Виртуальный Питер 2099

*Запись с пиратской радиостанции «9-й канал», изъятая из эфира через 37 секунд после начала вещания. Цифровой шум, фрагменты аудиодорожки восстановлены. Источник передачи установить не удалось, используется маскировка протокола «Цифровой Ангел».*

(Эфир 9-го канала. Статичный шум. Мерцающий логотип. Голос диктора – хриплый, механический, с искажениями, но лишенный синтетической плавности корпоративных анонсов. В нем слышны усталость и ярость.)

«Добрый вечер, Северная Пальмира.»

Пауза, слышен только гул и отдаленный вой сирены где-то над крышами.

«Если бы вы могли увидеть наш город сейчас, с высоты… но нет, лучше не видеть. Он похож на больного, которого подняли с постели и нарядили в чужое, яркое тряпье. Новые башни, эти… «сваи», вбитые в небо, тянутся к облакам, словно хотят проткнуть их и сбежать. Они сверкают, как стерильные инструменты. Голографические фасады транслируют обещания: «VKV – перезагрузи свою жизнь!», «Нейро-Сеть – твой идеальный партнер!». Они говорят о будущем, в котором нет места сырости и тлению. Но это ложь. Это просто новый код, написанный поверх старого, который продолжает проступать, как кровь сквозь бинты.»

«Всё, что было у города настоящего, – всё это ушло под воду. Затопленные набережные – это не память о катастрофе. Это диагноз. Мы медленно погружаемся. По Невскому, если присмотреться, плавают не листья, а осколки витрин и тени прошлой жизни. И кажется, что это не они смотрят на нас с высоты, а их темные двойники из мира-наизнанку, из того Питера, что утонул, тянутся к нам своими холодными пальцами-огнями.»

На фоне – приглушенные крики, нарастающий гул полицейских дронов. Слышен щелчок, будто кто-то переключил источник аудио прямо в эфире.

«Тени сгущаются. Воздух пропитан страхом и солёной сыростью Финского залива. Они исчезают. Сотни. Без следов. Власти молчат. Смольный – пустой фасад. Где ваша защита? Где ваши гарантии?»

Еще один щелчок. Голос на секунду становится чище, менее искаженным, в нем проскальзывают нотки личной ярости.

«Родственники выходят на улицы. Их голоса тонут в гудении роторов. «Верните их!» Но ответа нет. Только тишина. Такая же глубокая, как вода в наших каналах.»

Звук мощного электрического разряда.

«Может, это новый синтетический наркотик? Или что-то… хуже?»

Голос снова становится шепотом, возвращаются помехи.

«Наши источники… есть одно место. Старая больница в Коломягах. Официально – на реконструкции. Неофициально… туда лучше не смотреть. Там пахнет не лекарствами, а озоном и свежей кровью.»

Резкий, обрывистый сигнал.

«Иногда мне кажется, что эти новые здания не построены, а… выращены. Что это не архитектура, а чужая, кристаллическая форма жизни. А мы – просто плесень на теле этого нового мира. И они методично, без злобы, по своей программе, очищают от нас свою кожу.»

Слышен стук клавиш, быстрый и профессиональный.

«9-й канал продолжает… нас уже нашли. Но будьте осторожны. Смотрите в оба. Ночной город не спит, он притворяется мёртвым…»

Аудиодорожка обрывается нарастающим белым шумом. Последнее, что можно разобрать – отдаленный, металлический скрежет, словно по гранитной брусчатке протащили огромный стальной ящик.

-

Глава 1: Дождь и зонты

Дождь. В Петербурге он шёл всегда, но к 2099 году изменился, как изменилось всё вокруг. Стал кислотным, навязчивым, вечным. Он не очищал, а разъедал, стекая с неоновых вывесок в чёрную воду каналов, смывая чужие грехи с брусчатки, под которой лежали кости старого города. Того, что был до Затопления.

Иногда, глядя на струи дождя за окном, мне чудилось, что реальность мигает. Словно кто-то переключает кадры в гигантском проекторе. На мгновение возникали провалы – чёрные квадраты на месте зданий, мерцающие контуры там, где должны быть люди. Пиксели сбоили. Может, это было последствием Катастрофы, а может, город всегда был лишь картинкой, и теперь краска начала слезать.

Я смотрел из своего окна на Мойке. Улица-канал. Вода поднялась тогда, десять лет назад, неожиданно и беспощадно, как кара. Не просто наводнение – конец света в масштабах одного города. Хлипкие дамбы не выдержали, и Финский залив хлынул в улицы.

Мы были в метро, когда это случилось. Лена и я. Ей был 31 год. Она носила светло-бежевое пальто, которое я потом ненавидел всю оставшуюся жизнь, потому что его цвет стал цветом последнего, что я увидел перед тем, как её забрала вода. У неё были волосы цвета спелой пшеницы – она всегда смеялась, когда я так говорил, утверждая, что это пафосно. А ещё у неё была родинка над левой бровью, крошечная, почти невидимая.

Я держал её за руку, когда хлынула первая волна. Кто-то кричал, кто-то молился. А она смотрела на меня – не со страхом, а с каким-то странным, пронзительным пониманием. Как будто знала. Как будто видела эти провалы между реальностями и понимала, что один из них вот-вот поглотит её.

Я не спас её. Мои пальцы разжались. Не от страха – меня сбил с ног человеческий поток, обезумевшее месиво из тел и страха. Я видел, как её светлое пальто мелькнуло в толпе и исчезло в черном провале тоннеля. Последнее, что я услышал – не крик, а тихий выдох, похожий на шепот: «Прощай».

Её так и не нашли. Иногда в толпе мне мерещился её силуэт – на мгновение, прежде чем пиксели снова складывались в лицо незнакомки. Иногда я ловил себя на том, что ищу её в этих провалах реальности, надеясь, что она просто оказалась в другом кадре, в другом слое этого рушащегося мира.

Я ненавидел эту воду. Ненавидел этот вечный дождь, который напоминал мне о том, что от меня осталось – сырая скорлупа, болтающаяся между прошлым, которого нет, и будущим, которого не будет. По набережным теперь плавали на дрянных лодчонках, а в затопленных подвалах старых дворцов ютились те, кого город решил больше не замечать. Как и меня.

В таком городе есть два типа людей: те, кто промокает до костей, и те, кто продаёт зонты. Я продавал правду. Может быть, втайне надеясь, что когда-нибудь найду и свою – о том, почему она не успела выйти из того вагона. И почему иногда мир выглядит так, словно его рисуют на скорую руку.

Товар не первого свежести, спрос невелик, но конкуренции почти нет. Остальные детективы давно стали придатками к полицейским алгоритмам. Их блестящие машины видели всё: ДНК в луже, тепловой след, кредитную историю. Но они были слепы. Не видели дьявола в деталях. Не чувствовали вкуса лжи. Не знали, как пахнет страх в затопленном метро. И не замечали провалов – тех самых чёрных дыр в реальности, где терялись люди.

А я… я всё ещё верил в провалы между пикселями. В шёпот за стеной. В тень, которая легла не туда. Может быть, потому, что я надеялся – однажды среди этих теней мелькнёт её силуэт. Настоящий, а не сбой в матрице.

Меня зовут Даниэль Огненный. Бывшие коллеги звали «Огонь». Те, кто приносил деньги, звали «мистер Огненный». Тридцать восемь. Вдовец. Бывший следователь, выброшенный за ненадобность и излишнюю принципиальность. Теперь – фриланс-расследователь и профессиональный циник. Мой офис – бывшая коммуналка на Мойке, откуда было видно, как в воде отражаются призраки империи. И мои призраки.

Виски? Только если лёд правильно звенит о стакан. Судоку? Единственные цифры, которые ещё имели смысл.

Моя философия была простой, как выстрел:

– Каждая привычка – гвоздь, на котором висишь над пропастью.

– Каждый стакан – пятнадцать минут забвения.

– Каждая разгаданная загадка – доказательство, что ты ещё не окончательно сломан.

И вот, в тот вечер, когда я думал, не пора ли и мне раствориться в питерском смоге, в мою дверь вошла она.

Бесшумно. Это было первое, что я отметил, на секунду протрезвев. Бесшумно, несмотря на каблуки, которые должны были стучать по старому паркету. Они отбрасывали ядовитые блики под светом неоновой вывески «Д. Огненный. Частный детектив», мигавшей, словно в агонии. Воздух с лестничной клетки, пропахший сыростью и чужими жизнями, на мгновение сменился другим запахом. Нет, не духов. Холода. Чистого, разреженного холода, будто с ледяных полей залива.

– Мой муж пропал. В больнице на холме, – сказала она.

Голос был ровным, без дрожи. Но в нём слышался стальной призвук, словно провели лезвием по хрустальному бокалу.

– Вам знакомо это место, мистер Огненный?

Я медленно, с театральной неспешностью, отодвинул стакан с виски. Жидкость колыхнулась, и в ней отразилось моё лицо – изможденное, с мешками под глазами, в которых, казалось, осела вся грязь Северной Пальмиры.

– А вам знакомо моё имя? – спросил я, и голос показался чужим, сиплым от дыма и усталости.

– В городе говорят, вы… последний, кто ещё ищет правду в провалах. – Её губы сложились в улыбку. Холодную, как лезвие скальпеля. – Зовите меня Екатерина. Екатерина Тень.

Тень. Ирония? Или пророчество? В этом городе призраков и то, и другое могло оказаться правдой.

Её пальцы в чёрных перчатках скользнули по поверхности стола, оставляя тающий след на пыли. И на полированную пластину легла флешка. Чёрная, матовая, дорогая. От неё исходил слабый запах. Озона. И чего-то ещё… химического, лекарственного. Как антисептик, смешанный со страхом. Да, страх имеет запах. Я узнавал его. Он витал над затопленными станциями метро десять лет назад.

Я потянулся к флешке. Пальцы дрогнули на микроскопическую долю, прежде чем коснуться холодного пластика.

– Половина – сейчас, – её голос прозвучал так, будто кто-то провёл смычком по стеклу. – Остальное… когда вы найдете то, что было утрачено. Когда правда перестанет быть пикселем и станет реальностью.

Она положила на стол рядом с флешкой тонкую пластиковую карту. Не кредитную – предоплаченную, анонимную. Призрак денег для призрачного дела.

– Вы ведь понимаете, мистер Огненный, некоторые вещи нельзя оплатить заранее. Как нельзя заплатить за возвращение из небытия. Сначала – результат. Сначала – правда.

В её словах сквозила странная уверенность, будто она говорила не просто о деньгах, а о каком-то ритуале. Будто на кону было нечто большее, чем оплата услуг частного детектива.

– А если правды не существует? – спросил я, всё ещё держа в пальцах холодную флешку. – Если ваш муж просто один из тех, кого город проглотил и переварил, как переварил тысячи других?

– Тогда вы ничего не потеряете, – она чуть склонила голову. – Кроме, возможно, иллюзий. Но разве вы не ищете именно этого? Способа отличить реальность от симуляции? Найти брешь в коде?

Её слова отозвались во мне странным эхом. Словно она знала о моих мыслях, о тех провалах, что я видел в ткани города. Словно предлагала не просто найти человека, а проверить на прочность саму реальность.

– Вы платите не за поиски, – медленно сказал я. – Вы платите за доказательство.

На её губах дрогнула тень улыбки.

– Я плачу за возможность узнать, что ещё не стёрто. Что уцелело в этих… провалах, как вы их называете. Найдите моего мужа, мистер Огненный, и вы найдёте нечто гораздо более ценное. Для нас обоих.

Она развернулась и вышла так же бесшумно, как и появилась, оставив меня наедине с флешкой, картой и ощущением, что игра началась задолго до того, как я согласился в неё играть. И ставки в ней были куда выше, чем жизнь одного пропавшего человека.

Глава 2: Призраки прошлого

Дверь захлопнулась, и в комнате воцарилась тишина. Не просто отсутствие звука, а нечто плотное и тягучее, вязкая субстанция, в которой повисли частицы ее присутствия. Воздух был отравлен. Не просто запахом – его коктейлем из озона, синтетических духов и того самого химического антисептика, что прятался под ними, словно стыдливый признак диагноза. Запах клиники. Запах системы. Запах чего-то такого, во что лучше не вглядываться, если хочешь сохранить иллюзию собственного здравомыслия.

Я остался один. С черной флешкой на столе, холодной и безжизненной, как пуговица от гроба. И с предчувствием. Оно лежало внизу живота холодным, тяжелым слитком. Не страх, нет. Скорее, узнавание. Ощущение, что только что прочел первую строку приговора, который был вынесен мне давно, и теперь мне его просто зачитали.

Первым делом – не флешка. Никогда не доверяй дарам, принесенным из мира, которого не должно быть. Особенно если дар принесла Тень. Я сунул ее в экранированный старый компьютер – архаичный агрегат, пережиток эпохи, когда мы еще верили, что логика и провода могут оградить от тьмы. Он загудел, утробно и неохотно, приступая к сканированию. Он искал не вирусы, а нечто иное – цифровую порчу, ментальную заразу, способную не сломать жесткий диск, а изменить само содержимое твоего черепа.

Вторым делом – виски. Я выплеснул остатки дешевой сивухи в раковину, где она зашипела с обидой выброшенного яда, и достал из-под стола плоскую бутылку «Петрополь премиум». Дорогая отрава, припрятанная для дня, когда станет окончательно ясно, что жить не хочется. Или наоборот – когда появится причина. Женщина, назвавшаяся Тенью и принесшая с собой шлейф смерти от больницы на холме, балансировала где-то на лезвии между этими двумя состояниями. Я отпил. Огонь растекся по сосудам, но не смог растопить внутренний лед, намерзший за годы питерской сырости. Он лишь на минуту отвлек от него внимание, как укол слабого анестетика.

Третьим делом – архивы. Пока компьютер ворчал на флешку, я погрузился в городскую сеть. Это был не взлом. Это было возвращение домой. Пароли от базы 77-го отделения я не просил – я их помнил, как помнят таблицу умножения. Они были частью меня, шрамами от прошлой жизни. Просеивая цифровую пыль города, понимаешь простую истину: настоящая валюта здесь – не кредиты, а дыры. Дыры в коде, в памяти, в бдительности. Человеческая лень – вечный и самый надежный союзник тех, кто решил копать. Я понял это еще мальчишкой, бегая по дворам-колодцам Васильевского острова, где настоящая жизнь всегда пряталась в щелях между официальными версиями.

И сейчас я искал именно щель. Ту самую, в которую провалился Павел Тень. Я начал с имени. «Павел Тень». Система, лениво поморгав, выдала несколько десятков безликих совпадений. Мелкие правонарушения, вызовы полиции – классический портрет человека с городского дна, одного из тех, кого Питер медленно и верно перемалывает в свою серую, безликую пыль. Но затем я открыл его финансовую историю, и воздух в комнате стал чуть гуще. Это был не просто долг. Это была яма. Та самая, с крутыми склонами и скользким дном, из которой не выбираются. Крупные суммы, дикие проценты, сомнительные кредиторы… Последний платеж был просрочен как раз перед его исчезновением. Казалось бы, вот он – мотив. Простой, как таблица умножения, и циничный, как этот город.

Но в этой простоте таилась ловушка. Слишком уж всё сходилось, слишком гладко. Должников в Петербурге – легион. Их находят в канавах, их кости не свозят в одно-единственное, овеянное легендами место на окраине. Это было не ответом, а уводящей в сторону тропкой, брошенной мне под ноги. И я пошел дальше, чувствуя, как под ногами начинает проступать настоящий рисунок.

Последняя официальная запись – «Заявление о пропаже лица. 14 октября. Заявитель: Екатерина Тень. Место работы пропавшего: курьерская служба «Вектор-Доставка». Последний известный маршрут: Коломяжский проспект, Северный холм».

Северный холм. Место, которого в официальных документах города как бы и не существовало. Там не было ничего. Кроме старой, никому не нужной больницы, призрак которой давно уже стал частью городского фольклора.

Я вбил в поиск «больница на холме», «Коломяги», «закрытый медицинский объект». Система, словно очищая горло, выдала горку цифрового мусора – обрывки форумов, пугающие истории, ничего конкретного. Ни названия, ни данных. Одна лишь шелуха. Но в одном углу, там, где пыль лежала чуть толще, я наткнулся на едва заметный след. Старая, намеренно стертая новостная заметка из корпоративного раздела: «Корпорация VKV объявляет о начале новой эры в медицине! На базе приобретенного актива в Коломягах откроется инновационный лечебный центр. В рамках подготовки стартует программа клинических испытаний нового препарата «VK-6002» на добровольцах».

И тут детали, разрозненные и ничего не значащие по отдельности, вдруг щелкнули, сложившись в единую, пугающую картину. Программа испытаний. Добровольцы. Солидные, как шептались, выплаты.

Меня осенило. Я вернулся к файлу Павла, к его медицинской карте, до которой обычно ни у кого не доходят руки. И нашел. Пять лет назад. Павел Тень проходил плановый медосмотр. И в графе «Дополнительные примечания», словно случайный штрих, стояла сухая, ни к чему не обязывающая пометка: «Рекомендован для участия в программе VKV «VK-6002» ввиду отсутствия хронических патологий».

Рекомендован. Здоровый, ничем не примечательный биологический материал. Идеальный кандидат.

И тут всё встало на свои места. Долги были не причиной. Они были лишь крючком, на который его подцепили. Заплатили бы неплохо? Да. Хватило бы рассчитаться? Возможно. Но это была не оплата. Это была цена. Цена, которую он в итоге заплатил сполна, исчезнув с карты города и оставив после себя лишь черную флешку и вдову, от которой пахло озоном и большой, безразличной ложью.

Я распечатал самые важные страницы. Финансовая история Павла, та самая медицинская пометка, блеклая новостная заметка. Бумага – анахронизм, привет из мира, где информация имела вес и объем. Ее нельзя стереть одним щелчком мыши, нельзя взломать удаленно. В моих руках она становилась вещественным доказательством, крошечным островком материальности в цифровом тумане лжи.

Я стер следы своего присутствия в сети – привычный, почти ритуальный жест. Отключил терминал, и комната погрузилась в тишину, нарушаемую лишь мерным стуком дождя о стекло. Я закурил, глядя на мокрые крыши Петроградской стороны. Они тонули в вечных сумерках, в этой странной, липкой времени между днем и ночью, которая так подходила Петербургу. Город за окном был похож на проявленную фотографию, где черно-белая реальность лишь кое-где подкрашена ядовитым неоном.

Дождь усиливался. Его стук превращался в настойчивый, почти осмысленный код. Он словно пытался до меня достучаться, передать простое и ясное предупреждение: Не лезь. Оставь. Пусть мертвые спят своим вечным сном. Их сны – не для живых.

Но я слышал другой шепот. Тихий, едва различимый, исходящий не с улицы, а изнутри – из тех самых закоулков памяти, где хранятся обрывки чужих жизней. Павел Тень был не просто именем в деле. Он был не просто должником, которого городская мясорубка перемолола в фарш. Он был ключом. Замок к нему я еще не нашел, но уже чувствовал его холодную тяжесть. И Екатерина Тень… она вручила мне этот ключ с холодной, отточенной улыбкой, прекрасно зная, какую дверь он должен был открыть. И что скрывается за ней.

Я допил виски. Последний глоток обжег горло, разливаясь по жилам обманчивым, кратковременным теплом. Оно было способно прогнать озноб, но не могло справиться с внутренним холодом, с тем ледяным комом в груди, что возникал при столкновении с настоящей, безразличной правдой. Бежать было уже поздно. Да я и не собирался. Игра, в которую я даже не знал, что вступил, была в самом разгаре. И ставка в ней, как я теперь понимал, была не просто жизнью какого-то неудачника из долговой ямы. Ставкой была Правда. А правда в нашем городе – самая дорогая, самая редкая и самая смертоносная валюта. Она ценилась дороже любого кредита, и за нее платили самой дорогой монетой.

Мои пальцы снова потянулись к стопке распечаток. Среди них был листок с немногим, что успела сказать Екатерина Тень, пока я примерял маску уставшего циника. Адрес. Не официальная прописка, а временное пристанище, последнее известное место, где Павел Тень пытался спрятаться от всего мира.

Квартал «Хрустальные птицы» на проспекте Науки.

Уголок моего рта непроизвольно дрогнул, вытягиваясь в подобие улыбки. Ирония была густой, концентрированной и горькой, как неразбавленный виски. «Хрустальные птицы». Некогда фешенебельный комплекс, памятник эпохи раннего синтетического барокко, чьи фасады украшали силиконовые совы и ястребы с хрустальным оперением, призванные символизировать новую, сверкающую жизнь. Теперь это была помойка. Урбанистический некрополь. Стеклянные перья давно осыпались, ослепленные похабными граффити, а сам квартал превратился в перевалочный пункт, в чистилище для тех, кого город уже переварил и готов был выплюнуть в окончательное небытие. Идеальное место, чтобы спрятаться от кредиторов с монтировками. Или от кого-то другого. От тех, кто не стучит в дверь, а просто стирает ее вместе с жильцом из реальности.

Завтра мне предстояло отправиться туда. В «Хрустальные птицы». Посмотреть, какие следы оставил после себя Павел Тень в своем последнем убежище. И, что гораздо важнее, какие следы уже поджидали там меня. Ведь в этой игре я был не только охотником. Я и сам был дичью.

Я посмотрел на окно, за которым медленно угасал питерский вечер. Тишина в комнате стала звенящей. Я ждал, когда накатит волна – та самая, что приходит каждый раз, когда я остаюсь один. Ожившее воспоминание о воде, холоде, о пальцах, выскальзывающих из моих. Один звук, один запах сырости – и вот я уже там, в том вагоне, снова и снова проживаю тот миг.

Но сегодня было иначе.

Сегодня на столе лежала флешка Екатерины Тень. И карта. И адрес «Хрустальных птиц». И они были… щитом. Плохим, ненадежным, но единственным. Они создавали между мной и моим прошлым барьер из чужих загадок и чужих проблем.

Я вдруг понял простую и страшную вещь. Мне было все равно на Павла Тень. Почти все равно на деньги. Мне было все равно даже на собственную жизнь, которая давно превратилась в подобие скрипта, где я играл роль частного детектива.

Но мне было не все равно на боль. Она была единственным, что напоминало: я еще жив. И эта боль требовала выхода. Ей нужно было топливо. Новые, свежие впечатления, чтобы затмить старые.

Это дело… Оно было как раз таким топливом. Опасным, ядовитым, способным сжечь дотла. Или… очистить.

Я не искал правду. Я искал способ не сходить с ума. И по иронии судьбы, лучшим лекарством от одного кошмара оказался другой, более жуткий и реальный.

Екатерина Тень была не просто клиенткой. Она была воплощением той самой трещины в реальности, которую я подсознательно искал. Ее холод, ее уверенность – все это было вызовом. Вызовом моей боли, моей апатии, моему нежеланию жить.

«Хорошо, – подумал я, глядя на карту города. – Сыграем. Посмотрим, чей кошмар окажется сильнее».

Я собрал распечатки. Завтра – «Хрустальные птицы». Не как охотник. Как беглец, который предпочел бы быть растерзанным настоящими чудовищами, чем еще одну ночь слушать, как призраки шепчутся в стенах.

И где-то в глубине сознания, тихо и пока еще неуверенно, шевельнулась мысль: а что, если, убегая от одного призрака, я выйду прямо в пасть к другому? К тому, что окажется куда реальнее и опаснее.

Но это уже был риск, на который я был готов пойти. Любая буря лучше мертвого штиля.

Глава 3:След Павла

На следующее утро я отправился в логово зверя. Туман над Невой был густым и желтоватым, скрывая верхушки шпилей и куполов, словно стыдясь того, во что превратился город. Солнце, если оно и было, не пробивалось сквозь эту мглу. Дорога в «Хрустальные птицы» вела через затопленные районы – Приморский проспект местами уходил под зловонную, маслянистую воду, в которой плавали обломки старой жизни. Похоже, что очередная дамба не выдержала. Город медленно, но верно тонул, и никто уже не пытался его спасать.

Квартал «Хрустальные птицы» встретил меня особой, утробной сыростью. Воздух здесь был густым и неподвижным, пропитанным запахом влажного бетона, разлагающегося пластика и отчаяния – едким, как уксус. Именно здесь, согласно данным, которые мне удалось выудить из цифровых недр, последние месяцы обитал Павел, прячась от всего мира.

Его дом был типичной бетонной коробкой эпохи Пост-кризиса, с облупленной краской, повторяющей когда-то яркие цвета хрустальных птиц на фасаде. Теперь это были облезлые калеки. Дверь, похоже, вскрывали уже не раз – следы взлома старые и новые, словно это место регулярно посещали незваные гости. Моя отмычка – наследие полицейской юности, куда более элегантная, чем грубые инструменты вандалов, – щёлкнула с привычной, почти интимной лёгкостью.

Внутри пахло затхлостью, старым фастфудом и страхом. Не метафорическим, а вполне осязаемым – едким, животным страхом, который впитывается в стены и мебель. Однокомнатная квартира-студия, больше похожая на убежище после бомбежки. Но бардак был тщательно организованным, в нем прослеживалась странная система. На импровизированном столе из ящиков – дешёвый, но исправный терминал, аккуратная стопка распечаток и пустые, выстроенные в ряд упаковки от антидепрессантов. Солдаты, павшие в битве с реальностью.

Среди цифрового хлама на терминале я нашёл скрытую папку, замаскированную под системные файлы. Внутри – серия голографических записей. Я запустил первую. На экране возникло лицо Павла. Измождённое, с лихорадочным блеском в глазах. Он был напуган до глубины души.

«…они говорят, что это панацея. Лекарство от старения, от болезней. Ложь. Всё это ложь. VK-6002 – это ключ. Ключ к… переписыванию. Они не лечат, они… улучшают. Стирают. Создают новых.» Он нервно обернулся, словно боялся, что его подслушивают даже в стенах этой конуры. «Я должен был это сделать. Долги… Тень… она меня сожрёт. Но они сожрут хуже. Они уже здесь. В стенах. В головах. Они…»

Запись резко оборвалась, словно кто-то выдернул шнур. Я откинулся на спинку шаткого стула, пытаясь переварить услышанное. Павел был не жертвой. Он был учёным? Осведомителем? Кем? И что значит это «переписывание»?

Мои размышления прервал скрип открывающейся двери. Не тот тихий щелчок моей отмычки, а грубый, металлический звук – дверь просто вышибли снаружи. Я резко развернулся, рука потянулась к «АК-РП» под мышкой. В дверном проёме стояли двое. Не корпоративные головорезы в идеальных костюмах. Местные отребья, с мутными глазами и дешёвыми кибернетическими имплантами, которые только уродуют, а не улучшают. У одного – стальной заменитель челюсти, у другого – оптический сенсор, мерцающий грязно-красным.

– Ну что, старик, – просипел тот, что с челюстью, и его голос звучал как скрежет железа. – Кажется, ты не по адресу зашёл.

– Я ищу Павла, – сказал я спокойно, оценивая их и расстояние до запасного выхода, которого, как я уже понял, не существовало.

– Павел больше никого не ищет, – хрипло рассмеялся второй, его красный глаз щурясь на меня. – А его долги теперь твои. Считай, тебе не повезло.

Они двинулись на меня одновременно, перекрывая пространство. Я понял, что разговора не будет. Этих прислали не для предупреждения. Их прислали для зачистки. Первый рванулся ко мне, его стальная рука сжалась в кулак размером с мою голову. Я уклонился, и его удар пришёлся в стену, оставив вмятину и крошащийся бетон. Второй попытался достать из-за пояса заточку с тусклым лезвием. В тесной комнате, заваленной хламом, пистолет был почти бесполезен – один промах, и я труп.

Я использовал их импульс и глупость. Резкий удар коленом в пах первому, заставивший его захрипеть и согнуться, молниеносный захват вооружённой руки второго с последующим ударом локтем в лицо. Хруст кости был приглушенным, но отчётливым. Они были сильны, но неповоротливы, их движения предсказуемы, как у роботов на сломанных сервоприводах.

Через тридцать секунд они оба лежали на грязном полу, один – без сознания, второй – хрипел, зажав сломанный нос, из которого сочилась густая кровь.

Я наклонился к тому, что был в сознании, приставив ствол «АК-РП» к его виску.

– Кто вас прислал?

– Пошёл ты, коп, – он попытался выругаться, но это вышло невнятно.

Я снова нажал на его сломанный нос. На этот раз его крик был высоким и полным настоящей, животной боли.

– Ещё раз. Кто?

– Не знаю имени! – захлёбываясь кровью, просипел он. – Нас наняли через посредника! Деньги на криптокошелёк! Нам сказали… стереть все следы. Все данные. И того, кто будет их искать. Думали, ты один из его кредиторов…

Значит, кто-то уже знал, что я приду. И отреагировал быстро. Екатерина Тень, которая ссудила ему деньги? Или тот, кого так боялся Павел? Тот, кто стоит за VK-6002?

Я вышел из квартиры, стирая с костяшек пальцев чужую кровь. Липкая влага смешалась с потом на спине. Воздух на улице сгустился, стал тяжелым и зловещим, как будто сам город затаил дыхание. Свинцовые тучи над «Хрустальными птицами» казались еще ниже, предвещая не просто дождь, а нечто большее. Первый удар грома прокатился над затопленными районами, словно предупредительный выстрел.

След Павла привёл меня в тупик, полный новых, ещё более страшных вопросов. Но одно было ясно: игра становилась смертельной. И теперь в ней было как минимум три игрока: я, Екатерина Тень… и тот, кто только что попытался меня устранить. Тот, кто боялся, что я найду то, что украл Павел.

Над головой с глухим рокотом сгущались не только тучи. Сгущалась сама тьма, и я был ее новой мишенью.

Глава 4: Ночной визит

Гроза так и не разразилась. Тучи повисли над городом черным саваном, задерживая дыхание. Воздух был густым и электрическим, словно заряженным статикой от миллионов невысказанных угроз. Я шел по мокрым улицам Васильевского острова, чувствуя на спине несуществующие прицелы. Они знали, где я был. Значит, могли знать, куда я направляюсь.

Чувство, будто на мне установлен маячок, не покидало. Два киллера-неудачника в «Хрустальных птицах» – это цветочки. Гроза должна была обрушиться по настоящему.

Мой «улей» находился в старом доходном доме на Петроградской. Дверь в мою конуру была оснащена простой, но надёжной механической системой. Вставил ключ, повернул. Щелчок прозвучал слишком громко в тишине коридора. Я замер на пороге. Воздух в квартире был неподвижен, но… не таким, каким я его оставил. Слабый, едва уловимый шлейф озона и перегретого металла. Кто-то был здесь.

Рука сама потянулась к «АК-РП» под мышкой. Я медленно переступил порог, прислушиваясь. Тишина. Слишком идеальная. В гостиной всё было на своих местах. Но мой натренированный взгляд заметил мелочи. Коврик у дивана стоял на миллиметр иначе. Крышка терминала была чуть приподнята.

Я двинулся на кухню, и в этот момент из спальни вышла тень. Высокая, худая, в тёмном тактическом костюме без опознавательных знаков. Его лицо скрывал шлем с матовым визором. В его руках был компактный иммобилайзер.

– Мистер Огненный, – голос из динамика шлема был безжизненным, синтезированным. – Вы проявляете нездоровый интерес.

Я не ответил. Говорить – значит давать ему время. Я резко рванулся в сторону, за кухонную стойку, и в тот же миг в стене позади меня с шипением расплавилось пятно – след от энергетического заряда.

Выстрелить из «АК-РП» в собственной квартире – последнее дело. К тому же его костюм наверняка был бронирован. Мне нужен был другой подход.

Я схватил со стола тяжелую металлическую кружку и швырнул её в окно. Стекло с грохотом посыпалось на улицу. Сирена сигнализации взвыла, разрывая ночную тишину.

Наёмник на секунду замешкался – сбой в программе. Никто не ожидает, что цель сама начнёт крушить своё же жилище.

Этой секунды мне хватило. Я перекатился через стойку и на полной скорости врезался в него, повалив на пол. Иммобилайзер выскользнул из его руки. Мы покатились по полу. Он был сильнее, быстрее, но я был отчаяннее.

Его руки в бронированных перчатках впились мне в горло. Темнело в глазах. Я изо всех сил ударил его головой о ножку стола. Шлем дребезжал, но выдержал. Он только сильнее сжал хватку.

Из разбитого окна, окутанный питерской мглой, в комнату впрыгнула фигура в потрёпанной черной кожаной куртке, сплошь покрытой самодельными шипами. Два ослепительных светодиода в глазницах мотоциклетного шлема выжгли в сетчатке образ разгневанного призрака. В его руке – обшарпанная «сигарная» коробка с торчащими проводами.

– Бежим, болван! – голос из динамика шлема хрипел статикой.

Он рванул меня за рукав. Я, ещё давясь кашлем, отполз от замершего наёмника и бросился к окну. Сзади послышался щелчок – киллер приходил в себя.

Мы прыгнули со второго этажа – в груду мокрых, зловонных мешков. Удар был мягким, но отвратительным.

– Что это было?! – выдохнул я, отряхиваясь от объедков.

Фигура с силой швырнула свою «коробку» в тёмный проулок. Та с грохотом разбилась, и белый шум наконец стих. Только тогда он снял шлем. И меня пронзило воспоминание. Резкое, как удар током.

Десять лет назад. Турнир по нейро-шахматам.

Пахло дорогим кофе и озоном. Мне подбросили идиотское дело – кражу золотой фигурки. Я нашёл его в углу клуба. Он сидел, уставившись в голограмму доски, но не играл. Его пальцы водили по воздуху, будто разбирали невидимый код.

– Парень, не хочешь проверить логику? – голос за спиной был без хрипоты, но уже тогда – холодным.

Я обернулся. Бородач. Смотрел на меня как на новый тип вируса.

– Я детектив, а не хакер.

– Все люди – набор алгоритмов. – В его глазах не было насмешки, лишь констатация факта. – Детектив ищет сбой в коде. Смотри.

Он провёл пальцем по планшету. – Временной лаг. Тридцать семь секунд. Этого хватило. Это не случайность. Это – замысел.

Мы раскрыли то дело вместе. Дмитрий нашёл спрятанный код. Оказалось, организатор кинул своего же партнера.

Потом мы пили виски. Он почти не притрагивался к стакану.

– Люди разочаровывают, Огненный. Предсказуемы. Жадны. Ленивы. Их логика строится на биологических сбоях под названием «эмоции».

– И в чьих руках технологии сейчас? – спросил я.

– Пока ещё в моих, – ответил он. Взгляд стал чуть менее отстранённым. – И, как ни странно, в твоих. Ты не ищешь легких путей. Ты ищешь дыры в официальной версии. Это… редкость.

Воспоминания рассеялись. Передо мной снова стоял не тот циничный гений, а этот дикий мститель в шипастой куртке. Его борода, заплетённая в косы, казалась ещё более нелепой на фоне нашего гнилого убежища.

– ЭМП-импульс на минималках, зашумление всех частот, – отчеканил он, стряхивая с куртки дождевую воду. – Собрал из старого металлоискателя и усилителя от «Весны». Грубо, но эффективно. На их дорогую кибернетику действует как удар монтировкой по голове.

Он огляделся и толкнул меня в сторону узкого прохода между домами.

– Думал, ты более осторожен, Огонь. Лезешь в пасть к VKV без страховки?

– А ты что, мой ангел-хранитель? – огрызнулся я, задыхаясь от бега за ним по тёмному, вонючему лабиринту. Образ его в этом шипованном уборе и с пылающими глазами прочно засел в памяти.

– Хранитель? – он фыркнул, не оборачиваясь. – Я – тот, кто знает, где искать дыры в заборе. И сейчас мы идем к одной из них. Двигай быстрее, пока твой друг в костюме не сориентировался.

Мы бежали несколько минут, петляя между затопленными арками. Я смотрел на его спину, на эту дикую, шипованную фигуру, и осознавал масштаб. Этот человек не прятался в подвалах. Он вёл свою собственную партизанскую войну, и у него было оружие, против которого VKV была слепа. Не цифровое, а грубое, физическое, вырывающее с мясом их кибернетические клыки.

Мы бежали несколько минут, петляя между затопленными арками, пока сирена моей квартиры не затихла вдали. Наконец, мы свернули в старый переулок, где слепые окна заброшенных цехов смотрели в никуда, а из трещин в асфальте росла бурая плесень. Место без камер. Без глаз.