Источник жизни. Серия «Интеллектуальный детектив»
© Василий Попков, 2025
ISBN 978-5-0068-4939-6
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Источник жизни
Пролог
Алексей Белых, человек системы и порядка, сидел в ночной тишине, а перед ним, на мерцающем экране, светилась нить, ведущая сквозь два с половиной столетия. Нить, которая могла привести к открытию, способному перевернуть представления о наследии Ломоносова.
Пазл сложился. Головокружительная, невероятная картина.
Александр Демидов, промышленник, владелец горных заводов, меценат. Иван Старов, его зять, гениальный архитектор. И Михайло Ломоносов, чьи архивы после смерти считались утерянными, разрозненными.
А что, если Демидов, по просьбе умирающего Ломоносова или по своей воле, взял на хранение самые ценные, самые опасные его черновики перед тем, как Григорий Орлов по приказу Екатерины II изъял архивы и опечатал кабинет, где работал Ломоносов? И что, если Старов, строя усадьбу, спроектировал не просто дворец, а гигантский тайник, сейф для величайшего интеллектуального сокровища?
Алексей Белых еще не знал, что это письмо Старова – не просто историческая находка. Это был ключ. Ключ, который отопрет дверь не только в прошлое, но и в водоворот смертельно опасных событий настоящего. Его тихая, упорядоченная жизнь архивариуса заканчивалась в эту самую минуту. Начиналось нечто иное.
Глава 1: «Черновик Старова»
Атмосфера в архиве после семи вечера была не пустотой, а насыщенной, почти осязаемой субстанцией. Она состояла из шепота переплетёной кожи старых фолиантов, едва слышного потрескивания вековой бумаги и мерного гула серверных стоек, стоявших в соседнем помещении. Воздух, прохладный и сухой, пах пылью, историей и сладковатым ароматом окисляющихся чернил. В этом царстве упокоенного времени Алексей Белых чувствовал себя как дома.
Его кабинет, вернее, отгороженный стеллажами угол в общем зале, напоминал логово педантичного ученого-отшельника. На столе, заваленном папками и книгами, царил идеальный рабочий хаос, понятный только ему одному. Каждая стопка, каждый разложенный лист имел свое место и значение. Слева – дела XVIII века, справа – XIX-го, ближе – ждущие оцифровки, дальше – уже обработанные. Посредине этого бумажного архипелага, как остров современности, стоял мощный компьютер с двумя большими мониторами. На одном был открыт интерфейс базы данных, на другом – высококачественный скан пожелтевшего рукописного листа.
Алексей потянулся, слыша, как хрустнули позвонки после нескольких часов неподвижности. Он снял очки, протер их мягкой тряпочкой, которую всегда носил в кармане старого, поношенного пиджака, и снова водрузил на переносицу. Взгляд его, привыкший выхватывать малейшие детали из тысяч страниц, был слегка усталым, но ясным. В сорок пять лет Алексей Белых был тем, кем хотел быть – архивариусом, хранителем. Его мир был построен на фактах, каталогизирован и расставлен по полкам. Он не любил неопределенности, суеты, громких слов. Прошлое, с которым он работал, говорило с ним четким, неоспоримым языком дат, подписей, указов и писем. И он понимал этот язык лучше, чем язык живых людей.
Он сделал глоток остывшего чая из кружки с надписью «Не трогай мои архивы!» и вернулся к работе. Шел процесс верификации. Система автоматического распознавания текста, этот грубый цифровой пахарь, пропахала сканы личной переписки архитектора Ивана Егоровича Старова и кое-как, с тысячами ошибок, перевела их в текст. Задача Алексея была в том, чтобы вычитать, исправить опечатки, дополнить метаданные, расставить теги. Работа монотонная, кропотливая, но именно в такой монотонности, как жемчужина в раковине, иногда рождались открытия.
Письмо было адресовано Александру Григорьевичу Демидову, владельцу горных заводов и, как выяснилось, мызы Тайцы. Алексей знал об этой усадьбе, конечно. Знал он и о том, что Старов был женат на сестре Демидова, Наталье Григорьевне, так что переписка между ними носила не только деловой, но и семейный характер. Он прокручивал строку за строкой, механически исправляя «i» на «и», «Ѣ» на «е». Большинство текста было посвящено ходу строительства, поставкам материалов, капризам рабочих – сухому языку деловой переписки XVIII века.
И вот его взгляд, скользя по экрану, зацепился. Сначала он даже не понял, почему. Рука сама потянулась к мышке, чтобы прокрутить страницу назад. Он прочитал абзац еще раз. Медленнее.
«…Каменные работы в цоколе восточного флигеля завершены, и я распорядился начать кладку стен, согласно чертежу. Леса поставлены исправно, и Крестовский обещает к Иванову дню доставить весь необходимый кирпич. Пудостский камень показывает себя отлично, не в пример мшимсковскому, коий оказался рыхл…»
Нет, не здесь. Он прокрутил еще немного. И снова. И вот он. Абзац, начинавшийся с обсуждения интерьеров парадного зала, содержал ту самую фразу. Алексей замер, его пальцы застыли над клавиатурой. Он прочитал ее вслух, шепотом, в котором звучало недоверие:
«…и для вашей „стеклянной“ коллекции, о коей мы с покойным Михайлой Васильевичем говорили, место отвел надежное, в сердце „Лабиринта“, дабы жар не повредил, о чем вашей милости дополнительно доложу по приезде…»
Сердце Алексея, обычно бившееся ровно и спокойно, как метроном, внезапно стукнуло с такой силой, что отдалось в висках. Он откинулся на спинку стула, сжав веки. Потом снова резко наклонился к экрану, почти уткнувшись в него носом, как будто боялся, что слова вот-вот исчезнут.
«Нет, это невозможно», – прошептал он.
Но слова никуда не делись. Они были там. Выцветшие чернила, старая орфография, неуклюжий почерк писаря, но смысл был ясен и кристально чист.
Он начал анализировать. Его мозг, вышколенный годами работы с историческими документами, мгновенно переключился из режима корректора в режим исследователя. Он разложил фразу на составляющие, как хирург – на операционном столе.
«Стеклянная коллекция». Это был не бытовой оборот. Нет. Алексей тут же вспомнил десятки источников. В переписке алхимиков, первых химиков, натуралистов того времени «стеклянная коллекция» (vitrea collectio) была устойчивым эвфемизмом. Так называли не выставку ваз или бокалов, а собрание манускриптов, содержащих рецепты, формулы, описания опытов. Знания, зафиксированные на хрупком, как стекло, пергаменте или бумаге. Знания, которые легко разбить, утратить, сжечь. Стекло – символ и хрупкости знания, и лабораторной посуды, в которой это знание рождалось. У Демидовых, владельцев горных заводов, наверняка была своя лаборатория, свои изыскания. И Ломоносов, с его титаническими интересами в химии и физике, был тут как нельзя более кстати.
«Покойный Михайла Васильевич». Тут не могло быть двух мнений. Михайло Васильевич Ломоносов. Великий ученый. Умер в 1765 году. Алексей мысленно вызвал в памяти хронологию. Письмо Старова не было датировано прямо в тексте, но оно явно относилось к периоду строительства усадьбы. А строительство, как он прекрасно знал, началось в 1774 году и продолжалось четыре года. Получалось, что Старов ссылался на разговор, который состоялся как минимум девять, а то и все десять лет назад! Это была не случайная упомянутая вскользь фраза, не риторический оборот. Это была прямая отсылка к конкретному, значимому договору, беседе, возможно, даже поручению, которое пережило самого Ломоносова и теперь воплощалось в камне и тайне.
«Сердце „Лабиринта“». Алексей тут же открыл в соседней вкладке браузера оцифрованные планы усадьбы Тайцы. Да, он помнил точно. Пейзажный парк при усадьбе, творение того же Старова, делился на несколько участков с романтичными названиями: Собственный сад, Большая поляна, Звезда, Зверинец и… да, вот он – Лабиринт. Это не было метафорой! Это было прямое указание на локацию. «Сердце Лабиринта» – скорее всего, его геометрический центр, место, куда сходятся все аллеи. Архитектор-масон, каковым и был Старов, любил такие символы. Центр. Ядро. Суть.
«Дабы жар не повредил». Логичное, почти бытовое указание. Бумаги, пергамент, чернила боятся огня, сырости, резких перепадов температур. Значит, место должно быть прохладным, сухим, защищенным. Возможно, подземным? Погреб, ледник, потайная комната в толще цокольного этажа… Рустованная кладка, о которой писал Старов, могла скрывать многое.
Алексей отодвинулся от стола и встал. Ему нужно было движение, чтобы переварить открывшееся. Он прошелся по узкому проходу между стеллажами, его пальцы машинально провели по корешкам томов, не видя их.
У него в голове сложилась головокружительная мозаика. Александр Демидов, промышленник, финансировавший науки. Иван Старов, его зять, гениальный архитектор. И Михайло Ломоносов, титан, чьи архивы после смерти считались утерянными, разрозненными, неполными. Существовали слухи, что часть его наследия, особенно связанная с «секретными», как бы сказали сейчас, коммерческими или опережающими время разработками в области химии и металлургии, бесследно исчезла.
А что, если она не исчезла? Что если Демидов, как патриот и меценат, по просьбе умирающего Ломоносова или по своей собственной инициативе, взял эти бумаги под охрану? И что, если Старов, строя для него усадьбу, спроектировал не просто дворец для приемов, а гигантский сейф, тайник для величайшего интеллектуального сокровища России?
Мысли неслись вихрем. Он представлял себе ящики, сундуки, туго набитые исписанными листами. Черновики, которые скрывали опередившие время формулы. И описания новых сплавов, неизвестных химических процессов, чертежи оптических приборов – то, чего никто не видел. То, что Ломоносов, возможно, скрывал от недоброжелателей из Академии или, наоборот, готовил для практического применения на демидовских заводах.
Алексей подошел к окну. За темными стеклами лежал ночной Петербург, подсвеченный оранжевым светом фонарей. Современный, суетный, живущий своей жизнью. А тут, в этой тихой комнате, он только что разговорил призраков. Призраков, которые прошептали ему на ухо величайшую тайну.
Он вернулся к компьютеру. Его научный азарт, та самая искра, что заставляет ученого годами верить в свою гипотезу, вспыхнул ярким пламенем, сжигая обычную осторожность, скепсис и страх показаться смешным. Рациональная часть мозга пыталась протестовать: «Слишком пафосно. Слишком похоже на приключенческий роман. Нужны доказательства».
Но он уже знал, что делать. Доказательства нужно было искать. Не здесь, не в цифровых копиях. Там, в сердце Лабиринта.
Он сохранил файл, пометив его красным флажком «ВЫСОКИЙ ПРИОРИТЕТ», и бережно, как драгоценность, скопировал скан на свою личную флешку. Завершая работу, он уже составлял в уме план. Завтра – запрос в РНБ на просмотр оригиналов фонда Старова для сверки. Послезавтра – изучение всех доступных карт и планов усадьбы Тайцы разных лет. А потом… потом поездка на место.
Алексей Белых, человек системы и порядка, только что нашел улику, которая грозила перевернуть его собственный, тщательно выстроенный мир. И он не мог дождаться, чтобы это случилось.
Конечно, вот вторая глава, написанная в соответствии с вашим планом, требуемым объемом и включающая неожиданный поворот.
Глава 2: «Смех скептиков»
Утренний свет, резкий и бесцеремонный, заливавший коридоры института, был совсем не похож на ласковый сумрак архивных залов. Алексей шел на планерку с чувством, похожим на легкое опьянение. Ночь он провел беспокойно, в голове крутились обрывки фраз, планы, образы Ломоносова, Демидова, Старова. Он чувствовал себя не архивариусом, придавленным грузом веков, а следопытом, держащим в руках нить Ариадны, которая могла вывести его к величайшему открытию.
Конференц-зал отдела был небольшим, с длинным столом из светлого дерева, за которым помещалось человек десять. Воздух пах кофе и усталостью. Алексей занял свое привычное место в середине стола, положив перед собой блокнот и планшет. Внутри все трепетало от предвкушения.
Заведующий отделом, Олег Борисович Крутов, мужчина лет пятидесяти с уставшим лицом и вечно озабоченным выражением глаз, открыл совещание. Он говорил о планах по оцифровке, о новых поступлениях, о срочных заявках от исследователей. Алексей почти не слушал, мысленно репетируя свое выступление. Он понимал, что должен быть убедительным, но не пафосным, точным, но не занудным.
«Ну, а теперь по текущим вопросам», – Крутов обвел взглядом присутствующих. – «Коллеги, есть что сказать?»
Алексей кашлянул в кулак и поднял руку.
«Олег Борисович, у меня есть одно сообщение. Возможно, крайне интересное».
Все взгляды устремились на него. Коллеги были удивлены. Алексей Белых редко выступал на планерках, предпочитая отмалчиваться.
«Я продолжаю работу с фондом Старова», – начал Алексей, стараясь говорить спокойно. – «И вчера, в процессе верификации текстов, я наткнулся на черновик его письма Александру Демидову».
Он включил проектор, подключил планшет и вывел на экран тот самый скан. Красным кружком была обведена злополучная фраза.
«Вот этот фрагмент. Обратите внимание на формулировку». Он прочитал ее вслух, медленно и четко: «…и для вашей „стеклянной“ коллекции, о коей мы с покойным Михайлой Васильевичем говорили, место отвел надежное, в сердце „Лабиринта“, дабы жар не повредил…»
В зале наступила тишина. Алексей, воодушевленный вниманием, продолжил, излагая свою, как ему казалось, безупречную цепочку рассуждений.
«Как нам известно, „стеклянная коллекция“ – это устойчивый эвфемизм в переписке алхимиков и химиков того времени, обозначающий манускрипты, формулы, научные труды. „Покойный Михайла Васильевич“ – это, без сомнения, Ломоносов. Умерший в 1765-м. Письмо написано в период строительства усадьбы Тайцы, то есть после 1774-го. Старов ссылается на разговор десятилетней давности, что указывает на его важность. „Сердце Лабиринта“ – это не метафора. Мы знаем, что в парке усадьбы Тайцы был одноименный участок. А указание „дабы жар не повредил“ четко определяет требования к месту хранения – прохладное, защищенное».
Он сделал паузу, ожидая всплеска интереса, одобрительных кивков, вопросов. Но тишина затягивалась, становясь звенящей и некомфортной. Он видел недоуменные, скучающие и даже насмешливые взгляды.
Первым нарушил молчание Олег Борисович. Он тяжело вздохнул, снял очки и принялся протирать их платочком.
«Алексей, дорогой», – начал он с оттенком отеческого снисхождения, которое всегда раздражало Белыха. – «Мы все ценим вашу преданность делу, вашу… эрудицию. Вы наш лучший специалист по XVIII веку, это без вопросов. Но давайте спустимся с небес на землю».
Он надел очки и уставился на Алексея своими усталыми глазами бюрократа.
«У нас, как вы сами только что слышали, план по оцифровке горит. Горят сроки по гранту. А вы нам предлагаете… что именно? Искать сокровища в заброшенной усадьбе по намекам из письма двухсотлетней давности? Это уровень не научного исследования, а бульварного романа. Уж извините за прямоту».
Алексей почувствовал, как кровь отливает от его лица. «Олег Борисович, это не намеки, это прямые указания! Речь идет о возможном местонахождении утерянного архива Ломоносова! Это величайшая…»
«Возможном», – перебил его Крутов. – «Ключевое слово – „возможном“. А у нас есть вполне реальные, осязаемые задачи. Инвентаризация, каталогизация, отчетность. Ваше „возможно“ не внести в отчет перед министерством. И потом, даже если там что-то и было, кто вам сказал, что это не нашли еще в XIX веке? Или при врачах, которые там санаторий устраивали? Или мародеры в девяностые? Вы хотите потратить время, силы, возможно, служебные ресурсы на авантюру?»
Из угла стола раздался едкий, знакомый голос. Это был Сергей Валерьевич Плотников, коллега лет сорока, с умными, но всегда язвительными глазами. Он специализировался на XX веке и считал работу Алексея бесполезным ковырянием в «допотопном хламе».
«Белых опять в архивах призраков ловит», – усмехнулся Плотников. – «Демидовы, Ломоносов, масонские заговоры… Алексей, может, ты еще и клад с алмазами ищешь? Или рецепт философского камня? Мне кажется, ты слишком увлекся Дэном Брауном. У нас тут наука, понимаешь? Факты. А не дешевые интриги».
В зале захихикали. Кто-то смущенно откашлялся. Алексей сидел, ощущая, как жар стыда заливает его шею и щеки. Его тщательно выстроенная логическая цепочка, его открытие, которое он лелеял всю ночь, в одно мгновение превратилось в посмешище. Его обвинили в ненаучности, в романтизме, в легковерии. Это было больнее любой прямой критики.
«Но есть же прямое указание…» – попытался он сказать еще раз, но голос его дрогнул.
«Указания, Алексей, требуют проверки», – жестко заключил Крутов. – «А проверка требует времени и средств, которых у нас нет. Предлагаю вернуться к обсуждению текущих задач. Ваше открытие, если это можно так назвать, оставим для личных изысканий. В нерабочее время, разумеется. У нас все?»
Планерка быстро закончилась. Коллеги, перешептываясь и бросая на Алексея странные взгляды, стали расходиться. Плотников, проходя мимо, хлопнул его по плечу с фальшивой симпатией: «Не переживай, старик, бывает. Всем хочется великих открытий».
Алексей остался сидеть один в опустевшем зале. Горечь разочарования стояла во рту медным привкусом. Он смотрел на мерцающий экран проектора, где все еще висела та самая строка. Теперь эти слова казались ему не ключом к тайне, а свидетельством его собственной глупости, его оторванности от реальности.
Он вышел в коридор и прислонился к прохладной стене. Из-за двери соседнего кабинета доносился сдержанный смех Плотникова и кого-то еще. Ему почудилось, что смеются над ним. Он понял простую и жестокую истину: в этом мире чистой, бюрократизированной академической науки его открытие не стоило ровным счетом ничего без железных, вещественных доказательств. Гипотеза, какой бы блестящей она ни была, была всего лишь гипотезой. Пылью.
Но именно эта несправедливость, это унижение подстегнули в нем нечто иное – упрямство и задетое самолюбие. Они считают его романтиком, чудаком, не от мира сего? Отлично. Он докажет им. Он найдет эти доказательства. Сам. Без их помощи, без их одобрения, без их дурацких отчетов.
Решение созрело мгновенно и стало твердым, как гранит. Он поедет в Тайцы. Сегодня же. Он найдет это «сердце Лабиринта» и посмотрит, что там. Если там пусто – значит, он и впрямь был неправ, и он смирится. Но если там есть хоть намек, хоть след… Тогда он вернется и бросит это открытие им на стол, как вызов.
Вернувшись в свой кабинет, он с мрачной решимостью принялся за подготовку. Он отправил Крутову письмо о том, что берет отгул за свой счет по семейным обстоятельствам. Затем погрузился в изучение всех доступных материалов по усадьбе Тайцы.
Он нашел оцифрованные планы парка разных лет – начала XIX века, советского времени, современные. Сравнивал их, отмечая изменения. «Лабиринт» со временем практически исчез, превратившись в заросший холмистый участок, но его общие очертания еще угадывались на старых картах. Он распечатал самую детальную схему, сделанную в 1920-х годах, и тщательно, с помощью циркуля и линейки, отметил предполагаемый центр Лабиринта.
Его рюкзак превратился в инструмент полевого исследователя. Туда легли:
* Распечатанные карты и планы в пластиковых файлах.
* Планшет с закачанными сканами и картами.
* Два мощных фонарика – ручной и налобный.
* Лазерная рулетка.
* Компактный штатив для фотосъемки.
* Блокнот в водонепроницаемой обложке и набор ручек.
* Мультитул.
* Небольшая аптечка и термос с кофе.
Он не знал, что его ждет, но был готов ко всему. Вернее, он думал, что готов.
Поздно вечером он стоял на перроне Витебского вокзала. Электричка до Гатчины была почти пуста. Он сел у окна, положив рюкзак на соседнее сиденье. За стеклом проплывали огни спальных районов, потом начались дачи, темные массивы леса. Он чувствовал странное смешение эмоций: горечь от несправедливости коллег, твердую решимость доказать свою правоту, и щемящее чувство одиночества человека, который идет против всех.
Но под всем этим была и другая эмоция – азарт. Он больше не был архивариусом Алексеем Белыхым, копошащимся в пыльных бумагах. Он был следопытом, детективом прошлого, идущим по горячему следу истории. Поезд уносил его не просто в пригород Петербурга, а вглубь веков, навстречу тайне, которая ждала его почти два с половиной столетия.
Он закрыл глаза, пытаясь представить себе усадьбу. Заброшенный дворец, заросший парк, молчаливые каменные львы… И где-то там, в сердце Лабиринта, ответ.
Электричка, наконец, тронулась, вывезла его из подземного затона вокзала на поверхность и, побрякивая на стрелках, понесла в сторону пригородов. Алексей уставился в окно, где в сумерках мелькали задние дворы, гаражи, затем редкие огни дач. Его мысли были далеко, он уже мысленно ходил по таинственному парку.
На одной из станций, где электричка постояла подольше, в вагон вошел человек. Алексей заметил его краем глаза – высокий, в темном, немарком пальто, с дорогой кожаной сумкой через плечо. Человек прошел по вагону и сел в нескольких рядах позади Алексея, у окна, погрузившись в чтение электронной книги.
Что-то в этом человеке было… не столько подозрительное, сколько несовместимое с обстановкой полупустой пригородной электрички. Слишком ухоженный, слишком спокойный. Слишком… целенаправленный. Но Алексей, поглощенный своими планами, отогнал это мимолетное впечатление. «Паранойя» – сказал он себе. – «После сегодняшнего дня все кажется враждебным».
Он снова углубился в изучение карты на планшете, отмечая возможные подходы к усадьбе со стороны станции. Дорога заняла еще с полчаса. Когда поезд начал замедлять ход перед его станцией, Алексей начал собираться. Он встал, надел рюкзак, поправил очки.
И в этот момент его взгляд случайно упал на окно, в отражении которого был виден тот самый человек в темном пальто. Алексей замер. Человек тоже собирался. Но делал он это с какой-то театральной неспешностью, его движения были точными и выверенными. И самое главное – его взгляд в отражении стекла был прямо направлен на Алексея. Не скользящий, не рассеянный, а пристальный, изучающий. В этом взгляде не было ни капли случайности.
Их глаза встретились в стекле на долю секунды. Человек не смутился, не отвел взгляд. На его губах промелькнула едва заметная, холодная улыбка. Затем он плавно поднялся и направился к выходу в противоположном конце вагона.
У Алексея похолодело внутри. Это не было паранойей. За ним следят. Кто? Почему? Неужели его открытие, над которым только что смеялись коллеги, уже кому-то стало известно? И эти люди восприняли его всерьез? Настолько всерьез, что отправили за ним хвост?
Двери с шипением открылись. Алексей, стараясь не оборачиваться, вышел на перрон небольшой, почти пустынной станции. Ночной воздух был холоден и свеж. Он быстро зашагал к выходу, к такси, дежурившей у выхода. Садясь в машину и называя адрес – деревня Большие Тайцы, – он бросил взгляд назад.
Человек в темном пальто вышел следом. Он не спешил. Он стоял под фонарем, достал телефон и что-то продиктовал в него, глядя на удаляющееся такси Алексея. Затем он жестом подозвал другую машину, темный внедорожник, который как будто ждал его здесь же.
Такси Алексея тронулось. Через несколько секунд он увидел в зеркале заднего вида, как фары внедорожника зажглись и тоже тронулись с места, сохраняя дистанцию.
Страх, холодный и липкий, сжал его горло. Его одиночное путешествие за знанием внезапно превратилось в нечто иное. В погоню. В игру, правила которой он не знал, а ставки, похоже, были куда выше, чем его научная репутация. Он ехал в ночь, к тайне прошлого, и теперь был абсолютно уверен, что он там не один.
Глава 3: «Встреча в Тайцах»
Станция «Та́йцы» встретила его гробовой тишиной и предрассветным мраком. Таксист, угрюмый мужчина в потертой куртке, молча кивнул на название деревни и, не проронив больше ни слова, повез его по темной, извилистой дороге. Алексей сидел на заднем сиденье, впившись пальцами в ремень рюкзака, и непрестанно смотрел в боковое зеркало. Темный внедорожник следовал за ними на почтительной дистанции, его фары, как два холодных, немигающих глаза, преследовали их.
«Кому-то очень нужно знать, куда ты едешь, парень», – внезапно хрипло проговорил таксист, поймав его взгляд в зеркале. – «Делай тут свои дела побыстрее, а то ночь на дворе, место глухое. Не ровен час».
Алексей закусил пересохшую губу. «Это… вы про ту машину?»
«А про какую же еще? С самой станции висят на хвосте. Мужик, я тридцать лет по этим дорогам езжу. Меня не обманешь. Воры, что ли?»
«Нет… Не воры», – с трудом выдавил Алексей, понимая, что звучит абсолютно неубедительно. – «Я… историк. Архивариус. Изучаю усадьбу».
Таксист фыркнул. «Ну, историк, смотри, чтобы твою историю в больнице не пришлось изучать. Приехали».
Он резко затормозил у невысокого, полуразрушенного забора из дикого камня. Впереди, в просвете между стволами вековых деревьев, угадывались темные контуры каких-то построек.
«Это оно? Большие Тайцы?» – переспросил Алексей, расплачиваясь.
«Оно. Только смотри, внутрь дома не лезь – завалится. И по парку ночью одному шататься – не советую. Места тут… старые». Таксист взял деньги, развернулся и уехал, оставив Алексея в полной, давящей тишине.
Он стоял несколько минут, прислушиваясь. Где-то вдалеке завывала собака. Шелестели листья. Внедорожник не появился. Может, отстали? Или остановились поодаль, чтобы подойти пешком? Алексей, подавив парализующий страх, решил не терять времени. Он включил налобный фонарик и шагнул за ограду.
Парк встретил его как царство запустения и тихой, всепоглощающей грусти. Тропинки, посыпанные гравием, давно заросли травой и полегли под слоем прошлогодней листвы. Воздух был густым, влажным и холодным, пах прелыми листьями, хвоей и сырой землей. Алексей медленно шел вперед, и из предрассветного сумрака перед ним начали проступать гигантские, почти мистические очертания.
Вот он – двухэтажный дворец на высоком цоколе, обработанном рустом. Когда-то величественный, он стоял теперь как гигантский, слепой великан. Окна были зияющими черными провалами, в некоторых зияли дыры, кое-где сохранились остатки резных наличников. Стены, сложенные из пудостского камня, потемнели от времени и влаги, покрылись мхом и лишайником. С торцов здания он разглядел остатки террас-лоджий – теперь это были груды обломков и кирпича, ограждения обрушились или висели на честном слове. А над всем этим, в сером предутреннем небе, гордо и одиноко высился бельведер с башенкой. Казалось, он один все еще хранит память о былом величии этого места.
Алексей подошел ближе. К парадному входу вели широкие, но наполовину обвалившиеся лестницы. Их обрамляли гранитные изваяния сторожевых львов. Но это были не гордые стражи, а жалкие, изувеченные тени. У одного была отбита морда, у другого – лапа, третий лежал на боку, уткнувшись в землю, словно в позе вечного сна. Их каменные глаза, лишенные зрачков, смотрели в никуда, и в этом взгляде была трагедия запустения.
Он прошел дальше, к въезду в усадьбу, оформленному двумя служебными флигелями. Они еще держались, но их крыши просели, а стены были испещрены трещинами. Они были объединены ажурной металлической решёткой с воротами – некогда великолепной, теперь ржавой, покореженной, с зияющими дырами там, где когда-то был сложный узор.
Это место дышало историей, но история эта была горькой и безысходной. Величие, превращенное в прах. Красота, отданная на растерзание времени и равнодушию. Алексей, несмотря на свой практичный склад ума, чувствовал это каждой клеткой. Он понимал, что парк, как и говорилось в источниках, сохранил лишь остов, скелет, но утратил свою душу, свои характерные черты. Он был как старинная книга, из которой вырвали все иллюстрации, оставив лишь сухой текст.
Он посветил фонарем на распечатанную карту. «Лабиринт» был обозначен к северо-западу от главного дома. Алексей двинулся в ту сторону. То, что он увидел, лишь подтвердило его опасения. От знаменитого лабиринта остался лишь намёк на бывшие кустарниковые стены. Низкорослые, давно одичавшие кусты, вероятно, потомки тех, что были высажены при Старове, образовывали беспорядочные, заросшие папоротником и крапивой завалы. Пройти по запутанным тропкам было уже невозможно; лабиринт как структура умер, оставив после себя лишь призрачный, едва уловимый рисунок на местности.
Рассвет начал медленно размывать очертания ночи. Небо на востоке посветлело, окрасившись в бледно-серые и сиреневые тона. В этом призрачном свете руины усадьбы выглядели еще более зловеще и печально.
Алексей не поддавался настроению. Он был здесь с конкретной целью. Достав карту и планшет, он начал свою работу. Его поведение резко контрастировало с окружающей обстановкой. Он не был туристом, пришедшим поглазеть на развалины. Он был исследователем на месте археологических раскопок.
Он ходил мелкими шажками, тщательно сверяясь с планом. Он считал шаги, отмеряя расстояние от условного входа в Лабиринт, который он определил по остаткам одной из аллей. Он искал аномалии, перепады высот, неестественные углубления или возвышения. Он водил перед собой фонарем, выискивая в траве следы каменной кладки, остатки фундамента, что-нибудь, что могло бы указать на скрытое сооружение.
«Сердце Лабиринта… Сердце Лабиринта…» – бормотал он себе под нос, как мантру.
Он достиг точки, которую по расчетам считал центром. Это была небольшая, относительно ровная площадка, заросшая жесткой травой и окруженная теми самыми полуразрушенными кустарниками. Ничего примечательного. Ни люка, ни каменной плиты, ни даже заметного холма.
Разочарование начало подкрадываться к нему, холодными щупальцами сжимая сердце. А что, если Крутов и Плотников были правы? Что если это всего лишь красивая метафора, и он, Алексей Белых, и впрямь повелся на дешевую интригу?
«Нет, – прошептал он, стиснув зубы. – Не может быть. Слишком точные указания».
Он опустился на колени и начал водить руками по земле, отгребая слой листвы и хвороста. Земля была влажной и холодной. Он нащупал несколько крупных камней, но они лежали беспорядочно. Никакой системы.
Он достал лазерный дальномер и начал замерять расстояния до уцелевших ориентиров – особо крупных деревьев, остатков фундамента небольшой беседки на окраине Лабиринта. Он пытался найти скрытую геометрию, паттерн, который укажет на точное местоположение. Но чем дольше он искал, тем безнадежнее казалась эта затея. Лабиринт был мертв, и его секрет, если он вообще существовал, умер вместе с ним.
В это время на другой стороне парка, у подножия мрачных гранитных львов, стояла Елена Соколова. На ней была практичная, но стильная куртка-бомбер, темные джинсы и крепкие ботинки. В ее руках была беззеркальная камера с мощным объективом.
Она снимала плавные панорамы, проводя камерой от разрушенных террас к гордому бельведеру, затем опускаясь на изувеченных львов.
«Вот он, величественный и печальный дом Демидовых в Тайцах», – ее голос за кадром был ровным, интеллигентным, но в нем звучала нота искренней, неподдельной меланхолии. – «Когда-то здесь кипела жизнь, звучала музыка, велись беседы о судьбах России и развитии науки. А теперь… тишина. Тишина и разруха. Обратите внимание на эту рустовку цоколя – типичный прием Старова, создающий иллюзию мощи и неприступности. Ирония в том, что время оказалось сильнее самого крепкого камня…»
Она фиксировала детали: крупным планом показывала сколы на граните, узор ржавой решетки, облупившуюся штукатурку на стенах. Ее комментарий был нестандартным, она явно готовилась к съемкам, изучала историю усадьбы.
Переводя камеру на парк, она заметила вдали, в районе зарослей, где когда-то был Лабиринт, странное движение. Пятно света, которое металось из стороны в сторону. Она увеличила зум объектива.
В видоискателе появилась фигура мужчины. Невысокого роста, в темной куртке и с рюкзаком. Он не просто бродил, он вел себя крайне странно. Он ходил какими-то мелкими, ритуальными шажками, то и дело останавливался, смотрел на планшет в руках, что-то замерял. Его действия казались поведением одержимого.
«Любопытно», – прошептала Елена, не выключая запись. – «Кто этот неутомимый исследователь в такой ранний час? И что он может искать в этом хаусе с привидениями?»
Она наблюдала за ним несколько минут. Он явно искал что-то конкретное. Что-то, что знал только он. Его фигура, сосредоточенная и одинокая в сером свете утра, вызывала неподдельный интерес. Журналистское чутье, ее внутренний детектив, зашевелилось. Это была не просто странность. Это была «история».
Алексей в отчаянии ударил кулаком по земле. Ничего! Ничего, кроме грязи, камней и корней. Он потратил больше часа, и все впустую. Может, «сердце Лабиринта» – это не географический центр? Может, это нечто иное? Нужно думать, нужно иначе подойти к вопросу. Он решил обойти парк по периметру, изучить другие его участки – «Звезду», «Большую поляну». Может, там найдется ключ.
Он собрал свои вещи, смахнул грязь с колен и, погруженный в свои горькие мысли, направился прочь от Лабиринта. В этот момент он услышал легкие шаги сзади.
Елена решила проявить журналистское любопытство. Она подошла к нему с самой дружелюбной улыбкой, какую только могла изобразить в семь утра.
«Простите, вы не подскажете, где тут были те самые Готические ворота? Я с картой немного путаюсь», – сказала она, показывая на свой смартфон.
Алексей, погруженный в свои мысли, вздрогнул. Он резко обернулся, и в его глазах на долю секунды мелькнул испуг, даже паника. Он не ожидал встретить здесь другого человека.
«Вон там, за холмом», – его ответ прозвучал коротко, сухо, он даже не посмотрел в ту сторону, куда указал. – «Но почти ничего не осталось. Одни руины».
И, не сказав больше ни слова, он развернулся и быстрым шагом пошел прочь, вглубь парка, на «Большую поляну».
Эта отстраненность и секретность лишь подогрели интерес Елены. Обычный турист, тем более в такой час, с радостью вступил бы в разговор, тем более с симпатичной девушкой. Этот же отшатнулся, как от прокаженного.
«Очень странно», – пробормотала она.
Она отошла в сторону, но, продолжая наблюдать за ним, присела на обломки каменной ограды и подняла камеру. Через мощный зум объектива она видела его так близко, словно стояла рядом.
Она видела, как он, выйдя на «Большую поляну» – широкий, ухоженный самой природой луг, – не стал им восхищаться, а сразу же начал изучать периметр. Она видела, как он на одном месте, у подножия могучего двухсотлетнего дуба, пытается очистить землю от веток и прошлогодней листвы. Видела, как он что-то замеряет лазерным дальномером, прикладывая его к стволу дерева и переводя на противоположную сторону поляны.
У нее родилась профессиональная догадка, кристально чистая и неопровержимая: этот человек не просто гуляет, он что-то ищет. И он знает, что ищет. Более того, он явно не хочет, чтобы об этом знали другие.
«Кто ты, загадочный незнакомец?» – думала Елена, провожая его взглядом. – «И что за сокровище спрятано в этом парке?»
Она выключила камеру. Просто наблюдать было уже недостаточно. Ей нужны были ответы. Эта история пахла настоящей тайной. А тайны были ее специализацией.
Алексей, окончательно измотанный и морально подавленный, брел по тропинке, ведущей от «Большой поляны» в сторону заросшей части парка, где когда-то был «Зверинец». Солнце поднялось выше, но его лучи не согревали, а лишь подчеркивали убожество разрухи. Он не нашел ничего. Ни малейшего намека. Он был готов признать поражение. Может, просто посидеть, отдышаться и ехать обратно, в свой уютный, предсказуемый архив?
Он нашел полуразрушенную каменную скамью, вмурованную в подпорную стенку, и опустился на нее. Снял рюкзак, достал термос и налил себе кофе. Руки дрожали от усталости и нервного напряжения. Сделал глоток, закрыл глаза, пытаясь унять дрожь.
В этот момент его взгляд упал на противоположную сторону тропинки. Там, почти полностью скрытый зарослями ежевики и плюща, стоял небольшой каменный объект. Он всегда принимал его за еще один постамент или элемент ограды. Но сейчас, в лучах утреннего солнца, падающих под особым углом, он разглядел детали. Это была не просто глыба камня. Это была низкая, широкая пирамида, сложенная из грубо отесанных гранитных блоков. И на ее боковой грани, почти съеденный мхом и временем, но все еще различимый, был высечен барельеф.
Алексей подошел ближе, раздвинул колючие ветки. Его сердце заколотилось с новой силой. Барельеф изображал… змею, кусающую себя за хвост. Уроборос. Один из древнейших алхимических и масонских символов. Символ вечности, единства, циклической природы мироздания.
И под ним, едва читаемая, была высечена надпись на латыни: «IN IPSO MEDIO».
«В самом центре…» – перевел Алексей вслух, замирая.
Он обошел пирамиду. Она была ориентирована по сторонам света. И одна из ее граней, обращенная на север, в сторону Лабиринта, имела странную, почти незаметную щель по периметру. Алексей, дрожащими руками, достал из рюкзака мультитул, нашел самый крепкий нож и сунул его лезвие в щель. Камень поддался! Это была не монолитная глыба, а тонкая каменная плита, искусно вмонтированная в кладку!
Он надавил сильнее, вставил второй нож, используя их как рычаги. Раздался скрежет, и плита подалась внутрь, отъехав в сторону по невидимому желобку. За ней открылась небольшая, темная ниша. А в нише… лежал небольшой, завернутый в промасленную холстину предмет.
Алексей, затаив дыхание, достал его. Это была бронзовая, сильно помятая и покрытая патиной трубка. Своего рода футляр. Он с трудом открыл его. Внутри, уцелевшая вопреки всему, лежала свернутая в рулон бумага. Он был так стар, что казалось, рассыплется от прикосновения.
Он, боясь дышать, аккуратно развернул его на плоской поверхности каменной пирамиды. Это была схема. Чертеж. Рука Старова была ему знакома. Это был план. Но не усадьбы, а… дренажной системы парка? Или чего-то иного? Сложная сеть тоннелей и каналов, сходящихся к одной точке. И в центре этой точки была сделана пометка темными, почти черными чернилами: «Fons Vitalis» – «Источник жизни».
Алексей не мог поверить своим глазам. Он не нашел архив Ломоносова, но он нашел ключ к нему! Настоящий, физический ключ, оставленный самим архитектором!
В этот момент сзади раздался мягкий, но отчетливый голос.
«Нашел что-то интересное?»
Алексей вздрогнул так, что чуть не уронил хрупкий чертеж. Он резко обернулся, заслоняя собой находку. Перед ним стояла та самая девушка, что спрашивала про Готические ворота. Но теперь в ее руках была не камера, а… диктофон. И выражение ее лица было не дружелюбным, а серьезным, профессиональным.
«Не пугайтесь, – сказала Елена. – Меня зовут Елена Соколова. Я журналист. И, кажется, мы ищем одно и то же. Только, возможно, с разными целями».
Алексей, ошеломленный, не знал, что сказать. Он был пойман с поличным. И в этот самый момент, из-за спины Елены, из-за деревьев вышли двое мужчин. Один из них был тот самый, в темном пальто, с электрички. Второй – более крупный, с суровым, неумолимым лицом. Они шли медленно, целенаправленно, отрезая им путь к отступлению.
«Алексей Белых?» – спросил человек в пальто. Его голос был тихим, но в нем звучала сталь. – «У нас к вам есть серьезные вопросы. И мы настоятельно рекомендуем вам отдать нам то, что вы только что нашли».
Алексей замер, сжимая в потных ладонях бесценный чертеж. Он был в ловушке. С одной стороны – журналистка, чьи намерения были неизвестны. С другой – явно опасные люди, которые преследовали его с самого начала. И он, простой архивариус, оказался в самом центре бури, которую сам и вызвал.
Елена, не поворачиваясь к мужчинам спиной, шагнула ближе к Алексею.
«Кажется, нам стоит поскорее познакомиться поближе», – быстро прошептала она. – «И, кажется, нам нужно отсюда валить. Прямо сейчас».
Начало их невольного союза было положено инстинктом самосохранения и осознанием того, что в одиночку им с этой тайной не справиться.
Глава 4: «Бегство с Источником»
Алексей застыл, сжимая в потных ладонях драгоценный, хрупкий свиток. Его ум, обычно быстрый и аналитический, теперь работал с чудовищной, мучительной медлительностью, перебирая и тут же отбрасывая невозможные варианты. Схватка? Абсурд. Бегство? Куда? Попытка объясниться? С кем?
Елена среагировала быстрее. Ее инстинкты были острыми, отточенными годами уличной журналистики и путешествий по не самым дружелюбным уголкам мира. Она не думала, она действовала.
Ее рука, сильная и цепкая, впилась в рукав его куртки. Резкий, почти болезненный рывок вырвал его из ступора и потащил в сторону.
«Бежим!»
Ее команда, выкрикнутая сквозь стиснутые зубы, не допускала возражений. В ней не было паники, только холодная, стальная решимость. Это был не призыв, это был приказ.
Алексей, спотыкаясь, последовал за ней. Его ноги, одеревеневшие от страха, на первых порах почти не слушались. Он бросил последний взгляд на мужчин. Тот, что в пальто, не сразу бросился в погоню. На его лице промелькнула профессиональная оценка ситуации. Он что-то коротко сказал своему напарнику, и они, как два волка, начали движение, не спеша, но неумолимо, отрезая путь к отступлению.
Парк, который несколько минут назад был молчаливым свидетелем исследований Алексея, теперь превратился в гигантский, враждебный лабиринт. Каждый корень, каждое низко свисающее дерево, каждый куст цеплялся за него, пытаясь удержать. Заросли, бывшие лишь декорацией, теперь стали главными действующими лицами этой безумной гонки.
Елена, благодаря своей спортивной форме и опыту походов, двигалась как тень. Она не бежала напролом. Она петляла, используя каждое укрытие, каждый поворот тропы. Ее тело помнило, как двигаться по пересеченной местности. Она перепрыгивала через упавшие стволы, ловко проскальзывала под низкими ветвями, ее дыхание было ровным и глубоким.
Алексей, неуклюжий и перегруженный рюкзаком, отставал. Рюкзак, набитый оборудованием, который еще недавно был символом его готовности, теперь превратился в адскую ношу. Он бил его по спине, цеплялся за ветки. Он бежал, тяжело дыша, спотыкаясь о невидимые кочки. Сзади доносились спокойные, размеренные шаги преследователей. Они не спешили. Они знали, что беглецы выдохнутся.
Преследователи действовали слаженно, пытаясь взять в клещи. Один двигался прямо по их следу, другой – параллельно, стараясь обогнать и отрезать. Алексей слышал, как где-то справа хрустнула ветка, и понял их тактику. Его сердце бешено заколотилось.
Ключевым моментом стало преодоление заболоченной протоки речки Вёревки. Когда-то здесь был изящный мостик, но теперь от него остались лишь скользкие, полуистлевшие доски, перекинутые с одного берега на другой. Вода внизу была черной и стоячей, от нее шел тяжелый запах гнили.
Елена, не снижая темпа, легко пролетела по нему, как балерина, лишь на мгновение коснувшись шаткой опоры.
«Быстрее!» – крикнула она ему, уже стоя на твердой земле.
Алексей ступил на доску. Она прогнулась под его весом, заскрипела. Он замер, раскинув руки для равновесия. Внизу чернела холодная жижа. Шаги преследователей становились все ближе.
«Алексей, давай!» – в голосе Елены впервые прозвучала тревога.
Он сделал следующий шаг. Доска с громким треском переломилась. Он почувствовал, как его нога проваливается в пустоту, в ледяную влагу. Он вскрикнул, потеряв равновесие, и полетел вниз.
Но Елена успела. Она резко шагнула ему навстречу, рискуя сама оказаться в воде, и вцепилась ему в предплечье. Ее хватка была железной. Она рванула его на себя, и он, тяжело дыша, грузно рухнул на берег, по колено в грязи, но целый.
«Спасибо…» – прохрипел он.
«Бежим дальше!» – ее лицо было бледным, но решительным. Она уже снова рванула его за собой.
Им удалось оторваться, выиграв несколько драгоценных секунд. Елена заметила впереди, почти полностью скрытые лианами и кустами, руины декоративной водяной мельницы. Когда-то это было романтичное парковое сооружение, теперь – груда камней и сгнивших балок.
«Сюда!» – она юркнула в темный провал, где когда-то была дверь.
Они затаились среди обломков огромного, давно остановившегося колеса и каменных жерновов, покрытых мхом. Внутри пахло сыростью, плесенью и столетиями забвения. Алексей, прислонившись к холодному камню, пытался унять дрожь в руках и отдышаться. Его штаны были мокрыми и грязными, нога ныла от холода.
Снаружи послышались шаги. Быстрая, уверенная ходьба. Двое мужчин остановились неподалеку.
«Куда они делись?» – прозвучал низкий, хриплый голос. Говорил тот, что был крупнее.
«В лес ушли, – ответил более спокойный, знакомый Алексею голос человека в пальто. – Но далеко не уйдут. Архивариус еле ноги волочит».
Алексей сглотнул. Они знали его профессию.
«Доложи, что у них есть карта, – продолжил человек в пальто, и у Алексея похолодело внутри. – И что Белых не один. С ним девка. Журналистка, кажется. Видел ее с камерой».
Это подтвердило худшие опасения Алексея. За ним не просто следили. За ним целенаправленно охотились, и они знали, кто он. Они знали его имя. И теперь они знали о Елене.
«Надо их найти, пока не привлекли лишнего внимания», – буркнул низкий голос.
Шаги удалились, продолжая поиск.
В темноте мельницы повисла гнетущая тишина, нарушаемая лишь их прерывистым дыханием.
…Прошло несколько минут. Алексей наконец смог выговорить слово.
«Спасибо», – снова прошептал он, глядя на смутный силуэт Елены в полумраке.
«Не за что, – ее голос был тихим, но собранным. – Ладно, мистер загадка. Время для представлений. Так кто вы и что это вы нашли?»
Она повернулась к нему. В свете, пробивавшемся сквозь щели в стене, он увидел ее лицо – умное, собранное, с живыми, пытливыми глазами.
«Я журналистка. Елена Соколова. Ищу историю, а не приключения. Но, кажется, получила и то, и другое».
Алексей с недоверием смотрел на нее. Его паранойя, разбуженная погоней, еще не утихла. «Вы с ними?» – спросил он прямо, его голос прозвучал резче, чем он хотел.
Елена усмехнулась, коротко и беззвучно. «Если бы я была с ними, мы бы уже не разговаривали. Они бы просто забрали то, что вы нашли, а вас, возможно, привязали к тому самому мельничному колесу для убедительности. Нет. Я просто заметила, что вы ищете что-то с таким видом, будто от этого зависит ваша жизнь. Кажется, так и есть».
Алексей молчал, оценивая. Она казалась искренней. И ее действия говорили сами за себя – она спасла его.
«Ладно, – сдался он, чувствуя, как его силы на исходе. – Меня зовут Алексей Белых. Я архивариус».
Он коротко, тезисно, изложил суть своего открытия. Письмо Старова. «Стеклянная коллекция» Ломоносова. «Сердце Лабиринта». И то, что он нашел – не архив, но чертеж, ведущий к нему.
Он осторожно, бережно развернул свиток на плоском камне жернова. «Смотрите. Fons Vitalis. „Источник жизни“».
Елена присвистнула, ее глаза расширились. Она сразу оценила не историческую, а медийную сенсационность темы. «Ломоносов… Потерянный архив… Тайная карта в усадьбе Демидовых… Это же… Это же бомба! Настоящая бомба!»
«Это не „бомба“, – устало поправил ее Алексей. – Это национальное достояние. Которое, судя по всему, кому-то очень не терпится заполучить в свои руки».
Они переждали еще с полчаса, пока не убедились, что преследователи ушли далеко. Выбравшись из укрытия, они осторожно, прижимаясь к деревьям, двинулись к выходу из парка.
«Итак, что намерены делать дальше?» – спросила Елена, когда впереди замаячили знакомые очертания въездных флигелей.
«Я… я не знаю, – честно признался Алексей. – Вернусь в город. Передам чертеж в полицию. Или в министерство культуры».
Елена остановилась и посмотрела на него с нескрываемым изумлением. «Вы серьезно? После всего, что произошло? Эти люди знают ваше имя, Алексей! Они нашли вас здесь. Вы думаете, они не найдут вас в городе? В вашей квартире? В вашем институте? Выдавать себя – это первое, чего нельзя делать».
Он похолодел. Она была права. Его наивность казалась ему сейчас смешной и страшной одновременно.
«Но что же тогда делать?» – в его голосе прозвучала почти мольба.
«Теперь я в игре, хотите вы того или нет, – заявила Елена. – Меня тоже видели. А значит, я тоже в зоне риска. Но у меня есть преимущество – я знаю, как работать с информацией и оставаться незамеченной. Вы нашли ключ, но не знаете, что с ним делать. А у меня есть ресурсы, чтобы это выяснить».
Алексей смотрел на нее, понимая, что выбор невелик. Одиночество в этой ситуации было равно самоубийству.
«Временное сотрудничество, – с неохотой согласился он. – Только чтобы понять, что происходит и куда идти дальше».
«Договорились, – кивнула Елена. – Первым делом – немедленно убираемся отсюда. У меня есть машина в соседней деревне. Дальше будем думать».
Они вышли за ограду и быстрым шагом пошли по проселочной дороге. Алексей чувствовал себя абсолютно разбитым. Он нашел ключ к величайшей тайне в своей жизни, но вместо триумфа получил страх, грязь и необходимость доверять незнакомой женщине. Он обернулся в последний раз. Усадьба стояла в лучах восходящего солнца, все такая же величественная и безмолвная. Но теперь ее тишина казалась ему обманчивой. Она хранила свою тайну, и была готова защищать ее любой ценой.
Они дошли до старой, неприметной иномарки, припаркованной под сенью раскидистых кленов. Елена открыла замок с брелока.
«Садитесь, – сказала она. – Нам нужно найти тихое место. И… кажется, нам понадобится помощь человека, который разбирается в такого рода… ситуациях».
«Кого вы имеете в виду?» – спросил Алексей, с трудом втискивая свой рюкзак на заднее сиденье.
«Пока не знаю. Но я начну копать. А пока…» Она завела двигатель. «…пока мы просто исчезаем».
Машина тронулась и скрылась за поворотом, оставила пыльную дорогу и полную тревог тайну старой усадьбы позади. Но Алексей чувствовал, что это не конец. Это было только начало. Начало чего-то большого, опасного и непредсказуемого.
Глава 5: «Ночной звонок»
Машина Елены, невзрачная серая иномарка, стала их ковчегом в море ночной тревоги. Алексей молчал, уставившись в окно, по которому струились дождевые капли. Его пальцы все еще судорожно сжимали ремень рюкзака, где лежал сверток с чертежом. Каждые несколько минут он бросал взгляд в боковое зеркало, ожидая увидеть фары темного внедорожника.
Елена вела машину уверенно, но без лишней спешки, сливаясь с редким потоком машин на выезде из Гатчины. Она свернула с главной дороги на второстепенную, потом еще раз, углубляясь в лабиринт дачных поселков и темных переулков.
«Куда мы едем?» – наконец спросил Алексей, его голос прозвучал хрипло от напряжения.
«Нужно место, где можно перевести дух и подумать, – не отрывая взгляда от дороги, ответила Елена. – В центре города нас найдут слишком легко. Отель по паспорту – первое, что они проверят».
Через двадцать минут они остановились у неприметного двухэтажного здания из силикатного кирпича с выцветшей вывеской «Гостиница „Уют“». Она стояла на отшибе, в конце улицы, упиравшейся в темный лес. Мигающая неоновая лампочка над входом лишь подчеркивала общую атмосферу упадка и заброшенности.
«Идеальное место, чтобы нас не найти», – мрачно пошутил Алексей, вылезая из машины.
«Именно», – парировала Елена.
Номер был таким же унылым, как и внешний вид гостиницы: две узкие кровати с потертыми покрывалами, линолеум с потрескавшимся узором, стол с облупленной столешницей и телевизор с выпуклым экраном, будто из прошлого века. Воздух пах пылью, старым табаком и дешевым освежителем.
Елена бросила сумку на кровать и сразу же достала ноутбук. «Нужен вай-фай. Попробую покопать».
Алексей, не говоря ни слова, приступил к собственному ритуалу. Он запер дверь на цепочку и задвижку, затем закрыл шторы, проверив, нет ли щелей. Потом он вытащил из рюкзака фонарик и начал методичный, почти параноидальный осмотр комнаты. Он заглядывал за телевизор, проверял розетки, вентиляционные решетки, светильники, рамки картин – все возможные места, где мог быть установлен жучок.
«Вы всегда так заселяетесь в гостиницы?» – Елена наблюдала за ним с любопытством, ее пальцы уже летали по клавиатуре.
«Со мной никогда не случалось ничего подобного, – отрезал Алексей, залезая под стол. – А вы всегда так легко ввязываетесь в истории с вооруженными преследователями?»
«Это не первая моя странная история, – она усмехнулась. – Но определенно одна из самых… интересных. Ничего. Ни по номеру машины, ни по описанию. Никакой информации. Эти ребята – призраки».
Нервы были на пределе. Каждый скрип за дверью, каждый звук шагов в коридоре заставлял их вздрагивать и замирать. Алексей закончил осмотр и сел на кровать, сжав голову в ладонях. Адреналин начал отступать, и на его место приходила тяжелая, давящая усталость.
Тишина в номере стала невыносимой. Алексей подошел к окну, чуть раздвинул шторы и посмотрел на темную, мокрую от дождя улицу. Где-то там, в этой ночи, были люди, которые хотели его заполучить. Люди, которые знали его имя. Его профессию. Возможно, и его адрес.
Он понял всю глубину ситуации с пугающей, леденящей душу ясностью. Он – Алексей Белых, архивариус, человек, чья жизнь состояла из каталогов, инвентарных номеров и тишины читальных залов. Он был рожден для того, чтобы расшифровывать буквы, а не убегать от пуль. Он был ученым, а не агентом. Его оружием была логика, а не физическая сила. А против него играли профессионалы. Холодные, расчетливые, безжалостные.
К кому обратиться? Полиция? Он представил себе этот диалог: «Здравствуйте, на меня напали в парке двое мужчин, потому что я нашел старый чертеж, ведущий к архиву Ломоносова». Его бы высмеяли. Или, что хуже, завели бы дело и конфисковали чертеж как вещдок. А затем… затем он оказался бы втянут в бюрократическую машину, уязвимый и видимый для всех, включая тех, кто за ним охотится. Нет, полиция – не вариант.
Министерство культуры? Его же коллеги? После сегодняшнего позора на планерке он не мог рассчитывать на поддержку. Они бы с радостью похоронили его «авантюру» и, возможно, даже выдали бы его преследователям, лишь бы избавиться от проблемного сотрудника.
Он был абсолютно один. Загнанный в угол, беспомощный, как ребенок. Отчаяние, черное и густое, подступало к горлу. Он чувствовал, как его разум, его главный инструмент, начинает отказывать под грузом паники.
И тут сквозь нарастающий хаос в его голове пробился луч света. Образ. Образ грубоватого, нелюдимого человека с умными, все видящими глазами и циничной ухмылкой. Человека, который жил в мире, где правила диктовал не академический устав, а уголовный кодекс. Человека, который однажды уже вытащил его из похожей, хоть и куда менее опасной передряги.
Егор Смирнов. Отставной майор юстиции.
Это была сумасшедшая идея. Смирнов был циником, его раздражало все, что выходило за рамки протокола. Но он был честен. И он был блестящим специалистом. И, что самое главное, он был, пожалуй, единственным человеком, кто не списал бы его историю на бред сумасшедшего.
«Я знаю, к кому обратиться», – тихо сказал Алексей, поворачиваясь к Елене.
Она подняла на него взгляд от ноутбука. «Кто?»
«Человек, который разбирается в… мракобесии».
Алексей достал телефон. Его руки дрожали. Он пролистал контакты, нашел давно не использованный номер и набрал его.
…Это было несколько лет назад. Кабинет следователя. Стол, заваленный папками. Алексей, нервный и неуместно чувствующий себя, объясняет Смирнову тонкости водяных знаков на бумаге конца XIX века. Дело о поддельных дарственных грамотах на одно из дворянских имений. Смирнов, тогда еще действующий майор, слушал его, откинувшись на спинку стула, его взгляд был тяжелым и проницательным. Он задавал точные, неожиданные вопросы, заставляя Алексея копать глубже. Они работали вместе две недели. Смирнов постоянно ворчал на «пыльные архивы» и «заумные штучки», но относился к выводам Алексея с абсолютным доверием. В конце расследования, когда фальсификаторы были взяты с поличным, Смирнов, проходя мимо, бросил ему: «Неплохо поработали, архивариус. Ваши червяки в книгах оказались полезнее, чем полк оперов». Это была высшая похвала. Они выпили по кружке кофе в столовой, и на этом их общение закончилось. Но уважение осталось.
…Гудки казались бесконечно долгими. Алексей боялся, что номер больше не действует. Что Смирнов уехал. Что он просто бросит трубку.
Наконец, на том конце провода послышались щелчок и низкий, хриплый, явно разбуженный голос.
«Алло? Кто черт возьми звонит в три ночи?»
Алексей сглотнул. «Егор Петрович? Это Белых… архивариус… помните, дело о поддельных грамотах?»
Пауза. Потом на том конце провода раздался удивленный, но уже более собранный звук.
«Белых? – Смирнов, кажется, даже протер глаза. – Черт возьми, конечно помню. Кто еще звонит в три ночи? У вас там архив на вас напал?»
Алексей чуть не рассмеялся от нервного напряжения. «Хуже. Мне нужна ваша помощь. Срочно. Речь идет о Ломоносове, Демидовых и… покушении на меня».
Алексей говорил торопливо, перескакивая с одного на другое: письмо Старова, «стеклянная коллекция», поездка в Тайцы, погоня, каменная пирамида с уроборосом, чертеж с «Fons Vitalis». Он старался быть логичным, но страх и усталость делали его речь сумбурной.
Смирнов сначала слушал с иронией. Слышно было, как он зажигает сигарету. «Проснись, Белых, тебе приснилось. Ломоносов… Архив… Вы что, пересмотрели исторических детективов?»
Но когда Алексей дошел до описания нападавших – «профессионалы, знали мое имя, один в дорогом пальто, говорили про „карту“, действовали как группа захвата» – тон Смирнова изменился. Исчезла насмешливость. Появилась тихая, сосредоточенная серьезность. Слышен был интерес. Азарт охотника, учуявшего серьезный зверя.
«Подожди, подожди, – перебил он Алексея. – Двое? Один – гладкий, интеллигентный? Второй – крупный, туповатый, бычок?»
Алексей замер. «Да… Точно. Как вы…?»
«Понятно, – голос Смирнова стал жестким. – Продолжай».
Через три минуты Алексей закончил свой рассказ. В трубке повисла долгая, тягучая пауза. Было слышно лишь ровное дыхание Смирнова. Алексей сжал телефон так, что костяшки пальцев побелели.
Наконец, Смирнов заговорил. Его голос стал собранным и твердым, как сталь.
«Сидите там, не высовывайтесь. Адрес мне на смс. Я выезжаю».
Алексей почувствовал, как с его плеч свалилась тонна груза. Он готов был расплакаться от облегчения.
«Егор Петрович, спасибо, я…»
«Давно не глотал адреналина, – перебил его Смирнов. В его голосе прозвучало нечто похожее на предвкушение. – Белых…»
«Да?»
«Если это розыгрыш, если ты меня разыгрываешь из-за той моей шутки про архив… я тебя сам прикончу в твоем же архиве. Понял?»
«Это не розыгрыш», – тихо сказал Алексей.
«Тогда жди»
Связь прервалась. Алексей медленно опустил телефон. Он сидел на кровати, глядя в одну точку, не в силах пошевелиться. Пустота. Оглушительная пустота после колоссального нервного напряжения.
«Ну что?» – спросила Елена, наблюдая за ним.
«Он едет, – прошептал Алексей. – Теперь в игре третий участник».
Он отправил смс с адресом гостиницы и откинулся на подушку, закрыв глаза. Теперь все изменилось. Он был не просто жертвой. Он был частью команды. Пусть странной, непредсказуемой, но команды. И этот факт приносил не просто облегчение, а крошечную, но очень важную искру надежды.
Он не знал, что ждет их дальше. Не знал, кто такие эти люди и чего они хотят. Но он знал одно: Егор Смирнов был тем, кто мог дать им ответы. И, возможно, единственным, кто мог их защитить.
Глава 6: «Волк в стае»
Рассвет застал их в том же номере, в состоянии тягучего, тревожного ожидания. Алексей, не сомкнувший глаз, ворочался на кровати, при каждом шорохе за дверью замирая и впиваясь в нее взглядом. Елена, задремавшая на пару часов, теперь снова сидела за ноутбуком, ее лицо в синеватом свете экрана казалось осунувшимся и серьезным. Они пили чай из гостиничных пакетиков – безвкусный, жидкий, но хоть какая-то видимость нормальности.
Спасительный стук в дверь прозвучал ровно в шесть утра. Три четких, коротких удара. Не просящие, а констатирующие.
Алексей вздрогнул и посмотрел на Елену. Она кивнула, отложив ноутбук в сторону. Он подошел к двери, посмотрел в глазок, и облегченно выдохнул.
«Откройте, Белых, не замерзать же мне тут», – раздался из-за двери низкий, хриплый голос, который он слышал несколько часов назад по телефону.
Алексей сдернул цепочку и открыл.
На пороге, заполняя собой весь проем, стоял Егор Смирнов. Мужчина выше среднего роста, с плечами боксера. На нем была поношенная, но качественная кожанка темно-коричневого цвета, под ней – простой темный свитер. Волосы с проседью были коротко стрижены, на лице квадратном лице с крупными чертами читались усталость и опыт множества бессонных ночей. Но главное – это были его глаза. Серые, цепкие, сканирующие. Они за долю секунды провели инвентаризацию всего: прихожей, номера, растерянного Алексея, Елены у стола, разбросанных вещей. Это был взгляд, который не упускал ни одной детали, мгновенно оценивающий обстановку, людей, уровни угрозы.
«Ну, здравствуй, архивариус, – Смирнов шагнул в номер, его присутствие физически изменило атмосферу в комнате, наполнив ее напряженной энергией. – Жив, я смотрю. Уже неплохо».
Он снял кожанку и бросил ее на спинку стула. Его взгляд упал на Елену, которая поднялась ему навстречу.
«А это кто?» – спросил он, обращаясь к Алексею, но не отводя от нее глаз.
«Елена Соколова. Журналист. Она была в парке, помогла мне», – поспешно объяснил Алексей.
Смирнов медленно кивнул, изучая ее с ног до головы. Он знакомился с Еленой. Его вердикт был быстрым и безжалостным.
«Журналистка? – он произнес это слово с легкой, но отчетливой презрительной ноткой. – Пресса. Отлично. Не хватало только утечек в желтую газетенку. Слушай сюда, Соколова. Вы здесь по воле случая. Можете быть полезны. Но лишняя болтовня – где угодно, с кем угодно – и вылетишь из игры. Поняла? Я не буду разбираться, случайно это или нет. Просто выставлю тебя за дверь к нашим друзьям. Уяснила?»
Елена, казалось, была готова к такому приему. Она не смутилась, лишь чуть приподняла подбородок. «Уяснила. Но без меня у вас не было бы и половины информации. И без меня вы вряд ли найдете то, что нужно, в информационном поле. Так что давайте без угроз. Я здесь, потому что меня тоже втянуло, и мне это, как ни странно, интересно».
Смирнов усмехнулся уголком рта. «Дерзкая. Ладно. Посмотрим». Он повернулся к Алексею. «А ты, я смотрю, весь перемазанный. Сражался с грязью?»
«Провалился в протоку», – мрачно буркнул Алексей.
«Классно. Настоящий Индиана Джонс. Ну что, показывай, из-за чего весь сыр-бор».
Смирнов не стал тратить время. Он достал из своего вещмешка небольшой походный чайник, заварил в нем крепчайший чай, разлил по пластиковым стаканчикам и уселся за стол, отодвинув ноутбук Елены. Он смотрел на них как следователь, готовящийся к допросу.
«Так, – начал он, закуривая. – Начнем с начала. И по порядку. Белых, твоя версия. Подробно, но без лирики. Только факты».
Алексей, под его тяжелым взглядом, снова, уже в который раз, пересказал всю историю. На этот раз более структурно, опираясь на хронологию. Смирнов слушал, не перебивая, лишь изредка делая пометки в своем блокноте.
Когда Алексей закончил, Смирнов повернулся к Елене. «Теперь вы. Что видели, что слышали. С момента, как заметили Белыха».
Елена описала свое наблюдение, погоню, слова преследователей. Смирнов кивал, сверяясь со своими записями.
Потом начались вопросы. Он задавал неожиданные, точные вопросы, выжимая из их памяти каждую мелочь.
«Одежда, обувь преследователей? Не просто „темная“, а что именно? Кроссовки, ботинки? Кожа, ткань?»
Алексей задумался. «Тот, что в пальто… в туфлях. Кожаных. Дорогих. Другой… в ботинках, армейского типа».
«Какие акценты в речи? Малейшие особенности. Оканье, гэканье, слова-паразиты».
«Человек в пальто говорил… очень грамотно, – вспомнила Елена. – Без акцента. Как диктор. Но… с легкой картавинкой. Едва заметной».