Голые души

Серия «Dark Love»

© Оформление: ООО «Феникс», 2025

© Текст: Левшинова Л., 2024

© Иллюстрации: Коновалова В., 2025

© В оформлении книги использованы иллюстрации по лицензии Shutterstock.com

Глава 1

Суррогатные друзья

– Вик… – Она устало вздохнула. – Что тебе от меня нужно?

Мрачно нахмуренные брови и нервное постукивание пальцев по дереву выдавали смятение, но Тат и не пыталась его прятать. Глупо было притворяться. Второго вечера фарса она не выдержит. А идти глубже не позволяло прошлое, что упало между ними вместе с пеплом его сигареты. Оставалось лишь ждать толчка от судьбы.

Она подняла вопросительный взгляд на парня, но оба поняли, что вопрос был риторическим.

– Ауч, – усмехнулся Виктор, облокотился спиной о перила рядом с Дрейк. Наклонил голову вбок и без улыбки дернул уголком губ. Тат отодвинулась на безопасное расстояние. – Звучит так, будто я тебя заставил прийти. – Он выдохнул табачный дым и посмотрел прямо перед собой.

– Разве нет? – саркастично заметила Татум.

– Ласточка, это… – Он замешкался, решая, стоит ли она до сих пор этого. – …дгужеская услуга, – благосклонно объяснил он.

Стоила.

Татум тихо засмеялась, закатила глаза.

– Подобное между нами редко заканчивалось чем-то хорошим.

– Как поглядеть. – Парень пожал плечами. – Это ты меня оставила – не я тебя.

Его фраза растворилась в вечернем воздухе, заставив Дрейк почувствовать укол совести. Виктор не был виноват в том, каким был. Он заботился о ней как умел. То, что и не умел на самом деле, – не его вина. Просто больно оставлять некоторых людей в прошлом не из-за того, что они тебе сделали, а из-за того, какие они есть.

Татум часто мечтала о том, чтобы Виктор предал ее ярко. Чтобы в том, что она его оставила, была видна причина, чтобы ее не мучила совесть. Если бы родные знали, они сказали бы, что это правильно, что с некоторыми людьми нужно расходиться не «из-за», а «вопреки».

Потому что он предал. Но объяснить словами она свой поступок не могла, в сухом остатке это выглядело ее беспричинной прихотью. Ведь дело было не в нем. Дело было в ней.

– Ладно, хватит полемики. – Дрейк недовольно повела плечом, отдернула манжеты куртки. Разгладила складки на юбке, откусила обветренную кожу губ, поправила волосы и макияж. Она должна выглядеть идеально: пусть хотя бы снаружи будет порядок, если внутри ничего, кроме чувства вины, нет. Дрейк накрыла мелкая тревога. – В чем услуга? – Она подняла на парня взгляд и спрятала на дне глаз ностальгию, ногтем большого пальца отрывая заусеницу.

– Вадик хочет говогить только с тобой. – Парень развел руками и усмехнулся, мол, сам в шоке.

Требовательный взгляд Тат заставил пояснить ситуацию. Она всегда была такой – не останавливалась на полпути. Виктор заметил ее тревожность и навязчивые движения, которыми Тат себя успокаивала. Раньше она не была такой нервной.

– Появились еще одни гебята. – Вик недовольно сморщился и крепко затянулся. – Они пгодают больше, но наше пгеимущество в надежности и стабильности.

Дрейк мрачно вздохнула, покачала головой.

– Я думала, что оставила это в прошлом, – с горькой досадой призналась она.

Виктор постарался не показывать, что это его задело. Он, наверное, ее понимал. Стремление к обычной жизни – не преступление. Однако он не думал, что оно появится именно у Дрейк.

– Только не говоги мне об отсутствии могали, ласточка, – едко бросил Виктор, отдергивая руки девчонки от куртки, которую она поправляла в который раз. Тат вздрогнула. – Я же сделал так, как ты хотела, – чуть тише добавил он и опустил голову с тяжелым вздохом.

Казалось бы, он мог вычеркнуть ее из своей жизни, даже не вспоминать, и с упертым ублюдком Вадиком разрулил бы ситуацию, только не мог. Она же была его чертовым соратником. Виктор взял Тат за руку, коротко сжал ее пальцы своими. Поднял на Дрейк вопросительный взгляд и слабо улыбнулся.

– Что?

Дрейк выдохнула удивленно, надломленно. Она ослышалась? Но Виктор с кривой, обреченной ухмылкой кивнул, будто сдал дерзкую оборону. Его руки успокаивали. Он первый научился так делать.

– Да, наш гынок сбыта – только клубы и частные вечегинки, – ответил парень, благодушно не обращая внимания на ее слабость. – Но те пацаны сбывают везде, к тому же они сами тогчки, поэтому Вадику невыгодно с ними габотать. Но пгиносят они больше… – Виктор попытался увести разговор в другое русло, но Татум до сих пор смотрела на него удивленным, благодарным, почти восхищенным взглядом.

Он оставил ее условия. Даже когда его сестра закончила школу. Сделал так, чтобы память о ее прошлом не была настолько мерзкой, как можно себе представить. Распространение наркотиков нельзя оправдать ничем, но можно сгладить будущее кипение в адском котле тем, что не продаешь детям. Хоть что-то.

– Это… спасибо, Вик.

– Спасибо скажешь обновлением сделки. – Он по-дружески пихнул ее в плечо.

Тат засмеялась, вновь картинно закатила глаза. Они ведь и правда были настоящими друзьями. Может, состояли в странных, болезненных отношениях, потому что были похожи тягой к саморазрушению, но кто устанавливает норму?

– Почему именно я? – Она подняла на парня непонимающий взгляд.

Виктор фыркнул.

– А хег знает. Ты нгавишься людям. – Он пожал плечами. – К тому же ты с ним обсуждала условия в тот газ.

– И за три года вы ни разу не разговаривали без меня? – изумилась Дрейк. – Как это вообще возможно?

– Твоих слов ему, видимо, было достаточно.

Они молчали, пока Виктор докуривал сигарету. Думал каждый о своем.

– Как ты? – нарушила тишину Татум. – Сейчас мне не хочется играть, Вик. – Она поджала губы, вздохнула. – Мы ведь были… – Дрейк не закончила фразу, потому что и сама не знала, кем они были.

Слово «друг» казалось слишком обезличенным.

– Сойдет, – тихо проронил парень. Ему было приятно, что Тат о нем беспокоилась. Как в старые добрые. – Не волнуйся за меня, ласточка, у меня всегда все окей. – Он улыбнулся. Кинул на Дрейк взгляд исподлобья. – А вот по тебе этого не скажешь…

Татум горько хмыкнула.

– Мне тоже нужна будет дружеская услуга, – пробормотала она, криво усмехнувшись. – Пойдем. Обновим твою сделку.

Татум

Татум вышла на улицу, Виктор закрыл за ними дверь. Дрейк отпустила вожжи контроля, ее плечи поникли.

– И почему они думают, что я до сих пор в Якудзах? – Дрейк выгнула бровь. – Неужели Вадик надеялся на мое возвращение?

– Может быть, – загадочно произнес Виктор. – Или не хотел… закапывать имидж, – со смешком цокнул он.

Разговор с Вадиком прошел вроде бы гладко. Так же, на грани флирта и угроз, но в привычной манере. Тат удивилась, когда ее приняли как члена Якудз, но вида не подала. Хоть и свои ей теперь были чужими, из двух зол надо было выбирать меньшее.

– Имидж, значит… ладно, – улыбнулась она, отвлекаясь на пришедшее сообщение. Виктор заинтересованно наблюдал за сменяющимися эмоциями на лице Дрейк: девчонка помрачнела, сжимая телефон до белых костяшек. – Долбаная сука! – рыкнула она сквозь зубы. С силой дернула замок на куртке, застегивая ту под самое горло. – В который раз нашу встречу отменяет, все нервы мне вымотал.

– Это как-то связано с твоей услугой?

– Напрямую, – кивнула Татум. – Святослав… фамилию не знаю – зеленоглазый, дерзкий, крутится в высших кругах. Наезжает на меня в последнее время, что-то знает о моем прошлом. Знаком с ним? – Она подняла взгляд на парня.

– Слышал, – ответил он. – Жесткий поц, но любит понтоваться.

– Даже не представляешь насколько, – вздохнула Дрейк. – Ладно, меня это достало. – Она мотнула головой, набирая номер.

Ждала несколько секунд, слушая гудки, нервно втягивала носом воздух. Взглянула на Виктора в поисках поддержки. Парень ее оказал без слов.

– Да, куколка? – раздалось на том конце.

Тат дернулась, как от тока. Неопределенность пугала. Но лучшая защита – это нападение.

– Ты просто ссышь или не знаешь, что тебе от меня нужно? – едко поинтересовалась она, собирая волю в кулак.

– Скорее это тебе что-то нужно от меня, – легко парировал Слава.

У Дрейк в животе свернулся узел отвращения.

– Например? – сухо спросила она.

– Например – чтобы я молчал.

– О чем же?

– О том, к примеру, что до больницы ты не была знакома с Люком. – Довольства в его голосе было хоть отбавляй, но Дрейк не сдавала позиции. Улыбнулась, вздернула подбородок.

– Не была, – согласилась она. – И что, предъявишь мне обвинения из-за женских манипуляций с целью познакомиться с симпатичным парнем? – Тат надменно хмыкнула.

Виктор рядом с улыбкой покачал головой.

– С симпатичным парнем с амнезией, – иронично припомнил Слава.

– Из-за беспринципных женских манипуляций, – отбила подачу Дрейк. – Не смеши меня, – пренебрежительно добавила она.

– Ты знакома с Якудзами, – давил он.

– Знакома, – так же легкомысленно согласилась Дрейк назло собеседнику. – Я училась с ними в одном классе. Будешь этим шантажировать еще тридцать человек?

– Как скажешь, куколка. – Слава не сдавался. По его голосу было слышно, что он улыбался. Это настораживало. – Но мне нужна информация, а если ее не дашь мне ты, то я спрошу напрямую у Виктора, – победно протянул он. Тат облегченно выдохнула, смотря на друга. Тот продолжал с улыбкой слушать разговор. – Думаю, он сможет мне рассказать много интересного. Про тебя в том числе.

– Ну, попробуй. За ужином в прошлом месяце мне показалось, что он не питает ко мне настолько сильную неприязнь, чтобы пачкаться о разговор с тобой. – Она жестко усмехнулась и почти чувствовала, что победила.

Но Слава был непреклонен.

– В крайнем случае… – нараспев произнес он и сделал паузу, будто задумался. – Я могу спросить об этом Штат. Знаешь такую особу? – Дрейк замерла. – Была приближена к верхушке этой ОПГ. Только вот ее давно никто не видел, и сдается мне, что она к бывшим коллегам питает достаточно сильную неприязнь, чтобы снизойти до разговора со мной.

Татум победно улыбнулась, встречаясь взглядом с Виктором. Сглотнула и собралась с силами, чтобы сыграть убедительно.

– Сука, – зло выдохнула она, сдерживаясь изо всех сил, чтобы не засмеяться, когда улыбающийся Виктор показал ей большой палец.

– Так я и думал, – довольно отозвался на том проводе Слава.

Дрейк закатила глаза.

– Завтра в девять на набережной Лейтенанта Шмидта напротив особняка Брюллова, – припечатала Татум. – Хватит тебе уже от меня бегать, – проговорила Дрейк, пытаясь придать голосу нервной дрожи. – Покончим с этим с глазу на глаз.

– С радостью.

Тат сбросила вызов. Молчала несколько секунд, подняла смеющийся взгляд на Виктора.

– Ну что? – Она вопросительно посмотрела на парня исподлобья. – Пойдешь со мной?

– А то, – кивнул он. – И пацанов возьму. – Он с прищуром посмотрел на девчонку и развел руками, объясняя свою мотивацию: – Только я имею пгаво давать тебе пгозвища.

Возвращалась Тат домой в приподнятом настроении: ее прошлое решится завтра. Ее будущее впервые не вгоняло в тревогу. Неужели… жизнь налаживается?

Только вся спесь с нее слетела еще на пороге. Сестра должна была приготовить ужин и познакомить Татум со своим парнем, с которым встречалась уже месяц.

– Ты вовремя, Дрейк!

Дверь открыл Люк.

Глава 2

Распутная вдова по имени власть

Татум

Татум по-черному завидовала умным женщинам. Тем, которые умны настолько, что способны этот самый ум не показывать. Которые умудряются прятать саркастичное закатывание глаз, могут не дать слететь с губ сиюминутной шутке, подают себя легко, непринужденно и царственно.

Таких женщин выбирают мужчины, которые подобные качества умеют ценить. К Дрейк же притягивались такие, как она: озлобленные, импульсивные, с вишенкой криминального флера на торте. Тот факт, что такие десерты, как и сахарный диабет, приводят к проблемам со здоровьем, она в расчет не брала.

Дрейк хотела посетовать на судьбу и попросить жалобную книгу – спросить, почему ее окружают одни козлы. Только после сегодняшнего вечера она этого делать не имела права. Понимала: сама такая. А подобное притягивается к подобному.

В затылке до сих пор звенел колокольчиком смех Люка – искренний, задорный, не вписывающийся в картину ее мира.

Татум думала, что попрощается с сознанием прямо там, на пороге, когда увидела парня. Как назло, ее нервная система оказалась крепче: Дрейк даже выдавила из себя почти естественную улыбку.

Ситуация вырисовывалась двоякая. С одной стороны, если убрать за скобки все, что она сделала, Дрейк была рада за сестру: Люк был веселым, обаятельным и интересным парнем. Было видно, что он заботится о Нике и даже почти в нее влюблен. Тат искренне хотела порадоваться за нее. Просто шутить весь вечер, как старая кошелка, в духе «ну что, сколько гостей планируете на свадьбе?».

Только не могла.

Потому что в реальной жизни, там, на кухне, между подачей первого и второго блюда, Дрейк и ее действия за скобки было не вынести: жизнерадостный парень ее сестры все еще носил повязку на отсутствующем глазу, а вина Татум за это не могла испариться вместе с запахом лука через форточку.

Так и сидели за обеденным столом – святая, незнающий и грешница. Все полтора часа дружеской беседы последняя платила за свои грехи мерзким комом в горле.

Дрейк понимала, что вечно так продолжаться не может. Она не собиралась изливать Люку душу: Тат гением себя не считала, но ума понять, что этот поступок облегчил бы жизнь только ей, хватало. Ему это незачем было знать.

Она убедилась, что Люк создал свою жизнь заново и, несмотря на все, счастлив. Частично даже вспоминал родителей и друзей, но только в общих чертах, поэтому слабую надежду на искупление по случайности Дрейк не оставляла. Как наркоман или вор, который в глубине души жаждет попасться, она смотрела на Люка, но знала, что он не вспомнит. Потому что она этого не заслуживает.

И с каждой улыбкой парня, с каждым легким жестом, которым он поправлял волосы Ники, любовно проводя пальцами по ее скулам, вина отступала. Стояла все так же за плечом, но уже не царапала горло острыми когтями воспоминаний.

Дрейк, очевидно, не любила быть счастливой: мысль о том, что Люк был лучшим другом Криса, вновь перекрыла кислород. Ведь Дрейк была замешана в том, что сломало Вертинского. Не было бы ее – Люк не пострадал бы, а у Криса до сих пор был бы друг. Но опилки прошлого не склеить воедино – оставалось посыпать ими голову.

Тат резко выдохнула, на смену удушающему чувству вины в сердце просочилась злость. Почему она вообще о нем думает? То, что она сделала, – не изменить.

Травма Криса должна грызть только его: никто не заставлял Вертинского отворачиваться от друга из-за собственной трусости.

Они друг друга стоили. Психопатка и предатель – возможно, про них когда-нибудь напишут роман. Только ими, в отличие от Бонни и Клайда, восхищаться не будут – сплюнут три раза через плечо, чтобы так же не вляпаться, и забудут.

Рваным движением Дрейк достала из куртки пачку сигарет. Зло рухнула на скамейку, с покорным смирением приняв боль в копчике. Вид спрятавшегося в сумерках города на краю парка 300-летия не восхищал – выбешивал. Хотелось фыркнуть: «Да знаю я, что являюсь уродливым пятном на твоем фоне, не напоминай», – но Тат только покачала головой, зарывшись пальцами в волосы. С тяжелым вздохом подавила невысказанный порыв, отдававший шизофренией.

Откровенно – Дрейк было страшно. Завтра вечером она должна была встретиться со Славой и не знала, чего ожидать. Тат понимала, что у нее есть два козыря: незнание Святослава о том, что Дрейк и Штат – один и тот же человек, и его прямая вина за то, что Люк оказался в тот раз на Канонерском острове.

Крис говорил, что вступиться за него позвал Святослав. Была вероятность его участия в неудавшемся тогда нападении на Нику. Небольшая – те парни сами были отбитыми. Но все же. Только намекни – она уже будет в выигрыше.

Однако ни тем, ни другим тузом она воспользоваться не могла. В первом случае – потому что навела бы Славу не только на подозрения в своем участии в организованной преступной группировке, во втором – потому что подставила бы Криса.

Поэтому Тат сидела на скамейке, устало материлась в темноту и понимала, что единственный выход – все отрицать и надеяться на удачу.

Не прийти было нельзя. У Славы на нее что-то было, вряд ли весомое, но Дрейк должна была узнать что. Потому что на пустом месте его голос не сочился бы такой дерзостью. И ему что-то от нее было нужно. Скорее не от нее, а от кого-то из Якудз, но просто так завалиться к ним и потребовать информацию он, конечно же, не мог. Сопляк. Решил зацепиться за Татум: после благотворительного вечера она была, так сказать, ближе к телу.

Дрейк вздохнула. Осознание собственной беспомощности выматывало. Радовало только, что за ее спиной будет стоять Виктор с парнями, а у нее в запасе будут «близкие доверительные отношения» со Штат. Сюрреалистичность происходящего не укладывалась в голове: почему, когда хочешь, чтобы жизнь была как кино, тебе подсовывают дешевую пародию на криминал?

Периферическое зрение выхватило из темноты вечера яркие фары взвизгнувшего колесами джипа и тонкую фигуру, оставшуюся на стоянке, когда машина, не переходя в режим паркинга, так же быстро исчезла из поля зрения.

Дрейк не подняла головы, когда человек присел на другой край скамейки. Только задохнулась дымом и, соблюдая оставшиеся крупицы такта, выругалась на испанском:

– No es un día, sino un jodido…[1]

– No es necesario decir[2], – сказали ей в ответ. Тат подняла удивленный взгляд на незнакомку.

В этот момент, такой незначительный, ей почудилось, что все не так уж плохо. Простое понимание того, что у незнакомого человека сегодня творится такое же дерьмо в жизни, мгновенно подняло настроение на пару делений. Понимание всегда исцеляет. Особенно когда происходит в Петербурге на испанском языке.

– У гениев способы выражения настроения сходятся. – Женщина иронично улыбнулась и закинула руку на спинку скамейки, разворачиваясь корпусом к Дрейк.

– Или у идиотов, – пожала плечами Тат. На душе было паршиво.

Неловкости от сказанного она не почувствовала, хотя стоило бы: незнакомка перед ней как раз была из той породы женщин, которым Дрейк время от времени завидовала. Она выглядела «дорого».

– Говори за себя, – заявила в ответ женщина и отмахнулась, легким жестом обозначая, что реплика Татум ее не задела, а она не хотела задеть ее в ответ.

– Можно мне твою самооценку? – Дрейк со смешком вскинула брови.

Было в женщине что-то, чему хотелось подражать. «Хочу стать тобой, когда вырасту», – крутилось на языке и с иронией оседало на легких: было бы здорово, но Дрейк уже не девчонка – дров наломала по-взрослому.

– Без проблем, – подхватила ее обреченно-насмешливый тон женщина, театрально откинув за спину волосы, – просто никогда ни о чем не жалей.

Татум закатила глаза: непросто жить согласно этому правилу, когда ощущаешь себя гротескно маленьким человеком под весом собственных чувств.

– Легко сказать, – фыркнула Дрейк. – Татум, – коротко представилась она.

– Рене, – кивнула женщина, убирая за скобки расспросы о необычности имени Дрейк своим. – А сделать почему трудно?

Дрейк зашлась беззвучным мрачным смешком: новая знакомая была старше ее лет на семь, но сейчас Татум чувствовала себя дряхлой старухой – по крайней мере, последние три года именно так истрепали ее душу.

– Потому что уже сделано слишком много. – Она с вынужденным принятием вновь пожала плечами, дернула уголком губ в усмешке: плакать уже надоело. – И за такое редко прощают.

Женщина задумчиво хмыкнула. В тусклом свете фонарей Дрейк могла поклясться, что в глазах Рене видела понимание. Хотелось грешить на эффект бармена, но казалось, что эта встреча действительно должна была произойти.

Татум увидела ту, кто, кажется, подобное пережил. В Рене не было легкомысленности или нежности – во всем образе новой знакомой читались лишь благородство, стать и, пожалуй, смелость. Неповторимая и запоминающаяся смелость не жалеть о последствиях, двигаться вперед. Рене, в отличие от Татум, знала, чего хотела.

– Исправить это можно? – После паузы женщина взглянула на Дрейк исподлобья, коротко улыбнулась.

– Нет, – просто ответила Тат.

– Повторять это будешь?

– Нет… – Дрейк нахмурилась. Перевела взгляд с городской панорамы на собеседницу.

– Вот и ответ, – просто сказала Рене. – Сделай выводы и иди дальше.

Внутри Дрейк на секунду поднялась волна смеха и возмущения: как можно так легко говорить о чем-то, не зная сути? Но потом Тат заглянула Рене в глаза и все поняла. Это не было советом «на отвали». Совет был дан из собственного опыта.

– Кажется, ты и правда знаешь, о чем говоришь. – Тат с легким подозрением покосилась на женщину, выкинула дотлевшую сигарету. – Похоже, ты повидала в жизни реального дерьма.

– Надеюсь, это был комплимент, – засмеялась Рене, поправив на плечах роскошный кашемировый шарф.

– Несомненно, – патетично подтвердила Тат, откинулась на скамейке, устремила внимательный взгляд на новую знакомую. – Откуда ты?

– Штаты.

– Далеко тебя занесло. – Одобрительный смешок сорвался с губ и растворился в тишине понимания между ними.

– Чем лучше справляешься с проблемами, – Рене нарочито широко улыбнулась, наклонила голову вбок, играя с Дрейк в гляделки, – тем масштабнее они становятся, даже выходят за границы страны. Но мне это нравится.

– Нравятся проблемы? – Тат не сразу заметила, что Рене закончила говорить, так мелодично и натурально звучал ее голос.

– А то. Это значит, что у меня есть ресурсы их решить. У кого нет проблем, тот сидит на обочине жизни.

– Интересная позиция, – заметила Дрейк. – В таком случае, как человек с таким масштабом мышления, что посоветуешь тому, кто застрял в полнейшем кошмаре из прошлого, которое не может его отпустить?

– Хочешь спросить меня, делать ли тебе то, что задумала, или сдаться? – Рене снисходительно улыбнулась, с прищуром взглянула на Дрейк из-под пушистых ресниц.

– Вроде того… – Тат на секунду замешкалась.

Дрейк тяжело сходилась с людьми. Делала вид, что это дается легко, но искренне подпускать к себе человека близко никогда не спешила – предпочитала ограничиваться сарказмом и острой язвительностью, лишь бы не пропустить момент, когда за ударной дозой юмора покажется кромка ее души, которую болезненно могли задеть. Но сейчас, глядя на изысканную незнакомку, выдыхая в вечерний воздух вековую усталость, она совсем не хотела прятаться.

– Ладно, – кивнула Рене. Дрейк вопросительно выгнула бровь, пряча надежду за скепсисом. – Взвесь все за и против. И если хоть на одно за будет больше, – женщина внимательно посмотрела Тат в глаза, – действуй. Иди до конца и вычеркни сожаления, но для этого у тебя должна быть та самая цель.

Дрейк задумалась, поджала губы, улыбнулась.

– Потому что игра должна стоить свеч?

– Потому что если цель – спасение души, то цель оправдывает средства.

Татум

Первый снег задерживался. Ясный воскресный день, догоняемый ранними сумерками, казался незаконченным, будто художник забыл поставить подпись на полотне.

Вчерашняя беседа с незнакомкой на краю парка закончилась так же неожиданно, как началась: Рене забрал другой тонированный джип, скрывшись в глубине ночи. Татум была рада такой странной, ничего не значащей, но нужной встрече. Решение действовать было принято – оставалось лишь выждать сутки до встречи со Славой.

Квартиру Дрейк отдала на откуп сестре, в родной район не было никакого желания возвращаться. Странная тоска вперемешку с усталостью и предчувствием опасности заставила Тат незаметно для себя пройти несколько километров.

Отчаянно хотелось увидеть Криса, но Дрейк знала: нельзя. Она не хотела переступать черту. Пусть Вертинский разберется сначала со своими делами. Да и кто она ему, чтобы приходить вот так, когда не знаешь, что именно гложет и как от этого спастись? Прийти и попросить обнять ее? Не смешите.

С другой стороны, он же пришел к ней… нет. Она не будет писать ему, потому что Дрейк не признает, что нуждается в нем.

Ноги сами привели Татум на порог квартиры Виктора. Она не знала, было ли это каким-то странным стокгольмским синдромом и тоской по токсичной дружбе, но ни сознание, ни подсознание других идей не выдали.

Он открыл дверь спустя минуту, в одних домашних штанах и с мокрой головой. Весело ухмыльнулся, сложив руки на груди в ожидании хоть каких-нибудь слов. Дрейк только закатила глаза и вздохнула.

– Можно я не буду тебе ничего объяснять, а просто съем половину холодильника и лягу спать на диване? – Она криво усмехнулась, с надеждой посмотрела на… друга.

Виктор залихватски зачесал пятерней назад волосы, привалился к дверному проему, окидывая Дрейк нахальным взглядом с ног до головы. Тат только сейчас отметила, что парень похорошел со школьных времен: веса так и не набрал, но приобрел взрослый рельеф и уверенность, стал старше. Татуировки заполнили все руки и грудь.

Виктор с хитрой улыбкой покачал головой.

– Нет. – Он прикусил губу и мотнул головой после паузы, видя досаду, спрятанную за скепсисом, в глазах Дрейк. – С едой негусто, а диван завален хламом, котогый мне лень убигать, так что съешь только четвегть и ляжешь на кговати, – заявил он.

Дрейк облегченно выдохнула, на ходу толкая парня локтем в бок.

– Придурок, – хмуро пробубнила она и кинула полный благодарности взгляд через плечо.

Виктор не стал ее выслушивать, Татум не хотела говорить – парень кивнул на кухню и до середины ночи засел за компьютером, дав Дрейк волю действовать самостоятельно: она знала его квартиру вдоль и поперек.

Утром Дрейк проснулась разбитой и только к десяти выползла на кухню. Виктор собирался уходить, смерил Тат насмешливым взглядом, лишь бросив в самых дверях:

– На холодильнике телефон доставки, деньги в банке из-под кофе. Вегнусь – обсудим все.

Дрейк лишь обронила «ладно» в закрытую дверь и поджала губы.

Она чувствовала себя маленькой девчонкой, которая ждет из школы старшего брата, чтобы тот разобрался с обидчиками. Только старшего брата у Дрейк никогда не было, а обидчиков приходилось наказывать самой.

День прошел в сумбурном тумане за просмотром бессмысленных роликов в Интернете и поеданием роллов «Филадельфия». Тат разрешила себе похандрить и выключить мозг на целых восемь часов, впервые не продумывая дальнейший план.

Раз в два часа всхлипывала, но затем вытирала слезы, недовольно отмечая, что недостаточно расстроена для рыданий. Просто устала. Она просто, сука, чертовски устала.

К восьми вечера Дрейк смогла взять себя в руки, сходила в душ и обновила макияж, заказала очередную порцию суши. Виктор вернулся вместе с курьером.

– Почему мы не можем быть просто детьми? – Дрейк скривилась, укусив красный имбирь из набора. Подняла взгляд на парня, произнеся первую реплику за день.

– Потому что детство кончилось, ласточка. – Он неопределенно махнул в воздухе рукой, разломил китайские палочки. – Надо платить по счетам, искать дело и бабки. Соня, вон, вообще годила.

– Правда?

– Ага.

– Жесть… – Дрейк удивленно качнула головой, на несколько секунд погрузилась в собственные мысли, уставившись в одну точку. – Ты злился, когда я ушла? – Вопрос прозвучал неожиданно для обоих.

Виктор внимательно покосился на Дрейк, обдумывая слова. Вернулся к еде, пожав плечами.

– Хотел злиться, – после паузы ответил он. – Но, вообще говогя, все понимал.

Татум слабо улыбнулась, подняла на друга изучающий взгляд. Виктор был хорошим парнем… если не брать в расчет то, что делало его плохим.

В другой вселенной, где Дрейк не совершала ошибок, а жизнь не вынуждала Вика быть предводителем организованной преступной группировки, они могли бы… жить иначе.

– А я на тебя злилась. Жутко прям. – Тат грустно усмехнулась, переведя задумчивый взгляд на соевый соус. – Было проще верить в то, что не я виновата. Ну, понимаешь, во всем.

– Знаешь, ласточка… – Виктор взял ее за руку и заглянул в глаза, намеренно ловя внимание Тат. – Ты мне куда больше нгавилась, когда не ныла… – И он зашелся звонким смехом, вынуждая Дрейк искренне улыбнуться. – Сегьезно, амплуа стгадалицы тебе не идет. И сегодня не поможет точно, – напомнил он, с шуточным укором взглянув на Дрейк исподлобья.

– Ладно-ладно, – хихикнула в ответ Татум, с удовольствием добавляя к рису васаби.

Надо было прекращать ныть.

Виктор лишь мазнул по девичей фигурке нечитаемым взглядом, пожал плечами: ему будто было плевать.

За едой Дрейк понемногу приходила в себя: она отсиделась в убежище – готова была выбираться на охоту, ныряя в космос вечерних сумерек.

Из души выветривалась дрожь, взгляд наливался сталью. Каждый был погружен в себя. Как перед дракой, они накручивали внутреннее состояние.

Состояние холодного азарта, соревновательной злости и безнаказанности: там, где участвуют кулаки, ты не должен сомневаться, насколько сильно бить и будут ли последствия, – должен идти до конца. Потому что, как правило, участвовать будут не только кулаки. А в такие моменты нужно не думать ни о чем, что было до этого, – только желать победы любой ценой и помнить, что эта игра всегда стоит свеч.

Татум ступала по асфальту тяжело, упрямо. Смешение прошлого и настоящего под соусом неизвестной угрозы выбивало из колеи. Лишь извечные каблуки на ногах добавляли происходящему хоть какой-то оттенок стабильности.

Дрейк была сосредоточена, невозмутима – впечатывала широкий шаг в асфальт и вспоминала, почему подростков из депрессии вытаскивают с помощью яркой одежды: сейчас Дрейк в привычном черном поглощала любые всполохи эмоций вокруг себя. Тат потрясла головой: такой «тяжелой» тоже нельзя быть.

– Эй, Вик, а ты в курсе, что правильно говорить не «дровосеки», а «дровосексуалы»?

Неуместная шутка разрядила давящую атмосферу. Перезвон смеха друзей разрезал усталые сумерки вечера: к ним возвращался азарт. На машине до места встречи на краю Васильевского, аккурат рядом с музеем «Подводная лодка С-189», они добрались за десять минут по пустым дорогам. Дрейк бережно хлопнула дверцей старого джипа, облокотилась на капот, прикурила.

Дым сизыми нитями поднимался вверх, Татум улыбнулась. Внутренняя пружина натягивалась, готовность ко всему росла. Дрейк специально не думала о прошлом, чтобы максимально погрузиться в имеющиеся сейчас плюсы и не скатиться в чувство вины.

Они перекинулись с Виктором парой фраз, когда их окликнул свист: на освещенное пятно парковки вышел человек.

Татум кинула в его сторону секундный взгляд, ухмыльнулась. Прикрыла глаза, взращивая в них огонь и лед, кивнула другу и, медленно «отлепившись» от капота машины, стала лениво вышагивать навстречу Славе.

Сигарета показательно тлела в расслабленной руке.

– Привет, красавчик. – Дружелюбный тон смазал улыбку на губах.

Дрейк чуть вздернула подбородок в знак приветствия. Молодой мужчина в ответ на этот жест лишь презрительно поправил воротник замшевой куртки.

– Привет, бродяжка. – Он с прищуром отзеркалил улыбку Татум, заглядывая ей за плечо. Виктор стоял в десяти шагах и, улыбаясь, наблюдал за ситуацией.

– Вы только гляньте, – картинно удивилась Татум, доставая из лексикона утрированные колкие словечки, – какие манеры: сразу видно – сливки общества!

– Очевидно, стухшие, – надменно хохотнул Виктор из-за спины Дрейк.

Татум якобы насильно стерла с губ улыбку, вернула внимание к Святославу, непринужденно уперла свободную от сигареты руку в бок. Она не доставит ему удовольствия лицезреть защитный жест в виде скрещенных рук.

– Ты хотел поговорить. – Татум пожала плечами. Выжидающе вздернула брови. – Так говори.

Святослав прищурился, сканирующим взглядом проходясь по худощавой фигурке. Остановился на черных глазах. Их он заметил еще при первой встрече – бесстыдные, бездонные, азартные. Но если раньше видел в них хорошо скрываемое смятение, то сейчас – ничего.

Лишь игровое поле и предложение сделать ход.

– Все еще будешь отнекиваться от своей связи с Якудзами? – Слава насмешливо цокнул, стрельнув глазами на парня за спиной Тат.

Парой суток ранее яростно доказывала, что она ни сном ни духом, а тут…

– Отнекиваться от чего? – Дрейк с праведным недоумением хлопнула ресницами, в наигранном смятении оборачиваясь через плечо. – Я просто привела друга. Сам понимаешь, негоже девушке одной ночью гулять. – Она сверкнула беспомощной улыбкой и снова в упор уставилась на парня.

Сложила руки в замок за спиной, будто смотрела сквозь стекло в зоопарке.

– И твой друг по счастливой случайности оказался предводителем организованной преступной группировки? – Святослав надменно выгнул бровь, надеясь надавить на чашу весов здравыми аргументами, но Татум лишь развела руками.

– Ну, знаешь, друзей не выбирают…

Слава сморщился: Дрейк неприятная. Неприятная и притягательная в своей уверенности, непробиваемости. Словно всегда знает – что бы ни сделала, – что ее прикроют.

Пропащая. Будто черт с ней. В прямом смысле.

– Вообще-то выбирают. – Святослав дернул уголком губ в ухмылке, кинул еле заметный взгляд через плечо.

Через несколько секунд рядом с ним возникли пятеро парней, выныривая из тени под свет очерченного контрастом ринга.

– Добрый вечер, – с едкой иронией поздоровалась Татум. Смятение на секунду ударило под дых при виде Арсения. Продажный ублюдок со своими Хулиганами пошел на запах бабла. И теперь был по другую сторону. Затолкав растерянность глубже, Дрейк расплылась в довольной улыбке, жадно разглядывая каждого по очереди, наклонила голову вбок. – Какая прелесть, это все мне?! – Она кокетливо подмигнула бывшему знакомому и вернула внимание к Славе.

По венам растекалась азартная уверенность в выигрыше: Дрейк в извращенном смысле было приятно, что Святослав привел подмогу на разговор с ней. Значит, боялся. По крайней мере – опасался. И вряд ли знал, что с Сеней они плотно в былые времена общались. Этот фактор странным образом заставлял сердце биться чаще и улыбаться шире. Целый отряд крепких парней против нее – одной мелкой девчонки?! Право, сильно льстит.

Татум распрямила плечи, помня о том, что Виктор не пришел бы один на такую встречу: за ситуацией его «друзья» тоже наблюдали. Дрейк была рада, что не они первые выложили козыри на стол.

– Не зазнавайся, – фыркнул Слава, понимая, что его фокус вызвал обратную реакцию.

Татум только вздохнула.

– Дорогой, ты же понимаешь, я могу подкалывать тебя хоть целую ночь, но ты вроде что-то хотел, верно? Выкладывай.

Тат вскинула подбородок, оценивающе оглядела парня с головы до ног. Виктор позади усмехнулся. В нужные моменты Дрейк была прекрасной актрисой, но сейчас забавляло больше всего то, что Татум была искренна.

Святослав незаметно передернул плечами, поджал губы. Его начинало напрягать, что девчонка ведет себя так раскованно: план был совсем другим. Очевидно, она не понимает всю серьезность ситуации.

– Всенепременно. – Он манерно махнул рукой. – Хочешь перейти сразу к делу – давай.

Он коротко улыбнулся, предвкушая, как станет свидетелем ее поражения. Слава сам не знал, откуда появилось желание крови и зрелищ. Он стал гладиатором на арене, не хотел сдаваться так просто.

Только если раньше ему нужно было от Татум совершенно определенно одно – информация, то при взгляде на пренебрежение в ее лукавых черных глазах и расслабленную позу в Святославе разгоралось нечто очень личное: теперь он хотел уничтожить конкретно ее. Подчинить. Сменить презрение в глазах Дрейк на страх.

– Как бы ты ни отнекивалась от связей с Якудзами, – он бросил ехидный взгляд на парня за спиной Тат, – мы оба знаем, кто, даже в отличие от тебя, оборвал все контакты с бывшими друзьями и до сих пор не выходит на связь. И кто абсолютно точно во всем замешан по самые уши и знает обо всех ваших скелетах в шкафу… – Он выдержал театральную паузу и с кривой ухмылкой проницательно посмотрел на Дрейк. – Штат. Она, насколько мне известно, с вами обоими не в лучших отношениях, раз с тех времен, уже три года, ее никто не видел.

Дрейк подавила смешок, стараясь выглядеть серьезно, но холодок по спине пробежал: жутко было осознавать, что парень хоть недостоверно, но изучил отношения в их банде. Татум взяла себя в руки, вопросительно выгнула бровь.

– И?..

Слава заметил в Дрейк замешательство. Обрадовался.

– А значит, есть вероятность, что со мной она захочет поговорить.

Слава смерил Дрейк нахальным взглядом, сложил руки на груди. Пренебрежительный, тяжелый взгляд парня прибивал Татум все ближе к земле.

Она сглотнула. По телефону это звучало менее драматично. Ситуация вырисовывалась не лучшая. Дрейк могла сейчас спокойно послать наглого щеголя, но тогда не исключено, что Слава уже всерьез займется вопросом. Сконцентрирует все свое внимание на Штат и докопается до правды. Тат даже была удивлена, что до сих пор не докопался: цепочка тайн, держащаяся на молчании вчерашних подростков, была совсем не надежной.

Оставалось надеяться на прошлую репутацию и страх, который до сих пор внушал Виктор со своей компанией: только благодаря этому ее имя еще никто не сдал ни полицейским, ни таким, как Слава.

Посылать его ко всем чертям было нельзя: это стало бы доказательством того, что Святослав в выигрышном положении. Нужно было что-то решать. Славу нельзя было злить.

Его нужно было растоптать.

Стихшая уверенность вперемешку со злостью снова повысила градус, разогревая кровь.

– Очень интересно, под чем ты это придумал, – притворно удивилась Татум. – Во-первых, хотелось бы узнать, с чего ты решил, что я со Штат не общаюсь. – Она гордо вздернула подбородок. – Во-вторых… – Дрейк скрипнула зубами от злости: кем он себя возомнил? – Хотелось бы узнать, с чего ты решил, что можешь лезть ко мне. А, красавчик? – Тат шагнула навстречу парню, накаляя атмосферу негодованием. – И с чего ты, интересно, решил, что избежишь последствий? – Еще шаг. Виктор за спиной Дрейк дернулся, но она не могла стоять на месте: тихая ярость толкала Татум в спину. Парни по обеим сторонам от Славы ощетинились. – М-м? – Последний шаг – между ними ничтожное расстояние. Дрейк гневно смотрела парню в глаза. Она была зла настолько, что готова была влететь прямо в солнце. Ткнула пальцем ему в грудь, повысила голос. – Я тебя, сука, спрашиваю! С чего ты решил, что можешь приходить сюда и что-то от меня требовать?! И кстати, от лица Штат могу сразу передать тебе: отсоси!

Перед глазами скакали черные точки, лишь через секунду Дрейк заметила руку Виктора на своем предплечье: друг не дал ей накинуться на Славу с кулаками. Ее не остановили бы пятеро друзей оппонента. Она была близка к состоянию, в котором выбила Люку глаз.

– Ты блефуешь. – Слава ответил небрежно, но настороженно: к такой неожиданной вспышке ярости он не был готов.

Она точно чокнутая. Или его информация оказалась неверной?

– О, думаешь? – Дрейк опять подалась вперед, почти рычала. Из-за этого ублюдка она месяц жила с перманентной паранойей, но оказывается, что ничего, кроме сраных догадок, у него нет! – Тебе наше селфи прислать?! – Теперь Дрейк блефовала. – Или попросить Штат тебя дубинкой оприходовать?! – Она ядовито улыбнулась.

Слава прищурился.

– Не стоит, просто подтверди ваше общение более весомыми аргументами. – Парень хмыкнул. – Например, скажи: где Штат была вчера вечером?

Дрейк поняла, что отнекиваться уже не получится. И пошла до конца.

– У старого друга. – Татум победно цокнула, отступая на шаг. – Обновляла сделку. – Дрейк улыбнулась, когда увидела растерянность на лице парня. Она выиграла. Гадкое чувство расползалось по венам, но вскрыть часть правды для дела было нужно. Откуда только он знал это?.. – Так что от меня, от лица Штат и всех-всех-всех заклинаю тебя: не лезь ко мне больше никогда. Иначе, Свя-то-слав, поверь мне, ты не захочешь знать, что будет.

Дрейк пронзила парня предупреждающим взглядом, презрительно сплюнула ему под ноги. Развернулась и ушла.

Слава ее не останавливал.

Потому что и правда проиграл.

Святослав

– Завтра в девять на набережной Лейтенанта Шмидта напротив особняка Брюллова, – припечатала Татум. – Хватит тебе уже от меня бегать. Покончим с этим с глазу на глаз.

– С радостью, – улыбнулся Слава.

Тат сбросила вызов.

– Эта мелкая дрянь точно замешана, – задумчиво раздалось из угла комнаты.

Слава кивнул.

– Все равно слишком много неизвестных в уравнении. – Он качнул головой. – Девчонка подозрительная, но мне нужно что-то весомое, чтобы надавить на нее. Настолько весомое, чтобы многоходовочка не провалилась. Ты хоть представляешь, как на меня давят? Эта сраная флешка уже три года мне кровь портит. И эти отбросы Якудзы.

– По крайней мере, раньше ты просто ходил вокруг да около, а теперь у нас есть связующее звено – Татум Дрейк. Вадик сказал, Штат объявилась сегодня у него спустя три года. Можно надавить на это: Дрейк, как и Штат, ни с кем не общалась. Просто нужно понять, как ее размотать. В любом случае ты будешь действовать со своей стороны, а я – со своей. Кто-то да выиграет. В итоге и виновного в амнезии Люка найдем, и тебя от отрезанных пальцев избавим. Или чем там тебе угрожают?

– Ну и мудак ты, Старицкий, – с раздраженным смешком отмахнулся Слава. – Вроде психолог, а еще хуже своими словами делаешь. – Он фыркнул. – Но в любом случае да, рано или поздно она расколется. Нужно просто не отступать.

Глава 3

Спрос и предложение

Крис

Крис проснулся неожиданно. Резко распахнул глаза, сел на кровати. Несколько секунд мозг загружал блоки памяти, мозаика прошедших событий складывалась воедино: загруженная работой неделя, эмоциональное выгорание, сутки, проведенные с Татум.

Крис улыбнулся. Процессоры заработали с нормальной скоростью, настроение подскочило до высочайшей отметки.

Вертинский повел плечами, хрустнул шеей, задумался. Тело налилось приятной истомой: сон пошел ему на пользу. Задумчиво заваривая кофе, Крис с удивлением отметил, что не может перестать улыбаться.

Казалось, ребра расступились, пропуская сквозь кожу легкий весенний бриз. Ветер щекотал внутренности, пускал по спине мурашки, согревал… сердце? Крис мотнул головой, скорчил серьезную мину, но предательская улыбка все равно расползлась на губах уже через секунду.

Лучи утреннего солнца настойчиво пробивались сквозь жалюзи, пространство кухни наполнялось непривычной гармонией тишины. Примерно то же он чувствовал рядом с Татум субботним вечером. Только в тот момент сознание было подернуто усталостью и работающими по инерции шестеренками в голове, а сейчас Вертинский ощущал этот баланс кристально трезво. И ему это нравилось. Нравилось чувство, когда ты абсолютно точно, без капли сомнений знаешь, что все так, как должно быть. Правильно. Нет чувства уязвимости, обиды, желания кому-либо что-то доказать.

Когда ты просто стоишь на кухне, гипнотизируешь кипящий кофе в турке и улыбаешься сам не зная чему.

Крис пустил смешок, посмотрев на экран телефона: он проспал с вечера субботы до утра понедельника. Время до учебы еще было, но отцовской машины во дворе не наблюдалось. Понедельник – день большой планерки.

Воспоминания о прошедших выходных обдали парня новой теплой волной: он помнил розовеющие от смущения щеки Дрейк, помнил ее в растянутых штанах и помнил ворот футболки, вечно соскальзывающий с острого смуглого плечика.

И черт, он помнил их диалог насчет приверженности той или иной философии. Жар поднялся с низа живота, Вертинский махом выпил обжигающий кофе и, матерясь сквозь улыбку, пошел собираться. Никогда бы не подумал, что может возбудиться от женского интеллекта или простого диалога. Даже от воспоминаний о нем.

Сон удачно стер не только ощущение усталости, но и ее следы: зеркало заднего вида «мерседеса» отражало лишь свежего, молодого, амбициозного парня. Не затравленного офисного клерка с проблемами в управлении гневом, как два дня назад.

Осознание того, что ему нужно делать, пришло к Крису неожиданно. Он почувствовал это, как только проснулся, но сознание сформулировало мысль лишь сейчас. Он помнил, что ему сказала Татум. Нужно перестать прыгать выше головы. Потому что он действительно встал на носочки и слишком быстро потерял равновесие.

А еще она сказала, что гордится им. И знает, что у Криса есть потенциал, – он еще покорит этот мир. Чувства от этих слов, рождающиеся в сердце, Крис не мог аргументировать ни на одном из языков, которые знал, но от них определенно хотелось улыбаться.

И улыбка эта окончательно подтвердила, что Крис принял верное решение.

Вертинский припарковался на ставшем родным за последний месяц месте у бизнес-центра, лихо поднялся на девятый этаж, пошел сразу в переговорную: знал, что застанет там отца в одиночестве, составляющим план на неделю.

Матвей Степанович почувствовал на себе взгляд, поднял глаза от бумаг.

Крис с самого детства хотел быть похож на отца. Не карьерой или внешностью, а той энергетикой, что он излучал. Крис знал отца и в лучшие, и в худшие времена, но каждый раз, как сейчас, видя его за работой, сосредоточенного, не мог отделаться от мысли, что отец всегда уверен в том, что делает. Спокойный, внимательный, но от этого не менее радушный, теплый и понимающий.

– Привет. Есть две минуты? – Крис скупо дернул уголком губ, сел за переговорный стол напротив отца, видя приглашающий жест Матвея Степановича.

– Пришел на работу в толстовке? – Мужчина кинул на сына беззлобный, скептичный взгляд. – Дело твое, но помни, что твой образ не менее важен, чем твои навыки. Особенно для подчиненных, – спокойно проговорил Матвей Степанович и откинулся в кресле, сложив руки в замок.

Крис опять увидел снисхождение, проскользнувшее во взгляде отца. Он уважал Криса за проделанную работу. Но не более.

– Насчет этого. – Крис улыбнулся, поправив ворот черной толстовки. – Мне понравилось работать в команде и над этим проектом. Я убедился: это то, чем я хочу заниматься по жизни. – Он уверенно кивнул. Матвей Степанович одобрительно улыбнулся. – Но также я понял, что всего и сразу не получить. Так не бывает. А если и получу, то огромной ценой, которую не хочу платить. – Вертинский-старший внимательно слушал сына. А Крис понял, что делает это не ради одобрения отца, а ради себя. И потому, что так правильно. – Поэтому я заморожу ту часть проекта, где нужен непосредственно я, и отдам под управление Ракова юридическую и кадастровую подготовку, пока не закончу университет. Я мог бы удариться в воплощение своей мечты, но не думаю, что это будет разумно: диплом мне понадобится в любом случае, так лучше я закончу учебу сейчас, постепенно и с помощью управляющих буду вливаться в дела, не забивая на университет. Потому что в данный момент, хоть мне и безумно это нравится, такие скорости я не выдержу. И зад у меня не настолько пока большой, чтобы на двух стульях усидеть. А ведь нужно уделять время еще и… Татум. – Крис осекся на последнем аргументе: было умно ее привести в пример, но, если честно, Крис сам от себя этого не ожидал. Вертинский поджал губы, продолжил: – Так что, думаю, полгода я смогу потерпеть, а там уже с настоящим навыком, законченной учебой и целой нервной системой вернусь в офис. Ты не против? Знаю, неожиданно, но все перестройки я возьму на себя.

Крис замолчал, внимательно посмотрел на отца. Нахмурился.

Матвей Степанович сидел, сложив руки на столе, внимательно слушал сына. Но было странно не то, что он отвлекся от дел и полностью посвятил свое внимание парню в толстовке, а в том, что глаза Вертинского-старшего светились совершенно иначе. Крис вздрогнул.

Так горела в зрачках Матвея Степановича чистая, неприкрытая отцовская гордость. Крис сглотнул ком предательских слез.

– Честно… это было очень неожиданно, – спустя несколько секунд восхищенного молчания проговорил Матвей Степанович, почесав подбородок. – Но твои слова… помимо того, что не лишены здравого смысла, так и заставляют тобой бесконечно гордиться, Крис. Это очень взрослое и взвешенное решение. Именно сейчас я… Ты извини, что только сейчас, но сам понимаешь. – Мужчина хохотнул в кулак, улыбнулся. Крис отзеркалил улыбку и пожал плечами. Конечно он понимает. – …поверил, что ты настроен серьезно. Ты уже не буйный мальчишка, ты действительно знаешь, о чем говоришь. – Крис глубоко вздохнул. Сам почувствовал себя лет на пять старше. Он принял верное решение, и так казалось не только ему. Щекочущее щенячье счастье расползалось в груди. – С передачей дел я помогу, – активно закивал Матвей Степанович. – На планерку останешься или…?

Крис улыбнулся такой неосознанной проверке от отца, покачал головой.

– У меня учеба. И я хочу диплом не ради корочки.

Матвей Степанович расхохотался, обошел стол и одобрительно хлопнул сына по плечу, неловко обняв.

Он с самого его детства знал: у Кристияна огромный потенциал. И мальчишка проявлял его во всем, до чего дотягивался. Только в последние несколько лет пошел по пути стандартного буйного юношества. Матвей Степанович ничего не имел против: сам таким был. Но Крис открыл бизнес. А потом попросился в большое дело, сказал, что готов, и тут Вертинский-старший заволновался. Одно дело – устраивать вечеринки, другое – масштабные проекты. Но Крис раз за разом, начиная с просчитанного проекта до сегодняшнего дня, доказывал, что это не просто желание, а намерение. И теперь Матвей Степанович со спокойной душой мог с этим согласиться.

– Я горжусь тобой, Крис. Всегда гордился, но сегодня – особенно.

Крис улыбнулся, пожимая руку отца. Он не случайно на исходе сил вспомнил только одно имя. Татум Дрейк.

Крис

Когда ты счастлив, окрылен, повсюду видишь знаки. Первый поздний снег в этом октябре стал для Вертинского таким знаком. Выйдя из здания фирмы, Крис нахмурился: забыл, каково это – чувствовать снежинки, таящие на горячей коже лица. Затем он тихо рассмеялся, высунул язык и покрутился вокруг своей оси, будто ему снова пять. Стряхнул пепел снега с волос, запрыгнул в машину.

Все получилось. Отец им гордится, Крис понял, чем хочет заниматься, и все складывалось именно так, как надо! Вертинский понял, что его разорвет, если он не поделится новостями с кем-нибудь. А на языке опять крутилось одно-единственное имя.

Крис свернул с дороги в универ и направился по знакомому адресу. Он мог поехать к Марку, друг бы обязательно его понял и поддержал, но все же… говорить ему «представляешь, я последовал совету девушки и впервые увидел, что отец мной гордится» было бы как-то… не брутально.

Татум тоже, казалось бы, странно было в таком признаться, но отчего-то Крис был уверен, что она не осудит. Не будет смеяться. Он вспоминал ее слова субботним вечером, ее теплый взгляд и понимал, что снег падал не только на лобовое стекло, но и проходился по контуру его души. И тут же таял, потому что душа пылала.

Крис запнулся перед порогом: прошел такой путь, приехал, хотел уже постучать в дверь и вспомнил, что не предупредил Тат, даже не писал ей все это время. Может, она уже ушла? У нее другие планы?

Тысяча вопросов пронеслась ураганом в голове и стихла: когда ты счастлив, то уверен в своей непобедимости и правоте. Вот и сейчас Крис просто отбросил все сомнения и постучал.

Улыбка сама расползлась на губах, когда за дверью через пару минут послышалась отборная, родная матерщина. Крис заблаговременно сделал шаг в сторону, потому что через секунду из дверного проема вывалилась Татум, запнувшись спросонья о собственную ногу. Проморгалась, выпрямилась, растерянно посмотрела на парня.

– Крис? – Степень удивления в голосе Дрейк даже задела самолюбие Вертинского. Она будто не надеялась его встретить вообще никогда. Тат неловко нахмурилась. – Ты зачем тут?..

С наспех расчесанными волосами, рассыпанной под глазами тушью, недоумением в шоколадных глазах, Татум, сама того не зная, заставляла сердечные клапаны парня работать быстрее. Рассеянный дневной свет языком ласкал ее ключицы, не до конца скрытые потрепанным кардиганом. Крис наблюдал за этим тайком, не преступая границ.

– Тебя забрать. – Вертинский коротко улыбнулся, сделал шаг навстречу девушке. Дрейк вздрогнула в его руках: Крис, не поднимая глаз, взял в руки полы вязаной кофты, в которую куталась Тат, запахнул их на ее груди плотнее. Посмотрел на девушку сверху вниз, чуть наклонил голову вбок, внимательно разглядывая Тат, и кивнул. – Одевайся. Жду в машине.

Дрейк в растерянности стояла на пороге квартиры еще с минуту, хмурясь ему вслед, после чего лихо скрылась за дверью.

Крис откинулся на спинку сиденья «мерседеса», прикрыл глаза. Из магнитолы играло что-то попсовое, незамысловатое, по телу разлилось тепло. Губы щекотала глупая улыбка, но он уже устал с ней бороться, так что просто позволил звонким нотам проникать под кожу.

Татум плюхнулась на переднее сиденье уже при параде: уставший взгляд хоть и выдавал бессонную ночь, но как всегда густо подведенные глаза, якобы небрежно уложенные волосы и браслеты-цепи говорили о том, что Дрейк готова к новому бою и дню.

Тат бросила сумку в ноги, пристегнулась, поправила помаду в отражении салонного зеркала, громко выдохнула, откинулась на спинку сиденья, прикрыла глаза. Прислушалась к музыке, нахмурилась, повернула голову, с прищуром посмотрела на улыбающегося парня.

– А ты чего такой довольный? – Она подозрительно скривила губы, оглядела Вертинского с ног до головы.

– Все хорошо, – шире заулыбался Крис, – я просто счастлив.

Тат иронично выгнула бровь, покачала головой и снова прищурилась.

– Ты под кайфом?

– А что, не похож? – Вертинский искренне удивился такому вопросу, но улыбаться не перестал.

Смешно было наблюдать за такой нахохлившейся, недовольной, любопытной, как всегда дерзкой Дрейк.

– На того, кто под кайфом? Вполне, – фыркнула Тат.

Вид улыбающегося Криса начинал ее напрягать: такие паузы в принципе настораживали. Он должен был утопить педаль газа в пол и рвануть с места. А дальше – учеба, однокурсники и далее по списку нескончаемой беготни, но они стояли на месте. А Крис еще и улыбался.

– На того, кто счастлив. – Вертинский беззлобно усмехнулся.

Дрейк в своем репертуаре.

– Похож, – пожала плечами Тат. Нахмурилась, кутаясь в пальто. Первое попавшееся, что схватила с вешалки, – оказалось тем, что купил ей Крис. – Просто странно. Поедем? – Дрейк кивнула на руль.

Крис качнул головой, дернул ручку передач, вырулил на дорогу.

– Почему странно? – искоса наблюдая за тем, как девчонка за деланым безразличием скрывает странную нервозность, спросил он.

– Потому что ты не из тех, кто «перманентно счастлив, просто выдался плохой день». —Дрейк наконец расслабилась, чуть съехав с кресла вниз. Словно ее лихорадочные мысли были заняты другим, а вопрос Криса удачно помог ей отвлечься. – У тебя же внутри кровавое месиво, – задумчиво бросила она, смотря на пейзаж за окном, будто эти слова не требовали отдельного внимания. – Ты не подумай, я сама в этом смысле инвалид второй группы, – опомнилась Тат и неловко хмыкнула, обернувшись к парню. – Просто странно, вот и все.

– Правда так думаешь? – Крис бросил на Тат скептичный взгляд.

Легкая улыбка осталась на губах, но в груди неприятно закололо. Вертинский насторожился.

– Брось, Крис. – Тат положила руку на его ладонь поверх ручки передач, откинула голову на подголовник, посмотрела на парня. – Ты же не думаешь, что я смотрю только на симпатичную картинку? Я тебя не первый день знаю. – И вернула внимание на дорогу, чуть сжав ладонь Вертинского в знак поддержки.

Вот так просто. Да, он ей рассказал многое из прошлого, но Крис не сомневался, что она видела больше. Мозг у Дрейк был. А еще были эмпатия и внимательность к деталям, хоть последние два качества она усердно прятала. Татум просто сказала, что знает о травмах его души, взяла за руку и продолжила смотреть на дорогу – не строила из себя дуру и не докапывалась: просто была собой. Крис неосознанно задержал дыхание.

Что-то внутри щелкнуло. Приятной болью кольнуло в самое сердце и разлилось по телу глубоким теплом.

За окном проносились деревья, дома, в салоне машины витала гармония.

Остановившись на светофоре, Крис осекся. Моргнул, посмотрел на Татум: умиротворение и гармония ощущались только на его стороне – там, где сидела Дрейк, явно читались тоска и отрешенность.

Крис никогда не считал себя чувствительным человеком, но в том, что витало вокруг Татум, он был уверен. Вертинский вдруг кое-что понял.

– А о тебе, Дрейк, я мало что знаю. – Он задумчиво нахмурился и ловко перевернул их руки, положив свою ладонь сверху, переплел пальцы, заглянул ей в глаза.

– Ты многое обо мне знаешь, – отмахнулась Тат, подкрепив свои слова неловким смешком.

– Нет. – Сигнал светофора сменился на зеленый, Крис газанул. – Так только кажется. – Вертинский говорил уверенно: осознание этого факта шарахнуло по голове крепко. Он же действительно, помимо ее характера с умеренной горчинкой и кучи незначительных мелочей, ничего о ней не знал. – Ты легко говоришь о том, что любишь и ненавидишь, с готовностью высказываешь свое мнение по любому вопросу, но это только отвлекающий маневр. То, что на самом деле тебя трогает, ты не показываешь никому.

Тат поджала губы, прищурилась, прожгла парня внимательным взглядом. И замолчала. Смотрела на Криса спокойно, почти безразлично, с нечитаемым выражением лица. Вертинский не отступал: через тишину к истине пробираться всегда сложно, но оно того стоило.

Машина остановилась перед университетом, Крис заглушил мотор. Положил ключи в карман и развернулся к Татум всем корпусом, поднял брови в ожидании ответа. Дрейк выдохнула и усмехнулась.

– Меня никто об этом не просил. – Она коротко дернула уголком губ, отпустила руку Криса и перевела взгляд за окно. – А ты знаешь правило: спрос рождает предложение. Не наоборот.

Она кивнула Крису с легкой улыбкой и вышла из машины. Вертинский выскочил следом, но замер, смотря вслед удаляющейся Дрейк: она, как всегда, не обижалась, не строила из себя королеву драмы, не хотела, чтобы ее догоняли и останавливали, – она констатировала очевидный для Татум Дрейк факт и ушла по своим делам.

Вертинский моргнул. Вот так просто?! Не спросит, что на самом деле произошло, почему он улыбался?

И вдруг Крис осознал: все сокровенное, что ей рассказывал, он рассказывал сам. Тат не просила. А он так расслабился рядом с ней, так был увлечен своими проблемами, что не узнал Дрейк лучше. Да, делал свои выводы по ее увлечениям и поведению, но не спрашивал…

Будто он за свою жизнь встречал еще хоть кого-то настолько интересного.

Дурак.

Крис

Весь день Крис издали, украдкой наблюдал за Дрейк. Ну, может, не совсем украдкой: Марк несколько раз замечал увлеченный взгляд друга, смотрел в ту же сторону, а затем улыбался и качал головой.

Татум ходила задумчивая, презрительно кривилась, когда ей не уступали дорогу в коридорах, но ошибались так только по невнимательности: Дрейк нельзя было не заметить. С первого дня Крис чувствовал, что вокруг нее витает какая-то особая, огненная энергетика. Тат ей искрилась, проявляя характер словами или взглядом, но в основном красноречивым молчанием.

Из аудитории сегодня она выходила первая, на обеде лишь перекинулась парой слов и дружелюбными улыбками с компанией Евы, которая не сводила с Криса взгляд.

Татум сегодня поглощала энергию вокруг себя. Была центром пустоты: будто то, о чем она думала, требовало слишком много усилий, и своих ей не хватало. Она не взглянула на Криса ни разу в течение дня. Даже надменно или с иронией – Вертинскому захотелось узнать, что произошло.

Отойдя от компании знакомых во дворе, она стерла с лица улыбку, вновь погрузившись в задумчивое состояние, отошла на пару десятков метров от толпы и присела на каменные ступени. С минуту смотрела перед собой, затем закурила.

Крис не выдержал, пришел спустя десять минут и две сигареты. Кинул друзьям: «Не ждите», – и под внимательными взглядами учащихся направился к Дрейк. Плюхнулся рядом.

Протянул девчонке шарф, без слов заставил приподняться и положить ткань под зад. Татум закатила глаза, недовольно поджала губы, но согласилась. Одолжила Вертинскому сигарету.

Крис выдохнул сизый дым, повернулся к Татум, вынуждая поднять на него глаза, не игнорировать. Дрейк подняла на парня омытый соленой морской водой взгляд.

Кажется, у кого-то выдались неудачные выходные. А он даже не спросил. Но теперь она не расскажет. Крис выдохнул.

– Можешь отвести меня в одно место? – Он задал вопрос осторожно, не хотел спугнуть.

– В какое? – Дрейк дернула уголком губ в полуулыбке, насмешливо выдохнула носом дым.

– В то, где тебе было спокойно, пока твое сердце еще было целым.

Татум не дернулась – замерла, внимательно вглядываясь в глаза Криса. Такими вещами не шутят. Точно не она.

– С чего ты взял, что мое сердце разбито?

Сарказм вышел неправдоподобным, усмешка – несерьезной: все выдавал взгляд. Крис сделал неопределенный жест рукой с зажатой в пальцах сигаретой – отзеркалил внимательный взгляд Дрейк. Он явно не шутил.

– Я тоже смотрю не только на симпатичную картинку. – Он поджал губы и перевел взгляд на дорогу перед собой.

Не давил, не допытывался.

А в глазах Татум продолжал гореть вечный поиск. На этот раз – ответа: может ли она довериться? Дрейк искренне считала, что для юмора нет запретных тем, но сейчас поняла, что с сердцем шутки плохи. И если Крис не готов был отвечать за свои слова, Тат с чистой совестью разбила бы ему нос прямо здесь.

Но Вертинский выглядел серьезным, Дрейк не заметила насмешки в его взгляде или напряжения в позе – он просто задал вопрос. Тат выдохнула.

Выхватила из рук парня недотлевшую сигарету, затушила каблуком о землю, встала, посмотрела на Криса сверху вниз. Кивнула в сторону «мерседеса».

– Ты поведешь.

Крис

Они приехали в Эрмитаж. Крис удивился, но вида не подал. Аккуратно взял Татум за ладонь на пути к главному входу, положил ее руку себе на сгиб локтя на манер джентльмена, прижал девушку ближе к себе.

Дрейк отдалялась с каждым шагом все больше, не физически – мысленно. Уходила в себя, отрешенно глядела по сторонам, будто собиралась с силами.

Вертинский смотрел на Тат подозрительно, с опаской: сейчас она казалась хрупкой и уязвимой. Криса это удивляло. Он уже видел ее в подобном состоянии на благотворительном вечере, когда отсутствующая роза в декоре вывела ее из равновесия, но сейчас она утопала в этой растерянности куда глубже.

А ведь он привык к тому, что сердце у Татум каменное и горячее. Что в статике ее позвоночника чувств не меньше, чем в мощном потоке слов. Привык пить эту девушку целиком, не разбирая на составляющие.

Но сейчас Дрейк была холодной и мраморной. Сознанием находилась далеко, но не в километрах, а в прошлом. Крис не требовал большего – сам попросил. Не думал, что задел нечто настолько кровоточащее. А он точно задел, потому что на расстоянии пяти метров от Дрейк все живое пригибало к земле.

Купленные билеты, турникет. Татум сразу зашагала направо по длинному коридору. Пропустила два зала, пошла к скамейкам в третий – в эпоху Древнего Египта. Крис шел следом.

Они сели на зеленый бархат, Татум молчала. Перед ними в стеклянном саркофаге лежал экспонат – древнеегипетская мумия.

Крис чувствовал, что не имеет права нарушить тишину.

Странно было видеть обратную сторону эмоциональности Дрейк. Вечно саркастичная, острая, любопытная, смотрящая четко в глаза Татум сейчас будто упала за борт жизни, забыв спасательный круг. Глаза потускнели, от улыбки, даже ироничной, не осталось следа.

Не только Криса прошлое поваляло за шкирку в дерьме – теперь это было очевидно.

Крис повел плечом: находиться рядом с такой Тат было физически больно. Так же ярко, как она заражала окружающих смехом и азартом, сейчас Тат излучала подавленность и скорбь. Сложно представить, что творилось у нее внутри, раз даже своим молчанием она будила в Крисе желание закопаться в дальний угол комнаты.

Яркие люди болеют душой куда громче.

Дрейк вздохнула, провела ладонями по лицу.

– Мы таскались сюда каждые выходные. – Она улыбнулась на изломе. Смотрела на экспонат под стеклом почти с любовью. – С седьмого класса, каждую неделю. Тащились тогда по Древнему Египту, эта мумия нам особенно нравилась. – Крис понимал, что смотрела Дрейк сквозь – в свое прошлое. – Мы садились на эту скамейку и выдумывали, кем бы он мог быть, когда был жив. Пытались дедукцию развивать, догадки какие-то строили. – Дрейк выпустила из легких не воздух – боль потерянного чувства беззаботности. – Потом, конечно, реже стали приходить: мы подросли, и появились дела поинтереснее – вечеринки например. Мы с Виктором курили. Да, я начала в тринадцать. Только этим дело не ограничилось – в какой-то момент все, что творилось в моей жизни, начало разрывать на части. Мне казалось, что я особенная. Но поступила по учебнику: в ход пошли наркотики. – Она горько, с принятием усмехнулась.

Крису было непривычно видеть Тат такой… сломленной. Ее внутренний огонь, текущий по венам, заставлявший его удивляться каждую секунду, проведенную с Дрейк, будто залили водой, заставив шипеть. Тот разноцветный, странный, светящийся огонек, который срывался с языка колкими шутками и оскорблениями, об который Крис обжигался, целуя ее, засыпали землей.

Вертинский неожиданно понял: это сделали не сегодня. Это произошло, еще когда семиклассница Татум придумывала истории жизни для мумии за стеклом, когда в тринадцать начала курить, когда ее сердце еще было целым.

– Знаешь, причина мне все еще неясна. Наверное, было любопытно. Хоть и страшно. Я так и остановилась на известных мне транквилизаторах – нового не пробовала, боялась потерять контроль. Это не помогло, – тихо продолжила Дрейк, глядя сквозь пространство. – Зависимости уже нет, вспоминать о прошлом не хочется, но его последствия я несу в себе до сих пор. До этого года я не ходила на встречи «Анонимных наркоманов»: для меня три чистых года не были достижением. Лишь еще одним напоминанием о мерзкой ошибке, в которую я втянула других. От этого не отмыться. Меня это душило, в какой-то степени я понимала, что творю, но мне помогал Виктор. Он был рядом, в таком же дерьме, что и я. И между нами были наши сигареты.

Тат горько улыбнулась, а Крису хотелось ребра раскрыть для нее, лишь бы поделиться куском своего сердца. Тоже израненного, в шрамах и язвах, но оно хотя бы стучало. Потому что в Дрейк, кажется, все давно умерло.

Крис знал, что это не так: он бы в пример живее Дрейк не привел бы никого, просто не думал, что ее огню, тому искрящемуся куску света приходилось все это время продираться через толстый слой земли. Светиться сквозь горькие воспоминания, под которым его похоронили. Тат вздохнула.

– А потом я начала причинять вред другим. Косвенно. Семье, друзьям – я гнила изнутри и заражала токсичным ядом окружающих. В один вечер… когда по моей вине хотели причинить вред Нике, я поняла… что это край. Не сразу, не в этот же день – меня крыло отсутствием эмоций неделю от шока, но потом… Единственное, чего мне хотелось, – умереть. Я всегда считала самоубийц эгоистами, но тогда поняла их. Бывает боль, с которой не можешь жить. Боль, которую не волнуют последствия. Когда тебе плохо настолько, что даже плач близких по твоей смерти не трогает. Когда ненавидишь себя, как пленные в концлагерях ненавидели своих мучителей. Ненавидишь до глубины души, которая покоится в Марианской впадине. Ненавидишь отчаянно и ежесекундно, зная, скольким людям испортил жизнь.

Эмоции пропали с ее лица. Теплые карие радужки покрылись коркой льда.

Голос затих на последнем слове, Татум опустила голову на руки. Крис захлебывался чужим горем.

– Я живу с этим до сих пор. Временами пытаюсь убедить себя, что сделала все, что могла, чтобы искупить вину, но знаю: этого все равно недостаточно. Некоторые вещи не исправить, не склеить – человеческую жизнь например. – До сих пор ее это трогало. Всегда – оголенный нерв. – Можно залатать, перекрыть шрамы новыми воспоминаниями, но они все равно там будут. И, глядя на человека, ты будешь их видеть все равно. Даже если он теперь счастлив.

Крис видел в ее кофейных радужках негодование и скорбь. И что делать с этим – не знал. Не знал, что та грань, на которой постоянно балансировала Татум, смех и горчинка, которые притягивали к себе людей, имели совершенно иную сторону надлома.

– Не знаю, как живут остальные. Может, у них так же, как у меня, ежедневно болит каждая клетка сознания и тела из-за совершенных ошибок, может, они забыли обо всем – и правильно сделали. Но тогда…

Мышцы сердца болели: она говорила про покалеченную жизнь друга Криса и даже сейчас лгала… скрывала часть правды. О переживаниях говорила честно. Но это не искупало вины.

– Я могла бы сказать, что осознание своей разрушенной жизни, обломками которой придавило других, было худшим временем. Но это будет неправдой. Посеревшая, не такая четкая вина дребезжит во мне до сих пор. И худшее время – продолжается.

Крис умирал от ее вздохов. Он понимал Дрейк. Абсолютно – он это чувствовал до сих пор. Люк стоял у него на быстром наборе даже в новом телефоне. Но Крис ему так и не позвонил.

– Потом я неделю лежала пластом на кровати. Не ела, даже почти не пила. Сознанием я была далеко – в прошедших годах: перелопачивала в воспоминаниях каждое действие, пыталась умереть от передоза виной. Но потом поняла, что сделаю еще хуже. Поняла, что близкие не заслужили такого конца. Я – да. Но не они.

Дрейк покачала головой. Не прошло. Время ничего не залечило. Поплевало на палец и перевернуло страницу. А почерк остался старым.

– Хотела бы я сказать, что взяла себя в руки и все исправила, но я не взяла. Не было сил. И я наказала себя главным страхом: рассказала о зависимости родителям. Меня настолько уже не было «здесь», что последствий я не боялась. Самым кошмарным было видеть тотальное разочарование в их глазах. Горький плач мамы, скупые ужимки отца. Папа мне тогда пощечину отвесил, мама бросилась в истерике выдирать волосы: чтобы купить вещества, я продала много всего. Ничего не было, насилием это нельзя считать, потому что я заслужила. И заслужила гораздо больше, чем два пинка в грудь и пощечину. Они имели право закидать меня камнями. Я бы им не мешала. – Тат криво улыбнулась. Это было бы честно. – Они спасли меня. В прямом смысле. Заперли на месяц в квартире, не выпуская никуда одну, затем – в загородном доме на лето. Пока я была на даче, они переехали. Вернулась я уже в новый дом. Связи со всеми оборвала неожиданно. Даже те, кто ни о чем не знал, больше не могли меня найти. Я начинала заново.

Она вздохнула. Скорбь по утраченным шансам испарялась с кончика языка – ничего нельзя было изменить. Дрейк это знала.

– Мама с папой пожертвовали для меня всем. Сестра тоже. Ника перевелась в другую школу, родители уволились из риэлторской фирмы и открыли свою. Я сломала им жизни, а они мне помогли. Я никогда себя не прощу. И всегда буду им благодарна. Только поэтому знаю, что в жизни бывает свет. Не внутри меня, но хотя бы рядом. – Тат коротко улыбнулась. – В общем… – Дрейк поправила волосы, встряхнула головой, отбросила наваждение воспоминаний. – Больше на мумию я ходить не смотрела. Не потому, что тот случай, – она нервно сглотнула, – разбил мне сердце, нет. Только надколол. Остальное я раскрошила сама.

Крис осторожно взял Дрейк за руку, чуть сжал ладонь. Она не сопротивлялась. Но и не отвечала. Отчаяния в ее глазах, жестах, образе – мегатонны. Крис хотел бы обнять ее, впитать ее боль, только не мог.

– Чего ты сейчас хочешь? – через минуту тихо поинтересовался он, готовый помочь чем угодно: разбить здесь все витрины, напиться, прыгнуть в Неву.

Но Дрейк обернулась на парня, мазнула пустым взглядом по его лицу, поджала губы и бесцветно выдохнула:

– Знаешь, Крис… я уже ничего не хочу.

Встала и вышла из зала.

Вертинский смотрел вслед ее тонкой фигурке, за которой шлейфом волочилось горе, и молчал. Но знал, что делать. Не умом, не сердцем, но чем-то в груди почувствовал, что сейчас нужно Дрейк.

Поймал ее на каменной дорожке у музея, аккуратно взял под руку, повел за собой к машине. Кинул короткое «поехали» в ответ на ее нечитаемый взгляд и завел мотор.

Татум молча смотрела в окно, излучая тихую грусть. Не строила из себя несчастную, не ждала утешений, действительно – ничего не хотела. Он сам попросился в царство ее скорби, Тат разрешила присутствовать. Больше она ничего ему не была должна.

Дорога в тепличном молчании пролетела быстро. Крис припарковался у своего дома, кивнул Тат на выход. Она только пожала плечами, без интереса следуя за парнем.

Вертинский снова схватил ее за ладонь и повел за собой, будто боялся, что Дрейк сбежит. Она ведь всегда так делала – исчезала, оставляя после себя желание встретить ее снова.

Крис, очевидно, был счастливчиком. Стремление приковать ее к себе цепью и никуда не отпускать, как в поместье, вновь разлилось в груди, но Крис мотнул головой, отгоняя навязчивые мысли: он не хотел действовать из эгоистичных побуждений.

Они поднялись на второй этаж, остановились у кровати Вертинского. Тат не реагировала – наблюдала. Крис достал из шкафа спортивные штаны и футболку, отдал в руки Дрейк. Посмотрел в глаза девчонки, убедился, что она слушает.

– Переодевайся и ложись. Я принесу еды.

Холодильник опустел быстро: Крис выгреб его подчистую, соорудил на скорую руку бутерброды, налил сок, взял овощи, фрукты, вяленое мясо. Застал переодетую Дрейк под одеялом, смотрящую в потолок. Сглотнул горечь в горле, поставил поднос на кровать, кивнул Татум.

Она подняла на него подозрительный, растерянный взгляд, и Крису стало тошно от самого себя.

Дрейк смотрела на него с удивлением, поскольку не верила, что все это – просто так. С растерянностью, потому что если придется платить сексом, то она лучше свалит прямо сейчас. А такие взгляды не рождаются в зрачках просто так – только после планомерного использования человека. Он так не делал, но, если так показалось хоть на долю секунды, он уже был неправ.

Крис вздохнул, попросил Дрейк поесть и сказал, что поработает пару часов внизу.

Сконцентрироваться не получилось. Грусть Дрейк фонила даже через этаж. В итоге Крис все бросил и поднялся к ней. Говорить ничего не хотелось, да и не нужно было: Тат лежала под одеялом, свернувшись калачиком, такая маленькая и беззащитная, что Крис не смог ничего сказать. Просто лег, обнял Дрейк сзади, тихо выдохнул на ухо: «Я рядом».

А Татум расплакалась. Лежала в объятиях парня, тихо всхлипывала и прижималась к горячему телу Криса плотнее. Просто кончились у яркой Дрейк душевные силы. А на такую заботу она не рассчитывала.

У Криса сердце закололо. У Тат был «синдром ненужности». Она отдавала всю себя людям и ничего не просила взамен, потому что думала, что не нужна. Она помогла ему, отдала Крису свои тепло и свет, и – конечно, он только сейчас это осознал – он сделает для нее то же самое.

Тат замолчала, вытерла слезы, не оборачиваясь к парню, вздохнула. Чуть иронично хмыкнула и без ожиданий сжала его ладонь.

– Не трать свое время, Крис, – слабо улыбнулась она. – Тебе со мной не о чем трахаться.

Вертинский улыбнулся. Попытка казаться независимой, ничего не просить и отдалиться провалилась.

– Ты даже не представляешь. Обо всем на свете, Дрейк. Обо всем.

Проваливаясь в теплый, спокойный сон рядом с Татум, Крис хмыкнул. Она невозможная. Разбитая, покоцанная, на изломе. Но только его.

Глава 4

С уверенной горчинкой

Татум

Татум проснулась в жарком коконе. Вытерла со лба пот, отбросила теплое одеяло, уставилась в потолок. В комнате было тихо. Мозг загружался медленно.

Дрейк почувствовала себя на той опасной грани, когда в новом дне ты решаешь – будешь огрызаться на всех или петь в такт диснеевским птичкам. Определиться не удавалось. Звякнул телефон.

От кого: Виктор

Я выкинул бутылки и постирал ковер.

Тат сфокусировала на экране взгляд, задумалась, улыбнулась. Решение было принято в пользу «Диснея».

Кому: Виктор

Спасибо.

За ковер в том числе.

После встречи со Славой Дрейк чувствовала себя разобранной, не знала, что делать, и сильно злилась. Вик с Сеней, оказывается, давно не контактировал. А тот теперь был на стороне врага. Передоз бывшими друзьями был налицо.

Актерская игра перед Святославом вытянула из нее последние силы. А проблема не была решена.

Виктор со скепсисом наблюдал за мечущейся девушкой: он не мог предложить действенного варианта сокрытия ее личности, разве что закопать Славу на окраине города, но по наглости парня было заметно, что за ним стоят серьезные люди. Может, и не вплотную, раз Слава чинил такой беспредел, но по случаю могли объявиться. Виктор предложил напиться.

Тат согласилась. Пила отчаянно и много, стирала тормоза и танцевала под Бритни Спирс. Виктор задолбался и устал за последнее время, поэтому тихо напивался в кресле, с улыбкой наблюдая за приступом бешенства Дрейк.

Раньше она не была такой – подавленной. Всегда хоть пара искр, да горела в ее взгляде, Дрейк не была потерянной. Видимо, это называется взрослением.

Так и уснули оба: на разных этажах, в обнимку с бутылками вина и грязным ковром в гостиной. А разбудил их Вертинский.

Дрейк вывалилась на лестничную клетку с дикой головной болью и непониманием ситуации, а он велел собираться. Виктор выглядел еще хуже: помятый, сонный, он даже не понимал, где находится.

Тат обматерила каждый угол, наспех помыла голову, поправила макияж и сказала другу оставаться максимум до полудня: потом вернутся родители. До последнего боялась, что Виктор оставил их загульный срач. Но Вик прислал СМС-ку, что все убрал. Даже ковер оттер от вина. Тат показалось, что она может расплакаться от умиления.

Дрейк потянулась, моргнула, поняла, что настроение все-таки хорошее. Дернулась всем телом, когда повернула голову, – Крис на другом конце кровати залипал в телефоне непозволительно тихо. Парень оторвал взгляд от экрана и коротко хмыкнул.

– Доброе утро.

Тат с упоением выдержала его внимательный, долгий взгляд. Промелькнула мысль о том, чтобы томно опустить глазки, как учили в каком-то видео на Ютубе, но Дрейк слишком нравилось поглощать взгляд Вертинского. Это не было войной, но определенно – изощренной партией.

– Я хочу блинчики! – Тат выпуталась из одеяла и, словно котенок, неуклюже прыгнула на парня. Крис закряхтел, картинно закатил глаза, после заключил Дрейк в кольцо своих рук, вопросительно выгнув бровь. Тат продолжила тараторить: – Знаешь, которые так сиропом поливают, а они такие круглые, упругие и красивые! Даже не блинчики, а какие-то сырники, что ли. Панкейки, вот! – радостно взвизгнула она, когда вспомнила крутившееся на языке слово.

Крис вздохнул.

Он-то проснулся давно: совершил пробежку, сделал зарядку и даже пару звонков по работе. Но его день по-настоящему начался, только когда проснулась Татум и захотела блинчиков.

Крис долго молчал, изучая взглядом чернильные радужки Тат, ее потрескавшиеся губы, смуглые плечи, спутанные волосы… потом со смешком кивнул.

– Поехали. Чего ждешь?

Она засмеялась, бросила в него подушку, свалилась с кровати и побежала в ванную. Болезненная скорбь растворилась вместе со сном, Дрейк снова могла греть окружающих внутренним огнем. Крису стало тепло.

Через двадцать минут они сидели в машине. Дрейк – за рулем. Крис сам не понял, как разрешил Татум вести: она даже не знала дорогу до кафешки, где делают желаемые ею панкейки, но, видимо, в ее чертовом гипнозе присутствовали здравые аргументы. Плюс он помнил, как при его невменяемом состоянии она вела машину и делала это хорошо.

– Получается, я теперь телочка. – Вертинский озадаченно хмыкнул, смотря на то, как Тат по-хозяйски отрегулировала кресло и расслабленно держала руль левой рукой.

– Симпатичная, надо сказать. – Дрейк с улыбкой подмигнула ему и собственнически положила правую руку парню на бедро.

– Спасибо на добром слове. – Вертинский положил руку поверх ладошки Тат.

Руки у нее всегда были холодными.

Дрейк улыбнулась, удовлетворенно выдохнула. Все было хорошо. То, что ее ковырнуло по сердцу на встрече со Славой, исчезло в ночи – рассвет встречал ее новым днем, новым светом и новыми перспективами. Рядом очень кстати сидел Крис со своими вечно горячими руками.

– Я люблю водить машину. – Тат мечтательно выдохнула, свернув на кольцевую дорогу. За морозную ночь редкие деревья покрылись инеем, в воздухе мерцали снежинки. – Раньше мы с семьей выезжали зимой за город и ехали несколько часов, пока не уставали играть в игры. Останавливались и устраивали пикник. – Она бездумно водила большим пальцем по ладони парня, смотрела в заснеженный горизонт и тепло улыбалась.

Крис не помнил, чтобы Тат просто так начинала рассказывать о себе. О чем-то личном. Неужели он сделал все правильно вчера? Что-то приоткрыл в ней, чего не видел до этого?

– Варили глинтвейн, жарили зефир, гренки и уезжали, только когда вдоволь намерзнемся. – Улыбка Татум наполнилась ностальгией, нотки голоса стали теплее на пару градусов атмосферы в машине.

Крис так же рассказывал Мишке про то, как пробирался в кабинет отца. У каждого в детстве есть место, в которое хотелось бы вернуться. Проблема в том, что тот маленький мальчик заслуживал какао, а этот – нет. Сегодняшнему Крису Вертинскому не было места в беззаботном детстве. Как, оказывается, и Дрейк.

– Потом поездки сошли на нет, – тихо продолжила Татум, – а я нашла себе компанию поинтереснее. Мне тогда так казалось. – Она мотнула головой, отчитывая себя за прошлые ошибки. – Но это не было заменой, это было вытеснением… – Голос ее чуть дрогнул, она сглотнула, берясь за руль обеими руками. – Я будто…

– Потеряла себя?

Крис попал в цель. Вздохнул, насильно вернул ладошку Дрейк себе на колено, не отрывая внимания от дороги. Он не будет лезть дальше – он просто рядом. Неужели правду говорят, что симпатия возникает к тем, с кем у нас одинаковые душевные травмы?..

– Мы в этом похожи, Крис, – озвучила его мысли Дрейк, кинув на парня короткий, понимающий взгляд. – Оба думали, что это чувство сможем найти в ночных гулянках и выпивке… – Дрейк не продолжила список.

– Какое чувство? – Нахмурившись, парень с интересом посмотрел на нее.

Казалось, несмотря на вчерашние откровения, между слов Тат утаивала весьма значительные события – точно не секс по пьяни на выпускном. С Дрейк не бывает так просто.

– Чувство свободы. – Она пожала плечами. – Вот представь. – Тат облизнула пересохшие губы. Крис на секунду завис. – Ты качаешься на канате, как на тарзанке. Позади обрыв, внизу облака, за горизонтом – рассвет. – Она на секунду отпустила руль, эмоциональным жестом показывая на лобовое стекло, но вовремя взяла управление в свои руки.

Крис недовольно поджал губы, но начал проникаться красочным рассказом, живо представляя картинку в голове.

– Красные, желтые, пурпурные цвета, – продолжила с горящими глазами Дрейк, – сумеречные лучи пробиваются сквозь вату облаков, в лицо бьет свежий, только родившийся этим утром ветер. Все, что ты видишь, – только твое. – Тат глубоко вздохнула, оглядывая пейзаж за окном, но у нее перед глазами были не заморозки – облака. – Ты в этот момент – Господь Бог, дьявол и новорожденный одновременно. Из груди в полете вырывается ребяческий смех, и ты жмуришься от того, насколько счастлив! И все это, – проглатывая окончания слов, вдохновленно проговорила Дрейк, не замечая на себе внимательный, улыбчивый взгляд Вертинского, – и облака, и рассвет, и твой полет возможны только потому, что ты знаешь: канат держит семья. Или друзья. Или любимый человек – не суть. – Крису стало больно. – Ты купаешься в чувстве свободы, потому что знаешь, что у тебя есть тыл. – Татум поджала губы. – А без опоры ты… теряешь себя. А потеряв, лежа на дне, пытаясь разглядеть сквозь плотные облака свет, понимаешь: канат обрезал ты сам. – Тат вздохнула, перебирая на языке собственное прошлое, а Крис почувствовал, будто снова отказался от Люка – перерезал канат. – Это как одна из граней пазла – не соберешь центр, пока не будет опоры.

Дрейк замолчала. Какой смысл в таких мудрых рассуждениях, если на твою жизнь это не влияет? И что подрубило ее опору, ее канат? Желание быть не такой, как все? Вероятно. Дрейк так боялась стать посредственностью, что стала пособием из учебника по психиатрии.

– А что должно быть в центре? – Крис усилием воли отогнал тягостные мысли, разрубил голосом тишину.

– Ты, – улыбнулась Татум, – и то, что делает тебя счастливым. – Она пожала плечами, плавно входя в поворот.

Крис задумчиво гладил большим пальцем ладонь Дрейк, поднял на девчонку вопросительный взгляд.

– Что делает счастливой тебя? – Он выстрелил наугад, надеясь попасть в искренность.

Но в этом вся Дрейк – она действительно отвечала честно. Но не говорила про то, что творится на душе.

– Сегодня – панкейки. – Тат озорно улыбнулась. – И симпатичная телочка рядом.

Крис

Карамельного сиропа оказалось мало – Крис заказал второй. И только улыбнулся. Дрейк ожила: с удовольствием жевала свои блинчики, вертелась на месте, улыбалась, смотрела то в окно на Литейный проспект, то на посетителей, то на красочный интерьер в стиле поп-арт кафешки, где в меню были только панкейки, то на него. И когда ловила на себе смеющийся, почти нежный взгляд Криса, в непонимании хмурилась, словно спрашивая: «Что не так?»

А все так, как должно быть, поэтому Вертинский только пожимал плечами. Все так: ее бегающие по интерьеру живые темные глаза, полные трескающиеся губы в сиропе, язык, с наслаждением этот сироп слизывающий, – все так. Ее смех и то, как она показывает мем, посланный сестрой, ее вопросительные взгляды и смешинки в уголках губ – все так.

Вдруг Татум замерла. Улыбка слетела даже с губ парня, так это выглядело неожиданно и неуместно. Живая, беспокойная Дрейк вдруг застыла в пространстве, уставившись в одну точку, будто вспомнила что-то важное, а затем медленно перевела взгляд на Вертинского.

– Крис… – Она поудобнее перехватила вилку, опустила глаза, но коротко улыбнулась. – Вчера… спасибо, что был рядом.

Она вдруг поняла, что не говорила этого. А сказать эти слова было нужно.

– Не благодари. – Он скупо улыбнулся. – Это ты в пятницу… не собрала меня по кусочкам, но остановила, прежде чем я на всех скоростях понесся в стену.

– Ты выглядишь лучше, – согласилась Тат, одаривая парня теплым взглядом.

Крис смутился: Дрейк смотрела на него так, будто желала ему добра со всего мира. Как она могла минуту назад бешено материться, когда капнула сиропом на юбку, а теперь смотреть на него так… что у Вертинского желудок куда-то ниже проваливался?

– И чувствую себя лучше, – прочистив горло, пробубнил Крис, ерзая на стуле. – Даже снова вижу перспективы.

Ее неожиданная благодарность выбила почву из-под ног. Дрейк будто говорила о чем-то куда более значимом, чем холодный ужин в постель. Будто он жизнь ей спас, не меньше. Хотя, учитывая то, что он сам чувствовал вчера себя при смерти рядом с ней, может, в ее горячем «спасибо» был смысл.

– Ты поэтому вчера так светился? – Шкодливая улыбка расползлась на губах Дрейк, она тихо хихикнула, исподлобья смотря на парня.

Крис улыбнулся.

– Я поговорил с отцом. Сказал, что сначала хочу получить образование, нанять зама и не разрываться между двумя стульями.

– Как он отреагировал? – Дрейк спрашивала настороженно.

– Сказал, что гордится мной.

Татум снова замерла, круглыми глазами глядя на парня, затем поднялась с места, одним рывком оказалась рядом. Парень отшатнулся от неожиданности, но Дрейк было плевать – она заключила его в крепкие объятия, с жаром выдыхая слова куда-то в шею.

– Крис… я так счастлива за тебя!.. – Вертинский отмер через секунду, в ответ обнимая девушку. Прикрыл глаза, понимая: самые значимые моменты мы не видим, а чувствуем сердцем. Тат отстранилась, заглянула ему в глаза, высматривала в них что-то несколько секунд, вернулась на свое место. После по-детски наивно улыбнулась, кивая на порцию блинчиков Криса. – Будешь доедать?

Вертинский спрятал смешок за кашлем, Дрейк залилась смехом. Крису нравилось, как смеялась Татум: громко, заливисто, без смущения, будто счастье передали ей по наследству.

– Ты невозможная, Дрейк. – Крис качнул головой, посмеиваясь. Татум приосанилась, ярко улыбаясь, без промедления схватила новую порцию панкейков и поставила перед собой.

– Удивительно, правда? – Она хихикнула, сдабривая тесто приличным количеством сиропа. – Вроде из плоти и крови, а такое чудо харизматичное получилось.

– И скромная, само собой, – весело фыркнул Вертинский.

– Само собой, – подмигнула Тат.

Она лучилась теплом и нежностью.

Крис думал, что вечно можно смотреть на три вещи: на огонь, воду и счастливую Татум Дрейк.

Крис

На лекциях Крис улыбался. Глупо так, неоправданно, совершенно не скрываясь. Выйдя из его машины возле универа, Дрейк не ушла по-английски: обняла Криса, легко чмокнула в щеку, а Крис не хотел убирать руки с ее талии.

Тат не бросала его, но снова ушла. Чувство собственничества взвыло в груди Вертинского раненым зверем, когда Дрейк продолжила дарить дружелюбные улыбки кому-то, кроме него, но Крис взял себя в руки.

Продержался он до обеда.

В этот раз Татум сидела в столовой за крайним столом одна, будто специально. Крис усмехнулся: Тат не заезжала домой за новой одеждой, но привлекать внимание вчерашним нарядом не хотела. Учитывая, что приехала на машине Вертинского.

Дрейк вывернула блузку с красной подкладкой наизнанку и зарубила на корню поводы для слухов. Это Криса, признаться, тоже слегка возмущало: иррациональная часть сознания хотела пометить Дрейк, сделать так, чтобы каждый знал, чья она.

Единственное, что во всем этом отталкивало и притягивало Криса одновременно, – горящая надпись на лбу Дрейк: «Ничья. Только своя».

– Ты почему не ешь? – Крис бесцеремонно плюхнулся на скамейку рядом с Тат, заставив девушку вздрогнуть.

– Блинчики в желудке ревновать будут. – Дрейк с улыбкой прищурилась, поворачиваясь к парню.

Ее темные, глубокие глаза опять заставили Криса сделать секундную паузу.

– У них было четыре часа, переживут, – отмахнулся Вертинский, накалывая на вилку салат.

Это он тоже заметил: Дрейк любила поесть, но делала это с нездоровыми перерывами. Настроение «мамки» включилось в нем неожиданно.

– Этого я не переживу, – запротестовала Тат, отнекиваясь от еды. – …Крис! – возмущенно вскрикнула она уже с полным ртом салата, просверлив парня укоризненным взглядом.

– Давай, давай, кушай, – кивнул он. – Не хочу, чтобы пропало то, что мне так нравится мять. – Крис усмехнулся, одним движением притянул Дрейк за талию вплотную к себе.

Тат недовольно сквозь улыбку скривилась, отправляя в рот очередную порцию салата уже самостоятельно.

– Эгоизма тебе не занимать. – Дрейк закатила глаза и постаралась отстраниться хотя бы на несколько сантиметров, но Крис не позволил.

Тат нетерпеливо вздохнула, сдалась. У Криса под боком было тепло.

– Ну почему же? – Вертинский хохотнул. – Одолжу, если хочешь. – Краем глаза он заметил, как поворачивались головы учащихся в их сторону. Тат это, кажется, не волновало. – Почему одна тут сидишь? – Он наклонился к Дрейк. – Поддерживаешь репутацию загадочной Снежной королевы?

– Я слишком ленива, чтобы думать о репутации. – Татум скептично цокнула. – Психолог дал задание написать о том, что меня радует, – со вздохом пояснила она.

Будто чертовой домашки ей на учебе не хватало.

– И что тебя радует? – Вертинский наклонил голову.

Их губы были так близко друг к другу, когда Тат подняла взгляд на парня, будто оба ждали поцелуя… но они просто вели диалог.

– Твоя лучезарная улыбка, дорогой. – Дрейк патетично возвела глаза к небу.

– А не из очевидного?

Мерный гам столовой вновь разрезал яркий смех Татум. Она покачала головой, пряча улыбку, на несколько мгновений задумалась.

– Искусство. – Она уверенно кивнула, снова взглянув на парня. – Живопись, музыка. Даже в самый плохой день моя душа улыбается, когда глаза видят картины, – добавила Тат со слабой улыбкой.

Крис сглотнул. Казалось, Дрейк так близко, что кожей сможет почувствовать его колотящееся в груди сердце. Эта девчонка никак не укладывалась в его голове.

– Ты хотела стать художником?

– Нет, никогда, – отмахнулась она. – И музыкантом тоже. Я слишком бесталанная для этого. – Дрейк скептично усмехнулась.

Крис фыркнул.

– Категорично.

– Как есть. – Татум пожала плечами, будто давно смирилась с этой мыслью. – Но я умею видеть таланты других, это да. Сразу чувствую, от чего расцветает человек. – Она посмотрела куда-то сквозь Вертинского, роясь в воспоминаниях. – Когда внутри тебя много гнили, хорошее в людях видно ярче. – Тат скупо улыбнулась.

Крис нахмурился.

– Говоришь так, будто ты плохой человек. Даже то, что ты рассказала… каждый совершал ошибки. – Он недоверчиво хмыкнул, неосознанно рисуя узор на холодной ладошке Дрейк.

Татум подняла на него неожиданно взрослый взгляд и улыбнулась одними глазами.

– Я и есть плохой человек, Крис.

Она сказала это так легко, осознанно, что у Вертинского мурашки по спине поползли. Не было в словах Дрейк напускного пафоса или иронии – только кристальная правда, в которой она давно призналась сама себе. Крис говорил так же. Только он был косвенно причастен к инвалидности друга. И распространению наркотиков Славой. А Дрейк что?.. Целовалась под порошком с тремя парнями за вечеринку? Не смешите.

Только в голосе Татум, как и в ее «спасибо» над горячими панкейками, снова слышалось гораздо больше, чем она озвучивала. На секунду стало не по себе.

– Звучишь пугающе уверенно, – со смешком, настороженно протянул Крис, но в эту секунду во взгляд Дрейк снова вернулись привычные смешливые искры – от устрашающего чувства кристальной исповеди не осталось и следа.

Она закрыла тему.

– Как есть, – повторила Дрейк. – Я всегда мечтала открыть картинную галерею. – Тат откинулась на плечо Криса, вторя его задумчивым манипуляциям с ее ладонями. – Пространство, где могла бы давать талантливым людям возможность раскрыться.

– Звучит как план, – задумчиво пробубнил Крис, отходя от недавнего помешательства.

Как одним диалогом Дрейк могла вызывать у него столько противоположных чувств?

– Правда? – недоверчиво спросила Тат, на что Вертинский отстранился, взял Дрейк двумя пальцами за подбородок, заставил посмотреть на себя.

– Правда. – Он загадочно улыбнулся, после чего впился в ее губы неожиданным, ярким поцелуем. Тат задержала дыхание, дернулась, но через секунду обмякла в его руках. Крис облизнулся, заглянул Дрейк в глаза. Снова на секунду потерялся, но потом кивнул. – Не планируй ничего на сегодня. Отвезу тебя кое-куда.

Татум

Восхищенные вздохи Дрейк были музыкой для ушей Вертинского. Он тащил ее за руку по коридорам особняка на краю города и не мог насмотреться на девушку: было приятно осознавать, что он может удивить всегда скептично ко всему настроенную Татум.

Дрейк вертела головой в разные стороны: дом был пуст, здесь не было родни Вертинского, не перед кем было притворяться девушкой, ни разу не державшей в руках телескопическую дубинку. Сейчас Татум вдоволь могла насмотреться на позолоченную лепку потолков, удивиться колоннам в холле и мраморной отделке камина.

Это было приключением: сбежать с последней пары под руку с Крисом и отправиться в полгода как нежилой особняк кого-то из родственников Вертинского. Крис и Татум, не сговариваясь, поймали волну ребячества и веселья, поэтому по универу крались, как мышки, а салон машины наполняли заговорщическими смешками.

Крис было завел разговор в стиле: «Видела, как на нас все в столовой смотрели?», гордо вздернув подбородок, но Дрейк быстро закрыла тему, отмахнувшись: «Мне без разницы, кто, как и когда на меня смотрит. А если ты к тому, что твои бывшие скопом начнут ревновать, то снова мимо. Думаешь, кто-то ко мне посмеет подойти? Брось, Крис, благодаря слухам каждая из них думает, что я ношу в подвязке чулок складной нож».

Ей было плевать.

Вертинский на секунду оскорбился: да, они друг другу по-прежнему никто официально, но… Да ладно, каждому хочется почувствовать долю ревности от общества, когда сидишь рядом с симпатичными девушкой или парнем.

Но мысли об уязвленном самолюбии испарились, как только Крис припарковался на мощеной подъездной дорожке. Восхищения и трепета в глазах Дрейк при виде готического особняка было столько… Вертинский готов был простить этому миру все его грехи.

Они добрались до нужной галереи. Книжные стеллажи вытягивались вдоль стен до самого потолка, застекленные на манер витражей окна выходили в сад. Крис остановился у дальней стены, жестом подзывая к себе вертящуюся с запрокинутой головой посреди комнаты Тат: потолок был расписан под фреску.

Она засмеялась, вприпрыжку подбежала к Крису, а когда перевела взгляд на полотно, висевшее на стене, застыла.

В темных глазах Дрейк в этот момент отражалась вселенная. Краем глаза Крис заметил остановившегося в дверях человека, так же пристально наблюдавшего за Тат.

– Фугас мне в жопу, это же Поллок! – Изумлению Дрейк не было предела – она всплеснула руками, пораженно отступила на шаг, мотая головой: не могла поверить, что видит подлинник. А это точно был он.

– Самая искренняя реакция на искусство, что я слышал…

Дрейк вздрогнула от неожиданности, Крис покачал головой, усмехнулся.

– Тат, знакомься. Мой дядя Лев. Которого, насколько я помню, не должно быть в стране, – со смешком проговорил Крис, приобняв мужчину, когда тот подошел ближе.

Льву на вид было лет сорок, в чертах лица прослеживалось явное сходство с Матвеем Степановичем, взгляд на заводских установках был ироничным и слегка надменным, мутно-серые глаза из-под затемненных очков смотрели прямо.

Вьющиеся каштановые волосы были зачесаны назад, а расслабленные, с ленцой жесты обрамляли черный пиджак с черной же футболкой. На краю сознания мелькнула мысль, что так в современном мире выглядели бы бандиты. Лев казался точной копией Виктора двадцать лет спустя. Мужчина заметил пронзительный, изучающий взгляд девушки.

Тат смутилась, но вида не подала.

– Татум Дрейк. – Она протянула руку для рукопожатия, сильнее сжав челюсти, чтобы не рассмеяться от неловкости.

Лев лишь галантно пожал ее руку, взглянув на Дрейк исподлобья. Про имя не сказал ни слова. Как и его брат в свое время. Вертинские умели выделяться.

– Истинный ценитель искусства, я понимаю. – Он улыбнулся, а Тат пожала плечами.

Облажался – обоснуй.

– Не люблю скрывать эмоции, но прошу прощения за свой комментарий: не знала, что здесь кто-то есть. – Дрейк улыбнулась с притворным сожалением. Кто-кто, а она точно знала цену настоящей вины и испытывать это чувство по пустякам вроде не вовремя сказанного слова «жопа» точно не собиралась. – Просто это… – Она вернула взгляд к грязно-желтому цветастому полотну Поллока. – Это… Крис, ты понимаешь, что это? – Она снова захлебнулась восхищением, напрочь забыв о неловкости.

– Что? – Вертинский улыбнулся, Лев с интересом наклонил голову вбок, переглянувшись с племянником.

Татум во все глаза смотрела на полотно.

– Это произведение искусства, созданное в мире, охваченном агонией, когда уже ничто не могло быть прежним. – Время вокруг Дрейк замедлилось. В комнате были только она, смелые брызги краски и история. – Другое искусство не выжило бы, а экспрессионизм зубами вцепился в эту возможность. Художники выгрызали, выцарапывали из пепла и бесчеловечности войны возможность творить. Посмотри. – Она взяла Криса за руку, дернув на себя. Он должен был это увидеть, Тат сейчас на все было плевать, просто хотелось рассказать, почему она чувствует то, что горит сейчас у нее внутри, в противном случае – разорвет. – Каждая клякса здесь пахнет мощным, пьяным экзистенциальным опытом, будто Поллок заглянул за грань – туда, куда не следовало.

Татум помнила это чувство. Когда не была собой, когда наносила удары один за другим и не могла остановиться. Только она разрушала. А Поллок – создавал. И боль этой разницы Татум видела в каждом квадратном сантиметре полотна.

– А погибающий мир через него, – продолжила Тат, сглотнув ком в горле, – через акт творчества пытается осознать сам себя. Но это можно только почувствовать, ничего нельзя объяснить. – Татум вздохнула, растворяясь в ощущениях, и надеялась, что когда-нибудь сможет отпустить. Ее история – мелочная, незначительная в рамках планеты – все равно напоминала ей то, что произошло с миром век назад. Она тоже, считай, влетела в солнце. – Человечество через литературу, музыку, познания в медицине и науке так рьяно двигалось к совершенству, что не заметило, как укусило себя за хвост, словно Уроборос.

Дрейк дышала через раз, концентрируя на своих словах все внимание в комнате: она говорила так вдохновенно, отчаянно… будто это была ее личная история.

– Соревнование превратилось в соперничество, совершенствование – в маниакальную жажду власти, мир изжил себя на пике, новые возможности люди решили опробовать в войне. И абстрактный экспрессионизм, Поллок в частности, задает вопрос всему сущему: какое искусство может существовать в мире, где были газовые камеры, где человечество в физическом и духовном плане обглодало само себя? Только такое, – выдохнула Дрейк, кое-что понимая. – Злое, непонятное, кричащее. Это… потрясающе.

Она поставила точку в своем монологе, выныривая из вакуума живописи, и улыбнулась. Если она так же, как человечество сто лет назад, хотела драки и получила ее, если пролила кровь и сделала что-то, после чего не оправятся ни она сама, ни окружающие, это может быть не концом… а поводом создать произведение искусства.

Да, изломанное, непонятное, пьяное и смурное, но все же неповторимое, яркое, болезненно прекрасное. С ее душой может произойти то же самое. В мире, где были газовые камеры и телескопические дубинки, может родиться экспрессионизм и… новая Татум Дрейк. Которая не жалеет себя за прошлое. Которая принимает свою вину и двигается дальше, которая использует задатки плохого человека, чтобы создать нечто, неподвластное хорошим людям… Татум улыбалась.

– Действительно, – после паузы согласился Лев с непонятным смешком. Дрейк уловила четкую схожесть его хитрого прищура со взглядом Матвея Степановича. Странно, что Крис его не перенял, – хитрость его превращалась в самодовольство и дерзость. Хотя, может быть, дело в возрасте. – И сегодня – второй раз, когда я наслаждался покупкой этого полотна после истошно-взбешенного лица Коновалова. – Лев удовлетворенно улыбнулся, а Татум бросила на него подозрительный взгляд.

– Погодите… Коновалов? Глеб Коновалов? – недоуменно уточнила она и, видя довольную улыбку мужчины, восхищенно хмыкнула. – А вы опасный человек…

Урвать полотно у одного из крупнейших хищников на рынке искусств с тайным покупателем, который потратил сотни миллионов рублей, если не долларов, на создание одной из лучших частных коллекций… наверняка за неприличную сумму – дядя Криса точно не был простым бизнесменом.

– Мне нравится ее проницательность, Крис. – Мужчина, продолжая улыбаться, хлопнул парня по плечу.

Дрейк мягко улыбнулась в ответ, многозначительно переглянулась с Вертинским, перевела взгляд на Льва.

– Можете сказать мне это лично. Обещаю, что не буду смущаться.

Слова Дрейк подбросили новую порцию дров в огонь интереса в глазах мужчины.

– Мне нравится твоя проницательность, Татум, – почти с восторгом, оживленно проговорил Лев. Коротко улыбнулся, перевел взгляд с картины на Дрейк и обратно. Прищурился. – Некоторые знакомые уговаривают меня передать его в достояние общественности, мол, искусство должно быть доступно каждому. Что думаешь?

Крис стоял в шаге от Татум, не скрывая довольной усмешки: отчего-то он, не зная, что скажет Дрейк, был уверен, что это будет незабываемо. С дядей соревноваться было сложно, но Крис это дело – хотя бы в шутку – очень любил. А тут такой повод.

– Я бы не отдала. – Татум фыркнула резко, возмущенно. Лев с интересом бросил взгляд на племянника и вернул внимание к Дрейк. – Если так получилось, что у меня есть связи, финансы и возможности в одиночку обладать Поллоком, значит я выиграла. – Дрейк, кажется, поняла: обжегшись один раз на собственной тьме, она слишком многое в себе душила. Гордо вздернула подбородок, пожала плечами. – Все остальные – проиграли. Точка. Я не обязана растить в себе щедрость только потому, что кто-то не удосужился взрастить в себе предприимчивость. Каждый обладает тем, чего достоин.

Дрейк поняла, что несет ответственность только за себя и за собственный крест. Она виновата в том, что случилось с Люком, но в том месте и в то время он оказался по собственной вине. Пора ей перестать эгоцентрично прокручивать варианты того, что бы было, будь она всемогуща. Она не всемогуща.

Она – всего лишь пережеванный этим миром человек, который имеет право быть плохим. Имеет право быть тем, кем захочет. Она не будет повторять собственных ошибок, но и замаливать грехи больше не собирается. Хватит себя мучить.

– И если я обладаю Поллоком, это только моя победа. Я не обязана делиться ею с миром просто потому, что так принято. Разве что сдать в аренду музею на пару месяцев с барского плеча за бешеные бабки, но только для того, чтобы заткнуть сварливых знакомых. – Дрейк усмехнулась. – Милосердие переоценено.

Тат перевела взгляд с полотна на мужчин. Прочесть по их лицам что-либо было трудно, но одно она могла понять точно: Крис ее хотел. Такого бесстыдного взгляда она еще не встречала в своей жизни.

– Что насчет посиделок за ужином? – обратился Лев к племяннику.

– Спасибо, но мы уже поедем. Для твоих тихих посиделок надо оставлять минимум неделю, – припоминая последний раз, ответил с ухмылкой Крис. – А нам завтра на учебу.

– Как скажешь. – Лев пожал плечами, жестом показывая горничной в дверях, что ужинать будет один. Дрейк огляделась: когда в пустом особняке успели появиться люди? – Но недельку в своем расписании все же найди, пока я в стране. И ты помнишь, – он смотрел серьезно, – ни звука. Предупреди ее. – Он кивнул на Татум. – Хотя после такого диалога понадеюсь, что соглашение не понадобится. – Он лихо улыбнулся, и в этой улыбке Дрейк узнала дерзость Криса.

Точно родственники.

– Уверяю тебя, – сказал с готовностью Крис.

Тат поняла, что разузнает подробности позже.

– Отлично. – Мужчина хлопнул в ладоши. – Было приятно познакомиться, Татум. До встречи. – Он коротко улыбнулся и стремительным шагом вышел из галереи.

Татум несколько секунд провожала мужчину подозрительным взглядом, гадая, что тот имел в виду.

Дрейк непонимающе нахмурилась: Крис смотрел на нее особенно нежно. Именно нежно. Будто она выиграла для него все призы мира, будто стала его победоносным пари, и эти гордость, ликование и надежда превратились в трепет.

Дрейк не успела ничего сказать: Крис притянул ее к себе и поцеловал. Красочно, собственнически. У Татум закружилась голова: она целовалась на фоне Поллока с парнем, от которого по внутренностям гулял ветер, и не могла остановиться. В сознании взрывались фейерверки.

Дрейк была уверена, что сейчас не смогла бы повторить и предложения из своего умного монолога. Она стала глупой и тающей. Но ей это нравилось.

Поцелуй Крис оборвал так же неожиданно, как и начал тащить Тат за собой прочь из особняка: пока дядя здесь, лучше убраться поскорее, чтобы не пришлось ничего подписывать.

В навигаторе Вертинский вбил адрес дома Дрейк, с визгом шин покидая мощеную дорожку.

– Соглашение? – В этот раз рука Криса находилась на ее бедре.

– О неразглашении, да, – кивнул Крис. – По некоторым причинам сейчас Льву запрещен въезд в страну. – Он пожал плечами. Хохотнул, видя удивленные глаза Тат. – Ничего серьезного, если можно так выразиться, просто он инвестировал не туда. А деньги, по мнению правительства, очень даже пахнут.

Дрейк накрыла его ладонь своей, откинулась на сиденье, задумчиво закусила губу.

– В любом случае Поллок того стоит, – заметила она.

Крис засмеялся.

– Он тоже так говорит.

До дома Дрейк они доехали в улыбчивом молчании. Крис чувствовал себя как дома: поднялся на второй уровень квартиры, пошел в душ, набрал ванну. Тат нехотя переоделась в домашнюю одежду и теперь перебирала учебники: день выдался насыщенным, но даже приятные впечатления требовали больших энергозатрат. Увидев Поллока, она думала, что скончается на месте.

– Я чувствовал, как колотилось твое сердце. – Крис выглянул из ванной комнаты в одних штанах, подзывая к себе Дрейк. – Расслабься давай, тебе это нужно.

Тат усмехнулась, засмотревшись на пресс парня, но все же зашла, с удивлением заметив наполненную ванну с пеной.

Хитро посмотрела на Криса, пытаясь прочесть в его глазах, на сколько процентов это безвозмездный жест, а на сколько – «подготовка блюда к прожарке». Решила ничего не говорить, с удовольствием скинула рубашку и погрузилась в горячую воду.

Недостаточно горячую: парни в этом смысле, она убедилась, были неженками и кипяток не переносили.

Мысли быстро размякли вместе с телом за пятнадцать минут. Дрейк не думала ни о чем и наслаждалась релаксацией. Через некоторое время в ванную опять заглянул Крис, развернул махровый халат и вытянул руки вперед.

Татум опять подозрительно сощурилась, поднялась из воды под внимательным взглядом парня, не стесняясь своей наготы, укуталась в мягкую ткань. Вертинский кивнул, оставив на полке ее пижаму, принесенную с кровати. Вышел. Дрейк удивленно вскинула брови. Неужели безвозмездно? Она могла с ним сейчас потрахаться, но, если честно, сил не было.

Дрейк переоделась в пижаму, зашла в комнату. На кровати лежал Крис в штанах и футболке, с упоением читал, по всей видимости, рабочие отчеты. Тат пожала плечами, забралась под одеяло, взяла в руки книгу.

Неловкости она не ощущала. Комната была наполнена вечерней расслабленностью, атмосфера располагала к просмотру фильма или как раз чтению. Дрейк хмыкнула в кулак.

– Мы похожи на пожилую семейную пару.

– Не переживай, у тебя не так много морщин.

Тат закусила губу.

– Значит, ты один подходишь под определение.

Крис засмеялся, покачал головой, ничего не ответил. Рядом с Дрейк ему легко думалось – работать было самое то.

Через пару часов плодотворного чтения Крис бесцеремонно выключил свет, скинул футболку, залез под одеяло, притянув к себе Тат.

– Спи.

Она пробурчала что-то, поворочалась, откинула книгу, постаралась уснуть. Улыбка сама расползалась на губах, и ей это не нравилось: он что, возомнил себя здесь главным?

– Жарко. – Она отодвинулась от парня и насупилась.

Крис ничего не ответил.

Дрейк лежала на другой стороне кровати несколько минут, смотря в потолок, и пыталась понять, что все-таки происходит с ее жизнью. Чертовщина, определенно. Тат зло рыкнула, придвигаясь обратно под бок к парню.

– Мудак ты, – пробурчала она недовольно, – теперь по-другому неудобно.

Закинула на него ногу, засыпая у него под рукой. Что бы ни происходило – пусть не заканчивается.

Но Дрейк можно было не волноваться. У них осталось четыре дня.

Глава 5

Не хочешь тонуть – топи

Татум

Тат потянулась на кровати, как кошка, только открыв глаза, беззастенчиво задела Вертинского ладонью. Кинула на парня изучающий взгляд, пожала плечами, мол, так и быть, из дома выгонять не буду.

Крис наблюдал, как Дрейк со щенячье-счастливым хихиканием схватила с тумбочки тарелку с недоеденным куском торта, стоявшую здесь бог знает сколько, и махом проглотила половину, в блаженстве прикрыв глаза. Почти так же Дрейк улыбалась, утомленная Крисом в постели, когда оба отходили от оргазма на тех выходных в поместье.

Вертинский наблюдал за ресницами, запястьями, гладкой кожей шеи, с которой давно исчезли засосы, и в животе у него разгорался пожар.

Он схватил девчонку за затылок, притянул к себе, впечатываясь в губы требовательным поцелуем. Тат выдохнула от неожиданности, ответила. Прикусила нижнюю губу парня, провела языком по зубам, жарко дыша.

Крису снесло башню, он подмял Дрейк под себя, отбрасывая злосчастную тарелку с тортом куда-то на пол, одной рукой зажал оба ее запястья над головой, второй прошелся по горячей коже бедер, живота, шеи.

Дрейк улыбнулась сквозь поцелуй, между стонами кинула на парня странный, нечитаемый взгляд. Крис не был уверен, что видел в ее глазах, но она не дала времени ответить на этот вопрос: рукой уперлась в его плечо, толкнула вниз, двусмысленно ухмыльнулась.

Вертинский внимательно смотрел на Дрейк. Повиновался: женщине с таким взглядом не подчиниться невозможно.

Провел пальцами по внутренней стороне бедра, коснулся губами, поднялся выше. Тат сжала в кулак простыню.

Выдохнула. Схватила парня за волосы на затылке, сжала ноги на его плечах. Буря эмоций внутри, казалось, скоро прорвется через кожу, эпидермис полопается, и жар огня охватит комнату – выживших не будет.

Возбуждение превращалось в ярость. Чувство власти над Крисом обуревало Татум: именно сейчас она верила, что сможет изменить ситуацию.

Эмоции волнами расходились по телу, она интуитивно чувствовала, как роли менялись. Теперь она не была пешкой: Дрейк больше не подстраивалась под его окружение, не говорила «ладно», когда тот приходил и уходил без предупреждения. Она теперь – королева. Татум управляла ситуацией, и король становился перед ней на колени в переносном и буквальном смысле.

Крис провел языком по нежной коже, Татум застонала. Ей было плевать, что за дверью могут быть люди. Сейчас существовали только она, он и его горячий язык. Наслаждение разлилось по телу остро, неожиданно, окунуло в космос с головой.

Дрейк отпустила волосы парня из ладоней, разваливалась на подушках, пыталась сфокусировать взгляд на потолке. Вертинский встал, навис над Татум. Видел, что она опять, как воск, плавилась под его движениями. Но в этот момент, вместо того чтобы идти за ним, Дрейк поцеловала Криса в губы, страстно, жарко. Слизала свой вкус с его подбородка и отстранилась. Подмигнула.

– Завтракать будешь? – задала она почти риторический вопрос и вышла из комнаты, оставляя Криса со стояком наедине.

Татум

– Это свидание скучное, ты в курсе? – Вертинский недовольно скривил губы, облокотился на холодильник с замороженными полуфабрикатами.

Проводил Тат внимательным взглядом исподлобья, вскинул голову, как капризный ребенок.

– Это не свидание. – Она сглотнула иронию. – Я просто сказала, что иду в магазин. – Дрейк хмыкнула, бросая пакет с горошком в корзину.

Крис спрятал улыбку, тягостно вздохнул, обошел Тат со спины, будто бы невзначай коснувшись бедер девушки, картинно начал рассматривать контейнер с фаршем за стеклом. Затем снова повернулся к Дрейк, недовольно сложил руки на груди.

– И зачем ты тогда взяла меня с собой? – спросил Вертинский, мешая Дрейк рассматривать продукты за витриной.

Надеялся вывести ее из себя, но Тат лишь тепло улыбнулась, обходя парня. Направилась к другому холодильнику, пожав плечами.

– Я не брала, я сказала: «Не иди со мной», а ты сказал: «Я пойду назло тебе, ха-ха».

Крис на это лишь хохотнул и обнял Тат сзади, когда та остановилась у полок со сладостями. Положил ей подбородок на плечо, прикрыл глаза. Дрейк вздохнула, с улыбкой положила руки поверх его.

Это был тот момент, который ты не разглядываешь, не пытаешься обдумать. Такой же, как поцелуй или молитва, – сокровенный настолько, что видеть его не позволено. Его нужно чувствовать сердцем.

Дрейк моргнула. Мотнула головой и нахмурилась. Что она делает?

– Отвали, Вертинский. Я занята. – Она отпихнула парня от себя, направилась к следующим полкам.

Крис самодовольно улыбнулся, подхватил корзину с продуктами с пола, следуя за девушкой.

– Мне нравится, когда ты такая дерзкая. Как вчера. – Он похабно хмыкнул, резко вставая у Дрейк на пути.

Татум вопросительно вздернула бровь, принимая правила игры. Коротко улыбнулась, наклонила голову вбок. Крис проницательно посмотрел ей в глаза, читая в кофейных радужках картины вчерашнего утра, поднял руку и прошелся большим пальцем по пухлым губам Дрейк. Девушка выдохнула.

– Тебя опять поставить на колени? – Татум хмуро ухмыльнулась.

Дрейк не знала, что изменилось: раньше, когда Крис говорил «мне так нравится», это тешило самолюбие Татум. Сейчас ей было от этого противно. Она не хотела никому нравиться. Не хотела делать то, что хотят от нее другие. Никогда не хотела, но сейчас – особенно.

Троллейбусы засыпали у Казанского. Выбирали заснеженную полосу у тротуара, складывали усики и, как коты, урчали затихающим мотором в питерских сумерках.

Морозный воздух подсвечивал скулы Барклаю де Толли, бодрящийся ароматом «Старбакса» город дышал вместе с ним.

Татум сидела в кофейне, Крис разбирал бумаги. Дрейк вдыхала воздух города. И понимала, что ей уже недостаточно.

Казалось, все, что она делала… делала ради чужого одобрения. Будто вчера утром не сама поставила парня перед собой на колени, а сделала это потому, что ему так нравится.

Дрейк неожиданно осознала, что она – удобная. Несмотря на острый язык, бескомпромиссность и темперамент, она – удобная. И раньше Тат это устраивало. Честно и искренне… но.

Но картина Поллока что-то разожгла в Дрейк тем вечером. Разожгла яро, пламенно, и Татум никак не могла это потушить.

Огонь в ней искрился, горел и жаждал чего-то, о чем Дрейк еще не догадывалась. Будто тот пазл, который она искала последние полтора года для того, чтобы почувствовать себя цельной… не разбитой, покоцанной или сломанной, а целой, лежал где-то рядом, и она не могла до него дотянуться. Будто полторашка пыталась достать тарелку с верхней полки и злилась, потому что цель была рядом.

И помочь ей, казалось бы, мог Крис: подставить руки, чуть приподнять, чтобы Татум дотянулась до того, чего ей не хватает. Но Дрейк сама не знала, к чему тянется. О чем могла бы попросить. Чего желать.

Поэтому Дрейк повела себя как обычно: закопала огонь души под слоем сарказма.

Крис улыбнулся. У него в глазах плясали бесенята: ему нравилась эта игра, нравилось постоянное напряжение между ними.

Коринфские колонны Казанского – застывшие каменные пальмы вне времени – смотрели со своей высоты величественно, с улыбкой. Они привыкли к вниманию, но все еще, спустя двести лет, с удовольствием ловили каждый восхищенный взгляд.

Вертинский притянул ее к себе, крепко обнял, коротко чмокнул в губы. Дрейк сглотнула ком неожиданно подступивших слез: эмоции уже не могли ужиться в душе самостоятельно, требовали выхода наружу.

Ее тянуло к Крису. Непреодолимой силой, которой сопротивляться было практически невозможно – на это уходили все ее душевные ресурсы.

С недавних пор она ощутила эту странную, неведомую прежде тягу – хотеть касаться. Рядом с Крисом хотелось постоянно держать его за руку, гладить кожу щеки, целовать.

От этого становилось страшно, Дрейк не хотела привыкать: их ничего не связывало, кроме фальшивых отношений. А гордость и здравый смысл не позволили попросить о большем.

Поэтому Дрейк стоически выдерживала расстояние между ними, не брала парня за руку первой и старалась не привязываться сильнее, чем есть. Ведь рвать эти узлы – она знает – чертовски больно.

Хрупкое кружево льда под ногами устало хмыкало под тяжелым шагом, Дрейк жадно впитывала каждый отблеск в глазах города. Черные зрачки ночи подмигивали прозрачному земному шару на шпиле Дома Книги, спящие кусты в сквере напротив застывшими молниями стояли на страже спокойствия собора.

Ее также тянуло к Виктору. Не в романтическом плане, совсем в другом, но, как бы сказали астрологи, – это была кармическая связь. Такая, которая возникает по одному космосу известным причинам и не может порваться, как ни старайтесь выжигать друг друга дотла.

Та связь, которая ощущается на уровне сердца. Будто невидимая рука сжимает твою душу и тянет навстречу другому. И Дрейк знает, какую боль испытываешь, когда рвешь с человеком контакты.

Она три года жила без Виктора на радарах, но каждый раз, когда было весело или грустно, била себя по рукам, чтобы ему не звонить. Потому что знала: нельзя идти навстречу заостренному мечу. Они разрушали друг друга, и каждому нужна была пауза, даже если один из них этого не осознавал.

Но по вечерам в районе сердца ныла тянущая боль, будто душа рвалась на встречу с другом: поговорить, вылить ушат своих эмоций, увидеть родные глаза.

Только спустя год стало легче. Связь истончилась, душа болела не так сильно.

Она понимала: ей нужно больше. Только это не нужно ему. Сердце подсказывало, что надо уходить. Пока не стало слишком поздно, пока она могла отодрать от себя Вертинского, перевязать рану и восстановиться. Потому что скоро не сможет. Она влюбится в него окончательно, подарит против воли свое сердце, а когда все это надоест уже ему – Тат сможет еще раз себя собрать.

Дрейк знала, такие вещи не проходят бесследно. Но она это чувствовала рядом с Вертинским, и ей было страшно. Поэтому она привычно оскалилась:

– Отвали.

Татум

Музыка в клубе долбила по барабанным перепонкам, Дрейк улыбалась. Внутренности дребезжали от качественных басов, пробирающих до костей. Не было отточенных движений или грации – Тат прыгала с толпой в такт музыке, растворялась в бешеной энергетике и неотрывно смотрела в глаза Криса.

События недели комкались воедино: ресторан, ночные разговоры, кинофильм на парковке у «Лахта Центра» – Тат не замечала событий, помнила только тепло Криса рядом с собой. И сейчас был пик этой недели. Неуемное веселье, накал страстей и эмоций, перегрев на пятисот вольтах.

Татум танцевала отчаянно, не замечала, как колет в боку, лишь кричала, подпевая знакомым словам песни, и с радостью прижималась к Крису плотнее. Вокруг было много девчонок и парней – Дрейк даже флиртовала с одной взглядом. Коротко стриженная блондинка, профессионально пускающая волну всем телом, увлекла Дрейк в грязные танцы на какое-то время.

Тат смеялась и танцевала. Единственное, что ей сейчас было нужно, – раствориться в моменте и забыть о внутренних переживаниях.

Потому что они никуда не делись. Разгорались внутри беспощадным пламенем и просили опомниться, но Дрейк не слушала: подозревала, что будет больно.

Ее устраивало то, как они проводили время с Крисом. Устраивало не сидеть в обнимку в университете, устраивало, что его не знают ее друзья и наоборот. Устраивало быть удобной и не заботиться о завтрашнем дне.

Честно.

На пятнадцатой песне Дрейк бессильно повалилась на диваны и без слов согласилась со взглядом Вертинского, говорящего, что пора домой.

Добрались они быстро, разве что Тат несколько раз норовила вывалиться из окна, высовываясь из машины.

Крис развалился на кровати без сил, оглядел Дрейк с ног до головы.

Татум проглотила откуда-то взявшуюся смущенную улыбку. Рядом с ним она чувствовала себя девушкой. Не девчонкой, не женщиной, а именно девушкой – нежной, хрупкой и слишком улыбчивой.

Он лег обратно на подушку, подозвал ее к себе, Дрейк легла рядом. Запустил пальцы ей в волосы. В другой ситуации она бы отодвинулась и недовольно проворчала что-то, но сейчас лишь прикрыла глаза. Чувство уверенности, исходящей от него, заставляло ощущать, что все так и должно быть.

– И что тебе понравилось в «Трех билбордах»? Как хорошее кино я его уважаю, но хотелось бы узнать, почему тебе он именно нравится? – неожиданно задал вопрос Крис.

Дрейк возмутилась.

– Ты чего! А гениально написанный сценарий с правильно расставленными акцентами, неожиданные сюжетные твисты, развитие персонажей, музыка, режиссерская работа и многоуровневая история – разве не повод? – Она рассмеялась и с интересом продолжила слушать, почему он считает самоубийство копа в фильме дерьмовым и не мужским поступком.

Он провел теплыми пальцами по запястью Дрейк, притянул к себе для поцелуя. Тат глубоко вдохнула и обняла Криса крепче, отвечая на прикосновения.

Не хотелось отстраниться – «что-то» между ними зашумело в голове и начало отключать сознание.

Вздохи стали громче, поцелуи – глубже, пальцы на коже сжимались крепче. Прижимаясь к нему всем телом, Тат чувствовала себя хрупкой девушкой, растворялась в его прикосновениях.

Впервые в жизни Дрейк, кажется, не думала ни о чем. В какой-то момент пространство завибрировало ее стонами и его уверенностью – Тат улыбнулась и перекинула ногу через него, сев сверху.

На Крисе уже не было футболки, Дрейк неловко стянула вязаное платье, оставшись в одном кожаном поясе, затянутом на талии, и розовых трусиках: не хотела быть той для него, кто выбирает белье. Остальные были. А в ее случае это бы значило, что она сильно вкладывается. Слишком.

А ей было все равно. Они ничем не были связаны.

Дрейк с наслаждением провела ладонями по широкой груди, похабно улыбнулась и наклонила голову вбок. Волосы непослушными прядями упали на лицо. Глаза Криса загорелись при виде незапланированного кожаного аксессуара, оставшегося на талии, а Тат потянулась за новым поцелуем.

Время рассчитать было трудно: в голове, кистях рук и ногах шумели, как в телевизоре, отсутствующие каналы, кровь методично отливала от коры головного мозга.

Она потерялась в пространстве, его сильных руках и губах, которые ловили вкус свободы и желания. От нереальности происходящего Дрейк не заметила, как осталась в одних трусах, и подняла на него мутный, растерянный взгляд, когда попыталась оставшейся рабочей частью сознания придумать, что с ними делать. Тат приподнялась на локтях и взглянула на него исподлобья, но Крис легко толкнул ее в плечо и уронил обратно на кровать.

– Мне нравится. – Он усмехнулся. – Оставим их.

– Хорошо, – только неловко смогла пробубнить Тат и потянула руки к его торсу, замешкавшись от паузы.

Крис запрокинул ее руки за голову, с легкостью удерживая оба запястья одной рукой, и спокойно, с легким рыком произнес самые возбуждающие слова на земле:

– Не беспокойся. Я разберусь.

Татум судорожно выдохнула и прикрыла глаза, включая чувствительность кожи на максимум. И правда ни о чем не беспокоилась.

У женщины ведь действительно есть такое место, дотронувшись до которого, можно свести ее с ума. И это место – ее душа.

Дотронуться до нее нужно бережно и легко, чтобы потом смотреть, как она трепещет рядом с тобой.

Или грубо придушить за шею – надо смотреть по ситуации. Крис сделал с Дрейк и то и другое, поэтому она будет вспоминать его теплые руки…

Горло саднило от непроизвольных стонов, бедра горели от жестких шлепков, спина покрывалась мурашками, когда он проводил по ней руками, пальцами пересчитывая ребра. Тат закашлялась, когда он вошел в нее до упора, сделала ему на запястье крапивку – перед глазами мелькали черные точки.

Она заглянула ему в глаза и коротко, понимающе улыбнулась.

Очередной кульбит возбуждения заставил лоб покрыться испариной, остановиться. Воцарилась тишина. Кажется, вся комната тяжело дышала от произошедшего.

Он провел руками по животу Тат, фактически заключая его в кольцо своих рук, поднял на нее задумчивый взгляд.

– Я поймал себя на мысли, что наслаждаюсь тобой.

Судорожный вздох Дрейк послужил сигналом к тому, чтобы перевернуть ее на живот. Тат казалось, еще немного, и она умрет от удовольствия и разрыва сердца. Особенно когда Крис уперся локтями по обе стороны от ее тела, а затем вместе с руками сжал его предплечьями.

От этого момента абсолютного доминирования, силы и глубокого владения ситуацией Дрейк напрочь сорвало крышу и разметало черепицу. Уникальность момента жгла кончик языка – подсознание шептало: «Насладись. Это – последний раз».

Татум

– Ой. – За дверью, которую открыла Тат, пока Крис был в душе, стояла миловидная, фигуристая блондинка. Дрейк ее не видела в университете. Девушка неловко хихикнула, хлопнув длинными черными ресницами. – Я просто из поездки недавно вернулась, не знала, что он занят. Ладно, хорошего вечера! – Она дружелюбно кивнула и растворилась в ночи.

Не только парни бывают такими – девушкам тоже нужен секс. Часто – без отношений. И, судя по спокойной уверенности девушки, Вертинский для нее был тем самым удобным вариантом, который не лез в ее жизнь и не мешал строить карьеру.

Дрейк закрыла за девушкой дверь, выдохнула, привалилась к стене спиной. Внутри что-то медленно обрывалось. А уверенность в том, что ей нужно, крепла.

Татум не строила воздушных замков и ничего не ждала, сама выстроила такую модель взаимоотношений. Какое-то время ей было это нужно. Ей нужно было быть удобной без обязательств, нужны были непостоянство, конкуренция, напряжение и интриги до недавнего момента. Но неделю назад она увидела картину Поллока, и все встало на свои места.

Недостающий элемент пазла, который Дрейк искала на протяжении последнего года в вечеринках, Вертинском и бухле, оказался на удивление простым. Как выяснилось, ей не нужны друзья, отношения или наказание за совершенные грехи.

Татум нужна была свобода.

Свобода от чувства вины за прошлое, свобода от мнения Криса по поводу ее общения с Якудзами, свобода выбирать друзей – не общаться с кем-то на спор просто потому, что, как тебе кажется, ты не заслуживаешь искренности и любви.

Свобода от состояния «бей или беги», в котором она находилась рядом с Вертинским. Никаких гарантий, готовность в любой момент сказать: «Мы просто друзья», встретив знакомую Криса в магазине, или, наоборот: «Я его так люблю», – при партнерах Матвея Степановича.

Татум осознала, что ей нужна всего лишь свобода – она больше не будет подстраиваться ни под кого. Она хочет быть счастливой и самой выбирать, с кем это счастье разделить – не давать диктовать условия Святославу, Виктору или собственному чувству вины.

Тат улыбнулась, покачала головой. В груди разлилась тихая грусть, но острая, наточенная годами интуиция впервые подсказала что-то не в пользу других – в том состоянии, в котором Дрейк находилась, взглянуть на жизнь со стороны и отпустить ненужные, тянущие на дно грузы она не могла.

Крис сбежал с лестницы, вытирая полотенцем волосы, подмигнул Дрейк, поставил турку с кофе на плиту. В его глазах, растрепанных кудрях и улыбке играли чертики.

Тат подошла, задумчиво нарисовала незамысловатый узор пальцем на предплечье парня, пока тот возился с кружками. Отошла на два шага, облокотилась на стол и пристально взглянула на парня.

Баржа кренилась влево.

– Крис, это было в последний раз. – Неказистая, утешающая улыбка сломала линию губ.

Вертинский на автомате кивнул, замер. Нахмурился, расслышав смысл слов, с непонимающим прищуром взглянул на Татум.

– Что в последний раз?

Она пожала плечами.

– Это. То, что здесь происходит.

Парень нахмурился уже без иронии, отложил нож, которым собирался резать овощи, оперся на столешницу перед собой.

– И что же здесь происходит?

Нотка досады со странной угрозой прозвенели в голосе Криса. Татум вздохнула.

– Я не знаю, но закончится это сегодня. «Ты классный парень» будет звучать шаблонно, да? – Нервный смешок сорвался с ее губ: не хотелось делать из этого драму. Соленая вода омывала борта баржи. – В любом случае ты мне нравишься. Мы провели время вместе, и было действительно весело, но, думаю, пора прекращать.

Говорить было больно. В первую очередь – больно признаваться самой себе в том, что Дрейк нужно гораздо больше, чем пара часов наедине с Крисом по пятницам.

Она так сильно боялась стать банальной девушкой, которая требует от парня времени, ресурсов, эмоций, нежности, что стала полной противоположностью – безотказной секс-куклой.

Татум сама встала в эту позицию и убедила себя, что ей это нравится. Она стала идеальной: не выносила мозг, не спрашивала, где он шляется, не ревновала, всегда готова была помочь. Но Дрейк поняла, что она – человек. И ей все это нужно – вещи, которые раньше презирала.

Ведь последние три года Дрейк считала, что не заслуживает банальностей, которые есть у других в отношениях, что ее потолок – фальшивые отношения на выходные.

Картина Поллока стоила больше всех психотерапевтов вместе взятых: что-то у Татум кольнуло внутри – ей нужно больше. Но требовать от Вертинского она этого не смела: было нечестно после заданных правил менять суть игры. Она и не хотела. Потому что он тоже не был тем, кто ей нужен.

Дрейк не нужно было внимание ни от него, ни от другого парня. Нежность, внимание, эмоции и забота ей нужны были от самой себя – человека, от которого она отреклась три года назад после двадцати восьми ударов телескопической дубинкой.

– Почему? – Криса будто огрели сковородкой по голове.

Татум пожала плечами, нахмурилась.

– А почему нет? Поигрались, и хватит. Отцу скажешь, что я тебе изменила или встретила считавшуюся погибшей первую любовь, – твои проекты будут в порядке. – Дрейк хотела уйти без драм и ссор.

И совершенно не понимала, почему Крис недоумевает.

Абсолютно трезво, без претензий и ревности она видела, что не единственная. И это нормально. Они так договорились. Без слов, негласно, но договорились. Почему тогда он сейчас так возмущается? Он должен был просто сказать: «Ладно. Было весело, как-нибудь позвони» – и отпустить Татум на все четыре стороны. Дрейк искренне не понимала его реакции.

– И все? – Бешенство накрыло Криса с головой.

В груди Татум рос праведный гнев.

– А что еще?

– Ты вот так уйдешь?

Дрейк выдохнула. Претензии в голосе Криса было столько, будто они собрались в ЗАГС, нарожали детей, недавно въехали в новый дом, и теперь она уходит. А еще это звучало так, будто она – его собственность и Крис в ярости оттого, что она перестала быть удобной. Недоумение Дрейк постепенно превращалось в злость.

– А в чем, собственно, проблема, Крис? – вкрадчиво поинтересовалась Татум. – Мы спали вместе иногда, я сыграла роль твоей девушки, – стальные нотки просочились в ее тон, – жизнь вошла в колею – о чем еще нам с тобой трахаться? В сложный момент я помогла тебе, а ты – мне. Никто никому ничего не должен.

Крис отшатнулся. Слова, находящиеся в рамках существующей игры, по неизвестным причинам больно хлестнули по сердцу ледяными, как ее тон, кнутами. Вертинский потерялся.

– Я даже ни с кем не встречался! – выкрикнул он первое, что пришло в голову. – Хоть представляешь, сколько я контактов потерял?

Крис бил словами наотмашь, зло, лишь бы обидеть. Не чувствовал грань. Татум вздохнула.

Вот так всегда: умный проигрывает. Тот, у кого больше ресурсов, проигрывает. Потому что он знает, что может поступить мудрее. Слабый же, маленький человек будет бороться до конца. Будто есть либо его решение, либо смерть.

– И с каких пор это моя проблема?

– Ты не можешь просто взять и уйти! – взорвался Крис, пряча беспомощность за раздражением.

– Да почему? – удивилась Дрейк. – Могу и уйду, Крис. В чем вообще причина истерики?

– Я не истерю! – рыкнул Вертинский. Замолк, отошел на шаг от столешницы, поправил рукой волосы. Татум подошла к стулу с одеждой. – Ладно, хочешь встречаться? – выдохнул он. – Хрен с тобой, будешь моей девушкой.

Татум впала в оцепенение. Смотрела на Криса, как на главного идиота в своей жизни, пыталась прийти в себя и понять, что парень имел в виду.

– Это тут при чем? – Она окинула Криса брезгливым, ошарашенным взглядом.

Ее как будто макнули лицом в грязь.

Будто единственное, чего она хочет, – формальных отношений. Татум стало мерзко, потому что… Крис словно не знал ее все это время. Ту Дрейк, которая рассуждает о философии, которая разбирается в искусстве, которая с легкостью составила ему партию на благотворительном вечере и выходных, которая покорила своим обаянием именитых гостей.

И после всего этого он сейчас приравнивает ее к любой пустышке, которой нужны отношения ради отношений? Будто других мотиваций у Татум быть не может.

– И… серьезно? Чисто теоретически, ты бы так вступил в отношения? «Хрен с тобой, будешь моей девушкой»? – Она надменно усмехнулась.

Крис выглядел как восьмиклашка, который протягивает все свои конфеты, лишь бы девчонка продолжила давать ему списывать. В их случае – просто давать.

– А как надо? – язвительно поинтересовался Крис. – Расскажи, раз такая умная! —Вертинский всплеснул руками, со злобным прищуром смотря на Дрейк, будто пытался проделать в ней еще одну дырку.

Но Татум больше не секс-кукла. Даже морально себя насиловать не позволит – ни себе, ни кому бы то ни было. Поэтому она уходит. Именно поэтому.

– Да я откуда знаю? – Тат нервно улыбнулась, не понимая, каким образом ситуация стала настолько абсурдной. – Но точно не так. – Дрейк качнула головой. Серьезно? Во время ухода – или даже не ухода, а прощания – она будет учить его отношениям? – Ромашек подарить штук пятьсот, – издевательски протянула она, – встать на одно колено с пирожными в руках, укрыть ее пледом и позвать на свидание – ты это хочешь от меня услышать? – Тат давилась сарказмом и улыбалась, с каждым словом парня убеждаясь, что поступает правильно. – Я без понятия, как это делается, но мне эта херня точно не нужна.

Она откинула волосы за спину, отвернулась от Криса, начала надевать кардиган.

– А что тебе нужно? – Взвился. Это было слишком неожиданно, он не мог прийти в себя. – Это же вы, девушки, жаждете все как-то назвать, и бесплатный секс в том числе!

Татум замерла. Обернулась, вскинула брови, со смешком посмотрела на Криса как на ребенка.

– Вот как? – Тусклая усмешка скривила губы. – Это я для тебя? – С каждым словом парень закапывал себя глубже. И если до этого момента они могли расстаться со взаимоуважением, то сейчас… Дрейк понимала: парни взрослеют медленнее. – Бесплатный секс? Не отрицаю, конечно, но ты звучишь мерзко, Вертинский, – с презрением уронила слова она и продолжила одеваться.

– Так что? – Крис нервно постукивал пальцами по столу. – Ты согласна?

– Согласна с чем? – Татум бросила на пол вещи, абсолютно обессиленная высказываниями парня, прошептала уже вслух: «Идиот».

– Быть моей девушкой. – Он развел руками.

Дрейк ударила себя ладонью по лбу. Казалось, Крис впал в состояние аффекта и совершенно не слышал Тат.

– Нет! – воскликнула Татум на грани ярости с приступом истерического смеха. – Удачи тебе в бизнесе с твоим умением вести переговоры. – Тат взяла себя в руки, произнесла уже спокойно: – Это не ультиматум, Крис. Я просто все прекращаю.

Дрейк пыталась давить на логику, быть понятной и разумной, но, очевидно, скандалы парни любят устраивать больше, чем кто бы то ни было.

– Я знал, что вам всем нужно одно и то же, – фыркнул Крис, складывая руки на груди.

Хотел передавить, избавиться от противного чувства пустоты внутри, но не знал как.

– И что же нам всем нужно? – Татум надменно усмехнулась. – Просвети меня.

Повышать голос не приходилось: Крис это делал за них обоих. Теперь Тат сомневалась, что ему удастся вести дела на взрослом уровне.

– Чтобы тебя выбрали одной-единственной. – Крис оскалился. – Вы все хотите несбыточной сказки.

Ему было неожиданно больно. И он не знал, что с этим делать. Даже не осознавал, что происходит.

Ведь только что он почти влюбился в девушку. Может быть, даже без «почти»… Крис понял, что она для него больше, чем секс. Только что он сжимал ее в своих объятиях, вдыхал запах ее волос, улыбался, только что готовил для них кофе, не строил планов, просто наслаждаясь моментом.

И в эту самую секунду Татум взяла и сказала, что уходит. Все прекращает, бросает его. Да, они не встречались, но от этого даже обиднее. Как будто первым должен был сделать это он, но не решился.

Тат глядела на него как на идиота, а он себя по-другому вести не мог. Так всегда бывает, когда раскрываешь душу: мозг остается обескровленным.

– Ошибаешься, Крис, – спокойно проговорила Татум. Смотрела на парня со снисхождением и грустью во взгляде. – Во-первых, мне не нужно, чтобы меня выбирали. Потому что я никогда не буду вариантом. – Ее голос понизился, становился горячее. В этот момент Крис бесился: хотел ее заткнуть или трахнуть. Желательно все вместе, но Дрейк была настроена решительно – как и всегда. – Во-вторых, – она сглотнула, – от тебя мне точно не нужно уже ничего.

Она надела джинсы, схватила со стола сумку, направилась к двери, оставляя Криса одного. Вертинский скрипнул зубами.

– Ну и катись, больно надо! – зло бросил Крис ей в спину, будто это чем-то поможет. – И кстати, минет ты делаешь на троечку. – Он сам себе захотел отрезать язык после этих слов, но дыру в груди заделывала только ответная боль.

Татум усмехнулась, кинула на Криса уставший взгляд через плечо.

– Слова не мальчика, но мужа, Вертинский. Спокойной ночи.

И закрыла за собой дверь.

Крис в гневе швырнул на пол чашку. Стекло разбилось вместе с сердцем.

Глава 6

Соло на одной клавише

Татум

Татум молчала в трубку. Пыталась протолкнуть сквозь зубы слова, блуждала в собственных мыслях. Горечь на языке мучала рецепторы со вчерашнего вечера – хотелось быть сильной. Независимой. Яркой, пылающей, как абстракция Поллока, но на поверку гадкое послевкусие ссоры заставляло быть в собственных глазах неудавшимся, полустертым штрихом. Бесцветным, безжизненным и черновым.

Шедевр, рожденный под сильной, талантливой рукой, был рядом, но где-то в завтрашнем дне, он не принадлежал сегодняшней Татум. Сиюсекундная Дрейк была слабой, растрепанной и злилась.

В первую очередь – на себя. За то, что это ее задело. За то, что она позволила словам избалованного мальчишки себя ранить. А могла гордо вздернуть подбородок и уйти победительницей. Посмеяться над несуразной ситуацией, пожать плечами и заняться своими делами. Так вроде и сделала, но…

Так казалось первые несколько часов. Татум заснула беспокойным, дурным, ненадежным сном и проснулась в прекрасном настроении. В настолько хорошем, бодром и вдохновленном состоянии, что сама удивленно хлопнула ресницами отражению в зеркале.

Дрейк собой гордилась. Она настолько не хотела расстраиваться, так отчаянно не хотела быть типичной девочкой-жертвой, что собрала волю в кулак и запретила себе огорчаться. Они даже не встречались, он ей никто – в чем проблема?

Она подарила себе жизнь без Криса Вертинского во всех щелях. Почему нельзя было это просто выплакать?

Потому что Дрейк знала, из-за чего в этой жизни действительно стоит переживать. Из-за того, что покалечила человека, – да. Из-за осознания, что твоя жизнь на дне, что тебя не уважают не только родители, но и не уважаешь ты сам, – абсолютно. Когда рвешь связи с родственной душой, понимая, что тебя растоптала эта дружба, – естественно. Здесь даже можно порыдать несколько дней в подушку. Но из-за парня, который сказал, что ты плохо сосешь, и поставил тебя на одну планку со всеми, решив, что звание его девушки тебя оставит с этой стороны порога, – увольте. Это для слабаков.

Слезы из-за парня – для тех, кто ничего хуже страха перед родителями за двойку в дневнике не испытывал. А Дрейк испытывала. Она знала: в градации ее жизненного опыта слова Вертинского имеют ничтожно малое значение.

Поэтому она безжалостно умертвила обиду. Вскрыла грудную клетку, пошарила пальцами между ребер, поймала ее за склизкий хвост и сломала той хребет в болезненных, волевых объятиях.

Дрейк улыбалась. До тех пор, пока не наступил зомби-апокалипсис. И все умершее не воскресло чудовищем с двумя головами на месте бывшей одной.

Чудовище вытянуло шею, оглядело внутренний мир счастливой Татум и взвыло голосами тысячи грешников. Облизнулось, провело шершавым языком по сердцу, вспороло когтями тонкий покров. Дрейк захлестнуло отчаяние.

Она задохнулась быстро, неожиданно – в глазах против воли закипели слезы.

Так она и застыла: в одном ботинке с пальто на плечах, таращась на отражение в зеркале прихожей. Зазеркалье скалилось улыбкой с опозданием, жуткой, наигранной и – только сейчас стало видно – сломанной.

Татум так отчаянно желала покоя и равновесия, так не хотела расстраиваться из-за болтливого мудака, что не заметила, как сломала собственную чашу весов. Со злым азартом она надавила на чашу радости с такой силой, что радость превратилась в истерику.

Удар пришелся на солнечное сплетение, Дрейк поморщилась, выдохнула… и утонула в слезах.

Осела на пол в прихожей, не надев второй ботинок, и против воли позволила телу пережить вчерашний разговор. Вдыхая досаду, Дрейк выдыхала токсичную злость. Мерзкое чувство упущенного контроля душило, цеплялось, как утопленник, за открытые нервы, барахталось в мутном сознании, пытаясь сделать вдох.

Когда? Когда она упустила этот незаметный, ублюдочный момент, в который ей стало не плевать? Почему не уследила, не дала пощечину после очередной подкупающей, лучистой улыбки, почему не разбила телефон о стену после последнего звонка, почему позволила разобрать круг из соли вокруг собственного сердца, который не пускал нечисть вроде Вертинского так глубоко? Почему она сейчас сидит в прихожей и рыдает из-за парня, как идиотка, ничего не смыслящая в человеческих отношениях?

Обида вместе со слезами выдавливала глаза. Паршиво, гадко и мерзко было из-за того, что она знала, чем все закончится. Знала, но решила, что будет умнее. Переиграет игрока. Сама станет игрой и установит собственные правила – не будет играть по чужим. Заметит, когда станет опасно, и опустит жалюзи отчужденности. Всегда будет следить за тем, чтобы оставаться на самой приятной грани – безразличия.

Что бы он ни сказал, что бы он ни сделал – Татум было плевать. До недавнего времени. В какой момент ее сигнализация, предупреждающая о непрошеных гостях на частной территории, дала сбой?

Татум захлебнулась новой порцией слез. От пробравшегося под кожу Вертинского было не избавиться. Память начала играть с ней в смертельно опасную игру, окрашивая старые эпизоды воспоминаний новыми красками.

Их спор – в тот вечер Крис пришел безумно раздраженный. Схватил ее за волосы, повалил на пол, не обращал внимания на ее слова о боли. Тогда – было плевать. Она выяснила причину, обматерила парня и перевела тему разговора. Потому что ей было плевать.

Сейчас сознание кричало: неправда. Тебе не плевать. Тебе больно и паршиво оттого, что он выместил на тебе свою злость. Обидно, что он перешел грань и не позаботился о твоем самочувствии. Он тебя использовал, дал волю насилию и не сказал «прости». И теперь тебе не отделаться от этого. Потому что он уже под кожей. А вместе с дурной кровью по артериям разносится новый программный код: тебя волнует все. Все, что имеет хоть какое-то отношение к имени Кристиян Вертинский.

Дрейк не смогла быть сильной. Пробовала – не получилось. Разбитая, разобранная, она до тошноты курила сигареты одну за другой и брела, шаркая, по асфальту на встречу с лекарем душ.

Но зайти в дверь не смогла. Стояла на другой стороне дороги, выжигала кованые ворота взглядом и молчала в трубку, пока Старицкий в пустоту задавал вопросы.

У Тат кончились силы. Она никогда не верила в Бога, но сегодня потерялся последний ориентир: она больше не верила в себя. Ресурсов на крестовые походы не осталось, шахматы забыла дома, а новая партия на ум не приходила. Откровенный разговор рассматривался как один из вариантов самоубийства. Татум сглотнула.

– Мне кажется, что я иду по сырому снегу. – Она перебила психолога, который пытался разговорить Дрейк, глядя на нее сверху из панорамного окна. Говорила Тат не ему – сквозь. – При каждом шаге в сапогах хлюпает, под мокрой кашей скользит лед, идти тяжело и муторно. Будто каждый шаг – как первый, ни оттолкнуться, ни разбежаться. Бредешь, скользишь, балансируешь, а каждая мнимая опора оказывается иллюзией, противным обманом, не разрешая на себя опереться. – Дрейк всхлипнула, вытерла рукавом нос, дрожащими от холода пальцами достала новую сигарету.

– И ты так устаешь идти, так устаешь от вечной недо-весны, что вопреки интуиции на очередном шаге решаешь поверить, что этот лед будет особенным. Этот шаг окажется верным и решающим, лед там будет крепким и шершавым. Не пустить корни, так передохнуть от вечного скитальчества точно сможешь. – Колесико зажигалки не хотело поддаваться, Дрейк чертыхнулась себе под нос, с пятого раза подпалив сигарету.

– И ты столько уже прошел, столько иллюзорных опор видел, столько раз поскальзывался и поднимался. Поднимался, даже когда хотелось раскинуть руки и умереть в холодном снегу, смотря в мутное небо. Столько узнал о себе в этих мерзких, поганых, подлых ситуациях, изучил текстуры снега, привык к дождю и слякоти, все знаешь о поведении льда. И, зная все это, думаешь: даже если этот тоже окажется ненадежным и скользким, ты это заметишь. – Дрейк затянулась табачным дымом и выдохнула его через всхлип. Старицкий на том конце провода молчал. – Заметишь чертов скользкий кусок льда, потому что он – не первый. Не такой же, но все они, в общем-то, одинаковые, эти куски льда. Заметишь раньше, чем поскользнешься и больно ударишься задом о ледяную корку. Не раз уже падал и не раз поднимался – заметишь.

Дрейк чувствовала, как холод пробирается сквозь пальто, минуя кожу и мышцы, к самому сердцу.

– А потом открываешь глаза, глядя в мутное серое небо, и даже не помнишь, как поскользнулся, не то что не заметил подлянку все-таки не шершавого льда. Лежишь, спину и грудь ломит от боли падения, но больше всего злишься на себя. Знал же, что скользко. Знал и все равно понадеялся. Даже не просто упал, поскользнулся, а перед этим поверил, что, черт возьми, устоишь на ногах и передохнешь. Поверил настолько, что момент падения пропустил.

Промозглый, холодный взгляд темных туч с прищуром оглядывал растрепанную Татум. Казалось, она стоит не на бордюре, а на краю земли: маленькая, беззащитная, неустойчивая. И если упадет к слонам и черепахам в небытие – так тому и быть.

– А ведь никто гарантий и не давал, – глотая всхлип, продолжила Дрейк. – Все знали, что лед скользкий. Ты знал. И все равно облажался. И винить, кроме себя, некого. Ни снег, ни бурю вокруг, ни тем более лед. Он всегда был скользким и поддерживать не обещал. И обстоятельства не изменились. Облажался только ты – с набитыми шишками, выработанным вестибулярным аппаратом, открытыми переломами после падения с гор ты вставал и поднимался. Шел дальше, зализывал раны, надеялся на себя и никогда не сдавался. А разбил тебя всего один шаг. И лед, который всегда там был.

Пламя ее улыбки истлело. Потухло, осыпалось пеплом под ноги. Она давно поняла, что опираться нужно только на себя. Когда в семнадцать видела опору в окружающем мире и друзьях – мир рухнул. Теперь рухнула и она. На колени перед Крисом. Во всех смыслах.

– И вопрос всего один, Андрей Игоревич. – Татум сморгнула подступившие слезы, выдохнула терпкий дым. – Как найти себя среди обломков льда, каши мокрого снега, и стоит ли в принципе дальше идти?

Она замолчала, туша мыском сапога бычок на холодном асфальте, закусила губу. Слов больше не было. Подняла глаза выше, на окна квартиры психолога, заметив мужчину и его пристальный взгляд. Может, самоубийство посредством откровенного разговора – не такой плохой вариант? Только сил подняться к нему не было.

Старицкий сосредоточенно кивнул.

– Жди. Я к тебе выйду.

Старицкий

Тени мертвых воспоминаний, неостывшие, знойные, гноящиеся, бродили по кромке фарфоровой чашки. Татум гипнотизировала их – болезненным, тяжелым, воспалившимся взглядом. Отражала радужками брызги лучей, преломлявшиеся сквозь стекло, пока Старицкий изучал ее.

Изломанная, надтреснутая, расколупанная Татум в своем полубреду напоминала темное искусство. То, которое создают в момент отчаяния. Выплескивают, выжигают в камне, на бумаге: нотами эмоций, страха и бреда, лишь бы освободиться от груза и забыть в кладовке, а в лучшем случае – сжечь.

Темные брови, вздернутый нос, глубокие карие глаза. Дикие и свободные, как вспаханная земля, обманчивые, хитрые, умные. Татум с ее вечно ищущим взглядом напоминала ему шедевр, который создают в ярости. На импульсе страсти, с оголенными нервами, в абсолютном разрушении.

Такое нельзя показывать на выставках. Излом слишком очевиден – творение транслирует только надрыв, бесконечность и боль. Либо… это и есть его апогей. Смелый, яростный, порочный шедевр, ведущий в ад своими карими глазами.

– Вы смотрите на меня не как психолог. – Татум скривила губы в улыбке, брякнув первое, что пришло в голову, чтобы разрезать мутную тишину.

Старицкий моргнул, распрямив плечи, сложил руки в замок на животе.

– А как я смотрю на тебя? – Мужчина чуть наклонил голову вбок, профессионально меняя правила игры.

Татум задала неудобный вопрос, но оправдываться он заставил ее.

Дрейк пожала плечами, громко отхлебнув чай.

– Как инквизитор.

Старицкий тихо рассмеялся, с интересом глядя на Дрейк. Магия в ее глазах была очевидна. Он просто пока не выбрал место, где будет разводить костер.

Она посмотрела на него внимательно, не отводя взгляд, – эта ее привычка заставляла Старицкого вспоминать о наличии силы воли.

Смотрела Дрейк откровенно и долго. Почти интимно. А сегодня между ними не было двух метров пространства его кабинета – только столик в кофейне диаметром ничтожных пятьдесят сантиметров.

– Кто стал льдом под твоей подошвой, Татум?

Он выдохнул вопрос ей в лицо, откинулся на спинку стула. Дрейк не отреагировала. Закусила изнутри щеку, отхлебнула, чуть сербая, чай. Сдула воспоминания с кромки чашки.

– Я не хочу говорить о нем или о том, почему он оказался скользким, Андрей Игоревич. Я хочу узнать, что делать с болящим копчиком и как догнать наконец весну. Хочу идти по сухой дороге.

В ней было много всего. Помимо смелых подозрений на ее счет, Старицкий был уверен: Татум нравилась людям. Ее контрастность подкупала. Подкупали смелость в проявлении эмоций, искрящийся взгляд и язык без костей в противовес железному занавесу на охране чувств.

При ярком, слепящем глаза темпераменте Дрейк была абсолютно закрытым человеком, на пороге ее души не было коврика с надписью: «Добро пожаловать». Там, как на входе в гробницу фараона, любого поджидал коридор со взрывчаткой, капканами и ножами в стенах.

Сокровищница ее чувств, которую Дрейк так тщательно берегла от вторжения, только гробницей назвать и можно было. Она свои чувства не защищала – погребла под бетонными плитами сарказма, ярости и бесконечной боли. А на воротах прикрепила свою улыбку и строгий, бездонный взгляд.

– То есть как не сгрызть себя вместе с печенью, утопая в вине? – с тихой иронией поинтересовался Старицкий.

Тат сощурилась, расслышав полутона.

– Ага. Только не в вине – в виски.

– Смешно. – Скупая, картинная улыбка тронула его губы. Андрей Игоревич серьезно посмотрел на Тат. – Но не ерничай.

– Ладно.

– Могу рассказать, как это было со мной. – Он кивнул в ответ на ее безразличие.

Татум согласилась. Будто вдруг резко потеряла интерес, спустившись по ступеням обратно в собственное подсознание.

– Давайте.

– Хоть кто-то из нас будет откровенным, – не выдержал Старицкий, поддев равнодушие девчонки тонким когтем шутки.

– Смешно. Но не ерничайте. – Дрейк скорчила улыбающуюся гримасу, откинувшись на стуле с чашкой в руках. Ресурсов быть дружелюбной не было, но яд определенно поддерживал в ней жизненные силы.

– Тебе никогда не угрожали убийством? – Старицкий вопросительно выгнул бровь. Наверняка угрожали, раз она связана с Якудзами. Пока только неясно как. Помимо того, что они были одноклассниками с Виктором. Но Старицкому нужен был не он – это было бы слишком очевидно. К тому же мальчишка хоть и был психом, но не был идиотом.

Люка покалечил кто-то другой. И если почти все вышедшие из группировки после окончания школы разъехались в разные страны и города, не принимая свое прошлое всерьез, другие остались внутри и держали хорошую для недалеких будущих уголовников информационную блокаду. Только Татум выбивалась из списка.

Маленькая, беззащитная девочка с глубоким взглядом.

– Провокационно такое слышать от психолога. – Дрейк усмехнулась – даже не поежилась.

Воспоминания не ударили в спину ржавым ножом, в глазах не отражался страх. Разумеется, ей никогда не угрожали смертью.

Угрожала она.

– Сама могла бы им стать. – Мужчина расправил плечи. Оглядел помещение, давая отдохнуть взгляду: желтые занавески, оборка с рюшами на стойке, оранжевые чашки. – Манипулируешь филигранно.

– Правда? – Татум повеселела.

Андрей Игоревич плотнее сцепил челюсти.

– Да.

– Спасибо. – Улыбка сама расцвела на губах.

Дрейк думала, что не умеет быть хитрой. Но, похоже, подсознательно делала это на пять с плюсом, раз оценил такой профессионал, как Старицкий.

– Это не комплимент, но не за что, – отмахнулся Андрей Игоревич.

Девчонка умела раздражать. И выводила на эмоции не как подросток-максималист, а как прожженная стерва, повидавшая жизнь. В таком тоне люди разговаривают, когда понимают, что страшнее пережитого уже не увидят. И если придется отвечать за слова – ответят. Потому что знают, на что способны.

За словами Дрейк не скрывались школьная дерзость и непризнание авторитетов. О, она признавала его власть. И только после этого начинала говорить. Будто без слов показывала: «Я знаю, кто ты и что можешь сделать, – и мне плевать».

– Тебе интересна суть?

– Да, конечно. Продолжайте, – благосклонно разрешила Дрейк.

Она делала это на автомате. Разбитая и потерянная, она все равно не позволяла вырваться из губ случайному «простите».

Потому что не извинялась.

– Спасибо, – спрятав ехидство под языком, произнес мужчина. Посмотрел на Татум прямо, обнял ладонями чашку кофе, начал рассказ: – Три года назад с моим младшим братом случилось несчастье. – Старицкий взглянул на Дрейк исподлобья, проверяя, внимательно ли та слушает. Пригляделся к малейшим изменениям в мимике. – Он потерял память.

Дрейк замерла.

И он это заметил.

Ее выдали только глаза – в них не было сочувствия. Только активный мыслительный процесс. Через несколько секунд наваждение исчезло, она понимающе кивнула в ожидании продолжения.

– Допустил это, по большому счету, я, – почти нехотя продолжил Старицкий, говорил он ровно, без былой боли. – Не доглядел, не предупредил, не предостерег. И, конечно, рассматривал набор таблеток как выход. – Он скупо усмехнулся, а у Тат мурашки по коже пробежали. Когда она сделала это с Люком, думала о том же. И если он – младший брат Старицкого, она точно напьется прямо в этой кофейне, даже если здесь не подают сорокаградусное.

– Но выхода, в принципе, не было. – Он пожал плечами. – Даже несмотря на то, что я для него умер. Ну, или только что появился в его жизни. Он меня не помнил после своих пяти лет и смотрел как на дальнего родственника… Что? – Мужчина остановил рассказ, замечая стекленеющий взгляд Татум.

Она себя не выдавала: так мог отреагировать кто угодно, услышав душещипательную историю. Но Дрейк определенно смотрела иначе.

– Я читала про это… – Она прочистила горло, закусила щеку изнутри от холодящей кожу неловкости. – Кажется… как его звали? Зовут? – Дрейк осеклась, чуть мотнула головой, дернула уголками губ в полуулыбке.

Старицкий никогда в своей жизни не был так сконцентрирован на чем-то, как сейчас на мимике Татум Дрейк. Он заметил мимолетно нахмуренные брови, отчаянный вопрос во взгляде, какую-то тяжесть над ней. Счет велся на секунды. И от ее реакции на имя будет зависеть все.

Дрейк сделала ставку. Старицкий тоже.

– Илья.

– Понятно. И что вы сделали?

В ее глазах проскользнуло облегчение. Андрей Игоревич улыбнулся.

Татум проиграла.

– Понял, что имею право скорбеть об утерянном, – с ленцой продолжил мужчина, откидываясь на спинку стула. Он прочел ее. – Несмотря на то что надо было поддерживать родителей, заново знакомить их с братом и знакомиться с ним самому, быть сильным, я имел право расстраиваться и злиться. – Он честно отвечал. Но говорил не от чистого сердца и точно не из хороших побуждений. – Я не запирал эмоции в себе, чтобы они не трансформировались в нечто чудовищное, а позволял себе скорбеть с холодным рассудком. Со временем стало легче. – Он кивнул. – Легче, светлее, роднее. Их было много – тех злых эмоций. Я злился на несправедливость мира, эмоции выходили долго, но я не запирал их в себе, а выделил часть сознания для выхода, в остальном продолжал жить дальше. Через какое-то время они иссякли.

Татум задумчиво кивнула в ответ. Родные Люка переживали то же самое, о чем говорил Старицкий. И вновь для Дрейк исцеление превратилось в самобичевание. Стало паршиво, но Тат тряхнула волосами, посмотрев на психолога прямо.

Она дала себе обещание, что оставит это в прошлом. Она сделала все, что было в ее силах, чтобы помочь Люку. Память она вернуть ему не может. Пора перебеситься и забыть, взяв с собой в будущее только выводы.

Тат коротко улыбнулась. Андрей Игоревич нахмурился, но быстро спрятал недоумение.

– Если тебя эта ситуация со льдом задела, значит так. Зашить быстро не получится. Пережуй это, почувствуй каждый оттенок вкуса и проглоти. Оно переварится. Помутит, и станет лучше.

Горячий чай и пунктир нового пути ее успокоили, Тат собрала себя в кучу и смирилась с тем, что она человек.

Андрей Игоревич был этому рад. Как психолог – определенно. Но кое в чем он соврал: пережить трагедию ему помогло не только переживание эмоций, но и то, что Старицкий понял: он не виноват.

А раз не виноват он, значит виноват тот, кто это с Люком сделал.

И Дрейк попалась – теперь он не сомневался, что она знает. Знает, что случилось три года назад, знает виновника их семейной трагедии.

И она обязательно расскажет ему. Если не сейчас, то скоро. Он же ее психолог.

Крис

Крис не сразу расслышал вопрос отца. Нахмурился, оторвал мутный взгляд от телефона.

– Чего?

Матвей Степанович хмыкнул, бросил пальто на вешалку, прошел в гостиную.

– Что случилось, спрашиваю. – Он добродушно улыбнулся, глядя на потерянного сына за столом.

Сегодня был один из тех редких дней, когда домой Вертинский-старший вернулся в сумерках, а не глубокой ночью.

– А, все нормально, – отмахнулся Крис, снова уткнувшись в телефон невидящим взглядом.

– Ну, как знаешь, – пожал плечами отец, решив не докапываться.

Мальчик уже взрослый. Захочет – расскажет. К тому же реверсивная психология всегда работала на ура…

Матвей Степанович выдержал паузу, прошел на кухню, начал заваривать кофе. Он видел краем глаза, как Крис борется сам с собой, не зная, рассказывать отцу о проблемах или нет.

– Просто… – Крис запнулся и глубоко вздохнул. Вертинский-старший развернулся к сыну, оперся на столешницу, смиренно ждал продолжения. Крис это ценил. – Мы с Татум поссорились…

Матвей Степанович хмыкнул. В сознании на секунду проскользнуло беззлобное ехидство: каждый, пока не встретит человека, из-за отношений с которым будет переживать, того, кто станет ему дорог, говорит, что выше «этого». Выше чего, настоящих чувств? Ощущения, что хочешь становиться лучше с каждым днем, о ком-то заботиться?

Смысл в одноразовых связях есть до определенного момента. И Матвей Степанович был рад, что сын не застрял в переходном возрасте и вечеринках, рад, что тот переживает даже не из-за бизнеса.

Ведь важнее всех сделок, тусовок и предрассудков – люди. И Вертинский-старший радовался, что Крис это осознал.

– И кто виноват?

– Да никто! – Парень раздраженно фыркнул, но тут же сник. – Или оба… – Он чертыхнулся себе под нос, тяжело вздохнул. – Я предложил ей… – Крис осекся: отец не должен знать, иначе все полетит к четям. – В смысле… неважно. – Он махнул рукой, опустил голову.

Да что же это такое…

– Ты предложил ей отношения, а она отказалась?

Матвей Степанович выгнул бровь, вопросительно посмотрев на сына, не меняя позы. Будто задал обычный вопрос…

– Что? Нет! – встрепенулся Крис, пойманный с поличным. Постарался сделать серьезное лицо. – Мы же пара…

– Крис, мальчик мой. – Матвей Степанович тихо рассмеялся, снимая турку с плиты. – Я тобой был, а ты мной еще будешь. – Он улыбнулся тепло, без язвительности и сел напротив сына с чашкой в руках. – Думаешь, я не раскусил вашу игру с первой секунды? Я знаю, что вы не встречались.

– Стоп, ты серьезно?

Крис округлил глаза. Не может быть… С самого первого момента, как они пришли вдвоем на благотворительный вечер, отец все знал? С самого начала? Почему тогда позволил приехать Дрейк на уикенд и все это время подыгрывал, играя в незнайку?

Спина покрылась испариной от страха. Он не просто соврал – его еще и поймали. Это всегда отвратительнее, чем признаться самому.

Но отец смотрел на него с улыбкой, как в детстве, когда Крис разбивал чашку и думал, что ему голову за такое оторвут, но родители только посмеивались и говорили: «На счастье». В животе смешались чувства трепета и надежды на лучший исход. Крис так и не выдохнул.

– Конечно, – ответил Вертинский-старший, отпивая из чашки. – Но играли вы хорошо, больше никто не понял. – Он одобрительно качнул головой, со смешинками во взгляде смотря на замершего в неизвестности сына.

– Но почему ты ничего не сказал и позволил этому продолжаться? – Недоумению Криса не было предела. Он солгал и облажался!.. Опора, на которой держалась его бизнес-авантюра, оказалась фальшью, а отец сидит и улыбается… – Это же было единственным условием для начала работы над проектом – иметь стабильные отношения…

Матвей Степанович покачал головой, собрав в кулак всю волю, чтобы не рассмеяться. Все же мужчины до сорока – такие дети… Взять хоть Криса, хоть его дядю – долботрясы в свои двадцать четыре и тридцать восемь.

– Я видел ваш потенциал, – объяснил он. – Плюс ты так старался, что уговорил девушку на такую масштабную постановку. – Все же не удержавшись, мужчина хохотнул, но затем серьезно добавил: – А то, что она согласилась, уже говорит о многом.

– Думаешь? – Крис нахмурился, неуверенно посмотрел на отца.

Тревога пропала, он и сам понял, что выпороть его ремнем уже никто не сможет – сам кому хочешь наподдаст, но все же страх испорченных отношений с отцом был. Но все в порядке. Осталось разобраться в сути разговора.

– Уверен, – подтвердил Вертинский-старший. – Так что, она тебе нравится?

Крис вздохнул.

– Да… но нет, я не знаю… – замялся он, покачав головой.

Сложно это.

Матвей Степанович проницательно посмотрел на сына.

– Крис. – Он дождался, пока парень поднимет на него взгляд и будет внимательно слушать. – Ты мужчина. А это значит не только умение управлять бизнесом. Это значит иметь смелость признаться в первую очередь себе в своих чувствах, а не юлить, как мальчишка, находя отмазки. Ты больше не в школе.

Фраза прозвучала строго, отрезвляюще. Сомнений не осталось. Крис уверенно кивнул: он все понял.

– Она мне нравится. Думаю, даже больше, чем нравится, – честно признался отцу и себе он. Стало легче. Много сил забирала неопределенность. – Пока не буду это как-то называть, – смело для самого себя заявил он, – но это точно не то, о чем можно легко забыть. О ней вообще хрен забудешь, – тихо добавил он.

Вертинский-старший усмехнулся.

– Да, Татум – определенно редкий экземпляр. В чем тогда проблема? – задал он вопрос в лоб.

Крис шумно вздохнул, потер ладонями лицо.

– Да не знаю. Все было хорошо, а потом она сказала, что встречи нужно прекратить. Мол, поиграли, и хватит.

– А ты что?

– Сказал: ладно, давай станем парой.

– Так и сказал?

Матвей Степанович фыркнул настолько насмешливо, что Крис смутился, инстинктивно вжав голову в плечи, как нашкодивший щенок.

– Почти…

– А она молодец. – Вертинский-старший махом допил свой кофе и одобрительно покачал головой, смотря куда-то сквозь – на образ Дрейк в своих воспоминаниях. – Я бы разочаровался, если бы она согласилась на подобное предложение, – спокойно проговорил он и взглянул на сына исподлобья, вертя в руках чашку. Мол, понимаешь, к чему я клоню?

– Почему?

Не понимает. Матвей Степанович вздохнул.

– Потому что она достойна большего. – Он ни на секунду не сомневался в собственных словах, хотя и знал Дрейк от силы двое суток, в отличие от Криса. – Татум умная, интересная, красивая молодая женщина – она правильно сделала, что не захотела продолжать ваши потрахушки.

Крис поперхнулся собственной слюной, возмущенно всплеснув руками.

– Па!

– Да ладно, давай называть вещи своими именами, – отмахнулся Матвей Степанович. – Тоже мне святоша нашелся, – с ухмылкой поддел он сына.

– Между нами было не только это. – Крис сморщился и перевел взгляд на свои ладони: ему неприятно было это так называть.

Он сам был частью этих пусть и «недо», но отношений и вкладывал туда намного больше, чем просто свой член, поэтому слова отца прозвучали слегка обидно.

– Именно.

– О-о… – Криса будто подушкой по голове ударили.

Так вот почему его слова так задели Тат… Она почувствовала то же самое, что и он сейчас, только острее, потому что слышала это не от третьего лица: обесценивание.

– Да. – Матвей Степанович снисходительно улыбнулся, видя понимание в глазах сына. – Но статус ваших отношений, кроме как «потрахушки», даже из-за более вкусной начинки назвать никак нельзя. – Он пожал плечами. Рубил с плеча, но говорил правду. – А зачем ей тратить время без гарантий на того, кто может в любой момент передумать? – Он выразительно посмотрел на сына, дождавшись в его глазах осознания с долей вины. – Ты же не обозначал свои намерения. Только после ее слов понял, что отношения не бывают одинаковыми долгое время. Везде есть динамика. Ты хочешь, чтобы она была рядом? – Он устремил на Криса прямой взгляд. – Что вообще отличает ее от тысяч других, с которыми ты спал? Ну, не тысяч – сотен?

Крис с немым укором посмотрел на отца, но понял, что сейчас речь идет не о его неэтичных формулировках. Речь сейчас о нем. Крис задумался.

– Она меня смешит, – погружаясь в воспоминания, проговорил он. – И, думаю, она действительно мне друг, с ней поговорить можно. – Крис неосознанно улыбнулся, вспоминая их разговоры о литературе и философии. Эта улыбка согрела отцовское сердце. – Но дружба с ней не такая, как с Марком, она не лучше и не хуже, просто… другая. Классная. – В кофейных радужках Криса заискрился смех, он вспоминал улыбки Дрейк, ее изучающий взгляд, дерзкие фразы и странный юмор. В глазах Вертинского отражались ее неожиданные высказывания, кисти рук и тепло кожи. Матвей Степанович все для себя понял. Крис продолжал: – И советы дает. Это была ее идея – сказать тебе про отношения. Не про нас с ней, а в принципе. Мол, тогда бы ты понял, что я могу нести ответственность не только за себя.

– Она сразу мне понравилась, – согласился мужчина.

– И, если честно… – Крис замялся, но его так впечатлила атмосфера искреннего, взрослого разговора с отцом, что хотелось продолжать говорить. – Надеюсь, тебе не покажется, что я малолетний идиот и сам ничего не могу решать, но… посоветовала отложить работу до получения диплома мне она.

Матвей Степанович наклонил голову вбок. Ему льстило, что Крис – такой буйный и своевольный – до сих пор считает его авторитетом и ему важно его мнение.

– Крис, я не перестану гордиться тобой от этого, – заверил он сына. – Ты мог не послушать ее совета и продолжить загонять себя в офисе, но ты совершил взрослый поступок. И поступил правильно.

У Криса в глотке запершило от слез благодарности. Он сглотнул и улыбнулся.

– Спасибо за эти слова.

– Ты заслужил. Возвращаясь к Татум… Получается, она… делает тебя лучше?

Крис задумался. Наверное?..

– Да.

Конечно же, абсолютно точно да. Он никогда не был бесчувственным чурбаном, но с Дрейк, такой яркой, как оголенный нерв, он научился предугадывать ощущения. Обращать внимание на детали, вроде той книжки на тумбочке в поместье отца. Не овладел этим в совершенстве, что доказывала нынешняя ситуация, но он определенно стал… счастливее. А когда ты счастлив, у тебя есть силы думать о других.

– Тогда почему ты до сих пор не решаешь проблему с вашей ссорой? – Матвей Степанович не наседал, но грамотно подводил Криса к правильным выводам.

– Не знаю… – искренне ответил Крис, поджав губы в раздумьях. – Это не то чтобы страшно, но кажется, что это кардинальный шаг. Будто если я предложу ей быть вместе, это будет совсем не как с Машей. И расстаться мы просто так не сможем. – Рефлексия вырывалась из губ верными словами – Крис правда боялся того, что с ним происходит. Того, что делает с ним Татум. Раньше ведь жил спокойно и ни о чем не задумывался. – Потому что я сам в каком-то смысле уже завишу от нее, мы же три месяца вместе. – Осознание удивило самого парня. Три месяца. Четверть года они вместе проводят время по несколько часов в сутки. Не просто так. – Это будто слишком серьезно.

Матвей Степанович одобрительно кивнул.

– Так оно и есть. У меня с твоей матерью, что бы ты ни думал, – сразу пресек возражения Криса мужчина, зная отношение сына к Йованне, – было так же. Я сейчас говорю именно о моих с ней отношениях. Скажи… – Он внимательно посмотрел на сына. – Зная, что произойдет такая ссора и исправить ничего будет нельзя, ты бы пережил этот период заново со всеми теми чувствами, что возникали рядом с ней?

– Не задумываясь.

Крис сам поразился скорости своего ответа. Будто его мозг… нет, сердце давно знало правду.

– Я тоже. – Матвей Степанович улыбнулся. – В этом и есть смысл. Потому что вне зависимости от того, чем это закончится, ты всегда будешь знать, что оно того стоило.

Слова отца пробрали Криса до костей. Он ни секунды не сомневался в том, стоило ли оно того. Конечно стоило. Дрейк стоила вообще много чего. Его нервов, времени, внимания. И по сравнению с тем, что она заслуживала, он не давал ей ничего. Но хотел бы, чтобы Татум поняла: Крис знает – оно того стоило.

– И что в итоге делать? – Вертинский поднял почти измученный взгляд на отца.

Проще было злиться на Дрейк за непонятное поведение, чем понимать, что испортил все он. Тем более что больше он без нее не мог.

– Крис, открою тебе большой секрет: нет кнопки, на которую можно нажать, и все станет хорошо и просто. Нужно бежать и бояться, пока не станет весело.

Крис рассмеялся.

– С ней всегда весело.

– Значит, нужно перестать бояться, – пожал плечами Матвей Степанович. – Предательств и разочарований не избежать, Крис, это часть жизни. А из-за осторожности ты можешь пропустить вообще все, ради чего стоит жить.

Крис усмехнулся. На душе стало так спокойно и тепло, будто… будто Дрейк была рядом.

– Спасибо, – выдавил из себя Крис сквозь чувства.

С благодарностью посмотрел на отца. Тот кивнул, все понимая. Он тоже его любит.

– Пиццу будешь? – Матвей Степанович встал из-за стола, через плечо обращаясь к сыну. Вечер продолжался. – Хочу нагло нарушить предписание диетолога.

Крис улыбнулся. Разумеется, нарушать правила – его хобби. И теперь он знает, что нарушит еще одно – свое старое, дурацкое правило. Первую его часть давно нарушил, глядя в темные глаза Дрейк.

«Не влюбляться и не вступать в отношения».

Тут он проиграл. Но получил гораздо больше.

Глава 7

Смена ролей

Татум

У Татум было пассивно-отвратительное настроение. Выходные дали время переварить ситуацию с Вертинским, слова психолога все еще бередили сознание неприятным предчувствием, но сильных проблем не доставляли. Было странно, но не критично. Об этом Дрейк решила подумать завтра.

Или вообще не думать.

Утренние сборы в универ прошли вяло, все валилось из рук: Тат пролила чай, разбила защитное стекло смартфона, из-за чего теперь смотрела профиль сестры в соцсети через паутинку мерзких трещин.

Ника в своем стиле записывала сторис по пути на учебу, Дрейк с раздражением пинала мелкие камушки. Все было как-то не так, еще и проспала.

В такие моменты подвешенного состояния Татум задумывалась, достаточно ли делает. Если последние три года ее единственной задачей было восстановить себя как личность и вернуть доверие родителей, то сейчас… Мама любила обеих дочерей, но всегда акцентировала внимание на том, что именно у старшей Дрейк есть огромный потенциал. А что в итоге? Ника тихо, но уверенно подбиралась к тремстам тысячам подписчиков, рассказывая секреты ухода за волосами и арт-терапии, а Татум… зло пинала камушки на дороге.

У нее действительно без видимой на то причины всегда было ощущение, что она рождена для чего-то грандиозного. В школе это заставляло изучать любимые предметы, живопись и музыку, но теперь… теперь это казалось необоснованно завышенной самооценкой.

И после того как Дрейк собственноручно пустила свою жизнь под откос, было уже глупо надеяться на покорение вершин. Однако… недавно Дрейк увидела Поллока, и чувство, что она рождена для чего-то грандиозного, вернулось. Татум не знала, с чего начать и в какую сферу податься, но была уверена, что скоро все изменится.

– Все нормально? – В десяти метрах от территории университета Ника убрала в карман телефон. – Знаю, что уже задолбала тебя этим вопросом, но ты точно не против наших с Люком отношений? Ты выглядела озадаченной тем вечером.

Тат не сразу расслышала вопрос, подняла растерянный взгляд на сестру, затем отмахнулась.

– Все хорошо. Люк, наверное, единственный человек, оставляя тебя с которым я не беспокоюсь. Он классный парень, и я за тебя очень рада. А на мои заморочки не обращай внимания, это мои заморочки, – заверила она сестру, Ника кивнула.

Затем посмотрела сестре за спину и усмехнулась.

– Твои заморочки, – улыбнулась она и скрылась за оградой.

Татум вздохнула, без взгляда через плечо зная, кого имела в виду Ника. Достала из кармана сигарету, обернулась.

Крис, как всегда, вонял неприкрытой харизмой. Оттянул ворот белой футболки под кожанкой, зачесал пятерней назад волосы, коротко облизнулся.

– Дрейк, давай поговорим. – Он остановился в метре от нее, но его обаяние пошло дальше.

Тат было противно. Противно оттого, что все ее существо при приближении парня стянулось в тугой, горячий узел.

Крис взял ее за предплечье и отвел на несколько шагов от ворот, подальше от лишних глаз.

Дрейк скептично оглядела парня, показательно прикурила сигарету.

– Говори.

И снова прямо, без смущения посмотрела ему в глаза, не дав времени на раздумья. Крис переступил с ноги на ногу, раздраженно поджал губы, но ответил на строгий взгляд.

– Я вел себя как идиот. Прости.

Сказать это оказалось легче, чем после в молчании разыскивать ее реакцию.

Татум не поменялась в лице. Вздернула подбородок, сдула упавшую на лицо прядь волос. Сейчас она сама была инквизитором.

Проигрывает сильный. Тот, кто может увидеть ситуацию со всех сторон и отступить, не переходя грань. В тот вечер Дрейк была сильной – у Криса ум зашел за разум, и он не мог отступить, шел напролом, пока она уступала, была умнее и отходчивее, пока за счет внутренних ресурсов оставалась спокойной и не била посуду.

Теперь он это видел. В ее темных глазах плавилась сталь.

– Извинения приняты.

Она благосклонно кивнула, глубоко затянулась, выдохнула дым Крису в лицо. Не строила из себя обиженную: ее сейчас скорее волновала самоидентификация, чем неосторожно брошенные парнем слова.

Да, задело, но уже не бесит. Поняла бы раньше – избежала панической атаки перед приемом у психолога. Но есть то, что есть. И Дрейк это вполне устраивало.

– Так… может, мы… – Крис не совсем понимал, как реагировать. Вопросительно выгнул бровь, посмотрел на Тат исподлобья.

Она усмехнулась, не пытаясь ему помочь.

– Может, мы что?

Отчасти ее забавляла такая смена ролей. И то, как парни теряются, когда речь заходит об отношениях.

– Может, мы будем вместе? Официально.

Вертинскому было дико некомфортно оттого, что Дрейк реагировала непредсказуемо и даже после извинений не прыгнула ему в объятия.

– Крис. – Тат снисходительно улыбнулась, спрятала взгляд в ладонях и снова посмотрела на парня снизу вверх. У Вертинского перехватило дыхание. Дрейк сделала шаг навстречу, через плечо Криса выкинула сигарету, пальчиком прошлась по ключице, туда же устремив взгляд. – Я была твоей не-девушкой, я была твоей фальшивой девушкой… – Дрейк мягко взглянула ему в глаза. – Мне хватило. А позицию насчет «повышения» я обозначила еще тем вечером.

Она провела кончиками пальцев по подбородку парня и резко отступила на шаг, заставив поплывшего Криса инстинктивно потянуться за ней и опомниться. Татум тихо хохотнула и облокотилась на ограду, проходясь изучающим взглядом по Вертинскому.

Крис рыкнул себе под нос, нервно облизал губы, поднял взгляд с ее рук и посмотрел, как до этого Дрейк, ей четко в глаза.

– Ты мне нравишься, – смело заявил он.

Не страшно было признаться уже ни себе, ни ей.

Татум картинно оторвалась от рассматривания маникюра и подняла на Криса взгляд.

– Тебе посочувствовать?

Вертинский сломался.

Внутри, когда смотрел на нее, смешивались, создавая химические реакции, такие чувства, о существовании которых он и не знал.

Ярость, привязанность, теплота, симпатия, возмущение, искренность, смирение, тревога, очарованность – чувства пылали, заставляя сердце работать на износ, в глазах промелькнули искры. Крис забылся.

Шагнул навстречу, навис над ней, пригвоздил взглядом и телом к кованой ограде, заставил посмотреть на себя. Дрейк выдохнула.

– Какая же ты… – Она не просто выводила из себя – Татум была собой, и это бесило больше всего. В последнее время, кажется, он этого не замечал, но так оно и было.

Дрейк стала самым желанным в его жизни. А получить ее он не мог. Верно говорят: плачем, только потеряв.

– Тебя тянет ко мне тоже, признай. – Он выдохнул слова ей в губы, взяв пальцами за подбородок. Тат приоткрыла рот, не закрывая глаз. Следила за Вертинским. – Не я один попался в эту ловушку, – продолжил шептать Крис, ладонью спускаясь по ее шее к ключицам.

Тат задержала дыхание, ловя губами жар, поднимающийся из глубин нутра, – видела его отражение в глазах парня.

– Тебе нравится, когда я делаю так… – Он наклонился ближе, горячим дыханием опалив шею.

Облизнулся и влажными губами поддел мочку уха, с наслаждением ловя тихий стон девушки. Крис улыбнулся.

– И так… – Поправил прядь волос, крупицами легких поцелуев прошелся от уха до плеча. – И еще вот так… – Пальцами чуть сдавил горло Дрейк, зная, что это ее главная чувствительная зона в доступности, зубами легко очертил круг на плече, добившись того, что Татум в наслаждении прикрыла глаза.

– Я не прав? – с улыбкой прошептал он ей на ухо и чуть отстранился, чтобы видеть ее лицо.

Порозовевшие щеки, трепещущие ресницы, приоткрытые от удовольствия губы.

– Скажи, что я не прав. – Он приблизился к ее губам, сохраняя тянущее низ живота расстояние в два сантиметра, снова улыбнулся.

Когда Дрейк открыла глаза – утонул.

– Ты прав, Крис. – Слова, прозвучавшие на грани рыка и мурлыкания, низко, горячо и нежно, выключили мыслительную систему парня.

В глазах Дрейк он видел черный космос и все грани времени, известные человечеству. Чувство, будто он находится на краю мира, накрыло его с головой. И его миром была Татум Дрейк. Она продолжила ворковать слова ему прямо в губы:

– Как хорошо, что мы не животные, живущие одними инстинктами, правда?

Садистская ухмылка расцвела на ее лице, Дрейк отстранилась. С удовольствием разглядела абсолютную растерянность в глазах парня и прикусила губу, игриво подмигивая.

– Ты… – Раздражение, гнев и азарт мгновенно пришли на смену только что обуревавшим его чувствам.

Крис дернулся вперед, но Тат ловко нырнула под его руку, направляясь к воротам.

– Что? Проблема девушек с мозгами? – Она беззлобно рассмеялась, оборачиваясь к Крису. – И хочется и колется, да?

Послала ему воздушный поцелуй, наслаждаясь приподнятым настроением, и юркнула в толпу учащихся.

Крис раззадоренно улыбнулся, смотря Татум вслед.

– Ничего, я в какой-то степени мазохист…

Татум

Звонок поймал Дрейк между парами, на большом перерыве. Она помахала Наде с компанией, показывая на телефон, мол, как закончу – сразу к вам, и выпорхнула в холл на последнем этаже. Пространство в это время пустовало: студенты оккупировали столовую.

– Люк, мой аналоговый мальчик, ты научился пользоваться видеосвязью? – Она засмеялась, отвечая на звонок, и расплылась в радостной улыбке. – До этого дня ты умел только принимать вызов, но не звонить.

Лицо Люка возникло на экране: мягкие черты лица сияли при дневном свете. Теплый блонд волос создавал вокруг него нимб. Черная пиратская повязка на глазу только оттеняла его воздушный, обаятельный образ.

Дрейк сглотнула, видя вечное напоминание о собственном моральном дне, но быстро отогнала мрачные мысли. Глядя на Люка, вопреки серьезным, хоть и ее личным причинам, невозможно было грустить.

– Ника показала как.

– Ну конечно. – Тат с улыбкой закатила глаза, примостившись на широком подоконнике у арочного панорамного окна. Осеннее солнце ярко светило в глаза, но не раздражало, а радовало. Дрейк чувствовала, как ее тело наполнял серотонин. – Вы идеально дополняете друг друга: блогер и парень, застрявший в прошлом веке, – беззлобно поддела она друга.

Люк отмахнулся.

– Да-да, знаю, это твоя любимая тема для шуток. – Он покачал головой, но даже ради смеха строить сердитого из себя не мог.

Это было правдой. По рассказам родителей и друзей, даже до потери памяти он по какой-то неведомой причине не был ребенком двадцать первого века: на смартфоне умел слать СМС-ки, знал, где иконки мессенджеров, но, если хотел что-то сказать, всегда звонил. Будто ему было сорок. И то люди в этом возрасте в технологиях разбирались, кажется, лучше.

Но Люка это ни тогда, ни сейчас не волновало: он с улыбкой выслушивал шутки окружающих по этому поводу и становиться более продвинутым не собирался.

Для создания картин нужна была только бумага. Люк не вернулся в университет – рисовал сам. Обожал это занятие: после того случая, как только пришел в себя, он был на сто процентов уверен, что хочет именно этого.

Семья удивлялась, ведь раньше он сильно страдал оттого, что не знал, чем хочет заняться в жизни, и учился в архитектурном для галочки. Родители это не одобряли, направляя по пути семейного банковского дела, но с каким-никаким высшим образованием смирились.

А теперь у него появилась страсть. И при нужде с недавнего времени в секреты двадцать первого века его посвящала младшая Дрейк.

– Кстати, насчет Ники… – Он вздохнул и разбил два яйца на сковородку, отставив телефон к стенке у плиты.

– Она говорила обо мне? – Татум обреченно вздохнула в ответ, возведя глаза к потолку.

Люк снисходительно улыбнулся.

– Она волнуется. Ты же для нее настоящий авторитет.

Ника часто говорила о сестре, и, хотя не гуляли ежедневно под ручку, они делились друг с другом многим. Сестра в жизни Ники занимала одно из главных мест, а учитывая ее бешеную интуицию по поводу младшей, Ника к Тат прислушивалась.

– А тем вечером ты правда была сама не своя. – Люк развел руками, смотря на Дрейк через экран.

Без претензии, но все же показывал Тат выражением глаз, что Нику можно понять. Не только она заметила скованное поведение обычно яркой Татум.

Что поделать. Они застали ее врасплох.

– Больше, чем обычно? – криво усмехнулась Дрейк.

Она перестала испытывать чувство вины рядом с Люком через год после начала их дружбы. Он был светлым, юморным и легким парнем. Она корила себя за это. Не знала, хорошо ли, что рядом с этим человеком чувствует себя спокойно. Будто пришла за наказанием, а боли не ощутила. Интернет говорил, что это хорошо. Татум хотелось в это верить.

– Больше, чем обычно, – кивнул парень с усмешкой. – Я знаю, что сам тебе рассказывал о своих похождениях, но с Никой все иначе… – попытался он убедить Дрейк в серьезности своих намерений и неловко поджал губы.

Повязка на глазу не мешала ему быть популярным у представительниц женского пола, только подогревала интерес. Тат вполне обоснованно могла беспокоиться за его верность Нике.

– Я знаю, Лу, я за вас совсем не волнуюсь. – Тат недовольно цокнула. Она же сказала сестре, что все нормально. – И не переживаю насчет ваших отношений, меня тут парит мой… мудак.

Лицо Дрейк скривилось от недовольства и стыда за слово «мой», она неприязненно поджала губы, покачав головой.

Слепящие лучи солнца стали радовать меньше. Чертов Вертинский из-под кожи не хотел вылезать. Еще и заставил ее покраснеть, целуя в шею, лицемерный манипулятор. Сам не понимал, что ему нужно. А то, что есть, не нужно было уже ей…

– А-а… – Люк выдохнул с видимым облегчением, тут же заинтересованно выгнув бровь. – И кто он?

– Помнишь, я рассказывала про парня, с которым я… – Дрейк запнулась, пытаясь подобрать подходящее определение, но Люк ее опередил.

– Трахалась? – Лукавая улыбка на губах парня отразила солнечные лучи.

Татум посмотрела на экран с материнским укором.

– Именно.

– И что с ним? Больше не встает? – Тихий смех разрезал тишину холла, следом за ним зашипели томаты на сковороде.

Татум закатила глаза.

– В каком-то смысле. Я сказала, что хочу закончить эти увеселения: как-то перестало все быть непринужденным… – задумчиво пробубнила она, уставившись на пейзаж за окном.

Голые ветки деревьев – застывшие каменные молнии на морозе – ждали, когда наступит весна. Татум тоже была в анабиозе: хлопала ресницами, дышала, но жизнь по венам не текла. И чувствовала, что Вертинский тоже застрял под кожей поэтому: не выплыть и не выбраться без жизненных сил. Ей нужно было понять, ради чего дальше жить, раз ради прошлого хотелось только умереть.

Татум жадно впитывала каждый отблеск в глазах расстилающей свое полотно зимы.

– А он? – Люк выдернул ее из раздумий логичным вопросом.

Татум нехотя оторвала взгляд от окна, с трудом сфокусировалась на теме разговора, опомнилась и развела руками.

– А он предложил встречаться.

Со стороны ситуация казалась даже глупее, чем изнутри. Тат недовольно покачала головой, а Люк расхохотался, уронив деревянные щипцы для тостера.

– Значит, ты вскружила ему голову. – Отсмеявшись, он шутливо пригрозил ей пальцем. – Хотя я не удивлен.

– Только деды говорят «вскружила голову», – фыркнула сквозь смех Татум, на что Люк только чрезмерно серьезно кивнул.

– Вот и уважай старших, – посетовал он, скрывая улыбку, но быстро опомнился, возвращаясь к теме беседы. – Так в чем проблема? Он тебе настолько противен, что ты даже отношения не можешь с ним представить, или что? – Не совсем понимая мотивы Дрейк, парень вопросительно вздернул брови.

Тат тяжело вздохнула, улыбнулась. Раньше она никогда не обсуждала с друзьями такие вещи, как симпатию к парню. Это казалось чем-то банальным и недостойным внимания, будто вызывало презрение еще до начала разговора. Когда ты говоришь не об измене или о том, что вы начали встречаться, а именно про всякие «он посмотрел, а я сказала» и прочее несерьезное дерьмо.

И сейчас Татум было странно так открыто разговаривать о своих чувствах с другом, не ожидая порицания. Ее поддерживали, выслушивали, и она не чувствовала вину за то, что грузит Люка «своей девчачьей фигней». Оказывается… бывает такое общение? Во время которого ты не чувствуешь себя неуютно… Они с Люком знакомы уже три года, но совсем недавно Дрейк начала осознавать, что это и есть дружба. Когда легко и просто. Потому что раньше казалось, что, если не больно хотя бы отчасти, это ничего не значит. Будто связь неглубокая, будто это общение не заслуживает внимания.

Потому что с Виктором она была связана крепко.

– Да дело не в этом… – Дрейк нахмурилась, пытаясь разобраться в собственных чувствах и дать им внятную формулировку хотя бы для себя самой. – Просто он будто сам не понимает, что творит. Для него это несерьезно, даже если он думает иначе. – Тат вздохнула.

Люк улыбнулся одним уголком губ, исподлобья взглянув на Татум.

– А ты хочешь, чтобы было серьезно? – смело поинтересовался он, Дрейк запнулась и задумалась.

Затем отмахнулась.

– Я хочу, чтобы мне не трахали мозги. – Она вздернула брови, мол, непонятно, что ли? – Вначале все было так просто, а сейчас… – Сожаление скользкой каплей сорвалось с губ и капнуло на подоконник. – Не знаю, может, вся эта привязанность не для меня? – Дрейк грустно усмехнулась, посмотрела на друга.

Порой такой вопрос действительно возникал.

Ей нравился Крис. Сильно и бесповоротно, но она абсолютно точно поняла, что не может быть с ним – не сейчас. Не могла даже себе ответить почему, но особенно сегодня это остро почувствовала, когда он прижал ее к ограде, прожигая своим темным взглядом.

Она его бесконечно желала, но при этом все ее существо было против Криса Вертинского. Может, у нее действительно аллергия на привязанность.

– Почему же? – удивленно поинтересовался Люк.

Тат снова вздохнула.

– Он еще не наигрался, – с горечью в голосе призналась Дрейк. – А из-за того, что мне теперь не полностью плевать, – она с иронией хмыкнула, – я не хочу жить в подвешенном состоянии. И если назвать это отношениями, ничего не изменится.