Дорога домой

• Вы видите светило?
• Сияет половина,
• Но целен лунный лик.
• Вот так, порой не зная,
• Мы что-то утверждаем,
• Но наших глаз обман велик[1].

Маттиас Клаудиус

(1740–1815)

Все события в этом триллере являются, само собой разумеется (и к счастью), только плодом моей фантазии. Но услуга ночного телефонного сопровождения для людей, которые чувствуют себя неуютно, возвращаясь домой в поздний час, действительно существует. Идея возникла в Стокгольме, там эта служба напрямую связана с полицией, в то время как в Германии на такое, очевидно, нет средств, и решение задачи приходится брать на себя волонтерам. В том числе и поэтому столь важная структура, к сожалению, часто вынуждена бороться за выживание.

Автор

Посвящается тем, чей постоянный попутчик – страх

Серия «Зарубежный детектив»

SEBASTIAN FITZEK

DER HEIMWEG

roman

© Перевод, ООО «Гермес Букс», 2025

© Художественное оформление, ООО «Гермес Букс», 2025

Пролог

После всех травм, в результате которых покрывались синяками самые чувствительные места ее тела; после ударов в лицо, по спине, по животу и почкам, когда ее моча на несколько дней окрашивалась в цвет свеклы; после невыносимой боли, которую муж причинил ей садовым шлангом и утюгом, она не верила, что когда-либо сможет снова испытать такое.

Какой сумасшедший секс, – думала она, лежа в полутьме на кровати, с которой мужчина, в кого она до смерти влюбилась, уже встал, чтобы пойти в ванную.

Не то чтобы она имела много возможностей для сравнения. До мужа у нее было всего два любовника, да и то сто лет назад. Негативный опыт настоящего давно вытеснил позитивные воспоминания прошлого.

Уже много лет все, что происходило в спальне, было связано для нее только с болью и унижением.

А сейчас я лежу здесь. Дышу и чувствую запах нового в моей жизни мужчины и мечтаю, чтобы эта ночь любви началась сначала.

Она сама удивилась, как быстро доверилась ему и рассказала о насилии, от которого страдала в браке. Но ее с первого момента потянуло к нему, как только она услышала его низкий голос и взглянула в теплые темные глаза, которые смотрели на нее так, как никогда не смотрел муж. Открыто, честно, ласково.

Она чуть было не рассказала ему о видео. С той вечеринки, участвовать в которой ее заставил муж.

Вечеринке с мужчинами.

С компанией мужчин, которые истязали ее и унижали. Поразительно, что я еще раз в своей жизни добровольно отдалась представителю «сильного» пола, – подумала она и прислушалась к шуму воды в душе, где скрылся мужчина ее мечты.

Обычно это она после «использования» своим супругом часами пыталась смыть с себя всю мерзость, но сейчас наслаждалась терпким запахом любовной связи на своей коже и с удовольствием законсервировала бы его навсегда.

Шум воды прекратился.

– Хочешь еще куда-нибудь сходить? – донесся его веселый голос из ванной комнаты – видимо, он уже вышел из душа.

– С превеликим удовольствием, – ответила она, хотя понятия не имела, как объяснить мужу, почему задержалась надолго.

Все-таки уже…

Она взглянула на свои наручные часы, но в темноте не смогла разглядеть циферблат. Кроме луча, который попадал в спальню через щель приоткрытой двери ванной комнаты, немного света исходило только от иллюминированного предмета искусства. На стене в спальне висел слегка изогнутый самурайский кинжал с переливающейся перламутровой рукояткой – его подсвечивали два светодиодных ночника, которые тоже создавали атмосферу ночного приглушенного освещения.

Она потянулась за мобильным, и взгляд ее упал на панель с выключателями, которые были встроены прямо в прикроватную тумбочку.

– Может, выпьем по коктейлю?

Она нажала на крайнюю кнопку на панели и ойкнула, потому что ее функция оказалась иной. Так как простыни сбились, она могла видеть матрас, который вспыхнул голубым галогеновым светом, создавая иллюзию, будто она лежит на надувном матрасе в бассейне.

Она села по-турецки на водяном матрасе, наполнение которого ярко светилось, словно неоновая палочка. К тому же оно меняло цвет. От лазурно-голубого до фосфорно-желтого и от ослепительно-белого до…

– Что это? – спросила она.

Тихо. Обращаясь больше к самой себе, потому что в первый момент искренне удивилась. Она наклонилась вперед, чтобы посмотреть через ромб, который образовался у нее между бедрами и пахом.

О господи…

В ужасе прикрыв рот ладонью, она уставилась на матрас, на котором всего несколько минут назад занималась любовью с мужчиной.

У меня галлюцинации. Я не понимаю, как…

– Значит, ты это обнаружила, – произнес чужой голос слева от нее. И словно у незнакомца, появившегося теперь в дверях ванной, был в руке пульт, с помощью которого он мог управлять этим ужасом, кровать под ней вспыхнула кроваво-красным светом. Вид, который затем открылся ей, был настолько жутким, что хотелось вырвать себе глаза, чтобы ничего не видеть.

Да, она это обнаружила, хотя это было безумием. Ее мозг отказывался воспринимать этот ужас, ибо то, что она увидела, превосходило самое изощренное человеческое воображение.

– Где он? Что ты с ним сделал? – закричала она истошным голосом незнакомцу, в то время как монстр в человеческом обличье подошел со шприцем к кровати и с самодовольной улыбкой сказал:

– А теперь забудь своего любовника. Мне кажется, пришло время познакомиться со мной.

1

Джулс Таннберг

Джулс сидел за письменным столом и думал о том, что шум у него в ухе отлично гармонирует с кровью на стене, хотя и не смог бы объяснить, откуда у него такая больная ассоциация. Возможно, потому, что звук, который он слышал в наушнике, напоминал жидкость, пытающуюся преодолеть узкое место.

Как кровь, которая льется из вен умирающего человека.

Кровь, которой можно было вымазать стены спальни, чтобы оставить миру сообщение.

Джулс оторвал взгляд от телевизора, который крупным планом показывал красные, гротескно крупные цифры над кроватью в спальне жертвы. Почерк «календарного убийцы». Такой привет а-ля «Я был здесь, и ты можешь радоваться, что мы не встретились».

Потому что иначе и твое тело лежало бы на этой кровати. С удивленным выражением лица и перерезанным горлом.

Он повернулся на офисном стуле градусов на девяносто, и телевизор исчез из поля его зрения, что помогло ему сконцентрироваться на телефонном разговоре.

– Алло, кто это? – спросил он уже в третий раз, но тот, кто висел на другом конце шуршащей линии, по-прежнему не говорил ни слова.

Вместо этого Джулс услышал за спиной голос мужчины, казавшегося ему уже знакомым, хотя они ни разу не встречались.

«К настоящему моменту найдены три женщины, которые были убиты в своих квартирах», – сказал мужчина со знакомым лицом, который через регулярные промежутки снабжал людей в их собственных четырех стенах информацией о самых ужасных преступлениях Германии.

«Дело под номером XY… не раскрыто. Самая старая телепередача Германии, посвященная реальным преступлениям».

Джулс сердился, что не нашел пульт управления, чтобы выключить телевизор, который, вероятно, все еще показывал последнее место преступления «календарного убийцы».

Повторяли передачу от 20:15, дополненную последними сведениями, которые поступили от населения с момента прямого эфира.

Рабочий кабинет в этом старинном доме в Шарлоттенбурге располагался в проходной комнате между гостиной и столовой; и в нем, как и во всей квартире, были впечатляюще высокие потолки с лепниной, с которых у первых жильцов сто лет назад наверняка свисали тяжелые люстры. Джулс же предпочитал непрямое освещение, ему даже свет от телевизионного экрана казался слишком ярким.

Беспроводная гарнитура – маленькие наушники с затылочной дужкой и подвижной трубкой микрофона – позволяла ему искать пульт управления на заваленном газетами и документами письменном столе.

Он вспомнил, что еще недавно держал пульт в руке, поэтому тот, должно быть, зарыт где-то под бумагами.

«И на каждом месте преступления одна и та же жуткая картина. Дата смерти, написанная на стене кровью жертвы».

30.11.

08.03.

01.07.

«Модус операнди[2], которому „календарный убийца“ обязан своим прозвищем».

Новость о первом преступлении – а через пару часов будет его годовщина – в прошлом ноябре овладела всеми СМИ.

Джулс прервал поиски пульта управления и посмотрел в большое, слегка изогнутое окно с переплетом, которое противостояло сильной метели. И снова удивился своей плохой памяти на погоду. Он мог запомнить самые странные вещи, которые слышал только один раз, например, легенду о том, что у Хичкока не было пупка или что кетчуп в 1830-х годах продавали как лекарство. Однако не мог вспомнить, какой была последняя зима.

В прошлом году в первый Адвент[3] тоже шел снег в большей части Германии? Рекордное лето с тропическими температурами под сорок градусов, казалось, без перехода сменилось периодом слякоти и ненастья. Хотя было не очень холодно – по крайней мере, по сравнению с Гренландией или Москвой, – но снег и дождь в сочетании с сильным восточным ветром кратчайшим путем гнали людей после работы в их квартиры. Или на прием к лору. Хотя вид снаружи имел что-то успокаивающее, и не только на контрасте с настенной живописью «календарного убийцы».

За высокими окнами все выглядело так, словно некая съемочная группа поставила перед уличными фонарями Шарлоттенбурга конфетти-пушку, чтобы показать жителям престижных квартир эпохи грюндерства вокруг озера Литцен преждевременный рождественский спектакль. Бесчисленные снежинки танцевали, как рой светлячков, в теплом луче света, откуда их по замерзшей поверхности озера сдувало в сторону радиобашни.

– Кто-то не дает вам говорить со мной? – спросил Джулс предполагаемого телефонного собеседника. – Если да, пожалуйста, кашляните один раз.

Джулс не был уверен, но ему показалось, что он услышал тихое пыхтение – как у задыхающегося бегуна.

Это было покашливание?

Он увеличил громкость на ноутбуке, через который транслировался разговор. Однако телеведущий оказался громче. Если Джулс не найдет пульта управления, ему не останется ничего другого, как вытащить штепсельную вилку телевизора из розетки.

«Мы долго сомневались, стоит ли еще раз так четко показывать вам подлинные съемки с места преступления. Но эти изображения пока единственный след, ведущий к так называемому „календарному убийце“. Как вы видите…»

Краем глаза Джулс заметил, что ракурс изменился и камера наехала на кровавую надпись на стене. Так близко, что крупнозернистая штукатурка походила на поверхность Луны, которую серийный убийца использовал в качестве холста.

«…у цифры 1 сверху завитушка. Из-за чего число, которое преступник написал на стене после первого убийства – если приложить немного фантазии, – напоминает морского конька. Поэтому наш вопрос к вам: вы узнаете этот почерк? Он уже встречался вам в какой-нибудь связи? Для любой полезной информации…»

Джулс вздрогнул. Сейчас это было отчетливо. Он что-то услышал в трубке.

Покашливание. Дыхание. Неожиданно шум оборвался.

Передаваемая наушниками атмосфера изменилась, словно участник спрятался от ветра в каком-то защищенном пространстве.

– Я вас не понял, поэтому просто исхожу из того, что вам угрожают, – сказал Джулс и в этот момент обнаружил на письменном столе пульт управления под рекламным проспектом реабилитационной клиники:

«БЕРГЕР ХОФ» – ЗДОРОВЬЕ В ГАРМОНИИ С ПРИРОДОЙ

– Что бы ни случилось, обязательно оставайтесь на линии. Не кладите трубку. Ни при каких обстоятельствах.

Он выключил телевизор и увидел самого себя в почерневшем экране, который превратился в темное зеркало. Джулс покачал головой, недовольный своим отражением, хотя и должен был признать, что выглядел намного лучше, чем себя чувствовал. Скорее на двадцать пять, чем на тридцать пять. Скорее здоровым, чем больным.

Это всегда было его проклятием. Даже страдая от кишечного гриппа и неразделенной любви, Джулс имел цветущий вид. Только Даяна за время их отношений научилась его «читать». Она долгое время была независимым журналистом и благодаря своей ярко выраженной эмпатии смогла выведать тщательно скрываемую тайну уже не у одного интервьюируемого. То, что ей удавалось с незнакомцами, еще лучше получалось у нее с самым близким человеком. Она замечала у Джулса признаки грозящего нервного истощения, когда после двойной смены на телефоне службы спасения его карие глаза становились чуть темнее или красиво очерченные губы были чуть суше, чем обычно, потому что ему не удалось объяснить по телефону матери, как реанимировать ребенка. Тогда Даяна молча обнимала его и массировала ему напряженные плечи. Она буквально чувствовала его боли в желудке, переутомление и часто глубокую меланхолию, когда они лежали на диване и она зарывалась лицом в его густые непослушные волосы. Наверное, она и во сне его изучала – его нервные подергивания, бормотание – и, возможно, успокаивала мягким прикосновением, когда он кричал. Возможно. Он не успел спросить ее об этом, и теперь у него уже никогда не будет такого шанса.

Вот!

На этот раз он был уверен. Звонивший застонал. Еще было непонятно, кто это – мужчина или женщина, – только человек определенно страдал от боли, с которой пытался справиться.

– Кто… кто это?

Наконец-то. Первая законченная фраза. И она не прозвучала так, будто звонившему приставили пистолет к голове – но как знать!

– Меня зовут Джулс Таннберг, – ответил он, сконцентрировался и начал самый напряженный и роковой разговор в своей жизни словами: – Вы позвонили в службу ночного телефонного сопровождения. Как я могу вам помочь?

От ответа у него чуть не лопнули барабанные перепонки. Потому что тот состоял из одного лишь отчаянного крика.

2

– Алло? Кто это? Пожалуйста, скажите, как я могу вам помочь!

Крик смолк.

Инстинктивно Джулс схватился за ручку и блокнот, чтобы записать время звонка.

22:09.

– Вы еще там?

– Что, как… э-э-э, нет, я…

Тяжелое дыхание.

– Мне очень жаль, я…

Однозначно женский голос.

Звонившие мужчины были исключением. Службой телефонного сопровождения пользовались в основном женщины, которым приходилось возвращаться домой ночью по паркам, безлюдным улицам или даже через лес – работали ли они допоздна, сбежали ли с неудачного свидания, или им просто наскучила вечеринка, на которой остались их подруги.

Оказавшись вдруг одни в поздний час, когда не хотелось поднимать с кровати родных, они порой испытывали страх в темноте: при пересечении пустынных парковок, в плохо освещенных подземных переходах или на необдуманно выбранном коротком пути по безлюдной местности. И тогда мечтали о спутнике, который довел бы их до дома. О провожатом, который в случае чрезвычайной ситуации знал бы их точное местонахождение и быстро вызвал подмогу – что, правда, в истории службы ночного телефонного сопровождения случалось очень редко.

– Я должна… положить трубку… – сказала женщина, и Джулс заподозрил, что она испугалась его низкого голоса. Поэтому ему надо было действовать быстро, если он не хотел ее потерять.

– Вы бы предпочли поговорить с женщиной-провожатой? – спросил он, осознавая, что женщина и провожатая – бессмысленное уточнение, но догадывался, что у звонившей (он пометил себе: возраст около 30) были проблемы с концентрацией, поэтому старался выбирать простые и однозначные формулировки.

– Я пойму, если в вашей ситуации вам неприятно разговаривать с мужчиной.

Страх звонивших в службу ночного телефонного сопровождения, как и большинство страхов, часто был необоснованным. Но он касался – в результате ли неприятного опыта (например, идиотские приставания пьяного в метро) или же будучи плодом фантазии – в основном мужчины. Поэтому Джулсу было абсолютно понятно, если женщина не хотела говорить с представителем того пола, который, по сути, и вызывал у нее страх, каким бы иррациональным тот ни был.

– Мне соединить вас? – спросил он еще раз и наконец получил ответ, пусть и сбивающий с толку:

– Нет, нет, дело не в этом. Я… я даже не заметила.

Ее голос звучал испуганно, но без паники. Скорее как у женщины, которая уже переживала страх и посильнее.

– Чего вы не заметили?

– Что вам позвонила. Наверное, это произошло, когда я занималась скалолазанием.

Скалолазанием?

Снова послышался шум в трубке – однозначно от ветра, – но, к счастью, не такой сильный, как вначале. Звонившая определенно находилась на улице.

Блокнот Джулса наполнился вопросами.

Какая испуганная женщина будет заниматься скалолазанием? В метель?

– Как вас зовут? – спросил он.

– Клара, – ответила она.

Казалось, она сама испугалась, словно имя вырвалось у нее невольно.

– Хорошо, Клара. Вы хотите сказать, что позвонили нам случайно?

Он сказал нам, потому что представление о целой команде вызывало у звонивших доверие, и действительно в службе работало много волонтеров. Только сегодня, в субботу, в самое востребованное время горячей линии, в Берлине перед своими ноутбуками сидели четыре волонтера и ждали с десяти вечера и до четырех часов утра входящих звонков на федеральный номер. Правда, они находились не в офисе открытого типа, как служба экстренной помощи при пожарной части – бывшее место работы Джулса.

Благодаря компьютерной программе телефонного сопровождения, которая переводила каждый входящий звонок на свободного помощника, они могли курировать испуганных, одиноких и отчасти растерянных звонивших женщин прямо из дома. С тех пор как информация об этой новой, финансируемой за счет пожертвований службе распространилась по социальным сетям как вирус, звонков становилось все больше; но не настолько, чтобы телефон звонил непрерывно.

Волонтеры могли попутно заниматься другими, личными делами – например, смотреть Netflix, слушать музыку или читать. А благодаря беспроводной гарнитуре в случае звонка можно было свободно передвигаться по дому. Многие лежали в кровати, некоторые даже в ванне; вероятно, только единицы сидели за письменным столом, как Джулс, но это была привычка, которая осталась у него от старой работы. Хотя во время телефонных разговоров он любил ходить взад-вперед, для установления контакта в самом начале ему была необходима структура.

Он бы с удовольствием ввел в компьютер всю информацию от звонившей, но это было бессмысленно. В отличие от прежней работы в службе 112, ему не нужно было укомплектовывать дежурную машину необходимым для экстренного случая оборудованием. И он не видел на цифровой карте города на мониторе примерное местонахождение нуждающегося в помощи человека. Но все равно Джулс чувствовал себя более организованным за письменным столом. Тот придавал ему уверенности, когда Джулс разговаривал со звонившими женщинами.

– Да. Видимо, я случайно разблокировала телефон, – сказала Клара. – Мой мобильный сам набрал ваш номер. Извините за беспокойство, я вовсе не хотела вас отвлекать.

«Сохраненный номер», – записал Джулс. Значит, Клара уже не в первый раз испытывает страх. И не во второй или третий. Она так часто боялась, что даже сохранила номер службы ночного телефонного сопровождения в своих фаворитах.

– Простите, пожалуйста, я ошиблась номером, я сейчас…

Очевидно, Клара хотела завершить разговор. И этого Джулс допустить не мог.

Он встал из-за стола. Старый паркет, истерзанный многочисленными подошвами, передвигавшейся мебелью и падавшими на него предметами, устало заскрипел под его кроссовками.

– Не обижайтесь, но вы производите впечатление человека, которому нужна помощь.

– Нет, – слишком быстро ответила Клара. – Для этого уже слишком поздно.

– Что вы имеете в виду?

Он услышал жалобный стон – так отчетливо, что на мгновение подумал, будто тот доносится у него из прихожей.

– Для чего слишком поздно?

– У меня уже есть провожатый. Второго мне не нужно.

– Значит, вы не одна?

Ветер на другом конце снова усилился, но голос Клары его перекрыл.

– В последние недели я ни секунды не была одна.

– Кто был с вами?

Клара тяжело вздохнула, затем сказала:

– Вы его не знаете. Максимум, чувство, которое он вызывает… – Ее голос сорвался. – Смертельный страх.

Она плачет?

– О господи, мне очень жаль, – сказала она, пытаясь взять себя в руки, и, прежде чем Джулс успел спросить, что она имеет в виду, быстро добавила: – Нам нужно закончить разговор. Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, то и к вам придет.

– Зачем?

– Чтобы вас тоже убить, – сказала Клара и этим смертельным пророчеством вызвала у Джулса ощущение дежавю.

3

Четырьмя часами ранее

– Если это профукаешь, ты мертвец, – пошутил Цезарь.

Его хихиканье прекратилось, когда по подавленному выражению лица Джулса он заметил, что зашел слишком далеко со своим грубым замечанием.

– Извини, сорри, это было бестактно.

Магнус Кайзер, которого друзья ласково называли Цезарем, виновато взглянул на своего давнего лучшего друга. Джулс, стоявший рядом с ним у письменного стола, помотал головой и махнул рукой.

– Сколько раз я тебе говорил, чтобы ты не особо со мной церемонился? Мне не станет лучше, если ты будешь взвешивать каждое слово.

– Все равно мне, наверное, не стоит так запросто произносить в твоем присутствии слова смерть, умирать и убийство. – Цезарь вздохнул и указал на ноутбук с программой телефонного сопровождения, который он принес Джулсу. – Слушай, может, это все-таки дерьмовая идея. Тебе лучше не стоит проводить выходные с психически лабильными людьми.

– У тебя просто угрызения совести, потому что ты ни с кем это не согласовал. Но не переживай, никто ничего не узнает. Я отлично справлюсь за тебя, не бери в голову.

Но Цезаря это не убедило. И действительно, ему было немного не по себе, что Джулс просто так подменит его, потому что ноутбук с программой телефонного сопровождения был собственностью объединения и мог выдаваться только определенному кругу лиц. И если Цезарь без согласования привлекал друга, это было не совсем кошерно.

– Я найду, кто подменит меня в эту смену… – начал было он, но Джулс подавил его протест в зародыше, взъерошив длинные белокурые волосы друга, которые тот все еще носил в стиле серфера. А ведь прошла уже целая вечность с тех пор, как Цезарь видел море. И в этой жизни ему уже не прокатиться по волнам на своих любимых досках.

– Сколько нам это еще обсуждать? У тебя сегодня вечером какое по счету свидание за последние месяцы?

Цезарь показал ему средний палец – на первом семестре юридического института он сделал на нем татуировку в виде знака параграфа. О чем сегодня сожалел, потому что крупные конторы не брали его из-за этого адвокатом, и ему приходилось довольствоваться случайными клиентами в заурядной организации.

– Именно, твое первое свидание, – заявил Джулс. – И по шкале от одного до десяти, насколько хороша эта Ксантиппа?

– Ее зовут Ксения. И по этой шкале – минимум двенадцать. Я не единственный в нашей группе взаимопомощи, кто запал на нее.

Цезарь нервно взглянул на свои наручные часы, «Ролекс Субмаринер», с которыми он еще ни разу не нырял и, вероятно, уже никогда и не будет. Времена, когда Цезарь оправдывал свое прозвище и был выдающимся соперником в любом виде спорта, окончательно прошли год назад. Сегодня даже побриться стало для него непростой задачей. Борода Цезаря не видела бритвы не меньше недели, а с ней он выглядел гораздо старше своих тридцати шести лет.

– Тогда чего же ты ждешь? – поторопил его Джулс. – Выкатывайся из моей квартиры и разберись со своей женщиной мечты!

Джулс поднялся и потянул за ручки инвалидной коляски Цезаря, но тот нажал на тормоз и не дал своему другу откатить его от письменного стола.

– У меня нехорошее предчувствие, – тихо сказал он и поднял голову. При этом посмотрел голубыми глазами сквозь Джулса, словно того и не было в комнате. Этот безучастный взгляд пугал людей, которые не знали Цезаря, особенно когда он погружался в такое состояние по несколько раз в день и, очевидно, часто без повода. Хотя у него был абсолютно отсутствующий вид, Джулс знал, что в такие секунды его друг переживал самые светлые моменты. Потом Цезарь снова резко осознал, что уже никогда не сможет ходить, потому что алкоголик, сбивший его на парковке «Макдоналдса» перед драйв-ин, не сядет в машину времени и не отменит свою поездку в пьяном состоянии.

– Спокойствие, дружище. Я много лет принимал в службе 112 самые жуткие звонки и уж, наверное, смогу успокоить пару трусишек.

– Я не об этом.

– А о чем?

– Именно ты, Джулс. После всего, что с тобой случилось. Как раз тебе стоит держаться подальше от людей, которые находятся в чрезвычайных ситуациях.

– Имеешь в виду, от таких людей, как ты? – Джулс сел на корточки перед коляской, чтобы посмотреть в глаза лучшему другу.

– Что ты имеешь в виду?

– У тебя действительно свидание?

Застигнутый врасплох таким поворотом разговора, Цезарь не смог сдержать слез.

– Ты мой лучший друг? – спросил он Джулса и взял его за руку.

– С начальной школы.

Был период, когда они разошлись: в одиннадцатом классе оба влюбились в одну и ту же девочку. Но они преодолели даже этот кризис. В конце концов между Цезарем и Даяной даже возникла сердечная дружба, хотя школьная красавица отдала предпочтение Джулсу.

– Будь я геем, женился бы на тебе, – пошутил Джулс.

– Тогда не расспрашивай меня, хорошо?

Джулс встал и поднял руки, словно сигнализируя, что безоружен.

– Ты ведь не наделаешь глупостей? – спросил он Цезаря, который развернул свою коляску и покатился в сторону прихожей.

«Когда-нибудь он не выдержит, – предсказывала Джулсу Даяна. – Цезарю даже не хватило силы воли, чтобы как баскетболисту бросить курить, а как ему пережить поперечный паралич?»

– Скажи мне, что ты на самом деле задумал сегодня вечером? – крикнул он вслед Цезарю.

Его лучший друг ответил ему цитатой Тома Круза из «Лучшего стрелка», которую они в шутку использовали со школьных времен:

– Я не могу тебе сказать, Джулс. Иначе потом мне придется, к сожалению, тебя убить.

4

Убить меня? – подумал Джулс четыре часа спустя и мысленно повторил последнее предложение Клары по телефону: «Нам нужно закончить разговор. Он не поверит, что это была ошибка. Что я случайно набрала ваш номер. Черт, если он узнает, что я вам позвонила, он и к вам придет».

Чтобы убить меня?

Хотя он и не верил всерьез, что находится в опасности, Джулс чувствовал неприятную тревогу. Как в своем повторяющемся ночном кошмаре, где он стоит перед приемной комиссией, чтобы сдать устный экзамен, к которому не готов.

– Что вы имеете в виду? – спросил он Клару и поправил свою гарнитуру. – Почему кто-то должен прийти и убить меня?

И о ком мы вообще говорим?

– Мне жаль, что я так сказала, но это правда. Как только он узнает, что мы были в контакте, захочет вас отыскать и тоже уничтожить.

Он?

Джулсу нужно было подвигаться. Сам того не осознавая, он прошел через кабинет и гостиную в прихожую.

– Вы поступили абсолютно правильно, позвонив в службу ночного телефонного сопровождения, – похвалил он ее, чтобы внушить доверие и успокоить. Как и в большинстве квартир эпохи грюндерства на озере Литцен, прихожая представляла собой узкий коридор, который соединял кухню в одном конце с гостиной в другом. Для преодоления этого пути, проходившего мимо детской, родительской спальни, гостевой комнаты и кладовки, неплохо было бы иметь велосипед или, по крайней мере, скейтборд – таким длинным был этот узкий проход.

Джулс знал, что должен сейчас хорошо взвешивать свои слова и избегать любого негативного выражения, чтобы не потерять связь с незнакомкой. Вместе с тем он уже не был уверен в этой стратегии. Все-таки Клара только что сообщила ему, что он сам находится в опасности. Что, разумеется, звучало абсурдно, хотя – и это беспокоило его – не было исключено.

Менее опытные сотрудники, наверное, подумали бы, что у Клары не все в порядке с головой; пациентка, страдающая галлюцинациями, которой удалось добраться до телефона закрытого медицинского учреждения, что случалось не так уж и редко.

Но в ее голосе не было и намека на медикаментозное лечение, а формулировки и интонация не вызывали подозрений, что они результат десятков сеансов психотерапии.

Джулс чувствовал, что у страха Клары есть рациональная причина. До которой он хотел докопаться.

– Где вы находитесь в настоящий момент? – спросил он, немного подумав.

Самый важный из всех вопросов, который он первым делом задавал тысячам звонивших – раньше, когда еще работал в оперативном центре берлинской пожарной службы в Шпандау. Двадцать четыре рабочих места, на каждом по пять мониторов, четыре тысячи звонков в день, из которых половина требовала вмешательства. Крупный пожар в Марцане, инсульт в Митте, преждевременные роды в Лихтенраде. Никому не возможно было помочь, если не знать, куда направить машину. При звонке с мобильного телефона удавалось определить участок в зоне действия ближайшей вышки, но в окраинных районах он мог охватывать много километров.

– Почему вы хотите знать, где я?

– Чтобы вам помочь.

– Вы меня не слушали? Со мной все кончено. Положите трубку, чтобы хотя бы спастись самому.

Он прищурился – бессознательная привычка, когда он концентрировался.

– Значит, вам угрожают. Полагаю, мужчина. Он сейчас в непосредственной близи?

Клара печально рассмеялась:

– Он всегда рядом. Даже когда я его не вижу.

В квартире Джулса стояла тишина. Единственный звук – гудение старого холодильника, но чем дальше по коридору, тем тише оно становилось, и Джулс смог составить себе ясное акустическое представление об окружающей Клару обстановке. Под ее ногами хрустел гравий, слышалось шуршание листьев, значит, дорожка проходила между деревьев. На заднем плане ускорилась одинокая машина. Местность была безлюдная, но не заброшенная.

– Я должна окончить разговор.

– Пожалуйста, скажите мне, как я могу вам помочь.

– Вы меня не слушали. Мне уже не помочь. Сейчас вам нужно подумать о себе.

Между тем Клара заговорила энергичнее, почти поучающе.

– Это шутка? – спросил Джулс. – Вы хотите меня напугать?

– Ради всего святого, нет. Ничего подобного.

– Тогда скажите мне, что происходит.

Тишина.

Такая интенсивная, что Джулс услышал легкий звон в правом ухе. Гудение, которое постоянно его сопровождало и о котором он иногда забывал на несколько недель, пока что-нибудь снова не напоминало о нем. Казалось, что этот звук, похожий на комариный писк, запускался и усиливался негативными эмоциями.

– Вы уже испытывали такой страх, когда каждая клетка вашего организма наполнялась болью? – спросила она его.

Комариный писк в ухе снова ушел на второй план, пока Джулс пытался найти ответ на вопрос.

Он закрыл глаза, чтобы не отвлекаться даже на тусклый свет лампы в прихожей, но кромешная тьма под веками практически сразу уступила место слишком радостной и яркой картинке.

Снова было лето, тридцать два градуса жары. В воздухе стоял запах приближающейся городской грозы. Джулс сглотнул, он не хотел снова думать об этом, но прошло уже больше часа с тех пор, как он в последний раз предавался тем воспоминаниям, что было для него непривычно. Обычно он каждую свободную минуту думал о том моменте, в который все потерял.

– Вы имеете в виду, испытывал ли я когда-нибудь такой страх, что мне хотелось сорвать с себя кожу, потому что я боялся сгореть изнутри?

– Да, – ответила Клара.

И тут Джулс понял, что она не положит трубку. Пока он не расскажет ей свою жуткую историю. Из-за которой ему и сегодня не хотелось больше жить.

5

Три с половиной месяца назад

Говорят, стоит провести в этом месте всего час, и ты уже никогда больше не сможешь беззаботно ездить по улицам Берлина. Лицо города навсегда изменится, превратившись – на выбор – в больную, уродливую или вызывающую сострадание гримасу. При этом в эпицентре событий все выглядело даже успокаивающе: большое, как склад, помещение, которое напоминало центр управления ракетной базой, с двумя десятками компьютерных столов, за которыми сидели сотрудники пожарной службы в униформе и, как Джулс, смотрели на монитор с картой Берлина, параллельно заполняя анкету, соответствующую каждому конкретному случаю.

Правда, у Джулса сейчас не было времени сверять какой-либо чек-лист с паниковавшим собеседником. Он инстинктивно прошелся по всем пунктам, которым его обучили на случай подобной ситуации.

Одной из самых жутких, с которыми можно было столкнуться во время смены в дежурно-диспетчерской службе.

Пациент: мужского пола

Возраст: от 4 до 7

Состояние: критическое

– У вас еще есть контакт с мальчиком?

– Нет, он больше не издает ни звука. Сколько еще ждать? – Голос звонившего, который представился Михаэлем Дамеловым, звучал так, будто тот бежал вверх по крутой лестнице. При этом, по словам мужчины, он стоял в прихожей квартиры на Бранденбургишештрассе и смотрел на запертую дверь комнаты. – Номер 17, пятый этаж, налево. Там пожар. Поторопитесь!

– Спасатели уже в пути, – сообщил Джулс до смерти напуганному мужчине.

Его взгляд переместился к большому монитору, который занимал почти весь торец зала. На электронной карте были отмечены актуальные пожары в Берлине. В настоящий момент – кроме дорожных заторов, обычных для пятничного вечера, – никаких особых происшествий не наблюдалось.

За исключением несчастного случая на магистрали Штадтринг.

Джулс быстро взглянул на левый монитор. Согласно GPS-сигналу, пожарной машине потребуется не меньше трех минут, чтобы добраться до места.

– О'кей, я смываюсь отсюда.

– Нет, подождите, – остановил Джулс почтальона.

Несчастный парень всего лишь хотел доставить посылку (семье Хаубах, Бранденбургишештрассе, 17, 5-й этаж) и сначала удивился запаху дыма. Затем голой женской ноге – он увидел ее, когда заглянул в прихожую через входную дверь, которая почему-то была открыта. И в конце – крови.

– Старик, я боюсь, здесь сейчас все взорвется.

– Из-под двери все еще выходит дым?

– Конечно.

Джулс постучал пальцами по краю клавиатуры. Согласно учебнику, он был обязан согласиться с Дамеловым и даже велеть ему покинуть место происшествия. Никакой посторонний не должен был открывать дверь горящей детской комнаты, тем самым подвергая себя опасности.

Но Джулс не мог игнорировать запертого там мальчика.

– Господи, он скребется в дверь! – простонал почтальон. Его голос звучал глухо и гнусаво, потому что он прижимал к лицу мокрое полотенце, которое по совету Джулса взял в ванной комнате. Было ошибкой посылать его туда. Судя по всему, пол выглядел так, будто заколотое животное выбралось из ванны, полной крови. Видимо, женщина пыталась покончить с собой и с перерезанными венами выползла в прихожую.

– Что вы сейчас сказали? – переспросил Джулс.

– Мальчик скребется. Изнутри. В дверь.

Джулс закрыл глаза и увидел умирающего мальчика, который, тщетно пытаясь освободиться, впивался ногтями в дерево запертой двери.

– Вы уверены, что она не открывается?

– Ну, я ведь немного с приветом. – Голос Дамелова изменился. – Может, и дверь приоткрыта. Может, и труп, через который я переступил в прихожей, вовсе не труп, а кукла. Возможно, и…

– Хорошо, хорошо, успокойтесь!

Почтальон закашлялся и закричал:

– Вам хорошо говорить! Вы ведь не стоите в луже крови перед дымящейся детской комнатой!

– Проверьте другие двери. В них нет ключей?

– Как, что?

– Ключи. Часто один ключ подходит ко всем дверям в квартире.

– Момент. Нет, здесь… а, вот.

Джулс услышал шаги. Скрип ботинок по линолеуму или ламинату.

– Что «вот»?

– Я нашел один ключ.

– Попробуйте.

– О'кей, момент.

Снова кашель, еще сильнее.

Если у почтальона уже в прихожей возникли такие проблемы с дыханием, то в детской комнате, наверное, как в каминной трубе.

– Он перестал скрестись, – сказал Дамелов.

– Не важно, ключ подошел?

– Что? Да. Но я боюсь. Если я сейчас открою дверь, кислород не разожжет огонь еще сильнее?

– Нет, – солгал Джулс.

– Я… я не знаю. Я не решаюсь. Лучше я пойду…

Взгляд Джулса сместился влево, на монитор, который показывал ему местонахождение направленной машины.

– Не кладите трубку, – приказал он почтальону и позвонил командиру спасательной бригады.

Тот сразу ответил:

– Алло?

– Где же вы?

– Мы на месте, – раздраженно сказал командир. – Но здесь ничего нет.

Комар в ухе Джулса запищал в полную силу.

– Как ничего нет?

– Во всяком случае, никаких происшествий. У семьи Хаубах все хорошо, за исключением того, что мы их напугали.

Краем глаза Джулс увидел, что его руководитель стоял под монитором на стене и беседовал с заместителем. Наверняка они уже давно подключились к разговору и все слышали.

– Ты говорил с семьей? – спросил Джулс командира бригады.

– Отец, мать, дочь. Все в порядке.

Дочь?

– Момент…

Этот говнюк разыграл меня?

Рассерженный, Джулс снова вернулся к разговору с предполагаемым почтальоном. И не удивился бы, если тот уже положил бы трубку, но Михаэль Дамелов был на связи.

– Где вы? – спросил Джулс.

– Я ведь уже сказал. На Бранденбургишен.

– Нет, вы не там. – Джулс передал ему все, что узнал от коллеги.

– Этого не может… о господи… мне очень жаль. – Дамелов начал запинаться.

– Что?

– От волнения, я, значит…

– Успокойтесь. Дышите глубоко. Что у вас там происходит?

Джулс закатил глаза.

Мертвая женщина. Горящая комната. Зовущий на помощь ребенок, который скребется в дверь. А теперь еще и паникующий свидетель…

– …Я назвал вам предыдущий.

– Адрес предыдущей доставки?

– Именно. А я уже в другом месте.

– Где. Вы. Находитесь?

Джулсу стоило больших усилий не закричать на него. Мужчине потребовалось какое-то время, чтобы наконец назвать правильный адрес.

– Принцрегентенштрассе, 24. Четвертый этаж, 10715, Берлин.

Джулс заставил его трижды повторить адрес.

В первый раз у него перехватило дыхание, во второй – отказало сердце. На третий он был мертв.

Умер, превратившись в зомби, который еще двигался и говорил. Он вскочил со своего места, сорвал с головы гарнитуру и безумным взглядом уставился в лица глазевших на него коллег.

Но он больше не жил.

Не так, как люди вокруг него.

– Джулс! – услышал он крик своего руководителя, который спешил к нему, но его было не остановить.

Он отмахнулся от коллег, оттолкнул начальника в сторону, сбежал вниз по лестнице наружу. Ослепший от паники, оглохший от страха, он прыгнул в свою машину на парковке и помчался.

На Принцрегентенштрассе, 24.

Четвертый этаж.

10715, Берлин.

К себе домой.

6

Клара

Сегодня

«Вы уже испытывали такой страх, когда каждая клетка вашего организма наполнялась болью?»

«Вы имеете в виду, испытывал ли я когда-нибудь такой страх, что мне хотелось сорвать с себя кожу, потому что я боялся сгореть изнутри?»

«Да».

После этого диалога ее телефонный собеседник пугающе долго молчал, и Клара даже засомневалась, не повесил ли Джулс трубку.

Но затем он сказал:

– Простите, пожалуйста, я вспомнил драматическое событие моей жизни. Просто с тех пор прошло не так много времени.

Клара остановилась и согнулась, прижав руку к левому боку, чтобы унять боль в области селезенки, а она ведь бежала не так быстро.

Хотя у нее и была пара лишних килограммов, что Мартин не уставал подчеркивать («По крайней мере, твои раскосые глаза не потолстели, единственное, что еще осталось в тебе красивого»), ее подкосило не физическое напряжение, а опыт клинической смерти, пережитый ею незадолго до того, как телефон в кармане ее брюк самостоятельно набрал номер службы телефонного сопровождения. Разговор с этим чутким, спокойным незнакомцем стоил ей оставшихся сил, которые вообще-то были нужны ей для более важного дела. Она и сама не знала, почему еще говорила с ним.

– Мне очень хорошо знакомо состояние, которое вы описываете, – сказал Джулс после очередной паузы, за время которой она почти физически почувствовала, как тяжело у него на душе. Что-то тяготило его настолько, что ему уже никогда в жизни не избавиться от этого груза. Слова Джулса затронули струны в ее душе, которые она считала навсегда умолкшими, возможно даже порванными.

Джулс, если это было его настоящее имя, звучал очень искренне. Она не находила более подходящего слова, но и не была уверена на сто процентов – возможно, на улице в темноте восприятие подвело ее. Может, он просто актер, который носил свой успокаивающий голос, как маску, и пользовался им так умело, что хотелось верить каждому его слову, каким бы неправдоподобным это ни казалось.

– Никто не может меня понять. – Клара снова распрямилась и ослабила резинку, которой были собраны в хвост ее густые каштановые волосы, хотя знала, что голову сдавливало не от тугой прически.

Она вдохнула свежий влажный лесной воздух. Кроны тесно стоящих сосен формировали естественный балдахин, защищавший от снега. Благодаря короткому затишью, по ощущениям стало теплее, но она все равно не могла перестать дрожать. Куртка, которую она перед выходом в спешке накинула поверх норвежского свитера, и джинсы, уже промокшие и порванные, не особо спасали от холода. Выбранная одежда не годилась даже для осенней прогулки.

Прогулки, – подумала она с налетом меланхолии, за которую сама себя ненавидела. – Слишком мало их было за тридцать четыре года моей жизни. Я думала, это ненужная трата времени – гулять просто так, без надобности, без конкретной цели. А теперь я стою здесь – истекая кровью, имея надежды меньше, чем приговоренный к смерти, которого пристегивают к электрическому стулу, – и скучаю по всем прогулкам по лесу, которые я не хотела совершать.

– Мой страх не относится ни к какой категории. Так что не обижайте, пожалуйста, мой разум, заявляя, что понимаете меня, хотя мы даже не знакомы.

Она потрогала лоб и обрадовалась, что кровь уже высохла, хотя голова гудела, как церковный колокол. Наказание за то, что посреди ночи она полезла на скалу, о существовании которой знали лишь немногие берлинцы. Место для посвященных без адреса – искусственные «башни» из шприц-бетона высотой восемь, девять и десять метров, по выступам и углублениям которых впору было подниматься только членам Немецкого альпийского общества, чтобы водрузить на вершине крест.

Но кто будет в метель проверять удостоверение этого общества?

– Я не знаю, как вы себя чувствуете, но знаю, как вы себя ведете, и это поведение скорее упрямого ребенка, чем взрослой женщины. – Джулс снова дал правильный ответ. Проклятье. Она случайно попала на самого подготовленного сотрудника службы телефонного сопровождения или в последнее время всех обучили? В прошлый раз на телефоне была милая, но слишком юная девушка, которая начинала каждое предложение фразой «Как я уже говорила…», хотя еще ничего не успела сказать.

Наверняка все сотрудники службы должны были регулярно посещать курсы и семинары по повышению квалификации с креативными названиями типа «Кризисное вмешательство – они одни, ты до дома их доведи», во время которых анализировали записи таких разговоров, как этот.

Клара вышла из-под сосен, защищавших ее от ветра и снега, и зашагала вниз по узкой тропе, которая виляла через лес от горы Тойфельсберг до Тойфельсзеешоссе. Светового смога большого города, на краю которого она находилась, было достаточно для некоего подобия сумерек между вихрящихся облаков со снежными конфетти.

Она волочила ногу и надеялась, что лодыжка хотя бы не сломана, но вообще это сейчас было не важно. В принципе, боль шла ей на пользу – такая сильная, что на глазах выступали слезы, и это бодрило ее на последних метрах.

– Почему вы сбились с пути? – спросил Джулс.

Клара ненадолго закрыла глаза. Темнота, в которую она погрузилась, подходила к вселенскому холоду снаружи.

Черт, почему я просто не положу трубку?

Если бы он банально спросил «Что случилось?» или потребовал «Расскажите мне!», она бы сбросила звонок. Но его вопрос говорил о том, что он правильно ее оценивал. Понимал, что когда-то у нее была цель. Что она отправилась в долгий путь, надеясь найти радость и, возможно, даже любовь, но, как оказалось, дорога была усеяна минами, которые она, к большому счастью, сумела обойти. А счастье… Ну, оно первым попрощалось с ней и разорвало свой билет – и уже давным-давно.

– Вы знаете отель Le Zen на улице Тауентциен? – спросила она его.

– Отель класса люкс?

– Точно.

– Я не могу позволить себе там даже кофе, но да, я о нем слышал.

– И о лифте Speakeasy?[4]

– Speak что?

– Значит, нет.

Клара отодвинула в сторону ветку, которая мешала ей пройти.

– Из вестибюля хорошо видны лифты. Лучше всего сидеть на узком диванчике, рядом с вазами с фиолетовыми орхидеями. При мимолетном взгляде вы заметите только три хромированные двери лифтов, красиво украшенные азиатскими иероглифами, хотя там вообще все из японского магазина Nippon and Со.

– Но?

– Но если сидеть на этом диванчике ровно в 23:23 в последнюю субботу месяца и смотреть через орхидеи на узкую дверцу, прямо рядом с лифтами, то станет ясно, что эта обтянутая шелковой бумагой дверь вовсе не вход в хозяйственное помещение или типа того.

– А тоже лифт.

Она чуть было не улыбнулась. При нормальных обстоятельствах она бы с удовольствием поболтала с Джулсом на обыденные темы. О политике, искусстве, путешествиях или взглядах на методы воспитания, если у него есть дети. Он походил на отца, которому удавалось быть одновременно нежным и твердым. Как часто встречались мужчины, которые следовали за ходом мысли и даже правильно заканчивали фразу, потому что делали верные выводы из сказанного?

– Именно. Это четвертый лифт.

– Почему Speakeasy? – спросил он.

– Во времена сухого закона алкоголь в барах наливали только в подсобных помещениях. И потайные двери в эти комнаты открывались, если клиент тихо называл бармену кодовое слово, поэтому speak easy – говорить шепотом.

– И какой же код открывает этот лифт?

Хорошо. Он не торопился с интересовавшим его вопросом: И куда же идет этот лифт?

Джулс знал, что она закроется, если он слишком быстро перейдет к сути дела. Что она почувствует себя дешевкой, которой воспользовались, – как девушка, слишком быстро позволившая кавалеру на первом свидании поцеловать себя и дать волю рукам.

– Между тем внедрившееся в определенных кругах понятие Speakeasy до сих пор означает любое тайное заведение.

– О каких кругах мы говорим?

Она услышала рядом с собой шорох: наверное, лиса или кабан рылись в снегу в поисках пищи.

– О тех, где боль в почете.

– Вы уже пользовались этим лифтом?

Джулс продолжал аккуратно, почти на ощупь задавать свои вопросы, пока Клара, с острой болью в селезенке и лодыжке, неуклюже шагала вниз – всего несколько метров оставалось до Тойфельсзеешоссе, на котором, к счастью, не было ни одного автомобиля. Только абсолютно асоциальный ублюдок не остановился бы в такую погоду, увидев ее. А что ей ему сказать? «Я в порядке, у меня все хорошо. Просто люблю гулять в метель вся в крови и с подвернутой лодыжкой».

– Да, – ответила она на последний вопрос Джулса.

Да, пользовалась.

– В двадцать три часа двадцать три минуты, как Мартин мне и сказал, дверь открылась. Бесшумно.

– Кто такой Мартин?

– Подождите. Вы скоро с ним познакомитесь, – сказала Клара и принялась рассказывать Джулсу историю, не с которой все началось. Которая, возможно, даже не возвестила о начале ее конца. Но определенно обозначила поворотный момент, с которого уже не было пути назад. Тогда, когда она пересекла порог Зла и вошла в тот лифт, катапультировавший ее в мир еще более страшный, чем она рисовала себе в самых жутких кошмарах.

7

Клара

Несколькими месяцами ранее

– Надень что-нибудь в деловом стиле, – сказал Кларе Мартин. – Темно-синий костюм с юбкой-карандашом и белую блузку под блейзер. Лодочки «Прада», никакого открытого носка, никаких высоких каблуков. Ты должна выглядеть так, будто только что с совещания.

Она знала: он стеснялся, что его жена «всего лишь» медико-технический ассистент в психиатрическом кабинете, а не бизнес-консультант или адвокат.

– Значит, неброские украшения, часы Chopard, которые я купил тебе в Стамбуле, нитка жемчуга, подходящие к ней сережки.

Она послушалась Мартина, как всегда. За семь лет их отношений, три из которых как-никак были легализованы свидетельством о браке, она научилась не задавать слишком много вопросов. А просьба одеться «в деловом стиле» – по сравнению с другими его желаниями – была безобидной; в принципе, даже приятной. В прошлый раз она должна была надеть ботфорты и юбку из латекса, чтобы встретиться с ним в порно-казино на площади Аденауэр-плац. В сравнении с этим роскошный отель Le Zen был раем на земле.

Так думала Клара. Хорошо зная, что ворота в ад мог открыть и ливрейный паж с обаятельной улыбкой, который указал путь по выложенному китайским мрамором полу через весь холл к лифтам. Где она вошла в одну из кабинок. В четвертый, очевидно секретный лифт Speakeasy, освещение в котором было таким приглушенным, что требовалось некоторое время, чтобы привыкнуть к сумеречному свету.

Старая, – подумала Клара, когда в зеркале лифта проступили контуры ее лица. – Морщинистая и бесформенная.

Мартин говорил ей это каждый день. После рождения Амели он неустанно указывал ей на последствия беременности и проклинал слабость ее характера, потому что она не могла от этих последствий избавиться.

Дверь открылась на 20-м этаже.

С дрожащими коленями Клара шагнула в пахнущий пачули отельный коридор, который на отельный коридор абсолютно не походил. У нее возникло впечатление, что на лифте она попала прямо в многоэтажный пентхаус класса люкс. Полуизогнутая, абсурдно широкая лестница из деревесины ценных пород поворачивала перед огромной, выше человеческого роста, картиной маслом, на которой был изображен седой беззубый китаец, и вела на галерею. На первой лестничной площадке справа и слева возвышались цилиндрические полутораметровые вазы с гигантскими подсолнечниками, каких Клара никогда не видела.

Между ними, словно только что спустившись с подмостков, стояла улыбающаяся фея – по крайней мере, это одетое во все черное создание с идеальным весом произвело на Клару именно такое впечатление.

– Добрый вечер и добро пожаловать в V.P., меня зовут Лузанна, – улыбнулась фея. Она произнесла буквы по-английски, что отдаленно напоминало V.I.P. – Как хорошо, что вы пришли. Вы уже были у нас?

Клара помотала головой, смущенная красотой администратора. Молодая, с большими темными диснеевскими глазами, которые вызывали у мужчин инстинкт защитника и давали понять каждой женщине, что та бессильна, если Лузанне захочется соблазнить ее мужа.

Внутри у Клары кольнуло, потому что это напомнило ей собственную жизнь; когда студенткой после учебы она подрабатывала на ресепшен адвокатской конторы на Кудамме. Как с улыбкой встречала каждого клиента, предлагала кофе и просила занять место в комнате ожидания, если адвокат или нотариус были на встрече. Там она познакомилась с Мартином. Тогда она еще чувствовала себя такой же самоуверенной и свободной, как Лузанна, чья фигура излучала гордость и сдержанность, которые давали понять каждому гостю, что это ее временная работа и вообще-то у нее более высокое призвание.

Падать с облаков очень больно, – подумала Клара и в следующий момент удивилась просьбе Лузанны:

– Если вы впервые почтили нас своим визитом, я попрошу вас заполнить нашу членскую анкету.

Лузанна повернулась, и Клару впечатлил глубокий вырез ее платья на спине.

– Пожалуйста, следуйте за мной.

Она привела Клару к мраморной, доходившей до груди колонне рядом с одной из ваз с подсолнечниками. На ней лежал кожаный футляр – Лузанна уверенно раскрыла его, достала мягкий конверт и протянула Кларе вместе с фарфоровой перьевой ручкой Montblanc.

– Вы уже выбрали уровень?

Уровень?

Она пожала плечами.

– Не переживайте, вы можете поменять цвет в любой момент.

Цвет?

Дрожа, Клара попыталась открыть конверт, но в этот момент кто-то вырвал его у нее из рук.

– Не нужно, дорогая. Я уже уладил за тебя все формальности.

Она испуганно обернулась. Словно выпрыгнув из потайной комнаты, Мартин оказался вдруг рядом с ней. Конверт (С заявлением на членство? Зачем? Это какой-то клуб?) был теперь у него в руке, а сам он лукаво улыбался. Свежевыбритый, после душа, седые волнистые волосы напомажены воском, он источал такой же приятный запах, как во время их первой случайной встречи в адвокатской конторе.

– Можно тебя на минутку? – сказала Клара, изобразив жалкое подобие улыбки, и указала на дверь, из которой Мартин, вероятно, только что появился. Рядом с лифтом располагались туалеты, там в проходе им никто не должен помешать.

Мартин покачал головой.

– Поговорим после, тогда у нас будет больше пищи для разговора. – Он взял ее за руку, сдавив сильнее, чем было необходимо.

Кивнул Лузанне и повел Клару наверх.

– Что здесь происходит? – прошептала Клара.

Мартин кивнул, словно она задала умный вопрос, но ничего не ответил, а положил ей ладонь на лопатку и, нежно подталкивая, повел дальше.

– Я серьезно, Мартин. Что ты опять задумал?

– Только не будь занудой, – услышала она его веселый голос у себя за спиной.

Наверху лестницы галерея переходила в коридор с серым ковровым покрытием, который вел к большой черной двери в дальнем конце. На ней была нарисована красная буква пи.

Мартин открыл дверь магнитной картой.

– Пожалуйста… – начала Клара и подумала об их шестилетней дочери Амели в надежде, что та, ничего не подозревая, мирно спит в своей кроватке под присмотром бебиситтера.

Она проследовала за Мартином в гостиничный номер, хотя интуиция предостерегала ее от этого. Опустив глаза, потому что боялась того, что ее ожидало.

– Мне нужно в туалет, – пробормотала Клара.

– Это может подождать, – заявил Мартин, затем в комнате что-то пошевелилось, и Клара не могла больше отводить взгляд.

Она ожидала увидеть номер-сьют, кровать и, возможно, диванчик перед окном с видом на Мемориальную церковь и зоопарк Фридрихсфельде – и все это даже имелось. Только кровать была круглой и стояла в центре комнаты, которая была наверняка в три раза больше, чем ее квартирка в районе Пренцлауэр-Берг, где она жила, пока не переехала к Мартину.

– Что здесь происходит? – спросила она немного невнятно, потому что невольно прикрыла рот рукой.

Она уставилась на полдюжины идентичных лиц. На всех мужчинах была одинаковая маска – эмоджи, смеющийся до слез.

Самой ей хотелось плакать.

– Что вы с ней делаете? – спросила она слабым голосом. Ужас сковал ее. Клара хотела, чтобы молодая девушка на кровати, вокруг которой собрались безликие люди в смокингах, оказалась бы только работой художника-гримера.

Но кровь, капавшая у нее изо рта на голые груди, была настоящей.

8

Несчастная стояла на матрасе на четвереньках, как собака. Опираясь только на одну ладонь: левая рука, как сломанное крыло, повисла вдоль худого тела.

«Пожалуйста», – безмолвно взмолилась она, когда их с Кларой взгляды встретились. У нее не хватало, как минимум, двух передних зубов.

– Поздоровайся с Шаникой, – рассмеялся Мартин. – Конечно, это только ее артистический псевдоним, но разве она не похожа на красавицу индианку?

Скорее, на умирающую на пыточном столбе, – подумала Клара. У темноволосой и темнокожей девушки – не старше восемнадцати – была изящная фигура. При каждом порывистом вздохе ребра, как костлявые пальцы старика, впивались в кожу над грудной клеткой, которая была покрыта синяками и открытыми ранами.

Девушке едва хватало воздуха, настолько туго был затянут собачий ошейник, поводок которого держал крепкий парень в мятом вечернем костюме. В другой руке у него был паяльник, которым, вероятно, ей уже нанесли раны на спине и ягодицах.

Я в аду.

Клара хотела помочь девушке, но Мартин удержал ее, притянул к себе и обнял, словно они влюбленная пара, которая стоит на балконе и наслаждается чудесным видом.

– V. P. всего лишь игра, дорогая, – прошептал ей в ухо Мартин. На нем теперь тоже была маска со смайлом, которая царапала Кларе щеку. Ее затошнило, когда он объяснил ей это сокращение: – Violence Play. – Два английских слова, которые были настолько антагонистичны, что никогда и ни при каких обстоятельствах не должны были употребляться вместе.

Насилие? Игра?

О господи.

Клара надеялась, что ситуация с «идеями» и «ролевыми играми» Мартина улучшится, когда он стал отцом. Но все вышло наоборот, потому что теперь у него появилось новое средство давления.

«Если не будешь участвовать, тогда все узнают, чем занималась наша мама. Увидят в Интернете фото и видео и будут говорить, какая же больная эта мамочка, потому что именно об этом шушукаются на школьном дворе и на родительских собраниях. Потом я отберу у тебя ребенка, а без Амели у тебя ничего не останется, кроме вида на марцанский задний двор, на который ты будешь смотреть из окна панельного дома».

– Вы, свиньи, немедленно отпустите ее! – потребовала Клара и воспользовалась моментом, когда Мартин разжал руки. Она сделала шаг к девушке, которая испуганно дернулась назад, потеряла равновесие, оперлась на сломанную руку и закричала от боли.

– Заткнись! – рявкнул мужчина с поводком и дернул за него.

В два шага Клара подскочила к нему и закричала:

– Немедленно оставь ее в покое, извращенец! – Она огляделась в поисках телефона, чтобы позвать на помощь. Свой мобильный она, по указанию Мартина, оставила в машине.

– Вы слышали, – сказал тем временем ее муж. – У моей жены нет маски и браслета. Это означает, что она сегодня королева.

Все присутствующие кивнули. У Клары было ощущение, что она стала свидетелем голосования какой-то тайной ложи, законов которой она не понимала.

– Королева?

– Да, моя дорогая, – сказал Мартин. – У тебя есть право финального решения.

Мужчина с поводком поднял руку с паяльником. Провод был подключен к удлинителю, прибор накалился.

– Что за финальное решение? – спросила Клара, хотя даже не хотела знать ответ. Все, чего она хотела, – это убежать отсюда. Из комнаты. Из отеля. Из своей жизни.

– Мы выкупили наш инвентарь (Мартин действительно сказал инвентарь!) у ее хозяина, и она в нашем полном распоряжении. Это означает, что мы можем делать с ней все, что угодно.

Клара была уверена, что под маской на губах у него заиграла дьявольская улыбка.

– И под словом «все» я имею в виду «все». – Он потер руки. – Сегодня мы еще хотим ослепить ее или наказать.

– Вы больше ничего с ней не сделаете, больные уроды…

– Абсолютно верно, – перебил ее Мартин. – Не мы. А ты. У тебя есть выбор. Хочешь паяльником обработать ей глаза или вульву?

Уже одни эти слова сработали как удар в живот. Кларе захотелось согнуться от боли. Она догадывалась, что некоторым женщинам приходилось терпеть кое-что и похуже, чем ей. Жертвы принудительной проституции из бедных стран, которых семьи еще маленькими девочками продали сутенерам, а те предлагали их в «полное распоряжение» клиентам-садистам. Но она надеялась, что в реальной жизни никогда не встретится с тем ужасом, на который даже сама, как жертва домашнего насилия, закрывала глаза.

– Я королева? – спросила она Мартина, в то время как у нее зрела идея.

– Да!

– И я могу решать?

– Совершенно верно.

Она сделала глубокий вдох.

– Хорошо. Тогда я хочу, чтобы вы ее немедленно отпустили.

Клара затаила дыхание в ожидании пощечины.

– О'кей.

К ее удивлению, муж не стал возражать, а трижды хлопнул в ладоши. Открылась обтянутая шелковой бумагой раздвижная дверь.

– Господин доктор, будьте так любезны. Королева решила, что для нашего инвентаря раунд V. Р. закончился.

Мужчина в такой же маске и медицинском халате молча выкатил из соседней комнаты кушетку.

Двое мужчин в смокингах подняли полуживую Шанику – или как бы ни звали тяжело раненную девушку, – как мешок картошки, с матраса и понесли к мнимому доктору.

Клара хотела последовать за ними, но Мартин схватил ее за руку.

– Куда ты, дорогая? – Он притянул ее к себе, как танцор свою партнершу в пируэте.

– Я позвоню в полицию.

Мартин энергично помотал головой в маске.

– О, я должен был объяснить тебе, дорогая. Конечно, наша V. Р.-сессия еще далеко не окончена.

Ее муж посмотрел вслед врачу и девушке – которые были уже в дверях, – продолжая крепко держать Клару за запястье.

– Отпусти меня!

– К сожалению, не могу. Наши правила гласят: если королева отпускает инвентарь, то сама становится инвентарем. А так как у тебя нет цветного браслета…

Дверь за «доктором» и девушкой захлопнулась.

Мартин схватил Клару за волосы и так сильно рванул к себе ее голову, что у нее на глазах выступили слезы.

– …это означает, мы можем делать с тобой все. У тебя нет табу.

Он подал знак мужчине с поводком, тот сделал шаг в сторону Клары и в первый раз – из многих, последовавших этой ночью, – ударил ее кулаком в живот.

9

Джулс

Сегодня

– Они могли делать со мной все, что угодно. Тушить об меня сигареты, мочиться на меня, пинать, кусать, бить… вырывать волосы – это еще самое безобидное. Разрыв селезенки не самое страшное.

– Боже мой. И они вас…

– Ослепили или наказали? Нет, мой муж все же не допустил, чтобы они выкололи мне глаз или изнасиловали горячим паяльником.

– А они вас по-другому…

– Изнасиловали? – снова Клара закончила за него предложение. – По сути да. В сексуальном смысле? Нет. Клуб садистов не про это.

Джулсу потребовалось какое-то время, чтобы переварить то, что рассказала ему Клара. А потом еще немного, чтобы подобрать правильные слова. Наконец он произнес:

– Большинство женщин, которые звонят мне, боятся идти ночью одни. Возможно, у вас все наоборот, Клара? Вы боитесь идти домой и поэтому блуждаете в темноте?

– Да.

– Вы боитесь своего мужа?

– Нет.

Джулс удивленно свел брови и почесал затылок там, где дужка наушников неприятно натирала между волос. Его голова была чуть больше, чем у Е[езаря, гарнитура была подогнана не под него.

– Разве вы только что не описали мне жуткий случай семейного насилия?

– Да. Но с этим я бы прожила еще какое-то время, – сказала Клара. – Хотя и никогда не думала, что смогу такое сказать. Тем более после того вечера в Le Zen, с которого, между прочим, осталось видео. Мартин загрузил его в интернет-форумах для гарнирования.

– Гарнирования? – спросил Джулс.

– Это сленг извращенцев, которые сидят на таких сайтах. Они смотрят, как издеваются над другими женщинами. Делают скриншоты некоторых сцен и распечатывают их. В основном это изображения женщин с открытыми от страха и боли ртом и глазами. Затем они онанируют на фотографию и снова загружают ее на сайт. Мартин радовался комментариям: «Смотри, как я гарнировал твою избитую до синяков потаскуху. Потрясная шлюха» или типа того.

Кларин голос зазвучал яснее – и причина была не только в отстутствии фонового шума. Видимо, она находилась уже не на улице. Джулс услышал металлический скрежет о камни – дверь, которую заклинило. Ворота жилого дома? Потом атмосфера изменилась, как и голос Клары. Он звучал теперь твердо и уверенно, что, однако, не сочеталось с последовавшими словами, после которых Джулсу стало казаться, что почва в любой момент может уйти у него из-под ног.

– Вот с чем я не хочу больше жить, так это с тем, что случилось после моего пребывания в клинике «Бергер Хоф».

Джулс сглотнул, но возникший у него в горле комок никуда не исчез.

Бергер. Хоф.

Эти слова вызвали у него больший ужас, чем описание Клариных мучений.

Он закрыл глаза, и картинки больничного каталога, который он только что держал в руке, когда искал пульт управления, замелькали, как слайды презентации, на экране его сознания. Джулсу потребовалось немного времени, чтобы успокоиться и суметь задать следующий вопрос:

– Как вас туда занесло?

Комок в горле Джулса вырос от размера мячика для гольфа до теннисного мяча. Джулс просто не мог не подумать о Даяне. Этом чудесном человеке, которого он всегда представлял как «моя жена», хотя официально они так и не расписались. Она тоже во всех формулярах ставила крестик в графе «замужем», как, например, в анкете для новых пациентов частной клиники «Бергер Хоф» в Шварцвальде, недалеко от Баден-Бадена.

– Вы проходили там психиатрическое лечение? – слабым голосом спросил Джулс.

Как Даяна…

– Нет, я была там по работе, – ответила Клара и, к удивлению Джулса, зевнула.

На полпути в коридоре он услышал характерный сигнал входящего эсэмэс. Так как во время разговора через программу телефонного сопровождения любые текстовые сообщения приходили бесшумно, а его мобильный не показывал никаких уведомлений, видимо, эсэмэс получила Клара.

– Значит, вы терапевт? Психолог?

– Почему вы шепчете? – спросила Клара, и лишь тогда Джулс заметил, насколько сильно понизил голос.

– Я медико-технический ассистент в психиатрическом кабинете. А в «Бергер Хоф» участвовала в одном научном проекте.

– И что там произошло? – спросил Джулс уже громче. Сквозящий в этой фразе основной вопрос он не озвучил: «Что могло превзойти ужас, который вы пережили со своим мужем?»

Клара пробормотала что-то, походившее на невнятное «Нет, нет».

– Простите, я вас не понял.

– Янник, – повторила она.

Джулс снова вошел в кабинет.

– Кто это?

Она тяжело вздохнула и ответила встречным, вырванным из контекста вопросом:

– Вы когда-нибудь принимали дезоморфин?

– Вы имеете в виду наркотик «крокодил»? – Он ответил отрицательно. Во время своих смен на телефоне службы спасения ему приходилось иметь дело с этим самым смертельным и дешевым наркотиком в мире, когда наркоманы вкалывали себе лошадиную дозу жуткой смеси, которую варили из кодеина, йода и красного фосфора. Потом санитары спасательной службы находили их в каком-нибудь вокзальном туалете – как правило, в состоянии зомби, с зеленоватыми изъязвлениями в местах инъекций, где кожа становилась похожей на крокодилью. Нередко в бреду они хотели съесть сами себя.

– Достаточно всего один раз вколоть себе этот наркотик, – без всякой надобности объяснила ему Клара. – Всего один чертов раз, и он уничтожит способность организма вырабатывать эндорфины. Вы знаете, что это означает?

– Что человек никогда не сможет почувствовать себя счастливым.

– Именно. Вот так и у меня было с Янником. Один-единственный контакт – и он навсегда и безвозвратно уничтожил мою выработку гормона счастья. Что бы ни случилось, я уже никогда не буду смеяться, любить, не смогу снова жить.

Джулс услышал, как смачно хлопнула дверь машины и скребущий звук стих.

– Вы в гараже, – заявил он, хотя и не знал, что сказать после того, как своим откровением о Яннике она затронула тему, требовавшую исключительной чуткости. Один неверный вопрос, одно необдуманное замечание – и Джулс чувствовал, что она тут же оборвет разговор.

Вместо ответа она, словно в подтверждение, завела мотор. Судя по звуку, это была малолитражка.

– Еще раз, я очень вам благодарна, – сказала она. – Без вас я бы не справилась.

Джулс стоял между письменным столом и телевизором, который все еще беззвучно работал. Выпуск передачи «Дело под номером ХУ» закончился, и теперь гости ток-шоу ссорились из-за вопроса, нужно ли запретить полеты на короткие расстояния и внедорожники.

– За что вы благодарите меня? За то, что я своим голосом проводил вас до дома?

– Глупый вопрос, и вы это знаете, Джулс. Мы же выяснили, что добраться «до дома» – последнее, чего я хочу на этом свете.

– Потому что там вас ждет Янник?

– Он ждет меня повсюду.

– Чтобы сделать что?

– Я ведь уже говорила вам. Он убьет меня. И я не могу себе представить, что он оставит вас в покое, если выяснит, что вы хотели мне помочь.

Джулс покачал головой из-за того, что их роли так резко поменялись. Еще никогда звонивший на горячую линию не предупреждал его об опасности, грозившей его собственной жизни.

– Почему он хочет вас убить? – И меня?.. – Кто этот Янник, расскажите мне о нем.

– Сейчас на это нет времени, – сказала Клара, и Джулс почувствовал, что может ее потерять.

Она снова поблагодарила его, и Джулс снова не понял за что.

– В чем я вам помог?

– Вы правда не знаете?

– Нет. Скажите мне. Пожалуйста.

Она сделала короткую паузу.

– Что вы сейчас слышите? – тихо спросила она, как будто была в кино или театре и не хотела мешать остальным.

– Голос – уверенный, но уставший. И работающий мотор вашей машины.

– А чего вы не слышите?

– Я…

Он задумался. Кроме монотонного гудения мотора, больше ничего не было слышно. Ни визга шин, ни гудков, ни авторадио, ни встречного ветра, ни…

Джулс остановился посреди гостиной, словно наткнувшись на невидимую стену.

– Вы стоите. Вы не едете.

Клара грустно рассмеялась:

– Абсолютно верно.

Но мотор работает. В гараже. Металл по бетону. Закрытая дверь.

Джулс знал: математика страха часто предлагала человеку совсем простые арифметические задачки, только мозг иногда отказывался принимать настолько же однозначный, насколько и шокирующий результат. Часто разум искал более сложные пути, чтобы менее травматично решить жуткое уравнение. Но в этом случае у Джулса был только один вариант. Машина с работающим мотором, ночью, в гараже. Внутри женщина, которая, гонимая страхом, сохранила в своем сотовом номер службы ночного телефонного сопровождения, – это могло означать только одно.

– Вы хотите покончить с собой сегодня ночью, Клара!

Чтобы опередить Янника!

Отравившись выхлопными газами, которые, наверное, поступают в салон через шланг, соединенный с выхлопной трубой и просунутый в щель приоткрытого бокового окна.

Я ей в этом помог? Вот это и была ее «дорога домой»?

– Абсолютно верно, – подтвердила Клара самое страшное предположение Джулса. – Я бы хотела сейчас покончить жизнь самоубийством. Надеюсь, вы не рассердитесь, но у меня это лучше получится, если я закончу разговор.

10

Клара

Приборная панель ее «мини-купера» всегда заставляла Клару чувствовать себя как в самолете. Вот и теперь различные округлые приборы и датчики горели в темноте гаража матовым оранжевым светом. Что очень даже подходило к ее последнему «взлету» в неизвестность.

Клара сглотнула, но першение в горле не прошло. Она схватилась за шею и нащупала под свитером цепочку с маленьким серебряным крестиком, который носила с первого причастия.

Тахометр и спидометр расплылись перед ее глазами, на которые навернулись слезы. Она закашлялась, у нее потекло из носа, слизистые оболочки отреагировали быстрее, чем она ожидала, правда, и машина, которую она приготовила для своего последнего путешествия, была крохотной. В воздухе уже стояла угольная пыль, или ей только так казалось. Вдруг Кларе пришла в голову неуместная мысль: сможет ли Мартин продать «мини», если в предсмертной агонии она опорожнится на сиденье. Возможно, трупная жидкость уже впитается в ткань обивки, когда ее тело обнаружат. Тогда в салоне будет вонять еще хуже, чем в папиной «омеге», за которой он с такой любовью ухаживал каждые выходные, пока маму как-то вечером не стошнило на коврик для ног.

Это случилось на обратном пути после встречи учителей в «Лоретте на Ванзее»[5], где преподавательский состав гимназии имени Дёблина регулярно встречался для пьянок, на которые раз в месяц можно было брать своих супругов.

Мать Клары плохо переносила алкоголь, но муж заставлял ее «не быть занудой» и «не выставлять его дураком с зажатой бабой, которая не умеет веселиться».

И вот ее попытка соответствовать «веселому» поведению пьяных учителей закончилась после единственного бокала «Кампари Оранж» тем, что содержимое желудка – пропитанные желудочной кислотой остатки огуречного салата – оказалось на коврике для ног. Клара хорошо помнила, как проснулась в ту ночь, когда в начале двенадцатого хлопнула входная дверь. Она выпрыгнула из постели, открыла дверь своей детской комнаты на мансардном этаже и прислушалась к шагам. Потому что они были ее индикатором. Ее сейсмографической системой предупреждения, которую она тренировала с раннего детства и которая сейчас, в возрасте четырнадцати лет, работала почти идеально.

Особенно топанье отца, проследовавшего за матерью, которая уже проскользнула наверх, было надежным показателем его ярости. Папу выдавал скрип третьей ступеньки, которая вообще реагировала с трудом. Отцу нужно было наступить на нее как следует, надавить всем весом, чтобы она издала какой-то звук. Но самым верным знаком была скорость. Если папа был в ярости, то поднимался в супружескую спальню размеренным шагом. Медленно, как раскаты приближающейся грозы, которой невозможно противостоять и от которой не спастись. Когда Клара слышала эти тяжелые неторопливые шаги своего отца, она знала: было слишком поздно! Уже бесполезно спускаться на родительский этаж и ждать перед запертой дверью спальни, когда ее мать начнет стонать. Задыхаться. Хрипеть в приступе рвоты. Клара не могла уже ничего сделать, чтобы предотвратить это. И все равно в тот вечер после попойки в «Лоретте» она попыталась. Прошлепала босиком вниз, мимо ненавистной копии рембрандтовского «Мужчины в золотом шлеме», чей строгий взгляд напоминал ей отца.

На первом этаже всегда, даже после уборки, пахло пылью – казалось, старый дом непрерывно производил новую, будто постоянно линял. Пыль лежала на перилах, на ковре, даже на стенах, особенно на раме, которая висела между ванной и спальней.

За стеклом была черно-белая фотография. Папа сам сделал этот снимок. Безлюдный причал в Бинце зимой: разбивающиеся о пирс волны словно оледенели, дойдя до своей высшей точки. Те, кто видел эту фотографию, часто хвалили отца за хороший глаз, не зная, что его особый дар не исчерпывался умением ловить на пленку красивые моменты рюгенской природы. Его главным талантом был рентгеновский взгляд. За секунды он мог распознать слабые эмоциональные места человека. Но он их не фотографировал. А пользовался, обнажая до тех пор, пока те не начинали зиять перед ним открытыми ранами, в которые он с удовольствием опрокидывал соль, кислоту или что похуже.

«У каждого человека есть ахиллесова пята, – объяснил он Кларе как-то раз на детской площадке и обнял. Она почти заплакала от радости, так редко у них бывали подобные моменты близости. – Твое слабое место – это твоя эмпатия, Клара. Ты принимаешь все слишком близко к сердцу. Тебе нужно стать жестче, иначе когда-нибудь жизнь со всего размаху даст тебе под зад».

Потом он сунул ей монету в две марки – своеобразный штраф, который нужно было выкладывать в семье за каждое ругательство, – и она засмеялась. Позднее Клара задавалась вопросом, давал ли он что-нибудь и матери, когда пересекал черту дозволенного. Пятьдесят марок за синяк под глазом? Сотню за выбитый зуб?

Когда в тот вечер она стояла перед запертой дверью спальни и слушала отчаянный смех матери – это парадоксальное избыточное действие перед изнасилованием, – Клара впервые осознала, в чем слабое место ее отца. Она уже взялась за ручку двери, сама не зная зачем, без всякого плана. И тут поняла, что должна сделать.

Клара подошла к фотографии, которой так гордился ее отец, схватилась обеими руками за края стеклянной рамы – и сорвала со стены морской ландшафт с волнами, чтобы швырнуть его на пол.

После этого ей уже не нужно было самой открывать дверь спальни. Испугавшись оглушительного звона бьющегося стекла, ее отец распахнул дверь. С голым торсом, в одних брюках, которые мама выложила ему утром для школы, держа в руке ремень, как собачий поводок.

– Какого черта?.. – Его глаза округлились, когда он увидел, что натворила Клара.

– Мне очень жаль, я…

Она не придумала для себя никакого оправдания. Было невозможно поверить, что этот акт внешне бессмысленного разрушения мог произойти случайно. Но ее отец и не потребовал никакого правдоподобного объяснения. Он ударил. Не в первый раз в жизни Клары, но в первый раз ремнем, в первый раз в лицо и в первый раз с эффектом, на который она надеялась: он использовал ее как громоотвод. Гроза, предвестником которой была скрипящая ступень, разразилась. Правда, удар пришелся на нее, а не на ее мать.

Когда на следующий день Клара пошла в школу и рассказала своей лучшей подруге, что упала с велосипеда и ударилась лицом, она радовалась и улыбалась, так что на глазах от боли выступали слезы. Наконец-то, – думала она и улыбалась еще шире. – Наконец-то я нашла способ защитить маму и себя…

Сигнал входящего эсэмэс вырвал ее из этих, предположительно последних, воспоминаний и вернул в загазованную реальность гаража.

ГДЕ ТЫ????

Мартин. Конечно. Всегда с упреком, всегда с четырьмя вопросительными знаками.

Верный себе до самой смерти.

Я ПЫТАЛСЯ ДО ТЕБЯ ДОЗВОНИТЬСЯ.

ТЫ НЕ ПОДХОДИШЬ.

Она вытерла слезу и дочитала сообщение до конца.

ИЛИ ТЫ НЕ ДОМА?

ТЫ ЧТО, ОСТАВИЛА АМЕЛИ ОДНУ????

Клару стало подташнивать. У Мартина был такой же талант, как у ее отца. Такой же психологический рентгеновский взгляд.

Он мог безошибочно ткнуть пальцем в ее больное место, хотя невелика хитрость догадаться, что эмоциональная ахиллесова пята любой матери – это ее ребенок.

– Нет, говнюк, – прошептала она. – Я НЕ оставила Амели одну. С ней Виго. Бебиситтер, которого ты так ненавидишь, потому что он гей. Потому что он климатический активист, потому что отвергает мобильные телефоны и автомобили, просто потому, что он хороший мальчик и поэтому полная твоя противоположность.

«Не переживайте, фрау Вернет, – сказал ей шестнадцатилетний подросток, когда они прощались в дверях квартиры. – С Амели так легко, что в принципе это я должен платить вам деньги за то, что могу читать у вас свои книги. В случае чего я спущусь и позвоню вам снизу».

Очень удобно, что они с матерью жили во флигеле на другом конце двора.

А потом Виго еще добавил, что она может не торопиться – все-таки выходные, и на воскресенье у него нет планов. Позже он приляжет в гостевой комнате, рядом с детской. «Я буду ждать, пока вы не придете».

Значит, вечно.

Клара всхлипнула, и неожиданно у нее перед глазами снова возникло омерзительное, перекошенное от гнева лицо ее мужа, на которого она мысленно кричала: Знаешь, почему я не вернусь? Почему я оставила свою дочь одну? Чтобы защитить ее! Чтобы у нее никогда не возникло такой же мысли, как у меня. Чтобы ей не пришлось играть роль громоотвода и вызывать на себя твой гнев, чтобы ты срывался на ней, а не на мне.

Потому что в одном она не сомневалась: Мартин был самым ужасным мужем на свете, но тем не менее хорошим отцом. Он никогда не причинит зла своей дочери, только если та однажды не спровоцирует его, предлагая себя в роли громоотвода, как это делала Клара на протяжении многих лет своего потерянного детства.

С успехом. Потому что со «дня уничтоженной фотографии» (как она мысленно его называла) отец никогда больше не поднимал на мать руку. Никогда больше не бил ее и не насиловал, что много лет спустя – когда Клара уже давно не жила дома – подтвердила ее мать. Да и зачем? Ведь он нашел новую жертву. Свою дочь.

До этого в нашей семье не дойдет, – подумала Клара. – Я защищу своего ребенка от Мартина, оставив их одних.

Она закрыла глаза, осознавая, что этот несомненно парадоксальный ход мыслей был только половиной правды, которой она, бывшая ученица католической школы для девочек, пыталась оправдать свой «смертный грех». Потому что главной проблемой был не Мартин.

А Янник.

Его она боялась больше, чем Чистилища, которое во время причастия в красках описал ей приходский священник.

И тем не менее.

Сейчас, пройдя точку невозврата, она, конечно, начала сомневаться. Не в своем желании умереть, оно было непреклонным. А в правильности предположения, что без нее ее дочь будет расти в большей безопасности.

Без меня. И без Янника.

У Клары раскалывалась голова, что она списывала на выхлопные газы, которые создавали в салоне машины все более высокую концентрацию яда. Она слышала, что незадолго до потери сознания могут начаться галлюцинации – и, действительно, сейчас как раз переживала акустическую иллюзию. Ее муж заговорил. Произнес ее имя. Сначала тихо, потом все громче, пока она не услышала его голос вполне четко, хотя даже не держала телефон у уха.

– Клара? – кричал ее муж, который вовсе и не был ее мужем и даже удаленно не напоминал Мартина, однако его голос казался ей до странного знакомым.

Джулс?

Сотовый на коленях внезапно стал весить несколько килограммов.

Проклятье. Она думала, что скинула звонок, но, видимо, парень из службы телефонного сопровождения все еще висел на проводе.

Она торопливо смахнула пальцем по экрану смартфона, но вместо того чтобы выключить телефон, активировала функцию громкой связи.

– …уже объяснил, – услышала она его голос. – Не поступайте со мной так. Я не переживу это еще раз. Только не снова!

Снова?

Она вздохнула. Черт, за что? Ну почему Джулс сказал именно «снова» и тем самым в очередной раз попал в яблочко. Его мольбы пробудили в ней то, чего не смогли отобрать ни Мартин, ни Янник, так много разрушившие в ее жизни: ее любопытство.

Господи, как же мне раньше все было любопытно. Жизнь, путешествия, которые она для меня приготовила. Увидеть, как растет мой ребенок.

– Что вы имеете в виду под «снова»? – спросила она голосом, который прозвучал у нее в ушах сиплым и абсолютно чужим.

Она взглянула на часы на приборной панели, но те расплывались у нее перед глазами. Она не могла разобрать время – 22:59 или 23:09. Лишь знала, что скоро наступит день, который она не хотела проживать. Уже не могла прожить, потому что ультиматум истек.

– Я расскажу, если вы выключите мотор, – попросил Джулс.

Она энергично помотала головой.

– У меня есть предложение получше. – Клара сухо кашлянула, потом сказала: – Я оставлю выхлопную трубу работать. А вы поторопитесь со своей историей, Джулс. Может, вы успеете мне ее рассказать, прежде чем я потеряю сознание.

Она зашлась в астматическом кашле, таком громком, что с трудом разобрала первые слова, которыми Джулс начал описывать ей самый страшный день в своей жизни.

11

Джулс

Три с половиной месяца назад

Дорога от Шпандау до Вильмерсдорфа по вечерним пробкам занимала, как правило, полчаса. Из-за аварии на городском автобане Джулсу потребовалось шестьдесят пять минут.

Мучительный час, по ощущениям длившийся целую вечность, когда он сорвал с головы гарнитуру и побежал вниз по лестнице – мимо старого пожарного извещателя, стоявшего в качестве украшения у входа в дежурно-диспетчерскую службу – до своего автомобиля, который он, выжимая педаль газа, погнал в сторону городского автобана – выезд на Шпандауэр-Дамм, небольшой отрезок до Халлензее и вниз по Вестфэлише, – пока не остановился перед жилым домом, где суждено было разбиться всем его мечтам.

В подъезде дома на Принцрегентенштрассе, 24 обычно пахло едой. Красный пеньковый коврик, сбившийся под ногами Джулса, когда он бежал вверх по лестнице (узкий, достроенный лифт на два человека и в обычных-то обстоятельствах был испытанием терпения), за многие годы как следует пропитался запахами жаркого, фритюрного жира, чеснока и шашлыков. Сегодня в воздухе ощущался еще один компонент, который с каждым этажом, который Джулс преодолевал на пути к своей квартире, становился интенсивнее: дым. Удушливый чад.

«Стойте, подождите!..»

«Какого черта?..»

«Вы не можете здесь!..»

Джулс пробежал мимо своих коллег, которые встретили его в закопченных дверях квартиры энергичными незаконченными фразами.

Одного из двух пожарных он оттолкнул в сторону, увернулся от полицейского в прихожей, наполовину залитой водой. Почтальона, который обнаружил пожар, уже давно не было на месте, как и женского трупа в прихожей.

– Пожалуйста, это место преступления! – крикнул полицейский, что заставило Джулса ненадолго усомниться в своей вменяемости.

Место преступления? Как моя квартира может быть местом преступления?

Но, высвободившись из руки, которая схватила его сзади, и продолжая движение в направлении усиливавшегося запаха дыма, он совершил ошибку и бросил взгляд в открытую дверь ванной комнаты.

Он посмотрел на ванну, которую они с Даяной находили уродливой, потому что эмаль во многих местах облупилась, а вокруг слива были пятна.

Вода в ней напомнила ему заход солнца на озере Шармютцельзее. Один из его последних счастливых дней с Даяной, когда багровое солнце исчезло за верхушками деревьев Вендиш-Рица, напоследок окрасив поверхность озера в медный цвет.

Движение за спиной погнало его дальше. Прежде чем его схватят, он должен был добраться до самой дальней комнаты в коридоре.

Дверь еще болталась на верхней петле, дешевое деревянное полотно было искромсано топором на уровне головы. Дверь стояла нараспашку, повернутая внутренней стороной к Джулсу, поэтому в ее нижней трети он увидел то, что стало самым страшным впечатлением в его жизни, которое он уже никогда, никогда, никогда не смог забыть.

Царапины.

Глубокие кровавые царапины, от которых ломаются ногти. Тело того, кто их произвел, видимо, давно увезли. Джулс закашлялся. На глаза навернулись слезы. От вони обуглившегося дерева, пластика, мягких игрушек…

– Валентин играл со свечкой, – сказал кто-то у него за спиной. Мужчина, который тоже плакал, как и он.

«Должно быть, он стащил ее из детского сада», – якобы ответил Джулс, о чем сегодня уже не помнил. И что дети как раз учились там обращению с огнем.

Позже он узнал, что говорил с руководителем спасательной команды, который сам был отцом пятилетнего мальчика. Это он разрубил дверь топором, чтобы попасть в детскую. Но в тот момент Джулс видел только царапины на двери. Борозды, словно оставленные смертельно раненным животным, которое пыталось выбраться из западни.

– …место преступления? – спросила Клара, и ее голос не оставил Джулсу больше места для воспоминаний. Он стоял уже не перед выгоревшей детской, а находился в квартире у письменного стола. С царапающей гарнирутой на голове. Бессознательно устремив взгляд на проспект клиники «Бергер Хоф».

– Моя жена заперла дверь, – признался он ей.

– Зачем ваша жена это сделала?

Джулс сглотнул.

– Даяна не хотела, чтобы ей помешали. Не хотела, чтобы ребенок увидел ее труп.

Это не было «двойным самоубийством», как стояло в примечании к газетной заметке. Даяна хотела убить только себя. Это было абсолютно ясно Джулсу, как и то, что он никогда не простит ее, даже если жизнь после смерти все-таки существует и они снова встретятся.

Себя я тоже не прощу…

– Пожарные считают, что Даяна выбралась из воды, почувствовав запах дыма, уже после того, как вскрыла себе вены лезвием бритвы. Поэтому наша квартира выглядела как поле битвы, когда Даяну нашли. Кровавый след тянулся от ванной через прихожую почти до самой детской комнаты.

– Вы как будто сомневаетесь.

– Я скорее предполагаю, что она передумала в последнюю секунду. Она была в отчаянии, но в конце концов желание умереть оказалось не таким сильным, как материнская любовь. А пожар стал трагическим совпадением.

– Она не смогла открыть дверь?

– Вероятно, она не нашла ключ и хотела позвать на помощь, но, едва открыв входную дверь, потеряла сознание в прихожей, где ее и нашел почтальон.

Джулс провел тыльной стороной руки по сухим глазам. Жест, который он так часто повторял во время своей фазы скорби, когда еще плакал, что он вошел в его плоть и кровь, даже когда слез больше не стало. Его немногочисленные друзья считали хорошим знаком, что он научился держать себя в руках на людях и не начинал всхлипывать при любой мысли о своей семье. На самом деле все стало еще хуже, потому что теперь бесслезная скорбь разъедала его изнутри.

– Она оставила прощальное письмо? – спросила Клара.

Джулс поднялся и почувствовал, как в горле мучительно заскребло. Он нащупал сложенный лист бумаги, который все еще носил с собой. Чтобы перечитывать снова и снова, когда его накрывала печаль, что случалось много раз на дню.

Сегодня листок лежал в нагрудном кармане его рубашки, под свитером, прямо на сердце.

Мой дорогой Джулс…

– Да. – Он откашлялся. – На кухонном столе.

Откашливание и глотание не помогло избавиться от першения в горле, поэтому он направился в кухню, чтобы что-нибудь выпить.

– Можно спросить, что там было написано?

Если бы у меня были силы продолжать…

Джулс помотал головой.

– Думаю, содержание будет вам не так интересно, как его форма, Клара.

– Мне?

Клара прозвучала устало и немного невнятно, но она казалась еще бодрой.

– Да, вам. То, что будет вам действительно интересно, моя жена написала не сама. Это название, стоявшее на почтовой бумаге, которую она взяла для прощального письма.

– И что это было за название?

– «Бергер Хоф».

12

– Ка-ак?

Клара сильно протянула это слово. Не хватало только, чтобы она иронично рассмеялась, но для этого у нее, вероятно, уже не было сил.

Джулс вибрировал от напряжения. По пути на кухню у него появилось ощущение, что ему нужно торопиться. Он не мог больше терять время и должен был оказать на Клару эмоциональное давление. Поэтому он разыграл «джокера» в надежде подогреть ее любопытство настолько, что к ней вернется желание жить. По крайней мере, ненадолго. И поэтому он сказал:

– У моей гражданской жены Даяны были серьезные психические проблемы, причин которых я до сих пор не знаю. Поэтому она находилась в клинике «Бергер Хоф». В том же самом психиатрическом отделении, в котором были и вы, Клара.

Он снова нащупал письмо, дословный текст которого преследовал его даже во сне.

«Прощай, мой дорогой Джулс. Сейчас я вскрою себе вены. Может, я еще смогу в последний раз позвонить тебе на 112, прежде чем силы оставят меня. Чтобы в последний раз услышать твой голос, который раньше поддерживал меня, давал уверенность и надежду. Может, мне удастся удержаться за него, и ты проводишь меня в последний путь».

Ярость отчаяния снова закипела в Джулсе. Он сжал кулаки.

– Когда вы там были? – спросил он Клару.

– В конце июля.

В то же самое время?

– Как и моя жена.

Вообще-то государственная медицинская страховка не предполагала оплаты этой дорогущей клиники. Но Даяна когда-то написала лестную статью о председателе правления ее больничной кассы, и тот отблагодарил ее тем, что лично утвердил эти расходы на лечение «эмоционального выгорания».

– Работа и семья выжали из нее все силы. Ей нужен был тайм-аут с профессиональной поддержкой. Вскоре после лечения Даяна убила себя и нашего сына Валентина. Ему было всего пять. Однако его пальцы с отчаянием взрослого впивались в деревянную дверь детской комнаты.

Он кричал, плакал? Или только кашлял, задыхаясь? О ком он думал, делая свой последний мучительный вдох?

Джулс стоял на кухне, которая была до абсурда большой, что, однако, вполне соответствовало просторной квартире. Хотя в центре располагался огромный кухонный остров с барными стульями, в помещении дополнительно стоял обеденный стол с шестью стульями, а напротив встроенной кухни нашлось даже место для дивана.

Джулс открыл хромированный распашной холодильник и достал из отделения для напитков бутылку апельсинового сока.

– Вы еще там, Клара?

Он услышал глухой стук в трубке, но не был уверен. Клара ничего не говорила. Он не знал, думала ли она, игнорировала ли его или, возможно, уже потеряла сознание.

Однако в надежде, что связь с ней еще не оборвалась, он поставил бутылку с соком на рабочую поверхность кухонного острова, подтянул к себе барный стул и положил рядом личный сотовый телефон.

Потребовалось несколько секунд, чтобы разблокировать смартфон функцией распознавания лица, затем он набрал в WhatsApp короткое сообщение:

СЕЙЧАС ТЕБЕ ПОЗВОНЮ. ВОЗЬМИ ТРУБКУ. НО НЕ ГОВОРИ НИ СЛОВА!

Затем он обратился к Кларе:

– Я прошу вас. Нет, я вас умоляю: выключите мотор! Поговорите со мной! И расскажите: какого черта вы делали в «Бергер Хоф»? Что произошло с вами в том месте, которое разрушило мою семью?

Джулс открыл бутылку, полную лишь на треть, но не сделал ни одного глотка.

– Моя жена покончила с собой, Клара. А теперь и вы хотите сделать то же самое. И тоже после нахождения в этой клинике. Это не может быть совпадением!

После этого тревожного вывода он отправил сообщение на номер своего отца.

Затем позвонил ему и включил телефон на громкую связь, чтобы тот мог слышать разговор.

13

Клара

Кларе казалось, что тупая ручная дрель впивается ей в череп между глаз. Она и так очень чутко реагировала на шум, при нормальных обстоятельствах уже от одного рева работающего в гараже мотора у нее разболелась бы голова. И никакого угарного газа не потребовалось бы. А теперь еще и этот настырный Джулс отравлял эфир своими жуткими, почти абсурдными утверждениями.

– Да вы все это выдумали! – сказала она. – Вы не знаете эту клинику, и ваша жена никогда там не была, если она вообще существует. Вы просто пытаетесь меня удержать. – Клара сухо сглотнула. – Вы перевели звонок в полицию? И они уже в пути?

– Нет. Моими средствами из дома я не могу установить ваше местонахождение, Клара. Кроме того, это последнее, что бы я сделал.

– Почему?

– Потому что полиция не сможет вам помочь, Клара. Я знаком с жертвами домашнего насилия. Они часто звонили на 112 и в службу телефонного сопровождения. Им не нужен ни врач, ни полицейский и вообще никто из социальной службы.

– Совершенно верно. Но мне тем более не нужен тот, кто меня совсем не знает и считает, что может заговорить мне зубы и выманить из машины.

Джулс казался взбешенным.

– Я не заговариваю вам зубы! Это вы только болтаете и ничего не делаете. Господи, сколько таких, как вы, звонили мне на телефон службы спасения! Каждую неделю я посылал бригады к женщинам, которых до полусмерти избивали мужья, но как только наши люди были на месте, все оказывалось не так плохо, и они слезно умоляли, чтобы мы только не забирали абьюзера. – Джулс застонал. – Одно лишь малодушие. Звонок на горячую линию, желание вырваться и ваша попытка суицида, Клара, – все это просто смешно.

– Смешно? – Клара закашлялась. Ей было ясно, что он ее провоцировал, чтобы усилить эмоциональную связь между ними. Чтобы ей было тяжелее осуществить свое решение.

– Да. Почти инфантильно. По мне, так можете торчать в своей машине, сколько хотите. У вас все равно нет ярко выраженного желания умереть.

Кларе хотелось схватиться руками за свою раскалывающуюся голову.

– Нет ярко выраженного желания? У меня в салон по шлангу поступают выхлопные газы!

– А ваша машина наверняка не старше 1999 года выпуска и, значит, снабжена катализатором, поэтому практически не выпускает окись углерода, – ответил Джулс. – Я работал в пожарной службе, Клара. И мои знания не из воскресного сериала «Место преступления». Сегодня практически невозможно умереть от отравления выхлопными газами. Да, ваша машина не прогрета, и зимой катализатор включается с запозданием, поэтому я вначале нервничал. Но мы уже слишком долго беседуем. К тому же я слышу, что вы закрыли окна. Широко распространенное заблуждение. Вам нужно было бы заполнить выхлопными газами весь гараж. И вы бы знали все это, если действительно хотели сегодня покончить с собой. В этом случае вы бы нашли информацию. Господи, у вас ребенок, Клара! Я знаю, вы в отчаянии. Я знаю, у вас самые мрачные мысли и вы не видите выхода. Но в глубине души вы не хотите оставлять дочь с вашим мужем!

Чертов подонок, – подумала Клара. Она уставилась на приборную панель, в плексигласовой облицовке которой, словно в зеркале, отражалось ее лицо. Ей вдруг стало трудно возражать.

– Большое спасибо, тогда у меня появилась еще одна причина закончить этот разговор, – прошептала она без сил. Мысль, что Джулс мог быть прав, по-настоящему парализовала ее. Но Клара все же добавила: – Если то, что вы говорите, правда, мне нужно использовать оставшееся время, чтобы попробовать что-нибудь другое.

– О'кей, тогда давайте заключим сделку, – предложил Джулс, его голос звучал примирительно.

– И какую же?

– Вы расскажете мне, что случилось в «Бергер Хоф». А я поделюсь с вами безболезненным быстрым способом самоубийства, если вы потом все еще захотите расстаться с жизнью.

Она в ярости ударила по рулю.

– Вопрос не в хотении. Я все равно умру. Так или иначе. – Ее голос дрожал, в том числе и потому, что Джулс вселил в нее неуверенность. Затем она сказала почти упрямо: – Я не вижу другого выхода. Моя жизнь все равно ничего не стоит, а я не хочу губить еще и жизнь своей дочери. Только покончив с собой, я могу надеяться на более гуманный конец.

– Значит, вы выбираете суицид, потому что боитесь ужасной смерти от рук Янника. Это так?

Самоубийство из страха смерти.

Клара закрыла глаза, отчего шум в салоне показался ей еще громче.

– Вы не имеете ни малейшего понятия, во что ввязываетесь, продолжая этот разговор, – уже в который раз предупредила она его, но Джулс не отступился.

– Не важно, чем угрожает вам Янник. Это не может быть хуже того, что я уже пережил.

Клара кивнула.

– Это так. Вероятно, нет ничего хуже, когда собственный ребенок умирает раньше родителей.

Плевать, похоже, от выхлопных газов и правда нет никакого толка. Кроме мигрени и тошноты.

Клара выключила мотор и онемевшими пальцами открыла водительскую дверь.

Из гаража ее окатило волной холодного воздуха, она жадно втянула кислород – так быстро, что закашлялась.

Джулс спросил, все ли в порядке, на что Клара ответила утвердительно, хотя, конечно, еще не переживала момента в своей жизни, который был бы менее «в порядке». Наверное, за исключением разрыва промежности после изнасилования в супружеской постели, который она не могла попросить зашить, потому что в больнице ей стали бы задавать слишком много вопросов. И до сих пор ей еще иногда было больно мочиться. Не говоря уже о сексе.

– Вы ошибаетесь, – услышала она голос Джулса.

– В чем?

Ее голова разрывалась. Единственное, что она сумела, – это уничтожить свою кратковременную память. Клара уже сейчас не могла вспомнить, что говорила десять секунд назад.

– Что нет ничего хуже, когда ребенок умирает раньше родителей.

– Нет?

– Еще хуже – видеть, как умирает собственный ребенок, и быть бессильным ему помочь.

Клара выбралась из машины. У нее подкашивались ноги, поэтому ей пришлось придержаться за крышу автомобиля.

– Возможно, но я не понимаю…

– Почему я это сейчас упомянул?

– Верно.

Она оторвалась от машины и шагнула. Дверь, которая соединяла гараж с бунгало, находилась прямо перед ней, всего в пяти шагах. Хотя «бунгало» было слишком высокопарным словом для летнего домика в садовом товариществе поселка Хеерштрассе. Мартин стыдился говорить о садовой избушке или даче и никогда не приглашал сюда друзей, хотя эта постройка была самой красивой и большой во всем поселке – переделанная в домик для круглогодичного проживания, с гаражом, хотя и без официального разрешения.

– Я пережил и то и другое, – сказал Джулс.

– И то и другое? – Клара задавалась вопросом, откуда у нее взялись силы дотащиться до бунгало. В любом случае боль в ноге – к счастью, лодыжка была только подвернута – не давала ей потерять сознание.

– Я не знаю, к чему вы клоните.

Клара закрыла за собой дверь и не знала, стоит ли ей включить свет. В современном отремонтированном садовом домике на полторы комнаты с паркетом, теплыми полами, кондиционером и итальянской дизайнерской мебелью все еще пахло малярными работами и переездом – так редко они здесь бывали. А если и приезжали, то без Амели, которая оставалась с бебиситтером, потому что ее папа не хотел, чтобы она своими жирными пальцами и слюнявым ртом испачкала светлый диван. Кларина кровь на обивке его не так смущала.

Она дохромала до сделанного на заказ кухонного стола, который отделял крохотную кухню от гостиной и столовой, села на деревянный стул и решила остаться в темноте. Хотя вряд ли кто-то из соседей был у себя в это время года и не спал в такой час, чтобы удивиться, почему в бунгало Вернетов, пустовавшем несколько недель, вдруг так поздно загорелся свет.

– Валентин был не единственным ребенком, – сказал Джулс, и пока она осознавала эту информацию, сотовый в ее руке завибрировал, как электрическая бритва. Она посмотрела на экран и прочитала очередное сообщение от Мартина:

ГДЕ ТЫ????

Клара удалила сообщение и спросила Джулса:

– У вас был еще один ребенок?

– Фабьенна, сестра Валентина.

– И она была…

– Да. Она тоже находилась в комнате. Она спряталась в шкафу, пока Валентин пытался открыть дверь. Когда мы ее нашли, она была еще жива.

– Боже, какой ужас, – услышала она свой голос. – Вы уверены, что Даяна не…

– Не сделала это специально? – резко спросил Джулс.

Клара прикусила язык.

– Забудьте. Я не хотела задеть вас.

Он шумно втянул воздух.

– Честно говоря, я, конечно, тоже задавался этим вопросом. Потому что у нее с детьми были натянутые отношения. Фабьенна всегда была папиной дочкой. А когда у Даяны случилось «выгорание», отношения с Валентином тоже осложнились. Только все это было в рамках нормы. При всех разногласиях Даяна никогда и ни за что не сделала бы ничего плохого своим детям.

Затем наступило тягостное молчание, пока Джулс не спросил ее:

– И как? Наша сделка в силе?

– Моя история в обмен на безболезненный способ самоубийства? – Клара кивнула. – Да, еще в силе.

Она начала потеть в холодном, нетопленом бунгало. Одновременно ощущая, как ее сердце гулко бьется в грудной клетке.

– Хорошо. – Джулс говорил так нейтрально и буднично, будто предлагал вынести мусор, если она возьмет на себя мытье посуды. – Тогда я расширю свою часть уговора и расскажу вам, что случилось с Фабьенной. Но только если вы сейчас же скажете мне, кто этот Янник и что у него есть против вас.

Клара выкашляла остатки выхлопных газов из легких, затем начала:

– Янник дал мне время до полуночи. Если я до этого не положу конец своему браку, он мучительно меня убьет.

Она шмыгнула носом и заморгала, пытаясь смахнуть слезы, которые непонятно откуда взялись.

– А если он выяснит, что я вам все рассказала… не так, если у него появится хоть малейшее подозрение, что я вам доверилась, вас ждет такая же мучительная судьба, как и меня, Джулс. Это того стоит?

– Да, – выпалил Джулс.

– Стоит правды незнакомки, которая ошиблась номером?

– Я рискну.

– Вы наивный глупец. – Она рассмеялась, наверное, в последний раз в своей жизни. – Мой телефон прослушивается, он установил на него программу-шпион. Вероятно, Янник уже сейчас знает, что мы с вами разговариваем.

– Вы ведете себя как параноичка.

– А вы как идиот. Но не важно. Мы и так уже слишком долго говорим. Если он проверит данные сотового телефона после моей смерти, то не успокоится, пока не выяснит, с кем я разговаривала. И тогда узнает, что мы общались.

– И что дальше? Скажите мне.

– О'кей, тогда слушайте внимательно. Но сделайте мне одолжение. Не проклинайте меня, если через несколько часов вы будете мечтать о том, чтобы ваши страдания прекратились и Янник избавил вас от мучений.

14

Клара

Клиника «Бергер Хоф»

Четыре месяца назад

Игла никак не входила, поэтому Даниэлю Кернику пришлось попытаться еще раз – Клара к такому уже привыкла. У нее были тонкие вены, даже опытные медсестры не справлялись с ее руками.

– Простите, – извинился врач-ассистент и еще раз воткнул иглу, на этот раз успешно.

Клара сжала губы и сконцентрировалась на художественной репродукции, которая висела на стене лечебного кабинета, обустроенного современно и дорого. Фотография маяка, о подножие которого разбивались волны Тихого океана.

Клара почувствовала второй укол, но не стала смотреть. Она боялась шприцев, что при ее профессии было недостатком.

– Обычно это не входит в мои обязанности. Приложите. – Керник передал ей медицинский тампон для места прокола в локтевом сгибе, затем придвинул к себе табурет на колесиках. Клара сидела на краю кушетки прямо под окном, выходящим на парк при клинике.

– И чему же я обязана такой честью, доктор Керник? – спросила она его.

В такой роскошной обстановке она в принципе даже не удивилась бы, если главврач лично сделал ей укол. Пациенты, которые за двухнедельный курс в «Бергер Хоф» выкладывали сумму, равную стоимости малолитражного автомобиля в полной комплектации, ожидали, что частная клиника ничем не будет напоминать им обычную больницу. Это касалось расположения и архитектуры, от которой у некоторых владельцев пятизвездочных отелей от зависти на глазах выступали слезы.

В получасе езды на машине от Баден-Бадена этот комплекс, как орлиное гнездо, располагался на возвышенности в Шварцвальде. Пациенты, которые находились здесь в основном из-за кризиса в браке, синдрома выгорания или психосоматических нарушений, в промежутках между сеансами групповой или индивидуальной терапии наслаждались открыточными видами с террасы кафетерия на поросшую лесом долину, меню от звездного повара и талассотерапией в спа-центре.

Палатами служили исключительно одноместные номера-сьюты с кондиционером, камином, джакузи и телевизором с выходом в Интернет. Несмотря на все эти излишества и заморочки, клиника в профессиональных кругах пользовалась отличной репутацией, чем была обязана преимущественно ее руководителю, профессору доктору Ивану Корцону.

Родившийся в Барселоне психиатр был автором самого известного учебника по клинической психиатрии и популярным гостем на конгрессах экспертов во всем мире. То, что Кернику разрешили работать его ассистирующим врачом, имело такое же значение для его резюме, как для айтишника-разработчика личная рекомендация от Билла Гейтса.

– Я хотел остаться с вами наедине, фрау Вернет, – сказал врач-ассистент и странно улыбнулся.

Клара наклонила голову и бессознательно принялась играть своим обручальным кольцом. Неужели он пытался с ней флиртовать? У Керника были красивые карие глаза и обезоруживающая улыбка, но он был абсолютно не в ее вкусе. Со своим загорелым лицом, рубашкой La Martina и яхтенными туфлями с кисточками он полностью соответствовал клише играющего в гольф владельца «порше».

– И почему вы хотели остаться со мной наедине, доктор Керник?

– Вы не врач, фрау Вернет. И не можете всего этого оценить. Боюсь, вам нужен мой совет.

Клара поднялась с кушетки и поискала глазами мусорное ведро, чтобы выбросить тампон. Кровь перестала идти. Пластырь ей не понадобится.

Керник тоже встал и поднял руку в извиняющемся жесте.

– Пожалуйста, не поймите меня превратно, я совсем не хочу принизить вашу должность медико-технического ассистента. Я знаю, вы на хорошем счету у себя в берлинской врачебной практике. Ваш шеф считает, что у вас более высокое призвание, и даже хочет поддержать вас в ваших амбициях изучать психологию. Да вы и сами это знаете. Не будь вы такой талантливой и умной, ваш босс наверняка не дал бы согласие на ваше участие в этом.

Если он флиртует, то очень странным способом, – подумала Клара и удивилась озабоченному взгляду Керника. На мгновение она разозлилась, потому что в принципе согласилась на это посещение частной клиники, чтобы хоть несколько дней побыть подальше от мужа. От всех переживаний и страхов. А теперь снова появился тип, который вселял в нее неуверенность.

– Вам нужно уйти. – Керник понизил голос до настойчивого шепота.

– Уйти? Я думала, предварительный разговор с профессором Корцоном состоится здесь.

Клара указала на обтянутые серой искусственной замшей диванчик и кресла. Корцон был веганом и отвергал любые продукты животного происхождения, в том числе и мягкую мебель.

– Вы не понимаете. Вам нужно как можно быстрее бежать отсюда…

В этот момент открылась дверь. Клара затылком почувствовала дуновение холодного воздуха, и по коже у нее побежали мурашки. Или все дело было в словах Керника?

…как можно быстрее бежать отсюда…

Словно застигнутый врасплох ребенок, врач обернулся к мужчине, который только что вошел в лечебный кабинет, служивший также и переговорной.

– Hola, que tai?

Испанец мог бы обойтись и без белоснежного халата, чтобы продемонстрировать свой авторитет. Корцон был ниже ростом, чем можно было заключить по его выступлениям в Интернете и глянцевым брошюрам частной клиники. Коренастый, с выпирающим животом и чуть рыжеватыми волосами и бородой, которая уже давно нуждалась в коррекции. Рядом с ним Керник выглядел одетым с иголочки, и тем не менее харизма у профессора была намного сильнее.

– Soy Ivan, – широко улыбаясь, представился он одним именем, что благотворно подействовало на Клару. После смутивших ее слов Керника она жаждала компетентности, утешения и доверия.

– Muchas gracias рог participar en este importante experi-mento. Con su colaboracion esta hacienda un servicio extraor-dinario a la ciencia.

Клара кивнула с улыбкой. Эксперимент, в котором она согласилась принять участие, действительно был исключительным. Помимо профобразования она три года изучала испанский и в общем и целом поняла, что сказал ей врач. Тем не менее обрадовалась, когда Корцон объявил о переводчике словами «Mi colega actuara de interprete». Радость уступила место разочарованию, когда она поняла, что эту роль должен исполнять Керник.

– Он хочет, чтобы мы оба заняли место на диване, – перевел врач-ассистент слова своего шефа, тон которого не допускал сомнений в том, что это была не просьба, а приказ. На журнальном столике между диваном и креслом стояла пластмассовая шкатулка. Корцон открыл ее и достал предмет, который выглядел как очки виртуальной реальности для компьютерной игры.

– Para inducir los delirios, hay que ponerse estas gafas con auriculares, lo que provoca una sobreestimulacion por merdio de varias senales opticas у acusticas. Un agente intravenoso adicional refuerza los delirios que causan.

– Чтобы вызвать галлюцинации, мы используем вот эти очки, – перевел Керник. – Они будут воздействовать на вас оптическими и акустическими раздражителями. Только что мы внутривенно ввели вам разработанное нами средство, которое усилит галлюцинации, вызываемые очками.

Клара кивнула. Все это было написано в формулярах, которые она получила, когда регистрировалась на ресепшен. И конечно, она подписала документ, освобождающий клинику от ответственности в случае, если во время нахождения здесь у нее разовьется психоз. В этом и был смысл эксперимента.

– No se preocupe, todo se dosifica de tai manera que las halucinaciones persistiran solamente durante unos minutos despues de que las gafas se hayan apagado. Luego seguiremos am-pliando el intervalo lentamente cada dia.

– Этот эксперимент очень опасный и может иметь для вас смертельные последствия, – услышала она абсолютно неверный перевод Керника. На самом деле Корцон сказал что-то вроде того, что ей не нужно переживать, галлюцинации прекратятся через несколько минут после того, как она снимет очки.

– Не морщите лоб. Корцон как раз объясняет вам побочные эффекты, которые преуменьшает, – сказал Керник, еще больше смутив Клару. – Я знаю, что ставлю вас в неловкое положение. – Керник продолжал создавать видимость перевода. При этом использовал максимально деловой тон и интонацию. – Но ни в коем случае не надевайте эти очки. Никогда. Ни при каких обстоятельствах.

Он выждал еще три предложения Корцона, потом сказал:

– Не смотрите так испуганно, когда я говорю. Иначе профессор заметит, что я хочу вас предупредить. А сейчас кивните. Корцон задал вам вопрос, нравится ли вам здесь.

Клара сделала, как ей велели.

– Еще раз: я знаю, что ставлю вас в немыслимое положение. И мне очень жаль. Но у вас есть маленький ребенок, как и у меня. – Тем временем у Клары больше не получалось сконцентрироваться на дружелюбном голосе руководителя клиники. Все ее внимание было сосредоточено на Кернике, который сказал следующее: – Я умоляю вас, не надевайте эти очки. Иначе произойдет ужасное. Может случиться так, что вы никогда больше не выйдете из клиники.

Никогда больше?

Клара непроизвольно покачала головой, а Керник недовольно закатил глаза в ту секунду, когда Корцон снова взял в руки очки.

Парадоксальным образом последние слова врача-ассистента вызвали у нее ощущение робкого счастья.

Навсегда в «Бергер Хоф»? Больше никогда не возвращаться к Мартину?

Даже тот факт, что она будет разделена с ребенком, не казался таким значимым, чего она в следующий момент устыдилась. Но в принципе она была уверена, что Мартин будет с любовью заботиться об Амели.

Или она обманывала себя?

Нет.

В его обращении с собственным ребенком ошибок не было. Он никогда бы не поднял руку на свою маленькую девочку.

– Я сейчас сделаю вид, что меня вызвали в отделение, – сказал Керник. – Через пять минут последуйте за мной.

– Но… – начала было Клара, однако пронзительный взгляд Керника заставил ее замолчать.

Корцон подошел к своему письменному столу и начал что-то искать в верхнем ящике.

– Вы сейчас сделаете следующее, Клара! – прошептал Керник. – Скажете, что перед началом первого этапа эксперимента вам нужно в туалет. Мы встретимся в конце коридора на лестничной клетке.

Сразу после этого зазвонил его телефон, и Керник реализовал свою часть плана. После короткого прощания с Корцоном, который с пониманием кивнул от письменного стола, Клара осталась одна с руководителем клиники.

– Comencemos con la primera etapa del experimento, – сказал он и указал на дверь, которая соединяла лечебный кабинет с соседней комнатой, куда он ее и приглашал.

Клара поняла его слова так: «Давайте начнем первый этап эксперимента».

15

Клара ничуть не удивилась тому, что последовала приказу Керника. Раньше она считала себя самоуверенной, эмансипированной и самостоятельной. Но это «раньше» было давно и закончилось – самое позднее – после того, как она ответила «да» и оказалась в браке, в котором с годами привыкла повиноваться мужчинам.