Энджи

Размер шрифта: 13

В соответствии с Федеральным законом № 436-ФЗ от 29 декабря 2010 года маркируется знаком 16+

Часть первая
Машины мальчики

Дождь перестал. На стеклах тают капли. Пятичасовой чай выпит, и брошенный пакетик сохнет в мусорной корзинке. «Скоро домой», – думает Маша.

Она окидывает взором читальный зал. В зале остались двое – сухая старуха и подержанный ботаник в очках.

Маша еле заметно морщится.

Это ее первая весна в библиотеке.

Всю зиму Маша собиралась отсюда сбежать. Всю зиму заведующая уговаривала ее остаться. «Ты посмотри, как здесь красиво, – пела заведующая. – Как во дворце. А ты у нас настоящая принцесса».

Чувствительно вздыхала. Преподнесла принцессе на день рождения серебряный кулончик в виде голого мальчишки с крылышками.

«Это будет твой хранитель, – объяснила заведующая. – Очень сильный амулет. Особенно в том, что касается… личной жизни. Понимаешь меня?»

Маша побаивалась этой темы. Но продолжения не последовало.

Как настоящая принцесса, Маша мечтала о любви. Вот только никакой любви у Маши не было. Ей не о ком было мечтать за час до конца рабочего дня. Никто не ждал ее под окном библиотеки, под весенним дождем. Маша была одна на свете.

«Ангел-хранитель, – думает она сейчас. – Эх ты, ангел. От чего ты меня охраняешь? Со мной же ничего не происходит. Ни-че-го. Даже ВКонтакте написать не о чем».

Снимает очки и кладет на стол. Поднимает телефончик. Оглядевшись – никто не видит? – делает скромное селфи на рабочем месте.

С досадой читает первые комментарии.

Первым, как обычно, пишет бот-вербовщик из Турции:

Kiss U, miss U, berry berry, beautiful Habibi —

и так далее.

Следом откликается старый знакомый из ее родного городка, одногруппник по колледжу (и о том, и о другом, и о третьем Маша хотела бы забыть как можно скорее):

Чай пьешь? Шампусик лучше, напиши адрес.

Маша не отвечает. Она видит третье послание. Наверняка это привет с дейтинг-чата – из тех, что оживают под вечер в пятницу и предлагают свои бесстыжие услуги. Маша привыкла удалять такие заявки, не читая. А тут не удержалась и прочла:

Пятница. 13

Вот черт, ведь и правда тринадцатое. Уж кого-кого, а чертей сегодня лучше бы не поминать. Что там дальше?

«Увидеть Питер и умереть», —

читает Маша идиотский слоган. Негодует и хочет смахнуть сообщение, но сама не понимает, зачем ее палец жмет на треугольник. Включается рекламный трейлер.

Это – странная анимация, а может, и не анимация. Кто-то невидимый окунает плоскую малярную кисть в банку с алой краской. Медленно проводит жирную линию по белой стене. Краска стекает вниз и застывает уродливыми потеками. Как кровь.

Камера отъезжает подальше. Теперь видно, что на полу у стены лежит старый выщербленный топор, густо вымазанный красным.

«Лучшие традиции культурной столицы!» —

читает Маша очередной убогий креатив. Тем временем невидимый Раскольников переходит к главному:

«Подпишись на мой канал…»

«Задолбал», – шепчет Маша в рифму. Удаляет послание к чертям собачьим.

Выходит из-за стола, боясь поскользнуться на старинном паркете.

Ей хочется распахнуть окно. Под окном растут здоровенные тополя, те самые, что в июле засыплют весь двор своим пухом, если их не обрезать, – но сейчас месяц май, листья на деревьях только распускаются, и после дождя во дворе как-то по-особенному густо пахнет весной.

«Эх ты, – уныло думает она, трогая кулончик с ангелочком. – И для кого ты меня хранишь? Для вот такого маньяка с Тиндера? А я, может, хочу любви. Настоящей. Большой и красивой».

В стеклянной витрине выставлены всякие сумерки и оттенки серого. Маша не раз поглядывала на их обложки с затаенной грустью.

Машкина фамилия – Серова. Без оттенков.

Что-то показывается на миг там внизу, во дворе, между деревьями. Что-то красное и белое. Или наоборот, белое и красное.

Маша прижимается к мраморному подоконнику. Разве что на цыпочки не встает. Читатель в очках кидает на нее внимательный взгляд, она не замечает.

Внизу, обходя лужи, через двор идет очень молодой человек в неожиданно взрослом белом льняном костюме, но в белых кедах. С еще более неожиданным ярко-красным сложенным зонтиком, которым он помахивает, словно тростью.

Останавливается у тополя, прямо под Машиным окном. Небрежно вешает зонтик на руку. Достает телефон – золотистый, под цвет волос. Принимается что-то в нем высматривать.

Он довольно высокий. Не очень-то стриженный. И очень симпатичный.

Он стоит, глядя на экранчик. Кому-то что-то пишет. Идет дальше и пропадает из поля зрения.

Маша вздыхает.

Берется рукой за бронзовую, старинную, начищенную до блеска оконную ручку. Ручка похожа на золотую змейку.

Маша крутит ручку-змейку вправо и влево. Змейка чуть слышно пищит.

– Не открывай окно, – скрипит и старуха за последним столом. – Сквозняк устроишь. Сколько раз говорить. Набрали девчонок.

Маша пожимает плечами.

Старуха снова погружается в чтение. Она берет исключительно советские книги в твердых картонных переплетах. Книги пахнут дешевой слежавшейся бумагой.

Наверно, так пахнет мертвое время.

– Девушка, – поднимает голову очкарик в мятом пиджаке. – Можно вас на минутку.

Замолкает и снова глядит в книжку. Маша подходит ближе.

– А что вы делаете сегодня вечером, – бормочет очкарик. Вот так, без знака вопроса.

– Вы уже вчера спрашивали, – отвечает Маша хмуро. Ей изрядно поднадоел этот читатель. Его очки и угреватые щеки. Его весеннее обострение.

– Так то было вчера, – упрямится очкарик. – А сегодня…

– Сегодня то же, что и вчера, – говорит Маша.

Самое обидное, что это правда.

Помятый читатель тем временем поднимает тусклые глаза на Машу. Моргает. Напрягается.

– Вам нравится фаллос? – спрашивает он вдруг (Маша ужасается, но вовремя понимает ошибку: не фаллос, а Фаулз, Джон Фаулз, вот же у него и книга на столе).

– Мне все равно, – говорит Маша. – Главное, чтобы вам нравилось.

– Мне нравится.

Бледными пальцами он перелистывает страницу. Маша видела: он уже третий вечер мусолит этот жалкий роман про маньяка-неудачника, который держал девушку в подвале, а сам только и делал, что ныл и откровенничал и рассматривал в одиночестве девушкины голые фотки. Читатель нашел своего героя, думает Маша.

– Я тоже хотел бы выиграть миллион, как этот герой. – Очкарик сопит, глотает слюну и глядит на Машу поверх очков. – Ну или, в крайнем случае, заработать. У меня есть далекоидущие планы. Рассказать вам?

Маша пожимает плечами. И все же она немножко заинтригована.

– Очень, очень большие планы. Я бы тогда первым делом избавился от очков. Они мне надоели.

– Очки вам идут, – зачем-то лжет Маша.

– Не-ет. Я знаю, вам не нравятся очкастые. Я же вижу. Вы ведь и сами очки носите.

– Глупости, – говорит Маша и с усилием улыбается. – Все это глупости.

Она поправляет очки – в элегантной оправе, из прошлогодней коллекции Max Mara, купленные на распродаже в интернет-магазине.

– Дело не в очках, конечно, – продолжает зануда. – Просто мне надо выглядеть современным. Не побоюсь этого слова, привлекательным. Для того, что я задумал, это важно…

И снова умолкает. Офигеть, думает Маша, он хочет выглядеть привлекательным! Маша даже не знает, как его зовут: регистрацией читателей занимаются другие. На вид ему лет тридцать пять. В этом возрасте большие мальчики занимаются другими делами, а не сидят по читальным залам.

– А вот вам очки не идут, – продолжает читатель. – Я на вас часто смотрю. Вы их иногда снимаете. Вы тогда такая красивая. Поэтому я вас и выбрал…

Но Маша даже не слушает.

– Если это у вас такой способ пикапа, то он не работает, – говорит она жестко. – И вообще, поторопитесь с вашим Фаулзом. Сегодня пятница, короткий день.

И верно, на часах без четверти шесть. Старуха поднимается из-за своего стола, как мертвец из гроба, и идет сдавать книжку. Она любит порядок. Но внизу, в мраморном холле, звенит дверной колокольчик: кто-то еще вошел в библиотеку, кто-то запоздалый.

Слышно, как он поднимается по винтовой лестнице. Вот ради шутки он проводит зонтиком по спицам перил: тр-р-рень – повторяет эхо.

– Кто-то идет, – замечает и очкарик. – Это к вам?

Голос у него подозрительно гнусавый. Он захлопывает книжку. Кисло усмехается.

Маша оглядывается растерянно.

Но тут светлая фигура возникает в дверях, а возникнув, спрашивает:

– Я войду?

Даже и не вопрос, а заявление.

Очкарик нехорошо щурится.

На пороге тот самый молодой человек, с зонтиком. Не дождавшись приглашения, входит. Осматривается. Поднимает глаза на бронзовую люстру с блестящим хрусталем. Его голубые глаза тоже блестят, как хрусталь. У Маши даже мурашки бегут по телу – горячие, веселые, весенние мурашки.

– Здравствуйте, – громко говорит молодой человек, и эхо, подумав, отзывается с лестничной площадки. – Я не опоздал?

– Н-нет, – отвечает Маша.

– С трудом нашел вас в этих дворах, – говорит этот парень. – Красиво у вас. И не верится, что библиотека.

– Красиво, – соглашается Маша. – Это же бывший особняк. Но я вас раньше тут не встречала… Вы – читатель?

– Я мечтатель, – неловко шутит молодой человек и сам очень мило смущается. – Если честно, я бы вообще сюда не заходил. Меня заставили…

– Как это – заставили?

– Да вот же, смотрите. – Он достает из кармана свой телефон. – Утром я получил сообщение. Вот… «Как прилетишь, никуда не сворачивай, сразу ко мне. Опоздаешь – сам виноват».

Маша не знает, что и думать.

Краем глаза она замечает в зале движение. Тот очкастый черт до сих пор топчется у выхода со своим Фаулзом.

– Мы закрываемся, – говорит ему Маша.

Очкарик шипит ядовито:

– Слышу. И вижу. Вижу, как вы тут закрываетесь.

Удивленно вскинул брови, молодой человек мягко поворачивается на каблуках (что непросто, учитывая паркет и кеды).

– Мы уже абсолютно закрыты, – говорит он немножко не по-русски. – Вам тоже советую закрыться. Кроме того, сюда идет заведующая.

Маша удивляется. Очкарик тащится вниз по лестнице, как оплеванный. В следующую секунду и вправду скрипит дверь, и заведующая возникает на пороге своего кабинета.

– Андрюша! – восклицает она. – Здравствуй! Надо же как ты вырос. Стал совсем как взрослый!

Тот, кого назвали Андрюшей, еще больше смущается. Перекладывает красный зонтик из одной руки в другую. И превращается в обыкновенного мальчишку.

– Здравствуйте, тетя, – говорит он.

Заведующая расплывается в улыбке.

– Маша, знакомьтесь, – говорит она. – Это мой чудо-племянник Андрей. Он сегодня прилетел из Берлина. Закончил там школу. Я велела ему нигде по пути не задерживаться, а сразу приезжать сюда. А ну как потеряется?

Маша пожимает плечами. Смотрит пристально на этого Андрея, раз уж тетя разрешила. Все объяснилось очень просто. Богатенький бездельник в льняном пиджаке нагрянул в Питер потусить. Совсем как взрослый, надо же.

– И еще я тут подумала, – продолжает заведующая. – Может быть, ты, Маша, не откажешься слегка мне помочь? Побыть у него гидом несколько дней? Показать ему наш прекрасный город? Со мной ему гулять неинтересно… А я выпишу тебе премию. За переработку. Ты не против?

– Я бы очень хотел, – говорит вдруг Андрей.

Маша вдруг понимает, что все это время нервно вертела в пальцах свой серебряный кулончик. Лучше было даже не думать о том, как все это выглядело со стороны.

Маша поднимает глаза на Андрея, но тот просто стоит и улыбается. Улыбается он тоже немножко не по-русски: немного слишком открыто, немного слишком беззащитно. В городке, где раньше жила Маша, за такую улыбку сразу давали в торец.

Зубы у него белые и ровные.

– Я могу, – говорит Маша, обращаясь только к заведующей. – Но я ведь тоже не очень знаю… наш прекрасный город. Я и в Эрмитаже-то не была ни разу.

Заведующая машет рукой:

– Сам разберется. Он тут жил до шестнадцати лет. На самом деле за ним надо просто присматривать.

– Я не кусаюсь, – уверяет Андрей. – И не превращаюсь в волка в полнолуние.

– Ты будешь ночевать в отдельной комнате, – строго говорит тетя. – Мы об этом договорились с твоей мамой. А там превращайся в кого хочешь.

– Хорошо, – говорит Маша, старательно не глядя на Андрея. – Когда начинать?

– Может, прямо сегодня? – предлагает заведующая. – Мы могли бы все вместе посидеть в ресторанчике… За мой счет, конечно… Могли бы немножко выпить за знакомство. Да. И вот что, Маша: зайди, пожалуйста, на минутку ко мне в кабинет… Надо закончить кое-какие дела… Андрей подождет нас тут.

* * *

– Тебе ведь можно поручить ответственное дело, Маша? – спросила заведующая, когда дверь за ними закрылась. – Ты меня еще никогда не подводила. Ты весь наш каталог наизусть помнишь. С любым клиентом общий язык находишь. Хотя иной раз те еще упыри попадаются…

– Бывает, – согласилась Маша грустно. – И что?

– Давай договоримся. Ты будешь держать меня в курсе всех его действий и передвижений. Насколько это возможно.

– Шпионить? – уточнила Маша.

– Шпионить, – согласилась заведующая. – Пока не знаю как. Знаю только, что его мать… моя сестра… умоляет меня следить за ним во все глаза. А как я за ним услежу? Вот я и хочу тебя нанять на эту работу. Обещаю хорошо платить. Спецагентам ведь много платят? Особенно… таким симпатичным?

Маша хотела покраснеть, но не стала.

– Но почему? – спросила она. – Почему за ним нужно следить?

– Для его же пользы, – заверила заведующая. – Ты, наверно, думаешь, вот приехал тусовщик из Европы, будет теперь по клубам шляться… – Маша не подала виду, что именно так она и подумала. – Нет. На самом деле все иначе. У его матери сейчас большие проблемы. Да и с ним все плохо. У него… как бы это сказать… нестабильная психика. Была попытка суицида… раньше, в подростковом возрасте… А в этот раз он сбежал из дома и рванул сюда. Сестра понятия не имеет зачем. Но очень волнуется. Боится нового нервного срыва…

Маша опустила ресницы.

– Ты можешь отказаться, – негромко проговорила заведующая. – Я не могу тебе приказать. И манипулировать тобой мне тоже не хочется. Но я подумала, что тебе будет с ним легче общаться, чем мне, вы же ровесники… И к тому же… я же вижу, ты тоже мучаешься отчего-то, хоть виду и не подаешь… Каждый день одна и одна, и даже позвонить некому. Нет ничего тоскливее одиночества. Думаешь, я не знаю?

Маша почувствовала, что может заплакать. Чтобы этого не случилось, она стиснула зубы. Посопела носом.

– Ничего страшного, – сказала Маша вслух. – Хорошо… я поработаю гидом. Немножко.

– Какая ты умница, – улыбнулась заведующая. – Мне кажется, ты ему понравилась. А он тебе?

Вот тут Маша наконец покраснела.

– Сиротка ты моя, – приобняла ее заведующая. – Ничего… будет и на нашей улице праздник.

Маша скучала по ласке. Но…

Сейчас она мягко высвободилась. Улыбнулась через силу. Зато и слезы сразу куда-то пропали. А точнее, не начались.

* * *

Субботним утром Маша уже совсем было приготовила себе скромный завтрак из двух яиц и бекона, когда зазвонил телефон.

– Привет, – услышала она голос Андрея. – Когда за тобой заехать?

Маша даже не удивилась. Вчера вечером, в ресторанчике, они даже не успели как следует перейти на «ты». У них не было на это времени. Заведующая общалась за всех троих – пересказывала российские новости. Впрочем, Маша знала, что ее начальнице тоже живется невесело и даже поговорить не с кем.

Потом она вызвала сразу два такси – для них и для Маши отдельно. Прощаясь, Андрей просто помахал ей рукой. И даже не спросил о планах на завтра.

Поэтому Маша не знала, что и думать. Может быть, этот парень и правда принимал ее за бесплатного гида? За эскорт с почасовой оплатой?

Собеседник словно прочитал ее мысли.

– Ну прости, – сказал он. – Я просто хотел бы сказать, сможем ли мы сегодня встретиться?

Он опять говорил как-то не вполне по-русски. Маша усмехнулась. Посмотрела в окно. Погода, чего уж там, стояла чудная.

– Разреши мне сначала позавтракать, – сказала она. – А потом… И приезжай.

– Скажи мне номер твоей квартиры.

– Я спущусь, – пообещала она. – Набери меня, как приедешь.

– Набери? Ах, ну да.

Давно был закончен разговор, уже была готова яичница с беконом, поспел и заварной кофе, а Маша все никак не могла понять, рада ли она этому утреннему звонку.

Все еще думая об этом, она пошла в ванную. Но там, стоя под душем, она помимо собственной воли вспоминала его лицо и золотые волосы. Лучистые глаза, как две голубые льдинки.

Интересно, доводилось ли кому-нибудь видеть, как они тают?

Стоя в ванне под теплыми струями, Маша прижала к губам тыльную сторону ладони.

Нет, Машка, все-таки ты дура, подумала она. Тебя-то никто не баловал всякими нежностями. Помнишь, в колледже на выпускном?

Тот парень уделял поцелуям не слишком-то много времени. Ему было нужно другое. Ну, он его и получил. Всего-то и надо было – подсыпать какую-то дрянь в бутылку.

Кажется, он даже не понял, что в этой гонке он был первым.

Стоя в ванной на мокром полу, Маша протерла ладошкой зеркало. Приблизила лицо к зеркалу. Так ей стала видна вся фигура.

И вовсе она не худенькая, решила она. Не хуже других.

Зеркало затуманилось снова, и Маша пальцем начертала на нем странное слово:

Angie

и рядом нарисовала сердечко.

Отступила на шаг, полюбовалась на свою работу. А потом взяла салфетку и стерла все целиком.

Взяла со стеклянной полки своего ангелочка на серебряной цепочке. Надела на шею, аккуратно застегнула замочек.

Прислушалась. Там, на кухне, уже давно и требовательно пиликал забытый телефон.

Выждав лишних минут пять (ничего, не растает, не сахарный), Маша спустилась на лифте и выпорхнула из подъезда.

Этот Андрей встречал ее с букетиком настоящих ландышей. Маша приняла букетик, но целоваться с пришельцем не стала. Вместо этого сунула нос в самую середину букета. Майские ландыши пахли божественно.

Радуясь цветочкам, Маша рассмотрела принца получше. Под вчерашним пиджаком у него была уже не белая рубашка, как вчера, а новая ярко-красная футболка с размашистым принтом из Rammstein:

Deutschland,

mein Herz in Flammen.

И не боится он, подумала Маша. Побить ведь могут. В Чудово бы десяти шагов не прошел.

Хотя зачем ходить, когда можно ездить, резонно подумала она. Таксист терпеливо ждал их поодаль, у помойки (больше в этом дворе парковаться негде).

– Наверно, я плохой гид, – сказала Маша вежливо. – Но я не представляю, что тебе можно посмотреть в нашем прекрасном городе. Я же сама не из Питера.

– Мне тетка говорила, что ты из Чудово, – только посмеялся Андрей. – Я сказал: «Вот и чудно». Не волнуйся. Я сам уже все продумал. Поедем на Крестовский остров, на аттракционы.

Маша только что руками не всплеснула. На Крестовском были самые крутые горки, и Маша была там всего один раз, с девчонками, и всем жутко понравилось. Правда, денег им хватило ненадолго.

– Я на сайте видел, там у них есть такая огромная трасса. – Андрей показал руками какую-то сложную фигуру. – У нас говорят «Achterbahn». Дорога-восьмерка.

– Да, там весело… наверно… А еще там есть качели, помнишь? Вроде пропеллера. Туда подвешивают людей в креслах и поднимают метров на сто в высоту… Знаешь, как они оттуда вопят?

– Так тебе нравится? – обрадовался Андрей. – Нет, правда, нравится?

– Главное, чтобы тебе нравилось, – сказала Маша и даже нос сморщила, потому что вспомнила, кому она совсем недавно говорила такую же фразу и при каких обстоятельствах.

Все это осталось далеко. И скучные книги, и скучные люди.

– Тогда вперед, – сказал Андрей и распахнул перед ней дверцу такси.

* * *

Скоростная капсула с грохотом катилась по рельсам вверх и вниз, делала мертвую петлю и переворачивалась, и встречный ветер трепал Машкины волосы и заставлял ее задыхаться от восторга. Это было настолько круто, что они прокатились по этой трассе трижды.

Потом зависали на качелях-пропеллере. С верхней точки было видно весь остров с прудами и дорожками, а также инопланетный стадион и башню Газпрома на горизонте. Протомившись с минуту на самом верху, они со свистом ныряли вниз, под вой мотора раскачивались снова, кувыркались в воздухе, и все повторялось опять.

Один раз Маша чуть не выронила телефон. То есть уже совсем почти выронила из заднего кармана, но Андрей перехватил его одним ловким движением.

Его рука задержалась на ее джинсах – конечно, случайно. По краткому, хотя и нескромному опыту Маша знала, что сейчас его пальцы скользнут под ее ремешок, да там и останутся. Но этого почему-то не случилось. А потом они все вместе рухнули вниз (у Маши сразу перехватило дыхание) и наконец вернулись на землю.

Держась за руки, они прошлись вдоль пруда (на воде толклись разноцветные катамараны). Постояли в очереди на колесо обозрения. Загрузились в кабинку. Теперь стадион и башня-кукурузина открывались их взорам медленно и величественно. Маша на всякий случай села напротив Андрея, но вышло даже хуже. Теперь она видела его лицо. И улыбающиеся губы.

Из-за дымчатых стекол его лицо казалось бледным, волосы – зелеными, а красная футболка – какой-то бурой. И только надпись про Deutschland словно светилась ультрафиолетом, как в ночном клубе.

– Что значит Mein Herz in Flammen? – спросила Маша.

Вопрос «Языком владеешь?» был в их колледже довольно популярным, но не предполагал положительного ответа. Иначе получалось смешно.

– Мое сердце в огне, – перевел Андрей. – Но это про Германию. Там же теперь все очень… напряженно.

– Я слышала, – сказала Маша.

– Ты вот, наверно, про меня подумала: приехал такой чел из Берлина мамины деньги тратить… Так вот. У мамы нет денег. И там не скучно. Просто там особо и поговорить не с кем. Местные – те еще понторезы, они на тебя вообще не смотрят. С беженцами дружить себе дороже… Наших много, но они как услышат, что ты из Питера, сразу спрашивают: а папа у тебя кто? Олигарх? Только о деньгах и думают… Я тебе клянусь: там таких девчонок, как ты, вообще не найти…

Тут он умолк, потому что заметил, что говорит уже лишнее. А Маша не заметила. Ей просто понравилось, что таких, как она, в Германии не найти.

– Поэтому ты и вернулся? – спросила она.

– Я не совсем вернулся, – сказал Андрей как будто даже виновато. – И совсем не поэтому. Просто… у меня здесь сразу несколько дел.

– Каких дел?

– Я расскажу тебе. Позже. Не хочу тебя грузить своими проблемами.

– Иногда становится легче, если подгрузишь.

Маша не спешила входить в роль шпионки. Ей и правда было интересно, что же привело ее нового друга в наш прекрасный город, да еще так внезапно.

Андрей достал золотистый айфон. Перечитал несколько сообщений.

– Вот первое дело, – сказал он. – Через три часа у меня встреча с одноклассниками. Но мне не продадут алкоголь. А у тебя, наверно, и паспорт не спросят… Ты в очках выглядишь старше…

Сказать, что Маша была разочарована, означало ничего не сказать. Нет, она крепко разозлилась.

– Маш, ты обещала мне помогать, – напомнил Андрей.

Направил на нее камеру и сфоткал на фоне города, с высоты птичьего полета. Если это и была манипуляция, то какая-то уж слишком откровенная. Беззастенчивая. И беспроигрышная.

Маше больше всего хотелось выйти и хлопнуть дверью, но эта чертова кабинка болталась на высоте доброй сотни метров над городом.

– Бухло покупать я не обещала, – сказала Маша. – Все тетке расскажу.

На это Андрей ответил так: пересел к ней поближе и привлек к себе. Она хотела ему высказать все, что она про это думает, но он легонько прикоснулся своим носом к ее носу. А потом вытянул руку и отснял гифку. Показал ей, посмеиваясь. На экране их губы забавно шевелились, как у двух рыбок, будто они только что поцеловались, и более того, как будто это им обоим ужасно понравилось.

– Удали сейчас же, – сказала Маша.

– Не сейчас и вообще никогда, – отвечал Андрей. – Может, я это тоже для тети сохраню.

– Ну ты свинья, – сказала Маша.

– Я такой. Пойдешь со мной сегодня? Мне без тебя будет плохо.

Машка широко раскрыла глаза.

– Заодно проследишь, чтобы я себя хорошо вел.

«Ну как такому откажешь?» – подумала Маша.

Через три часа они оказались на месте. Маша еще никогда не бывала в таких шикарных квартирах. Просторная прихожая-лофт освещалась скрытыми где-то лампами, светившими вполсилы, и вся была завешана зеркалами в тонких бронзовых рамах; Маша не сразу поняла, что за зеркалами скрываются шкафы, а точнее сказать, целые комнаты для одежды. В зеркалах отражались дорого одетые парни и девушки, которые выходили обниматься и хлопать Андрея по плечу, кому как больше нравилось. Откуда-то издалека слышалась музыка – довольно примитивный этнический бит, как из второй обоймы Black Star. Маша не любила такую музыку, но с любопытством смотрела по сторонам. Прямо из прихожей начинался длинный коридор, который по широкой дуге уходил куда-то вбок, будто квартира была круглой. У Маши даже возникло подозрение, что коридор через пару сотен метров снова возвращается в прихожую, и у нее слегка закружилась голова – может, от этой мысли, а может, от сладкого дыма, которым она надышалась, пока стояла на лестничной площадке.

Дым-то как раз был самым обыкновенным. Как в вонючих подъездах ее родного городка.

Пока их встречали и приветствовали, она незаметно держала Андрея за руку. Ей казалось, что на нее никто и не смотрит, хотя, конечно, это было не так.

– А это чудо у тебя откуда? – спросил кто-то в рифму.

Маша поняла, что это про нее. Она подняла глаза на говорившего. Это был круглолицый, но довольно накачанный парень в мешковатых шортах, в сине-бело-голубой футболке футбольного клуба «Зенит» (с рекламой Газпрома) и почему-то босиком. Наверно, это была его квартира.

Маше было приятно, что Андрей даже не улыбнулся. Он очень серьезно посмотрел на нее и сказал:

– Это чудо из Чудово. Есть такой город.

– Знаю, – сказал круглолицый. – Сколько раз с отцом мимо проезжали. Познакомишь?

– Уже нет, – отрезал Андрей.

Маше снова захотелось его поцеловать. Это было, наверно, заметно, потому что футболист слегка приуныл.

– Это несправедливо, – сказал он. – Опять все лучшее тебе одному.

– Ладно, ее зовут Маша, – сказал Андрей. – Она, между прочим, в библиотеке работает. У моей тетки. Ну, ты знаешь.

– А я Макс, – сказал тот парень. – Макс Ершов. Мы вообще-то с этой немчурой друзья с пятого класса.

– С шестого, – уточнил Андрей. – Макс ничего не помнит, потому что он технический гений… Нет, не гей, а гений… Мы зовем его «Маск». Возьми-ка вот лучше сумки, Маск. Там маленькие шампусики.

– Ого! – оценил Макс. – А еще у нас что-то покрепче есть.

Он поднял с пола два объемистых пакета. Андрей выбрал в алкомаркете не что-нибудь, а сразу шесть коробок немецкого игристого в мелкой расфасовке.

– В Европе на вечеринках только так и пьют, – пояснил он Маше.

– Для экономии? – спросила Маша.

– Для безопасности, – ответил он.

Продавец в алкомаркете насмешливо на них посмотрел и спросил документы. Маша уверенно показала издали паспорт, и все получилось как нельзя лучше.

– Вы фанат «Зенита»? – спросила Маша у Макса.

– Я фанат Газпрома, – ответил тот. – Отец на них трудится… с утра до вечера.

– Правда? Так тяжело?

– Ну да… Он давно бы бросил, если бы корпоративные футболки не выдавали… Сейчас он в командировке. И это… может, перейдем на «ты»? Я неловко чувствую себя во множественном числе.

Маша кивнула. Она смотрела на его босые ноги. На правой, повыше щиколотки, была видна татуировка: «Musk».

– Маск, не будь слишком тонким, – сказал Андрей. – Это не твой образ.

– Энджик любит ревновать. – Его друг повернулся к Маше. – Даже когда нет причин. Что, кстати, вдвойне обидно.

И он ушел с сумками вдаль по коридору.

– Как он тебя назвал? – спросила Маша.

– Как? Энджик? Это… старое…

Вот странно: Андрей как будто немного погрустнел. Хорошо еще, что сразу две полуодетые девчонки полезли к нему целоваться с двух разных сторон. Одна, впрочем, повернулась к Маше и спросила:

– А ты его девушка? Ты есть у него в Инсте? Я тебя не видела…

Маша помотала головой отрицательно.

– Мы живем в даркнете, – отрезал Андрей. – Там голые фотки не размываются.

Наконец все собрались в одной из неизвестно скольких громадных комнат, расселись на коврах и принялись открывать шампанское. Протянули руки, хорошенько облили друг друга пеной.

– Никто не понял, с чего ты так сразу уехал, – говорил Андрею один из приятелей, чье имя Маше не запомнилось. – Взял и пропал. Потом мы такие смотрим – ага, он уже в Германии… Ты бы рассказал, что ли, как оно…

– Да расскажу… потом… – отнекивался Андрей.

– Давай сейчас. Ловецкой все равно нет. Девчонки ее спрашивали, как она тебя туда отпустила… а она…

Маша стала слушать внимательнее.

– Чего она не пришла-то? – тихо спросил Андрей.

– Сам как думаешь?

Маше стало грустно. Она потянулась и взяла из тазика со льдом еще одну мокрую бутылочку. Андрей посмотрел на нее, отвинтил проволоку, хлопнул пробкой. Себе взял еще одну.

– За нас, – сказал он так, чтобы только она слышала.

Никогда еще Маша не пила такого вкусного шампанского. И оно показалось еще вкуснее после этих слов.

И еще у нее немножко кружилась голова.

– Тебя звали Энджик, – сказала она. – Как странно.

Она потрогала серебряного ангелочка, что висел на груди. Андрей заметил. Нежно накрыл ее ладонь своей. В том месте, куда легла его рука, вдруг сделалось очень горячо, и Машино сердце ненадолго остановилось, а потом снова застучало сильнее прежнего.

– Не надо, – сказала она.

– Хорошо. Маш, я никогда не сделаю ничего… плохого. Если ты… не захочешь…

– Не надо, – повторила она.

Кажется, она слышала, как скрипнули его зубы. Но вслед за этим скрипнула дверь, и в комнате появились еще одна девушка (редкой, но какой-то слишком настойчивой красоты) и увалень Маск, который со смущенным видом шел за ней. Он один услышал звонок в дверь.

Все, кто был в комнате, как-то неловко замолчали. Только скучный R'n'B все еще пульсировал где-то вдалеке.

Эта девушка нашла глазами Андрея.

Маша почувствовала, как тот вздрогнул. Медленно опустил руку.

– Привет, – сказал он совершенно незнакомым голосом.

Тронул Машу за плечо. Молча поднялся и вышел в коридор. Девушка вышла с ним, так и не проронив ни слова.

Все с пониманием переглянулись. Потом все посмотрели на Машку. Она хотела было исчезнуть тоже, но добрый Маск подсел рядом. Его зенитовская футболка почему-то была мокрой. От шампанского, подумала Маша.

– Оставь их, – сказал он. – Не бери в голову. Пусть пообщаются, три года не виделись. Хочешь еще шампуса? Или, может, тебе лучше пива принести? У отца в холодильнике целый ящик.

– Все равно, – сказала Маша.

– Тогда чего другого? – оживился Маск.

– Ни за что.

Маск оглянулся на дверь:

– А я немножко выпью, наверно.

Он вышел куда-то и действительно вернулся через минуту с пузатой бутылкой. Не очень-то ловко налил в стакан (жидкость выливаться в стакан не хотела). Выпил один. Снова повернулся к Маше. Даже взял ее за руку.

– Знаешь, какое было погоняло у этой Светки? Рыба… Рыба Ловецкая… смешно, да? Она такая и есть, как рыба… губищи видела, какие? В одиннадцатом классе тест IELTS speaking сдала на ноль баллов… парни ржали… знаешь, чего про нее говорили?

Видимо, он уже опьянел. Его темные глаза даже стали немного косить.

Маша мягко высвободила руку. Не удержалась и спросила:

– А что у них было… с Андреем?

– Вроде как первая любовь, – сказал Макс, вздохнув. – Была, да кончилась. В десятом классе. Никто не знает почему. Какая-то темная история. Очень личная. Энджик в больницу попал… а на каникулах взял и уехал насовсем.

– Как это в больницу? Из-за любви?

– Слушай, Маш-ша, – сказал Макс, стараясь глядеть ей прямо в глаза, – я обещал молчать – я и молчу. Чего не знаю – того не знаю. А что знаю – не скажу. Только скажу, что все это зря было. Очень зря.

– Почему?

– Потому что мы тогда его чуть не потеряли. А может, уже и потеряли. Ты видишь, какой он? Это он с виду такой… пофигист… а внутри – нет. Я-то знаю…

За его спиной хлопнула дверь, и чья-то тонкая рука легла Максу на плечо. Да так, что как будто норовила вцепиться в горло.

– Зачем ты его сюда пригласил, а, Маск? – процедила сквозь зубы Света Ловецкая по прозвищу Рыба.

Макс поднялся на ноги и оказался даже немного ниже этой Светки (он босиком, а та на каблуках, поняла Маша).

– Затем что он мой друг, – сказал Макс спокойно.

– Хорошо. А меня тогда зачем позвал? Ты же знаешь, что я не хочу с ним встречаться?

– Я всех позвал, – сказал Макс, будто оправдывался.

– Всех? – Тут Света Ловецкая перевела презрительный взгляд на Машу. – И эту тоже? Так она вообще не из наших. Это он ее привел? Где он ее подцепил? Может, где-нибудь в «Дикси» на кассе, в этой угробищной кофточке?

Предмет одежды, который был так назван, вообще-то был предметом Машкиной гордости. Она купила эту блузку со скидкой в самом лучшем шведском интернет-магазине и долго ждала доставки. Она очень обиделась.

– Нет, ты скажи, ты ему кто? – настаивала Света. – А ты, Маск, молчи. Я хочу знать, что она тут вообще делает?

Маша не стала отвечать. Ей пришла в голову одна странная идея, которая никогда бы не пришла на трезвую голову. Сидя на полу, она взяла ковер за край и резко дернула. Ловецкая немедленно грохнулась на пол, опрокинув на себя тазик с полурастаявшим льдом.

Макс зааплодировал, но остался в меньшинстве. Впрочем, кто-то из гостей бросился удерживать Рыбу от дальнейших поступков, в то время как Маша уже была на ногах, а через мгновение уже была за дверью.

Теперь перед ней был бесконечный полутемный коридор. Откуда-то тянуло сквозняком и знакомым сладким дымом. Секунду подумав, она пошла туда.

Выбор оказался верным. В зеркальной прихожей было пусто, но дверь на лестницу почему-то была приоткрыта. В последний раз оглянувшись, Маша вышла на площадку. Никто ее не преследовал.

На ступенях перед лифтом сидел Андрей. Он опустил голову на руки. Ему было плохо. Возможно, его просто тошнило.

Но Маша еще совсем недавно жила в городке на трассе Москва – Питер. В блочной пятиэтажке с вечно выбитыми дверями, где на лестнице вечно дежурили наркоманы. Может быть, поэтому она, не говоря ни слова, взяла Андрея под мышки и попробовала поднять. Это никак не получалось, пока он сам не очнулся. Не оглянулся. Не положил вдруг обе руки Маше на плечи. Поскольку он стоял ступенькой ниже, это у него вышло как-то особенно беспомощно.

– Маша, – сказал он. – Здравствуй, Маша. Вот все и кончилось.

– Вот и хорошо, что кончилось. Меня твоя тетка убьет. Поехали отсюда.

Она нажала кнопку лифта. Потом они стояли в залитой светом кабине, и Маша смотрела на Андрея, стараясь сдержать слезы. Держась как можно прямее, они прошли мимо хмурой консьержки с очень цепким взглядом, которая, к счастью, не стала их ни о чем спрашивать. Красивая дверь с цветными стеклами распахнулась перед ними, и они выбрались на улицу. В крохотном сквере опустились на скамейку, и вот тут Андрея по-настоящему стошнило.

– Прости, – сказал он Маше. – Черт, как стыдно. Нельзя мне пить.

У Маши нашлись салфетки. Вода нашлась в ночном магазине, в подвальчике на площади.

Выпив воды, Андрей даже смог включить свой телефон. Кое-как набрал на карте Машкин адрес.

Через полчаса они стояли вдвоем возле ее дома, а такси, мигая аварийкой, ожидало возле ограды спортплощадки – совсем как когда-то давно, а именно сегодня утром.

– Я идиотский кусок дерьма, – сказал Андрей Маше. – Я втянул тебя в какую-то… долбаную авантюру… прости меня.

Маша покачала головой:

– Просто я не справилась со своей работой. Плохой из меня гид. Я позвоню твоей тетке и попрошу… найти кого-то другого.

Андрей протянул руку и потрогал ее телефончик в заднем кармане джинсов.

– Не звони, – попросил он.

Его рука задержалась немножко дольше, чем было нужно, чтобы определить наличие телефона на привычном месте, и Маша зафиксировала его ладонь… Хотя его действия не были похожи на те, что ей приходилось терпеть раньше в подобных ситуациях. К тому же стоять очень близко друг к другу было не так холодно. Свежий ночной ветерок продувал весь огромный двор насквозь. А еще откуда-то пованивало помойкой.

– Молодые люди, мне ехать надо, – напомнил таксист. – У меня тоже работа.

Андрей опомнился. Отступил на шаг.

– Не звони тетке, – повторил он. – Ты мне нужна, Маша. И я тебя здесь не оставлю. Заберу с собой в Берлин. У нас все будет хорошо. Ты мне веришь?

Его голубые глаза блеснули в свете фонаря.

Маша прошептала одними губами: «Да». И он поцеловал ее на прощание.

Надпись на футболке вспыхнула и снова погасла, когда он развернулся и пошел к машине. Белые кеды светились в темноте. Маша вдруг подумала, что та его Светка по прозвищу Рыба тоже когда-нибудь прощалась с ним вот так, без слов и без слез.

Или все же со слезами?

А ей он что обещал?

Такси тронулось с места и в два приема развернулось. Проползло мимо Маши, нацеливаясь в широкий проезд между девятиэтажками. Кажется, Андрей помахал ей ладошкой. Она машинально ответила.

В другой руке у Андрея светился телефон.

Немедленно вслед за этим Маша поняла: ни к какой тетке он не поедет. Прямо сейчас вернется на ту же вписку. К своей бывшей. Или настоящей?

Потому что если парни говорят «вот все и кончилось», это значит, что они скучают по тому, что было.

Ей захотелось плакать, но в этом не было смысла. Кому интересны слезы девочки-гида с почасовой оплатой?

У себя в комнате Маша расстегнула замок на цепочке. Рассмотрела кулончик на ладони. Ей показалось, что у серебряного мальчишки был недовольный вид.

Никто не знает, о чем именно она попросила своего ангелочка. Хотя догадаться было несложно.

Стекло в ванной запотело, и глаза у Маши были, как говорится, на мокром месте. Так – грустно и немного влажно – закончился этот день.

* * *

Ночью ей снились кошмары, удушливые и почему-то беззвучные. Среди этих глухих кошмаров запомнилась чертова Рыба-Ловецкая. Она строила Маше страшные рожи и хлопала губами. С ней удалось совладать привычным способом: Маша обрушила ее на пол, и Рыба нехотя уплыла из ее сна, зато в этом сне остался потертый советский ковер с оленями.

Теперь он висел на стене в ее доме в городе Ч., в большой комнате, где телевизор на тумбе все еще показывал тупое реалити-шоу.

А еще в этой комнате была Машина мама. Она стояла, скрестив руки на груди, и смотрела на Машу печально и укоризненно.

«Ты вернулась слишком поздно», – сказала мама неслышным голосом.

«Прости», – ответила Маша.

«Вечно шляешься неизвестно где», – сказала мама.

«Я больше не буду».

«Верно. Не будешь. Скоро ты совсем не будешь».

«О чем ты, мама? Я не понимаю».

«Придет время, поймешь. Я поняла, и ты поймешь».

«Но я не хочу», – прошептала Маша.

«А куда ты денешься?»

Тут ее мать повернулась и пошла прочь – в прихожую, где пахло нафталином, и на тесную кухню, куда Маша отчего-то боялась идти, но покорно шла следом, как это часто бывает во сне, и, как бывает во сне еще чаще, потеряла в дороге маму, не попала ни на какую кухню, но внезапно оказалась в незнакомой просторной, абсолютно пустой комнате без окон. Зато все стены в ней были выкрашены в кроваво-красный цвет.

Во сне Маша встревожилась (во сне очень легко встревожиться). Она вспомнила дурацкого дейтинг-бота и его приглашение в пятницу, тринадцатого.

И вот она стояла, недоуменно оглядываясь, в этом замкнутом алом пространстве и пыталась понять, откуда же придет опасность. Но опасность была вокруг. Она нависала над Машей, она сгущалась, пульсировала, заставляла сильнее биться ее сердце – и вдруг заговорила:

«Как хорошо видеть цветные сны, не правда ли, Мария? Иначе ты даже не поймешь, как здесь прекрасно. Красно-прекрасно. Превосходная степень красноты. Вот за что я люблю русский язык».

«F[…] U berry berry», – грубовато ответила Маша, полагая, что с чат-ботами надо говорить на их наречии.

«Предпочитаешь английский? – Кажется, голос даже обрадовался. – Тогда слушай. Красная комната. Red Room. Тебе ни о чем не говорит это название?»

«Ни о чем».

«Ты не читала „Сияние“? Ты пропустила даже мегасериал Дэвида Линча? Хотя и правда. Ты из другого поколения. Ты про них даже не слышала».

Во сне Маше было вовсе не обидно признаться, что это так. Хотя она помнила: в каталоге библиотеки были романы Стивена Кинга, и «Сияние» брали довольно часто. Но от этого стало еще тревожнее.

«Тем лучше, – одобрил голос. – Твой страх будет безотчетным. Незамутненным».

«Да шли бы вы», – вежливо сказала Маша.

«Уже иду. Уже иду к тебе, дорогая. Практически я уже здесь».

В смятении Маша проснулась. Подняла голову и стала таращить глаза в темноту (от сияния петербургских белых ночей Маша отгораживалась шторами). Конечно, никого в ее комнатке не было и быть не могло. Но голос как будто все еще звенел в ее голове. Или скорее омерзительно жужжал: «Я з-здесь».

Маша хлопнула в ладоши и убила надоедливого комара. Воткнула в розетку фумигатор. Обняла подушку и постаралась думать о приятном. Это было легко: удивительный вчерашний день все еще жил в ее памяти.

Потом уснула опять и начисто забыла все, что ей снилось.

* * *

В воскресенье утром Маша ждала звонка от Андрея – непонятно зачем. Около часу позвонила сама. И тоже без видимых причин.

– Я сейчас в дороге, Маша, – сказал знакомым голосом кто-то далекий и чужой. – Мне не хотелось тебя снова впутывать в мои дела. Когда закончу с этим, обязательно увидимся. Я позво…

– Нет, – перебила Маша. – Скажи, куда ты едешь.

– Ну… это неважно. Вечером буду.

– Если ты не скажешь, я сейчас же звоню твоей тетке. А она жалуется твоей маме.

– Не надо жаловаться маме, – быстро сказал Андрей. – Я еду к своему отцу. Маша, это личное. Личный разговор. Я тебе все объясню. Когда-нибудь потом. Не волнуйся.

– Позвони сразу, как будешь там, – попросила Маша.

– Bis bald, – попрощался он по-немецки.

Она напрасно ждала его звонка. Около трех наконец решилась и перезвонила его тетке.

Заведующая совсем не удивилась.

– Этот его отец – порядочная дрянь, – сказала она с уверенностью. – Странно, что Андрей к нему поехал. Не замечала между ними никакой особенной любви. Особенно после всего, что случилось…

Маша выглянула за окно. В небе сгущались зловещие сизые грозовые облака. Почему-то ей пришло в голову, что Андрей вряд ли захватил с собой свой красный зонтик. Утром на небе не было ни облачка.

– А где живет этот отец? – осведомилась Маша самым равнодушным голосом.

Но от заведующей не укрылось, как этот равнодушный голос внезапно дрогнул.

– Эх, Маша… милая моя Маша, – сказала она. – Я в тебе не ошиблась… хотя, может быть, лучше бы ошиблась… Ну, раз уж ты так просишь, сейчас поищу адрес этого… папаши. Повиси, не отключайся…

Поискала и нашла. Наверно, где-нибудь в старомодной записной книжке. Маша тоже записала адрес очень старомодно – огрызком карандаша на хозяйских обоях.

Через полчаса она уже ехала на такси по Приморскому шоссе в сторону курортного поселка со странным названием Лисий Нос. Они миновали офисную башню-кукурузину, где, должно быть, трудился не покладая рук отец Маска; тяжелые тучи висели над заливом, но проливаться еще не спешили, совсем как Машкины слезы.

Прошла еще четверть часа, и такси нырнуло под виадук и, сбавив ход, двинулось по узким асфальтовым улочкам Лисьего Носа. Старые деревянные дома здесь соседствовали с вычурными особняками. Эти последние были окружены заборами разной художественной ценности, но неизменно высокими. За заборами угадывались псы бойцовых пород.

У Маши еще оставались некоторые иллюзии, пока они не подъехали к адресу. Вдоль улицы тянулся бесконечный чугунный забор-частокол высотой в полтора этажа, как у Летнего сада, отделанный понизу натуральным камнем. Ограда была бы даже красивой, если бы хозяева не догадались обшить ее изнутри чудным оранжевым полупрозрачным поликарбонатом. Дом за забором был украшен башней с узкими окнами и флюгером. На флюгере был вырезан год постройки: 1998.

Сдвижные ворота были плотно закрыты. В воротах нашлась калитка, чуть в стороне – панорамная видеокамера, похожая на глазастое полушарие.

Водитель только хмыкнул. Получил деньги и уехал. Маша осталась стоять под внимательным взглядом камеры. Как можно более спокойно достала телефон и набрала Андрея.

Никто не отвечал.

Маша чувствовала, как за ней наблюдают.

Тучи над поселком между тем сгущались. Воздух был насыщен электричеством. Но Маша не боялась. Если вдруг ударит молния, думала она, то прежде всего она врежет по флюгеру, а потом уже по ней.

Когда первые тяжелые капли застучали по листьям, Маша приблизилась к калитке и нажала на кнопку переговорного устройства.

Мгновенный отклик только подтвердил ее подозрения. Конечно, за ней уже давно следили.

– К кому? – прошебуршал в динамике голос.

– К Андрею Охотникову, – ответила Маша лаконично.

За забором знали эту фамилию. В калитке щелкнул электрический замок. Маша толкнула дверь и вошла.

Внутри оказалось не так уж и просторно, как можно было подумать. Территория была занята низкими кирпичными постройками неясного назначения; была там и очевидная баня с высокой трубой. Из трубы шел не слишком густой дым. От бани к большому дому вела длинная стеклянная галерея, и все это было похоже на паровоз с вагончиками.

В стороне, под навесом, скучали два черных автомобиля, в марках которых Маша не очень разбиралась. Один был большой и внедорожный, другой – низкий и гоночный.

Навстречу Маше вышел охранник. Одет он был по-домашнему, в мешковатые брюки и темную рубашку, но вид имел суровый.

– По какому вопросу? – спросил охранник.

Маша решила, что здесь нужно говорить кратко и убедительно. И что большинство аргументов, которые могли бы быть высказаны в любом другом месте, тут не прокатят.

– Я гид и переводчик Андрея, – сказала Маша. – У нас возникли проблемы с консульством.

Зачем она так уверенно врала, она бы и сама не смогла объяснить. Вероятно, ее вел инстинкт. Если это было так, то инстинкт сработал.

– Они с отцом в сауне сейчас, – проговорил охранник, который даже немного опешил. – Позвать?

– Я подожду, – махнула Маша рукой. – Где у вас можно погулять?

– Сейчас гроза начнется. Идемте в дом. Вас как зовут?

Вот так, ведя легкий small talk, они поднялись на высокое крыльцо и прошли внутрь. Маша старалась не глазеть вокруг, делая вид, что ей все привычно. В полутемном зале она заметила только звериные морды-чучела на стенах (в основном добычей хозяев были кабаны и олени), какие-то кинжалы и топоры в стеклянной витрине и медвежью шкуру на полу.

Маша осторожно обошла шкуру и уселась на диван. Два глубоких кожаных кресла напротив оставались пустыми. Между ними громоздился низкий круглый стол, сделанный из широченного среза какого-то экзотического дерева, с темными и светлыми годовыми кольцами. Стол был похож на громадный пень, но держался вместо корней на невидимых ножках и, должно быть, стоил жутких денег.

– Чай-кофе? Вино? – спросил охранник (видимо, в доме он был один за всех).

Маша не очень хотела проколоться, зато очень хотела пить.

– Апельсиновый сок, пожалуйста, – сказала она. – Можно без льда.

– Верный выбор, – сказал охранник как-то двусмысленно.

Но сок принес. А сам куда-то сгинул.

Кажется, он все же сообщил о визите куда следует. Потому что в скором времени двое мужчин в неожиданно цветастых махровых халатах заняли места напротив Маши.

Первого Маша хорошо знала, и описывать его нет смысла. Андрей почему-то кутался в халат, словно мерз, и еще как будто стеснялся коротких рукавов. Его мокрые нечесаные волосы казались темнее, чем есть, и только голубые глаза удивленно блестели в полутьме охотничьего зала.

Видно было, что он похож на отца. Только отец оказался сильно шире по всем направлениям. Его прическа была пореже, шея потолще, а взгляд потяжелее. Он-то как раз ничему не удивлялся.

– Так вот кто нас тут дожидается, – сказал он с усмешкой. – Сюрприз, сюрприз. Сын, признавайся: все так и было задумано?

– Нет, – сказал Андрей. – Маша здесь по срочному делу.

– А чего так скромно, Маша? Взяла бы подружку… Шучу, шучу.

Хозяин явно веселился. Умные слова вроде «гид» и «переводчик» не могли ввести его в заблуждение.

– Что за дело-то срочное в воскресенье? – поинтересовался он. – Какое еще консульство? Даже я знаю, что немцы по воскресеньям не работают. Колитесь, граждане, что вы себе задумали. Один всю дорогу темнит, теперь еще и Маша приехала в молчанку играть. А? Так что за дело?

– Его тетя просила за ним присматривать, – выдавила из себя Маша.

– Точно, – сказал Охотников-старший. – Молодец. Больше не ври, не люблю.

Андрей скрипнул зубами.

– Это моя девушка, – сказал он.

– Да ну? Об этом ее тоже тетя попросила?

Маша вспыхнула. Андрей промолчал. Кажется, ему все-таки было плохо после вчерашнего.

– Ну и ладно, – махнул рукой отец. – Девушки, как в песне поется, бывают разные. Но после бани все красные. А чтобы выглядеть красиво, людям требуется… что? Пиво. Не благодарите, идея висела в воздухе. Сидите, сидите, гости дорогие, я сам принесу.

Он вышел и отправился куда-то в другой конец дома.

Андрей поднял глаза на Машку:

– Маш… Ну зачем ты здесь? Я всего лишь хотел с ним поговорить. Может, в первый раз за всю жизнь.

– Говорите сколько угодно, пожалуйста, – разрешила Маша. – Но потом я тебя увезу отсюда.

– Это потом. Но сейчас… я тебя попрошу… подожди меня где-нибудь…

– Да нифига подобного, сынок, – сказал отец, возвращаясь с тяжелой коробкой в руках. – Никуда мы Машу не прогоним. Это невежливо. Пусть тут остается… переводит.

За окном вспыхнула молния. Где-то в отдалении раскатисто грохнуло, и хлынул ливень. Гроза только начиналась.

Отец открыл одну за другой три темные бутылочки чешского – изящно, при помощи одноразовой зажигалки. Поставил перед каждым на низкий столик.

– Хорошо сидим, – сказал он. – Слыхали, чего на улице творится? Самое время, я считаю, о делах поговорить. Ты ведь за чем-то таким приехал?

Из бутылочек медленно лезла пена.

Андрей опустил голову.

– Папа, – сказал он. – Я бы, если честно, и не приехал бы. И не просил бы тебя ни о чем.

– Вот что значит европейские манеры, – одобрил отец, с видимым удовольствием глотнув пива из горлышка. – Так бы уж и сказал по-русски: «Гадский ты папа, видеть тебя не хочу».

– Не начинай вот это все, – попросил Андрей. – Ты ведь тоже меня не звал к себе. Ни разу.

Отец посерьезнел.

– Не звал, – согласился он. – И смысла не видел. Алименты платил? Платил. И не говори, что ты все это время во мне страшно нуждался. И потом, твоя мама сама выбрала это счастье.

– Я о ней и хочу поговорить.

Андрей снова посмотрел на Машу – как ей показалось, жалобно. Отец перехватил его взгляд. Посмотрел на Машу уже без улыбки.

– Нет, ты уж сиди, не дергайся, – велел он ей. – Свидетелем будешь. Мы с его матерью, чтоб ты знала, уже давно чужие люди. Очень давно и очень чужие. Поэтому даже не знаю, о чем тут можно говорить.

– Они с Клаусом разводятся, – сказал Андрей.

– Рад за него. А мне-то что?

– Он нанял хорошего адвоката по бракоразводным процессам. Кто бы мог подумать. Так вот, если она проиграет дело, то остается без копейки. Как у них говорят, без пфеннига.

– Повторяю вопрос: мне-то что?

– Ее могут выдворить обратно в Россию, если вид на жительство не продлят.

– Ну и добро пожаловать на родину. Я-то при чем?

– Тогда и меня выдворят. А я не хочу. Я хочу там в университете учиться. На нейрофизиолога.

– Да что ты говоришь, – протянул отец. – На нерво… кого?

– Да неважно. Понимаешь, нам деньги нужны. На адвоката. Это очень дорого. Десятки тысяч евро.

Его отец за пару глотков допил свою бутылку. Со стуком поставил на стол.

– Нам? – спросил он. – Это значит – ей? Или тебе?

– Послушай… ну почему ты так к ней относишься? Она, кстати, тебя часто вспоминает.

Отец усмехнулся.

– Думаю, даже скучает, – сказал он. – Особенно по алиментам.

Над столом повисло молчание.

– Папа, – произнес Андрей затем. – Если ты поможешь нам… решить эту проблему… я всегда буду тебе благодарен, как никому другому. И мама… тоже.

Отец закинул руки за голову и откинулся на спинку кресла. Его цветной халат слегка разошелся на груди. Волосы на его груди были густыми и почему-то темными. В этих волосах тоже прятался свой амулет – немаленький крестик на золотой цепочке. Маша вдруг совершенно случайно и спонтанно подумала… хотя ей тут же стало стыдно за эти мысли.

– Это я все понимаю, – сказал отец. – Про благодарности и про все такое. Решать проблемы – это вообще мое хобби. Только вот я помню, что именно лично ты говорил мне года три тому назад. И какими словами ты меня называл. Да, в общем-то, и твоя мама не уступала в красноречии.

– Ты же знаешь, почему это было.

– Я? Я-то знаю. Вот, кстати, Маша не знает. Может, хватит говорить загадками? А ты ей так и скажи: мой отец – чертов блядун. И девки к нему так и липли. А я, скажи, был таким трепетным подростком, что никак не мог с этим смириться, и… Ну так чего? Расскажешь? Или мне рассказать?

– Нет. Пожалуйста, нет.

Отец и правда не стал продолжать. Взял из ящика еще пару пива. Пробка полетела в потолок, и одновременно с этим на улице снова прогрохотал громовой раскат, будто там выстрелили сразу из нескольких пушек: гроза подобралась совсем близко.

– Во как шарахнуло. Значит, правду говорю, – сказал отец и приложился к горлышку.

– Речь не идет о благодарности, – сказал Андрей. – Речь идет о нашем будущем. Я мог бы попросить у тебя в долг. Я верну. Обещаю.

– Ну а чего, жизнь длинная, – согласился отец. – Если ты по жизни не трус и не слабак.

Андрей стиснул зубы и промолчал. Он как-то сгорбился в своем кресле. Даже его замечательные глаза потускнели. Два родных человека в одинаковых халатах, думала Маша, а какие разные.

– Но это же очень грустно так жить, – сказала она вдруг.

– Милая Маша, – сказал отец. – Ты мало что об этом знаешь. Были времена, когда жизнь… да и смерть… стоили совсем других денег. И это было еще совсем недавно. Я бы тебе рассказал, да ты не поверишь. Ничего… кто выжил, тот помнит. А другим и знать не надо.

– Я понимаю, – проговорила Маша.

– Вижу, что понимаешь. И что не боишься, вижу. Я это в людях уважаю. Но я тебе все же расскажу одну вещь. Вот у этого красавчика, – он показал пальцем на сына, – есть один одноклассник. По фамилии Ершов. Мы с его отцом вместе… работали. По нефтянке, по металлолому, ну там всяко-разно. Этот Виктор, я тебе скажу, круто поднялся. Квартира у него на целый этаж в центре, дом в Репино, все дела. И была у него жена. Мать этого самого одноклассника. Он за ней, видишь ли, еще в школе ухаживал. Ну и женился по такой любви неземной. А потом… после пятнадцати лет жизни… она со своим же тренером по фитнесу спуталась. Нормально, да?

Маша пожала плечами, не говоря ни да, ни нет.

– Ты дальше слушай. Она с этим тренером вступила в сговор. Тот нанял бандитов, чтобы Витька завалить, понимаешь? Тогда, как они думали, все бабки законной супруге достанутся, и недвижимость тоже. Только наняли они каких-то лохов приезжих. Я тебе скажу, это было любо-дорого посмотреть, как их наши пацаны по всему лесу гоняли… только Ершову было невесело. Он-то знал, кто его заказал. Это я к чему? К тому, что любовь приходит и уходит. И только бабки рулят всем. Такая вот поэзия жизни.

Маша слушала и удивлялась.

– А что случилось с женой? – спросила она. – И с этим… тренером по фитнесу?

Охотников-старший вздохнул.

– Тренер так к работе и не вернулся, – сказал он. – Куда делся – не могу знать. Клиентки, должно быть, плакали горючими слезами. А Марианна… ну, жена Ершова… с ней, видишь ли, произошел несчастный случай. Причем, веришь, нет, без чьего-либо постороннего участия. Летела на кабриолете по нижнему шоссе, не вписалась в поворот. Таблетки потом по всему берегу собирали… она их принимала от депрессии… ну, и части тела тоже.

– Ужас какой, – сказала Маша.

– Да какой там ужас. Так… унылая порнуха. Хорошо, сын не видел. В Турции на сборах был. Мячики пинал.

Все это время Андрей сидел, опустив голову. А тут протянул руку, взял со стола бутылку. Глотнул. Маша хотела сказать ему что-то, но не решилась.

Его отец понял, что хватил через край.

– Не хнычь, – сказал он. – Это я все к чему? Иногда проще бабе денег дать. Чем ее потом собирать по частям. Судмедэксперты, опознания… бр-р.

– Так ты сможешь что-то сделать? – спросил Андрей.

– Еще не было такого случая, чтобы я сказал «не смогу».

– Тогда сделаешь?

Отец не смотрел на сына. Почему-то он смотрел только на Машу. Под его тяжелым взглядом той было неуютно и немножко жарко. Но было и еще кое-что, удивительное и стыдное. Ее джинсы (с телефончиком в заднем кармане) показались ей вдруг тесными и неудобными. А может, она просто читала чью-то чужую мысль? С ужасом она думала, что если вот сейчас они останутся наедине с этим человеком, то…

Она тронула двумя пальцами свой серебряный кулончик.

Человек, который смотрел на нее, отвел взгляд. Посмотрел наконец на своего сына.

– Чего ты очкуешь-то, – сказал он. – Думаешь, мне денег жалко? Да я на баб никогда денег не жалел.

Андрей встал и, волнуясь, пригладил свои мокрые волосы. Наверно, он хотел сказать своему отцу что-то серьезное, только почему-то не решался. Но Маша во все глаза смотрела на его руки. Широкие рукава халата слегка задрались, и на его довольно мускулистых предплечьях Маша заметила длинные и тонкие темно-красные рубцы – хирургические швы. Он поспешно опустил руки и слегка побледнел.

Маша перевела взгляд на взрослого мужчину в таком же халате. Тот снова сидел в любимой позе, закинув руки за голову, и смотрел на нее, Машу, с легкой усмешкой. Смотрел уверенно. Как победитель.

– Нам надо ехать, – сказала Маша сдавленным голосом.

За окном с готовностью прокатился гром. Было слышно, что ливень не утихает.

– А то оставайся? Наверху у нас шикарно. А пацан пусть один едет.

Андрей поглядел на них безумными глазами. Он поднял со стола бутылку и крепко сжал в руке.

– Не советую, – сказал отец. – Тебе вреден алкоголь. Твой гид подтвердит. И вот что… сейчас все в город возвращаются, сплошные пробки… и такси ждать долго. Так что Леха тебя отвезет, куда скажешь. Причем прямо сейчас.

Маша вскочила с дивана. Пробежала по медвежьей шкуре, распахнула стеклянную дверь и выбежала прочь из этого дома. Во дворе она мгновенно промокла насквозь, но струи дождя казались ей теплыми. Ее слезы лились не переставая, как этот дождь, но их она даже не замечала.

Но тут из дома послышались резкие голоса, звон битого стекла и негромкий удар, и еще один. Затем снова хлопнула дверь, и под дождем появилась еще одна фигура. Длинная, нестриженая, в нелепом цветном халате, мгновенно промокшем насквозь, как мочалка.

Андрей крепко обнял Машу. Она спрятала лицо на его груди – не такой широкой, как у отца, хотя тоже довольно широкой, – и слезы потекли из ее глаз с новой силой. Он гладил ее по голове и целовал в мокрые волосы, и она не противилась. Маша не могла видеть, да и Андрей не видел, что по его плечам и по цветному халату текут алые ручейки крови из рассеченной головы, стекают и тут же растворяются и развеиваются под дождевыми струями. Никто не знает, о чем они говорили в ту минуту и говорили ли о чем-нибудь вообще. Возможно, Андрей тоже беззвучно плакал, но, быть может, так только казалось со стороны, если бы на это было кому смотреть.

Впрочем, их видел охранник по имени Леха. И когда мальчишка во дворе вдруг побледнел, покачнулся и принялся медленно оседать на землю, все еще держась за Машкины плечи, не кто иной, как этот Леха, мягко ступая по лужам, выбежал к ним во двор. Укрываясь от дождя под капюшоном, бегло осмотрел лежащего, выругался и вызвал «скорую».

* * *

Утром понедельника Маша, как ни в чем не бывало, сидела на своем рабочем месте, за столом в читальном зале библиотеки. Утреннее солнце отражалось на светлом паркете. Пахло книгами и кофе.

Старуха была тут как тут. Советский картонный кирпич, который она взяла сегодня, назывался «Иду на грозу». Это название напомнило Маше о чем-то недавнем и неприятном.

Очкарик в мешковатом костюме задерживался. Почему-то Маша была уверена, что он придет.

Несколько студентов, рассевшись за дальними столами, листали книги по медицине.

Вчера вечером фельдшер «Скорой помощи» довез их с Андреем до травмпункта, где Андрею наскоро зашили рассеченную голову и наложили повязку.

Отец Андрея в медицинской помощи не нуждался. Он даже из дома не вышел. Только вышвырнул на мокрый двор светлый льняной пиджак своего сына. Пиджак был безнадежно испорчен.

В обеденный перерыв в библиотеку приехала заведующая. Поговорила о пустяках. Потом пригласила Машу к себе в кабинет.

Там слегка приобняла и легонько потрепала по прическе, очень неформально. Далее заняла свое место за столом. Маша скромно присела на подоконник.

– Я знаю, зачем Андрей ездил к отцу, – сказала заведующая, глядя на Машу уже без улыбки. – Я разговаривала с сестрой. Теперь многое становится понятным. Беда в том, что ездил он все равно зря. Получилось только хуже.

Маша молча кивнула.

– А главное, я ума не приложу, что делать дальше. Неужели придется самой ехать к этому… зверю? Боюсь, моя миссия провалится. У меня нет для него веских аргументов. Особенно если он опять начнет швыряться бутылками.

– Андрей вам все рассказал? – спросила Маша осторожно.

– Ничего не рассказал. У него все-таки сотрясение мозга. Пользуясь этим, он лежит и молчит. Это ты мне расскажи, что там у вас приключилось.

– Они подрались, – сказала Маша. – Но… уже после.

– Дай-ка угадаю. Старик к тебе подкатывал? А наш малыш был против?

Что уж тут говорить, заведующая была проницательна. А может, знала что-то такое, о чем говорить не спешила.

Маша кивнула неопределенно. Но заведующей и не надо было ничего объяснять.

– Это их старая проблема, – усмехнулась она. – Я бы сказала, семейная традиция. Возможно, тебе будет полезно узнать об этом, Маша. Три года назад все было иначе. Андрюшка был такой… избалованный красавчик. Престижная гимназия, престижные друзья. Престижная девушка в комплекте. Ну, ты меня понимаешь.

– Света Ловецкая? – не удержалась Маша.

– Света. Не помню какая. Так вот. Его папаша тоже не отставал от жизни. Охотно посещал школьные собрания. Выступал со всякими там спонсорскими проектами. В общем, вечеринки, экскурсии, танцы с бубнами… И вот в один прекрасный день наш мальчик приезжает к папе на дачу. И застает с ним эту девочку. В весьма легкомысленном виде. В полицейских протоколах это называется «по обоюдному согласию». Но до протокола, как ты понимаешь, не дошло… культурные люди, высокие отношения…

Маша вспыхнула. Засопела носом. Хорошо еще, она сидела спиной к окну. Против света не было видно ее лица.

– Возник предсказуемый скандал, – едко продолжала заведующая. – Дело постарались замять, чтобы не выносить сор из избы. Но моя сестра заявила, что уходит. Собственно, даже есть к кому. Что они с мужем уже давно чужие люди и настала пора смириться с этим фактом. Сын тоже заявил, что уходит. Вообще. Один. Навсегда. Всего-то и надо было им, идиотам, к нему прислушаться… Но они, видишь ли, были заняты своими взрослыми делами… включая дележку имущества…

– И что же тогда случилось?

– Случилось то, что обычно бывает с избалованными красавчиками. Он полазил по интернетам, разузнал что и как. Затем надолго заперся в ванной. Вел оттуда прямой эфир. Стрим – кажется, так это у них называется? Поскольку ванных в квартире две, запертая дверь долго никого не беспокоила. Потом кто-то из одноклассников спохватился. Был у него один друг, Максим. Догадался позвонить его матери. Та даже удивилась, как он ее вычислил, к счастью, удивлялась недолго. Постучалась, потолкалась в ванную, а потом… с помощью консьержки… выломала дверь. Ты догадываешься, что она там увидела?

Заведующая остановилась, чтобы передохнуть. Поднялась и подошла к кофе-машине. Достала с полки две чашки.

– Я знаю, – сказала Маша. – У него шрамы на руках.

Сказав так, она все-таки всхлипнула.

Заведующая по-простому присела на край своего стола, поставила чашку рядом и подняла глаза на Машу.

– Бедная девочка, – сказала она. – Ведь ты могла просто побыть экскурсоводом.

Маша помотала головой отрицательно.

– Понимаю, – кивнула заведующая. – В него нельзя не влюбиться.

Маша всхлипнула.

– Но и в тебя тоже, – сказала заведующая.

Маша вернулась за свой стол. Но, если можно так выразиться, не находила себе места. Наконец она не выдержала. Достала телефончик.

«Макс, привет, – написала она в мессенджер. – Я теперь все знаю. Про то, что было три года назад».

Толстоватый парень по прозвищу Маск, друг Андрея и поклонник «Зенита», ответил почти сразу:

«Не уверен, что это знание тебя порадовало».

«Нет. Но я должна была знать».

«Зачем?»

«Хочу ему помочь».

«Уважаю, – написал Макс. – А я тебе зачем?»

Теперь пришла очередь Маши немного подумать.

«Макс, – набрала она. – Я не хочу, чтобы он ушел».

«От тебя?»

«От нас, Макс. Вообще и навсегда».

Этот парень молчал несколько минут. А потом прислал вместо ответа ссылку на старый видеострим, давно и отовсюду удаленный, кроме облачного хранилища файлов на аккаунте самого Макса.

Маша незаметно вставила в уши наушники. И нажала на ссылку.

* * *

«Привет, всем привет», – сказал шестнадцатилетний Андрей в камеру последнего айфона. Его тогдашний голос уже был похож на нынешний, но говорил он немного хрипло. Было слышно, как где-то рядом шумит вода. За его спиной угадывалась темно-зеленая кафельная плитка. Очевидно, он сидел на бортике ванны.

«Это будет такой мокрый стрим, – продолжал он. – Немного бесформенный. Не надо задавать мне вопросы. Я все равно не отвечу. Просто побудьте со мной, кто хочет. Это ненадолго».

Тут он, видимо, проверил по счетчику, сколько человек его смотрит.

«Шестнадцать, – сказал он. – Ну и нормально. Сколько лет, столько и людей. Можете как бы не добавляться. Только не уходите. Секунду…»

Он укрепил селфипод так, чтобы камера смотрела чуть в сторону, и принялся стаскивать футболку. Еще немного, и он вернулся в кадр по пояс голый. Слегка подкачанный, но худенький. Маша не удивилась. Она же знала, что будет дальше.

«Я хотел сказать всем моим друзьям спасибо за то, что они есть, – снова заговорил он. – Маск, я вижу, ты здесь. Спасибо тебе. У тебя как-то получается быть нормальным человеком… среди всяких уродов… У меня не получилось».

Он шмыгнул носом. Чтобы камера не потела, протер ее пальцем (на экране на пару секунд случился атомный взрыв).

«Это так хреново, когда понимаешь, что не можешь вернуться, – сказал он. – Ну, там, типа, вернуться во вчерашний день и забыть про сегодня. И чтобы оно вообще никогда не настало. Нет, так не бывает. Никогда не настать может только завтра. Кто понял, о чем я, ставьте лойсы».

Он усмехнулся. Маша уже знала, что он почти никогда не говорит на сленге. В их гимназии это было немодно.

«Теперь, Свет, я для тебя скажу несколько слов, – продолжал он. – Тебя здесь нет, но я думаю, ты когда-нибудь это увидишь. Я хочу тебе сказать вот что. Меня немножко напрягает одна вещь. Не то, что вы там трахались как кролики на этой гребаной даче. Ты знаешь, о ком я. Ну да, я был самым большим идиотом, когда вас познакомил… Если бы я вас не познакомил, ничего бы и не было. Но я же, блин, верил в себя. Я думал, что я всегда смогу выиграть. Я же всегда сам устанавливаю правила. Но оказалось, что я даже не проиграл… вы просто прошли сквозь меня. Я вроде как пустое место для вас. И вот это меня особенно убивает».

Он ненадолго вышел из кадра. Когда вернулся, почему-то закашлялся и закрыл рот рукой. Наверно, это действительно не так страшно, если перед этим выпить чего-нибудь, подумала Маша. Ну… перед тем как…

«Я ни фига не пьян, – сказал он, как будто хотел ей ответить. – Но это пока. Ха-ха. Свет, у меня для тебя неприятная новость. Видишь, чего у меня есть? – Тут он поднял откуда-то снизу открытую бутылку виски с перекошенной черной этикеткой. – Знаешь, откуда? Это он мне дал. Ну, он. Сказал, раз тебе шестнадцать, ты теперь уже взрослый. Так выпей и забудь. Это он заплатил за тебя, понимаешь? Это твоя цена, Светка».

С этими словами он поднял бутылку и мужественно глотнул еще. На этот раз вискарь прошел легче. Он вернул бутылку вниз. Пригладил волосы и грустно улыбнулся.

«Я бы дал за тебя больше, Свет, – сказал он. – Если бы я мог вернуться… во вчера… что невозможно, как я уже говорил… я бы все отдал, чтобы только мы были навсегда вместе. Я даже не о том, чтобы с тобой постоянно трахаться… хотя мне нравилось… а тебе? Кстати, с кем было лучше, а, Светка? Нет, подожди. Я не то хотел сказать».

Он зачерпнул ладошкой воды из-под невидимого, но шумного крана. Вылил себе на лоб. Потряс головой, как мокрый смешной щенок.

«В общем, я не про секс, – сказал он. – Я про любовь. Мне кажется, я теперь все про это понял. То есть раньше не понимал, а теперь понял. Любовь, она всегда одна на двоих. Только она на двоих не делится. Когда ты очень сильно любишь кого-нибудь, на его долю уже ничего не остается. И вот потом приходит кто-то… кто-то такой, кому вообще наплевать… и просто забирает все».

Он нагнулся. Сделал еще глоток.

Заговорил тихо:

«Я тебя очень сильно любил, Светка. Ты же помнишь, я тебе все время говорил об этом. Я думал, тебе это нравится, когда тебя так любят. Ты не отвечала, но я же тебя и не слушал. Я представлял, что ты чувствуешь то же самое. Глупо, да? А потом, я помню, ты мне сказала, что я еще мальчишка… и неопытный… и что я думаю только о себе… но чтобы я не обижался… что я когда-нибудь вырасту и тоже стану сильным и взрослым… таким, как… ч-черт… таким, как он…»

Он снова порывисто нагнулся, и что-то случилось. Послышался глухой звон разбитого стекла. Это он грохнул бутылку о бортик ванной, поняла Маша. В его руке осталось только горлышко с тонкими лепестками стекла – то, что в народе называется розочкой.

«Прости, Светка, – сказал он. – Но этого не будет. Я не стану таким, как он. Как они все. И мне все равно, что вы про меня думаете. Но я сделаю так, что вам будет не все равно. Вы не сможете больше меня игнорить. Вы больше не сделаете вид, будто меня нет в вашей жизни. Я там буду всегда. Вы меня навсегда запомните. Вот таким, как сейчас. Ставьте лойсы, кто не успел».

С этими словами он улыбнулся бледными губами на камеру. Примерился и аккуратно провел стеклом по предплечью левой руки, между кистью и сгибом локтя, будто провел жирную черту алым маркером.

Маша тихо вскрикнула и выронила телефон.

– Вам плохо? – прозвучал рядом чей-то надтреснутый голос.

Маша подняла голову. Перед ней стоял пятничный гость. Очкастый читатель Фаулза в мятом пиджаке.

– Мне все равно, – ответила Маша, имея в виду, что ей все равно на его вопрос.

Кажется, он так и понял. Обиженно вытянул губы.

– Все смотрите эти ваши… видосы, – сказал он. – Я вот предпочитаю книги. В этот раз я бы взял новую… с вашего позволения, вот эту… жаль, что в абонементном зале этой книги нет… видимо, пользуется популярностью…

Маша проследила за его очками. Господи, подумала она. Он смотрел на «Пятьдесят оттенков серого».

– Видите, я тоже ценю эти модные тренды, – сказал он. – Я даже посмотрел одноименный фильм. Многое понравилось.

– Это уже давно не модно, – сказала ему Маша. – Возьмите с витрины, если так хочется.

Серый человек протянул руку и взял книгу со стеклянной полки:

– Спасибо. Буду читать и вспоминать вашу доброту.

– Да на здоровье, – сказала Маша.

– Кстати, о здоровье. Тот молодой человек, который к вам приходил… в прошлый раз… он не выглядел совсем здоровым. С ним все в порядке?

Маша похолодела, даже сама не поняв, почему. Все-таки ее трясло от этого посетителя.

– А вы что, врач? – спросила она не так чтобы очень вежливо.

– Почти угадали. Я, конечно, имею отношение к медицине. Но очень опосредованное. Я… судмедэксперт. Точнее, был до недавнего времени.

– Судмедэксперт?

Маше вспомнилось что-то неприятное. Больница в родном городке. И какие-то люди, склонившиеся над трупом в морге. Один из них был в грязном голубом халате. Кажется, его и называли таким словом.

– Именно. Так вот, знаете… по роду службы мне не раз доводилось работать с… молодыми людьми… правда, это была специфическая работа. Она не предполагала встречного отклика…

– Перестаньте меня пугать, – сказала Маша строго. – При чем тут мой молодой человек?

– Как мы шутили с коллегами-медиками: клиент сегодня твой, завтра мой. Понимаете юмор?

– Нет. И понимать не хочу.

– Просто… как вам сказать. Мне кажется, у него были в прошлом серьезные проблемы. Вероятно, попытка суицида в анамнезе?

– Это не ваше дело, – сказала Маша глухо.

– Это моя работа, – развел судмедэксперт руками (в одной он по-прежнему сжимал порнокнижку).

– Дрянная у вас работа.

– Да вы не волнуйтесь так, – сказал очкарик. – Ведь предрасположенность – это еще не приговор. Стоило бы направить его к серьезному психоаналитику… чего уж там, я тоже мог бы побеседовать с ним как-нибудь вечером… да и с вами тоже…

– Боже упаси, – вырвалось у Маши.

– Какое интересное выражение. Вероятно, от мамы? Или от бабушки?

– Неважно. Считайте, что это мое личное заявление.

Очкарик посмотрел на Машу из-под очков. Странно: он улыбался.

– Да, в вас что-то есть, – сказал он. – Интрига. Потенциал. Жизненная сила. Мы могли бы… поработать вместе.

– Не приведи господь, – повторила Маша еще одну мамашину фразу.

Та часто говорила это по самым разным поводам. Может, потому господь ей ничего и не привел. Ни жизни долгой, ни мужа богатого. Причем по ее же собственным словам.

– Подумайте еще раз, – сказал очкарик, как будто утомившись. – Я не прошу ответа сегодня.

– Читайте лучше свою книгу, – посоветовала Маша.

– И об этом я тоже хотел бы…

Тут он оглянулся. И вовремя. Внизу хлопнула дверь, и на лестнице послышались шаги. Кажется, шли сразу двое. По пути они переговаривались, и Маша была уверена, что слышала оба голоса совсем недавно.

– Машка, здравствуй, – поприветствовал ее Андрей (в аккуратной повязке) и неощутимо поцеловал в щеку. – Я в порядке. Меня даже не тошнит. Вот если только от некоторых твоих читателей…

Он опять, как тогда, оглядел очкарика с головы до ног. Тот промолчал.

– Привет, – полез целоваться и Макс, по прозвищу Маск.

Целоваться ему было неудобно, так как он держал в руках большую сумку с ноутбуком.

– Мы посидим тут немного, – сказал Андрей. – Почитаем вот… про оборотней… Вечером у нас дело на миллион.

– Боюсь даже спрашивать, что за дело, – сказала Маша.

Сквозь очки Max Mara она незаметно рассматривала его лицо. Пыталась разглядеть в нем хоть что-то такое, о чем говорил этот злобный эксперт. И ничего не видела. Только бледность и темные круги под глазами. Но в Петербурге так выглядел каждый второй.

– «Мстители-три». Так наша миссия называется, – уточнил Маск.

– Да? Но почему три?

– А потому, что нас трое, – отвечал он без тени улыбки.

* * *

В знакомом ресторанчике они заняли самый темный угол.

За эти выходные тут ничего не изменилось, думала Маша. А вот она стала другой. Совсем другой. Всего лишь за два сумасшедших дня.

Похоже, Андрей думал о том же. Или о чем-то другом. По его виду было не понять.

А вот Макс ни о чем таком не думал. Он подключал свой ноутбук к интернету. Протестировал скорость и, довольный, откинулся на плюшевую спинку дивана.

– Погнали? – спросил он у Андрея.

Тот сидел, опустив раненую голову (тонкая повязка была больше похожа на ленту, которой спортсмены-марафонцы иной раз перетягивают волосы). Казалось, он сосредоточенно изучает меню. Но Машка видела, что его глаза под длинными ресницами даже не двигаются.

– Не гони, – сказал Андрей.

Маск обиделся.

– Вот с ним всегда так, – сказал он Маше. – Не поймешь, чего он хочет. Вроде уже все решили. Все продумали. А теперь он тормозит.

– Я правда торможу, – признался Андрей. – Я не знаю, чего я хочу. Я тут почему-то вспомнил. Мы ведь с отцом все детство вместе жили. Так он мне постоянно трансформеров дарил. Самых крутых. Всех, кого ни попрошу. Помню такого Бамблби, желтого. Он же – «шевроле-камаро». Давай, говорит отец, трансформируйся уже в такого же крутого.

– Вот и трансформируйся, – проворчал Макс. – Мне вот отец никого не дарил. Только звездюлей периодически выписывал. Зато обошлось без всяких манифестов.

– Потому что ты и так был крут, Маск, – тут Андрей слабо улыбнулся. – Его же, Маш, в свое время чуть в фарм-клуб «Зенита» не взяли.

– Не срослось, – сказал Макс. – Папе деньги надоело заносить. Лучше бы, говорит, на эти бабки вертолет себе купил.

Маша удивилась, но не очень.

– Ведь я его любил когда-то, – сказал Андрей. – Гордился им. Хотел быть похожим.

– Вы и так похожи, – сказал Макс. – Со стороны видно.

Маша отвернулась. Андрей заметил. Вздохнул.

– Давайте закажем уже что-нибудь, – сказал он. – Я, между прочим, давно выбрал. А вы?

– Кто за рулем будет? – поинтересовался Макс.

Через час он раскраснелся, как и положено любителю футбола. Андрей был молчалив. Он сидел, сцепив пальцы в замок, и думал о чем-то своем. К еде он почти не притронулся. Кончилось тем, что Макс придвинул к себе его тарелку. В Макса могло влезть много.

– Золотой я человек, – сказал он. – Готов за еду работать. Где еще такого дурака найдете?

Тем временем зал почти опустел; молодой официант, скучая, ходил мимо и с любопытством через плечо Макса косился на экран. На ноутбуке были открыты сразу несколько программ: хитрое приложение для IP-телефонии и звуковой редактор.

– Вот теперь точно можно начинать, – сказал Макс, отложив нож и вилку.

Маша удивилась: он вытащил откуда-то компактную гарнитуру с наушниками и микрофоном, как у менеджера колл-центра. Надел на голову. Поправил микрофон.

– Так, – сказал он. – Проверка связи.

Андрей вытащил свой телефон. Макс набрал на клавиатуре какой-то номер. Потрогал тачпад. Подумав, поменял настройки.

– Теперь слушай, – предложил он.

Телефон, лежащий на столе, завибрировал. Андрей принял звонок на громкой связи, прикрывая телефон рукой.

– Алло, – сказал Макс в микрофон.

Из динамика раздался совершенно неожиданный голос – низкий, как будто замедленный, совершенно неузнаваемый.

– Проверяем pitch-shifter в реальном времени, – пробормотал Макс этим новым голосом. – Не знаю, что сказать. Внимание, внимание… Говорит Германия… Слышно меня?

– Слышно вас хорошо, – отозвался Андрей. – Сделай чуть повыше. А то оно как зомби говорит.

– Так? – спросил Макс, потрогав какой-то движок.

– Норм, – сказал Андрей. – Крутой трансформер.

Макс ухмыльнулся. Отключил звонок. Снял гарнитуру и протянул Андрею. Вслед за этим последняя тень улыбки исчезла с его губ.

– Давай, Энджик. Не волнуйся. Делаем, как решили.

Маша смотрела на них с беспокойством. Нет, парни не посвятили ее в свой замысел. Но, кажется, она уже знала, что именно они затеяли. Чтобы понять, что это не шутка, достаточно было взглянуть на Андрея. Он заметно побледнел. Не без усилия надел наушники поверх повязки. Было похоже, будто он готовится пройти испытание на детекторе лжи. А ведь в какой-то мере так оно и есть, подумала вдруг Маша.

Макс набрал на клаве еще один номер. По напряженному лицу Андрея было ясно, что он…

Нет, поняла Маша. Он не боится. Он давно все решил. Вчера… Или три года назад. Или целую жизнь назад.

Гудки в трубке сменились знакомым голосом. Уверенным голосом. Маша слышала каждое слово.

– Слушаю, – сказал уверенный голос.

– Сергей Охотников? – спросил сын у отца.

Pitch-shifter изменял его голос до неузнаваемости, но человек на той стороне не удивился.

– Допустим, – сказал он.

– Есть дело до вас, – сказал сын с каким-то придуманным акцентом. – Хотим тут с вами маленько пересечься.

– С какой целью? – спросил Сергей Охотников равнодушно.

– Ваш сынок находится у нас, – сказал сын недрогнувшим голосом. – Пока он в безопасности. Если он вам еще нужен, рекомендую взять с собой круглую сумму денег и приехать его забрать. Иначе…

– Трубку ему дай, – перебил отец недобро. И выругался куда-то в сторону.

Макс и Андрей быстро переглянулись. Макс что-то быстро отключил и показал пальцем: можно говорить.

– Да, папа, – сказал Андрей.

– Это правда? Или гон?

– Д-да. Правда.

– Чем докажешь?

– А чем доказать?

– Хе. Ну-ка, повтори мои последние слова вчера. Ты их должен был хорошо запомнить.

Андрей расширил глаза. Только эти глаза больше не блестели, или в ресторанчике было темно?

Он сглотнул слюну. И проговорил в микрофон:

– Ты сказал: «Ты мне больше не сын». Точнее, так: «Ты, подонок, мне больше не сын».

– Смотри-ка, помнишь. Ну и какие после этого вопросы?

Андрей не мог произнести ни слова. Тогда Макс привстал и стянул с него наушники вместе с микрофоном. Поскорее напялил на себя (на нем наушники болтались).

– Вопросы такие, – сказал он, стараясь тоже говорить нагло. – Привезешь десять косарей евро. Налом, полтосами и стошками. Если не привезешь, мы вспоминаем историю с Жекой Лысым. Помнишь историю с Лысым? Есть люди, кому это до сих пор интересно.

Андрей глядел на Макса и ничерта не понимал.

– Встречаемся через два часа на берегу, – сказал Макс веско. – Там, где Лысого завалили. Ты помнишь это место. И не говори, что налика нет. Гробовые вскроешь.

– С огнем играешь, – непонятно сказал Охотников.

– Спокойно, Ходок, – отвечал Макс. – И советую быть благоразумным. Короче, жду.

В динамике раздались гудки.

Еще несколько секунд все трое молчали. Потом Макс взглянул на экран и выругался:

– Вот черт. Шифтер включить забыл.

Андрей махнул рукой. На него было больно смотреть.

– Кто такой Жека Лысый? – спросила Маша. – Почему Ходок? Откуда это все?

Макс вытер пот со лба ресторанной салфеткой. И снова превратился в добряка-увальня, каким всегда и был.

– Маш, я не хотел бы тебе об этом рассказывать. Это наши старые семейные истории. Из глухих девяностых. Но боюсь, что фотоальбом не сохранился.

– Ходок – это мой отец, – угрюмо сказал Андрей. – Просто от фамилии. Ну… Или еще от чего.

– Еще чего-то будете заказывать? – спросил официант. Вид у него был слегка ошалелый.

– Счет, пожалуйста, – сказал Макс. – И это… если чего слышал, то лучше не слышал. Идет? Положительный ответ включен в чаевые.

– Идет, – согласился официант.

* * *

Дорога свернула с шоссе в лес, и стало гораздо темнее. Фары каршеринга выхватывали из темноты сотню метров неровного асфальта да одинаковые сосновые стволы по сторонам. Среди вершин проглядывало белесое майское небо. Здесь и днем-то мрачно, думала Маша, а уж ночью особенно. Пусть даже белой ночью – прекрасной, петербургской.

Минут через пять деревья расступились, и они выехали на пустынный дикий берег. Перед ними расстилалась серая гладь залива; на мелководье виднелись круглые валуны. Мелкие тревожные волны накатывали на берег, заваленный прошлогодними водорослями. Даже в машине пахло гнилью.

Андрей проехал немного по песчаному берегу, развернул тачку так, чтобы видеть дорогу, и остановился. Странно: теперь он выглядел куда увереннее, чем два часа назад.

Луна пряталась за облаками. Хотя и солнце, кажется, ушло недалеко – закатилось за розовый горизонт – и обещало часа через три вернуться.

– Спорим, он приедет, – сказал Макс.

– Вы оба сошли с ума, – сказала Маша, и это были ее первые слова за всю поездку. – Вас прибьют здесь, как этого вашего Жеку Лысого. И меня с вами заодно.

Андрей молчал. Только барабанил пальцами по рычагу коробки-автомата.

– Ты можешь выйти, Маша, если хочешь, – сказал Макс.

– Еще чего, – сказала Маша. – В лесу еще страшнее.

Так прошло минут десять. Луна то вырывалась из облаков, то снова гасла. Такие вот сумерки, думала Маша. Такие вот оттенки серого.

Когда среди сосен замелькали огни, все трое примолкли. Еще через минуту на берег выбрался знакомый Маше черный внедорожник. Грозно порычав мотором, остановился точно напротив белого каршерингового кроссовера, который в сравнении с ним казался мелким и несолидным – впрочем, для этого нужно было видеть их одновременно и со стороны, в то время как никого, кроме них, на берегу не находилось.

Две машины разделяла сотня метров. Фары обоих горели ярким белым светом, но у черного джипа посильнее.

Хлопнула дверца. Рослый человек вышел и встал перед своим автомобилем. Против света нельзя было разглядеть его лица. Но Маша узнала его фигуру. Таким был бы Андрей, если бы за его плечами было лишних лет тридцать. И если бы он все эти годы ездил на дорогом японском внедорожнике.

Его отец стоял не двигаясь. Кажется, он даже руки невозмутимо сложил на груди. На своей широкой груди в золотой цепочке.

– Чей ход? – спросил Макс почему-то осипшим голосом.

– Мой, – сказал Андрей и отворил дверь. – Маш… прости меня.

Вышел и двинулся к тому, кто его ждал. Оставшиеся в машине видели, как он удаляется, а потом он оказался в перекрестном свете фар и как будто бы скрылся из глаз. Еще мгновение спустя Маша услышала хлопок. А потом еще один.

– Дерьмо, – выругался Макс. – Это же он мой травмат вытащил!

Маша не слушала. Она тоже распахнула дверцу и выпрыгнула наружу. И увидела две фигуры друг напротив друга. Одна, постройнее, стояла над другой и все еще сжимала в длинной руке травматический пистолет. Другая, помассивнее, лежала или, точнее сказать, тяжело ложилась на землю в нескольких шагах от первой.

– Нет! – воскликнула Маша и подбежала ближе.

– Чего нет-то, – проговорил Охотников-старший. – Что уж есть, то есть.

Ему явно пришлось несладко.

Опершись на руку, он сидел на песке, другой рукой ощупывая грудь. Маша и Андрей стояли над ним. Подошел и Макс. Но держался в стороне от света фар.

– Это кто там еще прячется? – спросил Охотников. – Мелкий Ершов? Можно подумать, я тебя по телефону не узнал. У вас же с Витькой, отцом твоим, голоса один в один похожи.

– А что же сразу не сказали? – спросил Макс растерянно.

– Поглумиться хотел. Ух, думаю, потом папаше расскажу, он тебя наизнанку вывернет. Лысого еще приплел, надо же…

– Дайте я посмотрю, где вы ранены, – сказала Маша.

– Да нигде… я жилетку надел… Будут теперь синяки на брюхе, как у бомжа. Так-то, честно, я не ожидал… что сынок весь в меня… даже «здравствуй» не сказал, сразу за ствол… Ты это чего, родной? Совсем кукушкой поехал?

– Я тебе не сын, – сказал Андрей мертвым голосом, будто pitch-shift еще работал.

Отец тяжело поднялся на ноги. Посжимал и поразжимал кулаки.

– Так, ребята, – сказал он. – Мария, Максим. Оставьте нас на пару минут. Чисто поговорить.

– Не трогайте его, – попросила Маша.

– Эх, Маша, Маша. Я бы и рад его тронуть. Да он не трогается. Ты еще не скоро меня поймешь, Маша.

Макс протянул Маше руку, и они вернулись в машину. Посидели немного в тишине. Макс поискал по радио подходящую музыку и не нашел.

– Кажется, попал я, – сказал он, глядя на Машку в зеркало. – Отец если и не выдерет, то… в общем, не видать мне больше каникул в Швейцарии…

Он не закончил. Отвернулся и стал смотреть туда же, куда и Маша.

Две темные фигуры стояли рядом на берегу залива. Луна выглянула из облаков, и лунная дорожка протянулась по свинцовой воде почти до берега. Там она ломалась и распадалась на тысячу блесток, похожих на капли расплавленного олова.

Маша не следила за временем, но в машине понемногу стало прохладно, и стекла запотели. Она уже начинала беспокоиться, когда Андрей вернулся. Сел на водительское место. Не говоря ни слова, завел мотор.

– Чего там? – спросил Макс.

– Он перевел деньги матери, – сказал Андрей. – Показал мне сейчас в телефоне уведомление.

– Значит, сработало, – одобрил Макс.

– Он это еще вчера сделал.

Макс промолчал. Стекла очистились, и стало видно, как стоящий перед ними черный джип срывается с места и уезжает. Кажется, на прощание он мигнул аварийкой.

– Он прощения попросил, – произнес Андрей. – У тебя тоже, Маш. Сказал, что виноват.

Маша протянула руку. Незаметно погладила Андрея по макушке, повыше повязки. Он чуть откинул голову, чтобы ей было удобнее.

– И еще сказал… он не обижается… за сегодня. Сказал, что я наконец стал взрослым. Таким, как он.

– Вот видишь, – сказал Макс.

Бип! – это Андрей с силой ударил кулаком по рулевой колонке.

– Я не такой, как он. Я не буду таким никогда. Маша, поверь мне, пожалуйста. Маск, можешь и ты поверить.

– Хотя бы за что-то я спокоен, – сказал Макс задумчиво. – Тот, кто стреляет в других, не стреляет в себя.

Продолжить чтение

Энджи

Часть перваяМашины мальчики

Часть первая
Машины мальчики