Охранник периметра

Глава первая: Периметр не спит

Складской комплекс «ТрансЛогистик» тонул в осенней тьме, как корабль в чернильной ванне. Дождь, начавшийся еще в сумерки, теперь полосил по шиферу крыши и создавал звуковую завесу, под которую можно было подвести целую дивизию. Виктор Звягинцев сидел в сторожке у центральных ворот и думал, что дождь – хороший союзник. Он маскирует шум, но и сам маскирует чужой шум. Это была первая мысль, которую вбили в голову на курсе диверсантов в Кубинке. Вторая мысль звучала короче: дождь – это грязь, промокшие ноги и вероятность воспаления легких. Виктор предпочитал вторую мысль.

В сторожке пахло старой оливой, сыростью и чем-то средним между чаем и сухпайком. На перегоревшем экране монитора, подключенного к шести камерам видеонаблюдения, мерцала снежная рябь. Система давно требовала замены, но арендатор склада – фирма «НоваТех» – экономила на всем, кроме секретности своих грузов. Виктор знал это непонаслышке: три месяца назад, когда его взяли на работу, ему дали инструкцию из трех страниц и рацией, которая не ловила даже в центре Москвы, не то что в тридцати километрах за МКАД. Зато зарплата платилась вовремя. Пятьдесят тысяч рублей за ночные смены и возможность не встречаться с людьми – для него это было справедливым обменом.

Он потянулся к термосу, открутил крышку и нал себе черный горячий чай. Чай был крепкий, с листом, не пакетированный. Еще одна привычка из прошлого, которую не хотелось отпускать. В прошлом. Как странно звучит это слово. В прошлом Виктор Звягинцев был капитаном спецназа ГРУ, инструктором по выживанию в любых условиях, диверсантом, чьи операции до сих пор ходят легендами в узких кругах. Он обучал людей убивать без шума, выживать без еды, двигаться без сна. Он сам прошел пекло двух чеченских кампаний, афганскую выучку, сирийскую командировку и десяток засекреченных операций, о которых официально не существовало ни одной бумаги. Теперь он сидел в драной сторожке, наблюдал за монитором, на котором уже полгода ничего не происходило, и пил чай из армейского термоса.

Армейский. Правильнее было бы сказать – армейский еще совка. Термосу было больше тридцати лет, он достался от отца, который тоже служил в спецназе, только еще в те времена, когда это называлось просто разведрота. Отец умер пять лет назад, не дожив до пенсии на три месяца. Инфаркт. Сердце не выдержало сочетания водки и воспоминаний. Виктор тогда еще был на службе, и командование дало ему трое суток для похорон. Трое суток на отца, прослужившего двадцать пять лет. Тогда Виктор впервые задумался о том, чтобы уйти. Но уходил он не сразу и не красиво. Проще сказать – выгнали. Выгнали после того, как он сделал то, что считал правильным, а командование посчитало нарушением приказа.

Случилось это в Сирии, в две тысячи шестнадцатом. Группа попала в засаду. Приказ был ясен: оставить раненого и выходить. Раненым был его младший брат по оружию, Серега Крылов, с которым они прошли огонь и воду. Оставить? Виктор оставил бы себя скорее. Он прикрыл отход группы, вытащил Крылова на себе за семь километров к выходной точке, сбил двух террористов врукопашную и получил три пули. Одна прошла насквозь, две застряли в бронежилете. Крылов выжил. Виктор тоже. Но приказ был нарушен. И хотя на него закрыли глаза из-за успешного исхода, в досье занесли пометку: «Недисциплинирован. Самоуверен. Не подходит для дальнейшей службы». Через полгода его вышвырнули в запас под благовидным предлогом «по состоянию здоровья». Здоровье, кстати, действительно подводило. Пули оставили после себя хроническую боль в ребрах, которая напоминала о себе каждым резким движением. Но главная боль была не в ребрах.

После армии он вернулся в Москву, снял крошечную квартиру в Химках и начал искать работу. Бывшие сослуживцы предлагали охрану в частных фирмах, где нужны были не столько мускулы, сколько связи. Но Виктор не хотел встречаться с людьми. Он не хотел объяснять, почему у него такие глаза. Почему он не смеется на плоских шутках. Почему каждый раз, когда сзади кто-то подходит, он поворачивается всем корпусом, а не только головой. Он хотел тишины, одиночества и возможности не думать.

Склад «ТрансЛогистик» стал идеальным вариантом. Два раза в неделю ночные смены, с семи вечера до семи утра. Никакого начальства, никаких коллег, кроме дневного охранника – толстяка Васи, который вечно приходил с перепоя и сразу засыпал в своей сторожке у задних ворот. Виктору платили не за то, чтобы он что-то делал, а за то, чтобы он просто был. Был на месте, был готов отозваться на звонок, был живым. Все остальное – формальность.

Но Виктор Звягинцев не умел быть просто «живым». Он умел быть готовым. И за три месяца работы на складе он успел превратить эту должность в настоящую военную операцию. Первым делом он изучил каждый квадратный метр территории. Площадь была небольшая – три тысячи квадратов, огороженных трехметровым забором из профнастила, с воротами спереди и сзади, с двумя складскими корпусами и ангаром для техники. Но для Виктора это было полем боя. Он нашел все слепые зоны камер, все укрытия, все подходы и отходы. Он знал, где забор прогнут под тяжестью сгустившейся глины, где можно перелезть, не задев колючую проволоку. Он знал, что пятый лист профнастила справа от главных ворот гнилой и выдержит только легкий вес. Он знал, что в ангаре под самым стареньким «КАМАЗом» зарыт люк, ведущий в канализационный колодец, которого на планах не существовало. Он знал, что вентиляционная шахта на крыле второго корпуса ведет прямо в комнату с серверным оборудованием, где хранились не только видеоданные, но и что-то еще, о чем ему не говорили прямо, но что он чувствовал по запаху.

Да, запах. Виктор научился чувствовать запах опасности еще в Чечне. Это был не запах страха, не запах пота, не запах пороха. Это был запах концентрации намерения. Когда люди готовы совершить насилие, они излучают особую энергию, которую можно уловить, если знаешь, как. Виктор знал. И последние две недели он чувствовал этот запах. Сначала он подумал, что это он сам деградирует, впадает в паранойю. Но потом начал замечать детали. Ночами, когда он делал обход по периметру, он видел следы. Небольшие, едва заметные. Сломанная ветка у забора, которую он сам вчера оставил целой. След от шины на грунте у задних ворот, хотя за день никакой техники не заезжало. Вчера он нашел окурок у угла ангара. «Мальборо» – красный. Ни он, ни Вася не курили. А днем на территории работали только их грузчики и парочка водителей из «НоваТеха». Все местные, с местными привычками. «Мальборо» красный – это было аномально.

Сегодня, перед началом смены, Виктор решил проверить фуру, которая стояла в ангаре уже третий день. «НоваТех» грузил ее что-то медленно, аккуратно, с лишним вниманием к деталям. Фура была обычная – «Вольво FH16», с прицепом-рефрижератором. Номера московские. Но когда Виктор прошел мимо нее днем, он заметил, что номерной знак на прицепе был другой. Не совсем другой – отличалась одна цифра. Случайность? Может быть. Но в мире Виктора случайностей не существовало. Были закономерности, которые он еще не понял.

Он обошел фуру, осмотрел замки на прицепе, попробовал пошевелить двери. Они были закрыты на два замка, но один из них – замок-накладка – был новым. Хромированный, блестящий, не ржавый, как все остальное на складе. Виктор приложил палец к замку и почувствовал липкость. Машинное масло. Кто-то смазал его недавно. Зачем? Чтобы замок не заклинило? Или чтобы он не скрипел?

Вернувшись в сторожку, Виктор открыл свой рюкзак, который всегда лежал под столом. В нем, кроме термоса и сухпаек, было три предмета, о которых работодатели не знали. Первый – складной нож разведчика НР-40, отцовский трофейный, с насечками на рукояти и клинком в пятнадцать сантиметров. Второй – компактный фонарь с инфракрасным фильтром. Третий – прибор ночного видения, монокуляр, который он купил за последние деньги после увольнения. Он вынул монокуляр и выключил свет в сторожке. Минуту сидел в темноте, привыкая, затем поднес монокуляр к глазу и посмотрел на территорию.

Картина мира, окрашенная в зеленые тона, была чужой и враждебной. Дождь падал серебряными иглами в свете ночной лампы у ворот. На грунте перед ангаром лужи отражали небо. Все было тихо. Слишком тихо. Даже собаки с соседнего завода, которые обычно лаяли по ночам на каждый шорох, сегодня молчали. Виктор опустил монокуляр. Собаки молчали. Это было плохим знаком.

Он включил свет, встал и надел куртку. Куртка была его старой полевой, теперь уже без нашивок, но с теми же карманами, в которые он складывал все необходимое. Патроны там не было – оружие на работе ему не выдавали. Но было пара пачек жевательной резинки, раскурок, зажигалка, небольшой мультитул и пластиковый пакет с мелко нарезанным луком. Лук – это было его ноу-хау. Если натереть им руки, запах маскирует запах человека. Старый охотничий трюк, который выручал не раз.

Виктор вышел на улицу. Дождь сразу же встретил его холодной пеленой. Он повернул влево, пошел вдоль забора, не спеша, с достоинством человека, который делает свою обычную работу. Но глаза его работали иначе. Он смотрел не на путь, а сквозь него. Фиксировал каждую тень, каждое движение. В углу, где забор соприкасался с кустами, он увидел свежее повреждение. Не ветка, а сама сетка рабицы была приподнята. Кто-то подковырнул ее снизу, чтобы пролезть. След был свежий, не более часа. Виктор присел, провел ладонью по влажной земле. Палец нащупал вмятину. След ботинка, размер сорок четвертый, протектор глубокий, военный тип. Не рабочий ботинок. Не ботинок грузчика.

Виктор встал и продолжил движение. Теперь он знал. Он не знал, кто и зачем, но знал, что пришли. И знал, что они еще здесь. Потому что такие люди не делают разведку и уходят. Они делают разведку и остаются. Они ждут. Их ждет сигнал. Или время.

Он вернулся в сторожку и сел за стол. На мониторе по-прежнему мерцала рябь. Шесть камер показывали шесть участков, но Виктор знал, что реальная картина шире. Он достал из кармана старую записную книжку – тоже наследство от отца – и стал рисовать схему. Схему склада, но не такую, как на официальных планах. Схему убийства.

Он отмечал поля огня, сектора обстрела, мертвые зоны, приоритетные цели. Для себя. Для того, чтобы понять, где будет удобнее всего встретить гостей. Потому что гостей он встретит. Это было не вопросом выбора, а вопросом времени.

В девять вечера Вася позвонил с задних ворот. Рация залилась заискрившим шипением: «Виктор, ты там живой?»

«Живой», – ответил Виктор, не поднимая трубку, а просто нажав кнопку передачи.

«Я лягу спать. Сердце кольнет – позову. Не уходи далеко.»

«Не уйду», – сказал Виктор и отпустил кнопку. Он знал, что Вася уснет через пять минут и будет спать как убитый до самой утренней смены. Это было хорошо. Вася не мешал бы.

В десять вечера Виктор взял фонарь и сделал еще один обход. На этот раз он шел иначе, не по периметру, а по диагонали, через середину двора, проверяя укрытия. Он знал, что если придут, то не с фронта. Фронтальная атака – это для глупцов и для армии. Придут с тыла, через задние ворота, которые якобы не открываются. Но Виктор знал, что они открываются. Он сам их чинил три недели назад, когда Вася пожаловался, что скрипят. Он смазал петли и поставил новый засов. Но он оставил один старый гвоздь в петле. Гвоздь, который при необходимости легко вынуть, и ворота откроются без ключа.

Задние ворота были закрыты на замок и засов. Но гвоздь все еще торчал на своем месте. Виктор проверил его пальцем. Гвоздь был влажный. Кто-то дергал его недавно. Он оставил гвоздь на месте. Пусть думают, что он не знает.

В одиннадцать вечера он вернулся в сторожку и включил радио. Музыка классическая, «Радио Остров». Это помогало ему думать. Между сонатами он слышал звуки склада. Звук дождя. Звук ветра. Звук собственного дыхания. Он дышал медленно, глубоко, как учили в йога-классе, куда его отправили после ранения. Йога для спецназовца – это как балет для медведя. Но он выучил. Потому что учить – это было единственное, что он умел делать хорошо.

В полночь он встал и выключил свет в сторожке. Долго стоял у окна, смотрел на территорию. Дождь почти прекратился, теперь это была не проливная стена, а мелкая морось, создающая пелену. В такую пелену можно было подойти вплотную. Виктор достал монокуляр и снова осмотрел периметр. На этот раз он увидел то, что ждал. Движение.

Тень отделилась от более темной тени у забора слева. Человек, одетый в темное, без отражающих элементов, пересек пять метров открытого пространства и скрылся за углом ангара. Движение было плавным, экономным, без лишней траты энергии. Профессионал. Виктор не увидел оружия, но знал, что оно есть. Оно всегда есть.

Он опустил монокуляр и медленно, очень медленно, отошел от окна. Не нужно давать контрастную точку. Не нужно показывать, что ты видишь. Нужно играть в ту игру, в которую тебя втянули, но по своим правилам.

Виктор сел на стул, закрыл глаза и начал считать. До ста. Медленно. Между каждым числом – вдох и выдох. Это успокаивало. Это приводило мысли в порядок. На счету семьдесят три он услышал первый звук. Легкий, едва уловимый – металл о металл. Это был гвоздь, который убирали из петли задних ворот. Значит, началось.

Он открыл глаза и встал. Подошел к двери сторожки и тихо снял с крючка старый плащ. Плащ был длинный, темный, непромокаемый. Он накинул его на плечи и выключил рацию. Рация, если ее забудешь выключить, может предать тебя. Он выключил и мобильный телефон. Не отстегнул, а именно выключил. Теперь он был один. Один со своим складом, один со своим прошлым, один с теми, кто пришел за его периметром.

Виктор вышел из сторожки через заднюю дверь, которая вела в туалет, а из туалета – в небольшой технический коридор. Он знал, что этот коридор не показан на планах пожарной безопасности. Его добавили при перепланировке, и забыли. Люди часто забывают такие вещи. Он открыл дверцу, и она дала легкий скрип. Виктор замер. Скрип был слабый, но в ночной тишине любой звук усиливается. Он посчитал до тридцати и выглянул.

Территория была пуста. Но пуста ли? Он видел, как тень у забора двинулась вправо, к ангару. Еще одна тень вышла из-за угла и двинулась влево, к главным воротам. Классический охват флангов. Значит, в центре должна быть группа прорыва. Кто-то должен идти прямо.

Виктор вернулся в сторожку через ту же дверь. Он не закрыл ее, оставил щель. Шум открывания двери мог бы выдать его. Он сел за стол, передернул старую тканевую шторку на окне, оставив щелку в пару сантиметров. Через эту щелку он мог видеть главные ворота и часть ангара. Он ждал.

Через две минуты он увидел их. Трое. Движение было скоординировано, как у танцевального коллектива. Один шел прямо, к воротам. Два отошли в стороны, в тени. У первого в руках было что-то длинное. Не ружье, не винтовка. Что-то компактное, короткое. Пистолет-пулемет? Возможно. Вторая и третья фигуры несли что-то в руках, но в темноте сложно было разглядеть. Виктор не напрягал зрение. Он просто запоминал очертания, движения, скорость. Профессионалы. Настоящие. Не местные гопники с травматом.

Он подождал, пока троица не подошла к воротам. Тот, что посередине, поднял руку, и Виктор увидел вспышку. Не вспышку света, а вспышку инерции – движение, которое не могло быть чем-то другим, кроме как ударом. Замок на воротах был слабый. Он сломался сразу. Ворота открылись, и троица вошла на территорию. Они двигались тихо, не спеша, не торопясь. Они знали, что у них есть время. Они думали, что знают все.

Виктор встал. Он знал, что делать дальше. План был простой. Не атаковать сразу. Это глупо. Профессионалы ждут атаку. Профессионалы готовы к атаке. Нужно атаковать тогда, когда они не готовы. Когда они думают, что контролируют ситуацию. Когда они соберутся в одной точке, в одной комнате, в одной ловушке.

Он тихо вышел из сторожки и двинулся вдоль стены второго корпуса. Здание было двухэтажным, но второй этаж использовали только для хранения мебели. На первом этаже были офисы, серверная и комната отдыха. В комнате отдыха спал Вася. Виктор подошел к окну серверной. Окно было закрыто, но не на замок. Он открыл его изнутри, через старый прорез в раме, который оставил сам, чиня створку месяц назад. Внутрь влез легко, как кошка. Серверная была темная, только зеленые индикаторы серверов мерцали, как глаза драконов. Виктор прошел между стойками, нащупал дверь и открыл ее. Коридор был пуст. Он двинулся к лестнице, ведущей на второй этаж. На втором этаже, в дальнем углу, был выход на крышу. На крыше он оставил небольшой сюрприз. Он оставил его две недели назад, когда починил вентиляционную шахту. Тогда он думал, что просто готовится к худшему. Теперь он понимал, что готовился к лучшему. К тому, что заставит его почувствовать себя живым снова.

Он вылез на крышу через люк. Дождь бил в лицо, но теперь это не мешало. Он ползком подобрался к краю крыши и посмотрел вниз. Четверо. Они стояли у фуры в ангаре. Один был у водительской двери, пытаясь вскрыть замок. Двое держали позицию у входа в ангар, прикрывая его. Четвертый стоял у задних ворот, смотрел на улицу. Связной. Группа пятерых человек. Классическая диверсионная группа: командир, связной, двое стрелков и взломщик. Виктор оценил их. Они были хороши. Но они не знали главного. Они не знали, что периметр не спит. Периметр ждет. И периметр помнит.

Он тихо отполз от края и полез к своему сюрпризу. Сюрпризом был небольшой мешочек с мелко нарезанной проволокой, смешанной с керосином. Искра от зажигалки, и это даст дымовую шумовую завесу. Но это было не все. Виктор достал из кармана плаща пачку спичек. Он не курил, но спички всегда были при нем. Еще одна привычка. Он зажег спичку, поднес к мешочку, и тот вспыхнул с характерным шипением. Через три секунды начался дым. Через пять – треск и яркие вспышки. Это было похоже на короткое замыкание в электрической коробке, но только громче. Как раз то, что нужно.

Он кинул мешочек на край крыши, где была старая антенна, и отполз к люку. Через десять секунд в ангаре началась паника. Голоса, команды, шаги. Они думали, что их обнаружили. Они думали, что это сигнализация. Они думали, что нужно действовать быстрее.

Виктор спустился по лестнице и вышел в коридор. Он не бежал. Он двигался быстро, но бесшумно. Его целью была не фура. Его целью был связной. Тот, кто стоял у ворот. Если убрать связного, группа ослепнет. Они не смогут сообщить о неудаче. Они не смогут вызвать подмогу. Они останутся один на один с периметром.

Он вышел из корпуса через боковую дверь, которая вела прямо к задним воротам. Дверь была за листвой ольхи, которую он сам посадил два месяца назад. «Для красоты», – сказал он тогда директору. Директор пожал плечами и разрешил. Теперь эта ольха скрывала дверь, которую никто не знал, кроме него.

Он вышел и увидел связного. Тот стоял спиной к нему, смотрел на ангар, где его люди пытались взломать фуру. В руке связной держал радиостанцию. Не рацию, а настоящую военную станцию, с антенной и гарнитурой. Это было интересно. Это говорило о серьезности.

Виктор не делал лишних движений. Он просто подошел сзади и ударил. Удар был не сильный, но точный. Основанием ладони в висок. Связной рухнул без звука. Виктор поймал его, опустил на землю и забрал радиостанцию. Он не убивал. Еще не убивал. Убийство – это крайний случай. Убийство оставляет труп. Труп оставляет вопросы. А вопросы – это то, чего не любит периметр.

Он оттащил связного в тень ольхи и связал ему руки ремнем от своих брюк. Ремень был кожаный, прочный. Рот связному заткнул носовым платком. Тот пришел в себя через минуту и начал вырываться, но Виктор прижал его коленом к земле и прошептал: «Не шуми. Я не убью, если ты не заорешь. Шуми – умрешь. Просто как собака. Понял?»

Связной замер. Глаза его были широко открыты, но в них читался не страх, а ярость. Профессиональная ярость. Это был не гопник, не бандит. Это был военный. Виктор это чувствовал. Он сам был таким.

«Сколько вас?» – спросил Виктор шепотом.

Связной молчал. Виктор сжал ему запястье так, что кости хрустнули. Связной зашипел от боли.

«Сколько вас?» – повторил Виктор, еще тише.

Связной кивнул. Виктор ослабил хватку.

«Пять», – прошептал связной.

«Кто командир?»

«Тот, у фуры. В кепке.»

«Что в фуре?»

Связной замолчал. Виктор снова сжал запястье, но тот только скривился и покачал головой. Значит, не знает. Или знает, но молчит по другой причине. Виктор посмотрел в глаза связному и увидел там знакомое выражение. Это было выражение человека, который выполняет приказ. Неважно, что приказ глупой. Неважно, что смертельный. Приказ есть приказ.

Виктор кивнул. Он понимал. Он сам таким был. Он отпустил связного, но не развязывал. Оставил его лежать под ольхой, в грязи, и двинулся к ангару. Теперь у него была радиостанция. Теперь он мог слышать, что говорят его гости.

Он включил станцию на минимальную громкость и прислушался. Голоса были тихие, сжатые. Он услышал: «…связь пропала. Молчит. Дерьмо. Давайте быстрее. Нужно до двух ночи уйти.»

Два часа. Значит, у них была задача с временным лимитом. Почему два? Что случится в два? Смена охраны? Появление дополнительной охраны? Или это был их личный дедлайн?

Виктор не стал гадать. Он двинулся к ангару с другой стороны. С той стороны, где был люк в полу, ведущий в подвал. Подвал, где хранились канистры с соляркой для генератора. Генератор стоял здесь же, в углу ангара, закрытый фанерным кожухом. Но подвал был забыт всеми, кроме Виктора. Он нашел его, чистя территорию от мусора две недели назад. Люк был заставлен коробками, но Виктор их отодвинул. Он всегда оставляет себе запасной путь.

Он открыл люк и спустился вниз. Подвал был темный, сырой, пахнуло топливом и плесенью. Он прошел по узкому проходу между канистрами и вышел к выходу, который вел внутрь ангара. Выхода на планах тоже не было. Это было аварийное отверстие для обслуживания труб. Труб, которые не существовали уже пять лет.

Виктор выглянул в ангар. Он видел фуру, он видел двух человек у дверей прицепа, он видел командира, стоящего в стороне и говорящего по рации. Он не видел четвертого. Где четвертый? Где связной? Он уже был связан. Но где тот, кто должен был прикрывать тыла?

Виктор услышал шаги сзади. Он замер. Шаги были тихие, но не достаточно. Он повернул голову и увидел тень в углу. Четвертый. Тот, кто должен был прикрывать тыл. Он стоял с автоматом, приклад к плечу, и смотрел прямо на место, где был Виктор. Только Виктор стоял в тени, и четвертый его не видел. Но он чувствовал. Он чувствовал, что что-то не так.

Виктор медленно отошел вглубь подвала. Он знал, что четвертый пойдет проверять. И пойдет аккуратно, как положено. Он не побежит, не закричит. Он двинется медленно, проверяя углы, проверяя укрытия. Это будет его ошибкой.

Виктор нашел в углу подвала старый мешок с песком. Он стоял здесь с тех пор, как строили ангар. Песок был влажный, тяжелый. Виктор поднял мешок и подождал. Через минуту он услышал шаги над люком. Четвертый спустился. Он двигался осторожно, фонариком не светил, рука с оружием впереди. Он был хорош. Но Виктор был лучше.

Когда тень четвертого прошла мимо, Виктор выкинул мешок. Не кинул, а именно выкинул, как боксерский апперкот. Мешок ударил в лицо, и четвертый рухнул. Виктор был на нем мгновенно. Он не стал бить, не стал душить. Он просто вывернул ему руку и выбил оружие. Авомат упал в грязь. Виктор поймал его другой рукой, не дав упасть. Шум был минимален. Четвертый зашипел от боли, но Виктор прижал ему ладонь к рту.

«Тихо», – прошептал он. «Ты не убит. Пока. Но если закричишь – умрешь. Я не шучу.»

Четвертый замер. Он тоже был профессионалом. Он знал, когда шутят, а когда нет. Виктор не шутил.

Теперь у Виктора было оружие. АК-105, укороченный, с глушителем и коллиматором. Оружие профессионала. Он осмотрел его быстрым движением. Патрон в патроннике есть. Магазин полный. Предохранитель снят. Он отодвинул четвертого в угол, связал его ремнем от штор, который нашел на полу, и заткнул рот тряпкой. Четвертый смотрел на него с ненавистью, но в глазах читался и страх. Страх перед неизвестностью. Страх перед тем, кто оказался сильнее.

Виктор оставил четвертого в подвале и вернулся к люку. Теперь у него было оружие, теперь у него была рация, теперь он знал их план. Они хотели фуру. Хотели до двух ночи. Значит, у них было еще два часа. Два часа, чтобы выиграть эту игру.

Он выглянул в ангар. Команда у фуры продолжала взламывать замок. Командир говорил по рации, но теперь Виктор слышал его отчетливо: «Беркут, отзовись. Беркут, где ты?»

Беркут – это было позывное четвертого. Виктор нажал кнопку передачи на рации и прошептал: «Беркут занят. Тут крысы ползают. Много крыс.»

Он сделал голос хриплым, неузнаваемым. Он не знал, узнают ли его, но рисковать не хотел.

«Крысы?» – переспросил командир. «Что за фигня?»

«Большие крысы», – прошептал Виктор. «Серые. С оружием.»

Он отпустил кнопку и улыбнулся. Это была его первая улыбка за три месяца. Она была холодная, как лезвие.

В ангаре началась суматоха. Один из взломщиков отошел от фуры и взял в руки оружие. Командир крикнул что-то, и второй взломщик тоже взял автомат. Они образовали круговую оборону, спинами к фуре. Они ждали. Ждали атаки.

Виктор не собирался атаковать. Он собирался ждать. Ждать, когда они разойдутся. Ждать, когда они начнут искать. Ждать, когда они совершат ошибку.

Через пять минут они начали двигаться. Командир дал команды, и пара пошла влево, к выходу из ангара. Вторая пара осталась у фуры. Они думали, что их четверо. Они думали, что их прикрывают. Они думали, что контролируют ситуацию.

Виктор выждал, пока первая пара не вышла из ангара. Он слышал их шаги по гравию. Они шли к задним воротам, к тому месту, где должен был быть Беркут. Они шли проверять. Они шли в ловушку.

Виктор выбрался из люка и двинулся к фуре. Команда у фуры теперь состояла из одного человека. Командира. Он стоял у водительской двери и пытался связаться с отрядом. «Сокол, отзовись. Сокол, где ты?» – говорил он в рацию.

Сокол – это был позывной той пары, которая ушла проверять. Виктор нажал кнопку передачи и прошептал: «Сокол говорит. Крыс нет. Но есть что-то другое. Забирай фуру и уходи. Быстро.»

Командир замер. Он понял, что что-то не так. Он не узнал голос, но узнал интонацию. Интонацию приказа. Он крикнул в рацию: «Все, отходим! Срыв!»

Но было поздно. Виктор уже стоял у входа в ангар. Он не прятался. Он просто стоял и смотрел. Командир увидел его и вскинул оружие. Он увидел фигуру в темном плаще, с автоматом в руках, и понял, что ошибся. Ошибся с самого начала. Они думали, что склад – это легкая добыча. Они думали, что охранник – это никто. Они не знали, что охранник – это капитан спецназа ГРУ, инструктор по выживанию, диверсант, которого учили убивать без шума, выживать без еды, двигаться без сна. Они не знали, что он три месяца готовился к этой ночи. Они не знали, что периметр – это не просто забор. Это он сам.

«Стой», – сказал командир. Голос был твердым, но Виктор услышал нотку дрожи. «Опусти оружие. Мы уйдем. Никто не пострадает.»

Виктор не ответил. Он просто поднял автомат. Не прицелился. Просто поднял. Командир понял, что переговоры окончены. Он нажал на спуск.

Но Виктор двигался быстрее. Он не стрелял в командира. Он стрелял в воздух. Короткая очередь в потолок ангара. Глушитель смягчал звук, но в замкнутом пространстве это все равно было громко. Звук отдавался эхом от стен, и командир на секунду замер. Этой секунды хватило.

Виктор доделал то, что начал. Он скользнул влево, за угол, и вышел из поля зрения командира. Тот закричал что-то, и пули ударились в стену, где только что стоял Виктор. Но Виктора там уже не было. Он был сбоку, у окна, и смотрел, как командир паникует. Паника – это лучший союзник в ночи. Паника заставляет ошибаться. Паника убивает профессионалов.

Командир сделал то, чего Виктор ждал. Он отошел от фуры и побежал к выходу. Он побежал прямо, не оглядываясь, не прикрываясь. Он бежал к своим. К тем, которые должны были быть у задних ворот. К тем, которые уже были связаны и лежали в грязи.

Виктор не преследовал его. Он знал, что командир вернется. Он вернется, когда увидит, что его люди не отвечают. Он вернется, и тогда Виктор будет готов.

Сейчас Виктор подошел к фуре. Он осмотрел замок на прицепе. Он был взломан, но не открыт. Видимо, они торопились и не закончили работу. Виктор открыл замок своим ключом – тот самый, который дали ему три месяца назад, и который подходил ко всем замкам на складе. Он открыл двери прицепа и посмотрел внутрь.

Внутри было темно. Но Виктор включил фонарик. Луч света падал на ряды коробок. Обычные картонные коробки, с надписями «Хрупкое» и «Верх». Он открыл одну коробку. Внутри были металлические контейнеры, запечатанные пломбами. Он не стал их вскрывать. Ему не нужно было знать, что внутри. Ему нужно было знать, почему это ценно для других.

Он закрыл двери прицепа и поставил новый замок. Не тот, что был взломан, а свой, который взял с собой на всякий случай. Теперь фура была закрыта надежнее, чем раньше. Теперь они не смогут просто уехать. Им придется идти за ключом. И ключ будет ждать их. В его руке.

Виктор вернулся в свою сторожку. Он знал, что командир вернется. Вернется не один. Вернется со всей группой, если сможет собрать ее. Но группа уже не будет той же. Потому что трое из пяти уже не в строю. Связной связан. Беркут связан. Сокол – та пара, что ушла проверять – уже должна была вернуться. Но они не вернулись. Потому что Виктор знал, куда они пойдут. Они пойдут к задним воротам, к тому месту, где должны были быть их люди. А там их будет ждать сюрприз.

Сюрпризом был небольшой предмет, который Виктор оставил у ворот еще вечером, когда делал обход. Это была банка из-под краски, наполненная гвоздями и порохом от петард, которые он купил для сына внука в прошлом году. Сын внук не приехал, петарды остались. Виктор просто добавил зажигательную смесь и поставил банку в углу, под заржавевшей трубой. Труба была от системы полива, которую давно отключили. Но она выглядела важной. И если на нее надавить, она рухнет. И если она рухнет, она ударит по банке. И если ударит – будет взрыв. Небольшой. Но громкий. И в ночной тишине громкий взрыв – это как сигнал тревоги.

Соколы подошли к воротам. Один из них увидел тень, лежащую под ольхой. Он крикнул: «Беркут!» И бросился помогать. Второй пошел следом. И они наступили на трубу. Труба рухнула. Банка взорвалась. Грохот был оглушительным. Виктор услышал его даже в своей сторожке. И он услышал крики. Не крики боли, а крики удивления. Они были растеряны. Они не знали, что происходит. Они думали, что попали в засаду. Они начали стрелять. Стрелять в темноту, в пустоту, в ничто. Пули рвали воздух, рикошетили от забора. Один из пуль попал в шину фуры, стоящей у ворот. Шина лопнула с громким хлопком. Это добавило паники.

Виктор не двигался. Он сидел в сторожке и слушал. Он знал, что паника – это самый опасный враг. Паника заставляет тратить боезапас. Паника заставляет совершать ошибки. Паника убивает.

Через пять минут стрельба прекратилась. Возможно, они поняли, что стреляют в пустоту. Возможно, они поняли, что попали в ловушку. Возможно, они просто перезаряжаются. Но Виктор знал, что они сделают следующим. Они соберутся вместе. Они соберутся у фуры, потому что фура – это их цель. Они соберутся, и тогда он сделает следующий шаг.

Он вышел из сторожки и двинулся к ангару. Не по открытому пространству, а вдоль забора, используя каждую тень. Он шел не торопясь, наслаждаясь каждым шагом. Это была первая ночь за три месяца, когда он чувствовал себя живым. Не просто живым, а нужным. Его навыки, его опыт, его прошлое – все это вспыхнуло новой силой, как костер, который долго тлел, а теперь разгорается.

Он подошел к ангару и вошел внутрь через боковую дверь. Фура стояла посреди, как большой белый кит. У нее были вскрыты двери кабины, и из нее торчали провода. Они пытались завести ее обходным путем. Но фура не заводилась. Потому что Виктор отключил аккумулятор еще вечером. Он сделал это как обходной осмотр. «Аккумулятор на грани, – сказал он тогда Васе. – Завтра привезут новый.» Вася пожал плечами. Никто не привез новый аккумулятор. Но старый был отключен.

Он видел две фигуры у кабины. Командир и один из взломщиков. Они говорили шепотом, спорили. Командир казался яростным. Затем он поднял голову и увидел Виктора.

Виктор стоял в дверном проеме, с автоматом в руках. Он не целился. Он просто стоял. Но его присутствие было оружием. Командир вскинул свой пистолет-пулемет. Но Виктор уже знал, что он сделает. Он сделает то, что делают все, когда видят врага в дверях. Он стрельнет. И Виктор уже не стоял на том месте.

Он отпрыгнул в сторону, и пули прошлись по стене. Взломщик, стоящий у кабины, закричал и упал. Он не был застрелен, он просто упал от неожиданности. Командир повернул пистолет в сторону Виктора, но Виктор уже был за фурой. Он бежал вокруг нее, как спринтер, используя фуру как прикрытие. Командир стрелял, но пули попадали в металл. Глушитель заглушал звук, но не снижал смертоносность.

Виктор добежал до другого конца ангара и выскочил наружу. Он не убегал. Он просто сменил позицию. Теперь он был снаружи, а команда внутри. Теперь он контролировал выходы. Теперь он был периметром.

Он услышал голос командира в рации: «Все, отходим! Срыв! Собираемся у выхода!»

Значит, они отступают. Это было логично. Они потеряли инициативу. Они потеряли людей. Они не знали, против кого вообще воюют. Отступление – это единственный правильный ход.

Но Виктор не думал их отпускать. Отпустить – значит дать им вернуться. А вернуться они могут с большей силой. С подмогой. С артиллерией. Нужно решать проблему сейчас.

Он двинулся к главным воротам. Он знал, что они пойдут туда. Потому что это единственный выход, который они знают. Потому что задние ворота для них закрыты. Потому что они профессионалы, а профессионалы всегда выбирают путь наименьшего сопротивления.

Он добежал до ворот первым. Он открыл их и вышел наружу. Снаружи была дорога, ведущая к трассе. По обе стороны дороги были кустарники и лесополоса. Виктор выбрал позицию в кустах, в семидесяти метрах от ворот. Это было идеальное расстояние. Достаточно близко, чтобы видеть все. Достаточно далеко, чтобы не быть замеченным.

Через две минуты из ворот вышли трое. Командир, один взломщик и тот, что был ранен. Они шли быстро, держась группой. Один не смог идти самостоятельно, его тащили под руки. Командир держал рацию и что-то говорил в нее. Виктор не слышал слов, но понимал суть. «Выходим. Встреча в точке.»

Он поднял автомат. Не стал целиться в людей. Он целился в землю. В кочку, в двадцати метрах от них. Он выстрелил. Короткая очередь. Земля всколыхнулась, грязь брызнула. Троица замерла. Они упали на землю, приняв охранительную позицию. Они не знали, откуда стрельба. Они не видели его в кустах. Они видели только всплеск грязи и слышали шум. Они думали, что это мина. Они думали, что это засада.

Виктор снова выстрелил. На этот раз в другую сторону, в кусты слева от них. Еще одна вспышка грязи, еще один звук. Теперь они были окружены. По крайней мере, они так думали. Они лежали на земле, не двигаясь, ожидая. Ожидая, что будет дальше.

Виктор не стрелял больше. Он просто ждал. Он знал, что профессионалы не лежат долго. Они либо атакуют, либо отступают. Атаковать они не могли, потому что не знали, где цель. Отступать они не хотели, потому что раненый. Они ждали. Ждали, что кто-то покажет себя.

Через три минуты командир поднял голову и крикнул: «Кто там? Что вам нужно?»

Виктор не отвечал. Он просто встал из кустов и вышел на дорогу. Он шел медленно, прямо к ним. Автомат был направлен в землю, но готовность читалась в каждой линии его тела. Он шел как каратель, как ангел смерти, как тот, кто пришел за своим.

Командир увидел его и вскинул пистолет. Но Виктор был далеко. Дальше, чем эффективная дистанция для пистолета-пулемета. Он мог стрелять, но промахнется. А Виктор не промахнется. Они оба это знали.

«Опусти оружие», – сказал Виктор. Голос был спокойным, как будто он просил сделать кофе. «Опусти, и вы все живы. Пока.»

Командир не опускал. «Ты кто?» – спросил он.

«Я периметр», – ответил Виктор. «А вы те, кто перешел черту.»

Командир сжался. Глаза его бегали, ища выход. Но выхода не было. Впереди – Виктор с автоматом. Сзади – склад, который теперь был крепостью. По бокам – пустота и возможность еще одной стрельбы. Они были в мешке.

«Мы уйдем», – сказал командир. «Фуру не трогаем. Люди твои в порядке. Все чисто.»

«Не чисто», – возразил Виктор. «Вы пришли сюда с оружием. Вы взломали ворота. Вы пытались угнать груз. Это не чисто. Это преступление. А преступники наказываются.»

«Мы не преступники. Мы выполняем приказ.»

«Чей приказ?» – спросил Виктор. «Кто вас послал?»

Командир замолчал. Он не мог сказать. Не потому что не знал. Потому что говорить – это значит предавать. А он профессионал. Он не предает.

Виктор кивнул. Он понимал. «Тогда у вас два варианта. Первый – я стреляю. Вы трое мертвы. Я звоню в полицию. Груз забирают. Вас не хоронят под флагом. Вас хоронят как преступников. Второй – вы кладете оружие, идете в сторожку и ждете полицию. Я скажу, что задержал вас сам. Я скажу, что вы сдались. Вы получите срок, но не смерть. И, возможно, через десять лет выйдете. Выбор за вами.»

Командир посмотрел на своих людей. Раненый лежал без сознания. Второй смотрел на командира, ожидая. Командир знал, что выбор есть только у него. Выбор между жизнью и смертью. Не его жизнью, а жизнью его людей.

Он опустил пистолет. Затем бросил его на землю. Второй последовал его примеру. Виктор подошел ближе, осторожно, как к кобре, которую сбили с тропы. Он собрал оружие, убрал в сторону. Затем помог поднять раненого. Раненый был в сознании, но слаб. Пуля попала в ногу. Не смертельно, но больно.

«Иди впереди», – сказал Виктор командиру. «Ко мне в сторожку. Там будет тепло. Там будет чай. И будет полиция.»

Командир пошел. Он шел, опустив голову. Он понял, что проиграл. Проиграл не бой. Проиграл войну. Потому что война – это не только стрельба. Война – это психология. А психология сказала ему, что он в ловушке. И он сдался.

Виктор провел их в сторожку. Он усадил их на стулья, налил чаю в стаканы. Он даже дал им сухари, которые лежали в его рюкзаке. Они смотрели на него, как на привидение. Они не понимали, кто он. Они не понимали, как он это сделал. Они не понимали, почему они живы.

Виктор сел за стол и включил рацию. Он позвонил в полицию. Сказал, что задержал вооруженных грабителей. Сказал, что есть раненый. Сказал, что нужна скорая. Он не сказал, как он это сделал. Он не сказал, кто он. Он просто сказал: «Я охранник. Я сделал свою работу.»

Когда он повесил трубку, командир спросил: «Почему?»

«Почему что?» – ответил Виктор, глотнув чай.

«Почему мы живы? Ты мог убить нас всех. Легко.»

Виктор посмотрел на него. «Потому что я не убиваю без причины. Потому что вы просто выполняли приказ. Потому что я тоже выполнял приказы. И знаю, что это такое.»

«Ты был в армии?»

«Я был периметром», – ответил Виктор. «А теперь я снова им стал.»

Командир кивнул. Он понял. Не все, но достаточно. Он понял, что попал не на склад с дураком-охранником, а на поле боя с профессионалом. И профессионал победил.

Через двадцать минут приехала полиция. Приехала скорая. Началась суета. Виктор отдал оружие, отдал рацию, отдал связанных людей. Он отдал объяснения. Он сказал, что услышал шум, вышел проверить, увидел грабителей, они начали стрелять, он ответил огнем, ранил одного, остальные сдались. Он не сказал про ловушки, про подготовку, про его прошлое. Это было не нужно. Это было его личным.

Его отвезли в отделение для дачи показаний. Он сидел в кабинете следователя и отвечал на вопросы. Да, я охранник. Да, я услышал шум. Да, я взял оружие у одного из них. Нет, я не знаю, кто они. Нет, я не знаю, что в фуре. Мне не говорили. Я просто охранял.

Его отпустили в пять утра. Сказали, что молодец. Сказали, что герой. Сказали, что будет награда. Виктор слушал и кивал. Ему не нужна была награда. Ему нужно было вернуться на склад. Потому что смена не закончена до семи утра. Потому что периметр не спит, пока он не скажет: «Смена окончена.»

Он вернулся в семь утра. Вася уже стоял у сторожки, тянул кофе из пластикового стаканчика и спрашивал: «Виктор, ты чего тут накрутил? Весь склад в полиции. Фура не тронута. Говорят, герой нашелся.»

Виктор пожал плечами. «Я свою работу сделал. Твоя смена начинается.»

Вася покачал головой: «Ты чокнутый, Вить. Нормальный человек так не делает.»

«Я не нормальный», – ответил Виктор и пошел домой.

Дома, в своей крошечной химкинской квартире, он заварил чай и сел у окна. Солнце поднималось, и город просыпался. Он смотрел на людей, спешащих на работу, и думал, что они не знают. Не знают, что прошлое никогда не уходит. Не знают, что опыт – это не багаж, а оружие. Не знают, что есть люди, для которых ночь – это не время отдыха, а время работы.

Он допил чай и лег спать. Он знал, что завтра будет новая ночь. Новая смена. Новый периметр. Потому что периметр не спит. Никогда.

Но он не знал одного. Он не знал, что фура, которую он охранял, содержала не просто груз. Она содержала документы. Документы, которые могли изменить многое. Документы, за которые кто-то заплатил большие деньги. И эти деньги были не важны. Важно было то, что теперь знали о Викторе. Знали, что на складе «ТрансЛогистик» работает не просто охранник. Там работает капитан Звягинцев. И теперь они придут снова. Не пятеркой. Не десяткой. Они придут сильнее. Потому что документы должны быть у них. Или Виктор должен быть у них. Мертвым.

Но Виктор спал. Он спал глубоким сном человека, который сделал свою работу. Сном инструктора, который дал первый урок. Урок, который запомнится надолго.

На складе, в сторожке, на его столе лежала записка. Он оставил ее для Васи. Васи, который, возможно, никогда не поймет. Записка гласила: «Периметр не спит. Если я не приду на смену – не выходи на периметр. Зови полицию. И говори им, что я оставил подарок в ангаре. Подарок для друзей.»

В ангаре, под фурой, в канистрах с соляркой, лежал небольшой пакет. В пакете было письмо и флешка. На флешке была запись с камер наблюдения. Не всех камер, а только тех, которые Виктор установил сам. Тайно. Там было видно все. Видно, как они вошли, как они искали, как они паниковали. Видно, кто они. И видно, кто он.

Письмо гласило: «Если вы это читаете, значит, я мертв. Но я оставил вам урок. Учитесь. Периметр не спит. Никогда.»

Но Виктор был жив. И периметр продолжал жить. Пока он дышал, пока он думал, пока он был готов. Пока он был капитаном Звягинцевым, инструктором по выживанию, диверсантом ГРУ, охранником склада «ТрансЛогистик».

История только начиналась…

Глава вторая: Запасной путь

Трубку взяли сразу. – Капитан, – голос Крылова был таким же сиплым, как и три года назад, когда он лежал в госпитале с перебитым бедром. – Я ждал вашего звонка.

Виктор помолчал, прислушиваясь к тишине в трубке. Тишина была полной, без помех – Крылов использовал защищенную линию.

– Ты знал, что я позвоню? – спросил Виктор наконец.

– Я знал, что рано или поздно они найдут вас. Как знал, что вы не согласитесь работать на них. Ты не тот, кто продается за деньги, Вить. Ты продается только за правду.

– А что, если правда стоит пять миллионов долларов? – холодно поинтересовался Виктор.

– Тогда это не правда, а цена на нее, – ответил Крылов, и Виктор услышал в голосе бывшего бойца ту же самую усталость, что и у себя в груди. – Вить, мы должны встретиться. Не по телефону. Глаза в глаза. Там, где нас не услышат.

– Где?

– Старая база. Та, что под Дмитровым. Заброшенная. Ты помнишь?

Виктор помнил. База под Дмитровым была учебным полигоном ГРУ еще в советские времена, а потом ее законсервировали после реформ. Там были бункеры, подземные ходы, системы укрытий. Там они учились выживать две недели без выхода на поверхность. Там Крылов сломал ногу, провалившись в старый колодец. Именно тогда Виктор впервые понял, что запасной путь – это не роскошь, а необходимость.

– Когда? – спросил он.

– Сегодня. Через четыре часа. Точка сбора – как раньше. У разбитого КАМАЗа у въезда.

– Я буду, – сказал Виктор и повесил трубку.

Он сидел на скамейке еще минуту, глядя на воду. Вода текла, как всегда. Ничто не изменилось. Но мир вокруг него уже был другим. Он встал и пошел в метро. Время шло, и у него было мало его.

Дорога до Дмитрова заняла три часа. Он ехал на электричке, потом на автобусе, потом пешком по лесной тропе. База находилась в глубине, за болотом, за лесополосой, за заборами, которые уже прогнили до основания. Он шел, помня каждый поворот, каждую яму, каждую точку, где можно было спрятаться. Память срабатывала автоматически, как будто он никогда и не уходил оттуда.

Когда он добрался до КАМАЗа, солнце уже касалось горизонта. КАМАЗ стоял на том же месте, ржавый, с выбитыми стеклами, с деревом, пробившимся через кабину. Это был их ориентир. Виктор подошел, осмотрелся. Никого. Он ждал.

Через пять минут из-за угла бункера показался Крылов. Он хромал, как и три года назад. Нога так и не зажила до конца. Он был в гражданском, в темной куртке и джинсах, но походка была бойцовской.

– Вить, – кивнул он, подходя ближе. – Пришел.

– Пришел, – подтвердил Виктор. – Теперь говори. Что происходит.

Крылов оглянулся, потом кивнул в сторону бункера. – Вниз. Там безопаснее.

Они спустились внутрь. Бункер был темным, сырым, в стенах росла плесень. Но он был живой. Крылов включил фонарик, осветил узкий коридор. Они прошли в комнату, где раньше был командный пункт. Там стоял старый стол, пара стульев, на столе – термос и два стакана.

– Я ждал, – сказал Крылов, наливая чай. – Знаешь, сколько я ждал?

– Сколько?

– С тех пор, как тебя выгнали. Я знал, что они найдут вас. Как знал, что вы не согласитесь работать на них. Ты не тот, кто продается за деньги, Вить. Ты продается только за правду.

– А что, если правда стоит пять миллионов долларов? – холодно поинтересовался Виктор.

– Тогда это не правда, а цена на нее, – ответил Крылов, и Виктор услышал в голосе бывшего бойца ту же самую усталость, что и у себя в груди. – Вить, мы должны встретиться. Не по телефону. Глаза в глаза. Там, где нас не услышат.

– Где?

– Старая база. Та, что под Дмитровым. Заброшенная. Ты помнишь?

Виктор помнил. База под Дмитровым была учебным полигоном ГРУ еще в советские времена, а потом ее законсервировали после реформ. Там были бункеры, подземные ходы, системы укрытий. Там они учились выживать две недели без выхода на поверхность. Там Крылов сломал ногу, провалившись в старый колодец. Именно тогда Виктор впервые понял, что запасной путь – это не роскошь, а необходимость.

– Когда? – спросил он.

– Сегодня. Через четыре часа. Точка сбора – как раньше. У разбитого КАМАЗа у въезда.

– Я буду, – сказал Виктор и повесил трубку.

Он сидел на скамейке еще минуту, глядя на воду. Вода текла, как всегда. Ничто не изменилось. Но мир вокруг него уже был другим. Он встал и пошел в метро. Время шло, и у него было мало его.

Дорога до Дмитрова заняла три часа. Он ехал на электричке, потом на автобусе, потом пешком по лесной тропе. База находилась в глубине, за болотом, за лесополосой, за заборами, которые уже прогнили до основания. Он шел, помня каждый поворот, каждую яму, каждую точку, где можно было спрятаться. Память срабатывала автоматически, как будто он никогда и не уходил оттуда.

Когда он добрался до КАМАЗа, солнце уже касалось горизонта. КАМАЗ стоял на том же месте, ржавый, с выбитыми стеклами, с деревом, пробившимся через кабину. Это был их ориентир. Виктор подошел, осмотрелся. Никого. Он ждал.

Через пять минут из-за угла бункера показался Крылов. Он хромал, как и три года назад. Нога так и не зажила до конца. Он был в гражданском, в темной куртке и джинсах, но походка была бойцовской.

– Вить, – кивнул он, подходя ближе. – Пришел.

– Пришел, – подтвердил Виктор. – Теперь говори. Что происходит.

Крылов оглянулся, потом кивнул в сторону бункера. – Вниз. Там безопаснее.

Они спустились внутрь. Бункер был темным, сырым, в стенах росла плесень. Но он был живой. Крылов включил фонарик, осветил узкий коридор. Они прошли в комнату, где раньше был командный пункт. Там стоял старый стол, пара стульев, на столе – термос и два стакана.

– Я ждал, – сказал Крылов, наливая чай. – Знаешь, сколько я ждал?

– Сколько?

– С тех пор, как тебя выгнали. Я знал, что они найдут вас. Как знал, что вы не согласитесь работать на них. Ты не тот, кто продается за деньги, Вить. Ты продается только за правду.

– А что, если правда стоит пять миллионов долларов? – холодно поинтересовался Виктор.

– Тогда это не правда, а цена на нее, – ответил Крылов, и Виктор услышал в голосе бывшего бойца ту же самую усталость, что и у себя в груди. – Вить, мы должны встретиться. Не по телефону. Глаза в глаза. Там, где нас не услышат.

– Где?

– Старая база. Та, что под Дмитровым. Заброшенная. Ты помнишь?

Виктор помнил. База под Дмитровым была учебным полигоном ГРУ еще в советские времена, а потом ее законсервировали после реформ. Там были бункеры, подземные ходы, системы укрытий. Там они учились выживать две недели без выхода на поверхность. Там Крылов сломал ногу, провалившись в старый колодец. Именно тогда Виктор впервые понял, что запасной путь – это не роскошь, а необходимость.

– Когда? – спросил он.

– Сегодня. Через четыре часа. Точка сбора – как раньше. У разбитого КАМАЗа у въезда.

– Я буду, – сказал Виктор и повесил трубку.

Он сидел на скамейке еще минуту, глядя на воду. Вода текла, как всегда. Ничто не изменилось. Но мир вокруг него уже был другим. Он встал и пошел в метро. Время шло, и у него было мало его.

Дорога до Дмитрова заняла три часа. Он ехал на электричке, потом на автобусе, потом пешком по лесной тропе. База находилась в глубине, за болотом, за лесополосой, за заборами, которые уже прогнили до основания. Он шел, помня каждый поворот, каждую яму, каждую точку, где можно было спрятаться. Память срабатывала автоматически, как будто он никогда и не уходил оттуда.

Когда он добрался до КАМАЗа, солнце уже касалось горизонта. КАМАЗ стоял на том же месте, ржавый, с выбитыми стеклами, с деревом, пробившимся через кабину. Это был их ориентир. Виктор подошел, осмотрелся. Никого. Он ждал.

Через пять минут из-за угла бункера показался Крылов. Он хромал, как и три года назад. Нога так и не зажила до конца. Он был в гражданском, в темной куртке и джинсах, но походка была бойцовской.

– Вить, – кивнул он, подходя ближе. – Пришел.

– Пришел, – подтвердил Виктор. – Теперь говори. Что происходит.

Крылов оглянулся, потом кивнул в сторону бункера. – Вниз. Там безопаснее.

Они спустились внутрь. Бункер был темным, сырым, в стенах росла плесень. Но он был живой. Крылов включил фонарик, осветил узкий коридор. Они прошли в комнату, где раньше был командный пункт. Там стоял старый стол, пара стульев, на столе – термос и два стакана.

– Я ждал, – сказал Крылов, наливая чай. – Знаешь, сколько я ждал?

– Сколько?

– С тех пор, как тебя выгнали. Я знал, что они найдут вас. Как знал, что вы не согласитесь работать на них. Ты не тот, кто продается за деньги, Вить. Ты продается только за правду.

– А что, если правда стоит пять миллионов долларов? – холодно поинтересовался Виктор.

– Тогда это не правда, а цена на нее, – ответил Крылов, и Виктор услышал в голосе бывшего бойца ту же самую усталость, что и у себя в груди. – Вить, мы должны встретиться. Не по телефону. Глаза в глаза. Там, где нас не услышат.

– Где?

– Старая база. Та, что под Дмитровым. Заброшенная. Ты помнишь?

Виктор помнил. База под Дмитровым была учебным полигоном ГРУ еще в советские времена, а потом ее законсервировали после реформ. Там были бункеры, подземные ходы, системы укрытий. Там они учились выживать две недели без выхода на поверхность. Там Крылов сломал ногу, провалившись в старый колодец. Именно тогда Виктор впервые понял, что запасной путь – это не роскошь, а необходимость.

– Когда? – спросил он.

– Сегодня. Через четыре часа. Точка сбора – как раньше. У разбитого КАМАЗа у въезда.

– Я буду, – сказал Виктор и повесил трубку.

Он сидел на скамейке еще минуту, глядя на воду. Вода текла, как всегда. Ничто не изменилось. Но мир вокруг него уже был другим. Он встал и пошел в метро. Время шло, и у него было мало его.

Дорога до Дмитрова заняла три часа. Он ехал на электричке, потом на автобусе, потом пешком по лесной тропе. База находилась в глубине, за болотом, за лесополосой, за заборами, которые уже прогнили до основания. Он шел, помня каждый поворот, каждую яму, каждую точку, где можно было спрятаться. Память срабатывала автоматически, как будто он никогда и не уходил оттуда.

Когда он добрался до КАМАЗа, солнце уже касалось горизонта. КАМАЗ стоял на том же месте, ржавый, с выбитыми стеклами, с деревом, пробившимся через кабину. Это был их ориентир. Виктор подошел, осмотрелся. Никого. Он ждал.

Через пять минут из-за угла бункера показался Крылов. Он хромал, как и три года назад. Нога так и не зажила до конца. Он был в гражданском, в темной куртке и джинсах, но походка была бойцовской.

– Вить, – кивнул он, подходя ближе. – Пришел.

– Пришел, – подтвердил Виктор. – Теперь говори. Что происходит.

Крылов оглянулся, потом кивнул в сторону бункера. – Вниз. Там безопаснее.

Они спустились внутрь. Бункер был темным, сырым, в стенах росла плесень. Но он был живой. Крылов включил фонарик, осветил узкий коридор. Они прошли в комнату, где раньше был командный пункт. Там стоял старый стол, пара стульев, на столе – термос и два стакана.

– Я ждал, – сказал Крылов, наливая чай. – Знаешь, сколько я ждал?

– Сколько?

– С тех пор, как тебя выгнали. Я знал, что они найдут вас. Как знал, что вы не согласитесь работать на них. Ты не тот, кто продается за деньги, Вить. Ты продается только за правду.

– А что, если правда стоит пять миллионов долларов? – холодно поинтересовался Виктор.

– Тогда это не правда, а цена на нее, – ответил Крылов, и Виктор услышал в голосе бывшего бойца ту же самую усталость, что и у себя в груди. – Вить, мы должны встретиться. Не по телефону. Глаза в глаза. Там, где нас не услышат.

– Где?

– Старая база. Та, что под Дмитровым. Заброшенная. Ты помнишь?

Виктор помнил. База под Дмитровым была учебным полигоном ГРУ еще в советские времена, а потом ее законсервировали после реформ. Там были бункеры, подземные ходы, системы укрытий. Там они учились выживать две недели без выхода на поверхность. Там Крылов сломал ногу, провалившись в старый колодец. Именно тогда Виктор впервые понял, что запасной путь – это не роскошь, а необходимость.

– Когда? – спросил он.

– Сегодня. Через четыре часа. Точка сбора – как раньше. У разбитого КАМАЗа у въезда.

– Я буду, – сказал Виктор и повесил трубку.

Он сидел на скамейке еще минуту, глядя на воду. Вода текла, как всегда. Ничто не изменилось. Но мир вокруг него уже был другим. Он встал и пошел в метро. Время шло, и у него было мало его.

Дорога до Дмитрова заняла три часа. Он ехал на электричке, потом на автобусе, потом пешком по лесной тропе. База находилась в глубине, за болотом, за лесополосой, за заборами, которые уже прогнили до основания. Он шел, помня каждый поворот, каждую яму, каждую точку, где можно было спрятаться. Память срабатывала автоматически, как будто он никогда и не уходил оттуда.

Когда он добрался до КАМАЗа, солнце уже касалось горизонта. КАМАЗ стоял на том же месте, ржавый, с выбитыми стеклами, с деревом, пробившимся через кабину. Это был их ориентир. Виктор подошел, осмотрелся. Никого. Он ждал.

Через пять минут из-за угла бункера показался Крылов. Он хромал, как и три года назад. Нога так и не зажила до конца. Он был в гражданском, в темной куртке и джинсах, но походка была бойцовской.

– Вить, – кивнул он, подходя ближе. – Пришел.

– Пришел, – подтвердил Виктор. – Теперь говори. Что происходит.

Крылов оглянулся, потом кивнул в сторону бункера. – Вниз. Там безопаснее.

Они спустились внутрь. Бункер был темным, сырым, в стенах росла плесень. Но он был живой. Крылов включил фонарик, осветил узкий коридор. Они прошли в комнату, где раньше был командный пункт. Там стоял старый стол, пара стульев, на столе – термос и два стакана.

– Я ждал, – сказал Крылов, наливая чай. – Знаешь, сколько я ждал?

– Сколько?

– С тех пор, как тебя выгнали. Я знал, что они найдут вас. Как знал, что вы не согласитесь работать на них. Ты не тот, кто продается за деньги, Вить. Ты продается только за правду.