Образ души. Стихи
Переводчик Павел Соколов
Составитель Павел Соколов
© Накахара Тюя, 2025
© Павел Соколов, перевод, 2025
© Павел Соколов, составитель, 2025
ISBN 978-5-0068-4742-2
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие от составителя и переводчика
Поэтическое наследие Накахара Тюя (1907—1937) – одна из самых ярких и трагических страниц японской литературы первой половины XX века. Поэт, проживший всего тридцать лет, успел создать уникальный художественный мир, в котором напряженный самоанализ, экзистенциальная тоска и острое чувство современности сплетаются в мощный лирический нарратив. Данный сборник, охватывающий творчество зрелого периода – от «Песни козерога» (1934) до стихотворений 1937 года, – позволяет проследить эволюцию его поэтики и осмыслить центральные темы его творчества.
Голос Накахара Тюя с первых же строк заявляет о себе как голос рефлексирующего интеллектуала и одинокого странника в мире, утратившем устойчивые ориентиры. Его поэзия рождается на стыке нескольких традиций: это и наследие европейского модернизма (влияние Верлена, Рембо, Бодлера и символистов), и глубокое усвоение японской классической эстетики, пропущенное через призму урбанистического опыта и авангарда (вспомним тех же японских дадаистов). В его стихах застывшие пейзажи родного побережья соседствуют с образами индустриальных окраин, шумом поездов и гудками пароходов, а библейские и философские аллюзии – с приземленными деталями быта.
Одной из ключевых тем сборника является отчуждение и поиск аутентичного существования. Лирический герой Накахары – вечный «холостяк», наблюдатель, стоящий на пороге между прошлым и настоящим, между иллюзией и суровой реальностью. В стихотворениях «В баре», «Моя половина жизни», «Холостяк» звучит мотив глубокого одиночества человека в толпе, его неспособности найти место в стремительно меняющемся мире, который кажется ему «несправедливым» («Голос жизни»).
Природа и город в его поэзии не противопоставлены, но находятся в состоянии мучительного взаимодействия. Осеннее небо становится «тусклого свинцового цвета» («Предсмертный час»), летний зной давит, как «кровавый ком» («Лето»), а луна на пляже освещает не романтический пейзаж, но одинокую пуговицу – символ утраты и бренности («Лунный пляж»). Даже в природных образах сквозит ощущение болезни, увядания, «осеннего безумия», что отражает внутреннее состояние героя.
Особое место занимает тема памяти и потерь. Поэт постоянно оглядывается на «утраченное прошлое», на «надежду, что пылала в мои юные дни». Ностальгия по детству, по чистоте первого чувства («Весна, что придёт вновь…», «Невинная песня») сталкивается с невозможностью вернуть утраченное. Время в его стихах не линейно, оно циклично и при этом необратимо, что рождает ощущение безысходности, компенсируемое лишь стоическим принятием («Вечерняя заря»).
Формально поэзия Тюя – это свободный стих, насыщенный сложными метафорами и резкими, иногда нарочито «непоэтичными» образами («уныние подвядшей редьки», «головы стали комьями тёмной земли»). Он мастерски использует повторы, создавая гипнотический, почти заклинательный ритм («Колокол в канун Нового года», «Кваканье лягушек»), и строфическую фрагментарность, передающую разорванность сознания.
Финал сборника и послесловие, написанное за месяц до безвременной кончины поэта, звучат как пронзительный эпилог для всей его жизни. Слова «Прощай, Токио! О, моя юность!» подводят черту не только под тринадцатилетним периодом пребывания в столице, но и под целой эпохой в душе поэта. Его творчество стало исповедью поколения, стоявшего на пороге глобальных катастроф, ищущего красоту и смысл в мире, где «без Бога, без путеводной звезды» душа рискует «истончиться и стать небом».
Накахара Тюя остается одним из самых честных и пронзительных голосов своей эпохи, а его поэзия – неиссякаемым источником для тех, кто ищет в литературе не только эстетическое наслаждение, но и глубокий, выстраданный диалог о самом главном: о жизни, смерти, одиночестве и тщетной, но вечной надежде.
P.S. Русскоязычный читатель уже знаком с поэзией Тюя в переводах А. Долина, цель данного сборника – представить другие работы поэта, чье наследие всё более волнует современных читателей. Составитель и переводчик данного сборника надеется, что в ближайшем будущем появятся новые переложения на русский язык лирики Накахара Тюя, чье имя можно смело поставить в один ряд с другими японскими гениями эпохи модерна.
Павел Соколов
Вино опьяняет любого
Вино опьяняет любого,
Но даже самое выдающееся стихотворение
Не опьянит того, кто не умеет читать.
– И всё же,
Тот, кто думает, будто вино выше поэзии,
Пусть себе твердит: «Жизнь – первое, искусство – второе».
То, что природа прекрасна,
Разве означает, что она прекрасна и на холсте? —
Конечно, если отрицать опыт,
Интересное стихотворение не получится,
– Но
Запомни слова: «Этим нельзя выразить это».
Наука рассматривает лишь отдельные вещи,
Литература же слишком зациклена на связях.
Писатели!
Хорошо, что вы видите суровый мир,
Но нельзя в него погружаться.
Когда гений влюбляется однажды
Когда гений влюбляется однажды,
Все объекты его мысли становятся возлюбленной.
Взгляните:
Гений, вместо того чтобы поспешить со своей автобиографией,
Написал сначала историю своей любви.
Когда понятие становится ясным
Когда понятие становится ясным,
Оно порождает идею.
Любовь-идея —
Неужто раскалённый песок?
Давай завернём её в бумагу
И выбросим.
Глупая красавица.
Если ты не устала от людей,
Если есть река, где не видно другого берега…
Рефлексия рождает лишь вздохи.
Забудь себя и прошлое,
И вперёд – вглядываясь в любовь
Между другим и собой, что можно нарисовать.
Хоть ты и умелая,
Почему же результат получается таким топорным?
О женщина, прошу, исследуй это.
Из сборника «Песнь козерога» (1934)
Предсмертный час
- Осеннее небо – тусклого свинцового цвета,
- Блеск в глазах у вороного коня.
- Лилия, что вянет, испив воды,
- Ах, сколь пусто́й душа стала!
- Без Бога, без путеводной звезды,
- У окна скончалась женщина.
- Белый воздух ослеп,
- Белый ветер стал холодным.
- У окна, омывая волосы,
- Она была так нежна.
- Утреннее солнце пролилось,
- Звук воды набатом струился.
- Города шумели,
- Детские голоса сливались.
- Но что же станет с этой душой?
- Истончится и станет небом?
Летняя ночь в городе
- Луна в небе – словно медаль,
- Здания на углах – будто орган,
- Усталые от гулянок мужчины бредут, напевая.
- – «Икамунэ караа» звучит невпопад.
- Их губы растянуты в гримасе,
- В их сердцах – какая-то грусть.
- Головы стали комьями тёмной земли,
- И они лишь бредут, напевая «ла-ла».
- Не то чтобы забыли
- О делах и предках,
- Но летняя городская ночь глубока —
- И, подобно мёртвому пороху,
- Сквозь застилающие глаза слёзы фонарей
- Они лишь бредут, напевая «ла-ла».
Осенний день
В такое утро те, кто просыпается поздно,
От звука ветра в двери и стука колёс по ухабам,
Тонут в море, где живут сирены.
Разговоры в ночных ларьках летом
И совесть творца – всё исчезло.
Всё стало древней историей,
Цветом глаз горизонта за гранью гранита.
Сегодня утром всё покорно под флагами консульств,
Я не знаю ничего, кроме олова, площадей и небесных барабанов.
Не обращаю внимания на хриплые голоса моллюсков,
В парке, где сидят пурпурные тени, младенец берёт в рот песок.
