Все дороги ведут в Реймс
Выпуск произведения без разрешения издательства считается противоправным и преследуется по закону
© Александр Харников, 2025
© Максим Дынин, 2025
© ООО «Издательство АСТ», 2025
Посвящается бойцам ССО, не вернувшимся с задания и до конца выполнившим свой долг.
Авторы благодарят Ярослава под ником «Frog», оказавшего огромную помощь в написании этой книги.
Пролог
Одетый в добротную и аккуратную одежду достопочтенного бюргера постоялец медленно расхаживал из угла в угол, о чем-то крепко задумавшись. Он явно кого-то поджидал. Насущные дела требовали от него принятия единственно правильного решения. Тут главное было не ошибиться, ибо ошибка могла стоить дорого, очень дорого.
Человек машинально взял со стола продолговатую коробочку и бережно ее открыл. На алом атласе лежала его флейта. Он ласково, словно руку любимой женщины, погладил музыкальный инструмент, поднес к губам мундштук, но играть не стал.
«Нет, мне сейчас нельзя отвлекаться, – подумал он. – Вот когда я вернусь домой, тогда и…»
Вздохнув, он положил флейту в коробочку, закрыл ее серебряные застежки, и снова стал медленно расхаживать по номеру.
Внизу хлопнула дверь. Человек внимательно прислушался. Слух у него был идеальный, как у настоящего музыканта. Хотя титул, который он носил, был далек от мира музыки.
По скрипучим деревянным ступеням кто-то поднимался на второй этаж. Судя по шагам, человек этот имел отношение к армии. Он топал, словно фельдфебель ботфортами на вахтпараде в Потсдаме.
«Будем надеяться, что это тот, кого я жду, – подумал постоялец. – Мои ребята не пустили бы ко мне постороннего без сопровождения. А этот идет один».
В дверь вежливо постучали.
– Входите, не заперто, – крикнул владелец флейты.
Дверь отворилась, и в номер вошел высокий человек средних лет с ярко выраженной военной выправкой.
– Манштейн! Ну, разве можно так опаздывать! Я вас уже заждался! – воскликнул постоялец.
– Извините, ваше ве… – начал было гость, но потом спохватился и поправил себя: – Я хотел сказать, герр Крафт, что меня задержали некие обстоятельства, важность которых вы сейчас оцените. Мой человек срочно захотел меня увидеть. Сведения, которые он мне сообщил, оказались настолько ценными, что я сразу же поспешил к вам, чтобы сообщить их вашему… Простите, я все никак не могу привыкнуть к тому, что вы, подобно вашему царственному брату, русскому императору Петру, путешествуете инкогнито. Что же касается сведений, то вы сами решите, как ими лучше воспользоваться.
– Рассказывайте, герр Фогель, не тяните время! – нетерпеливо потребовал тот, кого следовало называть герром Крафтом. – Кстати, прошу меня извинить, я не должен был называть вашу настоящую фамилию. Как и вы мой титул. Итак, что вам известно о русском посольстве, следующем в Париж на коронацию нового французского монарха?
– Герр Крафт, хочу сообщить вам, что скоро русское посольство окажется здесь, в Гамбурге. И вы своими глазами сможете увидеть всех его членов.
– Вот как! – изумленно воскликнул постоялец гостиницы. – Но, как мне доложили, они собирались сделать одну-единственную остановку в Копенгагене. Почему это их вдруг потянуло в Любек?
– Виной тому сильный шторм, – ответил герр Форель. – Вспомните, как ужасно бушевал ветер пару дней назад. Русскому кораблю, на котором следовало посольство, изрядно досталось. Под ударами волн разошлась его обшивка и в трюме открылась течь. Без надлежащего ремонта он теперь вряд ли сможет добраться до Копенгагена, не говоря уже о Дюнкерке. Именно поэтому их корабль, с трудом доковыляв до Травемюнде, останется там надолго. Во всяком случае, до тех пор, пока не закончится его ремонт. Как мне сообщили, он может продлиться месяц, а то и более того. Русская же делегация, будем надеяться, уже находится в пути, следуя по дороге в Гамбург. Ведь герр Петров все-таки взял вексель, который вы поручили мне им передать.
– Понятно, – пробормотал герр Крафт. – А это значит…
– Это значит, что русским придется искать другой корабль, на котором им можно будет, наконец, завершить свое несколько затянувшееся путешествие. Иначе вице-канцлер Воронцов рискует опоздать на коронацию Людовика XVI. Опоздавших же, как известно, за общий стол не сажают. Именно поэтому я убедил их отправиться в Гамбург – ведь путь вниз по Эльбе и по Северному морю намного быстрее, чем если идти из Травемюнде через Копенгаген, огибая всю Данию…
– А в Гамбурге есть корабли, которые могли бы принять на борт русских? – спросил герр Крафт.
– Как у любого вольного города, здесь нет военного флота – только береговая охрана. Найти купеческий корабль, конечно, можно, но они, как правило, следуют по своим маршрутам и редко заходят во французские порты. А если русские попробуют отправиться по суше через Австрийские Нидерланды, то, насколько мне известно, у тамошнего губернатора уже имеется на руках приказ не дать им дойти до Реймса под любым благовидным предлогом. Или не столь благовидным…
– А вы не забыли о кораблях Эмденской компании? – хитро улыбнулся герр Крафт. – Фрегат этой компании «Король Пруссии» в данный момент стоит у причалов здесь, в порту. Как я понял, экипаж его готовится к очередному рейсу в Китай. И он с удовольствием (за деньги, разумеется) доставит русскую делегацию прямиком в Дюнкерк.
– Если капитан фрегата получит соответствующий письменный приказ от его величества… – герр Фогель вопросительно взглянул на своего собеседника.
– Он его получит, – кивнул герр Крафт.
– О, тогда это было бы большой удачей! – воскликнул герр Фогель. – Мы выручили бы русских, позволив им благополучно добраться до берегов Франции. И они, в свою очередь, постарались бы отплатить нам за это добром. Уж я-то знаю русских! Кроме того, англичане, или просто пираты (хотя часто это одно и то же), остереглись бы напасть на корабль под флагом Эмденской компании. Наши моряки опытны, а солдаты морской пехоты храбры и не раз отражали нападения разного рода морских разбойников, следуя в Китай и возвращаясь оттуда назад…
– Считайте, что приказ капитану фрегата уже лежит у вас в кармане. А что слышно о русских, которые прибыли во Францию из Нового Света? Это о тех, кто задал там изрядную трепку англичанам…
– Родственник главы делегации американских русских следует в числе прочих вместе с миссией графа Воронцова, и я через него передал для его дяди письмо. Именно поэтому я надеюсь на встречу с этими таинственными «русскими американцами». Но для этого мне следует отправиться во Францию, имея при себе бумагу, которая подтвердила бы русским мой статус.
– Нет ничего проще. Такая бумага будет у вас сегодня же, герр Фогель.
– Что ж, я готов следовать на встречу с этими таинственными русскими. Если бы вы знали, как мне хочется разгадать этот ребус!
– Не скрою, герр Фогель, я тоже желал бы разобраться во всем этом. Ведь когда загремят пушки, тогда уже не останется времени для дипломатии. Хорошо, ступайте. И держите меня в курсе всех событий. Если бы вы только знали, насколько важно для меня все то, о чем вы мне сегодня доложили…
Глава 1.Путешествие в неизвестность
«L’État, c’est moi»[1] любил говорить мой великий прадедушка, король Людовик XIV. Конечно, мне далеко до его государственных талантов, но, как и в годы правления короля-солнца, решать, как поступать в том или ином случае, приходится только мне, французскому монарху, поставленному самим Господом во главе страны.
Но вот как принять это единственно правильное решение, если мои министры об одном и том же говорят диаметрально противоположное? Самое же опасное заключается в том, что основываются их убеждения не на истине, а на личных предпочтениях и заблуждениях. Да и «что есть истина?», как вопрошал Понтий Пилат Спасителя. Мне, царю земному, сие трудно решить.
Я вздохнул и положил на полированную крышку «Королевского бюро» два донесения, полученные мною накануне из Нового Света. Одно из них было написано Пьером де Риго, маркизом де Водрёй-Каваньиаль, новым губернатором Новой Франции, недавно отправленным мною в Америку. Если верить его донесению, то наши дела там идут просто блестяще. Британцы потерпели несколько серьезных поражений, и мои подданные потихоньку начали освобождать захваченные у нас ранее земли.
Второе донесение я получил от своего кузена, принца де Конти, который заправлял «Secret du roi» – «Секретом короля»[2]. Шпионам, работающим на де Конти, порой удавалось добывать сведения, которые я не мог бы получить обычным путем. Но, к большому моему сожалению, выводы, которые делал принц де Конти, часто не совпадали с выводами, сделанными нашими дипломатами.
Вот и сейчас, читая два почти одновременно полученных мною донесения, я никак не мог избавиться от ощущения, что написаны они о совершенно разных вещах. Хотя авторы обоих находились в Новой Франции примерно в одно и то же время.
Если верить человеку принца де Конти, маркиз де Водрёй-Каваньиаль совершил ужасную ошибку, отдав несколько отвоеванных у британцев островов неким русским, которые ничего особенного-то и не сделали – всего лишь оказались в правильном месте в правильное время и задурили голову сначала одному губернатору, потом другому.
А сам маркиз пишет, что именно русским мы обязаны как победой на Мононгахеле и территориальными приобретениями в тех местах, так и спасением предыдущего губернатора, маркиза Дюкеня, и его свиты у некой реки под названием Ниагара.
И, более того, именно они смогли каким-то чудесным образом отвоевать форты Босежур и Гаспаро, так бездарно потерянные прошлым летом де Вергором. За все ими сделанное маркиз Дюкень пообещал отдать этим русским остров святого Иоанна и Королевский остров. Но на этом победители при Мононгахеле не остановились – они смогли освободить всю восточную Акадию, а заодно и создали для нас армию нового образца, вооружив ее оружием своего производства, которая в ближайшем будущем займется освобождением юго-запада Акадии. И, самое удивительное, они больше ничего не потребовали сверх того, о чем договорились с самого начала.
И кому из них мне верить? Конечно, неплохо было бы дождаться прибытия губернатора Дюкеня, который по завершении его срока правления вот-вот вернется во Францию, чтобы не спеша расспросить его обо всем подробно. Но времени для этого у меня не было – решение необходимо принимать как можно скорее.
Я вздохнул, еще раз перечитал оба донесения, после чего крепко задумался. Ситуация, на мой взгляд, создалась запутанная и сложная. И ошибаться в принятии решения было нельзя.
С одной стороны, маркиз де Водрёй-Каваньиал был прав, и действовал он строго в пределах своей компетенции. В конце концов, что такое два небольших острова по сравнению с огромной Новой Францией? Ведь если дела у нас там и далее пойдут так же успешно, то мы сможем отвоевать все, что нами было потеряно. А тамошние русские… Если они не станут вести себя враждебно и не будут покушаться на наши колониальные владения, то пусть спокойно себе живут на подаренных им островах. Если же они проявят строптивость и попытаются вести самостоятельную политику, то их всегда можно будет попросить удалиться. В конце концов, как пишет маркиз де Водрёй-Каваньиаль, их в Новой Франции – точнее, на островах, отданных им новым губернатором – очень мало.
Я подчеркнул несколько строк в послании губернатора и отложил его в сторону.
Что же касается донесения человека де Конти, то следовало не забывать о том, что принц люто ненавидел русских. Его доверенное лицо, граф де Брольи, писал мне: «Что до России, то мы причислили ее к рангу европейских держав только затем, чтобы исключить потом из этого ранга и отказать ей даже в праве помышлять об европейских делах… Пусть она впадет в летаргический сон, из которого ее будут пробуждать только внутренние смуты, задолго и тщательно подготовленные нами. Постоянно возбуждая эти смуты, мы помешаем правительству московитов помышлять о внешней политике».
Да, я и сам недолюбливал эту огромную варварскую страну, которая по какому-то недоразумению сумела затесаться в семью европейских народов. Поэтому ее при первой же возможности следовало изгнать из Европы. Пусть она, если ей так уж хочется повоевать, сражается с такими же дикими, как и она, странами Востока.
Только вот… Я чувствовал, что мне вскоре придется скрестить шпагу с Австрией и Англией. И, вполне возможно, с Пруссией, которой мы в свое время сделали столько добра. Но неблагодарность – вредная привычка, так часто распространенная среди европейских монархов. И, как бы то ни было, желательно иметь Россию на нашей стороне, или хотя бы сделать так, чтобы она находилась в нейтральном по отношению к нам статусе.
Нет, я пока еще не готов принять окончательное решение. Может быть, есть смысл посетить отель д‘Эврё? И хотя я уже давно не поддерживаю плотскую связь с маркизой – пардон, теперь уже герцогиней – де Помпадур, но мне приходится часто с нею советоваться по важным государственным делам. Эта женщина обладает мужским умом, она неплохо разбирается в государственных делах, в том числе в политике и дипломатии. Ее советы часто помогали мне принимать единственно правильные решения, и очень редко случалось так, чтобы она оказывалась неправа.
Я позвонил в колокольчик. Явившемуся на мой зов слуге я велел отправиться с запиской в отель д‘Эврё с просьбой к маркизе пообедать со мной. События в Новой Франции развивались стремительно, и стоило поспешить воспользоваться столь благоприятным для нас стечением обстоятельств.
Вернувшись в Париж, я тщательно проштудировал документы, которые передала мне мадам Помпадур. Эх, как жаль, что я не могу поставить эту удивительную женщину во главе Франции! Как она умеет схватывать самое важное из того, что происходит в мире! Это просто Ришелье в юбке! Ведь большинство моих министров больше заботятся о своем кармане, забывая при этом об интересах нашего государства.
Из разговора с ней я понял, что ни в коем случае нельзя отдавать без боя наши заморские владения в Новом Свете! И если оттуда пока не хлынул поток золота, то это совсем не значит, что земли те бесполезны и бесплодны и приносят одни лишь убытки казне. Ведь не зря же министр моего прадеда Людовика XIV Жан-Батист Кольбер сумел основать столько колоний по всему миру. Мадагаскар, Луизиана, острова в Вест-Индии, обширные районы в Индии, Канада – все это сделало Францию самой большой колониальной державой в Европе. Процветала и морская торговля – Франция имела третий по численности флот в Старом Свете после Англии и Голландии.
Бедняга Кольбер, он совсем не щадил себя на службе короля и умер, можно сказать, за рабочим столом. Как жаль, что у меня нет второго такого же верного слуги, каким был он. Боюсь, что после моей смерти все плоды его трудов пойдут прахом, и королевство вынуждено будет расстаться с большей частью своих колониальных владений.
Мадам де Помпадур в переданных мне документах прямо предупреждала меня о той опасности, которая грозила территориям, все еще принадлежавшим нам в Новой Франции. Мы вынуждены были уйти в глухую оборону, с горечью наблюдая за тем, как уменьшаются наши владения в Северной Америке.
Но, с другой стороны, в документах были весьма толковые предложения о необходимости воспользоваться появлением в Акадии некой новой силы – русских войск, которые, если верить донесениям бывшего губернатора Новой Франции маркиза Дюкеня, сыграли главную роль в разгроме экспедиции британского генерала Брэддока и освобождении наших фортов, ранее захваченных неприятелем. Правда, за оказанную помощь эти русские потребовали от нас некоторые территориальные вознаграждения. И было бы глупо их за это упрекать. Но ведь они ни в какое сравнение не шли с теми потерями, которые мы уже понесли, да и могли бы еще понести, если бы моим войскам не удалось сдержать натиск проклятых англичан. Более того, те земли, которые получили русские в качестве вознаграждения за их помощь, все равно стали бы английскими – нам вряд ли бы удалось их отвоевать.
В том же, что французам придется воевать с нашими беспокойными соседями, я ничуть не сомневался. В преддверии большой европейской войны Франция искала союзников, среди которых, как ни странно, могла оказаться и Россия. И хотя многие дипломаты королевства были явными противниками этой огромной азиатской страны, их антипатии к ней имели какое-то иррациональное свойство. Я еще мог бы понять нелюбовь к русским со стороны соотечественников моей супруги Марии Лещинской, отца которой, короля Польши Станислава, русская императрица Анна силой принудила оставить трон в Варшаве. Но ведь это было так давно!
Да, мы, французы, попытались вмешаться в распри моего тестя с его соперником. В осажденный Данциг мы отправили две с половиной тысячи французских солдат. Они были разбиты войсками генерала Миниха, и остатки их попали в плен к русским. Правда, тогда я еще во всем доверял своему наставнику, кардиналу Флери. Да и экспедиция та, как мне кажется, была с самого начала обречена на поражение. Мой тесть ухитрялся выкручиваться из самых опасных ситуаций, но по жизни он явно был неудачником.
Поэтому все те, кто поддерживал его авантюры, вызывали у меня настороженность. Это касалось и моего кузена, принца Конти. Ведь именно он и посол Франции в Польше Шарль-Франсуа де Брольи, маркиз де Рюффек, ненавидят русских. Это, конечно, их право, но накануне грядущей европейской войны следует думать не о чувствах, которые тебя обуревают, а о возможных союзниках в этой войне. А что будет, если я откажу тем русским, которые в Новой Франции вместе с нашими войсками сражаются с британцами, в их требованиях? Ведь маркиз Дюкень уже дал согласие от моего имени. Получив отказ, они могут махнуть на все рукой и отправиться на свою родину, а я потеряю земли французской короны, на которых столько лет жили мои подданные.
В Европе русские, оскорбленные моим поступком, наверняка не пожелают быть нашими союзниками. Более того, они могут заключить военный союз с королем Пруссии и даже с Британией! А это будет очень опасно для Франции.
И все из-за того, что принц Конти и граф де Брольи испытывают личную вражду к императрице Елисавете. Нет, такого нельзя позволить! Это опасно и глупо! Я немедленно приму маркиза Дюкеня и русских, которые должны в самое ближайшее время прибыть во Францию. Я хочу лично познакомиться с этими людьми. Возможно, они станут тем самым мостиком, который свяжет Французское королевство и Российскую империю.
Аккуратно сложив документы, переданные мне мадам де Помпадур, в конверт, я убрал их в свой секретер. Да, надо будет серьезно поговорить с принцем Конти. Я, конечно, уважаю его опыт и ум, но король во Франции должен всегда быть тем единственным человеком, который принимает важнейшие для государства решения. И мой кузен обязан их исполнять, нравится ему это или нет.
Историческая справка
Французская Луизиана
9 апреля 1682 года Рене-Роберт Кавелье, сьёр де Ла Салль, торжественно водрузил крест на одном из островов в дельте Миссисипи и объявил о том, что весь бассейн этой великой реки принадлежит Франции. Гигантскую территорию, от Скалистых гор на западе до Аппалач на востоке, он назвал Луизианой, в честь святого Людовика и короля Людовика XIV[3].
Южной границей новоприобретенной территории был Мексиканский залив. Северной же границей являлись Великие озера, хотя они технически не считались частью бассейна Миссисипи; к северу от них находилась другая провинция Новой Франции – Канада. А на запад от Великих озер граница Луизианы включала в себя и часть территорий, с конца XIX века принадлежащих Канаде.
Луизиана состояла из двух административных единиц – Верхней Луизианы, или Страны Иллинойс, названной так в честь индейского племени иллинвек, известного на французском как illinois («иллинуа»), и Нижней Луизианы. Границей между ними была река Огайо на востоке и река Миссури на западе. Обе части королевских владений Франции заметно отличались друг от друга климатом, рельефом местности, населением, культурой и экономикой. Их связывали между собой река Миссисипи и бассейн Великих озер. Именно Миссисипи, а также ее крупные притоки, стали важнейшими артериями Французской Луизианы.
Французы весьма неохотно колонизировали доставшиеся им огромные территории в Северной Америке. Причин для этого было немало: тут и удаленность, и труднодоступность ее основных территорий, тут и южные субтропические болота, ставшие источником желтой лихорадки, а также климат, жаркий на юге и холодный на севере.
Небольшие группы французских колонистов закрепились лишь на крайнем юге страны, в окрестностях города Нового Орлеана (его население в 1803 году составило 10 тысяч человек, из них две трети – негры-рабы). В верховьях Миссисипи французы построили несколько военных фортов. Великие же равнины были заселены индейцами, с которыми колонисты попеременно то торговали, то сражались.
В 1763 году французы потерпели поражение в Семилетней войне, после чего был заключен Парижский мирный договор, согласно которому земли Луизианы к востоку от реки Миссисипи, а также Канада, перешли к Англии, за исключением Нового Орлеана. Испании же достались территории Луизианы к западу от Миссисипи.
В 1800 году Франция и Испания подписали тайный Третий Ильдефонсский договор, согласно которому Франция получила Луизиану обратно – и в 1803 году продала ее Соединенным Штатам за восемьдесят миллионов франков, или пятнадцать миллионов долларов. Если учесть, что территория Луизианы на тот момент составляла примерно два миллиона сто сорок тысяч квадратных километров, то американцы заплатили около семи долларов за квадратный километр, или около семи центов за гектар.
Из этих территорий возникли штаты Луизиана, Миссури, Арканзас, Айова, Северная и Южная Дакоты, Небраска и Оклахома, а также большая часть территории штатов Колорадо, Вайоминг, Монтана и Миннесота. Кроме того, в 1846 году территории к северу от сорок девятой параллели были признаны английскими и ныне составляют часть канадских провинций Альберта и Саскачеван.
А от Франции остались лишь французские географические наименования (от Детройта и Чикаго до Сент-Луиса, Батон-Ружа и Нового Орлеана), а также часть населения на юге Луизианы (а до недавнего времени и в Алабаме, в Мобиле и окрестностях), так называемые креолы (жители Нового Орлеана французского происхождения) и каджуны – потомки переселенцев из Французской Акадии, изгнанных англичанами после завоевания этой территории. Французский до сих пор является вторым официальным языком Луизианы, и некоторые каджуны все еще говорят между собой на каджунском диалекте французского, хотя этот язык постепенно вытесняется английским.
Для меня не стало неожиданным приглашение моего друга детства Фридриха, короля Пруссии, срочно посетить его во дворце Сан-Суси. По должности моей мне приходилось часто вести приватные беседы с Фрицем – так по старой памяти я называл короля, коего весьма уважал и любил. Он же, в свою очередь, редко принимал важные решения, касаемые государства, без моего совета[4].
Я знал, что король сейчас напряженно размышлял, готовясь к новой войне с Австрией. То, что она была неизбежной, стало ясно после того, как Фриц победил императрицу Марию-Терезию и лишил ее Силезии. Рассказывали, что та рыдала, как ребенок, у которого отобрали любимую игрушку, подписывая мирный договор в Дрездене, окончательно закрепивший Силезию за Пруссией. Но обиженные дети часто бывают злопамятными. Мария-Терезия поклялась примерно наказать Пруссию и вернуть утерянные земли. Для этого она стала сколачивать коалицию, направленную против нашего королевства.
Именно поэтому Фриц и стал готовиться к войне, ища союзников, которые могли бы помочь ему окончательно разгромить Австрию. Одним из самых влиятельных государств в Европе была Россия, которая еще не приняла окончательного решения, оставаться ли ей в будущей общеевропейской войне нейтральной или примкнуть к одной из противоборствующих сторон.
Хотя Россия и не граничила с Пруссией, да и явных противоречий между нашим королевством и этой огромной варварской империей вроде бы не было, стоило, однако, просчитать все возможные варианты развития событий, не исключающие возможность нападения на нас России. Мы с Фрицем обсудили в свое время вроде бы все, решив, что пока ленивая и нерешительная императрица Елизавета будет, подобно буриданову ослу, раздумывать, как ей поступить, отлично обученная и снаряженная армия Прусского королевства успеет разгромить Австрию и примкнувших к ней сателлитов, заставив Марию-Терезию признать свое очередное поражение. Но тут в Новом Свете произошло нечто, что заставило нас еще раз тщательно обдумать планы будущей военной кампании.
То, что англичане и французы постоянно сражаются друг с другом на американском континенте, ни для кого не было секретом. По всем нашим расчетам, французы в этой колониальной войне должны были потерпеть поражение и уйти из своих заморских владений. Но неожиданно в противоборство старых соперников вмешалась некая третья сила. Это были русские, которые, взявшись неизвестно откуда, наголову разбили армию генерала Брэддока на какой-то реке под труднопроизносимым на немецком языке названием Мононгахела. Практически одновременно англичане сумели захватить французскую часть местности под названием Акадия – это где-то на востоке Нового Света. И, судя по информации, полученной от коммерсантов, торговавших в тех краях, русские согласились помочь французам отвоевать эти земли – по слухам, в обмен на некие острова, на которых они намеревались создать свою колонию.
Именно поэтому, после того как мы узнали о случившемся, в Новую Францию отправился наш агент по имени Генрих Краузе. От него мы еще пока не получили никаких известий, что немудрено – моря в это время года очень бурные, а залив Святого Лаврентия, находящийся по пути к столице Новой Франции, городу Квебеку, к тому же замерзает. И тогда не только замирает торговля с этими землями, но и становится практически невозможна передача любой информации.
И вот недавно пришла новость от нашего агента в Париже – французы сумели-таки послать корабль из незамерзающего порта под названием Луисбург на самом востоке Акадии, и это судно благополучно добралось до берегов Франции. Оно привезло радостную весть о грандиозной победе новосозданной Акадской армии под командованием русских в этой самой Акадии.
По слухам, русские создали эту армию из французов, обучили ее доселе невиданным способам ведения войны и вооружили ее, помимо всего прочего, более дальнобойным и точным оружием. Мне неизвестны какие-либо революционные разработки русских в этой области, так что к этой информации я отнесся несколько скептически, но кто знает… Ведь факт победы, судя по всему, налицо – и это после позорного июньского разгрома находившихся в Акадии регулярных французских войск.
Еще было известно, что привезен текст договора, подписанный только что назначенным губернатором Новой Франции, Пьером де Риго, маркизом де Водрёй де Каваньияль, и русскими, а также документ о капитуляции англичан на всей территории Акадского полуострова. Далее – но это уже было на уровне слухов – рассказывали, что, согласно этому документу, русские отдали французам всю материковую Акадию в обмен на два острова, на которых они и устроили свою новую колонию. Так ли это, мне достоверно неизвестно, но я полагаю, что дыма без огня не бывает.
Фриц, обеспокоенный всем происходящим, велел генералу Кристофу Манштейну, родившемуся и выросшему в России, разузнать все, что можно, об этих «русских американцах». Меня же, имевшего счастье пробыть несколько лет послом Пруссии в Санкт-Петербурге, он пригласил для того, чтобы задать несколько вопросов.
– Карл, – сказал мне король, – из того, что мне стало известно, я сделал вывод о том, что за горсточкой русских, неожиданно объявившихся в Америке, стоит одна из влиятельных в России партий. Ну не верю я в то, что все, произошедшее в тех краях, случайно. По описанию очевидцев те русские – отменные вояки, имеющие немалый боевой опыт. И вооружены они весьма сложным и качественным оружием, которого нет ни у французов, ни у англичан.
Скажи мне, кто при дворе императрицы Елизаветы мог снарядить и вооружить этих бойцов, наводящих сейчас страх и ужас на британские колониальные войска?
Да, вопрос, который задал мне мой друг детства, был для меня непростым. Чуть подумав, я попытался объяснить королю положение дел в русских партиях, боровшихся за влияние на императрицу Елизавету.
– В России всех политиков можно разделить условно на две партии. Первую возглавляет канцлер Бестужев, которого я считаю одной из сильнейшей фигур, стоящих у императорского трона. Но канцлер – англофил, поэтому маловероятно, что он станет действовать против своих покровителей.
– Да, но я слышал, что Бестужев алчен до безобразия и за золото может предать кого угодно, – заметил Фриц.
– Не спорю, что канцлер продажен, – согласился я. – Но мои агенты при русском дворе ничего не сообщали мне о том, что французы попытались его перекупить. Бестужев к тому же много пьет и потому не умеет держать язык за зубами. Думаю, что он давно бы уже разболтал всем о пансионе[5], который пообещали бы ему агенты французского короля.
– А кто возглавляет вторую партию? – с любопытством спросил король.
– Вторая партия – это партия вице-канцлера Воронцова. Вот он-то вполне мог бы собрать небольшую армию, которая, подобно Кортесу, отправилась на завоевание Америки. Только вот…
– Говори, говори, Карл! – нетерпеливо воскликнул король.
– Воронцов – приятный в общении человек, который, правда, довольно скверно говорит по-французски и по-немецки. К тому же он ненавидит Бестужева и будет весьма рад, если тот свернет себе шею в придворных баталиях. Воронцов, состоявший при дворе тогда еще великой княжны Елизаветы Петровны, стал одним из руководителей дворцового переворота, который и возвел дочь Петра Великого на российский престол. За что он был ею обласкан и стал графом. Не назову его гением, однако отмечу, что он полон здравомыслия, а ум его если и не блестящий, то справедливый и основательный. Он честолюбив, вот только есть у него один недостаток – Воронцов робок и боязлив. Поэтому я считаю, что он вряд ли самостоятельно решился бы на столь рискованный поступок.
– Гм, Карл, – покачал головой король, – а может быть, среди русских военных нашелся некто, кто мог бы организовать и профинансировать такую экспедицию?
– Пожалуй, я знаю в России лишь одного такого человека, который мог решиться на подобную авантюру. Только он сейчас не у дел.
– Ты имеешь в виду бывшего шефа генерала Манштейна, фельдмаршала Бурхарда Миниха? – спросил Фриц. – Знаешь, я бы совсем не удивился, узнав, что за русской экспедицией в Америку стоит именно этот человек. Только ведь он был приговорен императрицей Елизаветой к смертной казни, которую в последний момент заменили ссылкой в Сибирь.
– Да, – согласился я. – Как мне стало известно, Миних живет сейчас в местах, где дикие кочевники пасут стада своих оленей. Но он здоров и бодр. Только возможности как-либо влиять на российскую политику у него нет. Других же русских военачальников, кто по собственной инициативе решился бы помочь французам изгнать британцев из захваченных ими владений короля Людовика, я не знаю.
– Ну что ж, Карл, – вздохнул король. – Будем вместе с тобой ожидать новых известий из этой Акадии. Как мне кажется, они еще немало нас удивят. Надо отдать должное русским – они умеют совершать дерзкие поступки, на которые не решились бы многие из европейцев. Если ты получишь новые известия о «русских американцах», то немедленно сообщи их мне. Я готов выслушать тебя в любое время дня и ночи.
Вот и сподобил меня Господь снова выйти в открытое море. Много лет назад я, совсем тогда еще несмышленыш, отправился в Новый Свет, сбежав из французского плена. А теперь вот возвращаюсь снова во Францию, но уже не как беглец, а как человек уважаемый, с кем вежливо раскланивается при встрече маркиз Дюкень, бывший губернатор Новой Франции.
И возвращаюсь я домой не один-одинешенек, а с Кристиной, красавицей-женой. Правда, и годочков мне за сорок, седой уже, но духом пока силен, и, даст Бог, послужу еще России-матушке. Вот только не знаю, как у меня все это получится. Времена у нас дома совсем другие, многих моих сверстников уже, пожалуй, и в живых-то нет. Ну ничего, с Божьей помощью разберемся как-нибудь.
Маркиз Дюкень меня успокаивает, дескать, встретить нас во Франции должны хорошо. Все же мы побили в землях заморских британское войско, отвоевали захваченные англичанами города и селения. Уж сам-то маркиз в этом знает толк. Он смолоду служил на флоте, как его отец и дядя. У него есть чин флотского капитана, так что в случае чего он может командовать кораблем. Во Франции, куда его отозвали с поста губернатора, маркизу обещали дать под начало Тулонскую эскадру.
Он был чуть старше меня, но внешне выглядел даже помоложе. Да и ростом его Господь не обидел. Сложения он был крепкого, осанку имел гордую, и держал себя скорее несколько высокомерно. Но мы с ним быстро нашли общий язык. К тому же он хорошо помнил, чем он был нам обязан.
В разговорах со мной маркиз Дюкень честно признался, что не все во Франции готовы сражаться, себя не жалеючи, с англичанами, которые, словно бульдоги, вцепились в заморские земли, принадлежащие королю Людовику. Многие из дворян и вельмож считали, что ни к чему королевству тратить большие деньги на содержание этих территорий. Кому они нужны, если там нет ни золота, ни драгоценных камней? То ли дело Мартиника, откуда плантаторы ввозили во Францию сахар и кофе, или Гваделупа, которую власти предержащие в Париже готовы были обменять с британцами на Новую Францию[6].
Маркиз Дюкень рассказал мне, что в Париже он будет решительно отстаивать интересы Новой Франции.
– Мой друг! – восклицал он. – Разве можно отдавать практически без боя такие огромные территории? Ведь даже если они сейчас не приносят большую прибыль, то это совсем не значит, что в ближайшем будущем эта земля станет кормилицей и родным домом для десятков тысяч наших бедняков. Пашни в старой доброй Франции истощаются, а население быстро растет. Я уже не говорю о несметных рыбных стаях, которые водятся в море у побережья Акадии! Нет, было бы просто преступлением добровольно отдать все это британцам…
– Да, но мы тоже хотим получить из рук короля Франции кое-какие земли, – деликатно заметил я. – Впрочем, права и интересы подданных его величества Людовика XV будут нами учитываться. К тому же новосозданная армия Русской Америки станет вместе с французскими войсками сражаться против нашего общего врага.
Маркиз соглашался со мной, но, как мне казалось, его все же терзали некоторые сомнения. Он пару раз намекнул мне, что в Париже среди вельмож, стоящих у трона французского монарха, нет полного согласия. Несколько партий пытаются уговорить короля принять решения, которые были бы выгодны только их сторонникам. А насколько они будут выгодны Франции – это интересовало приближенных короля в последнюю очередь.
– Мой друг, – говорил мне маркиз Дюкень, – вас надо непременно познакомить с герцогиней де Помпадур. Мнение этой женщины и сейчас очень важно для короля. Она умна, приятна в обхождении и будет рада вас выслушать. Если же вы при этом сможете убедить ее в пользе нахождения русских в Новой Франции, то считайте, что половина дела сделана. Хотя…
Я заметил тревогу, мелькнувшую на лице маркиза, и осторожно поинтересовался, не грозит ли нам неприятностями недовольство противников мадам де Помпадур.
Моему собеседнику, как я понял, не очень хотелось рассказывать мне о несогласии, царившем среди французских вельмож. Он обещал мне более подробно поведать обо всем, когда наш корабль достигнет берегов Франции. Видимо, у него на родине не все было так просто. Как сообщил мне маркиз Дюкень, в Европе в самое ближайшее время должна была начаться большая война.
Из рассказов Хаса я знал про эту войну, получившую название Семилетней. К сожалению, русские войска оказались втянутыми в нее, и хотя в сражениях они и проявили немалую доблесть, победив своих врагов, война сия оказалась абсолютно бесполезной для России. Чтобы ее предотвратить, мы и отправились в долгое и опасное путешествие. Вот только чем оно закончится?..
Глава 2. Деньги решают всё!
В начале февраля я получил в Варшаве с нарочным письмо от принца Конти, моего непосредственного начальника по «Секрету короля». В нем он приказал мне оставить вместо себя своего заместителя, а самому безотлагательно направиться в городок Бузонвиль на севере Лотарингии, где мне надлежало поселиться под чужим именем в трактире «Цур Зонне». И, ничем не привлекая к себе внимания, терпеливо ждать его дальнейших указаний.
Я боялся, что с последним могут возникнуть трудности, но, как оказалось, мои опасения были напрасными. Город этот немецкоязычный, и местные называют его Бузендорф. В городе по-французски практически никто из жителей не говорил, и местным немцам не было никакого дела до приехавших французов, коих они считают лотарингцами из французской части герцогства. Ведь другие гости этого города редко появляются в здешних краях. Если бы я не знал немецкий язык, то жить мне здесь было бы очень сложно. Тем более что между собой обитатели Бузонвиля говорят на особом диалекте, который, я полагаю, даже немцы из близлежащих земель вряд ли поймут.
Трактир «Цур Зонне», хоть и считался лучшим в городе, но оказался самым настоящим клоповником, каких еще надо было поискать. Однако приказ есть приказ, и я, назвавшись шевалье де Брюлем из Вердена, провел в этой дыре, где из достопримечательностей имелось разве что небольшое аббатство Святого Креста Господня, незабываемые девять дней. Каждый день я ходил на службы (благо они были на латыни, как и везде в местах, где исповедуют истинную веру), гулял по окрестностям, давился грубой местной едой, с трудом сдерживая позывы рвоты… Но сегодня служанка наконец-то объявила, что меня желает видеть мой кузен, шевалье де Куртуа, и что он ждет меня в отдельном кабинете.
Я ожидал найти там кого-либо из приближенных принца, но, к моему величайшему удивлению, моим «кузеном» оказался он сам. И, что было для него совсем несвойственно, он сразу же перешел от слов к делу.
Я впервые узнал от него, что некие русские помогли нам победить англичан в Новом Свете на какой-то забытой Господом реке Мононгахеле, а затем и отвоевать Акадию у англичан. В заключение своего повествования принц с сардоническим выражением на лице заявил:
– Только зачем нам все это нужно? Ведь земли эти находятся за тысячи лье от нас, и освоение их ляжет тяжким бременем на нашу и без того бедную казну. К тому же населения и, следовательно, налогоплательщиков там практически нет. И из-за того, что мы любезно приняли от этих московитов помощь, Луи считает, что мы им чем-то там обязаны.
– Вы правы. Мне кажется, что Франция должна ограничить свои колониальные владения Карибами и теми территориями, которые принадлежат нашей Ост-Индской компании. Даже Новая Франция нам особо не нужна.
– Мое мнение об этом примерно такое же, как и ваше. Так вот. Я договорился с англичанами, и они готовы в обмен на возвращение им Акадии и земель у истоков реки Огайо – а именно там находится эта никому не нужная Мононгахела – гарантировать неприкосновенность наших границ на Карибах, в Новой Франции и в Индии. И даже оставить нам Луисбург для снабжения наших владений в Новом Свете.
– Но его величество, как я понял, настроен против этого? – осторожно спросил я.
– Да, против. Но его сын – внук Станислава Лещинского. И если он придет к власти, то, есть у меня такая надежда, прислушается к голосу разума и крови и не позволит русским водить себя за нос.
– Значит…
– Вы меня поняли. И меня не интересует, как именно ЭТО произойдет. Вот только… Как раз перед моим отъездом сюда я получил весточку, что вместе с маркизом Дюкенем в Париж должна отправиться русская делегация, и что они будут в Ла-Рошели примерно в середине или конце марта.
– Вот, значит, как. И их… тоже?
– Пока не нужно. А вот было бы неплохо, если смерть Луи оказалась привязана по времени к прибытию этой делегации в Версаль, чтобы в случае чего можно было бы свалить все на них. Никто же разбираться не будет – иностранцы, да еще из недружелюбно настроенной к Франции нации. А на всякий случай…
И он протянул мне увесистый кожаный мешочек. Я развязал его шнурки, заглянул внутрь и увидел золотые гинеи явно британской чеканки.
– Это мне передал один… впрочем, не будем об этом. Именно такими деньгами неплохо бы подкупить тех, кто окажет нам… эту услугу.
Я усмехнулся про себя – хоть у принца и без того прослеживались связи с британцами, но гинеи, чеканенные в Соединенном Королевстве, – это уж слишком очень ярко выраженный английский след.
– А что произойдет, если его новое величество… тоже не оправдает наших надежд?
– Тогда, мой дорогой маркиз, я не знаю, что и делать.
И он хитро посмотрел на меня.
– Я все понял, ваша светлость.
– Вот только… имейте в виду, что я не смогу прикрыть убийц ни одного величества, ни другого. Сами понимаете, посягательство на жизнь короля…
Вот, значит, как. Другими словами, делай, что я от тебя требую, а, если у тебя ничего не получится, или, если узнают, что виноват в убийстве короля ты, то я тебя знать не знаю. Ну что ж, мне не впервой попадать в такую ситуацию. «Секрет короля» – хорошая школа жизни.
– Я вас понял, ваша светлость.
– Тогда рад был вас увидеть, шевалье. Да, забыл сказать – желательно, чтобы вас никто больше не видел во Франции. А теперь прошу меня извинить – дела.
Он встал и вышел из-за стола, а я, подождав минут пять, вышел вслед за ним. Вечером я объявил трактирщику, что завтра по неотложным делам мне придется покинуть его гостеприимное заведение. Людей своих я оставил в соседнем Тионвилле, где они маялись от безделья уже десять дней. Пора бы им наконец заняться серьезным и опасным делом…
Историческая справка
«Джентльмен» из Африки
Разобраться в денежной системе Англии в XIX веке было весьма непросто. Дело в том, что в Британской империи существовали две системы денежных знаков и система мер стоимости, и эти две системы не совпадали, хотя и соответствовали друг другу.
Основные меры стоимости – это знаменитые фунты (pounds), шиллинги (shillings) и пенсы (pence). В одном фунте было 20 шиллингов, в одном шиллинге – 12 пенсов. Но самое интересное заключалось в том, что денежные знаки, имеющие хождение, были совсем другими.
Вся история на монетах
Один фунт как мера стоимости соответствовал банкноте в один фунт или монете, которая называлась совсем по-другому – не фунтом, а совереном (sovereign). А монета в полсоверена (half sovereign) была равна половине фунта, или десяти шиллингам. Четверть фунта или пять шиллингов равнялись монете под названием крона (crown). Два с половиной шиллинга – это полкроны (half crown), а два шиллинга – флорин (florin). Одному шиллингу соответствовала монета шиллинг. Но после монеты сикспенс (sixpence), равнявшейся шести пенсам, шла монета гроут (groat), равнявшаяся четырем пенсам. Дальше шли три пенса (threepence) и два пенса (twopence), один пенс как мера стоимости овеществлялся монетой пенни (penny), полпенса – полпенни (halfpenny или нередко ha‘penny), четверть пенса – фартингом (farthing), одна восьмая пенса – полфартингом (half farthing).
Но была еще одна монета, именуемая гинеей (guinea). Эта золотая монета, первоначально приравненная к двадцати одному шиллингу, и появилась она на свет в 1663 году. Отчеканена гинея была из золота, привезенного из африканской страны Гвинеи, откуда и появилось ее довольно экзотическое название.
Английский король Карл II Стюарт (правивший в 1660–1685 годах) придал этой монете статус основной золотой монеты королевства. Это была первая английская золотая монета, отчеканенная машинным способом. Вес гинеи колебался в пределах 8,3–8,5 г (содержание золота превышало 90 %), диаметр ее был 25–27 мм.
В обращении первоначально находились золотые монеты достоинством в половину гинеи, одну гинею, две гинеи и пять гиней. Позднее стали чеканиться еще более мелкие монеты: четверть гинеи и треть гинеи.
Очень часто в гинеях отражались происходящие в мире исторические события. Так, например, в 1703 году на гинее и полугинее, отчеканенных из захваченного у испанцев во время Войны за испанское наследство золота, под портретом королевы было вычеканено слово VIGO – место морского сражения, в котором англо-голландская эскадра разгромила франко-испанский флот и в качестве трофеев захватила несколько испанских галеонов, нагруженных золотом.
В 1707 году, после заключения унии Англии и Шотландии, изменилась легенда на реверсе монеты: теперь она гласила MAG BRI FR ET HIB REG (королева Великобритании, Франции и Ирландии). В данном случае речь шла о королеве Анне Стюарт, в правление которой и был заключен Акт об унии.
Некоторые монеты, отчеканенные в 1729–1739 годах, имеют отметку EIC под портретом монарха, обозначая происхождение золота, из которого чеканили монеты (East India Company).
В 1745–1746 годах были выпущены серебряные и золотые монеты, отчеканенные из металла, захваченного в результате пиратских рейдов британских военных кораблей в Тихом океане, а также разграбления южноамериканских колоний в период между 1741 и 1745 годами. Такие монеты были помечены надписью LIMA под портретом короля. В 1745–1746 годах было отчеканено золотых монет на 750 000, серебряных – на 130 000 фунтов стерлингов.
Стоимость золота относительно серебра постоянно менялась, потому соответственно менялась и стоимость гинеи в шиллингах. В 1680 году гинея уже приравнивалась к 22 шиллингам, позже стоимость достигла 23 шиллингов. Наконец, королевской прокламацией в декабре 1717 года гинея была снова официально приравнена к 21 шиллингу.
В 1799 году в связи с начавшейся войной против Франции чеканка гиней прекратилась. Продолжили чеканку только монет в полгинеи и треть гинеи. Взамен золотых гиней были выпущены банкноты.
В 1813 году, после некоторого перерыва, в последний раз был выпущен тираж 80 000 гиней. Эти деньги были предназначены для выплаты денежного довольствия английской армии герцога Веллингтона на Пиренеях. Потому эта монета и получила название «военной гинеи». На реверсе монеты был изображен орден Подвязки с девизом ордена: «Honi soit qui mal y pense» (наиболее точный перевод с французского: «Пусть стыдится подумавший плохо об этом»).
В то время драгоценные монеты были дефицитом, и гинея составляла 27 шиллингов в банкнотах. В 1817 году гинея в качестве основной золотой монеты была заменена золотым совереном. Сумма в 21 шиллинг до перехода Британии в 1971 году на десятичную денежную систему иногда называлась гинеей и применялась в качестве расчетной единицы.
С гинеей случилась и другая метаморфоза: видимо, из-за утраты гинеи положения дензнака, она как мера стоимости стала «джентльменской». Аристократы и джентльмены расплачивались в гинеях, фунты же были мерой стоимости для простолюдинов, подходившей для торговцев и неджентльменских товаров. В гинеях измеряли (и до сих пор иногда измеряют) стоимость предметов роскоши, назначались цены на землю. В гинеях, наконец, заключались пари.
Кстати, особенно на конных бегах, гинеи нередко используются до сих пор – как для ставок, так и для призового фонда; и даже скакуны иногда продаются за гинеи. Стоимость гинеи в таких случаях приравнивается к одному фунту пяти пенсам.
Считается, что каждый отпрыск виргинской аристократии должен хотя бы раз посетить Европу, пока он не успел жениться и обзавестись собственной семьей. Я собирался это сделать после того, как окончу университет Вильяма и Мэри и отправлюсь в Лондон для врачебной практики. Между делом я надеялся провести два-три месяца в вояжах по Франции, Италии и, возможно, Голландии или германским землям. А вот в экзотические страны, такие как Польша, Россия или Турция, практически никто не добирался.
По независящим от меня причинам я покинул свой университет еще на первом курсе и был вышвырнут из родного дома. Вместо европейского турне я оказался в горах, где жили в основном индейцы. Потом мне довелось потрудиться разнорабочим у немцев и, наконец, послужить наемником в армии генерала Брэддока. Но теперь мне наконец-то улыбнулась удача, и я смотрел, как передо мной, посреди широкой равнины, открываются высокие башни и импозантные стены Ля-Рошели, главного французского порта, через который метрополия торговала с Новой Францией.
Больше месяца я провел на «Жанине», не слишком крупном, но достаточно маневренном и быстроходном корабле, на котором путешествовал бывший губернатор Новой Франции, Мишель-Анж де Меннвилль, маркиз дю Кень – или Дюкень, это как кому угодно. И наша делегация отправилась в Старый Свет с ним за компанию.
А состояла эта делегация из нас с Дженни, нескольких оружейников, кузнецов, врачей, а также дюжины солдат бывшей Акадской армии, оставшихся на службе Русской Америки. Ими командовал старший лейтенант Аластер Фрейзер, тот самый, который на четверть сасквеханнок. Вторым командиром был его тезка и кузен, сержант Аластер Фрейзер, на сей раз чистый шотландец. А всей нашей группой руководил мсье Кузьма Новиков, кстати, единственный русский в нашем посольстве, путешествовавший со своей супругой, Кристиной.
Во время нашего вояжа он настаивал на ежедневных занятиях по русскому языку для всей группы – даже для тех, кто страдал морской болезнью, в числе которых, увы, оказался и ваш покорный слуга. Кроме того, оба Фрейзера при каждой возможности занимались физическими упражнениями со всеми желающими. Вообще-то я хотел отказаться, ведь мне было так плохо при малейшем волнении, но Дженни заставила меня, сказав, что это отвлечет меня от страданий телесных. И оказалась совершенно права – да и морская болезнь к концу путешествия практически отступила от меня.
Одно радовало – в это время года море, как правило, очень бурное, после полутора недель «болтанки» стало ощутимо потише. А в последние дни плавания было и вовсе хорошо – сияло ласковое солнышко, но ветер все еще был, и дул он в правильном направлении. Потому-то мы и пришли в Ля-Рошель примерно неделей раньше, чем нам в самом начале нашего путешествия объявил капитан.
Теперь нам предстояла долгая дорога через всю Францию до Кале, из которого мы собирались отправиться в один из голландских портов, а оттуда прямиком в Россию. Но сначала нас поджидали таможенные формальности. Ведь шутка ли – у нас с собой было оружие и кое-какие лекарственные препараты, а также подарки для французского короля – и, отдельно, для ее величества русской императрицы.
Все разрешилось самым лучшим образом – маркиз Дюкень всего лишь произнес: «Эти господа со мной» и царственным жестом указал на нас. Так я сделал первые свои шаги по Европе, до кареты, на которой де Менвилля и его «самых знатных» спутников – Дженни, меня и Кузьму с Кристиной – отвезли в резиденцию губернатора Живе и Шарлемона, маркиза де Сенестэр де Пизани, где мы и остановились по его приглашению. Всем остальным пришлось поселиться в одной из местных гостиниц, где их, как впоследствии рассказал Аластер-младший, изрядно покусали блохи и клопы.
В Ля-Рошели мы решили немного отдохнуть после вояжа – все-таки дорога измотала почти всех, особенно Кристину, супругу Кузьмы, а также, увы, вашего покорного слугу. Чтобы провести это время с пользой, мы решили именно здесь приодеться по последней французской моде, будь она неладна – ведь нам предстояла аудиенция в Версале у его величества Людовика Благословенного.
Нам нужно было пошить треуголки, длинные камзолы, жилеты, короткие панталоны, а еще закупить чулки и непрактичные, но обязательные для такого мероприятия башмаки, а также трости – ведь какой же настоящий дворянин может быть без трости? Представительницам прекрасного пола нашей делегации полагались платья новейших фасонов и прочие аксессуары, считавшиеся необходимыми для каждой дамы, которая не желает, чтобы ее посчитали провинциалкой.
Маркиз де Сенестэр немедленно послал за соответствующими людьми. Наших дам увели бойкие девушки из мастерских, занимавшихся пошивом женской одежде, а мужскую часть нашей делегации утомили показом моделей и примерками. Нас попытались уговорить еще и купить новые, более элегантные шпаги, но тут уж мы уперлись – те, что мы привезли с собой из Нового Света, были боевыми, и с ними мы решили не расставаться. Нам пообещали, что все будет готово не более чем за три дня, дабы мы смогли уехать в Париж вместе с маркизом Дюкенем.
Наконец-то закончились наши морские приключения (а точнее, мучения), и мы ощутили под ногами земную твердь. Но сие совсем не означало, что теперь мы, измученные долгим путешествием через океан, можем наконец отдохнуть. Мой любимый муж предупредил меня, что самое трудное впереди, а передвигаться по дорогам Европы не менее опасно, чем по бурным океанским волнам.
Впрочем, об этом я могла догадаться и сама – несмотря на то, что маркиз Дюкень был не последним человеком во Франции, ему приходилось прилагать немало усилий для того, чтобы те, кому полагалось встретить нас и оказать посильную помощь, по крайней мере, не чинили нам препятствия. Французы это умеют делать – на словах они любезно улыбаются, кланяются и говорят вам комплименты, а на самом деле под разными предлогами стараются вам помешать. Маркиз Дюкень сказал мужу, что во Франции существуют партии, цели которых далеко не совпадают. И все они пытаются повлиять на короля, который часто под их влиянием принимает прямо противоположные решения.
– Кристя, – не раз говорил мне мой любимый муж, – помни о том, что друзей у нас в здешних краях не так уж много, а вот тех, кто захочет сделать нам гадость, найдется предостаточно. Поэтому смотри в оба и, если что-то тебе покажется странным и непонятным, спрашивай у меня, не стесняйся.
А окружали нас действительно разные люди, по поведению которых было сложно понять – то ли они пытаются выведать у нас нечто очень важное, то ли просто удовлетворяют свое неумеренное любопытство. К тому же хватало и обычных жуликов, пытавшихся проникнуть в дом, предоставленный нам губернатором Ля-Рошели, и нагло стащить какую-нибудь вещь, имеющую ценность.
Впрочем, местный губернатор, маркиз де Сенектэр, оказался весьма радушным хозяином. Он пригласил нас с мужем, а также Томаса Робинсона и его замечательную супругу, Дженнифер, поселиться в своем дворце, во флигеле с отдельным входом. И в первый же день, по нашей просьбе, он пригласил целую кучу мастеров и мастериц, дабы соорудить для нас наряды, коих будет не стыдно показаться в высшем свете.
А на следующий день, когда мы завтракали у милого маркиза, какие-то злоумышленники открыли дверь отмычкой и стали рыться в наших вещах. К счастью, оружейники изготовили для нашего вояжа крепкие сундуки с надежными замками. Причем если человек, не знающий секреты этих замков, попытался бы их открыть, то специальные колокольчики начали бы громко звенеть, заставляя вора спасаться бегством. Именно это и произошло, но, пока слуги маркиза прибежали в наши апартаменты, воры успели сбежать, не прихватив с собой ничего интересного и даже потеряв с перепугу отмычку.
Как оказалось, один из наших оружейников, Жак Беливо, в молодости сам ходил по кривой дорожке, но сумел в свое время бежать в Акадию, когда арест, казалось бы, был неминуем. Неисповедимы пути Господни – Жак сначала стал подмастерьем у кузнеца, специализировавшегося по замкам, а потом, бежав из Акадии в Порт-ля-Жуа, сделался учеником у Кинцера. А теперь он – член нашей делегации. Кстати, именно он руководил изготовлением наших сундуков. Посмотрев на отмычку, он с видом знатока произнес:
– Это были не простые воры, мсье Новиков – так искусно почти никто бы не смог открыть входную дверь. И заметьте, что они ничего не взяли из того, что лежало на столах либо висело в армуарах – а там были кое-какие украшения и мадам Новиков, и мадам Робинсон. Я подозреваю, что они искали либо документы, либо что-то еще. Неплохо было бы организовать дополнительную охрану флигеля – они вряд ли отступятся от своих намерений.
Сказать, что маркиз де Сенектэр был вне себя от ярости – это означало не сказать ничего. Он переселил нас в комнаты, расположенные рядом со своими покоями, а в коридоре денно и нощно теперь дежурили его слуги. Кроме того, он пообещал сделать все, чтобы злодеи были пойманы. И попросил, чтобы в город мы отныне ходили лишь в сопровождении вооруженной охраны.
– Мои друзья, – сказал он покаянным тоном. – Видите ли, Ла-Рошель была гнездом гугенотов, которые восстали против законной власти короля после отмены Нантского эдикта. К счастью, справедливость тогда восторжествовала, и местное население частично уехало в другие страны, а перешло в истинную католическую веру. Но я подозреваю, что многие из них до сих пор не смирились с происшедшим, и вполне вероятно, что напали на вас именно эти гугенотские недобитки.
Единственное, что нас несколько огорчило, так это то, что он отказал нам в организации охраны наших помещений силами наших ребят во главе со старшим лейтенантом Фрейзером. И, когда мы остались одни в своей компании, Томми Робинсон лишь сказал:
– Если учесть, что ничего не было взято, я подозреваю, что это был заказ кого-либо из тех партий, которые противостоят созданию Русской Америки. Тогда понятно, почему губернатор не захотел, чтобы наши люди нас охраняли – а вдруг мы узнаем что-нибудь эдакое… Так что следует держать ухо востро.
На следующий день нам привезли наши новые наряды. Тогда же нам доставили нужное количество карет и фур, в которых мы и наш груз должны были отправиться к месту назначения. Мы вздохнули с облегчением и приготовились к выезду. Но наутро выяснилось, что за ночь от неизвестной болезни пало несколько лошадей, выделенных нам маркизом де Сенектэром. Он немедленно послал за новыми, а также начал поиски виновных. Но, как бы то ни было, наш выезд на время откладывался.
– Кристя, – со вздохом сказал мне муж, когда мы остались с ним вдвоем. – Мне все это очень не нравится. Мне кажется, что гибель лошадок – это предупреждение для нас. Их определенно отравили. В следующий раз могут подбросить отраву в пищу нашим людям – особенно тем, кто живет вне особняка губернатора. Нам это грозит меньше – мы питаемся за столом губернатора тем, что его повара готовят только для него и его близких. И вряд ли злодеи рискнут отравить и его. Но ни в чем нельзя быть уверенным. А потому, как говорят на Руси: «Держи ухо востро!» И еще. Всем членам посольства надо будет внимательно наблюдать за поведением тех, с кем им приходится иметь дело. К нам могут подослать людей, больных заразными болезнями. Всем нам отныне следует вести себя так, словно мы находимся на враждебной для нас территории.