Узнай тени в белом свете

Глава 1

Воздух в мастерской был густым, как бульон, таким же наваристым. Он состоял из едкого скипидара, сладковатого макового масла и пыли, вековой, как сама история, что оседала на каждом предмете. Для Льва Коршунова этот воздух не просто пах – он имел вкус и цвет. Вкус был терпким, медным, как старая монета на языке, а цвет – глубоким, бархатисто-коричневым, цветом увядшей умбры. Его кисть, тонкая и уверенная, скользила по потрескавшемуся лаку портрета какой-то забытой аристократки. Но Лев видел не просто изображение. Он чувствовал его. Белила на воротнике платья звучали для него приглушенным, высоким свистом, а трещины по краю холста шептались на языке сухих листьев под ногами. Это был его дар и его проклятие – синэстезия, сплетение чувств в один сплошной, нескончаемый поток ощущений. Он позволял ему «слышать» боль картины, «видеть» ее возраст. И эта дама в пышном платье… ее краски кричали. Тихим, задушенным веком, криком. Мастерская, старый перестроенный сарай на отшибе, была его коконом, его убежищем от мира, который давил на него слишком яркими красками и оглушительными звуками. Стены, заляпанные засохшими брызгами красок всех цветов радуги, были его летописью. Запаханные окна пропускали ровно столько света, чтобы не спотыкаться о мольберты, – он не хотел больше. Свет обнажал правду, а он предпочитал полумрак, где можно было спрятать собственную. Его собственные картины, завернутые в холстину и прислоненные к стенам лицом внутрь, были молчаливым признанием. Он создавал шедевры, которые были ему не нужны. Он прятал их, как прятал себя. Мотивы его были просты и сложны одновременно: каждая выставленная работа была бы исповедью, куском души, вывернутой наизнанку для всеобщего обозрения. А его душа была израненным, темным местом, куда он никого не пускал. Резкий, неправильный звук вбился в мелодичную симфонию его работы. Стук в дверь. Дребезжащий, настойчивый, он «вспыхнул» перед его внутренним взором короткой вспышкой грязно-желтого цвета. Коршунов вздрогнул, и капля разбавителя с кончика кисти упала на его холщовый фартук, расплывшись жирным пятном. Раздражение, острое и колючее, кольнуло его в виски. Мир снова вламывался в его уединение. Он медленно, будто против воли, отложил кисть, встал и направился к двери. Кто? Никто не навещал его без предупреждения. Его шаги по запыленному полу отдавались в тишине гулкими ударами. Дверь, скрипя, отворилась, впустив вихрь свежего, прохладного воздуха, который пах осенней сыростью и дымом – запахами, для Льва имевшими серый, шершавый цвет. На пороге стоял почтальон Василий, его старый приятель, еще с той жизни. Лицо Василия, обычно красное и добродушное, сегодня было странно бледным и подергивающимся. «Лев! Жив еще!» – Василий, не дожидаясь приглашения, шагнул вперед и хлопнул Льва по плечу. Прикосновение было тяжелым, грубым, и для Льва оно «прогремело» коротким, глухим гулом.Лев моргнул, отступая назад в тень мастерской. Его собственный голос прозвучал хрипло и тихо.«Привет,Вася. Что принес?»