Шёпот древних

Глава 1. Поезд в никуда.

Дождь бил по окнам поезда с той настойчивостью, которая свойственна только британской осени. Элизабет Грэм – Лиза для всех, кто её знал – смотрела сквозь мутное стекло на проносящиеся мимо пейзажи, и каждая капля казалась ей маленьким отказом, падающим с небес.

Сорок два издательства.

Она пересчитывала их снова и снова, как будто повторение могло изменить реальность. Сорок два письма с вежливыми формулировками о том, что её роман "интересен, но не совсем подходит для текущего рынка". Три года работы. Три года жизни, вложенные в историю о девушке, которая разговаривала с призраками викторианского Лондона. Три года, которые издатели смели со стола одним движением мыши.

Последний редактор – из тех, кто не боится быть честным до жестокости – написал короткую рецензию: "Вы пишете красиво, мисс Грэм, но ваши призраки слишком вежливые. Современному читателю нужна кровь, нужен страх, нужна боль. Ваши духи больше похожи на грустных соседей, чем на кошмар. Добавьте тьмы."

Добавьте тьмы.

Лиза усмехнулась, глядя на своё отражение в окне. Двадцать семь лет, тёмные круги под глазами, волосы, собранные в небрежный пучок, потрёпанное пальто, купленное в секонд-хенде три года назад. Она сама была воплощением тьмы в этот момент. Только не той, которую искали издатели.

Поезд качнуло, и её чемодан съехал с верхней полки, чуть не задев голову. Лиза поймала его одной рукой – рефлекс человека, привыкшего к небольшим катастрофам. В чемодане было немного: одежда на неделю, ноутбук с рукописью (три варианта одной и той же истории, которую никто не хотел), зарядные устройства и книга стихов Роберта Бёрнса, подаренная отцом на её двадцатилетие.

Отец.

Его голос в последнем телефонном разговоре был странным. Не напуганным – отец никогда не показывал страха – но каким-то отсутствующим, словно он говорил из очень далёкого места. "Лиза, приезжай домой. Твоей маме нужна помощь. И мне мне тоже нужна помощь. Что-то происходит здесь. Что-то изменилось."

Что-то изменилось.

В вагоне было почти пусто. Октябрь – не туристический сезон в Шотландском высокогорье. Несколько пассажиров дремали в своих креслах, укутанные в шарфы и пледы. Молодая пара у окна смотрела в телефон, иногда показывая друг другу что-то и тихо смеясь. Бизнесмен в дорогом костюме печатал на ноутбуке с яростной скоростью человека, который опаздывает с отчётом.

И пожилая женщина напротив Лизы.

Лиза не заметила, когда та села. Ещё минуту назад место было пустым, а теперь там сидела высокая худая женщина лет семидесяти с серебряными волосами, заплетёнными в косу. На ней было тёмно-зелёное пальто, которое казалось слишком тонким для осенней погоды, и на коленях лежала небольшая сумка из выцветшего гобелена.

Женщина смотрела прямо на Лизу.

Её глаза были удивительно яркими – цвета мха после дождя, цвета старых шотландских лесов. И в этих глазах было что-то, что заставило Лизу выпрямиться в кресле и положить телефон на столик.

"Возвращаешься домой?" – спросила женщина. Голос её был мягким, но каким-то многослойным, как если бы за одним голосом скрывались другие.

"Да," – ответила Лиза, выбирая слова осторожно. В Британии не принято разговаривать с незнакомцами в поездах без веской причины. "В Гленморган. К родителям."

"Гленморган," – повторила женщина, и имя деревни прозвучало в её устах почти как заклинание. "Старое место. Очень старое. Земля там помнит всё. Каждый шаг. Каждое дыхание. Каждую смерть."

Лиза почувствовала, как по спине пробежал холодок.

"Простите?"

"Ты писатель," – продолжила женщина, не отвечая на вопрос. Это не было вопросом. Это было утверждением. "Ты пишешь о духах. О мёртвых, которые не могут уйти. О голосах, которые звучат в пустых комнатах."

"Откуда вы?" – начала Лиза, но женщина подняла руку.

"Я вижу это. В твоих глазах. В том, как ты смотришь на мир. Ты видишь больше, чем другие. Ты слышишь то, что другие не слышат. Это дар. Или проклятие. В зависимости от того, как ты его используешь."

Поезд вошёл в туннель, и на мгновение вагон погрузился в темноту. Когда свет вернулся, женщина была всё ещё там, но теперь она смотрела в окно.

"В Гленморгане есть дом," – сказала она тихо. "Викторианский особняк у края леса. Белый камень. Высокие окна. Сад, который когда-то был прекрасным, а теперь одичал. Ты знаешь этот дом."

"Это дом моих родителей," – сказала Лиза, и голос её звучал более резко, чем она намеревалась. "Как вы его знаете?"

"Я не знаю дом," – ответила женщина. "Я знаю землю, на которой он стоит. Та земля та земля не любит дома. Не любит стены. Не любит людей, которые строят и огораживают и забирают. Земля терпела тридцать лет. Но терпение земли имеет предел."

"О чём вы говорите?" – Лиза чувствовала, как раздражение смешивается с растущей тревогой. "Что вы хотите сказать?"

Женщина повернулась к ней, и на её лице было выражение, похожее на жалость.

"Те, кто ушёл из Гленморгана, всегда возвращаются," – сказала она медленно, чеканя каждое слово. "Земля зовёт их. Шёпот зовёт их. Древние зовут их. Но не все возвращаются одни. И не все возвращаются такими же, какими ушли."

Поезд резко затормозил, и объявление прозвучало по динамикам: "Следующая остановка – Питлохри. Питлохри следующая остановка."

Когда Лиза снова посмотрела на женщину, та уже вставала, собирая свою сумку.

"Подождите," – сказала Лиза. "Объясните мне. Что происходит в Гленморгане? Что вы знаете о моём доме?"

Женщина остановилась в проходе между креслами. На мгновение – только на мгновение – Лизе показалось, что фигура женщины становится полупрозрачной, словно составленная из тумана и памяти. Но потом поезд качнуло, свет мигнул, и женщина снова была совершенно реальной.

"Когда придёшь в дом," – сказала она, не оборачиваясь, – "не смотри в окна после захода солнца. Держи весь свет включённым. И слушай шёпот. Он расскажет тебе правду, если ты посмеешь её услышать."

Двери поезда открылись с шипением. Женщина вышла на платформу, и её фигура растворилась в вечернем тумане так быстро, словно её и не было.

Лиза осталась сидеть неподвижно, глядя на пустое место напротив. Её сердце билось быстрее обычного, а в ушах звучало эхо слов: "Не все возвращаются одни."

Поезд тронулся. За окном пейзаж становился всё более диким и пустынным. Города сменились деревнями, деревни – фермами, фермы – бескрайними вересковыми пустошами, на которых не было ничего, кроме камней, ветра и древних секретов, зарытых глубоко в земле.

Лиза достала телефон и попыталась позвонить матери. Гудки. Долгие гудки. Никто не брал трубку.

Она попробовала позвонить отцу. То же самое.

Сообщение матери пришло через пять минут: "Приезжай быстрее. Пожалуйста."

Больше ничего. Только эти три слова, которые сказали больше, чем целый абзац объяснений.

Лиза посмотрела в окно. Между деревьями мелькали тени. Может быть, это были олени. Может быть, ветки деревьев, качающиеся на ветру. Может быть, игра света и тьмы.

Может быть.

Но глубоко внутри, в том месте, где живёт древний инстинкт выживания, где живёт знание, передающееся через поколения, Лиза знала, что это было что-то другое.

Что-то, что ждало её.

Что-то, что всегда ждало.

Поезд мчался в ночь, и дождь усиливался, и тьма сгущалась, и шёпот начинался.

Глава 2. Дорога к дому.

Станция Гленморган была именно такой, какой Лиза её помнила – маленькой, почти игрушечной, состоящей из одной платформы, крытого навеса и кассы, которая закрывалась в шесть вечера. Теперь было половина одиннадцатого, и станция была пуста, если не считать единственного фонаря, горевшего тусклым оранжевым светом, и старого объявления о расписании, которое трепетало на ветру.

Лиза вышла из поезда, и холод ударил её по лицу с той силой, которая свойственна только шотландским горам в октябре. Это был не просто холод – это была влажность, проникающая сквозь одежду, сквозь кожу, добирающаяся до костей. Дождь перешёл в мелкую изморось, которая висела в воздухе, как туман.

Поезд тронулся почти сразу, словно спешил покинуть это место, и его красные задние огни исчезли в темноте с неприятной окончательностью. Лиза осталась одна на платформе, с чемоданом в руке и телефоном, на котором не было сигнала.

Конечно, не было сигнала. В Гленморгане никогда не было хорошего сигнала. Это было одной из тех вещей, о которых отец говорил с гордостью: "Здесь ещё можно жить без постоянного подключения к интернету. Здесь ещё можно быть наедине с природой."

Природа.

Лиза посмотрела на лес, окружавший станцию со всех сторон. Деревья были огромными – старые сосны и дубы, которые росли здесь сотни лет, может быть, дольше. Их силуэты были тёмными и неподвижными, словно застывшие стражи какого-то древнего секрета. Между ветвями не было видно звёзд. Только тьма, плотная и всеобъемлющая.

И тишина.

Не совсем тишина. Был ветер – мягкий, но настойчивый, шелестящий листьями. Был звук воды – где-то далеко текла река или ручей. Был звук её собственного дыхания, который казался слишком громким в этой пустоте.

Лиза направилась к выходу со станции. Маленький домик, который служил кассой и залом ожидания, был заперт. На двери висела табличка: "Закрыто. Следующее открытие в 6:00."

Она попыталась позвонить в местное такси. Номер она помнила наизусть – всего одна служба такси в деревне, принадлежавшая старому Дагласу Макгрегору, который возил пассажиров уже сорок лет. Гудки. Долгие гудки. Потом автоответчик: "Извините, офис закрыт. Мы работаем с восьми утра до восьми вечера. Оставьте сообщение."

Лиза посмотрела на часы. 23:17.

Дом был в трёх километрах от станции. Обычно это был короткий путь по узкой лесной дороге, которая вела через деревню, мимо церкви, мимо старого кладбища, а потом сворачивала к особняку её родителей. Пятнадцать минут на машине. Час пешком, если идти быстро.

Лиза взяла чемодан и начала идти.

Глава 3. Порог.

Дом был залит светом – каждая лампа горела на полную мощность, каждая люстра, каждый настенный светильник. Это было нечто большее, чем просто освещение. Это была защита. Барьер из света против тьмы, которая давила на стены снаружи.

Лиза шла за матерью по коридору, и каждый её шаг отдавался эхом в тишине дома. Они прошли мимо гостиной, где когда-то отец читал газету в своём любимом кресле. Мимо столовой, где семья собиралась на воскресные ужины. Мимо кабинета с книжными полками от пола до потолка.

Глава 4. Первое утро.

Рассвет пришёл не как освобождение, а как медленное отступление осады.

Лиза и Маргарет всё ещё сидели на кухне, когда первые лучи солнца просочились сквозь щели в шторах. Серый, неуверенный свет октябрьского утра в Шотландском высокогорье. Но даже этот слабый свет изменил всё.

Шёпот прекратился первым. Один момент он был там – тихий, настойчивый, проникающий сквозь стены – а в следующий исчез, словно его и не было. Потом прекратились звуки движения вокруг дома. Шелест, который Лиза слышала всю ночь, затих.

И наконец, самое жуткое – шаги наверху остановились.

Мать выдохнула – долгий, дрожащий выдох облегчения.

"Они ушли," – сказала она, и голос её был хриплым от усталости. "До следующей ночи."

Лиза встала на негнущихся ногах и подошла к окну. Осторожно, словно ожидая ловушки, она приоткрыла штору.

Сад был пуст.

Никаких высоких фигур. Никаких теней. Только обычный осенний пейзаж – заросший газон, покрытый опавшими листьями, старые деревья на краю участка, туман, поднимающийся от земли. Всё выглядело настолько нормально, что Лиза почти усомнилась в том, что произошло прошлой ночью.

Почти.

Потому что на траве, там, где должны были стоять фигуры, трава была примята. Множество следов – если их можно было назвать следами. Не отпечатки ног, а что-то другое. Круглые вмятины, словно кто-то поставил на землю очень длинные шесты. И в каждом месте, где была вмятина, трава почернела, словно обожжённая.

"Они оставляют метки," – сказала мать, подходя сзади. "Каждую ночь. К утру следы исчезают, трава восстанавливается. Но на несколько часов они остаются. Как напоминание."

Лиза закрыла штору и повернулась к матери.

"Мне нужно увидеть комнату отца," – сказала она.

Мать покачала головой.

"Лиза, не надо. Там ничего нет. Я проверяла сотни раз."

"Всё равно. Пожалуйста."

Мать долго смотрела на неё, потом кивнула.

"Хорошо. Но будь готова. То, что ты услышишь это не легко."

Они поднялись по лестнице на второй этаж. Дом при дневном свете выглядел менее зловеще, но не менее странно. Портреты на стенах – предки, которых Лиза никогда не знала – казалось, следили за ней взглядами. Деревянный пол скрипел под ногами громче, чем она помнила.

Комната отца находилась в конце коридора. Дверь была закрыта, но не заперта.

"Я перестала её запирать," – объяснила мать. "Замок не помогает. Звуки всё равно проходят сквозь него."

Лиза положила руку на дверную ручку. Металл был холодным.

"Когда я открою дверь," – спросила она, – "что я увижу?"

"Пустую комнату," – ответила мать. "Только пустую комнату."

Лиза повернула ручку и толкнула дверь.

Комната была действительно пуста.

Не просто пуста – абсолютно, полностью, невозможно пуста. Не было кровати, которая стояла здесь тридцать лет. Не было шкафа с одеждой отца. Не было письменного стола, за которым он работал. Не было книжных полок, заполненных его любимыми романами о приключениях и истории.

Была только комната – деревянный пол, белые стены, высокое окно с видом на лес. И пыль. Толстый слой пыли на полу, нетронутый, без следов.

Но при этом Лиза слышала их.

Шаги.

Медленные, размеренные шаги, идущие от окна к двери. От двери к противоположной стене. От стены обратно к окну. Звук был ясным, отчётливым, несомненным. Шаги взрослого мужчины в тяжёлых ботинках.

Шаги её отца.

"Отец?" – позвала Лиза, и голос её дрожал. "Ты здесь?"

Шаги прекратились.

Тишина протянулась долго – десять секунд, двадцать, полминуты.

Потом раздался голос. Не снаружи, не изнутри комнаты, а откуда-то между. Из пространства, которое не было ни здесь, ни там.

"Лиза." Голос отца, но отфильтрованный через что-то. Как будто он говорил из-под воды или сквозь толстое стекло. "Ты не должна была приходить."

"Где ты?" – Лиза вошла в комнату, несмотря на руку матери, пытавшуюся её остановить. "Отец, где ты?"

"Я я не знаю. Здесь. Везде. Нигде. Я в комнате, но комнаты нет. Я хожу, но никуда не иду. Это это сложно объяснить."

Лиза осмотрелась. Пустая комната. Пыль на полу. Никаких следов, хотя она ясно слышала шаги.

"Что они с тобой сделали?"

"Они показали мне правду," – ответил голос, и в нём была странная нотка – не страха, а чего-то похожего на удивление. "Правду о земле. О том, что было здесь до нас. О том, что будет после. Земля, Лиза земля живая. Она помнит. И мы мы построили на ней дом. Без разрешения. Без уважения. Мы просто взяли."

"Это не твоя вина," – сказала Лиза. "Ты не знал."

"Не знание не освобождает от ответственности," – голос стал тише. "Они ждали тридцать лет. Они давали нам шанс уйти. Но мы не ушли. И теперь теперь они требуют цену."

"Какую цену?"

Долгая пауза.

"Одного из нас," – наконец сказал голос. "Или всех троих. Выбор за вами."

Мать всхлипнула за спиной Лизы.

"Томас, пожалуйста," – взмолилась она. "Скажи нам, как тебя вернуть. Должен быть способ."

"Я не знаю, хочу ли я вернуться," – ответил голос, и эти слова прозвучали как удар. "Здесь здесь нет боли. Нет страха. Нет времени. Я существую в моменте, который длится вечно. Это не плохо, Маргарет. Это просто другое."

Лиза почувствовала, как слёзы текут по её щекам.

"Ты наш отец. Ты муж. Ты не можешь просто остаться там."

"Может быть, я уже не тот человек, которого вы помните," – сказал голос. "Может быть, когда они взяли меня, они взяли только часть. А часть оставили здесь, в этой комнате, ходить вечно, думать о том, что я потерял."

Шаги начались снова. Туда. Обратно. Туда. Обратно.

"Слушайте меня обе," – голос стал более настойчивым. "Они придут снова сегодня вечером. И каждый вечер после этого. Они будут ждать вашего решения. Кто останется. Кто уйдёт. И если вы не решите, они решат за вас."

"Сколько у нас времени?" – спросила Лиза.

"Они не сказали. Может быть, неделя. Может быть, месяц. Может быть, до первого снега. Но время истекает. Я чувствую это. Земля становится более нетерпеливой."

Мать зашла в комнату и встала рядом с Лизой.

"Томас, я люблю тебя," – сказала она в пустоту. "Я буду любить тебя, где бы ты ни был."

"Я знаю," – ответил голос мягко. "И я люблю тебя. Обеих. Именно поэтому я хочу, чтобы вы ушли. Покиньте дом. Покиньте Гленморган. Бегите, пока можете."

"А как же ты?" – спросила Лиза.

"Я уже ушёл," – сказал голос. "То, что вы слышите – это эхо. Память о человеке, которым я был. Настоящий Томас настоящий Томас уже в другом месте."

Шаги замедлились, становясь тише.

"Они зовут меня," – сказал голос, угасая. "Мне нужно идти. Помните помните меня таким, каким я был. Не тем, чем я стал."

"Отец!" – крикнула Лиза, но ответа не было.

Только пустая комната. Только пыль. Только тишина.

Мать и дочь стояли посреди комнаты, держась за руки, плача тихо.

Снаружи, за окном, ветер шелестел листьями. И в этом шелесте Лиза почти могла различить слова. Почти могла услышать шёпот древних, обещающий и угрожающий одновременно.

Остаток дня прошёл в странном полусне.

Мать легла в своей комнате, измученная бессонными неделями. Лиза осталась внизу, исследуя дом при дневном свете.

Она нашла дневник отца в его кабинете – толстую кожаную тетрадь, заполненную его крупным, неровным почерком. Последняя запись была датирована днём перед его исчезновением.

Сегодня вечером я выйду к ним. Я должен узнать, чего они хотят. Почему они пришли. Маргарет боится, и я не могу позволить ей жить в страхе. Если я могу остановить это – я остановлю. Если я могу договориться – я договорюсь. А если нет по крайней мере, я попытался.

Дальше шли страницы, исписанные более ранними записями. Лиза читала их одну за другой.

Первые упоминания о странных событиях датировались пятнадцать лет назад. Отец писал о звуках в лесу, о тенях на краю сада, о чувстве, что кто-то наблюдает за домом. Но тогда всё было мягче, менее агрессивно.

Может быть, это просто старый дом, – писал он. Может быть, это просто ветер и животные. Может быть, я слишком много читаю готических романов.

Но с годами записи становились более тревожными.

Сегодня видел фигуру в лесу. Очень высокую. Думал, что это дерево, но деревья не двигаются.

Маргарет слышала шёпот сегодня ночью. Она говорит, что это был ветер. Но я тоже слышал. И это были не ветер. Это были голоса.

Десять лет мы живём здесь. Десять лет счастья. Но теперь что-то изменилось. Что-то пробудилось.

Лиза перелистывала страницы, и картина становилась яснее. Отец понимал. Может быть, не сразу, может быть, не полностью, но он знал, что что-то не так с этой землёй. Что дом был построен на месте, которое не хотело дома.

Она нашла карту, вложенную между страниц. Старая карта Гленморгана, датированная 1823 годом. На месте их дома был только лес. И странный символ, нарисованный чьей-то рукой – круг с тремя линиями, исходящими из центра.

Под картой была записка отца:

Местный историк сказал, что это место называлось 'Кайрн нан Сиде' – Холм Фейри. Здесь были камни, очень старые камни, образующие круг. Когда строили дом в 1890-х, камни убрали. Разбили и использовали для фундамента. Историк сказал, что это было ошибкой. Что камни были границей. Защитой. И когда их убрали, граница исчезла.

Лиза положила дневник и посмотрела в окно. Туман поднимался от земли, становясь всё гуще. Солнце уже клонилось к закату, хотя было только четыре часа дня.

Скоро наступит ночь.

И они вернутся.

Она взяла дневник и поднялась в свою старую комнату на втором этаже. Комната была такой же, какой она её оставила четыре года назад – плакаты на стенах, книги на полках, старый письменный стол у окна.

Лиза села за стол и открыла ноутбук. Если они хотят историю, она даст им историю. Она начнёт писать. Начнёт документировать всё – от поездки в поезде до разговора с голосом отца в пустой комнате.

Может быть, через письмо она найдёт ответ. Может быть, через слова она поймёт, чего они хотят.

Или может быть, письмо само по себе будет ответом.

Её пальцы коснулись клавиатуры, и первые слова начали появляться на экране:

Дождь бил по окнам поезда с той настойчивостью, которая свойственна только британской осени.

Она писала. Писала свою историю. Писала историю дома. Писала то, что знала, и то, что чувствовала.

И пока она писала, снаружи начало темнеть.

Глава 5. Вторая ночь.

Солнце село в шесть часов вечера, и вместе с последними лучами света исчезло всё, что напоминало о нормальности.

Лиза стояла у окна своей комнаты, наблюдая, как туман поднимается от земли, как тени между деревьями удлиняются и сгущаются, становясь чем-то большим, чем просто отсутствием света. Она написала три страницы своей истории, но потом остановилась, не зная, как продолжить. Как описать то, что невозможно описать? Как найти слова для того, что существует за пределами языка?

Внизу мать ходила по дому, проверяя замки, задёргивая шторы, включая каждую лампу, каждый светильник. Ритуал подготовки к ночи, повторяемый уже четвёртую неделю подряд.

Лиза спустилась на кухню. Мать готовила ужин – консервированный суп, хлеб, сыр. Простая еда, не требующая долгого приготовления. Не требующая концентрации, которой больше не было.

"Они уже здесь," – сказала мать, не поворачиваясь. Её руки дрожали, когда она наливала суп в тарелки.

"Откуда ты знаешь?"

"Я чувствую. Воздух становится другим. Более тяжёлым. Как будто давление падает перед грозой. Ты не чувствуешь?"

Лиза прислушалась к себе. И да, она чувствовала. Что-то в атмосфере изменилось. Дом, который ещё час назад казался просто старым и немного мрачным, теперь ощущался как ловушка. Как коробка, окружённая хищниками.

Они поели молча. Суп был слишком солёным, хлеб слишком сухим, но ни одна из них не жаловалась. Еда была необходимостью, ритуалом, способом притвориться, что всё нормально.

Снаружи начались звуки.

Сначала тихие – шелест травы, скрип ветки. Потом громче – шаги вокруг дома, множество шагов, идущих по кругу. Медленно. Методично. Как часовые, патрулирующие крепость.

Мать уронила ложку. Металл звякнул о тарелку, звук показался оглушительным в напряжённой тишине.

"Их больше сегодня," – прошептала она. "Я слышу. Их намного больше, чем вчера."

Лиза встала и подошла к окну, но мать схватила её за руку.

"Не смотри. Пожалуйста. Каждый раз, когда ты смотришь, ты привлекаешь их внимание."

"Но я хочу понять. Я должна увидеть—"

"Нет!" – Голос матери был резким, почти истеричным. "Ты не понимаешь. Твой отец тоже хотел видеть. Хотел понять. И посмотри, что с ним случилось."

Лиза медленно отошла от окна и села обратно за стол. Её сердце билось быстро, руки были холодными.

Звуки снаружи усилились. Теперь это было не просто ходьба. Это был бег – множество существ, бегущих по кругу вокруг дома. Их шаги были почти беззвучными, но воздух наполнился чем-то другим. Энергией. Намерением. Голодом.

И потом начался шёпот.

На этот раз он был громче, чем прошлой ночью. Не один голос, а хор – десятки, может быть, сотни голосов, шепчущих одновременно на языке, который был старше человеческой речи. Звуки складывались в слова, слова в предложения, но смысл ускользал, как вода сквозь пальцы.

Лиза закрыла глаза и прислушалась. Не пытаясь понять слова, а пытаясь почувствовать их. И вдруг она поняла.

Они не просто шептали. Они пели.

Это была песня – древняя, печальная песня о земле, которая помнит. О деревьях, которые росли здесь тысячи лет. О камнях, которые стояли здесь до людей. О духах, которые жили в этих лесах, когда мир был молод.

И песня рассказывала историю о нарушении. О том, как пришли люди с топорами и пилами. Как срубили деревья. Как разбили священные камни. Как построили дом на месте, которое никогда не было предназначено для домов.

Песня была обвинением. Была требованием справедливости.

"Ты слышишь?" – прошептала Лиза, открывая глаза.

Мать кивнула, слёзы текли по её щекам.

"Я слышу уже три недели. Каждую ночь одну и ту же песню. И каждую ночь я понимаю больше."

"Что они хотят?"

"Компенсацию," – ответила мать. "Они хотят, чтобы земля была восстановлена. Чтобы баланс был возвращён. И единственный способ сделать это—"

Она не закончила предложение, но Лизе не нужно было объяснений. Она понимала.

Они хотели жизнь за жизнь. Кровь за кровь. Душу за душу.

Внезапно шёпот-песня прекратился. Наступила такая полная тишина, что Лиза слышала биение собственного сердца, дыхание матери, тиканье часов на стене.

А потом раздался стук в дверь.

Не в заднюю дверь, как прошлой ночью. В главную входную дверь.

Три чётких удара. Уверенных. Требовательных.

Мать побледнела.

"Они никогда не стучали в переднюю дверь," – прошептала она. "Никогда."

Стук повторился. Три удара. Пауза. Три удара.

И потом раздался голос. Человеческий голос, говорящий по-английски с лёгким шотландским акцентом.

"Миссис Грэм? Это констебль Маклауд. Я пришёл проверить, как вы. Можете открыть дверь?"

Мать схватила Лизу за руку так сильно, что было больно.

"Это не он," – прошептала она. "Констебль Маклауд приходил два дня назад, днём. Он никогда не приходит ночью."

"Миссис Грэм?" – голос стал более настойчивым. "Пожалуйста, откройте. Мне нужно убедиться, что с вами всё в порядке. В деревне были сообщения о странных событиях."

Лиза встала и медленно пошла к коридору. Мать последовала за ней, держась за стену.

Входная дверь была массивной, дубовой, с витражным окном в верхней части. Но витраж был покрыт непрозрачной плёнкой, которую отец установил несколько недель назад.

"Не открывай," – умоляла мать. "Что бы ни случилось, не открывай."

Лиза подошла к двери. Стояла в нескольких сантиметрах от неё, чувствуя холод, исходящий от дерева.

"Если вы констебль Маклауд," – сказала она громко, – "то скажите мне что-то, что только настоящий констебль знает. Когда вы в последний раз были здесь и о чём говорили с моей матерью?"

Пауза. Долгая пауза.

Потом голос ответил, и на этот раз он был другим. Не совсем человеческим. Слова были правильными, но интонация была неправильной, как если бы кто-то слушал человеческую речь и пытался повторить её, не понимая эмоций.

"Я был здесь в понедельник. Мы говорили о вашем муже. О его исчезновении. Ваша мать была очень расстроена."

Технически правильно. Но что-то было не так. Что-то в том, как голос сказал "ваша мать", а не "миссис Грэм". Что-то в том, как он произнёс "расстроена" – слишком механически, без сочувствия.

"Уходите," – сказала Лиза твёрдо. "Я знаю, кто вы. И вы не можете войти без приглашения."

Тишина снаружи стала плотной, почти физической.

Потом голос изменился полностью. Стал множественным, как если бы говорили несколько существ одновременно, их голоса наслаивались друг на друга.

"Ты права. Мы не можем войти. Не можем, пока ты не впустишь нас. Но мы можем ждать. Мы ждали тысячи лет. Мы можем подождать ещё."

"Чего вы хотите?" – спросила Лиза.

"Ты знаешь, чего мы хотим. Твой отец знал. Он отдал себя добровольно, пытаясь спасти вас. Но одной жизни недостаточно. Земля требует больше. Земля требует всё."

Мать зарыдала, прижав руки ко рту, чтобы заглушить звук.

"А если мы уйдём?" – спросила Лиза. "Если мы покинем дом, покинем Гленморган, никогда не вернёмся?"

Смех. Множественный, искажённый смех, который звучал как ветер сквозь полые деревья.

"Уйти? Ты думаешь, ты можешь просто уйти? Ты родилась в этом доме, Элизабет Грэм. Твоя кровь впиталась в эту землю в день твоего рождения, когда твоя мать лежала здесь, рожая тебя. Ты часть этой земли. Ты принадлежишь ей. И она никогда не отпустит тебя."

Холод пробежал по спине Лизы. Она родилась здесь. Двадцать семь лет назад, в этом доме, потому что мать не успела добраться до больницы. Она никогда не думала об этом как о чём-то значимом. Но теперь.

"Есть только один выбор," – продолжил множественный голос. "Ты можешь остаться и служить земле. Стать её голосом, её памятью, её рассказчицей. Или ты можешь присоединиться к своему отцу в месте между мирами, где время не движется, где боль не существует."

"А моя мать?"

"Твоя мать" – голос стал мягче, почти нежным. "Твоя мать может уйти. Она не родилась здесь. Её связь с землёй слабее. Мы отпустим её, если ты останешься."

Лиза повернулась к матери. В тусклом свете коридора мать выглядела старой, сломленной, но в её глазах горел огонь отчаяния и любви.

"Нет," – сказала мать твёрдо. "Я не оставлю тебя. Мы остаёмся вместе или уходим вместе."

"Маргарет—" – начал голос снаружи.

"Моё имя миссис Грэм для вас," – прервала его мать, подходя к двери. "И моя дочь не делает никаких сделок с существами, которые украли моего мужа. Вы слышите меня? Никаких сделок!"

Её голос эхом отдавался в доме, сильный, яростный, полный силы, о которой Лиза не подозревала.

Снаружи наступила тишина.

Потом дверь задрожала. Один раз. Дважды. Как будто что-то очень большое и очень сильное давило на неё снаружи, проверяя её прочность.

Дерево скрипело, но держалось.

И потом давление исчезло.

Шаги отступили от двери. Множество шагов, удаляющихся в ночь.

Но они не ушли. Лиза знала это. Они просто отступили, чтобы подождать. Чтобы попробовать другой способ.

Мать и дочь стояли в коридоре, держась друг за друга, слушая ночь.

Наверху начались шаги. Туда. Обратно. Туда. Обратно.

Отец ходил снова, в своей пустой комнате, в своём безвременье, в своей бесконечной тюрьме.

"Мы должны найти способ," – прошептала Лиза. "Должен быть способ остановить это. Способ закрыть дверь, которую они открыли."

"Твой отец искал," – ответила мать устало. "Три недели он искал. И всё, что он нашёл, привело его к ним."

"Тогда я буду искать иначе," – сказала Лиза. "Я писатель. Я работаю с историями, с легендами, с мифами. Где-то должна быть история о том, как закрыть это. Как запечатать древних обратно в землю."

Она вернулась на кухню и взяла дневник отца. Листала страницы, ища зацепки, ища любой намёк на решение.

И нашла. В самом конце, записка, сделанная отцом за день до исчезновения:

Историк упомянул старую легенду. Кайрн нан Сиде можно было запечатать только одним способом – добровольной жертвой того, кто родился на этой земле. Кровью, данной свободно, не взятой силой. Но это звучит как сказка. Как миф. Неужели это может быть правдой?

Лиза смотрела на слова, и её руки дрожали.

Добровольная жертва.

Кровь, данная свободно.

Она родилась здесь.

Это был ответ. Ужасающий, невозможный ответ.

Но она не собиралась его принимать. Не сейчас. Не без борьбы.

Снаружи шёпот начался снова, и на этот раз она различила слова:

"Один из вас останется. Один из вас выберет. Один из вас закроет круг."

Глава 6. Дневной свет.

Рассвет третьего дня пришёл с дождём.

Лиза проснулась на диване в гостиной, не помня, как заснула. Последнее, что она помнила – это было около четырёх утра, она сидела с дневником отца, перечитывая его записи снова и снова, пытаясь найти что-то, что они могли упустить. Мать дремала в кресле напротив, обёрнутая в одеяло, её дыхание было неровным даже во сне.

Теперь было светло – серый, унылый свет шотландского утра, пробивающийся сквозь задёрнутые шторы. Дождь барабанил по крыше, стекал по окнам, создавал лужи во дворе. Обычный осенний дождь, но для Лизы он был благословением. Он смывал следы ночи, очищал воздух, возвращал миру подобие нормальности.

Мать всё ещё спала. Лиза тихо встала, накрыла её вторым одеялом и прошла на кухню. Ей нужен был кофе. Сильный, горячий кофе, чтобы прогнать остатки ночных кошмаров и заставить мозг работать.

Пока вода закипала, она стояла у окна, глядя на сад. Дождь превратил его в размытое пятно зелёного и серого. Деревья качались на ветру, их ветви хлестали воздух, как руки, пытающиеся что-то схватить. Но днём они были просто деревьями. Днём всё было просто тем, чем казалось.

Почти всё.

На траве, там, где прошлой ночью стояли существа, были те же чёрные следы. Круглые вмятины, словно от очень тяжёлых шестов. Но на этот раз их было больше. Намного больше. Они образовывали почти полный круг вокруг дома, прерываясь только там, где была подъездная дорога.

Они окружали их. Методично, терпеливо окружали.

Лиза отвернулась от окна, когда чайник засвистел. Налила кофе в две кружки, добавила сахар и молоко. Мать не любила крепкий кофе, но сегодня ей понадобится вся бодрость, которую они могли получить.

Когда она вернулась в гостиную, мать уже не спала. Она сидела в кресле, глядя в пустоту, руки сжимали одеяло так крепко, что костяшки пальцев побелели.

"Мама?" – Лиза протянула ей кружку. "Ты в порядке?"

Мать взяла кофе, но не пила. Просто держала, словно грелась от его тепла.

"Мне снился сон," – сказала она тихо. "Твой отец был в нём. Не голос, не призрак. Настоящий Томас, каким он был. Мы были молодыми, только что переехали в этот дом. Он показывал мне сад, рассказывал о своих планах – розы здесь, овощная грядка там, может быть, маленький пруд в углу. Он был таким счастливым."

Слёзы потекли по её щекам.

"А потом я посмотрела на землю, и увидела, что она дышит. Поднимается и опускается, как грудь спящего великана. И я поняла, что мы стоим не на земле. Мы стоим на чём-то живом. На чём-то, что терпит нас только потому, что ещё не решило, что с нами делать."

Лиза села рядом с ней, обняла за плечи.

"Это был просто сон, мама."

"Нет," – мать покачала головой. "Это была память. Я чувствовала это тогда, в первый день. Что-то неправильное в этом месте. Но я проигнорировала это. Я хотела, чтобы твой отец был счастлив. И теперь"

Она не закончила, но не нужно было. Теперь отец был где-то между мирами, а они были в ловушке в доме, окружённом древними существами, требующими невозможного выбора.

Они пили кофе в молчании, слушая дождь.

"Мама," – сказала наконец Лиза. "Отец писал в дневнике о психиатре. Что он приезжал осматривать тебя. Расскажи мне об этом."

Мать вздохнула.

"Это было на второй неделе. После того, как твой отец исчез. Я позвонила своему врачу, доктору Фрейзеру, и сказала, что что у меня галлюцинации. Что я слышу шаги мёртвого мужа, вижу фигуры в саду. Я думала, может быть, это моё горе. Может быть, я действительно схожу с ума."

"И что он сказал?"

"Он приехал на следующий день. Привёз с собой психиатра из Питлохри, доктора Кэмерона. Молодого человека, лет тридцати пяти, очень профессионального, очень рационального. Он задавал вопросы, делал записи, кивал в нужных местах."

Мать отпила кофе, её руки уже не дрожали так сильно.

"Потом он попросил осмотреть дом. Мы прошлись по комнатам, и я рассказывала ему обо всём – о шагах наверху, о звуках снаружи, о чувстве, что за нами наблюдают. Он был очень терпелив, очень понимающ. 'Посттравматическое стрессовое расстройство,' – говорил он. 'Совершенно нормальная реакция на потерю.'"

"Что изменилось?"

"Когда наступил вечер. Было около шести, начинало темнеть. Доктор Кэмерон собирался уезжать, но я попросила его остаться ещё немного. 'Подождите до темноты,' – сказала я. 'Подождите, и вы увидите, что я не сумасшедшая.' Он согласился. Доктор Фрейзер тоже остался."

Мать встала и подошла к окну, хотя не открыла штору.

"Солнце село. Я включила все огни, как делаю каждый вечер. Доктор Кэмерон сидел в гостиной, попивал чай, который я заварила. Он всё ещё был спокоен, всё ещё профессионален. И потом они пришли."

"Существа?"

"Да. Я услышала их сначала – шаги вокруг дома. Доктор Кэмерон тоже услышал. Он выпрямился в кресле, нахмурился. 'Что это?' – спросил он. 'Кто-то ходит там?' Я сказала: 'Посмотрите сами.'"

Мать повернулась к Лизе, и в её глазах была странная смесь торжества и ужаса.

"Он подошёл к окну. Я предупредила его не открывать штору полностью, только немного приоткрыть. Он приоткрыл. И увидел их."

"Что он сделал?"

"Сначала ничего. Просто стоял там, глядя. Минуту, может быть, две. Потом он очень медленно закрыл штору, отошёл от окна и сел обратно в кресло. Его лицо было белым. Руки тряслись. 'Я видел' – начал он, но не смог закончить."

Мать вернулась к креслу и села.

"Доктор Фрейзер спросил его, что случилось. Доктор Кэмерон несколько раз открывал рот, пытаясь говорить, но слова не шли. Наконец он сказал: 'Там что-то есть. Что-то очень высокое. Несколько вещей. Они стоят неподвижно, но я чувствую, что они смотрят на дом. На меня.' Его голос дрожал."

"Доктор Фрейзер тоже посмотрел?"

"Нет. Он отказался. Сказал, что это, должно быть, тень деревьев, игра света. Что мы все устали и видим то, чего нет. Но доктор Кэмерон покачал головой. 'Это не деревья,' – сказал он. 'Деревья не двигаются так. Не смотрят так.'"

Мать допила кофе и поставила пустую кружку на стол.

"Они уехали вскоре после этого. Доктор Кэмерон был бледен, молчалив. На следующий день доктор Фрейзер позвонил мне. Сказал, что доктор Кэмерон взял отпуск на неделю. Что он испытывает некоторые личные трудности. С тех пор я его не видела."

Лиза подумала об этом. Профессиональный психиатр, рациональный человек науки, увидевший то, что не вписывалось в его картину мира. И не смогший это принять.

"Но хотя бы он поверил тебе," – сказала Лиза. "Хотя бы ты знаешь, что не сумасшедшая."

"Иногда," – ответила мать тихо, – "я думаю, сумасшествие было бы легче. Если бы всё это было в моей голове, можно было бы принять таблетки, пройти терапию, выздороветь. Но это реально. И от реальности не выздоравливают."

Они сидели в тишине, каждая погружённая в свои мысли.

Снаружи дождь усилился, превратившись в ливень. Вода барабанила по крыше, хлестала по окнам, создавала потоки, стекающие по подъездной дороге. Мир снаружи превращался в размытое пятно серого и зелёного.

"Мне нужно съездить в деревню," – сказала внезапно Лиза. "Поговорить с людьми. Отец писал, что старожилы отказывались говорить, но, может быть, они поговорят со мной. Может быть, если они знают, что мы в опасности—"

"Они не помогут," – прервала её мать. "Я пробовала. После того, как твой отец исчез, я ходила в деревню, пыталась говорить с людьми. Но все они смотрели мимо меня, меняли тему, находили срочные дела. Как будто существует какой-то заговор молчания."

"Но почему? Если это происходит, если люди знают—"

"Потому что это происходило раньше," – сказала мать. "Я уверена в этом. Наш дом не первый. Это место оно забирает людей. Уже долгое время. И деревня научилась не вмешиваться. Не говорить. Притворяться, что ничего не происходит."

Лиза встала и начала ходить по комнате.

"Тогда я поеду в Питлохри. Или в Эдинбург. Найду того историка, с которым говорил отец. Или специалиста по фольклору. Кого-то, кто знает о древних легендах, о духах земли—"

"И что ты скажешь им?" – спросила мать устало. "Что наш дом окружён призраками? Что мой муж исчез в вспышке света и теперь его голос звучит из пустой комнаты? Кто поверит?"

"Доктор Кэмерон видел. Значит, другие могут увидеть. Значит, есть доказательства—"

"Доказательства, которые существуют только ночью," – мать покачала головой. "Днём всё нормально. Днём мы просто две женщины в старом доме, говорящие странные вещи. А ночью ночью никто не захочет быть здесь, чтобы увидеть доказательства."

Лиза остановилась перед матерью.

"Тогда что нам делать? Просто ждать? Ждать, пока они не потеряют терпение и не возьмут то, что хотят?"

Мать долго смотрела на неё. В её глазах была глубокая усталость, но также и что-то другое. Решимость. Сила, которую Лиза не видела раньше.

"Нет," – сказала мать тихо, но твёрдо. "Мы не будем ждать. Твой отец пытался бороться один. И проиграл. Но нас двое. И у нас есть то, чего у него не было."

"Что?"

"Ты," – мать взяла её за руки. "Ты писатель. Ты работаешь со словами, с историями, с легендами. Твой отец был инженером – он думал логически, рационально. Но это не рациональная ситуация. Это история. Древняя, тёмная история. И истории имеют структуру. Имеют правила. Имеют концовки."

Лиза почувствовала, как что-то щёлкнуло в её сознании. Мать была права. Это была история. У каждой истории есть структура – начало, середина, конец. У каждой истории есть поворотные точки, моменты выбора.

"Они хотят, чтобы я стала их рассказчицей," – сказала Лиза медленно. "Голос предложил мне это прошлой ночью. Служить земле, быть её памятью, её голосом."

"И что это значит, по-твоему?"

Лиза подумала. Рассказчица земли. Голос древних. Та, кто записывает истории, передаёт их.

"Они хотят, чтобы я написала их историю," – сказала она. "Настоящую историю. Не просто страшную сказку, а правду о земле, о них, о том, что происходит здесь."

"А если ты напишешь её?"

"Может быть" – Лиза посмотрела на дневник отца на столе. "Может быть, письмо – это и есть жертва, которую они хотят. Не кровь. Не жизнь. А историю. Память. Свидетельство."

Снаружи гром прокатился по небу, и дождь стал ещё сильнее.

Мать улыбнулась – первая настоящая улыбка за много дней.

"Тогда пиши," – сказала она. "Пиши, как будто от этого зависит наша жизнь. Потому что, возможно, так оно и есть."

Лиза поднялась в свою комнату, открыла ноутбук и начала писать. Не художественную прозу, не выдуманную историю, а правду. Всё, что она знала. Всё, что видела. Всё, что чувствовала.

Она писала о поезде и загадочной женщине. О дороге через лес и коридоре из существ. О пустой комнате и голосе отца. О шёпоте древних и их требованиях.

Глава 7. Глубина.

Лиза писала шесть часов без перерыва.

Слова лились из неё, как будто дамбу прорвало. Всё, что она видела, чувствовала, переживала за последние два дня, выливалось на страницы. Она писала о темноте между деревьями, о шёпоте, складывающемся в песню, о пустой комнате с шагами мёртвого человека. Она писала быстро, почти лихорадочно, боясь, что если остановится, то потеряет нить, потеряет связь с тем, что пыталась выразить.

И по мере того, как она писала, что-то странное начало происходить.

Слова начали писаться сами.

Сначала это были просто небольшие детали – описание, которое было чуть более точным, чем она помнила, диалог, который звучал чуть более реальным, чем она слышала. Потом появились целые предложения, которые она не планировала. Абзацы, содержащие информацию, которую она не могла знать.

Например, она написала о древних камнях, которые когда-то стояли на этом месте. И внезапно на экране появилось их описание – тринадцать камней, расположенных в два концентрических круга, с центральным камнем, который был выше остальных. На центральном камне были высечены символы – спирали, круги, линии, которые старые кельты использовали для обозначения границ между мирами.

Лиза остановилась, глядя на экран. Она не писала этого. Её пальцы не нажимали эти клавиши. Но текст был там, чёрным по белому, часть её документа.

Она выделила абзац, собираясь удалить его, но пальцы замерли над клавишей Delete.

Потому что информация была слишком конкретной. Слишком детальной. Это не было продуктом её воображения. Это было знание.

Она оставила текст и продолжила писать.

И это повторилось снова. И снова.

Каждый раз, когда она описывала существ, её текст дополнялся деталями, которые она не могла знать. Она писала о них как о высоких тенях, и текст добавлял: "Их высота варьируется от трёх до пяти метров, в зависимости от того, сколько времени они провели вне земли. Чем дольше они материализованы, тем более плотными становятся их формы."

Она писала о шёпоте, и текст дополнял: "Язык, на котором они говорят, старше гэльского, старше кельтского, старше любого человеческого языка. Это язык земли, воды и камня. Слова, которые были первыми словами, произнесёнными в этом мире."

Лиза откинулась в кресле, сердце колотилось.

Они помогали ей писать. Существа. Древние. Они вливали информацию в её текст, направляли её руку, формировали историю.

Она должна была испугаться. Должна была захлопнуть ноутбук и убежать из комнаты.

Но вместо этого она продолжила писать. Потому что в этом был смысл. Они хотели, чтобы их история была рассказана правильно. Полностью. Без пробелов и догадок. И они были готовы помочь ей это сделать.

Вопрос был – какую цену они потребуют за эту помощь?

К обеду Лиза написала двадцать пять страниц.

Она спустилась на кухню, где мать готовила простой обед – суп из вчерашних остатков, хлеб, чай. Обе женщины ели молча, каждая погружённая в свои мысли.

"Как продвигается письмо?" – спросила наконец мать.

Лиза подумала, как ответить.

"Они помогают мне," – сказала она. "Существа. Они добавляют информацию в текст. Вещи, которые я не могла знать."

Мать положила ложку.

"Это опасно, Лиза. Если они влияют на то, что ты пишешь—"

"Они не меняют мои слова," – прервала её Лиза. "Они дополняют. Расширяют. Как будто как будто я пишу в соавторстве с ними."

"А что если это ловушка? Что если, позволяя им помогать тебе, ты даёшь им власть над собой?"

Лиза не знала ответа на этот вопрос. Но она знала, что должна продолжать. История хотела быть рассказанной, и она была единственной, кто мог её рассказать.

"Я должна рискнуть," – сказала она. "Это наш единственный шанс."

После обеда Лиза решила исследовать дом более тщательно. Отец упоминал в дневнике, что искал информацию, но не указал, где именно. Возможно, он оставил заметки, книги, какие-то документы.

Она начала с его кабинета.

Комната была небольшой, но заполненной. Книжные полки от пола до потолка, старый письменный стол, покрытый бумагами, карты на стенах. Отец был методичным человеком – всё было аккуратно разложено по папкам и коробкам.

Лиза начала просматривать папки. Счета. Налоговые документы. Письма от друзей. Обычные вещи обычной жизни. Но в нижнем ящике стола она нашла папку с надписью "Гленморган – История".

Внутри были распечатки статей из интернета, ксерокопии страниц из старых книг, рукописные заметки отца. Лиза разложила их на столе и начала читать.

Первый документ был статьёй из местной газеты, датированной 1952 годом. Заголовок гласил: "Трагедия в Гленморгане – семья исчезла без следа."

Лиза читала, и холод пробегал по её спине.

Полиция продолжает поиски семьи Маккензи, которая исчезла из своего дома в понедельник вечером. Джеймс Маккензи, 45 лет, его жена Мойра, 42 года, и их сын Иэн, 17 лет, были в последний раз замечены соседями в воскресенье днём. Когда в среду почтальон обнаружил, что почта не собрана, а дом заперт изнутри, была вызвана полиция.*.

*Офицеры обнаружили дом пустым. Все вещи на месте, еда на столе, но ни следа жильцов. Особенно тревожит тот факт, что все двери и окна были заперты изнутри, как будто семья просто исчезла из запертого дома.*.

*Сосед, мистер Дуглас Фрейзер, сообщил, что слышал странные звуки в ночь на понедельник – 'шёпот и шелест', как он описал. Но не придал этому значения, решив, что это ветер.*.

*Дом Маккензи расположен на месте старого каирна, который был разобран в 1890-х годах при строительстве викторианского особняка.

Лиза опустила бумагу. Дом Маккензи. Это был их дом. Тот самый викторианский особняк, в котором она сейчас сидела.

Семья исчезла в 1952 году. Семьдесят три года назад.

Она продолжила читать другие документы.

Вырезка из газеты 1923 года: "Смерть при загадочных обстоятельствах – владелец поместья найден мёртвым в саду."

Заметка из местных архивов, 1898 год: "Странные события в новом доме мистера Элдриджа. Слуги отказываются оставаться после захода солнца."

Рукописная запись из дневника кого-то, датированная 1890-м годом:

Сегодня завершено строительство особняка. Прекрасное здание, достойное нашей семьи. Но рабочие говорили странные вещи. Что камни, которые мы использовали для фундамента, были 'защитой'. Что их нельзя было трогать. Суеверная чушь, конечно. Это всего лишь камни.

Отец собрал историю этого места. Неполную, фрагментарную, но достаточно ясную. Дом был проклят с момента своего строительства. Каждая семья, которая жила здесь, страдала. Некоторые исчезали. Некоторые сходили с ума. Некоторые умирали.

И все они нарушили одно и то же правило – разрушили древние камни.

Лиза нашла карту, нарисованную рукой отца. На ней был отмечен их дом и места вокруг него. Красными точками отец отметил, где когда-то стояли камни – по информации из старых документов и опросов местных жителей.

Тринадцать точек, образующих два круга с центральным камнем посередине.

Центральный камень стоял бы точно там, где сейчас была комната отца.

Пустая комната. Комната с шагами.

Лиза вдруг поняла.

Отец не просто исчез. Он был втянут в центр. В то место, где когда-то стоял главный камень – камень, который разделял миры, держал границу. И когда камень был разрушен, граница исчезла. Осталась только дыра. Портал между мирами.

А отец попал в этот портал.

Она вернулась наверх с папкой документов и продолжила писать. Теперь её текст был более осознанным, более целенаправленным. Она писала не просто свою историю, но историю места. Всех людей, которые жили здесь и страдали. Всех, кто заплатил цену за нарушенную границу.

И по мере того, как она писала, текст снова начал дополняться. Но на этот раз не просто фактами, а чем-то другим. Эмоциями. Болью. Гневом земли, которая была нарушена. Скорбью духов, которые потеряли своё священное место.

Лиза поняла, что они не были просто монстрами. Они были защитниками. Стражами. Теми, кто охранял границу между мирами. И когда граница была разрушена, они остались без цели, без места, без покоя.

Они страдали так же, как страдали люди.

К вечеру Лиза написала сорок страниц.

Она спустилась вниз, где мать сидела у окна, глядя на сад. Туман уже начал подниматься от земли. Солнце клонилось к закату.

"Третья ночь," – сказала мать тихо. "Интересно, что они принесут сегодня."

Лиза села рядом с ней.

"Мама, я думаю, я понимаю их теперь. Они не злые. Они просто сломанные. Как мы."

Мать посмотрела на неё.

"Что ты имеешь в виду?"

"Когда камни были разрушены, граница была нарушена. Духи потеряли своё место. Своё предназначение. Они застряли между мирами, не живые и не мёртвые. Они страдают. И они хотят, чтобы кто-то понял их страдание. Чтобы кто-то рассказал их историю."

"И ты думаешь, твоё письмо поможет?"

"Я не знаю. Но это единственное, что я могу предложить. Память. Признание. Понимание."

Снаружи тени начали удлиняться. Свет стал золотым, потом оранжевым, потом красным.

"Включи свет," – сказала мать, вставая. "Закрой все шторы. Третья ночь начинается."

Они прошли по дому, выполняя теперь уже знакомый ритуал. Свет, замки, шторы.

И когда солнце окончательно село, Лиза почувствовала это. Изменение в воздухе. Тяжесть. Ожидание.

Они пришли. Снова. Как и каждую ночь.

Но на этот раз Лиза не боялась.

Глава 8. Третья ночь.

Лиза писала, и мир за окном превращался в шёпот.

Это было не похоже на предыдущие ночи. Существа не стучали в двери, не царапали окна, не бегали кругами вокруг дома. Они просто стояли там, в темноте, неподвижные, как древние стражи. И шептали.

Но теперь Лиза не закрывала уши. Она слушала.

Шёпот складывался в слова, слова в предложения, предложения в историю. И её пальцы переносили эту историю на экран, почти автоматически, как будто она была не автором, а проводником.

Они рассказывали ей о времени до людей. О лесах, которые покрывали всю землю, от моря до моря. О духах, которые жили в каждом дереве, в каждом камне, в каждом ручье. О равновесии, которое существовало тысячи лет – тонкое, хрупкое равновесие между миром духов и миром материи.

Камни были границей. Тринадцать камней, расположенных в круги, отмечали места силы, где завеса между мирами была тоньше. Не для того, чтобы разделять миры, но чтобы связывать их. Камни были мостами, позволяющими духам и людям сосуществовать без вреда друг другу.

Но потом пришли викторианцы с их верой в прогресс, в господство человека над природой. Они не видели святости в камнях. Они видели только строительный материал. Они разбили камни, использовали их для фундамента дома, нарушили равновесие.

И духи, которые охраняли это место, потеряли свою точку привязки. Они стали бесприютными, застрявшими между мирами, неспособными ни полностью материализоваться, ни вернуться в землю.

Лиза печатала, и слёзы текли по её щекам. Потому что теперь она чувствовала их боль. Их одиночество. Их потерянность.

Они не были монстрами. Они были беженцами.

Стук в дверь её комнаты заставил её вздрогнуть.

"Лиза?" – голос матери был тихим, осторожным. "Ты в порядке? Я слышала звуки."

Лиза обернулась. Мать стояла в дверном проёме, бледная, с широко раскрытыми глазами.

"Какие звуки?"

"Голоса. Множество голосов. Из твоей комнаты. Как будто ты разговариваешь с кем-то."

Лиза посмотрела на экран ноутбука. Сорок семь страниц. Она написала двадцать две страницы за последние два часа. Не могла вспомнить, как писала их. Только помнила шёпот, текущий сквозь неё, через её руки, на экран.

"Они говорят со мной," – сказала она. "Через письмо. Они рассказывают мне свою историю."

Мать вошла в комнату и закрыла дверь за собой.

"Это опасно, Лиза. Ты впускаешь их в себя."

"Нет," – Лиза покачала головой. "Я не впускаю их в себя. Я даю им голос. Это разные вещи."

"Ты уверена?"

Лиза не была уверена. Но она знала, что должна продолжать. История требовала завершения.

"Мама, сядь," – сказала она. "Я хочу прочитать тебе то, что я написала."

Мать села на край кровати, руки сжаты на коленях.

Лиза начала читать вслух. Читала о духах земли, о нарушенном равновесии, о страдании тех, кто потерял своё место в мире. Читала медленно, отчётливо, вкладывая в каждое слово понимание, которое пришло к ней.

И пока она читала, что-то изменилось в комнате.

Воздух стал плотнее. Температура упала. И в углах комнаты начали появляться тени – не угрожающие, а присутствующие. Как будто кто-то невидимый стоял там, слушая.

Мать тоже чувствовала это. Она побледнела, но не встала, не убежала. Осталась сидеть, слушая.

Когда Лиза закончила читать, тишина была абсолютной.

Потом раздался голос. Не снаружи, не изнутри, а откуда-то между. Тот же множественный голос, что говорил с ними у двери, но теперь он был другим. Мягче. Печальнее.

"Ты понимаешь," – сказал голос. "Ты первая за сто тридцать лет, кто понял."

"Я пытаюсь понять," – ответила Лиза. "Но мне нужно больше. Мне нужно знать, как это исправить. Как вернуть равновесие."

Долгая пауза.

"Равновесие нельзя вернуть," – сказал голос. "Камни разрушены. Нельзя восстановить то, что было разбито на куски и смешано с раствором. Но можно создать новое равновесие. Новую точку привязки."

"Как?"

"Через жертву. Не жертву крови, как мы требовали раньше. Не жертву жизни. Но жертву памяти. Кто-то должен стать новым камнем. Новой границей. Живым мостом между мирами."

Мать схватила Лизу за руку.

"Нет," – сказала она твёрдо. "Нет. Ты не сделаешь этого."

"Мама—"

"Нет!" – голос матери был яростным. "Я потеряла мужа. Я не потеряю дочь."

Лиза повернулась к теням в углах комнаты.

"Что это значит – стать мостом? Что случится со мной?"

"Ты останешься здесь," – ответил голос. "В этом доме. На этой земле. Ты будешь писать наши истории, и через твоё письмо мы будем существовать. Ты дашь нам форму в мире людей, и мы дадим тебе силу в мире духов. Ты будешь принадлежать обоим мирам и ни одному полностью."

"А моя жизнь?"

"Ты будешь жить. Дышать. Чувствовать. Но ты не сможешь уйти. Эта земля станет частью тебя, а ты – частью её. Твоя кровь будет питать землю, твоё дыхание – воздух, твои слова – память."

"Это тюрьма," – прошептала мать.

"Это служба," – поправил голос. "Почётная служба. Быть хранителем границы. Быть голосом тех, у кого нет голоса."

Лиза встала и подошла к окну. Приоткрыла штору, нарушая правило.

Снаружи стояли они. Десятки высоких фигур, неподвижных, как деревья. Но теперь, когда она смотрела на них с пониманием, она видела их по-другому. Не как монстров, а как изгнанников. Существ, которые потеряли свой дом и отчаянно пытались найти способ вернуться.

"А если я откажусь?" – спросила она.

"Тогда мы будем ждать," – ответил голос. "Будем приходить каждую ночь. Будем требовать. Будем забирать. Твою мать сначала, потому что она слабее. Потом тебя. И потом следующих, кто придёт жить в этот дом. И следующих. Пока кто-то не согласится."

"Или пока дом не будет разрушен," – сказала Лиза.

"Дом можно разрушить," – согласился голос. "Но землю – нет. И мы – часть земли. Мы будем здесь всегда."

Лиза закрыла штору и повернулась к матери.

"Мне нужно подумать," – сказала она. "Дать мне время."

"Сколько времени тебе нужно?" – спросил голос.

"До рассвета."

Смех – множественный, эхоподобный смех.

"До рассвета. Как типично для человека – просить времени, которое нам не важно. Мы ждали сто тридцать лет. Мы можем подождать ещё несколько часов."

Тени в углах начали растворяться. Воздух в комнате стал легче.

"Но знай," – голос стал почти шёпотом, – "если ты откажешься, мы начнём забирать. Сегодня ночью. И твоя мать будет первой."

Мать побледнела ещё больше, если это было возможно.

Потом присутствие исчезло. Комната снова стала обычной комнатой – ноутбук на столе, кровать у стены, книги на полках.

Но Лиза знала, что ничто не будет обычным снова.

Они спустились на кухню. Мать заварила крепкий чай, её руки дрожали так сильно, что она пролила воду.

"Ты не можешь согласиться," – сказала она, когда они сидели за столом. "Лиза, обещай мне."

"Мама—"

"Обещай!"

Лиза взяла руку матери.

"Я не могу обещать то, что не знаю, смогу ли выполнить."

"Тогда мы уедем. Прямо сейчас. Соберём вещи и уедем. Пусть они забирают дом."

"Они сказали, что я не смогу уйти. Что я привязана к земле через своё рождение."

"Это может быть ложью. Попыткой напугать тебя."

"Или правдой," – Лиза отпила чай. "Мама, я чувствую это. Связь с этим местом. Я чувствовала её всегда, даже когда жила в Лондоне. Как будто часть меня осталась здесь. Как будто я никогда по-настоящему не уходила."

Мать заплакала тихо, без звука, слёзы просто текли по её лицу.

"Твой отец пытался защитить нас," – сказала она сквозь слёзы. "И посмотри, что случилось. Теперь ты пытаешься сделать то же самое. И я не могу не могу потерять вас обоих."

"А что, если есть другой способ?" – спросила Лиза. "Что, если я смогу договориться с ними? Найти компромисс?"

"Какой компромисс возможен с духами?"

Лиза думала. Они хотели точку привязки, мост между мирами. Они хотели голос, память, признание. Но должен ли этот мост быть постоянным? Должна ли она быть привязана к земле навсегда?

Идея начала формироваться в её голове.

"Я писатель," – сказала она медленно. "Я создаю истории. А истории – это форма бессмертия. Что, если я напишу их историю не просто для себя, но для мира? Опубликую её. Расскажу всем об этом месте, о духах, о том, что здесь произошло. Тогда их память будет жить в тысячах людей, не только во мне."

Мать смотрела на неё.

"Ты думаешь, это сработает?"

"Я не знаю. Но это единственное, что я могу предложить, кроме себя."

Лиза вернулась в свою комнату. Мать последовала за ней, не желая оставаться одна.

Лиза открыла ноутбук и начала писать. Не историю духов, а предложение. Контракт. Договор между мирами.

Она писала о том, что станет их голосом, но не их пленницей. Что расскажет их историю миру, но останется свободной рассказывать и другие истории. Что будет возвращаться в это место, к этой земле, потому что это её дом, но не будет прикована к нему.

Она писала об условиях – публикация книги, посвящённой духам Гленморгана. Создание мемориала на месте, где когда-то стояли камни. Признание того, что было нарушено, и обещание помнить.

Когда она закончила, она прочитала текст вслух. Громко. Ясно. Обращаясь к ночи, к духам, к древним.

"Это моё предложение," – сказала она. "Возьмите его или оставьте. Но знайте – если вы заберёте меня силой, я не буду служить вам добровольно. Я буду бороться каждый день. Память, созданная в неволе, горька. Но память, данная свободно, вечна."

Тишина наполнила комнату.

Потом, очень тихо, раздался голос.

"Мы рассмотрим твоё предложение."

И это было всё.

Остаток ночи Лиза и мать провели вместе, сидя на кровати, держась за руки, ожидая решения духов.

Глава 9. Столкновение.