Новый Эдем

ПРЕДИСЛОВИЕ

Эта история родилась из вопроса, который преследует человечество с тех пор, как оно посмотрело на звезды: «А что, если мы найдём Рай?».

Но что такое Рай? Отсутствие боли? Конец борьбы? Вечный покой? Мы привыкли мечтать об идеале, не задумываясь о цене, которую может потребовать за него само совершенство.

«Эдем» – это не просто история о первой встрече с непостижимым инопланетным разумом. Это исследование самой сути человеческой природы, поставленной перед самым трудным выбором. Что делает нас людьми? Наши достижения, наш разум? Или же наша боль, наши воспоминания, наши шрамы и наша способность любить, даже зная, что любовь неизбежно принесёт страдание?

В центре этого повествования – экипаж корабля «Искатель-2». Каждый из них – не просто функциональная единица, а личность со своим грузом прошлого, своими демонами и своими представлениями о долге и счастье. Капитан Анна Коваль, несущая бремя вины за потерю сына. Циник Маркус Рид, чей скепсис – броня от старой травмы. Идеалистка Лена Орлова, видящая в чудесной планете воплощение гармонии. Прагматик Олег Воронов, доверяющий только силе и простым решениям. Рационалист Дэвид Чен, верящий только данным и протоколам.

Именно через их призму я хотел исследовать, ради чего люди готовы сопротивляться и какую цену каждый из них готов за это заплатить. Когда сталкиваешься с системой, которая предлагает избавить тебя от всех страданий, твоя личная травма, твоё самое больное место, становится полем битвы. Сопротивляться ли, цепляясь за своё «я» со всеми его недостатками, или сдаться, позволив стереть себя ради блаженного покоя?

Эта книга – также размышление о значимости принятия решений. Не только управленческих, капитанских, от которых зависят жизни других, но и глубоко личных, экзистенциальных. Каждый выбор, который делают герои, – это голосование за или против человечности в её самом настоящем проявлении. Можно ли принять решение за другого, даже если ты уверен, что ведёшь его к гибели? Имеешь ли ты право отнять у него его Рай, даже если для тебя он – Ад?

«Эдем» не даёт простых ответов. Он лишь задаёт мучительные вопросы, заставляя читателя вместе с героями пройти через соблазн, боль и потери, чтобы в итоге решить для себя: что для него важнее – безупречное, вечное спокойствие или право на свою, уникальную, полную ошибок и боли, но подлинную жизнь.

Это история о том, что наша сила – не в стремлении к недостижимому совершенству, а в мужестве принять своё несовершенство и нести его вперёд, как единственное и самое ценное, что у нас есть.

Пролог

Тишина после взрыва была оглушительной. Она висла в ушах Анны Коваль густым, звенящим вакуумом, сквозь который пробивался лишь далёкий, неумолимый вой сирены. Запах гари, раскалённого металла и чего-то сладковато-приторного – того, чего не должно быть в воздухе, – въелся в лёгкие, становясь частью каждого прерывистого вдоха.

Она не помнила, как оказалась на земле. Колени были содраны в кровь о битый асфальт, а в ладонях застряли острые осколки кафельной плитки, в которую когда-то был выложен смеющийся динозавр – её сын обожал динозавров. Теперь динозавр был разорван надвое, а под ним, на сером бетоне, расползалось алое пятно.

«Миша».

Имя вырвалось беззвучным шепотом, застрявшим комом в перехваченном горле. Она отбросила обломок с уродливым оскалом, ползая на четвереньках, её тело, привыкшее к перегрузкам и невесомости, отказывалось подчиняться, дрожа мелкой, предательской дрожью.

Они были всего в ста метрах от выхода. Всего в ста метрах от жизни. Кафе-мороженое «Галактика» с его синими неоновыми вывесками и липкими столиками должно было стать точкой отсчёта для нового счастливого воспоминания. Праздник за успешную симуляцию стыковки. Её последний полет перед долгой миссией на «Искателе-2». Его восемь лет – возраст, когда космос кажется не работой, а приключением.

– Мам, смотри! – он кричал, задрав голову и указывая на огромный экран под куполом торгового центра, где проплывали виды туманности Андромеды. – Мы когда-нибудь полетим туда? Прям к самым настоящим звёздам?

– Обязательно, мой космонавт, – ответила она, сжимая его маленькую, горячую ладошку. В этот миг она чувствовала себя не капитаном звездолета, не офицером с безупречным послужным списком. Она была просто матерью. Щитом. Обещанием.

Щит оказался стеклянным. Первый взрыв прогремел где-то на верхних уровнях, обрушив потолок галереи. Люди не кричали – они не успели. Лишь оглушительный грохот, а затем – странный, затяжной звук, похожий на вдох гигантского зверя, втягивающего в себя воздух перед рёвом. Потом рёв обрушился, и мир превратился в падающие конструкции, летящие стекла и чёрный, едкий дым.

Анна рванула его на себя, накрывая своим телом, падая на пол. Он вскрикнул – коротко, удивлённо, больше от испуга, чем от боли. Она чувствовала, как его маленькое тельце бьётся в такт её бешеному сердцу.

– Всё хорошо, птенчик, всё хорошо… – бормотала она, цепляясь взглядом за аварийный выход, до которого, казалось, можно было дотянуться рукой. – Держись за меня.

Второй взрыв, более мощный и целенаправленный, вырвался из зоны ресторанов. Его волна подхватила их и швырнула, как щепки. Её ударило о стену, мир на мгновение погас, а когда вернулся, в нем не стало веса на её груди. Его руки, цепко вцепившейся в её куртку, больше не было.

– МИША!

Её крик растворился в хаосе. Она встала, вернее, поднялось её тело, ведомое слепым, животным инстинктом. Она металась в дыму, разгребая обломки окровавленными руками, звала его, обещала все на свете, клялась всем, во что когда-либо верила.

Она нашла его у самой стены, возле развороченного фонтана. Он лежал на боку, подобрав ножки, словно заснул. Лицо было удивительно спокойным, лишь на лбу алела маленькая, аккуратная ранка. Он был жив. Он дышал. Его глаза были открыты и смотрели на неё без страха, с тихим, недетским вопросом.

– Мама… – его голосок был слабым, как шелест. – Я… испачкал новую футболку.

Она посмотрела вниз. Его синяя футболка с рисунком ракеты быстро темнела от алого пятна, расползающегося по животу. Осколок, длинный и острый, как лезвие, торчал чуть ниже рёбер.

– Ничего… ничего, родной… – её голос сорвался, пальцы дрожали, пытаясь заткнуть рану, остановить жизнь, утекающую сквозь них. – Сейчас… сейчас все будет…

Он перевёл взгляд с футболки на её лицо, и в его глазах вспыхнула та самая, доверчивая искорка, что всегда заставляла её сердце сжиматься от любви.

– До самой Луны и обратно? – прошептал он, повторяя их кодовую фразу, их вечное «люблю тебя».

Она не смогла ответить. Только кивнула, давясь слезами, прижимая его голову к своей груди, чувствуя, как его дыхание становится все тише, все реже. Его рука бессильно упала.

Тишина, наступившая потом, была страшнее любого взрыва. Она была тяжёлой, абсолютной и безвозвратной. Она была виной. Виной человека, который должен был защитить, но не смог. Капитана, который потерял своего самого главного пассажира.

Спустя недели, месяцы, в стерильной тишине кабинета психолога, она все ещё слышала тот вопрос. Не обвинение, а доверие, которое она не оправдала. «До самой Луны и обратно?»

И когда на её стол легла миссия «Искателя-2» – найти пропавший «Первопроходец», спасти экипаж, – она увидела в ней не приказ. Она увидела искупление. терять ей было нечего поэтому она подписала контракт.

Она входила в состав экипажа Волкова. Это был отличный опытный капитан, мужественно проявивший себя уже в четырёх спасательных компаниях.

Она не искала приключений. Она не гналась за славой. Помощник капитана Анна Коваль летела к звёздам, чтобы в очередной раз попытаться обогнать собственное прошлое и спасти тех, кого ещё можно было спасти… Это был её долг.

Акт 1

Обломки «Первопроходца»

«…атмосфера идеальна, биосигнатуры многочисленны,но не агрессивны.

Кажется, мы нашли рай. Высаживаемся завтра.

Запись закончил командир Эванс…»

– судовой журнал «Первопроходца».

Объект: Корабль «Искатель-2»

Цель: Спасательная экспедиция

Продолжительность полёта: 600 земных суток

Тишину на мостике «Искателя-2» нарушал лишь ровный, едва уловимый гул работы систем корабля, да мерное потрескивание статики на главном коммуникационном экране. Они вышли на заданную орбиту, и теперь застыли у иллюминаторов, словно заворожённые паломники перед алтарём.

За стеклом, в бархатной черноте космоса, висел Элизий. Это не был просто синий шарик, каким с орбиты кажется Земля. Нет. Это было полотно, сотканное из неземных красок, живое, дышащее произведение искусства. Континенты, причудливые и незнакомые, проступали сквозь пелену облаков, окрашенные в фиолетовые, медные и шафрановые тона. Это не было буйством осенней листвы – это была сама суть жизни, выбравшая для себя иную палитру. Леса, похожие на гигантские скопления аметистовой пыльцы и кованой бронзы, сползали к побережьям, где начиналось настоящее чудо.

На ночной стороне планеты океаны сияли. Не тусклым отражением луны, а яростной, изумрудной биолюминесценцией. Мириады микроорганизмов, целые континенты фосфоресцирующего планктона, выписывали сложнейшие узоры, похожие на гигантские нейронные сети или карты неизведанных галактик. Свет был настолько ярким, что отбрасывал призрачное зеленоватое сияние на изнанку облаков, создавая иллюзию сияющего изнутри небесного свода. Ни одного огонька города. Ни единой прямолинейной черты дороги или следа выработки полезных ископаемых. Только совершенная, девственная, пугающая своей чистотой красота.

– Так вот как выглядит рай… – прошептала Лена, её лицо, отражаясь в толстом иллюминаторе, было бледным от восторга. Пальцы молодого биолога бессознательно потянулись к стеклу, как будто она могла дотронуться до этой невероятной живой картины.

– Слишком уж красиво, – раздался сзади скептический, хриплый голос. Ксенопсихолог Маркус Рид, его грузная фигура казалась ещё массивнее в свете мерцающих консолей, не отрывал взгляда от датчиков. – Природа не терпит идиллии, капитан. Где-то тут должен быть подвох. Такой яркий ковёр – это или пир, или ловушка. Чаще – и то, и другое.

Капитан Волков, молчавший до этого, медленно повернулся от иллюминатора. Его взгляд был серьёзным.

– «Первопроходец», это «Искатель-2». Ответьте. – Его голос, привыкший к командам, сейчас звучал непривычно тихо. В ответ – лишь шипение космической статики, белый шум, абсолютно безжизненный и пустой. – «Первопроходец», прием. Докладывайте ваше состояние.

Тишина.

Она повисла в воздухе мостика, густая и тяжелая, заглушая даже гул корабля. Эта тишина была громче любого сигнала бедствия. Ни маячка, ни записанного сообщения, ни обрывочного сигнала SOS. Ничего.

«Первопроходец», их предшественник, колониальный модуль с экипажем из двадцати самых лучших, должен был быть здесь. Он должен был подать сигнал, выйти на связь, зажечь огни своего лагеря на тёмной стороне, стать первым рукотворным пятнышком на этом нетронутом полотне. Но планета сияла лишь холодной, природной красотой. И эта красота, минуту назад казавшаяся раем, внезапно обрела леденящее душу безразличие. Она была совершенна. И в этом совершенстве как будто не было места для людей.

Тишина на мостике становилась все более гнетущей, пока её не нарушил резкий, деловой сигнал детального сканера.

– Есть что-то, – отчитался Маркус, его скепсис сменился сосредоточенным вниманием. Его пальцы затанцевали над панелью управления, увеличивая и очищая изображение. – Металл. Чистый титановый сплав, без сомнений, наше производство. Обломок «Первопроходца».

На экране выступили контуры – не бесформенная груда обломков, а целый, но и повреждённый, модуль. Казалось, это была капсула жизнеобеспечения.

– Координаты? – коротко бросил Волков.

– Умеренный пояс, северное полушарие. Континент Медных Лесов.

Изображение с увеличительной камеры вывело на главный экран картину, от которой у Лены вырвался сдавленный вздох. Не ужаса, а изумления.

Модуль лежал не в воронке от взрыва, не на склоне, куда его могло занести при падении. Он стоял на огромной, идеально круглой поляне, посреди леса, чьи деревья источали мягкое фиолетовое сияние. Поляна выглядела так, будто ее выстригли гигантскими ножницами. Трава вокруг была ровной, словно бархатный ковёр. А посередине, будто экспонат в музее под открытым небом или забытая игрушка на идеально ухоженной лужайке, покоился металлический корпус «Первопроходца». Он блестел под светом местного солнца, нетронутый растительностью, не тронутый, насколько можно было судить, огнём или сильным ударом. Это было нарочито. Словно кто-то его аккуратно поставил и отступил, ожидая зрителей.

Рид первый нарушил оцепенение.

– Капитан. Это… ловушка. Так и пахнет ловушкой. Ни одного повреждения на деревьях вокруг, никаких следов посадки. Он просто… стоит.

– Или нам его оставили, – тихо сказала Лена, не отрывая глаз от экрана. – Чтобы мы нашли.

Капитан Волков медленно поднялся с кресла. Его лицо было каменной маской, но в глазах горели огни принятого решения.

– Готовим шлюпку к высадке. Экипаж второго состава – я, Орлов, Морис. Полное снаряжение.

– Капитан! А кто же останется за Вас?! – удивлённо спросила Лена.

– Все по протоколу мой заместитель – Анна Коваль. – жёстко ответил Капитан.

– Сэр, спасибо за доверие – я не подведу! – одухотворённо ответила Анна.

– Я на это надеюсь… – сказал Волков, посмотрев ей прямо в глаза.

Он обвёл взглядом замерший мостик, его голос зазвучал жёстко и ясно, рубя тишину, как топор:

– Скафандры – герметичные, с усиленной защитой от неизвестных биологических агентов. Подключение к системе жизнеобеспечения проверить лично. Оружие – импульсные винтовки, настройка на среднюю мощность. Но помните: мы не солдаты. Огонь только в случае прямой угрозы жизни. Протокол карантина активируется немедленно по возвращении. Если вы потеряете с нами связь или с нашей экспедицией что случится. Сразу доклад на Землю – пусть присылают боевую экспедицию. ВЫ В ЭТОМ НЕ УЧАСТВУЕТЕ. Вы не спасатели. Никаких исключений. Никаких несанкционированных спусков на эту планету. Никаких образцов с поверхности до полного анализа и обеспечения безопасности экипажа и корабля.

Он сделал паузу, давая словам улечься.

– Мы не знаем, что там. Но «Первопроходец» молчит. И этот… макет… наш единственный ключ. Напряжённость на корабле выросла, став осязаемой, как сжатый воздух в шлюзовой камере. Предстоящая высадка пахла уже не открытием, а испытанием.

Спуск на Элизий был похож на падение в чрево какого-то гигантского, дышащего существа. Шаттл «Скарабей», отсек для десантирования, вибрировал, а за его иллюминаторами бушевало багровое зарево плазмы. Капитан Волков, пристёгнутый в кресле пилота, чувствовал каждое колебание, каждый вздох атмосферы, будто это была плоть планеты, не желающей их принимать.

– Проходим верхние слои. Турбулентность в норме, – его голос, усиленный в шлемах команды, был единственной стабильной точкой в этом хаосе.

За спиной у него, в тесном отсеке, сидели двое. Орлов, почти сонным взглядом, методично проверял предохранитель на своей импульсной винтовке. Ему было всё равно на эту высадку – ещё одна плановая экспедиция, единственное в этой суматохе он не обнял напоследок Лену. Поспешил отмахнулся от её рук с мыслью о том, что не зачем прощаться: «Мы же быстро…» – только ответил ей и сел в шаттл. Напротив него сидел Морис. Её пальцы в перчатках бессознательно барабанили по крышке портативного биосканера.

– Атмосфера в допуске, – доложила он, глядя на данные. – Кислород даже выше земного. Но состав микрочастиц… Кажется, половина таблицы Менделеева здесь летает в виде органической пыльцы.

– Значит, не задохнёмся. И не отравимся, если скафандры не подведут, – бросил Орлов, не поднимая глаз от винтовки.

«Скарабей» выровнялся, выйдя из облачного слоя. И тут их накрыло.Не звуком. Не запахом. А самой «жизнью». За стеклом иллюминатора открылся Медный Лес. Но с орбиты он казался лишь скоплением цвета. Снизу же он был оглушительным симфоническим оркестром, где каждый инструмент – это форма жизни. Гигантские деревья, больше похожие на грибы-великаны, простирали к небу купола, сотканные из чего-то, напоминающего патинированную медь и аметистовое стекло. Они не просто стояли – они звучали. Ветер, гуляя по их перфорированным шляпкам, рождал низкий, вибрирующий гул, похожий на звук гигантских тибетских поющих чаш. Воздух был густым и сладковатым, как от перезрелых фруктов, и мерцал от мириад летающих спор, каждая из которых светилась изнутри тусклым рубиновым или изумрудным светом.

– Матерь божья… – выдохнула Морис, прилипшая к иллюминатору. – Это же не лес. Это единый, дышащий, мыслящий… биом.

Орлов свистнул:

– Красиво. Жутко, но красиво. Словно внутри какого-то колоссального ювелирного украшения.

Волков молча вёл шаттл к координатам, которые были вычислены ещё на орбите. Он видел на карте ту самую идеально круглую поляну. Сейчас она была похожа на лунную площадку, аккуратно вырезанную неведомой силой в этой оглушительной симфонии жизни.

«Скарабей» с мягким шипением посадочных опор коснулся грунта. Вибрация прекратилась. Наступила тишина, если только оглушительный гул леса можно было назвать тишиной. Она была плотной, физической, давящей на барабанные перепонки.

– Проверка связи, – сказал Волков, поднимаясь. – «Искатель», приём. Посадка успешная. Приступаем к выходу.

Голос оператора Петрова доносился с лёгким шипением: «Вас слышим, капитан. Будьте осторожны. Эта… симфония… у нас тут на датчиках отображается как сплошное фоновое излучение. Никаких точечных источников. Сплошной ковёр жизни».

Волков кивнул, хотя его никто не видел.

– Выходим. Орлов – первый. Морис – за мной. Протокол «Тишина». Минимум переговоров.

Они выстроились у шлюза. Три громоздкие, серебристые фигуры в скафандрах, отражавшие в своих визорах призрачные отсветы медного леса. Орлов с винтовкой наизготовку. Морис с дрожащим в руках сканером. Волков – с холодной решимостью в глазах, скрытой за затемнённым стеклом шлема.

Капитан посмотрел на панель управления шлюзом. За этой стальной дверью лежала величайшая загадка, с которой сталкивалось человечество. И ответ, почему двадцать их лучших товарищей молчали. Его рука в перчатке легла на рычаг. Люк шлюза шаттла с шипением отрёкся от устья «Скарабея», и на мир Элизия обрушилась стена чуждой, оглушительной жизни.

Первым делом – жара. Даже сквозь системы терморегуляции скафандра она ощущалась как плотное, дрожащее марево, поднимающееся от тёмной, почти чёрной почвы. Воздух – а вернее, то, что они видели сквозь его дрожащие потоки – был густым и сладким. Через фильтры шлемов пробивался букет запахов: тяжёлый аромат незнакомых цветов, свежесть влажной земли и что-то ещё, пряное и неуловимое, чего не существовало в каталогах земных ботаников.

И звуки. Отключив внутренний комм-канал на секунду, капитан Волков услышал их. Не рык и не щебет, а странные, мелодичные переливы, свист и поскрипывание, будто невидимый оркестр настраивал инструменты, сделанные из стекла и дерева. Все вокруг дышало, пело, пульсировало жизнью. Фиолетовые стебли тянулись к небу, биолюминесцентные мхи мягко светились у их подножий, в медной листве что-то непрестанно шелестело. Эта жизнь была буйной, прекрасной и абсолютно, тотально чужой.

– Никаких признаков агрессии. Показатели атмосферы в норме, – доложил Орлов, но его рука не выпускала приклад винтовки.

Коротким переходом по бархатной траве, оставляя первые за всю историю этого мира следы, они достигли «Первопроходца».

И замерли.

Корабль не просто был цел. Он выглядел… ухоженным. Словно его только что выкатили из сборочного ангара. На полированном титановом корпусе не было ни копоти от плазмы двигателей, ни царапин от абразивной пыли, ни следов экзоатмосферной коррозии. Он сиял под двойным солнцем Элизия, как новенький.

– Этого не может быть, – пробормотал Морис, обходя корпус. – Даже в стерильном доке на орбите на нем оседает микропыль.

Их взгляды притянуло к себе главное повреждение. Разлом возле аварийного шлюза. Но это не было клубком перекрученного металла, как должно было быть при взрыве или аварийной посадке. Края разлома были идеально ровными, гладкими, словно гигантскую банку консервов вскрыли невероятно точным и мощным лезвием. Оплавленные края выглядели слишком аккуратно, будто их не разорвало давлением, а аккуратно прорезали лазером ювелирной точности.

Капитан Волков медленно снял с пояса сканер, но потом, повинуясь внезапному импульсу, поднял руку в массивной перчатке. Он провёл ладонью по обшивке «Первопроходца» в сантиметре от гладкого металла, не решаясь коснуться, будто боялся разбудить что-то спящее.

– Ни пыли, – его голос, искажённый встроенным комм-каналом, прозвучал приглушенно. – Ни налёта. Ничего.

Чистый, отполированный до ослепительного блеска металл холодно отражал искажённые фигуры в скафандрах и буйство неземной жизни, окружавшей их. Это был не обломок. Это был артефакт. Аккуратно выставленный на бархатной подложке идеальной поляны, в самом сердце живого, дышащего музея под открытым небом. И этот музей, казалось, затаил дыхание в ожидании их следующего шага.

– Герметичность шлюза нарушена, – глухо прозвучал голос Петрова в шлемах. – Протокол принудительного открытия… активирован.

Массивная дверь с шипящим звуком отъехала в сторону, открыв чёрную пасть. Капитан первый переступила порог, луч фонаря на его шлеме выхватывая из мрака знакомые, но до жути изменённые очертания.

Внутри царила тишина. Не та, что была снаружи – наполненная жизнью, а абсолютная, гробовая. Нарушало её лишь собственное тяжёлое дыхание в шлемах, звучащее оглушительно громко в этой давящей пустоте. Аварийное освещение работало, вырисовывая на стенах длинные, искажённые тени, которые двигались и срастались, словно живые существа.

Они вошли в жилой отсек. И замерли.

Жизнь здесь застыла в одну секунду, но не была прервана хаосом или насилием. Это был не побег, а… остановка. На столе, закреплённые магнитами, лежали столовые приборы. Рядом – открытая панель с фотографией улыбающейся семьи: муж, женщина, двое детей на фоне земного леса. Чашка с тёмным, засохшим в твёрдую корку напитком стояла как памятник самому себе.

На прикроватной тумбе лежала книга-дисплей, её экран все ещё светился тусклым серым светом, застыв на середине предложения.

– Где… все? – прошептала Лена, смотря с орбиты на этот застывший памятник. Её голос дрогнул. – Экипаж? Их… тела?

Морис, не отрываясь от портативного сканера, медленно обводил им отсек.

– Ничего. Ни биологических останков. Ни следов крови. Ни признаков борьбы. Воздух… капитан, здесь стерильно. Как в операционной.

Волков провёл рукой в перчатке по поверхности стола. Ни пыли. Ни малейшего налета. За десять лет в заброшенном, пусть и герметичном, отсеке должны были скопиться микрочастицы, конденсат, плесень. Но здесь было чисто, как в день запуска.

– Энергия на минимуме. Жизнеобеспечение отключено, – Орлов перешёл к центральной консоли, касаясь сенсоров. Его голос звучал ошеломленно. – Системы целы. Двигатели, навигация… все в норме. Но… пусты. Логи удалены. Камеры наблюдения – чистая память.

Они стояли в сердце корабля-призрака, в идеально сохранившейся оболочке, из которой было аккуратно, словно пинцетом, изъято все живое. И самое жуткое было не в том, что случилось что-то ужасное. Самое жуткое было в полном, абсолютном отсутствии ответа. Это была не трагедия. Это была загадка, от которой стыла кровь.

Геннадий Волков медленно обернулся, его луч фонаря скользнул по застывшим бытовым мелочам, по детской улыбке на фотографии, по открытой книге.

– Ничего, – повторил он, и в его голосе впервые прозвучала не командирская твёрдость, а леденящее недоумение. – Как будто их… просто стёрли.

Геннадий медленно двинулся вперёд, к двери капитанской рубки. Она была приоткрыта, и из щели лился тот же неровный свет аварийных ламп. Сердце его бешено колотилось, отдаваясь в ушах гулом, заглушающим даже собственное дыхание. Он толкнул дверь, и створка бесшумно отъехала.

Одновременно их канал связи начал сильно искажаться, причём эквивалентно приближению к створу этой загадочной двери.

– Капит… Что… там… Пропадает..... Шшшшшшшш… – голос оператора с орбиты этой загадочной планеты сменился сильным шипением. Космонавты автоматически отключили связь с их экипажем – они  остались одни.

Оставшийся экипаж «Искателя-2» был погружен в какой-то транс. Их поглотило отчаяние за их товарищей, оставшихся в одиночку на незнакомой, но до жути красивой планете. Кто-то пытался установиться сигнал, кто-то просто сверлил взглядом, изображение на мониторе в надежде увидеть своих товарищей вновь.

– Капитан что с ними? Что нам делать? – истерила Лена боясь больше за своего мужа чем за исход операции.

– Для начала ЗАМОЛЧАТЬ! Я не могу так работать! Как тебя вообще допустили к полётам? – грубо заявил Маркус. Он ненавидел когда на рабочем месте кто-то истерил или паниковал. Ему казалось это не дисциплинированным и  не профессиональным.

Хоть я и солидарен со словами Рида. – заумно начал Дэвид Чен. – Но можно было и по мягче донести свои спич. Это же обычная человеческая реакция.

Доктору было невпервой сталкиваться с паникой на корабле тем более такого дальнего следования.

– Доктор просто уберите о меня эту истеричку. Ещё ничего не произошло…

Так! Закончили! – оборвала Маркус на полуслове Анна Коваль. Её голос звучал так властно, что её минутная слабость, остолбенение были сразу же забыты.

– Маркус! Продолжайте настраивать связь! Сделайте все что бы связаться с нашими товарищами. Мы им нужны как никогда. Доктор, товарищ Петров готовьте снаряжение и аппаратуру – мы должны им помочь. – Анна доводила команды до экипажа.

– Анна, ты хочешь спуститься за ними. Это худшее, что можно придумать в этой ситуа…

А я вас не спрашивала! – остановила панибратство Анна. – Напомните, вы Бортинженер? Да?

– Ксенопсихолог, по совместительству бортинженер! – озлоблено ответил Маркус. В этот момент ему казалось, что только он помнил приказ капитана Волкова: «Протокол карантина активируется немедленно по возвращении. Если вы потеряете с нами связь или с нашей экспедицией что случится. Сразу доклад на Землю – пусть присылают боевую экспедицию. ВЫ В ЭТОМ НЕ УЧАСТВУЕТЕ. Вы не спасатели. Никаких исключений. Никаких несанкционированных спусков на эту планету. Никаких образцов с поверхности до полного анализа и обеспечения безопасности экипажа и корабля.»

– Значит вы нам точно понадобитесь. Занимайтесь своим делами – обеспечьте нам связь с капитаном Волковым! – поставила на место мужчину новый капитан Анна Коваль.

Пульс…

«Космос – это всё, что есть,

что когда-либо было и что когда-нибудь будет.

Одно созерцание космоса потрясает:

кровь стынет в жилах,

и сердце замирает, в чувстве,

которое можно передать лишь с трудом,

– и это чувство – благоговейный страх.»

– Карл Саган, «Космос:

Персональное путешествие»

Геннадий медленно двинулся вперёд, к двери капитанской рубки. Она была приоткрыта, и из щели лился тот же неровный свет аварийных ламп. Сердце его бешено колотилось, отдаваясь в ушах гулом, заглушающим даже собственное дыхание. Он толкнул дверь, и створка бесшумно отъехала.

Он рос прямо из центральной консоли управления, на месте, где обычно находился главный сенсорный экран. Это был цветок. Но такое слово казалось кощунственно малым для того, что она видела. Его стебель, цвета тёмной оливковой бронзы, не просто пророс сквозь панель – он был с ней единым целым. Металл и пластик плавно, без швов и разломов, перетекали в живую плоть растения, будто их сплавили на молекулярном уровне в непостижимом технологическом акте творения.

Это была какая-то магия – подумал он и начал подходить все ближе.

Над этим гибридом жизни и машины сияли лепестки. Цвета, которого не существовало в палитре Земли. Нечто среднее между глубоким, бархатным ультрафиолетом и тёплым, живым медным отблеском. Они пульсировали мягким светом изнутри, ритмично и неспешно, как сердцебиение спящего гиганта. Свет то нарастал, заливая рубку призрачным сиянием, то угасал, отступая в тень. И в этой пульсации было нечто большее, чем просто биолюминесценция. Цветок не просто жил. Он казался наблюдающим. Сознательным. Он был здесь хозяином, встроившим себя в самое сердце человеческого творения.

Это был символ. Явное и неоспоримое вторжение природы Элизия в их технологию. Доказательство, что здесь действуют законы, перед которыми бессильны сталь и логика. Он был одновременно невероятно прекрасен и кощунственно чужд.

Капитан, заворожённый этим пульсирующим светом, этим вызовом всему, что он знал, невольно шагнул ближе. Еще миг – и его рука в перчатке, повинуясь необъяснимому импульсу, потянулась к сияющим лепесткам. Ему страстно хотелось почувствовать его структуру, понять, живое ли это растение или невероятный механизм. Пальцы уже готовы были коснуться поверхности…

– Капитан! Не трогай!....

Мир схлопнулся. Представление о подходящих для жизни планетах координально поменялось в головах членов экспедиции. Свиду идеальная для жизни планета оказалась загадкой для той малой части человечества, что находилась в тот момент на орбите этой загадочной планеты.

«С момента высадки экипажа во главе с капитаном Волковым прошло около 36 земных часов. Что с ними произошло? Может кто-то ещё жив и просто ждёт нашего прибытия. Может это мой муж. Может мой птенчик жив, он же такой сильный… Мы даже не попращались… Лена соберись!! Надо помочь ему. Надо спускаться к нему!»

Написав эти слова Лена Орлова закрыла свой блокнот и двинулась на мостик «Искателя-2».

Тридцать шесть часов.

Эта цифра висела в воздухе мостика «Искателя-2» тяжёлым, отравленным гнётом. Тридцать шесть часов с тех пор, как капитан Волков, Орлов и Морис шагнули в звенящую симфонию Элизия и исчезли. Не просто пропали со связи – растворились, словно капля в океане, не оставив ни всплеска, ни пузырька воздуха.

Мостик, некогда бьющийся ритмами работы и тихими голосами операторов, теперь напоминал склеп. Анна Коваль стояла у главного экрана, вцепившись пальцами в холодный край консоли до белизны в суставах. На нем плыл безмятежный, дышащий вид планеты. Эти бархатные леса, сияющие океаны – вся эта совершенная, немая красота стала теперь воплощением коварства. Она чувствовала тяжесть капитанских нашивок на своём плече, как будто их отлили из свинца. Бремя ответственности, которое она приняла от Волкова, теперь грозило раздавить её. Каждую секунду молчания она слышала его последний приказ, ясный и недвусмысленный, как удар колокола: «Вы в этом не участвуете. Вы не спасатели. Никаких исключений.»

– Ничего? – её голос прозвучал хрипло, нарушая гнетущую тишину.

Маркус, не отрываясь от панели сенсоров, лишь мрачно качнул головой. Его лицо, освещённое мерцанием дисплеев, было похоже на высеченную из гранита маску усталого циника.

– Ни биосигнатур, ни тепловых следов, ни обрывков передачи. Ничего. Они просто… испарились. А эта планета… – он ударил костяшками пальцев по экрану, – продолжает свой прекрасный, чертов вальс. Она даже не заметила, что кого-то проглотила.

– Может, связь? Просто помехи? – робко, словно боясь спугнуть саму возможность надежды, проговорила Зоя, младший оператор. В её глазах читался неподдельный, животный страх, приправленный толикой наивного оптимизма. – Я слышала, на некоторых планетах ионосфера создаёт такие эффекты…

– Это не ионосфера, – резко оборвал её Маркус, не глядя. – Это нечто иное. Они вошли в ту самую рубку, и сигнал умер. Не ослаб, не заглушился. Умер. Как будто их вырезали из реальности.

– Но они же не могли просто взять и исчезнуть! – это был уже Итан, его прагматичный ум отчаянно искал зацепку. – Может, они нашли какой-то подземный комплекс? Или их транспортировали? Технология, превосходящая нашу…

– Или их просто съели эти сияющие цветочки, – с убийственной прямотой бросил Рид. – И мы будем следующими, если решимся на геройство.

Именно в этот момент дверь на мостик бесшумно отъехала. На пороге стояла Лена Орлова. Но это была не та восторженная учёная, что часами могла любоваться видами Элизия. Её лицо было бледным, глаза – огромными, горящими лихорадочным огнём изнутри. В них читалась не просто тревога, а отчаяние загнанного в угол зверя.

– Анна, – ее голос дрогнул, но она заставила себя выговорить. – Мы не можем больше ждать. Тридцать шесть часов. Каждый час – это риск, что мы уже не успеем. Мы должны спуститься.

Маркус резко повернулся, его массивное тело наполнилось угрожающей энергией.

– Очередная истерика? Орлова, вы хоть понимаете, что несёте? Капитан Волков оставил чёткий, последний приказ! Мы – не спасатели! Наша задача – доложить на Землю и ждать подкрепления!

– Ждать? – Лена засмеялась, и смех её прозвучал горько и нервно. – Ждать, пока там, внизу, с моим мужем, с нашими друзьями, происходит бог знает что? Мы даже не знаем, живы ли они! Мы должны попытаться!

– И подставить под удар весь оставшийся экипаж? Прекрасный план! – Маркус встал, его тень накрыла Лену. – Вы видели тот «цветочек» в рубке! Вы видели поляну! Это не природа, это… интеллект! И он явно недружелюбный! Спуститься туда – это как сунуть руку в пасть спящему льву, надеясь, что он не проснётся!

– А что, по-твоему, мы должны сделать?!

– Следовать протоколу! – рявкнул Маркус. – Мы – последний рубеж. Если мы пропадём, Земля никогда не узнает, что здесь произошло. Мы обязаны сохранить корабль и данные. Это наш долг!

– Долг? – Лена сделала шаг к нему, сжимая кулаки. Её голос сорвался на крик. – А долг перед своими? Перед теми, кто доверял нам? Они там одни, Маркус! Одни в этом… этом прекрасном аду! И мы сидим здесь, в нашей стальной банке, и трусливо наблюдаем, как тикают часы!

– Это не трусость, это здравый смысл! – парировал Рид, но его уверенность начала давать трещину под напором её отчаяния. – Вы предлагаете бросить корабль и прыгнуть в неизвестность, движимые слепой надеждой! Это самоубийство!

Спор накалялся, угрожая расколоть маленький коллектив навсегда. Зоя и Итан замерли, их глаза перебегали с разгневанного Маркуса на исступлённую Лену, не зная, на чью сторону встать. Страх приказывал согласиться с инженером. Человечность – с Леной.

Спор был прерван. Не капитаном ни  кем-то ещё. Они сами замолчали услышав ели осязаемый датчиками «Искателя-2» передатчик экспедиции капитана Волкова.

– Это не мыслимо. – глаза у Маркуса расширились в удивлении.  – Я поймал сигнал.

Он быстро повернулся к панели управления и принялся редактировать канал связь до идеального состояния звука. И вот сначала – лишь щелчки, хриплый вой помех, из-под которых едва проступали обрывки знакомых интонаций. Маркус, сжав зубы, водил дрожащими от напряжения пальцами по панели, вылавливая, усиливая, очищая.

– …Повторяю… «Искатель-2»… приём…

Голос Волкова. Но не тот, что отдавал приказы перед высадкой – жёсткий, сконцентрированный, стальной. Этот был… распахнутым. В нём слышалась усталость, но не от истощения, а от переполненности, как у человека, увидевшего чудо и не находящего слов.

– Мы… все здесь. И «Первопроходцы», и мы… Все живы. Все… целы.

На мостике повисло всеобщее оцепенение, нарушаемое лишь мерцающим шипением эфира.

– Слушайте внимательно. Подъём на орбиту… невозможен. Не технически. Просто… незачем. Мы нашли не просто планету. Мы нашли Дом. Понимаете? Настоящий Дом.

Лена, застывшая в нескольких шагах от Анны, вдохнула так, словно перед этим забывала дышать. Слёзы блеснули на её ресницах, но это были слёзы облегчения. «Он жив…»

– Элизий… он не просто обитаем. Тут есть то, что мы искали среди звёзд, даже не осознавая этого. Борьба окончена. Страх, одиночество… всё это в прошлом.

Голос Волкова звучал гипнотически плавно, почти блаженно. Но за его спиной, в эфире, чудилось нечто иное – тихий, полифонический гул, словно хор невидимых существ вторят его словам.

– Ваша миссия на орбите завершена. Капитан Коваль, приказываю: подготовьте корабль к спуску. Весь экипаж. Покинуть «Искатель-2» и следовать нашим координатам. Здесь вас ждёт… всё.

Приказ повис в воздухе, парадоксальный и невероятный. Покинуть корабль. Единственную связь с Землёй, их дом и крепость.

– Это он, – прошептала Лена, её глаза горели. – Это его голос. Он зовёт нас. Он жив, и он нашёл… рай. Я же говорила!

– Подожди, – рывком развернулся к ней Маркус. Его лицо исказилось не скепсисом, а холодным, животным ужасом. – Ты это слышишь? Ты слышишь его голос? Это не приказ. Это… заклинание.

– Он сказал «все живы»! – воскликнула Зоя, хватая Итана за руку. – Они все живы! Мы должны лететь!

– Летать? Куда? – Доктор Чен снял очки и устало протёр переносицу. – Он предлагает нам бросить наш ковчег, и спрыгнуть вниз, в объятия этого… этого сияющего Левиафана, потому что им там «хорошо»? Это звучит как текст из сектантского буклета, а не отчёт офицера Космофлота.

– Но это капитан! – настаивала Лена. – Он бы никогда не отдал такой приказ, если бы что-то было не так!

– Именно! – голос Маркуса гремел, заглушая помехи. – Капитан Волков никогда не приказал бы бросить корабль! Никогда! Он отдал нам совершенно другой, последний приказ! Сохранить корабль! Доложить на Землю! Этот… этот голос в эфире – не он! Это чужая кукла, которая дёргает за ниточки, используя его голос!

– Ты просто боишься! – крикнула Лена, отчаяние сменяясь яростью. – Боишься шагнуть в неизвестность! Боишься, что он прав, и там действительно есть нечто большее, чем твои убогие протоколы и предрассудки!

– Я боюсь потерять последнее, что отделяет нас от судьбы «Первопроходца»! – рявкнул Маркус, ударяя кулаком по спинке кресла. – Нас пытаются заманить! Выключить разум и поплыть по течению, как он! Посмотрите на себя! Вы готовы бросить всё и бежать на его зов, как щенки! Это и есть та самая угроза! Не монстры и не лазеры – соблазн!

– А что, если это мы слепы? – вступила в спор Зоя, её голос дрожал. – Что если они и вправду нашли что-то прекрасное? Что если мы, цепляясь за сталь корабля, отказываемся от эволюции?

– Или нас просто вежливо просят лечь в суп, чтобы не портить вид? – парировал Итан, вставая на сторону Маркуса. – Нет. Капитан был прав. Мы должны остаться. Доложить. Пусть на Земле решают.

Хаос захлестнул мостик. Лена, рыдая и крича, требовала готовить шлюпку. Маркус, багровея, орал о долге и предательстве. Зоя и Итан спорили друг с другом, разрываясь между страхом и надеждой. Доктор Чен безуспешно пытался вставить слово о необходимости анализа. Только Петров сидел неподвижно, уставившись в пустоту, его лицо было серым и безучастным. Ему было всё равно.

Анна Коваль стояла посреди этого безумия, зажатая в тиски невыносимого выбора. В одном ухе – гипнотический, манящий голос её капитана, её друга, приказывающий спуститься. В другом – его же настоящий, жёсткий приказ, данный ей лично: «Вы в этом не участвуете». В глазах Лены – мольба. В глазах Маркуса – предупреждение.

Она медленно подняла руку. Спор не утих, но голоса стихли, уступая её решению. Её пальцы сжали нашивки на плече.

– Молчать, – её голос прозвучал тихо, но с такой невероятной силой воли, что все замолчали. – Все.

Она посмотрела на главный экран, на сияющую, безмятежную планету, из недр которой доносился голос-призрак.

– Маркус… – она повернулась к нему. – Отвечайте. Голосовым каналом. Только текст.

Рид, всё ещё тяжело дыша, нехотя кивнул и перевёл коммуникатор в режим ввода. Внутри у него все кипело.

– Говорите. – он чувствовал как внутри он сжимается и напряжение нарастает в соответствии с неправильными решениями капитана.

Анна сделала глубокий вдох, её взгляд стал твёрдым, как титановая броня «Искателя».

– Диктуйте. «Капитан Волков. Рады слышать ваш голос. Ваш приказ понятен. Но… прежде чем мы выполним его, подтвердите, пожалуйста, кодовое слово. Оно известно только вам и мне»

Шипение в динамиках на секунду стихло, словно эфирный ветер притих в недоумении. Потом голос Волкова вернулся, но в нём появилась едва уловимая трещина, лёгкая механистичная задержка, будто огромный, но чужой разум в спешке листал картотеку человеческих реакций.

– «Аякс»… – прозвучало наконец, и Анна почувствовала, как у неё похолодели руки. – Анна, здесь всё в порядке. Слишком многое произошло, чтобы объяснять это по незащищённому каналу. Просто доверься мне. Спускайтесь.

Это была не просьба. Это был мягкий, но не терпящий возражения ультиматум.

– Он подтвердил! – выдохнула Лена, и в её глазах вспыхнула победа. – Вы слышали? Он подтвердил!

– Он подтвердил слово, – ледяным тоном возразил Маркус, не сводя глаз с Анны. – Но не ответил на смысл. Настоящий Волков на такой запрос рявкнул бы: «Какого чёрта проверяешь, Коваль?» или что-то в этом духе. А этот… этот эхо-локатор просто выдал нужный пароль.

Анна медленно кивнула. Она поняла то же самое. В голосе капитана не было ни капли раздражения, ни тени вопроса – лишь плоское, обволакивающее убеждение.

– Петров, – Анна повернулась к связисту. – Полный анализ голоса. Соответствие эталонным биометрическим образцам.

– Уже делаю. Предварительный вердикт… 98,7% совпадение.

– Это он! Просто он устал! – настаивала Лена, её голос снова начал срываться на истерику. Она схватила Анну за рукав. – Анна, они там ждут! Мой Сергей ждёт! Мы должны лететь!

Минутное молчание. В голове Анны пролетали все возможные последствия того или иного решения. Взвешивались все за и против. Все ждали какое будущие ждёт «Искатель-2» и его экипаж.

И тут Коваль медленно оторвалась от консоли. Её лицо было уставшим, но решительным. В глазах горел тот самый стальной огонь, что делал её лидером.

– Маркус, твоя логика безупречна. Приказ капитана Волкова был ясен. И с точки зрения протокола… ты абсолютно прав.

Ксенопсихолог выпрямился, на лице появилось удовлетворение. Но Анна не закончила.

– Но мы не роботы, исполняющие протоколы. Мы – люди. И у нас есть долг, который выше уставов. Долг товарищества. Мы не оставим своих. Не оставим, пока есть хоть малейший шанс. Даже если последний приказ был отдан нашим капитаном будучи в заложниках – мы спасём его и весь экипаж.

Лицо Маркуса исказилось от ярости и разочарования.

– Капитан! Это ошибка! Вы ведёте нас на убой!

– Возможно, – холодно согласилась Анна. – Но это моё решение, как капитана. И я несу за него ответственность. Готовим второй шаттл к высадке. Полное снаряжение, усиленные скафандры, любое оружие, что есть в арсенале. Мы спускаемся.

Лена выдохнула, и из её глаз ручьём потекли слезы облегчения. Она кивнула Анне, безмолвно благодаря ее.

– Кто войдёт в команду? – спросил Дэвид Чен, до этого молча наблюдавший за конфликтом с медицинской отстранённостью. – Протокол требует оставить часть экипажа на орбите.

– Я возглавлю высадку, – сказала Анна. – На корабле остаются только роботы жизнеобеспечения корабля – они справятся с приборами и если что помогут нам с орбиты. Олег Воронов будет нашим пилотом. Маркус, Петров, Зоя, Итан – полетят с нами. Вы – наш тыл и наша связь с Землёй – берите приборы дальней связи. Нам нужны все наши силы в борьбе с этой планетой. Если мы… если с нами что-то случится, вы немедленно садитесь в шаттл и улетаете на «Искатель»и передаёте все данные. Это приказ.

Маркус молча смотрел на неё, его челюсти были сжаты. В его глазах читалось не только несогласие, но и горькое предчувствие неминуемой беды.

– Как прикажете, «капитан», – проскрипел он, вкладывая в титул всю свою ярость и презрение.

Решение было принято. Мостик снова погрузился в тишину, но теперь она была иной – напряжённой, звенящей от предчувствия битвы с неизвестным. «Искатель-2» более не был просто научным судном. Он стал порталом, за которым лежала тайна, грозившая поглотить их всех. И Анна Коваль, неся в себе груз двух потерь – прошлой и, возможно, будущей, – сделала первый шаг навстречу этой тайне.

Началась подготовка к высадке…

Бремя линзы.

«Самая утонченная ложь – это та,

которая больше всего похожа на правду.»

– Франц Кафка

Тишина каюты капитана на «Искателе-2» была обманчивой. Её наполнял едва слышный шёпот – повторяющиеся звуки с записи шлемовой камеры Волкова. Анна Коваль сидела перед экраном, откинувшись в кресле, но ее поза была далека от расслабленности. Каждый мускул был напряжён.

На мониторе плыли стерильные коридоры «Первопроходца». Вот жилой отсек: застывшие столовые приборы, улыбка незнакомого ребёнка на фотографии, чашка с окаменевшим кофе. Кадр за кадром, безмолвный и бессмысленный. И вот – рубка.

Она нажала паузу.

Экран заполнило крупное, детализированное изображение. Цветок. Его лепестки, застывшие в фазе свечения, источали тот самый невозможный цвет – смесь ультрафиолета и расплавленной меди. Стебель, сросшийся с консолью в единый, неразрывный гибрид органики и титана. Он был прекрасен. И от этой красоты стыла кровь.

Правая рука Анны лежала на столе, и она заметила, что пальцы слегка дрожат. Она сжала их в кулак, но глубоко внутри эта дрожь оставалась. Её прагматичный ум, годами обученный раскладывать все по полочкам – неисправность, вражеская атака, логическая цепочка событий – отказывался принимать увиденное. Не было алгоритма для такого.

«Авария?» – мысленно спросила она себя, глядя в пульсирующую сердцевину на экране. Нет. Ни следов, ни обломков, ни данных.

«Эвакуация?» – Куда? В скафандрах, без сигнала бедствия, бросив все свои вещи, даже семейные фото?

«Похищение?» – Кем? Этим лесом? Этим… цветком? Как могут сначала исчезнуть два экипажа, а потом самостоятельно выйти на связь. Чем был занят Волков эти трое суток? И что с его манерой речи?

Безумие. Чистой воды безумие. И от этого безумия не было защиты. Не было инструкции. Она провела ладонями по лицу, смазывая следы усталости, словно стирая их вместе с минутной слабостью. Глубокий вдох. Выдох. Мышцы на лице напряглись, скулы выступили чётче. Она посмотрела на своё отражение в тёмном экране монитора. Усталая женщина исчезла. Её место занял капитан.

Пора делать работу. Пора вести команду. Она отключила запись. Призрачное сияние цветка погасло, оставив после себя лишь холодный блеск монитора и тяжёлое, невысказанное знание в глубине её глаз. Знание, что они имеют дело не с врагом, которого можно понять, а с явлением, которое, возможно, понять невозможно. И теперь ей предстояло вести своих людей прямо в сердце этой непознаваемой тайны. Спасать два экипажа.

Кают-компания «Искателя-2» была сердцем корабля, но сердцем сугубо функциональным. Светились голографические проекторы, тихо гудели вентиляторы, разнося запах озона и чуть приторный, плоский аромат переработанного воздуха. В центре, над матовой поверхностью стола, парили два призрака: идеализированная голограмма Элизия – сияющий фиолетово-медный и изумрудный шар – и призрачно-серая, выполненная в линиях каркаса, модель «Первопроходца» с тем самым аккуратным, хирургическим разрезом возле шлюза.

Команда собиралась медленно, словно нехотя. Каждый принёс с собой груз пережитого внизу.

Доктор Дэвид Чен уже сидел на своём месте, его лицо было спокойной, непроницаемой маской. Но его внимание было полностью поглощено планшетом, где выстроились в аккуратные ряды биометрические данные экипажа. Учащённый пульс Лены, повышенный кортизол у Олега, скачки кожно-гальванической реакции у Зои. Он не слушал пока ещё не начавшиеся разговоры; он читал историю их страха на языке диаграмм и цифр. Он был барометром, и стрелка уверенно ползла в сторону «буря».

Лена Орлова, напротив, вся излучала нетерпеливую энергию. Она едва касалась стула, её пальцы порхали над собственным мини-экранчиком, где выводились пробы атмосферы и сложные, переливающиеся сканы биома Элизия.

– Вы только посмотрите на этот белковый шаблон, – пробормотала она, не обращаясь ни к кому конкретно, – он асимметричен! И хиральность… совершенно иная. Это не эволюция, это… альтернативное творение.

Она ловила взгляды, жаждущая поделиться открытием, но большинство избегало её глаз. Их волновали не белковые цепочки, а исчезнувшие люди.

Маркус Рид, ксенопсихолог, стоял в тени, у стены, скрестив руки на груди. Его взгляд, холодный и аналитический, скользил не по голограмме планеты, а по лицам собравшихся. Он отмечал сжатые кулаки Воронова, шёпот рядовых, отрешённость Чена. Его поза кричала: «Я здесь, но я не ваш. Я наблюдатель. Вы и они – мои подопытные». Он искал не ответы в данных, а паттерны в страхе.

Олег Воронов, пилот, смотрел в свою кружку с синтезированным кофе, как в мутное зеркало. Он хмуро помешивал жидкость, его плечи были напряжены готовностью к действию. Он уже проверил все системы шаттла дважды, от двигателя до системы аварийного отстрела. Его вселенная состояла из металла, тяги и понятных угроз – перегрузка, метеоритный дождь, вражеский истребитель. Все это «призрачное» – стерильные корабли, растущие из консолей цветы – было ему глубоко противно. Это была угроза, которую нельзя было обогнать или расстрелять.

У края стола, два рядовых оператора, Зоя и Итан, тихо перешёптывались, олицетворяя голос «среднестатистического» человека, затерянного среди титанов мысли и действия.

– Говорят, там воздух как в оперном театре, после дождя, – шептала Зоя, широко раскрыв глаза.

– А я слышал, у Маркуса теория, что это все гигантский организм, а мы у него в завтрак, – парировал Итан, нервно постукивая пальцами по столу.

Их диалог был коктейлем из страха, наивного любопытства и потребности найти хоть какое-то, пусть и бредовое, объяснение.

Дверь открылась беззвучно. В кают-компанию вошла Анна Коваль. Её взгляд, тяжёлый и ясный, медленным лучом прожектора обошёл всех, от погруженного в свои мысли Чена до замерших на полуслове рядовых. Она видела их всех – их страх, их азарт, их отвращение. Она видела разрозненные части механизма, который ей предстояло снова собрать в единое целое и заставить работать.

Она подошла к столу. Её тень легла на сияющую голограмму Элизия, погасив на мгновение его неестественные краски.

– Итак, – начала она, и её голос, ровный и негромкий, заполнил собой все уголки помещения, приковав к себе каждую частичку внимания. – Мы здесь, чтобы сложить кусочки мозаики. У каждого из вас есть свой фрагмент. Давайте начнем с фактов. Доктор Чен, каково состояние экипажа?

Все взгляды обратились к врачу. Совет начинался. Игра в слепых, ощупывающих неведомого слона, продолжилась.

– Задача на данный момент – не паника, а понимание, – голос Анны прозвучал, как лезвие, рассекая напряжённую атмосферу в кают-компании. Она стояла у стола, ее пальцы слегка опирались о матовую поверхность. – Отбросим предрассудки. Все версии, от самых рациональных до самых безумных, имеют право на рассмотрение. Доктор Орлова, с вас начинаем. Ваши данные по биосфере.

Лена вспыхнула, будто только и ждала этого. Она вскочила, и её слова полились стремительным, восторженным потоком, её пальцы выводили в воздухе дополнительные графики и схемы.

– Данные ошеломляющие! Атмосфера: классический для дыхания состав – 78% азота, 21% кислорода, аргон, следы инертных газов. Но совершенная чистота! Ни следов патогенов, аллергенов, токсичных спор. Воздух можно назвать стерильным. Я гарантирую, дышать здесь безопаснее, чем в хирургическом блоке любого земного госпиталя!

Она переключила изображение, и голограмма заиграла изумрудными бликами.

– Боже, доктор заткните её! – тихо сказал Чену Маркус.

– Гидросфера! Вода в реках и озерах по показателям чистоты превосходит нашу дистиллированную. Ни тяжёлых металлов, ни органических загрязнителей. Анализ показывает сложные органические молекулы, но все они… – она искала слово, – дружелюбны. Биосовместимы на 100%.

И, наконец, она вывела кадры, сделанные с орбиты и с поверхности: буйство фиолетовых и медных лесов, сияющие океаны, причудливые формы жизни.

– Биосфера… её разнообразие за гранью любого земного представления! Биолюминесценция не как редкое явление, а как база. Симбиотические связи невероятной сложности… Это не просто обитаемый мир. Это биологический рай! Высшая форма гармонии!

В её голосе звучала почти религиозная убеждённость.

Из угла раздался короткий, сухой, как треск ломающейся кости, смешок. Все взгляды, как по команде, устремились к Маркусу Риду. Он не изменил позы, лишь его губы искривились в усмешке.

– Рай, говорите? – его голос был тихим, но каждое слово било точно в цель. – Лена, вы – прекрасный биолог. Но ужасный психолог. Вы смотрите на данные, а я смотреть на картину. И эта картина – подделка.

Он наконец оттолкнулся от стены и медленно, славно хищник, подошёл к голограмме. Его палец, острый и костлявый, ткнул в сияющий шар.

– Природа, настоящая природа, не терпит пустоты. Она – это борьба. Гниль, разложение, паразиты, хищники. Это грязный, жестокий и до безобразия эффективный двигатель эволюции. А это… – он с презрением обвёл рукой все данные Лены, – это бутафория. Слишком чисто. Слишком идеально. Слишком… прибрано. Это не экосистема. Это витрина. И главный вопрос, доктор, не что на этой витрине лежит. А кто и для кого её приготовил?

– Согласен с вами. – одобрительно покачал головой Маркус. Теперь есть ещё один человек стоящий против этой затеи.

Лена вспыхнула, её восторг сменился обидой и гневом.

– Ты предлагаешь игнорировать данные, факты, только потому, что они не укладываются в твою циничную, апокалиптическую картину мира? – выпалила она.

– Я предлагаю искать данные, которых тут нет! – парировал Маркус, его глаза сузились. – Где падаль? Где отходы жизнедеятельности? Где болезнь, наконец? Их нет. Их кто-то убрал. Вычистил. Отполировал. Ваш «рай» пахнет не цветами, а дезинфектантом.

Тишину, последовавшую за его словами, нарушил спокойный, ровный голос Дэвида Чена. Он отложил планшет.

– Маркус прав в одном, – сказал врач. Его слова имели вес неоспоримого факта. – В земной биологии стерильность такого уровня – это аномалия. Она свидетельствует либо о недавней катастрофе, выкосившей все живое и не давшей времени на восстановление, либо… – он сделал микроскопическую паузу, – о действии внешней, контролирующей силы, которая поддерживает этот искусственный баланс. Как хирург поддерживает стерильность в операционной. Мой медицинский протокол, – он посмотрел на Анну, – категорически настаивает на сохранении полного карантина. Никакого снятия шлемов на поверхности.

Олег Воронов, до этого молча хмурившийся в свою кружку, с силой поставил её на стол. Громкий стук заставил всех вздрогнуть.

– А мне вот все равно, рай это или супермаркет для каких-то космических уборщиков, – прохрипел он. – Мне не нравится, как там прибрались. После пропажи людей. Аккуратно так, чисто. – Он посмотрел на голограмму «Первопроходца», на тот самый аккуратный разрез. – Как будто убрали мусор. А корабль… поставили на полочку. Для коллекции.

Его простые, грубые слова повисли в воздухе, став самой страшной из всех озвученных версий. Они больше не спорили о природе явления. Они спорили о намерениях того, кто стоял за ним. И чем больше фактов они собирали, тем страшнее становилась картина.

Анна дала дискуссии исчерпать себя. Она наблюдала, как сталкиваются не теории, а мироощущения: восторженная вера Лены в данные, циничный взгляд Маркуса на подоплёку, осторожность Чена и грубый, но точный прагматизм Воронова. Из этого хаоса нужно было выковать решение.

– Хватит, – ее голос не повысился, но в нем появилась сталь, заставившая всех умолкнуть. Она медленно обвела взглядом команду. – Мы не решим эту загадку с орбиты, строя догадки. Но и бросаться в омут с головой не будем.

Она повернулась к врачу.

– Чен, ваш протокол утверждён. Карантин остаётся. Полная изоляция. Шлемы не снимаем ни при каких обстоятельствах. Все пробы – только в герметичных контейнерах.

– Олег, – пилот выпрямился по струнке, почувствовав знакомый язык приказов. – Готовь второй шаттл к высадке в другом районе. Я думаю о побережье, возле океана. Сравним данные из двух точек. Проверим, везде ли эта… идиллия.

– Лена, – биолог замерла в ожидании, её пальцы сжимали планшет так, что кости побелели. – Ты получишь свои пробы. Полный спектр: почва, вода, растительность. Но под вооружённой охраной и в строгом соответствии с протоколом Чена. Никаких самодеятельных экскурсий.

И наконец, её взгляд упал на ксенопсихолога.

– Маркус. Отбрось сомнения. Твоя задача – искать подвох. Считай, что твои худшие подозрения оправдались. И докажи это. Анализируй не данные, а логику происходящего. Ищи аномалии в поведении, в паттернах. Считай это профилем неизвестного субъекта.

Маркусу она не сказала не единого слова специально выделив его своим молчанием.

Команда молча разошлась, унося с собой тяжесть нового приказа. Бормотание Зои и Итана слилось с гулом систем. Воронов решительно направился к ангару. Орлова, окрылённая, засыпала Чена вопросами времени спуска на поверхность. Рид остался на мгновение, его взгляд скользнул по голограмме с холодным удовлетворением, прежде чем он бесшумно исчез в коридоре.

Анна осталась одна в гудящей тишине кают-компании. Её руки снова легли на холодную поверхность стола. Голограмма Элизия парила перед ней, прекрасная и непостижимая. Она увеличила масштаб, сосредоточившись на участке леса в паре километров от «Первопроходца». Её глаза, привыкшие выискивать несоответствия, механически скользили по фиолетово-медному сплетению крон, сияющим мхам, извилистым руслам ручьёв.

И тут её взгляд замер. Сканер, работающий в режиме детального картографирования, выявил то, чего не было на первичных картах и что абсолютно не бросалось в глаза при беглом осмотре.

Среди хаотичного, буйного сплетения ветвей и биолюминесцентных полян, чётко читалась идеальная геометрическая форма. Слишком правильная, чтобы быть творением природы. Слишком крупная, чтобы быть случайностью.

Среди сплетения ветвей, в паре километров от обломков, сканер выявил идеальную геометрию. Слишком правильную, чтобы быть творением природы. Еще одна деталь в бутафории. Или приглашение.

Шёпот из зелени

«Самая древняя и самая

сильная человеческая эмоция

– это страх, а самый древний

и самый сильный вид страха

– это страх перед неведомым.»

– Г.Ф. Лавкрафт

Шаттл, названный без особой выдумки «Зодиак-2», коснулся земли с почтительным, осторожным шипением амортизаторов. Они приземлились в километре от поляны с «Первопроходцем» – дистанция, считавшаяся безопасной для отступления и в то же время позволяющая пеший переход. Когда дрожь от работы двигателей стихла, наступила тишина. Но не та, к которой они привыкли в вакууме или на стерильном мостике.

Люк открылся, опустив трап. Звук обрушился на них первой волной. Это не была тишина, нарушаемая парой щебетов. Это был густой, многослойный, живой гул, наполняющий собой пространство до отказа. Низкие вибрации, похожие на работу невидимого механизма, проникали сквозь ботинки в кости. Высокие трели, похожие на звон хрустальных струн, резали воздух. Шелест, щелчки, переливы, свист – все это сливалось в сложную, чуждую и отчасти подавляющую симфонию. Звук имел физический вес, он давил на барабанные перепонки, нависал плотной пеленой.

Через несколько секунд их атаковало обоняние. Даже через многоуровневые фильтры скафандра пробивался запах. Призрачный, но навязчивый. Сладкий, как перезрелый мёд и ночные тропические цветы, но с отчётливой, горьковатой нотой неизвестных специй и озоном после грозы. Он был настолько насыщенным, что казалось, его можно пощупать языком; он обволакивал шлем, просачиваясь внутрь и вызывая першение в горле.

И наконец, озарение. Свет Элизия был иным. Он не лился прямым потоком с неба, а будто исходил от самой атмосферы, мягкий, рассеянный, золотящий все вокруг. Растения, которые с орбиты казались просто фиолетовыми и медными, здесь, вблизи, переливались перламутром и нежным золотом. Каждый лист, каждый стебель светился изнутри, пульсируя тем же неспешным ритмом, что и цветок на «Первопроходце». Воздух дрожал от жары, искажая очертания леса, стоящего перед ними сплошной, дышащей стеной. Деревья, похожие на гигантские кораллы, сплетались кронами в непроницаемый навес, из-под которого струилось сияние бледно-лиловых мхов.

– Мать-природа… – пробормотал один из операторов, и в его голосе не было восторга, только подавленный ужас.

– Это не мать, сынок, – хрипло ответил Маркус, его рука сжимала не винтовку, а ручной сканер. – Это что-то другое.

Анна сделала первый шаг по трапу на землю. Ее ботинок утонул в упругом, бархатистом ковре из светящейся травы. Она почувствовала, как что-то щёлкнуло у неё под ногой, и из-под стопы вырвалось маленькое облачко серебристых спор, медленно поплывшее в переливающемся воздухе.

– Выдвигаемся, – её голос прозвучал в общем канале слишком громко, нарушая гипнотическую музыку леса. – Цель – «Первопроходец». Бдительность на максимуме.

Они двинулись в сторону поляны, оставляя за собой тёмные вмятины на сияющем грунте. Густой воздух колыхался вокруг них, а лес, казалось, затаил дыхание, наблюдая за незваными гостями, нарушившими его идеальную, непостижимую гармонию. И этот взгляд был ощутим физически – как давление на затылок, как тихий шёпот в самом гуле жизни, настаивающий на одном: «Вы здесь лишние».

Каждый шаг по поверхности Элизия был странным и неестественным. Почва, покрытая чем-то вроде мха, была упругой и пружинистой, словно они шли по дорогому ковру, но при этом на ботинках не оставалось ни соринки, ни капли влаги. Это была чистота, граничащая со стерильностью, что лишь усиливало общее ощущение театральной декорации.

Их реакция на окружающий мир была таким же маркером, как и показания сканеров.

Лена Орлова двигалась, славно в трансе. Ее шлем поворачивался рывками, следуя за перемещением ее портативного сканера, который непрерывно жужжал, собирая данные. Казалось что она уже забыла обо всём: о муже и об опасности.

– Смотрите! – её голос в общем канале дрожал от сдерживаемого восторга. – Видите эту лиану? Она… она кажется, поворачивает пластины к нашему шаттлу. К источнику тепла? К излучению? Боже… – Она на мгновение замолчала, изучая данные. – Это не фотосинтез в нашем понимании. Спектр поглощения невероятный. Это какая-то форма прямого, эффективного поглощения световых частиц! Энергоэффективность за гранью любых земных аналогов!

Её восхищение было искренним и в этой ситуации кажется слепым, почти наивным.

Маркус Рид был её полной противоположностью. Он шёл, вжав голову в плечи, его спина была напряжена, как у загнанного зверя. Он постоянно оборачивался, и его взгляд, скрытый за затемненным визором, метался по опушке. Его правая рука не отходила от разрядителя на поясе.

– Слишком тихо, – его голос прозвучал в канале резко и сухо. – Для такого гула, для такой видимой активности… где все? Ни одного насекомого, севшего на шлем. Ни одной птицы, пролетевшей над головой. Ничего, что подошло бы ближе. Они не живут здесь. Они… наблюдают. Выставляют напоказ. Как экспонаты в музее. Только мы тут посетители или тоже экспонаты?

Олег Воронов бурчал себе под нос, его массивная фигура казалась особенно неуместной в этой хрупкой, сияющей красоте.

– Как в проклятом тематическом парке, – прошипел он. – Чисто, красиво, пахнет дорогими духами, а по спине мурашки бегут. Жду, когда из-за дерева механический динозавр выпрыгнет. Только тут, поди, все по-настоящему.

Молчаливым островком среди них был Дэвид Чен. Врач не смотрел по сторонам с любопытством Лены или подозрительностью Маркуса. Его взгляд был прикован к планшету, где в реальном времени выстраивались графики биометрических показателей команды. Он видел, как учащался пульс у Олега, как скакала кожно-гальваническая реакция у Маркуса, как у Лены зашкаливал уровень окситоцина и дофамина – гормонов счастья и вознаграждения. И его собственный холодный, аналитический ум фиксировал аномалию.

– Капитан, – его голос прозвучал в частном канале, предназначенном только для Анны. – Обратите внимание на психофизиологический фон. Лес… или то, что его контролирует… оказывает непосредственное влияние на нервную систему. Орлова в состоянии, близком к эйфории. Рид и Воронов – к паранойе. Это не случайно. Это спроектированная реакция.

Анна кивнула, не глядя на него, продолжая вести группу к краю поляны. Лес начал редеть, и в просветах между стволами уже виднелась серебристая обшивка «Первопроходца». И в этот момент её взгляд, как и взгляд Маркуса, уловил движение. Не резкое, не угрожающее. Просто ветви одного из деревьев, похожего на гигантский папоротник с сияющими кончиками, плавно, почти грациозно раздвинулись, очищая им путь к полю. Как будто невидимый швейцар открывал дверь для почётных гостей. Или загонял их в загон.

Поляна, упиравшаяся в борт «Первопроходца», встретила их оглушительной тишиной. Гул леса отступил, словно не смея нарушать пределы этого священного круга. Корабль лежал перед ними, немой и загадочный, его полированный корпус отражал искажённые, пугающие версии их самих. Напряжение достигло точки кипения, сжимая горло даже сквозь герметичные воротники скафандров.

И в этом эпицентре бури, внутри доктора Дэвида Чена, бушевал собственный конфликт. Его взгляд был прикован к данным на планшете, которые кричали одно: «УГРОЗЫ НЕТ». Воздух – чистейший коктейль из азота и кислорода. Патогены – ноль. Токсины – ноль. Но под этой мантией безупречных цифр клокотало нечто иное, что датчики уловить не могли. То самое сладкое томление, что пробивалось сквозь фильтры, теперь стало навязчивой идеей. Оно стучалось в виски, шептало о забытых воспоминаниях – о запахе дождя в детстве, о первом вдохе весеннего воздуха после долгой болезни. Его профессиональная холодность, всегда служившая ему щитом, дала трещину.