108 ударов колокола

Размер шрифта: 13

Keiko Yoshimura

108 RINTOCCHI

Серийное оформление и дизайн обложки В. Половцева

Печатается с разрешения The Italian Literary Agency and ELKOST Intl. literary agency.

* * *

Беспечные чудес не познают.
Алехандро Ходоровски

1

Когда море хмурилось, жители острова только покачивали головами.

– Соганай-на, – говорили старики. – Ничего не поделаешь!

– Соганай-на, – вторили им дети, еще не понимавшие смысла этих слов.

Ясно было одно: все, что приходило с моря, было предметом сделки с богами, повелевавшими погодой и морскими волнами. В холодное время года волны вздымались могучими валами, достигавшими порой шестнадцати метров.

Остров умел ждать. Зимой он погружался в особенное, древнее уединение, напоминавшее о давних временах, когда человек противостоял стихии и неизменно терпел поражение в столкновениях с ней. Из всех кораблей, отходивших с материка в сторону скалистого берега острова, едва ли десятая часть достигала цели.

В ту памятную, необычайно суровую зиму, суда с продовольствием для новогодних столов выходили в море одно за другим, но никто не мог с уверенностью сказать, смогут ли они причалить к берегу или будут вынуждены задержаться на соседнем острове. Островитяне целыми днями лениво сидели перед экранами телевизоров, настроившись на особый канал, по которому круглосуточно показывали трансляцию с камеры наблюдения, установленной на причале. Дети грезили красно-белым рулетом камабоко и черными бобами куро-маге. Пожилые женщины уже целый год ждали икру сельди и ростки кувая. Мужчины жаждали выпить сакэ, чтобы проводить старый год и встретить в забытьи новый. Камеру установили несколько лет назад для наблюдения за морем. Если набережную захлестывали волны и вокруг бушевал океан, то с большой долей вероятности можно было предположить, что и в этот день события пойдут по привычному сценарию.

Зиму того необыкновенного года жители острова провели, затаив дыхание. Наконец, двадцать девятого декабря случилось чудо и наступило затишье. С соседнего острова в море вышли корабли и выстроились вереницей. Они везли ящики, наполненные всем необходимым для приготовления традиционных новогодних блюд, а также сезонными плодами и готовыми угощениями.

Когда пришло известие о том, что суда получили долгожданное разрешение и отчалили, Сохара Мамору был дома у госпожи Хасегавы. Она вот уже тридцать лет передавала официальные сообщения из внешнего мира.

– Корабли отчалили! – воскликнула госпожа Хасегава, выглянув из гостиной. На шее у нее висели большие наушники, предназначенные для приема радиосигналов. Ответа не последовало, и она вышла в сад. Господин Сохара стоял на лестнице, приставленной к крыше, и конопатил шифер. – Корабли отчалили! – повторила она громче.

– Наконец-то, – сказал Сохара и стряхнул стружку. Он заделал трещины, как следует законопатил щели паклей и теперь собирался красить аккуратно выложенную новую черепицу. – Осталось только покрасить…

– Это можно сделать завтра, если хочешь, или ближе к вечеру.

– Ладно, сейчас спущусь. Подвезти тебя до порта?

– Спасибо, я поеду на своей машине. Надо заехать к сестре на обратном пути.

Новость о прибытии кораблей быстро разлетелась по деревне, перескакивая с крыши на крышу, из дома в дом, из машины в машину и залетая в ресторан. Автомобили, фургоны и мотоциклы заполонили центральную улицу, выстроившись в торжественную процессию. Машины стремительно неслись по извилистым улочкам с единственной вулканической горы, величественно возвышавшейся над островом. Когда шестилетний Коэру впервые увидел его с палубы корабля, он воскликнул: «Остров – это гора!» Пляжей здесь не было. При взгляде с разных ракурсов остров напоминал то шоколадную конфету, то пудинг, которому придали остроконечную форму чайной ложкой, а то и врытый в землю кулак с торчащей костяшкой пальца.

По улицам текли потоки автомобилей и пешеходов, словно радужная лава, стекающая с вершины спящего вулкана к морю. Все были охвачены каким-то особым волнением.

К бригаде из тридцати человек, которые обычно разгружали корабли, присоединилось еще человек сорок. Попутный ветер подгонял суда с контейнерами, но следовало торопиться, пока волны снова не поднялись. В тот день на остров прибыл весьма необычный груз, предвещавший скорое наступление Нового года и требовавший участия всех жителей.

Сохаре было уже за шестьдесят, но он привык к тяжелой работе. Он ловко спустился с крыши госпожи Хасегавы, положил на место ящик с инструментами и, попрощавшись с хозяйкой, стоявшей у двери, поспешил в порт. Сняв с ремня пояс с торчавшими из него отвертками и плоскогубцами, Сохара положил его на пассажирском месте, повернул ключ, и грузовичок тронулся.

С главной улицы, пересекавшей остров и объединявшей все его части, Сохара увидел, как солнечный луч упал на берег, где находилась единственная набережная, служившая портом. Появилась радуга, и Сохара подумал, что, наверное, праздник состоится.

Слово «минато», означавшее «порт», прижилось на острове несмотря на то, что причал, к которому подходили суда, настоящим портом, конечно же, не был. Когда на горизонте возникли корабли, послышались восторженные крики.

В сказках о далеких странах молодой юнга на мачте всегда первым замечает сушу. Ребенок, сидевший на плечах у отца, тоже первым увидел корабли. Его пальчик указал на черную точку на горизонте, и тут же рядом с ней появились еще три точки. В сказках юнга обычно кричит: «Земля!» – но из уст мальчика прозвучало:

– Корабль! Я вижу его!

– Что?

– Корабль! Нет, их несколько!

– Мой сын увидел корабли!

Недоуменные возгласы: «Где, где они?» – вскоре сменились радостными криками тех, кто тоже заметил корабли и указывал на горизонт:

– Вон там! Видите?

Встречающие пришвартовали суда прочными канатами и подготовили сходни и тележки. После двух часов работы разгрузку закончили. Вскоре поднялись волны, и остров вновь превратился в отдаленную точку, отрезанную от внешнего мира.

2

Все ветшает и ломается. Люди, как и вещи, приходят в негодность, Сохаре это было хорошо известно. Брак родителей Сохары развалился. Его мать Ханако – уроженка острова – была обещана в жены своему однокласснику, отпрыску одного из самых благородных семейств тамошнего общества. Однажды ночью она сбежала из дома и незаметно от хозяина рыбацкой лодки спряталась там. Всеми правдами и неправдами она упросила рыбака высадить ее где-нибудь подальше. Но далеко уйти не успела. В ту ночь рыбак возвращался с богатым уловом, и в лодке почти не оставалось свободного места. Он высадил девушку на соседнем острове. Через сутки туда прибыл ее отец и забрал дочь, прежде чем Ханако успела сесть на очередной корабль, надеясь добраться до большой земли. При встрече с дочерью, отец отвесил ей такую оплеуху, что девушка упала на причал и сломала зуб. Из-за этого мать Сохары сделалась похожей на маленькую трудолюбивую мышку со сколотым передним зубом.

В итоге женщина смирилась и вышла за одноклассника. Однако ходили слухи, что ребенка она родила не от мужа, а от парикмахера, к которому устроилась на работу вскоре после свадьбы. Ханако научилась стричь секущиеся кончики волос, делать объемные прически, завивать и выпрямлять волосы, а также окрашивать их в разные цвета, следуя веяниям моды и предпочтениям клиенток. Знавшие ее характер никогда не просили у госпожи Сохары сложную стрижку. Они понимали, что женщине, охотно взявшей у законного мужа только фамилию, лучше не перечить. «Сохара хорошо звучит! Мне нравится!» – говорила она.

Разумеется, это были лишь сплетни и слухи, без которых на крошечном острове жить просто невозможно. Тем более что они всегда затихали сами собой ради мирного сосуществования его обитателей. И все же Сохара Мамору был совсем не похож на отца. В итоге внешность ребенка стала одной из причин распада семьи: с каждым годом черты лица Сохары приобретали новые особенности и все сильнее отличались от отцовских.

Когда Мамору исполнилось четыре года, отец нашел работу на материке и больше на остров не возвращался. Иногда он писал родным, но жене оставил только две вещи: фамилию и дом, в котором она жила с сыном.

За последующие двадцать лет остров покинуло столько жителей, что его население уменьшилось вдвое, будто пораженное безымянной лихорадкой. Члены семейства Сохара, некогда включавшего каждого пятнадцатого жителя острова, и вовсе исчезли. Из представителей этого рода остались только мать с ребенком.

Но несмотря ни на что, детство у Мамору было счастливым. Его мать, в отличие от большинства женщин своего поколения, не боялась одиночества. Она с головой ушла в работу и так увлеклась парикмахерским ремеслом, что переняла дело своего учителя, заразившегося континентальной лихорадкой и переехавшего в крупный город на северном побережье Японии.

На протяжении тридцати лет эта парикмахерская оставалась единственным местом на острове, где можно было постричься. Именно возле салона матери много лет спустя Сохара встретил женщину, которая впоследствии стала его женой. Все события, имевшие для него значение, произошли на территории крошечного острова площадью четыре квадратных километра. Все близкие ему люди появлялись на свет, жили или умирали на этой земле.

Скрипящие ставни, перекошенные двери, заедающие замки, прохудившиеся крыши. Берешь молоток, выкручиваешь старый болт из балки, вставляешь новый, счищаешь ржавчину, извлекаешь гнездо личинок или вырезаешь целый кусок, чтобы в следующий раз устраивались в другом месте.

Сохара рано научился исправлять все, что выходило из строя. В детстве он с любопытством изучал мир предметов. К тому же он был «единственным мужчиной в семье», о чем ему часто напоминали подруги матери. Особенно живо его интересовало внутреннее устройство вещей: ему хотелось узнать, на чем держится дом, как собираются столы и шкафы, как проложить проводку и провести канализацию.

«Если неполадку можно поправить, это надо делать сразу! – говаривала мать. По дому она с удовольствием управлялась сама, его ни о чем не просила, зато научила сына самостоятельности, потому что на острове нельзя полагаться на других. – Не будешь приносить пользу, пропадешь».

Все ломается, приходит в негодность, пропадает. Вот и тепло растворяется в ночной мгле, когда температура опускается так низко, что лед начинает искриться на морозе. Краска на фасадах облупляется, а на оконных рамах в дождливую погоду проступают темные капли смолы. Изъяны повсюду: в кондиционерах по весне гнездятся ласточки, на чердаках еноты устраивают себе норки, а в ливневой канализации заводятся змеи. Ничто не стоит на месте, все движется.

Однажды Сохара поссорился с одноклассником. Тот обозвал его ублюдком и песьим сыном, присвоившим одну из знатнейших фамилий острова без всякого права. Мать спокойно объяснила сыну, что вместе с проблемой возникает и ее решение. Может, дворовая драка и впечатляет, но конфликтовать на маленьком острове не самая удачная мысль. В классе и так не больше десятка учеников. Не говоря уже о том, что на острове нет даже больницы, поэтому шрам на щеке у Сохары останется на всю жизнь.

Мать без умолку говорила, обрабатывая рану, а Сохара думал, что жизнь состоит из сплошных вопросов. И хотя у каждого человека свое предназначение, поиск ответов на эти вопросы – главная задача людей. Мир постоянно искривлялся, и все должны были стараться выпрямить его. Этот закон действовал везде и тем более на острове. В условиях ограниченности небрежность становится недопустимой.

– Что же мне было делать?

– Этого я не знаю. Жизнь полна вопросов. Людям приходится искать на них ответы. Каждый находит свои.

Мальчик просидел несколько часов, грустно глядя на разодранный школьный ранец. Наконец, он решил, что если что-то ломается, ответ на вопрос может быть только один – починка. На следующий день госпожа Хасимото, близкая подруга матери, научила его шить, а ее муж показал, как аккуратно скрепить страницы учебников, порвавшихся во время драки.

Спустя неделю Сохара, желая окончательно помириться, тайком подклеил учебники одноклассника, обозвавшего его ублюдком и песьим сыном. Он не рассказал об этом никому, даже своему обидчику, но это помогло ему усмирить гнев и избавиться от неприятного чувства. С тех пор Сохара больше никогда не сердился на людей, и обида забылась.

С годами Сохара в целом начал воспринимать жизнь как нечто требующее исправления, налаживания, оздоровления. Все было непрочным, зыбким, уязвимым. Став подростком, Сохара и дальше думал, что жизнь разрушается, как браки, книги, люди. Взять хотя бы курицу госпожи Маэда – она осталась без глаза в драке; или ножку стола госпожи Фукуда, из-за которой вечно дребезжала посуда. Или потолки, трескавшиеся после каждого землетрясения. Сломалась даже ручка у соседского немого мальчика, хотя его мать утверждала, что сын просто стесняется, потому и молчит. Но его застенчивость так и не прошла.

Сохара помнил, как однажды, когда ему было шесть, тот мальчик с грустным видом протянул ему неисправную шариковую ручку. Устроившись на их обшей веранде, Сохара разобрал ее, развинтил корпус и колпачок, достал шариковый стержень, протер его уголком рубашки, наладил спусковой механизм и, наконец, расправил пружину.

– Теперь ручка щелкает, смотри.

Он впервые чинил вещь для другого человека. Лицо соседского мальчика озарилось радостной улыбкой, и в тот миг Сохара понял: это и станет делом всей его жизни. Он будет устранять все неполадки и ошибки, с которыми столкнется на острове.

3

Весне можно простить все, но зима – другое дело. Ее пропускают, как торопливого прохожего, в надежде, что тот поскорее пройдет. Январь, прошу тебя, беги! Будь попроворнее и ты, февраль!

Декабрь обещает холода, но сдерживают обещание январь и февраль. Терпеть капризы погоды мы начинаем с конца марта. Тогда мы прощаем ей метели, высокие волны, из-за которых суда не могут подойти к берегу, испорченный груз, ледяной ветер, от которого у стариков ноют кости, дворы зарастают сорняками, а дети грустят, потому что, несмотря ни на что, им хочется поиграть на улице.

Но урожденный островитянин Сохара любил зиму. Особенно ему нравилось, когда с конца ноября усталыми шагами начинал приближаться Новый год. В эту пору нужно срубать большие сосновые ветви и надежно прилаживать их ко входу в дом, а затем чистить и менять татами. Дома расчесывали как конские гривы, после чего вся грязь, изъяны и износ оставались на щетке. В генеральной уборке участвовали все жители острова. Они переставляли мебель в гостиных, укрепляли крыши домов, чтобы подготовиться к шквальному ветру, наводили порядок на чердаках, избавляясь от хлама и отправляя туда новый.

В такие дни времени у Сохары было в обрез. Ему предстояло обойти энное количество домов, но он никому не отказывал в помощи. Список имен разрастался с каждым днем. Рядом с каждым именем он кратко записывал суть предстоящего дела: ручная работа, лестницы, гвозди.

Хасегава – проконопатить крышу.

Йосимура – заменить стекла в ванной комнате.

Кодама – сквозит из окна с видом на порт.

Школа – заменить во дворе две треснувшие водосточные трубы (может, после Нового года).

Рабочая одежда Сохары пачкалась и пропитывалась потом так быстро, что он едва успевал ее стирать. Каждый день он полоскал и чистил одежду в мыльной воде в раковине, но часто она не высыхала к утру, и Сохаре приходилось надевать еще влажные вещи.

– Эта промозглая сырость тебя доконает, – ворчала жена.

Однако Сохара считал, что в это время он должен выглядеть с особым достоинством, чтобы не портить грязной спецовкой праздничное настроение людей, занятых приготовлениями к застольям. В эти дни жители острова чистили рыбу, тонко нарезали и закручивали морковь для украшения блюд, нарезали корни лотоса, варили рис с красной фасолью адзуки и доставали из закромов местные водоросли. У берегов острова собирали растущие на скалах ива-нори, богатые натрием, калием и железом. Особо ценились водоросли хаба-нори, которые женщины собирали в зимние приливы вплоть до самой весны. Встречались и мясистые тосака-нори с алыми прожилками и неровными ветвями. Люди напевали старинные песни и много смеялись, кто тихо, а кто и звонко. Так и наступал Новый год.

Когда Сохара припарковал грузовичок и собирался войти в дом, жена уже стояла на пороге. Она куталась в шерстяной свитер и улыбалась. Был крепкий мороз, и при каждом ее слове изо рта вырывались клубы густого пара.

– Уми ва окотэрунэ, – сказала она и указательными пальцами показала над головой рога чудовища. – Море сердится!

– Окотэтакедо, има ва дайдзебу, – рассмеялся Сохара. – Море сердилось, но теперь успокоилось.

– Успели все выгрузить до того, как поднялись волны?

Сохара кивнул и ответил утвердительно.

– Пообедаешь дома?

– Я ненадолго. Надо заехать на почту и закончить крышу Хасегавы, ее еще нужно покрасить.

– Звонил Судзуки. Спрашивал, сможешь ли зайти к ним завтра и помочь с татами. В этом году их сын не приедет на праздник.

– Наверное, нужно поднять все циновки и тщательно вымыть их…

– Да, без тебя им не справиться.

Под Новый год суетились все, даже самые неторопливые пытались наверстать упущенное время. Бегая из дома в дом, Сохара уставал больше, чем в другие месяцы. И все же он любил Новый год. Воздух на улицах был напоен ароматом праздничных блюд, от которого улучшалось настроение, как и от традиционных новогодних песен – энка, столь любимых стариками и давно полюбившихся ему самому.

Уже в начале декабря Сохара вместе с несколькими товарищами отправлялся на другой склон горы нарубить сосновых веток. С каждым годом веток в грузовичке становилось все меньше: население острова постоянно сокращалось, а восполнения было недостаточно. Сосновые ветви складывали в кузов горизонтально, словно обувь, оставленную у порога.

В Новый год на острове со всех сторон дул ветер, и люди разжигали праздничные костры, а кошки лакомились объедками ужина. Снег не выпадал почти никогда. Затем люди молились предкам, пытаясь увидеть их образы в языках пламени: мертвым тоже нужно тепло.

– Ойсисо, – пробормотал Сохара, глядя, как его жена Йоко поливает рис в миске зеленым чаем. Ломтики тунца и тонко нарезанные сушеные водоросли плавали среди зернышек риса. – Ойсисо, – повторил он.

Что бы ни готовила Йоко, он всегда замечал: «Выглядит аппетитно!»

Сидя за кухонным столом, Сохара беседовал с женой о холодах и полученном с материка сообщении. В нем говорилось, что в марте на остров прибудут два новых ученика, которые будут учиться в местной школе в течение года. Поселить их собирались у госпожи Хасегавы.

– Наконец-то… – вздохнула Йоко. – Есть ли надежда, что в этом году приедет новая семья?

– Пока нет, – пожал плечами Сохара.

– Жаль, – нахмурилась Йоко.

Островитяне тревожились из-за того, что с каждым уходящим поколением численность населения сокращалась, а у оставшихся жизнь становилась все труднее. Хотя на островах архипелага близ Токио не так уж мало семей решалось пожить несколько лет.

Жителям острова приходилось быть самодостаточными. Каждый был вынужден заниматься хотя бы двумя делами. Например, один человек мог быть кондитером и помогать в идзакае, а другой – управлять единственной местной гостиницей (она вмещала не более четырех постояльцев за раз) и рестораном «Дикие лилии», а одновременно содержать птицеферму, снабжающую население куриными яйцами. Сохара в детстве работал на фабрике по производству камелиевого масла, помогал матери в парикмахерской, а в свободное время занимался любимым с детства делом – ремонтом и починкой.

* * *

Каждый год из Токио на остров приезжали новоиспеченные учителя младших и средних классов. Их переезд курировала городская администрация, и по завершении учебного года они возвращались домой. Йоко, жена Сохары, тоже была учительницей, но в отличие от остальных на материк она так и не вернулась.

Население острова теперь представляло собой смесь коренных жителей и приезжих, решивших по разным причинам остаться и создать семьи на новом месте. Время от времени с материка приезжали дети, чтобы учиться в местной школе в течение года, или целые семьи, желающие пожить в более спокойной обстановке. Однако это было лишь временным явлением: за несколько лет дети успевали пройти путь от детского сада до последнего класса средней школы, и семьям приходилось возвращаться в город, чтобы дать детям возможность продолжить образование.

– Тока отплывает послезавтра, – сказала Йоко, положив палочки на дымящуюся миску, а затем нахмурилась и продолжила: – Я говорила ей, что сегодня корабль наконец пристал к берегу. Жаль, что она на нем не поехала.

– Значит, у нее были важные дела, – ровным голосом ответил Сохара, думая о длинных черных волосах дочери.

Тока тоже получила общее образование на острове, но в местной школе не было старших классов. Ей пришлось переехать с матерью на материк, а Сохара провел три года совсем один, вдали от Йоко и девочки. Но сделал это охотно. Он гордился талантливой и умной дочерью, учившейся так усердно, что он не сомневался в ее блестящем будущем. Тока знала, чего хочет от жизни, и благодаря стараниям и жертвам родителей легко поступила в отличный университет в Токио. Она не станет ремонтировать вещи, как ее отец. Вместо этого она будет реставрировать произведения искусства.

– Не знаю. Кажется, ей надо идти на последнее собрание секции бадминтона.

– Секция бадминтона…

– Вот именно! Неужели секция важнее Нового года и дня рождения отца?! – воскликнула Йоко недовольным голосом.

Сохара появился на свет в полночь тридцать первого декабря, и эта ирония судьбы сопровождала его всю жизнь. Когда он родился, храмовый колокол ударил сто восьмой раз. В детстве Сохаре рассказывали, что при каждом ударе колокола человека покидает одна из страстей. Согласно учению буддистов, число сто восемь олицетворяет количество человеческих страстей и страданий.

– Нельзя пренебрегать предновогодними встречами, – спокойно ответил Сохара жене. – Бонэнкай важны для поддержания связей. Тока правильно решила пойти.

– Возможно… – фыркнула Йоко. – Но девочка слишком полагается на случай. Она знает, что зимой корабли могут не выходить в море по десять дней.

– Бадминтон… – кивнув, задумчиво пробормотал Сохара. – Интересно, что это за игра?

– Говорят, она хорошо играет.

– Охотно верю. Тока всегда была спортивной девочкой.

Сохаре нравилось совершать внезапные экскурсии в новые для него миры. Когда дочка была еще совсем маленькой, он брал ее с собой на работу. Пока папа чинил шкафы, окна, раковины и крыши, она бегала во дворе или болтала с клиентами. Под конец девочка доставала из кармана кусочек лейкопластыря и, подражая отцу, прилепляла его к стене или полу. «Мы вылечили домик!» – провозглашала она с серьезным видом, и на этом работа заканчивалась.

Сохара так и не привык к тому, что у него есть дочь. Он смотрел на нее с удивлением, гордостью и нескончаемой радостью. В последний раз это случилось три месяца назад, когда Тока подала заявку на участие в студенческом обмене с итальянским университетом во Флоренции. Ей удалось получить стипендию, которая покрыла университетские налоги, расходы на жилье и перелет. Правительство острова выделило ей еще одно пособие для частичного покрытия расходов на питание. Сохара выразил готовность отдать ей все свои сбережения, чтобы помочь с остальными тратами.

– Это не слишком? Почему она не посоветовалась с нами перед подачей заявки? – сетовала Йоко. – Нам и так на жизнь едва хватает!

– Все она правильно сделала. Всегда надо стараться прыгнуть выше собственной головы, – радостно ответил Сохара. – К тому же у нас есть сбережения в банке.

Каждый месяц на протяжении тридцати лет Сохара откладывал небольшую часть зарплаты в банк, или «загашник», как он его называл. Иногда, когда приходилось экономить, он клал туда всего одну купюру в тысячу иен, но делал это неукоснительно. Со временем Сохара забыл, откуда у него взялась привычка откладывать деньги, но именно благодаря ей он обрел спокойствие и уверенность в том, что всегда сможет поддержать семью, если что-то приключится.

Тем временем проект студенческого обмена Токи получил официальное одобрение, и девочка едва сдерживала радость при мысли о том, что весной отправится в путь. Радости Сохары тоже не было предела.

– Моя дочь будет учиться во Флоренции! – воскликнул он взволнованным голосом на ежемесячном собрании мэрии в начале декабря.

Все встретили новость восторженными аплодисментами.

– Дочь острова встретится с Микеланджело лицом к лицу!

– Она назовет Мону Лизу по имени! – добавил один из присутствующих.

– Мона Лиза не во Флоренции, она в Париже… – возразил кто-то.

– Она выучит наизусть список веществ, из которых в древности делали краски и писали картины! Представляешь, Сохара? Она вернется и перечислит на латыни названия всех вымерших растений и минералов, которые сохранились только в произведениях искусства!

Под конец изумленные жители острова хором воскликнули: «Дочь острова!» Так они выразили свою нежную приязнь к Сохаре.

4

В час дня солнце медленно начинало клониться к горизонту. Сохара доел горячий отядзукэ и вышел из дома, тихо попрощавшись с женой: «Иттэкимасу». Он решил не говорить ей, что после крыши Хасегавы ему еще предстояло заменить стекло в ванной господина Ёсимуры, а также поставить новые прокладки на окна госпожи Кодамы («Ветер в доме завывает! Одни сквозняки!» – жаловалась она). К тому же надо было успеть навестить господина Каваками, старого школьного учителя.

Несколько дней назад Сохара заходил к нему, чтобы поболтать и угостить клубничными моти, которые Йоко всегда готовила в это время года. Зайдя на кухню за десертными тарелками, Сохара обнаружил, что чайник у учителя разбился, вероятно, выскользнув из рук хозяина. Учитель смущался из-за этих несуразностей, которые в последнее время случались с ним все чаще. Поэтому он замотал осколки чайника в тряпку и сунул ее в буфет. Не сказав ни слова, Сохара взял сверток и положил его себе в рюкзак. Несколько часов спустя, сидя в темной мастерской, он склеил чайник и покрыл его серебряным лаком.

В тот день после крыши Хасегавы, ванной Ёсимуры и окон Кодамы Сохара собирался заехать к старому учителю под вымышленным предлогом. Он дождется, пока Каваками уйдет с кухни, и незаметно поставит склеенный чайник на место.

– Сегодня очень холодно, иди в дом. Я скоро поеду, – сказал он Йоко, стоявшей на пороге в шерстяном свитере.

Она подошла к окну и с улыбкой посмотрела на мужа. Сохара забрался в грузовик и, орудуя ножом, вскрыл коробку, полученную утром в порту. Порывшись в куче резиновых прокладок, он закрепил матовое оконное стекло в кузове и, наконец, направился на склад за рюкзаком, в котором лежал чайник, завернутый в старую толстовку. В тот день Сохара работал до самого вечера.

Сохаре никогда не приходилось скучать, и не только потому, что на острове не хватало рабочих рук и каждый житель был вынужден работать по меньшей мере за двоих. Просто в какой-то момент своей жизни Сохара начал чинить весь остров. Он не просто чинил поломки по просьбе местных жителей. Зачастую он предвосхищал их просьбы и, заметив неисправность, сам ее устранял.

Сохара будто превратился в ёкая – маленькое сказочное существо, которое незаметно помогает людям. Он менял шестеренки в сломанных часах, чистил заржавевшие отбойники, выравнивал покосившиеся доски заборов и восстанавливал гармонию в семьях. Он делал это незаметно для окружающих не только потому, что понимал: у хозяина сломанной вещи нет лишних денег. Починка приносила ему неподдельную и откровенную радость.

Сам того не подозревая, он привнес в жизнь островитян дух праздничного фатализма и веру в маленькие чудеса бытия. Детская музыкальная шкатулка вдруг волшебным образом снова начинала играть, и балерина кружилась на одной ножке. Сломанная дверная ручка, которая вечно царапала всем руки, вдруг становилась гладкой.

В прошлом месяце госпожа Кодама обнаружила, что с ее вроде бы разбитого зеркала внезапно исчезла трещина. Как-то ночью по пути в ванную она опрокинула его, пытаясь нащупать в темноте кнопку выключателя. Наутро она повесила зеркало на место и с огорчением обнаружила на нем темную трещину. Через две недели Сохара обратил ее внимание на то, что зеркало, похоже, испачкалось. В ответ она провела пальцем по зеркальной поверхности, показывая, что это не грязь, а трещина. И вдруг, к своему удивлению, заметила, что трещина чудесным образом исчезла.

– Надо же… – прошептала женщина. – Оно не треснуло, а просто испачкалось.

– Такое бывает, – ответил Сохара, пряча разбитое зеркало за спиной.

Он завернул его в кусок ткани и поспешно спрятал в рюкзак, пока хозяйка заваривала гречишный чай, которым собиралась угостить Сохару в саду.

– Знаешь, это зеркало купила моя мама, – сказала госпожа Кодама, потягивая чай. Она все никак не могла отделаться от удивления. – Не такая уж ценная вещь, но я расстроилась, когда разбила его. – Она взглянула в сторону дома и взволнованно улыбнулась. – Выходит, мне все приснилось.

Сохара промолчал. Он ответил кивком головы, с тем особым спокойствием, которое, казалось, наделяло его способностью проникать в непостижимую сложность мира.

5

Когда вечером Сохара вернулся домой, Йоко сообщила, что пришло письмо на его имя. Надо было заехать к госпоже Маэде и забрать его. Маэде недавно исполнилось восемьдесят три года, но она продолжала заведовать почтовым отделением острова. Сохара подумал, что, наверное, пришла очередная новогодняя открытка, и не придал новости особого значения.

После ужина он пожелал жене доброй ночи и пошел спать. Йоко еще сидела за кухонным столом и возилась с ножницами, соломой и клеем. Ночь выдалась тихой, и остров устало погрузился в сонное предвкушение праздника. Жителям еще предстояло провести тридцать первое декабря в предновогодних хлопотах.

На следующий день Сохара вышел из дома на заре и увидел, что Йоко повесила на дверь соломенный венок. Он остановился и подошел к нему вплотную, чтобы вдохнуть запах соломы. У жены были золотые руки, и Тока унаследовала их от матери. Сохара улыбнулся при мысли о ловких, трудолюбивых пальцах дочки. Заметив, что из венка выбилась былинка, Сохара поправил ее и воткнул обратно в золотистый венок, увитый красными гроздьями ягод и плодов дайдай. Венок был очередным напоминанием о том, что Новый год стоял на пороге и вот-вот должен был переступить его.

Приготовления к празднику шли полным ходом. Накануне вечером жители острова с нетерпением вскрыли посылки, прибывшие с кораблем как раз вовремя, чтобы успеть приготовить осэти рёри – праздничные блюда, требующие трех дней кропотливой работы под традиционные песнопения. С двадцать девятого по тридцать первое декабря женщины трудились не покладая рук, чтобы создать сложные композиции новогодних блюд.

В первый день дома наполнялись ароматами рыбного бульона, очищенных каштанов, соевого соуса и сахара. Из этих продуктов готовили густую подливу к крошечным рыбкам и морским водорослям. Ко второму дню на кухнях витал запах роллов из водорослей конбу и камабоко – белоснежно-розового рулета, свернутого из рыбного фарша с добавлением крабовых палочек. Также нужно было успеть почистить сладкий картофель и приготовить смесь из сахара, семян гардении и засахаренных каштанов.

Зимой, гуляя по улицам, жителям острова приходилось говорить громче обычного, чтобы преодолеть рев ледяного ветра и гул высоких волн. Разговоры велись преимущественно о еде: корне лотоса, уксусе, мирине и густоте бульона. Люди обменивались советами и обещаниями, заключали сделки по обмену ингредиентами, делились залежавшимися или просроченными продуктами.

Приготовление новогоднего меню происходило в соответствии со сроком годности продуктов. Сначала хозяйки делали заготовки из ингредиентов, которые могли долго храниться в холодильнике, а затем приступали к блюдам, портящимся за сутки. Некоторые женщины, включая жену Сохары, заранее запасались продуктами. Они делали заказы в начале месяца и за неделю до тридцать первого декабря клали в морозилку каштановый кинтон или тушеную свинину. Когда Тока жила на острове, она всегда с радостью помогала матери, и Йоко начинала готовиться к празднику немного позже. После отъезда дочери ей пришлось вернуться к былым привычкам. И все же, несмотря на множество хлопот, на острове царила веселая атмосфера.

Сохара направился через двор к грузовику. Он закутался в пальто и выдыхал облачка пара. На улице было не больше трех градусов. Он остановился на мгновение, чтобы полюбоваться гирляндами лампочек, украшающими, словно веревки для белья, внутренний двор соседей напротив. Отец и сын семейства Оно по ночам уходили в море на лодках, а утром возвращались с синей бочкой, в которую складывали улов: там бились серебристые рыбки такабэ, спинку и хвостовой плавник которых украшала длинная золотистая нить. Попадались колючие омары исэ-эби, а также моллюски сазаэ с большими раковинами, напоминающими тюрбаны. Маленький Такэру, старший сын рыбака Оно, очень любил свои лампочки. Сохара развесил их года три назад под восторженные визги ребенка. Спустя некоторое время он незаметно подменил несколько прозрачных лампочек на разноцветные – желтые, красные и синие – и потом видел, как мальчик обрадовался внезапному чуду.

В отличие от Нового года, Рождество появилось на острове сравнительно недавно – лет пятьдесят назад. Поначалу праздник отмечали довольно скромно, но со временем к нему стали готовиться все основательнее. К Рождеству украшали дома, окна, школьные витражи, и в итоге весь поселок искрился праздничными огоньками. За час до заката и вплоть до десяти часов вечера на единственном населенном склоне острова зажигались праздничные огни. Чарующая и мимолетная красота рождественского освещения, которое появлялось в начале ноября и исчезало сразу после двадцать пятого декабря, приводило детей в такой восторг, что некоторые из них, включая Такэру, ни в какую не хотели расставаться с огоньками после завершения праздников.

Сохара сел в грузовик и сразу тронулся. В тот день ему предстояло помочь жителям острова убрать рождественские украшения – елки, игрушки и венки, чтобы заменить их на новогодние: бамбуковые стволы, ветки цветущей сливы, оригами и белоснежные моти. А еще в трех домах нужно было поднять циновку татами.

Перебирая в уме список предстоящих дел, Сохара подъехал к дому четы Судзуки, наскоро припарковал грузовик и взял инструменты. Взглянув на горизонт, он увидел, что день уже начал распускаться, словно цветок. Лодка отца и сына Оно подходила к берегу в сопровождении беспорядочной стаи птиц. На причале собирались кошки, поджидающие рыбаков.

– Охаё, – поздоровался с порога господин Судзуки. – Доброе утро!

– Мороз аж до костей пробирает!

– Еще как!

Сохара разулся, оставил инструменты у входа и поднялся в дом.

– Доброе утро! – раздался голос госпожи Судзуки из кухни. – Охаё!

– Вы встали?

– Знаешь, Сохара, возраст сон ворует. В половине четвертого я уже таращилась в потолок, – призналась женщина и кивнула в сторону мужа. – Ему еще труднее, чем мне.

– Я с трех не сплю, – заверил тот.

– Присаживайся, проходи на кухню, это самая теплая комната в доме.

– Я принес ржавые гвозди, – объявил Сохара.

– Отлично! Я очень на это надеялась…

Сохара запустил руку в рюкзак и вынул коробочку с гвоздями. С начала месяца жители острова ходили за Сохарой по пятам и даже звонили ему домой с просьбой дать им пару-тройку ржавых гвоздей. Если в кастрюлю, где варятся черные бобы, добавить немного ржавых гвоздей, то бобы приобретают удивительный блеск. Готовясь к праздникам, Сохара всегда откладывал горстку гвоздей, а потом раздавал их женщинам, чтобы те клали их в воду с бобами куро-мамэ.

– Разве Тока-тян не приедет в этом году на новогодние каникулы?

– Она собирается приплыть на следующем корабле. Завтра, если море позволит…

– Мы ждем ее, чтобы лично поздравить! – улыбнулась женщина. Затем, повернувшись, воскликнула: – Флоренция! Кто бы мог подумать!

– Просто восхитительно, – добавил муж, доставая из буфета две рюмки и бутылку сакэ.

– Да, потрясающе… – пробормотал Сохара.

– Давайте выпьем за здоровье маленькой Токи.

– Одну рюмочку можно, – перебила его жена, – но потом сразу за работу. Наверное, у Сохары сегодня много дел. Не стоит его задерживать!

Сохара улыбнулся и глотнул мутноватую жидкость. Госпожа Судзуки повертела в ладони ржавые гвозди и, вернувшись на кухню, положила их на столешницу.

– Наш сын Такахару в этом году не приедет, – сказал господин Судзуки, – много работы.

– Да, Йоко говорила.

– Дети острова улетают, – пробормотала госпожа Судзуки, не оборачиваясь. – Все рано или поздно уезжают.

– Но некоторые возвращаются, – тихо заметил Сохара.

6

Для большинства уроженцев острова рано или поздно наступал день, когда они пытались уехать. Сохара не был исключением и пробовал покинуть остров сначала в юности, а потом в более зрелом возрасте.

В первый раз он лишь мечтал о городе, мечтал о том, как будет ходить на концерты и фестивали, случайно встретится с кумирами, купит модную одежду и станет гулять в ней по улицам Харадзюку и других районов столицы. Во второй раз ему удалось уехать по-настоящему.

К тому времени Сохаре исполнилось двадцать лет, и он уже успел подзаработать некоторую сумму денег. Пожилые островитяне всегда щедро вознаграждали труд молодых и даже, бывало, просили у них о помощи под вымышленным предлогом. В этом присутствовала трудноуловимая печаль: помогая молодым уехать с острова, они всем сердцем надеялись, что молодежь останется. «По крайней мере у них будут приятные воспоминания о доме», – думали они и незаметно помогали не только с отъездом, но и с возвращением на остров.

В молодости Сохара не только занимался ремонтом вещей, но и читал вслух тем, у кого в силу возраста ослабло зрение. Он читал романы, газеты, волшебным образом приукрашивая хорошие новости, а также устраивал культурные мероприятия. Всякий раз, когда Сохара осваивал что-то новое, его охватывал неодолимый восторг. Он мог неделями крутить в голове новые знания, а затем устраивал танцевальные вечера и шоу фейерверков собственного изготовления (требовался лишь бумажный купол, взлетающий в небо на пару метров, и спичечный коробок). Однажды он превратил школьный спортзал в кинотеатр с красным занавесом и показывал там фильмы, от которых у стариков на глазах выступили слезы ностальгии.

Сохара с удовольствием ходил в школу, но смог получить только восьмилетнее образование. Он хотел учиться в старших классах, но для этого нужно было отправиться в город, а у матери не было денег на трехлетнее обучение на большой земле. Поэтому после окончания средней школы Сохара сразу пошел работать. Он ходил по домам с лестницей, белым защитным шлемом и рабочим поясом с инструментами и карманами. По завершении работы он всегда задерживался на крыльце и читал книги, щедро оставляемые специально для него. Мальчик понимал, что каким-то таинственным образом эти бумажные гармошки могут стать большим подспорьем в жизни людей. В итоге все жители острова стали возлагать на него большие надежды, и Сохара как будто оправдал их.

Когда ему исполнилось двадцать два, он сообщил матери о своем решении уехать («Я отправлюсь в столицу, освоюсь, найду работу, закончу учебу, накоплю денег и стану профессором»). Сын напомнил матери одного из тех сказочных героев, о чьих славных подвигах она читала ему в детстве. Затем настало время, когда сын читал вслух, а мать слушала. Женщина решила, что не стоит мешать мальчику предаваться мечтам.

К концу июля, когда дожди перестали и небо прояснилось, Сохара отправился в столицу. После сезона дождей жители острова, истосковавшись по свету, высыпали на согретые солнцем улицы и ныряли в море, где уже вовсю резвились дельфины и скользили легкие лодки. Летом бельведер превращался в место дружеских встреч с пивом и бесконечными разговорами. Целыми днями люди наслаждались свежим воздухом и делились мыслями и рассказами. Сохаре показалось, что лучшего времени для отъезда не найти.

С переездом ему помог дядюшка из Токио. Он ничего не знал об острове, но смутно помнил, как когда-то в детстве ездил туда летом с родителями. На острове еще жили дальние родственники, которых он каждый год поздравлял с праздниками. Получив письмо с просьбой помочь далекому племяннику, он согласился лишь потому, что помнил рассказы матери о родине дедушки – красивом и цветущем острове, жителям которого, однако, приходилось очень трудно, потому что им не хватало денег на переезд. Однажды в детстве, возвращаясь с очередных каникул, проведенных на острове, он сказал матери, что местные жители показались ему свободными. Они наслаждались жизнью, всегда улыбались и могли купаться в чистом море сколько угодно. На что мать ответила фразой, запомнившейся ему на всю жизнь: «Когда нет выбора и ты не можешь уехать, даже если очень этого хочешь, свобода лишена всякого смысла».

Дядя стал гарантом договора аренды крошечной однокомнатной квартиры, в которой поселился Сохара, и предложил помочь с поиском работы, чтобы юноша сразу начал зарабатывать себе на жизнь. Однако дядя совершенно не понял, ради чего племянник решил переехать в город.

До этого момента Сохара подрабатывал небольшими ремонтными работами и помогал матери в парикмахерской. Его переезд в столицу в первую очередь преследовал цель наверстать упущенное. Сохара мечтал о столичных библиотеках и бесчисленных книгах, хранившихся там. Он верил, что усердный труд, даже если он потребует пойти на лишения, принесет ему аттестат о полном среднем образовании и предоставит доступ к сдаче вступительных экзаменов в университет. Он осведомился о стоимости аттестатов, составил список необходимых учебников и рассчитал, что ежедневные занятия по шесть часов позволят ему успешно сдать выпускные экзамены уже через год.

Когда мать Сохары разговаривала с дядей по телефону, связь была очень плохой, и дядя услышал только обрывки фраз о том, что сын занимается «ремонтом, крышами, неисправной бытовой техникой». Вместо того чтобы найти для мальчика временную подработку, которая позволила бы ему немного заработать и одновременно учиться, дядя предложил ему подписать годовой договор в качестве плотника с крупной строительной фирмой в Токио.

Когда Сохара понял, что за бумагу он подписал, было уже поздно. Он не хотел держать зла на мать и так и не спросил ее, знала ли она о подробностях договора. О договоре он узнал вечером по прибытии в столицу, после утомительного одиннадцатичасового путешествия на корабле и автобусе. Дядя почувствовал, что обязан пригласить племянника на ужин, и заказал ему рис с мясом и овощами.

Мальчик ел горячее, а дядя приговаривал: «Молодец! Ни пуха ни пера! Вот и началась твоя жизнь в городе! Наконец-то ты выбрался с острова, ты справился!» Затем он расплатился и канул в пучину будней, столь непохожих на будни, в которые предстояло погрузиться племяннику.

Юноша не стал разбираться в этом недоразумении и не потому, что пасовал перед лицом трудностей, а потому, что ему показалось, будто он сам виноват в сложившейся ситуация. Скорее всего, ему не хватило ума, чтобы толком все объяснить, или же он неправильно понял дядины слова. Ведь дядя хотел бескорыстно помочь Сохаре, и юноша не хотел разочаровывать его. Если бы он отказался от этой работы, то не только его семья, но и все жители острова были бы опозорены. Осознав, что изменить судьбу он уже не в силах, наутро Сохара явился на первую из семи строек, где ему предстояло работать весь этот бесконечный год. Он протянул прорабу договор, громко сказал: «Меня зовут Сохара, рад знакомству с вами», – и поклонился так низко, что вокруг него образовался воздушный пузырь.

Он сразу понял, что новая работа, какой бы простой она ни считалась, требовала полной отдачи и не позволяла заниматься по ночам. Сохара решил набраться терпения, и это решение помогло пережить унижение, вызванное отсрочкой экзаменов. Каждый день с рассвета до заката он взбирался со строповкой по многоэтажным высотным зданиям, которые прежде видел только на экране телевизора. Он научился смешивать и дозировать тошнотворные на запах вещества с такой точностью, словно это были волшебные зелья. С огромным интересом он погружался в изучение причудливых рабочих инструментов, требующих исключительной осторожности: малейшая оплошность при работе с ними могла привести к летальному исходу.

Со временем Сохара освоил множество новых навыков. Поначалу он не хотел даже думать об этом, но вскоре понял, что однажды все эти навыки пригодятся ему на острове и помогут местным жителям. Сохара любил работать руками и с удовольствием учился строить, укреплять каркасы, разбираться в устройстве сооружений, монтировать гидравлику, электрику и даже канализацию. В свободное от работы время ему приходилось гораздо тяжелее.

Прежде всего он не понимал, как можно испытывать столь мучительное чувство одиночества среди такого огромного скопления людей. Даже если бы Сохара собрал на одной улице всех людей, которых встречал за всю свою жизнь, это не могло бы сравниться с той толпой, которую он увидел в Токио. Но это разнообразие ничего не значило, потому что о людях, проходивших мимо него, он ничего не знал и никогда не узнает.

– Попробуй подружиться с товарищами по работе! – посоветовала мать во время телефонного разговора из будки, в которую он едва успевал опускать монеты.

В тот день Сохаре просто захотелось услышать ее голос. Он не стал рассказывать маме, что большинство его коллег были иммигрантами и с трудом говорили по-японски. К тому же на работе он предпочитал заниматься делом, а не вести разговоры. По правде говоря, больше всего он опасался ностальгии, которая охватывала его всякий раз, когда его спрашивали, откуда он родом. В таких случаях ему приходилось рассказывать о россыпях звезд, украшающих ночное небо над островом, о крутых склонах, на которых стояли дома, о пряном аромате гигантских лилий сакуюри, распускавшихся в дождливые дни и покрывавших все луга к востоку и западу от деревни. Или о сладком аромате женщин, которые в любом возрасте смазывали кожу и волосы маслом камелии, чтобы придать им блеск.

– А главное – не забывай об отдыхе! – весело сказала напоследок мать.

Сохара кивнул:

– Ты права, мама. Наверное, я просто устал.

Он повесил трубку, так и не признавшись в том, что самыми тяжелыми были дни, когда он не работал. Дни, когда он бродил по чужим местам и чувствовал себя потерянным в толпе вечно торопящихся людей в поездах.

По субботам и воскресеньям Сохара вставал рано, по будильнику, и выходил из дома вскоре после рассвета. Но он шел не на стройку, а на станцию, где садился на первый попавшийся поезд, доезжал до конечной остановки и гулял по окрестностям до вечера. Он где-то обедал, затем устраивался на обочине и отдыхал. С наступлением сумерек покупал обратный билет и, чувствуя себя совершенно обессиленным, возвращался домой.

Спустя годы, оглядываясь назад, Сохара думал о том, что, возможно, его бесконечные странствия были поиском смысла в пустоте города, границы которого он не обнаружил ни на земле, ни на море. Тогда Сохара не смог принять простую истину: нет у Токио ни конца, ни края.

Как-то в выходной день он написал старому школьному учителю длинное письмо. Письмо о том, как он устал, не сделав ничего конкретного, как ему одиноко, как он долго ждал этого момента, а теперь разочарован, словно вовсе не хотел уезжать, может быть, он ошибся и должен был остаться дома.

«Много дорог надо пройти, а выйти только на одну», – коротко ответил Каваками-сэнсэй на очередное письмо Сохары, в котором юноша недоумевал, почему Токио кажется таким прекрасным по телевизору и в рассказах других людей. Ему же город напоминал дракона из западной сказки или слона, который на картинке кажется очень милым, а в жизни выглядит устрашающе. Получив письмо, Сохара решил, что в следующее воскресенье он не станет бродить по столице и вместо этого пойдет в зоопарк.

Дома он видел только собак, кошек, дельфинов, белоглазок мэзиро и пестрокрылых буревестников. Эти таинственные птицы умели легко парить над океаном, но на суше становились до того неуклюжими, что за рулем приходилось проявлять чудеса ловкости, чтобы не наехать на них. Теперь, в Токио, он наконец-то увидит настоящих животных! Так думал Сохара, проходя через ворота зоопарка Уэно. Он смутно представлял себе, что его там ожидает, помимо палящего августовского солнца и криков школьников. И вот он увидел невероятно длинную шею и язык жирафа, неуклюжую морду и страшные ноздри носорога, стал свидетелем неловкого процесса испражнения бегемота и столкнулся с надменным безразличием льва.

Спешить ему было некуда, и Сохара простоял шесть часов в нескончаемой очереди, чтобы увидеть недавно привезенную из Китая панду. За те три минуты, дарованные ему толпой, он успел увидеть, с какой безмятежностью панда поглощала бамбуковые стебли, разрывая их на мелкие кусочки, проглатывая и начиная заново.

В тот день он последним вышел из зоопарка, и смотрители с поклоном затворили за ним высокие железные ворота. Тогда Сохара понял, что рассказать о зоопарке ему было совершенно нечего. Его ошеломил не только организм города с его многоквартирными домами, растущими упрямо, как сорняки в огороде, и толпами людей, снующих по улицам, поездам и ресторанам. Все эти люди спали по ночам, но не умели отдыхать. Казалось, что каждый из них существовал отдельно от остальных. Даже животные разочаровали Сохару, хотя в детстве он с упоением рассматривал их в книжных иллюстрациях и документальных фильмах. Ему показалось, что его обманули. Много дорог надо пройти, а выйти только на одну.

«Много дорог?» – написал Сохара учителю и тут же побежал на почту, чтобы приклеить марку и опустить письмо в почтовый ящик. «Чтобы выйти на верный путь, нужно по крайней мере пять раз свернуть не на ту дорогу. Так было со мной», – одной строчкой ответил Каваками-сэнсэй.

После окончания договора, подписанного со строительной компанией, Сохара продержался в городе еще полгода. Некоторое время он продолжал свои поездки по выходным. Он побывал на всех конечных остановках железнодорожных и автобусных линий, ходивших в его районе. А потом и вовсе прекратил свои вылазки. По выходным он просто лежал в однокомнатной квартире, смотрел в потолок и тосковал по звездам, книгам, старикам и огромным волнам.

Двенадцать суббот и воскресений он провел в своей комнатушке, погруженной во мрак тоски и тишины, и в конце концов понял, что так продолжаться не может, иначе он заболеет. Сохара попросил выплатить ему выходное пособие, оставил дяде, с которым не виделся уже больше года, сообщение на автоответчике («Благодарю тебя за все, ты был очень щедр ко мне»), собрал немногочисленные пожитки и уехал.

Зима выдалась, как всегда, суровой. Сохара терпеливо ждал разрешения выйти в море и четыре ночи подряд спал на скамейках в порту, куда приходил корабль. Он питался онигири и гораздо реже мясными шашлычками. На пятый день он, наконец, отчалил и навсегда вернулся на остров.

7

Господин и госпожа Судзуки подняли тост за здоровье Токи. Затем хозяйка взяла рюмки с сакэ и отправилась на кухню. Сохара последовал за хозяином в глубь дома.

– Вчера мы почистили потолки и осиирэ, – сказал Судзуки. – Осталось только привести в порядок татами.

Они трудились целый час, пока не сняли все циновки. Воздух наполнился ароматом тростника и призраками, которые возникали из клубов пыли и сажи. Аккуратно пропылесосив пол, они повесили на крюк, специально принесенный Сохарой, плетеные тростниковые циновки татами и тщательно вычистили их со всех сторон.

– Тряпка готова. Я уже смочила ее чаем, – сказала госпожа Судзуки, войдя в комнату с двумя чашками ароматного напитка.

Она передала мужу свернутое потрепанное полотенце, источавшее запах чайных листьев, и тут же исчезла. Мужчины неторопливо приступили к чаепитию, беседуя о сыне Судзуки, чья карьера в городе складывалась весьма успешно. Он работал в IT-компании в Токио и по вечерам возвращался домой очень поздно. Порой, когда требовалось пересмотреть всю систему безопасности, ему даже приходилось ночевать на работе.

– Жена волнуется за него, потому что у Такахары нет девушки. Он говорит, что времени на личную жизнь не хватает, но недооценивает тяготы жизни. Когда некому тебя поддержать, приходишь домой вечером, а тебя никто не ждет. Никто не приготовит вкусный ужин, а у тебя нет времени на готовку, разве это можно назвать жизнью? Он питается дрянной готовой едой из магазинов комбини.

Сохара молча кивнул.

– Мы так ждали его к Новому году, – признался Судзуки с волнением в голосе, – но в итоге пришлось опять побеспокоить тебя, чтобы ты помог с уборкой. Нам очень жаль.

– Даже если бы Такахара приехал, я все равно помог бы вам. Ему бы следовало отдохнуть.

– Это верно, – пробормотал Судзуки, склонив голову.

– К тому же, вы меня не беспокоите. Давайте я закончу, – сказал Сохара, увидев, что Судзуки собрался встать. – Присядьте, иначе вечером у вас заболит спина.

Тот ответил благодарной улыбкой.

– Кстати, господин Судзуки, я давно хотел вас спросить кое о чем.

– Конечно, спрашивай.

– Иногда я задаюсь вопросом: каким было детство на острове до появления интернета, когда в домах были только телефоны? Каким было ваше детство? Наверное, было бы интересно собрать все ваши истории и составить книгу воспоминаний жителей острова. С рассказами о детских играх, о том, каким был остров в те времена.

– Мне кажется, все бы с радостью согласились поучаствовать! – оживился Судзуки. – В детстве, говоришь? Как мы только ни шалили. Жизнь в те годы была трудной, но мы были счастливы.

Ответ на этот и следующие вопросы Сохара знал наизусть. Судзуки уже тысячу раз рассказывал ему о детстве, да и мать Сохары, которой сейчас было бы примерно столько же лет, будь она жива, любила делиться воспоминаниями и рассказами других жителей острова.

Постепенно вопрос возымел нужное действие, на которое и рассчитывал Сохара: Судзуки расслабился, и тоска по сыну уступила место радостным воспоминаниям о школьных годах, когда дети любили подшучивать над учителями. Потом Судзуки рассказал о том, как однажды, будучи семилетним мальчиком, положил два дергающихся хвоста ящерицы на руку матери, отчего та в испуге выскочила в окно.

Продолжить чтение