Я. Ты. Мы
© Артем Кондратьев, 2025
ISBN 978-5-0068-4467-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Пролог
– Как так вышло?
В последнее время я совсем забыл о чувстве меры и, наверное, обо всем. И вот, лечу по воздуху со скоростью тридцати шести метров в секунду. На спидометре было около ста тридцати, сто тридцать умножаем на три шестьсот и делим на тринадцать тысяч. Все верно. Хотя как-то нелепо выходит, я уже должен впечататься во что-нибудь. Что-то из разряда: «Жизнь проносится перед глазами»?
А я вспомнить не могу, как жил. Чем вообще занимался? Получается, что ничем. Просто работал. Наверное, неплохо побыстрее все это закончить.
Ни друзей, ни врагов, ни родственников. Как ни странно, это сильно успокаивает.
Кто я вообще такой?
Давай уже. Куда хочешь меня закидывай: в рай, в ад, в космос, – все равно. Главное без перерождений и других тел.
Только бы быстро. Только бы…
…
Темно.
Еще мгновение назад я летел по воздуху и, кажется, умер.
– Все верно.
От испуга тело невольно вздрогнуло.
– Кто здесь?
Ответа на вопрос не последовало. Я побрел в неизвестность, испуганно шаря рукой.
Как оказалось, всего пара шагов отделяли меня от стены. Я уперся в нее и, не отрывая ладоней от гладкой поверхности, медленно двинулся куда-то.
Вспышка, резкий звук, и большая комната озарилась светом.
Ладони упирались в громадное зеркало. Прикрывая рукой глаза, я развернулся.
В отдалении стояла старая больничная кровать, казавшаяся игрушечной в сравнении с огромным кубическим помещением, в котором она стояла.
Какое-то время я просто выжидал, боясь даже шелохнуться.
– Не пугайся, комната не такая большая, как может показаться, – прозвучал непонятно откуда заниженный голос.
– Она еще больше! – вскрикнул другой, похожий.
Что происходит?
– А как ты думаешь? – ответили на мои мысли, стоило им только возникнуть.
После вопроса других слов не последовало, и до меня дошло, что от меня ждут ответа.
– Я умер.
– Это мы уже сообщили.
Немного подумав, я дополнил свой ответ.
– И попал в ад.
Один из невидимых голосов злобно засмеялся.
– Ты?
От такого внезапного злорадства я смутился и не выдержал.
– А что я должен был подумать?
– И ты думаешь, что достоин попасть туда? – с досадой проговорил недавно смеявшийся голос.
Надо быть достойным попасть в ад? Что хуже ада?
– Встаньте ровно, – обрывал мои мысли один из голосов, – начинается суд.
Ну, конечно, божественный суд.
– Зачем его проводить? Оправдываться я не собираюсь, вам должно быть все известно.
– С чего ты взял, что тебе придется?
– В таком случае я перестаю понимать, что я должен делать.
Обстановка начинала меня злить.
– Мне плевать. Кажется, вы должны понимать. Вечные муки – прекрасно; райские сады – тоже здорово, хоть и маловероятно; растворите меня в космосе – лучше лучшего. Меня устроит любой исход.
Судьи молчали, и мне пришлось продолжить, однако слова почему-то потеряли недавнюю энергию и походили больше на жалкие оправдания.
– Мне не хочется разводить драму, но вся моя жизнь, вся – полный мусор! Буквально ничто. Не хочу ничего слышать. А вы, зная обо мне все, говорите о каком-то суде? Да пошли вы!
Послышался разочарованный вздох.
– А мне кажется, ты кое-что не понимаешь… – сказал один из судей.
– Не нужно, – попытался перебить его другой.
– Нет, я объясню ему, что к чему! – сделав небольшую паузу, судья продолжил, – Не помню, чтобы мнение в суде имело вес. Суду интересны факты. Нам интересны факты, а нытье можешь оставить в своей прошлой жизни, которую ты, к слову, бездарно потерял. Пререкаясь сейчас, ты лишь усложняешь нам работу. Да и сам понимаешь, никакого мнения у тебя быть не может.
Внезапно я успокоился, не знаю потому ли, что в воздухе повисла привычная укоризненная атмосфера, но голос прав, – я уже умер, и пререкаться, тормозить процесс, – глупо. Просто сделаю, что от меня ждут.
– Что я должен делать?
– Кхм-кхм… – послышался короткий вздох, – с учетом вашей истории, мы решили, что порядок проведения суда будет пересмотрен. Вы пройдете испытание: встретите пять человек и должны будете назвать нам их имена.
Что-то странное.
– После того как ты ляжешь на кровать и закроешь глаза, испытание начнется. Скорее всего это твой последний шанс… – я почувствовал легкую ноту печали в словах судьи, но после того, как он осекся, чувство пропало, – запомни хотя бы это: в самом храбром поступке можно найти ниточку слабости, но и в самом глухом отчаянии – путь к спасению. Смотри внимательно!
– Желаем удачи!
– И все? – я попытался спросить, но никто мне не ответил.
Я аккуратно присел на краешек кровати. Мой «последний шанс», «спасение», – даже смешно звучит. Не хочу об этом думать. Я явно не тот, кто в самом конце своей жизни может резко изменить вектор судьбы и воссиять на небесах. Возможно, нет никакого испытания, и я сейчас лежу на обочине, хлюпаю кровью, пока мой вытекающий мозг пытается меня утешить. Стоит только лечь, закрыть глаза, и мир исчезнет в бесконечной и бесчувственной тьме…
1
– Уаа!
От резкого крика я вскочил и резко зашарил руками по простыням, пока не наткнулся на что-то теплое и мокрое.
– Ааа!
Младенец.
Я быстро взял его на руки и попытался успокоить. Однако ребенок будто не обращал на меня внимания и, как бы я ни качал его, гладил или убаюкивал, продолжал кричать и ерзать. Спросонья я даже немного запаниковал, начал ходить по комнате в поисках чего-нибудь, что бы мне помогло, как вдруг он успокоился и с удивлением начал меня рассматривать.
Даже не знаю, что испугало меня больше его плач или это внезапное умиротворение. Я окинул ребенка взглядом: пухлые щеки, небольшие синяки под глазами, маленький нос с проглядывающими сосудами и голубые глаза.
Выдохнув, я сел на кровать, эффект внезапного пробуждения исчез, и ко мне вернулась память, а за ней сознание.
Испытание.
Ошарашенный одним этим словом, промелькнувшим в голове, я взглянул на того, кого держал в руках.
– Серьезно? – спросил я и немного посмеялся.
Нервная улыбка быстро сошла с лица.
– К чему тогда все те слова про последний шанс? Могли сразу в геену огненную меня и отправить! – не удержавшись, закричал я в потолок.
Злоба захлестнула меня, и я не заметил, как сдавил маленькое тело руками.
Послышалось кряхтение и всхлип.
– Господи, что я делаю!? – вновь закричал я и чуть не выронил ребенка, разжав руки.
Подсознательно я готовился к тому, что он вновь закричит. На маленьких глазах даже выступили слезы. Но ребенок молчал.
– Прости меня, – сказал я и прижал его к груди, гладя по спине. Он видимо так испугался меня, что не выдавил ни всхлипа, и лишь вымокшая от слез футболка выдавала то, что ему было больно.
– Какой же я придурок, – сказал я и, еще раз погладив ребенка по голове, добавил, – правда, извини.
Вновь прошелся по комнате. Вроде бы место совершенно другое, гораздо меньше, уютнее и теплее, но что-то выдавало в нем то странное кубическое помещение, может быть, кусок зеркала размером со стену, теперь обклеенный белыми листами, а, может, что-то еще. Не знаю.
Интерьер комнаты не был особо богат: красивый каменный стол, пара окон и кровать; кровать гораздо шире вчерашней, застелена чистой простыней, одеялом и подушками. Единственное, что портило приятную атмосферу, так это запах сигаретного дыма.
Из окон падал мягкий свет. Приоткрыл штору, но ничего кроме белого свечения не увидел.
Ребенок успокоился. Аккуратно вытерев слезы у его глаз, положил его на стол.
– И что мне с тобой делать? – если предположить, что я хотел бы пройти это глупое испытание, то как узнать имя у младенца?
Может, у него есть какие-то именные вещи…
– Ааа! – закричал ребенок.
Взял на руки, повертел, проверил подгузник, – вроде все нормально. Холодно? Вряд ли, стол теплый. Чего он опять? Может, есть хочет?
В аккурат под моей левой рукой, словно ожидая, что я обращу на них внимание, виднелись несколько выдвижных ящиков. Я снова положил ребенка на стол, открыл первый…
– Ааа!
Уже предчувствуя слезы, быстро схватил маленькое тело.
– Что не так? – спросил я, смотря ребенку в глаза. Он, очевидно, не ответил.
Вновь немного покачал на руках.
Положил обратно на стол, тут же маленькое личико начало кривиться, взял на ручки, стало спокойным.
– То есть так?
Я одной рукой схватил ребенка, а другой помассировал висок. Он с интересом следил.
Начинаешь чувствовать себя ненормальным, разговаривая с тем, кто ни слова не понимает.
Неважно. Что это я с ним так вожусь? Если я умер, то он или ненастоящий, или тоже мертвый. Я не собираюсь играть в эти игры. Если нужно узнать его имя, пусть сами спросят, когда он вырастет. Поревет немного, а я скоротаю время.
Уже собираясь вернуть его на кровать, неожиданно для себя заметил, что как-то много у него синяков. На руках и ногах то и дело проступали либо уже рассасывающиеся, либо недавно образовавшиеся гематомы. Изначально из-за отекшего личика казалось, что он довольно упитанный, но нет: сквозь бледноватую кожу проступали ребра, ножки и ручки были похожи на палочки, а сквозь пальцы виднелись фаланги.
Да что ж такое?
– Хорошо, ты победил. Все равно в этом нет никакого смысла.
Ухватив его рукой, я осмотрел шкафчики. Для меня был подготовлен почти полный набор молодой мамочки: памперсы, бутылочка, молоко, смесь для питания, костюмчик, – все, конечно, не брендированное.
Я быстренько засыпал смесь в бутылочку и залил ее молоком, плотно закрутил крышку, встряхнул и поднес ко рту ребенка. Удивительно, как быстро я провел эти манипуляции.
Скорее всего из-за того, что я испугал его, ребенок был пугающе спокойным, как будто немного мертвым или парализованным, однако стоило поднести бутылочку к его рту, как он сразу оживился и жадно впился в нее ртом и руками.
Выглядело забавно.
Смотря на детей, всегда думаешь, почему люди ничего не помнят с детства. Может, потому что быть младенцем ужасно: человек буквально ни на что не способен, не способен даже сказать об этом или даже подумать.
Может быть, ужас, пережитый после того, как тебя выдергивают из нутра матери и буквально не оставляют выбора в появлении твоего «Я», просто не может уместиться в памяти такого хрупкого и маленького человека.
Странно, но так хочется защитить его. Единственное, как и от чего…
– Глупые мысли! – сказал я и слегка ударил себя по щеке.
Вновь внимательно оглядел ребенка. На груди небольшой шрам от ожога, такой же виднелся на плече. Не говоря о синяках, замеченных ранее.
– Что с тобой произошло?
Зачем я задаю ему вопросы?
Мальчик внимательно смотрел на меня, досасывая содержимое бутылочки. Смесь закончилась, и он кинул бутылочку на пол.
Пришлось поднять.
Нагибаясь, заметил еще один шкафчик. Свет падал так, что заметить его с высоты роста взрослого человека было невозможно.
Поставил бутылочку на стол и выдвинул скрытый ящик. В нем лежал детский альбом, я видел такие в магазинах или в интернете, но ни разу не держал в руках.
На обложке красовалась надпись: «Мои первые шаги».
– Твой?
После своего бесполезного вопроса я открыл первую страницу:
«Я родился совсем недавно».
Под надписью – фотография, половину которой занимала вспышка света и часть чьей-то руки.
На второй также была надпись и фото:
«Я родился недавно поэтому я один».
На фотографии младенец в пеленках на кровати. Кроме открытого рта разобрать что-то еще на лице было нереально.
Перевернул страницу.
«Я скоро умру и это очень хорошо».
На фотографии под этой надписью виднелся потолок и два смазанных лица на фоне.
«Это хорошо потому что когда я умру больше не буду один».
Под надписью фотографии не было.
– Какой-то бред, – невольно проронил я, но листать продолжил.
«У меня есть мама».
На фото было видно женщину, которая тянула руки к камере. Лицо было не разобрать; вообще, почти все фото в альбоме были какими-то странными, нечеткими.
Страницы, где должны быть описаны рост, вес, да вообще что-либо еще, были пропущены или склеены. Лишь изредка встречались надписи и фото.
«Мама не кормит меня грудью».
«Папа не вернется».
«Мама любит папу больше».
«Маме нравится как я плачу».
«Мой рот похож на пепельницу».
«Ты умрешь».
Я резко закрыл альбом.
– Хватит.
Свет из окон потускнел. Легкая усталость пробрала тело.
Значит, день скоро закончится. Гораздо быстрее, чем я ожидал.
Я положил альбом на стол. Кому-то показалось, что этот идиотский альбом окажет на меня какой-то эффект.
Внезапно, вкус сигаретного дыма во рту усилился, вызывая тошноту. Из комнаты будто выкачали воздух и заполнили углекислым газом и гарью. Мою спину озарил яркий оранжевый свет. Поддавшись непонятному внутреннему чувству, я медленно повернулся. Листы бумаги, приклеенные к зеркалу, вспыхивали, как ветки эвкалипта в костре, образуя огненное кольцо. Огонь словно гипнотизировал, маня подойти ближе. Возможно, я бы и подошел, но что-то сильно обожгло мою левую руку.
Альбом загорелся.
Быстро смахнув его на пол, начал бить ногой по оплавившейся обложке, но огонь лишь усиливался, неестественно быстро сжигая бумагу и картон. Вскоре остался лишь пепел, а я, словно в бреду, водил по нему рукой в надежде на то, что…
– На что? – спросил я вслух не знаю у кого.
В комнате, как по волшебству, появился свежий воздух, температура снизилась, и с альбомом все в порядке.
Единственным, что выдавало спрятавшийся пожар, были оплавленные стенки зеркала и отсутствие макулатуры на них.
– Что произошло? – в этот раз вопрос был почему-то адресован ребенку.
Малыш никак не отреагировал. Единственное, что выдавало в нем жизнь, а именно два маленьких сапфира, постепенно прятались за шторки век.
Я еще раз прошелся по комнате, оглядел все, что можно, но ничего интересного кроме стеклянной пепельницы под кроватью не нашел. Пнул ее подальше.
Сменил ребенку подгузник и надел на него зеленый костюмчик с лягушками.
Свет за окнами почти полностью погас. А над кроватью зажегся электрический огонек.
Ребенок уже тихо посапывал. Уложил его на кровать, стараясь не разбудить.
Похоже, придется лечь рядом.
Закинул руки за голову.
Интересно, была ли над кроватью эта лампочка изначально, при свете не заметил ее. Откуда в этом месте берется электричество?
О чем я вообще думаю?
Повернулся на бок и посмотрел на маленького человека, чье имя мне каким-то образом нужно было узнать.
В голове витали странные мысли насчет того, что со мной происходит, но ничего конкретного сформулировать не получалось. Грустно. Конечно, все, что я видел, – фарс и спектакль, однако что-то внутри, словно просило меня отнестись ко всему серьезнее, давило чувством непонятной тревоги. Хотя какая уже разница, все равно имя я не узнал.
Провалился в самом начале. Удивительно, что мне вообще предоставили какой-то шанс, даже если это просто глупая издевка.
«С учетом вашей истории», – как-то так они говорили.
Невольно на лице выступила ухмылка, но тут же исчезла.
– Нет у меня истории…
Тело уже совсем потяжелело, в последний раз взглянул на малыша. В голове промелькнуло непонятное «извини», и мир вокруг погрузился в мягкую и обволакивающую тьму.
2
Если рай существует, то он точно похож на пробуждение. На ту его часть, когда утром, только-только открыв глаза, находишь себя ничего не помнящим: где ты, кто ты, – память не успевает разбудить твои тревоги, и остается лишь глубокое, во многом почти непередаваемое чувство собственного существования. Если уж доходить в таких рассуждениях до крайностей, то ад – это память.
И не успела память вернуться ко мне, как мое пробуждение резко ускорили.
Бах!
Голова со всей возможной для нее силой резко дернулась и, потянув верхнюю часть тела за собой, соединилась с перекладиной двухэтажной кровати. От резкой боли в не успевших толком открыться глазах потемнело. Щека горела, а вместе с ней на лбу, похоже, набухала шишка.
Еще немного посидев, поглаживая набухшее место удара и щеку, я нашел в себе силы и, утерев выскочившую слезу, встал.
Свет в комнату поступал из приоткрытой двери. Я успел заметить низкий силуэт, проскочивший в дверной проем.
Немного пошатываясь и толком не осматривая место своего пробуждения, я вышел в длинный зеленый коридор, устеленный коричневым зернистым линолеумом. С одной его стороны – нарисованная мелом дверь, с другой – длинный проход, оканчивавшийся поворотом. Выбирать не приходилось.