Лучший подарок солнца

Лучший подарок солнца

ЭПИЛОГ вместо пролога

Деревья редко отдают магию и никогда не делают этого, не взяв что-то взамен: воспоминания, мечты, надежды. То, что сможет поддержать их, пока не будет возвращён долг, пока не вернётся жизнь. Может показаться, что не своими тайнами делятся они с каждым, шепчут их шелестом высохшей листвы, шорохом поникших ветвей, скрипом потрескавшихся стволов. Нет. Не свои тайны они откроют тому, для кого те предназначены, кому дано слышать. Для прочих всё так и останется шелестом, шорохом, скрипом, одетыми в картинки собственных фантазий. Вот их увидеть деревья помогут, сами покажут с удовольствием – маленькая слабость, небольшое развлечение в вековом ожидании. Что может быть забавнее, чем поиграть с теми, кто тронул запретное?

С ним деревья никогда не играли. А с ним в состоянии… в том состоянии, в каком пришёл он на выгоревший берег старого озера, тем более. Деревья кричали и спешили открыть то, что получили, отдав себя. Он слушал. Он умел их слышать. И дирижировать этим хором умел. Приглушить маловажное, давнее, вывести на первый план самое позднее, получаемое и отдаваемое одновременно. Оно озадачивало. Того, что произошло здесь, произойти не могло. Её, той, чья память выплывала из сухих неживых ветвей, просто не могло быть. И синего зеркала обсидиана в обрамлении обугленной земли быть не могло. И оставшегося в больной ауре следа. Не здесь, не в этом времени. Но она была, и след был. Достаточно яркий и громкий, чтобы позвать его сюда.

Он помедлил, выбирая из крика деревьев другие фрагменты мозаики. На месяц назад, на год, ещё и ещё. Нет, не то, ещё назад, туда, где она получила то, что получить не могла. Ему нужно узнать, кто подарил ей живой огонь, кто сделал её Хранящей, потому что он был уверен, что единственный, способный на такое в этой пространственно-временной точке, этого не делал. Ещё назад. Детство? Всё началось в её детстве?

ГЛАВА 1 – Окно

Зачем родители спрашивают: «Что ты хочешь на День рождения?», если всё равно дарят то, что сами решили? Я хотела старшего брата. У трёх девчонок на нашей улице были старшие братья. С моей почти шестилетней точки зрения это было здорово, хотя сами девчонки так считали не всегда. Вместо старшего брата мне подарили платье, куклу и младшую сестру. Сестру через полгода, платье и куклу сразу. Пришлось брать дело в свои руки. Процесс оказался не быстрым, половина кандидатов не устраивала меня, вторую половину не устраивала оказанная мной честь. Первую, возможно, тоже, но их мнение меня не интересовало.

Дюша нашёлся спустя три дня. Потом он доказывал, что был всегда, просто я его не видела, и моя уверенность в остроте собственного зрения – не более чем самоуверенность, самонадеянность, самообман и ещё несколько разнообразных «само-». Но это сильно потом, а тогда, практически не сопротивляясь, долговязый мальчишка с разбитой коленкой «принял на себя нелёгкое бремя ответственности с далеко идущими последствиями». Естественно, высокопарная формулировка появилась позже, а в оригинале она звучала как: «Ну… можно». А последствия и впрямь оказались далеко идущими, так с тех пор и не остановились, зародившаяся под старым клёном дружба только крепла с каждым годом.

А про то, что я его не видела, он вполне мог быть прав, по крайней мере, представляться ему не потребовалось, имя моё он знал, о чём сообщил незамедлительно:

– Тоже мне, секрет! Я – Дюша, ты – Даша.

И на гордую поправку:

– Я – Дарья! – едва не развеял мои убеждения, что иметь старшего брата здорово, слегка дёрнув за хвостик и заявив:

– Дорасти ещё до Дарьи. В догонялки или в прятки?

Первая зима нашей дружбы выдалась на редкость ранней и морозной. И свободной для меня. Мать занималась новорождённой Настёной, отец работой, я была предоставлена самой себе и Дюше. К своим обязанностям он подходил с полной ответственностью. Шарф оказывался там, где ему положено, а не в кармане, пальто застёгивалось на все пуговицы, а не так, как его куртка, ни на одну, сосульки безжалостно отнимались, а падение в сугроб пресекалось на стадии полёта. Один-единственный раз он не пришёл и моей самостоятельной прогулки хватило, чтобы схлопотать жестокую простуду.

Болеть мне не понравилось, температурящему ребёнку, по мнению матери, было вредно читать книжки, смотреть телевизор, и, вообще, вылезать из кровати. Последний пункт я регулярно нарушала, как только оставалась без присмотра. Пробиралась к окну, дышала на стекло или прикладывала к нему горячую ладошку, чтобы растопить морозный узор и посмотреть, что происходит на улице. Хоть какое-то развлечение.

Там, у замёрзшего окна, сложились мои первые стихи:

Здравствуй, солнышко! Привет!

Что ты кушал на обед?

Приходи скорей на ужин,

Холодно и ты мне нужен.

Отец мой поэтический шедевр рассеянно похвалил и вернулся к хоккейному матчу. Мать отнеслась к нему более внимательно:

– Молодец, Дашенька, если его немного отредактировать, будет очень неплохо для твоего возраста. Я подумаю, как это исправить.

Незнакомое слово «отредактировать» меня напугало, обещанные исправления расстроили. Объяснения, что солнышко среднего рода, а не мужского, и оно «кушало», а не «кушал», и ужин бывает вечером, когда солнце уходит, а не приходит, наверное, были правильными, но я всерьёз обиделась. Это мои стихи! Только мои! Почему кто-то считает, что знает лучше меня, как надо? Моё солнышко было «он», потому что… Не знаю, почему. Просто для меня было так. К счастью, проснулась сестрёнка, мать отвлеклась на её кормление и про своё обещание забыла.

Обида оказалась столь сильной, что не давала заснуть, заставляла крутиться с боку на бок, в конце концов, вытолкала из-под одеяла и отправила на подоконник. Стекло совсем заледенело и долго не оттаивало, а когда тёмная в ночи изморозь всё же обзавелась неровным окошком, за ним открылась сказка.

Там не хозяйничали зима и ночь, там зеленела листва, нежились в лучах яркого солнца розы, порхали разноцветные бабочки. Одну я точно видела. А самое главное – там были Принц и Принцесса, самые настоящие, самые сказочные. И неважно, что одеты они не в парадный камзол и бальное платье, что не стоит рядом золочёная карета, не маячит на горизонте высокий дворец. Отсутствия столь несущественных мелочей я попросту не заметила, заворожённо смотрела на них. За всю долгую, в целых шесть с половиной лет, жизнь таких красивых людей мне не встречалось. От них невозможно было оторвать взгляд, невозможно пошевелиться, чтобы не спугнуть волшебное видение, лишь уткнуться носом в стекло и, затаив дыхание, любоваться. И ахнуть от восторга и удивления, увидев настоящее чудо. Хотя, чему тут удивляться? Где ещё жить чудесам, как не в сказке? Вот и жило… Нет, не так. Вот и жил он там. Я точно знала, что вдруг появившаяся на плече у Принцессы прекрасная птица – он. Все другие птицы могли быть она или оно, а эта – он, как и солнце… ну… солнышко, который у меня.

Чудо-птиц расправлял крылья, распускал длинный хвост, поводил гордой головой, никуда не улетал и горел огнём. Весь, каждое пёрышко. Он сам был огнём. Ничего более великолепного, изумительного, неповторимого в своей долгой… Ну да, как-то так. Слова «невозможно» я тогда не знала, и огненная птица невозможной не была. Да и как может быть невозможным то, что видишь своими глазами?

В соседней комнате заплакала Настя, я инстинктивно отвлеклась на её крик, всего на мгновение, тут же вернулась к своей сказке, но за окном уже сыпала снегом знакомая зима и светились лишь уличные фонари. Второй инстинкт, самосохранения от нотаций, сработал в последнюю минуту, я едва успела юркнуть под одеяло, когда, успокоив младшую дочь, мать зашла проверить болеющую старшую.

Утром я резко пошла на поправку, словно тепло сказочного солнца прогнало надоевшую простуду. И уже через день:

– Дюша, что я тебе сейчас расскажу!

Мысль поделиться своей волшебной тайной с родителями в голову мне пришла. И ушла немедленно. Во-первых, тайнами не делятся, во-вторых, тайнами не делятся ни с кем. Только с Дюшей. Ну, какие от него тайны? И он всегда всё понимает. Стихами я тоже поделилась, сразу получив порцию критики:

– Тоже мне, додумалась! Приходи, потому что холодно. А будет тепло, пусть не приходит? Переделывай.

Дюша не лез ничего исправлять и «редактировать», он предлагал сделать это мне, и это не обижало, так было правильно. И замечания были правильные. Переделала я быстро:

– Ты всегда мне очень нужен. Или нам? Ты всегда нам очень нужен. Дюш, как лучше?

– Сама думай. Ты его к себе зовёшь или ко всем?

Над этим вопросом я думала дольше, а за выбранный вариант была названа красивым незнакомым словом «эгоистка». Объяснение значения красоты слову убавило, но мой выбор не изменило.

В сказку Дюша поверил. Мы попробовали заглянуть в неё вместе, но ничего не получилось. Как и предыдущие раз десять, когда я пробовала сама. И потом много дней не получалось. И все эти дни я жила надеждой, что смогу увидеть их ещё хотя бы раз. Дюша надежду поддерживал, она и сама поддерживалась, потому что привычная жизнь стала какой-то не такой, что-то в ней и во мне изменилось, а что – понять я не могла.

Второй раз окошко в волшебный мир открылось, когда я сидела на подоконнике обиженная на весь окружающий мир за вопиющую несправедливость и незаслуженный нагоняй от матери. Я его даже не отогревала специально, просто отвернулась к стеклу, чтобы не видели, как плачу, вот и надышала проталинку. Обида забылась, слёзы высохли, мне стало не до них. Там, в моей сказке, Принц и Принцесса шли по берегу быстрой речки, и чудо-птиц парил над ними.

Времени, когда окна перестанут замерзать, я ждала со страхом, это означало, что всё волшебство для меня будет потеряно до следующей зимы. Но оказалось, что, если на запотевшем стекле протереть такое же окошко, можно снова их увидеть. И даже если самой надышать испарину, тоже получится. Нечасто, лишь иногда, но эти «иногда» мне были дороже любых «часто».

В сказку я заглядывала больше трёх лет и знала о них так много и так мало… Мои Принц и Принцесса носили самую обычную одежду, совсем немного отличающуюся от той, в какой ходили люди вокруг меня. И город их был совсем обычным, с домами, жителями, автомобилями, очень ярким и зелёным. Несколько раз я видела их на городских улицах, но только вдвоём, чудо-птиц появлялся лишь в уединённых местах. Изредка ко мне забредала совесть и прямым текстом сообщала, что подглядывать нехорошо, я с ней полностью соглашалась, но…

Непонятные изменения в моей привычной жизни назывались любовью. Я влюбилась. В сказку, в чудо-птица, в них… Это всё было так и не так. Да, я влюбилась в них всех. И да, влюбилась я в Принца.

Смотреть на них всех я готова была долго-долго, на него – всегда. Но то и другое получалось не больше нескольких минут, обязательно случалось что-то, от чего окошко в сказку закрывалось. Появление родителей, плач сестры, стук в дверь – реальный мир безжалостно вторгался в волшебство. Полностью оно не уходило, оставалось во мне, пряталось глубоко внутри и выглядывало памятью и мечтами. Перебирать в уме виденные картинки можно было где и когда угодно: дома, на улице, в школе, убирая в комнате или делая уроки. И представлять, что Принц вдруг узнает обо мне, найдёт, придёт и поведёт, например, в парк, и мы будем гулять, держась за руки, и он даже поцелует меня… в щёку, и даже не один раз. А потом я вырасту, стану красавицей, он сам в меня влюбится и… На этом моменте воображение давало сбой. Если Принц влюбится в меня, Принцесса расстроится, а расстраивать её мне совсем не хотелось. И всё возвращалось к прогулкам в парке, в них ничего обидного для Принцессы мне не виделось.

Лучше всего мечталось над книгами. Они быстро стали моей неотъемлемой частью, читать я была способна в любых условиях и в неограниченных количествах. У меня запросто получалось одной рукой мыть полы, другой – перелистывать страницы. В книгах жила своя тайна, они были проводниками в неизведанное, загадочное, манящее. Не такое яркое и чудесное, как моя сказка, но, если представить… И я представляла.

Обнаружив на задних рядах книжного шкафа «взрослые» книги с знойными красотками в объятиях кавалеров, я решила, что наткнулась на кладезь полезнейших знаний о правилах поведения влюблённых. Ой, какое же жестокое разочарование меня постигло! Бурные переживания и страдания в них были какими-то искусственными и совершенно не трогали, а большинство рекомендаций оказалось полной ерундой, абсолютно не подходящей ни Принцу, ни мне.

Вот зачем, спрашивается, он должен становиться на одно колено? Объяснение шестнадцатилетней сестры одноклассницы, что это «Ах, как романтично!», было проверено экспериментально и подтверждения не получило. Дюша отчитался, что стоять так неудобно, а я никакой романтики в неудобной позе не разглядела. Потом её не разглядел Дюша в закатывании глаз и заламывании рук, что полагалось делать прекрасной даме. Наверное, прекрасности у меня недоставало, потому что всё остальное выполнялось старательно и в точности с описанием. Даже вздохи, классифицированные Дюшей, как сопение медведицы в спячке.

Задаривание её, не медведицы, конечно, дамы, цветами и драгоценностями мы проверять не стали. Сорванные цветы нам обоим не нравились, от вида увядающих в вазах букетов становилось грустно, и родительские разъяснения, что цветы для того и созданы, в наше видение мира не вписывались. А вопрос драгоценностей отпал сам собой по причине их отсутствия. Можно было бы позаимствовать на время опыта какие-нибудь бусы или колечки у матери, но мы заранее сомневались, что такой «подарок» способен вызвать какие-то чувства. Единственное, что не выглядело полной бессмыслицей – танцы. В теории. На практике выяснилось, что сопящая медведица проснулась и оттоптала Дюше все ноги.

В общем, красотки отправились на прежнее место, а я вернулась к приключениям и фантастике, здесь мне было хорошо, им я верила, и они мне подходили. Их герои на колени не опускались, а за своих дам дрались на дуэлях, плыли на край света, летели к далёким звёздам. Сами дамы не вздыхали и рук не заламывали, если только совсем изредка, они сбегали из дома, пускались в авантюры, ждали корабли и просто ждали. И мне с ними было легче ждать, когда снова откроется окошко в мою сказку.

А в сказке вдруг поселилась тревога. В чём она, я не понимала, просто чувствовала, что происходит что-то нехорошее. Не с Принцем и Принцессой, они оставались такими же, – вокруг них, словно где-то рядом притаилось нечто недоброе, чужое. И чудо-птиц стал появляться реже. Хотя нет, появлялся он так же, но Принц что-то говорил, и птиц тут же исчезал. Как я жалела, что только вижу и ничего не слышу! Ведь всё могло бы стать понятней…

От тревожности в сказке я нервничала и бежала к окну при каждой возможности. Знала, что бесполезно, что открывается сказка редко, что… И всё равно вновь и вновь дышала на стекло или ставила на подоконник чашку с горячей водой и проводила пальцами по запотевшему участку.

Однажды окошко открылось в маленьком карманном зеркальце. Случайно. Подышала я на него просто, чтобы протереть. Принцесса сидела на покрывале, расстеленном посреди зелёной лужайки, чудо-птиц привычно устроился на её плече, Принц лежал, закинув руки за голову, и смотрел в небо… А из-за деревьев медленно выплывало что-то жуткое, безликое, похожее на искажённую тень человека. И оно ползло к ним. От страха я закричала, зажала сама себе рот, чтобы никто не услышал, но было поздно, в комнату прибежал отец. Я ещё успела увидеть напоследок яркую вспышку, залившую весь зеркальный круг, и сказка закрылась.

Родители спорили в кухне, кого лучше завести, кота или мышеловку, чтобы изловить несуществующую мышь, напугавшую меня, Настёна гремела игрушечным барабаном, а я, захлёбываясь сбивчивым шёпотом, пересказывала Дюше увиденное.

– Дюш, Дюшенька, что теперь будет?

– В лоб дам, – уверенно пообещал он.

– Кому? – неординарность ответа меня поразила.

– Тебе, за «Дюшеньку». Даш, на мышь зачем наговорила? Ты их никогда не боялась.

– Дюша!!! Я тебе такое… А ты про мышь! Ты мне не веришь?

– Верю. А ты своему принцу нет. Пакость на тень похожа, так? И что-то вспыхнуло, так? Значит, принц его победил.

– Дю-у-уш?

– Да-а-аш, – растягивание имени он терпеть не мог так же, как и все уменьшительно-ласкательные варианты, обязательно передразнивал в ответ и добавлял какую-то колкость, но в этот раз смилостивился, ограничился первой частью. – Вспыхнуть может только огонь, а все тени огня боятся. Что тут непонятного?

– Сразу мог сказать? Без мышей?

– Не-а, это психология. Нужно отвлечь, чтобы успокоить.

– Дю-у-ушенька, – отомстила я за психологию.

– А в лоб? – напомнил он.

– Не-а, ты девочек не бьёшь. Дюш, ты, правда, думаешь, что Принц эту тень победил?

– Уверен.

При всей авторитетности Дюшиного мнения, моя уверенность такой непоколебимой не была. Тревога, страх, волнение никуда не делись, лишь притворились притихшими, грызли меня изнутри и гнали на подоконник. Сказка не открывалась. Ни разу за три дня. Срок был небольшой, она могла и дольше не открываться, но…

Через три дня над городом разразилась сильнейшая гроза. Началась она внезапно, небо в считанные минуты затянуло чёрными тучами, потемнело так, словно посреди дня наступил поздний вечер, поднялась настоящая буря, ливень хлынул стеной. Я примчалась к окну выглядывать, не идут ли мать с Настей, они должны были вот-вот вернуться из поликлиники, и не бежит ли Дюша, обещавший принести что-то интересное. Мазнула по запотевшему стеклу ладонью, открывая себе обзор на буйствующую стихию, и…

Они прощались. Это было понятно без слов, хватало тоски в глазах Принцессы и поникших крыльев чудо-птица. Первый раз он сидел не на её плече, а на руке Принца. И опять колыхались невдалеке безликие серые тени, уже не одна. Принцесса прикоснулась к огненным перьям, быстро обняла Принца и ушла, скрылась в поднимающемся тумане. Тени потянулись за ней, но на полпути развернулись и поползли назад. Принц подпустил их совсем близко, словно не видел… или, правда, не видел. А если так, то… Как он мог победить то, что не видел? Моё сердце билось с бешеной скоростью от страха, от того, что они так близко к нему, от предчувствия опасности… А он стоял и ничего не делал, только поглаживал чудо-птица по спине, потом взял его обеими руками и подбросил в небо. Расправились огненные крылья, развернулся шлейф пламенеющего хвоста… Ничего более прекрасного, чем летящий к солнцу чудо-птиц, я не видела никогда. От очарования полёта перехватывало дыхание и в груди что-то сжималось. Солнце встретило его ослепительным сиянием. Нет, ослепляющим. До слёз, до невозможности смотреть, до…

До вернувшегося грозового неба и беспросветных чёрных туч, прорезанных одним единственным солнечным лучом. Я рванула на себя створку окна, высунулась и протянула к нему руку. Ладонь обожгло, пальцы сами сжались в кулак, луч исчез, и лишь дождь хлестал всё сильнее. Сползла я с подоконника, разом ослабев, добрела до кровати, свернулась калачиком и только тогда разжала пальцы. На ладони лежало птичье пёрышко. Огненное пёрышко чудо-птица. И медленно таяло.

Как удержать волшебство, которое собирается исчезнуть? Самым надёжным и верным способом – просто держать. Двумя руками. И ещё прижать к груди. Так я и сделала, снова сжала пальцы, для надёжности накрыла второй ладонью, прижала к сердцу и зашептала, упрашивая, уговаривая сама не знаю кого: «Это моё пёрышко! Солнце подарил его мне! Пусть оно будет у меня!». Просьба сложилась в строчки:

На ладошку пёрышко

Положил мне Солнышко,

Маленький свой лучик,

Мне подарок лучший!

Пусть всегда будет со мной

Лучик солнечный живой!

Прошептала я их несколько раз, чтобы услышал тот, кого просила, и вдруг вспомнила… Очень-очень важное… Там, в сказке, перед тем как солнце сделало мне самый лучший подарок… Принц! И опять эти тени. А он совсем один! Слабость отступила, как будто её и не было. Обратно, на подоконник, с одной мыслью: «Только бы получилось!».

Получилось. Окошко в сказку открылось. Первый раз я увидела там ночь, небо, усыпанное звёздами. Принц смотрел на них, я смотрела на него. А потом… Нет, конечно, это было не так, даже моей детской наивности не хватало, чтобы поверить… Но мне так хотелось в это верить! Я смотрела на Принца, Принц смотрел на меня. И не отворачивался, не отводил глаз долго-долго. И был так близко… Я подалась вперёд, навстречу его взгляду, упёрлась носом в холодное стекло, застонала от разочарования. А рядом с ним что-то замерцало, пошло радужными переливами, и Принц ушёл в это что-то, исчез в нём. Окошко не закрылось, осталась ночь, звёзды, и я продолжала смотреть, надеясь, что он вернётся.

Вернулись мать с Настей, сказка спряталась, а я получила нагоняй за то, что открывала окно. Дождевой водой залило весь подоконник, полы под ним, да и сама вся вымокла, так что никакие оправдания смысла не имели, и я не оправдывалась. Просто плакала. Не из-за того, что на меня накричали, тут всё как бы заслужено. Из-за Принца. Из-за пёрышка. Как ни крепко я сжимала пальцы, на ладони больше ничего не лежало. Но не объяснять же это? Всё равно не поверят. Никто не поверит, кроме Дюши. Я молча пошла за ведром и тряпкой, убирать последствия своего проступка.

Солнце после грозы светило особенно ярко, и всё вокруг стало удивительно ярким, почти таким, как было там, в сказке. Я засмотрелась и забыла, что собиралась делать, только чувствовала, как в груди разливается непривычное тепло, такое… такое… такое родное и близкое…

– Что за ребёнок! Дарья, куда ты опять уставилась? Ждёшь пока я за тебя всё сделаю? Взрослая девица, уже почти невеста, а помощи не дождёшься. Всё мать должна…

О взрослости мне сообщали регулярно уже года два, почему-то только в связи с домашними делами. На книги, фильмы и укладывание спать в девять вечера взрослость не распространялась. От красоты за окном пришлось возвращаться к тряпке и борьбе с лужами на полу.

После наведения порядка я была немедленно отправлена в постель с подозрением на температуру. Когда относила ведро на место, слабость, немного отпустившая, пока волновалась, напомнила о себе, меня ощутимо качнуло, мать это увидела, заодно разглядела повышенную бледность и неестественный румянец. Термометр ничего не показал, но для профилактики постельный режим мне оставили до утра. И я его честно соблюдала, даже не читала – не хотелось. Притворялась спящей, грелась поселившимся в груди теплом и мечтала о Принце. Пока, правда, не уснула. Снился мне тоже он.

Проснулась я посреди ночи, немного полежала, прислушиваясь к тишине, снова перебрала в памяти сегодняшний день и поняла, что мне срочно нужно увидеть звёзды, выяснить, такие же они, как в сказке, или другие. Я выбралась из-под одеяла, наощупь поискала тапочки и тут же забыла обо всём в восторженном изумлении – моя ладонь светилась. Моя ладонь светилась!!!

ГЛАВА 2 – Луч

Как-то мальчишки на улице показывали фокус: прятали за рукой зажигалку и их пальцы словно становились прозрачными, а вокруг появлялась красная каёмка. Это было интересно, красиво и даже немножко удивительно, но совсем не волшебно, просто фокус, который может сделать кто угодно. За моей ладошкой никакой зажигалки не пряталось, она сама сияла золотистым светом, мягким и тёплым. И от него было тепло самой ладошке. Или он казался тёплым, потому что ей было тепло? Нет, он не казался, он просто был. Самый настоящий свет, тёплый, как солнышко. Я ему об этом сказала. А потрогать второй рукой долго не решалась, боялась, что погаснет. А когда решилась…

– Нет! Пожалуйста, нет! Не убегай!

Он меня не слушал, становился всё меньше, пальцы уже не светились, и ладонь не вся, только самый центр. Совсем безнадёжно я попросила:

– Останься… – и забыла, что нужно дышать.

У меня на руке разгорался огонь, маленький костёр. Нет, совсем не костёр. Костру нужные всякие дрова, ветки, моему огоньку ничего этого не требовалось. Он просто горел. И ни капельки не обжигал. Мне страшно было даже моргнуть. А вдруг огонёк исчезнет?

Не исчезал. Менял цвета, переливался, играл лепестками, то приоткрывая их, то снова складывая, как диковинный цветок, потом совсем раскрылся и из него, из самой серединки, появился крошечный птенец. Важно прошёлся по ладони, забавно отряхнулся, разбрасывая во все стороны искорки-звёздочки, расправил крылышки, распушил хвостик, гордо поднял хохолок и вопросительно посмотрел на меня. Это было совершенно невозможно, невероятно, но это было. И это было так…

От восторга и растерянности у меня все слова из головы вылетели. Осталось только:

– Ой!..

Птенец недовольно пискнул. Я его не услышала, я знала, что он пискнул, и знала, что недовольно. Сразу заговорила, взволновано и быстро, рассказывая малышу, какое он чудесное волшебство и волшебное чудо, как он мне нужен и как ему нельзя от меня улетать. Он внимательно слушал, чуть склонив набок золотистую головку, и ему нравилось то, что я говорю, я знала, что ему нравится.

– Дюш, он феникс! Представляешь? Самый-самый настоящий феникс!

Мне так не терпелось поделиться впечатлениями, что спокойно сидеть на месте никак не получалось, я вертелась, подпрыгивала, дёргала Дюшу за футболку. Дюша меня придерживал, выравнивал и вылавливал, чтобы совсем не свалилась. Общались мы в нашем секретном месте, на толстой ветке старого дерева, надёжно скрытой от посторонних глаз шатром веток поменьше. Сама я на неё забиралась с трудом, карабкалась по стволу, цепляясь за обломанные сучки, вползала животом и только потом занимала вертикальное положение. Вообще-то, проделывать это самостоятельно Дюша категорически запрещал, так что случалось такое редко, только когда очень хотелось побыть одной, но он каждый раз узнавал о моём непослушании по ободранным локтям и коленкам и устраивал такой разнос, что даже родителям было далеко. А вместе с ним всё получалось легко – сам он туда чуть ли не взлетал, меня иногда подсаживал, иногда, наоборот, затаскивал, в любом случае, колени и локти оставались в целости и сохранности.

– Мы правильно-правильно догадались!

«Мы» было преувеличением, в попытках выяснить вид огненной птицы преуспел именно Дюша, и книжки принёс с картинками. Картинки нас тогда и сбили: существа на них совсем не походили на виденного мной чудо-птица.

– Дюш, ты не представляешь! Гроза, а из неё – солнце. Не всё солнце, его тучи спрятали, а такой луч. Он из всех туч выбрался и меня искал. Понимаешь? Только совсем не говори, что мне в дождь нельзя было. Это очень-очень нужно! Он меня искал! А потом нашёл и стал пёрышком. Правда-правда. А ещё потом растаял. Луч растаял, который пёрышко. И я плакала, потому что оно растаяло, ну, я же так думала. А оно спряталось. Нет, не спряталось. Я не знаю, как это, пусть будет спряталось. Дюш, оно… Нет, он! Вот! Он в меня спрятался. Понимаешь? Я не понимаю, но как-то так. Дюш, ты чего молчишь? Скажи что-нибудь. Дюш, представляешь, все думали у меня температура, а это он, это от него у меня жар, а не от какой-то их температуры. А потом, ночью, у меня рука ка-а-ак засветилась… А ещё раньше, когда он только прилетел, я ему стихи придумала. Он, наверное, поэтому остался. Вот, слушай, какие…

Перескакивая с одного на другое, рассказывая одновременно о Принце, грозе и фениксе, я кое-как изложила всю историю.

– Дюш, он такой… Ты не представляешь какой! Лучший-лучший! Самый-самый! Солнечный-солнечный! И весь из огня! Что? Двоюсь, да?

За привычку дважды повторять слова Дюша меня обычно подначивал и передразнивал, хотя не так часто она у меня проявлялась, лишь от волнения. Правда, Дюшины поддразнивания и помогали справиться с волнением. Но сейчас он обошёлся без них, только спросил:

– Он с тобой разговаривает?

– Я с ним разговариваю. А он в меня думает… Мной думает… Дюш, я не знаю, как это объяснить, я просто, раз, и всё знаю. Кто он, что ему нравится, а что не нравится. Я его Пёрышком назвать хотела, нельзя же, чтобы без имени, ему очень-очень нужно имя. А он не хочет, совсем-совсем, ему такое не нравится, а у меня другое не придумывается, и он не подсказывает, а я…Дюш, куда ты смотришь? Я тебе рассказываю, а ты смотришь! Я его попросить хотела, чтобы тебе показался, а теперь обижусь и не попрошу! Вот!

Дюша совсем не испугался, продолжал смотреть куда-то в район моего плеча и улыбался. Этому плечу было теплее, чем другому, намного теплее, видимо, плотная крона нашего шатра оказалась не такой плотной, солнышко пробралось через неё и хорошо пригревало, почти припекало.

– Луч.

– Ну да, луч. Я же тебе рассказываю! Тучи все чёрные, а сквозь них… Ой, Дюша! Ты молодец! Лучик! Он будет… – и сама поняла, что погорячилась, если птенчик не согласится, то никакого «будет» не будет. – Ты будешь Лучик? Нет? Не нравится? Дюш, ему не нравится…

– Нравится. Только не Лучик, а Луч.

– Откуда ты знаешь?

– Вижу.

Против Луча феникс не возражал, очень даже соглашался. Такой довольный стал.

– Точно. Прямо, как ты! – против этого сравнения они оба не возражали и оба были довольны, а я сообразила то, что сразу не сообразила: – Дюша, ты его видишь? Где?

И сама поняла где. Плечо мне не солнце припекало, то есть, солнце, конечно, его лучик, мой Луч. Сидел себе на плече и расправлял крылышки.

– Дюш, скажи, он самый-самый…– я почему-то перешла на шёпот и замерла, ожидая ответа.

– Самый, – подтвердил Дюша.

Счастью не было предела, оно заполняло, переполняло и выплёскивалось смехом. Из Дюши тоже. Вдвоём смеяться намного лучше, чем одной.

– Дюш, смотри, что я придумала! Лучший, потому что Луч. Понимаешь? Ну, Дюш, легко же, Луч – луч-ший. Да? А я… я тогда… тогда я… Лучница! Вот. Правильно же? Он – Луч, я – Луч-ница, а…

– Дашка, заносит, – большинство моих «заносов» Дюша поддерживал, часть придерживал. – Лучница – от слова «лук». Робин Гуд – лучник, потому что у него лук.

С этим своим «заносом» я расставаться не хотела, он мне нравился.

– Если «лук», то должно быть «лукник», а Робин Гуд… А, может, у него свой Луч был, просто никто этого не знает. Вот. А всякие другие не поняли… или просто хотели, как он и тоже стали так называться. Дюш, ну что тебе жалко, что ли, что я буду Лучница?

– Будь, – подумав, разрешил Дюша. – Только никому не говори.

Луч считал так же. С плеча он перебрался на руку, чтобы я не выворачивалась посмотреть на него, просто исчез, так же как ночью, и появился на ладони, сразу горячо стало не плечу, а ей. Теперь маленький чудо-птиц сидел на пальце, слушал нас и чистил пёрышки. Пёрышки искрили, но не обжигали, а хвостик ещё и вспыхивал, но тоже не обжигал.

Второй подарок ждал меня дома. Окошко в сказку снова открылось. За всё время ни разу не случалось, чтобы оно открывалось столько раз подряд, я даже не надеялась, что получится. Принц шёл по какому-то светлому залу, полному людей. Наверное, куда-то уезжал, все вокруг были с чемоданами и сумками, как на нашем вокзале, когда мы прошлым летом путешествовали к морю. У него тоже была сумка, небольшая, на длинном ремне через плечо. А может, не уезжал, провожал или встречал кого-то. Остановился Принц у белой колонны, облокотился на неё, достал книгу и начал читать. А я сама не заметила, как начала ему рассказывать. Наверное, это было очень невежливо, мешать читать, но он всё равно меня не слышал, и я продолжала говорить. Обо всём. О нём, о Луче, о сказке, даже о Дюше. Только самое главное сказать не успела: как я его люблю. Прибежала Настя и окошко закрылось.

С этого дня заглянуть в сказку стало получаться намного чаще. В ком причина такого везения я догадывалась, а Луч этого и не скрывал, и благодарность за короткие свидания с Принцем принимал с удовольствием. Конечно, это были не совсем свидания, не такие, которые описывают в книжках или по секрету рассказывают девчонки постарше, но мне и так было хорошо. Просто видеть его, знать, что Принц где-то есть и с ним всё в порядке. И с каждым разом влюбляться ещё сильнее.

Принц теперь всегда был один. То есть, рядом с ним часто оказывались какие-то люди, но он был один. Принцесса и взрослый чудо-птиц больше не появлялись, по ним я скучала. Если бы перестал появляться Принц… О таком даже думать было страшно. Я, вообще, стала очень многого бояться. Теней, видела их несколько раз. К счастью, этих ужастиков было мало и близко к Принцу они не подползали. Того, что окошко в сказку перестанет открываться. Тогда я не смогу узнать, что там происходит, что с ним происходит. Того, что Луч расхочет жить у меня… во мне и улетит. Он ещё ни разу не летал, только подпрыгивал и махал крылышками, но я уже боялась. Того, что моё чудо почему-то не сможет летать, а это нельзя, неправильно, он ведь птица, а птицы должны летать. Того, что его кто-нибудь увидит. Мне этого совсем не хотелось. Вдруг обидят? Он же совсем маленький! За этот страх Луч обиделся сразу. За то, что посчитала его маленьким. И я узнала, что обжигать феникс очень даже умеет. Больно.

А страх, что его увидят, Луч развеял сам и очень скоро. Взял и выбрался на плечо во время обеда. Перед всей семьёй. Ничего не изменилось, родители спокойно продолжали есть, разговаривать и делать мне замечания, чтобы не сидела столбом с застывшей в воздухе ложкой. Только Настёна крутила головой, пыталась что-то рассмотреть, но так и не смогла, вернулась к своей каше.

Потом Луч проделал то же самое на улице, среди толпы девчонок и мальчишек. Несколько человек вели себя как Настя, и так же, как она через некоторое время бросали попытки разглядеть что-то непонятное, отмахиваясь общим: «Показалось», остальные совсем не реагировали. Так что на эту тему я успокоилась.

Мой двенадцатый День рождения принёс две неожиданности сразу. Нет, начался он, как и примерно четыре последние, с поздравлений, напоминаний, что я совсем взрослая и должна… В общем, всё как обычно. С обязательными практичными подарками, это я воспринимала нормально, особой роскоши в семье не водилось, побаловать нас родители старались, но в меру и по возможностям.

В этом году мера и возможности ещё уменьшились, у отца появилась другая семья в другом городе. То есть, началось всё раньше, а полгода назад он ушёл к ним насовсем. В чём-то я его понимала, характер у матери не из лёгких, в чём-то понимала её, у отца хватало своих прибабахов. Нас с Настей они оба ни понимать, ни спрашивать ни о чём не собирались. Возможно, это правильно, взрослым виднее. И лучше жить порознь, чем с тем, с кем нормально жить не получается, а у них не получалось уже давно. Только обещание, что для нас ничего не изменится, они зря давали, Настёна им поверила. А я убегала из дома при каждой возможности, в нём поселилось ощущение пустоты.

Убежала и в этот день. Туда, где пустоты не было, в наше секретное место. Пришла раньше Дюши, на ветку забралась сама, теперь это выходило без труда, я подросла и практика сказывалась. Кроме всего остального, мне требовалось побыть одной по очень важной причине. Не могла я сегодня не увидеть Принца, а дома шансов на это не было, мать затеяла ремонт и Настю временно переселили в мою комнату.

Принесённое с собой зеркальце отразило меня с Лучом на плече. Подросла не я одна, феникс тоже уже не был совсем крохой, хоть всё так же не походил на чудо-птица из сказки.

– Гадкий утёнок… Ай! Луч, не жгись! Знаешь же, что не про тебя, – планы вырасти красивой осуществляться не спешили, о чём безжалостно сообщало любое зеркало, загоняя меня в нытьё по поводу своей слишком обыкновенной внешности. – Ты из-за меня? Луч, ну это же правда! Вот сам скажи, посмотрит Принц на такую? Не посмотрит, даже не заметит. Принцесса – красавица, Он, вообще, самый-самый, а я… Луч, получится у меня стать такой, какую он увидит? Получится? Потому что ты Луч? По-лу-чи… по… луч… Понятно. Ладно, будем ждать. Заглянем? Ты поможешь?

За два года мы научились жить вместе, научились понимать друг друга. Я знала, на что феникс обижается, Луч знал, как мне это объяснить. Что-то говорить вслух было необязательно, все мои мысли он читал, как открытую книгу, мне просто нравилось с ним разговаривать. А ему нравилось, что я зову его всё делать вместе. И Дюша ему нравился, единственный из всех, остальных он игнорировал или терпел, как неизбежность, а для меня стало верной приметой, что от человека надо держаться подальше, если мой чудо-птиц прячется или обжигается. Следов от ожогов феникса не оставалось, но чувствовались они очень хорошо. Из всех моих занятий Лучу пришлось по вкусу чтение, не считая уроков литературы в школе, их мы на пару терпеть не могли, а самым любимым оставалось окошко в сказку, теперь в него мы всегда заглядывали вместе.

Принц будто знал, что у меня сегодня праздник, смотрел так же, как в тот день, когда на мою ладонь легло пёрышко чудо-птица. Время потеряло счёт и весь мир куда-то делся, только он и я, глаза в глаза, долго-долго и так мало. Пока снова не ушёл в мерцание воздуха. Сказку в этот раз никто не спугнул, без Принца она сама закрылась.

Я ещё посидела с опущенными ресницами, продлевая минуты встречи, не желая возвращаться в обыденность. Всё равно пришлось, шорох приближающихся шагов и радость Луча сообщили, что Дюша на подходе. Раздвинула ветки, выглянула и…

– Дюш… Дюша! Стой и не шевелись!

Закричала я не просто так, всё пространство вокруг пронизывали разноцветные нити. Они тянулись отовсюду, лежали на траве, оплетали деревья, плавали в воздухе. Какие-то из них светились ярко или слабо, какие-то оставались совсем тусклыми, одни казались натянутыми струнами, другие провисали и извивались… Всё это было необычно, непривычно, красиво и немного пугающе. А вот чего я испугалась больше, сама не понимала: того, что эти нити могут что-то сделать Дюше, или того, что он сам их нечаянно повредит.

– Даш, ты чего? – Дюша послушно остановился, но долго слушаться точно не собирался.

– Ещё не знаю. Тут такое… Ты сам ничего не видишь?

– А какое «ничего» я должен видеть?

– Такое… нитчатое. Дюш, подожди. Просто постой спокойно минутку. Луч, это что?

Знание, пришедшее от феникса, мягко говоря, шокировало.

– Дюша, это их сила. То, чем они живут. Все они. Дерево… все деревья. Трава. Даже у камня она есть. И её видно. Такую, как ниточки. Понимаешь? – понимал Дюша уже рядом со мной, Луч передал, что никакой опасности ни для кого нет. – А я не понимаю. Нет, я понимаю, но не понимаю. Они всегда были, только я их не видела, а теперь увидела, потому что пришло время. А какое время он не говорит. Вот. Может, то, что мне двенадцать стало? Оно, это число, такое, как особенное, что ли. Двенадцать часов, двенадцать месяцев, Светка гороскоп приносила, про годы, там их тоже двенадцать. Может такое быть? Наверное, может. Дюш, а тот, кто их видит, он не такой, как все, у него тоже есть сила, способности. Вот. И этого я не понимаю. У меня же их нет. У меня только Луч есть.

– Только? – этот вопросительно-язвительный Дюшин тон я хорошо знала, переходил он на него, когда умудрялась сморозить какую-то несусветную глупость.

– Ну да… Ой, Дюш, это он? Луч, это ты? Как это? Дюша, он говорит, что и он тоже, а кто ещё тоже?

Этот вопрос остался без ответа. Зато пришёл ответ про способности.

– Дюш, я колдунья… или ведьма… В общем, волшебница, только совсем слабенькая. Но если очень надо, можно у них попросить силу, не насовсем, потом вернуть нужно, а сразу что-то своё отдать. Только не вещь, а такое… Не знаю, не поняла. Луч, как можно отдать радость? Можно? Они сами знают, как взять? Ой! А можно не радость, а наоборот, печаль какую-нибудь? Можно? Здорово! Нельзя? Ясно. Дюш, если я что-то отдам, то у меня там, где оно было, будет пустота, пока не верну то, что взяла. А возвращать мне пока нечем, потому что я ещё слабая, своей силы почти нет. Жалко, правда? Мы бы сейчас попробовали. А может, попробуем? Немножечко. Отдам одну маленькую оби… Дюш, ты чего?!! – перед моим носом возник Дюшин кулак.

– Только попробуй попробовать! Тоже мне, додумалась! Дашка, выпросишь, забуду, что девочек не обижаю. Ясно? Нашлась тут, ведьма малолетняя! Колдунья самодельная!

Луч полностью поддержал такой подход к воспитанию, ещё и от себя добавил. Мне осталось смириться и обиженно пробурчать:

– Справились… двое на одну. И, вообще, у меня…

– С Днём рождения, Лучница! Держи, Даш, это тебе. Не потеряй.

От Дюшиного подарка я ахнула. Янтарная капелька с крошечным пёрышком внутри. Где только нашёл такую красоту? Не признался, но остался доволен, что мне понравилось. Луч подарок одобрил и стряхнул с крыла на него искорку, пёрышко в янтаре засветилось.

Домой мы примчались, опоздав к назначенному времени всего минут на десять. Праздничный стол был уже накрыт, родственники весело общались между собой, Настя страдальчески вздыхала на коробку с пирожными, мать выразительно поглядывала на часы. Ещё минут пять я потратила на переодевание и устройство Дюшиной капельки в потайной коробочке со своими «драгоценностями». Там уже хранились привезённая мной с моря ракушка и найденная Дюшей в другом море жемчужина, выигранное в Луна-парке колечко, семь узких цветных ленточек, подаренных опять же Дюшей, и самостоятельно сплетённый браслетик-фенечка. И ещё минутка ушла на изучение нитей силы в своей комнате. Опоздали мы тоже как раз из-за нитей, я то и дело останавливалась, не решаясь пройти через какое-нибудь особенно густое их скопление, хоть и знала от Луча, что ходила сквозь них множество раз, и что мне надо научиться правильно смотреть, чтобы не видеть лишнего, когда это не нужно. На дереве я немного поучилась концентрироваться на обычном мире, но за один раз не очень научилась.

Застолье протекало по привычному распорядку, с тостами и поздравлениями «новорождённой» под спиртное для взрослых и лимонад для детей, взрослые были довольны, дети дружно скучали и ждали момента сбежать из-за стола, аккомпанементом всему шла запись какого-то концерта. В общем, всё, как всегда. Пока в DVD-проигрывателе что-то не заскрежетало, и он не перестал работать. Сломавшуюся технику срочно отключили, в оставшемся без поддержки телевизоре нашли канал с музыкальными клипами, вся детская компания в составе шести человек под шумок перебралась ко мне. То есть, сначала туда сбежали Дина, Маришка и Олег, а нас с Дюшей на выходе перехватила мать:

– Настю заберите.

– Сама придёт, – с моей точки зрения сестрёнка была уже не настолько маленькой, чтобы заблудиться в трёх комнатах. Но это только с моей.

– Чтобы опять в краску влезла?

Пришлось задержаться и подождать, пока Настёна дожуёт пирожное. И самой застыть в полном шоке, зацепившись взглядом за картинку на экране.

– Даш, пойдём. Дашка, я всё, пойдём уже! – канючила сестра.

– Дарья, в чём дело? – выясняла мать.

– Ксеня, отстань от девочки. Песня ей понравилась, сама не видишь? Хорошая песня, кстати, – заступался дядя Стёпа.

Я их слышала и не слышала. То, что показывал телевизор, мне было очень хорошо знакомо. Так, хорошо, что…

– Дюша, это что? Это где?

Ответили мне сразу все и сразу всё. Назвали песню, её давнюю популярность и недавнюю забытость, исполнителей, а заодно город, где снимался клип. Только Луч промолчал, но он такое никогда и не подсказывал.

– Тёть Ксень, мы с Дашей ко мне за фотиком сбегаем? Мы быстро.

Что произошло нечто неординарное Дюша понял мгновенно и так же мгновенно изобрёл повод переговорить один на один.

– Настю с собой возьмите.

Разбираться, не расслышала нас моя мать или, действительно, хотела отправить Настёну с нами, мы не стали, отвели её к остальным и рванули на улицу.

– Дюш… Ой, Дюш! Это тот город. Понимаешь? Из сказки. Город Принца. Я его видела. Дюш, это точно-точно он! Всё, как там, только не такое яркое. Понимаешь? Когда он там, оно всё яркое-яркое, а сейчас нет. Но это всё оттуда, улицы, речка, и люди одеты так же, и машины такие же. Оно всё-всё такое же! Дюш, как это может быть? Что это значит? Моя сказка живёт там? Сказки могут жить тут? Не за тридевять земель, а прямо тут?

– А почему нет?

– Ну… Не знаю. Это же сказка, это совсем другой мир, волшебный и чудесный. И прекрасный. Как он может быть тут? Так не бывает! Ай, Луч, не жгись! Ой, да! Луч! Луч же может тут, значит, и сказка может, Луч сам сказочный. Да, Луч? Луч, а ты об этом знал? Ну да! Как ты мог не знать? Ты же оттуда прилетел! А почему не ска… Ой, Луч! Ой, Дюш! Это значит… Это значит, что он здесь. Принц здесь! И… Мы встретимся! Мы обязательно-обязательно встретимся! Если он меня не найдёт, я сама его найду. Я теперь знаю, где искать. А давай прямо сейчас поедем? Только билеты…

– Притормози, Даш, пока рановато. Зачем ему такая невзрослая? Давай ты ещё немного вырастешь, потом я тебя сам отвезу, если не передумаешь.

Луч придерживался Дюшиной точки зрения. В общем, они меня убедили. А я их убедила, что никогда не передумаю.

Ночь чуть не испортила всё радужное настроение. Заснуть не получалось долго – слишком взбудоражена я была после случившихся днём чудес. Лежала, мечтала, представляла всевозможные варианты встречи с Принцем. На палубе корабля, непременно парусника, они красивее других. На взлётной полосе… двух взлётных полосах – аэродрома и космодрома. В ракете и в самолёте, если разминёмся до взлёта. В башне злобного злодея, откуда он меня спасёт. На старой аллее, где мы нечаянно столкнёмся. На вершине снежной горы, куда мы взберёмся с разных сторон. В пустыне, куда… где… С пустыней что-то не складывалось, как и зачем мы в ней окажемся не придумывалось. Но, видимо, из-за бескрайних песков захотелось пить.

Свет я не включала, чтобы никого не разбудить, да и было не очень темно, полная луна и уличный фонарь подсвечивали кухонное окно и часть коридора. До цели добралась без приключений, ни обо что не споткнулась, ничего не уронила, а на обратном пути увидела её. Тень. В неясном дрожащем свете она колыхалась у двери родительской комнаты, расплываясь и сливаясь с полумраком. От неожиданности и испуга я закричала… Закричала бы, но дыхание перехватило так, что даже пискнуть не смогла. И двигаться не могла, страх сковал руки и ноги, только мороз свободно гулял по коже. А потом резко стало жарко и не страшно, выбравшийся на плечо Луч прогнал темноту. Никакой тени не было, просто со стены свисал не до конца оторванный кусок обоев и шевелился от сквозняка.

ЭПИЛОГ продолжается

Странный выбор оказался у той, которая расплатилась памятью за помощь. В том, что она отдала, почти не было обычных дней. Сознательно хотела забыть или не понимала, с чем расстаётся? А то, что ей не выдержать полученной силы, понимала?

Деревья притихли, повинуясь его воле.

Пока её воспоминания принесли больше вопросов, чем ответов. Окошко в сказку? Пространственно-временное окно, мини-портал ограниченной функциональности. Как она смогла его открыть? Или кто-то ей его открыл? Кто? Зачем? Он хорошо понимал, кого она там увидела. Принц и Принцесса. Забавно. Ещё забавнее, что она, в общем-то, угадала. Ошибка исключена, других таких пар в этом времени этого мира не было.

Для чего ей дали их увидеть? Чтобы стала Хранящей? Исключено. Феникс сожжёт любую, в ком не живёт искра древнего пламени, а их мало, единицы, каждая прослеживается, и девочки Даши среди них нет. Кто она? Хранящими не становятся сквозь расстояния и годы, живой огонь можно подарить только при непосредственном контакте, при главном и непременном условии, а это условие не могло быть выполненным.

Настоящая любовь у маленькой девочки? Абсурд. Детская влюблённость не более. Придуманная влюблённость в того, с кем ни разу не встречалась. Слишком мало, чтобы принять феникса. И слишком опасно для неё, если рядом нет того, кто может защитить. Живой огонь – лакомая приманка для всей существующей нечисти. Потому и отправил Принц домой феникса Принцессы, своей Хранящей, что не мог оставаться с ней рядом – пришло время выполнить его миссию, а она не могла идти за ним, ещё не была готова. Он мог бы оставить всё, как было, и возвращаться к ней, когда была возможность, нечасто и ненадолго. Решение далось нелегко, но защитить Принцессу, уберечь её от беды тогда казалось важнее. Оставшись в одиночестве, легко поддаться сиюминутной слабости, стать желанной добычей для всей дряни земной и неземной, что уже подползала, привлечённая огнём феникса. Как приползла к той, которой не должно было быть.

Кусок старых обоев? Она могла убедить в этом себя, но не его. Девочка видела то, что видела, то, что сбежало от живого огня. Тень. Да, чем-то похоже. Безличием своим и сутью. Плутяне, пустотники, порождение хаоса, вызревшее на Плутоне, галактические мусорщики, призванные убирать то, в чём нет жизни.

Поэтому он здесь. Не для того, чтобы уничтожить или выдворить чужаков, этим займутся другие, когда он примет решение. Плутяне не приходят просто так, планета, куда они явились, серьёзно больна. Его задача – наблюдение, диагноз и вердикт, подлежит ли Земля лечению.

Кого почуял виденный девочкой пустотник? Феникса или готовность матери заполнить пустоту после развода другой пустотой? В отданной памяти этого не было.

ГЛАВА 3 – Нити

Дюшу я нашла на спортплощадке его института. Можно было, конечно, дождаться, пока сам придёт, но мне требовалось выговориться.

– Вот скажи, как так можно? Она же дура конченая! Полная и бесповоротная!

– Гризли?

– Ну да! – я максимально точно постаралась скопировать манеру и интонации своей учительницы: – Какое отношение имеет Дюма к мировой литературе?

– Круто! – от восхищения Дюша чуть не слетел с турника. – Лучше бы она сама его к ней не имела.

– Так я и сказала.

– И как?

– Дословно.

– Даш, не тупи. Реакция как?

– Как обычно. Мать в школу. Мелочи, всё равно не пойдёт.

– Это понятно, и было бы мелочью, если бы на этом закончилось, – Дюша спрыгнул на землю, отобрал у меня баночку кока-колы. – Дашка, два месяца до экзаменов, она тебя завалит стопудово. Из-за чего в этот раз сцепились?

– Сочинение. «Судьбы женщин в мировой литературе». Все нормальные писали по Толстому, Тургеневу и Некрасову, самые умные – по Шекспиру и Гюго.

– Ясно. А ты по Дюма.

– И Грину, и Каверину. Хотела ещё по Мопассану, но не успела.

– Хоть что-то радует. Твоё счастье, что времени не хватило, за «Милого друга» Гризли бы тебя на месте загрызла.

– Дюш, мне бы хватило, только у меня мысли не туда свернули. Такое что-то подумалось… Вот смотри, двое встретились, влюбились, а потом раз и всё. Как это?

– И эти свои мысли ты…

– Ну да. Я поэтому сразу не показала, они в тетрадке остались, а тетрадка у неё. Гризли не видела, они на последней странице, а то напомнила бы про «неуместные потуги на творческой ниве», – цитата была дословной, полученной после вставки в одно из сочинений моего четверостишья. – Дюш, у неё мозги где-то в дореволюционных временах застряли.

– Бери дальше, в районе средневековья. Пойдём на дерево, покажешь, что наваяла.

На самом деле, к моим поэтическим заскокам Дюша относился вполне серьёзно, хотя и довольно критически, чего я немного побаивалась и каждый раз волновалась, показывая свои творения. Но его критика никогда не была беспочвенной, я обижалась, успокаивалась, обдумывала и соглашалась.

Наше дерево ещё не оделось листвой, только выпустило первые клейкие листочки, и шатёр получался ажурным, ничего не скрывающим, но люди здесь ходили редко и нам никто не мешал. Я читала, Луч бродил по плечу, Дюша слушал.

Почему так случается:

Двое где-то встречаются

Один раз, а потом вновь и вновь,

И совсем ниоткуда

Возникает вдруг чудо,

И зовут это чудо Любовь?

Почему так случается:

С неба звёзды срываются,

И наполнен весь мир светом их,

И поймёшь ты однажды,

Улыбнёшься и скажешь,

Что весь мир лишь для вас, для двоих?

Почему так случается:

Краски вдруг размываются,

Над рекою клубится туман,

И всё стало ненужным,

Обычным и скучным,

И в словах, и в глазах лишь обман?

Почему так случается:

Плохо всё получается,

Всё не то, все не те, всё не так,

И не сбылось пророчество,

И опять одиночество –

Злейший друг твой и лучший враг?

Почему так случается:

Ничего не меняется,

То же солнце и та же звезда,

Только двое расстались,

Навсегда попрощались,

Навсегда, навсегда, навсегда?

– Рассказывай.

– Что рассказывать?

– Луновая, ёжика не отыгрывай. С чего тебя накрыло?

Если Дюша перешёл на фамилию лучше признаваться во всём содеянном и не содеянном тоже. Номер с отмазкой, что всё это чистая теория, построенная на книжных историях и не имеющая ко мне отношения, не прокатит.

– Сама не знаю, настроение не очень было, заснуть не могла, напридумывалось всякого, а оно потом приснилось. И сон такой… реальный, и не забывается. Как будто мы с ним встретились, ну и дальше, как в стихах. У меня строчки с утра в голове крутились, а пока над сочинением думала, ещё трагики добавила, и они сложились. Уже прошло, Дюш, правда. Критиковать будешь?

– Буду, потом. В твоём «уже прошло» правды столько же, сколько ума в Гризли. Успокоишься, тогда поговорим.

– Ладно, давай так, – спорить я не стала, настроение после сна, действительно, так и не пришло в норму, сменила тему. – Дюш, может мне в «пед» пойти, если на журналистику не поступлю? Будет в школе хоть один продвинутый препод. Педагогический там есть, я узнавала, и с твоим почти близко, вроде бы. Дюш, ты же переведёшься?

Перевестись в институт, расположенный в городе Принца, Дюша обещал давно, ещё с первых наших разговоров о моём поступлении, но я всё равно об этом спрашивала, не могла представить, что его не будет рядом, и облегчённо выдыхала, услышав положительный ответ. И сейчас выдохнула. И снова вдохнула.

– Дюш… Дю-у-уш…

– В ло-о-об, – растягивания имени он по-прежнему не терпел, а у меня оно иногда непроизвольно получалось, от какого-нибудь потрясения.

– Потом. Дюш, Луч говорит…

То, что говорил Луч, требовалось опробовать немедленно. Вот просто ни секундочки не откладывая! Нет, всё-таки, чуточку отложив.

– Я сейчас, я быстро!

С зеркальцем я давно не расставалась и так же давно Дюша спокойно наблюдал за моими «свиданиями» с Принцем, терпеливо ждал, пока насмотрюсь и вернусь в его общество, точно зная, что «быстро» – понятие очень растяжимое.

Принц не менялся. Для меня это было нормально и правильно, ведь годы не властны над сказочным Принцем. Сегодня окошко показало, как он выходит из мерцающего воздуха, осматривается и неспешно идёт по широкой дороге к далёкому горизонту. Окошко закрылось, когда одинокая фигура стала едва различима.

Я спрятала зеркальце и громко объявила то, что перед этим мысленно рассказала Принцу, только другими словами:

– Трубите, фанфары! Гремите, литавры! Дюш, хоть похлопай, я сейчас доброй волшебницей становится начну. Луч, что дальше? Сама? Да ладно?!! Нет, правда, сама? А как? Лу-у-уч! Ай, Луч!

Видеть и не видеть разноцветные нити по собственному желанию я научилась примерно за месяц после первого раза, всё остальное мне категорически запретили, попытка нарушения запрета каралась ожогом и длиннющей нотацией. Теперь запрет был снят. Потому что время пришло. Всё, на этом объяснения исчерпывались, феникс был уверен, что знакомство с магией дело личное и простое. Мне бы его уверенность!

Ну, если Луч так считает… Я сконцентрировала взгляд на полураскрывшемся листочке, весь остальной мир поплыл, стал немного смазанным, нечётким, на мгновение закрыла глаза, чтобы открыв, встретиться с ним уже совсем другим. Настолько другим, что сама себе не поверила. Нити были привычны, на них я смотрела часто, но никогда ещё не видела таких красок. Нет, видела. В сказке. Таким ярким всё было рядом с Принцем. Даже оглянулась, а вдруг он рядом? Конечно же, никого не увидела. Но это не страшно, совсем скоро я уеду к нему и… А пока… Знать бы, как это всё делается!

Судя по тому, что донёс до меня Луч, следовало прислушаться к себе. Что-то типа «интуиция подскажет». Моя интуиция, видимо, была порядочной заучкой и противницей подсказок, даже не шептала ничего. Ну и пусть! Ну и подумаешь! Сама разберусь, логикой.

Я осторожно погладила тот листик, что помогал переключить зрение, ещё не касаясь тоненькой ниточки силы, залёгшей в его серединке. Нежная зелень листочка отозвалась тихим пением. Я замерла, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть маленькое чудо. Это я его сделала? У меня получилось? Из феерии собственного восторга в суровую… если честно, совсем не суровую, а очень красивую реальность, вернул Луч. Ни малейшей моей заслуги в этом не было, я всего лишь смогла услышать. Потому что время пришло. Ага. Вот так и всё. То же самое исчерпывающее объяснение.

Ладно, попробуем ещё. Тронула тонкую веточку, ещё несколько листьев, ветку, на которой мы сидели, ствол. Спрыгнула на землю, пробежалась, дотрагиваясь до всего, что видела. До молодой травы, до редких апрельских первоцветов, до берёзки и ясеня. Всё отзывалось и пело на разные голоса, в унисон выводило таинственную мелодию, даже замшелый камень гудел охрипшим басом.

Дюша за моей беготнёй наблюдал с улыбкой и ничего не спрашивал. Правильно. Зачем что-то спрашивать, если сама расскажу?

– Дюш, они поют! Они все поют… Оно всё поёт… Как правильно? А, не важно! Это так здорово! Ты не слышишь? Ой, если не слышишь, я не знаю, как объяснить… Оно всё вот так…

– Дашка, тормози! Давай, петь ты не будешь.

В этом он был совершенно прав, с моим слухом петь точно не стоило, поэтому я не обиделась.

– Не буду, пусть они поют, а я сейчас сама что-нибудь ка-а-ак сделаю! – сделать мне в голову пришло самое элементарное: потянуть за одну из нитей, например, вот эту, голубую с крупными синими вкраплениями. Потянула. Ничего не произошло. – А если я их две вместе сплету, должно же что-то получиться? Волшебница я или не волшебница? Нет, волшебница – это как-то совсем по-детски, а колдунья – мне не нравится, – рассуждения над самоназванием не отвлекали от основной задачи, я продолжала скручивать две нити в одну. – Ведьма? Тоже как-то не очень. Дюш, а маг женского рода как будет? Магичка или магиня? Или магистра? Мне такое нигде не попадалось.

– Так и будет: маг женского рода, но ты можешь быть магнолией.

– Кем?!! Дюш, это что сейчас было? Это в смысле, что я маг ноль?

Вот теперь я обиделась, и от обиды нечаянно дёрнула сплетаемые нити и ещё несколько близких к ним. Ладони куснули сотни мелких холодных иголочек, а на нас обрушился водопад, небольшой, размером с ведро. У меня срочно потерялся дар речи, у Дюши сохранилась трезвость ума.

– Не магнолия. Как насчёт чародейки? Катит? – по-моему, мне сейчас всё, что угодно, катило, но и вариант названия противоречия не вызывал сам по себе, я согласно кивнула. А потом кивнула много раз, отвечая на предостережение: – Сушить нас не догадайся, меня в негры не тянет. Погнали домой, пока не простыла.

И тут я испугалась. Луч – огненный! Против обычных водных процедур феникс не возражал, но заранее прятался, а это всё случилось так неожиданно, когда он на плече сидел… От волнения разом навалилась такая слабость, что ноги стали ватными, Дюша успел поддержать, чтобы не свалилась, но я это едва заметила.

– Луч! Луч, ты где? Луч, отзовись! Лучик, маленький мой… Ай! Луч, больно же! Ой, жгись, пожалуйста, сколько хочешь, только не девайся никуда! Ладно? Ты обиделся? Нет? Правда-правда? Луч…

Мы максимально выжали промокшую одежду. Мы – это Дюша, я стояла, прислонившись к дереву и только подавала ему всё, требующее избавления от лишней влаги.

– Ты оделась? Уходим?

– Да, поворачивайся. Только давай немного отдохнём. Честно, одну минутку – и пойдём. Как-то мне не очень хорошо.

– Не очень хорошо или очень нехорошо? Даш, с упором в логику, ты сейчас точно магнолия. Всю свою силу растратила на этот душ.

– Думаешь? Её так мало было?

– Может, и много, мы же не знаем, куда и сколько ты её вложила. Запомнила хоть, как оно получается?

– Не-а, чтобы запомнить, понять надо, а я ничего не… Дюш! Помнишь, Луч говорил, что можно силу взаймы попросить? Давай, я сейчас попрошу, а потом верну? Это же уже, наверное, получится? Моя как-то опять накопится, я всё отдам, а своё заберу. Луч, можно?

Вообще-то, на положительный ответ я почти не рассчитывала, на всякий случай попробовала, но, видимо, мне это, действительно, было нужно, раз феникс не возмутился и Дюша промолчал. Я немного подумала над тем, с чем мне не жалко расстаться. Например, слёзы. Без них можно прекрасно обойтись. Оставалось сообразить, как уговорить на этот обмен то, что у меня под рукой. Связываться с голубыми в синюю крапинку нитями больше не хотелось, светло-зелёные, лежащие на траве, выглядели привлекательнее, но к ним нужно наклониться, а это в моём состоянии было чревато. Оставались такие же зелёные, но более тёмные, насыщенные, обвивающие ствол дерева. Я выбрала только одну, зацепила её и попросила:

– Поделись со мной, пожалуйста. Обещаю, что отдам всё обратно, как только смогу. А пока можешь забрать слёзы, возьми, сколько нужно.

Легче стало почти мгновенно, и так же мгновенно листва на большой ветви потемнела и скукожилась, а сама ветвь засохла, буквально на глазах.

– Что это? Дюша, что это? Как это? Это из-за меня? Луч, это из-за меня? Я её убила, да? Не молчите, скажите мне, это всё я? – ответ я знала сама, но верить в него не хотела, хотела услышать, что это просто совпадение, мало ли у ветки причин засохнуть… Мало. Одна. Я. – Не хочу так, мне так не нужно! Забери всё обратно! Слышишь, забери всё! – я хватала то одну, то другую нить, упрашивала, уговаривала… – Ну, пожалуйста, забери! Оживи!

– Это не так делается, – мою руку отвела в сторону другая рука. – Если забирала при прямом контакте, возвращать нужно так же. Ищи пустой канал.

Сообразить, что канал – это нить, я как-то сразу сумела, а искала его долго, пока не догадалась, что не то ищу. Да, вот она, обвисшая прозрачная нить, почти невидимая, среди остальных, полных. Я подняла её и снова попросила:

– Забери…

– Остановись. Не так. Повторяй за мной: возвращаю то, что забрала, за мной нет долга.

Я повторила и тут же сползла по стволу на землю, слабость вернулась, зато ветвь снова радовала глаза молодой зеленью. С неё я перевела взгляд на ту, которая мне помогла, запоздало понимая, что рядом уже не только Дюша.

– А… Вы кто?

– Можешь называть меня Ребекка Ивановна.

Не могла. Самое-самое честное слово назвать её вот так, просто по имени-отчеству, я не могла. Только: «Ваше величество». Оно просто вертелось на кончике языка и обещало прорваться, если решусь что-то сказать. Женщина, стоявшая перед нами, была величественна. Объяснить, в чём таилось это величие, я тоже бы не смогла. Во всём. Во взгляде, в осанке, в повороте головы, в движениях рук, даже в улыбке. И ассоциация на ум приходила всего одна – строгая королева. Да, именно так – строгая королева, несмотря на улыбку.

А Луча её строгость ни капли не смущала. Напротив, он всей своей огненной натурой рвался познакомиться поближе: исчезал и появлялся, носился с плеча на плечо, нервничал, и накрыл меня приливом невообразимой радости, перебравшись на подставленную ею руку. Таким я феникса ни разу не видела, даже не представляла, что он способен так ластиться и нежничать. Строгую королеву настырность моего чудо-птица ничуть не раздражала, она его по спинке погладила, почесала подставленное горлышко, провела пальцами по встопорщенному хохолку, и всё это время они неслышно общались, в этом я не сомневалась, и оттого изумлялась ещё больше. И, окончательно изумившись, повторила свой вопрос:

– А вы кто? – едва удержав рвущееся на волю «Ваше величество».

В ответ она сообщила такое, что я совсем оробела, если не сказать больше.

– На ближайшее время – твоя учительница. Дальше – будет видно. Сейчас не пугайтесь, – меня и Дюшу обдало волной горячего воздуха, моментально высушившего одежду. – Всё, – она спокойно устроилась на траве рядом с нами, не утратив при этом своего величия. – Первый урок ты сегодня получила, стоило бы начать с теории, а не практики, но, возможно, так ты его запомнишь лучше. Этот мир крайне беден на любую магию, кроме природной, забирать её просто так нельзя, ты видела, чем это заканчивается.

– Я не знала…

– Теперь знаешь. И растрачивать свою по пустякам тоже нельзя. Ты получила драгоценный подарок, береги его. Ещё одно, отдавая что-либо в обмен на силу, чётко определяй понятие и границы, не просто: «Возьми слёз, сколько хочешь», а «Отдаю слёзы из-за первой двойки». Иначе распрощаешься не только с прошлым, но и с будущим. А то, с чем ты менялась, погибнет, захлебнувшись в излишке эмоций, сами они останавливаться не умеют, будут вытягивать всё дозволенное до последней капли. У этой несчастной ветви ты не только забрала жизненную энергию, но и утопила её в слезах, уже пролитых и ещё непролитых. Понимаешь меня? – я кивнула, и, кажется, действительно, поняла. – Хорошо. Для первого урока достаточно. Сегодня я отвечу на твои вопросы, не на все, на те, которые тебе можно знать ответы, послезавтра начнёшь учиться. И перестань меня бояться, ты звенишь от напряжения.

– Я не боюсь. Просто вы такая… королева… – раз уж первое слово прорвалось, выпустила и второе: – Строгая. Вот.

Она рассмеялась, мягко и звонко. А я поняла, что не могу даже примерно определить, сколько ей лет, сейчас она была совсем молодой и несерьёзной, а минуту назад очень взрослой и мудрой, через минуту вперёд может стать снова другой, словно ей одновременно и тридцать, и пятьдесят, а может, и целая тысяча. Про тысячу подумалось совершенно естественно, ведь она точно волшебница, и, значит, это вполне возможно.

– Не волнуйся, я не всегда строгая. Спрашивай.

Спросить хотелось всё и сразу, а все вопросы как-то разом из головы вылетели. Только один остался, самый важный и главный, но его задать я стеснялась. Зато Луч вернулся, Ребекка Ивановна сама его вернула, стало немного спокойнее. Про Луча я и спросила.

– Расскажите про феникса…ов, пожалуйста.

– Про фениксаов? – она улыбнулась. – Живой огонь, рождённый настоящим солнцем. Всегда неповторимы и прекрасны, но опасны для тех, кто не готов к встрече с ними. В этом мире опасны, практически, для всех.

– Потому что в нём мало магии? – догадалась я.

– Потому что в нём почти не осталось искр древнего пламени, – опровергла мою догадку строгая королева. – На этом всё, остальное тебе знать пока не нужно.

– Совсем-совсем? Даже, есть ли она во мне? – у меня неожиданно проснулась способность рассуждать. – Подождите, я сама. Раз у меня есть Луч, значит, наверное, есть. Правильно? А у Дюши? Он Луча видит и Лучу нравится. Значит, тоже есть. А ещё, есть такие, кто не видит, но как бы чувствует. У них, получается, тоже есть?

Про себя и про Дюшу я, видимо, правильно додумалась, потому что Ребекка Ивановна ответила только на последний вопрос.

– У них не искра, лишь её отблеск, искра от искры. Уже много для этого мира, но очень мало для феникса.

– А тогда… Я ещё спрошу, можно? А их здесь много? В смысле, фениксов много? Ой, нет, понятно же, что много не может быть, значит, совсем мало. Так?

– Сейчас он здесь один.

– Всего один? А… Это Луч? И больше никого? – она молча подтвердила, что так и есть. – Тогда про него спрошу? Вы сказали, что они прекрасны, и я сама видела. Там, в сказке, у Принцессы. Вот. И он был как раз такой… прекрасный. А у меня Луч самый-самый лучший, только он совсем не похож на её чудо-птица. Почему так? Это из-за меня? Потому что я не принцесса и не красавица?

Это было совершеннейшей правдой, и про меня, и про Луча. Он прилично вырос, но от размеров того феникса был так же прилично далёк. И от его прекрасности не ближе. Луч по-прежнему выглядел забавным хронически взъерошенным птенцом.

– Нет, девочка, не из-за этого. Всё произошло слишком рано, ты была ещё очень маленькой, получив его. С одной стороны, это хорошо, детская любовь самая чистая и сильная, но в этом и её проблема, она не под силу ребёнку.

– А теперь, когда я выросла, Луч тоже вырастет? И полетит? И споёт? А фениксы поют? У них есть голос? Не так, чтобы просто знаешь, что он хочет передать, а чтобы его услышать?

– Полетит твой Луч уже скоро. И я очень надеюсь, что его песню мы никогда не услышим.

– Почему? Они некрасиво поют? Разве такое может быть?

– Они поют очень красиво, но лишь один раз в жизни. Всё, Даша, об этом мы тоже больше не говорим.

С кем угодно другим я бы поспорила или даже поныла, но выпросила ответ, Ребекке Ивановне беспрекословно подчинилась.

– А о Принцессе можно? Почему они расстались? Почему улетел её чудо-птиц? Про это можно?

– Можно. Он не мог остаться с ней, на то были причины, и хотел её защитить.

– От теней? Я их видела. Ой, извините, пожалуйста, что перебила.

– Извиняю. Да, ты правильно поняла. Поэтому он отправил феникса домой. Останься он у Хранящей, они бы не отстали. И от тебя не отстанут, поэтому я здесь. Ещё год я смогу закрывать тебя от пустоты, потом придётся справляться самой.

– Подождите… Они здесь тоже есть? Но я их не вижу, только один раз показалось… Мне не показалось? Это была тень? И… Я их не вижу, потому что вы меня закрывали? Это как? Кто они, вообще? А Хранящая – это та, у кого феникс?

– Об этом мы ещё поговорим позже, про Хранящую расскажу и научу всему, чему ты сможешь научиться. Ещё один твой вопрос и на сегодня достаточно.

Я опять постеснялась спросить о самом главном, о Принце, и спросила про другое:

– Луч сказал… ну, как он это делает, что у меня магия проснулась, ещё давно, когда первый раз нити увидела, а сегодня снова так же, что это потому, что время пришло. Какое время?

– Время этого времени. Даша, когда ты поняла, что твоя сказка живёт в этом мире, ты ничего странного не заметила?

Заметила. Не сразу. Когда ума хватило сопоставить все различия в одежде и технике, вспомнить ремарку родственников о давней популярности клипа и посмотреть документалку о современном городе Принца. Только верить в то, что всё, мной виденное, происходит не тогда, когда вижу, очень не хотелось. И я упрямо верила, что, приехав туда, непременно смогу его найти. Ребекка Ивановна верно истолковала моё молчание.

– Сейчас ваше время совпадает, а уезжать тебе никуда не нужно, там его давно нет. Послезавтра жду тебя по этому адресу.

Она назвала улицу и номер дома, легко поднялась на ноги, отошла на несколько шагов и скрылась в замерцавшем воздухе, как это делал Принц. Я ещё немного посидела молча, пытаясь привести сумбурные мысли к хотя бы относительному порядку, не справилась, привлекла к этому делу Дюшу, но и вдвоём мы смогли прийти лишь к одному гениальному умозаключению:

– Она обо мне ничего не спрашивала… И о них, о Принце и Принцессе…

– Но всё знала.

ГЛАВА 4 – Тени

– Дарья, сосредоточься! Что с тобой сегодня? Проблемы дома?

Как-то так получилось, что от Ребекки Ивановны я почти ничего не скрывала, хотя обычно это было мне не свойственно, если с кем-то и делилась я всеми своими радостями и горестями, то лишь с Дюшей. Но с ней всё было по-другому. Она умела спросить так, что не рассказать было невозможно. А ещё она умела выслушать, поддержать, посоветовать, предостеречь. Я уже не робела перед ней, как в первые дни, всё же почти год знакомства, но очень боялась её расстроить или разочаровать, и по-прежнему воспринимала строгой королевой.

Однако, было то, о чём рассказывать я просто стыдилась. Мать пила. Не так, как алкоголики, не каждый день – раза три-четыре в месяц, но остановиться, если начала, не могла. Опьянев, становилась словно и не она вовсе, моментально глупела, несла какую-то полную чушь, всех поучала и осуждала, все вокруг жили неправильно, она одна правильно. А я и Настя назначались неблагодарными девчонками, не оценившими её самоотверженность – если бы не мы она давно бы замуж вышла. Версии нашей вины менялись в зависимости от степени опьянения. На первой стадии – потому что не хотела чужого мужика к дочкам приводить, на последней – потому что ни одному мужику баба с двумя довесками не нужна. Я понимала, что, наверное, так и было, но всё равно было противно. И от её поучений, и от бесконечного хвастовства, и от противопоставления её идеальности и повальной дефективности всех по кругу. Наутро она трезвела, ничего этого не помнила, ей было хорошо. А я помнила, хотела бы не помнить, но не получалось.

Обо всём этом знал лишь Дюша, не раз видел сам. Ребекке Ивановне я ничего не говорила, хотя порой… почти всегда мне казалось, что она в курсе любых дел нашей семьи. Но как о таком расскажешь? Поэтому в ответ я помотала головой, попыталась отвлечься от мыслей, поймать ощущение струящейся по венам силы и перенаправить её в воздушный поток. Чародейка из меня выходила слабенькая, силы хватало только на что-то совсем простое, но строгая королева ничего сложного и не требовала, по её словам, сейчас главным было понять принцип действия магии и освоить управление ею. С этим я, вроде бы, более-менее справлялась.

– Не рассеивай энергию, концентрируй и лови движение. Нет, Даша, не пойдёт. Всё, успокаивай силу и мой руки. Прервёмся на чай, потом продолжим.

Перерывы на чай мне нравились ещё больше, чем занятия магией. Я быстро привыкла, что не на все вопросы можно получить ответы, а к каждому совету обязательно нужно прислушаться. Ребекка Ивановна никогда ни к чему не принуждала, лишь изредка мягко настаивала, что её рекомендацию следует выполнить, даже если совершенно не понимаешь, почему. Просто поверить, что так нужно. А не верить ей я не могла, хотя многое из рассказанного казалось абсолютно фантастичным. Но мне ли сомневаться в существовании сверхъестественного?

Из наших чаепитий я узнала, что Хранящей может стать та, которая любит по-настоящему, такой любовью, о какой только в книгах пишут. Это мне было понятно. А почему так могут любить лишь те, в ком есть искра древнего пламени, – не очень. Про эти искры Ребекка Ивановна ничего не рассказывала, кроме того, что они очень важны для мира, они в нём жизнь поддерживают. Если погаснет последняя, миру будет очень плохо, в него придёт пустота. Чтобы этого не случилось, когда искр становится мало, появляются Хранящая и тот, кто может подарить ей живой огонь. Феникса. Дальше было совсем непонятно, но получалось так, что феникс не даст погаснуть другим искрам до какого-то определённого времени, подпитает их, что ли. В общем, выходило, что Хранящие хранят мир. Или того, кто хранит мир. Как-то так. Это у меня в голове не очень укладывалось. Нет, очень не укладывалось. Особенно то, что сейчас все искры зависели от моего Луча. А от меня зависело сберечь его. После такой новости я приходила в себя дня три, но так и не пришла, просто приняла, как данность.

Про то, почему со мной всё получилось не так, как нужно, Ребекка Ивановна рассказала совсем немного. В какой-то момент где-то в эфире встретились два одинаковых чувства, Принцессы и моё, мы с ней оказались «на одной волне», я смогла увидеть их, а её чудо-птиц увидел меня. С этим тоже было ничего не ясно. Принцесса в сказке выглядела счастливой, а я в тот день обижалась на всех, счастье и обида на одинаковые чувства никак не походили. Или речь была не о них? О том, что мы обе любили Принца? Возможно, но подробнее строгая королева не объяснила, сказала, что ещё рано. Меня же это интересовало так сильно, что я регулярно предпринимала совершенно безуспешные попытки узнать ещё хоть немного. Ни одна моя уловка не прошла, зато я регулярно узнавала множество всего такого, какое трудно представить.

– Грустно про русалок… Хотя, если не брать романтичные истории, как у Андерсена, то так и есть, они не совсем живые. А вообще, круто, что миров много! Вот бы по ним попутешествовать! Это же супер – посмотреть на единорогов, а потом сразу на космолёты! Ребекка Ивановна, а может быть такое, что я родилась в другом мире? Ну так, чисто гипотетически.

– Нет, Даша, в другом мире ты не родилась.

По-моему, она это сказала со скрытым сожалением, но в её чувствах я могла ошибаться, она их не слишком проявляла. А вот в своих точно не ошибалась.

– Жаль. Вот честно-честно, жалко, что нет. Тогда было бы понятно, откуда у меня магия. Ребекка Ивановна, а вы из какого мира?

– В данный момент – из этого.

Это тоже была не первая попытка, проваливавшаяся с тем же треском, что и все предыдущие. То, чего мне нельзя было знать, выведать у моей таинственной учительницы не удавалось. Наверное, не стоило и пробовать, но перед неуёмным любопытством пасовала даже природная застенчивость.

– А он? – про Принца я спрашивала совсем редко, даже не знаю, почему. Хотела знать о нём всё и боялась этого.

– Ты уже спрашивала.

Да, верно, спрашивала. Не конкретно о Принце. О Хранящей и том, кто может подарить ей живой огонь, откуда они появляются. Ответ был короткий – рождаются, просто рождаются, вот такими необычными. Рождаются же гении или люди со сверхспособностями. Если честно, мне это даже нравилось, приятнее считать, что мы из одного мира. И вот, правда, лучше знать меньше, так оно спокойнее, хоть и загадочнее. А то, если…

– Даша, когда решишь жить отдельно от семьи, навещай их не реже раза в месяц.

Выдернутая из своих размышлений, я не сразу поняла, о чём говорит Ребекка Ивановна. В смысле, поняла, но в своём направлении:

– Он скоро за мной придёт?

– Возможно. Но более вероятно, что ты сама не захочешь жить дома. Отговаривать не стану, рано или поздно это произойдёт. Вот на такой случай запомни, что я сказала: один раз в месяц обязательно.

– А чаще?

– Сколько пожелаешь, но не реже.

Зачем, уточнять я не стала, сказано сделать так, значит, сделаю, если было бы можно, мне бы это объяснили. А спросить то, что собиралась, не успела. Мне объяснили. Сразу всё. Включая то, что собиралась.

– У нас осталось две недели, потом мы долго не увидимся.

– Как? А… Очень долго?

– Достаточно долго. Ты неплохо подготовлена к самостоятельности, потенциал развивается быстро, уберут ограничения, будет ещё быстрее. Да, Дарья, часть силы у тебя заблокирована, чтобы ты не смогла навредить самой себе и окружающим. Этим займутся чуть позже, а пока немного поговорим о твоей матери. Как давно она начала меняться?

Говорить об этом мне совсем не хотелось, но…

– Не знаю точно, я как-то… В общем, я о другом думала, не очень замечала. Нет, видела, что она невесёлая, злится, срывается на нас. Думала, что из-за отца, что он нас бросил. Ну, оно так и есть же. Вот. А выпивать она не сразу стала, сначала только на праздники или в компании, затем уже просто так, без повода, сама покупала иногда и … Вы не подумайте, Ребекка Ивановна, она не часто так, совсем редко…

– Но ты боишься, что это войдёт у неё в привычку. Не буду говорить, что этого не случится, напротив, чем реже вы будете видеться, тем быстрее пойдёт процесс. Есть ли в этом её вина? Нет, она не смогла сопротивляться. И да, она согласилась.

– Не понимаю, – не понимала что-нибудь я часто и строгая королева приучила спрашивать обо всём непонятном, если оно не лежало за границами «можно». – Как это? Одновременно нет и да? Так бывает? И кому сопротивляться? На что согласилась?

Ребекка Ивановна посмотрела куда-то поверх моего плеча. Насколько я помнила, там ничего не было, кроме глухого окна застеклённой веранды. Но именно там теперь стояла ещё одна женщина. Тоже королева, только не такая строгая, скорее, серьёзная. А видела я её, потому что меня туда всю развернуло, вместе со стулом. Лучу гостья понравилась так же, как Ребекка Ивановна, он сразу затребовал предоставить ему ближайший контакт, но она его лишь погладила, явно пообещав, что остальное впереди.

– Им никто не может сопротивляться, если дал согласие, – голос у незнакомки был мелодичным, словно поющим, в таком голосе должен звучать смех, а не такая… серьёзность.

– Кому им? – повторила я и лишь потом вспомнила о вежливости. – Ой, извините! Здравствуйте! – и удержалась от своего «А вы кто?», всё же общение с Ребеккой Ивановной многому научило.

– Им.

Незнакомка провела рукой перед стеклом, оно на мгновение затуманилось и открылось окно. В смысле, не то, настоящее, окно открылось, а такое, как у меня открывалось в сказку. И…

– Тень… – не сказала, выдохнула я.

Там, за окном, был наш дом, большая комната, где обычно собирались гости, сами гости, родственники и друзья, какой-то праздник, сразу и не сообразить, что отмечали. Снова движение руки, туман и похожая картина, эта понятнее, наряженная ёлка не даст ошибиться, Новый год. Ещё и ещё туман и картины застолий, все схожие в одном: матери наливают, она не отказывается, а после сама подставляет рюмку. И на всех в углу за шкафом мельтешила тень, с каждым разом становящаяся всё отчётливей видимой. На последней картине не было гостей, кухня, мать у раскрытого холодильника с запечатанной бутылкой водки и тень, уже не призрачная и выползшая из угла, мерзкая пародия на человека с разинутым ртом на отсутствующем лице.

– Пустотники или плутяне, инопланетные сущности, питающиеся сущностями человеческими, выражаясь понятным тебе языком, – душами. Сначала высасывают эмоции и воспоминания, подменяют естественные чувства их суррогатом, ждут, пока внутренняя опустошённость достигнет нужной им степени, и заполняют её собой, убивая жизнь. Внешне всё остаётся таким же, человек продолжает двигаться, разговаривать, выполнять все привычные функции, только его самого больше нет. Есть пустая оболочка, робот, бездушная кукла, как ни назови, суть не изменится, живого в ней нет, – незнакомка говорила ровно и от этой ровности то, что она рассказывала, становилось ещё страшнее. – Всё, что им нужно – согласие. Его необязательно высказывать вслух, хватит внутреннего желания избавится от чего-либо и поиска лёгких путей этого избавления. Проще всего с теми, кто пережил какое-то разочарование, не смог выдержать удара судьбы. Несложно найти то, что даёт иллюзию счастья или временное забвение. Для кого-то это алкоголь, наркотики, для кого-то – беспорядочные связи, покупка дорогих безделушек, неумеренное чревоугодие, не гурманство, не перепутай, а тот случай, когда еда становится смыслом жизни. Вариантов много, каждый бежит от реальности по-своему, но финиш один – пустота.

Спросить можно было многое, я задала, наверное, самый глупый вопрос из возможных. Может, потому что боялась задать близкий? О близком?

– Все алкоголики и… всякие другие… Их эти… – название вылетело у меня из головы и назвала их, как привыкла: – Эти… тени такими сделали?

Они обе посмотрели на меня не так, как я сама бы посмотрела, как на полную дуру, а с сочувствием, что ли. Ответила Ребекка Ивановна.

– Нет, Даша, есть и другие причины: генетическая предрасположенность, среда обитания, воспитание, – она жестом остановила порывающуюся что-то добавить незнакомку. – Сейчас не о них речь. Для пустотников попытка взять живое насильно карается уничтожением, в обычных случаях они на это не идут, выманивают согласие обманом, подлогом, тем самым кратковременным иллюзорным счастьем, но иногда соблазн оказывается слишком велик. Если они почуют искры древнего пламени, хотя бы их отблеск, магию или живой огонь, редкое и ценное лакомство, будут ползти через любые расстояния, выжидать годами удобного момента, а не дождавшись, могут преступить Законы мироздания. Понимаешь, о чём я? – на «да» меня не хватило, во рту пересохло, я просто кивнула. – Плутянин не добивает Ксению, пока ты рядом, Луч для него более привлекательная добыча.

Я, не задумываясь, на чистых инстинктах, закрыла феникса руками, словно опасность ему грозила прямо сейчас. Чудо-птиц защиту не оценил, перебрался с одного плеча на другое и недовольно цапнул меня за ухо – все птичьи повадки у него присутствовали в полном объёме, только очень горячие. Зато у меня голос сразу прорезался, правда, охрипший от волнения.

– Ай! А нельзя эту тень как-то уничтожить, чтобы отстал от неё? Мать тогда опять нормальной станет?

Ребекка Ивановна покачала головой.

– Он в своём праве, твоя мать сама ему его дала, почувствовав в опьянении спасение от проблем, она не хочет ничего менять.

– Она просто не знает, не понимает… Если ей объяснить, дать выбрать между пьянкой и… и… – ничего подходящего не придумывалось.

– Вами, – подсказала незнакомка. – Выбор у неё был, она выбрала. Но ты можешь попробовать её переубедить.

– Да, могу! – я обрадовалась. – Тем более, что тоже в этом виновата, Настя была ещё маленькая, а я просто сбегала, к Дюше или в книжки. Мне не нравилось дома, давно уже, а когда отец ушёл, совсем стало… Мы с ней и так не очень близки были, с Настёной у них по-другому, теперь вообще отдалились. Но я попробую. Правда-правда!

– Обязательно попробуешь, – согласилась строгая королева. – Но не будешь рассчитывать, что всё изменится мгновенно. Если у тебя получится, к себе прежней Ксения будет возвращаться не один год, в ней многое погибло. И в любом случае ты не забудешь, что раз в месяц должна бывать с семьёй. Так, Дарья?

– Так, Ребекка Ивановна! Я не забуду. А… А если эта тень… пустотник за мной пойдёт? Ну, когда я перееду?

– Маловероятно. Присосавшись к жертве, они к ней как бы привязываются, не отпускают, пока не вытянут всё и не заполнят собой. Но в случае, если это произойдёт, и он переключится на тебя, ты имеешь полное право защищаться от него и от других. Поверь мне, девочка, их будет много, к одинокой Хранящей поползут не единицы. За оставшееся у нас время я тебя научу. Сейчас ты немного отдохнёшь, и мы продолжим занятия.

Я собиралась сказать, что ни капли не устала и готова начать немедленно, но глаза вдруг закрылись, воздух превратился в мягкую подушку и понёс меня куда-то под напевный голос незнакомки:

– Не спеши с полётом, малыш, подожди, пока проснётся. Иди, я на тебя посмотрю. Какой ты красавец!

Её слова накладывались на мой сон, в нём Луч был красавцем, самым прекрасным чудо-птицем, он парил над нами, Принцем и мной, и это было так… так… Непередаваемо! Жаль, сон оказался совсем коротким. Мне дальше другой разговор приснился, совсем непонятный.

– Ори, что это?

– Концерт, на котором мы с тобой были через десять лет. Принесли сегодня. Не оттуда, запись здешняя. Её единственный шанс услышать музыку отца.

– Отдашь?

– Ещё не решила.

Заснуть за столом и проснуться на плетённом диванчике в дальней части веранды оказалось, мягко говоря, неловко, до мгновенно заалевших щёк. И понимание, что уснула я не по собственной инициативе, от этой неловкости не избавляло. Строгая королева избавила меня от нравственных страданий в три секунды. Ровно столько ей понадобилось на приказ:

– Дарья, работаем.

А через три минуты я уже бледнела от своих достижений. Всё, что давалось с большим трудом и мизерным результатом, теперь получалось легко и непринуждённо и… Хорошо, что было кому устранить последствия! Почти час Ребекка Ивановна гоняла меня по всему изученному, практически, без остановок, только выдавала короткие распоряжения:

– Фонтан. Ветер. Поменяй направление. Дождь. Стол. Стол, а не столб. Сосредоточься. Поставь на место. Воздушная подушка. Лёд. Тепло. Холод. Тепло. Камень. Облако. Подсветка. Ощущения?

– Это как? – увлёкшись, я не сразу поняла, что это вопрос, а не призыв к какому-то незнакомому действию.

– Твои ощущения. Прислушайся к себе.

Прислушалась. От недавнего смущения не осталось и следа, зато внутри кипела и рвалась на свободу сила. Много. Никогда её столько не было. И дошло это до меня лишь теперь. Нет, я не заторможенная какая-то, у меня времени совсем не было что-либо осознать, прямиком из смятенных чувств отправили работать.

– Ой…

– Ясно. Продолжаем.

Ещё через час бушующий внутри ураган основательно успокоился и не выплёскивался как попало, вызывая вместо локального дождика стену воды, а вполне позволял собой управлять. Потом я устраняла остатки результатов своих упражнений – высушивала лужи, выравнивала клумбы, расставляла по местам мебель и садовый инвентарь. Всё магией. Вчера и представить не смогла бы, что её настолько хватит. А Ребекка Ивановна попутно объясняла:

– Стабилизация потенциала после снятия блока в мире с полноценным магическим фоном происходит естественным путём, в амагичных мирах излишек силы лучше убрать сразу, чтобы избежать неконтролируемых выбросов, способных превратить тебя в донора для подпитки слабых источников. На ближайший месяц исключишь из рациона все сладости, сократишь время сна и увеличишь физическую активность. Месяц, Даша, если хочешь стать нормальным магом, а не потерять всё. О сегодняшней встрече постарайся вспоминать реже. О том, что болтать о ней не нужно, не говорю, ты сама это понимаешь и молчать умеешь.

– И Дюше? Просто… Он никому не скажет!

– Знаю. С ним можешь поговорить, а то ведь взорвёшься от переизбытка эмоций.

– Не… Ну да… Так и будет. Нет, если совсем-совсем нельзя, я смогу молчать. Да я и не знаю ничего такого, ни кто она, ни… В общем, ничего не знаю, даже имени. А кто она? Она не отсюда? – спрашивала я без надежды на ответ, раз сразу не сказали, значит, уже не скажут. – Мне этого не нужно знать, так?

– Так, – спокойно подтвердила строгая королева. – Ты закончила? Начинаем учиться одному из самых полезных для тебя навыков. Щиты. Смотри внимательно. Направляешь поток параллельно закрываемому объекту, вплетаешь…

Рекомендации строгой королевы я выполняла в точности, Дюша контролировал. Особенно со сном и физической активностью. На наших занятиях он не бывал, но всегда провожал и встречал меня у дома Ребекки Ивановны. Обычно после уроков магии мы отправлялись к нему или ко мне пить чай и делиться впечатлениями от успехов. В смысле, я делилась, он слушал. Теперь чай заменили прогулки по городу. Прогулки – это условно, выглядели они почти пробежками. Потом Дюша не давал мне заснуть над конспектами, потом просто не давал заснуть, названивая каждые пятнадцать минут до полуночи, а в шесть утра будил новым звонком. Как ни странно, чувствовала я себя довольно бодро, носом на лекциях в институте не клевала, а у Ребекки Ивановны это было вовсе исключено.

Занимались мы каждый день, немного повторяли пройденное и учились новому. Самой новой была магия огня. До этого королева строго-настрого запрещала попробовать создать даже крошечную искру. Хотя нет, не так. Одну искру она как раз разрешила, ещё в самом начале, и именно после неё запретила. Искра тогда вспыхнула чуть ли не костром, удивив и испугав меня. Сейчас это объяснилось. Огонь был не мой, Луча. Для своего требовались большие усилия, а с пламенем феникса выходило легко, и я непроизвольно им пользовалась. Теперь я училась разделять их, работать только со своим и соединять в случае крайней необходимости. Необходимость могла наступить лишь в единственном случае – защита от теней. Правда, случай этот грозил стать не единственным.

Ту пакость, что поселилась в нашем доме, я увидела в тот же день, когда с моей магии сняли блок, и видела с той поры постоянно. Дрянь ползала вслед за матерью, предпочитала тёмные углы, вызывала ощущение противного холода между лопатками и чувство омерзения, пересиливавшее страх. И насмехалась чёрным провалом рта над моими попытками образумить мать. Все попытки закончились полным крахом, я перепробовала всё от спокойного разговора до скандала, мать ни на что не поддавалась, одинаково реагировала на ласковые подкаты и на грубость, всё сводила к единому – в её не сложившейся жизни виноваты все, это она высказывала регулярно и с каким-то надрывным удовольствием. За мою настойчивость я получала длиннейший список собственных прегрешений, начиная от рождения.

– В кои-то веки собралась отдохнуть по-человечески! Десять лет, встреча одноклассников… Так нет же, потерпеть один день ты не могла. По всем срокам больше недели было, а тебе приспичило немедленно, с утра пораньше. Чужой город, глухомань, одна «Скорая» на все вызовы, бабы сами ей навстречу выходят, чтобы не ждать. И нате вам, Дашенька соизволила именно там родиться!

История моего рождения в изложении отца выглядела далеко не так пессимистично. Город матери чужим не был, она сама там родилась и прожила до замужества, то есть, к тому времени прошёл всего год с момента её отъезда, друзей и знакомых было полно. Перешедшая по наследству квартира ждала решения быть проданной или сданной в наём, пока же за ней приглядывала соседка, так что вопроса жилья тоже не стояло. Мать заранее предупреждали, что путешествия на поздних сроках беременности связаны с немалым риском, но отговорить от поездки не смогли. Закаченная истерика присвоила не чужому ей городу почётное звание «истерической родины» и заставила отца доставить супругу на вожделенную встречу.

Вызванная соседкой «Скорая помощь» примчалась раньше, чем отец успел вернуться с местного рынка, куда был сослан за свежими фруктами. А с самой «Скорой», спешащей доставить нервную роженицу в больницу, действительно, вышло слегка необычно. По каким-то причинам две городские трассы были перекрыты и ехать пришлось по объездной, лежащей недалеко от большого озера. На этой дороге обнаружились ещё две дамы в положении, также собравшиеся внести свой вклад в демографию страны тем утром. Так что в роддом они прибыли целой компанией, заставив понервничать медперсонал и отца, добравшегося до больницы на такси быстрее, чем они. После родители ещё месяц прожили в этой «глухой провинции», окончательно решив срочно поправить наши жилищные условия, продав две квартиры и купив частный дом.

Сейчас у матери все эти воспоминания были окрашены сплошь в негативные тона, а я виделась виновником испорченного праздника и ничего, кроме раздражения, не вызывала. Настёне в этом отношении повезло больше, её рождению никакие приключения не сопутствовали. Сестра, вообще, являлась ощутимо меньшим раздражителем, чем я, а потому была срочно подключена к делу спасения нашей общей родительницы. Так же безуспешно. Ничем не смог помочь и вызванный в порыве отчаяния отец, только хуже вышло – весь вечер на нас с сестрой лился словесный водопад жалоб и обвинений в его адрес. Конечно же, о тенях я никому из них не рассказывала, всё мотивировала самыми естественными заботами и тревогами, это не было обманом, всё присутствовало в полной мере и не только у меня. Но все наши усилия уходили в пустоту. Для них – в абстрактную, для меня – в реальную, скалящую отсутствующие зубы в злобной ухмылке и тянущую руки-плети к Лучу.

– Убью, дрянь! Только сунься! – шипела я безликому монстру, совершенно не представляя, как смогу осуществить свою угрозу, но он почему-то верил и отползал подальше.

И вот теперь Ребекка Ивановна учила меня, как защитить феникса и защититься самой от этой мерзости. Но лишь от той, что полезет непосредственно к нам. Нет, не так. От тех, которые не успели ни к кому присосаться. Нет, опять не так. В общем, пустотники, которые прицепились к какой-то одной жертве и больше никуда не суются, были в своём праве, и, значит, неприкосновенны, это во-первых. Во-вторых, присосавшись, они устанавливали незримую связь, из-за которой любое воздействие на них било жутким рикошетом по «донорам», и этот рикошет мог оказаться фатальным для человека, убить его. И лишь с теми, которые блуждали сами по себе или лезли ко мне, можно было не церемониться, особенно с последними.

Мы успели провести два занятия из запланированных семи, я научилась азам защиты и загремела в больницу с приступом аппендицита, а после выписки встретилась с Ребеккой Ивановной всего один раз. Получила предупреждение, что остаюсь сама; напутствие – быть внимательной, не подпускать плутян, закрываться и беречь Луча; и странный диск без всяких надписей с не менее странным объяснением к нему – посмотреть, когда откроется.

Посмотреть его мы с Дюшей попробовали вечером того же дня, но ничего, кроме бегущих по экрану полос, не увидели, ни на DVD-проигрывателе, ни на компьютере, хотя на компе «Свойства диска» неопровержимо подтверждали наличие записи. Можно было бы предположить, что он просто испорчен, если бы не «когда откроется». Диск отправился ждать своего часа в тайную коробочку с упрямо мной хранимыми детскими драгоценностями. Заодно оттуда выбралась янтарная капелька, мне вдруг очень захотелось иметь её при себе. Мы сходили в ближайший магазин и выбрали для неё тонкую витую цепочку, заставив побегать продавщицу. Цепочки в прейскуранте не оказалось и модельная девушка, настроенная строить глазки Дюше, вынуждена была отвлечься от столь приятного занятия на совсем не такое приятное выяснение цены выбранного товара. Цена так и не выяснилась, и не менее модельная хозяйка магазина, растаяв под Дюшиным обаянием, ему её просто подарила, настояв лишь на покупке бархатной коробочки.

Возвращаться домой было всего три квартала. Три квартала, чтобы уйти из детства. Три квартала, чтобы понять простую и страшную вещь.

– Он не придёт. Ему нельзя ко мне приходить. Мы никогда не встретимся. Дай мне сигарету.

– В лоб я тебе дам. Это сейчас что было? Приступ глобального пессимизма?

– Я стала взрослой, Дюш.

– И решила в честь этого светлого события обзавестись дурной привычкой? Уверена, что ему это понравится?

– Он сам курит, – да, курящим Принца я видела часто.

– Не аргумент. При всём моём курении курящая ты мне абсолютно не в кайф.

– А он не узнает. Ни про сигареты, ни про меня.

– Даш, в чём дело?

– Они везде… Нет, может, не везде, но рядом с нами… со мной, точно. Их уже вокруг не меньше десятка. Тени. Ползут следом. Нам нельзя встречаться, я для него опасна. Понимаешь?

ЭПИЛОГ продолжается

Строгая королева? Представляла ли она насколько близка в своих ассоциациях к истине и насколько далека от неё? Та, что представилась Ребеккой Ивановной, была хорошо ему знакома, как и та, чьё имя осталось тайной. Не для феникса. Ещё бы он не потянулся к той, что приложила руку к его созданию! И не для него. Ему они подбросили других загадок, спрятав их за подсказками.

Где она не родилась? Собственно, это не так важно, но объяснило бы, как выдержала живой огонь. А вот почему в её судьбу вмешались Высшие силы? Та, что дарует любовь и жизнь… Стоп. Вот он, первый ответ. Желанное дитя настоящей любви. Дитя, которое должно было родиться. Если бы не… Не что?

Нет, мир её нерождения всё-таки интересен. И запись концерта должна быть связана с ним, ей не просто дали услышать разговор о музыке отца. Это тоже было непонятно. Оставляя такие подсказки, они должны были знать, что произойдёт. Почему не остановили? Поворотная точка? Фиксированная? Игры времени? Кто ещё вмешался? Кто принёс диск с записью концерта, состоявшегося через десять лет? Стоп. А состоявшегося ли?

Тонкая ожившая веточка среди десятков неживых смотрелась странно, а клён в своей нежизни вздыхал, скрипел и тянулся всеми почерневшими ветвями к блеснувшей силе. Он мог бы вернуть всё, взятое в обмен на память, и клёну, и остальным деревьям, и, скорее всего, сделает это, потому что больше некому, феникс спел свою песню. Что его останавливало от этого шага, он сам не понимал. То, что память не вернётся к ней? К кому? К той, которой больше нет? Тем не менее, забрал он лишь этот разговор, не предназначенный для неё.

Безымянная Хранящая обрела имя. Чтобы она обрела лицо он не хотел. Зачем? Какой смысл видеть ту, которой больше нет? И запрос в ЛМП отправил с пометкой «Без визуализации». Ответ пришёл сразу, не слишком распространённая фамилия в сочетании с именем давала всего один результат. Луновая Дарья Ивановна, год рождения, место рождения, место проживания, родители, сестра, места учёбы, места работы. Два интересных совпадения. Родилась она в городе, раскинувшемся неподалёку от этого озера, и город проживания был ему знаком. Впрочем, место проживания вряд ли имело какое-либо значение, ему были знакомы многие города и не было ни одной знакомой Дарьи Ивановны Луновой. Больше ничего интересного в данных о ней не содержалось, лишь год рождения позволял уточнить параметры установки временных координат.

Дата и время первоначального получения фрагмента памяти высветились на дисплее ноокома. С прибавкой десятилетия год совпадал с текущим, плюс около пяти месяцев до сегодняшнего дня. Не факт, что она успела прослушать диск. Если запись сделана в реал-времени, то и открываться начнёт синхронно с его наступлением.

Теперь следующее. В местах слияния пространств не бывает мегаполисов, лишь вот такие небольшие городки, как этот, тихие и скучные, глухая провинция, не привлекающая излишнего внимания, примечательная только каким-либо крупным природным объектом. Лесом, горами, озером. В этой связке шло семь миров. Сущность Дарьи не родилась в одном из них, другой причины приводить сюда её мать не просматривалось.

Он подошёл к озеру, серебристый луч наручного сканера скользнул по поверхности воды, ушёл в глубину, на виртуальном экране замелькали символы, выстраиваясь в плоскостные координаты, названия, краткую информационную справку по каждому из шести сопредельных миров за последнее тысячелетие.

Страт: этнический состав – люди, оборотни, присутствуют неживые биологические организмы; войны – одна мировая, десять межгосударственных, регулярные локальные конфликты; магический фон – средний; технический уровень – ниже среднего; статус – открыт.

Мелонта: этнический состав – люди, оборотни, гномы, орки, присутствуют неживые биологические организмы; войны – одиннадцать мировых, сто тридцать семь межгосударственных, частые локальные конфликты; магический фон – средний; технический уровень – ниже среднего; статус – не рекомендуется для посещений.

Леожар: этнический состав – люди, эльфы, дриады; войны – отсутствуют; магический фон – высокий; технический уровень – высокий; статус – открыт.

Эшта: этнический состав – люди, эльфы, дриады, оборотни, гномы, присутствуют неживые биологические организмы; войны – одна мировая, шестнадцать межгосударственных, регулярные локальные конфликты; магический фон – высокий; технический уровень – выше среднего; статус – открыт.

Трэон: этнический состав – люди; войны – три межгосударственных, единичные локальные конфликты; магический фон – низкий; технический уровень – высокий; статус – открыт.

Аршанс: этнический состав – люди, эльфы, дриады, оборотни, гномы, орки, русалки причислены к условно живым, присутствуют неживые биологические организмы; войны – две мировые, двадцать три межгосударственных, регулярные локальные конфликты; магический фон – высокий; технический уровень – высокий; статус – закрыт.

Леожар и Трэон исключались сразу, хотя в своём желании Дарья неосознанно выбрала их посещение, единороги и космолёты. Но не родиться в них она не могла, в благополучных мирах её рождению ничто не угрожало. Отпадала и не рекомендуемая для посещений Мелонта, искр древнего пламени в ней уже не было. Не было искр и в Страте, но не уже, а ещё. Оставались Эшта и Аршанс. В принципе, равноценные для её нерождения. Без принципа, статус «закрыт» перевешивал прочие доводы. И оставшееся в заблокированном участке памяти Хранящей обращение «Ори». Это сокращение имени той, которую здесь называли Ребеккой Ивановной, могло прийти лишь из Аршанса.

Значит, загадочная Хранящая – осколок Аршанской трагедии. Дитя настоящей любви, не родившееся из-за любви сумасшедшей. Кто её настоящие родители, люди или эльфы? Носители искры или созданные огнём? Оба варианта объясняли, почему пламя феникса её не тронуло. И оба не объясняли, почему феникс не привёл её к нему, и почему он не услышал его зов. Сама заглушила, разглядев плутян? Долгий путь длиною в три квартала. Настолько испугалась за своего Принца, что предпочла отказаться от встречи с ним? По полученным временным точкам он тогда был уже совсем близко. Почему она ни разу не видела, что пустотников в их «голом» состоянии её Принц может ликвидировать тысячами? Зато другое увидела.

На очередную сигарету в своей руке он посмотрел с укором, словно та была виновна в наличии вредных привычек, по определению не вписывающихся в светлый образ девичьей мечты. Хотя у неё, похоже, нормально вписывались. Интересно, она готова была простить своему Принцу всё? Высоконравственным поведением и сказочной верностью он не отличался. Долго не отличался, ни предстоящая миссия, ни просыпающаяся память не могли унять бушующую в крови юность. И всё сопутствующее ей: друзья, весёлые компании, гулянки и кутежи… Не перегибал, но и не отказывался. И девушки. Вот уж в чём никогда не испытывал недостатка, так это в женском внимании. Сколько их было, мотыльками летевших на свет его огня? Мог взять любую, не прилагая ни малейших усилий, сами бежали, готовые на всё, даже пресловутого «пальцем поманить» не требовалось. Выбирал лучших из лучших, благо, простор для выбора был. Остальные, кому не повезло, гордо кривили носы в сторону удачливых соперниц и ждали новой возможности мелькнуть на его пути. Встреча с Хранящей притормозила эти похождения, но лишь притормозила. Хорошо или плохо, что в своих окнах она ни разу не наткнулась на пикантную сцену ни с одной из разовых подружек? Добавило бы это романтическому образу жизненной реальности или убавило его идеальность? Лишь бы не стало примером для подражания, как эта несчастная сигарета. И нашла же себе оправдание! Если ему можно, то можно и ей.

ГЛАВА 5 – Анжуйки

– Серова, отвали от окна, картошка сама себя не пожарит. Ленчик, это в холодильник, а не в рюмку, успеешь ещё набраться. Даха, брось каку, возьми цацу, – командный голос у Натахи был отработан на все сто, переорать она могла что угодно. Я захлопнула ноутбук и пошла помогать с картошкой и салатами. – Серова, мать твою! Ползи сюда, дай своему болезному спокойно пострадать.

– Или просто дай, чтобы не мучился, – немедленно подхватила Ленка.

– Вот ещё, – развила тему Наталья. – Оно не под нашу Инночку смастрячено. Ей бы со старшеньким замутить, он типа ничо так. А это… Худэнько, малэнько, страшнэнько, тупэнько, – по каким причинам Лескина начинала коверкать слова на манер неизвестного науке диалекта для всех оставалось «тайной великой непознаваемой», как сама же она это определяла. – Не, нам таких и задаром не надь и не задаром не надь. Серова, подтверди!

Странный роман Инны и Димы тянулся уже года полтора. Он тенью ходил следом, смотрел несчастными глазами и молчал. Она фыркала, усиленно игнорировала безмолвного поклонника, вздыхала по его старшему брату, но младшего от себя окончательно не отваживала. Разница между братьями имелась конкретная, хотя с Натахиной характеристикой несовпадающая – не был Дима страшненьким, скорее, невзрачным, особенно на фоне киношного красавчика Кости. А насчёт тупости, по-моему, Костика переплюнуть было совсем сложно.

Пообщаться с Костей мне не повезло дважды. Развитие этого мачо застопорилось где-то на уровне пятого класса, все разговоры сводились к похабным шуточкам, а с головой его нормально совмещалась причёска, но никак не совмещалось понимание простейшей вещи, что он кому-то неинтересен. От его первой попытки клеиться ко мне я слегка шокировалась – попытка отличалась повышенной активностью рук – растерялась и влепила молнией. Хорошо, что его мозги такой же активностью не отличались, и молнию Костик принял за разряд электрошокера, не заметив, что в моих руках ничего нет. Второй раз он заявился простить меня за необдуманный поступок. Я не обдумала ещё один. Но, как выяснилось, доходчивее всего объяснять получалось у Дюши. После их приватного общения звездун местного масштаба с моего горизонта исчез. Серова о Костиковых попытках съёма знала и мне завидовала, я от такой реакции обалдевала, не всегда тихо.

– Лескина, отвянь, – Инка выпуталась из занавески и покинула свой наблюдательный пункт. – Не упал он мне ни с одной стороны.

– Старшой или младшой? – не преминула уточнить Натаха.

– Оба! Девчи, там такая тачка прикатила с таким мужиком… Ммм, – Серова мечтательно закатила глаза. – Я бы с ним…

Теперь к окну прилипли Лескина с Клюшевой, они за занавесками не прятались, упёрлись носами в стекло и обиженно вздохнули хором. О причине обиды можно было легко догадаться: не оторвалась бы Инка от наблюдения, если бы его объект не покинул сектор обзора, так что подругам досталась только машина.

– Он в соседний подъезд зашёл, – с оттенком какой-то мстительности доложила Серова.

– Один? – тут же начала прощупывать обстановку Клюшева. – Молодой? Старый? Инн, какой он?

– Ленчик, ты-то куда? Тебе Овсеев башку отшибёт, – Натаха отлипла сама и потащила её за собой. – И не охнет.

– Охнет, – не согласилась Ленка.

– Охнет, – смирилась Лескина. – Но тебе уже будет всё равно. Бабы, хорош языки чесать, за столом дочешем. Серова, картошка!

Всё это было привычно до стандартности, знакомо и… раздражающе. То есть, привычно и знакомо оно было давно, а раздражать начало в последние недели. Я не понимала, что со мной творится… Нет, теоретически, понимала. Психология – наука серьёзная, а депрессия – не миф, нужно просто перебороть её, перетерпеть этот период, но… Теоретически – да, практически же мне было плохо, тоскливо и ничего понимать не хотелось, раздражало всё, включая необходимость понимания. Исключений из факторов-раздражителей имелось всего два – Дюша и Луч, я бы с удовольствием общалась только с ними, но жизнь продолжалась, исключать меня из своего течения не собиралась и вторгалась в личное депрессивное состояние подругами, коллегами по работе, незнакомыми людьми, с кем так или иначе приходилось пересекаться в быту. В общем, мне требовалось как-то себя встряхнуть и вернуть в нормальное состояние, и этот наш девичник призван был сыграть роль антидепрессанта, тем более что повод для него был вполне достойный.

Лучу наши девичники не нравились. В обычное время к девчонкам феникс относился лояльно, тем более что все они его чувствовали, а вот за наши посиделки со спиртным мог и напомнить, как умеет обжигаться, если решал, что мне уже хватит. Решал он это быстро, поэтому вариант «напиться и забыться» для меня отсутствовал, зато крепилась слава трезвенницы. Никаких беспробудных пьянок мы, конечно, не устраивали и без алкоголя не скучали, но иногда хотелось расслабиться или отметить какую-нибудь дату. Как сейчас, например.

– Итак, дамы и не дамы, у Дахи сегодня счастливый день, ровно пять лет назад мы свалились на её голову, с чем я нас и поздравляю. Даха, давай! За того, кто подарил тебе хату в нашем доме.

С подарком получилась история странная и загадочная. Через полгода после отъезда Ребекки Ивановны нам домой доставили пакет документов на моё имя. В соответствии с ними я становилась владелицей вот этой однокомнатной квартиры, отписанной мне каким-то дальним родственником по линии отца. Настолько дальним, что я о нём никогда ничего не слышала, мать безуспешно пыталась вспомнить кто такой, а спросить у отца возможности не было – он улетел на вахту, связь в их глуши почти не работала, всё, что удалось расслышать сквозь треск и писк: «…рат …юродный. …удив…! …дравля… …сельем, доча!».

С воспоминаниями мать долго не мучилась, уже на следующий день заявила, что выставляет квартиру на продажу, деньги нужнее, и потребовала мою подпись. Я собрала вещи и ушла. Эти полгода мы с ней провели в состоянии холодной войны с регулярными вспышками боевых скандалов. Виноваты были обе. Распрощавшись с мечтой и детством, я разучилась прощать и научилась отвечать на выпады в свой адрес. Всё, что говорила Ребекка Ивановна, я помнила и выполнить собиралась, но оставаться там больше не могла и не хотела.

Квартира оказалась с мебелью, ничего лишнего, но всё необходимое, заходи и живи. Так я и сделала. Зашла, осмотрелась, бросила сумки на пол, уселась рядом и разревелась. Как-то разом нахлынуло всё, давно сдерживаемое и загнанное в самые дальние уголки, чтобы не орать в голос от разочарования несбывшимся и беспросветности грядущего. А потом на меня нахлынули три весёлые девицы. В смысле, три девицы навеселе, собиравшиеся продолжить веселье и промахнувшиеся на один этаж. Когда через час позвонил Дюша, не обнаруживший меня дома, я уже не рыдала.

Что интересно, никого из своих знакомых, ровесников, одноклассников, назвать друзьями я не могла, приятели, не более, а с Натальей Лескиной, Инной Серовой и Еленой Клюшевой мы подружились, хотя ничего общего между нами не было. Нет, было. Мы все были одиноки и обижены на любовь. Я – уже. Натаха, самая старшая из всех, тоже. Инка и Ленка проходили через свои трагедии у нас на глазах.

– Натка, иди ты… лесом, – не оценила тост Серова. – Девчи, давайте проще. Выпьем за то, что поёт этот… Не помню, как его. Короче, как здорово, что мы все тут сегодня собрались.

– Инн, это…

– Да пофиг, Дарь, главное, хорошо поёт. И песня весёлая.

– Даха, только не начинай ей рассказывать про что там, она кроме этой строчки ни хрена не знает, – меня Наталья притормозила вовремя, я уже нацелилась на поправление неточностей в цитате и просвещение подруги на тему автора и содержания песни. – Да, Серова?

– Отвянь, Нат, это вам с Дарькой делать нефиг, как всё запоминать. Про гитару там ещё что-то.

– Умница, Серова! Вумная, як вутюг. Ладно, девчат, давайте. Бум!

Стол у нас был скромный, как и доходы. Уйдя из дома, я оказалась на самообеспечении, подумывала бросить институт и найти работу. Выручил, как всегда, Дюша. Расставаться с учёбой запретил, подработку найти помог, первый месяц обеспечивал продуктами, потом тоже поддерживал, но уже незаметно, и я честно не замечала, что, например, килограмм сахара у меня не заканчивается месяцами. А когда, наконец, соизволила обнаружить сей феномен, мы чуть не поссорились, сошлись на том, что я сама скажу ему, если будет совсем трудно. Пока не говорила, потихоньку выкручивалась.

По специальности я проработала меньше года, не знаю какой зигзаг совершила судьба, но вакансия преподавателя русского языка и литературы на весь город оказалась одна, в моей бывшей школе, где завучем к тому времени была Гризли, а немногим позже она же стала директором. В общем, через семь месяцев моя преподавательская карьера завершилась. Знакомая девочка из ГорОНО по секрету предупредила, что в школу устроиться в ближайшее время я могу не планировать, у Гризли завёлся высокий покровитель, и всем директорам не рекомендовано принимать меня на работу. Терять мне было уже нечего, и ушла я громко, высказав на прощанье всё.

Затем я неделю пробродила по школам и детским садам в надежде, что лапы Гризлевского покровителя не до всех дотянулись, убедилась, что надеялась зря, и вернулась в проектную организацию крупной строительной компании «Светлый город», где подрабатывала курьером, пока училась. Ещё пару месяцев побегала по городу, потом временно заменила ушедшую в декрет девушку, секретаря-делопроизводителя, и теперь так и сидела на бумагах в отделе сетей связи. Работа мне нравилась не очень, скучновато, зато очень нравился коллектив и вся внутренняя атмосфера, тёплая и доброжелательная, как говорили, личная заслуга директора, которого я ещё ни разу не видела, он был в длительном отъезде. Ещё одним несомненным преимуществом «Светлого города» было то, что в то же «Светлом городе» в архитектурном отделе работал Дюша.

– Натка, спой, а?

За болтовнёй и тостами время летело незаметно, девчонки пьянели быстро и тянулись к искусству, я пьянела медленно, половину пропускала, но к искусству тянулась так же. Пела Натаха здорово, откуда только что бралось. Из голоса пропадала вся грубость, появлялась глубина и какой-то обволакивающий бархат. Ничего современного в её репертуаре не водилось, только старинное и грустное, романсы или народное наследие, и звучало оно как-то не так, как в известных исполнениях, словно обретало совершенно другую окраску. И мы склонялись к единому мнению, что до Лескиной всем эстрадным звёздам далеко и безнадёжно. Правда, уговорить её спеть получалось редко, и с каждым годом всё реже. Сейчас Натаха согласилась, тихо завела про рябину и дуб и оборвала на первых же строчках.

– Да ну его… И так тошно. Девки, вот за какие грехи мы такие? И свело же всех в одну кучу. Дуб одиноких баб, … его мать!

– Чего? Почему дуб? – не поняла Инна.

– Какой дуб? – ответно удивилась Лескина, не заметившая своей оговорки. – Клуб. Клуб одиноких баб. Мы все тут эти самые…

– Я не одинокая! – возмутилась Клюшева. – У меня Овсеев есть.

– Теоретически. А практически, ты у него есть, а его у тебя – индейский домик.

В принципе, так всё и было. Со своим Овсеевым Лена встречалась с восьмого класса, ждала из армии, дождалась. Вернулся он с женой. А вскоре поманил несостоявшуюся невесту горестными рассказами, как обвели его, несчастного, вокруг пальца, и обещанием, что вот-вот, совсем немного и он весь её. «Немного» затянулось и длилось уже четвёртый год, превысив классический срок исполнения обещанного. Единственное, что прогрессировало в их отношениях, – патологическая ревность Овсеева, разборки устраивались по поводу и без повода, и не всегда только на словах. Клюшева рыдала, маскировала синяки и цитировала нам народную мудрость на эту тему. Серова сочувственно вздыхала и тайком крутила пальцем у виска, Лескина тот же жест демонстрировала открыто и дополняла высокопрофессиональными нецензурными тирадами в адрес обоих. А я… Я видела то, чего не видел никто. Как Ленкина тень с каждым разом набирает плотность.

К серой дряни, неотступно кружащейся вокруг меня, я почти привыкла и почти не боялась. То, чему научила Ребекка Ивановна, позволяло держать эту пакость на расстоянии. Отдельных, самых наглых, отгонял Луч, или я сама запускала в них огненный шарик, от которого тени шарахались, как от… огня. Тавтология, но по-другому не скажешь. Хотя… Можно сказать, как от Дюши. От него они не шарахались, но отползали подальше, в затемнённые углы, и иногда мне казалось, что слышу оттуда их змеиное шипение. Дюше я об этом не говорила, не хотела, чтобы возложил на себя очередную обязанность по охране моей персоны.

– Девчи, если Клуб одиноких баб… – Инна что-то проворачивала в голове, так старательно, что вся мыслительная деятельность отразилась на лице. – То это… это… КОБ, правильно? А мы тогда кто? Кобянки? Кобки?

– Кобры, – заржала Лескина, именно, заржала, слово «смех» к её смеху подходило мало. – А что? Звучит.

– Не хочу коброй, – капризно заупрямилась Ленка. – Хочу звучать гордо.

– Не там про гордость вспомнила и не тогда. Не хочешь коброй, будешь кобеленой. КОБ-Елена. Нравится? А Серова будет кобинна. А…

– Лескина, … на …! – Ленка совсем обиделась. – Сама ты кобелена. Я не баба и не одинокая. Я – женщина. И все женщины!

– Особенно, мужики, – опять заржала Наталья. – Хрен с тобой, будь ты своей женщиной, сколько влезет. Суть от этого не меняется: никому мы не нужны, хоть женщинами, хоть бабами, разве что тёлками-одноночками. Клуб ненужных женщин тебя устроит?

Инка снова отобразила нелёгкий мыслительный процесс и с третьей попытки изрекла новое сокращение:

– КННЖ… Да ну на фиг! Язык наизнанку вывернется, пока скажешь.

– Серова, если у тебя буквы парятся, не пихай их во всё и мозги не парь, – отмахнулась Наталья. – Даха, озвучь ей в раскладе, как это произносится. Хоть какая-то польза от твоей «вышки» должна быть? Принеси её обществу.

Ну, такую пользу приносить можно и без высшего образования, алфавит в начальной школе проходят, и не Лескиной о таком просить, она сама при желании или необходимости отлично изъяснялась на чистейшем литературном языке, просто меня в разговор втягивала.

– Ка эн жэ. Мне тоже не нравится, официозом отдаёт сильно.

– Ещё одна! – теперь обиделась Натаха. – Критики доморощенные. То не бабы, то официоз у них. Валяйте, своё что-нибудь предложите.

– Нат, а оно нам надо? – Инне тема надоела. – Клубы какие-то… Фигня! Нам и без них нормально. Дружим и всё. Наливай лучше.

Наливать оказалось нечего и Серова утопала на улицу отправлять своего непризнанного кавалера за пополнением спиртных запасов. Вернулась загадочно улыбающаяся, млеющая, тающая и забывшая за чем ходила. Как и всегда в присутствии Дюши. Впрочем, от его присутствия млели и таяли все три мои подруги.

Феномен Дюшиной привлекательности в женских глазах для меня оставался, пусть не загадкой, но чем-то не до конца понимаемым. Скорее всего, из-за того, что я слишком к нему привыкла – с детства рядом, от долговязого мальчишки до него сегодняшнего, а когда постоянно рядом, изменения не замечаются и так, незаметно, становятся привычными. К тому же, я видела Принца. Того, с кем не сравниться никому. Но это я, а нормальные девушки на Дюшу заглядывались, и глазки ему строили, и сами за ним бегали, и без подружки он надолго не оставался. Правда, и с подружками надолго не оставался, самая стойкая продержалась год. Расставались по разным причинам, но всегда мирно, без шумных ссор и скандалов, сохраняя нормальные отношения, и, насколько я видела, возобновить не просто отношения все они были не против, но пока ни у одной не получилось.

Все три мои подруги исключениями не стали, приплыли с первых же минут знакомства, сперва пассивного, позже – сверхактивного. Сначала их останавливала я. Не в том смысле, что словами или ещё как-то, просто тем, что существовала. Но разобравшись в тонкостях нашей загадочной дружбы, они сперва не поверили в саму возможность такой дружбы с таким Дюшей, после усомнились в моём здравомыслии, затем сами себе дали зелёный свет. Первое время осада не для всех приступной крепости по имени Андрей велась по правилам и без, в ход шёл полный арсенал женских штучек, направленный на соблазнение имеющимися и не имеющимися прелестями возникшего в пределах досягаемости уникального мужского индивидуума. Какое-то время Дюша веселился, потом терпел, потом его терпение лопнуло и всё вместе со всеми оказалось расставлено по своим местам в течение четверти часа, две трети из которого девчонки доказывали, что всё не так, он их неправильно понял и, вообще, не понимает своего счастья. Дюша не проникся. После того объяснения они присмирели, но с тайной надеждой завоевать сердце возмутителя их спокойствия или заполучить всё остальное, хотя бы на время, не распрощались, продолжали млеть и таять каждая в своём стиле, но активные боевые действия прекратили. Обычно удерживаться в отведённых рамочках у них почти получалось, только смотрели попеременно счастливо, от того, что появился, или страдальчески, от того, что не сдаётся, и тайком вздыхали опять же с разными оттенками. Время от времени из этих рамочек девчонки всё-таки вываливались, но немедленно водворялись обратно безжалостным объектом воздыханий.

– Андрюше… – в затуманенные Ленкины мозги всё же прорвалась мысль, что из всех вариантов его имени для них доступен один, остальные Дюша в лучшем случае игнорировал. – Андрей! А мы уж и не надеялись. Так, думали, и засохнем в девичьем одиночестве.

– Вижу, – скептически оценил он результаты наших посиделок и аккуратно стряхнул на стул зависшую на его руке Инку. – Засыхали со всей ответственностью.

– А чё? – у Натахи мление и таяние не отменяли её развязной грубоватости. – Имеем право. Мы – девки молодые, холостые, свободные, никому ничем не обязанные. Хочешь обязать, статус поменяй.

– Мне! – немедленно принесла себя в жертву Клюшева. – Я согласна.

– А Овсеев? – в один язвительный голос уточнили Лескина и Серова, последняя заодно и замену кандидатуры предложила. – Лучше мне. Я девушка вольная, никакими прочными связями не скор… скоп… – умное слово не хотело слетать со слегка заплетающегося языка, но Инна с этой задачей справилась. – скорпоментированная и…

– И честная, – проникновенно закончил Дюша. – В прочных связях тебя ни один скорп не обвинит.

– Да, Серова – подхватила Натаха. – Оговорочки у тебя те самые, мечта психолога. Ассоциативный ряд выстроила… О, бабы, а если не клуб, а ассоциация? Ассоциация ненужных баб. АНБ.

– Я не баба! – взвыла Ленка.

– Плагиат, аббревиатура занята, – не вдаваясь в подробности вопроса, констатировал Дюша.

– Вот …! Когда успели? – вполне серьёзно возмутилась Лескина. – Клюшева, тебе повезло, нас опередили. Выбирай: АНД или АНЖ.

– Чего сразу Д? – эту букву Инка расшифровала несколько неожиданным образом. – Мы не совсем уж дуры. Ну, то есть того… совсем не… Девушки! Не дуры, а девушки!

– И совсем не девушки! – Натаха откинулась на стуле в новом приступе хохота. – Серова, ты сама себя превзошла! Короче, АНЖ.

– Нат, с чего тебя заклинило? – вмешалась я. – Клубы, ассоциации…

– Хочу! Вот хочу, чтобы мы были кем-то таким. Имею право? Имею. Завтра расхочу и выйду из этого вашего клуба, но сегодня его организую, чтобы было откуда выходить. Потому что то, что мы не сделаем, никто за нас не сделает. Вчера не сделали, сегодня не сделали, а завтра, может, и нас уже не будет. Кто тогда сделает? Диалектика. А диалектика…

– Ну, если диалектика, то да, не поспоришь, – спорить я и не собиралась, и уже пожалела, что спросила. Натаху начинало заносить в опасный крен, теперь её успокоить можно было только согласившись, или нарваться на такие рассуждения, что все философы мира рыдали бы хором. От всего сразу. – Надо, значит, надо. Будем АНЖ, а можно – АНЖУ, женщин умных. И звучит и символично, как анжуйское вино.

Дюша быстро глянул на меня, но промолчал. А девчонок название устроило, согласились, и мирно слезли со злободневной темы на актуальную.

– Серова, винчик где? Тебя за чем посылали?

Остаток нашего почти девичника прошёл спокойно, в тёплой подружественной обстановке, доставленным вином подогревались подружки уже сами, к Дюше и ко мне с наливанием не лезли, знали, что бесполезно. По домам разбрелись довольно устойчиво, да и брести недалеко было, в соседние подъезды. Правда, дорога слегка удлинилась за счёт нарезания десятка кругов вокруг поразившей их воображение машины. Это я от Дюши узнала, когда он вернулся, проводив их, и выяснял, что за повышенный интерес у свежеиспечённых анжуек к чужому авто.

Сама я этот автомобиль так и не увидела – мыла посуду и злилась на себя, что не попросила Ребекку Ивановну научить бытовой магии. У меня получилось самостоятельно разобраться, как почистить одежду, избавиться от пыли и прочие разные уборочные мелочи, но с посудой такой номер не прокатывал, стекло разбивалось, пластик плавился, металл деформировался, нормально мою магию переносил только чугун, но из него была всего лишь одна сковородка. Зато проблемы с горячей водой отсутствовали. Иногда и у соседей, если я умудрялась задуматься, отвлечься и переборщить с силой.

ГЛАВА 6 – Музыка

– Анжуйское вино? Символично, Даш, без слов. Только символ паршивый. Не заметила? Ты про него нормально всё помнишь?

Луч, видимо, помогая освежить мою память, чуть куснул за ухо. Я заварила нам чай, забралась с ногами на диван.

– Нормально, до склероза ещё не доросла. Всё правильно, Дюш, символ нехороший, но как есть. Одна надежда, что не д'Артаньяну достанется. Мы же и сами отравленные, и того, кто попробует, отравим. В вине яд был, а в девчонках… Чего в них только нет, и обида, и злость, и… не ненависть, не знаю, месть какая-то. А кому мстят, сами не понимают, судьбы им одни переломали, а расплачиваются другие.

– Очки сними, пока твои девчонки в их розовом свете собственной невинностью не захлебнулись. Сама соотнеси то, чем оправдываешь, и то, что в реале. Странная месть из постели в постель прыгать, не находишь? И кто там расплачивается? Те, кому плевать, кого поиметь?

– Дюш, они…

– Что? Не такие? Серова твоя не такая? На весь район один несчастный, кто её трахнуть не смог. Клюшева? Пока трезвая и своего козла боится – не такая, а вмажет – вся нетаковость в три секунды слетает, и без разницы, кто под руку подвернётся. Лескина ещё хоть как-то держится, не под каждого валится.

Дюша был прав, и я это знала, и про девчонок знала, но и другое знала:

– Они такими не были. Это тени, из-за них всё.

Его это не убедило, да и, честно говоря, довод мой был так себе, слабенький.

– Луновая, причину и следствие не путай, не понеси их во все тяжкие, никакие тени бы не присосались. Тебе объяснить то, что сама мне объясняла?

– Не надо, знаю я. Но, Дюш, кроме причины ещё первопричина есть. Они все на любви сломались. Из-за неё легко сломаться, когда…

Усиленный довод тоже не особо подействовал.

– Не «когда», а «если». Если она была. А была она, возможно, только у Лескиной. Да и то, недолгая, поэтому и «возможно». Быстро она её забыла. Но у этой хоть как-то, а у остальных –полный мрак. Серова свои намётки на что-то там сама прое…ла. Что, грубо? Но ведь так, и в прямом и в переносном смысле. Овсеев у Клюшевой конченный …, но рвать с ним она сама не хочет. Любит? Не смеши. Любимых рогами регулярно не украшают.

И снова он был прав. Игорь, парень Натахи, погиб в аварии, давно, ещё до нашего знакомства. Другой мужчина впервые появился года через три, уже при мне, случайный знакомый на новогодней вечеринке. Как всё произошло, она не помнила, но после этого кавалеры у неё стали появляться, не частые, Лескина была относительна переборчива. У Инки всё обошлось без таких трагедий, проще и… грязнее. Она своего Витька застукала с соседкой, психанула и отомстила тем же. Орудие мщение само Витьку об этом и донесло, в тот же день он подал на развод. Серова неделю рыдала и клялась во всём, в чём только можно, ничего не добилась и словно с цепи сорвалась, спортивный интерес у неё проснулся, как она сама говорила. Ну, а Ленка, невзирая на Овсеева, на других парней взирала с интересом и в трезвом состоянии, а в пьяном уже не только взирала. И всё же…

– Они её ждали, мечтали, представляли, а оно вот так. Я понимаю, что слабые, что может у них всё было впереди, а может, ещё и будет…

– Сама в это веришь? Своё «впереди» они сами укокошили, своими… не руками. Ни один нормальный на то, во что они превратились, смотреть не станет. А идиоты типа Димки – экземпляры редкие, в Красную книгу занесённые. Не была бы Серова дурой…

– Дюш, за ним самим тень ползает.

– Ты не говорила.

– Недавно появилась.

– На букву «х», – он ушёл к окну, открыл форточку, закурил. – Довела парня овца безмозглая!

– Дюша! Ну, не нравится он Инке, что она может сделать? Мне Димку самой жалко, неплохой вроде бы. Зато за его братцем ничего не ползает.

– Зашибись! Урод настолько, что и тени брезгуют, зато Серова тащится. В чём-то ты с этим анжуйским права, отравлены они по полной, но не кем-то, сами себя отравили, и про других права, травят.

– Не они, мы. Ай, Луч! За что?

– И себя к ним причисляешь? – вот, кажется, Дюша и ответил, за что феникс меня обжёг.

– А, по-твоему, не так? Нет, ну не так, конечно, по-другому, но… Дюш, вот чисто теоретически, представь, решу я завести семью: муж, дети, всё, как положено. И что? Он всегда будет, понимаешь? Я всегда буду ждать Принца, а его не будет, а тот, кто будет, будет не он. Может, человек попадётся хороший, может, даже меня полюбит, но я же ответить не смогу. А безответная любовь хуже любого яда… Луч, ай! Совесть у тебя есть, вредность пернатая? Не жгись, я права. Ай! Луч! Больно же! Нет, Луч, счастье – это когда взаимная, а когда односторонняя – счастья не получится.

– Особенно, если от него прятаться.

– Дюш, не начинай. Всё равно не открою.

Последний раз окошко к Принцу я открывала в тот день, когда уехала Ребекка Ивановна. Хотела подольше, чтобы насмотреться, запомнить каждую чёрточку его лица, каждое движение… всё запомнить. И попрощаться. И первый раз закрыла окно сама, почти сразу. Тени активизировались и повыползали из углов. Даже та, которая у матери, притащилась, её легко отличить, самая проявленная из всех. Я испугалась. Вдруг они смогут пробраться через окно? Строгая королева объясняла, что ничего материального через такие пройти не может, но пустотники не совсем материальны, «присосавшиеся» ещё получают какую-то плотность от своих доноров, а «беспризорные» похожи на привидения. И если даже не просочатся, то незачем им видеть, где сейчас Принц. Кто их знает, может, у них какой-нибудь коллективный разум наличествует или ещё какая связь друг с другом. Всё в сумме стало дополнительным стимулом не только держаться подальше от Принца, но и не открывать окон к нему.

– Тебе решать.

– Да, мне, – я немного помолчала. – Знаешь, у меня мысли какие-то… Тоска сплошная. Я на всё смотреть стала по-другому, не так, как раньше. Да оно и есть другое, не то, о каком мы в книжках читали. Совсем другое, люди другие, отношения другие, жизнь другая. Почему так? Розовые очки… Я бы не отказалась от них. Чтобы всё увидеть таким, как в детстве.

– Увидь, – на мой протестующий вдох Дюша примирительно поднял руки. – Успокойся, я не о том. Не хочешь открывать, не открывай. Себя выпусти, ту маленькую Дашку, которую ты загнала в какие-то дебри, посмотри её глазами.

– А она есть? Нет, Дюш, не выйдет, она осталась там, в прошлом, далеко-далеко отсюда.

– Показывай. Луновая, большие глаза не делай. Где плоды размышлений? В ноуте?

Я молча кивнула. Он пробежал пальцами по клавиатуре, набирая пароль. Девчонкам я доверяла, но… В ноутбуке было слишком много личного, чем делиться я ни с кем не собиралась. Ни с кем, кроме Дюши, разумеется, он в моих файлах ориентировался не хуже меня.

– Целых два?

– Как два? Одно, сегодня. А-а-а, вчерашнее это так, фигня, удалить забыла, можешь не заглядывать.

– Ну, уж нет, раз не удалила, загляну.

Во вчерашнем файле было целых две строчки: «Привет, дневник! Мне грустно, и я решила тебя завести», «Пока, дневник. Я передумала. Толку от тебя?». От комментариев Дюша воздержался, лишь тихо хмыкнул, и перешёл к «плодам размышлений».

Я сегодня проснусь на рассвете,

Распрощаюсь с луной, встречу солнце…

Мы с тобою большие дети,

Но играем в жестоких взрослых.

Мы уходим от слабости близких

Или просто из дома уходим,

Мы уже научились цинизму,

Прорастают в нас ревности всходы.

Мы почти разучились верить

Забываем, как нужно смеяться,

Мы смогли эти маски примерить

И не знаем, как с ними расстаться.

Я сегодня проснусь на рассвете,

Луна в тучах, и в тучах солнце…

Да, всё так, и мы больше не дети.

Мы с тобою жестокие взрослые.

Здесь молчанием не обошлось.

– В «мы» у тебя кто? Он?

Я задумалась. Почему-то задуматься над собственными стихами у меня получалось только после Дюшиных вопросов и замечаний, до них они просто получались сами, возникали сначала словами, обрывками строк, кусочками, потом плавно выстраивались в строфы и крутились в голове, пока я не выпускала их на свободу, не важно, на бумагу, в ноут или телефон. Ответа на Дюшин вопрос у меня не было.

– Понятия не имею. Как-то так сложились. Честно, не знаю.

– Про ревность тоже? Понятно. Дашка, а ты понимаешь, что его совсем не знаешь? Знаешь, как выглядит, и на этом всё.

– И не узнаю. Поэтому он останется таким, каким… Всё, Дюш, проехали. Не хочу. Про стихи что скажешь?

– Каким ты его придумала, – Дюша всё-таки закончил оборванную мной фразу и лишь после этого ответил на вопрос. – Ничего хорошего, литературно – средненько, содержание – депрессивный бред. Будем лечить. Так, жестокая взрослая, сейчас ты встанешь и…

– Всё, хватит! – я разозлилась. – Сколько можно? Я не буду открывать окно!

Он мой взбрык проигнорировал и спокойно закончил:

– И принесёшь диск Ребекки Ивановны, давно не проверяли. Вперёд, Лучница!

Подаренный строгой королевой диск мы пробовали открыть относительно регулярно. Сначала очень регулярно, ежедневно, потом раз в неделю, потом раз в месяц. Последняя попытка была около недели назад, так что с «давно» Дюша сильно преувеличивал. Понятно, что таким незамысловатым способом начиналось моё лечение, только подход был в корне неверный и он об этом знал.

О том, какие неведомые тайны прячет серебристая пластинка, мы говорили много. Дюша предполагал послание от Ребекки Ивановны, вроде дополнительного напутствия или полезных рекомендаций, это было логично и очень не помешало бы. Я надеялась услышать голос Принца, в идеале – вместе с фото, а лучше – видео. Увидеть его хотелось так, что сердце сжималось и замирало, а после очередного разочарования накрывало тоской и полной апатией, из которой я выходила медленно и трудно. Сейчас мне и так было тоскливо, это состояние длилось не первый день и, судя по всему, не последний. Поэтому Дюшиным методам извлечения меня из диагностированной им же депрессии я удивилась и воспротивилась.

– Не хочу, не могу, не буду, не сегодня. Дюш, серьёзно, давай потом? И так паршиво, а он всё равно не откроется. Давай лучше… Давай по литературной части, что не так?

– Лучше? – он саркастически усмехнулся. – Лови, сама напросилась.

Через пять минут я готова была сообщить всем поэтам мира, как им повезло, что Дюша не выбрал стезю критика. Он не пропустил ничего: рифмы, размер, рванность строк… Впрочем, как обычно. Мои стихи редко его устраивали полностью, но, если честно, все замечания были по делу, только понимала я это не сразу, сперва обижалась и защищала свои «шедевры», он называл это «ежиным режимом», по аналогии со свернувшимся в клубочек ежом, который перестаёт видеть всё окружающее и только топорщит иголки.

– К содержанию переходить? – я помотала головой, мне этого с лихвой хватило, он удовлетворённо кивнул. – Дашка, выключай ёжика, тащи диск.

Как бы не так! Кроме «ежиного режима», у меня был ещё «бараний», когда я упиралась во что-то и стояла на своём до последнего, вот он и включился. Я отвернулась, упёрлась лбом в спинку дивана и озвучила свою точку зрения, с выражением, но без выражений. Дюша демарш оценил.

– Ногой топни для вескости.

Ногой топать не стала, для этого пришлось бы её на пол спустить и разрушить имидж неподвижной статуи, а его я сохраняла ещё минут десять, лопатками ощущая пристальный взгляд. Потом это ощущение исчезло, а мне на колени плюхнулся ноутбук и коробка с детскими сокровищами. Это уже было странно. Дюша в моей квартире чувствовал себя как дома, знал, где что находится, спокойно хозяйничал, но никогда не переходил некие границы личного пространства, причём установленные не мной, а им самим. Сейчас выходило, что перешёл. Такая настойчивость даже ему была несвойственна.

– Объяснишь?

– Объясню. Мне не нравится твоё настроение. Не сегодняшнее, ты в него давно закапываешься. А что делать, я не знаю. Достаточно?

– Надеешься, Ребекка Ивановна подскажет? А если там что-то… – да какая разница, что там? С чего я, вообще, упёрлась? Трудно что ли проверить? Изобразить нормальное настроение и успокоить Дюшу будет труднее, он любое моё притворство на раз раскусывает. – Ладно, давай попробуем.

Дисковод стал на место с тихим щелчком, по экрану пробежали знакомые полосы, я подавила тяжёлый вздох, всё-таки тоже надеялась, и закрыла ноут. Почти закрыла, до половины. Из него вдруг полились звуки, приветственные крики множества голосов с превалирующим женским «Артё-о-о-о-ом!». От неожиданности я чуть крышку не выломала, рывком возвращая её в исходное положение.

На дисплее была сцена какого-то клуба или небольшого концертного зала, нет, всё же клуба, в кадр попали несколько столиков и публика соответствующая. Музыканты на сцене смахивали на рок-группу, а эпатажно-красноволосый парень в центре, видимо, был тем самым активно призываемым Артёмом. Он переждал пик фанатского восторга, тронул струны гитары. Мы с Дюшей переглянулись. Ребекка Ивановна подарила мне запись рок-концерта? Нет, я ей как-то говорила о своих музыкальных пристрастиях, она это, наверное, запомнила, но… Запись обычного концерта на диске, который не открывался пять лет? Не понимаю… Если только… А вдруг на этом концерте был Принц? Больше от экрана я не отрывалась.

Играли они не просто здорово, потрясающе здорово, и солист с радикально-красной шевелюрой пел потрясающе. Даже удивительно, что ни одной композиции я ни разу не слышала. Какая-то не раскрученная группа? Да ну, таких и не заметить? Да за них передрались бы все продюсеры. Может, недолго существовали, быстро распались? О всех своих размышлениях я забыла довольно скоро, просто увлеклась шоу. Пару вещей исполнил не Артём, он куда-то отлучился. То, что мы не ошиблись с идентификацией, подтвердили взвывшие с удвоенной силой поклонницы, буйно радующиеся возвращению кумира и мгновенно умолкшие, стоило ему поднять руку, призывая к тишине.

– Три песни, которые сейчас прозвучат, написаны моим другом, он далеко отсюда и не услышит, но всё же… Шериниэль, для тебя! «Falling Star», вам от «АртШанса»!

Все их вещи были великолепны, но та музыка, что лилась из динамиков теперь… Я её видела. Каждый звук, каждую ноту в волшебных сказочных красках. Они плыли по полутёмной комнате, заполняли её, светились и расцветали, садились на руки невесомыми бабочками, разлетались золотистой пыльцой, вспыхивали звёздами, вставали радугой, окутывали щемящей грустью и пронзительной нежностью, завораживали, звали за собой, обещая что-то таинственное и прекрасное, пробуждали то, что не высказать словами…

Вернуться в реальность получилось не сразу. Я не заметила, когда Дюша остановил воспроизведение, всё ещё была там, в той музыке, а она была во мне.

Мы досмотрели концерт до конца. Всё так же здорово, но… Потом искали «АртШанс» и «Falling Star» в интернете. Нашли, в одном контексте. И долго переводили взгляд с монитора друг на друга. Даже если отвлечься от точного совпадения даты и времени, мало ли, какие у магии возможности, не так много мне о ней известно, и это, наверное, объясняет, почему диск не открылся раньше, то как-то не складывался фанатский ажиотаж вокруг солиста с короткой заметкой-анонсом, что в они дают сегодня свой первый концерт. Хотя… Может, для группы он первый, а его самого знали давно. Жаль, что фамилия Артёма не упоминалась, а все найденные по имени музыканты и певцы не имели с ним ничего общего. Зато упоминалось название города. «Истерическая родина» моей матери и место моего рождения.

– Дюш?

– Летом прокатимся.

Концерт я пересмотрела ещё, всё равно не засыпалось. Один раз полностью, и несколько – те три песни автора с необычным именем Шериниэль. Всезнающий интернет о таком композиторе ничего не знал, ни в отечественном сегменте, ни в зарубежных. Интересно, это настоящее имя или псевдоним? И на каком языке исполнялись его песни? Я не смогла понять ни слова. Что-то из восточных? Из европейских в голове значения многих слов оседали, спасибо школе и недублированным фильмам, вон с «Falling Star» нет проблем – «Падающая звезда», «Star» сама знала, «Falling» Дюша перевёл, а тут ни единого намёка на что-то знакомое у обоих. А ещё… Этому «ещё» я сдалась часа через два, Луч меня поддержал.

Окно открылось легко, только не к Принцу. Лужайка с яркой зеленью и неизвестными цветами, двое, парень и девушка, красивые, как Принц и Принцесса, не в том смысле, что похожи, совсем не такие, но очень красивые, а похожи они были другим – любовью, ею от них просто веяло. Он лежал головой у неё на коленях, что-то наигрывал на гитаре, она смеялась и лохматила ему волосы, потом гитара отлетела в сторону, он одним движением оказался на ногах и подхватил её на руки, покружил, склонился в поцелуе и… И всё. Окно закрылось. Осталось ощущение грусти, чего-то потерянного и… близкого. Да, очень близкого, именно так. Всё это было странно и непонятно. Особенно непонятно было, куда я заглянула. Потому что видела я эльфов. Таких, какими всегда их себе представляла.

Два окна подряд – это перебор, такого никогда не случалось. До сегодняшней ночи. Второе окно держалось долго, а Принц долго шёл по незнакомой улице, и я на него смотрела, забыв обо всём. Он не изменился, совершенно такой, каким помнила. Любимый и родной. Самый-самый-самый. Скрывшийся за поворотом…

И сразу нарисовалось временно забытое. Колыхалось зыбкой серостью и портило мне мою сказку. И пожаловаться было некому, только…

– Луч, они меня достали!

Феникс ответил полной солидарностью и окатил жаром. Я сформировала огненный шарик и влепила им по самой наглой тени, подобравшейся ближе прочих – хоть немного сбросить раздражение и отогнать эту мерзопакость. Тень не отскочила, как это бывало обычно, не успела, вспыхнула и сгорела, оставив грязное пятно пепла на полу. Оставшиеся рванули от меня подальше, но ещё два пятна я организовала для закрепления нового опыта. Все три неопрятные жирные кляксы убрала магией, подумала и вымыла полы ещё и нормальным образом, на всякий случай.

ЭПИЛОГ продолжается

Солнце уходило за горизонт, редкие лучи ещё золотились по краю неба, сплетались с лучами звёзд, звали за собой, прочь с этой планеты. Пока нельзя. Пока для него есть этот берег и чужая память.

Итак, всё же эльфы. Удивило ли его это? Нет, не слишком. Сильнее удивляло другое. Пусть ей дали шанс услышать музыку отца, но зачем ей помогли увидеть своих ещё не родителей, так и не ставших её родителями? Встряхнуть? Вывести из депрессивного состояния? Хватило бы одной музыки. Или не помогали? Сама пробилась? Сохранилась тончайшая ниточка-связь с истинными корнями?

Тех, у кого она не родилась, он знал. Не только он. Её отец известен многим, был, есть и будет. Шерин. Шериниэль Талланиэн. Непревзойдённый. Тот, чья музыка разлеталась по всем мирам Вселенной, ей рукоплескали и восторгались веками. Гениальному композитору и бесшабашному гуляке отдать сердца готовы были миллионы женщин, своё он отдал Оллиниэлли. Где они сейчас? Живы ли? Если выжили в Мрачные дни, страшные испытания выпали на их долю.

Запрос во Всеобщий центр информации он отправил без особой надежды на удачу. Ответ пришёл сразу: «Мир Аршанс изолирован. Введите код доступа». На введённый код дисплей отреагировал с небольшой задержкой: «Код принят. Ограничения в соответствии с «Единым положением об изолированных мирах» пункт…» и длинный перечень пунктов, препятствующих получению сведений. Непосредственно к его запросу относился один: «Информация о лицах, находящихся на территории мира за последние три года в летоисчислении, совпадающем с летоисчислением места нахождения запрашиваемых данных». Три года в условиях Аршанса – очень долгий срок для эльфов, но он проверил. Результат: «Шериниэль Талланиэн, последние данные датируются…», был ожидаем, после Мрачных дней имена эльфов никого не интересовали, вместо них в общую базу стекались сведения о рабах с порядковыми номерами, найти среди них кого-то определённого было немыслимо. Дисплей замигал, оператор Центра приглашал на свободную линию.

– Солнечных, Арье!

– Как узнала? – вопреки строгому тону, видеть появившуюся на экране мини-вирта он был искренне рад.

– Код. Твои я знаю все. Помощь нужна? Могу посмотреть вперёд.

– Уже посмотрела, – он покачал головой. – Нарушаешь порядок. Кто тебя в Центр пустил?

– Ты. Когда вернёшься, – она заторопилась, не давая ему проявить недовольство. – Ар, всё хорошо, у меня допуск на три выхода в прошлое, это первый, ты сам назначил время. Шериниэль Талланиэн жив, скоро его имя появится в базе, больше не могу сказать, ты знаешь. Это важно?

– Это хорошо. Что я тебе ещё скажу, когда вернусь?

– Для этого выхода только одно: звёздный и сумеречный на планете, оба в оболочках и под экранирующими щитами. И… Ар, этого ты не говорил, это от меня, на звёздного сильно не шуми, он молодой совсем, первый долгий полёт.

– Кто? – названное имя выбило из колеи, и просьба «не шуметь» мгновенно забылась. – Он ещё здесь? Лиге нужны проблемы с Объединёнными? Планета на развилке, а по ней разгуливает…

– Ар, успокойся, пожалуйста, – перебивала она редко, только если в этом была необходимость. – Полёт одобрен Высшими и его отцом, он не сбежал, всё законно. А Лига сама была против, но Объединённые настаивали.

– Ясно. Ещё что-то скажешь?

– Не в этом выходе, собью реальность. Просто поговорим? Расскажешь, что у тебя сейчас?

– Я не рассказал?

– Совсем мало, времени не было, ты ненадолго возвращался.

Он рассказал. То, что произошло, то, что успел узнать и понять, то, что оставалось непонятым. Выговориться было нужно, а лучшего собеседника, чем она, у него ещё не было. Она внимательно слушала, иногда что-то уточняла, спрашивала.

– Ей объяснили только про внешников? Почему? Они наименее опасны.

– Тех, кто уже внедрился, она не видит. Как минимум один в её окружении – носитель пустотника. Нужно ли ей знать о таких? Не уверен. Если будет слушать феникса, к себе их не подпустит, а подозревать каждого, что в нём сидит плутянин, хорошего мало. Добавь сюда то, что девочка не простая. Обладая силой, удержаться и не пустить её в ход при угрозе себе или близким достаточно непросто. Представь, чем закончится, если она ошибётся. Да и без ошибок, по законам планеты – это убийство. Объяснить в чём причина, она не сможет, не поверят, в лучшем случае сочтут сумасшедшей. И не её дело судить кого-либо, никто ей таких прав не давал. А плутяне здесь в своём праве, они редко нарушают закон, без согласия не тронут.

– Звучит, как оправдание им. Они убивают.

– Лишь тех, кто сам начал убивать в себе живое. Почему её подруги к ней прилипли, понимаешь?

– Память пламени?

– Близко. В них были отблески искры, они их почти погасили, а то, что тлеет, хочет восполнить потерю и тянет огонь из неё и из феникса.

– И всё уходит в пустоту.

– В основном. Пока пустота не заполнила их полностью, будут тянуть крохи, она даже не заметит, потом станут опасны.

– Не стали, раз она оказалась здесь. Ты говоришь о ней в настоящем времени, заметил?

Не заметил, увлёкся разбором её воспоминаний, в них она была. В настоящем времени – нет. Говорить и думать об этом не хотелось, словно это… Не важно, это произошло. Всё, что ему осталось: выяснить как и почему. Он не ответил на вопрос, задал свои, их у него было много.

– Зачем её привели к ним? Не так. Зачем её увели из дома? Заранее знали, что уведут, предупреждали, чтобы навещала мать. Откуда взялся неизвестный родственник, делающий щедрые подарки? Есть мысли?

– Ага. Посмотри вариативное развитие.

– Планета на развилке, от моего решения зависит её судьба.

– Да, точно, тебе нельзя открывать. Хочешь, я посмотрю? Я могу…

– Нет. Здесь тебе делать нечего.

– Именно так ты и скажешь. А жаль, я бы… Ладно, понимаю всё, молчу и веду себя примерно. Ар, а ликвидация внешников считается убийством?

– Убить можно живое, в них жизни нет.

– Кто бы ей это объяснил, устроит же себе… душевные метания.

– Пока она металась лишь по поводу мытья полов, всё остальное прошло спокойно.

– Ещё не осознала, много всего и сразу, выйдет из эйфории, поймёт, что сделала. Вот увидишь. Нет, этого ты не скажешь, моя интуиция. Диск записали над временем?

– Скорее всего. Вопрос – кто? Об этом я тоже не скажу?

– Не скажешь. Мне пора, – она вздохнула. – Скорее бы ты вернулся, без тебя плохо. Ты обещал, помнишь… А, нет, не помнишь, у тебя это ещё впереди.

ГЛАВА 7 – Переулок

Я мёрзла и никак не могла согреться. Что было тому виной, ударивший ночью мороз или неприятные, похрустывающие ледяной коркой мысли, разбираться не хотелось. Ничего не хотелось, лишь забраться с головой под одеяло, желательно с чашкой обжигающе горячего чая, и ни о чём не думать. Нет, не ни о чём. О Принце, о концерте, об эльфах я бы с удовольствием думала, но… Но было ещё то, что произошло после, а понято было ещё сильнее после, когда я выглянула из радужных облаков неведомо какого по счёту неба счастья.

Тени омерзительны, отвратительны, ужасны. Они – убийцы. А я? Кем стала я, убив их? Это крутилось в голове назойливо и беспощадно, обдавало противным холодом, перекрывало голоса подруг и лишь ненадолго отступало, когда Луч, решив, что я совсем перебираю с самоедством, устраивал небольшую ожоговую профилактику. У феникса ни малейших сомнений в нашей общей правоте не возникало, для него пустотники были врагами и никаких терзаний не стоили. Собственно, я из-за них тоже не терзалась, меньше дряни стало на Земле, а вот из-за себя…

Скрыться внутри спасительного одеяла вместе с чаем не вышло, и не присутствие девчонок тому причиной, в нашей компании все спокойно относились к любым причудам друг друга, просто это оказалось весьма неудобно, одеяло так и норовило нырнуть в чашку, а чай – выплеснуться на меня, пришлось частично выбраться наружу. Мне бы сейчас к Дюше, а лучше – его ко мне, но он ещё ночью, перед уходом, предупредил что, минимум, до вечера появиться не сможет, уезжает с геодезистами. Иногда такие авралы случались: заказчик очень торопился или вносились какие-нибудь корректировки в проект, требующие новых расчётов, а сроки поджимали, и тогда работали в выходные дни. Честно говоря, я бы тоже лучше поработала, чем снова и снова прокручивать в голове ночное происшествие и пытаться разобраться с самой собой под болтовню подруг. Трепались они о всяких пустяках, мучиться сомнениями мне не мешали. Вернее, мешали, только в другом. После волшебной музыки и окон их обыденный трёп и мелкие стычки звучали таким диссонансом, что сначала даже раздражали. Но оставаться наедине с собой было ещё хуже, мне очень нужна была… не поддержка даже, а как бы мнение со стороны, что ли.

– Вопрос на миллион, из области фантастики. Представьте, что на Землю прибыли пришельцы…

– Симпотные? – моментально включилась Инка. – А что? Надо же знать, каких представлять. А то представлю не таких, как надо и…

– Серова, ты их один хрен представишь… вот его и представишь, – не дала ей развить тему Лескина.

– Вот ещё! Можно подумать я…

– Можно, подумай, заткнись и дослушай. Даха, вещай.

– Нет, Ин, они не симпатичные и не гуманоидные. Такие, призрачные и с задатками вампиризма.

– О, вампирчики! Прикольно.

– Серова, заткнись! Даха, это фильм? Может, просто глянем? – Лескина сама дала подсказку, откуда всплыл мой вопрос.

– Да, Нат, фильм, только я название не знаю, по телеку ночью шёл, начало не видела. И он так себе, не фонтан, мне только один момент интересен. В общем, они не в том смысле вампиры, пьют не кровь, они высасывают из человека всё, что делает его человеком, а то, что остаётся, становится как зомби, вроде бы живой, а на самом деле… – я замялась, не зная, как объяснить, и Натаха быстренько нашла определение:

– Мешок с дерьмом.

– Как-то так.

– Не, нам таких не надо! – поскучнела Инка.

– Серова, что я слышу? – Лескина изобразила высшую степень удивления. – Тебе больше не нужен Костик?

Мне стало одновременно тоскливо, от Инниного «не надо» – знали бы они, что у каждой уже есть «такой» – и чуть легче по поводу себя – какая бы я ни была, а к кому-то эта мерзость уже не прицепится.

– Вы слушать будете? Короче, ползают эти гады и ищут, к кому присосаться. А среди людей есть те, кто их видит, и вот у одной из таких получается их сжигать. Ну и вот вопрос: становится ли она убийцей?

– Даха, я с тебя фигею, – фигела с меня Лескина часто, так что это у неё нормальное состояние, высказываться не мешающее, но добавляющее эмоциональности. – Какая-то … жрёт всех подряд, а та, что их замочила – убийца? У тебя с головой порядок?

Ну да, в моём очень кратком изложении выглядело всё слишком прозрачно и наводило именно на такую реакцию. Стоило немного расширить и дополнить условия задачи.

– Стоп, я один нюанс пропустила, всё чуть сложнее. Присосаться они могут к тому, кто сам это разрешит. Ну, не то чтобы прямо скажет: «я согласен», а так, на подсознательном уровне. Как бы, предрасположен будет к такому. Вот, например, двое расстались, страдают, хотят от этого избавиться побыстрее и ищут самые лёгкие пути, пьянка или секс…

– Дарь, вот от тебя я такого не ожидала! – на любые нападки Натахи Инка реагировала спокойно, на меня же почему-то стабильно обижалась, уловив какой-либо намёк на себя.

– Да не о тебе речь! – я быстро выкручивалась, хотя очень хотелось сказать правду, что о них и не только о них, но Ребекка Ивановна предупреждала, и Дюша, и сама я понимала – ничего путного из этого не выйдет, не поверят, не поймут. – Я фильм рассказываю, в нём так было. Или другой пример. Растёт какая-нибудь девчонка в глуши, а ей в столицу хочется, к миллионерам и яхтам, и ради этого она на всё готова…

– А что плохого? – теперь в разговор и Ленка втянулась. – Была бы возможность, я бы отсюда в пять сек свалила. Нормальное желание. Без яхты обойдусь, меня укачивает, а папика с парой лямов зелёненьких хорошо бы отхватить.

– И по … что за это делать придётся?

– Натах, иди ты со своей моралью! А здесь не то же самое, только без бабок?

– Нет, здесь ты выбираешь, а там – тебя. Сечёшь разницу? И … что скажешь, чтобы из кормушки не вышвырнули.

За этот короткий спор тень Клюшевой стала плотнее, мне не показалось.

– Всё! Хватит цапаться! – я понимала, что дело не в споре, просто Ленкой было высказано то, что внутри неё, и с молчанием оно не уйдёт, она не изменится и тень от неё не отстанет, но… И не сдержалась: – Лен, на этом они и ловят. А потом в тебе… в смысле, в кино, от той девушки ничего не остаётся, кукла, которой кроме шмоток и брюликов ничего не нужно. А когда-то она могла любить…

– Да нафиг! Кому она нужна, эта любовь? Что от неё хорошего? Слёзы и нервы?

– Не, Ленчик, тут ты не права, спать можно с любым, а жить – только с любимым.

От логики Инны легче не стало, а её тень явно приободрилась. Что-то я своим вопросом не того наделала…

– Ладно, всё, проехали. Давайте о чём-нибудь приятном…

– Например, о солитёрах, – с невинным выражением лица предложила Лескина. – Короче, Даха, мочит эта из кино их и правильно делает. Чем больше замочит, тем правильней. Их сюда не звали. На …, вообще, пустили?

– Не знаю, начало я не видела.

– А я не согласная! – Инка даже привстала, не соглашаясь. – Они же не виноватые, что так устроены, за что их убивать? Пусть себе живут, Земля большая, поместимся.

– Серова, когда тебя комар кусает, ты что делаешь? – вкрадчиво поинтересовалась Наталья. – Хлоп, и пипец комарику. А за что? Он так устроен, а Земля большая. Тебе места мало или крови жалко?

– Вот ты сравнила! – Инна плюхнулась обратно на стул. – То комар, а то пришелец. Гость планеты, можно сказать.

– Ну-у, если гость, то да, гостя нельзя. Ты, когда следующий раз на комара замахнёшься, прописку у него спроси сначала, вдруг он не местный, гость нашего города, а ты его прихлопнешь. Нехорошо выйдет, некрасиво, перед соседями стыдно. Смотри, Серова, предъявят за комарика-то.

– Ну тебя, – отмахнулась Инка.

– Это ты себя «ну», меня не надо, – неожиданно взорвалась Лескина. – Порешь полную …, и не врубаешься, что несёшь. … – не мешки ворочать? Места тебе много? И ещё больше будет, когда всех сожрут эти … комарики. Была фантастика, станет ужастик. Тут без них ящик тошно смотреть. Батя, как включит, и сплошняком: то деточки, … их мать, толпой одного …, котятам камеры пыток устраивают, то взрослые … за пузырь водяры или бабкину пенсию на фарш …, то… Да на … перечислять …! – в выражениях она никогда не стеснялась. – А по другому каналу … с рыбьими глазами рот разевает, типа, певица, голоса нет, зато … есть нестираемая. В сеть залезешь, а там «яжедевочки» жизни учат, в мозгах полторы извилины, феном проплавленные, но оно «блогер» и звучит гордо. А рядом «яжемальчики» их в морду подстилками называют, это если ласково, и под плинтус суют, а им нормально, хихикают и всё зашибись…

Натаха бушевала, а я приходила во всё больший ужас. Зациклившись на тех тенях, которые ползали за мной, которые присосались к тем, кого знала, я абсолютно не задумывалась об их реальном количестве. Не просто не задумывалась, старалась не замечать даже те, которые попадались на глаза, а они попадались и не так уж редко. Но не было мне дела до незнакомых людей, не волновали, не трогали. Хватало матери, девчонок, ещё нескольких человек… В общем, список небольшой, и то затолкавший в депрессию и разочарование от несоответствия жизненных реалий книжным идеалам. А теперь мне стало страшно. Если представить, что всё, о чём говорит Лескина, результат нашествия пустотников… Это кошмар в немыслимых масштабах.

Телевизор я смотрела не часто и точно не криминальные хроники, в новости заглядывала от случая к случаю, в основном, когда забегала к матери, она их не пропускала, а мне было неинтересно. Могла ещё прочитать заголовки в новостных агрегаторах поисковика, заглянуть в какую-нибудь любопытную статью из разделов науки и культуры или совсем глобальную из общих по стране, и всё на этом. По упомянутым блогам вообще не бродила, мне от одних их названий плохо становилось. Так что была совершенно не в курсе всего озвученного и сейчас чувствовала себя почти пещерным жителем, самостоятельно замуровавшим вход в свою пещеру, оставив лишь крохотное окно в окружающий мир. Молодец я, ничего не скажешь. И…

И не сделаешь. Что от меня зависит? Что я могу? Да ничего! Я даже тем, кто рядом, помочь не могу. Разговаривать с ними? Они меня не слышали, не хотели слышать, ни мать, ни девчонки. Может, что-то ещё получилось бы до теней, но я всегда опаздывала, не могла предугадать, кто станет следующей жертвой. А потом было поздно. Ребекка Ивановна сразу говорила, что присосавшихся трогать нельзя, может плохо закончиться для «донора». Правда, она ещё говорила, что с «беспризорными» можно бороться, но не успела научить как, и объяснить, насколько далеко заходит это «бороться» не успела. А об уничтожении речь шла лишь в одном случае: если они преступили Закон и полезли насильно, без согласия. К Лучу и ко мне полезли. Вот и выходит, что ничего я не могу и неизвестно, кем являюсь. Я же их убила.

– Короче, Даха, что бы тут ни ныла эта защитница комаров, те, кто мочат это дерьмо в твоём кине, – красавы, респект им и уважуха. И слава тем, кого не знаю, что кино не документальное, – Лескина позиционировала себя ярой атеисткой, но соглашалась, что есть кто-то, кто стоит над всем и это всё регулирует.

– Что-то мне после таких разговоров выпить захотелось, – вздохнула Клюшева.

– Ленчик, напомни, а когда тебе этого не хотелось? Перетопчешься, завтра на работу. Пахать, пахать и пахать, как завещали всем, на кого миллионер не свалился.

– А мы немного, осадочек смыть, чтоб спалось веселее, кошмарики-комарики не снились. Кто за?

– Тот валит на …, искать другое место для пьянки.

Я поддержала Наталью и внесла лёгкую корректировку в её решение: валят все, не туда, куда она направила, просто по домам, или к кому-то из них, если ещё не наобщались, а у меня дела и визит к матери на вечер. К матери я собиралась на следующей неделе, но сейчас мне хотелось остаться одной и не хотелось, но почему-то требовалось, пройтись по городу.

Контраст ощущений получился ещё тот. Снаружи буянил мороз, кусал за щёки и пробирался под куртку, внутри нервничал феникс, обдавал горячими волнами и будоражил магию. Началось это не сразу, сперва против внеплановой прогулки Луч ничего не имел. Волноваться он начал, когда я повернула за угол и почти в стиле Лескиной высказала пару нелестных, хоть и не таких крепких, слов вслед пронёсшемуся на приличной скорости автомобилю. А в чём я была не права? Гонять по гололёду, да ещё и въезжая во двор жилого дома, нормальный человек не станет – мало ли, кто может оказаться на дороге, время ещё не позднее. Саму машину я не разглядела, только рёв мотора и слепящий свет фар, резанувший по глазам, успевшим привыкнуть к густому сумраку.

Зимой темнеет рано, а по причинам, известным лишь неизвестному кругу ответственных лиц, фонари в нашем дворе зажигались не ранее восьми вечера, а до них из двора получался этакий мрачный колодец, скупо подсвечиваемый прикрытыми шторами и жалюзи окнами. Уже с осени активные жильцы дома начинали борьбу с «вечной темнотой» и бегали по квартирам, собирая подписи под очередной петицией, призванной изменить существующий порядок. Петиция отправлялась куда-то, где пропадала бесследно со стандартной резолюцией «Принято к рассмотрению», но «принято», как и «рассмотрено», далеко не всегда означают «исправлено» и порядок продолжал существовать, фонари продолжали не включаться, а жильцы трёх домов, образующих стенки колодца, продолжали костерить весь круг теоретически причастных к этому ответственных лиц и блуждать в темноте.

В центре города таких проблем не существовало, тут освещение работало на полную катушку, но прохожих всё равно было мало, не прельщали их прогулки по внезапно ударившему морозу. Я сама не понимала, что заставляет меня брести по полупустым улицам и уговаривать феникса:

– Мы только немножко походим, посмотрим и домой. Правда, Луч, совсем-совсем недолго!

Луч на уговоры не поддавался и продолжал волноваться. За компанию с ним волновалась магия, горячила ладони, покалывала кончики пальцев, просилась на свободу. Я никогда не использовала свои способности ни при ком, кроме Дюши, если только случайно, об этом тоже предупреждала Ребекка Ивановна: не зарисовываться без крайней необходимости, но сейчас не удержалась, сама поддалась общей нервозности и поставила щит от непонятной опасности, а заодно – от ветра и мороза. Феникс немного успокоился, выбрался на плечо и, воинственно встопорщив хохолок, рассматривал всех встречных. И я рассматривала. Нет, сначала высматривала, потом рассматривала. Высматривала, соответственно, теней, рассматривала тех, к кому они прицепились.

Пока всё выглядело лучше, чем предполагалось, безликая серость мелькала единичными особями, не считая моей «свиты», эти ползли в полном оставшемся составе. Я не раз пробовала посчитать, сколько их крутится вокруг, но это никак не получалось, тени постоянно мельтешили, перетекали с места на место, сливались одна с другой или, наоборот, раздваивались, мимикрировали под стены и мебель, в общем, вели себя крайне недисциплинированно. Времена, когда я их боялась давно остались позади, сейчас тени не вызывали ничего, кроме раздражения, злости и отвращения, но рекомендации Ребекки Ивановны по элементарной безопасности я выполняла неукоснительно: пространственный контур, не подпускающий их на расстояние вытянутой руки плюс ширина ладони, держала постоянно, он был лёгким и не требовал больших затрат силы, на ночь к нему добавлялся «тревожный щит», не столько закрывающий, сколько предупреждающий о попытке проникнуть сквозь него, полноценный щит держать постоянно было сложно, а во сне ещё и рискованно для неопытных, а опыта набраться я не успела, но в случае опасности могла поставить его почти мгновенно и практически на автоматизме, это мы со строгой королевой частично отработали сразу, потом тренировалась сама. Проверить свои навыки в реальных условиях ещё не приходилось, но я на таком экстриме не настаивала.

И впредь настаивать не собиралась, но кто бы меня спрашивал… Нет, не так. Сама я себя не спросила, зачем меня понесло с освещённого и относительно людного проспекта в какой-то тёмный закоулок. И снова нет. Знала я, зачем меня туда понесло, в смысле, не туда конкретно, а вообще, куда получилось. Прятаться. Потому что я увидела его. Или мне только показалось, что увидела, всё-таки вечер и приличное расстояние, и зимняя одежда, и видела лишь со спины, но…

Метров сто я бежала вперёд, к нему, к моему Принцу. В смысле, за ним, туда, куда он уходил. Потом сообразила, что делаю и что бежит вместе со мной, и рванула в противоположном направлении, подальше от него, пока моё проклятое серое сопровождение ничего не поняло. Мчалась, оскальзываясь на ледяной корке тротуаров, спотыкаясь, не прислушиваясь к возмущению Луча и не разбирая дороги.

Их было человек десять – подростки лет четырнадцати-пятнадцати, пьяные и агрессивные. И плачущая девчонка того же возраста. Двое прижимали её к забору, третий насильно разжимал сцепленные зубы и заливал в рот водку из горлышка полупустой бутылки под мат и гогот остальных. На них я и вылетела на полной скорости, и вся эта картина открылась в бликах догорающей скамейки. Даже испугаться не успела, какой-то из малолетних подонков тявкнул что-то в мой адрес, типа: «им повезло, на всех хватит».

Ну… да. Хватило. У меня сегодня нервничало всё: Луч, магия и я сама, вот нервы и сдали. Правда, и повезло. Пусть девчонке спасибо скажут. Наружу просился огонь, но я ударила воздухом, побоялась, что облитая водкой шубка на ней загорится, если зацеплю ненароком или искра попадёт. Но и так получилось неплохо, бледно-голубые нити отозвались и подчинились, я не брала из них силу, просто сплела со своей, сконцентрировала и толкнула в нужном направлении. Разметало всех, отпущенная девчонка сползла по забору на землю, с минуту посидела, ошарашенно потряхивая головой, и завизжала. Молодец. Если привлечёт внимание, будет очень даже хорошо. Только какого же она раньше-то молчала? Или не молчала, но всем здесь плевать, что происходит рядом? Теперь у меня появилась возможность оглядеться. Куда меня занесло – неизвестно, ни разу здесь не была, район частный и явно не элитный, но жилой, окна светятся, собаки лают. И да, похоже, этот лай – единственная реакция, которой тут можно дождаться. Просто замечательно! Нагляднейший пример «моя хата с краю»! И…

И от этих мыслей мне стало как-то не по себе. Не от того, что никто не придёт на помощь в данном конкретном случае, сама справлюсь, сил хватит. От другого. А я не по этому принципу жила? У меня есть способности, которые очень мало кому доступны. И что? Как я их использовала? Да никак. Лишь для собственной защиты. Положим, нельзя трогать этих долбанных пустотников, когда они в своём праве. А сколько обыкновенной человеческой нечисти? Они согласия не спрашивают. Что было бы с этой девочкой, если бы меня не привело сюда каким-то чудом? А может, для того и привело, чтобы ей помочь? И намекнуть, что могу помочь другим? Как в фильмах про супергероев. И чудо было не какое-то, а самое настоящее – мой Принц. Не просто так я его увидела, даже если мне это лишь показалось. Значит…

Девчонка взвизгнула на особенно высокой ноте и закрыла глаза руками, Луч встрепенулся, предупреждая об опасности. Не разбираясь, что, почему и откуда, я проверила навыки по срочному созданию второго щита – для неё, на всякий случай, мой нормально держался – только после этого обернулась и ошалела от опускающейся на голову штакетины. Да уж, если бы не щит, отхватила бы по полной, но он выдержал и деревяшка, столкнувшись с невидимой преградой, вырвалась из рук подкравшегося сзади малолетнего гада и отлетела в сторону. Ну и… Сам виноват, напросился. У меня день тяжёлый выдался, переживательный и размышлятельный, и оттого обидчивость повысилась. И кому, вообще, понравится, что его бьют по голове, да ещё так подло, из-за спины? Воздушной волной малолетку снесло прямиком на скамейку: пусть посидит, подумает над своим поведением. Сидеть он, естественно, не стал, скамейка ещё горела. Ну, опять же, кто ему виноват? Не я её подожгла, кто-то из них, может, как раз сам.

Девчонка опять завизжала, громкость у неё просто уникальная, у меня чуть уши не заложило, вскочила на ноги и довольно бодро заковыляла прочь по тёмному переулку. Вот и ладно, что оклемалась, а без «спасибо» я обойдусь, понятно же, что стресс и всё такое прочее. Один из малолеток тоже направился в ту сторону, то ли ей компанию составить, то ли от моей избавиться, я выяснять не стала, но планы ему изменила, вместе с направлением, скамейка ещё не догорела, а любой урок желательно закреплять.

В крови бушевали адреналин и магия, скромно молчали жалость и совесть, я удивлялась самой себе и продолжала воспитывать подрастающее поколение. Кто бы знал, когда и как я вспомню о своей несостоявшейся профессии! А вот вспомнила, и учительским тоном объясняла им нормы морали и правила обращения со слабой половиной человечества, не только с женщинами, со всеми, кто слабее. Хорошо объясняла, подкрепляя вескими воздушными аргументами, что-то меня на воздухе заклинило, до тех пор, пока один из них не вытащил откуда-то пистолет.

Возможно, это был травмат, газовый или, вообще, муляж-зажигалка, я в них не спец и отличить один от другого никогда не умела. И понятия не имела насколько эффективен магический щит против огнестрельного оружия. В результате сделала самое логичное, что могла сделать – испугалась, а когда вдобавок к моему страху тревогой окатил Луч, совсем запаниковала. Метнулась в сторону, уходя от направленного на меня чёрного ствола, сообразила, что не в ту сторону, что нужно в другую, прочь отсюда, но с той другой стороны вылетел автомобиль, вспыхнули фары, взвыли тормоза или что там может выть, машину развернуло на гололёде, кажется, городские лихачи не заметили прихода зимы или сговорились носиться с бешеной скоростью и полной яркостью, распахнулась водительская дверца и оттуда рявкнули:

– Никому не двигаться! Давай сюда, быстро!

Над нелогичностью двух приказов, противоречащих друг другу, и разбирательством к кому они относятся, времени задуматься не было, выполнять ни один из них я не собиралась, и пока над этим размышляли остальные, рванула вдоль заборов, как и собиралась, прочь отсюда. У моего побега неожиданно обнаружилась досадная помеха – на подзабытых в пылу разборок с местным контингентом теней напал какой-то ступор, они колыхались непроходимой стеной, перекрывая единственный путь отступления. Голос из машины повторил:

– Сюда! – и открылась задняя дверь.

Как бы не так! Я совсем запаниковала, ни в какое «сюда» мне не хотелось, мне хотелось подальше отсюда, желательно к Дюше. О чём я думала? Именно об этом. И пошла напролом, Луч моё решение полностью поддержал. Тени полыхнули все разом, я побежала и с разбегу влетела в возникшее перед самым носом мерцание.

ГЛАВА 8 – Рубашка

Всё исчезло в одно мгновение, тёмный переулок, машина с неизвестно кем, потрёпанные моим воспитанием подрастающие сволочи, окна равнодушных домов, скользкий выщербленный асфальт и даже мороз, кажется. Вместо них передо мной лежали десятки дорог, узких, словно ленты, чуть светящихся и переливающихся разноцветьем, и едва уловимо звучала музыка, такая, не инструментальная, а словно сыгранная ветром на струнах дождя или звёзд. Да, скорее, звёзд, потому что… Зов музыки мне нравился, за ним хотелось идти, и мне и Лучу, и мы пошли. Под ногами расстелилась дорожка-лента, вспыхнула ярко, едва я ступила на неё, навстречу полетели звёзды. Сотни, тысячи звёзд, невероятная и невозможная звёздная метель, и ощущение, что я сама лечу среди них маленькой звёздочкой, парю волшебной птицей над Землёй, где-то в безграничной высоте, и… И медленно опускаюсь обратно. Обратно не хотелось, хотелось продлить чудесный полёт, но…

Земля встретила всё тем же трескучим морозом и совсем не той улицей. Я старательно проморгалась и потёрла глаза руками, голова кружилась, окружающая действительность расплывалась, но это место я очень хорошо знала, и попасть оттуда сюда за какие-то минуты было нереально. Но хорошо, что попала именно сюда.

Несколько метров до Дюшиного дома показались бесконечными километрами, все силы, магические и физические, куда-то разом делись, на ногах словно повисли пудовые гири, а сами ноги превратились в кисель, хоть ползком передвигайся – это, наверное, вышло бы быстрее. Но я упрямо шла, как положено прямоходящим. Ну… если честно, прямошатающимся, качало меня не на шутку, а замёрзла так, что дрожало всё. Добрела, на кнопку домофона нажала и долго держала её, не желая поверить, что Дюши дома нет. Отчаянная борьба с кнопкой и добывание из кармана ценой неимоверных усилий абсолютно разрядившегося смартфона окончательно меня вымотали, до звона в ушах, мушек перед глазами и понимания, что если я сейчас же не присяду отдохнуть, то просто свалюсь. Ближайшим подходящим объектом для привала был коврик под дверью, но меня этот вариант совершенно не устраивал, какие-то не те ассоциации возникали, а от более приличного – пустой сейчас цветочницы на краю приподъездной площадки – меня отделял длиннейший путь метра в полтора. Я успела преодолеть примерно половину, когда во двор неспешно вкатилась «Нива» с рисунком схематичного человечка и теодолита на боку. Остатков моего героизма хватило, чтобы не окликнуть Дюшу, пока он о чём-то переговаривался с ребятами из геодезии. Это если красиво, а если честно, просто не хватило сил его позвать.

– Дашка… Твою мать!

На этом наше одностороннее приветствие закончилось. Интересно, если тебя несут под мышкой, можно считать, что несли на руках? Если да, то это ни капельки не романтично. Зато через пять минут я уже дрожала с комфортом – на диване под мохнатым пледом – и аккомпанировала закипающему чайнику стучащими зубами. Дюше наш дуэт не понравился, и он перевёл его в трио – в ванной зашумела вода.

От транспортировки меня туда только что опробованным способом я гордо отказалась. Наверное, «гордо» получилось слишком тихим и услышано не было, но возмущение предложением помочь вытряхнуться из джинсов и свитера вышло достаточно громким. А после возмущения снова потребовалась передышка, и я присела на бортик ванны, ненадолго, только пока голова перестанет кружиться, и чудненько с этого бортика соскользнула в воду. Во всей одежде, исключая тапочки. Дюша, видимо, нечто подобное предчувствовал и материализовался почти одномоментно с моим плюхом. Все дальнейшие возмущения пресеклись в зародыше парой совсем не ласковых слов о моих умственных способностях. Единственной поблажкой стали полфлакона пены, вылитых в воду, в обмен на верхнюю одежду. За всё время, что я отогревалась, Дюша вышел всего раз, принёс полотенце, рубашку и спортивные штаны, и честно отвернулся, пока я в них влезала.

Потом я пила горячий чай с конфетами и рассказывала обо всём, что случилось после его ухода, параллельно выслушивая, что он обо всём этом и обо мне думает. Первая половина мне очень даже нравилась, вторая нравилась намного меньше. Начала я, естественно, с главного:

– Дюш, я Принца видела! Кажется…

– Решилась, наконец! Молодец! Стоять. Почему, кажется? Изменился или с окном что-то не то?

– Да нет, с окном нормально всё и он такой же, только я его ещё раз видела, не в окне, в городе. В смысле, здесь, у нас, на проспекте. Только не уверена, что не ошиблась. Ой, мне бы сейчас окно открыть и посмотреть. Вдруг покажет, что он, правда, здесь?

– И что? Побежишь к нему? Я могу отнести, если что, только, боюсь, поймёт неправильно.

– Нет, я только посмотрю и… А возможно, мне теперь и можно к нему. Если… Нет, надо сначала проверить. Дюш, я попробую?

– Ты выпьешь чай, поешь, поспишь, потом пробуй, сколько хочешь. До самой не дошло, что с тобой? Магическое истощение. Даш, эти вещи ты мне должна объяснять, а не я тебе. Ты сейчас не то что окно, форточку не откроешь, даже обычную. Так что угомонись и рассказывай, где тебя так угораздило.

Я бы ещё поспорила, настаивая на своём, но Луч Дюшу полностью поддержал, подтвердил, что ничего у меня не получится, осталось смириться и рассказывать всё по порядку.

– …Эльфы, представляешь? Самые настоящие. Можешь мне сказать, почему я их увидела? Ни разу никого, кроме Принца, и вдруг эльфы.

– Музыка? Как тебе вариант, что её автор – эльф? Может, именно это ты и видела?

– Тот момент, когда он её написал? Может быть, он с гитарой был. Но почему я их увидела, это всё равно не объясняет. Где я и где они?

– Ты здесь, они там, а музыка там и здесь, вот и связала вас. Красивая теория? Красивая. А если серьёзно, Даш, думаю, придёт время, узнаешь почему.

– …Понимаешь, у меня такая злость была… Такой вечер хороший, Принц, эльфы, концерт… А эта мерзота расползалась, ещё и оборзели до предела, чуть ли не вплотную подтянулись. Ну и вот. Мне сразу нормально было, вообще никак, а когда проснулась, эти мысли в голову полезли.

– Ну-ну, давай, развивай. Убеди меня, что обзавелась женской логикой. Могу ещё предложить свалить всё на девичью память, – ой, как я не любила, когда он таким тоном говорил, за ним обычно следовало, что-нибудь совсем неприятное. – Даш, что за бред? Тебе, по-моему, чётко и ясно объясняли, от тех, которые лезут к вам, можешь защищаться по полной программе. Что ты себе втемяшила? Особо опасное преступление? Луча в сообщники записала? Вместе же работали.

Феникс на такое предположение возмутился, и для лучшего донесения своего возмущения перелетел с моего плеча на Дюшино – отдалённо обжигаться у него получалось не так эффективно. Вообще, летал Луч редко, даже не летал, перепархивал на небольшие расстояния, иногда мог сделать круг надо мной, а в основном предпочитал сидеть на плече, если не было какой-то вот такой необходимости.

– Всё, Луч, извини, мир. Видела реакцию? Доходит? Думаешь, ему нравится, что всякое дерьмо постоянно рядом ошивается? Давно пора было избавиться от этой дряни, а не таскать за собой. Нужны домашние питомцы, кошку вон заведи. Всё, Луновая, чушь из головы вытряхни, и сама себе её не морочь. Добьёшь оставшихся…

– Да я, как бы, уже. Но это нечаянно. И, знаешь, что-то и не переживается больше, как будто всё нормально и правильно. Мы ещё когда с девчонками болтали, и они говорили…

– О, нет! Избавь меня от цитирования великих умодостижений всей этой троицы. В крайнем случае, тезисно и свои выводы, куда и почему тебя понесло.

Я постаралась сделать, как сказано, собственно, это было несложно, какое-то значение имели только Натахины высказывания.

– …Вот. Как-то так. Дюш, они, правда, меня выбесили. Понимаешь, сопляки какие-то и всё это. Я ни о чём не жалею. Может, хоть чуть задумаются, если есть чем, а нет, так испугаются хотя бы, тоже полезно в таких случаях. И я ещё подумала… Вот смотри, они же не одни такие в городе, а у меня есть сила, магия и…

Закипел он мгновенно:

– Супер-Лучница выходит на тропу войны? Костюмчик себе подобрала, герой-одиночка? Или не одиночка? А что? Выведешь всю свою банду, будете эскадрон гусынь бегучих. Так и вижу: Серова с Клюшевой наперевес под бодрый мат Лескиной сражается со злом. И над всем этим гордо реешь ты. Зло обречено погибнуть от нервного потрясения.

– Дюша!

– Что? Очень влипнуть хочется? На себя посмотри. Ты у нас, конечно, страшно сильная, только всей твоей магии хватило на два щита и десяток воздушных волн. А восстанавливать ты её сколько будешь? А что будешь делать, если пустотники к Лучу полезут? А кто тебе право дал судить и наказывать? Для этого специальные органы есть. Никогда не слышала? И, кстати, как скоро они тобой заинтересуются? И не только они. Тебе такие перспективы светят, закачаешься. Интереснейший опыт приобретёшь, поработаешь на благо отечественной науки уникальным биоматериалом. Давно об этом мечтаешь?

– Дюша!

– Что? Геройство зародилось, мозги атрофировались? Наглядный пример: сила есть, ума не надо? Кому сказано было не рисоваться? Дашка, впишешься во что-нибудь, лично башку откручу. Давай, пообижайся, поплачь, а я пока посмотрю, насколько эти сопляки оперативные.

Несколько минут он молча копался в планшете, пару раз потёр сжатыми в кулак пальцами лоб – верный признак, что задумался.

– Полная тишина. Странно. Даже если этим щенкам стыдно признаться, что отхватили от девушки, то та малолетка вряд ли могла удержаться и не растрепать, что видела, по всем соцсетям. Ладно, подождём ещё. Успокоилась? Рассказывай дальше.

Рассказа осталось немного – про непонятно откуда взявшуюся машину и про дороги-ленточки со звёздами. Звёздные дороги. Да, такое название им подходило. Дороги Дюше понравились, а машина встревожила, про неё он выспрашивал всё в малейших подробностях. Вот только не было у меня этих подробностей, практически, совсем. И Луч на рассказе про этот автомобиль явно волновался. Зато избавление от теней оба одобряли.

Проснулась я на Дюшином диване, укутанная в одеяло и плед, вспомнить, на каком этапе разговора заснула, так и не смогла. Выбираться из уютного тепла не хотелось, лежать бы и ни о чём не думать, но это у меня никогда не получалось. То есть, лежать-то – да, легко, а не думать уже никак, мысли пробирались в голову вне зависимости от моих желаний. Хорошо, если приятные, мечтательные, а не те, в которых понимаешь, где и как успела накосячить. Нет, во вчерашних похождениях я жалела далеко не обо всём. Собственно, только об одном – что сбежала, не выяснив, кто был в машине. С другой стороны, а как бы я это выясняла и чем выяснение могло закончиться? Голос был абсолютно не знаком, а в благородных рыцарей, спасающих попавших в беду девушек, я давно не верила. Ложь. Глупая и бессмысленная, себя обманывать трудно. Верила по сей день. Куда делась эта вера вчера? Ведь и мысли о тех самых рыцарях не мелькнуло. Паника всё перекрыла? Не знаю. Вроде бы, должно быть наоборот. Но вопрос: «Вы кто?» в любом случае не помешал бы и много времени не занял. Правда, где гарантия, что ответ был бы честным? А вдруг? Ой, всё! Теперь гадать можно бесконечно. Что сделано, то сделано, назад не отмотаешь.

А вот перед Дюшей нужно извиниться. Своим явлением я, скорее всего, испортила ему планы на вечер. Даже если планов не было, всё равно нехорошо вышло – он целый день работал, сам намёрзся, устал и вместо отдыха нянчился со мной, а с утра опять на работу. Ох! Вот же… За окном светло, значит…

– Дюша, мы проспали! – я прокричала на всей доступной громкости, срочно выпутываясь из одеяльного кокона.

Ответа не последовало. Не услышал? Благие намерения – разбудить, переодеться и мчаться на работу – закончились при попытке встать. Сил за ночь почти не прибавилось, голова кружилась, тело казалось ватным. Снова попробовала позвать и снова он не откликнулся. Это было уже хуже. Осторожно, не делая резких движений, я всё-таки встала и по стеночке добрела до спальни – Дюши там не было – а на обратном пути обнаружила на столе записку, весьма лаконичную: «Из квартиры – ни шагу», и уже заряженный телефон. Диалог, почти диалог, получился чуть более развёрнутым:

– Дюша…

– Проснулась? Топай поешь и продолжай спать, надоест дрыхнуть, комп в твоём распоряжении, без меня на улицу не суйся. Объяснять почему?

– Нет. А…

– У тебя отпуск за свой счёт, на неделю. Всё, давай, до вечера.

До вечера я честно выполняла его распоряжения, особенно одно – спать. Отвлеклась от этого занятия только чтобы пожарить картошки на ужин и от простейшего действия устала так, что в комнату возвращалась опять по стеночке.

Более-менее окрепла я на третий день, пару раз возникал соблазн восстановиться экстренными мерами, но перед глазами тут же вставала засохшая ветка и крамольные мысли мгновенно испарялись. Зато мысли о Дюшиной правоте утвердились прочно и надёжно. Обалденная защитница несчастных, валящаяся с ног хорошо, если после борьбы со злом, а не во время! Хотя, если подумать… Совсем ослабела я после звёздной дороги, а когда убегала, ничего такого ещё не чувствовала. Может, всё дело в ней? Дюшу эта версия не впечатлила, он склонялся к мнению, что непонятное перемещение из одного конца города в другой просто забрало остаток сил, как забрало бы его любое проявление магии. Причём склонялся так уверенно, что и у меня отпали последние сомнения.

Как относиться к ещё одной непонятности мы не понимали уже вдвоём, но подозревали, что в ней замешан неизвестный из машины. Никаких отголосков моего приключения нигде так и не осталось. Да, именно, не осталось, потому что появляться они появлялись. Та девчонка не поделиться впечатлениями не смогла. Сразу в трёх соцсетях не смогла. Но продержались они на сайтах не более минуты. Как это выяснялось, Дюша объяснил весьма пространно, сославшись на каких-то ребят, которые это проверили, и во всех технических подробностях расписав процесс сохранения кэша, принципы работы архивов и пользу резервного копирования. Я узнала много нового – до этого искренне считала, что всему удалённому можно сказать «прощай», а заодно пришла к выводу, что программирование – это не моё, как ни внимательно слушала, сама повторить не сумела. Ну да, на следующий же день попробовала посмотреть старые аккаунты Ленки, она их уже с десяток удалила, ничего не получилось.

Магия восстанавливалась медленнее, чем физическое состояние, но у меня терпения не хватало дождаться её полного возвращения, и почувствовав, что крохи уже не совсем крохи, я не удержалась. Между окном и зеркалом выбрала зеркало, оно у Дюши большое и ровное, без всяких финтифлюшек по бокам, которые раздражали меня на моём – заменить его я не первый год собиралась, но на новое пока не выкручивалась. Луч нарушением предписанного режима не возмущался и выбор одобрил.

Сперва я привычно пофыркала на собственную физиономию, она меня по-прежнему не устраивала – детские планы вырасти красавицей так и не осуществились, не в кого им было осуществляться, от генетики никуда не денешься. Ну, хоть не «невский крокодил» и то хорошо. «Невский крокодил» прижился в анжуйской среде из оговорки Клюшевой, быстро развитой Лескиной в стройную теорию об обитании в реке Неве таких страшнейших пресмыкающихся, что им самим стыдно показываться на поверхность, поэтому их никто не видел. В общем, до этой категории я не дотягивала так же, как и до принятых стандартов женской красоты. Не общепринятых, а моих личных, к формированию которых теперь добавились и увиденные эльфы. Вот быть бы на них похожей, хоть капельку, тогда появилась бы надежда, что…

Наверное, от расстройства я перестаралась и зеркало не просто запотело – расцвело льдистой вязью морозных узоров и оттаивало медленно, нехотя, и окно открылось как-то странно – я даже не сразу поняла, что открылось, думала не вышло. В зеркале отражалась комната и я. Нет, не так, мне показалось что… Опять нет, комната не показалась, она была, а вот я – показалась. Из-за рубашки. Дюшиной рубашки, которая была надета на мне. И точно такая же была на нём, на Принце. Чудо? Совпадение? Да, какая разница! Чем бы это ни было, мне это нравилось до невозможности, словно как-то соединяло, сближало нас. И у этого странно открывшегося окна был ещё один потрясающий эффект, нравившийся мне не меньше. Из-за отражения комнаты создавалось впечатление, что он здесь. Принц здесь, рядом со мной, так близко, что, если я протяну руку, смогу его коснуться.

Ладонь легла на гладкую поверхность, вместо живого тепла – холод стекла, закрывшееся окно и горькое разочарование. До вырвавшегося стона, до слёз. И горячая волна по щеке – успокаивание от феникса с приказным посылом: «Иди к нему!».

– Я пойду… Правда, Луч! Можно же попробовать. Хоть познакомиться. Да? Ты поможешь, подскажешь, куда идти? – феникс ответил согласием, я вытерла слёзы. – Мы пойдём, обяза… – и осеклась. – Только сначала проверим, что больше никто за нами не ползает, – Лучу это не очень понравилось, но сильно возмущаться он не стал.

Удержаться от звонка Дюше стало практически сверхзадачей, на балкон я бегала, проверяя, не идёт ли он, бессчётное количество раз. Добегалась. О том, что пора заканчивать злоупотреблять радушием хозяина, я уже сама задумывалась, теперь окончательно в этой мысли утвердилась. Пора и срочно. Даже если подвезла его случайная знакомая, на что было абсолютно не похоже – со случайными так долго не прощаются и свет в салоне для этого не выключают, а что за рулём девушка, рассмотреть до того, как выключили, я успела. Естественно, подглядывать не собиралась, сразу ушла в комнату, когда поняла, что к чему.

Пришёл Дюша где-то через полчаса в самом радужном настроении. Давно я его таким счастливым не видела, если, вообще, когда-то видела. И было это счастье таким заразительным, что остаться в стороне не получалось, оно цепляло, накрывало, отметало все разговоры и заставляло улыбаться.

– Ты чего сияешь? – кто бы говорил! Сам сиял так, что мне и не снилось.

– От тебя. Ты сейчас такой… Дюш, всё серьёзно?

– И ещё серьёзней, – он ответил, не задумываясь и не спрашивая, о чём я. – Дашка, пойдём на ночь смотреть?

– А уже ночь?

– Нет, но это мелочи. Идёшь?

На ночь, которая ещё не ночь, мы смотрели долго. Тёмное небо украшалось россыпями звёзд, луна успела выплыть из-за крыши и подбиралась к верхушке большого дерева, непонятно откуда начал сыпать тихий снег – ни одной тучки мимо не пролетало, но он сыпал, кружил редкими снежинками, тонкой кисеёй ложился на балконные перила, на наши куртки, а мы всё стояли. Просто так, без всяких разговоров, смотрели, улыбались и мечтали. Каждый своему и каждый о своём, но вместе. Как-то так это получалось. И странное дело, был всего лишь вечер, но на удивление тихий, словно всё и все вдруг исчезли. Не было слышно ни прохожих, ни проезжающих автомобилей… Да и были ли они? Такое ощущение, что нет. А потом так же вдруг появились, с разговорами, с шуршанием шин, с писком домофонов. Настроение осталось приподнятым, но в очарование ночи городской шум не вписывался, и мы вернулись в комнату, пить чай и выяснять, откуда у Дюши эта рубашка.

– Чему привет? Раннему склерозу или девичьей памяти? От тебя, забывчивое создание. Что ты мне в этом году подарила?

– Ой… Это эту? Дюш, ты не путаешь?

– Я? Нет, я таким не страдаю. Колись давай, чем и с чего ты настолько впечатлилась?

Сначала я бессовестно отомстила за склероз и девичью память:

– Скоро начнёшь, если всё серьёзно. От таких серьёзностей мозги в отпуск уходят. Не знал?

– С таким наглядным пособием? Верю на слово, экспертам не верить нельзя.

– Это я пособие? – возмутиться толком не вышло, всё равно тянуло улыбаться.

– Ну, не я же, – на моё неудавшееся возмущение он ответил своим, шутливо-нарочитым. – Ты рассказывать собираешься?

Я полдня собиралась, а теперь стало неудобно переводить стрелки на себя, когда у него самого что-то наметилось. Но разве он даст промолчать? Ещё и Луч поддержал, конечно же, не меня. Выложила я всё во всех подробностях, эмоциях и прочих впечатлениях. Реакцию получила неожиданную:

– Меняться не буду, оно не в моём стиле.

– Э-э-э?

– Твоё зеркало в мой интерьер не впишется, можешь не предлагать.

– Я и не…

– Не собиралась?

– Не догадалась…

– Скажи честнее: не успела. К утру бы додумалась. Даш, этот эффект, скорее всего, с любым зеркалом получится, не в нём дело, тут что-то другое. А с рубашкой, думаю, всё просто. Ты её уже видела на нём, может, в детстве. За эти годы, пока дурила, подзабыла, но в подсознании отложилось, вот и выбрала похожую, когда мне подарок искала. Забирай, конечно, но тапочки не отдам, они тебе не идут. А к Лучу прислушайся, опять в свою фигню не впадай.

Утром я вернулась в свою квартиру. На пару с Лучом убедить Дюшу, что я в порядке, ну, почти в порядке, мы смогли. Рубашку пообещала подарить новую, с этой расстаться не смогла, так и ушла в ней. Зеркало Дюша привёз вечером, я весело доказывала, что для обмена на моё ещё не поздно, и он многое теряет, отказываясь от такого шедевра неизвестных мастеров зеркального искусства. И очень надеялась, что под напускной весёлостью нельзя разглядеть настоящее настроение. Его я начала скрывать ещё по дороге домой, обнаружив ползущую следом новую партию теней. Теперь они таились по углам, а я ядовито гарантировала им самое горячее гостеприимство, когда полностью восстановлюсь. Луч, в полной солидарности со мной, воинственно поднимал хохолок и угрожающе щёлкал клювом. А на меня феникс, кажется, обиделся, данное ему обещание откладывалось на неопределённый срок.

ЭПИЛОГ продолжается

Сумеречный… Про одного он знал – просочился сквозь брешь, пробитую плутянами в охранном поясе планеты. Принц… Надо же! Зацепилось после её памяти. Ладно, Принц так Принц, реальности это не противоречит. Принц о нём не знал долго – сумеречный разгуливал под экранирующим щитом, полностью скрывшим сущность. Звёздные который век себя корят, что допустили утечку технологии. Вечные странники Вселенной, космические непоседы, экраны они создавали для себя, чтобы своим сиянием не опалить молодые планеты, не готовые к встрече с их концентрацией света, телесные оболочки от неё защищали слабо. По сей день никто не знал, как и где одна из начальных разработок была украдена сумеречными. Работа ММИ, межмировой инспекции, сильно осложнилась – лидеры галактической преступности, обзаведясь экранами, получили солидную фору, теперь выловить их удавалось лишь по следам преступлений.

Сумеречные во многом аналогичны плутянам, но сильнее, опаснее, умнее. Полиморфы, свободно принимающие любое обличье в мирах с высоким магическим фоном, и прыгающие из оболочки в оболочку в мирах, подобных этому, легко преступающие через Законы мироздания и не спрашивающие согласия потенциальных жертв. Безжалостные убийцы, пропитанные холодом и тьмой, владеющие чёрной магией, подверженные лишь одной страсти – страсти к огню. Рядом с тем, кто его несёт, могут находиться годами, охраняя, оберегая, подпитываясь и устраняя всех, в ком почувствуют конкурентов.

Тот рядом с Принцем крутился годы, вёл себя смирно, стал почти… да нет, без «почти», стал другом. Первый раз проявил себя, когда появилась Хранящая. Странного его поведения, больше всего похожего на ревность, Принц тогда не понял, поссорились, позже – помирились, вроде бы вернулись в привычные рамки, хоть и с оставшимся холодком. Новые странности начались, когда Принц ушёл. Довольно быстро он обнаружил, что кто-то его преследует, бежит по пространствам и временам с небольшим отставанием. Но кто, понять не мог. У долгих полётов есть свои недостатки – временно блокируются память и способности. Просыпаются они постепенно, на протяжении нескольких двенадцатилетних циклов, и только огонь постоянен.

Нужные знания вернулись к завершению третьего цикла, и вскоре они столкнулись лицом к лицу. Схватка была не очень тяжёлой, против пламени в полной силе сумрак долго не продержался. Морально пришлось сложнее – память о дружбе легко не отринуть. Обезвреженного сумеречного забрали службисты ММИ, его ждал суд и долговременное, если не вечное, заключение, след за собой он оставил жуткий. Принца это уже не касалось. И вот теперь второй.

А второй ли? Ответ на запрос по коду верхней планки доступа не обрадовал. Побег. Из слов в адрес инспекции цензуре не поддавалось ни одно. ММИ–шникам повезло, что они его не слышали. Пока не слышали.

В новой части её памяти, открытой деревьями, появились моменты, кое-что объясняющие. Прояснилось, с кем столкнулся Принц в Цветочной долине, и куда вывела его тогда тропа. Звёздная дорога… Нет, здесь она ошиблась, до звёзд этим дорогам ещё далеко. Эльфийские тропы, зачаточный вариант порталов, работающий только в пространстве. Прокладывались они в перспективе на будущее, когда на сюда придёт новая раса. Если придёт. Плутяне, практически, лишили этот мир шанса на появление эльфов, сделали его непригодным для них. Те несколько десятков, кого выбросило из Аршанса, выживали только с помощью… Стоп! Кажется, есть ответ, кто записал диск с музыкой Шериниэля. Остался вопрос: почему он это сделал. Сам или по чьей-то просьбе? Впрочем, есть вероятность, что на этот вопрос ответ получить уже можно.

– Шан, нужно встретиться. Нет, я сам приду, хочу кое-что посмотреть. Жди в клубе.

Он ждал. Шаани, один из семи младших Высших, хозяин и хранитель фауны, застрявший в своей аршанской оболочке из-за сбитого перехода. Красноволосый солист «АртШанса». Но ответа на вопрос у него не было, как и не было ещё, судя по всему, того концерта. Песни Шерина они исполняли не раз, но объявляли их совсем по-другому. И в зале следов работы со временем сканер не фиксировал.

– Оригинально, – больше своё удивление Шаани ничем не выразил. – Точной даты нет?

– Расчётная. Ориентировочно – двухнедельная вилка от сегодняшней.