Хорошие учителя

Редактор Елена Чижикова

Корректор Алена Деньгова

Дизайнер обложки Мария Ведищева

© Ольга Еськова, 2025

© Мария Ведищева, дизайн обложки, 2025

ISBN 978-5-0068-4496-4

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Глава 1

Дочитав «Властелин колец», я, чувствуя сожаление и не желая расставаться с героями, перевернула последнюю страницу, изучая всё, написанное мелким шрифтом… Неплохо, наверное, было бы иметь такое колечко, надел и раз! – ты исчез от проблем, учёбы, неприятных людей…

Да уж, наверное, за уроки всё-таки придётся взяться. Что там? Ага, математика, затем химия, русская литература. Хотя зачем обманывать саму себя, я и так знаю, чем закончится моя домашняя работа: я прочту параграф, сделаю вид, что решила задачи, перепишу их в тетрадь, а потом получу свою пятёрку. По двенадцатибальной шкале, за старания. А вот литература мне даётся легко, стоит пару раз прочесть стихотворение, и я знаю его наизусть; всю школьную программу я изучила ещё летом самостоятельно, и даже больше, поэтому и она мне удовольствия не приносит, разве что на уроке, когда я отвечаю, потому что хоть в этом я лучше всех.

А ещё я лучше всех, по крайней мере девочек, в физкультуре. Но это не потому, что я постоянно тренируюсь, бегаю или качаю пресс, просто это моё упрямство: если кто-то бежит рядом, мне обязательно нужно вырваться вперёд, и так, пока я не обгоню самого ногастого мальчика. Пресс у меня сам по себе выходит хорошо по необъяснимым причинам. У нас в классе есть девочка Таня, у неё мама тренер по лёгкой атлетике и постоянно заставляет её заниматься, а я, когда первый раз качала пресс в этой школе, показала результат восемьдесят семь раз – на двадцать больше, чем у Тани. Ах да, есть ещё украинский и русский языки. И тут тоже чудо: я толком не знаю ни одного правила, а диктанты всегда пишу на самый высокий балл. Просто я интуитивно знаю, где поставить запятую, а где тире. А может, играет свою роль моя любовь к чтению – я читаю книги запоем. Мне кажется, я до сих пор помню, как научилась читать в три года за пару недель.

Но, пожалуй, это всё, чем я могу похвастаться. Больше особыми талантами я не обладаю, просто перетаскиваю своё тщедушное тельце из четверти в четверть, из класса в класс. Да и внешности я довольно-таки заурядной, не лидер и не душа компании по натуре, да и одеваюсь плохонько: откуда у моей матери санитарки деньги покупать мне модную одежду? У нас и ужин-то не всегда приличный. В общем, я – сплошной ходячий недостаток. Оттого, надо так понимать, и все мои проблемы.

Весной прошлого года мы переехали на новое место жительства – в частный дом, вернее в его половину. Другую половину занимает молодая семья без детей. Дом обветшалый, но зато теперь это только наше жилье. Прежде же мы жили в коммунальной квартире с вечно пьяным соседом (семья, с которой мы обменялись жильём, после выкупила у него его комнату). И сразу же у дирекции моей школы появился законный повод выпроводить меня из родного образовательного учреждения «по месту жительства», хотя и переехали мы всего-то через дорогу. Просто школа решила вдруг переименоваться в «гимназию», и вклады в различные фонды, которые им и до этого приходилось из меня вытряхивать силой, сразу же возросли. Если бы у меня ещё хоть табель был приличный, а так…

И вот, второго сентября я пришла в новую школу задолго до звонка. Первое сентября я пропустила из-за того, что уже при выходе из дома у меня вдруг окончательно отклеилась подошва на обуви. Так как туфли были не один раз чиненные и суперклей уже некуда было наносить, а другой подходящей пары у меня не нашлось, то пришлось остаться дома. Ну и хорошо, потому как денег на цветы новому учителю у меня тоже не было… Так вот, второго сентября я нашла нужный кабинет, в котором была пока только одна учительница, спросила, куда сесть, и она указала на парту прямо перед ней. Первым был урок химии, я достала из сумки всё необходимое и приготовилась ко встрече со своими одноклассниками.

Понемногу класс заполнялся мальчиками и девочками, но никто не обращал на меня внимания. Учительница вышла, и я вдруг подумала, что могу занимать чьё-то место и хотя бы по этой причине меня заметят. Но за «престижную» парту даже рядом никто не сел. Я уже подумала, что и пусть, и перестала обращать внимание на происходящее, открыв учебник, как вдруг услышала:

– А что это за девочка?!

Я подняла голову. Надо мной возвышалась, по-видимому, будущая одноклассница, весьма крепко сбитая и полногрудая. У неё был очень громкий голос, и поэтому все разом, как в американском фильме ужасов, замолчали и посмотрели в мою сторону.

Я не успела открыть рот, как ей ответили:

– Не знаем, сидит тут с самого утра. Может, дочка Софии Анатольевны?

– Ребёнок, ты дочка? – спросила она.

Я покачала головой и только снова собралась ответить, как она произнесла:

– Ты что, классы перепутала? Здесь сейчас десятый, а тебе в какой, шестой, наверное, надо?

Она дружелюбно, с какой-то материнской заботой смотрела на меня, и я даже не обиделась:

– Да нет, я здесь и учусь, я ваша новая одноклассница, – наконец произнесла я.

Я вдруг кожей почувствовала, как все разом замолчали. Теперь я точно была в центре внимания. Вот сейчас бы произнести что-то умное, смешное, завоевать доверие и симпатию. Но я молчала, не отрывая взгляда от собеседницы, как будто весь остальной мир меня не интересовал.

Лицо моей одноклассницы заметно вытянулось, она произнесла:

– А-а-а… – и удалилась на своё место.

Тут прозвенел звонок, вошла София Анатольевна, и урок начался.

После окончания пары все встали и пошли к выходу, и тут я предстала перед проблемой – класс разделился на две части, и одни пошли налево, другие направо, а я осталась стоять, не зная, что предпринять. Решив, что право лучше, чем лево, я пошла за правой группой. Но и затем выбор догнал меня – мои одноклассники дошли до лестницы и опять разделились: одни пошли вниз, другие свернули налево. «Ну что за амёбы!» – подумала я и решилась спросить.

Догнав тех, кто пошёл налево, я дёрнула ближайшую девочку за рукав:

– А вы куда идёте?

Она посмотрела на меня явно недоумевающе, потом в её глазах мелькнуло понимание:

– Вообще-то, на физику! Ты не против?

Её четыре подруги прыснули со смеху. Шутка была не самой удачной, и они явно ей льстили.

– Просто все пошли в разные стороны, а я здесь новенькая и не знаю, где кабинет физики, поэтому и решила догнать вас.

Все пятеро молча смотрели на меня и улыбались.

– Тринадцатый кабинет. На первом этаже, – наконец ответила одна из них, и они пошли дальше.

Я поспешила на поиски. Прозвенел звонок, когда я наконец заприметила табличку с нужными цифрами. Но кабинет был закрыт. Я встала под самой дверью, стараясь угадать, кто из молодых людей, галдящих вокруг, мои одноклассники, но никого не узнавала.

Наконец, все «рассосались» по кабинетам и я осталась в коридоре одна. Еще раз уверившись, что кабинет тринадцатый, я уже начала было подумывать, что надо мной неуместно пошутили, как вдруг послышались голоса и мой класс показался из-за угла. Пошло ещё пару минут, и наконец показалась учительница. Она прошла сквозь толпу учеников, которая почтительно расступилась, и открыла дверь. Как я потом узнала, физичка постоянно опаздывала на свои уроки и все ребята это знали.

Учительница зашла первой, а я прижалась к двери: в моей прошлой школе принято было толкаться, пихаться, давать подножки, и я не хотела стоять на дороге у всего класса. Но никто не заходил, все выжидательно смотрели на меня. «Ага, сейчас начнут запихивать», – подумала я, но тут один из парней произнёс:

– Заходи же!

Я зашла и села на своё место. За мной чинно и спокойно стали заходить остальные девочки, а потом уже мальчики. Это меня поразило больше всего в первый день, и мне захотелось увидеть нашего классного руководителя, который смог так воспитать неугомонную молодёжь.

Глава 2

Вернее, классную руководительницу. Звали её Ангелина Назаровна, и наша первая встреча произошла в тот же день – последней парой у нас был урок русского языка, специальность нашей преподавательницы.

Наш родной кабинет находился на самом последнем, четвертом этаже здания. И, как оказалось, Ангелина Назаровна имела вкус и страсть к уюту. Кабинет был украшен кашпо с висячими цветами, подоконники уставлены горшками с различными комнатными растениями, и даже присутствовало два напольных вазона с деревьями, кажется, это были фикусы. Стены увешаны плакатами и портретами русских писателей и поэтов. В конце класса, за последними партами, стоял шкаф-стенка, сплошь уставленный книгами. В общем, был достигнут максимально домашний комфорт.

Классная оказалась невысокой женщиной средних лет, довольно миловидной. Она не обратила на меня поначалу никакого внимания, может, потому, что её обступили ученики и наперебой стали что-то говорить. Это меня тоже поразило – чувствовалось, что они её любят и уважают. Я же чинно сидела на своём месте, ожидая, пока на меня обратят внимание.

Наконец, Ангелина Назаровна лёгким движением руки отправила всех на свои места. Взяв в руки классный журнал, она что-то посмотрела в нём, затем подняла глаза и произнесла:

– Так, у нас новая девочка в классе. Но я что-то не вижу твоего имени в журнале. Как тебя зовут?

– Елена Кремер.

– Ты уже познакомилась с ребятами?

– Немного.

– Хорошо, – она посмотрела на класс. – Ребята, новую девочку зовут Елена Кремер. Теперь она одна из вас, прошу всех дружить.

Затем она начала рассаживать всех по парам, чем вызвала бурю недовольства, на которую, однако, не обратила ни малейшего внимания. Когда дошла очередь до меня, я почувствовала, как весь класс напрягся – никому не хотелось сидеть с новенькой, – и когда меня посадили со смуглым парнем, бывшим явно не в фаворе, поскольку в течение дня я не раз слышала колкости и шуточки, которые ему отпускали девчонки, а парни при этом обращались с ним как с лохом, я почувствовала облегчение, хотя таким образом меня сразу поставили на одну ступень с ним. Я взяла вещи и пересела к нему. Моё лицо горело, и я чувствовала, как все насмешливо переглядываются и хихикают.

Что и говорить, в этом классе я на социальной лестнице была явно ниже, чем остальные. Все девочки накрашены, хотя бы ресницы или губы, у всех маникюр и ухоженные руки, модные новые вещи, красивые ручки и всякая другая школьная дребедень, которая стоит немалых денег. Мальчики были явно под стать прекрасной половине класса, и вряд ли кому-нибудь из них пришло бы в голову пригласить меня на свидание, потому что я была сплошным комплексом неполноценности.

Я уже говорила, что моя мама работает санитаркой в больнице. Вообще-то, она бухгалтер по образованию, но работала по своей специальности очень давно. У неё не было потребности в этом, потому что мой отец очень хорошо зарабатывал – он был какой-то важной шишкой в областном комитете ещё при Советском Союзе. За несколько недель до развала системы он попал в аварию на служебном автомобиле (не по своей вине) и погиб. Потом всё закрутилось, его друзья-товарищи сами лишились своих чинов и разбрелись кто куда, и нам некому было помочь. Так мы с мамой стали перебиваться с хлеба на воду.

Денег в нашей маленькой семье постоянно не хватало, и я помогала матери в огороде, поэтому руки мои хоть и знали маникюр, по ним это было мало заметно. Вещи у меня все старые, поношенные дочерями маминых подруг. Косметикой я не пользовалась – не хватало ещё и на неё тратить деньги. Худенькое тельце явно не могло бы поразить мужское воображение, хотя лицо, возможно, и было привлекательно. Надо думать, что всё-таки было, потому что девочки нашего класса почувствовали ревность. Как мне показалось.

– Привет, – я кивнула соседу и улыбнулась. Я его не слишком уважала за то, что он позволял над собой издеваться, но и уподобляться своим одноклассникам не собиралась.

Соседа звали Егор Притула, и он явно растерялся от моего внимания.

Ангелина Назаровна, довольная рассадкой, открыла учебник, и урок начался. Атмосфера в классе была вполне дружелюбной, но я почему-то чувствовала себя лишней. Взглянув на Егора, я заметила, что он тоже не проявляет особого интереса к одноклассникам, как и ко мне, и я почувствовала себя вдвойне одинокой.

После окончания шестого, последнего, урока я, стараясь быть незаметной, выскользнула из класса и поспешила домой. Меня никто не остановил и не окликнул – никому здесь не было до меня никакого дела.

Глава 3

Через пару недель я уже стала привыкать к вакууму, который образовался вокруг нашей парты: мы с Егором сидели последними в среднем ряду. Парни, будучи по природе более тактичными, меня просто не замечали, хотя порой мне казалось, что они бросаются разными предметами в Егора и шпыняют его почем зря только для того, чтобы я обратила на них внимание. В этом я убедилась ещё и после того, как одна девочка, Света, которая держалась ото всех особняком, хотя и пользовалась уважением (поскольку её родители были о-о-очень состоятельны), однажды не выдержала и небрежно обронила:

– Что-то я не замечала раньше от вас такого внимания к Егорке. Что бы это значило? – и она многозначительно посмотрела на меня.

Дело в том, что она в гордом одиночестве сидела тоже на последней парте справа от нас, и иногда вещи – бумажки, колпачки от ручек или мел, – брошенные в Егора, пролетали в опасной близости и от неё. После её слов повисло неловкое молчание, девочки подняли головы и оглянулись на тех метателей, с которыми, я так понимаю, «зажигали» летом. Хорошо хоть, что после реплики Светы мальчишки оставили нашу парту на некоторое время в покое.

Вскоре у нас состоялась первая контрольная по информатике. И тогда произошёл мой первый серьёзный конфликт.

Надо сказать, что впервые компьютер я увидела только с месяц назад, когда появилась в этой школе. Раньше информатику я не изучала, и языки программирования были мне абсолютно незнакомы. А вот мой новый класс изучал их весь прошлый год, но, когда я перед первой самостоятельной объяснила ситуацию учительнице, та ответила, что я ведь учусь уже целый месяц, а значит, хоть какие-то знания да почерпнула.

У нас в классе двадцать восемь человек, а компьютеров вдвое меньше. Таким образом, за каждой машиной сидит два ученика. Расположены они в три ряда: первые стоят тыльной стороной к учительскому столу, вторые экраном к нему, третьи опять задней частью и так далее. На информатике я сидела за вторым компьютером, то есть спиной к преподавателю. Моего напарника не было в этот день в школе, и рядом села Даша – не последний человек в классе. На её выбор повлияло то, что за нашей спиной сидел отличник.

Началась контрольная, и мы с Дашей минут пять тупо смотрели на задание, затем я уже было решила, что нечего мучиться, как Даша вдруг прошептала:

– Сейчас Влад решит, и мы спишем.

Влад решил, и я, с Дашиного благословения, вполоборота, подставляя свою задницу под выговор, потихоньку переписывала решение с экрана на предусмотрительно вырванный и подсунутый мне соседкой листок, чтобы потом переписать с него на чистовик. Половина дела была сделана, когда соседка Влада, Карина, та, которая решила в первый учебный день, что я перепутала классы, вдруг заметила, что я списываю, и толкнула меня:

– Ты что, охренела? Сама решай!

Эта была крутая девка, из тех, кто не побоится плюнуть кому-то на руку, а потом ещё и надавать по лицу за то, что не попала.

Я растерянно ожидала, что Дашка, которая по крутости не уступала Карине, сейчас всё ей объяснит. Но та, отвернувшись, разглядывала стену, делая вид, что её это не касается. Пожав плечами, я отвернулась. Мне было непонятно, в чём дело, потому что Даша и Карина прежде казались мне подругами. Но тут Даша ожила и, увидев, что я уже не тружусь над нашими оценками, возмущённо зашипела:

– Переписывай давай, скоро будет звонок!

Я опять пожала плечами и снова повернулась к монитору за спиной. Но тут на меня наорала учительница, пригрозив, что поставит оценку до того, как увидит мою работу. Подождав пару минут, я, подгоняемая Дашкой, снова стала списывать. И опять получила зуботычину от Карины. Влад тем временем оставался невозмутимым, будто глухой.

Перестав списывать, я нарвалась на гнев Дашки. Да что между ними произошло?! И та и другая сделали из меня мяч, на котором вымещали свою злобу. Слава Богу, прозвенел звонок, и моей писанины хватило как раз на то, чтобы получить минимальный положительный балл. Ну и хорошо, большее вызвало бы подозрения.

Карина же, собирая свои вещи, наклонилась ко мне и тихонько сказала на ухо:

– Ты зря связалась со мной, деточка, теперь я тебя запомню!

Глава 4

В тот же день я везде, вроде бы невзначай, с ней сталкивалась. Она специально подставляла мне ногу, на которую я натыкалась, что давало ей повод меня толкнуть и наорать, или же сама становилась на моём пути, а потом брезгливо меня отпихивала. Парни старались этого не замечать, а вот милые девочки каждый раз прыскали со смеху, исподтишка поглядывая на меня и шушукаясь. Началась полномасштабная, тщательно запланированная травля. Я стала центральной фигурой в классе, объектом постоянных насмешек. Пусть я училась неважно, но у нас были личности и безнадёжнее. Со мной же обращались так, будто я выходец из интерната для слаборазвитых.

Что было обиднее всего – я не нравилась и классному руководителю, хотя в этом наши мнения расходились, я-то ей симпатизировала. Впрочем, как и всему классу. Наши ребята, с первого класса в большинстве своём воспитанные Ангелиной Назаровной, с виду человеком интеллигентным, между собой особых признаков вражды не проявляли. Но я… они как будто уже давно ждали мяса типа меня, над которым можно будет упражняться в острословии.

Со временем я начала замечать, что внешне дружные и приветливые одноклассники разбиты на несколько кланов. Был клан интеллигенции. В него входили девочки утончённого склада, которые слушали классическую музыку и для собственного удовольствия читали русскую, украинскую и зарубежную классику. Все они были твёрдыми хорошистками. Ах да, среди них был ещё и мальчик Никита, пожалуй, самый красивый в нашем классе.

Второй клан был дружный и весёлый, они учились с первого класса вместе «и за всё, что они делали, отвечали вместе». Они ходили в ночные клубы, совместно проводили время вне стен школы, и у них были общие знакомые, не связанные с учёбой. Третьим был крохотный клан богачей, которые вообще ни с кем не общались, кроме себе подобных. Ну и четвёртый – середнячки, которые не относились ни к тем ни к другим и оттого старались казаться своими везде. Вот эти мне не нравились больше всех. Впрочем, это было потому, что как раз середнячки и старались унизить меня усердней всех.

Среди них у меня появился злейший враг. Нет, это была не та, с которой я не поладила на уроке информатики, то отдельный случай. Вражду этой, Бековой Наташи, я понять не могла – ей-то я не сделала ничего плохого, но, когда мы стояли, к примеру, на перемене кружком, она становилась рядом и незаметными движениями, которые я бы никогда в жизни не смогла повторить, постепенно вытесняла меня из круга. Через пару минут так получалось, что стою я совсем одна за дружно сомкнутыми спинами её подружек – в клане середнячков она была запевалой. Это, кстати, к ней я обратилась, когда искала кабинет физики. Впрочем, мне была понятна её тактика – в мире сильных она старалась быть своей: «Вот, мол, видите, я её тоже терпеть не могу».

Это безразличие и её желание выпендриться и угодить, где надо, мне было в принципе понятно, и её я за это крайне не уважала. Но всё же я старалась всеми силами показать, что я им не враг, при случае не выказывая и признака обиды.

Глава 5

Урок русского языка. Но Ангелина Назаровна почему-то решила половину пары опять потратить на пересадку, в итоге нас с Егором переместили вперёд на одну парту, а сзади посадили Бекову.

На втором уроке диктант. Как я говорила, для меня это не проблема. Впереди сидит Ира из «интеллигентов», она хорошистка, но зная, что в русском я сильнее, то и дело оборачивается, чтоб списать. Я, конечно, не в отказе, наоборот, я рада помочь – не без корысти, а с пользой для себя на алгебре. Ира то и дело шепчет мне вполоборота:

– Лена, «деревянные» с двумя «н»?

Я киваю. Через несколько минут:

– А «немного» слитно?

И так весь диктант. Я терпеливо подсказываю всем – вот, сейчас мой выход, я в центре внимания. Возможно, это первый шаг к симпатии. Но в душе я знаю, что это только сейчас, после урока всё станет как прежде, и меня опять перестанут замечать.

На химии я подглядываю решение задачи у Наташи, которая на русском тоже донимала меня сзади. И нарываюсь на удар ладонью прямо в лоб:

– Совсем оборзела? Отвернись!

Я оторопела.

– Но ведь я тебе подсказывала…

– Отвернись!

И она угрожающе ткнула мне в глаз ручкой, которая остановилась буквально в миллиметре от моего зрачка. Я даже не стала уворачиваться. Мне было так обидно, что несколько секунд я лишь молча смотрела ей в глаза и только затем отвернулась. Сзади захихикали.

В тот же день на физкультуре мы всем классом сидели в спортзале на лавочках – учитель запаздывал. Мне в кроссовок попал камушек, и я сняла обувь, чтобы изъять помеху. И тут объявилась Бекова, ногой выбила обувь у меня из рук, и они вдвоём с лучшей подружкой Алиной Меньковой принялись пинать кроссовок по залу. Я терпеливо ждала, понимая, что отбирать его бесполезно. Весь класс наблюдал за турниром, насмешливо на меня поглядывая.

Тут вошла учительница Татьяна Александровна. Это была моя старая знакомая: по воле случая она вела у меня физру всю мою школьную жизнь. Она работала в школе, в которой я училась до этого, а потом в тот же год, что и я, перевелась в эту, нынешнюю. Мне она очень нравилась. Её зычный голос, когда она вела урок на улице, разносился по всей округе, заполняя все закоулки и все близлежащие дворы. С окончанием лета и с приходом весны команды «нале-е-ево» и «прямо-о-о» стали такими привычными, что именно с ними времена года в нашем районе начинались по-настоящему.

Она с порога оценила ситуацию, но ничего не сказала. Отдав команду строиться на улице, Татьяна Александровна взяла журнал и вышла. Я подождала, пока все уйдут, только после этого подобрала кроссовок, обулась и пошла на стадион.

На уроке не повезло Бековой: она пробежала стометровку медленнее всех, и Татьяна Александровна заставила перебегать её трижды, а Бекова с каждым разом давала ещё худший результат. В итоге та стала возмущаться, чтобы её оставили в покое, и за пререкания ей назначили качать пресс – три подхода по сорок раз.

Никто в классе не знал, что мы с Татьяной Александровной были знакомы ранее, и никто не связал происходящее со мной. Да я и сама не понимала этого, пока в конце урока, случайно встретившись с учительницей взглядом, не увидела, как та подмигнула мне и улыбнулась.

Стометровку я пробежала лучше всех, даже быстрее парней.

Глава 6

Урок украинской литературы. Пишем сочинение, тема «Тарас Григорович Шевченко». Впереди сел на пустующее место Илья Паринов, он из крутых троечников, учится ещё хуже меня. Сел рядом с Аней Патанай, миниатюрной хорошенькой брюнеточкой, вокруг которой постоянно увивается.

Понятное дело, о том, кто такой Тарас Шевченко, он знает понаслышке, впрочем, как и его пассия. Но писать надо, и они на ходу берут у меня уроки. Заметив, что они списывают, я перестаю писать: учительница не идиотка, поймёт, если три работы будут практически одинаковы. Но я не в силах сопротивляться их настойчивым уговорам, приходится подсказывать, за что получаю замечание. Я получаю, хотя это они нарушают дисциплину, сидя ко мне полубоком. Аня находит выход из положения – даёт мне листок бумаги, чтобы я написала для них черновик. Я говорю, что сначала напишу себе, ведь скоро звонок. В ответ Паринов скидывает мои вещи со стола. Учительница опять шикает и грозит, что если я ещё раз нарушу тишину, она отберёт тетрадь и поставит отметку за то, что я успела написать. Я поднимаю всё с пола, а они тем временем отбирают мою тетрадь. Они смеются надо мной. Все, кто сидит поблизости, смеются.

Я нагибаю голову и пишу им черновик, используя те слова и выражения, которые хотела написать в своём сочинении. Они торопят меня: боятся не успеть переписать до звонка. Отдав им листок, я берусь за написание версии для себя. В голове ни одной мысли, в горле комок. Через семь минут звенит звонок, и я сдаю тетрадь с десятью предложениями.

Следующий урок – физкультура. Татьяна Александровна отсутствует, её заменяет физрук Нестор Никанорович, помешанный на кроссе и эстафетах. Я его терпеть не могу. Он тренер по футболу в городском легкоатлетическом манеже, сам крутой и любит таких же и потому меня просто не уважает. Когда он с нами занимается, я чувствую себя лишней. Стараясь доказать что-то ему, я ещё более настраиваю против себя остальных: становлюсь быстрее, сильнее, лучше, что раздражает моих склонных к закономерности одноклассников, которых в обычное время раздражают моя пассивность и миролюбие. Палка о двух концах.

Я стою обособленно ото всех, пока весь класс что-то живо обсуждает с Нестором Никаноровичем. Мне нечего сказать, а глупо улыбаться и делать вид, что я участвую в разговоре, что я одна из них, не по мне. Да и какой смысл мне лезть в их разговор, я уже как-то попыталась забыть про то, что они игнорируют меня. Тогда говорили о моём любимом сериале. Я его обожаю, вернее, обожала, потому что знаю уже почти наизусть. Обычно девчонки говорят о косметике, одежде, модных местах и новинках, о чём я имею весьма отдалённое представление. А тут зашёл разговор на известную мне тему, и мне есть что сказать. Я фанатка, информирована обо всём: съёмки, актёры и всё такое. И вот я включилась в беседу, рассказала несколько смешных эпизодов из серии, которую никто не видел. Но им это не показалось смешным. Наоборот, все замолчали и недоумевающе уставились на меня, и я оказалась в дурацком положении. Ещё один повод помалкивать и не лезть в разговор, когда тебя не спрашивают.

И опять эти «конченые» эстафеты. Я не против спринтерской пробежки, но любимое развлечение Нестора Никаноровича – бег по игровой площадке с хулахупом. Странно, но почему-то я единственная, кто знает, как называется этот «круг», и когда я сказала им это, все начали гоготать, как стая диких гусей, а меня потом ещё с неделю так называли.

Так вот, в этой эстафете нужно крутить хулахупом, как скакалкой, пробежать, сделав круг, и, вернувшись, передать обруч следующему. Но я не умею так бегать! Ноги переплетаются, и я, как сороконожка в детской сказке, путаюсь, какой ногой следует ступить теперь. Дурацкое состязание, я каждый раз прыгаю так неуклюже, что моя команда периодически проигрывает, а ведь «сокамерники» и так меня терпеть не могут. И, конечно же, не в меру активный Нестор Никанорович опять проводит соревнование!

Моя очередь, я принимаю хулахуп, который слишком велик для меня. Я бегу. Нужно успеть, я не хочу опять подвести ребят, я должна быть на высоте. Как же тяжёл этот круг! Я неповоротливо прыгаю, перебрасывая его через голову. Я вчера съела на ужин тарелку каши, даже без масла, с двумя кусками хлеба. И на завтрак опять та же каша, уже без хлеба, и сейчас я чувствую слабость. Меня мутит, темнеет в глазах. В конце концов, уже на последнем дыхании я, зацепившись неудачно за стальной обруч, прямо как болид на автогонках, на всей скорости несусь на животе под ноги Бековой, выставив хулахуп перед собой. Бежала я быстро – тормозной путь, как я потом увидела, метра два – на асфальте остались лёгкие следы от трения металлического обруча.

Я вскакиваю, намереваясь бежать дальше, хватаю хулахуп, но он скользит в руках. На нём кровь. Я недоумённо смотрю на ладони: кожа на них висит клочьями, и только сейчас они начинают болеть.

Нестор Никанорович кричит:

– Ну что там такое?! Давай бегом!

Наташа толкает меня, шипя, как раскалённый утюг:

– Давай, чего встала! – но, уже схватив хулахуп, она понимает, что я его испачкала кровью. Брезгливо поморщившись, Бекова кричит физруку: – Эта дура его весь в крови вымазала, я не буду за него браться!

Эстафета останавливается. Учитель подходит ко мне. Весь класс собирается вокруг. Посмотрев на моё лицо, которое, я чувствую, тоже саднит, физрук осматривает руки. Тогда я, наконец, замечаю, что он озабочен:

– Иди в медпункт, нужно промыть.

Я поднимаюсь и только сейчас обращаю внимание на свои спортивки: на них огромные дыры, сами коленки тоже кровоточат. Мне больно идти, и я медленно ковыляю, а вслед мне сыплются насмешки и замечания. Учитель что-то говорит, я оборачиваюсь, не расслышав, и вижу, что ни один не смотрит на меня сочувственно. Все просто насмехаются и злорадствуют.

– Блин, если бы не эта идиотка, мы бы выиграли, – жалуется Бекова подружкам и смачно, будто гопник с района, сплёвывает мне вслед.

Глава 7

Медсестра в медпункте ужаснулась, промывая мне руки.

– Деточка, ты что! Ну разве можно так носиться, у тебя же могут шрамы остаться! Колени содраны! А лицо!

В зеркале напротив я уже успела заметить, что мой подбородок тоже изрядно ободран. Но меня не шрамы беспокоят, я думаю о том, что теперь придётся покупать новый спортивный костюм, и еле сдерживаю от этого слёзы, а медсестра думает, что я плачу от боли, и утешает меня. Перевязав мне руки, она порылась в сумке и протянула мне несколько шоколадных конфет:

– Вот, возьми, и не бегай так больше. Подумаешь, эстафета! А с учителем я поговорю, чтобы ты пока не ходила на физкультуру. Раны на руках ещё не скоро заживут.

Она оказалась права. Небольшой шрам на левой ладони остался со мной на много лет.

Ну а пока что я почти три недели проходила с перебинтованными руками. Я не писала на уроках, что освобождало меня от контрольных и самостоятельных. Но потом, когда руки зажили, мне пришлось навёрстывать упущенный материал. А этот случай ещё долго оставался предметом шуток и язвительных замечаний в мой адрес.

Уроки экономики и истории у нас ведёт одна учительница. Когда я получила учебники, меня сразу заинтересовала экономика, и учебник я прочитала ещё летом. Я прекрасно поняла теорию и с нетерпением ждала, когда же наступят уроки.

Но экономика у нас планировалась начаться со второго семестра, а пока что на истории я неважно зарекомендовала себя перед учительницей Марией Владимировной, невероятно красивой брюнеткой лет под тридцать. Она модно и дорого, не по-учительски, одевалась, руки, шея и уши всегда украшены золотом. Я слышала, что её муж держит свой бизнес и работает она ради удовольствия. Я бы, будь на её месте, фиг бы вкалывала в нашем дурдоме, но этой дамочке с тонкой душевной организацией, нежным голосом и жеманными повадками требовалось самовыражение и признание.

Так вот, в истории я никогда не была сильна. Пусть это слова неудачницы, но я думаю, что, если бы моя первая учительница постаралась хоть как-то вдохнуть жизнь в этот предмет, я бы ещё и заинтересовалась. Но, только открывая книгу и видя эти скучные колонки фактов, перемежающиеся датами, я впадаю в какой-то ступор. Вообще, при виде цифр мне всегда становится скучно, у меня даже мозг будто отключается. Потому с изначально скудными знаниями я и впоследствии не смогла произвести впечатление на Марию Владимировну, а когда наконец началась экономика, которую я так ждала, учительница уже просто не обращала на меня внимания. Когда же она после первого домашнего задания спросила, кто хочет ответить, я постеснялась поднять руку, потому что никто больше, даже наши два отличника, не выказали признаков активности. Наконец, вызвав кого-то, она получила ответ. Но тут же задала пару-тройку дополнительных вопросов, требуя раскрыть тему, добавить свои соображения – того, чего нет в учебнике. Я растерянно обдумывала, что бы я смогла ответить в таком случае. Сейчас, через много лет излагая события тех дней, я уже плохо помню, каков был вопрос. Но тогда я обрадовалась, что не подняла руку. В следующий раз я решилась ответить: экономика всё-таки мне была интересна. Но Мария Владимировна проигнорировала моё рвение, спросив другого. А меня через несколько минут вызвала решать к доске задачу, хотя это уже был следующий вопрос, и на него-то у меня как раз ответа и не было.

Я вышла к доске и уставилась на условие. В голове ни одной мысли: для решения нужно было знать формулы, которые изучались в девятом классе, ведь я попала в класс с экономическим уклоном, а я в предыдущей школе даже понятия не имела, что где-то учат экономику, и поэтому сейчас просто стояла у доски, как это бывало на алгебре или геометрии. Там-то хоть Любовь Фёдоровна, ярая фанатичка своего дела, уже давно перестала меня истязать, уразумев, что у меня гуманитарный склад ума и выше своей головы я не прыгну. А вот Мария Владимировна, хотя и знала, что я не учила раньше экономику и не могу знать этих формул, без которых просто невозможно правильно рассчитать валовый доход предприятия или что-то там ещё (по крайней мере, не с моими начальными знаниями), почему-то не приняла это во внимание.

Простояв так до конца урока и нацарапав что-то на доске для приличия, я была отпущена по звонку взмахом её тонкой руки, украшенной массивными перстнями и золотым часами. С тех пор больше ею к доске не вызывалась, а после первой же самостоятельной по теории, в которой, как мне казалось, я предельно ясно и правильно изложила свои соображения, но получила огромную жирную тройку, я и сама перестала рваться к доске. Я не могла понять, почему так, ведь я же выучила урок и была абсолютно уверена в своей правоте, но спросить я не решалась.

Что меня ещё поразило, так это то, что похожая ситуация ожидала меня и на географии. За предыдущий год у меня было шесть баллов, я тогда месяц пролежала в больнице с воспалением лёгких и много пропустила, да и география не была никогда моим любимым предметом. Когда я поступила в эту школу, меня забыли вписать в классный журнал, и поэтому моя фамилия стояла последней. А у географички Маргариты Юрьевны было весьма странное понятие о ведении урока. Сначала она диктовала нам тему на полстраницы, потом цель изучения, занимавшую ещё больше места, а затем мы открывали учебники и самостоятельно «изучали» материал, который она спрашивала в тот же день на следующем уроке. И, что странно, спрашивала почти всегда в алфавитном порядке, никогда не вызывая добровольцев. До меня за два месяца очередь не дошла ещё ни разу. Самостоятельные она тоже проверяла, не сходя с места, беря тетради по очереди. В итоге в первом семестре я не заработала ни одной оценки, и меня всё мучил вопрос, что же теперь мне поставят в итоге. Когда я в предпоследний день перед каникулами наконец оказалась рядом с журналом, оставленным без присмотра, я первым делом глянула, что же там у меня с географией. В семестре у меня стояла шестёрка, а по ходу учёбы у меня были пририсованы две восьмёрки, две семёрки и пять шестёрок. А ведь меня ни разу не вызывали! Конечно, вряд ли я знала географию лучше, но то, что моя судьба вершится без моего участия, меня возмутило. Но я не пошла разбираться. Подумав, я решила, что пусть будет так, теперь мне не надо будет беспокоиться хотя бы об этом.

Вот так я, влача жалкое существование в новой школе, окончила первый семестр.

Глава 8

Впрочем, второй семестр был не лучше – такая же каторга, только теперь я оставила всякие попытки подружиться с классом. Я просто утром приходила в школу и если встречала чей-то взгляд, то здоровалась, хотя и редко слышала ответ. Если нет, то молча садилась на своё место. Говорить «привет», если на тебя никто не смотрит, было бесполезно – не отвечали. Поднимали головы, оборачивались, кидали насмешливый взгляд, но не отвечали.

В середине второго семестра в нашем классе произошло событие, которое ошеломило всех. Света Мокина, богачка, которая сидела одна за последней партой, ушла из школы. Пришла её мама и просто забрала документы. Когда директор поинтересовалась, что произошло, та ответила, что её дочь не получает должного внимания от классного руководителя. Класс перестал быть дружным, и её дочь чувствует себя лишней. У преподавателя есть свои любимчики, а те, кто таковыми не являются, и Света входит в их число, просто «находятся на отшибе». Атмосфера в классе неблагоприятная, для участия в школьной жизни постоянно отбираются одни и те же люди, а остальным отводится роль массовая.

Мокину мы больше не видели.

Ангелина Назаровна, когда мы с ней встретились в первый раз после этого инцидента, всем своим видом выражала оскорблённое достоинство. Вместо литературы она пол-урока вместе с её «любимчиками» возмущалась поступком Светланы:

– Я была в шоке, когда мне директор рассказала такие вещи. Нет, вы только подумайте – у меня есть любимчики! Да я никогда в жизни не ставила никого выше других! Если кто-то сам держится особняком, не желает вступать в контакт со всем остальным классом, мне что, на аркане его тащить общаться со всеми? Я так понимаю – если хочешь дружить, то кто мешает? Как ты с людьми, так и они с тобой! Это всем известная истина! Ай-яй-яй… Ребята, а вы как, ладили с ней?

– Мы, по крайней мере, не ругались. Просто на перемене она никогда к нам не подходила, всегда куда-то исчезала. А так после школы Света никогда не задерживалась, её парень забирал на машине, – ответила ей Лера Фолкина, наша отличница.

У Леры отец какая-то важная шишка на местном заводе, и порой кажется, что у этой девочки, натуральной блондинки с выразительными чертами лица и рано развившимися формами, самыми выдающимися в школе, нет вообще никаких проблем в жизни. Учится на отлично, хотя, как я успела понять, это не доставляет ей никаких хлопот. Насколько я могу судить по её разговорам с подружкой Юлей, они целыми днями только и делают, что «бухают» да ходят по кафешкам. А уроки она учит в основном на переменах перед началом занятий.

– Да она же с первого класса с нами учится, мы уже давно перестали обращать на неё внимание, – поддакнула Юля.

Юля, в противоположность подруге, еле тянет на хорошистку, и то, очевидно, только при поддержке оной. Её мать владеет продуктовым магазином, и наличие денег для гулек их явно объединяет. Эти особы теперь, после ухода Мокиной, остались единственными представителями клана «богатых и знаменитых». Держатся они обособленно от остальных, и думаю, это потому, что их жизнь так насыщена, что они по сравнению со всеми как студентки университета – такие же бывалые и грамотные во взрослой жизни. А о чём двум взрослым тётям общаться с детьми? Прочие же не пакостят им, как мне, потому что уважают и, думаю, побаиваются: эти двое ещё круче, чем та Карина, с которой я не поладила на информатике.

Что до меня, то, насколько я успела составить своё мнение о Свете, – она единственная, с кем я могла бы подружиться. Спокойный, сдержанный, воспитанный человек. Училась она средне, но без напряга. Мы с ней сидели вместе несколько раз, когда Егор отсутствовал, и на физкультуре она сама всегда становилась со мной в пару, освобождая таким образом меня от остальных, а остальных от меня, сейчас я была поражена не меньше, когда услышала, что она ушла. Я лишилась единственной негласной подруги в классе. Хотя… чему я удивляюсь? Каждый раз, когда она слышала какую-нибудь колкость в мой адрес или адрес Егора, она презрительно кривилась. Я чувствовала, как это претит нашей соседке и именно после этого ей не хочется иметь дела с одноклассниками. И хотя девочки были с Мокиной неизменно вежливы, я не раз слышала, как они пренебрежительно отзывались о ней в её отсутствие, и она, я думаю, об этом прекрасно знала. Несколько раз Света даже заступалась за меня, вызывая этим скрытую враждебность, на которую ей было явно плевать. Она вообще за словом в карман не лезла и в последние дни ходила изрядно злая, сразу говоря то, что думает. Я вспомнила, как однажды услышала от неё такие слова:

– Чудовищная у нас школа, и классуха тоже. У моей подруги в другой школе всё совсем по-другому. Их учительница всегда со всеми общается одинаково, они постоянно всем классом ходят куда-то: то на пикники, то в кино, то просто гуляют. А наша к себе приглашает только избранных, она сама как-то отделяет нас друг от друга. Не хочу я здесь учиться, здесь все на своей волне. Заколебали.

– Я хочу сказать вот такие слова, – медленно проговорила Ангелина Назаровна, глядя в окно. – Я вас всех одинаково уважаю и ко всем отношусь тоже одинаково. Если кому-то кажется иначе, прошу принять мои слова во внимание. Повторяю, вы для меня все одинаковые: и те, кто только пришёл в наш коллектив, и те, кто учится с нами с первого класса. Если кто-то из вас считает, что его обделяют вниманием, то, пожалуйста, сами включайтесь в работу класса.

Она ещё что-то говорила, но я плохо запомнила её слова: у меня слишком стучало сердце. Я вдруг поняла, что это она обращается ко мне. И к Егору. Это для нас она приготовила эту речь. Я подозреваю, что после ухода Светы Ангелина Назаровна имела неприятный разговор с администрацией школы.

О том, что она обращается ко мне и Егору, свидетельствовало ещё и то, что все остальные то и дело на нас оглядывались.

Глава 9

Некоторое время после этого события всё было спокойно, наверное, ребятам стало совестно, что из-за них девочке пришлось перевестись в другую школу. Классная тоже была со мной предельно вежлива и даже пару раз похвалила за хорошие успехи по её предмету, но очень скоро всё опять встало на свои места.

Однажды Ангелина Назаровна объявила об открытом уроке русской литературы, на котором собирались присутствовать завуч и директор.

– Темой литературного вечера будет любовь. Любовь в поэзии, прозе, романах известных русских писателей и поэтов.

Класс недовольно заворчал.

– Прекратите! Я всем раздам задания и слова, что нужно будет отвечать. Это же не моя прихоть, администрация постоянно устраивает такие визиты, и вам это хорошо известно, – и тут совсем неожиданно прозвучало: – Елена Кремер, подойди, возьми свой, э-э-э, сценарий.

Я не сразу поняла, что она произнесла моё имя. И только когда учительница подняла глаза и посмотрела прямо на меня, я поняла, что обращаются ко мне. Не чувствуя под собой ног, я подошла к учительскому столу и взяла листок.

– Это стихотворение будет главным акцентом вечера, поэтому ты у нас будешь главная фигура. Выучи, чтобы от зубов отскакивало. После декламации я задам тебе пару вопросов, твои ответы здесь написаны.

Я села. Все поглядывали на меня и хихикали. Но я не чувствовала радости или гордости за то, что меня посчитали лучшим чтецом. Пробежав глазами стихотворение, я не знала, как мне теперь вообще относиться к классной. Что она хотела этим сказать?

Это было стихотворение Николая Заболоцкого про некрасивую девочку, в котором автор обнажил чистоту не испорченного тщеславием сердца, предрекая в будущем для девушки трагедию, основанную на человеческой избирательности.

Что означает этот её поступок? Она хочет привлечь меня к общественной жизни класса? Или хочет, чтобы я в своей непривлекательности нашла утешение в других своих достоинствах, поняла истинную красоту своей души? И что получается, она считает меня некрасивой? Как мне понять её? Разве я могу быть достаточно объективной? Я не обладаю пышной фигурой или высоким статным телом, сводящим своей грациозностью мужчин с ума. Глаза не слишком большие, прозаичного серого цвета, бледная кожа, и я бы мизинец отдала, лишь бы она была хоть на полтона смуглее. Волосы я не крашу, но хоть в этом меня природа не обделила – я натуральная брюнетка, и мои подруги всегда завидовали тому, что мои волосы такие густые, прямые и блестящие. Но это единственное, что мне самой во мне нравится. Я чересчур худа и бедно одета. Я неинтересна.

Что же, если меня хотят унизить, я не подам виду, что меня это зацепило.

Этот урок настал. Мой выход в свет.

Прибывшая в одиночестве директриса садится за последнюю парту. Это полная женщина лет пятидесяти. Я плохо её знаю, только и видела несколько раз в школьных коридорах. Но мне нравится её тёплый взгляд, и я ей симпатизирую.

У меня на парте лежит листок с ответами на вопросы, которые мне задаст Ангелина Назаровна после декламации. Такая предусмотрительность меня тоже несколько коробит: неужели она думает, что у меня вообще нет своих мыслей, своего мнения? Впрочем, такие ответы классная раздала всем участникам «конференции», и теперь мне не надо ломать голову, как раскрыть тему.

Директор сидит почти рядом. Я вдруг понимаю, что я напрочь забыла спич, который должна произнести. Я в панике в тысячный раз перечитываю несколько несчастных сухих строк и тут же снова их забываю.

Да, я всегда теряю самообладание, когда оказываюсь в центре внимания. В голливудских фильмах это называется «страх перед сценой». Я не хочу читать это стихотворение. Валентина Семёновна, директор, не поднимая головы, что-то пишет весь урок в журналах. Что же, хотя бы это она не увидит. То, как я краснею.

И вот, этот миг настал. Произносят моё имя:

– Тема нашего урока – любовь и красота. И главное тематическое произведение, которое как нельзя лучше поможет нам понять огромную пропасть между красотой обыкновенной и Красотой с большой буквы… Давайте послушаем… Леночка, прошу…

Я встаю. На парте передо мной лежит листок, весь обмалёванный. То, что на нём написано, уже давно не разобрать, но мне ни капли не стыдно перед Егором за своё стеснение. Без предисловий я стартую с места, теребя в руках ручку, мой голос предательски дрожит:

– Николай Заболоцкий, «Некрасивая девочка»:

но к середине стихотворения испуг проходит, и я заканчиваю произведение вполне уверенно и спокойно:

Под конец моего чтения в классе тягучая тишина. Валентина Семёновна отложила ручку в сторону, она задумчиво смотрит вдаль. Весь класс молчит, даже привычного шороха не слышно. Ангелина Назаровна поднимает глаза, задаёт половину первого вопроса – всего их два. Я сбивчиво отвечаю не по написанному, приплетая свои слова.

Пройдёт много лет, но я никогда не забуду это произведение. Спасибо, Ангелина Назаровна, не знаю, какие цели вы преследовали, но ваши уроки литературы в достаточной мере помогли облагородить мою душу. Вы могли бы мной гордиться… Если бы впустили меня в своё сердце.

Глава 10

Конец второго семестра. Лихорадочная зубрежка перед заключительными контрольными первого полугодия. Я отчаянно пытаюсь учить алгебру, геометрию, химию – и, как всегда, не очень успешно. Мои одноклассники бурно обсуждают, что они заказали родителям на новогодние праздники. Я же бурно размышляю над тем, экономит ли моя мама деньги на праздничный ужин.

Начало декабря. Осень затянулась, морозы ещё не наступили. Уже две недели идут затяжные дожди. Серые улицы, дома, природа, небо – определённо, всё это должно вызывать депрессию. Но я люблю дожди. Это спокойствие мерно падающей с неба воды и монотонность улиц всегда наполняли мою душу умиротворением. Я люблю бродить под дождём, зная, что даже если промокну, то вернусь в свой дом, тёплый и уютный, заварю чай из малиновых веточек с чабрецом или мятой, и тогда мне всё будет нипочём.

Но тело моё теплом зимой не наполнить. Прохудившиеся осенние ботинки и тонкая куртка – вот и вся моя одежда на зиму. Но почему-то я никогда не болею, моё привыкшее к холоду тело редко простужается, разве что подхвачу иногда лёгкий риновирус. Хотя я была бы и не против заболеть. Тогда бы у меня был повод не ходить в школу, ведь поведение Бековой вообще в последнее время выходит из-под контроля. Она постоянно меня прилюдно оскорбляет и унижает, а то, что она сидит сзади, даёт ей полную власть над моей головой и спиной. Причём фантазия у неё безгранична. От её неугомонности уроки русского языка и литературы, алгебры, геометрии, экономики, истории, укрмовы и укрлита стали для меня благословением, потому что только на них учителя делают ей замечания. На всех остальных парах мне приходится её развлекать. Её и весь класс. Даже Егора они не так достают. Может, привыкли к нему за столько лет.

Наша парта всегда в центре внимания: то Наташенька суёт мне за шиворот порванную в клочья бумагу, то дёргает за волосы. Но больше всего она любит мой единственный свитер. Он крупной вязки, и Бековой нравится цеплять мне на спину заколку. На ней тугой замок, и она застегивает её посреди спины так, что дотянуться и расстегнуть её я не могу. Да она и не позволяет мне это сделать, угрожая физической расправой. А Бекова гораздо крупнее меня – она просто гигант, под метр восемьдесят ростом, и я еле достаю до её плеча. Наташина подруга тоже немелкая, и я смертельно боюсь им что-либо возразить. Вернее, я пробовала несколько раз снимать заколку, вытаскивать бумажки, ругаться – безрезультатно. Как-то после этого она загнала меня в угол на перемене и, схватив рукой за горло, начала душить, шипя при этом, что если я ещё раз попробую её приструнить, то она заставит меня есть собачьи какашки.

А в последнее время моя полоумная одноклассница придумала себе ещё такое развлечение.

Как я уже сказала, Бекова и её «корешка» Алина Менькова – сила богатырская. И их неиссякаемая фантазия маленького мозга в больших головах продиктовала им очередное развлечение – упираясь ногами в наши с Притулой стулья, они сдвигают нас вперёд. Если хорошо постараются, то вместе с партой, за что нам с Егором достаётся от соседей спереди. Особенно они любят делать это на биологии и физике. Биологичка очень часто отсутствует: даёт нам задание, уходит и возвращается только к концу урока, а физичка боится нас как огня, потому на её уроках мой класс порой срывается с цепи, и все вдруг начинают вести себя как морально отсталые детдомовцы. Иногда бедная учительница даже не выдерживает – расплачется и уходит с урока.

Почему я не могу поставить этих двоих на место? Я боюсь мордобоя. Я видела недавно, как били девочку из нашей школы. Произошло что-то между одноклассницами, не поделили парня или ещё что, но расправа была жестокой. Попала я на эту «стрелку» случайно, когда брела после школы домой, наслаждаясь первым декабрьским морозом, сдобренным таким желанным зимним солнцем. Её били по очереди пятеро ногами, руками, молотили головой о землю. Вокруг собралась огромная толпа, подзадоривающая и дающая советы. И никто не вступился за неё, никто не сказал «хватит, она всё поняла, ей и так досталось». Я тоже просто стояла и смотрела, лишь поражаясь неоправданной жестокости.

Когда пострадавшая перестала двигаться, толпа стала расходиться. Проходя мимо лежащей на земле жертвы, зрители удивлялись тому, как её отделали. Дело происходило на пустыре, людей вокруг не было, и я со всех ног бросилась к ближайшему дому. Я, невероятно стеснительный человек, позвонила в первую попавшуюся дверь и попросила вызвать скорую.

Я сидела рядом с незнакомой девочкой, пока не приехали врачи. Моё сердце разрывалось от жалости и страха, когда я представляла себе её родителей, и я молилась, чтобы она выжила. Лицо несчастной опухло, глаза заплыли, кровь залила всё тело. Когда среди деревьев мелькнула скорая, я ушла, боясь, как бы потом мне не пришлось отвечать в милиции на бесконечные вопросы. Я сбежала.

Как потом я узнала, это была дочка маминой знакомой. Марина больше недели пролежала в реанимации: бесчисленные внутренние разрывы и повреждения, выбитый глаз, разбитый нос, порванная губа, сотрясение мозга, сильный ушиб позвоночника – и это ещё не всё. Через девять дней она открыла глаза. Поседевшая мать, за всё время ни разу не вышедшая из больницы, поехала на ночь домой – у неё была ещё одна двухлетняя дочь.

Той же ночью у Марины неожиданно остановилось сердце.

Глава 11

Виновных так и не нашли. Я, возможно, и смогла бы описать пару человек, но утверждать, что это именно они, не стала бы: я стояла слишком далеко. И потом, а если и меня так же отделают, узнав о моих показаниях? Что будет со мной? И с моей матерью? Да, знаю, я ничтожество.

А ещё через месяц мать убитой, не справившись с горем, тоже отправилась за ней в лучший мир. Так как отца в семье не было, то младшего ребёнка отправили в детский дом.

Прошёл Новый год, прошло Рождество. Закончились зимние каникулы, и опять наступило время счастливой школьной поры.

Не знаю, почему я никогда не плачу. Говорят, что слёзы облегчают душу, но в горькие моменты на меня находит лишь какое-то оцепенение. Я замираю, душа замирает, пока опасность не минует. И только сердце через некоторое время, когда всё пройдёт, начинает биться в груди чересчур сильно.

Ещё некоторое время после этого инцидента по школе ходила милиция, опрашивала всех подряд. Даже Бекова остепенилась и перестала мне досаждать. Трагедия коснулась сердец моих одноклассников, привнесла немного стыда и сочувствия в их до крайней степени ожесточённые сердца. Все ребята нашего класса ещё некоторое время ходили притихшие, с серьёзными лицами. Но понемногу всё встало на свои места. Забылись слёзы родственников умерших из репортажа местного телевидения на похоронах, психологи перестали вести с нами беседы.

Чтобы немного растрясти всеобщее уныние, Ангелина Назаровна решила устроить нам вечеринку. Посвятить её решили восьмому марта, объединив с мужским днём. Дата – пятое марта. В последнее время отношение ко мне в классе стало несколько теплее, классная даже отдельно обратилась ко мне, сказав, что будет рада меня видеть: уже была однажды вечеринка в школе, но я на неё не пришла.

Я ещё ни разу не была на дискотеке, и потому решила на этот раз не упустить шанс. Единственная проблема – нечего надеть. Перерыв гору одежды, я отобрала самую модную и относительно новую. Белый трикотажный свитерок, простые узкие синие джинсы, чёрные демисезонные полусапожки на невысоком каблуке – подарок маминой подруги.

День моего выхода в свет настал. Выпросив у матери косметику, я слегка подвела ресницы и накрасила губы помадой цвета фуксии. Волосы решила распустить – мамины подруги говорят, что они у меня как в рекламе шампуня. Я с нетерпением ждала вечера, то и дело проверяя время. Одевшись задолго до выхода, я несколько раз расчесалась, проверила макияж и маникюр – я нервничаю. Но сегодня природа против меня: начался снег, и придётся надеть дурацкую шапку, от которой волосы наэлектризуются и прилипнут к голове, а ноги стопроцентно промокнут.

До школы идти минут двадцать. Уже давно стемнело, но людей на улице ещё достаточно, пять часов вечера – время возвращаться домой с работы. Падает снег, землю успело припорошить, на улице тихо, по-сказочному красиво и совсем не холодно. У меня отличное настроение, я предвкушаю праздник, первый такого рода в моей жизни. Что и говорить, у моей матери нет лишних денег, чтобы выделить мне на походы в клубы и на покупку модных вещей, но мне никогда и в голову не приходило просить об этом, ведь нам порой даже есть нечего, так что это было бы просто нечестно по отношению к ней.

Как и следовало ожидать, я пришла раньше всех, даже учительницы ещё не было. Следом появились Лера и Юля. Меня они и прежде никогда не замечали, вот и сейчас остановились в стороне, обсуждая свои дела. Насколько я расслышала, речь идёт о парнях, с которыми они вчера познакомились, – какие-то мажоры на дорогих тачках. Затем объявилась Бекова. Подружки обращают на неё столько же внимания, как и на меня, и поэтому та подходит ко мне. Мы мило разговариваем, пока к нам не присоединяются спасители в виде Кати и Патанай. Я стою со всеми как настоящая соучастница класса. Сегодня я не одинока. Я – частица общества.