Туйгын

Я не был послушным и прилежным учеником. В школьный период был предоставлен сам себе – родители с утра до позднего вечера на работе, а я на улице. Наш двор был школой жизни. Здесь уважали силу, наглость и умение за себя постоять. Уже в седьмом классе мы пробовали вино «Агдам», тайком покупали сигареты поштучно и курили в темных подъездах. В школу ходили не за знаниями – там можно было развлекаться, дразнить учителей, весело проводить время, хулиганить. Почти весь наш класс стоял на учете в милиции, и никто этому не удивлялся. Подростки, как правило, жестоки и если ты слабый – тебе не дадут покоя. Так было и у нас. Папу часто вызывали в школу. Но он не приходил. Работал. Или, может, не хотел слушать про мои «успехи». Но ему все-таки пришлось прийти. Когда он решил перевести меня в другую школу. Он, молча, слушал, как директор и классная руководительница говорили о моих проступках. Отец не спорил, не оправдывал меня. Он просто стоял, сцепив пальцы в замок, и смотрел перед собой.

– Хорошо, что решили перевести его в другую школу, – сказала директор, закрывая папку с моими документами. – Может, смена обстановки и окружения повлияют на Асета положительно и он возьмется за ум, начнет учиться. Она говорила спокойно, сдержанно, но я чувствовал, что в ее голосе нет веры. Она просто говорила то, что должна сказать. Я стоял рядом, опустив голову. Я не хотел уходить. Не потому, что любил эту школу, а потому что здесь оставались мои друзья. Отец забрал документы и направился к выходу. Я пошел следом, стараясь не встречаться с его взглядом. "Смена обстановки…" – эхом отдавались в голове слова директора. Отец сел в машину, повернул ключ в замке зажигания и, глядя прямо перед собой, спокойно сказал: – Собирай вещи. Поедешь учиться в аул, к дедушке. Я замер. Хотел возразить, но по тому, как отец держал руль, как сжимались его пальцы, я понял – спорить бессмысленно.

***

Всю дорогу мы ехали молча. Молчание было самым тяжелым наказанием для меня. Мы выехали из Караганды на рассвете. Впереди – бесконечная дорога в 500 километров, ведущей туда, где вырос мой отец. В аул Кымызынай, где жили мои родственики. Я делал вид, что сплю, свернувшись на заднем сиденье. Но сон не шел. За стеклом мелькали степные пейзажи: серо-желтая трава, редкие посадки деревьев, маленькие поселки. Всё это напоминало мне, что с каждым километром я всё дальше от дома. От друзей, школы, двора, где мы до поздней ночи гоняли мяч. В машине стояла тишина. Только гул мотора и редкие вздохи мамы, которая сидела рядом с отцом. Я знал, что она переживает за меня. Но что она могла изменить? Решение уже принято. Хотелось верить, что, когда я открою глаза, мы будем дома. Но когда я снова взглянул в окно, дорога продолжала тянуться вперед, уводя меня все дальше. Отец всегда разговаривал со мной спокойно, сдержанно, а иногда так строго, что от его взгляда хотелось провалиться сквозь землю. Теперь же он молчал. Уже несколько часов. Мы уже подъезжали к аулу. Вокруг начали появляться густые сосновые леса, запах смолы проникал в салон через приоткрытое окно. Я смотрел на деревья. Неожиданно машина начала сбавлять скорость. Отец напряженно смотрел в сторону обочины, будто что-то искал. «Может, он решил побить меня?» – мелькнуло в голове, и я инстинктивно подался вперед. Машина плавно остановилась. – Выходи, – приказал отец и, не дожидаясь меня, открыл дверь и вышел. – Что встал? Пойдем, – бросил он через плечо и уверенно зашагал вниз по склону, к лесу. Я глубоко вдохнул, готовясь к худшему, и пошел следом. Около леса меня окутал запах сосновой хвои – густой, терпкий, чуть смолистый. Лес стоял молчаливый, высокий, как бесконечная стена из ровных стволов, устремленных в небо. Под ногами мягко пружинил толстый слой опавших иголок, приглушая шаги. Где-то в глубине леса постукивал дятел, перекликались невидимые птицы. Тонкие лучи солнца пробивались сквозь густые кроны, падая на землю редкими золотыми пятнами. Воздух был свежий, прохладный, будто наполненный влажной прохладой земли и давними запахами лета, запертыми в сосновой смоле. Отец шел впереди, уверенно, будто знал этот лес как свои пять пальцев. Я следовал за ним, чувствуя, как тишина и величие этих деревьев давят на меня, заставляя забыть о городе. – Куда мы идем? – спросил я, и тут же лицом вляпался в паутину, натянутую между соснами. Холодная нить прилипла к моему лицу, и я отдернул голову, пытаясь избавиться от неё, но она не отпускала. Отец слегка улыбнулся, увидев мою реакцию. – Сейчас увидишь, – ответил он и продолжил идти, не обращая внимания на паутину. Мы вышли на небольшую опушку, где лес расступался, открывая пространство. Отец замедлил шаг и внимательно осмотрелся, прислушиваясь к тишине вокруг. Он как будто искал что-то, что было понятно только ему. Я остановился рядом с ним и тоже посмотрел вокруг. Здесь было по-другому. Лес, как будто невидимая стена, обрамлял это место, создавая ощущение уединенности и покоя. Пахло свежестью, сыростью и травой. Отец посмотрел на меня, потом снова перевел взгляд на деревья. После шумных городских улиц лес казался непостижимым в своей тишине. Звук машин, человеческие голоса, постоянный гул – всё это исчезло, растворилось где-то вдали, за пределами этого мира. Здесь, среди высоких сосен, царила глубокая тишина, которую нарушал лишь один звук: тихий шорох ветра, играющего меж ветвей. Легкий, почти неощутимый, ветер раскачивал хвойные ветви, создавая музыкальные переливы, словно сама природа говорила на своем языке. Я стоял и вслушивался в этот неземной покой, который был так далек от привычной суеты города. Всё было иным, как будто здесь время шло по своим собственным законам, не спеша, не думая о том, что происходит за его пределами. – Видишь? – спросил отец, указывая на одну одинокую сосну, стоящую вдалеке среди прочих. – Сосну вижу, – ответил я, не понимая, что именно он имел в виду. – Нет, смотри внимательнее. Ястреба видишь? – он снова посмотрел на меня, ожидая ответа. Я прищурился и внимательно осмотрел крону сосны, но ничего не заметил. – Нет, не вижу, – ответил я.

– Тогда беги к сосне, – сказал он резко, и хлопнул меня по спине, заставив вздрогнуть. – Иди быстрее, не стой!

Я не понял, что именно он хочет от меня, но понял одно: если он говорит – надо идти. Мгновенно побежал в сторону сосны. Неожиданно, из-за веток сосны резко вылетела птица. Я испугался, пригнулся, и сердце забилось быстрее. В воздухе, с расправленными крыльями, она стремительно прошла мимо меня, словно скользя по воздуху. – Беркут! Беркут! – закричал я от радости, почти забыв о страхе. Отец громко захохотал. – Сам ты беркут! – прокричал он, не сдерживая смеха. – Поехали! – крикнул отец, и пошел обратно к дороге. Я быстро догнал его, мы поравнялись и пошли вместе, двигаясь к машине.

– Посмотри на него, – сказал отец, указывая на ястреба, который снова появился в небе, паря высоко над нами. Ястреб был величественным и грациозным, как живое воплощение силы и свободы. Его перья блестели на солнце, оттенки коричневого, золотистого и серого смешивались, создавая узоры, которые можно было бы рассматривать бесконечно. Когда он парил в воздухе, его огромные крылья двигались с завораживающей лёгкостью, но при этом было очевидно, что за каждым движением скрывается огромная сила. Его глаза были острыми, как лезвие ножа, пристально следили за каждым движением на земле, выискивая добычу. Молниеносно он менял направление, его полет был плавным, но невероятно быстрым, в мгновение ока он мог опуститься с высоты, ловко маневрируя между ветвями деревьев, и опять подниматься ввысь, возвращаясь в свою стихию. Клюв у него был мощный, слегка загнутый, а когти – крепкие, почти непобедимые, способны схватить и удержать даже самых сильных зверей. Ястреб будто был наделен не только природной красотой, но и неистовой храбростью, что делало его настоящим царем этого неба. Его парение было не просто полетом – это было настоящее искусство. Отец восхищался этой птицей, его глаза блестели, когда он смотрел на него. Я тоже следил за ястребом, который как будто не замечал нас, но все равно обводил взглядом просторы, явно недоволен, что мы потревожили его. Ястреб кружил в воздухе, высоко в небе, делая широкие круги, высматривая нас, словно оценивая, стоит ли продолжать путь или вернуться, чтобы не встретиться с незваными гостями. Его мощные крылья стремительно вырезали воздух, и его тень мелькала на земле, словно предупреждение. – Ты знаешь свой ру? – неожиданно спросил отец, повернувшись ко мне с серьезным взглядом. Я задумался на мгновение, пытаясь понять, о чем он. – Конечно, ты часто спрашиваешь об этом, – ответил я, чувствуя, как вопросы отца начинают повисать в воздухе, наполняя его какой-то важностью, даже если я не до конца понимал смысл. Он снова посмотрел на меня, будто ожидая чего-то, чего я не мог пока осознать. – Ру – это род, – сказал он, как будто подтверждая мои мысли. – Это не просто место, где ты родился. Это сила, история, честь. Ты должен понимать, кто ты, откуда ты, кто были твои предки. И ты должен гордиться этим. Это что-то большее, чем просто семейная линия. Это – связь с предками, с землей, с тем, что делает тебя частью истории, частью чего-то большого, что тянется через поколения, – это не просто то, что ты думаешь, – продолжил он, его голос звучал так, будто он делился чем-то важным. – Это сила, твоя сила. Тот момент, когда ты понимаешь, что ты – часть чего-то большего. Когда ты действуешь не из страха или желания, а из того, что идет от твоей природы. Ты должен это почувствовать. Я молчал, пытаясь понять, что он имеет в виду, и взгляд отца в этот момент казался мне таким мудрым и глубоким, что я даже не осмеливался задать лишний вопрос. – Асет, сынок, всегда помни и не забывай, – сказал отец, его голос стал мягким. – Ты туйгын, что в переводе означает ястреб. Он обнял меня, и я почувствовал его тепло, его поддержку, которая словно окутывала меня, как сильные крылья. – Туйгын – это сила, маневренность и острый взгляд. Ты – как этот ястреб, который следит за всем вокруг, высоко в небе, не упуская ничего важного. Отец снова посмотрел на меня и добавил: – Аргын из него Атыгай, а из него выходит Туйгын, – сказал отец, его слова звучали как передача древней истины, как осознание той глубокой связи, которая проходила через поколения. – Так ты должен гордиться своим родом, – продолжил отец, – потому что каждый из нас несет в себе силу, которая передавалась от одного поколения к другому. Я чувствовал, как в этих словах заключалась не просто информация о роде, а нечто большее – ответственность. Ответственность за то, кто ты, откуда ты пришел и каким будешь.

– Ястребы всегда здесь обитали, как и наши предки, возможно, поэтому наш род и называется Туйгын – продолжил отец, его глаза были полны мудрости, он говорил не только о птицах, но и о нас. – По природе своей они придерживаются одной территории в течение всей своей жизни. И мы так же, сынок, не можем забыть нашу землю, поэтому нас все время тянет в родные края, в родной аул Кымызынай. Отец продолжал: – Как бы далеко ты не был, эта земля, эти края всегда будут твоими. Как и для ястреба, твоя родная территория – это место силы, твое место в мире. Никуда не денешься от своих корней. Они всегда будут тянуть назад, туда, где ты был рожден, где твои предки жили, где твоя душа найдёт покой.

Мы сели в машину и двинулись дальше. Сосны и березы побежали нам на встречу, их стройные стволы и зелёные кроны словно приветствовали нас, знакомые и родные, как старые друзья. Прохладный воздух проникал в салон через открытые окна, и запах хвои и свежей земли наполнил пространство. Мама все это время спала в машине, усталость от долгого пути оставила свой след. Она была такой спокойной, даже в этом движении, среди этого леса, где всё менялось за окнами. Я тихо наблюдал за ней, чувствовал, как её дыхание равномерно встраивается в ритм машины. Лишь когда мы проехали поворот и снова оказались среди знакомых пейзажей, отец разбудил её. Его голос был тихим. – Ляззат, проснись, мы уже почти на месте, – сказал он, ласково коснувшись её плеча. Мама медленно открыла глаза, с трудом отрываясь от сна. Пару секунд она не могла понять, где находится, но затем взгляд её устремился на внешность через окно, и её лицо постепенно озарилось легкой улыбкой. Природа за окном, лес и знакомые очертания – всё это было ей знакомо.