в них под определенным углом, как сейчас, в них проступала глубокая, загадочная зелень – цвет морской волны где-то в тени скал, непонятный и меняющийся.

Запах нагретой за день земли, жужжание шмелей и шелест страниц переносили ее далеко от скучной реальности графства – в душные джунгли, к величественным дворцам махараджей и на берега широкой, мутной Ганги. Это было ее личное спасение, ее нирвана.

Эту нирвану нарушил голос, донесшийся из приоткрытого окна кухни:

– Вай, подойди, пожалуйста, на минуточку!

Вайолет застонала. Мысли ее, только что парившие над Делийским султанатом, грубо вернулись в реальность. «Опять. Наверняка опять замешала новые краски на моей чистой палитре или ищет кисть, которая у нее за ухом».

Она нехотя поднялась, отряхнула с джинсов травинки и направилась к дому. Дом Эштонов был не похож на аккуратные, вылизанные коттеджи их соседей. Он походил на лоскутное одеяло: выцветшая краска, витраж в стиле бохо, сделанный руками матери, и гирлянда из разноцветных стекляшек, звенящая на ветру. Войдя внутрь, Вайолет, как всегда, наткнулась на хаос. Стеллажи, заваленные книгами по искусству и политическими памфлетами, груды журналов, пачки старых газет и пластинки, разбросанные рядом с проигрывателем. Для ее родителей, закаленных хиппи 60-х, осевших в 70-х, это был не беспорядок, а творческий беспорядок – единственно возможная норма жизни.

Мастерская, бывший кабинет предыдущего хозяина-бухгалтера, была сердцем этого хаоса. Воздух здесь был густым и сладким от запаха скипидара, масляных красок и ладана. За мольбертом, в размазанной футболке и с кисточкой в зубах, стояла ее мать, Симона. Ее волосы, когда-то золотые, а теперь с проседью, были собраны в небрежный пучок.

– Вай, солнышко, подай, пожалуйста, те кисти, – женщина мотнула головой в сторону верхней полки, не отрываясь от холста, на котором рождался очередной абстрактный пейзаж. – Вон те, в жестяной банке.

Вайолет, встав на цыпочки, достала заветные кисти.

– Мам, ну сколько можно, – вздохнула она. – Меня зовут Вайолет. Вай-о-лет. Цветок. А «Вай» звучит… как кличка для собаки.

Симона наконец отвлеклась от картины, приняла кисти и улыбнулась дочери, оставив мазок мадженты у себя на щеке.

– Как скажешь, малышка. Прости. Какие планы на вечер? Не сиди же в четырех стенах с этими заумными книжками.

– Я как раз планировала дочитать… – начала Вайолет.

– Вайолет, – поправилась сама себя Симона, подмигнув. – Иди прогуляйся, подыши воздухом! В твои годы я уже автостопом по всей Европе каталась. А ты вся в своего деда-профессора ударила.

Вайолет закатила глаза, но протестовать не стала. Она давно смирилась: логике и расписанию в их доме не было места. Ее мать жила порывами, и сейчас ее порыв был – выпроводить дочь на улицу. Возможно, это и к лучшему.

Переодевшись в свежую футболку и наскоро набросив на плечи джинсовую куртку, Вайолет вышла на улицу. Их район был тихим, почти буржуазным, что было странной иронией для пары стареющих нонконформистов. Все их друзья из коммуны ютились в сквоттах на окраине, в переделанных гаражах или ржавых автобусах, куда Вайолет иногда возили на выходные – пахло благовониями, дешевой мебелью и бунтом. А здесь пахло скошенной травой и покоем.

Ее ноги сами понесли ее по знакомому маршруту – к лавке «Восточный базар», которую Вайолет втайне называла своим «любимым местом в Англии». Небольшая витрина была заставлена слониками из сандалового дерева, пёстрыми тканями и дешевыми благовониями. Колокольчик над дверью звякнул, оповещая о ее приходе.

Воздух внутри был густым и пряным – смесь кардамона, куркумы и старого дерева. Вайолет замерла у витрины, где среди развалов бижутерии лежал одинокий кулон. Он был из темного, почти фиолетового аметиста, шероховатый на вид, не отполированный до блеска, а словно бы обкатанный временем. Но самое интересное было в центре: на поверхность камня была нанесена странная, почти стертая надпись на незнакомом языке. Она могла разобрать лишь обрывки букв: «…джр…».

– Ой, Вайолет, дорогуша, это ты? Прости, я за прилавком тебя не заметила! – из-за стеллажа появилась миссис Элиот, хозяйка лавки, в цветастом сари. – Тебе что-то подсказать? Да я уж и не спрашиваю, ты тут у меня главный эксперт по Индии.

– Миссис Элиот, – девушка указала на кулон, – а это… что это?

Хозяйка лавки наклонилась, прищурилась.

– А, это! Знаешь, нашла на дне старой коробки, что мне еще мои двоюродные братья из Дели лет десять назад прислали. Все думала, выбросить, да рука не поднялась. Вещица старая, видать, не особо ценная. Если приглянулась – забирай, дарю. Все равно пылился бы.

Вайолет сжала кулон в ладони. Камень был на удивление теплым.

– Правда? Спасибо огромное!

Она выскочила из лавки с чувством, будто нашла не безделушку, а самый настоящий клад.

Прошли выходные, наступили серые школьные будни. С потрепанным учебником по истории и новым кулоном на шее под свитером Вайолет сидела за партой, механически конспектируя лекцию о Промышленной революции. Мысли ее были далеко-далеко.

Внезапно дверь в класс открылась. Вместо учителя истории на пороге возникла строгая фигура директрисы мисс Гловер в классическом костюме с плечевыми подкладками – самом пике моды по версии Маргарет Тэтчер. В классе воцарилась тишина.

– Девушки, – начала мисс Гловер, и ее голос прозвучал как удар хлыста. – Наша школа получила уникальное предложение от тур-агентства «TripLister». В рамках программы культурного обмена они организуют двухнедельную образовательную поездку для старшеклассниц в Калькутту, Индия. Цель – познакомиться с историей и культурой страны, которая была жемчужиной в короне Британской Империи. Желающие получить список необходимых документов и разрешение для родителей могут подойти после уроков. Заявки принимаются до пятницы. Вылет – в воскресенье.

В классе пронесся вздох изумления. Индия? В воскресенье? Это было слишком неожиданно.

Но для Вайолет это было не неожиданностью. Это было знаком. Сердце ее заколотилось так, что она почувствовала, как аметистовый кулон на груди будто отзывается легкой теплой пульсацией. Она не пошла, она почти побежала к столу мисс Гловер, чтобы получить заветный листок.

Дорогой домой она не шла, а парила над тротуаром. Калькутта! Не просто абстрактная Индия из книг, а настоящий, живой город. Она уже представляла шумные базары, залитые солнцем дворцы, священные воды Ганга. Ее романтизированный образ, сотканный из книг и грез, наконец-то обретал плоть.

Дома её ждала картина, привычная до боли: Симона, испещрённая пятнами ультрамарина, с жаром жестикулировала перед Ником, который, отложив в сторону зачитанный номер газеты, яростно спорил с голосом, доносящимся из транзисторного радио. Хриплый вокал музыканта боролся с их аргументами, создавая сюрреалистичный саундтрек к вечеру. Воздух пах масляной краской, мармитом и легким дымком от постоянно тлеющей благовонной палочки.

Услышав новость, родители замерли в редком, почти неестественном молчании. Первой очнулась Симона, и её лицо озарилось восторгом, словно она увидела не очередную бюрократическую возможность, а видение.

– Калькутта? – воскликнула она, отложив мастихин. – О, Вайолет, это же дар судьбы! Увидеть всё своими глазами, вдохнуть этот воздух, ощутить эти краски! Это же совсем иной мир, не то что наша серая Англия! Ты должна погрузиться в эту культуру с головой!

Ник, почесав свою вечную двухдневную щетину, испытующе посмотрел на дочь поверх очков.

– «TripLister»? – переспросил он, и в его голосе чувствовалась привычная доля скепсиса. – Он сделал паузу, обдумывая. – Культурный обмен – штука полезная. Увидеть наследие колониализма не в учебниках – это ценный опыт. Только, ради всего святого, не пей воду из-под крана. И смотри в оба – не нахватайся там романтических иллюзий вместо реальных знаний.

Их согласие, пусть и обременённое оговорками, было получено. Вечер погрузился в хаос заполнения бесконечных форм. Стол, заваленный кистями и чашками с остывшим чаем, был наскоро расчищен для атаки на официальные бланки.

– «Страховой номер национального страхования»? – Симона смотрела на графу, как на китайскую грамоту. – Ник, мы его не в той папке с материалами затеряли?

– Возможно, – проворчал он, перебирая стопку старых выпусков газет. – Или с документами.

Черновик за черновиком, испещрённые помарками и случайными каплями краски, летели в корзину. Симона пыталась вписать в графу «Профессия» – «свободный художник», но Вайолет настояла на более консервативном варианте. Процесс поиска паспортов, подходящих фотографий и подписания документов занял весь вечер, вымотав всех, но завершившись успехом.

На следующий день Вайолет с чувством выполненного долга торжественно вручила заветный конверт мисс Гловер. Последующие дни превратились в мучительное ожидание. Школьные уроки проходили мимо неё; формулы и правила уступали место ярким образам из книг о Индии. Она ловила себя на том, что постоянно касается аметистового кулона на шее, словно он был её талисманом и связью с грядущим приключением.

И вот, настал тот самый день. Раннее воскресное утро было залито тем специфическим серым светом, который так знаком обитателям британских островов. Но для Вайолет оно сияло всеми красками радуги. В кармане её джинсовой куртки лежал заветный билет, а в руках – потрёпанный рюкзак, набитый книгами и лёгкими хлопковыми вещами. Её родители, необычно притихшие и даже немного растерянные, провожали её до автобуса. Самолёт ждал её, огромный и безразличный, готовый унести её прочь от знакомых пейзажей Кента – навстречу новому, душному, шумному и невероятно манящему миру. Путешествие начиналось.

Путь, отмеченный камнем

После долгой и утомительной процедуры регистрации в аэропорту Хитроу, где пассажиры вручную заполняли миграционные карточки, а багаж проверяли с пристрастием, Вайолет наконец поднялась на борт самолета. Рейс AI 112: Лондон – Дели. Впереди было почти десять часов в воздухе, а затем пересадка на внутренний рейс до Калькутты на старом «Боинге», принадлежащем другой авиакомпании.

Сердце её бешено колотилось. Она уже летала – один раз в Глазго к тётке на турбовинтовом самолёте, – но путешествие за пределы Европы казалось прыжком в другую вселенную. Ей невероятно повезло: место у иллюминатора. Сдав свою дорожную сумку в багаж (новенький, купленный по случаю, чемодан на колёсиках ей и в страшном сне не снился), она сжимала в руках самый ценный ручной груз: потрёпанный номер «National Geographic» за 1977 год с заглавной статьёй «Дели: Врата в Индию» и тот самый аметистовый кулон, завёрнутый в носовой платок.

Её уединение длилось недолго. На соседнее кресло с тяжёлым, драматичным вздохом опустилась Сьюзи Элиот – дочь той самой миссис Элиот, хозяйки ее любимой лавки. Её тщательно уложенные в модную причёску «бабетту» с начёсом каштановые волосы, ярко-розовая кофта с заниженными плечами и белые обтягивающие джинсы выглядели вызывающе нелепо в салоне. Они не были подругами, но их связывало странное знакомство – Сьюзи снисходительно терпела увлечение одноклассницы древностями, а Вайолет – её бесконечные восторженные рассказы о новой волне, любимой музыкальной группе и последних трендах. В замкнутом пространстве школьной поездки это было лучше, чем сидеть рядом с кем-то совершенно чужим.

– Ну вот, полетели, – Сьюзи с отвращением оглядела салон с его потрёпанными сиденьями, пепельницами в подлокотниках и слабым, но устойчивым запахом карри, доносящимся из кухни. – У мамы на складе пахнет точно так же. Надеюсь, хоть кормить будут нормально, а не этой острой жутью.

Самолёт с грохотом оторвался от взлётной полосы. Вайолет, прилипшая к иллюминатору, с восторгом смотрела, как Англия превращается в лоскутное одеяло, а затем исчезает в белой пелене облаков. Как только загорелся знак «пристегнуть ремни», она с жадностью раскрыла журнал.

– Вайолет, ты меня слушаешь? – голос Сьюзи прозвучал как назойливая муха. – Я говорю, я в «Sonder» новые лосины купила специально для этой поездки. Ты представляешь, в Калькутте будет жарко, наверное, но вечерами, можно стильно выглядеть… Может, там есть какие-то дискотеки?

Вайолет не слышала ни слова. Она была поглощена чёрно-белыми фотографиями базаров и величественных руин.

– Вайолет!

– Конечно, я тебя слушаю, – автоматически ответила Вайолет, даже не отрывая глаз от статьи о системе водоснабжения Старого Дели.

– Хорошо, – с вызовом сказала Сьюзи. – Тогда о чём я только что говорила?

Вайолет замешкалась. По её лицу было ясно, что её мысли витали где-то далеко от лосин и лондонских бутиков.

– Понятно… – пробурчала Сьюзи и, прежде чем Вайолет успела среагировать, выхватила у неё журнал. – Вайолет, я понимаю твои… увлечения, но нужно же и с людьми разговаривать! Зачем тебе этот древний журнал? Ты же и так всё это знаешь наизусть! Смотри, тут даже про «Каприз» ещё как про премьера написано, а она вышла в прошлом году!

Вайолет, вспыхнув от ярости, резко вырвала своё сокровище обратно.

– Какая тебе разница? – прошипела она, забыв о всякой вежливости. – Если тебе не с кем поговорить, иди поменяйся с кем-нибудь местом и не мешай мне!

Сьюзи фыркнула и откинулась на спинку кресла, демонстративно надев наушники своего кассетного плеера и уткнувшись в номер журнала. Оставшуюся часть полёта Вайолет наслаждалась благословенной тишиной, прерываемой лишь рокотом двигателей и щелчком переворачиваемых страниц. Стюардессы в изящных сари развозили ужин на тележках – курицу в соусе карри, которая привела бы в ужас Сьюзи, но вызвала полный восторг у Вайолет. Закончив журнал, она, наконец, уснула под монотонный гул, прижав ладонью через ткань блузки тёплый аметистовый кулон.

Ей снилась Индия. Но не та, что с фотографий. Она шла по тёмной, сырой пещере, а в руке у неё, как путеводный фонарь, светился её аметистовый кулон. Свет выхватывал из мрака древние, покрытые патиной барельефы, изображающие незнакомых богов и мифических существ. Впереди, в конце тоннеля, маячил многорукий силуэт. Она приближалась, пытаясь разглядеть…

– Уважаемые пассажиры, мы совершили посадку в международном аэропорту в Дели. На улице +38 градусов по Цельсию. Благодарим вас за выбор авиакомпании «Air India». Пожалуйста, оставайтесь на своих местах до полной остановки самолета.

Вайолет распахнула глаза. За иллюминатором плыл густой, дрожащий от жары воздух. Где-то вдали виднелись огни города, силуэты пальм и ангаров. Сердце её готово было выпрыгнуть из груди. Она здесь. Она в Индии.

Пересадка в Дели в была ошеломляющим квестом. Аэропорт гудел, как растревоженный улей. Их группа, возглавляемая мисс Гловер, которая нервно теребила свою сумку с документами и паспортами, пробилась через толпу к зоне транзита. Вайолет, прилипшая к огромным, чумазым окнам, видела не только «людей и мусор». Она видела женщин в ярких сари, несущих на головах тюки с грузами, мужчин в запылённых костюмах-курта, нищих детей, ловко сновавших между взрослыми, и рикш, зазывающих пассажиров. Её мозг, однако, романтизировал и это, видя в суете живую, пульсирующую историю, ожившие страницы её книг.

Когда, наконец, объявили их рейс до Калькутты, Вайолет с облегчением обнаружила, что Сьюзи молчалива и погружена в себя. Усевшись в кресло старенького «Боинга-737» «Indian Airlines», Вайолет почувствовала угрызения совести. Она повернулась к однокласснице.

– Сьюз… Извини, – тихо сказала она. – Я была… слишком увлечена. Всё это… оно важнее для меня, чем кажется. Может, поговорим

В тот самый момент, под тонкой хлопковой тканью её блузки, аметистовый кулон прижался к коже и будто бы на мгновение раскалился, вызвав короткое, но яркое жжение, похожее на удар статического электричества. Вайолет вздрогнула, но списала это на нервы и перепад давления.

Сьюзи вздохнула, но смягчилась.

– Ладно, забыли. Просто… в аэропорту ты вела себя немного странно. Все бегала от окна к окну, как заведённая, чуть не врезалась в какого-то мужчину. Мисс Гловер тебя уже косо смотрит. Нам всем нужно успокоиться, мы же не туристы, а… гости.

– Верно, – кивнула Вайолет, и лёд был сломан. Оставшийся короткий перелёт они болтали о школе, общих знакомых и о том, что их ждёт. Но жжение в области кулона возвращалось снова и снова, волнами, становясь всё сильнее и назойливее по мере приближения к Калькутте. Теперь это было похоже на тихое, но настойчивое позвякивание, исходящее из самой груди.

Когда самолёт пошёл на снижение, Вайолет прильнула к иллюминатору. Внизу, под крылом, в предзакатных сумерках раскинулось бесконечное море огней, хаотичное и гипнотизирующее, прорезанное тёмными лентами рек. И тогда, совершенно чётко, у неё в голове, помимо её воли, возникло слово: «Дом». Это чувство было таким внезапным, иррациональным и всепоглощающим, что у неё перехватило дыхание. Щемящее чувство притяжения, тоски по месту, где она никогда не была.

После выхода из самолёта влажная, обжигающе-тёплая атмосфера Калькутты обрушилась на них как стена. Воздух был сладким, тяжёлым и густым, пах дымом, цветами и речной водой. Забрав свои чемоданы с ленты транспортера, который скрипел и периодически останавливался, они вышли из зоны прибытия.

У обочины, в облаке выхлопных газов и под прицелом десятков любопытных взглядов, их ждал потрёпанный бежевый автобус с потёртой обивкой сидений и заляпанными грязью стёклами. Рядом с ним стоял молодой человек лет девятнадцати. Он был одет в аккуратные светлые брюки и белую рубашку с короткими рукавами, и его улыбка была ослепительно белой на фоне смуглой кожи.

– Намасте, – он сложил ладони вместе у груди в традиционном приветствии. – Меня зовут Аян Майяджи. Я буду вашим проводником по Калькутте.

В голове Вайолет, как вспышка, пронеслось: «Аян… Одно из имён Брахмы-создателя. И ещё оно означает «путь»… Майяджи – известная бенгальская фамилия…»

Её мысли прервал громкий, полный сомнения голос мисс Гловер:

– Вы? Вы будете нашим гидом? Простите, но вы не кажетесь… достаточно опытным для такой ответственности. Где мистер Варма, с которым мы переписывались?

– О, это очень хороший вопрос, мадам! – рассмеялся Аян, и его глаза сощурились от искреннего веселья. – Мистер Варма – мой дядя. Он внезапно заболел, а я только что вернулся из университета в Дели и вызвался помочь. Я вырос на улицах Калькутты. История этого города – это история моей семьи. Я знаю каждый его камень. Обещаю, вы будете в полной безопасности.

Мисс Гловер, немного смущённая, отступила, всё ещё не выглядев убеждённой.

– Ну что ж… У нас не остаётся выбора. Все, заходим в автобус! Быстро! И не забывайте свои вещи!

Поездка до гостиницы была оглушительной симфонией звуков и запахов. Аян, стоя в начале салона с самодельным мегафоном, комментировал всё, что они видели за окнами, переключаясь с беглого английского на мелодичный бенгали, чтобы что-то крикнуть водителю или ответить на вопрос уличного торговца, сунувшего через окно охапку жасмина. Он показывал им величественные, но обветшалые колониальные здания викторианской эпохи, соседствующие с ветхими лачугами, огромный ажурный мост через реку Хугли, храмы, украшенные гирляндами цветов. Вайолет ловила каждое его слово, а странное жжение от кулона на её груди наконец утихло, сменившись тёплым, ровным пульсированием, будто ритмичным биением второго сердца, нашедшего свой ритм.

Гостиница, куда их привезли, была наследием колониальной эпохи – когда-то роскошная, теперь немного обветшалая, с потемневшими от времени портретами в позолоченных рамах и медными табличками на дверях, но всё ещё сохранявшая следы былого величия. Комнаты были просторными, с высокими потолками и вертящимися потолочными вентиляторами, которые лениво рассекали влажный, спёртый воздух. В каждой – по две односпальные кровати с пологами из москитной сетки. Вайолет, естественно, поселили с Сьюзи.

Уставшие, но возбуждённые, они быстро разобрали вещи. За окном уже давно стемнело, но город не умолкал ни на секунду – его гул, состоящий из криков, музыки, сигналов машин и непонятного гула тысяч голосов, доносился сквозь стекло, словно живое, дышащее существо. Сьюзи, позевав и пожаловавшись на духоту, почти сразу же уснула.

Но Вайолет не могла уснуть. Она лежала и смотрела в потолок, где танцевала тень от лопастей вентилятора. Ладонь сама потянулась к кулону на груди. Он был тёплым и успокаивающим. И когда сон наконец-то накрыл её, сны пришли сразу – яркие, насыщенные, гиперреалистичные, как будто кто-то повысил контрастность её сознания.

Снова пещера. Снова холодный, фиолетовый свет аметиста в её руке, освещающий путь. Только на этот раз она шла быстрее, увереннее, будто знала дорогу. Многорукий силуэт впереди стал сильнее, приобретая форму. Это была не абстрактная фигура – это была женщина. Её кожа была цвета грозовой ночи, волосы – спутанной чёрной гривой, а глаза, которые она вдруг открыла, полыхали бездонным, всевидящим огнём. Она была одновременно ужасающей и прекрасной, первозданной и вечной. Она молча манила Вайолет к себе, протянув одну из множества рук, и Вайолет, не чувствуя ни капли страха, а лишь непреодолимое тяготение, шла навстречу.

Она была уже совсем близко. Губы её приоткрылись, и имя сорвалось с них шёпотом, полным не страха, а узнавания:

– Кали…?

В тот же миг она резко проснулась. Комната была погружена в предрассветную сизую тьму. Где-то вдали кричал петух, а с улицы доносился первый утренний звон храмовых колокольчиков. Сердце бешено колотилось. А на груди, под одеждой, аметистовый кулон был горячим, почти обжигающим, и будто тихо вибрировал, словно отзываясь на зов из её сна.

пробудись

Первый луч солнца, пробившийся сквозь щель в тяжёлых шторах, разбудил Вайолет ровно в семь. Воздух в номере был спёртым и влажным, несмотря на всю ночь проработавший вентилятор. Рядом, под пологом москитной сетки, безмятежно посапывала Сьюзи, раскинувшись в полной прострации сна.

Тихо подобравшись к своему чемодану, Вайолет достала оттуда тщательно сложенный комплект – чуридар из лёгкого хлопка цвета морской волны, расшитый у горловины и на рукавах серебристой нитью. Она купила его тайком в лавке миссис Элиот больше года назад, но ни разу не осмелилась надеть в Лондоне, боясь косых взглядов и вопросов. Но здесь, в Калькутте, он казался единственно правильным выбором. Ощущение мягкой, дышащей ткани на коже было невероятно свободным. Закончив умываться и заплетя рыжеватые волосы в небрежную косу, оставив несколько прядей вокруг лица, она наконец надела кулон. Аметист, холодный сначала, почти мгновенно принял тепло её кожи.

Именно тогда, поправляя его перед зеркалом в золочёной раме, она заметила на своей ключице, прямо под цепочкой, странный след. Это был не простой красный след от натирания, а скорее лёгкий, почти что фиолетовый ожог, повторяющий контуры гравировки на камне – те самые загадочные завитки и черточки «..джр..». Кожа слегка покалывала. Вайолет на мгновение замерла, проводя пальцами по отметине, но затем махнула на это рукой – наверное, просто натёрла за ночь.

Когда она вышла из ванной, Сьюзи как раз потягивалась. —О БОЖЕ МОЙ, ВАЙОЛЕТ! – её крик был скорее восторженным, чем испуганным. – Ты выглядишь потрясающе! Прямо как настоящая индийская принцесса из кино!

Вайолет смущённо улыбнулась: —Правда? —Правда-правда! Ты просто вся светишься! И этот кулон… он так идеально подходит к наряду.

Выйдя в коридор, они увидели Аяна. Он уже ждал группу, оживлённо беседуя с портье. Увидев девушек, он обернулся и его улыбка, такая же яркая и готовная, как накануне, на мгновение замерзла. Его взгляд скользнул по платью Вайолет, задержался на её лице, а затем упал на кулон. Смуглое лицо гида заметно побледнело, а в глазах мелькнул неподдельный, животный страх. Он сделал шаг назад.

– Девушка!.. А… э-э… как вас зовут? – его голос срывался, он нарочито громко поправил воротник рубашки, пытаясь взять себя в руки. – Мы вчера так и не познакомились с вами.

Вайолет нахмурилась, чувствуя себя неловко под его внезапно тяжёлым взглядом. —Вайолет Эштон. А что? Вас что-то беспокоит?

– Да! – он почти выкрикнул это слово, затем осекся и понизил голос, быстро оглядевшись по сторонам. Подойдя ближе, он прошептал: – Мисс Эштон, ради всего святого… откуда у вас этот кулон? Он сказал это так, будто держал в руках ядовитую змею.

– Мне его подарили, – ответила Вайолет, тоже понизив голос. Инстинктивно она прикрыла камень ладонью. – Я как раз хотела у вас спросить, что это значит? – Она наклонилась, чтобы он мог разглядеть стёртую гравировку, и в этот момент вырез платья открыл тот самый странный ожог на её шее.

Лицо Аяна исказилось ещё большим ужасом. Он отшатнулся, будто увидел призрак. —Мисс Эштон… – его голос стал хриплым. – Если я не ошибаюсь, и я редко ошибаюсь в таких вещах, это… это артефакт, связанный с древним родом Виджрантх. Они были не просто ювелирами, они были хранителями… определённых традиций. Они исчезли много десятилетий назад при очень… тёмных обстоятельствах. И если люди увидят этот кулон на вас… – он сглотнул, – вам лучше не знать, что может случиться. Пожалуйста, уберите его. Сейчас же.

Вайолет дрожащими пальцами расстегнула цепочку и сунула кулон в маленькую бархатную сумочку, висевшую на её плече. В этот момент к ним подошла миссис Грэйвс, сияя утренней бодростью.

– Ну что, наш мистер гид, куда вы нас отведёте на завтрак? Дети умирают от голода, а от этих ваших ночных ароматов!

Аян мгновенно преобразился, на его лицо вернулась профессиональная, ничего не значащая улыбка. —Не беспокойтесь, мэм! Рядом есть прекрасное кафе «Flury's». Оно очень… европейское. Там подают прекрасные тосты и омлеты. Но если кто-то захочет попробовать настоящую бенгальскую шол-пошол – лёгкий завтрак из лепёшек и картофеля, – то и это тоже можно заказать. Пожалуйста, проходите, все уже собрались.

Кафе, с его прохладными мраморными полами, вращающимися вентиляторами и запахом свежесваренного кофе, действительно стало глотком знакомого воздуха. Вайолет, однако, почти ничего не чувствовала. Она заметила, что Аян, наливая себе чай, сидит за отдельным столиком, и его взгляд был рассеянным и тревожным. Взяв свою тарелку с тостом, она подсела к нему.

– Мистер Майяджи, – начала она твёрдо, – объясните мне нормально, что происходит. Вы не можете просто напугать меня и сделать вид, что ничего не было.

Молодой человек вздрогнул и отставил чашку. Его глаза снова стали испуганными. —Вайолет, пожалуйста, – он заговорил быстро, тихо, почти не шевеля губами. – Я умоляю вас, никому его не показывайте. Я и сам не могу понять, как эта реликвия могла оказаться в руках иностранной туристки. Я обещаю, я постараюсь разобраться, но пока – это должно оставаться в строжайшем секрете. Хотя бы до конца вашего путешествия. Если это увидят люди из определённых… кругов, я не несу ответственности за последствия. Этот кулон – не безделушка. Он не должен быть потерян и уж тем более не должен попасть в чужие руки. А этот знак на вашей шее… – он снова нервно оглянулся, – прикройте его шарфом или воротником. Хотя, – он с горькой усмешкой взглянул на её чуридар, – в вашем нынешнем виде на вас и так все будут смотреть. Просто… будьте осторожны.

Остаток завтрака прошёл в тягостном молчании. Вайолет чувствовала себя так, будто надела не красивое платье, а наручники. Они с Сьюзи молча доели и вышли к автобусу.

– Вайолет, ты какая-то странная с самого утра, – прошептала Сьюзи, усаживаясь рядом. – Что этот гид тебе такого нашептал? Он что, приставал к тебе?

– Нет-нет, что ты! – Вайолет заставила себя улыбнуться. – Просто рассказал страшилку про местные суеверия. Всё в порядке.

Автобус тронулся, ныряя в хаотичный утренний трафик Калькутты. Аян, взяв самодельный мегафон, с прежним энтузиазмом начал экскурсию, но Вайолет почти не слышала его. Перед её глазами стоял его испуганный взгляд, а в ушах звучали слова: «Виджрантх… тёмные обстоятельства…». И сквозь этот шум пробивалось имя из сна – Кали. Почему она зовёт именно её?

Вскоре автобус свернул на широкий проспект, и в окне показалось величественное здание из белоснежного мрамора, сиявшее в утреннем солнце – Мемориал Виктории.

– Собирайтесь ближе, путешественники! – голос Аяна снова приобрёл уверенные, весёлые нотки, будто утреннего разговора и не было. – А теперь забудьте всё, что вы читали в путеводителях! Я расскажу вам настоящие секреты этого места. Добро пожаловать в самый загадочный дворец Калькутты!

Он указал на высокий купол, на вершине которого стояла бронзовая статуя Победы. —Видите того ангела на вершине? Это не просто статуя! Местные легенды гласят, что в полнолуние она сходит со своего постамента и обходит сады, проверяя, всё ли в порядке. Старые сторожа клянутся, что видели её тень среди деревьев! Может, сегодня ночью и нам повезёт?

Он повёл группу к фонтану, понизив голос до заговорщицкого шёпота, который заставлял даже самых скептически настроенных ребят прислушаться. —А знаете, почему мрамор сияет как молочный жемчуг даже спустя сто лет? Говорят, строители добавляли в раствор толчёный перламутр! Но это ещё не всё… Где-то здесь, среди этих стен, есть потайная дверь. Она ведёт в сеть подземных тоннелей. Ими пользовались для секретных встреч во времена британского Раджа!

Искренний, почти мальчишеский энтузиазм Аяна был заразителен. Даже Вайолет понемногу оттаяла, забыв о своих тревогах. Она смотрела на резные арки, на портреты в длинных галереях, и её сердце, знаток истории, пело от восторга.

– А теперь самое волшебное! – Аян подвёл их к центру зала под куполом. – Здесь потрясающая акустика! Если встать вот на эту звезду и хлопнуть в ладоши… эхо возвращается ровно семь раз! Это считалось добрым предзнаменованием. Давайте проверим до того, как смотритель нас не остановил! Три-четыре… Хлопаем!

Зал наполнился весёлым грохотом и смехом. Три часа пролетели незаметно. Аян оказался блестящим рассказчиком, превратив сухую историю в живую сказку.

– Друзья, на сегодня достаточно истории! – объявил он, посмотрев на часы. – Желудок требует своего. Поехали обедать!

Обед в том же «Flury's» был более оживлённым. Вайолет, осмелев, заказала себе настоящее карри – ароматное, острое, с нежными кусочками курицы. Первый же кусок обжёг язык, но затем раскрылся букетом незнакомых специй. И в тот момент, когда вкус стал по-настоящему знакомым и родным, в её голове снова, уже безошибочно, возникло то самое слово: «Дом».

«Со мной творится что-то очень странное… и очень страшное», – подумала она, но тут же отогнала от себя эту мысль. Она решила просто плыть по течению этого дня.

После обеда Аян хлопнул в ладоши. —А теперь, друзья, жемчужина дня! Мы прокатимся на одном из последних символов старой Калькутты – на трамвае!

В воздухе повисло разочарованное молчание. Трамвай? Из всех достопримечательностей? Но вслух никто не возмутился.

Трамвайный вагон, дребезжащий и покосившийся, действительно казался машиной времени. Деревянные скамьи были отполированы до блеска тысячами рук, а из открытых окон дул тёплый ветер, принося с улиц ароматы цветов, специй и выхлопных газов.

– Команда, занимайте места у окон! – скомандовал Аян, вскарабкавшись на подножку. – Это не просто трамвай – это живая история 1910 года! Видите эти медные ручки? Их полировали руки миллионов пассажиров – ещё до того, как ваши прабабушки родились!

Трамвай тронулся с скрежетом, медленно плывя по узким улочкам. —А этот дядя в форме – настоящий виртуоз! – Аян указал на вагоновожатого, который ловко орудовал массивным рычагом. – Он управляет этим дворцом на колёсах без руля!

Внезапно раздался пронзительный звонок. —Это наш специальный сигнал для коров! – пояснил Аян. – Смотрите направо – вон та величественная особа не спеша переходит пути. Здесь все уступают дорогу ей. А теперь смотрите налево! Это знаменитый базар, где продают специи. Вот откуда этот волшебный запах, который преследует нас повсюду! Если повезёт, увидите, как шустрая обезьянка стащит у торговца манго!

Поездка оказалась не скучным обязательным пунктом программы, а самым настоящим приключением. Они проезжали мимо ярких рынков, мимо старинных храмов, мимо современных бетонных коробок, и Вайолет ловила себя на том, что снова улыбается.

К вечеру, уставшие, но переполненные впечатлениями, они вернулись в гостиницу. —Мемориал – это да, это круто, – протянула Сьюзи, падая на кровать. – А вот трамвай… Ну, знаешь, на любителя. —Не грузись, Сьюз, – устало улыбнулась Вайолет. – Думаю, завтра будет ещё интереснее.

Она с трудом дождалась, когда Сьюзи уснёт, и только тогда сняла кулон, спрятав его на дно чемодана под стопку одежды. Знак на шее всё ещё слабо поблёскивал фиолетовым оттенком. Ложась спать, она почувствовала, как камень сквозь слои ткани и дерево будто бы излучает лёгкое, настойчивое тепло.

Сон накатил мгновенно. И он был таким же ярким и пугающим.

Она снова в пещере. Аметист в её руке пылает холодным фиолетовым огнём, отбрасывая на стены танцующие тени. Впереди – Она. Кали. Богиня стоит недвижно, но это ощущение зова сильнее, чем когда-либо. Вайолет приближается, и на этот раз она слышит голос. Он раздаётся не в ушах, а прямо в сознании, низкий, многоголосый, как грохот подземного грома:

– Виджранатх… Он пробуждается… И ты пробудись… Они уже идут за тем, что на твоей шее. Беги… Ищи храм с тремя ликами Шивы… Или твой дух станет пылью у моих стоп…

Вайолет резко села на кровати, сердце колотилось так, будто хотело выпрыгнуть из груди. Комната была погружена в темноту, нарушаемую только мерцанием неоновой вывески с улицы. Она была одна. Но отчётливый, леденящий душу шёпот всё ещё звенел в её ушах. Она повернула голову и уставилась на чемодан в углу комнаты, из-под крышки которого чудился едва уловимый фиолетовый отсвет.

Приговор самой себе

Последние отголоски голоса Кали растворились в предрассветной тишине, оставив после себя лишь леденящее чувство тревоги. Ночь для Вайолет превратилась в бесконечный кошмар наяву. Она ворочалась на промокшей от пота простыне, сжимая в ладони аметистовый кулон, который, казалось, пульсировал в такт её учащённому сердцебиению, излучая странное, тревожное тепло. Слова «Виджранатх… проснулся… Они идут…» звенели в ушах, накладываясь на далёкий, но настойчивый рёв городских автобусов и крики ночных птиц за окном. Кто «они»? Почему именно она, Вайолет Эштон из графства Кент, оказалась в центре этой мистической бури?

Первый луч солнца, пробившийся сквозь щель между шторами, застал её полностью разбитой. Рыжеватые волосы спутались и прилипли ко лбу, под глазами залегли глубокие тёмные тени, словно её били. Услышав, как Сьюзи заворочалась во сне, Вайолет сорвалась с кровати и юркнула в ванную, заперев за собой дверь на защёлку.

Она уставилась на своё отражение в зеркале с позолотой, потрескавшейся от влажного калькуттского воздуха. В её глазах, обычно таких зелёных и живых, читалась паника и измождение шестнадцатилетней девушки, столкнувшейся с чем-то необъяснимым. —Ладно, Вайолет, соберись, – прошептала она себе, вцепившись белыми пальцами в край раковины. – Истерика никому не поможет. Надо с этим разбираться. Но сначала – в порядок.

Она с усилием оторвалась от зеркала и принялась за привычные, успокаивающие ритуалы: ледяной душ, чтобы смыть липкий ужас ночи, тщательная чистка зубов пастой, которую она привезла с собой, мытьё головы шампунем с запахом кокоса – единственным знакомым ароматом в этом мире чужих запахов. Механические действия немного привели в порядок её нервы. Заплетая влажные волосы в тугой пучок, она снова взглянула на свою ключицу и замерла. Отметина стала ещё явственнее – фиолетовые линии теперь отчётливо повторяли замысловатый узор с кулона, будто кто-то выжег его раскалённым железом.

Вернувшись в комнату, где Сьюзи всё ещё посапывала, Вайолет остановилась перед своим скромным чемоданом. Взгляд её метнулся между застиранными джинсами и аккуратно сложенным фиалковым сари из шёлка, купленным когда-то на сэкономленные от школьных обедов деньги. Внутри всё сжалось в комок протеста против этой несправедливой ситуации, против Аяна, который пытался её запугать и отгородиться формальностями. Её потянуло к сари с непреодолимой силой – это был её молчаливый вызов, её способ заявить, что она не отступит и будет искать ответы, даже если ей придётся сделать это в одиночку.

– Ну, раз уж я так оделась, то и украшения должны быть подобающие, – твёрдо сказала она вслух, поправляя сари.

Её голос разбудил Сьюзи. Та приподнялась на локте, протирая заспанные глаза, и обомлела. —У тебя когда-нибудь закончатся эти индийские наряды? – пробормотала она, ещё не до конца проснувшись. Потом её взгляд прояснился, и она добавила с неожиданной искренностью: – Хотя… чёрт возьми, Вай, тебе идёт. Ты выглядишь… как своя. Прямо королева какая-то.

Вайолет улыбнулась – впервые за это утро, почувствовав слабый проблеск уверенности. Она открыла шкатулку с неброскими украшениями и достала оттуда маленькую золотистую тику, купленную накануне у уличного торговца. —Вот, теперь я готова, – прозвучало у неё в голове, когда она прилепила украшение на лоб, ощущая его прохладную гладкость.

Не дожидаясь, пока Сьюзи соберётся, она выскользнула из номера и помчалась вниз, в холл гостиницы, пахнущий стариной, полиролью и сладковатым ароматом тубероз. Аян уже был там, обсуждая что-то с водителем автобуса на ломаном бенгали, перемешанном с английскими словами. Увидев её, он вежливо кивнул, но его глаза, обычно тёплые и насмешливые, остались настороженно-холодными, как у рептилии.

– Аян, – начала она, запыхавшись, подбегая к нему и опуская голос до сдавленного шёпота, – ты что-нибудь выяснил? Про… вы знаете.

Молодой человек сделал вид, что поправляет идеально чистый воротник своей белой рубашки. Его спокойствие казалось наигранным, вымученным. —Во-первых, мисс Эштон, доброе утро, – произнёс он с подчёркнутой, почти издевательской формальностью. – Во-вторых, нет, я ничего не выяснил. И повторю своё настоятельное предложение: не копайтесь в этом. Это может быть опасно. Как для вас, так и для всех вокруг. В Калькутте не любят лишних вопросов, я думаю вы это и сами знаете – он многозначительно посмотрел на неё, и в его взгляде промелькнуло неподдельное предостережение.

– Что?! – Вайолет отшатнулась, будто от пощёчины. Её щёки запылали. – Вы серьёзно? Я ждала от вас помощи, а вы мне это говорите? Вы же что-то знаете! Я видела ваш испуг!

По его смуглому лицу пробежала тень раздражения, смешанного с чем-то похожим на животный страх. —Мисс Эштон, оставьте это, – его голос стал жёстким, металлическим. – Больше я ничего сказать не могу. Тема закрыта. И уберите этот кулон. Я не шучу – если местные увидят его на вас, последствия будут непредсказуемыми. Вам не понять наших… суеверий.

Ошеломлённая и разъярённая его отказом, Вайолет молча отошла, прислонившись к прохладной стене, облицованной тёмным деревом. В груди клокотала обида, бессилие и жгучее желание докопаться до правды любой ценой. «Хорошо, – пронеслось в её голове, словно приговор. – Значит, буду делать всё сама. Только как? Он меня никуда не пустит…»

За завтраком в том же «Flury's», среди звона приборов и гула голосов, она молча ковыряла вилкой безвкусный, резиновый омлет, мозг лихорадочно работал. Храм с тремя ликами… Храм с тремя… «ТОЧНО!» – мысль ударила как молния. Она так громко воскликнула, что несколько человек за соседними столиками, включая пару других британских туристов в пробковых шлемах, обернулись с укоризной. Но ей было уже всё равно. «Храм с тремя ликами – это же Тримурти! Брахма, Вишну, Шива! Как я могла забыть!»

Она дождалась момента, когда группа потянулась к запылённому белому автобусу, и, отловив Аяна, подбежала к нему, стараясь выглядеть как можно более невинно и наивно. —Извините за мою дерзость утром, но у меня к вам просьба… Поедем ли мы в храм Тримурти? Я как поклонница индийской культуры очень хочу туда сходить. Я читала, что это очень духовное место.

Аян взглянул на неё с таким выражением, будто она предложила отправиться на Луну пешком. Он мгновенно натянул маску официального, непробиваемого гида. —Мисс Эштон, наша программа утверждена школой и туроператором. В неё не входят объекты, не предназначенные для массового посещения, – его голос стал низким, холодным и не допускающим возражений. – Моя задача – обеспечить вашу безопасность, а не водить вас по сомнительным трущобам, которые вы нашли в каких-то старых книгах. Я запрещаю вам даже думать о самостоятельных поисках. Это не обсуждение. Это правило. Нарушите – я буду вынужден доложить мисс Гловер о вашем неподчинении. Вам всё понятно?

– Конечно, – пробурчала Вайолет, чувствуя, как по щекам разливается краска унижения и гнева. Она влетела в автобус и плюхнулась на самое заднее сиденье, демонстративно отвернувшись к запылённому окну, за которым кипела жизнь города.

Аян, уже сияя как ни в чём не бывало, включил свой микрофон-рупор и начал лекцию: —Ну что ж, друзья, сегодня нас ждёт жемчужина северной Калькутты – Мраморный дворец! Построен в 1835 году для богатого бенгальского торговца Раджи Раджендры Муллика. Говорят, на его строительство ушло целое состояние!

«Мраморный дворец? – удивилась про себя Вайолет, протирая стекло рукавом. – Я что-то читала… Кажется, там до сих пор живут потомки основателя. Старые аристократические семьи… Может, они что-то знают о других старых родах, например, о Виджрантх?

Когда автобус, громко пыхтя, остановился у величественных кованых ворот, Аян с привычным пафосом воскликнул: —Друзья, приготовьтесь перенестись в эпоху, когда Калькутта была «Жемчужиной Востока»! Впереди – самый настоящий «каприз» мультимиллионера! Добро пожаловать в обитель, где западная роскошь женилась на восточной экзотике!

Вайолет, нарочно отстав от группы, оглядывалась, стараясь запомнить каждую деталь: узоры на воротах, лица уличных торговцев, запахи цветов и выхлопных газов. И тут её слух, обострённый нервным напряжением, уловил обрывок разговора на бенгали. Две пожилые женщины в выцветших, но чистых сари, протиравшие пыль с витрины сувенирной лавки, перешёптывались, кивая в её сторону.

– Смотри-ка, опять фиринги привезли, англичан. Странные они, бледные… Хотя вон та, в фиалковом, – совсем как наша. Лицо знакомое, будто век знаю. Только волосы, как медная проволока, выдают.

Вайолет замерла, будто её окатили ледяной водой. Она никогда не учила бенгали, она с трудом одолевала основы хинди! Но она поняла каждое слово так же ясно и отчётливо, как если бы это был её родной язык. Ледяная дрожь пробежала по спине. Это было так же неестественно и пугающе, как те проклятые сны.

Она машинально последовала за группой внутрь, в прохладные, затемнённые залы дворца, где Аян с деланным юмором водил их по лабиринтам комнат, наполненных диковинками: —Осторожно, не споткнитесь о шедевр! – шутил он, указывая на потрёпанную скульптуру, стоящую прямо в проходе. – Раджа Муллик коллекционировал всё подряд, как сорока! Картины, которые ему выдавали за Рубенса и Тинторетто, – рядом с ужасными подделками, которые ему впарили хитрые голландские торговцы. Китайские вазы династии Цин – и самые китчевые европейские часы, какие только можно найти! Он не разбирался в искусстве – он обожал обладать им. Это не Лувр, друзья мои, это гигантская, роскошная кладовка чудака!

Но Вайолет почти не слушала. Её внимание привлекли зарешечённые галереи на втором этаже, куда вела широкая мраморная лестница. —А там – личные покои, – понизил голос Аян, следуя за её взглядом. – Там до сих пор живут потомки раджи. Представляете? Просыпаться каждое утро в музее, где твой прапрадедушка собрал столько добра, что уже никто и не помнит, откуда оно. Они как призраки в собственном доме, запертые в золотой клетке семейного наследия.

Мысль ударила Вайолет с новой силой. «Они должны знать! Старые семьи, они хранят все истории и тайны города! Они могут что-то знать о Виджрантх!»

Не в силах сдержаться, она выпалила, перебивая его: —Уважаемый гид, а мы можем пообщаться с потомками Раджи? Узнать их историю из первых уст?

Аян мягко, но твёрдо покачал головой, его лицо выражало вежливую, но непререкаемую непреклонность. —Увы, мисс Эштон, это совершенно невозможно. Они – не экспонаты в этом музее. Они – люди, которые превыше всего ценят своё уединение. Представьте, если бы к вам в дом в Лондоне каждый день входили толпы незнакомцев и требовали рассказать семейные истории? Даже самые тёплые стены становятся клеткой, если на них постоянно смотрят. Давайте проявлять уважение к их частной жизни.

Он говорил красиво, гладко и убедительно, но Вайолет сквозь его слова слышала лишь один сплошной отказ. «Врёт, – пронеслось у неё в голове с внезапной, жгучей яростью. – Он знает больше, чем говорит. Он просто не хочет мне помогать!»

На обратном пути к автобусу, отстав от всех и чувствуя себя совершенно одинокой, она на мгновение обернулась, чтобы в последний раз взглянуть на дворец. И увидела. В тени высокого раскидистого мангового дерева, в стороне от туристической тропы, стояла высокая, худая фигура в простой серой куртке. Незнакомец. Он не двигался, не пытался скрыться, он просто смотрел прямо на неё. Его лицо было невозмутимо, но во взгляде читалась такая интенсивность, такая всепонимающая осведомлённость, что у Вайолет перехватило дыхание. Их взгляды встретились на долю секунды – и он так же внезапно развернулся и растворился в зелёной тени сада, будто его и не было.

– Эштон, быстрее! Вы всех задерживаете! – прогремел резкий, нетерпеливый голос мисс Гловер из уже заведённого автобуса.

Вайолет вздрогнула, словно очнувшись от транса, и бросилась в салон, чувствуя на себе тяжёлый взгляд учительницы. Всю дорогу до гостиницы она молчала, уставившись в одно место, обдумывая новую, пугающую мысль: этот незнакомец… Он связан с потомками раджи? Или он один из «них», о ком предупреждала Кали? Тот, кто «идёт»?

Вечером, лёжа в кровати и глядя в потолок, где лениво крутился вентилятор, она поняла: ждать помощи неоткуда. Аян не помощник. Мисс Гловер – тем более. Нужно действовать самой. Но как вырваться из-под их присмотра?

В этот момент в комнату вошла Сьюзи, напевая что-то из последнего хита знакомой группы и размахивая только что купленным стеклянным браслетом. Вдруг в голове Вайолет возникла мысль —Сьюзи, – тихо начала она, поднимаясь на локте. – Ты можешь мне помочь? По-настоящему помочь.

– Что, Вайолет Эштон просит меня о помощи? – Сьюзи удивлённо подняла брови, но в её глазах вспыхнул неподдельный азарт и любопытство. – Неужели этот день настал? Мир определённо перевернулся с ног на голову.

– Это очень серьёзно, – Вайолет приподнялась на кровати, её лицо было сосредоточенным и бледным. – Нам нужно будет не спать всю ночь. И сыграть небольшой спектакль.

– Что ты удумала? – Сьюзи присела на край своей кровати, отложив браслет, забыв о музыке. Её внимание было полностью захвачено.

– Слушай. Я сделаю вид, что мне очень плохо. Сильно плохо. Ты побежишь к мисс Гловер, будешь плакать, говорить, что я не сплю, бреди́, у меня жар… что ты очень напугана и не знаешь, что делать. Нужно, чтобы она поверила, что мне нужен постельный режим и покой как минимум на завтра.

Сьюзи смотрела на неё с растущим изумлением, но без испуга. —Не знаю, зачем тебе это, но… думаю, для тебя это чертовски важно. Я так понимаю, тебе нужно, чтобы тебя оставили в покое в гостинице, пока все уедут на экскурсию? Хорошо, я помогу. – В её голосе прозвучала неожиданная, почти восторженная решимость. Она, наконец, почувствовала себя не просто фоном, а частью настоящего, захватывающего приключения.

Девочки немедленно принялись за подготовку, как настоящие шпионки из фильма. Сьюзи с актёрским рвением репетировала перед зеркалом испуганные, истеричные реплики: «Мисс Гловер, это ужасно! Она вся горит и говорит какие-то странные вещи про каких-то богов! Я боюсь, что она умрёт!». Вайолет же с помощью Сьюзиной косметики – тонального крема, пудры и теней – создавала на своём лице болезненную, мертвенную бледность и глубокие тёмные круги под глазами. Они дождались глубокой ночи, когда за стеной стихли последние голоса и в коридоре установилась тишина, нарушаемая лишь скрипом старого здания. Переглянувшись в темноте, они подтвердили друг другу: пора. План был приведён в действие. Завтрашний день должен был всё изменить.

Вырванные страницы

Глубокой ночью в гостинице стояла звенящая тишина, нарушаемая лишь монотонным гулом потолочного вентилятора. Сьюзи, набравшись смелости, выскользнула из номера и помчалась по ковровым дорожкам коридора к комнате мисс Гловер. Она замерла у двери, отдышалась, а затем принялась колотить в деревянную панель с такой силой, что та задрожала.

– Мисс Гловер! Мисс Гловер, откройте, пожалуйста! Срочно!

За дверью послышались сердитые шаги, щелчок замка, и на пороге возникла директриса. Она была в строгом бархатном халате, а её лицо, помятое сном, искажала гримаса раздражения.

– Мисс Элиот? Что это за варварский шум в третьем часу ночи? Вы себе что-то сломали? – её голос был резким, шипящим, как у разбуженной змеи.

– Мисс Гловер, это Вайолет! – Сьюзи почти выкрикнула это, стараясь вдохнуть в голос истеричную панику. – У неё жар, она вся горит, бредит и несёт какую-то чушь про древних богов… Я не знаю, что делать!

Лицо мисс Гловер мгновенно поменялось. Раздражение сменилось холодной, административной тревогой. Больной ученик за границей – это худший кошмар любого сопровождающего.

– Успокойтесь, мисс Элиот, и дышите глубже, – она автоматически поправила халат. – Вероятно, банальное пищевое отравление или тепловой удар. Где вы только эту заразу подхватили…

Она вышла в коридор и направилась к их номеру. Не успели они подойти к двери, как из-за неё донёсся приглушённый, но отчётливый стон: – Она меня зовёт… О, что нам делать…

Мисс Гловер распахнула дверь. Вайолет лежала на кровати, закутанная в простыню. Её лицо, обработанное бежевыми тенями и пудрой Сьюзи, в тусклом свете ночника казалось мертвенно-бледным, с липкими от пота прядями рыжих волос на лбу.

– Сьюзи, зачем ты её привела? – слабым голосом прошептала Вайолет, отворачиваясь к стене. – Я же сказала, со мной всё хорошо. Просто… немного тошнит.

Директриса приблизилась и влажной от сна ладонью потрогала её лоб. —Тошнит, говоришь… – пробормотала она. – А лоб ледяной. Похоже на кишечный грипп. Я же предупреждала всех насчёт уличной еды! Ваш желудок не приспособлен для этих экспериментов.

– И что нам делать, мисс Гловер? – подхватила Сьюзи, ловко вставив себя в паузу. – Может, вызвать врача? Или скорую?

– Врача? Где я вам тут врача найду? – фыркнула Гловер. – И кому здесь доверять? Этому мальчишке-гиду? Нет уж. Ладно, слушайте меня внимательно. До конца недели вы не будете выходить из номера. Вы, мисс Элиот, сможете спускаться только за завтраком. Я не доверяю мистеру Майяджи и не оставлю группу без присмотра. Поэтому, Сьюзи, присматривать за Вайолет будете вы. Поняли? Без возражений.

– Ладно, – покорно ответила Сьюзи. – Ей нужен присмотр, я согласна.

– Так. У меня в чемодане есть аптечка первой помощи. Идёмте, я дам вам таблетки от желудка и жаропонижающее. И мне нужно позвонить её родителям. Думаю, вы с этим справитесь сами, пока я буду на экскурсии.

Прошло полчаса. Сьюзи вернулась в номер с целым пакетом лекарств и листком бумаги с чёткими указаниями. —Ого, – приподнялась на локте Вайолет, – Это она тебе всю аптечку отдала?

– Да, – Сьюзи швырнула пакет на кровать. – Так. Теперь говори. Зачем весь этот спектакль? Куда ты собралась?

Вайолет вздохнула. Доверять было рискованно, но Сьюзи её не подвела. —Ладно. Мне нужно кое-что узнать. Очень важно. Только… никому ни слова, хорошо? Ни единого слова.

– Хорошо, – кивнула Сьюзи, и в её глазах загорелся азарт настоящего соучастника.

Вайолет так и не смогла уснуть до утра. Она ворочалась, повторяя про себя заученные фразы на бенгали, и с удивлением обнаруживала, что слова ложатся на язык всё естественнее, будто всплывая из глубин памяти.

Как только группа во главе с Аяном и мисс Гловер уехала, Вайолет приступила к подготовке. Она надела просторную хлопковую курту тусклого салатового цвета и поношенные штаны-алладины – этот наряд, купленный когда-то на распродаже в лондонском этническом магазине, идеально скрывал её фигуру и не привлекал внимания. Последним штрихом стал большой платок-дупатта, которым она плотно, по-местному, обмотала голову, скрыв копну рыжих волос.

Сьюзи, сидевшая на кровати с журналом и кассетным плеером, сняла наушники. —Ты всё поняла? – тихо спросила Вайолет, поправляя складки одежды. – Меня не искать. Если они вернутся раньше, скажешь, что я в ванной или ушла ужинать.

– Поняла, – кивнула Сьюзи и снова надела наушники, погрузившись в музыку, но её взгляд был серьёзен.

Вайолет выскользнула через чёрный ход, ведущий в узкий, заставленный ящиками переулок. Воздух был густым и спёртым. Она быстро прошла несколько кварталов, стараясь не выглядеть потерянной, и вышла на оживлённую улицу, где уже кипела жизнь. Жёлтые такси «Амбассадор», автобусы, переполненные людьми, и бесчисленные авторикши оглушали своими гудками.

«Такси… Нет, слишком заметно», – промелькнуло у неё в голове. Она подняла руку, и через мгновение к обочине подрулила трёхколёсная авторикша с потрёпанным тентом. – «Джатия Гронтхагар» (Национальная библиотека), – твёрдо сказала Вайолет на бенгали, садясь на жёсткое сиденье. – Пятьдесят рупий.

Водитель, пожилой мужчина в заляпанной рубашке, лишь кивнул и рванул с места, вливаясь в хаотичный поток машин.

Поездка была оглушительной и ошеломляющей. Она прижала к себе сумку, чувствуя, как ветер бьёт в лицо, а по бокам мелькают яркие вывески и лица прохожих. Через двадцать минут они подъехали к величественному, немного мрачному зданию из красного кирпича.

– Фух, первый этап пройден, – выдохнула она, расплачиваясь и растворяясь в толпе у входа.

Прохладный, пропитанный запахом старой бумаги и половой мастики воздух библиотеки обволок её, как погребальная пелена. Громадные залы с высокими потолками, заставленные тёмными дубовыми стеллажами, подавляли своим молчаливым величием. Здесь царила тишина, нарушаемая лишь приглушённым шорохом переворачиваемых страниц.

Вайолет замерла у входа, чувствуя себя букашкой. Её глаза выхватили из полумрака массивный деревянный прилавок, за которым сидел пожилой библиотекарь. Сердце её заколотилось. Легенда. Вспомни легенду.

– Простите, – прошептала она на бенгали, подходя. – Я пишу работу по истории ремёсел. Меня интересуют старые ювелирные династии Калькутты. Не могли бы вы подсказать, где искать материалы о роде Виджрантх?

Библиотекарь поднял на неё взгляд поверх очков. Его мутные глаза изучали её с безразличной проницательностью. Молчание затянулось. Вайолет почувствовала, как по спине бегут мурашки.

Но старик лишь вздохнул и ткнул костлявым пальцем вглубь зала. —Зал «Б». Генеалогия и локальная история. Алфавитный указатель у дальней стены. Не шумите.

Зал «Б» оказался ещё более мрачным и пыльным. Свет скупо пробивался через высокие запылённые окна. Она нашла картотечные шкафы и начала лихорадочно листать пожелтевшие карточки. «V… Vi… Vidjranath…» Их не было.

Отчаяние начало подступать комом к горлу. Она принялась листать толстые фолианты с генеалогическими древами известных семейств. И вдруг её взгляд упал на сноску в книге о семье Майяджи: «…младшая ветвь рода известна своим многовековым служением и обязательствами перед угасшим родом Виджрантх, хранителей традиций и артефактов…»

Служение. Обязательства. Всё было правдой. Аян. Его семья.

Энергия от находки придала ей сил. Она устроила себе крепость из книг на самом дальнем столе в углу зала. Часы пролетели незаметно. И вот она наткнулась на это: старая, потрёпанная книга в кожаном переплёте – «Утраченные реликвии Калькутты».

«Род Виджрантх», – гласил заголовок. – «Один из древнейших и наиболее загадочных кланов Бенгалии, мастера-ювелиры и хранители духовных традиций, считавшиеся земными воплотителями воли богини Кали. Род пресёкся в конце XIX века при трагических и невыясненных обстоятельствах. Их главная реликвия – „Сердце рода“, аметистовый кулон с гравировкой, считавшийся ключом к милости богини, – бесследно исчез. Легенды гласят, что тот…»

На этом моменте несколько страниц были аккуратно вырваны.

Кровь застыла в её жилах. Книга выскользнула из её ослабевших пальцев и с глухим стуком упала на пол. Она не видела ничего, кроме зияющей дыры на месте самой важной информации. Ключ к милости богини. Она носила на своей шее не украшение, а наследие, стоившее жизни целому роду.

Внезапно её охватило острое чувство опасности. Она резко обернулась. В дальнем конце зала, в проходе между стеллажами, стояла высокая фигура в серой куртке. Незнакомец. Он наблюдал за ней, не двигаясь.

Сердце ушло в пятки. Она судорожно начала сносить книги, её руки дрожали. Она чувствовала его взгляд на себе. Не решаясь поднять глаза, она втолкнула тома на полу, развернулась и почти побежала к выходу.

Она не оглядывалась, пока не выскочила на освещённую солнцем улицу. Обернувшись фигуры не было. Она поймала авторикшу и, договорившись о цене, поехала обратно. Всё прошло как в тумане.

Подойдя к гостинице, она увидела, что её группа как раз возвращалась с экскурсии. Дождавшись, пока они зайдут внутрь, она юркнула в чёрный ход, проскочила в номер и бросилась в ванную. За десять минут она смыла грим, переоделась в пижаму и снова нанесла на лице бледность и слабость.

Не успела она лечь в кровать, как в дверь постучали, и без разрешения в номер вошёл Аян.

– Вам не учили стучаться в номер к девушкам, мистер Майяджи? – язвительно бросила Сьюзи, вставая с кровати.

Аян проигнорировал её, его взгляд был прикован к Вайолет. —Мисс Элиот, простите за вторжение. Мне сказали, мисс Эштон плохо себя чувствует. Я пришёл проведать её.

– Она в ванной, – отрезала Сьюзи. – Вы, как всегда, вовремя.

В этот момент дверь ванной открылась, и появилась Вайолет, болезнено пошатываясь. —О, мистер Майяджи, – слабым голосом произнесла она. – Простите, что пропустила экскурсию. Кажется, я чем-то отравилась. Весь день пролежала в постели.

– Мы сегодня были в Ботаническом саду Ачарья Джагдиш Чандра Бос, – сказал Аян, не сводя с неё холодных глаз. – Это рядом с Национальной библиотекой, куда мы поедем на следующей неделе. Очень жаль, что вас не было. Вы бы узнали много нового. Надеюсь, поправитесь к тому времени.

Вайолет почувствовала скрытую угрозу в его словах. Он проверял её. —Очень жаль, что меня не было, – парировала она, в её голосе зазвучала сталь. – Но я уже достаточно знаю об этом саду. Вряд ли узнала бы что-то новое от вас.

Аян усмехнулся. —Рад за вас. Но о библиотеке вы знаете не так много, и…

– Мистер Майяджи! – внезапно врезалась Сьюзи, её голос звенел от ярости. – Я прошу вас покинуть нашу комнату! Вайолет больна, а вы лезете со своими допросами! Если вы немедленно не уйдёте, я позову мисс Гловер, и она будет очень рада найти нам нового гида!

Аян медленно обернулся к ней, в его глазах вспыхнул холодный гнев. Затем он перевёл взгляд на Вайолет. —Я думаю, мы с вами ещё поговорим, мисс Эштон, – произнёс он тихо, но так, что по спине пробежали мурашки.

И, развернувшись, он вышел из комнаты, оставив после себя тяжёлую, гнетущую тишину.

Там, где должна быть

После неожиданного визита Аяна и всей суматохи, в комнате гостиницы воцарилась гнетущая тишина. Вайолет щелкнула выключателем, погрузив всё в темноту, и повалилась на кровать, спиной к Сьюзи. Та попыталась завести разговор, но в ответ получила лишь сдавленное «Спокойной ночи, Сьюз». Подруге ничего не оставалось, как принять это и отступить.

Истощённая эмоциональной бурей и бессонными сутками, Вайолет отключилась почти мгновенно, и её сознание унеслось в мир, где сны были куда реальнее яви.

Она стояла на узкой тропинке, залитой призрачным светом полной луны. Под ногами была не земля, а звёздная пыль, холодная и упругая. По обе стороны от неё простирались два мира, два её возможных будущего.

Англия. Замороженное прошлое. Она повернула голову направо. Там, за невысоким, аккуратно подстриженным живым забором, стоял её родной коттедж в пригороде Лондона. Но он выглядел плоским, как нарисованный задник в провинциальном театре. Окна были тёмными, ставни плотно закрыты. Она подошла и постучала в знакомую, крашенную в тёмно-зелёный цвет дверь. Стук прозвучал глухо, будто по картону. Никто не открыл. Она прильнула к стеклу гостиной. Внутри, в тусклом свете абажура лампы, сидели её родители. Мать вязала свитер для благотворительного базара, отец читал вечерний выпуск газеты. Их движения были плавными, но механическими, точь-в-точь как у дорогих заводных игрушек. Они не поднимали головы, не смотрели в её сторону. Они просто… существовали. В этом доме не было жизни – лишь тихая, замкнутая рутина, в которой для неё, Вайолет, больше не оставалось места. Острая, леденящая тоска сжала ей горло.

С горьким вздохом она повернулась налево— и замерла, заворожённая. Перед ней раскинулось не поместье, а целый живой, дышащий организм. Дворец из тёплого песчаного камня был увит гирляндами из жасмина и мерцающих, как светлячки, огней. Из распахнутых окон лилась музыка – гипнотическая смесь ситара, таблы и далёкого, заливистого смеха. Воздух вибрировал от энергии, гудел от десятков голосов, ароматов кардамона, шафрана и увядающих цветов. Это не было просто домом – это было сердцебиение целого мира.

Сделав шаг вперёд, она пересекла невидимую границу. Тепло обняло её, как давно забытый друг. И в тот же миг аметистовый кулон на её груди вспыхнул тёплым, пульсирующим светом. Он с лёгким щелчком расстегнулся и всплыл перед её лицом, словно светлячок, приглашая следовать за собой вглубь сада, оставляя за собой шлейф из золотисто-фиолетовых искр.

Из-за резной каменной арки вышла женщина в безупречном шёлковом сари цвета слоновой кости. Она сложила руки в намасте и склонила голову, и в её тёмных глазах читалось не вопрошание, а безоговорочное узнавание. – Добро пожаловать домой, госпожа Виджрантх, – произнесла она тихо, и её голос прозвучал как мелодичный колокольчик. – Ваш путь был долгим. Теперь вы там, где должны быть.

Три лика Ведомая кулоном, Вайолет прошла в самую глубь сада, к древнему баньяну, чьи корни сплетались в натуральную, живую арку. И там, в тени его исполинских ветвей, она увидела Их.

Три лика парили в воздухе, будто высеченные из самого лунного света. Они не были частью статуи – они были самой сущностью, чистой энергией.

Левый лик. Его глаза были закрыты, на губах играла лёгкая, отстранённая улыбка творца, довольного своим совершенным творением. Центральный лик. Его взгляд был ясным и безмятежным, он смотрел прямо на неё, оценивая, но не осуждая, видя всё и сразу. Правый лик. Его глаза пылали внутренним огнём, в них читалась готовность к разрушению и трансформации, к беспощадному сметанию всего отжившего.

Вайолет замерла, ожидая суда, наставления, чего-то грандиозного и пугающего. Но произошло не это. Все три лика одновременно склонились к ней в почти незаметном, но безоговорочном кивке. Это не был поклон. Это было признание. Молчаливое, величественное принятие её в свой круг. В них не было требований, лишь простая констатация факта: «Ты здесь. Ты одна из нас. Ты дома».

В этот миг кулон мягко опустился ей на ладонь, его свет угас, оставив после себя лишь тёплое, умиротворённое ощущение и легкое жжение на коже.

Вайолет открыла глаза. В номере ещё царила ночная тьма, но в груди у неё плескался непривычный покой. Тоска по английскому дому утихла, её место заняло новое, непоколебимое чувство – принадлежности. Она наконец-то понимала. Её звали не просто боги – её звала кровь. Она – последняя из рода Виджрантх, и её долг – разобраться в тайне его исчезновения. И возможно… остаться в Калькутте навсегда.

Едва солнце начало растекаться алым маревом над крышами, послышался резкий стук в дверь, сотрясающий тонкую фанеру. —Девочки, вы что, до сих пор спать изволите? Быстро просыпаемся, открываем глаза! – это был металлический голос мисс Гловер.

Сьюзи, взъерошенная и не выспавшаяся, подскочила к двери и щёлкнула замком. Директриса стояла на пороге в своём неизменном твидовом костюме, словно и не ложилась. —Какое, простите, время? – проскрежетала Сьюзи, вглядываясь в циферблат наручных часов. – Шесть утра? Вы серьёзно? —Не умничай, мисс Элиот, – отрезала Гловер, переступая порог. – Я пришла проведать нашу больную и напомнить, что ты до сих пор не выполнила моего поручения и не связалась с её родителями.

Сьюзи, скрипя зубами, предпочла ретироваться в ванную. Директриса приблизилась к кровати. —Ну, как самочувствие? Принимаешь лекарства? Есть улучшения? —Мисс Гловер, – голос Вайолет прозвучал на удивление твёрдо, – мне уже значительно лучше. Думаю, к концу недели буду полностью в строю. Сьюзи даёт мне таблетки строго по расписанию, я ей очень благодарна.

Мисс Гловер, удовлетворённо кивнув, уже разворачивалась к выходу, когда из ванной вылетела Сьюзи с зубной щёткой во рту. —Мисс Гловер! К нам вчера вечером вламывался этот Аян! Устраивал тут допрос с пристрастием, почему Вайолет не было на экскурсии. Я еле выставила его за дверь!

Директриса застыла. Её спина выпрямилась, а на переносице залегла резкая складка. Она медленно повернулась, стараясь сохранить маску невозмутимости. —Мисс Элиот, не ваша больше забота. Я сама разберусь с этим… гидом. Женщина вышла, притворив дверь с чуть большим усилием, чем того требовалось.

Едва Сьюзи скрылась в ванной, Вайолет сорвалась с кровати. Она быстро надела вчерашний образ, и постучала в дверь: —Сьюзи, мне нужно собираться! —Секундочку! – донеслось из-за двери.

Прошло полчаса. Когда Сьюзи наконец вышла, Вайолет, стиснув зубы, не стала устраивать сцен – времени не было. Выполнив утренние процедуры и убедившись, что коридоры пусты, а её группа уже уехала на день в Дакшинешвар, она крадучись двинулась к чёрному ходу. Схема была уже отработана.

Выбравшись на шумную улицу, она поймала первую же авторикшу и, с трудом договорившись с водителем о цене, крикнула: «Национальная библиотека!»

Библиотека встретила её прохладной тишиной и запахом старой бумаги. Она затерялась в главном читальном зале, окружив себя фолиантами по генеалогии бенгальских землевладельцев и отчётами колониальной администрации. Она искала любые упоминания о семье Виджрантх, о поместье, о странных обстоятельствах их исчезновения. Часы пролетели незаметно, но тщетно – всё, что она находила, было набором сухих, ничего не значащих фактов. Ни намёка на тайну.

И тут она снова почувствовала его – колющий, неотступный взгляд между лопаток. Она резко обернулась. В проёме между стеллажами мелькнула серая полоса, и знакомая худая фигура быстро скрылась в полумраке. Ледяная игла страха вонзилась ей в сердце. Нет, это уже не паранойя. Пора бежать.

Она почти выбежала из здания, не разбирая дороги, и ринулась в лабиринт узких переулков, стараясь сбить со следа возможное преследование. Сердце колотилось, в каждом отражении в грязных витринах лавок ей мерещились глаза, которых она никогда не видела. Ноги сами понесли её вверх по улочке, где воздух густел от ароматов кардамона, куркумы и пережаренного масла. Она бежала, пока не уперлась в маленькую, залитую солнцем площадь, упирающуюся в стену старого храма Кали.

И тут её обоняние уловило его – густой, согревающий душу аромат масала-чая. Он исходил из крошечной лавки, затерявшейся между двумя высокими домами. Вывески не было, лишь потёртая синяя занавеска вместо двери. Это место дышало тишиной и вневременьем.

Вайолет, движимая внезапной жаждой точки опоры, раздвинула занавеску и зашла внутрь. Воздух был плотным, обволакивающим, пах чаем, имбирём и пылью. Крошечное пространство, заставленное мешками с чаем и ящиками со специями, освещала единственная лампочка под зелёным абажуром. За прилавком из тёмного, отполированного временем дерева сидела старушка. Её лицо, испещрённое морщинами, напоминало старую карту, но глаза – тёмные и невероятно живые – светились тихим, всепонимающим знанием. На ней было простое белое хлопковое сари. Она молча перебирала сушёные листья чая, её пальцы двигались с гипнотической плавностью.

Увидев Вайолет, она не удивилась. Лишь медленно кивнула, жестом предлагая сесть на низкий табурет. —Заблудилось дитя? – тихо спросила она на ломаном, но понятном английском. Голос её был хриплым, как шорох переворачиваемых страниц древней книги. – Иди, сядь. Лайла нальёт чаю. Согреешься, потом дорогу найдёшь.

Вайолет молча кивнула, с облегчением опускаясь на табурет. Она чувствовала себя в безопасности в этой пряной, тёмной пещере. Лайла-ди налила ей в грубую глиняную кружку густого, дымящегося чая. Вайолет взяла чашку, чувствуя, как дрожь в руках утихает от исходящего тепла. —Спасибо, – прошептала она. – Меня зовут… —Тш-ш-ш, детка, – мягко, но властно перебила её старушка. – Сначала выпей. Слова подождут. У страха глаза велики, а у правды – терпение долгое.

В этот момент занавеска раздвинулась, впуская внутрь сноп слепящего солнечного света и высокую, подтянутую мужскую фигуру.

В лавку вошёл юноша. Лет семнадцати, не больше. Он был одет с небрежной, но очевидной элегантностью – идеально сидящие кремовые льняные брюки, рубашка из тончайшего белого хлопка, дорогие кожаные сандалии. Его поза была расслабленной, но в каждом движении, в каждом взгляде читалась уверенность человека, с рождения привыкшего к власти и вниманию. Его лицо с тонкими, аристократическими чертами и тёмными, пронзительными глазами было красивым, но абсолютно отстранённым. Холодным.

Лайла встретила его почтительным, но не подобострастным кивком. —Молодой господин. Обычный? —Как всегда, Лайла, – его голос был низким, бархатистым, но без единой ноты искреннего тепла. Он бросил рассеянный взгляд на Вайолет. Его глаза, тёмные и острые, как обсидиан, скользнули по её лицу, по скромной одежде и на мгновение – всего на долю секунды – задержались на шее, где виднелся красноватый след от кулона. В его взгляде не было любопытства – лишь мгновенная оценка, сканирование. Он тут же отвернулся, сделав вид, что изучает полки со специями.

Вайолет почувствовала, как по спине пробежал холодок. Это было не просто взгляд. Это был взгляд меча, только что выхваченного из ножен, – опасного, отточенного и смертельно холодного. «Он похож на клинок кали», – промелькнуло у неё в голове. «Красивый, идеальный и созданный только для одной цели».

Пока Лайла наливала ему чай в такой же глиняный стакан, Вайолет, преодолевая внезапную робость, нарушила тишину: —Извините… Вы не подскажете, как пройти к Чауринги? Кажется, я заблудилась.

Он медленно повернулся к ней. На его губах играла тонкая, вежливо-безразличная улыбка. —Вы от неё в пяти минутах ходьбы, – он сделал небольшой глоток, не спуская с неё глаз. – Идите прямо, потом налево у синего почтового ящика. Вы туристка? – Его тон был безупречно вежливым, но в нём сквозила лёгкая, почти осязаемая скука.

– Да… нет… то есть, – Вайолет запнулась, чувствуя себя неловко под его колючим, оценивающим взглядом, словно она – необычный, но не особо ценный экспонат.

Внезапно с улицы раздался резкий, нетерпеливый гудок – не автомобильный клаксон, а скорее звуковой сигнал роскошного, ультрасовременного для тех лет автомобиля, вероятно, японского или немецкого. Выражение лица юноши мгновенно изменилось, вежливая улыбка исчезла, сменившись холодной, раздражённой досадой. —Мне пора, – бросил он Лайле, оставляя на прилавке несколько купюр. – Не скучайте.

Он кивнул Вайолет на прощание, и в его взгляде на секунду мелькнуло что-то острое, аналитическое, будто он занёс её в какую-то мысленную картотеку, поставив галочку. —Не заблудитесь снова.

И он развернулся и вышел, исчезнув за занавеской так же стремительно и бесшумно, как и появился.

Вайолет сидела, ощущая странную пустоту и лёгкий озноб. Она даже не успела спросить его имя.

Лайла-ди покачала головой, убирая его стакан. —Ветры носятся, носятся, – тихо пробормотала она себе под нос. – Калидас Рой. Холодная кровь, стальная кровь. Осторожней с этим клинком, дитя моё. Он режет, не задумываясь, для кого и для чего.

Она посмотрела на Вайолет, и её взгляд снова стал глубоким и серьёзным. —А теперь расскажи старухе, что привело тебя в моё убежище. И покажи, что так привлекло взгляд холодной стали. Я и так уже вижу его отблеск в твоих глазах.

Разговор с Лайлой затянулся. Старушка оказалась кладезем намёков, полусказок и старых семейных историй. Она не сказала ничего прямо, лишь намекнула, что «молодому Рою» стоит доверять, что его семья всегда была рядом с Виджрантх и не жаждет занять их место, и что «песня Виджрантх ещё не спета, в ней лишь пропущена пауза».

Выйдя из чайной, Вайолет почувствовала, как её охватывает нервозность. Начинались вечерние сумерки, окрашивая небо над Калькуттой в густые лилово-сизые тона. Улицы, ещё недавно такие живые и шумные, теперь казались полными угрожающих теней. Каждый прохожий, каждый шорох за спиной заставлял её вздрагивать. Она вспоминала холодные, как обсидиан, глаза Калидаса Роя и с ужасом представляла, как он так же бесшумно может появиться из-за любого угла.

Она шла быстро, почти бежала, сворачивая в первые попавшиеся переулки, стараясь запутать следы. Сердце бешено колотилось. Светящиеся окна домов казались ей теперь не уютными, а подозрительными, будто за ней следили из-за каждой занавески.

Вайолет не останавливалась, пока не увидела знакомый, чуть облупленный фасад гостиницы. Только тогда она позволила себе перевести дух. Нервы немного успокоились, но внутри всё ещё тлела тревога, смешанная с возбуждением от услышанного.

Девушка огляделась – площадь перед гостиницей была пустынна. Рывком она подбежала к двери, отшатнулась, пропуская выходящего постояльца-бенгальца, и буквально влетела в освещённый холл. Только здесь, в знакомом, хоть и чужом пространстве, под взглядом невозмутимого пожилого портье в поношенной ливрее, она почувствовала себя в относительной безопасности.

Она почти бегом направилась к лестнице, в надежде, что её группа ещё не вернулась и Сьюзи одна в номере.

Вай была дома. Временном, ненадёжном, но желанном убежище. И она принесла с собой целый ворох новых вопросов, намёки старухи и одно пугающее имя – Калидас Рой. Холодный, как клинок, и, возможно, смертельно опасный.

Точка невозврата

Воздух в номере гостиницы был густым и спёртым, пах ланолином от крема для рук и воском для пола. Вайолет зашла внутрь, сбросив сандалии. Её подруга Сьюзи, развалясь на кровати под балдахином из москитной сетки, барабанила карандашом по учебнику истории, под аккомпанемент шипения кассеты в её плеере. На коленях у неё лежал потрёпанный номер индийского журнала.

– Оо, ты вернулась! – крикнула Сьюзи, снимая наушники. Голос Фила Коллинза стал едва слышен. – Я уж думала, тебя похитили эти уличные гипнотизёры! Уже семь, стемнело как ночью, а тебя всё нет.

– Они уже приехали? Мистер Майяджи, мисс Гловер? Меня наверняка хватились… – перебила её Вайолет, скидывая сумку на резную тахту.

– Расслабься, их ещё нет. Мисс Гловер заходила, говорила, что комиссия из Лондона задерживается до восьми. Так что ты в графике. Кстати… – Сьюзи сделала паузу, ковыряя дырочку на джинсах. – Я звонила твоим. В Ислингтон. Трубку не берут. Может, сама попробуешь? Автомат в холле работает.

– Они никогда не берут, – Вайолет бессильно махнула рукой, подходя к раковине умыться. – У нас телефон завален папиными чертежами и мамиными образцами тканей. Даже если бы они его услышали, ещё не факт, что подошли бы. У них своя жизнь.

Вдруг из коридора донеслись чёткие, властные шаги и низкий голос мисс Гловер. Сердце Вайолет ёкнуло. Не думая, она юркнула в ванную, захлопнув за собой дверь с щелчком. Лихорадочно сдернув платье, она натянула пижаму в сине-белую полоску, взъерошила свои рыжеватые волосы и выбежала обратно, делая вид, что только что проснулась, – навык, отточенный за годы жизни в школе-интернате.

Дверь номера была открыта. На пороге стояла мисс Гловер в своём неизменном твидовом костюме, а чуть поодаль – Аян Майяджи. Он был одет безупречно: белая рубашка с накрахмаленными манжетами, тёмные брюки, кожаные сандалии. Его лицо было каменным, но в глазах читалось напряжённое нежелание быть здесь.

– Мисс Эштон, – начала мисс Гловер, её голос прозвучал неестественно сладко. – Мистер Майяджи выразил желание лично принести вам свои извинения за… недоразумение прошлого вечера.

Аян сделал шаг вперёд. Его движения были отточенными, почти механическими.

– Мисс Эштон, приношу свои глубочайшие извинения, – его английский был безупречен, без единого намёка на акцент. – Моё поведение было абсолютно неприемлемым. Я позволил эмоциям взять верх над здравым смыслом и нарушил ваши личные границы. Я искренне сожалею. Поправляйтесь, и, я надеюсь, вы всё же посетите нашу экскурсию в Национальную библиотеку в понедельник. Уверен, её фонды вас заинтересуют.

Вайолет смотрела на него, широко раскрыв глаза. Он извинялся. Не он – его заставили. Это была хорошо отрепетированная речь, написанная кем-то другим. Сквозь зубы, с ледяной вежливостью, она выдавила:

– Мистер Майяджи, конечно же, я принимаю ваши извинения. Каждый может допустить ошибку. – В её голосе звенела сталь, которую, казалось, никто, кроме него, не уловил.

– Ну и прекрасно! – просияла мисс Гловер, разряжая атмосферу. – Теперь всё улажено. Хорошего вечера, девочки. Не шумите.

Она развернулась и вышла, уводя за собой Аяна. Он на прощание бросил на Вайолет быстрый, колкий взгляд – в нём не было ни капли сожаления, лишь холодное предупреждение.

Дверь закрылась. Вайолет и Сьюзи замерли, слушая, как их шаги затихают в коридоре.

– И что это, чёрт возьми, сейчас было? – прошептала наконец Сьюзи, вытаращив глаза. – Похоже на сцену из мыльной оперы. «Гордость и предубеждение» по-индийски.

– Я не знаю, – честно ответила Вайолет, чувствуя, как дрожь в коленях наконец стихает. – Но это было жутко. И фальшиво.

– Знаешь, а… – Сьюзи, чтобы снять напряжение, взяла с тумбочки тот самый индийский журнал. – Эти местные журналы не такие уж и дурацкие. Ни черта не понятно, конечно, но картинки славные. Смотри, какие сари.

– Что ты там читаешь? – спросила Вайолет, всё ещё прислонясь к двери.

– Не знаю, сама посмотри. «Новости недели», вроде.

Вайолет взяла потрёпанный глянец. Её взгляд скользнул по заголовкам о предстоящих выборах и рекламе новых телефонов. И вдруг замер на небольшой заметке в нижнем углу страницы:

«Уже 5 ноября город погрузится в празднование Дурга-Пуджи. Но главное таинство ждёт всех в конце – знатные семьи готовят закрытые церемонии прощания с богиней 9 ноября.

По слухам, в этом году их ритуалы станут ещё сокровеннее: старинные украшения, редкие подношения и семейные традиции.

Истинная кульминация праздника развернётся за высокими стенами храмов.».

Ледяная волна пробежала по спине Вайолет. Она взглянула на календарь, висевший на дверце шкафа: сегодня 28 октября. До праздника оставалось 8 дней, а до его конца 12.

Именно в этот день, – пронеслось у неё в голове. В этот день всё должно случиться. В этот день я узнаю правду.

Но их вылет в Лондон был назначен на шестое число. Её план рушился, едва успев сложиться.

Что делать? Сорвать всё? Солгать мисс Гловер? Сказать, что заболела по-настоящему? Остаться… одной?

Голова шла кругом. Дыхание перехватило.

– Вайолет? С тобой всё в порядке? – Тихий, испуганный голос Сьюзи вернул её к действительности. – Ты так уставилась на эту страницу, будто там написано, что известная компания прекращает поставки чая в Британию.

– Да нет, всё хорошо, – Вайолет заставила себя улыбнуться, откладывая журнал. – Просто… узнала кое-что. Встретились знакомые слова. Я же учу хинди, помнишь?

– А, ну да, – Сьюзи тут же потеряла интерес. – Если хочешь, забирай журнал себе. Я уже все картинки пересмотрела.

– Правда? Спасибо! – Вайолет прижала журнал к груди, как драгоценность.

Ночь опустилась на город, оглушительная треском цикад и гулом вентилятора. Сьюзи быстро уснула, а Вайолет ворочалась под тонкой простынёй, прислушиваясь к странным ночным звукам. Мысли путались: холодные глаза Аяна, загадочная заметка, её одинокие родители, погружённые в свои дела за тысячи миль отсюда. Лишь под утро её сознание наконец отпустило.

Ей снилось, что она стоит посреди бескрайнего, неподвижного озера. Вода была тёмной, но не пугающей – густой и гладкой, как полированный обсидиан, и в ней отражались не звёзды, а мерцающие, как светлячки, санскритские письмена…

…Лакшми подняла руку, и на её ладони возникла маленькая масляная лампа. Пламя было крошечным, но оно горело ровно и непоколебимо…

…Она протянула руки, чтобы принять дар, и в этот миг пламя перепрыгнуло к ней в грудь. Оно не обожгло. Оно наполнило её изнутри ровным, тёплым, несокрушимым светом.

Она проснулась. В комнате было темно и тихо. Не было ни привычной паники, ни учащённого сердца. Только глубочайшее, всепроникающее чувство мира. И странная, тихая уверенность. Она потянулась к шейному кулону, который всегда носила под одеждой. Металл был на удивление тёплым, почти живым. В темноте ему могло почудиться, что по его краю пробежал слабый золотистый отсвет.

Что же нам с тобой делать? – промелькнуло у неё в голове.

Решение было принято. Бессознательно, во сне, его приняла за неё сама богиня.

Оставшиеся три дня своего «карантина» Вайолет посвятила тотальной подготовке. Она сменила тактику. Она штудировала в библиотеке путеводители и книги по истории Калькутты, выискивая детали о повседневной жизни, правилах поведения, устройстве города. Она ходила на базар Нью-Маркет и в лавки на Парк-Стрит, покупая неприметную индийскую одежду – простые хлопковые сальвар-камизы и платки-дупатты, – которую прятала на дне своей большой дорожной сумки. Она приобрела вторую, потрёпанную сумку из парусины на блошином рынке и потихоньку наполняла её самым необходимым: водой, сухими фруктами, аптечкой, картой, деньгами, спрятанными в потайной карман.

Она заметила, что за ней по-прежнему следует тот самый незнакомец в серой куртке. Но теперь его присутствие не вызывало страха, а скорее любопытство. А что, если он не хочет мне зла? Что, если он… охраняет?

Всё это время Вайолет находила предлоги зайти в ту самую скромную чайную, где познакомилась со старушкой Лайлой-ди – мудрой, морщинистой, как печёное яблоко, хозяйкой этого заведения. Под предлогом изучения местных нравов она приходила сюда, чтобы вдохнуть воздух настоящей Калькутты, пахнущий кардамоном, дымом и жареным тестом.

И каждый раз, ближе к вечеру, её сердце начинало биться чуть чаще в предвкушении. Дверь с колокольчиком открывалась, и входил он. Калидас Рой, которого Лайла называла «Молодой господин».

Он был неброско красив – в его сдержанности, в спокойном, внимательном взгляде было что-то, что необъяснимо тянуло её к нему. Что-то тёплое и надёжное, чего так не хватало в её нынешней жизни, полной тревог и секретов. Она не знала, почему его присутствие вызывало у неё такое странное чувство – смесь любопытства, лёгкого смущения и надежды. Она приписывала это его внешности или своему одиночеству.

Он всегда появлялся ненадолго. Заказывал чай, иногда перекидывался парой фраз с Лайлой на бенгали, и всегда казался погружённым в свои мысли. Вайолет ловила себя на том, что придумывает поводы заговорить с ним – спросить время, узнать, что он заказал, сделать комплимент его… ну, хотя бы чаю.

Но либо он уходил слишком быстро, исчезая в вечерней толпе, едва допив свою чашку, либо её собственная робость брала верх. Слова застревали в горле, язык становился ватным, и она могла только украдкой наблюдать за ним, чувствуя, как нагреваются щёки. Она ругала себя за эту нелепую застенчивость.

Однажды она решилась. В той самой чайной, где говорила со старухой, она застала Калидаса за тем же столиком. На этот раз разговор получился. Она забыла про осторожность, про свои половинчатые вопросы о происхождении. Она почти полностью открылась ему, рассказав о сне, о решении остаться, о своём страхе и надежде. Он слушал молча, не перебивая, и его спокойствие было заразительно. И лишь потом она осознала: он не выглядел удивлённым. Словно он… ждал этого. Словно он и так всё знал.

Мысль об отъезде тускнела с каждым днём. Родители так и не перезвонили. Боль от этого была тупой и привычной.

Мне кажется, я уже не нужна им… – думала она, глядя на фотографию в рамке. – А здесь… здесь у меня может появиться что-то моё. Может, я смогу найти здесь семью? Настоящую.

План созревал. Теперь ей нужно было только одно – заставить Аяна Майяджи наконец оставить её в покое и перестать обращать внимание на её кулон. И у неё была идея, как это сделать.

Вечный шах

Утро понедельника, встретило Калькутту не просто туманом, а ядовитым желтоватым «калькуттским смогом» – густой смесью влаги, выхлопных газов и дыма с угольных фабрик на окраинах. Карантин официально закончился, и Вайолет предстояло снова влиться в жизнь группы. Но это возвращение было тщательно спланированной операцией.

Она встала затемно, пока Сьюзи ещё мирно посапывала под противомоскитной сеткой, и включила маленький транзисторный радиоприёмник. Сквозь шипение и помехи лился мягкий голос. Этот голос из эфира был единственным свидетелем её преображения.

При свете одной лишь настольной лампы с зелёным стеклянным абажуром Вайолет проделала сложный ритуал. Из дорожной шкатулки, под слоем английских кружевных носовых платков, она извлекла купленное накануне на базаре Нью-Маркет сари – не кричаще-яркое, но и не скромное, из тонкого бенгальского муслина цвета морской волны, расшитое по краю серебряной нитью «зари». Надевание сари без помощи было квестом, но после нескольких дней тайных тренировок складки легли почти безупречно. Ткань непривычно холодила кожу, но дышала легко.

Затем последовала косметика – тушь и тени, купленные на рынке. Лёгкие стрелки, подчёркивающие разрез глаз, немного туши, приглушённые персиковые тени и помада натурального оттенка. Рыжеватые волосы, обычно собранные в небрежный хвост, она уложила в сложную, но изящную причёску, закрепив невидимками и шпильками, как у героинь из фильмов.

В зеркале на неё смотрела не британская школьница, а юная индийская аристократка из хорошей, но несколько консервативной семьи. Сердце ёкнуло от странного узнавания. Это был не просто маскарад. Это была примерка новой кожи.

– Вау, Вай! – просияла Сьюзи, проснувшись и увидев её. – Ты выглядишь… сногсшибательно! Прямо как Смита Патиль в том фильме! Решила произвести фурор? Или это для кого-то конкретного? – она подмигнула.

– Что-то вроде того, – улыбнулась Вайолет, стараясь говорить легко, и потянулась за своим плеером. – Надоело ходить в больничном виде. Решила, что если уж быть в Индии, то выглядеть соответствующе.

Она вставила кассету с записью какой-то английской группы – это помогало ей сохранять видимость спокойствия. На завтраке в отеле она ловила на себе удивлённые и любопытные взгляды. Мисс Гловер, в своём неизменном твидовом костюме, одобрительно кивнула: «Приятно видеть вас в норме, мисс Эштон. И в подобающем для светского выхода виде. Надеюсь, это признак возвращения к дисциплине».

Вайолет ела мало, её внутренности были сжаты в тугой нервный узел. Аметистовый кулон, обычно лежавший на груди, был снят. Она нащупала его в маленьком бархатном мешочке, спрятанном в потайном кармане её сумки рядом с паспортом и запасными фунтами, и его привычная тяжесть успокаивала. Он был её талисманом, её частью. Притворяться, что она от него отрекается, было больно.

Выйдя из ресторана в холл, где группа собиралась у автобуса, она почти столкнулась с Аяном. Он уже ждал её, его взгляд – быстрый, сканирующий – скользнул по её новому облику с молниеносной оценкой, но почти сразу же упал на шею. Пустое место, где должен был быть кулон, заставило его нахмуриться. Его улыбка стала напряжённой.

– Мисс Эштон, вы прекрасно выглядите. Прямо как настоящая бенгальская «бходролок» (аристократка). Рад, что вы полностью поправились, – его голос был гладким, как шёлк, но в глазах плескалось недоумение и лёгкая тревога. Он сделал паузу, явно выбирая слова. – Что-то изменилось… Ах, да. Ваш аметистовый кулон. Вы не надели его сегодня. Надеюсь, он не потерялся? Это была бы настоящая трагедия.

Вайолет сделала самое безразличное лицо, какое смогла. Она даже легкомысленно взмахнула рукой, будто отмахиваясь от надоедливой мухи.

– О, этот старый камень? Знаете, мистер Майяджи, эти несколько дней заточения дали мне время подумать. Я поняла, что он приносит мне одни проблемы. Слишком много внимания, слишком много… вопросов. – Она сделала небольшую театральную паузу, глядя куда-то мимо него. – Он сейчас у меня в номере. Лежит в ящике. Думаю, вообще его выбросить при первом же удобном случае. На свалку истории, как говорят.

Она внимательно следила за его реакцией. На его ухоженном лице промелькнула целая гамма эмоций: мгновенное облегчение, торжество и тут же – прищур подозрения. Но алчность и самоуверенность перевесили.

– О, это очень мудрое и современное решение, мемсахиб! – воскликнул он, и в его голосе впервые прозвучала почти искренняя теплота. – Очень мудрое! Такие вещи… они принадлежат прошлому. Они только тянут назад в мир никому не нужных суеверий. Вы – молодая леди из современного Лондона, вам не нужен этот хлам. Да, обязательно избавьтесь от него! Я могу даже помочь с утилизацией, – предложил он с жирной, подобострастной улыбкой.

– Так я и сделаю, – кивнула Вайолет, поворачиваясь к автобусу, чтобы скрыть дрожь в коленях и вспыхнувшую на мгновение ярость. «Хлам. Утилизация». Ложь давалась ей тяжело, но игра стоила свеч. Она заставила себя улыбнуться Сьюзи, которая уже выходила из кафе.

Вайолет села в автобус первой, поэтому выбрала место у окна, откуда можно было всё видеть, оставаясь частично невидимой. Она надела наушники, сделала вид, что погружена в музыку, а сама наблюдала за Аяном. Тот, довольно потирая руки, что-то быстро и возбуждённо говорил по стеночному телефону в холле, бросая взгляды на автобус. Он явно кому-то докладывал о своей «победе».

Центральная библиотека встретила их прохладной, торжественной тишиной, пахнущей старым переплётом, пылью и слабым ароматом нафталина. И именно его они увидели, едва переступив порог величественного колониального здания. Калидас Рой.

Он стоял у массивной дубовой стойки, беседуя с пожилым библиотекарем в очках. На нём был не льняной костюм, а строгий, идеально сидящий чёрный пиджак из тонкой шерсти и такие же брюки с идеальными стрелками. Это делало его похожим на молодого оксфордского профессора или на одного из тех успешных индийских технократов, чьи портреты иногда мелькали в местных газетах. Его взгляд скользнул по группе, задержался на Вайолет на долю секунды дольше, чем на остальных – быстрая, профессиональная оценка образа, но не дрогнул. Не было в нём ни намёка на узнавание, лишь вежливая, отстранённая учтивость высокопоставленного лица, снизошедшего до общения с туристами.

Пожалуйста, не выдавай меня, – мысленно взмолилась Вайолет, чувствуя, как кровь приливает к лицу и ладони становятся влажными. – Пожалуйста…

И будто услышав её, он лишь слегка кивнул в сторону группы, как незнакомым людям, и продолжил разговор с библиотекарем. Облегчение, сладкое и головокружительное, волной накатило на неё. Первый рубеж был пройден.

Аян, сияя, выступил вперёд и представил его группе как «мистера Роя, одного из молодых меценатов и попечителей библиотеки, любезно согласившегося почтить нас своим вниманием и провести для нас небольшую экскурсию». Он говорил с подобострастием, которого Вайолет никогда раньше у него не замечала.

Его тур был блестящим и немного отстранённым, как лекция. Он водил их по бесконечным залам с высокими потолками, рассказывая об истории коллекций на безупречном, почти королевском английском, цитируя классиков с лёгкостью. Он был остроумен, эрудирован и совершенно недосягаем. Но Вайолет ловила его случайные, брошенные будто невзначай взгляды. В них читалось не любопытство, а… профессиональный интерес. Глубокий, аналитический, изучающий. Он не видел в ней девушку – он видел переменную в сложном уравнении.

Когда группа разбрелась по читальным залам на свободные два часа свободного времени, Вайолет, сделав вид, что увлечена фолиантами по колониальной архитектуре, отступила вглубь самого тихого крыла – отдел редких карт и атласов. Воздух здесь был спёртым и густым от запаха старой кожи, пыли и времени. Высокие дубовые стеллажи до потолка образовывали подобие Патала, а единственным звуком был мерный, убаюкивающий гул системы кондиционирования советского производства.

Его появление было бесшумным. Она просто ощутила присутствие – плотное, сфокусированное, как луч лазера – и обернулась. —Мисс Эштон, – его голос был низким, ровным, лишённым каких-либо эмоций, словно он диктовал деловую заметку. – Публичное отречение от фамильной реликвии. Интересный тактический ход. Неожиданно смелый.

Калидас Рой стоял в проходе между стеллажами с картами XVI века, его тёмный костюм сливался с глубокими тенями. Взгляд, холодный и аналитичный, скользнул по её новому облику, будто оценивая эффективность стратегии, а не внешность.

– Вы же знаете, что это был тактический манёвр, – парировала она, стараясь, чтобы голос не дрогнул. С ним бесполезно было играть в неведение. – И… откуда вы узнали? Вы же не были в холле.

– Наблюдение и логика, – он слегка склонил голову. – Майяджи появился здесь с дурацкой улыбкой победителя и сразу попытался мне что-то ляпнуть о «разумном решении» одной из юных леди. Сопоставление фактов не заняло много времени. Он проглотил наживку. Его амбиции всегда застилали ему глаза. Но ваша игра, мисс Эштон, рискованна. Он не так прост, как кажется. Глупость часто граничит с внезапной жестокостью.

Он сделал шаг вперёд, и пространство между ними наполнилось напряжённым, почти физически ощутимым молчанием. Он нарушил его первым, задав вопрос прямо, без предисловий: —Зачем вы идёте на такой риск? – его глаза впились в неё, словно пытаясь прочесть зашифрованный текст. – Что вы надеетесь найти, надевая эти одежды и разыгрывая эту комедию? Что движет вами? Любопытство? Долг? Или нечто иное?

Вайолет почувствовала, как под его рентгеновским взглядом учащается пульс. Он видел её насквозь, все её страхи и сомнения. —Может быть, мне надоело быть мишенью, – ответила она, отводя взгляд к огромному старинному глобусу в медном ободе. – Я просто хочу понять, что происходит. Почему этот кулон так всех волнует? Почему за мной следят?

– Понимание – это роскошь, за которую приходится платить куда большую цену, чем вы можете себе представить, – его голос прозвучал почти как предупреждение, холодное и чёткое. – Вы копаетесь не в тех книгах, мисс Эштон. Истину вы не найдёте на этих полках. Здесь лишь пыль чужих историй.

– А где же? – её шёпот прозвучал вызовом, в котором слышались и отчаяние, и надежда.

Он приблизился ещё на шаг, и теперь она могла разглядеть мельчайшие детали – идеальную линию бровей, лёгкую усталость в уголках глаз, свидетельствующую о бессонных ночах, неприступную твёрдость в уголках губ. От него пахло дорогим сандаловым деревом и чем-то металлическим, холодным – может, оружием, а может, просто старой сталью библиотечных стеллажей.

– Истина написана на стенах заброшенных домов, – произнёс он тихо, но так, что каждое слово отпечатывалось в сознании. – Она зашифрована в земле, которая помнит последний крик. Она в тишине, что воцарилась после того, как с карты города стёрли целую династию. Вы ищете справочники, мисс Эштон, а вам нужен ключ. И он не здесь.

В его словах не было предложения помощи – лишь констатация факта. Жёсткая, безпрекрасная. И в этом была своя, пугающая правда. —Почему вы мне это говорите? – спросила она, чувствуя, как холодеют кончики пальцев. – Что вам до этого?

– Потому что ваше появление в этой… ситуации… не было случайностью, – его взгляд на мгновение стал отстранённым, будто он смотрел сквозь неё на какую-то далёкую точку прошлого или будущего. – И потому что я дал обет. Не вам. Некоему человеку, чьё имя вы, возможно, никогда не узнаете. Вашему роду. Мы встретимся снова. Когда шахматная доска будет полностью расставлена. А пока… – он сделал паузу, и его глаза снова стали острыми на ней, – не недооценивайте Майяджи. И не переоценивайте свои силы. Одиночка в этой игре обречена.

Не дав ей возможности задать ещё один вопрос, осмыслить услышанное или просто выдохнуть, он развернулся с поразительной лёгкостью и бесшумно растворился в полумраке между стеллажами, оставив после себя лишь лёгкий шлейф сандала и ощущение, что она только что получила и суровое предупреждение, и зашифрованное приглашение на опасную, неизвестную ей игру, правила которой ей только предстояло узнать.

Последующие два часа пролетели в нервном, лихорадочном ожидании. Она не могла сосредоточиться на текстах, её мысли возвращались к его словам. «Ключ». «Игра». «Обет». Он не предлагал ей романтики или защиты; он предлагал ей суровое партнёрство в расследовании тайны, окутанной смертельной опасностью, где её род был лишь разменной монетой. И это пугало и притягивало одновременно, как вид бездны.

Обратная дорога в автобусе, ужин в недорогом кафе на Парк-стрит – всё прошло как в густом тумане. Все её мысли были заняты расшифровкой их разговора. Она ловила на себе взгляд Аяна – теперь более спокойный, самоуверенный, но от того не менее неприятный. Её маленькая ложь сработала, но, как и предупреждал Калидас, это было лишь временной передышкой, затишьем перед бурей.

– Так, хватит это скрывать! – улегшись в кровати под назойливый писк комаров у сетки, прошипела Сьюзи, выключая свет. – Ты весь вечер витаешь где-то в облаках, проигнорировала даже мой рассказ о том красивом студенте, который на меня смотрел в библиотеке! И ты периодически улыбаешься сама себе. Это он, да? Тот самый, холодный и небожительный библиотечный меценат? Признавайся!

– Не о чем говорить, Сьюз, – уклончиво ответила Вайолет, поворачиваясь на бок к стене. – Просто показался… очень неординарным человеком. Начитанным.

– «Неординарным человеком»! – фыркнула Сьюзи. – Да ты вся светишься изнутри, как лампочка! Ладно, храни свои секреты, Нэнси Дрю. Но я своё добью! Я же журналистка!

Но Вайолет уже не слышала. Её сознание тонуло в глубоком, настигшем её сразу же сне, таком же ярком и реальном, как и предыдущие.

Ей снилось. Она стояла в центре древнего храма, но не того, что была в прошлом сне. Он был больше, и напоминал руины. Стены были покрыты не иероглифами, а живыми, с узорами из золотого и фиолетового света, словно схема какого-то божественного компьютера. Перед ней на троне, сплетённом из корней баньяна и языков холодного пламени, восседала Богиня. Но это была не одна ипостась – в Ней угадывалась и созидающая, упорядочивающая сила Лакшми, и разрушительная, трансформирующая мощь Кали. Её лица она не видела, лишь ощущала исходящее от Неё всеобъемлющее, безличное знание, как от центральной базы данных.

И рядом с троном, словно страж, живой ключ или неотъемлемая часть ритуала, стоял Калидас. Но не в пиджаке, а в древних, царских доспехах, напоминающих форму воина, но сделанных из тёмного, отполированного до зеркального блеска металла. Его руки были сложены в намасте, а взгляд был прикован к ней, полный не романтической преданности, а безмолвного долга, готовности выполнить программу. И чего-то ещё… чего-то глубокого и вечного, что было больше любви или ненависти – как связь двух совместимых устройств.

Богиня подняла руку, и из пространства между ней и Калидасом возник тот самый аметистовый кулон. Но теперь он был больше, сложнее, и вокруг него вращались концентрические схемы из света, словно диаграммы или шифровальные коды. Он парил в воздухе, вращаясь и излучая интенсивный, тёплый, фиолетовый свет. Затем он медленно поплыл к Вайолет и остановился прямо у её грудины. Он не врезался, а скорее интегрировался, сливаясь с ней на каком-то энергетическом уровне. Она не почувствовала боли – лишь всепоглощающее тепло, мощный прилив силы и чувство полного, безоговорочного принятия в систему. Голос, который был не звуком, а чистой информацией, потоком данных, проник в её сознание: «Путь твой и путь его сплетены с начала кода. Он – твой щит и твой меч. Ты – его причина и его итог. Не беги от своей крови. Не бойся своей силы. Активация неизбежна».

Она проснулась с чётким ощущением тепла в груди, лёгким шумом во всём теле и с абсолютной, непоколебимой уверенностью, холодной и чистой как кристалл: всё, что происходит – логично и является частью плана. И Калидас Рой – не враг. Он – назначенный ей проводник. Часть её миссии.

Увертюра к молчанию

Ещё одно утро. Лучи восходящего солнца, пробиваясь сквозь жалюзи, золотили пылинки, танцующие в спёртом воздухе номера. Вайолет лежала без движения, уставившись в потолок. Её пальцы сжимали аметистовый кулон на груди, ощущая его привычную, прохладную гладкость.

– И ещё одно утро с тобой, – прошептала она, поворачивая камень к свету. – И всё те же проблемы. Все эти взгляды, эта слежка… Всё из-за тебя. Интересно, ты того стоишь?

В ответ кулон внезапно стал обжигающе горячим, будто раскалённый уголёк. Вайолет ахнула от неожиданности и боли, разжала пальцы. Камень упал ей на грудь и тут же снова стал просто прохладным кусочком полированного минерала.

– Ладно, ладно! – она отдышалась, осторожно касаясь кожи, ожидая ожога, но его не было. – Прости. Может, ты и не такой уж и плохой.

Она снова взяла его в руки, на этот раз почти с нежностью. —Интересно, как они выглядели? Мои предки… Если они, конечно, мои. – Она закрыла глаза, пытаясь представить лица. В памяти всплыл далёкий образ из детства. – Я помню… на чердаке нашего дома в Лондоне. Я нашла старую коробку, обтянутую выцветшим шёлком. В ней были не фотографии, а странные рисунки, свитки с непонятными символами… Бабушка застала меня за их изучением. Она так разозлилась, как я никогда не видела. Вырвала коробку из рук и… сожгла в камине. Весь вечер потом пахло палёной бумагой и грустью. – Она замолчала, вглядываясь в глубины камня. – Как думаешь, та коробка была как-то связана с родом Виджрантх?

Камень в её ладони стал тёплым, почти живым. —Я так и поняла… значит, да. – Голос её дрогнул. – Так с тобой… можно говорить? Интересно. Вот почему ты – семейная реликвия. Ты не просто украшение. Ты – хранитель.

Солнце поднялось выше, в комнате стало светло. Часы на тумбочке показывали семь. Рядом на кровати Сьюзи заворочалась, издавая сонное мычание. Вайолет инстинктивно, словно пойманная на чём-то запретном, сунула кулон в бархатный мешочек и забросила его на дно своей объёмной сумки.

– Ммм… А? Ты уже не спишь? – проскрежетала Сьюзи, протирая глаза и ворочаясь на кровати.

–Да… Не сплю. – Голос Вайолет прозвучал неестественно бодро. – Просто… думаю.

Сьюзи, кряхтя, побрела в ванную. Вайолет воспользовалась моментом и перешла к следующему пункту своего плана – поддержанию легенды. Она надела старый, потрёпанный топ и выцветшие джинсы-клёш, затянутые на бёдрах широким ремнём. Волосы она завязала в высокий, небрежный хвост, несколько прядей нарочно выбились. Она поймала своё отражение в зеркале и поморщилась. Она чувствовала себя некомфортно, словно надела чужую кожу. Эта одежда была её старой, лондонской жизнью, которую она сейчас пыталась изобразить.

– Ладно, – вздохнула она. – Похожу так ещё несколько дней. Так нужно.

В это время из ванной вышла Сьюзи, уже почти проснувшаяся. —О, кого я вижу! – она удивлённо подняла брови. – Это же англичанка! Вайолет Эштон, я снова узнаю свою одноклассницу! Решила, наконец-то, сменить свой индийский шик на что-то более… родное? Или это новый образ «я-вернулась-к-истокам-после-болезни»?

– Знаешь, я подумала и решила, что нужно… вернуться к истокам, – с трудом подбирая слова, ответила Вайолет, избегая её взгляда. – Надоело выделяться. Понимаешь?

– Понимаю… – протянула Сьюзи, но в её глазах читалось лёгкое недоверие. – Выглядишь… привычно.

Завтрак в отельном кафе прошёл для Вайолет в нервном напряжении. Она заставляла себя есть овсянку и тосты, хотя от запаха карри и специй, доносившегося из кухни, сводило скулы. Она ловила на себе случайные взгляды Аяна, который разливал кофе с невозмутимым видом. Казалось, её маска работает.

В автобусе по дороге в галерею Аян, стоя в проходе, начал свой рассказ. И это было поразительно. Это был не тот заискивающий или фальшиво-важный гид, каким он был последние дни. Его осанка выпрямилась, голос приобрёл низкие, уверенные бархатные нотки, жесты стали плавными и точными. Он говорил об истории галереи, о меценатах, об архитектуре здания. Это выглядело прямо как в их первый день знакомства, до всей этой истории с кулоном.

Вайолет украдкой наблюдала за ним. Его взгляд скользнул по ней, задержался на её нарочито простой одежде, на пустой шее, и в его глазах мелькнуло что-то – удовлетворение? Презрение? – и скрылось. Он окончательно убедил себя, что ей разонравился этот кулон. Первая часть её плана сработала.

Но пока он вещал об искусстве, мысли Вайолет были далеко. Она смотрела в окно на мелькающие улицы Калькутты и думала только об одном: будет ли он там? Появится ли Калидас Рой в галерее? Или его отсутствие накануне было знаком того, что он потерял к ней интерес?

Группа вышла на парадный белокаменный подъезд галереи. Прохладная тишина вестибюля после уличного гама оглушила. Аян повёл их вперёд, его голос, ровный и глубокий, легко заполнял пространство.

– Добро пожаловать в место, где душа современной Индии говорит на языке красок и форм… – начал он, и его речь заворожила даже вечно скептичную мисс Гловер.

Вайолет следовала за группой, но её внимание было рассеяно. Она скользила взглядом по залам, выискивая в полумраке у высоких окон, в дверных проёмах знакомую высокую фигуру в безупречном костюме. Её сердце замирало каждый раз, когда вдали мелькал тёмный силуэт мужчины, но это всегда оказывался кто-то другой – смотритель, другой посетитель.

А тем временем Аян блистал. Он водил их от полотна к полотну, и его комментарии были не заученными фактами, а живыми, образными мини-лекциями. Он говорил о «тонах рассвета над Гангом» на полотнах, о «ритмах таблы, переложенных на язык абстракции» в работах модернистов, о «поэзии в изгибе руки танцовщицы» на миниатюре.

Вайолет смотрела на него, заворожённая и ошеломлённая. Это был не тот Аян, которого она узнала за эти дни. Это был другой человек – умный, образованный, харизматичный. Она ловила его взгляд, надеясь увидеть в нём хоть каплю того высокомерия или алчности, которые видела раньше, но видела лишь спокойную, профессиональную уверенность, ту самую, что была в самом начале их путешествия. Это пугало её больше, чем его откровенная жадность. Пугала эта лёгкость перевоплощения.

В конце экскурсии, стоя у огромного окна, заливавшего зал светом, он подвёл итог. —Искусство – это не украшение жизни. Это её диагноз и прогноз. Индия, которую вы видите здесь, – это не страна-картинка для туристов. Это живой, сложный, страдающий и ликующий организм. Спасибо, что выслушали его сегодня.

Майяджи закончил свою речь. Раздались искренние, не вежливые аплодисменты. Вайолет хлопала автоматически, её голова была занята другим. Он стал таким, как был. Он не думал о ней, о её кулоне. Он забыл. Она должна была радоваться, но вместо этого чувствовала лишь лёгкую опустошённость и тревогу. Слишком уж всё было идеально.

Мисс Гловер объявила свободное время. Сьюзи тут же потянула её в соседний зал – «посмотреть на эти странные металлические штуки». Вайолет отговорилась головной болью и осталась стоять у той самой вазы эпохи Великих Моголов, которую так поэтично описывал Аян.

Она была одна. Тишина зала давила на уши. И тогда она услышала его. Лёгкий, почти неслышный шорох – шаг, приглушённый ковровой дорожкой. Он раздался прямо за её спиной.

Сердце её упало. «Снова…» – пронеслось в голове.

Она резко обернулась. В дальнем конце зала, в арочном проёме, ведущем в следующий коридор, замерла та самая фигура в серой куртке. Он не прятался. Он стоял, повернувшись к ней вполоборота, и в этот раз Вайолет почувствовала не панику, а холодную, яростную решимость.

– Довольно, – прошептала она себе под нос и сделала шаг вперёд.

Фигура тут же метнулась вглубь коридора. Вайолет, не раздумывая, пошла за ней, почти бегом. Её шаги гулко отдавались под высокими сводами. Она свернула за угол, потом ещё за один, в узкий служебный коридор, слабо освещённый одинокой лампочкой.

Она была пуста. В конце коридора покачивалась неубедительно закрытая дверь, ведущая, судя по всему, во внутренний дворик.

– Вот чёрт… Опять скрылся, – выдохнула она, останавливаясь и опираясь руками о колени. – Ну ничего… Когда-нибудь я узнаю, кто ты.

Из-за её спины раздался резкий, хорошо знакомый голос: —Мисс Эштон! Мы вас всюду ищем! – это была мисс Гловер. Она стояла, на углу, и её лицо выражало крайнее раздражение. – Хватит таскаться по служебным коридорам! Мы уезжаем на ужин. Немедленно к автобусу!

Ужин в кафе «Flury’s» прошёл в напряжённой тишине. Вайолет, чтобы окончательно убедить в своей «возвращённой нормальности», заказала себе обычный английский ужин – рыбу с жареным картофелем. Еда казалась ей безвкусной и пресной после ярких индийских специй, но она заставляла себя есть, под одобрительным взглядом мисс Гловер. Аян сидел за соседним столиком с другими гидами и бросал на неё ничего не выражающие взгляды. Её маска работала безупречно.

Вернувшись в номер, Вайолет с облегчением скинула с себя джинсы и топ и надела лёгкую хлопковую пижаму. Пока Сьюзи принимала душ, она осторожно, почти с благоговением, вынула кулон из сумки.

– Извини, что прячу тебя, – прошептала она, разглядывая его в свете настольной лампы. Камень отозвался лёгким, успокаивающим теплом. – Но так нужно… Обещаю, что через неделю не буду снимать тебя с шеи. Никогда.

Она прижала его на мгновение к губам и убрала обратно в потайной карман, как раз в тот момент, когда дверь ванной открылась и вышла Сьюзи, закутанная в полотенце.

– О чём задумалась? – спросила та, разглядывая подругу. —Так… Ни о чём, – улыбнулась Вайолет. – Просто устала.

Они выключили свет. Вайолет легла на спину и уставилась в потолок, по которому ползали отблески уличных фонарей. Она ждала сна. Ждала видений, намёков, знаков.

Но ничего не приходило. Только тихая, глубокая, беспросветная тьма. И в этой непривычной тишине не было покоя. Было странное, зыбкое ощущение, что всё, что она делает – правильно. Что она всего лишь маленькая шестерёнка в огромном, беззвучно работающем механизме, ход которого предопределён. И это чувство было куда страшнее любых кошмаров.

Шепот в грохоте

Тишина прошлой ночи висела в сознании Вайолет тяжёлым, непроглядным занавесом, словно густой смог, окутавший спящую Калькутту. Она проснулась до рассвета с неприятным ощущением в душе – будто пропустила важный сигнал, проспала тревожный звонок, зовущий её к действию. Аметистовый кулон на её груди безмолвствовал, был холодным и инертным, как обычный булыжник. Эта непривычная немота беспокоила её куда больше, чем любые его таинственные всплески тепла или света. Молчание артефакта ощущалось как упрёк.

«Хватит ждать знамений, – сурово сказала она себе, сбрасывая с себя тонкую простыню. Вентилятор на потолке лениво вращал лопастями, не в силах разогнать влажную предрассветную духоту. – Иди своим путём. Действуй по плану. Не оглядывайся».

Она снова надела свою «английскую броню» – потрёпанные, выцветшие от многочисленных стирок джинсы-клёш, простой хлопковый топ без каких-либо украшений и лёгкую ветровку кислотно-зелёного цвета, купленную когда-то в лондонском магазине. Заплела волосы в тугой, небрежный конский хвост, стараясь уничтожить намёк на элегантность. В зеркале, в тусклом свете единственной лампы, на неё смотрело бледное, уставшее лицо Вайолет Эштон из Ислингтона – скучающая, ничем не примечательная школьница на обязательной экскурсии. Этот образ был ей отвратителен, но необходим для маскировки.

– О, снова в своём амплуа? – позевывая, прокомментировала Сьюзи, доставая из чемодана свой огромный мешковатый свитер с оленями, пахнущий домом и стиральным порошком. – Окончательно решила, что индийский шик – это не твоё? Жаль. В том сари ты выглядела сногсшибательно.

– Что-то вроде того, – буркнула Вайолет, натягивая потрёпанные кеды. – Просто надоело выделяться.

Завтрак в отеле прошёл под знаком полного, оглушительного успеха её маскарада. Аян, разливая чай с видом заправского метрдотеля, бросил на её намеренно невзрачный вид довольный, почти отеческий взгляд – взгляд хозяина, чья непокорная собака наконец-то выучила команду «сидеть». Мисс Гловер одобрительно кивнула, заметив её «возвращение к здравому смыслу и подобающему виду». Вайолет давилась безвкусными, подгоревшими тостами и безликим мармеладом, безумно мечтая о густом, сладком, пряном чае с кардамоном и имбирём из лавки Лайлы.

Сегодня по расписанию значилась экскурсия на фабрику по обработке джута – обязательный пункт программы для всех иностранных групп, желавших узреть «индустриальное лицо» Калькутты и удостовериться, что их благополучие зиждется на прочных мешках из-под риса. Автобус, скрипя всеми своими многочисленными деталями, долго петлял по разбитым, пыльным дорогам промышленных окраин, пока не привёз их на огромную, огороженную территорию, заставленную пирамидами желтоватого волокна. Воздух здесь был густым, сладковато-горьким и въедливым – смесь джутовой пыли, машинного масла и угольной гари.

Их встретил оглушительный, первобытный грохот. Главный цех представлял собой адскую какофонию лязгающих станков, визга циркулярных пил и рёва моторов. Гигантские, ржавеющие механизмы с гипнотической, неумолимой монотонностью разматывали, трепали и спрессовывали грубые волокна в бесконечные рулоны мешковины. Рабочие в заляпанных маслом одеждах, с тряпичными повязками на лицах, двигались между ними с уставшей, автоматической безучастностью, словно призраки в этом индустриальном аду.

Аян, получив от фабричного надзирателя потрёпанный мегафон, повёл группу по безопасному маршруту, отмеченному потускневшей жёлтой краской на полу. Его голос, усиленный до металлического, пронзительного скрежета, безнадёжно тонул в общем гуле, выкрикивая заученные цифры о тоннах продукции, экспортных поставках и пятилетних планах.

Вайолет шла, стараясь изображать вежливый, отстранённый интерес. Но её взгляд, острый и беспокойный, непрестанно блуждал по цеху, выхватывая красноречивые детали: отслоившуюся краску на стенах, покрытых грязью, усталые, потухшие глаза рабочих, блики тусклого света на масляных лужах. И ещё кое-что. На другом конце цеха, за рядами грохочущих станков, мелькнула знакомая, невысокая фигура в серой, немаркой куртке. Он был здесь.

Сердце её ёкнуло, но на этот раз не от страха, а от охотничьего азарта. Она намеренно замедлила шаг, позволяя группе уйти вперёд. Незнакомец, двигался параллельно им, используя станки и штабеля тюков как живые укрытия. Он не прятался, он патрулировал. Охранял.

И в этот момент её выверенный, осторожный план дал глубокую трещину. Обычная, неукротимая любознательность, та самая, что когда-то заставила её вскрыть старую коробку на чердаке, взяла верх над холодной осторожностью. Она не просто хотела его увидеть – она жаждала докопаться, получить ответы здесь и сейчас.

Сделав вид, что поправляет развязавшийся шнурок, она резко свернула в узкий, плохо освещённый проход между двумя грохочущими агрегатами. Пыльный, насыщенный мельчайшими волокнами воздух защекотал в носу, вызывая желание чихнуть. Она прошла насквозь и оказалась в слепом пятне, у глухой стены, возле медленно ползущей конвейерной ленты, уносящей готовую мешковину в недра фабрики.

И он был там. Стоял спиной к ней, всего в десяти шагах, изучая что-то на стене – возможно, график смен или потрёпанную инструкцию по технике безопасности. Это был её шанс.

Вайолет, не раздумывая, сделала шаг вперёд. —Эй! – крикнула она, но её голос был безнадёжно поглощён всепоглощающим рёвом машины. Она сделала ещё шаг, сжимая кулаки. – Я знаю, что ты за мной следишь! Скажи, зачем? Что тебе от меня нужно?

Он вздрогнул, словно от удара током, и его рука инстинктивно рванулась к капюшону, натягивая его глубже на голову, скрывая лицо в искусственно углублённой тени. Он резко обернулся. Он что-то выкрикнул в ответ, его губы зашевелились, но слова утонули в металлическом скрежете.

Она сделала ещё шаг, протягивая руку, уже почти касаясь грубой ткани его куртки. —Говори громче! Я не слышу!

В его позе, в том, как он отпрянул, читалась не злоба, а паника. Он резко, почти отчаянно мотнул рукой, ясно указывая взглядом за её спину, на приближающуюся группу и фигуру надзирателя, и отпрыгнул вглубь узкой щели между двумя огромными рулонами готовой ткани.

– Стой! – почти взвыла она от отчаяния и ярости и бросилась за ним.

Но было поздно. Раздался оглушительный, пронзительный свисток. Чья-то сильная, жилистая рука в грубой перчатке железной хваткой впилась в её плечо.

– Мисс Эштон! – проревел у неё над ухом хриплый, раздражённый голос фабричного надзирателя. – Это запретная зона! Немедленно вернитесь к группе! Вы нарушаете технику безопасности! Вы хотите получить травму?!

Она попыталась вырваться, бросив последний, отчаянный взгляд в ту сторону, где только что был незнакомец. Но там уже никого не было. Лишь колеблющаяся от сквозняка серая пластиковая полоса в дверном проёме, ведущем в какие-то задние дворы, указывала на путь его бегства.

Её грубо, без церемоний, отвели обратно к группе под осуждающие, ледяные взгляды мисс Гловер и любопытные, немного испуганные взгляды одноклассников. Аян смотрел на неё с каменным, нечитаемым лицом, но в самых уголках его плотно сжатых губ играла едва заметная, торжествующая улыбка. Он видел её маленькое, но унизительное поражение. И он всё понял. Понял, что её маска – всего лишь маска, а интерес к нему не угас.

Обратная дорога в душном автобусе прошла в гнетущем, неловком молчании, нарушаемом лишь рёвом мотора и нервным покашливанием мисс Гловер. Та, не откладывая дела в долгий ящик, устроила ей строгую, унизительную нотацию о «безответственном поведении», «недопустимом риске» и «эгоизме, ставящем под угрозу репутацию всей школы». Вайолет молча кивала, уставившись в запылённое окно, за которым мелькали убогие пейзажи окраин. Она была так близко! Ещё одна секунда – и она могла бы что-то узнать, услышать, понять. Теперь же Аян всё узнал. Он всё видел и наверняка всё прочёл в её порыве.

В её голове с навязчивой точностью заевшей пластинки прокручивался тот момент снова и снова: его испуг, его попытка что-то крикнуть, его панический, предупредительный жест. Он не хотел её пугать. Он пытался её предупредить. Но о чём?

В гостинице она молча, не отвечая на вопросы Сьюзи, поднялась в номер, с силой скинула ненавистные джинсы и забросила их в самый дальний угол чемодана, словно желая навсегда похоронить там свой провал. Она стояла у окна, глядя на вечернюю Калькутту, заливаемую неоновым светом реклам, и чувствовала себя последней дурой. Её план казался ей теперь детской, наивной игрой, а её попытка поймать тень – смешной и нелепой.

Она упустила свой шанс. И теперь снова осталась одна со своими вопросами, а единственный человек, который, возможно, знал все ответы, – Калидас – не оставил ей ни номера телефона, ни адреса, ни намёка на то, как можно с ним связаться. Лишь туманное «Мы встретимся снова».

Тень снова ускользнула. Осталось только щемящее, ускользающее чувство, что часы неумолимо тикают, а она топчется на месте, надевая глупые маски и играя в шпионов, в то время как где-то рядом, в тени, разворачивается настоящая игра, правила и ставки в которой ей до сих пор неведомы.

Вайолет не хотела ни с кем разговаривать. На все обеспокоенные вопросы и осторожные попытки Сьюзи разговорить её, она отмахивалась, огрызалась или отделывала односложными, сварливыми «нормально» и «отстань». К её чести, соседка не стала обижаться или лезть с расспросами дальше – она просто пожала плечами, решив, что у подруги просто скверный день, и погрузилась в свой журнал, оставив Вайолет наедине с её мрачными мыслями.

Когда Сьюзи наконец уснула, посапывая в такт работе вентилятора, Вайолет осторожно достала свой аметистовый кулон. Она прижала холодный камень к груди, к самому сердцу, пытаясь ощутить хоть какой-то отклик, хоть малейшую искру того странного тепла, той связи. Но камень молчал, оставаясь просто красивым, но безжизненным куском минерала. В полной тишине комнаты, под шум большого города за окном, она заснула с ним в руке, последняя надежда которой таяла с каждым часом.

Её сон в эту ночь не был похож на предыдущие. Если обычно она погружалась в него, как в тёплую, густую воду, то на этот раз это было похоже на падение в глубокий, бархатисто-чёрный колодец. Беспросветная тьма постепенно сменилась иным пространством. Она стояла в бескрайнем, пустом зале. Пол под ногами был сделан из отполированного до зеркального блеска чёрного камня, в котором отражались мириады холодных, безжизненных звёзд. Воздух был неподвижным, ледяным и звеняще-тихим.

Перед ней, ничем не поддерживаемые, парили в воздухе три огромные, величественные чаши, высеченные из цельного камня.

Левая была из грубого, неотёсанного тёмного аметиста. Из её глубины сочился густой, чёрный, как смоль, дым. Он не поднимался вверх, а тяжело стелился по зеркальному полу, образуя пугающие, извивающиеся тени, не отбрасываемые ни одним объектом.

Средняя была выточена из идеально чистого, безупречного хрусталя и наполнена до краёв неподвижной, абсолютно зеркальной водой. В её невероятной глубине тонул и гаснет отражённый свет далёких звёзд.

Правая была из светлого, почти прозрачного зелёного нефрита. В ней булькала, пенилась и переливалась всеми оттенками солнечного золота живая, кипящая, светоносная жидкость, от которой исходило почти физическое тепло.

Какой-то внутренний голос подсказывал ей, что она должна выбрать одну. Тёмный, обволакивающий дым манил обещанием тайн, но пугал своей абсолютной, всепоглощающей тьмой. Вода в хрустале обещала ледяную, безжалостную ясность, но казалась мёртвой, застывшей. Золотой, кипящий поток манил силой и энергией, но его бурление выглядело опасно и неуправляемо.

Пока она колебалась, из густой тени левой чаши бесшумно вышел Он. Незнакомец в серой куртке. Но здесь его лицо не было скрыто капюшоном или тенью. Это было простое, строгое лицо человека из народа, с проседью в волосах и глубокими морщинами у глаз. В его взгляде не было ни злобы, ни страха – лишь суровая, сосредоточенная решимость. Он молча посмотрел на Вайолет, затем уверенно подошёл к средней, хрустальной чаше и ударил по её идеально гладкому краю открытой ладонью.

Раздался чистый, высокий, вибрирующий звук, словно от удара по хрустальному колоколу. Зеркальная поверхность воды взволновалась, и в её глубине, как на экране древнего проектора, проступил чёткий образ – она увидела себя сидящей на низком деревянном табурете в знакомой, тесной, пропахшей чаем и специями лавке. Лайла-ди сидела за прилавком, её старческие, покрытые прожилками руки с гипнотической плавностью перебирали сухие чайные листья.

Затем Незнакомец повернулся и твёрдо указал пальцем на правую, нефритовую чашу с кипящим золотым содержимым. Он не смотрел на неё, его взгляд был прикован к бурлящей жидкости, словно он видел в ней что-то конкретное. Он поднял руку, показывая на пустое пространство рядом с чашей, и медленно, очень чётко опустил два пальца, изобразив несколько падающих одна за другой капель. Жди.

Потом он повторил эту странную пантомиму ещё раз: удар по хрустальной чаше и безоговорочное указание на нефритовую с тем же самым, нетерпеливым жестом ожидания.

Звук хрустального звона стал нарастать, становиться навязчивым, невыносимым, он заполнил всё пространство, вытесняя все другие мысли и чувства. Образы чайной Лайлы и падающих золотых капель стали мелькать перед её глазами с калейдоскопической скоростью, сливаясь в один ослепительный, непрерывный поток.

Вайолет проснулась. В ушах ещё стоял тот самый высокий, звенящий звук. Комната была погружена в предрассветную, сизую тьму. Сердце билось ровно, мощно и спокойно, как после хорошей физической нагрузки. В голове была идеальная, кристальная, холодная ясность. Весь страх, вся неуверенность и самобичевание испарились.

Она поняла. Это был не просто сон. Это была инструкция. Шифровка, переданная ей через сон молчаливым стражем.

Пазл сложился с щелчком:

Хрустальная чаша + образ чайной = иди в чайную Лайлы. Это место ясности и правды.

Нефритовая чаша + жест «падающие капли» = жди там. Кого? Того, кто ассоциируется с золотым, кипящим действием, с энергией и силой – Калидаса.

Ей больше не нужно было гадать, строить догадки, примерять дурацкие маски и пытаться разгадывать намерения Аяна. Ей был дан прямой, недвусмысленный приказ из самого, казалось бы, ненадёжного, но единственно верного источника. Идти в убежище старой Лайлы. И ждать. Ждать его.

Впервые за многие дни на её лице появилась не тревожная решимость, а спокойная, непоколебимая уверенность. Шестерёнки того таинственного механизма, в который её втянули, наконец-то начали поворачиваться, и она увидела своё чёткое место в нём. Она была не пешкой. Она была тем, кто должен был быть в нужном месте в нужный час. Тем, кого ждали.

Она перевела взгляд на окно, где уже брезжил серый, туманный рассвет очередного калькуттского дня. Сегодняшний день будет не похож на все предыдущие. Сегодня она не поедет с группой ни на какую фабрику и ни в какой мемориал. Сегодня у неё будет другая, гораздо более важная экскурсия.

Пустой перекресток

Утро началось не с пения муэдзина или криков уличных торговцев, а с оглушительной, пронзительной трескотни мисс Гловер, выкрикивающей расписание на день через самодельный мегафон-рупор.

– Девочки! Подъем! Завтрак за пятнадцать минут! Сегодня нас ждет духовное обогащение! Собор Святого Павла! – ее голос, усиленный жестью, резал уши, не оставляя никаких шансов выспаться.

Вайолет, сжимая под тонкой простыней аметистовый кулон, чувствовала, как ее собственный план кристаллизуется с холодной, отточенной ясностью. Камень был прохладен и молчалив, будто сохранял энергию для предстоящего дня.

Она надела свою «английскую броню», безликий топ и кислотно-зеленую ветровку, пахнущую Лондоном и стиральным порошком. Она сделала вид, что собирается с остальными, уложив волосы в самый небрежный пучок.

За завтраком в полупустом ресторане отеля она лишь ковыряла вилкой в вялой, резиновой яичнице, искусно изображая легкое недомогание. Она нарочно ссутулилась и сделала свое дыхание чуть более поверхностным.

– Вайолет, ты как? Выглядишь бледной, – с набитым тостом ртом поинтересовалась Сьюзи, разглядывая свежий номер индийского журнала.

– Голова немного кружится, – слабо улыбнулась та, отодвигая тарелку. – Думаю, от вчерашней жары и этой духоты. Ничего страшного.

В автобусе, пахнущем бензином и потом, она заняла место у окна, закрыв глаза и сделав вид, что дремлет. Когда автобус с скрежетом тронулся, вливаясь в утренний гудящий поток машин, она приступила к исполнению своего плана.

Сначала она просто тихо постанывала, едва слышно, чтобы обратила на это внимание только Сьюзи. Потом, минут через десять пути, когда автобус уже миновал Отель-стрит и свернул к площади, ее дыхание стало нарочито прерывистым. Она прижала ладонь ко лбу, изображая внезапный приступ слабости и тошноты.

– Мисс Гловер, – ее голос прозвучал слабо и испуганно, идеально подобранным шепотом, который был слышен над общим гулом. – Мне… мне очень плохо. Кажется, меня сейчас вырвет.

Паника вспыхнула мгновенно, как спичка. Мисс Гловер, панически боявшаяся любых скандалов и болезней в поездке, засуетилась, сгребая свою сумку и карту.

– Водитель! Немедленно разворачивайтесь! В гостиницу! – ее визгливый командный голос перекрыл шум мотора. Она подбежала к Вайолет, тыча пальцем в ее плечо. – Я же говорила, что индийская еда – это хождение по краю! Похоже, твое отравление еще не прошло! Я же запрещала тебе есть уличную пищу!

Аян, сидевший впереди, бросил на Вайолет через спинку кресла колкий, прищуренный взгляд. В его глазах читалось не столько беспокойство, сколько живое, едкое подозрение. Но сделать ничего не мог – хаос уже был запущен. Ее игра была безупречна: она искусно дрожала, а на лбу блестела испарина.

В холле гостиницы ее окружили суетой. Портье бросился открывать дверь, горничные замелькали, как перепуганные птицы.

– Немедленно в номер! Я вызову доктора! Немедленно! – распорядилась мисс Гловер, уже доставая из сумки блокнот с телефонами.

– Нет-нет, – слабо, но настойчиво запротестовала Вайолет, хватая ее за рукав. – Пожалуйста, не надо доктора. Просто… просто нужно полежать. Я уверена, это пройдёт. Мне просто нужен покой. Совсем один.

Ее упорство списали на строптивость и страх больного подростка перед чужими врачами. В итоге, после минутной перепалки, ее оставили на попечение старшего портье, мистера Ахмеда, с строгой инструкцией заглядывать в номер каждые три часа. Группа, уже без всякого энтузиазма, в подавленном молчании погрузилась обратно в автобус и отправилась к Собору Святого Павла.

Как только автобус скрылся из виду за углом, Вайолет преобразилась. Дрожь и слабость как рукой сняло. Она сделала вид, что поднимается в номер, дождалась, пока мистер Ахмед скроется за стойкой, и затем, с сердцем, колотившимся как барабан, прошмыгнула к черному ходу, ведущему в кухню и далее в грязный, заставленный мусорными баками переулок.

Дорога до чайной Лайлы через утреннюю Калькутту показалась ей вечностью. Она шла быстро, почти бежала, лавируя между велорикшами, запряженными волами и женщинами в ярких сари, несшими на головах корзины с товаром. Каждый прохожий, каждый брошенный в ее сторону взгляд заставлял ее внутренне сжиматься. Она ждала увидеть заветную серую куртку незнакомца в толпе, ждала, что из-за угла появится знакомый, уверенный силуэт Калидаса.

Наконец, она свернула в знакомый узкий переулок, пахнущий жасмином и помойкой. Она отодвинула потрепанную синюю брезентовую занавеску и замерла на пороге, пытаясь перевести дух.

В чайной было пусто и тихо. Только Лайла-ди сидела на своем привычном месте за прилавком из темного, отполированного временем дерева, неподвижная, как древний идол, хранящий молчание веков. В слабом свете лампочки под зеленым абажуром ее морщинистое лицо напоминало карту забытой, никому не ведомой страны. Воздух был густым, тяжелым и неподвижным, пахло пылью, сушеным имбирем, кардамоном и старыми, тайными знаниями.

– Заходи, дитя, – проскрипела старуха, не поднимая глаз от чайных листьев, которые ее пальцы с гипнотической плавностью перебирали в деревянной миске. – Не стой на пороге. Сквозняк. И без того дует со всех сторон.

Вайолет сделала шаг вперёд, в прохладную, пряную тень лавки. Её сердце бешено колотилось, пытаясь вырваться из груди. —Я… я пришла, – выдохнула она, чувствуя, как вся ее уверенность, все ее планы рушатся под гнетом этой тишины.

– Вижу, – Лайла наконец подняла на неё свои тёмные, всевидящие глаза. В них не было ни удивления, ни радости. Лишь глубокая, бездонная печаль и усталость от бесконечной череды человеческих судеб. – Пришла. Ждать.

– Он придёт? – сорвалось с губ Вайолет, и в её голосе прозвучала непроизвольная, жадная мольба, которую она не предназначала для чужих ушей.

Лайла медленно, очень медленно покачала головой. Её движения были тягучими, словно она двигалась на дне глубокого омута. —Нет, дитя мое. Он не придёт.

Ледяная пустота, острая и режущая, разлилась по телу Вайолет. —Почему? Что случилось? Он… с ним что-то?.. – ее голос дрогнул.

– С ним всё, что должно было случиться, – голос Лайлы звучал отстранённо, будто она говорила не с Вайолет, а с кем-то невидимым позади неё, с самим временем. – Его путь лежит в ином месте сегодня. Он решает свои кармические долги. Ты выбрала не его время. Ты выбрала своё. И поторопилась.

– Но… но сон… мне сказали ждать здесь! – отчаяние заставило её голос дрожать, срываться на шепот. Она чувствовала себя маленькой, глупой девочкой.

– Тебе сказали ждать, – поправила её старуха, и в ее голосе впервые прозвучала твердая, не терпящая возражений нота. – Но не сказали, кого. Ты решила сама. И ошиблась. Не он твой проводник в этот час. Его дорога сегодня покрыта другим пеплом.

Лайла-ди отложила чайные листья и впервые пристально, прямо посмотрела на Вайолет. Её взгляд был пронзительным, почти физически ощутимым, словно тонкое лезвие, проникающее в самые потаенные уголки души.

–Ты думаешь, я просто продаю чай старым людям в потёртой лавке? – в её голосе прозвучала усталая, горькая усмешка. – Я – Лайла. Моя семья хранила тайны этого квартала, когда твои предки еще на своих кораблях только плыли к нашим берегам и не знали, что такое настоящий чай. Я вижу нити, что связывают людей. Я слышу шёпот богов в шелесте листьев, в треске огня, в падении капли воды. Ко мне приходят не за чаем, дитя. Ко мне приходят за правдой. Или чтобы её скрыть. Калидас Рой… он знает это. Его семья и твоя… их нити сплетены так туго, что их не распутать и самым острым мечом. Но сегодня его нить ведёт в другое место. А ты… ты осталась ждать у пустого перекрёстка, слушая эхо чужих шагов.

Вайолет чувствовала, как земля уходит из-под ног. Вся её отвага, вся её решимость, весь её хитрый, продуманный план – всё это оказалось детской игрой в песочнице по сравнению с этой древней, всевидящей женщине, сидящей перед ней в убогой лавке.

– Что же мне делать? – прошептала она, и в её голосе звучало уже не просьба, а чистое, бездонное отчаяние.

Лайла молча налила ей в грубую глиняную кружку густого, тёмного, дымящегося чая. Жидкость пахла дымом, полынью и чем-то неизвестным. —Пей. И слушай. Ты хотела встречи? Ты её получила. Только не с тем, кого ждала. Ты хотела ответов? Они уже даны. Ты просто не услышала, потому что ждала других слов. Теперь твой ход, дитя Виджрантх. Игра только начинается. И первый ход за тобой. Решай, куда сделать следующий шаг. Вернуться в свою клетку? Или пойти в ту сторону, куда тебя не звали? – Старуха пристально посмотрела на нее, и ее глаза вспыхнули странным внутренним светом. – Вайолет, ты думаешь совсем не о том. Помни тот храм с тремя ликами. Помни праздник, что наступает. И главное – готовься. И следи. Будь готова ко всему. Теперь иди. Твое время здесь вышло.

Вайолет смотрела на старуху, и её охватывал одновременно леденящий страх и странное, щемящее благоговение перед этой силой. Она сидела напротив не торговки чаем, а сивиллы, хранительницы древних знаний, провидицы, видевшей сквозь время и пространство.

Она допила чай одним горьким глотком, поставила кружку и, не говоря больше ни слова, вышла из чайной. Ей нужно было бежать. Обратно. В свою клетку.

А в это время в холле гостиницы уже поднималась настоящая паника. Мистер Ахмед, ровно в назначенный мисс Гловер срок, заглянул в номер и не нашёл Вайолет. Испуганный, он помчался к телефону на стойке. Ему удалось дозвониться до администратора Собора Святого Павла и передать срочное сообщение для мисс Гловер. Группа была срочно собрана, экскурсия прервана на полуслове. Автобус с ревущим, нещадно дымящим мотором уже мчался обратно, в город, где одна английская школьница бесследно растворилась в утренней толпе. Один неверный шаг – и её игра будет раскрыта.

Вайолет, сердце которой готово было выпрыгнуть из груди, уже неслась обратно к гостинице. Увидев издали подъезжающий к главному входу знакомый автобус и суетящуюся вокруг него группу, она поняла, что ей не остаётся ничего иного, кроме отчаянного шага.

Ее комната находилась на втором этаже. Задний фасад гостиницы был густо увит древними, толстыми лианами, а рядом стояли две пустые бочки из-под масла, оставленные рабочими. Не думая о опасности, она вскарабкалась сначала на меньшую бочку, потом, с трудом удерживая равновесие, на большую. Оттуда, цепляясь за шершавую штукатурку и прочные лианы, она подтянулась на узкий козырёк над окном первого этажа. Сердце бешено колотилось, в глазах стояли слезы от напряжения и страха. Она аккуратно заглянула в свое окно и увидела там бледную, нервно ходящую по комнате Сьюзи.

Постучав ногтями по стеклу, она привлекла ее внимание. Та подбежала к окну, ее глаза стали огромными от изумления. Вайолет показала пальцем на губы: «Тихо!», и Сьюзи, вся перекошенная от ужаса, молча откинула старую, скрипучую раму.

Вайолет, как кошка, вскочила в комнату, едва не зацепив вазу на подоконнике. Не теряя ни секунды, она выхватила из своей сумки ту самую «английскую» одежду, в которой ушла.

– Отвернись! – прошипела она на Сьюзи, и та послушно повернулась к стене, дрожа как осиновый лист.

Пять минут лихорадочных переодеваний, смывания пыли и пота, и вот она уже лежала в кровати, натянув одеяло до подбородка, с растрепанными волосами и искусственной бледностью на лице. Она сунула в руку Сьюзи пачку таблеток от головной боли.

– Ты знаешь, что делать… – тихо, прерывисто прошептала она. – Быстро!

Сьюзи, все еще в шоке, кивнула с пониманием, которого на самом деле не было, и выскочила из комнаты.

В холле творилось столпотворение. Мисс Гловер, багровая от ярости и паники, уже набирала номер телефона в Лондон, ее палец дрожал над диском.

– Мисс Гловер, СТОЙТЕ!!! – прокричала Сьюзи, врываясь в пространство холла как ураган. Все замерли. – Вайолет на месте! Оказывается, она уходила в ВАШ номер за лекарствами! Вы же сами сказали ей, что они в вашей аптечке!

– Сьюзан!!! – мисс Гловер опустила трубку, ее лицо выражало смесь невероятного облегчения и нарождающейся ярости. – Это правда? Она сейчас в комнате?

Директрисе оставалось набрать одну последнюю цифру, и звонок в Ислингтон состоялся бы. Сьюзи остановила ее в последний момент.

Женщина, не говоря ни слова, бросилась к лестнице и влетела в номер девочек.

Она увидела болезненную Вайолет, сидящую на кровати и с покрасневшими от «болезни» глазами изучающую инструкцию к таблеткам.

– Вайолет! – выдохнула мисс Гловер, останавливаясь на пороге. – Где ты была? Почему ты устраиваешь эти представления? Я уже собиралась звонить твоим родителям!

– Мисс Гловер, – пробурчала Вайолет, делая свой голос максимально слабым и обиженным. – Я не знаю, что вам там наговорили ваши работники, но я ходила в ваш номер за этими таблетками. Да, я немного задержалась, меня еще раз стошнило в коридоре, и я сидела на полу, приходила в себя… Но это же не повод затеивать такую панику и звонить в Лондон? – Она искусно всхлипнула.

Спустя час напряженных разбирательств, вздохов и оправданий Вайолет и Сьюзи все же удалось убедить директрису, что она сама сказала ходить в ее номер за лекарствами и во всем виноваты невнимательные работники отеля, не заметившие ее в коридоре. Директриса, фыркнув от ярости, удалилась – видимо, чтобы устроить разнос бедному мистеру Ахмеду и всему персоналу. Отчитывать – это было ее любимое дело.

Дверь закрылась. В комнате повисла тишина. Сьюзи обернулась к Вайолет, скрестив руки на груди. Ее лицо выражало уже не страх, а холодную, обдуманную злость.

– Ну, а сейчас ты мне объяснишь, что происходит, Вайолет Эштон? И не вздумай врать. Я покрыла тебя, рискуя быть исключенной к чертовой матери.

Вайолет поняла, что просто так от нее не отстанут. Она не могла рассказать правду. Но она могла предложить другую, более правдоподобную версию. —Я решила прогуляться, – начала она, опуская глаза. – Знаешь, как скучно здесь сидеть под постоянным надзором? Мне нужен был глоток свободы.

– О нет, – Сьюзи покачала головой, ее взгляд стал прищуренным, детективным. – Не тяни кота за хвост. Я знаю, когда ты врешь. Ты не «гуляла». Ты ходила к тому… привлекательному человеку из библиотеки, да? К тому самому… как его… Калидасу Рою?

Вайолет почувствовала, как по ее спине пробежали мурашки. Это был идеальный выход. Идеальное алиби. И в нем была своя, опасная доля правды. Она сдалась, сделав вид, что ее раскусили. Она опустила голову, изображая смущение. —Ладно, ты меня раскусила. Только я его не нашла и вернулась в гостиницу. Я думала, я успею. – Она пожалела, что не может посмотреть на себя в зеркало – получилось ли у нее выглядеть достаточно виноватой и влюбленной.

У Сьюзи, конечно, было еще миллион вопросов. «Как ты нашла его адрес?», «О чем вы говорили в библиотеке?», «Он знает, что ты англичанка?». На каждый Вайолет придумывала очень правдоподобные, романтичные и очень далекие от правды ответы.

Но в глубине души, провожая взглядом поверившую наконец подругу, которая уже строила планы их «двойного свидания», Вайолет ловила себя на странной мысли. А что, если в ее вранье была капля истины? Что, если ее тянуло в ту чайную не только за ответами, но и потому, что ее что-то необъяснимо влекло к нему? К этому холодному, загадочному Калидасу Рою?

Мысль была тревожной и волнующей одновременно.

Бремя крови

Второй час разбирательства начался с унизительного компромисса. После вчерашнего инцидента мисс Гловер, Аян и управляющий гостиницей выработали новый режим для «проблемной» ученицы. Группа, наконец, отправилась обратно, к Собору Святого Павла, а Вайолет осталась в номере под усиленным наблюдением. Теперь её «присматривал» один из старших портье, мистер Гхош, добродушный на вид мужчина с усами, который должен был заглядывать в номер каждый час, отмечая её присутствие в специальном журнале, и фиксировать все её передвижения за пределами комнаты. Свобода передвижения по отелю сохранялась, но каждый её шаг теперь документировался.

Тишина, воцарившаяся после их ухода, была гулкой, но уже не такой удушающей. Воздух в номере, пропахший старыми коврами, постепенно переставал вибрировать от лжи. Вайолет стояла у окна, глядя на вечернюю Калькутту, и чувствовала, как напряжение медленно спадает. До Дурги-пуджи оставалось целых шесть дней. Шесть дней на подготовку. Это была вечность.

Её пальцы сами потянулись к аметистовому кулону. Камень отозвался ровным, глубоким теплом, словно живое сердце. Он не подавал тревожных сигналов – он был наполнен спокойной, уверенной силой. Знанием? Предчувствием? Той самой правдой, которую, по словам Лайлы, она должна была услышать.

Где-то там, в этом просыпающемся городе, был Калидас Рой. И где-то там бродил Он. Незнакомец в серой куртке. Безликая тень, чьи мотивы и личность оставались абсолютной загадкой. Его присутствие ощущалось теперь не как прямая угроза, а как часть сложного механизма, в который её затянуло.

Слова сивиллы из чайной звучали в ушах чёткими, как кристалл: «Помни тот храм с тремя ликами. Помни праздник. Готовься. И следи». Это был не намёк, а прямой приказ. Более ясный, чем любой сон.

Она отвернулась от окна, и её взгляд упал на бархатный мешочек на тумбочке. Символ её недавних попыток спрятаться. Она взяла его, развязала шнурок и высыпала на покрывало несколько потёртых рупий и два золотых соверена. Монеты звякнули глухо. Мешочек опустел.

Затем она сняла кулон. Металл был тёплым. Она не стала прятать его. Она бережно положила его в пустой мешочек и затянула шнурок. Он больше не будет спрятан. Он будет с ней. Всегда. Но теперь – не как украшение, а как часть доспехов.

Она поняла. Её игра в больную ученицу закончилась. Лайла была права – она думала не о том. Она думала, как обмануть мисс Гловер и Аяна, как ускользнуть. Но настоящая игра была гораздо крупнее. Игра, где ставкой было её наследие.

Ей нужно было готовиться. У неё было шесть дней. Мысли текли спокойнее, без паники. «Следи», – сказала Лайла. Но за кем? За Аяном? Он был пешкой. За Незнакомцем? Он был призраком.

И тут её осенило. Лайла имела в виду внимание. Абсолютную бдительность. Враг мог быть везде. Ей нужно было смотреть, слушать, чувствовать. Читать знаки.

Она достала из чемодана чистую тетрадь и села на кровать. На первой странице она вывела заголовок: «Бремя крови». И начала писать. Не эмоции. Факты.

1. Род Виджрантх – уничтожен/исчез. Я – последняя наследница.

2. Семья Рой – враги? Союзники? Калидас Рой – ключ.

3. Аян Майяджи – наёмная шестёрка. Работает на Роев? На себя? Опасен.

4. Незнакомец в серой куртке – неизвестен. Цели неизвестны. Уровень угрозы: высокий.

5. Лайла – провидица. Хранительница знаний. Источник информации.

6. Цель – выжить. Узнать правду. Возможно вернуть наследие.

7. Срок – Дурга-пуджа. 9 ноября. 6 дней.

Она смотрела на список. Это было её наследие. Её бремя. И её оружие. Она сидела над этими строками ещё несколько часов, вгрызаясь в каждую мысль.

Внезапно её отвлек лёгкий шорох за дверью. Не шаги мистера Гхош – что-то другое. Она замерла, прислушалась. Тишина. Потом – едва уловимый звук, будто что-то просунули под дверь. Сердце её ёкнуло. Она подождала, пока шаги затихли, подошла к двери и подняла с пола сложенный в несколько раз клочок грубой серой бумаги. На ней было выведено три слова неровным, торопливым почерком: «НЕ ДОВЕРЯЙ НИКОМУ» Ледяная волна пробежала по её спине. Это был не почерк Аяна или Калидаса. Анонимное предупреждение. Или провокация? Она скомкала записку и сунула её в карман. Кто-то знал. Кто-то следил. И этот кто-то был здесь, в отеле.

Позже раздался стук – лёгкий, почти неслышный.

–Вайолет? Ты не спишь? – это был голос Сьюзи. —Входи. Дверь открылась. Сьюзи вошла, неся два стакана с ярко-розовым напитком. —Принесла тебе «нимбу-пани», – сказала она. – Говорят, помогает. И… я хотела извиниться. За вчера. Вайолет посмотрела на подругу. Искреннее беспокойство на её лице было настоящим. Но теперь и на этот взгляд ложилась тень от анонимной записки. —Ничего, – тихо сказала Вайолет. – Это я виновата. Спасибо, что прикрыла меня. —Да брось, – Сьюзи махнула рукой. – Но, Вай… этот Калидас… Он того стоит? Вайолет взглянула на бархатный мешочек. – Я даже не знаю, – ответила она честно. – Но теперь я должна это выяснить. Она сделала глоток. Напиток был кислым и сладким. Прямо как правда. Она поняла. Её одиночество не закончилось. Но теперь она приняла его. Приняла свою кровь. Свое бремя. Она больше не Вайолет Эштон. Отныне она – Вайолет Виджрантх. Последняя из своего рода. Она посмотрела на Сьюзи – Послезавтра, – сказала она твёрдо, – мы идем на рынок. Мне нужно новое сари. Для праздника.

Сьюзи ушла. Вайолет легла в постель, но сон не шёл. Её мозг обрабатывал события дня: пульсирующий кулон, страшный список и зловещую записку. Она провалилась в беспокойный сон, полный обрывочных образов: тени в коридорах, лицо Лайлы, чьи-то руки, протягивающие тот самый клочок бумаги. Она несколько раз просыпалась в холодном поту.

Утро встретило её не бодростью, а глухой, изматывающей усталостью. Она не болела – но её разум чувствовал себя так, будто её пропустили через мясорубку. Она увидела в зеркале бледное лицо с тёмными кругами под глазами. Мистер Шарма, совершая утреннюю проверку, удовлетворённо отметил в журнале: «Состояние остаётся неудовлетворительным». И Вайолет поняла. Это был знак. Её организм требовал передышки. До праздника было ещё пять дней. А сегодня… сегодня ей был нужен день отдыха. День, чтобы собрать все силы перед решающей битвой. Она позволила себе эту роскошь – вымотаться, чтобы завтра быть железной.

После утренней суеты и отъезда группы на экскурсию в номер вернулась глубокая, почти звенящая тишина, нарушаемая лишь гулом вентилятора и отдалёнными городскими шумами. Вайолет осталась одна. Новые правила были просты: мистер Гхош, добродушный портье с усами, будет заглядывать каждый час, чтобы убедиться, что она на месте и с ней всё в порядке. Унизительно, но не смертельно. Пять дней до праздника растягивались перед ней как долгая, но пока ещё спокойная река.

Она подошла к окну. Утреннее солнце заливало светом пыльные крыши Калькутты. Пять дней. Не так уж и мало. Можно выдохнуть. Можно подумать. Её пальцы привычно нашли аметистовый кулон. Камень был тёплым и спокойным, словно дремал, набираясь сил. Никаких тревожных сигналов, только ровная, умиротворяющая пульсация. Она сняла его, подержала в ладонях, чувствуя его вес и гладкость, а затем убрала в бархатный мешочек – не чтобы спрятать, а чтобы сохранить эту хрупкую ауру покоя.

Она приняла душ, смывая остатки вчерашнего нервного напряжения, надела лёгкий хлопковый халат и, наконец, позволила себе то, в чём отказывала все эти дни – ничегонеделание. Она взяла с тумбочки потрёпанный глянцевый журнал, который оставила Сьюзи, и устроилась в кресле у окна. Листала страницы с рекламой одеколонов и сари из шёлка, читала гороскопы и советы о красоте. Это было скучно, предсказуемо и бесконечно успокаивающе. Обычная жизнь обычных людей. Время от времени её взгляд задерживался на чистой тетради, лежавшей рядом. Мысли текли лениво, не требуя немедленной фиксации. «Калидас… Рои… Наследие…» – эти слова отскакивали от поверхности сознания, как галька от гладкой воды, не вызывая паники. У неё было время обдумать всё обстоятельно.

Около полудня раздался лёгкий стук – мистер Гхош с его ежечасной проверкой. —Всё в порядке, мисс Эштон? Ничего не нужно? – спросил он, заглянув в дверь с отеческой улыбкой. —Всё прекрасно, мистер Гхош, спасибо, – искренне улыбнулась ей в ответ Вайолет. – Просто отдыхаю. —О, это очень мудро! Отдых – лучшее лекарство! – Он сделал пометку в своём журнале и удалился.

После его ухода в дверь постучали снова. На пороге стояла юная горничная, почти девочка, с огромной охапкой свежего белья.

–Можно поменять, мемсахиб? – прошептала она, опустив глаза. Вайолет кивнула, разрешая войти. Девушка работала быстро и молча, лишь раз бросив на Вайолет короткий, испуганный взгляд. Заправляя простыню, она незаметно сунула под край матраса, у изголовья, маленький, туго свёрнутый бумажный треугольник. Сердце Вайолет ёкнуло, но она не подала вида. Когда горничная, закончив, направилась к выходу, Вайолет тихо спросила: —Как тебя зовут? Девушка вздрогнула, как пойманная птица. —М-малати, мемсахиб, – прошептала она и, не поднимая глаз, выскользнула из комнаты. Вайолет подождала, пока шаги затихнут в коридоре, затем подошла к кровати и достала записку. Бумага была грубой, обёрточной. На ней было выведено неровным, торопливым почерком: «Не доверяй человеку, чья работа – не его работа. И следи за ветром с востока.» Предупреждение было странным, почти поэтичным, и оттого ещё более загадочным. «Человек, чья работа – не его работа»? Мистер Гхош? Аян? Кто-то другой? А «ветер с востока»? Что это – метафора или реальное указание? В записке не было прямой угрозы, только намёк, призыв к бдительности. Она не стала сжигать записку. Она разгладила её и вклеила в свою тетрадь, на чистую страницу, как первый артефакт её собственного расследования. Рядом она вывела: «Малати? Союзник? Запугана?»

Остаток дня прошёл в спокойной, почти медитативной рутине. Она дочитала журнал, сделала несколько бессвязных записей в тетради – не факты, а скорее поток мыслей и догадок. Она включила свой плеер и слушала кассету с The Police – подарок от Сьюзи. Звуки «Every Breath You Take» заполнили комнату, иронично перекликаясь с её положением. Она позволила себе просто быть. День прошёл не в борьбе, а в восстановлении. Она копила силы, как аккумулятор.

Незадолго до ожидаемого возвращения группы раздался очередной стук мистера Гхоша. – Мисс Эштон, небольшое происшествие! – сообщил он, выглянув взволнованным. – С автобусом проблемы, он сломался. Группа возвращается на такси. Они будут через час-полтора. Вы не волнуйтесь! Вайолет лишь кивнула. Сломанный автобус? Было ли это случайностью? Или частью чьего-то плана? Теперь она ко всему относилась с вопросом.

Через полтора часа в коридоре поднялся шум – голоса возмущённых, уставших от жары и бездействия одноклассников, металлический голос мисс Гловер, что-то объясняющей мистеру Гхошу. Дверь распахнулась, и в комнату ввалилась Сьюзи, красная как рак и вся в пыли. —Что за день! – простонала она, плюхаясь на кровать. – Автобус сдох посреди какого-то рынка, жара адская, а мисс Гловер вместо того, чтобы везти нас обратно, заставила ждать два часа, пока найдут машины! Я вся испарилась! Как ты? —Скучала, – честно ответила Вайолет, откладывая тетрадь. – Читала твой журнал. Спала. Соскучилась, короче. —Тебе повезло, – вздохнула Сьюзи. – Лучше сидеть здесь, чем торчать на солнцепёке. – Она внимательно посмотрела на Вайолет. – А ты… ты гораздо лучше выглядишь. Правда. Отдохнувшая. —Да, – улыбнулась Вайолет. – Я чувствую себя гораздо лучше.

Они поговорили о пустяках, о неудачной экскурсии, Сьюзи сходила в душ, и вскоре в комнате воцарился мирный вечерний полумрак. Перед сном Сьюзи, уже засыпая, пробормотала: —Завтра, значит, на рынок? За сари? – Завтра, – твёрдо подтвердила Вайолет.

Она лежала в темноте и чувствовала, как её силы восстановлены. Один день тишины и наблюдения дал ей больше, чем неделя метаний. У неё была загадочная записка. Было предупреждение. И было пять дней до начала игры. Она была готова. Завтра всё начнётся по-настоящему.

Шепот восточного ветра

Сон не шёл. Он обрывался на самом краю, уступая место каждому шороху за тонкой дверью отельного номера. Вайолет ворочалась на промокшей от пота простыне, прислушиваясь к ночным звукам Калькутты – далёкому гудку поезда, лаю собак, скрипу колеса арбы где-то в переулке. Каждый звук отзывался в ней тревожным эхом. Последние ночи перед отъездом всегда были самыми беспокойными, а эта – и вовсе казалась бесконечной. Мысли метались меж прошлым и будущим, меж страхом и решимостью, не находя покоя. Лишь под утро, когда за окном посветлело и город начал пробуждаться, её сознание на миг отключилось, погрузившись в тяжёлое забытьё.

Её разбудил настойчивый стук в дверь и голос Сьюзи: – Вай! Подъём! Мисс Гловер собрание устраивает! Быстро!

Голова была тяжёлой, будто налитой свинцом. Вайолет с трудом оторвала себя от кровати, натянула халат и вышла в коридор, где уже толпились сонные, недовольные таким ранним подъёмом одноклассники.

Мисс Гловер стояла в центре холла, безупречная в своём твидовом костюме, но тёмные круги под глазами выдавали её собственное напряжение. Рядом, с каменным, нечитаемым лицом, стоял Аян.

– Ученики, – начала директриса, и её голос, обычно металлический, сегодня звучал с нотками усталой уступчивости. – Учитывая ваше в целом… примерное поведение в последние дни, – её взгляд, словно раскалённая спица, на мгновение остановился на Вайолет, – и необходимость приобрести сувениры на память о нашей поездке, следующие два дня я предоставляю вам для самостоятельных занятий.

По рядам пронёсся одобрительный гул. Гловер подняла руку, требуя тишины.

– Правила следующие: прогулки разрешены строго в радиусе трёх кварталов от гостиницы. Группы – минимум по двое. Никаких исключений. Явка в номер – к шести вечера без опозданий. И, – она сделала паузу, вновь бросая взгляд на Вайолет, – поскольку некоторые из вас ещё не полностью оправились от недомоганий, я буду особенно бдительна. Вайолет, я вижу, тебе значительно лучше, и мистер Майяджи любезно убедил меня в том, что свежий воздух пойдёт тебе на пользу. Поэтому тебе разрешено гулять, но только до трёх часов дня. Ни минутой позже. Понятно?

Вайолет кивнула, чувствуя, как под взглядом Аяна по спине пробегают мурашки. Это была не забота, а очередная петля, ещё больше ограничивающая её и без того сжатое до предела время.

– И последнее, – продолжила Гловер, обводя взглядом всех. – Я понимаю, что мистер Майяджи познакомил вас со многими достопримечательностями. Поэтому, в целях вашей же безопасности, от каждой пары перед уходом я жду письменный список мест, которые вы планируете посетить. Если я не получу его – вы останетесь в гостинице. Это не обсуждается.

Вайолет почувствовала, как в груди защемило. Два дня. Всего сорок восемь часов до отъезда группы. И теперь ещё этот список, этот контроль. Времени почти не оставалось, а пространство для манёвра сужалось с каждой минутой.

– Ура! Свобода! – прошептала Сьюзи, хватая её за руку, едва они поднялись в номер. – Наконец-то вырвемся из-под этого тотального надзора! Вай, мы просто обязаны найти тебе самое сногсшибательное сари для твоего свидания с загадочным незнакомцем! – Она подмигнула, вся сияя от предвкушения приключения.

– Ты говоришь о празднике? – уточнила Вайолет, делая вид, что не понимает.

– Ну, если ты называешь это праздником, то скажем и так, – радостно ответила Сьюзи, принимаясь рыться в своём чемодане в поисках самого модного наряда.

Мысль о сари стала идеальным прикрытием. «Пусть все думают, что я покупаю платье для романтического свидания, – промелькнуло у Вайолет. – Если меня начнут искать, будут искать влюблённую дуру, а не беглую наследницу. А для настоящего праздника, для Дурги-пуджи, я надену что-нибудь другое. Это розовое будет моей ложной целью».

– Точно, – улыбнулась Вайолет, делая вид, что загорелась этой идеей. – Давай сегодня и займёмся шоппингом. Напишем мисс Гловер, что идём на Нью-Маркет за сувенирами и тканями.

Они составили короткий, невинный список и передали его мисс Гловер, которая, сверяя его с картой, удовлетворённо кивнула.

Путь до Нью-Маркета на стареньком «Амбассадоре», пойманном на обочине, был привычно хаотичным. Водитель, весёлый сикх с пышными усами, лихо рулил, объезжая коров и телеги, и без умолку рассказывал что-то на ломаном английском. Сьюзи болтала о трендах, о том, как будет хвастаться покупками перед подругами в Лондоне, а Вайолет лишь кивала, машинально улыбалась, но её взгляд непрестанно сканировал окружение, выискивая в толпе серую куртку или знакомый профиль. Она чувствовала себя шпионкой из дешёвого романа, затерявшейся в пестром, шумном водовороте жизни.

Рынок встретил их оглушительным, счастливым хаосом. Воздух звенел от криков торговцев, предлагавших всё от сладостей до транзисторных радиоприёмников, от звона рикш и велосипедных звонков, от музыки, доносившейся из магазинов плёночных кассет. Пахло жареными лепёшками, цветами, бензином и потом – густой, живой запах большого города.

Сьюзи с азартом истинной дочери владелицы лавки погрузилась в процесс. Она листала стопки шёлка и парчи, щупала ткани, на ломаном хинди с примесью громкого английского торговалась с продавцами так яростно, будто от этого зависела её жизнь.

Вайолет же лишь делала вид, что выбирает. Её глаза бегали по толпе, выискивая знакомые силуэты. Она примерила несколько сари, сознательно выбирая самое броское, самое заметное и немыслимо безвкусное – ярко-розовое, усыпанное блёстками и золотой вышивкой в виде павлинов.

– Вот это! – восторженно объявила Сьюзи. – В этом он точно не устоит! Ты будешь выглядеть как настоящая кинозвезда из «Болливуда»! Любая актриса позавидует!

Вайолет покрутилась перед треснутым зеркалом, ловя одобрительные взгляды продавца и скрывая внутреннюю дрожь. «Идеально. Кричащее, нелепое, абсолютно запоминающееся. Все, от горничной до Аяна, запомнят это платье».

– Беру, – сказала она, расплачиваясь потрёпанными рупиями.

И тут, обернувшись с свёртком в руках, она увидела его. В проёме между двумя лотками с кожаными сандалиями мелькнула знакомая серая куртка. Он стоял, частично скрытый ширмой с развешенными шарфами, и смотрел прямо на неё. Не угрожающе, а скорее… оценивающе? «Снова он? – промелькнуло у неё в голове. – Что ему нужно? Он следует за мной или… охраняет?»

Пока Сьюзи увлечённо рассматривала стойку с дешёвыми, но яркими браслетами из стекляруса, Вайолет воспользовалась моментом.

– Сьюз, я на минуточку, – сказала она, стараясь говорить максимально естественно. – Кажется, вижу вон в той лавке те самые благовония, которые мама просила привезти. Жди здесь, хорошо? Я быстро.

– Только не потеряйся! – крикнула ей вслед подруга, уже поглощённая выбором серёжек.

Сердце колотясь, Вайолет юркнула в боковой проход, а затем свернула в знакомый, пахнущий кардамоном и помойкой переулок, ведущий к чайной Лайлы. Синяя брезентовая занавеска была отодвинута, пропуская внутрь узкую полосу солнечного света. В пустой, прохладной лавке царила привычная тишина, нарушаемая лишь мерным тиканьем старых настенных часов с рекламой.

Лайла сидела на своём месте за прилавком из тёмного, отполированного временем дерева, неподвижная, как изваяние. Её пальцы с гипнотической плавностью перебирали зелёные листья чая в деревянной миске.

– Лайла-ди, – начала Вайолет, подойдя к прилавку и стараясь не выдать своё волнение. – Мне очень нужна ваша помощь. Послезавтра группа уезжает. Я не могу уехать. Мне нужно остаться. Я… – она замолчала, подбирая слова. – Я не могу попросить родителей, они не поймут. Они… они другие. Могу ли я… первое время пожить здесь? Я буду помогать вам, делать всю работу – мыть полы, заваривать чай, что угодно. Я прошу у вас убежища. Всего на несколько дней, пока не найду другой вариант.

Лайла медленно подняла на неё свои всевидящие глаза. В них не было ни удивления, ни сочувствия – лишь глубокая, неизбывная печаль и мудрость, от которой защемило в груди.

– Нет, дитя моё, – её голос прозвучал тихо, но с той непререкаемой окончательностью, что не оставляла места для споров. – Моё место – не твоё убежище. Это перекрёсток, где пути многих людей лишь ненадолго пересекаются, чтобы обменяться новостями, узнать судьбу или просто выпить чаю. Здесь слишком много глаз и слишком много ушей. Для тех, кто ищет тебя, это первое место, куда они придут. Ты невольно привлечёшь сюда беду. Не на меня – я стара и мне не страшно. На тех, кто ко мне ходит – на простых людей, у которых и так достаточно забот. Я не могу этого позволить. Это моя дхарма – хранить их покой, а не нарушать его.

Вайолет почувствовала, как по щекам текут предательские, горькие слёзы обиды и отчаяния. Она так надеялась на этот якорь, на эту хоть какую-то точку опоры в бушующем море неопределённости.

– Но куда же мне идти? – выдохнула она, и её голос дрогнул. – Я совсем одна.

– Твой путь должен лежать в другом месте, – твёрдо, почти сурово сказала Лайла. – Ты должна найти его сама. Это твоя карма, твоя дхарма. Не ищи лёгких путей, они часто ведут в тупик. И помни: тот, кто ищет готового убежища, часто находит клетку. Ты должна быть свободной, как ветер, чтобы сделать то, что должна. Свободной в своих решениях и в своих передвижениях.

Она резко отвернулась, принявшись снова перебирать чайные листья, ясно давая понять, что разговор окончен. Вайолет, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, вышла из чайной. Последняя надежда на быстрый и простой выход рухнула. Она оставалась совершенно одна в огромном, чужом, непредсказуемом городе.

Возвращаясь к Сьюзи, она заставила себя изобразить на лице лёгкое разочарование. —Ничего путного не нашла, – соврала она, разводя руками. – Все не то, не такое, как хотелось. Пойдём, я уже устала от этой толчеи.

На часах уже без пяти три. Они едва успели вернуться к гостинице, как у подъезда их уже поджидала мисс Гловер, сверяющая время по своим наручным часам с золотым браслетом.

– А я уже собиралась заносить вас в список пропавших без вести, – произнесла она с холодной укоризной. – Три часа – значит три часа, мисс Эштон, а не без пяти. Ладно, идите к себе, приведите себя в порядок. Скоро подъедут остальные, и мы всем коллективом поедем на ужин в то кафе. – Она посмотрела на свёрток в руках Вайолет. – Надеюсь, покупки того стоили.

После ужина, вернувшись в номер, Вайолет разложила на кровати яркое, безвкусное сари. Оно лежало там, как памятник её отчаянию и провалу. План рушился на глазах. Сьюзи, счастливая и возбуждённая, болтала о предстоящем отъезде, о том, как будет рассказывать всем в школе о своих индийских приключениях, о «романтическом свидании» Вайолет, а та лишь кивала, глотая подступающий к горлу комок безысходности.

Перед сном она достала свой аметистовый кулон. Он был холодным и безмолвным, словно обычный камень. Не было в нём ни тепла, ни намёка на поддержку. «Может, я всё выдумала? – пронеслось в голове. – Может, это просто красивый камень, а все эти знаки – игра моего воображения?»

Истерзанная сомнениями, она всё же закрыла глаза.

Сон пришёл к ней не сразу, а прорвался сквозь пелену тревоги внезапно и мощно.

Она стояла на плоской, пыльной крыше незнакомого высокого дома. Вся Калькутта лежала у её ног – море огней, прорезанное тёмными лентами узких улочек, купола храмов, силуэты фабричных труб. И тут с востока, подул сильный, тёплый, неожиданный ветер. Он обвил её, словно живой, и легко подхватил. Она летела над спящим городом, не чувствуя страха, лишь лёгкость и странное ощущение предназначения. Ветер шептал ей на ухо одно-единственное, повторяющееся слово: «Ищи… Ищи… Ищи…»

Внизу проплывали знакомые и незнакомые места: освещённые витрины Нью-Маркета, тёмные воды Хугли, ажурные мосты. И вот ветер стал стихать, опуская её ниже, в лабиринт узких переулков к северу от главного рынка. И она увидела его – небольшой, двухэтажный, старый дом из тёмного кирпича, скрытый в глубине двора-колодца. Его фасад был покрыт древней резьбой, а на тёмной деревянной двери был вырезан едва заметный, но знакомый знак – три вложенных друг в друга квадрата, точь-в-точь как на её кулоне. Ветер мягко опустил её прямо перед этой дверью.

Та сама собой бесшумно отворилась, и из прохладной, встречающей темноты навстречу ей вышла… её бабушка. Та самая, что когда-то сожгла коробку с рисунками на лондонском чердаке. Но теперь её лицо не выражало гнева или страха – оно светилось мирной, умиротворённой мудростью. Она молча улыбнулась Вайолет, взяла её за руку – и та почувствовала неожиданное, реальное тепло – и провела внутрь. В доме пахло старой, добротной древесиной, ладаном и миром. Это было не ощущение временного пристанища, а глубинное, неоспоримое чувство Дома. Того самого места, где тебя ждали.

«Здесь тебя не найдут», – прозвучал в её сознании голос бабушки, тихий и ясный. И Вайолет проснулась.

Она лежала в полной темноте, и сердце её билось ровно и спокойно. Все следы паники и отчаяния ушли, сменившись твёрдой, холодной решимостью. Лайла была права. Готовое убежище – это клетка. Убежище нужно найти самой. И сон дал ей не просто направление, а точный адрес. И знак. Тот самый знак.

Она посмотрела на часы. Светящиеся стрелки показывали четыре утра. За окном уже начинало сереть.

Завтра был последний день. Последний день группы в Калькутте. И первый день её настоящей охоты. Охоты на дом с тремя квадратами.

Долг крови

Предпоследнее утро в Калькутте повисло в воздухе густым, сладковатым томлением, словно сам город нехотя готовился отпустить их. Солнце, пробивавшееся сквозь дымку, золотило черепичные крыши и рекламные вывески, но не в силах было развеять тяжёлое, предгрозовое ощущение надвигающегося разрыва. Вайолет проснулась с ощущением свинцовой тяжести во всём теле и ледяной, кристальной ясностью в сознании. Сегодня был день, когда её жизнь должна была расколоться на «до» и «после».

В холле гостиницы царила нервная, приподнятая атмосфера, характерная для конца любой зарубежной поездки. Все говорили громче обычного, смеялись через силу, обменивались последними рупиями. Мисс Гловер, в своём неизменном твидовом костюме с плечевыми подкладками, выглядела уставшей, но довольной – конец мучительной ответственности был близок. В её руках был всё тот же кожаный планшет, а голос, усиленный необходимостью перекрыть общий гул, звучал как металлический скрежет.

– Ребята, внимание! – её голос прорезал гул, заставляя всех замолчать. – Сегодняшний день – снова ваш. Последний шанс закупиться сувенирами и впечатлениями. Свободное время до шести вечера. Явка в отеле строго к шести для инструктажа. Завтра подъём в шесть утра, в семь – выезд в аэропорт. Никаких опозданий, никаких эксцессов. Я хочу, чтобы всё прошло идеально. – Её взгляд, как радар, выхватил Вайолет из толпы. – Вайолет, с вами всё в порядке? Вы выглядите бледной.

– Всё прекрасно, мисс Гловер, – Вайолет заставила свои губы растянуться в самой беззаботной, типично подростковой улыбке, какую только могла изобразить. – Просто немного взволнована отъездом и… предвкушением сегодняшнего дня. Готова на подвиги.

– Хм, – директриса недоверчиво хмыкнула, сверкнув стеклами очков, но, поглощённая общими приготовлениями и необходимостью раздать всем карманные деньги на последние траты, отстала.

Вернувшись в номер, Вайолет ощутила прилив странной, почти истерической энергии. Она чувствовала себя дирижёром, готовящимся к своему самому важному концерту, где любая фальшивая нота, малейшая оплошность означали бы катастрофу. Она аккуратно развернула свёрток с сари – не кричаще-розовое, а то самое, благородного оттенка тёмной хвои, расшитое приглушённым серебром. Оно было её доспехами, её униформой для самого важного разговора в жизни.

– Ого! – воскликнула Сьюзи, откладывая свой журнал. – Но я думала, ты наденешь то, розовое, для своего свидания? Оно же такое яркое, он точно заметит!