Последняя Звезда
Глава 1. Обретение тьмы.
Илина всегда знала, что с ней что-то не так. Не в том смысле, в котором «не так» бывает с людьми, которые родились с шестым пальцем или косоглазием. Её неправильность была тише, глубже, как трещина в фундаменте дома, которую не видно, пока дом не начнёт оседать.
Это началось в ту ночь, когда ей было шесть лет.
Отец тогда ещё был жив – большой, грубый мужчина, который пах табаком и кожей, и который никогда не улыбался, но иногда, очень редко, клал тяжёлую руку ей на макушку, и это было его способом сказать, что он её любит. В ту ночь в Тавире, их крошечной деревне на краю Лиурии, началась гроза. Не обычная гроза – та, что приходит с дождём и уходит с рассветом, – а страшная, древняя, как будто само небо раскололось и из трещины полилась ярость.
Мать зажгла свечи во всех углах дома. Отец закрыл ставни так плотно, что казалось, будто дом готовится к осаде. А Илина лежала в своей постели и слушала, как гром разговаривает с землёй на языке, которого она не понимала, но каким-то образом чувствовала.
Потом свечи погасли. Все разом, как по команде.
Темнота упала на дом, как тяжёлое одеяло. Илина услышала, как мать ахнула, как отец выругался вполголоса. Она слышала их движения – осторожные, неуверенные, движения людей, которые внезапно ослепли.
Но Илина не ослепла.
Она закрыла глаза – не знала почему, просто инстинкт, – и увидела. Увидела комнату так ясно, как будто свечи всё ещё горели. Нет, не так. Она видела по-другому. Видела контуры, линии, формы, но не цвета. Видела стены, которые пульсировали слабым серебристым светом, видела мать, стоящую у печи, её силуэт обведённый тонкой белой линией. Видела отца, который шёл к двери, его движения медленные и осторожные в темноте, которую он не мог пронзить.
«Мама, – позвала она тихо, – кремень лежит на полке слева от печи, на третьей доске снизу».
Тишина. Потом шорох. Потом щелчок кремня, и свет снова вернулся в дом.
Мать смотрела на неё долго, её лицо было странным в дрожащем свете новой свечи. Отец ничего не сказал, но Илина видела, как он сжал кулаки, как он отвернулся к окну и долго смотрел в темноту за ставнями.
После той ночи мать стала тише. Она больше не пела песни, которые раньше пела, работая у печи. Отец стал пить больше, чем обычно, и когда пил, он иногда смотрел на Илину так, как будто не знал, кто она такая.
А Илина научилась молчать о том, что видела в темноте.
Прошло одиннадцать лет. Отец умер тихо, однажды ночью, во сне, и его похоронили на краю деревни, там, где земля была каменистой и не годилась для посевов. Мать стала ещё тише, чем была, и теперь её молчание было не напряжённым, а опустошённым, как колодец, из которого выпили всю воду.
Илина выросла в девушку с длинными тёмными волосами и серыми глазами, которые люди находили странными. «Слишком светлые для лиурийки», – говорили старухи, качая головами. «Какие-то не наши». Мужчины не сватались к ней. Женщины не приглашали её на посиделки. Дети боялись её, хотя она никогда не делала им ничего плохого.
Илина не возражала. Одиночество было привычным, как старая одежда.
Она работала на огороде, помогала матери с хозяйством, ходила в лес за грибами и ягодами. И по ночам, когда все спали, она закрывала глаза и путешествовала по деревне в темноте, не выходя из дома. Видела спящих соседей, видела кошек, которые охотились на мышей, видела совы, которые сидели на ветках старого дуба у колодца. Видела больше, чем нужно было видеть.
Однажды она увидела, как старик Горн бьёт свою жену. Увидела, как молодая Лира встречается с чужим купцом в амбаре. Увидела, как мальчишка Теро крадёт яблоки из чужого сада.
Она не рассказывала никому. Но люди чувствовали, что она знает. Чувствовали это в том, как она смотрела на них, в её молчании, которое было громче любых слов.
«Ведьма», – шептали за её спиной.
«Проклятая», – говорили другие.
Мать слышала эти слова и плакала по ночам, думая, что Илина спит. Но Илина не спала. Она лежала в темноте с закрытыми глазами и видела, как слёзы матери падают на подушку, как её плечи вздрагивают от беззвучных рыданий.
И тогда Илина поняла: её дар – не дар вообще. Это проклятие. Проклятие видеть то, что должно оставаться скрытым. Проклятие знать правду, которую никто не хочет знать.
Был сентябрь, когда в Тавир пришёл человек, который изменил всё.
Илина рубила дрова у дома. Топор был тяжёлый, её руки болели, но она не останавливалась. Работа была благословением – она отвлекала от мыслей, от видений, от одиночества, которое становилось всё плотнее с каждым годом.
Она почувствовала его раньше, чем увидела. Почувствовала, как воздух изменился, стал плотнее, тяжелее, как перед грозой. Почувствовала, как что-то древнее коснулось края её сознания.
Илина подняла голову.
У колодца стоял человек. Старик, но не старый в том смысле, в котором стар дед, которому семьдесят лет и который едва ходит. Этот человек был стар так, как стары горы. Как стары реки. Его лицо было изрезано морщинами, которые были глубже, чем любые морщины, которые Илина видела. Его волосы были белыми, но не седыми – белыми, как первый снег. А глаза его глаза были цвета неба перед грозой, синие и серые одновременно, и в них была такая глубина, что Илина почувствовала головокружение, просто глядя на него.
Он смотрел прямо на неё.
Топор выпал из её рук.
«Илина, дочь Мары из рода забытых», – сказал он, и его голос был низким, хриплым, как голос человека, который долго не говорил. – «Я искал тебя семнадцать лет. С того дня, как звёзды начали гаснуть».
Илина не могла говорить. Её горло сжалось, как будто чья-то невидимая рука схватила её за шею.
Старик медленно пошёл к ней. Он хромал на левую ногу, но его движения были движениями человека, который знает, куда идёт, и не сомневается в своём пути.
«Ты видишь в темноте, – продолжал он. – Ты видишь то, что скрыто. Ты видишь то, что другие не могут видеть. Это не проклятие, девочка. Это память. Память о времени, когда люди ещё не разучились смотреть».
«Кто вы?» – наконец выдавила Илина.
«Меня зовут Сайден, – ответил старик. – Я был тем, кого когда-то называли Хранителем Границ. Теперь я просто старик, который пытается спасти мир от его собственного забвения».
Он остановился в двух шагах от неё. Его глаза изучали её лицо, как будто искали что-то знакомое.
«Мир умирает, Илина. Медленно, незаметно для большинства. Но он умирает. Звёзды гаснут одна за одной. Земля становится тише. Скоро останется только одна звезда. Последняя. И когда она погаснет, всё закончится».
Илина чувствовала, как холод ползёт по её спине. Она всегда знала, что что-то не так с миром. Знала это так же верно, как знала о своём даре. Но слышать это вслух.
«Почему вы пришли ко мне?» – спросила она.
Сайден улыбнулся. Это была грустная улыбка, улыбка человека, который видел слишком много и потерял слишком много.
«Потому что только тот, кто видит в темноте, может войти туда, где нет света. Только ты можешь пройти туда, куда не могу пройти я. Туда, где живёт причина умирания мира».
«Я не понимаю».
«Поймёшь, – сказал Сайден. – Поймёшь, когда придёт время. А пока ты должна пойти со мной. Ты должна увидеть то, что я должен тебе показать. И потом ты должна будешь сделать выбор».
«Какой выбор?».
Сайден не ответил. Он просто повернулся и начал уходить, хромая по пыльной дороге, ведущей из деревни.
Илина стояла и смотрела ему вслед. Каждая часть её разума кричала ей остаться. Остаться в безопасности огорода, в привычности одиночества, в тишине жизни, которая, хоть и была пуста, но по крайней мере была предсказуема.
Но что-то другое, что-то глубже разума, что-то в самой её сути, говорило другое. Говорило, что этот момент – это то, к чему готовилась вся её жизнь. Что этот старик – это ответ на вопрос, который она никогда не осмеливалась задать.
Илина подобрала топор, воткнула его в пень. Вошла в дом, где мать спала послеобеденным сном. Написала записку короткую: «Прости. Я должна идти. Я вернусь, если смогу».
Надела плащ. Взяла нож, который дал ей когда-то отец. Вышла из дома, не оглядываясь.
И пошла за стариком, который знал её имя и говорил о гибнущих звёздах.
За ней деревня Тавир осталась в дымке сентябрьского полудня, маленькая, тихая, уже почти забытая. Впереди была дорога, которая вела в неизвестность.
Илина закрыла глаза на мгновение. И увидела, как далеко впереди, на краю её видения, тускло мерцает что-то огромное, древнее и страшное.
Глава 2. Дорога без возврата.
Первые три дня они шли молча.
Сайден не был разговорчивым спутником. Он шёл впереди, хромая на левую ногу, его посох стучал по камням дороги с монотонной настойчивостью метронома. Илина шла за ним, держась на расстоянии нескольких шагов, и не решалась нарушить молчание вопросами, которые роились в её голове, как пчёлы в улье.
Дорога вела на север, туда, где начиналась Серая Пустошь – земля, о которой в Тавире рассказывали страшные истории. Говорили, что там когда-то было великое царство, но оно пало так давно, что даже руины его руин превратились в пыль. Говорили, что по ночам там слышны голоса мёртвых, и что те, кто заходит туда, часто не возвращаются. Или возвращаются не теми, кем были.
Илина никогда не верила в эти сказки. Но теперь, идя по дороге, которая с каждым шагом становилась всё более запустелой, она начинала понимать, что в каждой сказке есть зерно правды, которое люди забыли различать.
Земля менялась. Трава становилась реже, деревья – ниже и корявее. Небо, которое в Тавире было голубым и чистым, здесь было серым, как будто кто-то натянул над миром грязную ткань. И звёзды звёзды почти не было видно по ночам. Илина видела их – три, может быть четыре тусклые точки на безжизненном небосводе там, где раньше, она была уверена, их были тысячи.
На третий день, когда солнце начало клониться к горизонту, Сайден наконец заговорил.
«Ты видишь это?» – спросил он, не оборачиваясь. Его голос звучал как скрип старой двери.
«Что именно?» – ответила Илина.
«То, что происходит со светом».
Илина подняла голову. Солнце висело низко, и его свет был странным – не тёплым и золотистым, каким он должен быть на закате, а холодным, почти серебристым. Как будто солнце умирало, и его последние лучи были лучами умирающей звезды.
«Я вижу, – сказала она тихо. – Оно оно неправильное».
«Да. Неправильное». Сайден остановился и обернулся к ней. Его лицо в сером свете казалось ещё более древним, ещё более измученным. «Всё неправильно уже много лет. Но люди не замечают. Они слепы к медленным изменениям. Они видят только то, что хотят видеть».
Он указал посохом на небо.
«Когда я был молодым – а это было так давно, что даже я с трудом это помню, – на небе было столько звёзд, что не было нужды в фонарях. Ночь светилась, как день, только другим светом. Люди читали книги при свете звёзд. Влюблённые назначали встречи в звёздных садах. Мир был живым».
Его голос дрогнул на последнем слове.
«Что случилось?» – спросила Илина.
Сайден молчал долго. Потом вздохнул, и это было похоже на выдох человека, который нёс тяжёлую ношу слишком долго.
«Мы стали слишком совершенными, – сказал он. – Или пытались стать. В те древние времена, когда я ещё служил Светлым, мы верили, что мир можно улучшить. Что можно убрать из него всё плохое, всё тёмное, всё болезненное. Мы верили, что совершенство – это цель, к которой нужно стремиться».
Он опустил посох и посмотрел Илине в глаза.
«И мы почти преуспели. Мы создали города, которые светились изнутри. Мы вылечили все болезни. Мы остановили смерть. Мы сделали мир таким совершенным, что в нём не осталось места для жизни».
«Я не понимаю, – сказала Илина. – Как совершенство может убить жизнь?».
«Потому что жизнь – это не совершенство, – ответил Сайден. – Жизнь – это хаос, ошибка, случайность. Жизнь – это боль и радость, смерть и рождение, свет и тьма, танцующие вместе. Когда мы убрали тьму, мы убрали и саму возможность света. Когда мы остановили смерть, мы остановили и рождение. Мир стал застывшим, как картина, которую никогда не закончат».
Он отвернулся и продолжил идти.
«И тогда пришло Оно. Из разлома, который мы сами создали. Из пустоты, которая образовалась там, где должен был быть хаос. Оно пришло, чтобы вернуть миру то, что мы у него отняли. Но Оно не знало меры. Оно начало пожирать не только совершенство, но и сам мир».
Илина поспешила за ним, её сердце билось быстрее.
«Что это такое? То, что пришло?».
«У него нет имени, – сказал Сайден. – Или слишком много имён. Некоторые называли его Отражением. Другие – Пустотой. Третьи – просто Им. Я не знаю его настоящего имени. Но я знаю, что Оно – это то, что появляется, когда мир теряет равновесие. Когда одна сторона весов становится слишком тяжёлой, другая опустошается. И тогда приходит то, что заполняет пустоту».
Они шли дальше в молчании. Но теперь это молчание было другим – не напряжённым, а задумчивым. Илина переваривала слова Сайдена, пытаясь понять их смысл.
«Почему именно я?» – спросила она, когда стемнело и они разбили лагерь у сухого русла реки. – «Почему вы выбрали меня? Я никто. Я просто девушка из забытой деревни».
Сайден разводил костёр. Его движения были медленными, но уверенными – движения человека, который делал это тысячи раз.
«Ты не просто девушка, – сказал он, не поднимая головы. – Ты Видящая. Одна из последних. Когда мир стал совершенным, способность видеть в темноте стала не нужна. Зачем видеть в темноте, если темноты больше нет? И эта способность начала умирать. Люди забыли, как видеть то, что скрыто. Они научились смотреть только на поверхность, только на свет».
Огонь вспыхнул. Тёплый свет залил их лица, и Илина увидела, что Сайден улыбается – грустно, печально, но улыбается.
«Но в некоторых местах, на краях мира, в тех местах, которые мы называем Периферией, где совершенство не успело добраться, эта способность сохранилась. Там рождаются дети, которые помнят древнее умение. Дети, которые могут видеть в темноте не глазами, а сердцем. Дети, которые могут войти туда, куда не может войти никто другой».
«В Отражение», – прошептала Илина.
«Да. В Отражение».
Они ели в молчании – сухой хлеб и вяленое мясо, которое Сайден принёс с собой. Еда была жёсткой и безвкусной, но Илина была голодна, и она ела, не жалуясь.
Когда они закончили, Сайден достал из своего мешка небольшой свёрток, завёрнутый в чёрную ткань. Развернул его осторожно, как будто внутри было что-то хрупкое и драгоценное.
Там лежала книга. Старая, истрёпанная, с обложкой из выцветшей кожи. На обложке не было никаких надписей, только странный символ – круг, внутри которого была звезда, а внутри звезды – глаз.
«Что это?» – спросила Илина.
«Это всё, что осталось от тех времён, – ответил Сайден. – Книга Видящих. В ней записано всё, что мы знали о природе мира, о равновесии, о том, как видеть то, что скрыто. Я хранил её три тысячи лет. Теперь она твоя».
Он протянул книгу Илине. Она взяла её, и книга оказалась тяжелее, чем выглядела. Не физически тяжелой, а тяжелой как-то иначе, как будто внутри неё был груз веков, груз знаний, которые были слишком большими для одного человека.
«Я не умею читать на древнем языке», – сказала Илина.
«Не нужно, – ответил Сайден. – Эта книга не читается глазами. Она читается здесь». Он коснулся её лба пальцем. «И здесь». Коснулся её сердца. «Закрой глаза и открой книгу. Просто почувствуй её».
Илина сделала, как он сказал. Закрыла глаза, открыла книгу наугад. И тут же почувствовала, как что-то изменилось. Как будто дверь открылась где-то глубоко внутри неё, дверь, о существовании которой она не знала.
Она увидела нет, не увидела. Она почувствовала. Почувствовала знание, которое лилось в неё из книги, как вода льётся в пустой сосуд. Она увидела первый мир, мир до разделения на свет и тьму. Увидела людей, которые были больше, чем люди, которые светились изнутри. Увидела войну, великую и страшную войну между теми, кто хотел совершенства, и теми, кто хотел хаоса.
Увидела разлом. Огромную трещину в самой ткани реальности. И из этой трещины что-то выползало – что-то белое и слепящее, что-то, что было одновременно пустотой и всем.
Илина вскрикнула и отбросила книгу. Её руки дрожали.
«Что это было?» – выдохнула она.
«Правда, – сказал Сайден спокойно. – Правда о том, что мы сделали с миром. О том, что мы выпустили на свободу».
Он поднял книгу и аккуратно завернул её обратно в ткань.
«Ты увидишь ещё много таких видений, – сказал он. – Когда мы дойдём до места, где тонка грань между нашим миром и Отражением. Там ты начнёшь обучение. Там ты научишься не только видеть, но и входить. Входить туда, куда боятся входить даже те, кто создал это».
Ночь была холодной. Илина лежала у костра, завернувшись в свой тонкий плащ, и смотрела на небо. Звёзд почти не было. Только три тусклые точки, которые едва мерцали в темноте.
«Сайден, – позвала она тихо. – Вы сказали, что когда последняя звезда погаснет, всё закончится. Сколько времени у нас осталось?».
Старик лежал на другой стороне костра, его глаза были закрыты, но Илина знала, что он не спит.
«Меньше, чем хотелось бы, – ответил он. – Может быть, луна. Может быть, две. Зависит от того, как быстро ты научишься».
«А что, если я не смогу? Что, если я недостаточно сильна?».
Тишина. Потом Сайден открыл глаза и посмотрел на неё через огонь.
«Тогда мир умрёт, – сказал он просто. – И всё, что было, что есть и что могло бы быть, исчезнет, как будто этого никогда не существовало. Но я не верю, что это произойдёт. Я искал тебя слишком долго. Я видел слишком много знаков. Ты та, кого ждал мир. Та, кто может танцевать между светом и тьмой, не падая ни в одну сторону».
Он закрыл глаза снова.
«Спи, Илина. Завтра дорога будет труднее».
Илина закрыла глаза. Но сон не шёл. Она лежала в темноте и слушала, как трещит костёр, как шелестит ветер в сухой траве, как где-то далеко воет одинокое животное.
И потом, почти засыпая, она услышала голос. Не внешний голос – внутренний. Голос, который приходил откуда-то из глубины, из того места, где хранилось знание, которое она получила из книги.
«Последняя Звезда не умрёт, пока ты не умрёшь, – шептал голос. – Но если ты умрёшь, Звезда умрёт вместе с тобой».
Глава 3. Знаки на пепле.
Они достигли края Серой Пустоши на седьмой день пути.
Илина почувствовала границу раньше, чем увидела её. Воздух стал другим – не холоднее и не теплее, а просто другим, как будто она вошла в комнату, где только что произошло что-то страшное, но следов не осталось. Только ощущение, цепляющееся за кожу, как паутина.
«Здесь начинается», – сказал Сайден, останавливаясь у большого камня, покрытого лишайником. На камне были вырезаны знаки – древние, выветренные, почти неразличимые. Илина провела пальцами по углублениям и закрыла глаза.
Видение хлынуло мгновенно.
Она увидела руку, высекающую эти знаки. Старую руку, покрытую шрамами. Увидела лицо человека – нет, не совсем человека. Его глаза светились изнутри, как у Сайдена иногда светились, когда он думал, что она не смотрит. Увидела, как этот не-человек говорит слова на языке, которого она не знала, но который звучал как песня и как проклятие одновременно.
«Защитные руны, – прошептала Илина, открывая глаза. – Они пытались удержать что-то внутри. Или не пустить что-то снаружи».
Сайден кивнул, и в его глазах мелькнуло что-то похожее на одобрение.
«Ты учишься быстрее, чем я думал. Да, это граница. Здесь Светлые попытались запечатать Отражение, когда поняли, что не могут его уничтожить. Они думали, что смогут удержать его в Пустоши, в мёртвой земле, где не было жизни, которую оно могло бы поглотить».
«И что случилось?».
«То, что всегда случается, когда пытаешься запереть море в бутылке, – ответил Сайден. – Оно просачивается. Медленно, через трещины, которые не видны глазу. И с каждым годом этих трещин становится больше».
Они пересекли границу. Илина почувствовала, как что-то прошло через неё – не физически, а как будто её душа на мгновение споткнулась. Она остановилась, держась за камень, пока головокружение не прошло.
«Это нормально, – сказал Сайден. – Ты чувствуешь границу между мирами. Большинство людей её не чувствуют, потому что они не видят достаточно глубоко. Но для тебя это будет становиться всё сильнее, чем ближе мы подойдём к центру».
Пустошь была именно такой, как говорили легенды – серой, мёртвой, бесконечной. Земля здесь была покрыта пеплом, который поднимался при каждом шаге мягкими облачками. Деревьев не было совсем. Только иногда встречались остовы того, что когда-то было деревьями – чёрные скелеты, тянущиеся к небу обугленными пальцами.
Но это была не обычная мёртвая земля. Илина чувствовала, что здесь что-то было. Не жизнь в обычном смысле, но что-то другое. Что-то, что существовало в промежутке между жизнью и смертью.
«Закрой глаза, – велел Сайден. – Посмотри, что здесь на самом деле».
Илина закрыла глаза. И тут же пожалела об этом.
Пустошь взорвалась светом. Нет, не светом – присутствием. Она увидела, что земля не была мёртвой. Она была переполнена. Переполнена существами, которые не имели формы, но имели намерение. Они двигались под землёй, в пепле, в воздухе. Тысячи их, миллионы. Они были как тени, но тени, которые думали.
«Что это?» – прошептала Илина, открывая глаза. Её руки дрожали.
«Остатки, – ответил Сайден. – Когда Отражение пожирает мир, оно не уничтожает полностью. Оно оставляет эти следы. Осколки того, что было. Они больше не живые, но и не мёртвые. Они застряли между состояниями. Некоторые из нас называли их Эхом».
«Они опасны?».
«Зависит от того, что ты понимаешь под опасностью, – Сайден пошёл вперёд, и Илина поспешила за ним. – Они не могут причинить физический вред. Но они могут коснуться твоего разума, если ты позволишь им слишком близко подойти. Они могут показать тебе вещи, которые ты не хочешь видеть. Воспоминания, которые не твои. Жизни, которые ты не жила».
Они шли молча. Пепел под ногами становился глубже. Илина старалась не закрывать глаза, но иногда не могла удержаться – и каждый раз видела их, эти Эхо, кружащие вокруг, как голодные птицы.
К полудню они остановились возле развалин того, что когда-то было домом. Стены почти полностью рухнули, но часть крыши ещё держалась, создавая тень. Сайден указал туда.
«Отдохнём. Ночью идти опасно. Эхо становятся активнее, когда нет солнца».
Они сели в тени. Илина достала последние остатки хлеба из своей сумки и разделила с Сайденом. Хлеб был жёстким и чёрствым, но она была благодарна за него.
«Сайден, – сказала она после долгого молчания. – Почему вы не можете сами войти в Отражение? Вы же были одним из Светлых. Вы должны быть сильнее меня».
Старик посмотрел на свои руки. Они были покрыты шрамами – старыми, побелевшими, но глубокими.
«Потому что я уже пытался, – сказал он тихо. – Давно. Когда Отражение только появилось, когда мы ещё не понимали, что это такое. Я вошёл туда, думая, что смогу его закрыть изнутри. Думая, что моей силы хватит».
Он замолчал. Илина ждала, не прерывая молчания.
«Я провёл там я не знаю, сколько. Время там не течёт так, как здесь. Может быть, день. Может быть, век. Когда я вышел, прошло триста лет. И я был изменён. Отражение коснулось меня. Оно вошло в меня. С тех пор я не могу войти туда снова. Если я попытаюсь, оно узнает меня. И поглотит полностью, потому что я уже наполовину принадлежу ему».
Илина смотрела на него, и внезапно поняла. Поняла, почему он иногда замирал посреди фразы, почему его глаза иногда становились пустыми, как будто он смотрел на что-то, чего не было. Он балансировал на грани. Каждый день, каждый час, каждую секунду.
«Вам больно?» – спросила она.
«Всегда, – ответил Сайден. – Но боль – это то, что напоминает мне, что я ещё жив. Что я ещё здесь. Боль – это якорь, который держит меня в этом мире».
Они сидели в молчании, пока солнце двигалось по небу. Илина чувствовала, как Эхо кружат вокруг развалин, как они пытаются протиснуться сквозь защитные руны, которые Сайден начертил на камнях. Они были настойчивы, как комары. Но не злобны. Просто голодны.
«Чего они хотят?» – спросила Илина.
«Вернуться, – ответил Сайден. – Они помнят, что были живыми. Помнят, что имели форму, имя, цель. Они хотят вернуть это. Но не могут. Потому что дорога назад закрыта. Единственная дорога, которая им осталась – это дорога вперёд. В полное растворение. В Отражение».
«Это жестоко».
«Это справедливо, – Сайден посмотрел на неё. – Они были частью мира, который пытался стать совершенным. Они отказались от хаоса, от тьмы, от всего, что делает жизнь живой. И вот их награда. Они застряли в чистилище собственного создания».
Он встал, разминая затёкшие ноги.
«Но это не значит, что мы не можем им помочь. Если ты войдёшь в Отражение и изменишь его, если ты вернёшь равновесие, они смогут, наконец, уйти. Либо вернуться к жизни, либо окончательно умереть. Любой из этих вариантов лучше, чем вечное ожидание».
Когда солнце начало клониться к горизонту, случилось то, чего Илина не ожидала.
Она сидела, прислонившись к стене развалин, и дремала. Вокруг было тихо, если не считать шелеста Эха, который она уже научилась игнорировать. И вдруг – голос.
Не голос снаружи. Голос внутри её головы, ясный и отчётливый, как будто кто-то стоял рядом и говорил прямо ей в ухо.
«Илина».
Она вздрогнула, открывая глаза. Сайден сидел на другом конце развалин, погружённый в медитацию. Никого больше не было.
«Илина», – повторил голос. Это был женский голос, молодой, но с оттенком древности, как будто молодая женщина говорит словами, которым тысячи лет.
«Кто ты?» – прошептала Илина.
«Я то, что было до тебя. Видящая, которая пыталась сделать то же, что пытаешься сделать ты».
Холод пробежал по спине Илины.
«Ты ты мертва?».
«Мертва? Жива? Эти слова не имеют смысла здесь. Я в Эхе. Я застряла между. Я вошла в Отражение сорок лет назад. Но я не была готова. Я думала, что знаю достаточно. Я ошибалась».
«Что случилось?».
«Отражение показало мне правду. Правду о мире, о совершенстве, о том, что мы потеряли, пытаясь стать чем-то большим, чем мы есть. И я не смогла выдержать этой правды. Я разломилась изнутри. Часть меня осталась там. Часть выбралась сюда. Но я никогда больше не была целой».
Илина обхватила себя руками. Она чувствовала холод, хотя вечер был тёплым.
«Почему ты говоришь со мной?».
«Чтобы предупредить тебя. Не верь всему, что покажет тебе Отражение. Оно будет говорить тебе, что совершенство было ошибкой. Оно будет говорить, что Светлые были чудовищами, которые убили мир. И это будет правда. Но это будет не вся правда».
«А какая вся правда?».
Молчание. Долгое, тяжёлое молчание. Потом голос снова, но теперь он был слабее, как будто уходил.
«Вся правда в том, что обе стороны были правы. И обе стороны были неправы. Совершенство убило жизнь, но Отражение убивает всё. Ты должна найти третий путь. Путь, который не является ни тем, ни другим. Путь, который является обоими одновременно».
«Как?».
Но голоса больше не было. Остались только Эхо, кружащие в сумерках, и тишина, которая была громче любого крика.
Илина подошла к Сайдену. Он открыл глаза, как будто чувствовал её приближение.
«Со мной говорила одна из них, – сказала Илина. – Одна из Эхо. Она сказала, что была Видящей».
Сайден кивнул медленно.
«Алара. Я знал её. Я отправил её туда, так же, как отправляю тебя. Она была сильной, умной, храброй. Но недостаточно. Отражение было сильнее».
«Сколько их было? Сколько Видящих ты отправил туда?».
Сайден встал. Его лицо было каменным.
«Семь. За три тысячи лет. Семь девушек, которые обладали даром видеть в темноте. Семь попыток изменить Отражение изнутри. Ни одна не вернулась».
Илина почувствовала, как гнев поднимается в её груди.
«И ты думаешь, что я буду восьмой жертвой? Что я пойду туда и умру, как они?».
«Нет, – сказал Сайден, и в его голосе была сталь. – Я думаю, что ты будешь той, кто преуспеет. Потому что семь – это число завершения. А восемь – число нового начала. Потому что время изменилось. Мир стал ещё ближе к краю, и Отражение стало слабее, потому что ему почти нечем питаться. Потому что ты другая. Ты не просто Видящая. Ты последняя».
Он положил руку ей на плечо. Его ладонь была холодной.
«Я не прошу тебя верить мне. Я прошу тебя поверить в себя. В то, что ты можешь сделать то, что не смогли другие. В то, что ты можешь танцевать там, где они падали».
Илина смотрела на него долго. Потом кивнула.
«Я пойду. Но не потому, что верю в твои пророчества или числа. Я пойду, потому что если я не пойду, мир умрёт. И все эти Эхо, все эти люди, которые застряли между – они останутся здесь навсегда».
Сайден улыбнулся. Это была печальная улыбка, но в ней была гордость.
«Достаточно хорошая причина».
Ночь пришла быстро. Они развели маленький огонь в центре развалин, и Сайден начертил новые защитные руны вокруг. Эхо стали активнее, их присутствие давило на сознание Илины, как тяжёлое одеяло. Но они не могли пересечь руны.
Илина легла, укрывшись плащом. Над ней было пустое небо и две тусклые звезды. Одна погасла с тех пор, как они вошли в Пустошь.
«Сайден, – позвала она в темноту. – Сколько звёзд осталось?».
«Две, – ответил он. – И скоро останется одна. Последняя».
«И когда она погаснет?».
«Тогда начнётся конец. Не быстрый конец, не апокалипсис, как в старых легендах. Медленный, тихий конец. Мир просто забудет, что он существует. И перестанет существовать».
Глава 4. Первый спуск.
На рассвете Пустошь выглядела почти мирной, если не считать густого серебристого пепла, ледяной тишины и стылого неба, где осталась всего одна несмелая звезда. Сайден молча свернул лагерь, не торопясь, как будто каждая вещь, каждое его действие имело особое значение. Илина помогла складывать плащи, убирала следы костра, но в ней росло нетерпение – и не только из-за будущего, но и из-за странной тревоги, подступавшей со стороны Эха.
Шли молча: сам воздух был наполнен ожиданием. По мере продвижения их окружение менялось – мёртвая равнина становилась холмистой, под обувью поскрипывали чешуйки пепла, вдалеке вздымались остовы выжженных строений, совсем лишённых кровли и стен.
– Здесь, – тихо сказал Сайден и замер.
Перед ними зиял огромный разлом в земле – не пещера и не трещина, а что-то срединное. Его контуры терялись в утреннем тумане.
Илина почувствовала: именно сюда стекались взгляды и мечты всех Эхо, им хватало одного взгляда, чтобы понять, что здесь лежит та самая граница.
Сайден бросил камень, и тот исчез в темноте без единого звука.
– Теперь слушай внимательно, – его голос стал резким, будто лезвие ножа. – Ни один Светлый, никто из храбрецов и магов, не решился бы войти сюда ночью. Ты войдёшь сейчас.
Она кивнула, прокладывая в голове маршрут. Её рука ощутила шершавость древней книги Видящих за пазухой. На ступенях разлома было холодно, будто камень хранил память вечной зимы. Каждый шаг казался очень опасным, но не физически – опасность была иной, вязкой, ментальной, проникающей в мысли.
Глубже и глубже вела тропа, и свет наверху превратился в блеклое пятно. Окружающее наполнялось странным звоном, который нельзя было услышать ушами, но каким-то образом он отдавался в зубах, в костях.
– Зажги свет, – велел Сайден.
Илина попыталась зажечь факел, но в этот момент на неё опустилась чернота. Чернота не внешняя, а та самая особенная, в которую не могут проникнуть глаза обычного человека – но её дар проявил себя во всей полноте. Она «увидела» – стены рядом дышали внутренним пульсом, как будто в них скрывались внедренные шары света, которые избегали обычного зрения.
И – вдруг – впереди, словно проявляясь сквозь стены, возникли фигуры: серебряные, полупрозрачные, без лица, как статуи из снов. Они стояли на страже и молчали. Их присутствие вызывало ощущение ледяного холода внутри груди.
– Не бойся их, они проверяют тебя, – прозвучал голос Сайдена, но она не знала, говорит ли он вслух или только в её голове.
Одна из фигур отделилась от остальных и приблизилась к Илине. Она осталась стоять, судорожно сжимая книгу. Фигура подняла руку, коснулась её лба – её услужливо окутал серый холод – и прямо перед глазами, в пустоте, возник знак в форме круга с лучами.
Перед внутренним взором Илины понеслись образы: клинки, разбитые города, улыбки и слёзы, уходящие за горизонт огромные караваны. Миллионы судеб за одну секунду уместились в этот миг знакомства со Стражем.
Она не выдержала, упала на колени, пытаясь вдохнуть настоящий воздух.
– Ты прошла. Они тебя допустили, – спокойно сказал Сайден, опускаясь рядом. – Они были людьми, а теперь их зовут Серебряными Хранителями. Они видят через тени, через века. Они помнят всё, что было утеряно.
Илина дрожала, внутри всё еще мерцала холодная пустота, но поверх неё проклюнулось странное тепло: Хранители не оттолкнули её, а впустили. Это означало, она на правильном пути.
– Здесь ты начнёшь учиться по-настоящему, – кинул Сайден, и впервые в его интонациях проскользнула едва заметная мягкость.
Глава 5. Письмена забытых.
Спуск длился вечность или мгновение – в этом месте время текло иначе, как мёд с ложки, неравномерно и непредсказуемо. Илина потеряла счёт ступеням, когда поняла, что их невозможно сосчитать: они появлялись под ногами, как будто рождались из самой тьмы по мере того, как она спускалась.
Сайден шёл впереди, его посох постукивал по камню с мерной настойчивостью, и этот звук был единственным, что удерживало Илину от ощущения полного растворения в окружающем мраке. Серебряные Хранители остались наверху, у входа, но их присутствие всё ещё чувствовалось – как будто они смотрели на неё сквозь расстояние и камень.
Наконец лестница кончилась.
Илина ступила на ровную поверхность и почувствовала, как что-то изменилось в воздухе. Здесь было не холоднее и не теплее, но воздух стал плотнее, насыщеннее, как будто каждый вдох содержал не только кислород, но и что-то ещё – воспоминания, может быть, или осколки чужих мыслей.
«Закрой глаза», – велел Сайден.
Илина повиновалась, и мир вокруг неё взорвался светом.
Она увидела зал. Огромный, величественный, с потолком, который терялся где-то в высоте, недостижимой для взгляда. Стены были покрыты письменами – тысячами, миллионами знаков, которые светились тусклым голубоватым светом, пульсируя в едином ритме, как будто это было не просто письмо, а живой организм, дышащий и думающий.
«Что это?» – прошептала Илина, не открывая глаз.
«Это Архив, – ответил Сайден, и в его голосе было что-то похожее на благоговение. – Здесь записана вся история Лиурии. От самого начала, когда земля ещё не имела имени, до того момента, когда последний из Светлых покинул этот мир. Здесь записано всё – каждая война, каждый мир, каждая любовь и каждое предательство. Всё, что было».
Илина медленно подошла к ближайшей стене. Протянула руку, коснулась холодного камня. И письмена хлынули в неё, как река, прорвавшая плотину.
Она увидела.
Землю, молодую и зелёную. Небо, усыпанное звёздами, которых было так много, что они образовывали светящуюся реку, текущую от горизонта к горизонту. Людей – нет, не совсем людей – существ, которые были выше, стройнее, прекраснее. Их кожа сияла изнутри, их глаза были глубокими, как колодцы, ведущие в другие миры. Они были Первыми, те, кто пришёл сюда, когда земля ещё только остывала после рождения.
Она увидела их города – не построенные, а выращенные, как растения. Башни из живого кристалла, мосты из переплетённого света, сады, где росли цветы, которые пели на ветру. Это был мир совершенства, мир гармонии, мир, где не было места боли или страданию.
Но потом.
Потом пришли другие. Те, кого звали Тёмными, хотя они не были злыми – они были просто другими. Они принесли с собой хаос, изменчивость, непредсказуемость. Они принесли смерть, которая была не концом, а переходом. Они принесли страсть, которая жгла ярче любого огня.
И началась война.
Илина увидела битвы, которые длились столетиями. Увидела небо, раскалывающееся от ударов сил, которые не имели имени. Увидела землю, горящую и замерзающую одновременно. Увидела миллионы жизней, превращающихся в пепел.
И увидела момент, когда Светлые поняли, что проигрывают.
Не потому, что были слабее. Потому что хаос всегда сильнее порядка, всегда более живуч, более приспособлен. Порядок можно разрушить одним ударом. Хаос же восстанавливается, растёт, множится.
Тогда Светлые приняли решение.
Они создали Печать – великое заклинание, которое должно было изгнать хаос из мира навсегда. Они собрали всю свою силу, все свои знания, всю свою веру в совершенство. И они произнесли Слово, которое изменило саму ткань реальности.
Хаос был изгнан. Тьма была запечатана. Смерть была остановлена.
Мир стал совершенным.
Но.
Илина почувствовала, как слёзы текут по её щекам, хотя глаза были закрыты.
Но совершенство оказалось тюрьмой.
Она увидела, как медленно, год за годом, столетие за столетием, мир начал умирать. Не быстрой смертью войны, а медленной смертью застоя. Цветы больше не росли – они просто были, неизменные, вечные, мёртвые в своей красоте. Люди больше не рождались – зачем, если смерти больше нет? Звёзды больше не двигались по небу – они застыли на своих местах, как драгоценные камни в короне мёртвого короля.
Мир стал музеем самого себя.
И тогда, из разлома, который образовался там, где Светлые вырвали хаос из мира, пришло Оно.
Отражение.
Илина увидела его рождение. Увидела, как из пустоты, которая образовалась там, где должен был быть хаос, выползло нечто белое, слепящее, ужасающее в своей чистоте. Оно было не противоположностью совершенству – оно было его отражением, его тенью, его неизбежным следствием.
Потому что там, где нет тьмы, свет не может существовать. Там, где нет смерти, жизнь не имеет смысла. Там, где нет хаоса, порядок превращается в застой.
Отражение пришло, чтобы вернуть равновесие. Но оно не знало меры. Оно начало пожирать не только совершенство, но и сам мир.
Илина открыла глаза. Её ноги подкосились, и она упала на колени. Руки дрожали так сильно, что она не могла их контролировать.
«Я видела, – прошептала она. – Я видела всё. Я видела, как начался этот кошмар».
Сайден опустился рядом с ней. Его рука легла на её плечо – тёплая, живая, реальная.
«Теперь ты понимаешь, – сказал он тихо. – Теперь ты понимаешь, почему нельзя просто уничтожить Отражение. Потому что оно – это часть мира. Искажённая, больная часть, но часть. Если ты уничтожишь его, ты вернёшь мир к совершенству. И тогда всё начнётся снова».
«Тогда что я должна сделать?» – спросила Илина, поднимая голову. Её лицо было мокрым от слёз, но в глазах горело что-то новое – понимание, может быть, или решимость.
«Ты должна исцелить его, – ответил Сайден. – Не уничтожить, не запечатать, а исцелить. Показать ему, что оно не должно быть противником мира. Что оно может быть его частью, необходимой, но не разрушающей».
Он встал и подвёл её к другой стене, покрытой письменами, которые светились ярче остальных.
«Здесь, – сказал он, – записано пророчество. Его оставил последний из Светлых, перед тем как покинуть этот мир. Он видел будущее, видел тебя. Прочти его».
Илина закрыла глаза и коснулась стены.
Письмена заговорили.
«Придёт та, что видит во тьме,.
Последняя из рода забытых.
Она войдёт туда, где не ступала нога живого,.
И встретит то, что пожирает миры.
Она не победит его силой,.
Ибо сила питает его.
Она не победит его мудростью,.
Ибо мудрость уже была испробована.
Она победит его пониманием.
Пониманием того, что свет и тьма – одно.
Что жизнь и смерть – две стороны одной монеты.
Что совершенство и хаос танцуют вместе.
В танце, который называется существованием.
И когда она это поймёт,.
Последняя Звезда не погаснет.
Она загорится новым светом,.
Светом, который содержит в себе и день, и ночь.
Так начнётся новый мир.
Не совершенный и не хаотичный.
Живой».
Илина отступила от стены. Слова пророчества звучали в её голове, как эхо, которое не хочет затихать.
«Я не понимаю, – сказала она. – Как можно победить пониманием? Понимание – это не оружие».
«Понимание – это единственное оружие против того, что рождено из непонимания, – ответил Сайден. – Отражение появилось, потому что Светлые не поняли, что мир не может существовать в одной крайности. Они думали, что совершенство – это цель. Они не поняли, что совершенство – это смерть».
Он обвёл рукой зал.
«Всё, что ты видела здесь, вся эта история – это урок. Урок о том, что любая крайность разрушительна. Что жизнь существует только в балансе. В танце между противоположностями».
Илина молчала долго, переваривая его слова. Потом спросила:
«А что случилось со Светлыми? Куда они ушли?».
Сайден отвернулся. Его голос был тихим, когда он ответил:
«Они не ушли. Они умерли. Когда мир стал совершенным, они поняли, что больше не могут жить в нём. Совершенство не оставляло места для того, что делало их живыми – для стремления, для роста, для изменения. Они начали исчезать. Один за другим. Некоторые просто растворились в воздухе. Другие легли и не проснулись. Третьи ушли за горизонт и больше не вернулись».
Он повернулся к ней, и Илина увидела боль в его глазах – древнюю, глубокую боль того, кто пережил всех, кого любил.
«Я остался последним. Не потому, что был сильнее. Потому что я вошёл в Отражение. Потому что оно коснулось меня и изменило. Я стал наполовину светлым, наполовину тёмным. Я стал балансом, который не мог существовать в совершенном мире. И поэтому я выжил».
Илина подошла к нему и взяла его за руку. Его пальцы были холодными и жёсткими, как камень.
«Вы не были последним, – сказала она. – Потому что я здесь. Потому что есть другие, на краях мира, которые помнят, как видеть в темноте. Вы не последний. Вы первый из новых».
Сайден посмотрел на неё, и впервые за всё время, что она его знала, на его лице появилась настоящая улыбка. Не грустная, не печальная, а тёплая, живая.
«Может быть, – сказал он. – Может быть, ты права».
Они стояли в Архиве, окружённые светящимися письменами, хранящими историю мира. И где-то далеко, высоко над ними, последняя звезда продолжала светить на небе, упрямая и одинокая.
Но теперь Илина знала: эта звезда не погаснет. Не сегодня. Не завтра. Может быть, никогда.
Потому что она поняла то, что должна была понять. Она увидела то, что должна была увидеть.
История закончилась. Но история – это не приговор. Это урок.
И Илина была готова учиться.
«Что дальше?» – спросила она.
Сайден указал на проход в глубине зала, откуда тянуло холодом, который был холоднее любого льда.
«Дальше – обучение, – сказал он. – Настоящее обучение. Здесь ты узнала историю. Там ты научишься изменять её».
Илина кивнула. Она чувствовала страх – конечно, чувствовала. Но вместе со страхом было что-то другое. Надежда, может быть. Или просто упрямство того, кто прошёл слишком далеко, чтобы повернуть назад.
Глава 6. Жрецы Перехода.
Проход вёл вниз ещё глубже, туда, где камень становился теплее, как будто они приближались не к центру земли, а к чему-то живому, дышащему. Илина чувствовала пульсацию под ногами – медленную, размеренную, как сердцебиение великана.
«Ты чувствуешь это?» – спросил Сайден, не оборачиваясь.
«Да. Что это?».
«Сам мир. То, что осталось от него. Здесь, в глубине, где Отражение ещё не добралось, мир всё ещё помнит, каким он был. Помнит жизнь».
Они шли долго – может быть, час, может быть, день. Время здесь вело себя странно, растягиваясь и сжимаясь, как резиновая нить. Илина заметила, что устала меньше, чем должна была – как будто сам воздух поддерживал её, давал силы.
Проход расширился, и они вышли в ещё один зал. Но этот зал был совсем не похож на Архив.
Здесь было светло – не искусственным светом факелов или магии, а живым, тёплым светом, который исходил отовсюду и ниоткуда одновременно. По стенам росли растения – настоящие, зелёные, цветущие. Илина видела цветы, которых никогда не видела на поверхности, цветы с лепестками, переливающимися всеми цветами радуги. Где-то журчала вода, и этот звук был как музыка.
В центре зала, на возвышении из белого камня, сидели трое.
Илина остановилась, не в силах отвести взгляд.
Это были не совсем люди. Или, может быть, они были людьми, но людьми, которые прошли через что-то, что изменило их настолько, что человеческое в них осталось только как воспоминание.
Женщина слева была молодой и старой одновременно – её лицо было гладким, без морщин, но глаза были древними, полными знаний, которые не помещались в одной жизни. Её волосы были белыми, как снег, и они светились собственным светом.
Мужчина справа был высоким и худым, почти прозрачным. Казалось, что если посмотреть на него под определённым углом, можно увидеть сквозь него стену. Его руки были длинными, пальцы тонкими, как ветви ивы. Глаза были закрыты, но Илина чувствовала, что он видит её – видит насквозь, видит не тело, а душу.
В центре сидел третий – человек средних лет, с лицом, которое могло быть лицом крестьянина или короля, настолько оно было простым и величественным одновременно. Его глаза были тёмными, как ночное небо, и в них мерцали звёзды.
«Илина, дочь Мары», – сказал он, и его голос был голосом океана, глубоким и спокойным. – «Мы ждали тебя».
Илина хотела что-то ответить, но горло пересохло. Сайден положил руку ей на плечо.
«Это Жрецы Перехода, – сказал он тихо. – Последние из тех, кто помнит, как мир был до разделения. Они служили не Светлым и не Тёмным. Они служили самой жизни».
Женщина открыла глаза, и Илина почувствовала, как что-то прошло сквозь неё – не взгляд, а прикосновение, нежное и в то же время пронзительное.
«Она готова?» – спросила женщина, обращаясь к Сайдену, но не сводя взгляда с Илины.
«Насколько может быть готова любая из них», – ответил Сайден.
«Этого недостаточно», – сказал прозрачный мужчина, открывая глаза. Его зрачки были серебряными, отражающими свет, как зеркала.
«Это никогда не было достаточно, – ответил человек в центре. – Но она здесь. И время истекает. Мы должны попытаться».
Он встал, и Илина увидела, что он выше, чем казался сидя. Он спустился с возвышения и подошёл к ней. Его движения были плавными, как движения кошки.
«Дай мне руку», – сказал он.
Илина протянула руку, стараясь не дрожать. Он взял её ладонь в свои руки, и Илина почувствовала тепло, которое растеклось по всему телу.
«Меня зовут Орен, – сказал он. – Я был учителем в те времена, когда ещё было чему учить. Теперь я просто Хранитель того, что осталось».
Он повернул её ладонь, изучая линии.
«Ты видела Архив. Ты прочитала пророчество. Ты знаешь, что тебе предстоит. Но знание – это не понимание. Понимание приходит только через опыт. И мы дадим тебе этот опыт».
Женщина тоже подошла. Вблизи Илина увидела, что на её лбу был нанесён знак – тонкая серебряная линия в форме круга с точкой в центре.
«Меня зовут Лиара, – сказала женщина, и её голос был голосом весеннего ручья. – Я была целительницей. Я помню, как залечивать раны, которые не видны глазу. Раны души. Раны памяти. Я научу тебя этому».
Прозрачный мужчина остался на возвышении, но его голос был таким же отчётливым, как будто он стоял рядом.
«Я Тавис. Я был проводником между мирами. Я помню дороги, которые больше не существуют. Я научу тебя ходить там, где нет пути».
Орен отпустил руку Илины и отступил.
«Мы трое – это всё, что осталось от ордена, который когда-то насчитывал тысячи. Мы остались здесь, в этом месте между жизнью и смертью, между светом и тьмой, чтобы ждать. Ждать ту, которая сможет войти туда, куда мы не можем войти. Которая сможет исцелить то, что мы не смогли исцелить».
Он обернулся к Сайдену.
«Оставь её с нами. Ей нужно пройти через Посвящение».
Сайден кивнул. Он посмотрел на Илину, и в его глазах было что-то похожее на гордость.
«Не бойся, – сказал он. – Они не причинят тебе вреда. Они дадут тебе то, что тебе нужно».
«А вы?» – спросила Илина.
«Я буду ждать. У меня есть своя работа здесь».
Он повернулся и ушёл обратно в проход, его посох постукивал по камню, пока звук не растворился в тишине.
Илина осталась одна с Жрецами.
«Подойди», – велел Орен, указывая на возвышение.
Илина поднялась по ступеням. Вблизи она увидела, что на белом камне были вырезаны узоры – тонкие, почти невидимые, но сложные, как паутина. Они пульсировали слабым светом в такт с биением её сердца.
«Сядь», – сказала Лиара.
Илина села, скрестив ноги. Жрецы окружили её – Орен спереди, Лиара слева, Тавис справа. Они закрыли глаза, и Илина почувствовала, как воздух вокруг неё стал плотнее.
«Посвящение – это не ритуал, – начал Орен, не открывая глаз. – Это не магия в том смысле, в котором люди понимают магию. Это просто раскрытие. Раскрытие того, что уже есть внутри тебя, но что ты не можешь увидеть самостоятельно».
«Мы покажем тебе три вещи, – продолжила Лиара. – Три истины, которые ты должна понять, прежде чем войдёшь в Отражение».
«Первая истина, – сказал Тавис, – это то, что ты не одна. Даже когда ты будешь там, в самой глубокой тьме, ты не будешь одна. Потому что всё связано. Каждая жизнь, каждая мысль, каждое дыхание – всё это нити одной паутины».
«Вторая истина, – продолжил Орен, – это то, что страх – не враг. Страх – это учитель. Он показывает, что важно. Что ты не хочешь потерять. Не борись со страхом. Слушай его».
«Третья истина, – закончила Лиара, – это то, что смерть – не конец. Смерть – это просто переход. Другая сторона той же двери. Если ты примешь это, ты станешь свободной».
Илина слушала, стараясь запомнить каждое слово. Но слова были не главным. Главным было то, что начало происходить с ней.
Она почувствовала, как что-то открывается внутри неё. Как будто дверь, которая всегда была закрыта, внезапно распахнулась. И из этой двери хлынул свет.
Нет, не свет. Сила.
Она увидела всё.
Увидела мир не как набор отдельных вещей, а как единое целое. Увидела нити, которые связывают всё живое – растения, животных, людей, камни, воду, воздух. Увидела, как эти нити пульсируют, вибрируют, поют.
Увидела своё место в этой паутине. Маленькое, незначительное, но необходимое. Потому что если удалить хотя бы одну нить, вся паутина ослабнет.
Увидела Отражение – далёкое, огромное, голодное. Но теперь она понимала его. Оно было не злом. Оно было болью. Болью мира, который забыл, как быть целым.
И она увидела путь. Неясный, туманный, но существующий. Путь, который вёл в самое сердце Отражения. Путь, который должна пройти только она.
Илина открыла глаза. Жрецы смотрели на неё.
«Ты увидела», – это не был вопрос.
«Да», – прошептала Илина. Голос почти не слушался.
Орен протянул ей руку, помогая встать.
«Теперь начнётся настоящее обучение, – сказал он. – Ты будешь жить здесь. Будешь учиться у каждого из нас. У меня ты научишься силе – не физической силе, а силе воли, силе духа. У Лиары ты научишься состраданию – не сентиментальной жалости, а глубокому пониманию чужой боли. У Тависа ты научишься проходить между мирами».
«Сколько времени?» – спросила Илина.
«Столько, сколько нужно, – ответила Лиара. – Может быть, день. Может быть, год. Здесь время течёт иначе. Когда ты будешь готова, ты узнаешь».
Тавис подошёл ближе. Его прозрачные пальцы коснулись её лба, и Илина почувствовала холод, который был не неприятным, а освежающим.
«Спи, – сказал он. – Твоё тело устало, хотя ты этого не чувствуешь. Спи, и пусть то, что ты увидела, укоренится в тебе».
Илина хотела возразить, сказать, что не устала, что готова начать прямо сейчас. Но веки стали тяжёлыми, и она почувствовала, как опускается на что-то мягкое и тёплое.
Последнее, что она услышала перед тем, как погрузиться в сон, был голос Орена:
«Не бойся, Илина. Ты сильнее, чем думаешь. Сильнее, чем думает кто-либо».
И она спала.
Ей снился мир, который был целым. Мир, в котором свет и тьма танцевали вместе, не борясь, не конфликтуя, а просто существуя рядом. Мир, где жизнь и смерть были двумя сторонами одной монеты, вращающейся в воздухе.
Глава 7. Испытание Боли.
Илина проснулась от холода.
Не от обычного холода, который можно прогнать, укрывшись потеплее или подойдя к огню. Это был холод внутренний, идущий откуда-то из глубины костей, из того места, где живёт память о первом дыхании и последнем вздохе.
Она открыла глаза и обнаружила, что лежит не на возвышении, где уснула, а на холодном каменном полу в другой комнате. Комната была маленькой, почти пустой, если не считать чаши с водой в углу и узкой щели в потолке, через которую пробивался слабый свет.
«Встань».
Голос принадлежал Лиаре. Жрица стояла у стены, её белые волосы были заплетены в сложную косу, а на лице не было ни тени улыбки, которую Илина помнила.
Илина поднялась, чувствуя, как каждая мышца протестует против движения. Она не помнила, чтобы была так измотана. Словно её тело прошло через что-то, чего не помнил разум.
«Ты спала три дня, – сказала Лиара. – Твоё сознание путешествовало, пока твоё тело отдыхало. Теперь пришло время первого урока».
«Какого урока?».
Лиара подошла ближе, и Илина увидела, что в её руках была тонкая серебряная игла, длиной с палец.
«Урока боли».
Илина инстинктивно отступила.
«Я не хочу».
«То, что ты хочешь, не имеет значения, – перебила Лиара, и в её голосе не было жестокости, только абсолютная уверенность. – Когда ты войдёшь в Отражение, оно будет причинять тебе боль. Не физическую – хотя и физическую тоже, – но боль концептуальную. Боль осознания того, что ты не вписываешься туда, что каждая секунда твоего пребывания там – это борьба между бытием и небытием. Если ты не научишься понимать боль, не научишься говорить на её языке, она уничтожит тебя».
Лиара протянула иглу.
«Возьми».
Илина взяла иглу дрожащими пальцами. Она была холодной и лёгкой, почти невесомой.
«Сейчас ты проколешь свою ладонь, – сказала Лиара спокойно, как будто просила передать соль за обедом. – Медленно. Очень медленно. И всё это время ты будешь наблюдать за болью. Не пытаться убежать от неё, не пытаться её подавить. Просто наблюдать».
«Это безумие», – прошептала Илина.
«Это необходимость».
Илина смотрела на иглу, потом на свою ладонь. Кожа была бледной в тусклом свете. Она видела линии, которые пересекали её ладонь – линии жизни, линии судьбы, как говорила её мать.
«Я не могу», – сказала она.
«Можешь. Ты уже делала более трудные вещи. Ты оставила свой дом. Ты прошла через Пустошь. Ты увидела Архив. Это просто ещё один шаг».
Илина закрыла глаза. Глубоко вдохнула. И приложила кончик иглы к центру ладони.
«Открой глаза, – велела Лиара. – Ты должна видеть».
Илина открыла глаза. Начала давить.
Боль пришла не сразу. Сначала было просто давление, потом лёгкое покалывание. Потом – острое, жгучее ощущение, как будто в её ладонь ткнули раскалённым железом.
Она вскрикнула, роняя иглу.
«Подними, – сказала Лиара. – И продолжай».
«Я не могу!».
«Можешь».
В голосе Лиары не было сострадания, но не было и жестокости. Была только твёрдость того, кто знает, что должно быть сделано, и не позволит эмоциям встать на пути.
Илина подняла иглу. Руки дрожали так сильно, что она едва могла удержать её. На ладони была маленькая красная точка, из которой выступила капля крови.
«Снова, – сказала Лиара. – Но теперь не убегай от боли. Войди в неё. Посмотри, что она тебе говорит».
Илина приложила иглу к той же точке. Закусила губу. И начала давить.
Боль вернулась, острая и яркая. Но на этот раз Илина не отстранилась от неё. Она сфокусировалась на ней, как учил её Сайден фокусироваться на своём видении в темноте.
И вдруг боль изменилась.
Она всё ещё была болью, но теперь у неё была структура. Форма. Это было не просто ощущение – это было сообщение. Её тело говорило ей: «Здесь повреждение. Здесь нарушена целостность. Здесь нужна осторожность».
«Хорошо, – сказала Лиара. – Ты начинаешь понимать. Боль – это не наказание. Это информация. Это способ, которым материя говорит с сознанием. Каждый нерв – это телеграфный провод. Каждая боль – это сообщение».
Илина вытащила иглу. Её ладонь пульсировала, но это уже не было невыносимым. Это было просто ощущением.
«Теперь другая рука», – сказала Лиара.
Они продолжали несколько часов. Илина колола свои ладони, пальцы, руки. Каждый раз боль была немного другой – острее или тупее, жгучей или холодной. И каждый раз Лиара заставляла её останавливаться и слушать, что говорит боль.
К концу урока Илина была покрыта мелкими проколами, и её кожа горела. Но что-то изменилось в том, как она воспринимала боль. Она больше не была врагом. Она была просто частью опыта.
«Достаточно на сегодня, – сказала Лиара наконец. – Пойдём».
Они вышли из комнаты и прошли по длинному коридору, стены которого были покрыты светящимся мхом. Илина заметила, что идти стало легче – боль в руках присутствовала, но не мешала двигаться.
Лиара привела её к небольшому бассейну с водой, который парил в воздухе. Вода была чистой и прозрачной, и в ней отражался свет мха.
«Опусти руки в воду», – сказала Лиара.
Илина опустила руки, ожидая, что холод причинит ещё больше боли. Но вода была тёплой, почти горячей, и боль начала отступать. Она смотрела, как маленькие проколы затягиваются прямо на глазах, как будто их никогда не было.
«Это вода из источника Жизни, – объяснила Лиара. – Она помнит, какой должна быть плоть. Она возвращает её к исходному состоянию».
Илина вытащила руки. Кожа была чистой, без единого следа.
«Почему тогда мы не использовали её сразу? Зачем было нужно всё это?».
Лиара села на край бассейна, её движения были грациозными, как у танцовщицы.
«Потому что в Отражении не будет целебной воды. Там будет только ты и твоя способность выдерживать. Ты должна научиться жить с болью, не ломаясь под её тяжестью. Это был только первый урок. Будут и другие».
Она посмотрела на Илину долгим взглядом.
«Расскажи мне о своей матери».
Вопрос был настолько неожиданным, что Илина растерялась.
«Что?».
«Твоя мать. Расскажи о ней».
Илина помолчала, собираясь с мыслями.
«Она она была тихой женщиной. После смерти отца она стала ещё тише. Она работала весь день, а по ночам плакала, думая, что я не слышу. Она боялась меня, я думаю. Боялась моего дара. Но любила. Любила так, как умела».
«Ты скучаешь по ней?».
«Да».
«Это хорошо, – сказала Лиара. – Скучать – значит помнить, что ты живая. Что у тебя есть связи, которые простираются за пределы твоего тела. Когда ты войдёшь в Отражение, оно попытается убедить тебя, что ты одна. Что никто и ничто не имеет значения. Ты должна помнить свою мать. Помнить всех, кого любила. Это будет твоим якорем».
Илина кивнула, чувствуя, как комок подступает к горлу.
Лиара встала.
«Отдыхай. Завтра будет сложнее. Мы будем работать не с физической болью, а с болью эмоциональной. Болью потери, боль одиночества, болью отчаяния. Это будет труднее, чем любая игла».