Маяк заблудших

Для одной единственной.

Маяк Заблудших.

Глава 1. Рутина.

В воздухе летала пыль, замкнутая в каменном цилиндре упертого маяка «Горделивый», стоящий здесь уже так давно, что я потерял счет времени. Шум снаружи убаюкивал, волны мелодично разбиваются о скалы внизу, все сильнее приковывая сонную голову к подушке.

Меня разбудила режущая боль. Запястья были в крови, растерзаны когтями или ногтями. В лицо, вспотевшее от ночного кошмара, дул холодный океанский ветер. Распахнутые окна бились о стены, заставляя подняться.

Свежий порыв освежил меня, взбодрила с утра и боль. Теплая кровь сочилась по ладоням и пальцам, испачкав постель и одежду. Немного подлатав себя – сразу сел за утренние дела.

На улице, как и всегда пасмурная погода. Не помню, чтобы солнце вообще появлялось. Все, что напоминает о нем – цвет неба: утром и днем оно темно зеленое, как гладь болота, а к вечеру чернеет как уголь.

Стоило только настроить волну, как в виске скопилась точечная боль, прорезающая до мозга. Она сверлит, повторяя движение пули, таранящей кости. Страдания оставляют меня, пока я работаю.

Запись:

«1 ноября, **** года. Запись смотрителя северо-восточного округа Камчатки. Запись ведет Джек.

У горизонта осели мрачные тучи. Ветер умеренный, но постоянный. Температура: градусов по Цельсию. Потери не обнаружены, повреждения не установлены»

Мой почерк иногда глаза мне режет. Слишком много мыслей для одной пишущей руки, хочется занести все, да не поспевает. Пришел мой жужжащий утренний гость. Клоп, что выпивает кровь из опухшей от мыслей головы. После него всегда проходит головная боль. Он усаживается на макушку, обхватывает лоб, виски и затылок, а затем выпивает все. После недолгой трапезы – улетает, исчезая вместе надоедливым жужжанием.

Благодаря ему, маяк живет, оставаясь моим дом, моей работой и моей крепостью. Здесь я живу и тружусь, не покладая рук в полном одиночестве. Внутри у меня царит «творческий беспорядок», какой появляется сам собой. Все его несовершенство и неухоженный вид скрывает темнота. Я ценю ее, люблю и уважаю, а также прекрасно ориентируюсь. Мрак нарушил протиснувшийся лучик света – от него мне режет глаза. Всегда задираю штору резко, чуть ли не срывая ткань с карниза.

Белый шум разрывал мою волну. Много я сегодня проспал, ведь эфир строго в девять утра.

– Раз, раз. – Проверил я. Радио вопило, но постепенно стабилизировалось. Все никак не пойму, как эта рухлядь еще жива.

– Горделивый, как слышите, прием. – Доносился голос из динамика.

– Горделивый на связи, прием.

– Это метеостанция Чайка, как у вас с погодой, прием?

– Наблюдаются кучные тучи с Востока, нарушений и потерь нет, все как обычно, прием.

– Принято Горделивый. Оповещаем о приближении урагана в ваш район, будьте готовы. Американский циклон опять хочет вас встряхнуть, прием.

– Принято Чайка. Пусть попробуют. Горделивого не сломить, прием.

– Прекрасный настрой, Горделивый! Ориентировочное время прибытия – вечер текущего дня, возможно раньше, не можем установить скорость ветра, прием.

– Принято Чайка, берегите себя, прием.

– Утренний эфир принят, Горделивый, вы тоже берегите себя. – Радио вдруг замолкло, я ожидал конец эфира. – Эй, Джеки… Будь осторожен, такого великана мы еще не фиксировали, конец связи.

Передача окончена. От эфира у меня снова заболела голова. Резко появилось столько работы.

– Как обычно! – воскликнул я. – Работа появляется на пустом месте и ровно тогда, когда ее не ждешь. А я ожидал спокойного дня, хотел провести осмотр, ремонт, но, похоже, у погоды свои планы. Да и еще очень большие.

Отдернул штору и посмотрел еще раз в тучи. Они – как ночь, засевшая у горизонта, крадется ко мне и совсем не одна. Вместе с ней идет ураган, ворчливее всех предыдущих, злее и ужаснее. Представляю, что он сделает с поселенцами – бросает в дрожь. Нужно предупредить их.

Сменив одежду на рабочую, шустро помчал на улицу. Моя возня разбудила Горделивого. Он приветствует меня каждое утро песней гулов, скрипов и воев. Сегодня маяк немного не в духе, он тоже видит, что ждет на обоих – очередное испытание.

Дверь отпиралась несколькими замками и щеколдами – мне так спокойней, полная защита от незнакомцев и стихии. Когда потянул за ручку, ощутил, насколько воздух в доме застоялся, он создавал тяжесть, был вязкий как смола, оседая на петлях. С большим усилием мне удалось открыть дверь. В лицо хлынул остро – соленый воздух, царапающий ноздри и легкие. То, что нужно, чтобы взбодриться!

Когда подпирал дверь, нечаянно зацепил взглядом проклятое Солнце и осветившее кое-что блестящее на столе. На стену прыгнул блик, остановивший меня.

Светило от стола. Рядом с мутной бутылкой лежит красивый, отполированный, отшлифованный, прочищенный до идеала револьвер системы Смита-Вессона, III образца, 1871 года.

Калибр 4,2.

Емкость барабана шесть патронов центрального воспламенения.

Дымный порох.

Он звал меня к себе, я слышу его голос, он постоянно меняется, меняясь от безумного мужского, до нежного женского. Моя воля отходит на фон, я слушаюсь только его голоса. Мне нравится рассматривать каждую часть револьвера. Рукоятка темная, она сильно выделялась по сравнению с очищенной сталью. Крупный барабан передавал свечение к длинному стволу. Дуло грациозно ослепило меня последним солнечным лучом.

В руке его так и хочется погладить… Он любит нежность и заботу. Прекрасны даже пустующие ячейки в барабане, кроме одной. Она заряжена, и пуля готова покинуть гильзу в любой момент.

Люблю слышать щелчки после холостых выстрелов.

Он просит, чтобы я приставил дуло к сердцу… Этого хочу и я… Нажать еще раз на курок… Нажать… Еще… Раз.

Холодно. Дуло крепко жмется к плоти, оно хочет пронзить меня. Достать до сердца.

Лицо онемело, как и пальцы – они уже на позиции. Большой задернул язычок, указательный ждет на курке.

Такое огромное желание нажать!

Мне не хватает воздуха, я задыхаюсь…

Резко вдохнуть. Резко вдохнуть. Резко вдохнуть!

Раздался щелчок.

Мне заложило уши.

Свершилось?

Нет. Уши заложило от страха. Я все еще слышу шум прибоя. Я все еще здесь…

Я весь в холодном поту. Дрожащей рукой положил револьвер на место. Не сегодня.

Глава 2. Снаружи.

Перед тем как уйти – вытерся и еще раз взглянул на револьвер. Даже стоя в проеме, с заложенными от ветра ушами я слышу его. Голос врывается в мою голову, я слышу его, пока не ухожу прочь. В последнее время он становится громче, настолько, что никого кроме него не слышно.

Стены маяка помогают заглушить револьвер. Их холод остужает голову, дает вспомнить, кто я и что здесь делаю. Эти прикосновения схожи с тем, как меня обнимал отец. Его руки были такие же сухие и холодные, а плечи также велики. Кажется, он все еще в этих стенах, продолжает защищать меня и пытается что-то сказать.

Шум прибоя отвлек меня от объятий, о работе напомнила воздушная и наземная суета рыбацкого городка. Он расположен у подножия скал, защищенный от ветра и осадков, но уязвимый для потопов. Одного мощного прилива хватит, чтобы затопить все до верха. Но уже в который раз человек обхитрил природу, придумав лодку, строить дома над водой. Восхищаюсь ими. Как бы ни была очевидна гибель – они выживают. Интересно как они теперь переживут напасть. С таким вопросом я осторожно начал спуск.

У меня отдельный остров, стоящий чуть дальше от основного берега. Он находится немного под углом, отчего пришлось стелить тропу из песка. Иначе бы я поскальзывался на каждом шагу.

Спускаюсь к мосту – еще одной конструкции, которая связывает меня с отцом. Мы строили его вместе и в его надежности нисколько не сомневаюсь несмотря на прогнившие доски и опоры. Веревки вовсе растрепались как кудри от постоянных ветров и влаги. Все держится на одних только узлах – прочных и до устрашения тугих. Их секрет в особой методике, которую сам не могу понять. Я завязываю их инстинктивно, не понимая сути. Тайну узлов Отец забрал с собой в могилу.

Вступая на мост, не могу не посмотреть вниз. Из воды, прямо подо мной торчат острые камни. Они выглядят точно, как ножи и колья, коварно расставленные природой.

Мост ноет от моего веса, но героически держится. Это мой проводник от царства одиночества к людям. Как бы я не был благодарен ему за верную службу, мне иногда хочется избавить его от мучений. Остаться на своей стороне и оборвать все пути на ту сторону мира. Просто быть со своими мыслями, пока они не возвысят и я не осмелюсь нажать на курок еще раз.

Глава 3. Тучка.

Уже перебравшись, ощутил носом и легкими как сильно изменился воздух. Он оседает, покрывая толстым слоем хиленький городок «Тучка» – сбор неудач всех мастей и у каждой история хуже предыдущего. Кто-то уже был обречен родиться здесь, не имея возможности куда-то переехать, а те, кто пытался – с крахом и позором возвращались назад. Есть и приезжие, также славятся разнообразием; одни бежали от суеты, другие провалились с предприятием, третьих увольняли, четвертые были поставщиками и всего с одним человеком, я могу говорить свободно на любые темы. Я вижу его судно, оно причалило как обычно далеко от города.

Чем ниже, тем гуще запах забродивших провалов. Грудь наполняется илом, удушающая вонь усиливается – смесь из рыбы и паров немытых тел рыбаков. Чтобы не задохнуться – задерживаю дыхание и прикрываю нос рукавом, пока не привыкну.

Встречает Тучка узким переулком, а за ним уныние, разруха, усталость и лень. Смотрю на домишки и прямо как со своим радио, не понимаю, как они еще развалились?

Между скалой, на границе города жила милая старушка, я всегда заглядываю к ней, ради приличия, пусть умом она самая простая женщина, зато манер у нее достаточно.

Она как обычно дремлет в своей лавке. Еле стоящей на трех опорах, крыша уехала вниз, повсюду подвешены скелеты рыб, старые банки – что будят хозяйку.

Я задел связку банок. Неторопливо ее глаза открылись.

– Старина в городе! – все ее тело дрожит от старости. – Джеки, дорогой, иди поцелуй тетю Свету.

Кожа на ее лице была сухой и колючей, оставляющей занозы в губах.

– Я гораздо моложе вас. – Подметил я.

– А что это такое? – она коснулась моих волос. Они поседели одной линией, от затылка до челки, вырисовывая дугу. – Здесь все гораздо моложе меня, дорогой. Ну, какие новости от Чайки?

– Дурные. Идет ураган. Восток. – Я равнодушен, того требует работа…

– Вот! А я давно ворчу, и не слушают ведь оболтусы! – оглянулась она на других жителей.

Вот чего колени ломит! Старость – вот лучший прогноз погоды.

Она успокоилась.

– Ну, мне переживать не о чем, один черт помру, хоть завтра, хоть через неделю мне без разницы.

– Опять вы со своими глупостями. Посмотрите на себя! Вам еще жить и жить.

– Ой! Насмешил! – старушка добродушно посмеялась. – Доживешь до моих лет и точно также будешь ворчать, костьми лягу, но тебе это обещаю.

Хорошо, что она не знает о моем сокровище… Не знает, что я часто вспоминаю о нем, как сейчас. Как нежно скользят пальцы по стали… Как красиво вспыхивает выстрел и как гладко пуля прошивает плоть, освобождая меня. Свобода… Свобода… Я так жажду тебя, но тебя страшно обретать – ты слишком неприхотлива. Как трусливы эти мысли и как они желанны! Я не могу от них избавиться! Вытащите меня! СПАСИТЕ!

– Милок? Ты меня слышишь? – меня вырвали из… Себя. – Опять рожу скорчил, как будто на похороны пришел, я еще жива, ясно?

– Ясно. – Я долго прихожу в себя, было ощущение, что мое тело тонуло, а мозг вовсе захлебнулся.

– У тебя бледный вид, тебе надо больше кушать. Возьми вот эту партию. – Старушка указала на крайнюю сторону прилавка. – Это свежая. Винни привез ее утром. Денег не надо. – Она улыбнулась, как в последний раз.

– Почему вы никогда не берете мои деньги?

– Ты наш спаситель, вспомни, как посреди ночи поднял все побережье. Никогда бы не могла подумать, что кастрюлями можно сыграть такую партию! – рассмеялась она.

Оставь деньги при себе, голубчик. Беги, предупреди остальных. Или оставь это опытной сплетнице.

Она сложила мне еду в тканый мешок, надежно завязала и отпустила. Наступает самая нелюбимая часть моей работы – выступление на площади. Нужно стоять и орать на все улицы, предупреждая об опасности. Ненавижу кричать, напрягать горло, беспокоить люд, сотрясать воздух. Пустая трата сил. К счастью, я придумал, как сократить ужасный момент.

В центре городка есть колокол – громкий как адские барабаны, он сразу приковывает внимание, а когда видят меня с ним, сразу понимают, что дело плохо.

Заметив, что я в городе, из окон и углов доносятся прозвища «дурной вестник», «Порченосец» и оправдано. Я никогда не приношу хороших новостей – мое отсутствие уже хорошая новость – еще один прекрасный повод нажать на курок.

От желания заполучить эту легкость сразу возник в голове образ револьвера, томящегося дома на столе, приятно подумать о том, как выпущенная пуля разрывает мне плоть, а кровь бурно сочится из раны.

Вокруг все расплылось, я слышу голоса посторонних, они окликают меня. Кричат мне приветствия, но я слишком занят, чтобы ответить им.

Слишком занят собой, своим бардаком внутри, что могу разгрести лишь одним щелчком. Бреду по побережью. Ноги приятно тонут в песке.

Еще раз прокрутилась сцена. Я стою на краю скалы, позади меня руины всего, что было целым. Остался лишь я смотрю, как солнце поглощает тьма горизонта. Последняя вспышка в моей жизни лишает меня ее. Меня тянет к земле, но ноги так упрямы, приходится лететь головой вперед. Время замедлилось. Вижу отчетливо вечную битву волн, мрачные воды, что сейчас поглотят меня. Перед самым ударом мои глаза закрываются. Нескончаемая темнота так и осталась со мной, даже если веки подняты.

И всегда нечто дергает за шкирку из приторно – сладкой бездны. Однако не откликнуться на голос Дмитрия было невозможно. Прокуренный, пробирающий демонический бас сотрясает все вокруг.

– Джеки! Помоги с этой дрянью! – подзывал он, пытаясь спустить со шхуны ящик.

– Доброго утра, Дмитрий. – Я схватился за нижние края ящика, переложил вес на себя и спустил его.

– Доброго утра? Что за гадость ты сейчас сказал? – ворчал он.

– Обыкновенная вежливость, у Вас утро не задалось?

– Во-первых: прекратить важности, просто Дима или Митя. Во-вторых: эта тварь никак не заводилась! – стукнул он по корпусу шхуны. – Думал все, померла, а нет! Как врезал ей молотком, так сразу зарычала Химера моя!

А плечи то, как ломит! Джеки, ты пил сегодня лекарство?

– Вам ведь нельзя.

– Я не то спрашивал. Да и потом, Сынок, люди моего возраста уже третий год бы тухли в гробу. Дай насладиться жизнью хоть перед ее концом.

– Справедливо.

Беззубый рот старика тут же исказился в улыбке и насмешке. Он спустился в трюм и принес два чистых шота с бутылкой виски. Дмитрий разлил шустро и умело, еще ловчее он выпил, и я с ним вдогонку.

– Вот теперь утро – доброе. – Он знатно повеселел. – Как ты, Джеки? Какие новости от Чайки?

– Чайка говорит, что идет ураган какой еще, не видели.

– Вот чего плечи то ломит! – старик оглядел океан.

Темные воды белели от пены на волнах, сталкиваясь и сливаясь друг в друга.

– Никогда не понимал романтиков. Сотнями книг описывают красоту рассвета, заката, да чего угодно, а вот такие виды обходят стороной.

– К свету проще тянуться. – Заметил я.

– Зачем? Неужто в темноте не комфортно? Свет постоянно убегает, появляется то под носом, то у горизонта. Его невозможно поймать. Темнота сынок, постоянна. Она и авторское слово, и введение и начало и завязка, и кульминация, и развязка жизни. Темнотой начали, ей и закончим.

С ним сложно было спорить, мне и не хотелось – я был согласен.

– Вы были и остались прекрасным преподавателем.

– Да кому нужно образование, Джеки? – он не отрывает взгляд от горизонта. – Вышвырнули как бродячую собаку. «Вы сеете мрак в душах студентов».

Разве я виноват в их мягкотелости? – он повернулся.

– Нельзя никого здесь судить, вы слишком ясно открыли мальцу правду, тот был горяч и воспринимал все близко к сердцу, а Совет потерял одного из лучших профессоров.

– Лучшего, Джеки, лучшего! – он разлил еще виски. – Но то, правда, что юнец зря наложил на себя руки. Ничто не изменилось, я так и остался правым – жизнь столь же бесценна, как и бессмысленна.

– Оспорю. На жизнь могут устраивать аукционы и ясно видно: жизнь политика дорого стоит, в то время как заявки на наши жизни даже не будут рассматривать. – Я был доволен своим ударом. Метко и неопровержимо.

– Сынок, ты смотришь на вопрос материально. Ты прав, жизнь стоит денег; органы нужны больным, богатым нужны рабы, маньякам нужны жертвы. Кровь – тоже деньги.

Взгляни же на мои слова под ракурсом нематериального. Что стоит жизнь, если снять с нее любую материальную надобность? Она становится абсолютной бессмыслицей.

Зачем нужна жизнь? Ответь мне.

Пытаясь зацепиться за хоть что-то, я пытался разжать тугой словесный капкан Дмитрия. Он крепко схватил меня, я не знаю ответа.

– Ну, что? – усмехнулся он. – Сдаешься?

– Никогда. В споре с Вами я приму только безвыходное поражение, а здесь есть ответ – я уверен.

– Ну, подумай. – Пока я перебирал варианты, Дмитрий закурил. Дым от его сигареты стал моим ответом.

– Не бывает дыма без огня; как и не бывает смысла жизни, без нужды в другой.

– Браво! – он аплодировал мне. Это самые громкие и важные аплодисменты, какие я слышал. – Взгляни же! Врачи живут ради больных, торговцы для покупателей, строители для бездомных, учителя для учеников и так далее, но суть: человек живет ради человека.

– А что же с обратной стороны? Что с теми, у кого нет смысла?

– Становятся богатыми и несчастливыми, либо богатыми самоубийцами, ну или несчастливыми самоубийцами.

«Самоубийца…» Как мне близко это слово. Оно вертится в мыслях и на языке. Повторяется как прилив.

– Джеки? Все нормально? – он похлопал меня по плечу.

– Да! Я в порядке.

– Признаюсь, что заметил, как ты мрачнеешь месяц за месяцем. Скучаешь по старику?

– Каждый день.

– Вот видишь. Ты жил ради отца, а стоило ему уйти, как смысл ушел.

– Мне кажется, что он рядом. Все еще копошится где-то в темноте.

– Найди кого – ни будь другого. В твоем возрасте полезно угнаться за увертливой юбкой.

– Вы видели, какие тут «красавицы»? Что лицо, что рыбья харя – одна песня.

– Ну, даешь! – Дмитрий громко рассмеялся. Меня немного оглушило. Как только смех остановился, он стал серьезен.

– Джеки, не вздумай делать глупости как тот юнец. Я знаю о том, что хранил твой отец и знаю, что есть еще одна пуля.

Меня схватило жаром. Мне казалось, если его не остановить сейчас, морской волк отберет мое сокровище.

– Я не буду.

– Более скользкого слова я не слышал! Ну да ладно… Поверю тебе. Джеки. – Он налил еще виски. – Тот ураган надолго запрет тебя в маяке. Если и есть милосердный Господь, то он посылает тебе перемены. Будь готов к ним и не сломайся.

– Пусть это и решает милосердный Господь.

Я поднес шот ко рту, но демоническая сила Дмитрия остановила меня.

– Не позволяй абстрактному решать за тебя. Скажи по-другому.

– Пусть это решит… Грядущая перемена!

– Все еще абстрактное, давай другое.

– Пусть… Пусть…

– За твою жизнь и выживание, Джеки. – Он выпил. Я вслед за ним.

– Хорошо! – прорычал он. – Ладно! Бери, что хочешь. Все бесплатно.

– Не стоит, я заплачу.

– Обидеть меня хочешь? Сказал же – бесплатно.

– Тогда решите сами, что я могу взять.

– У штурвала есть маленькая коробка, там лежат три фляжки с маслом. Там же есть футляр с кубинскими сигарами – четыре штуки. В трюме полно рыбы, немного стройматериалов, запчасти, парфюм, безделушки.

– Я возьму масло. У меня кончается. – Дмитрий меня остановил.

– Возьми канистру. Там керосин. Тебе надолго хватит. Не спорь и бери. Возьми вот это тоже – отличная вещь! – Он отдал виски, распитый нами.

Канистра была полной. Такая тяжесть меня, несомненно, радовала.

– Спасибо, Дима. Останетесь или повернете обратно?

– Посмотрю на вашего здоровяка. Если Чайка предупреждает о нем – значит будет интересно. – Он посмеялся. – Всегда любопытно посмотреть, насколько сильно озлобилась природа.

Беги давай отсюда. – Ласково произнес старик, улыбаясь мне. Он знатно повеселел от разговора, как и я. – Еще ждет работа. Я не слышал, как ты бил в колокол.

Меня охватило жаром. Я совсем забыл ради чего вообще пришел в Тучку. Смотрю на свои следы и вижу, что ушел очень далеко. Мысли все глубже тянут меня, а великан с горизонта отзывает меня от них.

Глава 4. Паника.

Еще даже не коснувшись границы города, я слышу ее. Голоса надрываются, движения беспечны и нескончаемы, споры без результата, потные спины и лбы, налитые страхом глаза, открытая дрожь.

Тучку охватила паника. Мне даже не пришлось звонить в колокол, способности старушки не подвели.

Паника быстро прилипает. Всегда сравниваю ее с клещами или пиявками. Лучше не придумать: она высасывает кровь, незаметно липнет, и оторвать сразу нельзя – рискуешь подхватить болезни. У меня есть опыт работы с ней и точно знаю метод, как безопасно удалить ее.

Завидев меня, одноликие бросились ко мне. Разрывать очередью вопросов. Хотя ответ также прост, как и вопрос.

Размахивая руками и пожирая взглядом помощи, они спрашивают:

– Что нам делать, Джеки?

– Что надо делать, Джеки?

– Что теперь делать, Джеки?

– Что будет, Джеки?

– Куда нам идти Джеки?

Я ждал, когда силы толпы иссякнут, как ждут, когда клещ раздуется и сам уйдет. Я же ждал, когда будет возможность сказать хоть слово, когда движения иссякнут до последней капли, паника сильно будоражит и заставляет бездумно двигаться.

Увидев, что они начинают друг друга затыкать, я понял, что это мой шанс.

– Всем успокоиться. Вы как будто в первый раз слышите об урагане. Собрать припасы, родных и направляться к старому ущелью. Как обычно там ждет всех спасение.

– Там сыро! – кричали из толпы. – И тесно.

– Ну, тогда приглашаю к себе.

Все резко поняли, что ущелье – куда лучше, чем риск, которому подвергается каждый переходящий мост. Неприятно смотреть вниз и наблюдать, как мощные волны неистово уничтожают друг – друга.

– А что насчет наших домов? – спросил кто-то.

– Прощайтесь с ними. Их либо снесет ветер, либо смоет, может и то и другое.

Во мне царит равнодушие к их жизням. Моя ответственность кончилась прямо сейчас: я предупредил, дал план действий, осталось вернуться в маяк и светить заблудшим.

Толпа медленно расходилась, бросая в меня злобный взгляд. Отбросы считают, что я никогда не приношу хороших новостей, всегда озвучиваю лишь плохое, они слепо уверены, что мое молчание – не хорошая новость.

Пришли новые порывы со стороны океана, они принесли предупреждение, шептали скребущим голосом:

«Он близко…»

Они опрокинули рыбацкие снасти, раскачали судна, сорвали хилые доски с домов и повалили на землю тех, кто плохо стоит на ногах.

Я же выстоял. Вцепился в землю, как Горделивый и не поддался сметающей силе. Ветер становился сильнее, усиливая поток в одном направлении. Он пытается снести меня, я глубоко задел его.

От горизонта уже ничего не осталось – одна сплошная черная линия. Тучи собирались в кучи, начиная плясать. Я завороженно смотрел на танец урагана, рассматривая грацию природы, сокрытое могущество, с которым она несется ко мне.

Резко в поле зрения возник Дмитрий на своей шхуне.

– Джеки! Это оно? – указывал он на воронку.

– Да!

– Я валю отсюда! К черту вас! – улыбнулся он. – Может со мной? Не думаю, что Горделивый выстоит.

– Не оскорбляйте моего отца. – это задело меня.

– Прости, Сынок, но такую стихию не выдержать даже с божьей помощью! Я беру свои слова назад.

Я посмотрел в небо. Охваченное чернотой.

– Он никогда и не помогал. – ответил я.

Мы переглянулись.

– Берегите себя, Дмитрий, уезжайте.

Он схватился за штурвал.

– Чтоб к моему возвращению был жив, здоров, ясно?

Мне нечего было ответить. Я отвернулся. Также поступил и он.

Судно зарычало и неспешно двинулась в путь, постепенно разгоняясь. Она перестала загораживать вид на ураган и я вернулся к любованию. Стихия соблазнительно приближалась, далеко слышен рев, внушает покорность, заставляет чувствовать себя маленьким и беспомощным.

Ощутив все это давление, я растворился в нем, усаживаясь на берег. Глаза закрылись сами собой.

Все вокруг прекрасно: Ветер задувает в лицо, воздух больше не пахнет рыбой и неудачами, он насыщен чистотой и солью. На щеки осторожно капает дождь, в ушах играет симфония, написанная нежными пальцами жестокой природы. Волны достают до ног, окатывая стопы ледяной водой, становится холодно и наружу рвется эйфория. От нее становится жарко в груди, сердце бьется, кровь кипит в жилах, чувствуется жизнь.

Странно, но я представил, что рядом кто-то сидит, такой же, кто бы наслаждался этой песней разрушения. Мне показалось, что мои пальцы сжимает маленькая и нежная рука. Она еле обхватывает их. Горячая. Греет кончики, немного покалывает с непривычки. Хочется держать ее вечно.