Зачарованная река

1

Пересекать океан безопаснее всего было ночью, когда луна и звезды отражались в воде. По крайней мере, так учили Джека с детства, но он уже не был уверен, можно ли полагаться на эти старые убеждения.

Была полночь, и он только что прибыл в Горесть – рыбацкую деревушку на северном побережье. Джек подумал, что название вполне ей соответствует, и прикрыл нос рукой – в воздухе витал неприятный запах селедки. Железные ворота дворов были покрыты ржавчиной, дома стояли на покосившихся сваях, и все ставни были наглухо заперты, дабы защитить здания от безжалостного ветра. Даже таверна была закрыта, очаг в ней потушен, а бочки с элем давно закупорены. Единственные признаки жизни подавали бродячие кошки, лакавшие молоко, оставленное им на крыльце, а еще торговые суда и шлюпки, покачивающиеся на волнах, будто в танце.

Это место было мрачным и тихим, как в дурном сне.

Десять лет назад Джек в первый и единственный раз пересекал океан. Путешествие с острова на Большую землю при благоприятном ветре занимало два часа. Он прибыл в деревню, переправленный старым моряком по освещенной звездами воде. Жилистый, закаленный годами, проведенными под ветрами и солнцем, моряк был неустрашим. Этого мужчину нисколько не пугало приблизиться к острову.

Джек хорошо помнил тот момент, когда впервые ступил на материк. Ему было одиннадцать, и первое, что он почувствовал, – это запах. Глухой ночью все здесь пахло иначе. Сырой веревкой, рыбой и дымом. Заплесневелым сборником рассказов. Даже земля под ногами казалась странной, будто бы становясь тверже и суше по мере продвижения на юг.

– А где же голоса на ветру? – спрашивал он моряка.

– Здесь Народ молчит, парень, – отвечал тот и качал головой, когда думал, что Джек не видит.

Прошло несколько недель, прежде чем Джек узнал, что детей, рожденных и выросших на острове Каденция, считают полудикими и странными. Немногие из них перебирались на Большую землю, как Джек, и еще меньше оставались там так надолго, как он.

Даже по прошествии десяти лет Джек все еще помнил свою первую трапезу на Большой земле, такой сухой и ужасной на вкус она ему показалась. Он помнил, как впервые вошел в университет, пораженный его просторами и музыкой, разносившейся по извилистым коридорам. Помнил тот миг, когда осознал, что никогда не вернется домой, на остров.

Юноша вздохнул, и воспоминания развеялись как дым. Было уже поздно, он провел в пути целую неделю и теперь оказался здесь, готовый снова пересечь океан, вопреки всякой логике. Ему бы только разыскать того старого моряка.

Он шел по одной из улиц, пытаясь вспомнить, где найти того бесстрашного человека, который в прошлый раз переправил его. Кошки разбегались, а пустая бутылка из-под тоника катилась по неровной брусчатке, словно преследуя его.

Наконец, на самой окраине города он заметил знакомую дверь. На крыльце висел фонарь, отбрасывая слабый свет на облупившуюся красную дверь. Джек узнал и эту дверь, и молоточек из латуни в форме осьминога. Здесь и был дом бесстрашного моряка.

Когда-то Джек уже стоял на этом самом месте, и сейчас он словно увидел себя прежнего – тощего, продуваемого всеми ветрами мальчишку, который хмурился, чтобы скрыть слезы на глазах.

– Следуй за мной, парень, – скомандовал тогда моряк, пришвартовав лодку. Он провел Джека вверх по ступенькам к красной двери. Стояла глубокая ночь и лютый холод – приветствие вполне в духе Большой земли.

– Ты переночуешь здесь, а утром сядешь в дилижанс и поедешь на юг, в университет.

Джек кивнул, но в ту ночь ему так и не удалось заснуть. Он лежал на полу в доме моряка, завернувшись в свой клетчатый плед и закрыв глаза. Все, о чем он мог думать, был остров. Скоро зацветет лунный чертополох… и он ненавидел свою мать за то, что она отослала его.

Каким-то образом ему удалось пережить тот мучительный период и даже пустить корни в незнакомом месте, хотя, по правде говоря, он все еще чувствовал себя тем же тощим мальчишкой и все еще злился на мать.

Джек поднялся по шатким ступенькам крыльца; спутанные волосы падали на глаза. Он проголодался, и его терпение было на исходе, несмотря на то что он был незваным гостем посреди ночи. Он снова и снова стучал в дверь латунным осьминогом, не сдаваясь до тех пор, пока не услышал за дверью ругань и звук поворачивающихся замков.

Какой-то мужчина приоткрыл дверь и, прищурившись, посмотрел на него.

– Что тебе нужно?

Джек сразу же понял, что это не тот моряк, которого он искал. Этот человек был слишком молод, хотя силы стихий уже успели оставить свой отпечаток на его лице. Судя по запаху устриц, дыма и дешевого эля, доносившемуся из дома, незнакомец был рыбаком.

– Я ищу моряка, который отвез бы меня на Каденцию, – объяснил Джек. – Раньше здесь жил один. Он привез меня с острова на Большую землю.

– Это, должно быть, мой отец, – резко ответил рыбак, – а он мертв, так что уже не сможет взять тебя с собой.

Мужчина собирался захлопнуть дверь, но Джек подставил ногу, удерживая ее приоткрытой.

– Соболезную. Вы можете мне помочь?

Налитые кровью глаза мужчины широко распахнулись, и он издал смешок.

– На Каденцию? Нет, нет, я не могу.

– Боитесь?

– Боюсь?– Рыбак тотчас изменился в лице.– Я не знаю, где ты был последние лет десять-двадцать, но кланы острова ревностно оберегают свои территории и не очень-то жалуют гостей. Если ты настолько глуп, чтобы попытаться наведаться к ним, тебе придется отправить послание с вороном, а затем дождаться разрешения на переправу от того лэрда[1], которого ты собираешься побеспокоить. А поскольку у лэрдов острова свои сроки… ждать придется долго. Или, что еще лучше, подожди до осеннего равноденствия и переправься на остров с очередным торговым судном. На самом деле, я бы посоветовал тебе поступить именно так.

Не говоря ни слова, Джек достал из кармана плаща сложенный лист пергамента и протянул рыбаку. Тот нахмурился, рассматривая его при свете фонаря.

Джек выучил послание наизусть. Он перечитывал его множество раз с тех пор, как оно пришло на прошлой неделе, в корне изменив его жизнь.

«Ваше присутствие требуется незамедлительно по срочному делу. Пожалуйста, вернитесь на Каденцию, как только получите это письмо. Захватите вашу арфу».

Послание было написано размашистым почерком. Внизу значилась подпись его лэрда, а под той – винного цвета печать, оставленная перстнем Аластера Тамерлейна, превращавшая эту просьбу в приказ.

Спустя десятилетие практически полного отсутствия контактов с кланом Джека вызывали домой.

– Так ты, значит, из Тамерлейнов? – спросил рыбак, возвращая письмо.

Джек с запозданием понял, что мужчина, вероятно, неграмотен, но смог опознать герб. Юноша кивнул, и рыбак пристально посмотрел на него. Джек выдержал этот взгляд, зная, что в его внешности нет ничего особенного. Он был высоким и худым, словно его годами недокармливали, и весь состоял из острых углов и непоколебимой гордости. У него были темные глаза, каштановые волосы и бледная, почти бесцветная кожа – результат множества часов, проведенных в помещении, где он преподавал студентам и сочинял музыку. На нем была обычная серая рубашка и брюки, на которых теперь красовались пятна от жирной еды из таверн.

– Ты выглядишь как один из нас, – удивился рыбак.

Джек не знал, радоваться ему или обижаться.

– Что это у тебя за спиной? – не унимался мужчина, пристально рассматривая единственную сумку, которую нес Джек.

– Моя арфа, – коротко ответил юноша.

– Тогда все понятно. Ты приезжал сюда учиться?

– Да, я бард. Получил образование в университете в Фалдаре. Так что, вы отвезете меня на остров?

– За определенную плату.

– Сколько?

– Мне не нужны твои деньги. Мне нужен дирк[2], выкованный на Каденции, – ответил рыбак, – и способный разрезать все что угодно: веревки, сети, чешую… удачу моего соперника.

Джек не удивился его просьбе. Зачарованный клинок можно было выковать только на Каденции, но за его создание платили высокую цену.

– Хорошо, я могу это устроить, – сказал Джек, немного поколебавшись.

Он вспомнил дирк с серебряной рукоятью, принадлежавший его матери. Вспомнил, как она держала этот клинок в ножнах у себя под рукой, хотя Джек ни разу не видел, чтобы она им воспользовалась. Юноша точно знал, что дирк заколдован; чары были заметны, даже если не смотреть прямо на оружие. Над ним вилась легкая дымка, как будто в сталь вковали отблеск пламени.

Трудно сказать, сколько мать заплатила Уне Карлоу, чтобы та выковала этот клинок, или сколько страданий пережила сама Уна, создавая его.

Джек протянул руку, и рыбак пожал ее.

– Хорошо, – согласился мужчина, – мы отправимся на рассвете. – Он хотел снова закрыть дверь, но Джек не убирал ногу.

– Мы должны выдвигаться прямо сейчас, пока темно, – настаивал он. – Это самое безопасное время для переправы.

Рыбак выпучил глаза.

– Ты что, спятил? Я бы не пересек эти воды ночью, даже если бы мне заплатили сотней зачарованных дирков!

– Вы должны довериться мне, – ответил Джек. – Вороны разносят послания лэрдам днем, а торговый корабль сможет пересечь воды в начале сезона, но лучшее время для переправы – ночь, когда в океане отражаются луна и звезды.

«И когда духов воды легко усмирить», – мысленно добавил Джек.

Рыбак стоял ошеломленный. Джек ждал. Он был готов проторчать здесь хоть всю ночь и весь следующий день, если потребуется. Мужчина, вероятно, понял это и уступил.

– Хорошо. За два дирка с Каденции я переправлю тебя этой ночью. Встретимся у моей лодки через несколько минут. Возле той, что на дальнем правом причале.

Джек оглянулся через плечо на темный причал. Слабый лунный свет поблескивал на корпусах и мачтах, и юноша увидел лодку рыбака – скромное судно, которое когда-то принадлежало его отцу. Ту самую лодку, на которой Джек совершил свое первое путешествие.

Юноша спустился с крыльца, и дверь за ним захлопнулась. На мгновение промелькнула мысль, что рыбак мог его обмануть, лишь бы отделаться, но Джек двинулся к причалу, доверившись словам незнакомца, хотя ветер почти сбивал его с ног, когда он шагал по мокрой дороге.

Он вгляделся в темноту. На океане виднелась мерцающая полоса небесного света, серебряный путь, по которому рыбаку нужно будет следовать, чтобы достичь Каденции.

В небе, словно улыбаясь, висела серповидная луна, окруженная россыпью звезд. В идеале луна должна быть полной, но Джек не мог позволить себе медлить.

Он не знал, зачем лэрд вызвал его домой, но чувствовал, что не для радостного воссоединения.

Юноше показалось, что он прождал целый час, прежде чем увидел приближающийся свет фонаря. Рыбак шел, сгорбившись от ветра под вощеным плащом; лицо его было мрачным.

– Тебе лучше сдержать свое слово, бард, – предупредил он. – Я хочу два дирка с Каденции за все эти хлопоты.

– Ну, если что, вы знаете, где меня найти, – резко ответил Джек.

Рыбак злобно зыркнул на него – один глаз был больше другого, – затем кивнул на свою лодку:

– Поднимайся на борт.

И Джек сделал шаг вперед, покидая Большую землю.

Поначалу океан был неспокоен.

Юноша вцепился в борт лодки, желудок сводило, пока судно поднималось и опускалось в опасном танце. Волны так и накатывали, но могучий рыбак рассекал их, уводя лодку все дальше в море. Он следовал за дорожкой лунного света, как подсказал Джек, и вскоре океан успокоился.

Ветер продолжал завывать, но это был все тот же ветер с Большой земли, несущий своим дыханием лишь холодную соль.

Джек оглянулся через плечо, наблюдая, как фонари Горести превращаются в крошечные точки света; глаза его защипало, и он понял, что они вот-вот войдут в воды острова. Он чувствовал на себе взор Каденции, словно остров пристально следил за ним в темноте.

– Месяц назад на берег вынесло тело, – произнес рыбак, прервав задумчивость Джека. – Всех в деревне это немало обеспокоило.

– Что вы сказали?

– Из клана Бреккан, судя по татуировкам из вайды на его вздувшейся коже. Его синий клетчатый плед прибило вскоре после него. – Рыбак на мгновение замолчал, но продолжал грести, погружая весла в воду в завораживающем ритме. – Перерезано горло. Полагаю, это дело рук одного из членов вашего клана, который затем выбросил несчастного в океан, чтобы приливы прибили труп к нашим берегам.

Джек молча смотрел на рыбака, но озноб пробирал его до костей. Даже после стольких лет вдали от дома имя его врага пробуждало в нем ужас.

– Возможно, это дело рук кого-то из своих, – предположил Джек. – Брекканы известны своей кровожадностью.

Рыбак усмехнулся.

– Смогу ли я поверить, что Тамерлейны беспристрастны?

Джек мог бы поведать ему истории о набегах, о том, как Брекканы часто пересекали клановую границу в зимние месяцы и воровали у Тамерлейнов. Они нападали и грабили, разоряли без угрызений совести, и Джек почувствовал, как его ненависть поднимается, словно дым, при воспоминаниях о страхе, который он испытывал перед Брекканами в детстве.

– Как началась эта вражда, бард? – не унимался рыбак. – Помнит ли кто-нибудь из вас, почему вы ненавидите друг друга? Или вы просто следуете пути, проложенному вашими предками?

Джек вздохнул. Он бы предпочел быстро и тихо переправиться на ту сторону, но знал эту историю. Это была старая, пропитанная кровью сага, которая менялась, как созвездия, в зависимости от того, кто ее пересказывал – Восток или Запад, Тамерлейны или Брекканы.

Он задумался. Течение воды стало мягче, а вой ветра стих до успокаивающего шепота. Даже луна опустилась ниже, будто желая услышать легенду. Рыбак тоже это почувствовал, замолчал и стал грести медленнее, ожидая, когда Джек начнет свой рассказ.

– До появления кланов на острове обитал Народ, – начал Джек. – Духи земли, воздуха, воды и огня давали жизнь и равновесие Каденции. Но вскоре им стало одиноко, они устали слышать только свои голоса, видеть только свои лица. Северный ветер сбил корабль с курса, и его выбросило на скалы острова. На том корабле плыл свирепый и высокомерный клан Брекканов, которые искали новую землю для завоевания.

Вскоре после этого южный ветер сбил с курса еще один корабль, и тот настиг остров. Это был клан Тамерлейнов, они также обосновались на Каденции. Остров был разделен между ними: Брекканы – на Западе, Тамерлейны – на Востоке. И духи благословили их труды.

Поначалу все было хорошо. Но вскоре между двумя кланами стало возникать все больше и больше разногласий, пока слухи о войне не начали витать в воздухе. Джоан Тамерлейн, лэрд Востока, надеялась, что ей удастся предотвратить конфликт, объединив остров.

Она согласилась на брак с лэрдом Брекканов при условии, что мир будет сохранен и взаимопонимание между кланами будет поддерживаться, несмотря на их различия. Когда Файнгэл Бреккан узрел ее красоту, то решил, что и сам желает гармонии.

– Приди и будь моей женой, – сказал он, – и пусть два наших клана объединятся в один.

Джоан вышла за него замуж и стала жить с Файнгэлом на Западе. Но дни шли, а он все медлил с заключением мира.

Вскоре Джоан узнала, что обычаи Брекканов суровы и жестоки, и она никак не могла к ним приспособиться. Удрученная кровопролитием, она стремилась следовать обычаям Востока в надежде, что они найдут свое место на Западе и пойдут клану во благо. Но Файнгэла это разозлило. Лэрд считал, что это только ослабит Запад, и отказался признавать обычаи Тамерлейнов.

Прошло совсем немного времени, прежде чем мир повис на волоске, и Джоан поняла, что Файнгэл не собирается объединять остров. Он говорил ей одно, а за спиной делал другое. Брекканы уже начали совершать набеги на Восток, грабя Тамерлейнов. Джоан, тоскуя по дому и желая избавиться от Файнгэла, вскоре уехала, но сумела добраться только до центра острова, прежде чем супруг настиг ее.

Они начали спорить, завязалась драка. Джоан выхватила свой дирк и разорвала все связи с Файнгэлом: именем, клятвой, духом и телом, но не сердцем, потому что последнее никогда ему не принадлежало. Она нанесла крошечный порез на его горле, в том самом месте, куда когда-то целовала его ночью, мечтая о Востоке. Небольшая рана быстро ослабила Файнгэла, и он почувствовал, как жизнь его покидает. Когда лэрд упал, то увлек Джоан за собой, вонзив свой дирк ей в грудь, чтобы попасть в сердце, которое так и не смог завоевать.

Они прокляли себя и свои кланы и умерли, переплетенные, запятнанные кровью друг друга, в том самом месте, где Восток встречается с Западом.

Духи почувствовали раскол, только когда была проведена граница между кланами, и земля впитала кровь смертных, их вражду и погибель. Мир стал далекой мечтой, и потому Брекканы продолжают совершать набеги и грабить, жаждая заполучить то, что не принадлежит им, а Тамерлейны продолжают защищаться, перерезая глотки и пронзая сердца клинками.

Рыбак, увлеченный рассказом, перестал грести. Когда Джек замолчал, мужчина встрепенулся и нахмурился, возвращаясь к веслам. Серп луны продолжал свой путь по небу, звезды потускнели, а ветер вновь завыл, когда легенда была окончена.

Воды снова стали неспокойны, и Джек устремил взгляд на далекий остров, увидев его впервые за десять долгих лет.

Каденция была темнее ночи – черная тень на фоне океана и звездного неба. Длинный и изрезанный скалами, остров простирался перед путниками, словно уснувший на волнах дракон. Сердце Джека предательски дрогнуло при виде этого зрелища. Скоро он ступит на землю, где вырос, и юноша не знал, примут его там или нет.

Он не писал матери уже три года.

– Вы все спятили, вот что я думаю, – пробормотал рыбак. – Все это чепуха – ваши небылицы о духах.

– Вы не почитаете духов? – спросил Джек, но уже знал ответ.

На материке не верили в духов, только в богов и святых, изображения которых были высечены в церковных святилищах.

Рыбак фыркнул.

– Ты когда-нибудь видел духов, парень?

– Я наблюдал свидетельства их присутствия, – осторожно ответил Джек. – Они редко показываются смертным на глаза.

Юноша невольно вспомнил бесчисленные часы, проведенные в детстве на холмах или в зарослях вереска, когда пытался поймать духа в ловушку. Разумеется, ему это так и не удалось.

– Как по мне, так это чушь собачья.

Джек промолчал, а судно тем временем скользило все ближе к берегу.

Он разглядел золотистые лишайники на восточных скалах, которые светились в темноте и обозначали береговую линию Тамерлейнов. На Джека нахлынули воспоминания о том, что все, росшее на острове, было необычным, заколдованным. Он исследовал побережье бесчисленное количество раз, к великому разочарованию и беспокойству Мирин. Но всех девочек и мальчиков Каденции влекли водовороты, заводи и тайные пещеры побережья. Они спешили туда днем и ночью, когда лишайник искрился золотом, словно отблески солнечного света на скалах.

Джек заметил, что их сносит течением. Рыбак греб, но лодка была повернута в сторону от лишайника, будто привязанная к темному участку западного побережья.

– Мы плывем в воды Брекканов, – крикнул Джек, чувствуя, как в горле у него застрял комок тревоги. – Греби на Восток!

Рыбак напрягся, направляя лодку так, как велел Джек, но суденышко двигалось слишком медленно. Джек сообразил: что-то было неправильно, и в тот самый миг ветер стих, а океан стал гладким, как зеркало. Наступила оглушающая тишина, от которой у юноши волосы встали дыбом.

Тук.

Рыбак перестал грести; глаза у него стали круглыми, как полные луны.

– Ты слышал это?

Джек поднял руку.

«Тихо», – хотел сказать он, но прикусил язык, ожидая, что предупреждение повторится.

Тук. Тук. Тук.

Он ощутил это подошвами своих ботинок – что-то было в воде, постукивало длинными когтями по днищу лодки, нащупывая слабое место.

– Матерь Божья, – прошептал рыбак, обливаясь потом. – Что это за звуки?

Джек сглотнул. Он почувствовал, как на лбу выступает пот, а напряжение внутри натягивается, словно струна арфы, пока когти продолжали постукивать.

Причиной происходящего послужило презрение со стороны жителя материка. Он оскорбил Народ воды, который, должно быть, собрался в пене морской, чтобы послушать легенду Джека.

И теперь оба заплатят за непочтение и будут утоплены.

– Вы почитаете духов? – тихо спросил Джек, глядя на рыбака.

Рыбак только разинул рот, по лицу его пробежала тень страха. Он начал разворачивать лодку, изо всех сил гребя назад, к деревне.

– Что ты делаешь? – закричал Джек.

– Я дальше не поплыву! – рявкнул рыбак. – Не хочу иметь ничего общего ни с твоим островом, ни с тем, что обитает в его водах.

Джек прищурился.

– У нас был договор.

– Либо прыгай за борт и добирайся до берега вплавь, либо возвращайся со мной.

– Тогда, полагаю, я выкую твои дирки только на три четверти. Как тебе это понравится?

– Оставь свои дирки себе.

Юноша потерял дар речи. Рыбак уже почти вывел лодку из вод острова, а Джеку нельзя было возвращаться на Большую землю. Только не сейчас, когда он так близок от дома, когда он мог видеть лишайники и ощущать на вкус холодную сладость горного ветра.

Джек встал и повернулся в лодке, небрежно раскачав ее. Он мог бы проплыть это расстояние, если бы оставил свой плащ и кожаную сумку с одеждой. Мог бы доплыть до берега, но тогда оказался бы во вражеских водах.

А еще ему нужна была его арфа – об этом просил лэрд Аластер.

Джек быстро открыл свою сумку и нашел там инструмент, спрятанный в чехол. Соленая вода могла испортить его, и Джека осенила идея. Порывшись сумке, он отыскал квадратный плед с тартаном[3] Тамерлейнов, который не надевал с того дня, как покинул остров.

Мать соткала его, когда сыну было восемь и он начал ввязываться в школьные драки. Она заколдовала плед, вплетя магию в узор, и Джек был в восторге, когда его заклятый враг сломал руку при очередной попытке ударить Джека в живот.

Юноша уставился на, казалось бы, безобидную ткань. Плед был мягким, когда в него укутывались, но прочным, как сталь, когда его использовали для защиты чего-то важного – сердца, или легких, или, как в этой отчаянной ситуации, арфы, которая вот-вот могла утонуть.

Джек завернул музыкальный инструмент в клетчатый шерстяной плед и сунул его обратно в чехол. Нужно было плыть к берегу, пока рыбак не увез его еще дальше.

Юноша сбросил плащ, обхватил арфу и прыгнул за борт.

Вода была обжигающе холодной, и у Джека перехватило дыхание, когда океан поглотил его целиком. Задыхаясь, он вынырнул. Волосы прилипли к лицу, потрескавшиеся губы щипало от соли. Рыбак продолжал грести все дальше и дальше, оставляя лишь рябь страха на поверхности воды.

Джек плюнул вслед жителю материка, прежде чем повернуть к острову. Он молился, чтобы духи воды были благосклонны, пока он плывет к Каденции, и устремил свой взгляд на светящийся лишайник, пытаясь добраться до безопасного берега Тамерлейнов.

Но как только юноша погреб, волны, словно усмехаясь, накрыли его, а течение потянуло вниз, под воду.

Страх, пульсируя в венах, пронизывал Джека, пока он не осознал, что каждый раз, достигая дна, он снова оказывался на поверхности. На третьем глотке воздуха Джек понял, что духи играют с ним. Если бы они хотели его утопить, то уже сделали бы это.

«Ну конечно же», – думал он, борясь за каждый вдох, в то время как прилив снова тянул его вниз. Конечно же, его возвращение не будет легким. Ему следовало ожидать такого приема.

Он оцарапал ладонь о риф. С ноги сорвало левый ботинок. Юноша прижал арфу одной рукой и протянул другую, надеясь зацепиться за что-то, но вокруг была лишь вода, струившаяся сквозь пальцы. В темноте он открыл глаза и был поражен, увидев женщину. Та мелькнула, сверкая чешуей; длинные волосы прикоснулись к лицу Джека.

Он вздрогнул, едва не забыв, что нужно плыть.

В конце концов, когда духи наигрались с Джеком, волны выбросили его на песчаный берег. Это была единственная милость, которую они ему оказали. Очутившись на песке, он закашлялся и пополз. Джек сразу понял, что находится на Брекканской земле, и от этой мысли кости стали мягкими, как воск. Ему потребовалось время, чтобы подняться на ноги и сориентироваться.

Он увидел границу клана, отмеченную скалами, ощерившимися, словно оголив клыки. Скалы уходили далеко в океан, где их верхушки постепенно исчезали в глубинах вод. До границы оставалось около километра, и далекий свет лишайников призывал Джека поторопиться, поторопиться.

Джек побежал – одна нога босая и замерзшая, другая хлюпала в мокром ботинке. Он петлял между спутанными корягами и небольшой заводью, сверкающей, как сон, готовый вот-вот развеяться. Пролез под аркой из камней, скользнул по покрытому мхом валуну и, наконец, добрался до границы кланов.

Джек перебрался через скалы, влажные от морского тумана, и, задыхаясь, ступил на территорию Тамерлейнов. Теперь можно было отдышаться. Стоя на песке, юноша заставлял себя вдыхать глубоко и медленно. Еще мгновение назад все было тихо и спокойно, за исключением шума прибоя, как вдруг в следующий миг Джека сбило с ног. Он ударился о землю, прикусив губу. Арфа вылетела из рук. Юноша задыхался под навалившейся на него тяжестью.

Отчаянно пытаясь добраться до земель Тамерлейнов, он совсем забыл о Восточной Страже.

– Поймал! – крикнул нападавший весело, словно ретивый мальчишка.

Джек захрипел, но не смог произнести ни слова. Тяжесть на его груди исчезла, и он почувствовал, как две руки, твердые, словно железные оковы, сомкнулись на его лодыжках и потащили его через пляж. В отчаянии он потянулся за арфой. Он не сомневался, придется показать плед Мирин, чтобы доказать, кто он такой, ведь письмо лэрда осталось в плаще, брошенном в лодке. Во только руки его не слушались. Кипя от ярости, Джек просто смирился с тем, что его тащат.

– Можно я его убью, капитан? – нетерпеливо спросил парень, тащивший Джека.

– Посмотрим. Давай-ка его сюда, – ответил голос, глубокий, но с ноткой веселья, ужасно знакомый, даже после стольких лет разлуки.

«Вот уж повезло», – подумал Джек, закрывая глаза, когда песок жалил его лицо.

Наконец его перестали тащить, и в изнеможении он так и остался лежать на спине.

– Он один?

– Да, капитан.

– Вооружен?

– Нет, сэр.

Тишина. Затем Джек услышал хруст песка под ботинками и почувствовал, как кто-то навис над ним. Осторожно он открыл глаза. Даже в темноте, при свете звезд, тускло озарявшем лицо стражника, Джек узнал его.

Созвездия венчали голову Торина Тамерлейна, смотрящего на Джека сверху вниз.

– Дай мне свой дирк, Робан, – приказал Торин, и изумление Джека сменилось ужасом.

Торин не узнал его. Да и почему он должен был узнать? В последний раз, когда они виделись, Торину было десять, а Джек плакал, что в лицо ему вонзились тринадцать иголок чертополоха.

– Торин, – прохрипел Джек.

Тот замер с дирком в руке.

– Что ты сказал?

Джек поднял руки, задыхаясь.

– Это я… Джек Там… ерлейн.

Торин словно обратился в камень и не двигался, занеся клинок над Джеком, как зловещий предвестник беды. А потом скомандовал:

– Принеси мне лампу, Робан.

Парень метнулся прочь и вернулся с фонарем, раскачивающимся в руке. Торин взял его и опустил так, чтобы свет падал на лицо Джека.

Джек прищурился и ждал. Он почувствовал вкус крови на языке, а губу саднило почти так же сильно, как и ущемленную гордость.

– Святые духи, – сказал Торин. Наконец свет померк, оставив перед глазами Джека темные пятна. – Поверить не могу.

Должно быть, он увидел в Джеке черты того, кем тот был десять лет назад, – недовольного темноглазого мальчишки. Уже в следующий миг Торин Тамерлейн запрокинул голову и рассмеялся.

– Да не лежи ты так. Вставай и дай-ка мне получше рассмотреть тебя, парень.

Джек неохотно повиновался просьбе Торина. Он поднялся, отряхивая песок с мокрой одежды, и поморщился, когда ладонь вспыхнула от боли.

Он тянул время, боясь взглянуть на стражника, каким и сам когда-то хотел стать. Джек изучал свои ноги без ботинка, порез на руке и все это время чувствовал пристальный взгляд Торина. В конце концов ему пришлось поднять голову.

Он с удивлением обнаружил, что теперь они одного роста, но на этом их сходство заканчивалось.

Торин был создан для жизни на острове: широкоплечий, плотного телосложения, с мощными, слегка кривыми ногами и мускулистыми руками. Ладони у него были огромные, правая все еще небрежно сжимала рукоять дирка. Квадратное лицо обрамляла аккуратная бородка. Голубые глаза были широко расставлены, нос стал кривым после многочисленных стычек. Длинные волосы, заплетенные в две косы, были светлыми, как пшеничное поле, даже в полночь. На нем была та же одежда, которую Джек запомнил: темная шерстяная туника до колен, кожаная жилетка, расшитая серебром, охотничий красно-коричневый плед, перекинутый через грудь и закрепленный брошью с гербом Тамерлейнов. Штанов он не носил, как и большинство мужчин острова. Торин был обут в привычные сапоги до колен из необработанной кожи, подогнанные по его мерке и удерживаемые кожаными ремешками.

Джек гадал, что Торин думает о нем самом. Возможно, что он был слишком худым или выглядел слабым и хилым, что он слишком бледен от времени, проведенного в помещении, или что его одежда серая и унылая, а взгляд изнеможден.

Но Торин одобрительно кивнул.

– Ты вырос, парень. Сколько тебе сейчас?

– Этой осенью стукнет двадцать два, – ответил Джек.

– Ну-ну.

Торин взглянул на Робана, который стоял неподалеку и внимательно разглядывал Джека.

– Все в порядке, Робан, он один из нас. Сын Мирин, если быть точным.

Это, казалось, шокировало Робана. Ему было не больше пятнадцати лет, и голос его дрогнул, когда он воскликнул:

– Ты – сын Мирин? Она часто говорит о тебе. Ты бард!

Джек настороженно кивнул.

– Давненько я не видел бардов, – не унимался Робан.

– Что ж, – в голосе Джека слышалось раздражение, – надеюсь, ты не сломал мою арфу на границе кланов.

Кривая улыбка Робана тут же угасла. Он стоял как вкопанный, пока Торин не приказал ему вернуть инструмент.

Пока паренек отсутствовал, смиренно занимаясь поисками, Джек последовал за Торином к небольшому костру в глубине морской пещеры.

– Присаживайся, Джек, – предложил капитан. Он расстегнул плед и бросил Джеку через костер. – Обсохни.

Юноша неловко поймал материю. Едва коснувшись ткани, он понял, что это одно из волшебных плетений Мирин. «Какую же тайну Торина она вплела?» – раздраженно подумал Джек. Но как бы там ни было, юноша слишком замерз и промок, чтобы сопротивляться. Завернувшись в клетчатую шерсть, он протянул руки к огню.

– Ты голоден?

– Нет, все в порядке. – Желудок Джека все еще бурлил от путешествия по воде, от ужаса пребывания на Брекканской земле и от того, что Робан чуть не выбил ему все зубы. Он только сейчас осознал, что руки дрожат. Торин тоже это заметил и протянул Джеку флягу, прежде чем устроиться напротив у костра.

– Я заметил, что ты прибыл с запада, – заметил Торин с нотками подозрения.

– К сожалению, да. Житель Большой земли, который взялся переправить меня на остров, оказался трусом. У меня не было другого выбора, кроме как плыть самому, и течением меня снесло на запад.

Он сделал большой глоток из фляги. Вересковый эль освежал, будоража кровь. Сделав второй глоток, Джек почувствовал себя увереннее, сильнее. Он знал, это связано с употреблением в пищу того, что готовили на острове. Здешние еда и напитки были в десять раз вкуснее, чем на Большой земле.

Юноша взглянул на Торина. Теперь, когда они оказались при свете огня, он смог разглядеть капитанский герб на его броши – скачущего оленя с рубином в глазу, а еще заметил шрам на левой ладони.

– Тебя повысили до капитана, – проговорил Джек. Хотя в этом не было ничего удивительного. Торин с ранних лет был лучшим из стражников.

– Три года назад, – ответил Торин. Его лицо смягчилось, как будто старые воспоминания были так же близки, как вчерашний день. – Последний раз, когда я тебя видел, Джек, ты был вот такого роста… и у тебя было…

– Тринадцать иголок чертополоха в лице, – с усмешкой закончил Джек. – Восточная Стража все еще проводит это испытание?

– Каждое третье весеннее равноденствие. Однако я еще не видел ни одной травмы, подобной твоей.

Джек уставился на огонь.

– Знаешь, я всегда хотел стать одним из стражников. Я думал, той ночью смогу доказать, что достоин Востока.

– Упав в чертополох?

– Я не падал. Мне вонзили его в лицо.

Торин усмехнулся.

– Кто?

«Твоя прелестная кузина», – хотел ответить Джек, но вспомнил, что Торин был горячо предан Адайре и, скорее всего, считал ее неспособной на такое злодейство.

– Да так, никто, – уклончиво ответил Джек, несмотря на очевидный факт, что Адайра была Наследницей Востока.

Юноша чуть было не спросил Торина о ней, но передумал. Джек уже много лет не видел свою соперницу из детства, а сейчас предполагал, что Адайра давно в браке и, возможно, даже успела обзавестись детьми. Он представлял, что ее любят еще больше, чем в юности.

Размышления о ней напомнили Джеку о пробеле в его знаниях. Он не имел представления, что происходило на острове, пока он отсутствовал, увлеченный музыкой. Не знал, зачем лэрд Аластер вызвал его. Не знал, сколько было набегов и представляют ли Брекканы собой все такую же угрозу, когда наступают холода.

Набравшись смелости, он встретился взглядом с Торином.

– Ты мгновенно убиваешь каждого чужака, который пересекает границу клана?

– Я бы не убил тебя, парень.

– Я спросил не об этом.

Торин молчал, но не отводил взгляд. Отблески костра играли на его суровых чертах. В его лице не было ни тени сожаления, ни единого намека на стыд.

– Это зависит от обстоятельств. Некоторые заблудшие Брекканы действительно одурачены проделками духов. Они оступаются, но не замышляют ничего дурного. Другие же ведут разведку.

– Были ли в последнее время набеги? – спросил Джек, боясь узнать, не лгала ли ему Мирин в своих прошлых письмах. Его мать жила недалеко от западной территории.

– Набегов не было с прошлой зимы, но я ожидаю, что они скоро начнутся, как только придут холода.

– На кого напали последний раз?

– На крофт[4] Эллиоттов, – ответил Торин, его взгляд был проницательным, словно он начинал понимать, что Джек владеет не всей информацией. – Ты беспокоишься о своей матери? На крофт Мирин не совершали набегов с тех пор, как ты был мальчишкой.

Джек все помнил, хотя был так мал, что иногда сомневался, не приснилось ли ему это. Группа Брекканов приехала одной зимней ночью. Снег во дворе превращался в грязь под копытами их коней. Мирин спрятала Джека в углу дома, одной рукой прижимая его лицо к своей груди, чтобы он ничего не видел, а в другой сжимая меч. Джек слушал, как Брекканы забирали все, что хотели: припасы на зиму, скот из загона и несколько серебряных монет. Они разбили глиняную посуду, перевернули груды тканей Мирин и ушли быстро, словно находились под водой, задержав дыхание, и знали, что у них есть лишь мгновение до прибытия Восточной Стражи.

Они не тронули ни Мирин, ни Джека, даже не заговорили с ними. Для них эти двое не имели никакого значения. Мирин тоже не бросала им вызов, оставалась спокойна, делая глубокие вдохи, но Джек помнил, как быстро колотилось ее сердце – словно била крыльями птица.

– Почему ты вернулся, Джек? – тихо спросил Торин. – Никто из нас не думал, что ты приплывешь обратно. Мы полагали, что ты начал новую жизнь, став бардом на Большой земле.

– Я здесь ненадолго, – ответил Джек. – Лэрд Аластер попросил меня вернуться.

Брови Торина приподнялись.

– Правда?

– Да. Ты, случайно, не знаешь почему?

– Кажется, знаю, – ответил Торин. – Мы столкнулись с ужасной бедой, коснувшейся всего клана.

Пульс Джека участился.

– Не понимаю, как я могу помочь с набегами Брекканов.

– Дело не в набегах. – Взгляд Торина остекленел, словно воин увидел призрака. – Все гораздо хуже.

Джек почувствовал, как по коже пробежал холодок.

Он вспомнил вкус страха, порожденного островом, чувство потери, когда земля уходит из-под ног. Когда бури могут разразиться в любой момент, люди могут быть доброжелательными в один день и злобными на следующий, а их противоречивая натура становится изменчивой, словно река.

Это место всегда было опасным и непредсказуемым. Чудеса здесь соседствовали с ужасом. Но он не был готов к тому, что сказал Торин потом:

– Наши девочки, Джек. Они пропадают.

2

Иногда Сидра видела сидящий за столом призрак первой жены Торина. Такие визиты случались, когда заканчивался один сезон и начинался другой и в воздухе пахло переменами. Призрак Донеллы Тамерлейн любил нежиться в лучах утреннего солнца, одетый в кожаные доспехи и укутанный в плед, наблюдая за тем, как Сидра, стоя у огня, готовит завтрак для Мэйзи.

Иногда Сидра чувствовала себя недостойной, будто Донелла оценивала, насколько хорошо Сидра заботится о дочери и муже, которых она оставила. Но чаще всего Сидра чувствовала, что Донелла просто составляет ей компанию, настолько ее душа была привязана к этому месту, к этой земле. Женщины – одна мертвая и другая живая – были связаны любовью, кровью и землей.

– Этой осенью придется отправить Мэйзи в школу, – сказала Сидра, помешивая кашу. В домике, припорошенном рассветом, было тихо, и ветер, доносивший утренние сплетни, был едва слышен. Донелла молчала, и Сидра взглянула на нее. Призрак сидел в своем любимом кресле за столом; рыжевато-каштановые волосы струились по плечам, а доспехи так сверкали на солнце, что казались совсем прозрачными.

Донелла была так красива, что порой у Сидры щемило в груди.

Призрак неохотно покачал головой.

– Я знаю, – вздохнула Сидра. – Я учила ее письму и чтению.

Проблема заключалась в том, что все дети острова были обязаны посещать школу в Слоуне, когда им исполнялось шесть лет, о чем Донелла знала, несмотря на то что умерла пять лет назад.

– Есть способ отсрочить это, Сидра, – ответила Донелла. Ее голос был слабым подобием того, каким был при жизни, хотя Сидра тогда даже не была с ней знакома. У обеих женщин были совершенно разные жизненные пути, но, как ни странно, они привели их в одно и то же место.

– Думаешь, мне стоит начать обучать ее своему ремеслу? – с удивлением спросила Сидра, но знала, что именно это имела в виду Донелла. «Я всегда считала, что ты захочешь, чтобы Мэйзи продолжила твое наследие».

Призрак улыбнулся, но в облике скользила грусть, когда восход солнца осветил его.

– Я не вижу, что будущее Мэйзи связано с мечом. Я вижу нечто иное.

Сидра помедлила. Она невольно подумала о Торине, упрямом как бык. В первую брачную ночь они сидели друг напротив друга на кровати, полностью одетые, и несколько часов беседовали о Мэйзи и ее будущем, о том, как будут растить ее вместе. Он хотел, чтобы его дочь пошла в школу на острове, чтобы там ее научили всему: владеть луком и стрелами, читать, писать и считать, точить меч, сбивать человека с ног, молоть овес и ячмень, петь, танцевать и охотиться. Ни разу Торин не упомянул о том, что Мэйзи следует учиться ремеслу Сидры – травам и врачеванию.

Словно почувствовав ее сомнения, Донелла сказала:

– Мэйзи уже научилась многому, наблюдая за тобой, Сидра. Ей нравится ухаживать за садом, нравится помогать, когда ты готовишь свои мази и настойки. Под твоим руководством она могла бы стать великой целительницей.

– Мне приятна ее компания, – призналась Сидра. – Но нужно обсудить это с Торином. – А она не знала, когда увидит его в следующий раз.

Что она знала наверняка, так это насколько Торин предан Восточной Страже. Он предпочитал ночные дежурства, а днем отсыпался в темных тихих недрах замка, потому что хотел оставаться в казармах вместе с другими стражниками. Она понимала его преданность, понимала ход его мыслей – с чего бы, даже будучи капитаном, он должен ночевать дома, когда его стражи спят в казармах?

Изредка он трапезничал с ней и Мэйзи – для них это был завтрак. Но даже тогда его любовь и внимание были сосредоточены на дочери, и Сидра делала все, ради чего он на ней женился, – вела хозяйство и помогала растить ребенка. Время от времени, когда луна еще не успевала полностью взойти, а день закончиться и когда Мэйзи навещала своего дедушку на соседнем крофте, Торин приходил к Сидре. Их связь всегда была спонтанна и коротка, как будто у Торина было всего лишь несколько мгновений, но он всегда был нежен и внимателен к ней, а иногда даже задерживался в постели, перебирая ее спутанные волосы.

– Полагаю, ты увидишь его раньше, чем предполагаешь, – произнесла Донелла. – И он ни в чем тебе не откажет.

Сидра была ошеломлена, решив, что призрак преувеличивает, но потом задумалась: «Когда это я просила Торина хоть о чем-нибудь?» И поняла, что редко.

– Хорошо, – согласилась целительница. – Я вскоре попрошу его.

Входная дверь распахнулась. Донелла исчезла, а Сидра, вздрогнув, обернулась и увидела, что в коттедж входит не кто иной, как Торин, румяный и взъерошенный ветром. Его туника была влажной от росы, сапоги покрыты песком, а взгляд мгновенно нашел Сидру, как будто точно знал, где искать – у огня, за приготовлением завтрака для их дочери.

– С кем ты разговаривала, Сид? – спросил он, нахмурившись и обводя взглядом комнату.

– Ни с кем, – смущенно ответила она. Торин не знал, что Сидра могла видеть Донеллу и говорить с ней, и Сидра не думала, что у нее когда-нибудь хватит смелости, чтобы рассказать ему об этом. – Почему ты дома?

Торин опешил. Она никогда не задавалась вопросом, зачем он пришел. Разумеется, если он был здесь, значит, был голоден после ночного дежурства, хотел поужинать и обнять свою дочь.

– Я решил поужинать с тобой и Мэйзи, – ответил он, понизив голос. – И я не один.

– Не один? – Сидра уронила ложку, заинтригованная. Если бы она этим утром прислушивалась к шуму ветра, то могла бы узнать сплетни, которые он нес через холмы.

Но она была занята призраком первой любви Торина.

Она обошла стол, и ветер взъерошил ее распущенные волосы. Остановилась Сидра в тот момент, когда в коттедж вошел молодой человек, сгорбившись, словно ему было очень неловко. В руках он держал что-то, похожее на инструмент, спрятанный в чехле, и сердце Сидры забилось от восторга, пока она не заметила, насколько он был неопрятен. Не считая пледа Торина, одежда на нем была простой и висела, как с чужого плеча. Он отбрасывал длинную тень, сотканную из беспокойства и негодования.

Но именно ради таких моментов Сидра и жила – чтобы помогать, исцелять и разгадывать тайны.

– Я знаю тебя, – выдохнула она с улыбкой. – Ты сын Мирин.

Незнакомец сморгнул и выпрямился, удивленный тем, что его узнали.

– Джек Тамерлейн, – продолжила Сидра, вспомнив его имя. – Не уверена, помнишь ли ты меня, но много лет назад вы с мамой приезжали на крофт моей семьи в долине Скалистой Гавани, чтобы купить шерсть. Моя кошка забралась на старый вяз в нашем дворе, и ты любезно залез на дерево и вернул ее мне в целости и сохранности.

Джек все еще выглядел озадаченным, но затем морщины на его лице разгладились, и на губах заиграла легкая улыбка.

– Я помню. Тогда твоя кошка чуть не выцарапала мне глаза.

Сидра рассмеялась, и в комнате сразу стало светлее.

– Да, она была старой и капризной, но, кажется, я неплохо позаботилась о твоих царапинах.

В комнате воцарилась тишина. Сидра все еще улыбалась и почувствовала на себе пристальный взгляд Торина. Она перевела взгляд на мужа и увидела, что тот смотрит на нее с гордостью. Это удивило ее. Торин, казалось, никогда не обращал внимания на ее способности к целительству. Это было делом ее жизни, как Восточная Стража – делом его, и они никогда не вмешивались в работу друг друга, за исключением тех редких случаев, когда Торину требовалось наложить швы или вправить нос. Тогда он, пусть и неохотно, но подчинялся ее заботливым рукам.

– Заходи, Джек, – пригласила Сидра, стараясь, чтобы Джек почувствовал себя желанным гостем, и Торин закрыл входную дверь. – Я сейчас подам завтрак, а пока… Торин, почему бы тебе не найти Джеку что-нибудь из одежды?

Торин жестом пригласил Джека проследовать за ним в комнату для гостей. Большая часть одежды Торина находилась в казармах, но свои лучшие вещи он хранил дома, в сундуке, украшенном можжевеловыми ветвями. Здесь лежали туники, жилеты, редкие на острове брюки, а также несколько пледов.

Сидра поспешила накрыть на стол, доставая свои запасы, которые всегда держала под рукой на случай, если Торин неожиданно присоединится к ним. Она поставила на стол вареные яйца, горшочки с маслом и сахарными сливками, круг козьего сыра, горшочек дикого меда, тарелку с холодной ветчиной и соленой сельдью, буханку хлеба, банку смородинового варенья и, наконец, горшочек с кашей.

Она разливала чай по чашкам, когда Торин появился в главной комнате, держа музыкальный инструмент Джека так, словно тот мог его укусить. Сидра уже открыла было рот, чтобы спросить, как Джек оказался в их доме, когда дверь спальни с грохотом распахнулась и выбежала Мэйзи со спутанными ото сна каштановыми кудрями и босыми ногами.

– Папочка! – закричала она и бросилась в объятия Торина, не обращая внимания на инструмент.

– А вот и моя милая девочка! – Торин подхватил ее одной рукой, широко улыбаясь. Мэйзи устроилась на его бедре, обхватив руками и ногами так, словно вообще никогда не собиралась отпускать.

Сидра подошла к ним и осторожно взяла инструмент Джека из рук Торина, слушая, как отец и дочь воркуют друг с другом. Торин расспрашивал о цветах, которые Мэйзи посадила в огороде, о том, как продвигаются ее уроки письма, а затем настал момент, которого Сидра так ждала.

– Папочка, угадай, что случилось.

– Что случилось, милая?

Мэйзи взглянула через плечо и, озорно улыбаясь, встретилась глазами с Сидрой.

«Святые Духи, ох уж эта улыбка…» – подумала Сидра, и ее сердце наполнилось любовью. На мгновение она ощутила к Мэйзи такую нежность, что перехватило дыхание. Хоть девочка и не была ее плотью и кровью, Сидре казалось, что Мэйзи была соткана из ее души.

– У тебя выпал передний зуб! – восхищенно воскликнул Торин, заметив, что улыбка Мэйзи изменилась.

– Да, папочка. Но это не то, что я собиралась тебе рассказать. – Мэйзи улыбнулась ему, и Сидра собралась с духом. – У Флосси родились котята.

Торрин приподнял брови и пристально посмотрел на Сидру. Он чувствовал, что его загоняют в тупик.

– Неужели? – спросил он Мэйзи, но продолжал смотреть на Сидру, понимая, что именно жена подстроила ему эту ловушку. – Это замечательно.

– Да, папочка. Сидра сказала, что я должна спросить тебя, могу ли оставить их всех.

– Сидра так и сказала? – Торин наконец перевел взгляд на дочь. Сидра почувствовала, как ее щеки начинают гореть, но поставила инструмент Джека на стул и продолжила наливать чай. – Она любит своих кошек, не правда ли?

– Я тоже их люблю, – с воодушевлением ответила Мэйзи. – Они такие милые, папочка, я хочу оставить всех котят. Можно, можно? Ну пожалуйста!

Торин немного помолчал. И снова Сидра почувствовала на себе его пристальный взгляд, пока она переходила от чашки к чашке.

– Сколько котят, Мэйзи?

– Пять, папочка.

– Пять? Я… я не думаю, что ты можешь оставить их всех, милая, – сказал Торин, и Мэйзи тихонько заскулила. – Послушай, Мэйзи, а как насчет других крофтов, которым нужен хороший кот для охраны птичьих дворов? А как же другие девочки, у которых нет котят, некого гладить и любить? Почему бы тебе не поделиться? Отдай четырех котят другим девочкам и оставь одного себе.

Мэйзи недовольно нахмурилась.

Сидра решила вмешаться:

– По-моему, это отличный план, Мэйзи. И ты всегда сможешь навещать других котят.

– Обещаешь, Сидра? – спросила Мэйзи.

– Обещаю.

Мэйзи снова улыбнулась и, соскользнув с рук Торина, села на свое место, с нетерпением ожидая завтрак. Сидра вернулась к огню, чтобы повесить чайник на крючок. Она почувствовала приближение Торина и услышала, как он прошептал ей в волосы:

– Как ты собираешься заводить сторожевую собаку, если дом будет полон кошек?

Сидра выпрямилась, чувствуя напряжение между ними.

– Я уже говорила тебе, Торин, мне не нужна сторожевая собака.

– В сотый раз повторяю, Сид… Я хочу, чтобы у нас была собака. Чтобы она охраняла тебя и Мэйзи по ночам, когда меня нет дома.

Они спорили об этом все лето. Сидра знала, почему Торин так настаивает: каждая минувшая летняя ночь только усиливала его тревогу о возможном набеге. И если не Брекканы вызывали его беспокойство, то зловещие духи. Мрачные вести разносились по острову в последнее время, с ветром, водой, землей и огнем. Две девочки пропали без вести, и Сидра понимала, почему Торин был так настойчив. Ни она, ни Торин не хотели, чтобы Мэйзи подвергалась риску быть похищенной фейскими духами, но Сидра не верила, что сторожевая собака как-то поможет.

Собака могла отпугнуть всех духов от двора, даже хороших. А вера Сидры в духов земли была глубока. Именно благодаря этой вере она могла исцелять самые страшные раны и болезни на Востоке. Именно поэтому ее травы, цветы и овощи росли круглый год, давая ей возможность питать и исцелять общину и свою семью. Если Сидра осмелится привести в дом собаку, это может убедить духов, что ее вера ослабла, и она не знала, к каким последствиям это приведет.

Она была воспитана в вере в доброту духов. А вот вера Торина с годами неуклонно рушилась, и в последнее время он почти не говорил добрых слов о Народе, решив судить всех их по злым сущностям. Всякий раз, когда Сидра заговаривала с ним о духах, Торин становился безразличен, как будто слушал ее вполуха.

Она задавалась вопросом, винит ли он духов в безвременной кончине Донеллы?

Сидра повернулась, чтобы встретиться с ним взглядом.

– Мне вполне хватает охраны.

– И что я должен на это ответить? – произнес Торин тихо и сердито. Поскольку он редко бывал дома, то знал, что жена говорит не о нем.

– Ты обижаешься там, где нет причины, – сказала она мягко. – Твой отец живет рядом. Если понадобится помощь, я обращусь к нему.

Торин глубоко вздохнул, но больше не сказал ни слова. Он лишь изучал ее, и Сидре почудилось, что он считывает ее чувства по выражению лица. Прошло еще мгновение, прежде чем он отошел, уступив в этом сражении. Торин сел в свое кресло с соломенной спинкой во главе стола и стал слушать, как Мэйзи болтает о котятах, но не отрывал взгляда от Сидры, словно искал способ убедить ее насчет собаки.

Сидра почти забыла о Джеке, пока дверь в комнату для гостей со скрипом не отворилась и Мэйзи, взглянув на гостя, не оборвала фразу на полуслове.

– Ты кто? – выпалила она.

Джека, казалось, ничуть не смутила прямота девочки. Он подошел к столу, облаченный в одежду Торина, нашел свой стул с инструментом и сел – спина прямая, как доска.

Плед был тяжелым и неуклюже застегнут на его плече, туника казалась настолько необъятной, что могла бы вместить двоих таких, как он.

– Я – Джек, а ты?

– Мэйзи. Это – мой папочка, а это – Сидра.

Сидра почувствовала на себе взгляд Джека. Сидра, не мама или мамочка. Но она никогда не претендовала на то, чтобы Мэйзи звала ее мамой, несмотря на юный возраст и привязанность девочки. Это было частью сделки Сидры с Торином: она будет растить Мэйзи и любить ее всем сердцем, но не будет лгать и притворяться кровной матерью.

Каждую весну Сидра брала Мэйзи и несла охапку цветов на могилу Донеллы. Рассказывала девочке о ее матери, о том, какая она была прекрасная и храбрая и как искусно обращалась с мечом. И хотя слова иногда застревали комком в горле Сидры, она все равно рассказывала Мэйзи историю о том, как ее отец и мать тренировались и сражались на территории замка, сначала как соперники, а потом как друзья и возлюбленные.

– А как ты познакомилась с папочкой? – всегда спрашивала Мэйзи, наслаждаясь историей.

Иногда Сидра, сидя на солнце в высокой траве, рассказывала ей эту сагу, а иногда приберегала ее на потом, понимая, что она не столь захватывающая, как баллада о Торине и Донелле.

– Что это? – спросила Мэйзи, указывая на инструмент Джека.

– Арфа.

Сидра заметила, что Джек бережет левую руку.

– Ты ранен, Джек?

– Пустяки, – ответил Джек, и одновременно с этим Торин спросил:

– Да, Сид, ты можешь его подлечить?

– Конечно, – ответила девушка, доставая свою корзинку с лечебными средствами. – Мэйзи, почему бы тебе не показать папочке котят?

Мэйзи была в восторге. Она взяла Торина за руку и потянула за собой во двор. С их уходом в доме снова стало тихо. Сидра подошла к Джеку с корзинкой мазей и льняных бинтов.

– Можно я обработаю твою руку?

Джек повернул ее ладонью вверх.

– Да. Благодарю.

Она придвинула свой стул поближе к нему и начала обрабатывать рану. Осторожно смыв песок и грязь, Сидра как раз начала смазывать порез целебной мазью, когда Джек заговорил:

– Давно вы с Торином вместе?

– Почти четыре года, – ответила Сидра. – Я вышла за него замуж, когда Мэйзи был всего годик. – Она начала обматывать руку отрезом льняной ткани, чувствуя, как в Джеке зарождаются вопросы. Он был странником, только что вернувшимся домой и пытающимся собрать кусочки острова воедино. Сидра продолжила, ради него: – Торин был женат на Донелле Рейд. Она тоже была из Восточной Стражи, но умерла, когда родила Мэйзи.

– Соболезную…

– Да, это была тяжелая утрата.

Сидра представила себе Донеллу и поняла, что Джек сидит в ее кресле, а из окна на дальней стене льется солнечный свет.

Раньше свет проходил сквозь Донеллу, но теперь он освещал Джека.

«Он – копия Мирин», – подумала Сидра.

А значит, он был совсем не похож на своего таинственного отца, о котором сплетники все еще жаждали посудачить.

– Вот так, – сказала Сидра, закончив. – Я дам тебе с собой бутылочку мази и меда. Накладывай на рану утром и вечером в течение трех дней.

– Как я могу отблагодарить тебя за твою доброту?

– Думаю, будет достаточно песни, когда твоя рука заживет. Мэйзи с удовольствием послушает твою музыку. Прошло много времени с тех пор, как нас баловали такой роскошью.

Джек кивнул, осторожно разминая пальцы.

– Почту за честь.

Задняя дверь распахнулась, и в комнату влетели Мэйзи и Торин. Сидра заметила несколько свежих царапин на костяшках Торина, а на его лице отражалось раздражение, причиной которого, несомненно, были котята.

– Давайте есть, – буркнул он хрипло, будто торопился.

Сидра села, и они начали передавать блюда друг другу. Она заметила, что Джек ел очень мало. Руки у юноши дрожали, а глаза покраснели. Слушая, как Торин говорил об острове, она поняла, что Джек не знал последних новостей. Он робко спрашивал о лэрде Аластере, об урожаях, о стражах и напряженных отношениях с Западом.

– Я все время беспокоюсь за маму, живущую так близко к границе клана. Она совсем одна, – сказал Джек. – Рад слышать, что здесь все спокойно.

Сидра замолчала и встретилась взглядом с Торином. Неужели Джек не знает?.. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Торин откашлялся и сменил тему. Сидра уступила, понимая, что если Джек не знает, то не ее дело сообщать ему. Хотя беспокоилась, как он воспримет вести позже.

Как только с едой было покончено, Торин поднялся.

– Пойдем, Джек. Я направляюсь в город и могу проводить тебя. Лучше сначала повидаться с лэрдом, а потом с твоей мамой, пока ветер не разнес о тебе еще какие-нибудь сплетни.

Джек кивнул.

Мэйзи принялась носить столовые приборы и чашки в бочку, где мыли посуду, а Сидра проводила мужчин до порога. Джек направился по тропинке через двор к главной дороге, но Торин задержался.

– Надеюсь, к моему возвращению четверо из этих котят найдут себе новый дом, – сказал он, поддразнивая.

Сидра прислонилась к дверному косяку. Ветер трепал ее темные волосы.

– Они пока слишком малы, чтобы их можно было разлучить с матерью.

– Сколько нужно ждать?

– По крайней мере, еще месяц. – Она скрестила руки на груди и встретила его твердый взгляд. Разумеется, сейчас она его проверяла. Хотела понять, когда ожидать его следующего визита и сколько времени у нее есть на подготовку доводов в пользу того, чтобы оставить Мэйзи дома и не отправлять в школу.

– Это долго, – заявил он.

– Не так уж и долго.

Торин посмотрел на нее так, словно месяц был целой вечностью.

– Возможно, вы с Мэйзи могли бы начать искать людей, которые захотят взять котят.

– Разумеется, – с улыбкой ответила Сидра. – Мы проведем время с пользой.

Взгляд Торина скользнул к ее губам, к их лукавому изгибу. Но, не сказав больше ни слова, он повернулся и пошел по тропинке между травами. Остановившись уже у самых ворот, он провел рукой по волосам. И хотя Торин не обернулся, Сидра знала.

Муж вернется намного раньше, чем пройдет месяц.

Даже после десяти лет отсутствия Джек помнил дорогу в Слоун, но вежливо подождал, пока Торин присоединится к нему со своим жеребцом, топающим следом.

Мужчины шли в дружеском молчании. Джеку было неловко от того, что одежда Торина висела на нем как мешок. Он ворчал про себя, но в то же время был благодарен, ведь одеяние защищало от ветра, который дул с востока, – сухого, холодного и полного сплетен. Джек старался не слушать их, но иногда ему казалось, что до него доносилось:

«Странствующий бард вернулся».

Скоро все, включая мать, узнают, что он снова на острове, а встречи с Мирин Джек страшился больше всего.

– На сколько ты здесь? – спросил Торин, искоса взглянув на него.

– На все лето, – ответил Джек, пиная камешек с дороги. Откровенно говоря, он не был уверен, как долго ему придется здесь пробыть. Торин упомянул, что за последние две недели пропали две девочки, и Джек все еще не понимал, зачем он здесь нужен, каким бы ужасным ни было все происходящее. Разве что лэрд Аластер хотел, чтобы Джек сыграл для клана на своей арфе в знак скорби, но Торин заявил, что верит: девушки найдутся, как только духи прекратят свои бесчинства и вернут их в мир смертных.

Для чего бы Джек ни понадобился лэрду, он собирался завершить все дела поскорее, а затем вернуться в университет, где ему самое место.

– У тебя есть обязанности на Большой земле? – спросил Торин, словно прочитав мысли Джека.

– Да. Я сейчас ассистент преподавателя и надеюсь стать профессором в течение следующих пяти лет.

Если, конечно, время, проведенное на острове, не погубит все шансы. Джек долго и упорно работал, чтобы занять свою должность, обучая до ста студентов в неделю и проверяя их работы. Неожиданный отпуск открывал двери для другого ассистента, который мог бы взять его уроки и, возможно, заменить его.

От одной этой мысли у юноши скрутило живот.

Они миновали крофт отца Торина, Грэма Тамерлейна, брата лэрда. Джек заметил, что двор зарос кустарником, а домик выглядел уныло. Входная дверь была опутана паутиной, по каменным стенам вились виноградные лозы, и Джек задумался, жив ли еще отец Торина или уже скончался. И тут он вспомнил, что Грэм Тамерлейн к старости стал затворником и редко покидал свой крофт, даже на праздники, когда вся восточная часть острова Каденция собиралась в замке.

– Твой отец?.. – неуверенно начал Джек.

– Вполне здоров, – ответил Торин, но его голос был тверд, словно он не хотел говорить о своем отце. Словно запущенность крофта Грэма Тамерлейна была в порядке вещей.

Они продолжили путь. Дорога то поднималась, то опускалась, повторяя рельеф холмов, зазеленевших после весенних гроз. Наперстянка буйно цвела на солнце, танцуя с ветром, а скворцы парили и заливались трелями на фоне низкой полосы облаков. Вдалеке утренний туман начал рассеиваться, открывая вид на океан, бесконечно голубой и залитый светом.

Джек впитывал эту красоту, но оставался настороже. Ему не нравилось, что остров заставлял его чувствовать себя живым и целостным, как будто юноша был частью Каденции, в то время как Джек хотел оставаться сторонним наблюдателем.

Он снова подумал о своих уроках. О своих студентах. Некоторые из них даже плакали, когда узнали новость, что Джеку придется уехать на все лето. Другие, напротив, испытывали облегчение, ведь Джек был одним из самых суровых ассистентов. Если уж кто-то шел к нему в обучение, юноша хотел быть уверен, что каждый из его студентов освоит навык по-настоящему.

Мысли Джека по-прежнему были сосредоточены на Большой земле, когда они с Торином добрались до Слоуна. Городок остался таким же, каким Джек его помнил. Дорога, выложенная гладкой брусчаткой, петляла среди строений. Дома со стенами из камня и самана и тростниковыми крышами жались друг к другу. Над кузницами поднимался дым, рынок бурлил. А в сердце города располагался замок, окруженный темными каменными стенами, украшенными знаменами. Полотна с гербом клана Тамерлейн реяли на ветру.

– Думаю, кое-кто здесь рад видеть тебя, Джек, – сказал Торин.

Застигнутый врасплох этим заявлением, Джек начал обращать на внимание на окружающих.

Люди замечали его, когда он проходил мимо. Старые рыбаки, сидевшие под навесом и чинившие свои сети узловатыми руками. Пекари, несшие корзины с теплыми лепешками. Молочницы, проходившие мимо с покачивающимися ведрами. Юноши с деревянными мечами, девушки с книгами и колчанами стрел. Кузнецы, поглядывавшие на него в перерывах между ударами по наковальням.

Джек не замедлил шага, и никто не посмел его остановить, но больше всего он не ожидал увидеть их восторг и улыбки, когда они смотрели ему вслед.

– Понятия не имею почему, – сухо ответил он Торину.

В детстве его недолюбливали и плохо обращались с ним из-за его происхождения. Если Мирин посылала его в город за хлебом, пекарь давал ему подгоревшую лепешку. Если она просила его выторговать на рынке новую пару сапог, сапожник отдавал ему подержанную пару с потертыми кожаными ремешками, которые могли порваться еще до того, как растает снег. Если Мирин давала ему серебряную монету на покупку медового пряника, ему продавали сладость, упавшую на землю.

Слово «ублюдок» звучало за спиной чаще, чем его собственное имя. Некоторые женщины на рынке с подозрением изучали лицо Джека, сравнивая его с лицами своих мужей, несмотря на то что Джек был копией своей матери, а измена была редкостью на острове Каденция.

Когда Мирин начала ткать заколдованные пледы, люди, презиравшие Джека, внезапно стали добрее, потому что никто не мог сравниться с ней в мастерстве. Его мать внезапно узнала их самые темные секреты, в то время как ее собственные тайны оставались нераскрытыми.

Но к тому времени Джек уже носил в своей душе каждую обиду, как синяк. Он провоцировал драки в школе, разбивал окна камнями, отказывался торговаться с некоторыми горожанами, когда Мирин отправляла его на рынок.

Теперь ему было странно видеть ту радость, с которой его встречали, будто клан только и ждал, когда он вернется домой бардом.

– Здесь я тебя и оставлю, Джек, – сказал Торин, когда они вошли во двор замка. – Но, полагаю, мы скоро увидимся?

Джек кивнул, заметно нервничая.

– Еще раз спасибо за завтрак и одежду. Верну, как только смогу.

Торин отмахнулся и повел лошадь в конюшню. Стражники впустили Джека в замок.

Зал был пустынным и тихим – местом, где собираются призраки. Густые тени лежали под стропилами и в углах. Единственный луч света проникал сквозь арочные окна, отбрасывая на пол яркие квадраты. Столы были покрыты пылью, скамьи задвинуты под них, очаг – холодный, очищенный от золы.

Джек вспомнил, что они с Мирин каждое полнолуние приходили сюда на пир и слушали, как Лорна Тамерлейн, Бард Востока и жена лэрда, играет на арфе и поет. Раз в месяц в этом зале было оживленно; члены клана собирались вместе, чтобы пообщаться после трудового дня.

«Традиция, должно быть, прервалась с ее неожиданной смертью пять лет назад, – с грустью подумал Джек. – И на острове не было барда, чтобы занять ее место и сохранить песни и легенды клана».

Он прошел через весь зал к ступеням помоста, не заметив, что лэрд уже стоит там и наблюдает за его приближением. Огромный гобелен с изображениями лун, оленей и гор покрывал стену великолепными красками и замысловатыми деталями. Аластер казался вплетенным в этот гобелен, пока не пошевелился, застав Джека врасплох.

– Джек Тамерлейн, – поприветствовал его лэрд. – Я не поверил утреннему ветру, но должен признаться, что очень рад тебя видеть.

Джек покорно опустился на колено.

В последний раз он видел лэрда накануне своего отъезда. Аластер стоял рядом с ним на берегу, положив руку на плечо Джека, когда тот готовился сесть в лодку, чтобы переправиться на материк. Джек не хотел показаться напуганным в присутствии своего лэрда. Аластер был великим человеком, внушительным как внешне, так и по характеру, хотя и умевшим улыбаться и смеяться. И потому Джек сел в лодку, сдерживая слезы, пока остров не исчез, растворившись в ночном небе.

Теперь Джека встречал не тот человек.

Аластер Тамерлейн был бледным и изможденным; одежда свободно висела на его худощавой фигуре. Его волосы, некогда темные, как вороново крыло, были растрепаны и приобрели тусклый серый оттенок, а глаза утратили свой блеск, несмотря на то, что сейчас он улыбался Джеку. Его громовой голос стал хриплым из-за затрудненного дыхания.

Он выглядел изможденным, как человек, который многие годы сражался без передышки.

– Мой лэрд, – произнес Джек дрожащим голосом. Неужели для этого его вызвали? Потому что смерть подкрадывалась к правителю Востока?

Джек ждал, склонив голову, пока Аластер не подошел ближе. Он ощутил руку лэрда на своем плече и поднял взгляд.

Должно быть, его потрясение было очевидным, потому что Аластер разразился хриплым смехом.

– Знаю, я сильно изменился с тех пор, как ты видел меня, Джек. Годы могут сделать такое с человеком, хотя время, проведенное на материке, пошло тебе на пользу.

Джек улыбнулся, но эта улыбка не коснулась его глаз. Он почувствовал укол гнева на Торина, который должен был упомянуть о здоровье лэрда этим утром за завтраком, когда Джек справлялся о нем.

– Я вернулся, сэр, как вы и просили. Чем могу служить?

Аластер молчал. Он моргнул, на его лбу пролегла морщинка недоумения, и в этом нарастающем молчании Джека охватил ужас.

– Я не ожидал увидеть тебя, Джек, и не просил тебя вернуться.

Арфа в руках Джека повисла тяжелым бременем. Он продолжал стоять коленопреклоненный, глядя пустым взглядом на лэрда, его мысли путались.

Это был не Аластер, хотя в письме стояла его печать.

«Кто же тогда вызвал меня?»

Как ни хотелось ему высказать свое недовольство на весь зал, он промолчал, и ответом стало какое-то движение.

Краем глаза он заметил, как кто-то поднялся на помост, словно сойдя с залитых лунным светом гор на гобелене. Высокая и стройная, она была облачена в платье цвета грозовых туч, а плечи ее обрамляла красная клетчатая шаль. Ее одеяние шелестело, пока она приближалась к тому месту, где застыл юноша.

Взгляд Джека был прикован к ней.

Ее веснушчатое лицо с резкими чертами, высокими скулами и острым подбородком вызывало не восторг, а благоговение. Девушка раскраснелась, будто только что прогуливалась по парапетам, бросая вызов ветру. Ее волосы цвета луны были заплетены во множество косичек и собраны в корону. В них были вплетены маленькие цветы чертополоха, словно звезды, упавшие с неба. И она как будто совсем не боялась их иголок.

Джек увидел тень той девчонки, которой она когда-то была. Девчонки, за которой он гнался по холмам одной безумной весенней ночью и принял вызов на горсть чертополоха.

Адайра.

Она смотрела на него, все еще коленопреклоненного. Его изумление истаяло, уступив место негодованию, такому сильному, что даже дыхание перехватило. Скольким ему пришлось пожертвовать ради возвращения домой! Его звание, его репутация – результат многолетней преданности и усердной работы – развеялись как дым на ветру. Всем этим он пожертвовал не ради своего лэрда – такое он еще мог бы оправдать, – а ради этой девицы и ее прихотей.

Она почувствовала в нем перемену – сердце дикого мальчишки, который когда-то гнался за ней, стало теперь старше и жестче. На его нарастающий гнев Адайра ответила холодной победоносной улыбкой.

3

– Джек Тамерлейн, – поприветствовала его Адайра. Ее голос был совсем не таким, каким он помнил; если бы он услышал его в темноте, то подумал бы, что перед ним незнакомка. – Какой сюрприз.

Джек ничего не ответил. Он не решался заговорить, но не отводил от нее взгляда, хотя, казалось, она очень хотела заставить его это сделать.

– Ах, я и забыл, что вы двое старые друзья, – с довольным видом сказал Аластер. Он протянул руку дочери, и она придвинулась еще ближе, так близко, что ее тень почти накрыла Джека в его покорной позе.

– Действительно, – сказала Адайра, переводя взгляд с Джека на отца и одаривая того мягкой, искренней улыбкой. – Мне следует заново познакомить его с островом, раз уж он так долго отсутствовал.

– Я не думаю… – начал было протестовать Джек, пока Аластер не взглянул на него, приподняв бровь.

– Я считаю, это замечательный план, – одобрительно кивнул лэрд. – Если только ты не возражаешь, Джек?

Джек возражал, но кивнул в знак согласия, проглотив слова, которые застряли в горле, словно колючки.

– Превосходно. – Адайра снова одарила его своей колкой улыбкой.

Она заметила неловкость, которую вызвала в нем, но, похоже, ей было все равно. Казалось, его смущение девушке даже нравилось. Она жестом пригласила Джека подняться, словно обладала властью над ним. Но ведь так и было? Она заставила его бросить все дела и вернуться домой.

И пусть он и провел последние десять лет на Большой земле, становясь бардом и забыв о своих связях с Каденцией, но в этот самый миг, глядя на Адайру, он вспомнил свое происхождение. Имя клана окутало его, словно плащ, – единственное, что могло защитить его даже в худшие времена. И Джек осознал, что его глубочайшая преданность принадлежит Адайре и ее семье.

Он поднялся.

– Надеюсь, скоро ты украсишь мой зал своей музыкой, Джек, – с усилием проговорил Аластер, подавляя глубокий влажный кашель.

– Это было бы честью для меня.

Беспокойство Джека усилилось, когда Аластер прижал пальцы к губам и закрыл глаза, словно у него болело в груди.

– Иди отдохни, папа. – Адайра коснулась руки отца.

Аластер расправил плечи и улыбнулся дочери. Но это была усталая, натянутая улыбка. Прежде чем удалиться, лэрд поцеловал Адайру в лоб.

– Пойдем со мной, Джек.

Девушка повернулась и прошла через потайную дверь, которую он никогда бы не заметил. Джек был раздосадован, но ему ничего не оставалось, кроме как следовать за ней по разветвленным коридорам замка. Его взгляд был прикован к ее светлым косам и цветам чертополоха, которые она носила словно украшения.

«Я должен был догадаться, что это она».

Джек едва не издал язвительный смешок, но удержался. Адайра привела его во внутренний сад. Юноша резко остановился на покрытых мхом каменных плитах, едва не налетев на нее. Когда-то Адайра была выше его, и он обрадовался, обнаружив, что теперь возвышается над ней на целую ладонь.

Джек наблюдал за ней, чуть прищурившись. Оба молчали, и в воздухе витало напряжение.

– Ты не понял, что это я, – наконец сказала она, и в ее голосе звучали нотки веселья.

– Мне это даже в голову не могло прийти, – резко ответил Джек. – Хотя я должен был догадаться, что ты без зазрения совести подделаешь подпись отца. Я так понимаю, ты украла его личный перстень? Сделала это, пока он спал, или опоила его чем-то? Должен признать, ты потрудилась на славу, иначе я бы здесь не стоял.

– Какое облегчение, что я пошла на такие меры, – проговорила Адайра так спокойно, что это выбило его из равновесия.

Он понял, что девушка специально выводит его из себя. Джек вел себя так, словно ему снова было одиннадцать, и осознание этого заставило его погрузиться в яростное молчание. Он опасался, что скажет что-нибудь, о чем потом мог пожалеть.

Но он забыл об этом, как только Адайра добавила:

– Я бы не позвала тебя домой, если б у меня не было для тебя задания.

– Значит, задания? – возмутился он, подходя ближе – так близко, что ощутил слабый запах лаванды, исходивший от ее кожи, и заметил, что ее радужку обрамляют золотисто-ореховые кольца. – Как ты смеешь говорить мне такое, когда ты оторвала меня от дел? Когда безжалостно вмешалась в мою жизнь? Что тебе нужно от меня, Адайра? Чего ты хочешь? Скажи мне, чтобы я мог сделать это и исчезнуть.

Она сохраняла самообладание, пристально глядя на него. Казалось, девушка видела его насквозь, под покровами плоти, костей и вен, и ее взгляд достигал самой глубины его сущности, как будто она оценивала его.

Джек отодвинулся, почувствовав неловкость из-за этого ее взгляда и молчания. Какой холодной и спокойной она была перед лицом его тлеющего гнева, словно его реакция была частью ее плана.

– Мне нужно многое рассказать тебе, Джек, но ничего нельзя говорить здесь, где ветер может украсть слова с моих губ, – ответила Адайра, жестом приглашая его следовать за ней по извилистой садовой дорожке. – Прошло много времени с тех пор, как мы виделись в последний раз.

Он не хотел вспоминать тот последний раз, но это было неизбежно, потому что она смотрела на него, бросая вызов воспоминаниям, и она привела его сюда,