Кто я есть

При написании работы я опиралась на мемуары Дэвида Нотта, врача-волонтера, его операции и опыт в Сирии, но есть и авторский вымысел. Есть события, которые я лишь брала за основу, но их ход продумывался мною. Произведение в первую очередь художественное!

Глава 1

Франция. Париж. Сентябрь, 2013

Натан Барье уныло наблюдал за работой кофеварки и докуривал сигарету. День был пасмурным, солнечные лучи не проглядывали сквозь темные тучи, но сейчас это было на руку: от яркого света ему бы стало еще хуже. Похмелье давало знать слишком сильно: голова болела, тело немного знобило. Но даже все это не давало ему отвлечься от мыслей. От попыток систематизировать их. От желания докопаться до истины и получить заслуженную награду.

Работая военным корреспондентом уже двенадцать лет, Натан научился мириться со многим и переносить непереносимое. Детство, во время которого его все время мотало из одной приемной семьи в другую, только закалило, будто бы готовило к будущему, к профессии, в которой он оказался по воле случая.

Натан был мальчишкой, когда отец влипал из одной истории в другую, из-за чего его временно лишали родительских прав. Пока Барье-старший исправлялся и доказывал это службе опеки, Натан жил у семьи-помощника1. Первое время он верил, что отец придет за ним, поэтому не привязывался к семье. И тот приходил. Но хватало его ненадолго. В результате вскоре Натан оказывался у другой семьи. И так по кругу.

Спроси у Натана сейчас, когда он перестал ждать отца, верить в его исправление, он не вспомнит даже при желании. Жизнь казалась одним большим переездом, где постоянно менялись дома и лица. Впрочем, сейчас ничего не изменилось. Только места стали еще более опасными. И Натан признался самому себе уже давно – ему нравилось гордиться тем, что он выживал там, где у многих это не выходило.

Кофе сварился. Натан потушил сигарету и потянулся за чашкой. Сейчас он немного освежит голову и вернется к работе. К громкому материалу, который попахивает премией Лоренцо Натали2.

Взяв чашку, он вернулся к столу, где так и лежали фото, заметки и статьи.

Вчера работа привела его к бутылке виски и поиску приключений в обществе одной из его девушек. Казалось, что только крепкий алкоголь поможет ему проглотить все происходящее в Сирии. Переварить. И правильно выдать людям, большая часть которых примут нужную информацию лишь в привлекательной обертке.

Та часть журналистики, которую Натан ненавидел больше всего. Многим людям, подавляющей части населения, нужен громкий заголовок, яркий кадр, чтобы они обратили внимание на содержание. И даже если это срабатывает, то не у всех хватает мозгов правильно принять информацию, понять, порой даже просто прочесть.

Натан отпил кофе, взглянул на снимки с антиправительственными митингами, спровоцированными убийством двух мальчиков полицией. Взглянул на свой снимок, сделанный в Сирии, но немного раньше. На снимке Натана группа мужчин ликовала. Они походили на болельщиков, чья команда выиграла. Руки подняты, рты открыты. Тогда от них исходила приятная жизненная энергия, радость момента, которые он захотел запечатлеть. Но на снимки они получились больше агрессивными, чем радостными. Наверное, причиной тому были бороды и слишком мужественные лица. Или просто сыграл тот факт, что как журналист, писатель, Натан был лучше, чем как фотограф.

Натан тогда написал статью о требованиях сирийцев, чтобы президент ушел в отставку. Обратил внимание на речь Асада3, что все беспорядки в стране спровоцированы Западом из-за его отказа подчиняться их реформам и вводить их в Сирии. Натан опубликовал снимки в блоге, который вскоре забросил, и забыл о кадрах, показывающих, что реакция простого населения была разная на эти события. Что революционеров там не так много, как пытаются показать некоторые СМИ, а люди просто проживают свои маленькие жизни с маловажными событиями и проблемами.

Кто-то проигнорировал это заявление, статьи о них, но малая часть людей захотела узнать больше. Взглянуть на ситуацию с обеих сторон. Но и она потерялась, когда прогремела новость об убийстве французского журналиста.

Натан немного знал Жиля Монте4 и в глубине души догадывался, что подобная кончина – лишь вопрос времени. Журналист славился легким сумасбродством. Когда Сирия поделилась на две части: западную – находящуюся под контролем правительства, и восточную – под контролем оппозиции, журналист ездил из одного города в другой, веря, что единственная угроза для него – правительственные войска. Поэтому он не надевал бронежилет, каску и вел себя крайне неразумно.

В его убийстве обвинили президента, и все попытки взглянуть на ситуации в Сирии с другой стороны прекратились.

И сейчас Натан видел самое подходящее время, чтобы вернуться к этому вопросу. Особенно в данную секунду, когда он взял в руки две фотографии: свою с «агрессивными болельщиками» и с антиправительственным митингом. И видел, как болельщики с его снимка в той же одежде, в тех же позах, с теми же выражениями лиц оказались на митинге, выступающим против президента. Фотошоп был хорош, но свою работу Натан узнавал везде.

И видя, что его снимок использовали, чтобы сфальсифицировать другой, Натан невольно каждый раз улыбался. Решение автора подделки было губительно для страны, но прокладывало ему неплохую тропинку в карьере, которую он знал, как использовать себе во благо.

Звонок мобильного отвлек его. Натан раздраженно посмотрел на звонящего, но, увидев имя, быстро сменил гнев на милость. Ему звонил Тибо. И Натан даже знал по какому вопросу.

– Я все помню, – с ходу заявил Натан, как только принял вызов.

– Конечно, помнишь, – по-дружески снисходительно усмехнулся Тибо. – Где еще твоя задница может провести уютный вечер? Одетт просит, чтобы ты купил по дороге зубную пасту. Я забыл, а ты все равно куда-нибудь зайдешь. И от меня просьба: возьми еще мыло. Какое-нибудь душистое. Думал, что купил, а забыл. Одетт просила, сам понимаешь…

От такого количества слов Натан даже нахмурился, но все понял. Познакомившись с Тибо в четырнадцать в одной временной семье, они так и продолжали дружить уже больше пятнадцати лет. Их пути были разными, витиеватыми, но они все так же полагались друг на друга. Ни удачный брак Тибо, ни разъезды Натана по горячим точкам это не изменили.

Натан подружился и с Одетт. Она оказалась действительно чудесной девушкой, а позже и женой Тибо, с которой они были в браке уже пять лет. Она зародила традицию, что перед каждой командировкой и после он приезжает к ним на ужин, рассказывая, куда он едет, насколько там опасно и когда от него ждать весточки.

Натан не был против. Как экстренные контакты у него везде стояли Тибо и Одетт Лелуш. Да и в тоскливые темные моменты жизни, прячась от обстрелов, солдат, ему всегда становилось чуть теплее на душе от мысли, что во Франции его кто-то ждет.

– Еще что-то? – по-дружески язвительно усмехнулся Натан.

– Если вспомню, то кину смс, – спокойно отозвался Тибо, игнорируя дружескую колкость, и продолжил: – Ждем тебя в семь. Как договаривались. И готовься. У Одетт много вопросов.

– Как всегда, – с улыбкой ответил Натан. – До встречи.

– Давай.

Натан уже убрал телефон от уха, когда из него донеслось суетливое «не забудь мыло». От этого он снова усмехнулся. Подобные пустяки напоминали ему детство в семьях-помощниках. Часто там было несколько детей, и всегда царила суета. Даже забавно, что во взрослой жизни они умудрились сохранить это настроение.

***

Ребенок плакал. Тибо пытался утихомирить годовалого сына, а Одетт делала последние приготовления для ужина. Многие французы из благополучных районов относились к еде слишком серьезно, порой даже со снобизмом. Блюда как искусство, вино лишь определенного сорта в зависимости от блюд.

В ужинах семьи Лелуш из всего перечисленного было только внимание к вину. И поэтому Натан любил эти вечера, пусть очень суетливые, пусть слишком шумные с рождением Этьена, пусть не идеальные, потому что хозяйка из Одетт была средней. Но в доме Лелуш была душа, которая трогала циничное сердце Натана. К которой он хотел возвращаться.

– Сын, иди к дяде Натану, он по тебе соскучился, – передавая Этьена Натану, весело произнес Тибо.

Натан не стал спорить и просто принял ребенка. Пусть он был рядом с Лелушами во время беременности Одетт и в последующие месяцы, все еще слабо представлял, как вести себя с детьми. Заметив краем взгляда усмешку Тибо, когда он неуклюже принял Этьена, Натан проигнорировал это, сосредоточив взгляд на улыбающемся мальчишке. Интересно, доживет ли он когда-нибудь до того момента, что будет так же держать своего ребенка?

Натан внимательнее вгляделся в детские черты Этьена, представляя себя отцом. И этот образ очень слабо рисовался в его воображении. Казался чем-то нереальным, как спокойствие и гармония в Сирии, куда он собирается в ближайшие дни.

***

– Я видела новости недавно. Все пытаются сбежать из Алеппо, а ты целенаправленно едешь туда.

Они уже сидели за столом и ужинали. Пусть Одетт старалась говорить спокойно, тревогу в ее голосе не уловить было нельзя. Натан привык. И прощал ей это. Она для него со временем стала как старшая сестра, которой было простительно переживать за него и давать непрошенные советы.

– Почему ты не обратишься куда-нибудь? Твои фотографии – твой интеллектуальный труд. Или как это называется? Уверена, что можно привлечь за их незаконное использование. Фальсификацию.

– Дело не в авторском праве, Одетт, – мягко поправил Натан, потянувшись за бокалом вина.

– Дело в его эго, – усмехнулся Тибо.

Натан не стал возражать. Он посмотрел на друзей и в очередной раз почему-то подумал, как забавно они смотрятся вместе. Высокий, кудрявый, мощный Тибо выглядел огромным диким медведем рядом с миловидной, худенькой Одетт.

Но на снимках это всегда выглядело интересно.

– Дело в… правде. Пусть и в некрасивой. И в свободе донести ее. Франция – первая в этом. У нас больше всего митингов, нападений и атак. У нас постоянно что-то поджигают и крушат витрины, и не продохнуть от слезоточивого газа. И все почему? Потому что мы вольны в проявлении свободы. Даже самой ее дерьмовой стороны. Вольны в том, как выразить свое недовольство. Пусть потом и отхватим за это, – отозвался Натан и поставил бокал с вином. – И я хочу донести свое мнение так, как я это хочу. А для этого мне нужно провести расследование в Алеппо.

Одетт тяжело вздохнула.

– Даже не знаю, хочу ли я привыкать к тому, что ты говоришь об этом с таким упоением, – горько заметила она.

Натан не стал на это отвечать. Наверное, ее можно было понять. Страшно жить с ребенком в стране, где постоянно выступают против чего-то. Где все привыкли, что радикалы поджигают машины и громят улицы в пылу борьбы. Где все парижане уже давно обходят главные улицы стороной, когда правительство принимает законы или происходит что-то остро-социальное. Как правило, обходят и на другой день.

Но подобное почему-то очень откликалось в его сердце. Откликалось в родной Франции. Откликалось на Ближнем Востоке. Откликалось в арабских странах. Люди боролись, разрушали режимы, брали свою жизнь в свои руки, пытаясь что-то изменить. А что касалось способов сделать это, истинных мотивов и грязи, то в этом Натан с удовольствием бы разобрался.

– Я уже объяснял про Асада, убийство журналиста и настроение в городе, – спокойнее продолжил Натан, позабыв про еду и вино. Одетт кивнула, давая знать, что все это помнила. – Город поделен на две части: правительственную и повстанцев. И, вроде как, первые – плохие, а вторые – хорошие. Но когда все было так? Наш мир – серый, а не черно-белый. Почему правительство против врачей? Почему всплывают видео, где повстанцы насиловали шестилетних девочек, отрезали головы сирийских военнослужащих и играли в футбол детьми из только что вспоротых животов женщин? Почему кто-то фальсифицирует снимки? Там происходит что-то. Что-то грандиозное. И я это выясню.

После его слов за столом воцарилась тишина. Даже малыш Этьен замолк и просто тянул руки к кудрям отца. Натан привык, что порой Одетт, даже Тибо, требовалось время, чтобы переварить то, что он говорит. Чтобы проглотить шок от зверств, царящих в местах, куда он ездит.

Одетт сделала глоток вина. Молча. Порой Натану казалось, что ей хотелось ударить его. И, наверное, не дружи они близко, то давно бы уже сделала это или плюнула бы ему в лицо, когда он так спокойно рассуждал о подобном.

Но они уже говорили об этом.

Просто такие страны. Просто такие люди. Когда проводишь много времени там, то начинаешь принимать это иначе, чтобы все это не снилось тебе в кошмарах. Наверное, Одетт напоминала себе все это. Наверное, из-за этого прощала много резких фраз, о которых никогда не говорила вслух.

– Я буду с врачами из «Врачей без границ». Они как раз тоже приезжают недели на три. И официально я пишу о них. Думаю, будет интересно, – более беззаботно продолжил Натан. – Дам знать, как устроюсь. Но сколько пробуду, пока не знаю.

Взгляд Одетт стал мягче, Тибо заговорил о разнице времени с Сирией. Тема официально сменилась на более комфортную. Натан сделал еще глоток вина. Он любил людей перед ним. Они стали для него единственными близкими, семьей. И пусть они пытались понять его, поддержать, это явно не выходило на все сто процентов.

Просто были вещи, которые невозможно понять, не испытав их на себе. Натан давно это принял. Не требовал понимать его. И просто был благодарен, что его, такого, какой он есть, всегда принимали и ждали по этому адресу.

Глава 2

Сирия. Алеппо. Сентябрь, 2013

В больнице М1 была редкая минута отдыха, которой Сильвия Аттвуд пыталась насытиться. Обычно день проходил примерно в одном порядке: ранний подъем, встреча с руководством миссии «Врачи без границ», которые рассказывали об обстановке в городе, и бесконечная череда пациентов, которым требовалась помощь.

Сильвия была рада чувствовать себя полезной. Из-за объема работы это, наверное, было единственным, что она чувствовала помимо усталости. Особенно сейчас. Когда война была на раннем этапе, то жертв было еще не так много. У нее даже оставалось время на помощь людям, которым требовалась медицинская помощь, но травмы не угрожали жизни. Но это было в том году. В этот раз Сильвия поняла, что приехала уже в совсем другой Алеппо. Ситуация в городе накалилась. Жилые дома обстреливались из минометов, выпускались реактивные снаряды с вертолетов, а в больницы массово поступали люди с огнестрельными и осколочными ранами.

Сейчас, сидя в темной дежурной комнате, дожевывая острый рис, Сильвия раздумывала над своим легким решением вернуться в Сирию. Всего один звонок из главного офиса «Врачей без границ», и она тут же сказала «да», зная, что, если она разберется со всеми своими операциями, пациентами и дежурствами в больнице «Сент-Мэри», то начальство спокойно даст ей неоплачиваемый отпуск на время отсутствия.

Она так просто согласилась, зная, что люди нуждались в ней. «Сент-Мэри» в Лондоне сможет выстоять без нее, а коллегам в Алеппо будет тяжко.

Ради этого она проходила курсы подготовки к работе в зоне боевых действий, военно-полевой хирургии британского Красного Креста. Ради этого помимо сосудистой хирургии, которая являлась ее профилем, лучше освоила и другие медицинские отрасли: акушерство и гинекологию, основы травматологии. Без всего этого сложно было работать в зонах боевых действий. А как не работать там, Сильвия уже не представляла.

Пусть она всегда хотела быть врачом, пойти по стопам родителей, никогда не думала, что окажется в зонах боевых действий. Но это произошло. Учась на четвертом курсе медицинского, она влюбилась в хирурга-ординатора. Чувства оказались взаимны. Роман развивался страстно. И какими пылкими были отношения, таким же пылким был темперамент Оуэна Далтона. Сын военного врача не решился пойти по стопам отца, но стал волонтером в горячих точках. Он так пламенно говорил об ужасах, которые простые люди переживают там, что двадцатилетняя Сильвия просто не могла не проникнуться.

С Оуэном она впервые оказалась в Ираке. И, увидев своими глазами весь ужас, царивший там, не смогла выкинуть это из головы.

Город был разрушен, люди – в ужасе. От больницы оставалось только название, но доктора пытались оказать помощь, пусть почти ничего не имели для этого, а оперировать приходилось в чудовищных условиях.

На Сильвию самоотверженность, профессионализм и эмпатия врачей произвели эффект разорвавшейся бомбы. Какой же силой духа надо обладать, чтобы не поддаться панике, страху, желанию бросить все и пытаться уехать? Еще и с учетом того, что для этого есть средства. Будет ли она таким же врачом, способным не только спасти жизни, но и исполнять свой долг в любых обстоятельствах?

Из Ирака она вернулась, полная мыслей касательно будущего, и решимости стать врачом с большой буквы. Помочь там, где эта помощь нужна. Родители отнеслись к этому как горячности молодости. Как и к тому, что они набили с Оуэном парные татуировки: она – с широтой Багдада, он – с долготой.

Тогда эта поездка перевернула что-то в сознании их обоих, сблизила, поэтому поступок казался символичным и романтичным. Сейчас Сильвия смотрела на эти цифры с доброй усмешкой каждый раз, когда оказывалась без одежды, а взгляд падал на правый бок, но свести так и не решилась.

С той поездки прошло одиннадцать лет, их пути с Оуэном давно разошлись, но они по-прежнему обменивались открытками на Рождество. Полученный опыт наложил огромный отпечаток на ее жизнь, на ее взгляды. Взрастил в ней то, что не удалось бы больнице в Лондоне. И за это она была ему благодарна по сей день.

Потому что пусть на курсах подготовки и твердят, что врачи должны обладать гуманностью, беспристрастностью, нейтралитетом и независимостью, в полной мере понять все это можно лишь на практике.

Лишь столкнувшись с людьми, которым требовалась помощь.

И самым главным оказалось воспитать в себе навык видеть в пациентах в первую очередь людей, пациента, а не врага, убийцу или «своего».

– Доктор Аттвуд, новое поступление! Огнестрел. Доктор Слоун просит заняться осколочным ранением шеи, чтобы принять новых пациентов.

Сильвия чуть не подавилась рисом, когда услышала мужской голос. Пусть медбрат заглянул в дежурную комнату осторожно, в его взгляде отчетливо виделось – надо поспешить.

– Уже иду, Масум. Спасибо.

Сильвия со звоном поставила тарелку и выбежала из дежурки. Масум – молодой парень, которому недавно исполнилось двадцать пять, медбрат по воле случая и благодаря прохождению ускоренных курсов несколько лет назад, а не образованию. Но очень толковый и ответственный. Он был любимчиком Сильвии из младшего медицинского персонала. Обучался всему на практике здесь и сейчас. И очень тянулся к знаниям. Наверное, это и подкупило ее, когда они познакомились в прошлом году.

Они подружились, общались электронными письмами, когда она вернулась в Лондон. Сильвия всегда находила время проконсультировать его по тому или иному диагнозу. И очень надеялась, что когда-нибудь у Масума появится возможность отучиться в медицинской школе на хирурга, чтобы тоже уметь делать подобные операции и помогать землякам.

Подготовка к операции уже была доведена до автоматизма. Мытье рук, дыхательная практика, чтобы успокоить сердцебиение. Масум, не теряя времени, одевал ее в хирургический костюм.

– Парень. Лет двадцать. Маленький кусок металла пробил сонную артерию. Попал в гортань. Возможно повреждены голосовые связки. – Сразу отчеканил Дэвид, главный хирург-травматолог.

– Кровь из сонной артерии заливает яремную вену? – оказавшись у пациента, спросила Сильвия.

– Да. У него гиперсистолическая сердечная недостаточность.

– Черт!

Сердце закачивало слишком много крови, и долго бы в таком темпе не выдержало. Сильвия сделала глубокий вдох. Теперь главная задача – устранить соединение, образовавшееся между артерией и веной. Разделить их. Восстановить целостность.

– Справишься сама?

– Да, – уверенно ответила Сильвия.

В такие моменты они с Дэвидом ладили как один механизм. Но полного доверия к нему все равно не было. Пусть прошел уже год, Сильвия так и не могла простить ему «обряд посвящения», чувствуя себя после него преданной и брошенной, и расстроилась, узнав, что снова будет работать с ним.

Но в операционной было не до таких сантиментов. Приняв скальпель, она полностью сосредоточилась на операции, потеряв счет времени.

***

Пусть парень был в плачевном состоянии, его удалось спасти. Даже получилось достать кусок металла, застрявший у него в гортани. Жизнь спасена, пациент поправится. И Сильвия невольно улыбнулась.

Избавившись от грязных перчаток и хирургической рубахи, она вышла в коридор, желая раздобыть себе стакан воды, но мимо нее пролетел медбрат.

– Новое поступление! Левая паховая область! Сегодня они целятся влево!

Сильвия невольно зарычала в голос. Чертов город снайперов! Чертовы снайперы, которые не просто калечат людей, но и ставят себе цели, куда они будут целиться сегодня! Но времени на отдых больше не было. Она и так много себе сегодня позволила.

День в М1 шел в своем бешеном ритме. И все казалось таким быстрым, что порой Сильвия забывала, в какой из больниц находилась. Еще одно новое осложнение работы в Алеппо – режим преследовал медицинских работников, и система здравоохранения ушла в подполье.

Девяносто пять процентов старших врачей и хирургов покинули страну. Осталось лишь несколько смельчаков, которые продолжали работать. Благодаря которым был сформирован Городской медицинский совет Алеппо. У них появился план – создать официальную сеть клиник под кодовыми названиями по всей удерживаемой повстанцами части города. Так в Алеппо появились больницы со случайными номерами. И она ездила от одной к другой.

Со временем они все стали одной большой больницей, полной ужаса, крови и пациентов, которым требовалась помощь. Сильвия уже не обращала внимания на интерьер, на оборудование. Как правило, потрепанным было и первое, и второе.

Таким же потрепанным, как она сейчас.

Сильвия стояла в туалете, умывала лицо и со смирением смотрела на свою усталую мину. Светлые волосы нуждались в мытье, на лбу был отпечаток от медицинской шапки, а губы будто высохли.

Ей был всего тридцать один, а выглядела она на все сорок.

Но и с этим ей пришлось смириться. Она сама выбрала этот путь и не жалела об этом, видя в качестве результата спасенные жизни и благодарных за это людей.

***

Сильвия доедала свой остывший рис, когда Масум принес ей чай. От одного его вида и аромата Сильвия почувствовала, как у нее потекли слюни. Масум не выдавал рецепт его матери, но всегда заваривал чай, стоило его об этом попросить.

В этот момент в его взгляде появлялась даже гордость, что рецепт так высоко ценили.

– Спасибо, Масум, это то, что сейчас нужно, – принимая чай, поблагодарила Сильвия и тут же сделала глоток. – Как же это вкусно.

Она пыталась отгадать рецепт и по вкусу. Что-то фруктовое, что-то цветочное, небольшая остринка. Некоторые ингредиенты было вычислить легко, но, заварив их, тот же вкус она не почувствовала. Чего-то все равно не хватало.

– Ты что-нибудь слышала о том, что к нам едут журналисты? – неожиданно поинтересовался Масум.

Вопрос удивил Сильвию. Она ожидала услышать что-то про операцию. Масум всегда что-то спрашивал после них. Даже его блокнот, куда он все записывал, был у него подмышкой.

– Нет, – уверенно ответила Сильвия. – Признаться, то мне и все равно.

Масум хмыкнул, видимо, решив, что тема, наверное, не стоила обсуждения. Сильвия сделала еще глоток чая, позабыв про рис. Журналисты, фотографы уже приезжали к ним, брали интервью, интересовались мнением и вскоре уезжали. Толка в этом она не видела, лишь ощущала потерю времени, которого и так всегда не хватало.

– Новое поступление! – вдруг раздался голос. – Снайперы. Левая паховая!

Сильвия тяжело вздохнула, сделала большой глоток чая и снова двинулась к операционной.

Глава 3

Натан привык, что удобства заканчиваются на аэропорте во Франции. Как правило, туда, куда он летел, не было прямых рейсов. И с каждой пересадкой становилось только хуже. Порой это были самолеты, на которые было уже страшно даже просто смотреть. Порой – водители, которые не внушали доверие, но с которыми все равно приходилось сотрудничать за неимением выбора.

Но, оказавшись сейчас в аэропорту Стамбула, Натан вдруг узнал, что перейти турецко-сирийскую границу придется пешком.

Информация вызвала противоречивые чувства. С одной стороны, он был этим недоволен. С другой – это было вполне ожидаемо. Одна машина довозит их до границы, другая подбирает за ней.

Врачи были спокойны, и Натан решил последовать их примеру.

Их было трое: он, хирург и анестезиолог из Сассекса. Первому – лет сорок. Он угрюмо осматривал аэропорт в поиске то ли каких-то указателей, то ли людей, а потом кивнул в нужном направлении. Второй – немного моложе. Улыбчивый. У него был добрый взгляд, живой. Кажется, в отличие от коллеги, его трогала цель их миссии. Натан невольно усмехнулся этому энтузиазму, понимая, какая проверка на прочность ожидала его впереди.

– Мы не представились, – неожиданно заговорил старший доктор и протянул руку. – Джеймс Картон. Мой коллега – Эндрю Фаулер. Мы врачи из Брайтон-энд-Хов. А откуда ты?

– Натан Барье. Я – журналист из Парижа. Еду в Алеппо писать об обстановке там. И о вас, – пожимая руку, представился Натан.

Джеймс нахмурился, Эндрю доброжелательно улыбнулся и протянул руку, когда очередь дошла до него.

– Приятно познакомиться. – Голос Джеймса заглушили звуки аэропорта. Натан отчетливо уловил эту холодную вежливость ради вежливости и ответил взаимностью с дежурной улыбкой.

Журналистов не любили все: врачи, военные, местные. Их мнения расходились во многом, но только не в этом вопросе. У всех свои причины или предубеждения, но конечная реакция всегда одна.

– Ого, – удивленно протянул Эндрю. – Моя сестра встречалась с журналистом. Он писал что-то про финансы. И у него был приятель, военкор. Как-то мы отдыхали все вместе, и он рассказывал о поездке в Сьерра-Леоне. Вы, ребята, просто безумцы.

В интонации Эндрю смешались восхищение, уважение и удивление. Джеймс с укором посмотрел на него, видимо, не одобряя такую реакцию. Натану подумалось, что тот даже поборол порыв закатить глаза. У него же эти излияния вызвали лишь чувство скуки и снисхождения. И совсем немного удивления.

– У тебя это первая миссия с «Врачами без границ»? – с интересом спросил Натан, проверяя собственную догадку.

– Да, – невозмутимо отозвался Эндрю. – И, наверное, мне надо выглядеть круче. Словно для меня это обычные будни, но… Черт, чувак, я еду в чертов Алеппо. Снайперы стреляют, иностранцев похищают, женщинам из сопротивления отрубают головы и выставляют на всеобщее обозрение, а я добровольно еду туда, чтобы оказывать медицинскую помощь. Если это ничего не значит, а мое отношение к этому вызывает негатив, то к черту таких людей.

Натан внимательно выслушал и украдкой посмотрел на Джеймса. Наверное, отчасти эта тирада была и для него.

– У тебя душа француза, – по-доброму усмехнулся Натан. – Быть, а не казаться.

– Сочту за комплимент. И у меня была девушка-француженка. Ураган. И странная. По-хорошему. Я не знал, чего от нее ждать. Но в этом и был весь кайф.

Натан понимающе рассмеялся. К его смеху присоединился и Эндрю, но вскоре их заглушил звук улицы. От резкой смены температуры после помещения с кондиционером Натан нахмурился, а потом обернулся к аэропорту. Он вышел из удобного, хорошо обустроенного здания. В воздухе пахло кофе и выпечкой, таксисты высматривали потенциальных клиентов, а вокруг суетилось множество людей. Пары разных возрастов, семьи, местные и туристы – все куда-то шли, неся в руках сумки или тянув чемодан, общались, создавая тем самым гул, делающий аэропорт живым.

И на миг даже стало немного странно, что через несколько часов он в компании врачей пересечет границу и окажется в совершенно ином мире. Что эти два мира разделяет лишь одна черта.

Размышляя об этом, Натан дошел до автомобиля. Мысль показалась ему поэтической и тревожной. Как раз такой, с какой можно было бы начать статью, постепенно подводя к более пугающим фактам.

Он расположился на заднем сиденье. Рядом шумно плюхнулся Эндрю, а Джеймс сел впереди. Водитель включил веселую музыку и тронулся в путь. Натан повернулся к окну и без особого интереса стал наблюдать за жизнью Стамбула, представляя, что ждет его в Сирии в эту минуту.

Удастся ли без проблем пройти блокпосты? Под чьим они контролем? Какую реакцию могут вызвать у исламистов и правительственных войск?

Натан знал, что его ждали напряжённые сутки, в которые он получит ответы, но не заранее, а столкнувшись с проблемой лицом. И пока он находился в безопасности в Турции, решил отдаться этому чувству и, приоткрыв окно, закурил.

***

Дорога выдалась долгой и нудной. Зелено-коричневый незатейливый пейзаж смазывался. И вскоре кедры, пески, трава вовсе перестал интересовать. Натан даже умудрился задремать, пусть в машине играла музыка и постоянно завязывались разговоры ни о чем. К счастью, годы командировок научили его спать при любых обстоятельствах, если выдавалась такая возможность.

– Чувак, мы подъезжаем.

Натан почувствовал, что его толкнули в бок, и разобрал голос Эндрю. Разлепив глаза, он понял, что немного стемнело.

– Завтра в семь утра вас будет ждать машина. Не проспите, – раздался уставший голос водителя.

Натан был недоволен раскладом, но хорошо знал, что спорить не стоило. Сигарета. Ночлежка. Усталость. Забавно, что добраться до пункта назначения порой сложнее, чем находиться там. Словно страна или высшие силы давали последний шанс отказаться от затеи. Но трудности только еще больше подогревали пыл Натана. Как можно повернуть назад, когда столько всего уже пройдено?

***

В семь утра он стоял с врачами и ожидал продолжения пути. Вскоре в поле зрения показались фургон с надписью на обеих сторонах «Городской медицинский совет Алеппо» и грязный внедорожник, из которого высовывались двое вооруженных мужчин.

Натан затянулся и усмехнулся. Хоть какое-то подобие охраны. Он потушил сигарету и залез внутрь. Взгляд зацепился за автоматы, которыми были вооружены водитель и его помощник.

– Даже дорога в Алеппо – целое испытание, – констатировал Натан. – В городе, я так понимаю, совсем жара.

– Кровавая баня, – хмыкнул водитель. – Но перед этим нервы пощекочет «Дорога смерти».

Что-то в его интонации зацепило Натана. Нехорошее смирение. Наверное, как это часто бывает с местными жителями, людьми, которые много времени провели в зоне боевых действий, он просто привык. Защитный механизм психики, чтобы дальше существовать в аду, которым стал твой город. Страна. И Натан решил ничего не уточнять, а просто плыть по течению.

И если он ожидал чего-то такого, то Эндрю явно начал нервничать. Наверное, реальность превысила его ожидания. Наверное, он начал понимать, на что подписался, и стал заново обдумывать, а по силам ли ему окажется нечто подобное.

Натан на собственной шкуре знал: одно дело слышать и читать о происходящем в горячей точке, другое – оказаться в машине, где у каждого сопровождающего автомат, а ты еще даже не добрался до конечного пункта.

– По главной дороге ехать не получится, – продолжил водитель. – Перекрыта правительством. Поэтому едем в объезд.

Натан ожидал и нечто подобное. Страна разделена. Борьба за каждый ценный кусок, особенно если речь о чем-то вроде дорог. Как результат, поездка, которая должна занять минут тридцать, займет несколько часов. Еще и неизвестно, сколько они проторчат на блокпостах.

Но думать об этом не было смысла. Впереди все тот же унылый пейзаж из песков, бук, кипарисов и травы, который лишь все больше погружал в тоску и безрадостные мысли.

***

На подъезде в Аазаз стояла первая баррикада. Натан усмехнулся незамысловатости этой преграды: просто цепь, натянутая поперек проезжей части. Обманчивая незатейливость. Чем-то даже напоминало детство.

Натан много времени проводил на улице, играя с соседскими детьми или воспитанниками каких-нибудь центров по опеке. У них в ход тоже шло все, что попадется под руки: палки, веревки, сломанные части чего-то.

Порой Натану казалось, что все эти джихадисты, радикалы – просто мальчишки, которые не наигрались в войну в детстве. Которые, став взрослыми, получив настоящее оружие, просто продолжали играть по тем детским незатейливым правилам. Захотел взять дорогу под свою власть – просто взял, оградив ее тем, что нашел ранее. И, конечно же, защищаешь от всех, кто пытается на нее посягнуть, наплевав на законы и право собственности.

Во время столкновений во дворе ты отделаешься синяками, разбитым носом или губой. Здесь же результат может быть разный, начиная от плена и заканчивая убийством на месте. И, подумав об этом, Натан ощутил, что по коже побежали мурашки. Но не от страха или волнения, а от нетерпения и возбуждения, которые прекрасно понимали коллеги, но все остальные люди считали больными.

К ним вышли четыре человека. Все были в черном, в куфиях, обмотанных вокруг головы, и держали в руках автоматы Калашникова. Поперек их тел были переброшены патронташные ленты.

– ДАИШ5, – шепнул один из вооруженных мужчин.

Натан немного остудил пыл. Переложив рюкзак с камерой, он сел так, чтобы максимально закрыть его телом. Тем временем вооруженные парни выставили из окон дула автоматов, видимо, демонстрируя, что и у них есть оружие.

Вдруг дверь резко открылась. Натан понял, что так сосредоточился на действиях их сопровождения, что не заметил, как один из джихадистов заглянул к ним в салон. Темные глаза из-под куфии внимательно всех осмотрели. Хищно. Угрожающе. Натан понимал, что этот взгляд надо выдержать. Показать и смирение, готовность покориться правилам, и силу. Он научился надевать эту маску. Джеймс, кажется, тоже. А вот Эндрю побледнел. И даже оцепенел.

Натан почувствовал раздражение. Пусть Эндрю вполне понравился ему как человек, подобные проявления эмоций – потенциальная проблема в дороге. Тем более в такой, где почти за каждым поворотом какие-то проблемы и проверки.

Боевик будто бы чуял этот страх. Его взгляд загорелся нехорошим зверским блеском, словно у хищника в предвкушении охоты. Натан уловил шевеление от одного из их сопровождающего с автоматом, но не повернулся к нему, продолжая пялиться на лоб боевика.

Тот постоял еще несколько секунд, а потом махнул рукой, мол, можно ехать. Дверь с грохотом захлопнулась, но Натан продолжал пялиться в ту же точку. Пусть рот боевика был скрыт под куфией, его воображение ярко дорисовало гадкую улыбку удовлетворения, что он добился цели – внушил страх, показал, кто хозяин положения.

– Вам бы осторожнее быть, – заговорил водитель, немного отъехав. – Много спрашивали о вас. Поняли, что иностранцы. Они делают деньги на всем. Если не смогут получить хороший выкуп, то лишний раз продемонстрирую власть перед вашей страной.

– Эти ребята любят брать на себя ответственность за все теракты в мире, – заметил Натан и усмехнулся, вспоминая обсуждение на эту тему с коллегой в редакции пару недель назад. – Не верю, что это все действительно их рук дело. Тут главная цель – демонстрация власти. И они научились хорошо играть на этом и опережать, делая громкие заявления, когда начинают говорить об этом в новостях. Печально, поскольку из-за них куча мелких фанатиков уходит от ответственности.

Натан хотел разрядить атмосферу, завязав какой-нибудь разговор, но тему выбрал плохую. Эндрю походил на призрака. Он судорожно что-то искал в рюкзаке и вскоре извлек бумажный пакет.

«Только не…»

Натан даже не успел додумать мысль, как Эндрю вырвало. Мерзкая вонь рвоты не заставила себя ждать. Слушать его кряхтенье тоже было неприятно. Натан переложил рюкзак с камерой на колени и отвернулся.

«Хотя, может, если тут будет вонять блевотиной, то нас не будут так долго осматривать на блокпостах», – вдруг подумал Натан и достал пачку сигарет.

– Думаю, что это, – извлекая сигарету, невозмутимо произнес Натан, – уже не будет для кого-то проблемой.

Ему ничего не ответили. Натан закурил в приоткрытое окно. Дорога в Алеппо была дрянной, но соответствовала всем его ожиданиям. И это радовало.

Глава 4

Операционная напоминала кадр из фильма ужасов про заброшенную больницу с маньяками-фанатиками. Сильвия в ужасе смотрела на коллегу, перепачканного кровью, на девочку со вскрытой брюшной полостью, а потом на свои руки. Пальцы, затянутые в медицинские перчатки, вдруг показались чужими. Вообще, чем-то иным. Какими-то червями, которые только что измазались в крови и вот-вот поползут, оставляя за собой кровавый след.

Свет вдруг погас, погрузив операционную во тьму. Всего на миг. И снова включился, начав при этом мерцать. Сильвия с ужасом посмотрела на девочку, которой все еще требовалась помощь.

– На нас напали!

Разобрать голос не получилось. Сильвия почувствовала головокружение, приступ тошноты, но приказала себе успокоиться. Пациент на столе! Ребенок! С этим надо что-то делать!

Сильвия подняла голову, посмотрела на коллегу и вдруг вместо лица увидела у него мазню. Словно глину смешали на гончарном круге и прикрепили вместо его физиономии. Сильвии захотелось крикнуть, но звук застрял где-то в горле.

Свет снова погас. Здание содрогнулось.

Раздался грохот, такой оглушительный, что казалось от его силы разрывается и все внутри. Что тело не может это вынести. Ноги скользили по запачканному кровью полу.

Крыша рухнула.

Тьму осветило пламя.

Сильвия с ужасом увидела, что операционная разрушена. Что девочка с открытой брюшной полостью стоит, улыбается и держит за руку доктора без лица. Сильвия хотела бежать, но не получалось. Ее ноги будто бы увязли в глине, но, опустив голову, она поняла – увязли в крови.

Новый взрыв.

И вокруг осталась лишь темнота…

Сильвия резко проснулась и с ужасом осмотрелась по сторонам. Ей казалось, что пальцы все еще сжимают полую вену. Что она чувствует, как падает давление. Смотря на руки, она сжала и разжала кулаки, показывая самой себе, что ничего не сжимает, а потом снова легла на кровать.

Вчера она так устала, что отключилась в дежурной комнате, как только голова коснулась подушки. И сейчас даже такие простые действия отнимали слишком много сил. Закрыв глаза, Сильвия вытянулась на кровати, наслаждаясь минутами спокойствия, понимая, что они не продлятся долго, и надо взять с них максимально.

Но вместо того, чтобы подумать о чем-то хорошем, она задумалась: как часто ей будет сниться в кошмарах та операция и погибшая девочка? Что ей нужно сделать, чтобы успокоиться: простить себя, простить Слоуна или врезать ему всего один раз, но от всей души?

Мысль о рукоприкладстве заставила Сильвию улыбнуться. Но вскоре она этого устыдилась. Нельзя в месте, полном боли, крови и насилия упиваться мыслью о том, чтобы кому-то врезать. Нельзя подчиняться этому настроению страны. Нельзя становиться частью этого.

Она снова вспомнила поездку в Ирак с Оуэном. Вспомнила, как он оказывал помощь парню, поддерживающего террористов. Спасал его жизнь, следуя клятве Гиппократа.

«Мы спасаем жизни, а не решаем, кому жить, а кому умирать. Для этого есть суд. И Бог, если ты в него веришь. Если наступит день, когда я, как люди вокруг, решу, что вправе играть чьим-то здоровьем и жизнью, то уйду из медицины в ту же секунду».

Этическая дилемма, о которой она задумывалась лишь в зонах боевых действий. В Лондоне с этим проще. И часто ты даже не знаешь, кто оказывается у тебя на операционном столе. Здесь же довольно быстро становится ясно.

Решив не грузить себе голову еще и подобным, Сильвия поднялась и поплелась в душ. Ей осталось проработать здесь полторы недели. Новые доктора уже в пути сюда. Она закончит все здесь, введет всех в курс дел и с чистой совестью вернется в Лондон. Приятная перспектива, о которой она разрешила себе думать помимо работы.

Масум уже занимался приемом пациентов. К счастью, пока приходили те, кому не требовалась хирургическая помощь.

– Помочь?

Вопрос больше риторический. Рук не хватает, поэтому помощь всегда нужна. И усталый вид Масума говорил сам за себя. Сильвия заметила синяки под глазами, утомленный взгляд, отечность и поняла, что ему тоже срочно нужен отдых.

– Отдохни, пока есть возможность. Я тут закончу. И не спорь, – продолжила Сильвия, улыбнувшись пациенту, женщине средних лет, повредившей руку, судя по тряпке, в которую та была обмотана.

– Спасибо, – благодарно произнес Масум. – Ей нужно наложить швы. Повредила руку при ремонте. Я позову тебе кого-нибудь для перевода.

Сильвия кивнула и, наблюдая за удаляющимся Масумом, с надеждой пожелала, чтобы после ее отъезда ему достался хороший врач, который помог бы расти профессионально дальше.

***

Рабочая рутина текла размеренно. В Алеппо выдался спокойный день. И этот факт и радовал, и напрягал. Все давно привыкли, что это затишье перед бурей. Что вопрос времени, когда произойдет нечто, из-за чего десятки пациентов окажутся в приемном отделении.

Но это проблема завтрашнего дня. Сейчас же Сильвия шла в конференц-зал знакомиться с новыми врачами и услышать об обстановке в городе.

Каждый раз, оказываясь в конференц-зале, она невольно сравнивала его со своим в лондонской больнице. Наверное, затея глупая, но иначе не получалось. У них это было светлое просторное помещение с большим круглым столом. Над ним висел проектор, сбоку стоял ноутбук. Обычно они собирались там на консилиумы, чтобы решить вопросы касательно лечения. В любой момент можно попросить чай, кофе, перекус, если обсуждения затянутся. Да и находиться там было комфортно.

От конференц-зала в этой больнице осталось одно название. Это была небольшая комнатка. Два стола, напоминающие обеденные, все время разное количество стульев, маркерная доска, для которой вечно не хватало маркеров. Печальное зрелище, от которого на душе становилось еще более тоскливо.

Когда Сильвия зашла, то все стулья уже были заняты. Масум порывался уступить ей место, но она жестом показала, что это лишнее, и встала около стены. Перед ней стояло четверо мужчин. Трое незнакомцев и руководитель их миссии Пенн.

Их представили – хирург, анестезиолог и журналист. Они чуть растерянно осмотрелись, видимо, ища стулья, но тоже отошли к стене. Сильвия невольно усмехнулась. Мелочь, но сразу становится ясно, что дальше будет только хуже.

Рядом с ней встал журналист. От него пахло немного потом и несло никотином. Видимо, он недавно курил. Сильвия поморщилась, а потом внезапно почувствовала желание закурить. Старая вредная привычка со времен колледжа, которая порой давала о себе знать.

–… все представляют обстановку здесь, – тем временем говорил Пенн. – Свободная сирийская армия выступила против режима. Мирно не получилось.

Сильвия поправила волосы и постаралась незаметно зевнуть. К чему этот экскурс? Неужели Пенн думает, что люди приезжают сюда, не изучив новости как официальные, так и от коллег, находящихся здесь? Хотя, может, это просто входит в его обязанности. Или рисуется перед журналистом и врачами?

– Что нам важно всем помнить. Первое: в группировках ССА появились освобожденные заключенные, которые выступали против отца Асада. Враг моего врага. Джихадисты, террористы. Некоторые состояли в Аль-Каиде6. То есть жестокие и опасные люди, которые верят в свою идею. Они объединились в «Джебхат-ан-Нусра»7 и планировали не просто свергнуть Асада, а создать Исламское государство8 здесь. ССА и «Ан-Нусра»9 сотрудничали, но потом их цели разошлись. Умеренные войска и джихадисты – плохое сочетание. Тем временем Исламское государство10 захотело объединиться с «Ан-Нусрой»11, но предложение было отвергнуто…

– Ваш парень – тот еще рассказчик, – вдруг тихо произнес журналист. Сильвия поняла, что он обращался к ней, попыталась вспомнить его имя, но осознала, что прослушала. – Предложение было отвергнуто, – иронично повторил он. – Как будто дама от кольца в ресторане отказалась.

Сильвия усмехнулась. Пенн действительно порой употреблял странные обороты.

– Второе: трения между «Ан-Нусрой»12, «Аль-Каидой»13 и Исламским государством14 усилились. «Ан-Нусра»15 пользовалась здесь поддержкой народа. Меньшая из зол. Не устраивали беспорядочные теракты, были сосредоточены на свержении Асада. Сирийцы хотели этого, а не шариатского халифата, который другие группировки хотели видеть после свержения режима. Но в этом году ИГИЛ16 все-таки захватил власть. Первым пал Ракку, потом они начали продвигаться по северу Сирии, захватывая дороги. Думаю, коллеги и месье Барье, могли это заметить по дороге сюда.

– «Дорога смерти» – незабываемый аттракцион, – заметил журналист.

Сильвия сразу поняла, о чем он говорил. Участок шоссе, усеянный обломками автомобилей. Открытое поле, где ты легко становишься мишенью. Где некуда скрыться от снарядов правительства или ракет.

Совсем скоро ей самой придется ехать по нему.

– Можете поделиться впечатлениями с докторами. Скоро некоторые возвращаются домой, – сдержанно ответил Пенн.

И пусть выражение его лица оставалось невозмутимым, Сильвия знала, что подобное замечание ему не понравилось. Но ее это почему-то рассмешило.

– …поняли, ситуация опасная, – продолжал Пенн, – нестабильная. ИГИЛ17 продолжает брать под контроль территорию. Поэтому будьте осторожны. Я не просто так повторил все это. Помните, с кем мы имеем дело!

Пенн принялся напоминать правила безопасности, но Сильвия уже особо не вслушивалась, прекрасно их помня. Не выходить за территорию больницы, тем более одной. Сообщать о подозрительных людях, потому что угрозу смертников никто не отменял. Не спорить с вооруженными людьми, потому что убить человека для многих здесь, как для нее наложить швы.

***

День продолжался в том же спокойном ключе, и Сильвия напрягалась еще больше. Уже вечерело. Она вышла из больницы, желая вдохнуть немного свежего воздуха.

Солнце садилось, окрасив небо в нежно-розовые тона. В сочетании с серым цветом земли и стен больницы было даже почти красиво, но взгляд тут же упал на поврежденную часть здания. И потом на журналиста. Он курил, рассматривая поврежденное крыло, и Сильвия вспомнила о своем желании.

Она направилась к журналисту, он обернулся, когда она почти дошла до него. Высокий. Зеленоглазый. С темными волосами по подбородок. Довольно симпатичный. Сильвия поняла, что на собрании даже не обратила внимания на его внешность. Как и на внешность врачей, с которыми он приехал.

– Найдется сигарета для меня?

– Да, конечно, – отозвался журналист, засовывая руку в карман штанов.

Пока он доставал сигарету и зажигал ее, Сильвия снова посмотрела на поврежденную часть больницы. Ей вспомнилось, как она оперировала девочку в тот момент, в том месте, и тут же затянулась. Неудивительно, что ей продолжают сниться кошмары, если она постоянно оказывается в этой больнице.

– В прошлом году к нам прилетело. Здание выстояло, но ремонтом никто не занимался, – рассказала она, снова затянулась и вытянула руку. – Сильвия.

– Натан, – представился журналист, отвечая на рукопожатие. – Приятно познакомиться. Меня, кажется, поселили с вами. К чему готовиться?

В голосе Натана слышались ирония и азарт. Часто люди начинали расспрашивать о частоте таких нападений, нападавших, но его это не взволновало. Сильвия поняла, что Натан относился к той части приезжих, которые знали, куда они приехали, смирились с последствиями и больше интересовались тем минимумом удобств, которые будут в их распоряжении.

– Не «Ритц», – усмехнулась Сильвия.

– Это я понял, – в том же духе отозвался Натан. – У меня довольно низкая планка. Если есть хотя бы холодная не ржавая вода, то я счастлив.

– Тогда тебе повезло. Тебя ждет потрепанный малоквартирный дом. Там скромно, но есть удобства. На самом деле я мало могу про него сказать, поскольку в основном живу в больницах. Холодная вода есть, даже кровать – так что все неплохо.

Натан поднял большой палец вверх и затянулся сигаретой. Сильвия тоже сделала затяжку и услышала чьи-то приближающиеся шаги.

– Доктор Аттвуд, огнестрел! – крикнул Масум. – Доктору Салмаси нужна помощь.

– Черт. Иду! – бросив сигарету на землю, крикнула Сильвия и побежала в больницу.

Халат. Мытье рук. Подготовка.

Сильвия вошла в операционную и увидела на столе парня лет двадцати. Салмаси, местный доктор, говорил, что собирался провести лобэктомию.

– Надо зашить отверстие в вене, чтобы удалить долю легкого. Найди его, – быстро пояснил он.

Сильвия взялась за аспиратор, чтобы разглядеть отверстие в вене, а Салмаси отодвинул легкое в сторону, пытаясь остановить кровотечение пальцами.

Не успела Сильвия понять, где лучше начать зашивать легочную вену, как двери вдруг распахнулись. В операционную ворвались пятеро вооруженных мужчин в черной боевой форме. Их лица были скрыты куфиями, в руках – автоматы, на поясах – гранаты, поперек – патронные ленты. Сильвия быстро осознала два факта: это были боевики ИГИЛ18. И у них на столе лежал один из них.

И, кажется, они были недовольны этим фактом.

Глава 5

Сильвия замерла, удерживая вену пострадавшего, а потом быстро посмотрела на доктора Салмаси. Наверное, это сейчас было самое безопасное. Не стоило пялиться на боевиков. Да и коллега взглядом дал понять, что диалог лучше строить ему. Сильвия не возражала.

Боевики таращились на нее нехорошим взглядом, который она чувствовала всем телом, пусть и не видела. Слишком много у них предубеждений против женщин. Особенно если дело касается того, что они вмешивались в важные действия.

Смерть воина от руки женщины не считается священной. Это правило определенно распространялось на поле боя, но впервые во время своего нахождения в Сирии Сильвия задумалась: а считается ли смерть на операционном столе ее пациента убийством от женской руки? Точнее, посчитают ли так боевики. Как показывала практика, их мнение намного важнее, чем общепринятое.

– Вам нельзя оперировать его без нашего разрешения, – с сильным акцентом озвучил один из боевиков.

Это была первая фраза, прозвучавшая не на арабском. И относилась явно к ней и новенькому анестезиологу. Сильвия осторожно посмотрела в его сторону и горько усмехнулась: «вот посвящение и для него».

– Кто они? – эту фразу боевик сказал на английском и повторил на арабском.

– Доктора. Спасают жизнь вашего человека, – уверенно заявил Салмаси.

Сильвия даже почувствовала прилив благодарности, что он выбрал говорить на английском, чтобы и она понимала, о чем шла речь.

– У него серьезное кровотечение и поврежденное легкое. Врачи – опытные хирурги. Их сейчас нельзя отвлекать. Это может стоить вашему человеку жизни.

Салмаси перешел на арабский. Наверное, повторял. Сильвия поняла, что сжала вену сильнее. Ноги подкашивались. Волнение било все рекорды. Наверное, будь она сейчас подключена к аппарату, то он пищал бы как сумасшедший.

Один из боевиков ближе подошел к операционному столу и внимательно посмотрел на пациента. Внутри Сильвии вспыхнуло негодование. У них вскрытая грудная клетка, человек восприимчив к заразе, все должно быть стерильно, а у них полная палата вооруженных мужиков!

И ее жизнь даже в большей опасности, чем человека на столе.

Мысль пришла неожиданно и показалось такой ироничной, что ей захотелось улыбнуться. Лишь усилием воли, Сильвия сдержала порыв, напомнив себе, что у такого незначительного, на первый взгляд, действия могут быть слишком серьезные последствия.

Салмаси продолжал говорить на арабском с главным. Сильвия стала прислушиваться к интонации, стараясь угадать настроение. Его ровный спокойный вежливый тон очень контрастировал с рявкающем грозным голосом боевика. Но больше всего Сильвию веселило, что тот смотрел на раненного с таким умным видом, словно и сам был опытным хирургом.

Мысль так заняла Сильвию, что она не заметила, как те перестали говорить. Очнувшись от того, что боевики стали усаживаться в операционной, Сильвия почувствовала дрожь по телу. Неужели они будут сидеть здесь и смотреть за ними все время операции?

Словно отвечая на этот вопрос, боевики окончательно расселись. Непринужденность их поз нелепо смотрелась на фоне многочисленного оружия. И особенно нелепо это смотрелось, когда один из них оперся на стену и стал играться с капельницей.

– Продолжайте, доктор, – скомандовал Салмаси.

Его голос прозвучал более грозно, интонация – приказано. Сильвия оживилась, взглянула на коллегу и встретилась с его мягким взглядом. Она поняла, что эта властность, строгость – игра на публику, чтобы боевики поняли, кто главный на операции. Чтобы проще стало всем.

– Да, доктор Салмаси, – тихо ответила Сильвия.

«Еще бы знать, как проводить такую деликатную операцию трясущимися руками», – про себя подумала она.

Женщина. Иностранка. Врач. Три причины, чтобы быть застреленной на месте.

Наверное, лишь потому, что и от нее зависит жизнь человека на столе, она все еще жива. Мысль немного отрезвила, заставила взять себя в руки. Сильвия полностью сосредоточилась на вене и вдруг увидела место, где она перебита. Увиденное даже заставило ее облегченно выдохнуть. Обрадоваться. У них есть все шансы спасти его. И насколько радостной была мысль, настолько же ей стало не по себе от только что испытанного облегчения и радости по этому поводу, учитывая, кто именно у них на операционном столе, что он совершает.

Сильвия тут же вспомнила слова Оуэна про долг врача и игру в Бога. Одно дело об этом размышлять, другое – оказаться в ситуации, когда ты лечишь человека, ответственного за разные зверства.

Лучше бы она не знала.

Лучше бы эти боевики ворвались после операции.

Сильвия сделала глубокий вдох и осторожно посмотрела на нового анестезиолога. Тот сидел бледнее трупа. Кажется, даже оцепенел. Захотелось приободрить его, но сейчас это можно было сделать, продолжая работать, держа себя в руках и спасая жизнь.

***

Несколько часов тянулись долго. Напряженно. Казалось, что каждая минута равнялась пяти. Давно на ее памяти не было настолько эмоционально тяжелой операции. Они спасли жизнь боевика, но его состояние требовало задержаться в больнице.

Эту информацию командиру боевиков сообщил доктор Салмаси. Сильвия осторожно наблюдала за ними, не желая привлекать лишнего внимания, и снова захотела курить. Вдруг ей стало интересно: это от напряжения или оттого, что она раздразнила организм не так давно? И как только она всерьез задумалась над этим, то чуть не усмехнулась в голос. Плевать ей на ответ, просто она всей душой хочет покинуть операционную, перестать видеть этих боевиков, умыться и выпить чай Масума.

Командир стал говорить более возмущенно, но Салмаси продолжал спокойно и вежливо. Сильвия предположила, что он объяснял ущерб, нанесенный организму, методы лечения и последствия для больного, если его увезти из палаты.

Когда Салмаси закончил говорить, то палата погрузилась в напряженную тишину. Сильвия невольно взглянула на больного. Может, правда, просто дать увезти его? Всем так будет проще. Но командир принял решение оставить своего человека у них. И даже оставил ему охрану.

Сильвии не нравился расклад, но она к нему привыкла. Да и за работой не было много сил об этом думать. К ним поступали десятки мирных людей, которым требовалась помощь. И в ее власти было ее оказать. Мысль радовала, но не стирала мерзкое чувство, что она спасла жизнь и чудовищу.

Мы – врачи, мы не должны играть в Бога.

Сильвия все повторяла про себя слова Оуэна. Постоянно крутила эту мысль в голове. Будь она верующей, то, наверное, отнеслась бы к этому с настроением, что все это имеет какой-то высший смысл. Наверное, тогда бы было все легче принять. Но, к сожалению, с религией у нее были прохладные отношения.

– Доктор Аттвуд, я заварил чай.

Голос Масума мягко вторгся в сознание. Сильвия поняла, что так и стояла посреди коридора, забыв, куда шла. День будто бы высосал ее, оставив лишь пустую оболочку.

– Спасибо, – поблагодарила Сильвия.

Масум улыбнулся доброй радушной улыбкой. Сильвия ответила ему тем же, подумав, как ей повезло встретить людей, с которыми можно было закончить день на приятной ноте. Особенно после подобной операции. И, подумав о ней, она вспомнила о новом анестезиологе.

– Не против, если я приглашу еще кое-кого?

– Да, конечно, – кивнул Масум. – Поспешите.

После приезда боевиков и оказания им медицинской помощи врачам рекомендовали оставаться в больнице из-за опасности со стороны правительственных войск. И, наверное, сегодня это было даже к лучшему. Сильвия направилась на поиск анестезиолога, пытаясь вспомнить его имя, но это так и не выходило.

Она нашла его на другом этаже в одной из дежурных комнат. Он сидел на кровати, смотрел в одну точку и, наверное, осознавал свой день. Сильвия хорошо понимала это состояние. Воспоминания об операции, когда в больницу прилетел снаряд, не давали ей жить спокойно до сих пор.

– Привет, – стараясь, чтобы голос звучал спокойно и дружелюбно, обратилась она. – Меня зовут Сильвия. Мой друг, Масум, заварил чай. Если честно, то это самый вкусный чай в моей жизни. Хочешь присоединиться? Такую операцию надо запить чем-то вкусным. Сможем поговорить. Или помолчать.

В дежурной комнате продолжала царить тишина. Сильвия подумала, что все ее слова были пропущены мимо ушей, но вдруг она услышала смешок.

– Такую операцию надо запить чем-то крепким, – отозвался анестезиолог, обернувшись к Сильвии.

– Этого в меню нет, – с наигранным сожалением произнесла Сильвия.

– Жаль, – усмехнулся анестезиолог и серьезнее продолжил: – Я – Эндрю. Приятно познакомиться.

– Взаимно.

Сильвия невольно улыбнулась шире. Лед тронулся. Контакт налажен.

– Не против, если я предложу присоединиться к нам Натану, журналисту? Он кажется нормальным, – продолжил Эндрю.

Сильвия напряглась, подумав, что при журналисте не получится поговорить откровенно о больнице и внутренних делах, но вспомнила, что у того снова можно спросить сигарету.

– Да, конечно, – отозвалась Сильвия. – Подходите в конференц-зал. Устроимся там.

***

Уже сидя в конференц-зале, Сильвия запоздало поняла, что ее желание приободрить Эндрю переросло в мини-вечеринку, куда пригласили не всех. Вкусно пахло чаем, Натан принес упаковку с макарунами, которые выглядели очень аппетитно и неуместно на фоне поистрепавшегося конференц-зала.

– Угощайтесь, – нарочито торжественно объявил он.

В такие моменты работа казалась сюром. Бисквитное печенье из Парижа в раздолбанной больнице Алеппо, где сейчас проходит лечение один из боевиков. Сильвия не смогла сдержать улыбку и потянулась за макаруном.

– Спасибо, – поблагодарила она и, игриво улыбнувшись, нарочито серьезно спросила: – Подкуп, месье журналист?

– Не первая поездка, доктор, – серьезно ответил Натан. Его интонация прозвучала странно. Сильвия не смогла сразу определить, серьезно ли он отвечает на вопрос или тоже решил немного позаигрывать.

И вдруг удивилась собственному поведению. Неужели ей хочется флирта? Хотя, почему бы и нет? В этом же нет ничего плохого. Тем более что скоро она уедет…

– Я привык, что вы нам не рады, – мягче продолжил Натан.

– У вас плохая репутация, – с игривым упреком произнесла Сильвия и откусила от макаруна.

Она тут же почувствовала вкусный миндальный бисквит, ягодный вкус. Как же долго она не ела чего-то настолько вкусного! Как же приятны такие мелочи!

– Но ты движешься в верном направлении, чтобы исправить положение, – заметила Сильвия.

– Особенно если к макарунам прибавлю сигареты? – азартно и тише спросил Натан.

Сильвия заметила, что они стояли уже ближе. Поняла, что ей это нравилось. Она посмотрела в сторону и, заметив Масума и Эндрю, будто бы вспомнила о них. И даже на миг расстроилась. Все-таки было в разы приятнее, если бы они немного пофлиртовали наедине. После такой операции – подобная разгрузка просто необходима.

– Хочешь узнать подробности операции? – с вызовом спросила Сильвия, смотря Натану в глаза. И чем дольше она смотрела, тем отчетливее видела, как его взгляд вспыхивал азартным пламенем, огонь от которого передавался и ей.