Обещание
Тихие, отмеренные шаги, отдававшиеся глухим эхом в бетонной пустоте подъезда, возвестили его возвращение. Затем послышался сухой, металлический перезвон ключей, нащупывающих скважину в привычной темноте. Дверь со скриплым вздохом распахнулась, разрезая тьму коридора его однокомнатной квартиры бледным, уставшим светом с лестничной площадки. В проеме возникла внушительная, сгорбленная усталостью фигура, отбрасывающая на пол длинную, искаженную тень. Свет скользнул по замысловатому узору ламината, местами стертому до белизны, местами скрывавшему въевшуюся грязь.
Павел молча, почти машинально, стянул с себя тяжелую, пропахшую потом и пылью кожаную куртку, сбросил армейские берцы, от которых пахло машинным маслом и мокрой землей, и босыми ногами ступил в гостиную. Воздух был спертым, густым и неподвижным, словно его никто не вдыхал все это время.
Темно. Грязно. Пыль, как саван, покрывала каждый предмет, каждую поверхность, превращая знакомый интерьер в декорацию забвения. Ничего удивительного. Два года – достаточный срок, чтобы жизнь покинула эти стены.
С тихим, сдавленным вздохом, вырвавшимся из самой глубины груди, мужчина побрел в спальню. Остановившись перед массивным, потемневшим от времени шкафом, он стал стягивать с себя камуфляжную форму. Ткань, грубая и неприветливая, с трудом отлипала от тела. С каждым движением обнажались шрамы – молчаливые карты былых сражений. Белесые полосы проскальзывали на загорелом плече, затем на груди, пересекали упругие мышцы живота. Каждая – история боли, страха, спасения.
Миссия, наконец, закончилась. Вся эта бесконечная череда заданий, вылазок, ночных кошмаров наяву. Теперь можно было выдохнуть. Привести в порядок не только квартиру, но и себя. Обустроить быт. Найти спокойную работу. Может, даже… женщину. Мысль показалась ему чужой и почти фантастической.
Не удосужившись даже умыться, смыть с себя липкую пелену дороги и страха, он плюхнулся на жесткий матрас. Пружины жалобно взвизгнули. Он закрыл глаза, надеясь на объятия забытья. Но вместо них пришла тишина. Не мирная, а гнетущая, звенящая, давящая на барабанные перепонки. Она была непривычной, чужеродной. И в этой звенящей пустоте начали оживать воспоминания. Сначала робко, потом настойчивее. Выстрелы, рвущие тишину. Глухие взрывы, от которых содрогалась земля. Крики – нечеловеческие, полные боли и ужаса. И кровь. Алые ручьи, багровые лужи. Картины последней, особо опасной и затяжной вылазки поплыли перед внутренним взором, словно кадры проклятого кино. Сотни солдат, с которыми он делил паек и страхи, навсегда остались лежать на том проклятом поле.
Павел провел ладонью по коротко стриженым волосам, пытаясь стряхнуть наваждение. «Соберись, старик. Не время для драм», – прошептал он сам себе, поднимаясь с кровати. Ноги сами понесли его на кухню в поисках хоть какого-то отвлечения.
Щелчок выключателя – и люстра озарила комнату резким, безжалостным светом. Здесь время тоже замерло. Все оставалось точно так, как он оставил, собираясь на то задание. Липкие, засахаренные пятна покрывали пластиковую столешницу. По ней же, не таясь, деловито пробежал усатый таракан.
«Сначала женись, обзаведись семьей, корнями, а потом иди куда хочешь!» – эхом из прошлого прозвучал в памяти настойчивый голос матери. Возможно, старуха была права. Но кто же согласится ждать два года мужчину, которому даже весточки нельзя отправить, который растворяется в небытии спецопераций?