Лист пробуждения
Глава 1. Последний глоток.
Чай остыл. Элиза заметила это, когда подняла чашку к губам и почувствовала на языке не тепло, а какую-то противную вялость. Она поставила чашку обратно на стол и посмотрела на экран ноутбука, где курсор мигал в середине незаконченного предложения.
«Альпийские леса помнят то, что люди давно забыли».
Странная фраза. Элиза сама не понимала, откуда она пришла. Обычно она писала конкретнее, с цифрами, с фактами, с ссылками на исследования. Но сегодня что-то было не так. Слова приходили не из головы, а откуда-то глубже – из того места, где живут детские воспоминания и полузабытые сны.
За окном её мюнхенской квартиры уже темнело, хотя было всего четыре часа дня. Ноябрь в Германии – это месяц, когда день умирает рано, а ночь приходит медленно, расползаясь по улицам серой пеленой. Элиза любила это время года. В нём была какая-то честность. Зимой всё притворство отпадает: холодно – значит холодно, темно – значит темно.
Она снова попыталась сделать глоток чая и поморщилась. Совсем остыл. Нужно было встать, подогреть, но тело не слушалось. Руки лежали на клавиатуре, но пальцы словно окаменели. Элиза попыталась пошевелить ими и почувствовала странное покалывание – не боль, скорее предчувствие боли.
«Альпийские леса помнят то, что люди давно забыли».
Эта фраза была как заноза. Элиза не могла от неё избавиться. Она крутилась в голове, повторялась, становилась громче. И вместе с ней приходили образы. Образы, которые Элиза не вызывала сознательно.
Она видела лес. Настоящий лес, не тот ухоженный парк на окраине Мюнхена, куда она иногда ходила бегать по воскресеньям. Это был дикий лес, первобытный, где деревья росли так плотно, что между ними не было просвета. Где земля пахла грибами и прелью, где каждый звук – скрип ветки, шорох листвы – казался словом на забытом языке.
Элиза закрыла глаза. Сердце билось неровно, словно споткнулось и теперь пыталось восстановить ритм. Она положила руку на грудь и почувствовала, как под рёбрами что-то сжимается. Сжимается и не отпускает.
«Не сейчас», – подумала она отстранённо. Как будто это происходило не с ней, а с кем-то другим, кого она наблюдала со стороны.
Боль пришла резко, как удар кулаком изнутри. Элиза попыталась вдохнуть, но воздух не шёл. Лёгкие наполнялись чем-то плотным, вязким, похожим на воду. Она схватилась за край стола, опрокинула чашку. Чай разлился по клавиатуре, потёк на пол, но Элиза этого уже не видела.
Она видела лес.
Тот самый лес, в котором заблудилась в пять лет.
Это было в Баварии, недалеко от деревни, где жила её бабушка. Летние каникулы, жара, запах сосновой смолы. Бабушка повела её в лес за земляникой, и Элиза отстала. Просто отстала – увидела бабочку, побежала за ней, и когда оглянулась, бабушки уже не было.
Сначала было не страшно. Элиза кричала, звала, но голос терялся в листве. Потом стало темнеть – не вечернее темнение, а какое-то странное, когда солнце ещё высоко, но свет словно густеет, становится зелёным от обилия листвы. И тогда пришёл страх.
Элиза помнила, как сидела под огромной елью и плакала. Помнила, как думала, что никогда не выберется, что останется здесь навсегда, что превратится в одно из этих деревьев. Детская фантазия, но такая живая, что даже сейчас, спустя двадцать семь лет, от неё мурашки по коже.
А потом она услышала пение.
Не слова – просто мелодия. Тихая, почти неслышная, как будто кто-то напевал себе под нос и не думал, что его кто-то услышит. Элиза встала и пошла на звук. Шла долго, спотыкаясь о корни, царапая руки о ветки. И вышла на дорогу. Обычную асфальтированную дорогу, где через пять минут проехала машина и забрала её к бабушке.
Бабушка плакала, обнимала, ругалась. Спрашивала, как Элиза нашла дорогу. И Элиза сказала про пение. Бабушка замолчала. Посмотрела на неё странно, как будто увидела что-то, чего раньше не замечала. А потом перекрестилась и больше никогда не водила Элизу в тот лес.
Сейчас, лёжа на холодном кухонном полу своей мюнхенской квартиры, Элиза снова слышала это пение. Оно приходило откуда-то издалека, пробиваясь сквозь боль, сквозь страх, сквозь понимание того, что происходит что-то непоправимое.
Она умирала. Она точно знала, что умирает. Сердце останавливалось, и ничего нельзя было сделать. Телефон лежал на столе, но руки не могли до него дотянуться. Соседи не услышат – стены в этом доме толстые, старой немецкой постройки. Она умрёт здесь, одна, и найдут её только через несколько дней, когда редактор журнала забеспокоится, почему она не сдала статью.
Статью об альпийских лесах.
Элиза попыталась засмеяться, но вместо смеха из горла вырвался хрип. Как иронично. Она всю жизнь писала о природе, о её красоте, о том, как важно сохранить леса, реки, горы. Писала так страстно, что некоторые читатели присылали ей письма со словами благодарности. Говорили, что её статьи изменили их взгляд на мир. А она даже не знала, откуда берутся эти слова. Они просто приходили, вытекали из пальцев на клавиатуру, как будто кто-то диктовал их ей.
Пение становилось громче. Элиза закрыла глаза и увидела силуэт. Неясный, размытый, как будто составленный из теней и света одновременно. Силуэт человека. Или чего-то, что когда-то было человеком, а потом стало чем-то другим.
«Ты помнишь меня», – сказал голос. Не вслух, а прямо в голову, минуя уши.
Элиза не могла ответить. Губы не двигались. Но она подумала: «Да».
«Я пел для тебя, когда ты была ребёнком. Я спас тебя тогда. И теперь я зову тебя снова».
«Зачем?» – подумала Элиза. Боль уже почти ушла. Осталось только странное оцепенение, как будто тело перестало быть важным.
«Потому что ты должна помочь мне. Потому что мир забывает, а ты помнишь. Потому что через тебя я могу говорить, и люди слышат».
Элиза попыталась понять смысл этих слов, но мысли разбегались. Реальность расползалась, как промокашка под каплей чернил. Кухня исчезала. Холодный пол под её щекой, разлитый чай, мигающий экран ноутбука – всё это уходило куда-то очень далеко.
А взамен приходил лес.
Настоящий, живой, дышащий лес. Тот самый, в котором она заблудилась в детстве. И в этом лесу стоял тот, кто пел для неё. Он был высоким, почти сливался с деревьями. Его кожа была цвета коры, а волосы – как ветви, покрытые листвой. Глаза светились изнутри мягким зелёным светом.
«Добро пожаловать домой, Элиза», – сказал он.
И Элиза поняла, что её старая жизнь кончилась. Кончилась на холодном кухонном полу в квартире на Шиллерштрассе, где никто не услышит её последний вздох. Кончилась в середине незаконченной статьи, в середине недопитой чашки чая, в середине жизни, которая так и не стала тем, чем могла бы стать.
Но что-то новое только начиналось.
Последнее, что она почувствовала в своём старом теле, была не боль и не страх. Это было облегчение. Странное, почти радостное облегчение человека, который долго нёс тяжесть, не понимая, что он её несёт, а теперь наконец опустил ношу на землю.
«Спасибо», – успела подумать Элиза, прежде чем всё погрузилось во тьму.
Тьму, из которой доносилось пение.
Её нашли через три дня. Редактор, встревоженный молчанием, попросил управляющего домом открыть дверь. Элиза лежала на кухне, в луже давно высохшего чая. Ноутбук всё ещё горел. На экране была одна фраза:
«Альпийские леса помнят то, что люди давно забыли».
Больше ничего. Никаких черновиков, никаких заметок. Только эта одна строка, мигающая в тишине пустой квартиры.
Патологоанатом установил причину смерти: острая сердечная недостаточность. В тридцать два года. Без предварительных симптомов. Один из тех случаев, которые врачи называют «внезапной смертью». Объяснить нельзя. Предотвратить невозможно. Просто сердце останавливается, и всё.
На похороны пришло немного людей. Коллеги из редакции, несколько друзей, дальняя родственница из Баварии. Священник говорил о том, как коротка человеческая жизнь и как важно ценить каждое мгновение. Элизу похоронили на небольшом кладбище на окраине Мюнхена, под старым дубом.
И никто не заметил, что на следующее утро на её могиле вырос странный цветок. Маленький, с листьями необычной формы, почти светящимися в предрассветных сумерках. Садовник кладбища хотел его вырвать – он портил строгую геометрию клумбы, – но когда наклонился, цветок исчез.
Просто исчез, как будто его никогда и не было.
А Элиза в этот момент открывала глаза в другом месте. В месте, где не было ни света, ни тьмы. Где время текло по-другому. Где голоса звучали не снаружи, а внутри сознания.
Глава 2. Голос в мраке.
Первое, что вернулось, был слух.
Элиза слышала что-то похожее на дыхание – глубокое, размеренное, как будто сам воздух вокруг неё был живым существом. Потом пришли другие звуки: далёкий скрип, напоминающий скрип старых половиц, шорох, похожий на шелест страниц древней книги, и что-то ещё – мелодия, едва различимая, словно эхо того пения, которое она слышала в детстве.
Боли не было. Это её удивило больше всего. Элиза помнила боль – острую, разрывающую, как будто кто-то выворачивал её изнутри. Помнила, как останавливалось сердце, как уходил воздух. Но сейчас не было ничего, кроме странной невесомости, как будто её тело растворилось в воздухе.
«Я мертва», – подумала Элиза, и эта мысль была спокойной, почти безразличной.
«Не совсем», – ответил голос.
Элиза попыталась открыть глаза, но веки не слушались. Или, может быть, глаза уже были открыты, просто вокруг была такая густая тьма, что разницы не было. Тьма не пугала. Она была мягкой, обволакивающей, как тёплое одеяло в холодную ночь.
«Кто здесь?» – попыталась спросить Элиза, но губы не шевелились. Слова формировались где-то глубже, в том месте, где мысли ещё не стали словами, но уже перестали быть просто ощущениями.
«Меня зовут Торен», – сказал голос. Он звучал не снаружи, а внутри её сознания, как будто кто-то говорил прямо в центре её мозга. «Я Привратник. Хранитель порогов. Тот, кто встречает тех, кто пришёл сюда».
«Куда – сюда?».
«В храм. В место, которое стоит между вашим миром и нашим. Между жизнью и смертью. Между тем, что было, и тем, что будет».
Элиза попыталась пошевелить пальцами. На этот раз получилось. Она почувствовала под ними что-то твёрдое и холодное. Камень. Не обычный камень, который можно найти на улице или в горах. Это был камень, от которого исходила странная вибрация, как будто он был живым, как будто у него был пульс.
«Не торопись», – сказал Торен, и в его голосе послышалось что-то похожее на заботу. «Переход всегда тяжёл. Твоё тело осталось там, в твоём мире. Здесь у тебя другое тело. Ему нужно время, чтобы проснуться».
«Другое тело?».
«Да. Тело, которое может существовать между мирами. Оно похоже на твоё старое, но не совсем. Ты поймёшь, когда увидишь».
Элиза попыталась вспомнить, что произошло перед тем, как она оказалась здесь. Кухня. Чай. Боль в груди. Лес. Силуэт с глазами, светящимися зелёным светом. Голос, который говорил: «Добро пожаловать домой».
«Он здесь?» – спросила Элиза. «Тот, кто пел для меня? Тот, кто позвал меня?».
Торен помолчал. Молчание было долгим, тяжёлым, как будто он взвешивал, что можно сказать, а что нет.
«Сильван здесь», – наконец ответил он. «Но сейчас он не может с тобой встретиться. Сначала ты должна понять, где находишься. Ты должна принять новую реальность. Иначе твой разум может не выдержать».
«Мой разум?» Элиза попыталась засмеяться, но смех не получился. «Я только что умерла на кухне своей квартиры, а потом проснулась в каком-то месте, где голоса звучат в моей голове. Кажется, мой разум уже не в лучшей форме».
«Ты сильнее, чем думаешь», – сказал Торен. «Иначе Сильван не выбрал бы тебя».
Свет пришёл постепенно. Не как вспышка, не как включение лампы – медленно, как рассвет, который длится часами. Сначала Элиза увидела только серую дымку, потом в ней стали различаться очертания. Линии, углы, что-то похожее на колонны.
Она лежала на полу. Пол был сделан из камня, который светился изнутри мягким серебристым светом. На камне были вырезаны знаки – не буквы, не цифры, а что-то древнее, первобытное. Знаки двигались, переплетались, складывались в узоры, которые было больно смотреть слишком долго.
Элиза попыталась сесть. Тело слушалось с трудом, как после долгой болезни, когда мышцы ослабли, а кости кажутся чужими. Она оперлась на руку и увидела её.
Рука была не совсем её рукой.
Кожа была почти прозрачной, и сквозь неё можно было увидеть что-то похожее на светящиеся нити – вены, но не такие, как у живых людей. Это были линии энергии, которые пульсировали в такт с каким-то невидимым сердцебиением. Пальцы были длиннее, чем она помнила, и на кончиках их было едва заметное свечение.
«Что со мной?» – прошептала Элиза, и на этот раз её голос прозвучал вслух. Голос был её голосом, но с лёгким эхом, как будто она говорила одновременно в двух местах.
«Ты переходишь», – ответил Торен, и на этот раз Элиза увидела его.
Он стоял в нескольких метрах от неё, высокий и неподвижный, как статуя. Его фигура была человеческой, но не совсем. Кожа казалась вырезанной из полированного камня, серого с лёгким синим отливом. Волосы падали длинными чёрными прядями, но они не колыхались, хотя Элиза чувствовала лёгкий ветерок. Но больше всего поражали глаза – огромные, зелёные, с вертикальными зрачками, как у кошки или змеи.
«Переходишь из одного состояния в другое», – продолжал Торен. «Из человека в то, что находится между человеком и чем-то ещё. Это временно. Когда ты примешь решение – вернуться в свой мир или уйти дальше – твоё тело стабилизируется».
«А если я не приму решение?».
«Тогда ты останешься здесь. В храме. В переходе. Навсегда».
Элиза медленно встала. Ноги дрожали, но держали. Она огляделась. Они находились в огромном зале. Потолок терялся в тумане, так высоко, что невозможно было разглядеть его форму. Стены казались бесконечно далёкими и одновременно очень близкими, как будто пространство здесь не подчинялось обычным законам. По всему залу стояли колонны – высокие, массивные, но сделанные не из камня, не из металла. Они светились изнутри, как будто были вырезаны из застывшего лунного света.
«Где я?» – спросила Элиза, хотя Торен уже ответил на этот вопрос.
«В Между-мирном храме», – повторил он терпеливо. «В месте, которое было построено давно, когда боги ещё ходили среди людей. Когда граница между мирами была тоньше, и переходы случались чаще».
«Боги?» Элиза почувствовала, как в животе сжимается что-то холодное. «Ты говоришь о богах, как будто они существуют».
«Они существуют», – просто ответил Торен. «Всегда существовали. Просто люди забыли о них. Перестали верить. И когда вера уходит, боги слабеют. Некоторые исчезают совсем. Другие находят способы выжить».
Элиза вспомнила Сильвана. Его лицо, составленное из теней и света. Его глаза, полные древней печали.
«Сильван – бог?».
«Да. Один из старых богов. Бог леса. Бог дикой природы. Бог того, что растёт без разрешения человека». Торен подошёл ближе, и Элиза увидела, что он не ходит в обычном смысле – он скользит, не касаясь пола ногами. «Он был сильным когда-то. Когда леса покрывали большую часть Европы. Когда люди боялись заходить слишком глубоко, боялись потеряться. Страх порождал уважение. Уважение порождало веру. Вера давала силу».
«А потом?».
«Потом пришли топоры. Пришли пилы. Пришли города. Леса отступили. И вера отступила вместе с ними. Сильван начал исчезать. Медленно, но неотвратимо. Он искал способы удержаться, зацепиться за мир людей. И он нашёл тебя».
Элиза села на край каменного постамента, который стоял у одной из колонн. Её мысли путались, но одна пробивалась сквозь хаос чётче других.
«Он использовал меня».
«Да», – Торен не стал врать. «Он вложил в тебя частицу своей силы, когда ты была ребёнком. Когда ты заблудилась в лесу. Он спас тебя, но не бескорыстно. Он надеялся, что через тебя сможет вернуть себе силу. Что ты будешь говорить о лесах так, что люди снова начнут их ценить. Снова начнут верить».
«И я это делала». Элиза почувствовала горечь на языке. «Я писала о природе. Защищала леса. Я думала, это моё призвание. А это была манипуляция».
«Не совсем», – возразил Торен. «Сильван дал тебе импульс. Но слова были твои. Чувства были твои. Он не мог контролировать тебя полностью. Он мог только направлять. Шептать. Надеяться, что ты услышишь».
«А потом я умерла». Элиза посмотрела на свои странные, светящиеся руки. «Потому что он слишком сильно давил. Потому что хотел слишком многого».
«Да». Торен склонил голову. «Он не хотел, чтобы это случилось. Но он был отчаянным. А отчаяние заставляет богов совершать ошибки, как и людей».
Элиза закрыла глаза. Она должна была чувствовать гнев. Ярость. Желание отомстить тому, кто украл её жизнь. Но вместо этого она чувствовала только усталость. Глубокую, всепроникающую усталость, как будто она несла тяжесть многие годы и только сейчас поняла, как она тяжела.
«Что теперь?» – спросила она тихо.
«Теперь ты должна выбрать», – ответил Торен. «Сильван предлагает тебе сделку. Он даст тебе второй шанс. Возможность вернуться в мир людей, но не как человек. Как нечто большее. Как существо, которое может ходить между мирами. Видеть то, что другие не видят. Говорить с богами и с людьми».
«В обмен на что?».
«В обмен на помощь. Храм в опасности. Здесь живёт существо, которое называет себя Владычицей Рубежа. Она контролирует этот храм и использует его в своих целях. Она крадёт таланты. Убивает людей, которые могли бы изменить мир. И впитывает их силу».
Элиза открыла глаза.
«Сколько?».
«Двести семьдесят три», – сказал Торен, и его голос был полон скорби. «Двести семьдесят три души. Гении, художники, учёные, мыслители. Все убиты до того, как успели реализовать свой потенциал. Все впитаны ею».
«И Сильван хочет, чтобы я её остановила».
«Он хочет, чтобы ты помогла ему остановить её. Один он не может. Она слишком сильна. Но вместе возможно, у вас будет шанс».
Элиза встала. Её тело уже слушалось лучше. Странное свечение под кожей стало ярче, как будто её новое тело пробуждалось.
«А если я откажусь?».
Торен посмотрел на неё своими огромными зелёными глазами.
«Тогда ты останешься здесь. В палате переходящих. Вместе с другими, кто не смог выбрать. Со временем ты забудешь, кем была. Забудешь свою жизнь, свои мечты. Станешь просто тенью, плывущей между мирами. Ни живой, ни мёртвой».
«Это не выбор», – сказала Элиза. «Это ультиматум».
«Возможно. Но это всё, что у нас есть».
Элиза прошлась по залу. Её шаги не издавали звуков. Пол под ногами был одновременно твёрдым и мягким, как будто она шла по поверхности воды, которая решила выдержать её вес.
Она думала о своей жизни. О квартире на Шиллерштрассе. О редакции, где она работала. О статьях, которые писала. О читателях, которые писали ей благодарственные письма. Всё это было реальным. Всё это имело значение.
Но теперь это было позади.
«Покажи мне», – сказала Элиза, поворачиваясь к Торену. «Покажи мне тех, кого она украла. Покажи мне двести семьдесят три души. Я хочу знать, за что я буду бороться».
Торен улыбнулся. Его улыбка была печальной, но в ней было и что-то ещё – надежда.
«Следуй за мной», – сказал он и двинулся в глубь храма.
Элиза пошла за ним, и с каждым шагом её новое тело становилось сильнее, увереннее. Она всё ещё не знала, что ждёт её впереди. Не знала, сможет ли она сделать то, что от неё ждут.
Но она знала одно: она не хотела исчезнуть. Не хотела стать тенью.
Она хотела жить. Пусть даже в этой странной новой форме. Пусть даже между мирами.
И если для этого нужно было сражаться с существом, которое крало таланты и убивало надежды, то она будет сражаться.
Глава 3. Храм на грани.
Коридоры храма не подчинялись логике.
Элиза шла за Тореном, и с каждым шагом реальность вокруг неё менялась так, что невозможно было предсказать, что будет дальше. Сначала они двигались по широкому проходу, где стены были сделаны из того же светящегося камня, что и пол в первом зале. Потом коридор сузился, стены придвинулись ближе, и Элиза почувствовала, как воздух стал плотнее, как будто она спускалась на дно океана.
А потом всё изменилось снова.
Стены исчезли. Просто исчезли, как будто кто-то стёр их ластиком. Элиза остановилась, потому что под ногами больше не было пола. Вернее, пол был, но он был прозрачным, и сквозь него можно было видеть бесконечную пустоту – не тьму, не свет, а что-то среднее, что-то, на что было больно смотреть.
«Не бойся», – сказал Торен, не оборачиваясь. Он продолжал скользить вперёд, как будто ничего не изменилось. «Храм показывает тебе свою истинную природу. Это место существует одновременно во многих измерениях. То, что ты видишь, зависит от того, как твой разум пытается это интерпретировать».
«Мой разум говорит, что я сейчас упаду в бездну», – сказала Элиза, делая осторожный шаг вперёд. Прозрачный пол выдержал её вес, но ощущение было жуткое, как будто она шла по воздуху.
«Ты не упадёшь. Храм держит тебя. Он держит всех, кто находится в переходе».
Элиза ускорила шаг, стараясь не смотреть вниз. Голова начинала кружиться, когда она видела, как пустота под её ногами шевелится, как будто там что-то живёт. Что-то огромное и древнее, что дремлет в самых глубинах этого места.
«Что это?» – спросила она, указывая вниз.
Торен наконец остановился и посмотрел туда, куда она показывала.
«Это основа храма. Первичная энергия, из которой он был создан. Когда боги строили это место, они взяли кусочек хаоса – той силы, которая существовала до начала миров – и заключили его в форму. Храм – это упорядоченный хаос. Место, где противоположности могут существовать вместе».
«Звучит опасно».
«Это так. Но это также единственный способ создать пространство между мирами. Если бы храм был полностью упорядоченным, он бы принадлежал одному миру. Если бы он был полностью хаотичным, он бы развалился. Баланс – вот что держит его целым».
Элиза посмотрела вперёд и увидела, что коридор снова обрёл стены. На этот раз они были не из камня, а из чего-то, похожего на стекло, но живого. Стены дышали – медленно, почти незаметно, но Элиза видела, как они расширяются и сужаются, как лёгкие.
«Мы близко», – сказал Торен. «Скоро ты увидишь палату переходящих. Приготовься. То, что ты там увидишь, может быть тяжёлым».
Элиза кивнула, хотя он не видел. Её новое тело уже полностью проснулось. Она чувствовала каждую линию энергии, проходящую через неё. Чувствовала, как храм резонирует с её присутствием, как будто узнавал её.
Они прошли сквозь арку, которая появилась в конце коридора, и Элиза впервые увидела палату.
Зал был огромным – настолько огромным, что его размеры казались невозможными. Потолок уходил вверх на сотни метров, терялся в золотистом тумане. Стены изгибались странными углами, создавая иллюзию, что пространство сворачивается само в себя.
Но не это поразило Элизу больше всего.
Люди.
Вернее, то, что когда-то было людьми.
Они сидели, лежали, стояли по всему залу – десятки, может быть сотни фигур, застывших в разных позах. Некоторые выглядели почти нормально, как будто просто спали. Другие были изменёнными. Их тела светились странными цветами. Их формы расплывались, становились неясными.
Элиза подошла к ближайшей фигуре. Это была женщина, сидевшая на краю каменной скамьи. Её кожа была прозрачной, как у Элизы, но ещё более прозрачной – настолько, что можно было видеть сквозь неё очертания скамьи. Волосы женщины были белыми, не седыми, а именно белыми, как снег. Глаза были закрыты.
«Она спит?» – спросила Элиза шёпотом.
«Не совсем. Она в переходе. Между сном и бодрствованием. Между жизнью и смертью. Она была художницей. Очень талантливой. Владычица Рубежа убила её пятьдесят лет назад, когда ей было двадцать три».
«Пятьдесят лет», – повторила Элиза. «Она здесь уже пятьдесят лет?».
«Да. Время здесь течёт по-другому. Для неё прошло, может быть, несколько дней. Или несколько часов. Или вечность. Сложно сказать. Те, кто в переходе, не воспринимают время так, как мы».
Элиза посмотрела на лицо женщины. Оно было спокойным, почти безмятежным. Но в уголках губ застыло что-то похожее на печаль.
«Что она рисовала?».
«Портреты», – ответил Торен. «Портреты людей, которых никто не видел. Бездомных, нищих, забытых обществом. Она делала их видимыми. Её работы начинали набирать известность. Критики говорили, что она может изменить то, как люди видят бедность. А потом она умерла. Сердечный приступ. Внезапный. Необъяснимый».
Как и у меня, подумала Элиза.
Она пошла дальше, мимо других фигур. Каждая была уникальной. Каждая рассказывала свою историю без слов.
Мужчина с ледяными глазами, замёрзший в позе, как будто он пытался что-то схватить. Ученый, сказал Торен. Физик. Он был на пороге открытия, которое могло бы решить энергетический кризис. Умер три года назад.
Ребёнок, сидевший в углу и что-то бормочущий себе под нос на языке, который звучал как музыка. Композитор. Вундеркинд. Умер в одиннадцать лет.
Старик с руками, покрытыми странными символами, которые светились в полумраке. Философ. Писал книгу о природе сознания. Умер, не закончив её.
С каждой новой историей Элиза чувствовала, как внутри неё растёт что-то тяжёлое и горячее. Не гнев – гнев был бы проще. Это была смесь печали и ярости, отчаяния и решимости.
«Двести семьдесят три», – сказала она, остановившись в центре зала. «Двести семьдесят три украденные жизни. Двести семьдесят три несбывшихся мечты».
«Да», – Торен встал рядом с ней. «И с каждым днём Владычица Рубежа становится сильнее. Их талант питает её. Их потенциал становится её силой».
Элиза закрыла глаза. Она пыталась представить, как это – быть здесь пятьдесят лет, не зная, что происходит, застряв между мирами. Пыталась представить, как это – иметь внутри себя дар, который мог бы изменить мир, но никогда не использовать его.
«Где она?» – спросила Элиза, открывая глаза. «Где Владычица Рубежа?».
«Дальше. В глубине храма. Там, где реальность совсем размывается. Туда опасно идти без подготовки».
«Когда я буду готова?».
Торен посмотрел на неё долго, изучающе, как будто пытался увидеть что-то, скрытое под поверхностью.
«Сильван должен обучить тебя. Научить видеть энергии, управлять ими. Научить ходить между мирами так, чтобы не оставлять следов. Иначе Владычица почувствует тебя раньше, чем ты будешь готова встретиться с ней».
«А она ещё не почувствовала?».
«Нет. Сейчас ты защищена. Я скрыл твоё присутствие от неё. Но это временная мера. Когда ты начнёшь обучение, когда начнёшь использовать силу Сильвана, она заметит. И тогда начнётся настоящая игра».
Элиза прошлась вдоль стены зала. На стене висели портреты – те самые портреты, о которых упоминал Торен. Двести семьдесят три лица, вырезанные не из камня, не из дерева, а из самого времени. Каждое лицо смотрело на неё, и в каждом взгляде была надежда. Надежда, что кто-то освободит их. Что кто-то даст им второй шанс.
«Я сделаю это», – сказала Элиза, и её голос прозвучал громче, чем она ожидала. Эхо разнеслось по залу, отразилось от стен, вернулось к ней усиленным. «Я остановлю её. Я освобожу их».
«Ты понимаешь, что это может стоить тебе жизни?» – спросил Торен тихо. «Точнее, того, что осталось от неё. Если Владычица победит, она впитает и тебя тоже. Ты станешь двести семьдесят четвёртой».
«Я понимаю». Элиза повернулась к нему. «Но если я не попытаюсь, если я просто останусь здесь и буду медленно превращаться в тень, это будет не жизнь. Это будет существование. А я не для этого родилась».
Торен улыбнулся своей печальной улыбкой.
«Сильван был прав насчёт тебя. Ты сильная. Сильнее, чем кажешься».
«Где он? – спросила Элиза. – Когда я наконец встречусь с ним?».
«Скоро. Сначала я должен показать тебе ещё одно место. Место, которое объяснит многое».
Торен повёл её к другому выходу из зала. Проход был узким, почти незаметным, спрятанным за одной из колонн. Они вошли в него, и Элиза почувствовала, как температура резко падает. Не физический холод – скорее ощущение, что она входит в место, где само время замёрзло.
Коридор вёл вниз, по спиральной лестнице, вырезанной в камне. Ступени были неровными, древними, истёртыми миллионами ног. Или не ног – Элиза не была уверена, что по этим ступеням ходили существа с ногами.
«Куда мы идём?» – спросила она.
«В библиотеку. В хранилище знаний храма».
«Здесь есть библиотека?».
«Не в обычном смысле. Это место, где хранятся воспоминания. Воспоминания всех, кто когда-либо проходил через храм. Воспоминания самого храма».
Они спускались долго. Так долго, что Элиза начала терять счёт ступеням. Сто, двести, тысяча. Лестница, казалось, уходила в бесконечность. Но потом, внезапно, она закончилась.
Перед ними была дверь. Массивная, сделанная из дерева, которое выглядело древнее, чем сама земля. На двери не было ручки, не было замка. Только резьба – сложные узоры, которые двигались, когда Элиза смотрела на них.
«Это вход», – сказал Торен. «Войти может только тот, кто готов увидеть правду. Правду о себе. Правду о храме. Правду о том, что ждёт впереди».
«Я готова», – сказала Элиза, не задумываясь.
Торен посмотрел на неё.
«Тогда коснись двери. И позволь ей увидеть тебя».
Элиза подняла руку. Её пальцы, светящиеся слабым светом, медленно приблизились к дереву. Когда она коснулась поверхности, мир взорвался.
Не болью. Не светом. Не тьмой.
Знанием.
В голову Элизы хлынул поток информации настолько мощный, что она упала на колени. Она видела храм таким, каким он был тысячи лет назад. Видела богов, строивших его. Видела первых людей, проходивших через пороги между мирами.
Видела рождение Владычицы Рубежа. Видела человека, застрявшего на пороге, не способного выбрать. Видела, как его страх и нерешительность сливались в новую форму, в новое существо, которое питалось неопределённостью.
Видела, как Владычица росла. Как она начинала охотиться на таланты. Как она убивала снова и снова, впитывая силу, становясь всё более могущественной.
И она видела будущее. Видела момент, когда Владычица откроет портал между всеми мирами. Видела хаос, который последует. Видела, как границы между реальностями рушатся, как всё смешивается в один бесформенный котёл бытия.
И в центре всего этого – она сама. Элиза. Стоящая лицом к лицу с Владычицей. Делающая выбор, который определит судьбу не только храма, но и всех миров.
Видение закончилось так же внезапно, как началось.
Элиза лежала на холодном полу у подножия двери, дыша тяжело. Торен склонился над ней, его лицо выражало беспокойство.
«Ты видела», – сказал он. Не вопрос, констатация.
«Да», – прошептала Элиза. «Я видела всё».
«И ты всё ещё хочешь продолжать?».
Элиза медленно поднялась. Её тело дрожало, но она заставила себя встать. Посмотрела на дверь, которая теперь медленно открывалась, обнажая за собой пространство, заполненное светом.
«Больше, чем когда-либо», – сказала она.
И шагнула в библиотеку воспоминаний.
Глава 4. Палата переходящих.
Свет в библиотеке был не похож ни на один свет, который Элиза видела прежде.
Он не падал сверху, не лился из окон, не исходил от ламп. Он просто был – везде и нигде одновременно, как будто само пространство светилось изнутри. Свет был теплым, золотистым, и в нём плавали частицы, похожие на пыль, но более живые. Каждая частица двигалась по собственной траектории, и если смотреть на них достаточно долго, начинало казаться, что они складываются в узоры, в слова на языке, который ты когда-то знал, но забыл.
Элиза стояла на пороге, не решаясь сделать шаг вперёд. Её тело всё ещё дрожало после видения. В голове роились образы – боги, создающие храм; человек, застрявший между мирами; Владычица, растущая, как опухоль, питающаяся чужими талантами. И она сама, стоящая в центре всего этого, делающая выбор.
«Войди», – сказал Торен за её спиной. Его голос был мягким, почти ласковым. «Библиотека не причинит тебе вреда. Она только покажет то, что ты готова увидеть».
Элиза сделала шаг. Пол под её ногами был твёрдым, но тёплым, как живая кожа. Ещё шаг. И ещё.
Комната была огромной, но не подавляющей. Стены терялись в золотистом тумане, но не создавали ощущения бесконечности. Скорее это было похоже на то, что пространство подстраивалось под неё, становилось ровно таким, каким ей нужно было его видеть.
Вместо полок с книгами здесь были столбы. Тысячи столбов из того же светящегося материала, что и стены храма. Каждый столб пульсировал своим ритмом, и Элиза поняла, что это не просто хранилища. Это были воспоминания, застывшие в форме. Каждый столб содержал историю – чью-то жизнь, чью-то смерть, чей-то переход между мирами.
«Это все они?» – спросила Элиза, оглядываясь. «Все, кто прошёл через храм?».
«Да. И не только люди. Боги тоже оставляли здесь свои воспоминания. И существа из других миров. Библиотека не различает. Она собирает всё».
Элиза подошла к ближайшему столбу. Внутри него что-то двигалось – образы, слова, чувства, сплетённые в единый поток. Она протянула руку, и когда её пальцы коснулись поверхности, в голову хлынуло новое видение.
Старуха, сидящая у окна в маленьком доме. За окном – море. Старуха что-то вяжет, и с каждой петлёй она вспоминает кого-то из своей жизни. Мужа, умершего двадцать лет назад. Детей, разъехавшихся по разным городам. Внуков, которых она видела раз в год. И она вяжет, вяжет, вяжет, потому что это единственное, что держит её в этом мире. А потом нитка обрывается. Просто обрывается, и старуха понимает, что больше её держать нечему. Она кладёт вязание на колени и закрывает глаза. И переходит.
Элиза отдёрнула руку, задыхаясь. Видение было таким живым, таким интимным, что она чувствовала себя вторгшейся в чужую жизнь.
«Это было это было реально», – сказала она.
«Да. Библиотека не хранит копии. Она хранит суть. Когда ты касаешься воспоминания, ты проживаешь его так же, как проживал тот, кто его создал».
Элиза обошла столб и увидела, что на нём выгравировано имя. Не буквами, а символами, которые складывались в ощущение имени. Магда. Старуху звали Магда.
«Она здесь? – спросила Элиза. – В палате переходящих?».
«Нет. Она выбрала свой путь давным-давно. Ушла дальше, в те миры, которые лежат за границей человеческого понимания. Но её воспоминание осталось».
Элиза пошла дальше, между рядами столбов. Их было так много, что невозможно было представить. Тысячи. Десятки тысяч. Может быть, миллионы. Каждый – чья-то история. Каждый – чья-то жизнь.
Она остановилась у столба, который светился ярче других. Внутри него бурлила энергия, как будто воспоминание было ещё свежим, ещё живым.
«Это один из двухсот семидесяти трёх?» – спросила она.
Торен подошёл ближе, посмотрел на столб.
«Да. Это воспоминание Леоны. Художницы, которую ты видела в палате. Той, что рисовала портреты забытых людей».
Элиза снова протянула руку, но на этот раз медленнее, осторожнее. Пальцы коснулись светящейся поверхности.
И мир изменился.
Элиза стояла в маленькой студии, залитой утренним светом. Пахло красками, скипидаром, кофе. На мольберте стоял холст, на котором проступало лицо – старое, измождённое, но с глазами, полными достоинства.
Она – нет, не она, Леона – макала кисть в краску. Каждый мазок был точным, почти хирургическим. Она не просто рисовала портрет. Она создавала свидетельство. Свидетельство того, что этот человек существовал. Что он имел значение. Что его жизнь была важна, даже если весь мир проходил мимо него, не замечая.
«Скоро», – прошептала Леона, и Элиза чувствовала её мысли, как свои собственные. «Скоро выставка. Скоро люди увидят их всех. Увидят и поймут, что за каждым бездомным, за каждым нищим – история. Жизнь. Человек».
Но потом пришла боль.
Внезапная, острая, как удар ножом в грудь. Леона выронила кисть. Краска расплылась на полу красным пятном, похожим на кровь. Она попыталась дышать, но воздух не шёл. Попыталась позвать на помощь, но голос не слушался.
И в последний момент, когда сознание уже уходило, она увидела его. Силуэт в углу студии. Силуэт, который не был человеком и не был тенью. Силуэт, состоящий из неопределённости, из всех возможных форм сразу.
«Спасибо», – сказал силуэт голосом, который был множеством голосов. «Твой талант станет частью меня. Твоё видение станет моим видением. Ты будешь жить вечно. Внутри меня».
И Леона поняла, что её убили. Не случайность. Не болезнь. Убили. Украли. Использовали.
Видение оборвалось.
Элиза стояла в библиотеке, слёзы текли по её щекам. Она не заметила, когда начала плакать. Не заметила, как упала на колени.
«Она знала», – прошептала Элиза. «В последний момент она поняла, что с ней произошло. И не могла ничего сделать».
Торен молчал. Его молчание было тяжёлым, полным скорби.
«Все они знали, – наконец сказал он. – В последнюю секунду, когда Владычица приходила за ними, все они понимали. И это понимание – самая страшная часть. Не смерть. Осознание того, что твой дар, твой талант, всё, что ты создавал, – будет украдено».
Элиза медленно поднялась. Вытерла слёзы рукой. Посмотрела на столб, в котором хранилось воспоминание Леоны.
«Я освобожу её, – сказала она тихо, но твёрдо. – Освобожу их всех. Даже если это будет стоить мне всего».
«Это может быть невозможно».
«Тогда я сделаю невозможное».
Торен посмотрел на неё долгим взглядом. В его огромных зелёных глазах мелькнуло что-то похожее на уважение.
«Идём, – сказал он. – Есть ещё один столб, который ты должна увидеть. Прежде чем встретишься с Сильваном».
Он повёл её в самый центр библиотеки, туда, где стоял столб, отличающийся от всех остальных. Он был выше, шире, и светился не золотистым, а зелёным светом. Светом леса. Светом жизни, которая растёт без разрешения, которая пробивается сквозь камень и асфальт.
«Это воспоминание Сильвана», – сказал Торен.
Элиза подошла ближе. Внутри столба она видела образы деревьев, так древних, что рядом с ними люди казались мгновением. Видела леса, покрывавшие всю Европу, от северных фьордов до южных морей. Видела, как эти леса были домом для богов, для духов, для существ, имена которых человечество забыло.
«Коснись, – сказал Торен. – Узнай его историю. Узнай, почему он выбрал тебя».
Элиза положила ладонь на тёплую поверхность.
И погрузилась в воспоминания бога.
Она была Сильваном.
Стояла в самом сердце первобытного леса, когда мир был молод. Чувствовала корни каждого дерева, как собственные вены. Слышала шёпот каждого листа, как собственные мысли. Она – он – была лесом. Была его душой, его сознанием, его волей к жизни.
И он был счастлив.
Но потом пришли люди.
Сначала их было мало. Они ходили по лесу с уважением, с благоговением. Они брали только то, что им нужно было для выживания. Охотились, собирали ягоды, рубили деревья для костров. И Сильван не возражал. Это был справедливый обмен. Лес давал, люди брали, и баланс сохранялся.
Но со временем люди изменились.
Они начали брать больше, чем нужно. Рубить целые рощи. Выжигать землю под пашни. Строить города там, где когда-то шумели деревья. И с каждым срубленным деревом, с каждым выжженным гектаром, Сильван слабел.
Он пытался бороться. Насылал туманы, чтобы путники терялись в лесу. Заставлял деревья расти быстрее, заполняя вырубки. Шептал в уши людей, напоминая им о старых договорах, о старом уважении.
Но люди перестали слышать.
Они создали новых богов. Бога денег. Бога прогресса. Бога власти. И эти новые боги были громче, ярче, требовательнее. А старые боги – боги леса, боги рек, боги гор – становились всё тише, всё прозрачнее, всё более забытыми.
И Сильван начал исчезать.
Это был медленный процесс, болезненный. Как умирать от голода, когда каждый день теряешь частицу себя. Его сознание распадалось. Его связь с деревьями слабела. Он видел, как леса отступают, как их заменяют поля, дороги, заводы.
И тогда, в отчаянии, он сделал то, что не должен был делать.
Он вмешался в жизнь смертной.
Маленькой девочки, заблудившейся в лесу. Девочки по имени Элиза.
Сильван увидел в ней что-то особенное. Чистоту. Открытость. Способность видеть красоту там, где другие видели только ресурсы. И он подумал – а что, если?
Что, если он вложит в неё частицу своей силы? Что, если она вырастет и будет говорить от его имени? Писать о лесах с такой страстью, с такой любовью, что люди вспомнят? Что они снова начнут верить?
Он спас её. Пел для неё, пока она не нашла дорогу. И вложил в неё семя – крошечную частицу своей божественной сущности.
И это сработало.
Элиза выросла. Стала писать. Её слова трогали сердца. Её статьи меняли мнения. Несколько лесов были спасены от вырубки благодаря её работе. И Сильван почувствовал, как его сила возвращается. Медленно, по капле, но возвращается.
Но он хотел большего.
Он давил на неё сильнее. Требовал больше статей, больше страсти, больше силы в словах. И Элиза старалась. Работала ночами. Изматывала себя. Выжимала из себя каждую каплю таланта.
А потом её сердце не выдержало.
В видении Элиза чувствовала его ужас. Его отчаяние, когда он понял, что сделал. Что в погоне за собственным выживанием он убил единственного человека, который по-настоящему верил в него.
И она чувствовала его решение. Любой ценой вернуть её. Дать ей второй шанс. Исправить ошибку.
Даже если для этого придётся бросить вызов самой Владычице Рубежа.
Видение закончилось.
Элиза стояла перед зелёным столбом, дыша глубоко. Её новое тело светилось ярче, чем прежде, как будто воспоминания Сильвана питали её.
«Ты поняла?» – спросил Торен.
«Да». Элиза повернулась к нему. «Он любил меня. По-своему. Не как человек любит человека. Но как бог любит того, кто даёт ему жизнь. И он сожалеет. Искренне сожалеет».
«И ты простишь его?».
Элиза задумалась. Простить того, кто убил тебя своим эгоизмом? Того, кто использовал тебя как инструмент для собственного выживания?
«Я не знаю, – честно ответила она. – Но я понимаю его. И этого, наверное, достаточно для начала».
Торен кивнул.
«Тогда пора. Пора встретиться с ним. По-настоящему. Не в видениях, не через воспоминания. Лицом к лицу».
«Где он?».
«В саду. В единственном месте храма, где растут живые деревья. Там он ждёт тебя. Ждёт с того момента, как ты сюда пришла».
Элиза посмотрела на библиотеку в последний раз. На тысячи столбов, хранящих тысячи историй. На воспоминания Леоны, которые всё ещё пульсировали болью и надеждой. На воспоминания Сильвана, полные вины и отчаяния.
«Веди меня», – сказала она.
Глава 5. Встреча с Сильваном.
Сад был невозможен.
Элиза знала это с первого взгляда, но всё равно не могла отвести глаз. Посреди храма, в месте, где не должно было быть ни почвы, ни солнца, ни воздуха, рос лес. Настоящий лес, живой и дышащий, с деревьями, чьи корни уходили в серебристый камень пола, как будто камень был почвой.
Деревья здесь были старыми. Не просто старыми – древними, настолько древними, что от них веяло временем, как от открытой могилы веет холодом. Стволы были толщиной с дом, кора покрыта мхом, который светился мягким зелёным светом. Ветви переплетались высоко над головой, создавая купол из листвы, сквозь которую пробивался не солнечный свет, а что-то другое – свечение, которое не отбрасывало теней.
«Как это возможно?» – спросила Элиза, останавливаясь у границы сада. Граница была чёткой, резкой – с одной стороны серебристый пол храма, с другой тёмная земля, покрытая опавшими листьями и папоротником.
«Сильван принёс это место с собой, – ответил Торен. – Когда он пришёл в храм, он не мог существовать без леса. Это часть его сущности. Поэтому храм позволил ему создать здесь фрагмент его мира. Кусочек леса, застывший вне времени».
Элиза сделала шаг вперёд. Её нога коснулась земли, и она почувствовала нечто странное – почва была тёплой, почти горячей, как будто под ней билось сердце. Листья под ногами шелестели, даже когда не было ветра. Воздух пах дождём, прелью, грибами, жизнью в её самом первобытном проявлении.
«Он здесь», – тихо сказал Торен. Он не пошёл дальше, остался стоять на границе сада. «Иди одна. Это ваш разговор. Не мой».
Элиза кивнула и пошла вглубь леса. Деревья смыкались за её спиной, и через несколько шагов она уже не видела Торена, не видела серебристых стен храма. Было только деревья, земля, листва. И тишина. Странная, плотная тишина, в которой не было ни птиц, ни насекомых, ни шороха мелких зверей.
Только её собственное дыхание и стук сердца, которого у неё, наверное, уже не было.
Она шла долго, хотя сад не казался таким большим. Но пространство здесь, как и во всём храме, не подчинялось обычным законам. Деревья расступались перед ней, создавая тропинку, которой секунду назад не существовало. Корни сплетались под ногами в странные узоры, напоминающие письмена.
И потом она увидела его.
Сильван стоял в центре небольшой поляны, залитой тем самым невозможным светом. Он был высоким – выше, чем она помнила из видений. Фигура его была человеческой, но не совсем. Пропорции были немного неправильными, как будто художник рисовал человека по памяти, забыв некоторые детали.
Кожа его была цвета коры старого дуба, серо-коричневая, с трещинами и узорами, которые могли быть морщинами, а могли быть естественными линиями древесины. Волосы – если это были волосы – падали до плеч длинными прядями, похожими на ветви ивы, тонкие и гибкие. И с волос капала вода, как будто он только что вышел из реки, хотя никакой реки поблизости не было.
Но больше всего поражали глаза.
Они были зелёными, как и говорил Торен, но это был не обычный зелёный. Это был цвет весеннего леса, когда листья только распускаются. Цвет мха, растущего в тени. Цвет воды в лесном ручье. И в этих глазах была такая глубина, такая бездна времени, что Элиза почувствовала головокружение, глядя в них.
«Элиза», – сказал Сильван, и его голос был шелестом листвы, скрипом ветвей, шёпотом ветра в кронах деревьев. «Ты пришла».
Она хотела ответить что-то резкое, что-то обвинительное. Но слова застряли в горле. Потому что, глядя на него, она видела не монстра. Не убийцу. Она видела существо, которое умирало медленной, мучительной смертью и цеплялось за жизнь любыми доступными способами.
«Ты убил меня», – наконец сказала она. Не обвинение. Констатация факта.
«Да». Сильван не отрицал. Не оправдывался. «Я убил тебя. Не хотел. Не планировал. Но мои действия привели к твоей смерти. И я несу за это ответственность».
«Почему?» – Элиза сделала шаг ближе. «Почему именно я? Из всех людей в мире – почему ты выбрал меня?».
Сильван медленно опустился на землю, усаживаясь прямо на мох и листья. Движения его были плавными, как будто он не сидел, а укоренялся. Элиза села напротив, не думая о том, что делает. Земля под ней была тёплой и мягкой.
«Потому что ты видела меня, – сказал Сильван. – Тогда, когда заблудилась в лесу ребёнком. Большинство людей смотрят на деревья и видят дерево. Ресурс. Препятствие. Украшение. Но ты смотрела и видела жизнь. Видела существо, древнее и мудрое. Ты не знала моего имени, не знала, что я бог. Но ты чувствовала присутствие чего-то большего. И это чувство – редкость в вашем мире».
Элиза вспомнила тот день. Вспомнила, как сидела под елью, плача от страха. Как смотрела на деревья вокруг и чувствовала что? Не угрозу. Присутствие. Как будто лес смотрел на неё в ответ.
«И ты решил использовать это», – сказала она.
«Да. Я был отчаянным. Исчезающим. С каждым годом я чувствовал, как слабею. Леса уменьшались. Люди забывали. А когда боги забыты – они умирают. Не так, как умирают смертные. Хуже. Мы распадаемся. Становимся эхом, тенью, шёпотом в темноте. И в конце концов – ничем».
Он поднял руку, и Элиза увидела, что пальцы его прозрачны. Сквозь них проглядывали очертания деревьев позади.
«Я умираю, – сказал Сильван просто. – Медленно, но неотвратимо. Ещё несколько лет – и меня не станет. И тогда леса останутся без защитника. Без голоса. Их будут вырубать, жечь, превращать в поля и города, и некому будет остановить это».
«Разве люди не могут защищать леса сами?» – спросила Элиза.
«Могут. Некоторые пытаются. Но им сложно. Они не чувствуют связи. Для них лес – это место, которое нужно сохранить для будущих поколений. Благородная цель, но абстрактная. А когда я вкладываю частицу своей сути в человека, он чувствует иначе. Он чувствует лес как живое существо. Он говорит от имени деревьев, и его слова имеют силу, которую не могут иметь обычные слова».
Элиза посмотрела на свои руки, светящиеся слабым светом в полумраке сада.
«Ты сделал меня своим рупором».
«Да. И ты была хороша в этом. Твои статьи спасли тысячи гектаров леса. Изменили законы. Изменили умы. Благодаря тебе я чувствовал, как моя сила возвращается. Не много, но достаточно, чтобы замедлить исчезновение».
«А потом ты захотел большего».
Сильван склонил голову.
«Да. Я был жадным. Эгоистичным. Я думал только о выживании. Не думал о цене, которую ты платишь. О том, как ты изматываешь себя, работая ночами, выжимая из себя каждое слово. Я видел только результат. Только энергию, которая возвращалась ко мне. И когда твоё сердце остановилось».
Он замолчал. Опустил голову так низко, что волосы-ветви коснулись земли.
«Когда твоё сердце остановилось, я понял, что сделал. Понял, что убил единственного человека, который искренне любил леса. Не из долга, не из абстрактной заботы о будущем. Из настоящей, глубокой любви. Любви, которую я сам вложил в тебя, но которая выросла во что-то большее».
Элиза чувствовала, как внутри неё борются эмоции. Гнев на то, что он использовал её. Печаль от осознания, что вся её жизнь была частично манипуляцией. Но и что-то ещё – странное понимание. Потому что она знала, что он говорит правду. Она действительно любила леса. И эта любовь была реальной, даже если началась она с божественного вмешательства.
«Почему ты привёл меня сюда?» – спросила она. «В храм. Почему не отпустил дальше, в те миры, куда уходят мёртвые?».
«Потому что я хочу исправить ошибку». Сильван поднял голову, посмотрел ей в глаза. «Я не могу вернуть тебе старую жизнь. Твоё тело мертво. Погребено. Но я могу дать тебе новую. Здесь, между мирами. Ты будешь существовать иначе – не как смертная, но и не как богиня. Как нечто среднее. Как мост между мирами».
«В обмен на что?».
«В обмен на помощь. Владычица Рубежа угрожает не только мне. Она угрожает всем. Людям, богам, самому балансу между мирами. Если она откроет портал, которые планирует, реальность разрушится. Всё смешается в хаос. И единственный способ остановить её – это объединиться. Моя сила и твоя воля».
Элиза встала, прошлась по поляне. Деревья шелестели, хотя ветра не было. Она чувствовала их внимание, как будто они слушали разговор.
«Торен сказал, что ты должен обучить меня», – сказала она.
«Да. Научить видеть энергии. Управлять ими. Ходить между мирами. Сражаться, если понадобится. Это займёт время. Здесь время течёт иначе, но всё равно – это будет нелегко».
«А если я откажусь?».
Сильван посмотрел на неё долгим взглядом.
«Тогда я приму твоё решение. Ты свободна выбирать, Элиза. Это единственное, что я могу тебе дать после всего, что сделал. Свободу выбора».
Элиза остановилась, повернулась к нему.
«Если я соглашусь, если мы победим Владычицу – что будет потом? Со мной. С тобой».
«Со мной – не знаю. Возможно, я продолжу существовать. Возможно, исчезну окончательно. Боги не предсказуемы в этом. С тобой ты сможешь выбрать. Остаться здесь, в храме, как Торен. Или вернуться в мир людей, но уже не как смертная. Или уйти дальше, в другие миры. Возможности будут открыты».
Элиза подошла к краю поляны, положила ладонь на ствол огромного дуба. Под корой она чувствовала пульс – медленный, древний, как биение сердца планеты.
«Ты говоришь, что любил меня», – сказала она, не оборачиваясь.
«Не так, как люди понимают любовь. Но по-своему – да».
«А я любила леса. И не важно, ты вложил это в меня или нет – это чувство было настоящим».
«Да».
Элиза повернулась, посмотрела на Сильвана. На умирающего бога, который цеплялся за последние остатки существования. На существо, которое было виновно в её смерти, но и в том, что её жизнь имела смысл.
«Я помогу тебе, – сказала она. – Не потому, что прощаю. Не потому, что доверяю. Но потому, что те двести семьдесят три души, которые Владычица держит в плену – они не заслужили этого. И если есть хоть малейший шанс освободить их, я должна попытаться».
Сильван медленно поднялся. Когда он встал в полный рост, верхушка его головы почти касалась ветвей деревьев.
«Спасибо, – сказал он тихо. – Я не достоин твоей помощи. Но я обещаю – сделаю всё, что в моих силах, чтобы ты не пожалела о решении».
«Когда начнём?».
«Сейчас. Времени мало. Владычица чувствует изменения в храме. Скоро она поймёт, что происходит что-то необычное. И тогда она начнёт действовать».
Сильван протянул руку. Ладонь его была большой, с длинными пальцами, похожими на корни. Элиза посмотрела на эту руку, потом на его лицо.
И положила свою ладонь в его.
В момент касания её пронзила волна энергии – не болезненная, но мощная, как удар волны. Она увидела вспышки образов: бесконечные леса, простирающиеся от горизонта до горизонта; оленей, пьющих из лесного ручья; волков, воющих на луну; птиц, строящих гнёзда в высоких ветвях.
И она почувствовала связь. Тонкую, как паутинка, но реальную. Связь между ней и Сильваном. Между ней и лесом. Между ней и этим древним, умирающим богом, который просил о помощи.
«Первый урок, – сказал Сильван, и его голос зазвучал не только снаружи, но и внутри её головы, – это научиться видеть энергию. Не глазами. Не разумом. Сердцем. Или тем, что заменяет тебе сердце сейчас».
Он отпустил её руку, отступил на шаг.
«Закрой глаза. Почувствуй пространство вокруг. Не смотри на него. Почувствуй. Каждое дерево – это узел энергии. Каждый лист – это искра жизни. Всё связано. Всё часть единого потока. Ты должна научиться видеть этот поток».
Элиза закрыла глаза. Сначала была только тьма. Потом – медленно, очень медленно – она начала различать что-то ещё. Свечение. Тусклое, едва заметное, как свет далёкой звезды.
Она сконцентрировалась, и свечение стало ярче.
Деревья. Она видела их не глазами, а чем-то другим. Видела, как энергия течёт по их стволам, от корней к ветвям и обратно. Видела, как листья впитывают нечто невидимое из воздуха и превращают его в жизненную силу.
И она видела Сильвана. Он сияла ярче всех деревьев, но свет его был неровным, мерцающим, как пламя свечи на ветру. Умирающий свет.
«Хорошо, – прошептал он. – Очень хорошо для первого раза. Ты чувствуешь это. Теперь следующий шаг – научиться взаимодействовать с энергией. Управлять ею».
Элиза открыла глаза – и мир не вернулся к прежнему виду. Она видела одновременно обычными глазами и этим новым зрением. Деревья были одновременно деревьями и потоками света. Земля была землёй и сплетением энергетических нитей.
«Я вижу», – сказала она с изумлением.
«Да. И это только начало».
Сильван улыбнулся, и в этой улыбке была печаль, но и надежда.
«Добро пожаловать в обучение, Элиза. Мы начинаем твой путь к тому, чтобы стать чем-то большим, чем смертная».
Глава 6. История забвения.
Обучение не было похоже ни на что, что Элиза испытывала при жизни.
В её прошлой жизни учёба всегда имела структуру. Школа, университет, курсы – везде были учебники, расписания, экзамены. Знания передавались словами, схемами, формулами. Ты читал, запоминал, понимал.
Здесь всё было иначе.
Сильван не объяснял словами. Он показывал. Касался её лба своим пальцем – длинным, корявым, похожим на сучок старого дерева, – и в её сознание вливались знания напрямую. Не как информация, а как опыт. Как будто она прожила тысячу лет, наблюдая, как энергия течёт через мир.
Иногда это было прекрасно.
Она видела, как из семени вырастает дуб. Не за минуты – за столетия, но в ускоренном воспроизведении, где каждый год был вспышкой света. Видела, как корни пробивают камень, как ветви тянутся к солнцу, как дерево становится домом для птиц, насекомых, мхов и лишайников. Видела смерть дерева – медленное увядание, падение, разложение, и как из этой смерти рождается новая жизнь.
Иногда это было мучительно.
Она чувствовала вырубку леса. Не со стороны, не абстрактно – изнутри. Чувствовала, как пила вгрызается в древесину, как дерево падает, как его сознание гаснет. Это было похоже на смерть, но хуже. Потому что дерево умирало не от старости, не от болезни. Его убивали, не спросив разрешения.
«Ты должна понять боль, – говорил Сильван, когда она открывала глаза, задыхаясь от ужаса. – Иначе ты не поймёшь, почему я так отчаянно цепляюсь за существование. Каждое срубленное дерево – это часть меня. Каждый выжженный гектар – это рана, которая не заживает».
Элиза начинала понимать. Понимать масштаб его страданий. Понимать, почему он готов был на всё, даже на использование невинного человека.
Но были и другие уроки. Уроки силы.
«Энергия – это не просто поток, который ты наблюдаешь, – сказал Сильван на третий день. Или на третий час. Или на третью секунду – время в храме текло странно, и Элиза уже давно перестала пытаться его отслеживать. – Энергия – это река, и ты можешь управлять её течением».
Он взял её руку, повёл к одному из деревьев. Дерево было небольшим по меркам сада – всего метров пять в высоту, с тонким стволом и редкой кроной.
«Это умирающее дерево, – сказал Сильван. – Я позволил ему умереть естественно, чтобы показать тебе. Посмотри».
Элиза посмотрела своим новым зрением – тем зрением, которое видело энергию. Дерево светилось тускло, почти не светилось. Энергия текла по нему слабой струйкой, как вода из почти пустого источника.
«Можешь ли ты спасти его?» – спросил Сильван.
«Я?» – Элиза посмотрела на свои руки. Они светились, но не так ярко, как деревья, не так мощно, как Сильван. «Я не знаю, как».
«Попробуй. Почувствуй энергию внутри себя. Ту энергию, которую я вложил в тебя в детстве, которая росла вместе с тобой. Она всё ещё там. Возможно, даже сильнее, чем при жизни, потому что сейчас ты находишься между мирами, где энергия течёт свободнее».
Элиза закрыла глаза. Сконцентрировалась на ощущении внутри себя. Сначала ничего. Потом – тепло. Слабое, но растущее. Тепло, которое начиналось где-то в центре её груди, там, где когда-то было сердце.
«Хорошо, – прошептал Сильван. – Теперь направь это тепло к дереву. Не рукой. Волей. Просто захоти, чтобы оно потекло».
Элиза представила поток. Представила, как тепло вытекает из неё, как река, направляясь к умирающему дереву. Сначала ничего не происходило. Потом она почувствовала движение. Не физическое – энергия не имела физической формы. Но она чувствовала, как что-то перетекает из неё наружу.
Открыла глаза.
Между её ладонью и стволом дерева светилась тонкая нить. Золотистая, пульсирующая. И по этой нити текла энергия – из неё в дерево.
Дерево ответило.
Элиза видела, как тусклое свечение ствола становилось ярче. Как энергия разливалась по ветвям, оживляя их. Как на голых прутьях начинали набухать почки – не реально, но в её видении, как потенциал, как возможность.
«Достаточно», – сказал Сильван, и Элиза почувствовала, как он обрывает связь. Нить исчезла. Дерево продолжало светиться ярче, чем минуту назад, но не исцелённое полностью. Живое, но ещё слабое.
Элиза опустилась на землю, внезапно истощённая.
«Это отнимает силы», – сказала она.
«Да. Ты отдала часть себя дереву. Это вернётся со временем – энергия восстанавливается, особенно здесь, в храме. Но в мире людей нужно быть осторожной. Отдашь слишком много – и умрёшь. По-настоящему умрёшь, без возможности возврата».
Элиза посмотрела на своё новое тело. Оно светилось чуть тусклее, чем раньше.
«Зачем мне уметь это? Для борьбы с Владычицей?».
«Для борьбы и для многого другого. Ты должна уметь не только забирать энергию, но и отдавать. Не только разрушать, но и создавать. Баланс, Элиза. Всё в этом мире держится на балансе».
Дни – или то, что их заменяло – текли странно. Элиза теряла счёт времени. Она спала, но не так, как раньше. Это был не сон, а скорее погружение в другое состояние сознания, где она продолжала учиться, видеть сны, которые были уроками.
Сильван рассказывал ей истории. Истории о древних временах, когда боги были многочисленны и сильны.
«Мы не создавали мир, – говорил он, сидя на своей поляне, а Элиза лежала на мягком мху, глядя вверх на невозможные ветви. – Мир создал нас. Когда первые леса выросли, когда первые животные начали охотиться под их сенью, возникла потребность в ком-то, кто бы был голосом этого леса. И я появился. Не родился – появился. Просто стал существовать, как ответ на потребность».
«А другие боги?».
«То же самое. Богиня рек появилась, когда люди начали селиться у воды и зависеть от неё. Бог гор – когда путники начали пересекать перевалы и нуждались в защите. Мы были отражениями человеческих нужд и страхов. И пока люди нуждались в нас, мы существовали».
«А потом люди изменились».
«Да. Они стали сильнее. Научились контролировать воду, строить дороги через горы, вырубать леса. Им больше не нужны были боги природы. Им нужны были другие боги – боги войны, торговли, справедливости. Абстрактные боги. И старые начали исчезать».
«Сколько вас осталось?».
Сильван помолчал долго. Когда заговорил, голос его был тих, почти неслышен.
«В этой части мира? Я. Только я. Последний из старых богов леса. Есть духи, младшие сущности, но настоящих богов я последний».
Элиза повернула голову, посмотрела на него. Его прозрачность стала более заметной. Сквозь его руки теперь ясно проступали очертания деревьев позади.
«Ты исчезаешь прямо сейчас? Пока мы говорим?».
«Да. Медленно, но неотвратимо. Каждый день я становлюсь немного более призрачным. Каждую ночь мне всё труднее помнить, кто я. Скоро я забуду собственное имя. А потом забуду, что когда-то существовал. И тогда меня не станет».
«Но если я остановлю Владычицу, если освобожу те души – ты выживешь?».
«Может быть. Если среди них есть те, кто вспомнит о лесах. Кто начнёт снова говорить от моего имени. Но я не уверен. Возможно, уже слишком поздно».
Элиза села. Посмотрела на умирающего бога, который учил её, делился с ней силой, надеялся на спасение.
«Я не позволю тебе исчезнуть, – сказала она. – Не после того, что ты мне показал. Не после того, как я увидела красоту, которую ты защищаешь».
Сильван улыбнулся печальной улыбкой.
«Ты добра ко мне. Более добра, чем я заслуживаю».
«Может быть. Но я не делаю это для тебя. Я делаю это для лесов. Для деревьев, которые не могут говорить сами за себя».
На пятый – или десятый, или сотый – день обучения Сильван сказал:
«Пора познакомить тебя с опасностью».
Они покинули сад. Элиза не была в остальном храме с тех пор, как начала учиться. Торен встретил их у границы, кивнул.
«Она готова?» – спросил он Сильвана.
«Нет. Но времени больше нет. Владычица начинает подозревать. Я чувствую, как она ищет. Скоро она найдёт Элизу».
Торен повернулся к Элизе.
«Следуй за мной. Я покажу тебе место, которое мало кто видел. Грани храма. Место, где реальность наиболее тонка. Где Владычица сильнее всего».
Они шли по коридорам, которые становились всё более странными. Стены дышали быстрее. Пол под ногами становился мягким, почти живым. Воздух густел, становился вязким, как вода.
И потом они пришли к краю.
Это было не место, не зал, не комната. Это была трещина. Разрыв в реальности. Элиза видела его своим обычным и энергетическим зрением одновременно, и оба вида были ужасающими.
Обычными глазами она видела пустоту – абсолютную, полную, как будто кто-то вырезал кусок пространства и не заполнил его ничем. Энергетическим зрением она видела хаос – бушующий ураган силы, который не имел формы, направления, смысла.
«Это то, что произойдёт со всем миром, если Владычица откроет портал, – сказал Торен тихо. – Границы между мирами рухнут. Всё смешается. Хаос поглотит порядок».
«Как остановить это?».
«Остановить Владычицу. До того, как она завершит ритуал. До того, как накопит достаточно энергии».
Элиза смотрела на трещину, и трещина смотрела в ответ. Она чувствовала притяжение, как будто что-то по ту сторону звало её, хотело затянуть внутрь.
«Когда? – спросила она, не отводя взгляда от бездны. – Когда мы действуем?».
«Скоро, – ответил Сильван. – Очень скоро. Но сначала ты должна встретиться с ними. С двумястами семьюдесятью тремя. Должна рассказать им о плане. Получить их согласие».
«Их согласие?».
«Да. Потому что, когда битва начнётся, им придётся проснуться. Покинуть безопасность сна и встать на нашу сторону. Это будет больно. Опасно. Некоторые могут не пережить. Они должны знать об этом. Должны выбрать сознательно».
Элиза кивнула. Она понимала. Понимала, что впереди не только битва с Владычицей, но и битва за сердца и умы тех, кто был украден, использован, сломлен.
«Веди меня к ним, – сказала она. – Пора поговорить с теми, кого я обещала спасти».
И они повернули от края бездны, направляясь обратно в глубины храма.
Глава 7. Пробуждение первой души.
Палата переходящих встретила их тишиной.
Элиза шла между застывших фигур, и каждая из них казалась статуей, вырезанной из лунного света. Некоторые сидели, некоторые стояли, некоторые лежали, свернувшись, как дети. Все они были прозрачными, почти эфемерными, как будто в любой момент могли раствориться в воздухе.
Двести семьдесят три человека. Двести семьдесят три украденных таланта. Двести семьдесят три несбывшихся судьбы.
«Как мне с ними говорить?» – спросила Элиза, останавливаясь перед женщиной, которую видела раньше. Леона. Художница, рисовавшая портреты забытых.
«Ты должна войти в их сон, – ответил Торен. – Коснись её лба и позволь своему сознанию соединиться с её сознанием. Здесь, в храме, границы между разумами тоньше. Ты сможешь говорить с ней в её внутреннем мире».
«А если она не захочет меня слушать?».
«Тогда отступи. Насилие здесь не работает. Каждая из этих душ должна выбрать сама. Мы можем только предложить».
Элиза посмотрела на Сильвана. Он стоял чуть позади, его прозрачная фигура едва различимая в полумраке зала.
«Начни с Леоны, – сказал он. – Она одна из первых, кого забрала Владычица. Пятьдесят лет в переходе. Если кто и готов проснуться, так это она».
Элиза кивнула. Подняла руку, медленно протянула её к лбу спящей женщины. Пальцы коснулись холодной, почти неосязаемой кожи.
И мир исчез.
Элиза стояла в художественной студии. Той самой студии, которую видела в воспоминании из библиотеки. Но теперь она была другой. Краски выцвели. Холсты пожелтели. Всё было покрыто тонким слоем пыли, как будто сюда много лет никто не заходил.
«Кто здесь?».
Голос был тихим, испуганным. Элиза обернулась и увидела Леону. Она стояла в углу, прижавшись к стене. Её тело было таким же прозрачным, как в палате, но здесь, в её собственном сне, она выглядела более реальной, более живой.
«Меня зовут Элиза, – сказала она мягко. – Я пришла поговорить с тобой».
«Ты новая?» – Леона сделала шаг вперёд, всматриваясь. «Она забрала тебя тоже?».
«Не совсем. Я умерла, но не так, как ты. И я здесь, чтобы помочь. Помочь тебе и всем остальным».
Леона засмеялась, но смех был горьким, без радости.
«Помочь? Здесь нельзя помочь. Это место – ловушка. Я застряла здесь сколько? Дни? Недели? Я не знаю. Время течёт странно. Иногда кажется, что прошла минута. Иногда – что вечность».
«Пятьдесят лет, – тихо сказала Элиза. – Ты здесь пятьдесят лет, Леона».
Женщина покачнулась, как будто её ударили.
«Пятьдесят нет. Нет, это невозможно. Мне было двадцать три. Я готовилась к выставке. Я должна была показать миру свои портреты. Должна была».
Она опустилась на пол, обхватила голову руками.
«Выставка так и не состоялась, – продолжала Элиза, присаживаясь рядом. – Ты умерла за день до открытия. Сердечный приступ. Внезапный. Необъяснимый. А на самом деле – убийство».
«Владычица».
«Да. Владычица Рубежа. Существо, которое крадёт таланты. Она убила тебя и забрала твою способность видеть красоту в забытых людях. Использует её для себя. Все эти годы она питается тобой и двумястами семьюдесятью двумя другими».
Леона подняла голову. В её глазах было отчаяние, но и что-то ещё – гнев.
«Почему? Зачем ей это?».
«Сила. Она хочет открыть портал между всеми мирами. Разрушить границы реальности. И для этого ей нужна огромная энергия. Энергия талантов, которые могли изменить мир».