Расцвет Чёрной Луны. Королева-регент

1

Мы лежали в одной постели. Обессиленные, утолившие жажду, которая уже через несколько дней снова даст о себе знать.

Чужой муж и чужая жена.

Эсмонд из рода Светлого Гарольда, муж сестры покойной королевы Вудстилла, и я, её величество Гердарика, бывшая принцесса Менарии, а ныне мать троих королевских отпрысков.

– Гердарика, – мягко произнёс мой любимый и погладил меня по волосам. Он обожал играть с моими светлыми длинными прядями, пропуская их через пальцы, как через сито. – Нам пора начать действовать.

Обычно мне нравилось смотреть на его мужественное лицо и молчать. Но не сегодня.

– Время ещё есть, – ответила я беспечно и улыбнулась, пристально глядя в его светло-зелёные глаза. Они по-прежнему были такими же молодыми и ясными, как и в тот день, когда мы впервые встретились у алтарного камня.

Тогда, ещё в моей стране, я гадала, каков будет мой муж, всесильный король соседней страны, решившийся посвататься к старшей дочери короля Страны Гор. Почти старой деве, умеющую лишь управлять погодой.

Бесполезной.

Никто не верил в моё замужество, тем более когда младшие сёстры одна за другой вышли замуж и родили мужьям здоровое потомство. И тут мне повезло.

Правда, будущий супруг уже дважды овдовел, но что значат его преклонные годы, полнота и небольшая хромота перед возможностью укрепить связи между королевствами и сбыть с рук залежалый товар?!

Ненужную дочь, рождение которой стало большим разочарованием для моих родителей и бабушки по отцу.

– Скажи мне, Эсмонд, почему мужчины никогда не радуются дочерям? Разве мы не можем стать достойными королевами?

– Ты о Хельге? Она чудесная маленькая девочка и очень на тебя похожа.

И почему мужчины всегда говорят то, что, как они думают, мы хотим от них услышать? И никогда не угадывают?

– Не похожа. В нашем роду не было рыжеволосых. Хельга особенная, не такая, как другие.

Лишь одна я знала, насколько это правда. Остальным же в моих словах чудилась лишь гордость матери за свою дочь.

Я не смела открыть правду о её божественном происхождении, а была уверена, что в ту ночь в Анкильда вселился Бог, никому.

Даже Эсмонду, который за все годы совместной борьбы и нашей запретной любви доказал, что достоин моего доверия.

– Она вырастет красавицей, – кивнул он и, мягко отстранив меня, начал одеваться. – Ты уверена в поддержке лорда Фармана? И что король ничего не подозревает?

Время близилось к рассвету, луна скоро закатится, чтобы появиться снова, когда солнце устанет сиять и решит, что сделало достаточно для укрепления своей власти.

– Он слишком увлечён новой фавориткой, обещавшей подарить ему очередного сына, – ответила я, чувствуя, как в груди растёт Тьма, требующая человеческих жертв.

Констанция. Светловолосая овечка с розовыми губками. Её крепость и твердыня добропорядочности пала перед настойчивыми ухаживаниями стареющего короля. И, разумеется, открывающимися перед её семьёй перспективами.

Интересно, что она чувствовала, когда ложилась в постель мужчины, годившегося ей в деды?! Жалела ли о том, что её невинность достанется пышнотелому развратнику, желающего лишь обрюхатить очередную «розочку»?

Впрочем, скоро они все поплатятся, что решили отодвинуть моих сыновей от трона.

Но это сейчас, а ещё недавно, у меня были надежды разрешить всё миром.

 2

С той поры, как Анкильд открыто объявил мне, что больше не желает видеть подле себя королеву из чужой страны, минуло полтора года.

Продлить ультиматум удалось лишь потому, что мой муж по истечении полугода после откровенного разговора занемог и был близок к смерти.

Поговаривали, что в этом моя вина, но, к сожалению, это было не так. Я молила Богов, стирая колени о каменную кладку пола, чтобы они дали мне больше времени. И получила ответ.

Накануне того, как у Анкильда, нашего всемилостивейшего и самого гнусного короля, по телу поползли чёрные язвы, я увидела во сне разноглазого герцога Фармана. Он странно мне улыбался и протягивал руку, словно приглашал на танец.

Разномастный герцог умел говорить красиво, но сейчас молчал и изучал меня, как служанку, которую собирался поиметь втайне от очередной супруги.

В тот миг под его взглядом я испытала приступ страха, он звенел в ушах, набатом бил в виски, заставляя закрыть их ладонями. Горя снаружи, я была ледышкой внутри.

И с губ моих не сорвалось ни слова. Фарман опустил руку, пожал плечами, и в следующий миг мы с ним оказались на снежной пустоши, а в руках приближённого советника короля появился меч.

Его оправленное лезвие приковывало взгляд, я пыталась отступить, преодолевая пронзительный ветер, дувший в спину. Он подталкивал меня к лорду, но я сопротивлялась, видя только алые капли, стекающие по лезвию. Не было сил дышать, кричать или оглянуться.

Спиной чувствовала, что за мной никого нет. Ничего. Пустота, высасывающая силы у отступников от воли Богов. Я сжалась в комок, но не опускала головы, мысленно молилась, однако не показывала ужаса, выедавшего меня изнутри.

Мир наполнился снежными хлопьями, кружившими вокруг нас с лордом Фарманом, но не залетавшими между нами.

– Эсмонд, – прошептали мои губы.

– Гердарика, – услышала я голос тайной любви всей моей жизни, но сорвался он с других губ. Лорд Фарман говорил совсем как мой любимый, а глаза его были холодными и чужими.

И меч воткнулся в снег, окропив её свежей кровью…

Я вскрикнула от звуков своего имени и проснулась в поту. В тот день у меня началась горячка, хотя последний раз я тяжело болела в детстве. А на следующее утро хворь коснулась и Анкильда, покрыв его с ног до головы чёрными струпьями.

Мы с ним находились в бреду около трёх дней. Первой пришла в себя я, но взглянув в зеркало, не увидела следов заразы. Наших детей болезнь не коснулась, лишь маленькая Хельга потеряла рыжую копну волос на голове, но я была рада, что мы отделались так легко.

Прижимала к себе детей, уча их молитвам Богам и тому, как правильно держать пост, прописанный целителями. Наши комнаты окуривались сладким дымом, а хворь ползла по замку, не взирая за закрытые двери и заклинания жрецов.

После недели болезни, когда перелом в лучшую сторону так и не наступил, Анкильд призвал меня в покои.

– Не ходи! – Эсмонд впервые за долгое время повысил на меня голос и чуть ли не оттолкнул, когда я пыталась пройти мимо. – Он плох, скорее всего, умрёт.

Я взглянула в глаза любимого и нашла в них только мглу, тёмную волу отчаяния, скрывающую боль от потери названного сына. Младший ребёнок Пенелопы умер от хвори, и никто не смог облегчить его уход.

– Пойду! Я должна ради детей. Анкильд умирает, он хочет меня видеть не для того, чтобы проклясть или убить.

Придворные снова зашептали у меня за спиной, что всему виной «норна вещица». «Проклятая чужачка», это прозвище, которым меня наградили благодаря стараниям старшей дочери короля, а ныне королевы на далёком Севере, снова всплыло в людской памяти, словно и не было всех тех милостей, которыми я осыпала народ после своей коронации и рождения наследников престола.

Всё оказалось забыто, смято и выброшено в корзину, как использованные и застиранные до дыр простыни.

Я ещё раз увидела цену любви толпы и поняла, что тот, кого они сегодня превозносят и хвалит, завтра будет лежать в пыли, грязи и дерьме. Значит, и мне незачем быть святой.

– Гердарика, – прошептал Эсмонд, схватив меня за руку, почти причиняя боль.

Наши взгляды пересеклись, но сейчас нам было не до любований. Мы снова смотрели друг на друга как в ту первую ночь в пещере, когда он лишил меня, жену своего короля, девственности, а я его – способности любить кого-то, кроме королевы.

– Не думай, что ты моя госпожа, ваше величество.

И снова смотрел так, как в день, когда подчинил меня своему мужскому достоинству. С ним я стала женщиной, с ним прошла путь от покорной жены короля до любимицы Богов, ниспославших мне возможность безнаказанно принимать двоих и тем самым, согласно пророчеству, приносить короне здоровых детей.

– Не думай, лорд, что ты сможешь подчинять меня, – шепнула я, мечтая, чтобы он наклонился и поцеловал в губы.

Я знала, потом Эсмонд возьмёт меня грубо, словно солдатскую шлюху, а я стану хлестать его по щекам, стеная от наслаждения и желая лишь его одного: только бы и дальше раздвигать ноги перед тем, кто покорил меня с первого взгляда. Кому я мечтала отдаться, будучи невинной, и после, когда познала страсть разных мужчин.

– Подчиню, моя леди, уже подчинил, – и он отпустил меня, а сам отвернулся и ушёл прочь,

Я понимала его ревность, страх за меня, обострённый ужасом и близким запахом смерти, который витал по коридорам замка, свободно ходил по улицам Форлэнда и прочих городов Лесного королевства.

Но знала, что Анкильд зовёт меня не попрощаться.

У нас с мужем установились странные отношения. Он ненавидел и боялся меня, так же как и я его. И оба мы время от времени оказывались на одном ложе не по соображениям долга, но по велению плоти.

И вот сейчас он умирал. Сбывались мои планы: я останусь вдовой, и никто не посмеет сослать меня в обитель Белых дев! Храм Богини-Матери, где, отрешившись от мира и близких, они станут проводить время в молитве, пока Боги не укажут на их избранность или не подарят вечный покой.

– Гердарика, – прошептал он, повернув голову и безошибочно выделив меня из толпы целителей и придворных, ожидающих скорой развязки. Анкильд осунулся и постарел, его волосы, некогда насыщенно-каштанового цвета, ныне покрыл иней.

Муж лежал на постели и тянул ко мне руку. Никто бы не осудил жену, опасающуюся заразы, но я знала, что для меня опасности нет. Знала я и то, что муж скоро пойдёт на поправку.

Хельга, моя маленькая дочь, утром сказала, что ей приснился сон: отец протянул руку, и она вручила ему свои волосы. Свою Силу.

Теперь же я пришла, чтобы договориться с Анкильдом. Он ещё не постиг, что Богиня Смерти отступила и ушла на другую жатву.

Глупо было этим не воспользоваться.

– Подойди, – шептал он и жадно, словно ребёнок, ухватился за руку. – Все вон! Я хочу говорить с женой.

– Вон! – закричал он своим обычным тоном, и я снова убедилась, что Боги посылают мне шанс.

– Ваше величество, я молилась, чтобы вы выздоровели, – начала было я, но Анкильд сделал знак замолчать и слушать.

3

– Ты помнишь наш разговор, Гердарика? Конечно, да, –  казалось, что Анкильд только притворяется больным, а язвы на его лице, сочившиеся кровью, всего лишь умело нарисованная художником маска.

«Посмертная», – подумалось мне, и в душе я испытала лёгкое сожаление, приправленное уколом совести. Я желала смерти своему мужу.

Молила Богов о том, чтобы они послали мне мудрое решение всех проблем, и вот когда моя просьба, похожая на отчаянный призыв, была услышана, я поняла, что заплачу за неё непомерную цену.

Самолично принести в жертву дочь, заставить её стать служительницей при храме  – поступок, достойный всяческого осуждения, если не знать всей правды о моей жизни. Если не надеть мои туфли и не пройти в них хотя бы половину того пути, который выпал на мою долю.

Я не оправдывала себя. Стала на колени рядом с его постелью и двумя руками крепко сжала ладонь мужа.

– Не смотришь на меня? И не смотри, – говорил он, чуть задыхаясь. – Знаешь, я бы с радостью поменялся с тобой местами, так же стоял у постели изуродованной болезнью жены и смотрел в пол.

– Ты бы не захотел пройти мой путь. Думаешь, хорошо трепетать от страха и думать о том, что, возможно, завтра тебя оторвут от детей и выкинут в вечность? Забудут, словно и не было…

– А ты заслужила иное? Спроси себя честно. Посмотри на меня, Гердарика!

Его голос обретал силу. В нём уже слышалось привычное брюзжание.

– Ты выживешь, мой муж. Я молила Богов об этом, и мне был дан знак, – я ответила тихо, но твёрдо.

Анкильд замолчал и отвернул голову к окну, за котором всё ещё были видны отблески костров, устроенных на окраинах столицы для сжигания трупов умерших от болезни.

– И что ты хочешь взамен, ведьма? – спросил он снова ослабевшим голосом. И не повернул головы, но и руку не вырвал, притом что не был достаточно слаб, как хотел показать мне.

Анкильд боялся. Я чувствовала его страх, проникший в сердце и в печень. С кровью он разносился по его жилам, несущим как силу, так и болезнь.

Король хотел бы быть стойким и прогнать меня, но тогда, и он понимал это, из тёмных углов обрушатся призраки, которые холодными прозрачными руками утянут Анкильда в пучину лихорадки.

Муж цеплялся за мою теплоту и жизнестойкость, Кажется, он тоже поверил, что Боги покровительствуют «проклятой чужачке», хотя она и не родилась под их знаком.

Метка на руке в последнее время немного подросла и почернела. Она стала такой глянцевой, что если долго всматриваться в неё, можно разглядеть своё отражение.

Чёрная Луна, покровительствующая мне, дарящая свою власть над другими, была в зените, и я делала всё от меня зависящее, чтобы эта фаза длилась как можно дольше.

Луна может истаять, но придёт время ночи, и она возродится вновь, и ничьё Солнце не в силах отменить закон Богов.

– Я хочу остаться твоей женой. И растить своих детей.

– Ты сможешь родить ещё?

Анкильд дал мне знак, чтобы я помогла приподняться ему и сесть на подушках, Придворные, слуги, целители делали всё, что он прикажет, но не могли скрыть ужас, выступающий на лицах, как кровь, пропитывающая свежие бинты, наложенные на глубокую рану.

– Постараюсь, ваше величество. Уверена, что да, – ответила я так, как он того желал. И всё же больше не собиралась носить плод его семени.

В храме Высокого Бога, верховного правителя пантеона Вудстилла, я просила избавить меня от этого бремени. И если суждено иметь ещё детей, то согласна была родить от другого, лишь бы не от нынешнего короля.

Знала бы я тогда, чем обернётся моя просьба, то несколько бы раз подумала, прежде чем давала бы обещания, которые не собиралась исполнять!

Но тогда мне было не до того. Анкильд готов был пойти на попятную и позволить мне и дальше быть его женой, королевой и матерью настледников.

– Нашему Гарнету уже почти четыре, ваше величество. Он постоянно спрашивает о вас, – вкрадчиво произнесла я, наступая на любимую мозоль короля: муж боготворил сыновей.

И хотя Пенелопе, моей бывшей фрейлине и матери королевских бастардов, удалось внести сомнения в голову Анкильда, течёт ли в моих двух сыновьях кровь династии Ядвинов, лишь Гарнет, мой старший, официально был признан наследником трона Лесного королевства.

– Если я выживу, – Анкильд накрыл мою руку своей. – Если я выживу, Гердарика, обещаю, что не стану тебя неволить. Конечно, возможно, ты по доброй воле согласишься дать обет в храме Богини-Матери…

Тут муж замолчал и, хитро прищурившись, посмотрел в глаза.

Понятно, к чему он вёл. Я только мысленно усмехнулась.

– Так будет лучше для всех нас. Подумай о сыновьях и дочери. Слышал, она потеряла волосы. Уродину выдать замуж сложнее, если за этим недугом к ней придут и язвы. Впрочем, на всё воля Богов.

«Вот именно», – мстительно подумала я, а вслух сказала:

– Девочка растёт здоровой и умной.

– У тебя все дети умные и здоровые. Твои дети.

– Да, ваше величество. И ваши, – улыбнулась я и опустила голову, чтобы скрыть злорадство.

Всё шло как нельзя лучше! Акнкильд выживет, это да, но усвоит урок, преподнесённый судьбой. Не трогай тех, кого не можешь уничтожить.

– Иди, но помни, если я выживу, мне нужны ещё сыновья.

Король снова лёг в постель и закрыл глаза. Его профиль заострился, на какой-то миг мне даже стало его жаль.

Смерть младшего сына от Пенелопы пошатнула его веру в то, что династия Ядвинов незыблема. Равно как и в то, что семя короля способно зачинать только здоровых мальчиков.

– Как прикажете, ваше величество, – прошептала я и попятилась к двери.

– Как здоровье его величества, миледи? – лорд Фарман умел подходить бесшумно и говорить так степенно, словно спрашивал о совершенно обыденных и маловажных вещах вроде предстоящей погоды на будущую осень.

Огнекудрый герцог с разномастными глазами был немолод, но выглядел так, словно заключил сделку с Тёмными силами, и те подарили ему возможность всё время пребывать в среднем возрасте и покорять молодых жён.

– Он идёт на поправку, ваше сиятельство, – ответила я, пытаясь угадать, что известно герцогу,  и на чьей стороне, в конечном итоге, окажутся его симпатии.

Эсмонд вёл подготовительную работу, чтобы перетащить Фармана на нашу сторону, но мы оба с ним понимали, пока Анкильд жив, герцог будет верен лишь ему.

– И что вы собираетесь делать, ваше величество? – спросил Фарман, приблизившись на шаг, чтобы никто из придворных, слетевшихся на болезнь монарха, как стая грифов на предчувствие смерти, не услышал нашего разговора.

– Ворон, ваше сиятельство, живёт долго, но Луна светит дольше, чем длится его век.

4

– Ты не смеешь меня ослушаться!

В воздухе кладовой среди запаха сыра, плесени и варёной колбасы разливался дух похоти. Он исходил от наших с Эсмондом тел.

Прижатая к стене, невзирая на занозы, которые впивались в спину, я громко стонала и спешила со всем согласиться.

Мой тайный лорд был груб, невыносим, он смел угрожать мне, но сейчас затуманенному страстью разуму не было дела до того, чтобы указывать любимому на место.

– Не смею, – смеялась я. – Не буду.

– Будешь, –  выдохнул он мне в полураскрытые губы и резко проник в меня так глубоко, что у меня помутнело перед глазами.

Мне казалось, что всё это нереально. Я словно находилась в каком-то месте вне времени, и в этом полутёмной комнате моё тело обретало крылья, по жилам струилась не кровь, а золото, расплавляющее не меньше, чем мощные движения мужского органа, нанизывающего меня с такой силой, словно я снова отдаюсь Богу.

Не человеку.

– Я буду драть тебя долго, моя шлюха, – Эсмонд заставил меня открыть глаза и вернуться в реальность.

Он не мог не понимать, что угрожает мне именно тем, чего я так жажду. Крохотным отрезком времени, в течение которого я смогу почувствовать себя желанной. Не по придворному этикету, не по куртуазным правилам флирта, а по истинной страсти, дарованной в награду и в проклятие.

Между нами была пропасть. Чужой муж и чужая жена могли встречаться, любиться лишь украдкой. Я выгибалась, позволяла Эсмонду то, чего почти никогда не проделывала с мужем, и прислушивалась, не раздаются ли  за закрытыми дверьми шаги шпионов.

Магия помогала нам обоим, но в дурмане страсти было сложно её контролировать. Несмотря на то что Эсмонд был искренне привязан к Пенелопе, своей жене и моей сопернице во всём, невзирая на моё тело, подвластное ласкам мужниных рук, нас с моим тайным лордом влекло к друг другу настолько сильно и постоянно, что если бы для воссоединения требовалось пройти по узкой доске, протянутой над смертоносно-глубокой пропастью, я бы не раздумывая пошла вперёд.

Даже с завязанными глазами.

Протягивая руки и веря, что на той стороне мне помогут. Он поможет. Мой лорд.

Пусть камни срываются в бездну, пусть каждый шаг грозит неминуемой и болезненной смертью, я бы шла, только смотря в его светло-зелёные, такие пронзительные, впалые и уставшие за годы нашей борьбы глаза.

Иногда я спрашивала себя после очередной встречи, когда его прикосновения, его тягучее «моя тайная леди» распаляли моё желание быть рядом в каждый свободный миг, принадлежать ему без остатка и никогда не сметь поднимать глаза на других, что будет, если мне придётся выбирать между Эсмондом и благом моих детей.

Я предпочитала не отвечать на этот вопрос, потому что не готова была даже думать о том, как стану влачить длинные тоскливые дни и душные или промозглые ночи без надежды снова упасть в его объятия.

Магией Эсмонд мог осветить стены комнаты, где мы находились. Наверное, она же повинна в моей страсти к нему, отражение которой я видела в его глазах.

Они с моим мужем были чем-то похожи: оба хотели меня, оба желали видеть меня рядом и оба втайне ненавидели за ту власть, которую я имела над их телами. Эту власть не ослабляли ни годы, ни мои беременности.

Пока Анкильд не надумал жениться снова.

И мне было бы на это плевать, если бы дело не касалось моих сыновей. Да, я пошла бы искупать грехи в обитель Матери-Богини, если бы не мои сыновья. Их права на трон я не собиралась уступать никому.

И готова была драться за право Гарнета сесть на трон после отца.

– Скажи честно, – спросила я задыхаясь, после того как Эсмонд кончил и аккуратно, словно я была сделанной из хрупкого стекла, опустил меня на пол. – Если бы я исчезла, тебе стало бы легче?

Я не собиралась уходить. Назло ему и всем врагам, но знать правду, пусть даже она оставит в сердце дыру размером с кулак, хотелось. Это как после сладкого тянет попить чистой прохладной родниковой воды, хотя это грозит болезнью горла.

– Я бы нашёл тебя везде, – ответил он и схватил меня за шею. – Гердарика, нашёл бы, отымел, а потом, возможно, убил. Иногда я ненавижу тебя за то, кем ты меня сделала. И себя ненавижу больше. Но повторись всё заново, я бы поступил так, как поступил.

Я должна была оскорбиться и не принимать поцелуй, похожий на наказание. На моих губах, как и на теле, всегда оставались следы нашей любви, но какая-то часть внутри меня была этому только рада. Эсмонд дарил мне не просто засосы, он словно хотел сказать тому, другому: она моя и никуда не денется.

По праву силы и страсти. По праву любви.

Такой, какая она есть: уродливой, болезгненной, страстной. За дворцовыми стенами нельзя быть открытой и любить того, к кому лежит сердце.

Принцессу отдали королю, как игрушку и забаву, как женщину, призванную рождать сыновей, и никому не было дела до её чувств. Даже моей матери, хотя она-то должна была понимать, что я испытываю!

Она, которую отец взял силой до свадьбы, чтобы убедиться, что принцесса павшего дома не пуста, писала, что не надо рожать дочерей, словно я могла на это повлиять!

– Почему ты молчишь, Гердарика?

– Я никогда не решусь от тебя сбежать. Но и тебе не отвернуться от меня, Эсмонд, – устало улыбнулась я.

И всё снова стало хорошо. Анкильд выжил, шёл на поправку. Благодаря целителям, язвы на лице и теле  почти затянулись, но что-то надломилось в моём муже, озлобив его ещё больше. Он и раньше считал меня виновной во всех своих бедах, а теперь и вовсе смотрел волком, хотя внешне этого не проявлял.

Напротив, преподнёс мне подарок: крупную овальную брошь с выгравированном на белом фоне чёрным вороном. Король признал меня частью династии Ядвинов.

Я улыбалась и праздновала вместе со всеми окончание мора, но вскоре жизнь подкинула мне заразу посерьёзнее, чем чёрный мор.

Светловолосая Констанция появилась при дворе по протекции дальнего родственника и сразу была принята в штат моих фрейлин.

– Ваше величество, рада вам служить, – она говорила чуть присвистывая, мало интересовалась мужчинами и была уже в возрасте ближе к тридцати.

По меркам Вудстилла слыла старой девой. Впрочем, я даже покровительствовала ей вначале, потому что и сама вышла замуж в таких же летах.

Казалось, Констанция из рода Лесных Виринеев и не собиралась флиртовать с возможными женихами. Приданного богатого не имела, родители её погибли во время мора, а её саму болезнь чудом не тронула.

Она казалась тихой овечкой. Безобидной, безвредной, без амбиций.

Я сильно ошибалась, но поняла это только через полгода.

1

В ту пору весна выдалась на удивление мягкой и нежной.

Лесное королевство раскинулось среди волшебных деревьев, рощ, густых чащ. Даже храмы мы строили на окраине Леса, словно хотели сказать, что вот граница между миром людей и волшебных существ, которым так же как и нам, покровительствовали Боги.

Никто не видел, чтобы в Лесах творилось что-то странное или необъяснимое, но все верили: когда под раскидистыми клёнами зарождается сизый туман, на поверхность выходит маленький народец. Некоторые из знатных почитали их своими предками и верили, что Лес даёт им силы исполнять задуманное.

Констанция из рода Лесных Веринеев была из таких «верующих в голубую кровь». В жилах маленького народца текла синяя жидкость, сдобренная щедрой порцией волшебства из Леса.

Именно во время охоты на дикого кабана Анкильд впервые и приметил Констанцию. В лесу она вела себя так, словно родилась здесь. Куда только девалась её робость, которой девица прославилась в среде придворных повес?!

– Ваше величество, –  говорила она вначале робко, держась в стайке моих фрейлин. – Позвольте поправить ваш шарф.

Амазонка после болезни висела на мне так, словно была сшита на два размера больше. И я всё ещё чувствовала слабость, стоило сделать усилия больше привычных для королевы.

Я кивнула и почувствовала её лёгкие пальцы на своей шее. И взгляд мужа, направленный на нас обоих.

Анкильд настоял, чтобы я присутствовала во время охоты. Он хотел принести мясо первого задранного псами зверя  в жертву Высокому Богу, чей жрец уже крутился рядом с королём, радуясь возможности услужить своему монарху.

Ритуалы на Лесном камне давно отошли в прошлое, я читала о них в Библиотеке Старого Мира, которую привезла в подарок мужу, потому что другого богатства Менария дать за меня не могла. Эти ритуалы питали Богов, когда Вудстилл только начинал оформляться в королевство, уйдя от родоплеменного выбора старшины.

Это было так давно, что даже камни под моими ногами, и те не помнили стародавние времена.

Но после болезни Анкильд решил обратиться к забытым традициям, чтобы снова заслужить милость тех, кто покровительствовал «проклятой чужачке», хотя она ничем не заслужила такую честь. И, как оказалось, речь шла не только о милости Богов.

– Ваше величество, огромный секач залёг в нескольких милях отсюда, – распорядитель охоты склонился так низко, как позволила ему больная спина.

После того как Анкильд выжил, каждый старался выказать ему верноподданнические чувства. Особенно усердствовали те, кто уже прикидывал у смертного одра короля, к какому бы лагерю переметнуться, чтобы не прогадать.

А монарх взял и выжил. И обо всём узнал. У Анкильда всегда было звериное чутьё на зарождающуюся измену. Всему виной было пророчество: «Умрёшь в гневе, узрив правду. Близкий предаст, а дальний подаст руку помощи». Анкильд боялся умереть так сильно, словно всерьёз рассчитывал жить вечно.

В тот момент я даже не подозревала, какую роль сыграю в этом пророчестве. И до сих пор считаю, что Боги не раздают их направо и налево, не рассчитывая на их исполнение. Будущее нельзя изменить, можно лишь выбрать путь, каким к нему придёшь.

Розовощёкая роза Констанция тем весенним днём выбрала свою дорогу. А я – свою.

– Я очень благодарна вашему величеству, что вы позволили мне присутствовать сегодня. Мои родители говорили, чтобы я не уходила далеко от Леса, в нём я обрету своё счастье, – разоткровенничалась вдруг Констанция, до этого робко жавшаяся ко мне, как оленёнок к матери.

До этого мы углублялись в Лес по тропинке, пока не вышли на широкую поляну, где и ждали  основные участники охоты.

Мне подвели белую кобылу, Констанция села на гнедого мерина, которого привезла из родового имения.

– Ваше величество, удачной охоты! – по традиции я подъехала к Анкильду и дотронулась до его седла. – Примите моё благословение.

– Благодарю, миледи. Оно очень много значит для меня, – усмехнулся король, и я так и не разгадала, говорит ли он всерьёз или подтрунивает надо мной. – Вы согласны, ваше величество, что благо королевы в её смирении с той ролью, какой отвели для неё Боги?

Ответа Анкильд не дождался. Он был ему не нужен.

Со свистом и звуками охотничьих рожков, лаем саблезубых гончих конь умчал моего мужа вперёд, прочь от меня. От той неразрешимой проблемы, в которую он загнал себя сам.

Хотел избавиться, а потом струсил и выторговывал себе жизнь в обмен на моё спокойствие.

Я тоже пришпорила кобылу и пустила её рысью, позабыв об этикете, который предписывал дамам плестись шагом, негромко переговариваясь о славной охоте. Нет, не будет мне спокойствия.

Тогда я впервые задумалась о том, чтобы освободить Анкильда от его страданий. Вместе нам быть в тягость, скольких бы детей я не родила мужу, он всегда будет надеяться, что очередное бремя доконает королеву из чужих земель.

– Ваше величество, осторожно! –  господа из свиты, которых король не удостоил чести скакать рядом с собой и вторыми-третьими проткнуть остывающую тушу зверя.

Эсмонд, мой лорд, тоже был там, в гуще событий. Он скакал на лошади, и его тонко очерченные губы складывались в лёгкую улыбку. Он был свободен.

На краткий миг, но свободен.

И тут, когда ветер и ветки деревьев хлестали меня по щекам, мысль начала оформляться. Если мы с Анкильдом больше не хотим быть вместе, то одному из нас придётся уйти. Либо мне в обитель послушниц Матери-Богини, либо ему.

В страну Теней.

Внезапно кобыла встала как вкопанная, словно наткнулась на невидимую преграду. В эту ночь, предшествующую охоте, я почти не спала.

Дрёма обходила мои покои стороной, несмотря на отвары целителей и ласки Эсмонда, щедро обрушенные на мою голову накануне.

И в этом насильном бдении я словно услышала женский смех. «Я всё сделаю, мой король»,  – говорила дама и снова рассмеялась так, как радуются жизни беззаботные дочери влиятельных семейств.

Тех, кто стоят выше остальных подданных, но не настолько близки короне, чтобы ощутить на своей голове тяжесть её золота.

Тогда мне казалось, что это уловка Рукха – Бога-проказника. Он только и ждёт, когда человека обуяет страх или тоска, а сам воплощает в  жизнь все его страхи.

Правда, ненадолго и только как видения.

И вот сейчас я снова услышала этот смех. Спешилась, соскользнув с коня и чудом не упав в траву.

Оглядевшись, я поняла, что забрела в Лесную чащу. Вероятно, это маленький народец играет со мной, я знала молитву Высокому Богу на этот случай и немедленно её произнесла. Трижды.

А потом, подобрав юбки, осторожно пошла на голос женщины.

Я узнала его. Это была скромница Констанция.

2

– Ваше величество, я не могу принять от вас иной милости, кроме как благословение на законный брак, – услышала я голос «розовощёкой овечки» и застыла, как вкопанная, чтобы как можно дольше остаться незамеченной.

Приходилось надеяться, что кобыла, стоявшая тут же и тыкающаяся мордой мне в плечо, не заржёт и не выдаст нас обеих.

–Я много наслышан, леди, о вашей добродетели. Ныне это качество среди дам большая редкость, – Анкильд говорил уверенно и с привычным для моего слуха сарказмом.

– Вы смеётесь надо мной, ваше величество.

– Что вы, леди! Я лишь хотел спросить вас о причинах вашей холодности ко мне. Вы возвращаете мои подарки, не читаете писем.  Вы в шаге от моего гнева.

У меня задрожали колени, и земля уехала из-под ног. Вот как, значит! Он давно шлёт ей письма и одаривает драгоценностями! Мой муж предпочитал облагодетельствовать любовниц исключительно самоцветными каменьями и золотом.

– Простите меня, ваше величество, – произнесла Констанция так тихо, что я еле расслышала её голос из-за шелеста платья и травы. – Видите, я стою перед вами на коленях и вымаливаю прощения.

– Вы знаете, как можете его получить.

Говорят, когда-то Анкильд увлекался куртуазной игрой в галантного кавалера, но теперь, особенно после болезни, когда король вдруг осознал, что может внезапно умереть, отбросил игру слов и упрямо гнул свою линию.

Сейчас «овечка» задрожит перед волком и подставит свою шею. Лишь бы сохранить жизнь.

Но я ошиблась.

– Вы можете взять меня прямо здесь, ваше величество, – дрожащим голосом произнесла интриганка. – Но, видят Боги и маленький народец, что вы не получите желаемого. В моих жилах течёт голубой отсвет прозрачных рек этого края, я могу подарить мужчине наследника с необычной силой, но только своему мужу.

Наверное, Констанция плакала. Я представляла, как она упала в ноги Анкильду и, задрав голову, льёт слёзы, исподволь внушая моему мужу единственно верное для неё решение.

Хочешь сына, которому подчинятся реки и леса, да и само небо, так женись на мне.

– У меня уже есть сыновья. Даже бастарды. Что если я хочу лишь твоё тело? – хмыкнул король, и я мысленно произнесла короткую молитву Высокому Богу. Если всё так, как муж говорит, то пусть развлекаются.

А потом я настою, чтобы «овечку» отправили прочь. Вернули в ту дыру, из которой она прибыла ко двору.

– Я надеюсь на ваше милосердие к сироте. Вы защитник своих подданных и не позволите никому причинить мне зло.

А Констанция оказалась не такой глупой и робкой, какой прикидывалась!

– Вы хотите выйти замуж невинной? Насколько я помню по своим жёнам, это всего лишь обман честных мужчин. Вы просто хотите продать себя подороже, леди, вот и набиваете цену. И поверьте, я её заплачу.

«Заплатишь, мой супруг, непременно заплатишь», – только и подумала я, сжимая поводья лошади, как намеренно наступила на сухие ветки, чтобы дать о себе знать.

И смело пошла вперёд.

Мне открылась прелюбопытная сцена. Анкильд стоял на поляне, поодаль была привязан его конь, совсем рядом с лошадью Констанции, а сама она, картинно расправив платье, сидела у него в ногах, сцепив пальцы  молитвенном жесте. На ныне бледных щеках очередной жертвенной девы ещё не высохли дорожки от слёз.

– Ваше величество, какое счастье, что я нашла вас, – поклонилась я так низко, как могла, но в словах моих звучало то спокойствие, которого не хватало в этот момент им обоим.

Констанция смотрела на меня с ужасом, словно небо разверзлось, и я спустилась к ним на сияющей колеснице под руку с Высоким Богом. А Анкильд, он хмурился, видно было, что раздражён, но сдерживается, чтобы не выдать досаду от прерванной интимной беседы.

– Позвольте мне сопровождать вас, ваше величество, иначе, боюсь, я заблужусь в лесу.

– А вот леди и выведет нас к месту древнего алтаря. Её род славился тем, что они могли ходить по лесным тропам, как мои предки по тёмным коридорам замка в сердце Вудстилла.

Анкильд улыбнулся, на сей раз он походил на ребёнка, получившего именно тот подарок, который и представлял себе накануне. И всё было бы правильно, если бы я не знала, что Ядвины – династия молодая.

Дед моего мужа силой проложил себе путь на трон, а до этого его родители и мечтать не могли ни о каких замках Форлэнда – столицы королевства.

– Мои фрейлины, ваше величество, как вы мудро заметили, обладают массой достоинств. Как скрытых, так и явных.

Реплики были вполне в духе королевского этикета. Я улыбалась, смотрела на мужа с покорностью жены, но в то же время давала ему понять, что мне известны его шашни, однако я не вижу в этом проблем. Бунтовать открыто бесполезно.

Но по возвращении с этой охоты, на которой король претендовал на совсем иную дичь, чем какой-то грязный секач, я решила обратиться к тому, кто сумеет повлиять на моего мужа.

Пусть Анкильд утолит страсть, а потом отошлёт Констанцию восвояси.

– Пойдёмте, ваше величество, – подал мне руку супруг, весьма довольный, что я не устраиваю унизительных сцен ревности.  – Я верну вас из лесной чащи в мир людей.

Большего мне сейчас и не требовалось.

Констанция плелась где-то сзади, и когда Анкильд подсадил меня на коня, он и ей помог сесть в седло. Я видела, как нежно муж погладил её руку, торопливо вырванную скромницей, покрасневшей ещё больше, и от этого, что уж скрывать, ставшей куда симпатичнее прежних пассий короля.

Но волновало меня не это. Мы с Анкильдом ехали впереди, но нет-нет, он оглядывался на неё, хотя и делал вид, что сверяет дорогу.

В воздухе висела душная завеса, являющаяся предвестником грозы.

Я помнила это ощущение, преследующее меня с детства.

Ещё на небе не видно ни облачка, неслышно далёких раскатов грома, но листва деревьев тревожно перешёптывается, а плотная земля стонет в ожидании живительной влаги, как любовница в ожидании мужчины.

– Ваше величество, дозвольте мне прислуживать вам и жрецу Высокого Бога во время ритуала, – прошептала я, наклоняясь к мужу.

Он посмотрел на меня так, словно видел впервые, но потом кивнул, вяло возразив напоследок.

– Думаю, маленький народец не станет слушать вас так же, как свою дальнюю родственницу. Впрочем, когда-то я был уверен, что и всесильные Боги не примут чужачку.

– Я очень настойчива в достижении цели, ваше величество, – ответила я, понимая, насколько мой ответ не понравится королю. Но он стерпит, если увидит, насколько сильно моё могущество.

Например, я чувствую грозу, но могу отдалить её наступление. И сделаю это, пока не буду достаточно готова, чтобы пережить её последствия.

Убийственная вежливость Анкильда означало лишь полное равнодушие, нашему браку подходил конец, мы оба это понимали. Вопрос был в том, достанет ли у меня сил, чтобы отстоять себя и своих детей.

В одиночку, нет. Мне понадобятся могучие союзники. Или один из них, на кого я и собиралась произвести неизгладимое впечатление своей силой, поэтому и вызвалась участвовать в ритуале.

Осталось только собрать волю в кулак и действовать. Но всё оказалось сложнее, чем я предполагала.

3

Любовь всегда придавала мне сил.

Даже когда я ещё не надеялась на то, что Эсмонд задержит на мне свой взгляд дольше, чем длится наша первая ночь, я всё равно жила этим чувством.

Хранила его в себе, как семя того, кто стал первым, пусть и не единственным. Берегла, лелеяла от чужих взглядов, позволяя быть собой только во время наших кратких встреч, когда мы набрасывались друг на друга, словно изголодавшиеся по хлебу путники, изгнанные из обильного края Верхнего Мира.

И всё же, когда между нами стояли чужие люди, я не могла бы поручиться, что Эсмонд любит меня. Каждый день, когда не видела его, у меня не мелькало и тени сомнений в его чувствах, но стоило нам встретиться на пышном приёме или, как сейчас, в лесу, среди знати, обступившей короля, чтобы принять участие в древнем ритуале по возвращении милости Богов, я начинала  испытывать тревогу.

Вот он сейчас, тот, кому я вручила свою девственность, свою честь, душу, сердце, он стоит и слушает герцога Фармана, совсем не оборачиваясь в мою сторону, а тот, напротив, время от времени следит за всеми.

Правая рука короля, его недремлющее око и стальная десница, оберегает монарха и хранит мир в королевстве. И всё же именно для него я задумала сегодняшнее представление.

– Ваше величество, – улыбалась я мужу. – Я никогда вас не подводила, не подведу и сейчас.

– Ты много раз разочаровывала меня, Гердарика. Но пока радовала больше. Пусть так будет и впредь.

И король отвернулся к подданному, чьи уста источали настолько сладкую лесть, что становилось тошно всем, кроме этих двоих.

Мы спешились, жрецы Высокого Бога суетились у Древних камней, разбросанных по круглой поляне, лишённой растительности. Когда-то на заре королевства здесь проводились мистерии. Жертвоприношение, заканчивающееся пиром, а потом и оргией.

Здесь зачинались великие воины, великие святые и ужасные грешники.

У этих гладких, словно отполированных бесчисленными касаниями рук, камней прямоугольной формы, образующих полукруг, появились первые короли, свершившие настолько большие и славные битвы, что о них помнят до сих пор.

Этой славе, могуществу, древней магии, всё ещё теплящейся в голой земле, и завидовал Анкильд. Говорят, умершие на камнях, немедленно попадают на Небо в тёплые руки Матери-Богини. Но жертва должна быть осознанной, добровольной.

– Во имя Высокого Бога и Бога-Прародителя всех магических сущностей, мы приносим эту жертву, чтобы сладкий дым сожжения свежей плоти достиг Вечных Чертогов. Да начнётся наш пир, чтобы продолжиться на Небе!

Секач был давно повержен умелой рукой герцога Фармана. Мои фрейлины, те, кому я дозволила быть на охоте, сразу донесли, что на самом деле герцог слишком берёг себя, а смертельный удар свирепому зверю нанесла совсем другая рука. Моего тайного лорда.

И тем нетерпеливее становилась я в ожидании моего выступления.

Как символично, Эсмонд убил вепря, а я отправлю тело и часть души зверя наверх, чтобы сделать его бессмертным в нашей памяти. И чтобы мой муж заслужил милость Богов, чуть не прибравших его к себе до срока.

Жрец заколол уже мёртвого секача, которого двое мужчин водрузили на центральный камень, потому что остальные были слишком малы для него, служка уже разжёг огонь, и хворост затрещал.

Настало моё время.

Солнце зашло за тучи, я всё явственнее чувствовала приближение грозы, и своим Даром сдерживала её приход.

Анкильд подал мне руку и подвёл к алтарю. Огонь никак не желал разжигаться, добираясь до камня, он словно отступал, чтобы в следующий раз предпринять ещё одно, но не такое рьяное усилие.

Жрецы старались возносить молитвы, а их послушники подбрасывали сухие ветки, но свежая алая кровь текла по серому камню, нагретому солнцем за сотни лет бездействия, а огонь еле тлел, грозя и вовсе затухнуть.

Я смотрела на него, вспоминая, как в пещере на границе наших королевств, где мы с Эсмондом впервые познали друг друга, от руки лорда зажглось пламя.

Оно текло, как по венам, по стенам пещеры и находило отклик в наших сердцах, а мы сделали шаг навстречу любви. И наш огонь воспылал до Небес.

Сами Боги одобрили тайный союз.

– Гердарика! – прошипел в ухо Анкильд, недовольный тем, что я просто стою и смотрю на хворост.

И я разжала руку, цепляющуюся за мужа. Сделала шаг вперёд.

Мне больше никто не был нужен настолько сильно, чтобы затмить главную цель моей жизни – подняться до Небес и воссиять на небосклоне в исходе дня и до рассвета. Никто, кроме детей и Эсмонда.

Пока мой тайный лорд не дал мне повода усомниться в себе.

Знак на предплечье проснулся. Я закрыла глаза и подняла руки, призывая грозу дать первый грохот. Я владела магией погоды, и если раньше все, включая мою родную Менарию, сомневались в пользе этого навыка, теперь они увидят, кто я и какими силами могу повелевать.

Вдалеке послышался первый раскат грома. Небо отвечало на мой призыв.

Знак на руке раскалился до предела. Я не могла открыть глаза, но чувствовала, как пятно расползается по белой коже, словно проказа благословенного Богами. Рука горела как в огне, а губы шептали просьбу о благословении.

И молния ударила совсем рядом. Я чувствовала её опаляющее дыхание, будто с небес спустился огнедышащий дракон, про которых так часто вспоминают сказки, и в гневе за своё пробуждение направил ярость на меня.

Дождавшись, пока жар немного утихнет, я открыла глаза, чтобы в следующий момент упасть на чьи-то руки, умудрившись при этом не потерять сознания.

Я посмотрела на спасителя, державшего меня крепко, но отстранённо, чтобы ненароком не оскорбить. Конечно, это был не мой тайный лорд.

Решись он приблизиться ко мне без разрешения во время ритуала или во время иного празднества, Анкильд бы казнил Эсмонда без промедления по обвинению в оскорблении королевского достоинства.

И всё же какая-то часть меня надеялась встретиться взглядами с тем, по ком тревожно билось моё сердце, чьими смелостью вкупе с осторожностью я восхищалась не меньше, чем светло-зелёными глазами и крепкой статью.

– Ваше величество, отправить вас обратно в Форлэнд? – лорд-канцлер осторожно опустил меня на одно из сидений, сооружённых для любования ритуалом с безопасного расстояния.

Сейчас здесь было пусто. Все толпились у алтаря, я не видела, что там происходит, но так как никто не паниковал, решила, что всё идёт как надо.

– Нет, благодарю, ваше сиятельство. Я в порядке. Всё прошло гладко?

– Более чем, ваше величество. Благодаря вам ритуал начался. А ваша фрейлина сейчас его усилит.

– Кто? – я ухватила герцога Фармана за руку. Голова кружилась, перед глазами плыло марево, но я угадала ответ.

– Констанция из рода Лесных Виренеев, ваше величество. Отдыхайте! Вы прекрасно поработали. Я впечатлён и восхищён.

И герцог провёл рукой перед моим лицом, чтобы погрузить в целительный сон.

1

«Ты снова беспечно неосторожна, моя тайная леди. Кому-то другому я бы уже не простил столь очевидной глупости, как попытка поймать мой взгляд. Как твои поджатые губы в недовольстве тем приёмом, который я тебе оказываю на людях.

Ты, как никто, должна понимать, что мы оба настолько завязли в наших встречах, а ещё больше в неизбежных, я бы даже сказал, необходимых разлуках, что исход всего этого только один: смерть.

Выбирай, кто пострадает от твоей руки. И действуй быстро, но осторожно.

Я согласен с твоим безумным планом. Будь он иным, стоило бы поберечься, но тебе, мой тайная леди, всегда удавалось именно невозможное.

И я пойду за тобой даже на плаху и вызовусь первым лечь под меч палача, чтобы не видеть твой погибели. Умирая, я буду думать, что ты вознеслась на Небо. Потому что Боги подарили тебе ещё одну невероятную милость.

Но пока жива в моём и твоём сердце надежда на иной исход, мы будем бороться. Иногда мне видится, что ты смирилась со своим шатки положением, но проблема, как видишь, не исчезла.  Поговори с тем, с кем собиралась.

Я буду ждать весточки. А если её долго не будет, явлюсь за ответом сам».

Прочитанное письмо дрожало в моих руках. Я роняла на него горькие слёзы вины и сожаления. А также счастья.

Читала снова и снова, чтобы запечатлеть в памяти навечно. Иногда, чтобы не забыть все письма, которые Эсмонд прислал мне, я переписывала их по памяти, а потом сжигала.

Они тлели, слова плавились, бумага чернела, но я-то знала: теперь они навеки со мной в моей душе.

И это письмо тоже осядет лепестками чёрной розы в памяти.  А сейчас бумага вспыхнула и рассыпалась пеплом под пальцами.

Эсмонд из рода Светлого Гаролда владел магией, способной уничтожить написанное им послание, осветить путь потерявшегося и воссоздать точный облик того, кто дорог его сердцу.

Я отряхнула пепел с почерневших пальцев и подошла к большому напольному зеркалу.

Время было позднее, но я собиралась позвать кое-кого на тайную аудиенцию. Вчера была удачная охота, говорят Боги приняли жертву Анкильда, и это благодаря мне.

А ещё говорили, что я пробыла в беспамятстве больше трёх часов, равно как и то, что Констанция из рода Лесных Виринеев смогла создать волшебную пыльцу и получить для короля благословение маленького народца.

Это было неслыханно.

В Библиотеке Старого мира упоминались волшебные существа, населяющие леса Вудстилла и делающие их необычными. Но также в книгах я нашла сведения, что они давно не имеют дел со смертными. Хотя, возможно, они ответили на зов той, в ком течёт капля голубой крови?

– Позови лорда Фармана, – приказала я Одилии, моей когда-то неверной служанке, которая прибыла со мной из Менарии. Которая первой отдала девственность моему Эсмонду и помешала нам соединиться раньше, чем мы оказались на границе королевств.

– Ваше величество, сейчас вечер, не будет ли для вас неосторожностью столь поздние аудиенции?– склонив голову и присев в книксене, произнесла дурёха и подняла на меня чёрные, как угли, глаза.

Она всё ещё не потеряла своей привлекательности и девичьей стройности. Конечно, она же не рожала четверых и не переносила выкидыши! Впрочем, по моей вине.

Это я не выдавала её замуж в отместку за прошлое. Мало того что моя милосердная мать подобрала её сиротой и обеспечила приданным, дала образование как фрейлине, так эта мерзавка посмела шпионить против меня на Эсмонда, когда мы с ним ещё не были близки!

Пусть скажет спасибо, что не отправила её восвояси!

– Благодарю, что ты так печёшься о чести королевы, а сейчас иди и сделай то, что я велю.

После ритуала в лесу Анкильд устроил пир, на который пригласил только ближайшую свиту. «Без глупых квочек», – добавил он и засмеялся, смотря на меня и прочих дам.

Вот и хорошо. Герцог Фарман не пил, зато мой муж давно опьянел и не заметил бы, даже если Боги снизойдут до его замка. Такой случай упускать нельзя.

– Ваше величество, мне передали ваше желание увидеться. Чем могу быть полезен? – герцог всегда был учтив и старомодно-галантен.

Явился почти сразу, как я сообщила ему о своём намерении поговорить.

Я выслала слуг и пригласила его присесть в кресло для посетителей. Да, моему мужу доложат, что я позвала канцлера в  будуар, но мы с ним всегда знаем, что ответить на двусмысленные обвинения!

– Мне нужен ваш совет. Когда-то вы говорили, что если я рожу сына, то могу рассчитывать на вашу поддержку.

Огнекудрый герцог был старше Анкильда на пару лет, но осторожнее и хитрее по крайней мере вдвое. Он лишь кивнул и принялся заверять меня в полной преданности главной линии династии Ядвинов.

А разномастные глаза его оставались при этом совершенно пустыми. И лишённое морщин лицо выражало лишь учтивую покорность.

«Я всегда за тех, кто побеждает», – говорили они и его льстивая улыбка.

– Скажите, стоит ли мне опасаться леди Констанцию? Говорят, король обратил на неё свою милость.

– Вчера она показала, что обладает необычными способностями. Говорят, девушка ходила в лес одна и ткала из паутины нити своей судьбы.

– Говорят или доносят, ваше сиятельство? – спросила я напрямую, чтобы показать: я знаю о вездесущих шпионах канцлера. Это он главный паук королевства, способный уловить малейшие колебания своей сети.

– По-разному, миледи. Леди неглупа и очень осторожна. Она знает, что наскучит королю, если уступит быстро. Поэтому строит из себя недотрогу. Вопрос в том: достаточно ли она способна, чтобы довести дело и нашего всемилостивейшего монарха до законного брака. Простите за откровенность, ваше величество, но да, думаю, вам стоит её опасаться.

Я сидела, поставив локти на ручки кресла и сцепив пальцы в замок. Лорд Фарман никогда не ошибается, но, возможно, он решил проверить мою верность Анкильду?

– Расскажите, что это за ритуал с паутиной в лесу? Это очень интересно.

Я улыбалась, он тоже, но мы оба понимали, что сейчас решится судьба нашего альянса. Быть ли ему вовсе?

В любом случае я бы не хотела приобрести в лице моего позднего посетителя врага. Это было бы непростительной глупостью.

–Всего лишь древние верования.

С герцогом было приятно говорить даже о пустяках. Он умел развлекать собеседника, не поучая его, и говорил лишь то, что желали от него услышать на самом деле. А не то, что просили.

– Та, в чьих жилах течёт голубая капля, может скатать из паутины пряжу и выткать семь нитей. А потом прийти на рассвете и не глядя обрезать всё, кроме одной. Это и будет её судьба.

– Очень рискованно, – заметила я. – Ведь никогда не знаешь, какие возможности уничтожила самолично.

– Именно, ваше величество. Поэтому я не хожу в лес и не ищу защиты в храмах. Полагаюсь только на себя.

– А на меня сможете поставить? На нить моей судьбы? – я наклонилась так, чтобы он расслышал моё шёпот. Герцог продолжал улыбаться и молчать.

Его глаза стали казаться ещё более разномастными. Карий и серый. Ворон против орла. Анкильд против Эсмонда. Или я против остального мира.

– Я не играю, если нет шанса приобрести большой куш, ваше величество. Больше, чем у меня уже имеется, – ответил он наконец и снова замолчал.

Теперь дело оставалось за малым: условиться о цене.

 2

– И каких таких благ не хватает второму человеку в королевстве? – спросила я с улыбкой, понимая, что сейчас он волен попросить у меня что угодно. Хоть отрубить мне руку с меткой Чёрной Луны.

Или, например, заставить покинуть Вудстилл после победы добровольно и безо всяческой надежды на возвращение?

Впрочем, я готова была пообещать невиданные блага, ведь это не означает, что когда придёт время, исполню обещание.

«Правитель никому и ничего не должен, – учил меня отец ещё в той, другой жизни, когда нуждался в моих метких замечаниях после Совета лордов. –  Надо до последнего не раздавать обещаний, но если по-другому нельзя, то дай его, смело глядя супостату в глаза. А потом скажи, что истинный подданный не смеет требовать их исполнения, а раз требует, то он предатель. Для таких разговор короткий, а меч палача тупой. Чтобы мучились и понимали. Они, и те, кто будет смотреть на их казнь».

Когда-то этот совет казался мне подлым, но время прошло, и я узнала, что правитель должен уметь договариваться с совестью, беря пример со своих врагов. В вороньей стае нельзя быть робкой и нежной голубкой.

Заклюют, растопчут, выклюют глаза.

– Я пока не скажу вам, что именно мне нужно, но вы поклянётесь выполнить моё любое условие.

– Лорд Фарман, вы же понимаете, что клятву, данную при таких обстоятельствах, легко признать недействительной. В глазах Богов, скрепляющий Обет верности, он не будет иметь силы.

– Конечно, ваше величество. Но и вы понимаете, что не являетесь принцессой Вудстилла по крови. То, что стерпели бы от Касии, никогда не потерпят от «проклятой чужачки».

Герцог сидел в кресле напротив с совершенно невозмутимым видом, словно мы говорили, пусть и завуалировано, не о смерти короля, а о погоде, некстати испортившей вечер.

– Хотите вина? Я готова услужить вам самолично, – спросила я, чтобы выиграть паузу.

Мне надо было не только придать лицу невозмутимое выражение, к этому я привыкла при дворе отца, но и обдумать, говорить ли с Фарманом прямо сейчас или лучше отложить разговор до лучших времён.

– Почту за честь, ваше величество.

Я встала и медленно прошла к столику у окна. Руки мои были тверды, а намерения прозрачны, но одно дело догадываться о них, другое – услышать из уст королевы то, что можно счесть государственной изменой.

Фарман не раз говорил, что верен Анкильду. И добавлял: «Пока тот жив».

Намекал, что в убийстве участвовать не будет, но поддержит меня, если всё пройдёт гладко, и тень подозрений не падёт на меня или тех, с кем я связана?

Я наполнила красным вином два бокала и, поставив их на поднос, поднесла к герцогу. Совсем как его служанка.

– Благодарю, миледи, – кивнул он, принимая бокал из моих рук, но даже не попытался продлить соприкосновение наших пальцев.

Отлично, значит, Фарман со мной не заигрывает, тем лучше. Он был твёрд и холоден, как глыба льда на Севере, куда мне удалось отправить первую дочь короля.

Касия тоже будет претендовать на трон Вудстилла после смерти отца, но Север далеко, дороги к нему трудны, а гонцов можно и задержать, пока мой старший сын не будет коронован. После всё бесполезно. Народ примет Гарнета, как принял его отец.

– Вы поможете мне избавиться от Констанции? – спросила я прямо, выждав миг, когда герцог опустошит бокал. Слышала, что он пьёт мало, и никто не видел его настолько нетрезвым, чтобы советник Короля нёс околесицу.

Такой человек, канцлер и друг короля, которого никто не заподозрит в пособничестве, был мне необходим.

– Зачем вы хотите от неё избавиться, ваше величество? Вы дама неглупая, даже хитрая, и не можете не понимать, что через полгода на её месте окажется какая-нибудь Мария или Маргарет. Дело не в дамах, ваше величество, вы разрешите говорить откровенно?

Герцог выглядел добродушным дядюшкой, искренне желающим помочь запутавшейся в ревности племяннице.

– И вы не боитесь говорить откровенно, ваше сиятельство? Уж не Бог ли вы, посетивший меня в ночи?

Я улыбалась и кокетничала, но всё в границах дозволенного, чтобы при случае обвинения слугами-доносчиками, могла бы свести разговор к неудачным шуткам и неуместным вольностям герцога. Я знала, как и чем надавить на супруга, чтобы он поверил мне.

И знала характер короля. Он до сих пор считал, что Фарман единственный, кто по-настоящему ему верен.

Нас могли застать в постели, но Анкильд не поверили бы даже своим глазам!

– Я мог бы сказать, что мой Дар позволяет накинуть на разговорчивые уста покров длительного молчания, но на самом деле у меня везде свои люди. И они верны мне, ваше величество, из корысти и страха. Так что, нет, я не боюсь.

Герцог без разрешения встал и прошёл к моему столику, чтобы налить себе ещё вина. Это было неслыханным нарушением этикета, не позволяющему кому-либо в присутствии королевы или короля вести себя как вздумается.

Фарман проверял мою готовность прогнуться перед ним. И понимал, что выиграл, даже не начав торги.

Я бы очень хотела, чтобы сейчас, когда я хожу по опасному лезвию, грозя сбить ноги в кровь, приобрести настолько глубокие рваные раны, что никто будет не в силах их зарубцевать, рядом был Эсмонд. Его немая поддержка придала бы сил.

Но и этой малости я лишилась. Фарман не стал бы говорить с посредником.

– Извольте продолжать, ваше сиятельство.

Пусть всё это выглядит так, словно я владею ситуацией. Словно моё сердце не колотится  о грудь, как язычок колокола о купол, заставляя последний содрогаться и оглашать округу гулким, протяжным набатом.

– Ваша беда в том, что вы не нравитесь королю. Вы слишком умны и независимы, вы заставляете его чувствовать, что он не хозяин не только этой страны, но и своей постели. Не хмурьтесь, ваше величество, откровенность – горькое лекарство, она может оказаться и ядом в неопытных руках, но я целитель, а не отравитель.  Так вот, ваше величество, король вас боится и ненавидит, но вы интересны ему как женщина. Именно поэтому, всё ещё рядом. Вы правы, от леди Констанции надо избавиться раньше, чем она обретёт силу. Она может, я вижу. Я помогу вам, а вы, чтобы доказать, что можете быть достойным союзником, помогите мне избавиться от другого человека.

Я молчала и слушала, напустив на себя задумчивый вид, и не торопилась с ответом, чтобы заставить собеседника понервничать. Обычно, когда вот так долго смотреть на него, словно прикидывая, выдержит ли верёвка вес его тела, противник не выдерживает.

Лорд Фарман отставил повторно опустевший бокал и спокойно выдержал мой взгляд, однако не проявлял более дерзости.

– И от кого же вы, ваша светлость, хотите избавиться моими руками? – спросила я насмешливо. – Я хочу знать также, почему не сделали этого сами. При ваших-то возможностях!

– Я сама откровенность, ваше величество. От моей шестой жены. От Каталины, вашей фрейлины.

3

– Ваше величество, вы, должно быть, заметили, что Констанция во всём старается вам подражать,  – сказала Адамина, леди Кейтарская, когда готовила меня к очередному пиру.

Она по-прежнему оставалась моей главной фрейлиной и была предана своей королеве, как никто из женщин Лесной страны. Преданность окупалась моим хорошим отношением к её незаконнорождённой дочери, Эрлин, которую она прижила от короля.

Я давно простила Адамину. Она не была виновна в том, что её первой положили на алтарный камень Высокого Бога, чтобы окропить его девственной кровью. А потом на него возлегла я, доказав моему мужу, что всё ещё невинна.

Я обманула жрецов, но не мужа и не Богов.

До сих пор мне кажется, что мой первенец, мертворождённая девочка, поплатилась за блуд с Эсмондом. Впрочем, это кажется ужасным, но я не о чём не жалела. Эсмонд стал моей отдушиной и спасением, моей надеждой и верой в хороший исход нескончаемой борьбы.

Когда я побеждала одну соперницу, на горизонте появлялась другая. Но я всё ещё не могла к этому привыкнуть: когда-то мечтала быть единственной и дарить себя мужу.

Глупые наивные несбыточные мечты, не имеющие ничего общего с реальной королевской жизнью.

– Странно, что ты не говоришь, что Констанция на меня похожа, – грустно ответила я, смотря в зеркало.

– Что вы, ваше величество! Нет у неё ни вашей стати, ни красоты, – пела рыжеволосая Адамина, и мне было это приятно. Я и сама считала так же, но недооценивать соперницу не собиралась.

Неважно, как выгляжу я или она, пока глаза короля, устремлённые на белокурую деву с каплей голубой крови, светятся счастьем и желанием получить её вожделенное тело.

И пиры, которые Анкильд ранее ненавидел от всей души, стали настолько частыми, что среди знати поговаривали: «Король, победив болезнь, теперь боится спать в темноте и остаться в одиночестве, поэтому ночами напролёт у нас теперь повсюду свет, музыка и танцы».

Мой муж изменился после болезни. Мне даже стало казаться, что он внезапно осознал: жизнь скоротечна даже у королей. Завтра может не наступить. И теперь решил взять у судьбы всё, что мог.

И кого хотел.

Если даже Констанция заставила его так думать, сейчас это было неважно. Главное, что Фарман пообещал мне свою помощь. А я ему – свою.

– Скажи, какого ты мнения о Каталине? Не ведёт ли она себя заносчиво или неподобающим образом? Я всё никак не пойму, то ли она простушка, то ли хочет такой казаться, – осторожно спросила я Адамину, всё ещё решая, как поступить с шестой женой герцога-канцлера.

Он не настаивал, чтобы его жена ушла в Тень, как говорили мы о безвременно почивших. Вполне допустимо, чтобы она «приняла решение» удалиться в послушницы Матери-Богини. Это освобождало герцога от скандала и от пересудов.

– Нет, что вы, ваше величество! Она наивная простушка. Как говорится, «можно забрать девицу в столицу и женить на аристократе, но от этого она не станет равной ему». Захудалый род этой Каталины виден как на её лице, так и в манерах. Они слишком долго жили в деревне.

Я слушала с улыбкой и всё больше убеждалась, что выберу второй вариант. Это несправедливо по отношению к жене, едва достигшей восемнадцатилетия, но я давно поняла суть игры и отринула иллюзии: во власти нельзя удержаться, не замарав белых лаковых перчаток.

А устранить Констанцию, пока та не поставила королю условие, что она будет только его женой, а не любовницей, надо было как можно скорее. Мне было всё равно, что с этой жеманной лицемеркой сделает герцог.

– Ваше величество, – обратилась я к королю, как только герольд объявил о моём прибытии в пиршественный зал. Веселье было в самом разгаре и, судя по кислой мине моего супруга, меньше всего он ждал моего появления. – Благодарю вас за то, что наше королевство возвращается к прежней жизни.

– То, что было прежде, Гердарика, того уже не будет, – спокойно ответил супруг, оглаживая большим пальцем бритый подбородок. – Будет так, как лучше для меня и моего народа.

– Разумеется, ваше величество, –  улыбнулась я, и Анкильд дал знак, чтобы музыка вернулась.

– Хотите танцевать, Гердарика? – внезапно спросил король. Я знала, что из-за больного колена он не жалует танцы, но отказать монарху было неслыханной дерзостью. Равно как и удивляться его милости.

– Очень хочу, ваше величество, но лишь с вами.

– И я не надоел вам, миледи, за столько лет?

Наши руки соприкоснулись. Мы снова вышли в центр зала, на виду у жадной до пикантных подробностей толпы. И на какой-то миг я перенеслась в прошлое.

Тогда я только прибыла в Форлэнд, столицу Вудстилла, и трепетала перед этим суровым, неласковым и немолодым мужем, чувствовала вину, что позволила обесчестить себя его подданному, которому король доверил быть его поверенным в чужой стране.

А теперь всё по-другому. Анкильд в последние дни был необычайно ласковым со мной, значит, собирался сделать подлость и заранее извинялся, пытаясь загладить вину до того, как нанесёт роковой удар.

Возможно, я видела это по его глазам, он ещё колебался, но леди из рода Лесных Виринеев слишком уверенно держала голову, слишком вольно смотрела по сторонам, принимая заверения в дружбе некоторых придворных из свиты моего мужа.

– Благодарю за честь, ваше величество, что удостоили меня такой милости – произнесла я, склоняясь перед мужем после того, как танец был окончен. Он бы слишком коротким, как дань вежливости нежеланной более королеве.

Впрочем, пока Анкильд посещает мою спальню, я ещё имею надежду на победу. Констанция пока держит оборону, и это мне на руку.

– Я ещё полон сил, миледи.

– Да, благодарению Богам! Возможно, вы будете столь любезны, что подарите танец леди Констанции? – моя улыбка стала настолько приторной, словно мне плеснули в лицо медового сиропа. – Бедняжка, говорят, очень жаждет вашего внимания?

– Ты хочешь скандала, Гердарика? – нахмурился король, наклоняясь ко мне так, чтобы никто не слышал. Он не шутил и действительно хотел знать ответ.

– Нет, ваше величество, я лишь слабая женщина и подвластна эмоциям, но я ещё и королева. Я хочу, чтобы вы скорее утолили свой королевский голод и вернулись ко мне, – я опустила глаза и вздохнула. Мои ресницы трепетали, а пальцы нервно перебирали бахромчатый край сложенного веера. – Простите меня за откровенность. Я всё ещё не могу перестать хотеть вас.

Вот так! Если Констанция рассчитывала подогреть интерес моего мужа, спровоцировав меня на скандалы из ревности и боязни потерять власть, то просчиталась!

– Это правда? – король двумя пальцами ухватил меня за подбородок и развернул к себе.

– Да, Анкильд, правда, – выдохнула я ему в лицо и грустно улыбнулась.

Пусть потешит самолюбие! Герцог пока подготовится.

Всё шло так, как я задумала. Мой муж с радостью пригласил Констанцию на танец, та смущённо лепетала, что бездарно танцует и невероятно смущена, а я наблюдала за ней, подмечая детали.

В голове же крутились предостерегающие слова моего тайного лорда:

– Как ты думаешь, Гердарика, скажи честно, почему Фарман захотел убрать жену твоими руками? Чтобы быть свободным и чистым в глазах знати и народа. Это только первый шаг, моя леди. Сделка с герцогом сейчас необходима, но ты и сама не заметишь, как попадёшь в его сети. Но я буду рядом и вызволю тебя.

– Я плохая жена и неверная возлюбленная, мой лорд. Пока это так.

– Не думай об этом, – Эсмонд подошёл ближе и стиснул мои ладони в своих. Наши взгляды снова встретились, и я опять утонула в светлой молодой зелени его глаз. – Потом мы всё начнём сначала. Обещаю.

И я ему верила, хотела мечтать о том времени, когда мы сможем свободно соединить свои руки над алтарным камнем в брачном обете, но, боюсь, мой тайный лорд, мой возлюбленный Бог, я зашла слишком далеко и всецело принадлежу только детям и Богам, покрывающим мой нескончаемый и сладкий позор.

1

На людях Констанция преображалась. Она принадлежала к тому типу женщин, которые расцветают от внимания поклонников и тех, ради кого, с их меркантильной точки зрения, стоит блистать.

Я внимательно смотрела за её плавными движениями горделивого лебедя. Куда подевалась та розовощёкая простушка, которая смущённо опускала глаза и краснела всякий раз, когда Анкильд её о чём-то спрашивал?

Или когда находилось достаточное количество слушателей, чтобы узнать о несчастной доле сиротки, последней в своём роду потомков «маленького народца».

А ведь она могла бы дать своим сыновьям долголетие и здоровье, они бы уж снискали славу, потому что за их спинами всегда будет стоять магия Леса!

– К тебе сватаются достойные господа, – недавно сказала я лицемерной фрейлине при всей свите. – Почему ты им отказываешь?

– Ваше величество, я почитаю брак как высочайшую добродетель для женщины. Моё сердце пока молчит, поэтому и я не даю внятного ответа.

– Но ведь совсем недавно ты рассказывала, и мы все это помним, что сама понимаешь, брак – это не про любовь, а про уважение и доверие, – поддержала меня Адамина, которая всегда угадывала, куда дует ветер, и поддерживала паруса королевского фрегата, потому что искала защиты в тени его прусов.

– Всё верно, ваше величество, – эта маленькая белокурая стерва с миниатюрными ручками и ступнями улыбалась и смотрела прямо, вероятно, бросая мне вызов. – Я понимаю, что, возможно, не смогу выйти замуж по той любви, о которой слагают в романах, но я попробую. Поэтому моя репутация должна быть безупречна.

– Когда-то мы дарили свою девственность любимым, теперь же её принято продавать, – улыбнулась я, и фрейлины засмеялись, захлопав в ладоши. Моя шутка всем пришлась по нраву.

Кроме Констанции.

Но она благоразумно промолчала. Эта стерва, как показали дальнейшие события, умела притаиться в траве, чтобы ужалить в тот момент, когда никто не ожидает. Она уже доказала королю и свите, что сильна в магии и имеет особый Дар, весьма ценный для Лесного королевства.

Теперь шаг за мной.

– Ваше величество, разрешите мне объявить женский танец! Думаю, мужчинам будет приятно посмотреть на  такое обилие женских плеч! – я улыбалась, и Анкильд растаял.

Потому что только что потанцевал с той, кого хотел заполучить сегодня ночью. Смог касаться в танце её талии, прижимать к себе, шептать сальные комплименты, не боясь оказаться застигнутым врасплох.

И его дама сердца улыбалась, щурилась, как от яркого солнца, смотря на немолодое лицо старого потаскуна, привыкшего ломать женщин через колено и выбрасывать их, чтобы протянуть лапы к новой жертве.

– Конечно, дорогая, делай что пожелаешь. Сегодня тебе позволено многое.

Анкильд провёл рукой по моей щеке, и я потянулась за его пальцами, и улыбалась чуть застенчиво, но с вполне определёнными намёками.

– Тогда, ваше величество, может, вы позволите мне пригласить вас в свои покои сегодня ночью? Я соскучилась, мой король. Не могу дождаться, когда ты придёшь ко мне.

Он самолюбиво улыбался, но глаза оставались холодными. Анкильд давно убедился, что после наших ночей он некоторое время находится словно в забытьи. И даже позволяет себе думать, что стоит оставить меня на троне рядом.

А теперь, когда перед его носом мелькала восхитительная олениха, он решил дать отставку мне и вспомнить, что когда-то хотел принудить к вечному добровольному заточению в святой обители.

Первым делом я решила проверить Констанцию: настолько ли она хороша, как о ней говорят.

Встала и хлопнула в ладоши. Музыка тут же замолчала и по моему велению объявили торжественный танец, по традиции его должны танцевать только дамы в лёгких сорочках.

Это был даже не столько танец, сколько храмовый ритуал, способствующий процветанию природы и женского лона. Но теперь об этой традиции забыли и видоизменили её настолько, что от первоначального варианта осталась лишь музыка, напоминающая гром с небес и журчание ручья.

Зазвучали первые нестройные звуки струнных, жалобно запела скрипка, и я выбрала тех, кто будет танцевать. Это древнее право королевы: указала пальцем – повинуйся и танцуй так, чтобы затмить другую.

Я выбрала шестерых, среди которых, разумеется, была и Констанция. Мы все встали в круг и начали медленно ходить, время от времени ударяя  в ладоши. Музыка убыстряла ритм, в ней слышалось нетерпеливое ржание коней и желание тех, кто прощается с любимыми, задержать их подольше.

Мы сходились в центре, двое должны были всё время находиться в круге, и меняться с соседками, когда музыка приобретала новое звучание.

Теперь она напоминала о материнском ожидании ребёнка. Так те, кто провожали мужчин на войну или в дальний поход, остаются ждать их возвращения, взращивая в лоне новую надежду своего рода.

Я кивнула танцующей рядом Адамине и вышла вперёд, указав рукой на Констанцию. Мы с ней оказались внутри замкнутого пространства и кружили, как две орлицы, каждая выжидала, кто нападёт первой.

Соперница не хотела этого поединка, наверное, думала, что Анкильд не должен видеть полную мощь её силы.

Одной сильной магички с него было достаточно.

Констанция угадала верно, мой муж желал видеть рядом покорную, пылкую и беспросветно глупую девицу, чтобы блистать на её фоне и посмеиваться с её вечной наивности, рука об руку идущей рядом с вечной молодостью.

– Это всё, что ты можешь? Рассказывать сказки? – прошептала я, когда, подобрав юбки, мы закружились  спина к спине.

Она молчала, но метка на моей руке налилась тяжестью и даже причиняла лёгкую боль. Это значит, рядом находился источник мощной силы.

А когда снова оказались в общем круге, то по моему знаку, одна из фрейлин как бы случайно толкнула светловолосую овечку.

Та удержалась на ногах, но при очередном кружении, когда по моему знаку мы снова оказались в центре сомкнутых рук, больно оцарапала мне ладонь бриллиантовым кольцом с большой жемчужиной в центре.

Я сдержала крик боли, метка наполнилась огнём, и почти не соображая, что желаю, словно на миг мной овладела чужая недобрая воля, схватила её за запястье и принялась кружиться. Темп убыстрялся, я лишь мысленно удивилась, что юбки пышных платьев совсем не мешают, как получила обратку.

Глаза Констанции вспыхнули голубым пламенем. Оно мешало дышать, я не могла отвести взгляда от её глаз, и мы продолжали кружить, не замечая, что музыка стихла, а все вокруг смотрят на нас почти с ужасом, как смотрели бы на Богов, снизошедших на пир простых смертных.

Или на Богинь.

– Ваше величество, я не специально, – улыбнулась она, и в следующий миг выдохнула мне в лицо.

Метка на руке разболелась так, что я вскрикнула, но отступать была не намерена.

– Доброго благословения вам, миледи! – ответила я и разжала пальцы. И в тот же миг Констанция вскрикнула и отступила, чуть не упав на руки танцевавшим вместе с нами в круге.

2

– Вы были весьма впечатляющей, моя дорогая, – Анкильд снова превратился в того галантного ухажёра, кем всегда хотел казаться. И кем никогда не был по-настоящему.

– Ваше величество, я счастлива, что вы посетили меня. Позвольте выполнить все ваши желания.

И, не дав ему время опомниться, я скинула лёгкую сорочку и предстала перед жадным взором короля совершенной нагой.

– Я никак не привыкну к тому, что вы уже видели меня такой. Беззащитной, – обхватила себя руками и округлила спину.

Анкильду нравилось играть в соблазнителя, принуждающего невинную деву отдаться ему в самом непотребном для этого месте. Именно поэтому он не мог простить мне, что я пришла в его страну уже познавшей страсть другого мужчины.

– Тебе будет немного неприятно, – улыбался Анкильд и заставил меня встать на четвереньки к нему спиной.

Я понимала, что он задумал. Королю хотелось меня помучить и наказать за то, что в подобной ситуации на его глазах я извивалась от страсти, когда Эсмонд вошёл в меня через чёрный ход.

Анкильд плюнул на свои ладони и хорошенько смочил мою промежность, чтобы в следующий миг войти в меня по самое основание мужского органа.

– Ты такая тесная, – мычал он и двигался всё быстрее. – Наконец-то моя!

– Да, мой король,  – стонала я от лёгкой боли исключительно потому, что ему нравилось это слышать.

Не секрет, что Анкильд нередко представлял на моём месте другую. Не Пенелопу, родившую ему сыновей, ни кого-либо ещё, а именно её, Констанцию.

Когда она в очередной раз, допустив его до своего тела, отвергала в последний миг, прикрываясь стыдливостью, он приходил ко мне и сношал, повторяя её имя.

Я же с радостью думала о том, что скоро избавлюсь от них обоих. И начну с Констанции.

– Ты моя! – в очередной раз выдохнул Анкильд и вонзил ногти в мои ягодицы, излив семя, которое больше не прорастёт.

«Задержите короля сегодня ночью как можно дольше», – помнила я слова лорда Фармана и его взгляд.

И вылизывала мужской орган мужа так, как он любил. Гладил меня по спине, называя похотливой кошечкой.

– Знаешь, я, пожалуй, казню твоего любовника, – усмехнулся он на исходе ночи, когда наконец нашёл в себе силы покинуть моё ложе, пропахнувшее похотью и семенем.

В эту ночь мы сношались не как муж и жена, имевшие трое детей, а как солдат, вернувшийся с войны, и первая шлюха, попавшаяся ему на пути.

Пусть таким образом, но я задержала Анкильда до рассвета, а когда проснулась после полудня и отправилась проведать детей, оказалось, что весь замок Двенадцати башен гудит, как растревоженный улей.

На Констанцию сегодня ночью было совершено покушение. Её хотели похитить, накинули на лицо магическую паутинку, которая парализовала жертву и делала безвольной. Всё понимать, но не сметь даже позвать на помощь – такое воздействие применялось к тем, кого хотели не только напугать, но и преподать урок.

И всё же Констанция вырвалась на свободу. И помог ей в этом лорд-канцлер, чудом проезжавший мимо, возвращаясь после позднего заседания Совета по узким улицам Форлэнда.

Так эту историю преподносили мои  фрейлины. Адамина же узнала столько подробностей, что складывалось впечатление, словно она сама была на месте преступления.

– Лорд Фарман подоспел уже под конец, – понизив голос до шёпота, докладывала моя рыжеволосая наперсница. – Говорят, что леди Констанция использовала магию крови. И сейчас очень слаба, но опасности никакой нет.

Я закусила губу, чтобы не сдержать стон разочарования. Неужели продуманный герцог не понимает, что таким нелепым покушением он сделал мне только хуже?!

– Всё он понимает, Гердарика, – Эсмонд пришёл на моё зов, едва я отправила ему послание.

Я сидела в саду, дети играли рядом под присмотром нянек, из окон замка не видно эту часть парка, выстроенную по желанию Анкильда как малый лабиринт.

Мы сидели рядом на скамейке на приличном расстоянии. Я кормила парковых птиц: жирных и неповоротливых фазанов, дивных павлинов с хвостами, поймавшими в себя краски леса и неба.

Да, королю доложат о нашем разговоре, но я и не таилась. Так у меня будет аргумент, что я хотела узнать обо всём из вторых рук. Жена Эсмонда, Пенелопа Роуз, маркиза Фэнфекс, сдружилась с Констанцией, должно быть, мне назло.

– Я предупреждал тебя насчёт его особы. Он верен только себе.

– Теперь все будут думать, что это я причастна к нападению на неё.

– Будут. Именно этого Фарман и добивался.

– И что мне теперь делать?

Я впервые за время нашего более чем сдержанного разговора посмотрела в его сторону. С мольбой и слезами в глазах. Я не притворялась, только сейчас осознала, в какую ловушку угодила: лорд Фарман, возможно, проверял меня. По просьбе Анкильда, например.

И теперь у него на руках все козыри: он спаситель дамы сердца короля, его правая рука и теперь может просить что хочет.

Даже отправления своей постылой жены в обитель Матери-Богини.

А я просто пешка в чужой игре. Беззащитная королева, которой поставили шах и мат.

– Ничего не делай, жди! – коротко сказал Эсмонд на прощанье. Задерживаться дольше приличия не позволяли. Он посещал моих детей, потому что был объявлен королём их духовным попечителем. – Я выясню у Пенелопы планы её подруги.

– Так она тебе и рассказала!

Я знала не понаслышке о том, что отношения Эсмонда и Пенелопы в последние годы превратились в натянутое ожидание неминуемого конца брака. Она подозревала его в том, что Эсмонд хочет смерти последнего сына, зачатого от короля и записанного на род Светлого Гаролда. Он её обвинял в добровольной связи с чужим мужем и подозревал в корысти и властолюбии.

Пенелопа Роуз ведь была сестрой покойной королевой Играсил. А уж та мечтала править рядом с королём долго и счастливо!

Пока его величество не задушил её, отчаявшись получить сына.

– Я найду нужные слова. Она моя жена, я знаю Пенелопу, – произнёс он на прощанье и поклонился, а у меня словно заноза в груди появилась. Жить не мешает, а всё равно больно. Плохо, одиноко.

Тоскливо. Я посмотрела на небо: его заволокло тучами. Будучи Магом-природником, я была связана с землёй, лесом, облаками. Как и они со мной.

И тут же всё отошло на второй план: и Анкильд с его желанием упечь меня в обитель, откуда нет возврата, и Констанция со стремлением занять моё место и нарожать своих сыновей – продолжателей династии, и Фарман с его целью завоевать абсолютную власть любой ценой.

Только бы Эсмонд не отдалялся, не смотрел так, словно мы давно чужие! Пусть всем вокруг говорит, что это так, я должна знать, что он дорожит мной не только как королевой!

В этих мыслях я сидела долго, с прямой спиной, сдерживая слёзы, чтобы после не отвечать на неудобные вопросы.

– Ваше величество, – проговорил совсем рядом бесцветный голос. Я обернулась и увидела племянника Фармана, который служил личным секретарём у моего мужа. – Разрешите подать вам на утверждение оформление сада по поводу празднества дня рождения принцессы Хельги.

Я рассеянно кивнула, едва задержав взгляд на подателе свитка, и приняла из его рук бумагу.

Моей дочери скоро год, но Анкильд был против того, чтобы устраивать по этому поводу грандиозное торжество. Дочерей он не жаловал и никогда не скрывал, что не огорчится, если их вдруг станет меньше. Или не станет совсем.

Я раскрыла свиток и обнаружила внутри помимо планов на украшение парка гирляндами и розовыми лентами, сложенный вчетверо листок. Взглянула на то место, где только что стоял невысокий молодой человек, но его уже и в помине не было.

Няньки с принцами и принцессой гуляли на расстоянии двадцати шагов. Я сидела на скамейке совершенно одна.

3

Надо было подождать пока за мной закроются двери собственных покоев, но нетерпение и страх мои оказались столь велики, что если бы замок за спиной в одночасье рухнул, погребя под собой моих недругов, то я бы и не оглянулось до того, как прочла послание лорда-канцлера.

И всё же одновременно с нетерпением я испытывала тревогу. Может, мне лучше и не знать, что там написано?!

В пару секунд преодолев нерешительность, я развернула листок и пробежалась взглядом по строчкам.

«Ваше величество!

Хочу напомнить вам о том маленьком одолжении, которое я, ваш верный слуга, смел вымолить у вас на коленях. Дело касается моей дражайшей молодой супруги Каталины. Вы снизошли до того, чтобы взять её во фрейлины, но Мать-Богиня в своей несравненной мудрости открыла ей иной путь.

Помогите сделать её грядущее пребывание в обители комфортным,  а переход в новый статус, который, признаться, очень меня огорчает, но я смиренно склоняюсь перед высшей волей, быстрым и безболезненным.

Слышал, вы дружны с новой Главной жрицей этого культа, так прошу вас посодействовать, чтобы с началом осени моя супруга перешла под защиту Богини.

Боюсь, в ином случае Богиня накажет и её, и тех, кто препятствует её воле.

Ваш преданный слуга, лорд Фарман»

Всё понятно, канцлер намекал, что пока моя часть сделки не выполнена, о свержении Констанции не может быть и речи. Медлить было нельзя.

Мне было жаль малютку Каталину, но на другой чаше весов лежали судьбы моих детей. Пусть о Каталине печётся её мать!

Я зашла в покои, когда фрейлины вышивали картины на вольные темы. Сейчас при мне оставалось шесть преданных девушек, но стоило войти, как они дружно замолкли и испуганно уставились на меня. А потом разом вскочили и принялись кланяться.

Одним словом, совсем не ожидали моего появления!

– Говорили обо мне, признавайтесь! – произнесла я, заняв место на троне, стоявшем в центре, и сделал знак музыкантам играть печальную мелодию лесных духов. Она подходила под моё настроение и не мешала разговаривать.

– Каталина, спой нам. Слышала, у тебя прекрасный голос!

«Он пригодится тебе в обители Матери-Богини», – с горечью подумала я.

Маленькая, пухлая жена Фармана в последнее время осунулась и потускнела ещё больше. Наверное, предчувствовала немилость мужа, от которого зависела целиком и полностью.

Она запела мрачную песню, когда-то бывшую гимном женщин, столкнувшихся с неразделённой страстью.

«Преврати неделю в год, преврати год в три, но мне всё равно не заставить свою истинную любовь говорить со мной»,  – её голос заставлял забыть дневные заботы и мыслями унестись далеко. В дивный край, где нет других забот, кроме поиска вечной любви.

Но я была уже не настолько юна, чтобы не понимать, что жизнь длиннее любви, а власть дороже жалости.

Одна песня не могла поколебать моей уверенности в своей правоте.

К тому же я утешалась тем, что между супругами огромная разница в возрасте: лорд чуть старше короля, а Каталине едва исполнилось восемнадцать. Значит, все её печали просто притворство, скрывающее истинное желание удержать нежданно свалившееся на неё богатство.

– Возьми это! – протянула я брошь с чёрным жемчугом, которую выудила из своей шкатулки, пока Каталина пела.

Песня закончилась, и фрейлина смотрела на меня, как горлица на сокола. Но светлые глаза заблестели, как два сапфира.

Я не ошиблась, Каталина любила драгоценности, значит, и во всё остальном оказалась права.

– Ваше величество, я не смею это принять, – пролепетала она, раскрасневшись ещё больше.

– Смеешь. Выйдете все вон! – в нетерпении я указала на дверь.

Фрейлины испуганной стайкой удалились.

– Присядь, я давно хотела с тобой поговорить, – произнесла я как можно ласковее и указала на кресло. – Расскажи мне о себе.

– Ваше величество, – тут же оживилась она. – Мне крайне лестно, что вы интересуетесь моим происхождением, но, боюсь, мне нечем похвастаться. Род отца никогда не был достаточно знатным, чтобы занимать должность при дворе, и достаточно богатым, чтобы дать за меня приличное приданное. Его сиятельство увидел меня во время траура по прошлой супруге.

– Пятой, если не ошибаюсь, – я выразительно подняла  бровь и улыбнулась, от чего Каталина сильнее раскраснелась. – Правду говорят, что вы выходили замуж уже беременной от его сиятельства?

Фрейлина опустила голову. Я видела, как она нервно перебирает пальцами край носового платка. Значит, правда.

– Да, ваше величество, но я была невинной до того, как…А потом я потеряла ребёнка.

И Каталина всхлипнула.

– Понятно, – я начинала терять терпение. Только слёз этой малолетней дурочки мне не хватало! Рассказала бы я ей о своих потерях!

– В родах у меня умерло двое детей. И одного я скинула. Поверьте, последнее гораздо менее болезненно, –  ответила я в раздражении, но потом, устыдившись, взяла Каталину за пухлую руку. – Моя мать, чтобы вы знали, потеряла шестерых. Трое из них достигли трёхлетия, а королева Фезалия, первая супруга его величества, мать принцессы Касии, одно за другим потеряло двоих сыновей в возрасте трёх лет.

Глаза Каталины расширились от ужаса. Одно дело знать, что такое возможно и даже происходит где-то там за высоким заборами и пышными балдахинами, и совсем другое – смотреть этому в глаза. Не у каждой хватит бесстрашия.

– Я вижу, что вы нежное создание и не созданы для таких потерь.

Каталина, ещё не понимая, куда я клоню, кивала и по рассеянности прикладывала платок к глазам и выказывала живейшее участие в разговоре.

– Мне так жаль, ваше величество. Я буду молиться Матери-Богини, чтобы никто из смертных больше не познал такого, – вымолвила она, и я ухватилась за её слова, как за ниточку, захлопывающую клетку.

Теперь зверьку, попавшему в неё, не вырваться. Прутья крепки, а рука, держащая замок, тверда.

– Как странно, что ты сама заговорила об этом. Воистину Богиня-Мать мудра и выбирает достойных служителей. Мне недавно было видение, Ты же знаешь, все знают, – тут я выделила голосом последнюю фразу, – что Боги иногда говорят через меня. Так вот, несколько недель назад мне во сне явилась старица и передала просьбу Богини, чтобы я скорее привела тебя к ней, потому что в твоих молитвах и бдениях будет особый толк. Ты избранна, Каталина, я даже завидую тебе и твоей будущей миссии.

Под конец мой тон стал слишком торопливым. Я боялась истерики. Но фрейлина слушала, раскрыв круглые глаза, и только бледнела. Надо же, всё оказалось проще, чем я думала!

– Но я замужем…

– Богиня в силах разорвать узы, мешающее служить ей с полной самоотдачей. Я сегодня же поговорю с Главной жрицей, не бойся, она не посмеет сказать слово против воли небесной покровительницы. Можешь пока идти, я ещё позову тебя, когда всё устрою.

Я отпустила Каталину, и та молча поднялась, поклонилась и вышла. А мне захотелось выпить белого как снег, вина за успех дела!

И только когда я встала со своего места, чтобы позвонить в золочёный колокольчик и позвать Одилию, то заметила, что брошь с чёрной жемчужиной осталась на кресле Каталины.

Тогда я не придала этому значения. Расстроилась молодая жена, вот и забыла «от радости» всё на свете. Отдам ей позже, когда представится случай.

И вскоре он подвернулся. Правда, всё пошло немного не так, как я ожидала.

1

– Ваше величество, мы будем молить Богиню-Мать и прочих Небожителей, чтобы они послали вам излечение, – говорила Главная жрица, после очередного осмотра моей раны.

Той самой, которую во время танца «случайно» нанесла мне Констанция. Прошёл месяц, и царапина, о которой я уже и думать забыла, открылась и начала сочиться кровью. Моя ладонь распухла и причиняла страдания.

Но ещё большие муки я испытывала от добровольного отказа от свидания с детьми. Целители сказали, что это может быть опасно для них. И я уже не знала, верить ли им. Верить ли кому-нибудь вообще?!

– Это всё она! Она прокляла меня, чтобы занять место подле короля, – плакала я на плече Эсмонда всякий раз, как король, брезгливо прижимая платок к носу, говорил, что это не просто болезнь, а кара Богов за мою самонадеянность и гордыню. И что я должна подчиниться их воле и добровольно уйти в обитель послушниц, как и планировалось ранее.

Мне снова пророчили судьбу Каталины, которая через месяц умрёт для мира, чтобы воскреснуть в новом имени и качестве.

– Или это жена Фармана? – я посмотрела на Эсмонда, пытаясь найти в его глазах или лице хоть намёк на отторжение. – Она сначала не взяла мой подарок, а потом приняла, чтобы через день отдать обратно!

– Не думаю, моя леди. Она слишком простодушна для этого.

– Каталина могла стать орудием в других руках.

Эсмонд кивнул и погладил мою больную руку.

Если бы он отвернулся от меня, то, клянусь, я бы спалила замок Двенадцати Башен дотла. Пусть бы все, кроме моих детей, пали жертвой стихийного пожара или молнии, это стоило бы мне жизни, такую силу нельзя черпать, не жертвуя ей свою душу, но зато мои враги не смеялись бы в спину. Не скалились, как стая лесных волков, на раненую медведицу.

– Она же кротче овцы!

– Нет, она притворяется. Я видела её глаза после того, как объявила волю Богов.

– Твою волю, Гердарика. Или, вернее, волю лорда-канцлера. Не вмешивай в это Богов, не гневи их.

Эсмонд отстранился и отошёл к старому алтарю. Положил на плиту руки, склонил голову.

 Давно сговорившись, ещё со времени нашего первого свидания в моих покоях, мы общались в старой часовне, когда-то принадлежавшей первой жене короля. Эсмонд делал магическую копию королевы, и мы могли быть уверены, что меня не хватятся.

Здесь обычно мы предавались любви, здесь по стенам, освещая всё вокруг полз магический огонь, который мой единственный и первый любовник умел разжигать своим бесконечным Даром.

Но сейчас разговор шёл не о любви. О власти.

И это раздражало, потому что рядом с ним я не хотела терять время на присчитывание политически верных ходов. Время, отведённое нам с Эсмондом, было конечным и столь малым, что вся моя жизнь превратилась в тоскливое ожидание этих часов.

И вот сейчас, когда мне было так плохо, он, тот, от кого я ждала лишь безграничного понимания и поддержки, начал упрекать меня!

– Как ты можешь, Эсмонд?! Ты знаешь, ради кого я всё это делаю?!

– Ради детей. А ещё ради себя и власти, Гердарика.

Он не оборачивался и говорил со мной так, словно обвинял в жутких преступлениях!

– Почему ты хочешь падения леди Констанцией? Ревнуешь короля?

Эсмонд медленно повернулся, и я впервые за многие годы увидела в его светло-зелёных глазах осуждение. И даже онемела от боли, пронзившей ладонь и сердце.

– Гердарика, ты знаешь, я люблю тебя и отдам, если понадобится, жизнь за тебя и твоих детей, но сейчас, я должен сказать, ты делаешь ошибку.

– Я всегда делаю ошибки. Как и всё! Но не делать ничего ещё хуже! – Я почувствовала, как горло сдавливает невидимая рука. Как она душит меня, не давая договорить всё, что я хотела.

Прокричать Эсмонду, не заботясь, услышит ли кто, о том, что нельзя всё время бояться и быть осторожными. Ходить, не поднимая головы, и вести себя как женщина, смирившаяся с уготованной ей участью.

– Я была такой. И он захотел избавиться от меня. Несмотря на годы брака, на то, что я родила ему двоих здоровых наследников, несмотря ни на что! А теперь она хочет сесть на мой трон и посадить на него своих сыновей. А как же мои мальчики? Знаешь, что их ждёт, если я проиграю? Я читала об этом в Библиотеке Старого мира: король задумал жениться на любовнице и объявил прежний брак незаконным, а родившихся в нём детей, бастардами. Потом их под предлогом безопасности заточили в дальний замок под усиленную охрану, которая со временем и убила детей. При мнимой попытке к бегству. Даже тела их были похоронены неизвестно где. Ты этого хочешь для моих сыновей, Эсмонд?!

Он подошёл ближе и перехватил руку, пытавшуюся его ударить.

– Успокойся, твоим детям пока ничего не угрожает. И пока я жив, так и будет.

– Пока ты жив, возможно. Но кто сказал, что Пенелопа однажды не подсыплет тебе в питьё кого-нибудь яда или зелья, дурманящего разум? У неё остался королевский сын, и если моих не будет, он может занять трон, а она стать королевой-матерью.

– А кто тебе даст гарантии, что лорд Фарман однажды не сделает того же самого с тобой? – холодно спросил он и стиснул мою руку до лёгкой боли. Сейчас в его глазах зияла пугающая меня пустота. Он говорил так, словно между нами разверзлась пропасть, и в неё канули все наши чувства.

– Я думала об этом. Канцлер слишком умён, чтобы не понимать, что народ охотнее пойдёт за официальными сыновьями династии. Это я «проклятая чужачка», но не они. В них течёт кровь Ядвинов. Они «династия воронов».

– Доброй ночи, Гердарика, – вместо ответа проговорил Эсмонд, отпустил меня и аккуратно дотронулся губами до моего лба. – Натри руку той мазью, которую я тебе дал. Положи повязку на ночь. Утром я пришлю тебе ещё.

– И ты вот так уйдёшь?! – спросила я со слезами на глазах.

Он отстранялся. Ещё был со мной телом и душой, но впервые за все годы между нами пробежала тень. Я не хотела расставаться вот так, без надежды на новый солнечный день, на его тёплую улыбку и страсть, светлой искрой вспыхивающую время от времени в  глубине его зрачков.

– Может, ты никогда и не любил меня? – поджав губы, спросила я, глядя на него. – Это я навязывалась со своей любовью, а ты по доброте душевной ответил на неё? Скажи мне сейчас! Это правда? Ты всегда любил свою жену и теперь страдаешь, что она родила от другого? И что больше не уважает ни тебя, ни твой род?

Я говорила всё бездумно. Слова лились грязным потоком, и я находила в них злорадную отдушину при мысли, что делаю ему больно. Он не должен меня предавать! Не должен!

А если решился, то я отвечу тем же!

Перед глазами была тёмная пелена, даже боль от раненой ладони отступила перед страхом оказаться одной. По-настоящему одной.

– Иногда я думаю, что мне прощу убить тебя, Гердарика, – Эсмонд схватил меня за шею и хорошенько встряхнул. – И моё наваждение пройдёт, горная ведьма. Пусть даже я сам не смогу без него жить, но умру как мужчина, а не как твоя марионетка! Доброй ночи, миледи!

И он покинул меня. Ушёл мягко, я даже не слышала, как затихли его шаги. Пелена перед глазами рассеялась, и я кое-как добралась до спальни.

2

– Миледи, ваша рана выглядит лучше с каждым днём, – Одилия была кроткой, и это означало, что она тоже втайне радуется моим несчастьям.

Я могла бы отстранить её от двора, но на её место придёт другая. И ту, другую, я уже не смогу контролировать так легко, как соотечественницу.

А ещё она выступала для меня живым свидетельством похоти Эсмонда, чтобы я никогда не забывала, что вначале он лишил девственности её. И заставил за мной шпионить.

– Ты хотела бы выйти замуж?

Я спрашивала об этом служанку раз в год, и она всё время отвечала согласием. Тогда я принималась подыскивать ей пару, чтобы в последний момент всё отменить, мотивируя выбор претендента недостойным.

Так я наказывала её снова и снова. За то, что когда-то она предала меня несмотря на опеку и помощь моей матери, которой была обязана всем, и за то, что украла первую ночь с Эсмондом, которую я желала провести в пышной постели постоялого двора, а не в грязной пещере, застигнутая грозой и его яростью.

– Нет, миледи. Я хочу лишь служить вам, – кротко ответила она, безмерно удивив меня.

– И ты не хочешь родить детей?

– Нет, ваше величество. Они тоже станут пешками в чужих руках.

Одилия вскинула на меня всё ещё прекрасные чёрные глаза и посмотрела кротко, как овечка на волчицу. Я заправила смоляную прядь ей за ухо и с улыбкой спросила:

– Ты имеешь в виду меня, верно? Не бойся, скажи правду, я уже сегодня неспособна осерчать.

– Нет, ваше величество. Вы такая же жертва сильных мира сего, как и я. Все мы жертвы. Сначала силён один, за ним приходит другой, считающий, что покорил Небо. И карает слуг прежнего господина. Я буду верна вам, потому что устала. Хочу просто жить, как живётся.

Она продолжала смотреть на меня без мольбы и без упрёка, который, безусловно, я заслужила. У меня мелькнула мысль одарить Одилию драгоценностью, как приданным, но я решила сначала подыскать ей достойного и знатного мужа.

Возможно, Эсмонд прав, и я забылась в гордыне и тщеславии.

– Одень меня, но не сильно, безо всяких помпезностей, я хочу помолиться в часовне.

– Конечно, ваше величество.

Это была другая часовня, не та, где мы встречались с Эсмондом. И путь туда лежал по длинному коридору, устланному тонким ковром.

Идти в часовню надо было босым, чувствуя холод и сырость древних камней Башни Королев. Но все давно забыли об этом обычае и ходили молиться в обуви и плотном плаще, отороченном мехом.

– Не одевай меня сильно, я же просила! Хочу пройти босой.

– Как пожелаете, ваше величество.

Одилия не удивилась. Зато я столкнулась с негодованием Адамины Кейтарской – моей главной фрейлины, оказавшейся тут как тут.

– Ваше величество, можете ругать меня, но я не понимаю, к чему такие жертвы? Даже летом камни стынут, так и заболеть недолго.

–У меня и так жар.

– Вот именно, ваше величество. Не стоит умножать радости ваших врагов.

Я только отмахнулась от неё, как от назойливого насекомого. Она не понимала, а у меня не было желания объяснять.

Уповая на Богов, чью волю до сей поры я исправно исполняла, я хотела показать им, что осознала собственную немощь и молю о прощении.

Урок усвоен. Я выдам замуж Одилию, как она того заслуживает, и отдам Хельгу в услужение Матери-Богини, когда придёт срок, но сейчас я стану смиренно просить их о помощи.

Стоя на каменном полу голыми коленями и сжимая в пальцах ритуальные чётки, позволяющие не позабыть упомянуть всех Богов в своих благодарственных бдениях, я пыталась достучаться до Неба.

Оставила всех слуг за дверьми и вошла одна. Здесь всегда было холодно и горел свет от неугасаемого огня, поддерживаемого лично магией Главной жрицы Богини-Матери.

Я встала на колени и принялась молиться молча, растворилась в своих просьбах, перемежаемых с благодарностями и уверениями в преданности. Я клялась, что забыла прошлых Богов, что моё служение им было ошибкой, и что я положу жизнь на то, чтобы поступками доказывать свою приверженность Лесному королевству.

Всё вокруг подёрнулось дымкой, и я мне привиделась маленькая дочь с родимым пятнышком на лбу, которое точь-в-точь повторяло знак со свитка, полученного во сне накануне её зачатия.

Да, она станет жрицей, отринув людские радости, и я не смогу этого изменить. Могу попытаться, но мне дали понять, что в таком случае я потеряю сыновей.

Боги всё равно отберут у меня дочь. Её отца я так и не узнала, но была уверена, что в ту ночь ко мне пришёл не Анкильд.

Именно поэтому в девочке просыпались способности, которых равным не было. В её возрасте она могла создавать письма, их доставляли самовоспламеняющиеся голуби, которые потом исчезали без следа. И эти письма нельзя было перехватить или прочесть тому, кому они не предназначались.

Я пока строго-настрого запретила Хельге показывать свой дар кому бы то ни было, чтобы не привлекать лишнего внимания. Девочку с такими способностями захотят либо взять под покровительство, либо убить.

И пока Хельга под защитой Матери-Богини ей ничто не угрожает. Но Богиня не раздаёт свою защиту просто так.

– Доброго вечера, ваше величество! – услышала я знакомый голос и в удивлении прервала молитву.

– Удивлена видеть вас здесь, миледи из рода Лесных Виринееев, – произнесла я как можно спокойнее и поднялась с колен.– Почему вы здесь, и как вас пропустили?!

– Все понимают, ваше величество, что мне нельзя перечить, – светловолосая овечка решила показать волчий оскал. Она села на скамью, сложив руки на коленях.

Идеально прямая спина, благородные черты лица, внушительный, всегда декольтированный бюст —Констанция привлекала взгляды.

Наверное, со стороны это она выглядела королевой в сером платье с мелкими цветочками по подолу и перчатками, доходящими до средины плеча. Дама, вернувшаяся с бала.

– Отчего же, миледи? Вы пока просто сиротка, которую все жалеют. А корона на мне.

Я решила не присаживаться. Буду стоять и выказывать уважение Богине. Она любит наказывать рабынь за гордыню, просто Констанция слишком верит в «голубую кровь» и в незыблемость привязанности короля.

– Это ненадолго, ваше величество. Как ваша рука? Слышала, вы нездоровы. Король не любит болящих женщин, – всё это Констанция произносила с лёгкой улыбкой, будто речь шла не о моей судьбе, а о светской болтовне или обмене комплиментами.

– Анкильд никого не любит, миледи. Только себя. И если вы думаете, что так просто сможете избавиться от меня, то смею вас уверить, этого не будет!

Не теряя ни секунды, я дотронулась до метки, это всегда придавало сил, и тут же схватила больной рукой Констанцию за запястье, произнеся мысленно короткое обращение к Матери-Богини.

И она услышала меня.

3

– Что вы делаете?! Думаете, это сойдёт вам с рук? – Констанция визжала, как недорезанная свинья, и свободной рукой пыталась отстранить мою, впившуюся в её запястье.

При всём желании, даже если бы оно у меня возникло, я не смогла бы разжать пальцы. Повязка слетела с ладони, и теперь рана соприкасалась с нежной кожей соперницы. Ей было неприятно её собственное лекарство.

– А ты думала, твоё происхождение спасёт от гнева Богов?! Ты забылась, Констанция!

Я успела сказать только это, как вдруг пол часовни дрогнул, а свечи у алтаря разом потухли, оставив лишь тусклый свет масляных ламп.

Я видела светлые глаза настырной девицы, расширенные от ужаса, и с силой отдёрнула руку, чтобы схватить её за шею. Слегка мазнула, но заметила, как моё прикосновение оставило на коже чёрный след. Метка на руке сразу успокоилась, и дрожание пола и стен прекратилось.

– Я.. Я пожалуюсь королю, он казнит вас, как чёрную ведьму! – Констанция, чуть не плача, вскочила на ноги и припустила к выходу, держась рукой за шею в том месте, где чернела оставленная мной метка.

И хлопнула дверь. А я присела на скамью и посмотрела на руку. То ли это подействовала мазь Эсмонда, то ли и вправду Боги пожалели меня, приняв предлагаемые условия, но рана затянулась, оставив багровый рубец. А метка Чёрной Луны снова сделалась гладким однородным пятном.

– Миледи, что случилось? Она навредила вам? – Адамина Кейтарская вбежала в двери через пару секунд после того, как из них выбежала Констанция. – Вам помочь дойти до покоев?

– Слава Богам, ты одна, – прошептала я, вглядываясь в лицо Главной фрейлины. Адамина не потеряла былой привлекательности. И я была рада, что она служит мне, потому что мы обе знали, что нам лучше держаться вместе. –  Со мной всё хорошо. Как Эрлин? Как твоя метка?

– Эрлин здорова, ваше величество, спасибо. А метка, она стала чернее, с тех пор как я служу вам.

И Адамина с улыбкой расстегнула ворот платья и оголила ключицу. Она была права: её пятно разрослось и почернело, сделавшись похожим на моё.

– Констанция больше ко мне не подойдёт, вот увидишь, – ответила я и, отстранив протянутую руку, поднялась сама. Уже на пороге бросила взгляд на алтарь Богини-Матери и вышла в коридор.

В ту ночь спалось мне хорошо. На следующее утро я всё ждала, что Анкильд позовёт меня к себе и устроит выволочку, но никто меня не трогал.

Я навестила детей, ещё раз наказав Хельге, чтобы она ни  с кем не откровенничала и не показывала свои способности.

– Нам могут навредить. Пусть всё пока останется втайне, а я буду тобой гордиться. Всегда.

Кажется, малышка меня поняла. По крайней мере, она встряхнула отросшими рыжими кудряшки и кинулась на шею.

– Мама, ты самая… – тут она замолчала. В силу возраста ей было сложно подбирать слова.

– Хорошая? – я решила ей немного помочь.

– Не. Высокая.

Я засмеялась.

– Ну, не настолько я и высока. Не выше твоего папы, его величества короля.

– Выше, выше, – смеясь твердила она, пока я не передала дочь нянькам.

Смысл её слов открылся для меня и окружающих гораздо позднее. Когда Хельгу уже стали называть Алым Георгином. А я и вправду стала выше всех.

Но до того времени было ещё далеко.

А пока мне принесли очередное сухое письмо от лорда Фармана. Он благодарил за оказанную помощь его жене Каталине и выражал желание видеть меня на церемонии её посвящения. Она была назначена на послезавтра.

– Ваше величество, вы снова выглядите лучше всех, – шептали мне фрейлины и улыбались, желая перещеголять одна другую. Теперь они регулярно доносили мне о положении Констанции при дворе.

Боялись, что я поступлю с ними так же.

После нашего разговора моя соперница, эта розовощёкая овечка, слегла, призвала короля, чтобы якобы попрощаться с любимым и жизнью. Никто не знал, о чём они говорили наедине, но вышел король воодушевлённым и задумчивым.

А через день Констанция чудесным образом выздоровела и заказала два новых платья, которые должны быть расшиты чёрным жемчугом. Он стоил целое состояние. Пошив и ткани с драгоценностями были оплачены из казны.

– Моя болезнь отступила, дамы, – ответила я на все комплименты. – И больше не вернётся. В королевстве наступили спокойные времена.

Из зеркала на меня смотрела благородная красавица с золотыми волосами, не тронутыми сединой или иными признаками зрелости. Мои глаза были ясны, губы красны, а зубы белы и ровны. И всё же это уже была другая Гердарика, нежели та, кто много лет назад прибыла на съедение хромающему тирану.

Меня выдал взгляд. Наверное, такой бывает у тех, кто прошёл через огонь и остался жив не благодаря чужой помощи, а исключительно собственной воле. Я больше никому не позволю отнять у меня то, что принадлежит по праву крови и заключённого брака. Сама отберу всё, что смогу у тех, кто решится стать на пути.

– Полагаю, леди Констанция будет сегодня на церемонии, – улыбнулась я и подала знак, что готова. – Но не решится поднять на меня глаз.

Церемония проходила в Храме Всех Богов. Том самом, где когда-то короновали меня.

Здесь по-прежнему было ветрено и звучала лёгкая музыка, наводящая на мысль, что смертные присутствуют при великом пире Богов.

Каталина была в белых одеждах и босая. Она произносила слова клятвы, то и дело оглядываясь на немногочисленных придворных, которым дозволялось присутствовать при её переходе в новый статус. В статус безымянной девы, вернувшейся в лоно Богини-Матери до окончания земной скорби.

Наверное, бедняжка искала своего мужа, но тот не явился. Выдумал, что занемог от решения своей шестой жены и отказывается проститься с ней, ожидая новой встречи за гробом.

К счастью, Констанции тоже не было в храме, и меня это встревожило гораздо больше, чем последние слова Каталины, бывшей леди Фарман. Слова приговорённого к казни, равно как и того, кто уходит от мирской жизни, не могут более никого ранить.

Что бы она сейчас ни сказала, я не раскаюсь в своём поступке и всегда буду помнить, что на её месте могла оказаться я.

– Ваше величество, милорды и миледи, я хочу обратиться к вам в последний раз, – начала она, смотря на короля, стоявшего рядом со мной и делавшего вид, что между нами всё по-прежнему. Он держал мою ладонь и оглаживал пальцы. – Я хочу облегчить свою душу и открыть последний секрет. Без злобы и ненависти. Не ради мести, а во имя справедливости, которой отныне я стану служить.

1

– Мой справедливый и милостивый супруг наказал меня за невозможность иметь детей. Я знаю, что в этом нет его вины, и признаю, что всюду виновата сама. Прошу простить мне грех злокозненных мыслей, обращённых к той, кого он хочет сделать своей очередной игрушкой, Я удаляюсь от мира и отказываюсь впредь видеть его уродства. И пусть меня простит та, кто придёт на моё место. А я буду ждать её в обители всемилостивой Богини-Матери.

Долго говорить обречённой на темень подвальных храмов непозволительно. Главная Жрица, та сама, которой я отдала это место после устранения её предшественницы, по моему незримому сигналу дотронулась до руки Каталины. Избранная вздрогнула и оглянулась, словно только что очнулась от тяжёлого сна.

Предвестника смертельной болезни.

– В добрый путь! Да примут тебя Боги! – буркнул Анкильд, стремясь скорее уйти отсюда. Он спешил к ней, к Констанции, мне не надо было слов, чтобы понять такое.

Интересно, что она ему пообещала? Наверное, отдаться, наконец, раз он разом помолодел, а в глазах цвета дикого мёда появился прежний огонёк сладострастия.

А я помучаю их обоих. Настало время моего напутственного слова для идущей в обитель Богини.