Выдать маму замуж

Gerald Durrell

MARRYING OFF MOTHER

Copyright © 1991 by Gerald Durrell

This edition is published by arrangement with Curtis Brown UK and The Van Lear Agency

All rights reserved

© С. Э. Таск, перевод, 2025

© Издание на русском языке. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025

Издательство Азбука^®

Предуведомление

Все эти истории правдивы или, если быть совсем точным, какие-то правдивы, а какие-то содержат зерно правды в орнаментальной скорлупке. Одни случились со мной лично, другие, от кого-то услышанные, я использовал в своих целях, что только подтверждает слова: «При общении с писателем держите язык за зубами, если не хотите стать литературным персонажем».

У меня нет ни малейшего желания объяснять, в каких историях содержится правда, а в каких полуправда, но надеюсь, это не помешает вам получить от них удовольствие.

Джеральд Даррелл

Эсмеральда

Среди многих мест в La Belle France[1] есть одно, уже само благозвучное название которого добавляет блеску глазам гурмана, его щеки розовеют от предвосхищения, а изо рта текут слюнки, – это Перигор. Здесь каштаны и грецкие орехи поражают своими размерами, а земляника душиста, как будуар куртизанки. Здесь яблоки, груши и сливы напитаны божественными соками, здесь мякоть цыпленка, утки и голубки прочна и бела, масло своей желтизной напоминает солнечное сияние, а если его взбить маслобойкой, в этом густом замесе запросто удержится стакан с вином. Но главный приз Перигора прячется в суглинке дубовых рощ – это трюфель, гриб-троглодит, живущий в лесополосе, черный, как кот ведьмы, и неотразимый, как аравийские запахи.

В этом восхитительном уголке я обнаружил очаровательную деревеньку и остановился в маленькой гостинице под названием «Три голубка». Моим хозяином был Жан Петтион, весельчак с румяным от вина лицом, напоминающим яблоко сорта пепин. По случаю осени леса превратились в роскошный гобелен, игравший золотом и бронзой. Чтобы насладиться этим видом в полной мере, я попросил месье Петтиона приготовить мне все для пикника. Припарковав машину, я вошел в лес и порадовался блеску красок и причудливости росших повсюду поганок. Я уселся на крепкий пень от старого дуба и устроил себе ланч, а когда закончил, зашуршали заросли мертвого папоротника цвета имбиря, и передо мной явилась огромная свинья. Мы оба сильно удивились и какое-то время с интересом друг друга разглядывали.

Она была весом под сто килограммов, гладко-розовая, с персиковой белой шерсткой и декоративными черными пятнышками, которые Природа расположила на теле с продуманной соблазнительностью, подобно тому как в семнадцатом веке дамы наносили себе мушки на лицо и на грудь. В ее золотистых глазках сквозили мудрость и озорство, уши висели по бокам, как головной убор монашки, а гордо торчащее, с морщинками рыльце порождало ассоциации с надежным викторианским инструментом для прочистки сточных труб. У нее были изящные, хорошо отполированные копытца и великолепный розовый хвостик в виде вопросительного знака, этакий моторчик жизнеобеспечения. Вместо ожидаемого запашка она источала тонкие ароматы, какие исходят от луга в весенних цветах. Вот тебе и свинья! Я не сразу вспомнил, когда последний раз вдыхал такие волшебные романтические запахи. В тот день я вошел в лифт в отеле, где проживал, и ехавшая вниз роскошная дама одарила меня вот таким же сладчайшим букетом. Я спросил даму, как называется этот чудесный парфюм, и ответ был такой: «Радость».

В жизни у меня было много необычного, но я впервые столкнулся вот так, в дубовой роще, с симпатичной, надушенной дорогими духами свиньей. Она не спеша подошла, положила рыльце мне на колени и издала затяжной и несколько пугающий звук, какой можно услышать от врача на Харли-стрит[2] перед объявлением, что ты болен неизлечимой болезнью. Затем она глубоко вздохнула и начала пощелкивать челюстями. Чем-то это напоминало кастаньеты в руках лихих испанских танцоров. Она снова вздохнула. Стало понятно: дама чего-то хочет. Она обнюхала мою дорожную сумку, а когда я ее открыл, принялась радостно повизгивать. Там не было ничего, кроме недоеденного сыра. Я его вынул и, не потакая ее попыткам схватить весь кусок, отрезал ломтик. К моему удивлению, он остался лежать у нее во рту. Она его смаковала, как какой-нибудь сомелье смакует вино, впитывая весь букет. А затем осторожно, не торопясь принялась его пережевывать, тихо и довольно похрюкивая. Только сейчас я заметил на ее толстой шее очень изящный золотой ошейник, вроде жемчужного ожерелья, какие носят вдовы, а свисавший конец цепочки был оборван. Элегантность этой свинки не оставляла никаких сомнений в том, что она дорога хозяину и что она потерялась. Она приняла от меня еще немного сыра, похрюкивая от удовольствия и благодарности, и каждый ломтик пару секунд выдерживала на язычке, как истинный ценитель. Последний кусок сыра я использовал в качестве приманки и с его помощью выманил свинку из леса и привел к моему фургону. Судя по всему, она была привычна к такому способу передвижения, потому что сразу удобно устроилась на заднем сиденье, откуда по-королевски выглядывала в окно, а рот у нее был набит сыром. Пока я вез ее в деревню, подозревая, что там ее дом, она положила рыльце мне на плечо и уснула. Вряд ли, решил я, сочетание духов «Радость» и зрелого рокфора гарантируют ей внимание противоположного пола. Приехав в отель «Три голубка», я снял с плеча благоухающее рыльце, дал свинье остаток сыра, а сам отправился на розыски доблестного Жана. Он со всем тщанием полировал стаканы, периодически дыша на стекло и добиваясь идеального блеска.

– Жан, – начал я, – у меня проблема.

– Какая проблема, месье? – поинтересовался он.

– У меня завелась свинья.

– Месье купил свинью? – изумился он.

– Нет, я не покупал. Завелась. Я ел в лесу ланч, когда вдруг появилась эта свинья и решила разделить со мной трапезу. Свинья довольно необычная. Мало того что у нее страсть к рокфору, так на ней еще золотой ошейник и она пахнет дорогими духами.

Стакан, который он протирал, выскользнул у него из пальцев, упал на пол и разбился вдребезги.

– Господи! – воскликнул он, глаза у него округлились. – Это же Эсмеральда!

– Хотя на ошейнике нет имени, – сказал я, – но вторая такая свинья в округе вряд ли найдется, так что, скорее всего, это действительно Эсмеральда. И кто ее хозяин?

Он обошел конторку, давя ступнями осколки и снимая фартук.

– Ее хозяин месье Кло, – сказал он. – Боже мой, если она пропала, он сойдет с ума! Где она?

– В моей машине. Приканчивает рокфор.

Мы подошли к фургону. Эсмеральда, поняв, что жестокая судьба лишила ее сыра, приняла философское решение: поспать. От ее храпа автомобиль дрожал, как при работающем двигателе.

– О-ля-ля! – сказал Жан. – Это она, Эсмеральда. Месье Кло сойдет с ума. Вы должны немедленно отвезти ее домой. Она для него – свет в окошке. Срочно верните ее на место, месье.

– Я с радостью это сделаю, если вы мне скажете, где живет месье Кло, – ответил я с некоторым вызовом. – Мне в жизни не хватало только свиньи.

– Свиньи?! – на лице Жана изобразился ужас. – Какая же это свинья, месье? Это Эсмеральда!

– Мне все равно, как ее зовут, – сказал я с горечью. – В данный момент она лежит в моей машине, и от нее несет, как от парижской шлюхи после попойки, где она закусывала сыром. Я буду только рад поскорее от нее избавиться.

Жан напрягся и уставился на меня, словно не веря своим ушам.

– Шлюха? Вы называете ее шлюхой? Но всем известно, что Эсмеральда девственница.

Не схожу ли я с ума? Стою возле своего фургона, в котором спит надушенная свинья по имени Эсмеральда, и обсуждаю ее половую жизнь с хозяином гостиницы «Три голубка»? Пришлось набрать в легкие воздуха, чтобы привести себя в чувство.

– Послушайте, – говорю, – меня не интересует половая жизнь Эсмеральды. Даже если ее изнасиловали все кабаны Перигора.

– О господи! – Жан побелел как полотно. – Ее изнасиловали?

– Нет, насколько мне известно. Ее не лишили девственности, если у свиней это так называется. Надо быть особо похотливым кабанчиком, совершенно лишенным обоняния, чтобы позариться на свиноматку, пахнущую, как дорогая шлюха субботним вечером.

– Месье, пожалуйста, я вас умоляю! – страдальчески воскликнул Жан. – Не произносите такие вещи… особенно в присутствии месье Кло. Она для него святая.

Меня уже подмывало сказать какое-то богохульство про святую свинью из страны Гадаринской[3], но я сдержался, видя, насколько серьезно мой собеседник ко всему этому относится.

– Вы говорите, что месье Кло будет обеспокоен пропажей Эсмеральды? – сказал я.

– Обеспокоен? Обеспокоен? Да он с ума сойдет.

– Значит, чем скорее я ее верну, тем лучше. Где он живет?

Как человек, чье детство прошло в Греции, где расстояние измеряется в выкуренных сигаретах (вот только я в десять лет не курил), я неплохо научился вытягивать из местных жителей подробности, как куда добраться. К этому следует относиться с упорством археолога, счищающего наслоения веков, чтобы обнаружить некий артефакт. В чем главная проблема? Люди исходят из того, что ты так же хорошо знаком с данной местностью, и потому требуются время и терпение. В этом смысле Жан превзошел всех.

– Месье Кло живет в Лез-Арбузье, – ответил он.

– А это где? – уточнил я.

– Рядом с месье Мермо.

– Я не знаю месье Мермо.

– Вы не можете его не знать, это же наш плотник. Все столы и стулья для «Трех голубков» – это его работа. А также стойка бара и полочки в кладовке, хотя тут я не уверен… кажется, их делал месье Девуар. Он живет в долине у реки.

– А где живет месье Кло?

– Я же вам сказал: рядом с месье Мермо.

– А как добраться до месье Кло?

– Надо проехать через деревню.

– В какую сторону?

– В эту. – он показал.

– А потом?

– Возле дома мадемуазель Юбер повернете налево.

– Я не знаю, где находится дом мадемуазель Юбер. Как он выглядит?

– Коричневый.

– В деревне все дома коричневые. Как я его узнаю?

Жан всерьез задумался. И наконец разродился:

– Сегодня четверг. Значит, она будет убираться. Enfin[4], она вывесит в окне спальни красный коврик.

– Сегодня вторник.

– Ах да. Тогда она будет поливать растения.

– Итак, я поворачиваю налево возле коричневого дома, где женщина поливает растения. А дальше?

– Вы проедете мимо военного мемориала, мимо дома месье Пеллиго, а перед деревом повернете налево.

– Каким деревом?

– Возле поворота.

– В Перигоре огромное количество деревьев. Вдоль каждой дороги. Как я отличу это дерево от других?

Жан с изумлением на меня посмотрел:

– Возле этого дерева покончил с собой месье Герольт. На каждую годовщину его вдова приносит туда свежий венок. Такая вот примета.

– Когда это произошло?

– В июне пятидесятого. Шестого или седьмого, точно не скажу. Но в июне.

– Сейчас у нас сентябрь. Значит, у дерева будет лежать венок?

– Ну что вы. После того как цветы увяли, его выбрасывают.

– И как тогда я узнаю дерево?

– Это дуб.

– Здесь полно дубов. Есть какие-то особые приметы?

– Там есть вмятина.

– Итак, я повернул налево. И где будет дом месье Кло?

– Его невозможно пропустить. Приземистое вытянутое белое строение. Настоящий старый фермерский дом.

– Значит, я должен высматривать белый фермерский дом?

– Да, но с дороги его не видно.

– И как же я тогда пойму?

Он хорошо подумал.

– К дому месье Кло ведет деревянный мостик с выпавшей доской.

В этот момент Эсмеральда перевернулась на другой бок, обдав нас волной запахов. Мы невольно попятились.

– Итак, – говорю, – проверим, правильно ли я вас понял. Я поворачиваю налево там, где женщина поливает растения. Проезжаю мимо военного мемориала и дома месье Пеллиго и еду прямо, до дуба с вмятиной, там поворачиваю налево и высматриваю мостик с выпавшей доской. Все правильно?

– Месье, вы как будто родились в нашей деревне, – с восхищением сказал Жан.

Я таки добрался до места назначения. Правда, мадемуазель Юбер не поливала растения и в окне ее спальни не висел красный коврик. Она спала, сидя на солнце. Я вынужден был ее разбудить, дабы удостовериться, что она та самая мадемуазель Юбер, возле дома которой я должен повернуть налево. На дубе была вмятина, и довольно основательная, из чего я заключил, что месье Герольт выпил изрядную порцию пастиса, прежде чем врезаться в дерево на своем «дё-шево»[5]. У мостика действительно отсутствовала одна доска. Инструкции местного жителя, при всей их загадочности, всегда отличаются точностью. Я ехал вдоль изрезанной колеями дороги, по одну сторону которой тянулись зеленые луга, испестренные особями крупного рогатого скота породы шароле кремовой расцветки, а по другую – целое поле подсолнухов, обращенных молитвенно-восхищенными желто-черными ликами к солнцу. Я миновал рощицу и увидел дом месье Кло – вытянутое приземистое строение, белое, как голубиное яйцо, с крышей из старинной черепицы, толстой и темно-коричневой, как плитки шоколада, и украшенной золотистым лишайником. Перед домом стояли две машины – полицейская и «скорая помощь», и я припарковался рядом с ними. Заглушив мотор, я тотчас услышал, несмотря на храп Эсмеральды, доносящуюся из дома странную какофонию – крики, вопли, стоны, завывания и даже скрежет зубовный. Я предположил – и не ошибся, – что исчезновение Эсмеральды не прошло незамеченным. Я подошел к настежь распахнутой двери и, взявшись за медный дверной молоток в виде руки, сжимающей шар (в этом было что-то фрейдистское), громко постучал. На бучу в доме это никак не повлияло. Повторный стук снова не дал результата. Тогда я забарабанил с такой свирепостью, что даже удивительно, как молоток не отвалился. На мгновение бедлам утих, и через несколько секунд на пороге появилась молодая женщина редкой красоты. Ее длинные волосы были растрепаны, что только добавляло им очарования; цвета закатного солнца, они собой воплощали мечту, порой несбыточную, всякого осеннего листа. Ее слегка загорелая кожа казалась шелком персикового оттенка. Темные брови, подобно крыльям альбатроса, накрывали ее огромные золотисто-зеленые глаза. Губы ее своими очертаниями и мягкостью заставили бы дрогнуть самого верного супруга. По ее щекам текли слезы, настоящие бриллианты в двадцать два карата.

– Месье? – вопросила она, вытирая щеки тыльной стороной ладони.

– Бонжур, мадемуазель, – сказал я. – Могу ли я увидеть месье Кло?

– Месье Кло никого не принимает. – она сглотнула, а по щекам снова заструились слезы. – Он нездоров и не принимает гостей.

Тут из задней комнаты, где снова начался бедлам, вышел громадный брюхастый жандарм с глазами, как две черные смородины, винно-красным носом в голубых жилках и черными усищами, похожими на висящего мертвого крота. Окинув меня оценивающим взглядом, в котором органично соединились подозрительность и недоброжелательность, он повернулся к прекрасной даме.

– Мадам Кло, – произнес он медоточивым голосом. – Я должен идти, но вы можете не сомневаться, я сделаю все возможное, чтобы вывести на чистую воду негодяев, совершивших это злодеяние, головорезов, из-за которых вы пролили эту чистую жемчужную слезу. Я переверну небо и землю, чтобы бандиты предстали перед судом.

Он глядел на нее, как голодный школьник на пончик с заварным кремом.

– Вы так добры, инспектор, – сказала она, зарумянившись.

– Ради вас я готов на все… на все. – С этими словами он схватил ее руку, и тонкие пальчики на миг исчезли в его усищах – так в прежние времена кавалер зарывался носом в муфту дамы. Затем этот бугай пронесся мимо меня, втиснулся в машину и под жуткий скрип покрышек исчез в облаке пыли, этакий святой Георгий, отправившийся на поиски дракона.

– Мадам, – заговорил я, – я вижу, что вы расстроены, но, мне кажется, я смогу вам помочь.

– Никто не может мне помочь… это конец, – воскликнула она, и по щекам снова покатились слезы.

– Мадам, если я произнесу имя Эсмеральда, для вас это будет что-то значить?

Она отшатнулась к стене, устремив на меня свои прекрасные глаза.

– Эсмеральда? – повторила она хриплым голосом.

– Эсмеральда.

– Эсмеральда?

Я кивнул.

– Эсмеральда, – повторила она едва слышно.

– Свинья, – уточнил я для полной ясности.

– Так это вы тот самый дьявол в человеческом обличье… вор, похитивший нашу Эсмеральду! – вскричала она.

– Мадам, позвольте мне все объяснить…

– Вор, грабитель, бандит! – взвыла она и побежала в дом с криком: – Анри, Анри, этот вор требует выкуп за Эсмеральду!

Мысленно отправив всех свиней в чистилище, я последовал за ней по коридору в дальнюю комнату. Там моему взору предстала душераздирающая картина. Красивый, сильный молодой человек и тучный седой джентльмен со стетоскопом на шее пытались удержать больного – не иначе как месье Кло, – отчаянно пытавшегося встать с пурпурного шезлонга.

Это был высокий, тонкий как блесна мужчина в черном вельветовом костюме и огромном черном берете. Но главным его достоинством была борода. Ухоженная и обласканная, аккуратно подстриженная, она падала каскадом аж до пупа, такое пегое сочетание смоляных и седых волос.

– Пустите меня! Я задушу этого выродка Сатаны! – кричал месье Кло, вырываясь из объятий.

– Сердце, не забывайте про ваше больное сердце, – напомнил ему доктор.

– Побереги свое сердце, – вторила ему мадам Кло.

– Месье Кло, я с ним разберусь, – сказал молодой человек, сверля меня синими, как горечавка, глазами. Он производил впечатление здоровяка, способного гнуть подковы.

– Пустите меня, я вырву ему яремную вену, – прокричал месье Кло. – Вор! Сатанинское отродье!

– Ваше сердце, ваше сердце! – причитал доктор.

– Анри, успокойся! – отчаянно взывала к нему мадам Кло.

– Я выпущу ему кишки, – пообещал накачанный молодой человек.

Проблема французов заключается в том, что они горазды болтать, но не умеют слушать. Порой складывается впечатление, что они даже себя не слышат. И когда ты попадаешь в такую французскую свистопляску, тебе остается только одно: всех перекричать. Я набрал в легкие побольше воздуха и проорал:

– Тихо!

И сразу повисло молчание, как будто я взмахнул волшебной палочкой.

– Месье Кло, – отвесил я ему поклон, – позвольте внести ясность: я не убийца и не бандит и, насколько мне известно, не являюсь незаконнорожденным. А теперь готов признаться в том, что в моем распоряжении оказалась свинья, которую, насколько я понимаю, зовут Эсмеральда.

– Ааааааааа! – возопил месье Кло, чьи худшие опасения подтвердились.

– Тихо! – прорычал я, и он упал в свой шезлонг, а его изящная наманикюренная рука распласталась, словно бабочка, на груди, а точнее, там, где, как он подозревал, должно находиться его сердце. – Я встретил Эсмеральду в лесу, – продолжил я. – Она разделила со мной ланч, а потом я выяснил в деревне, кто является хозяином, и привез ее домой.

– Эсмеральда здесь? Она вернулась? Где? Где она? – месье Кло снова попытался встать с шезлонга.

– Не так быстро, не так быстро, – предупредил его доктор. – Помните о своем больном сердце.

– Она в моей машине, – сказал я.

– И какой… какой вы требуете выкуп? – спросил хозяин.

– Я не прошу выкуп.

Месье Кло и доктор обменялись красноречивыми взглядами.

– Не просите выкуп? – удивился хозяин. – Это очень ценная особь.

– Я бы сказал, бесценная, – добавил доктор.

– Она стоит пятилетних выплат, – заявил мускулистый молодой человек.

– Она дороже бриллиантов в короне королевы Елизаветы. – мадам Кло решила приукрасить и без того роскошный образ, добавив женский угол зрения.

– Как бы то ни было, я не прошу выкуп, – сказал я твердо. – Я рад, что могу ее вам вернуть.

– Без выкупа? – месье Кло, казалось, чувствует себя оскорбленным.

– Без выкупа, – подтвердил я.

Он посмотрел на доктора, а тот развел руками:

– Voilà les Anglais[6].

Вырвавшись из рук доктора и молодого человека, месье Кло все-таки поднялся.

– В таком случае, месье, я ваш большой должник. – он сорвал берет и прижал к груди, а голову склонил в поклоне.

Затем аккуратно надел берет и, подбежав ко мне, как щенок, которого заманили обманом, заключил меня в свои объятья. Его борода прошуршала шелком по моим щекам, когда он облобызал меня с пылкостью, на которую способен только француз, целующий другого мужчину.

– Mon brave, mon ami[7]. – Он стиснул меня за плечи, проникновенно глядя мне в глаза, а в его великолепную бороду падали слезы, похожие на прозрачных головастиков. – Отведите же меня к моей ненаглядной.

Мы вышли из дома и разбудили Эсмеральду. Она вылезла из машины. Ее обнимали, гладили и целовали все, включая доктора. После чего все, включая свинью, вошли в дом, и месье Кло настоял на том, чтобы открыть лучшую бутылку вина – «Шато монтроз» урожая 1952 года. Мы выпили за королеву свиней, которую мадам Кло покормила шоколадками с мятой.

– Месье Даррелл, – обратился ко мне хозяин. – Возможно, вы считаете, что мы подняли слишком много шума из-за пропажи Эсмеральды.

– Вовсе нет, – ответил я. – Любой бы расстроился, потеряв такого домашнего любимца.

– Она не просто домашний любимец, – сказал месье Кло, благоговейно понизив голос. – Эсмеральда – трюфельный чемпион Перигора. Она пятнадцать раз получала серебряный кубок как свинья с самым тонким нюхом. Трюфель может залегать в двадцати сантиметрах под землей и в пятидесяти метрах от нее, но она безошибочно его найдет. Это не свинья… это… это… летучая рыба.

– Поразительно, – сказал я.

– Завтра в восемь утра, если вы любезно составите нам компанию, мы отправимся в лес вместе с Эсмеральдой, и вы сами убедитесь, на что она способна. Мы будем счастливы, если потом вы окажете нам честь и останетесь на обед. Поверьте, моя жена Антуанетта – одна из лучших кулинаров в округе.

– И самая красивая женщина, – галантно вставил доктор.

– Вот именно, – сказал мускулистый молодой человек, глядя на мадам Кло пылающим взором. Я не удивился, узнав, что его зовут Хуан.

– Почту за честь составить вам компанию, – сказал я и, допив вино, откланялся.

Утро выдалось ясным и солнечным, небо голубело, как незабудка, туман спутанной шалью стелился под деревьями. Когда я приехал на ферму, месье Кло несколько бестолково наводил марафет Эсмеральде, добавляя последние штрихи. Натирал копытца оливковым маслом первой выжимки, аккуратно расчесывал и закапывал ей в глазки специальные капли. А напоследок достал флакончик духов под названием «Радость» и спрыснул за ее свисающими ушами. Ну и, наконец, надел на рыльце мягкий замшевый намордник, чтобы исключить всякое поползновение схрумкать обнаруженный трюфель.

– Voilà! – месье Кло победно потряс в воздухе лопаткой для выкапывания трюфелей. – Теперь Эсмеральда готова к охоте.

Следующие несколько часов были для меня познавательными, поскольку я никогда не видел, как свиньи охотятся на трюфели, не говоря уже о такой звезде, как Эсмеральда. Она шла по дубовой роще, примыкающей к ферме месье Кло, с достоинством оперной дивы, устроившей свое очередное прощальное выступление. При этом она тихо похрюкивала фальцетом. Вдруг она остановилась, подняла голову, зажмурилась и втянула в себя воздух. Потом подошла к статному дубу и начала принюхиваться к почве.

– Нашла! – прокричал месье Кло и, отодвинув Эсмеральду, вонзил лопатку поглубже в землю. А когда он ее вынул, на ней красовался черный благоухающий гриб величиной со сливу.

Я не понимал, как опрысканная духами Эсмеральда могла его унюхать. Словно желая доказать, что это не случайная удача, в течение часа она обнаружила еще шесть трюфелей, таких же крупных, как первый. Мы торжественно принесли их в дом и вручили порозовевшей мадам Кло, суетившейся на кухне. Эсмеральду отвели в ее чистенький загон, где она получила награду – разрезанный пополам багет с вложенным в него сыром, а мы с месье Кло услаждали себя «Киром»[8].

Вскоре мадам позвала нас к столу. Хуан – не иначе как в мою честь – надел пиджак и галстук, а месье Кло снял свой неизменный берет. Первое блюдо – прекрасный куриный бульон с тонкими ломтиками лука и плавающим золотистым яичным желтком – подали в чудесных глиняных чашах, хрупких, как осенние листья. За этим последовала пухленькая треска без костей, начиненная нежнейшим муслином с мелко порубленным чесноком и фенхелем, а в качестве гарнира выступали сладкий, как сахар, миниатюрный горошек и мелкая картошка, смоченная в отваре мяты. Но это было лишь прелюдией к главному блюду, которого все так ждали. Мадам убрала грязные тарелки и поставила чистые, тепленькие, как свежевыпеченный хлеб. Мы притихли, а месье Кло ловко откупорил «Шато Бран-Кантенак» урожая 1957 года, понюхал пробку, налил несколько капель в бокал и пару секунд его посмаковал. В эту минуту он удивительно напоминал Эсмеральду, дегустирующую сыр. С одобрением кивнув, он разлил по бокалам вино, красное, как кровь дракона. И тут, как по команде, вошла мадам с большой тарелкой, а на ней четыре хрупких изделия из теста, желтых, точно спелая кукуруза. Каждый из нас получил по одному образцу. Мы все хранили молчание, как на церковной службе. Месье Кло поднял бокал и произнес тост за прекрасную даму, а потом за меня и Хуана. Мы пригубили вино и покатали его во рту, готовя вкусовые сосочки к продолжению. В ход пошли ножи и вилки, хрупкие золотистые корочки развалились, как скорлупа ореха, и нашим взорам предстали черные-пречерные трюфели, а в ноздри ударили удивительные запахи осеннего леса, пряные, больше ни с чем не сравнимые, от которых сразу потекла слюнка. Мы ели в благоговейной тишине. Даже французы во время трапезы прекращают разговоры. Когда последний кусочек растаял у меня во рту, я поднял бокал.

– Мадам, месье, Хуан, позвольте произнести тост. За Эсмеральду, самую прекрасную свинью на свете, образец для подражания!

– Благодарю, месье, покорно благодарю. – голос месье Кло дрожал, а в глазах стояли слезы.

Мы сели за стол ровно в двенадцать, по часам. Во французских медицинских кругах принята точка зрения: если затянуть обед после полудня, это может привести к фатальным последствиям для местных граждан. Мадам Кло угощала нас до того щедро, что, когда я приканчивал суфле из сливы-венгерки, за которым последовал восхитительный кантальский сыр, и поглядел на часы, было уже четыре, что меня нисколько не удивило. Я отказался от кофе и бренди со словами, что мне пора и что такой обед запомнится мне на всю жизнь. С позволения мадам Кло я поцеловал ее трижды в алые щечки (за Бога отца, Иисуса Христа и деву Марию, как мне однажды объяснили), Хуан стиснул мне ладонь, а когда дело дошло до месье Кло, моя рука на мгновение пропала в его густой бороде. Перед расставанием он взял с меня обещание, что в следующий свой приезд я непременно позволю мадам накормить себя таким же обедом, и я охотно согласился.

Год спустя, путешествуя по югу Франции и оказавшись недалеко от Перигора, я виновато вспомнил о месье Кло и Эсмеральде, а также о своем обещании их посетить. Я развернул машину в сторону Монбазильяк-сюр-Рюиссо и вскоре подъехал к «Трем голубкам». Жан был мне несказанно рад.

– Месье Даррелл! А мы уже подумали, что вы нас совсем забыли. Как приятно снова вас увидеть.

– У вас найдется комната на пару ночей? – спросил я.

– О, конечно, месье. Для вас – самая лучшая.

Устроившись в крошечной, но уютной комнатке и переодевшись, я спустился в бар и взял пастис.

– Ну что тут у вас происходило за время моего отсутствия? – поинтересовался я. – Как поживают месье и мадам Кло и Эсмеральда?

Жан вздрогнул и выпучил на меня глаза:

– Месье ничего не слышал?

– Что я мог услышать? Я только приехал.

Для тех, кто живет в глубокой провинции, местные новости очень много значат, и они просто не могут взять в толк, как это ты не в курсе.

– Это ужасно, ужасно, – заговорил он со страстью человека, который первым сообщает тебе плохие новости. – Месье Кло в тюрьме.

– В тюрьме?! – с содроганием воскликнул я. – Но что он такого совершил?

– Он дрался на дуэли, – сказал Жан.

– Месье Кло дрался на дуэли? – Я был поражен. – Господи, с кем?

– С Хуаном.

– Но почему?

– Потому что Хуан сбежал с мадам Кло.

– Невероятно. – Хотя про себя я подумал, что это не так уж невероятно: Хуан красивый молодой человек, а месье Кло под семьдесят.

– Это еще полбеды. – Жан перешел на шепот, будто заговорщик.

– Полбеды?

– Да.

– Но что может быть хуже, чем увести чужую жену? – спросил я.

– Через неделю Хуан вернулся и увел Эсмеральду.

– Нет!

– Да, месье. Ведь Хуан испанец, – сказал Жан так, словно это все объясняло.

– И что было дальше?

– Месье Кло как человек чести и отваги последовал за ними и вызвал Хуана на дуэль. Тот, будучи уроженцем Толедо, естественно, выбрал рапиры. Откуда ему было знать, что в юности месье Кло был чемпионом по фехтованию? И тот, недолго думая, проткнул ему грудь, едва не задев сердце. Несколько дней жизнь Хуана висела на волоске, но сейчас он пошел на поправку.

– Когда все это случилось?

– На прошлой неделе. И сейчас месье Кло сидит в тюрьме «Сан-Жюстин» в ожидании суда.

– Бедняга. Я должен его навестить.

– Он будет очень рад увидеть вас, месье, – сказал Жан.

На следующий день я отправился в тюрьму с единственным возможным подарком для француза, сидящего за решеткой по обвинению в покушении на убийство, – бутылкой виски «J & B».

Он сидел на краю железной койки и читал книжку. Это был уже не тот безупречный месье Кло. Тюремная рубашка без воротничка, изношенные хлопчатобумажные брюки, тапочки. Ни галстука, ни ремня, на которых он мог бы повеситься, если бы ему такое пришло в голову. А вот волосы в полном порядке, как и великолепная борода, должным образом ухоженная. И тонкие пальцы, держащие книгу, как всегда, чистенькие и наманикюренные.

– Месье Кло, к вам посетитель, – сказал охранник, открыв дверь в камеру.

Заключенный с удивлением поднял глаза, потом лицо его просветлело, и он вскочил, поспешно отложив книгу.

– Месье Даррелл! – радостно воскликнул он. – Какой сюрприз… какая честь… как же я рад видеть вас.

Он поспешил меня обнять. Не очень мудрое решение, поскольку его брюки, как в концертном номере, упали до лодыжек. Но даже этот конфуз не испортил ему настроения.

– Эти глупцы полагают, что я повешусь на ремне. Скажите, месье Даррелл, как может человек с моей репутацией и положением в обществе, образованный и довольно известный, опуститься до такой вульгарности, трусливого поступка какого-нибудь ремесленника? Ффу!

Широким жестом он пригласил меня сесть на койку.

– Как же приятно видеть вас, даже в этой не самой здоровой атмосфере, – продолжал он. – С вашей стороны было весьма великодушно прийти сюда. Многие на вашем месте поостереглись бы навестить заключенного, даже с моей репутацией.

– Ну что вы. Я пришел сразу, как только узнал про Хуана. Я был очень расстроен.

– Конечно, конечно. – он энергично закивал, и его борода вся переливалась. – Я сам весьма расстроен. Терпеть не могу плохо выполненной работы. Это не в моей природе, и я глубоко переживаю свою неудачу.

– Неудачу? – озадаченно переспросил я. – Что вы имеете в виду?

– То, что я его не убил, разумеется. – глаза у месье Кло округлились – дескать, как можно не понимать столь очевидного провала.

– Вы это не серьезно, – на всякий случай решил уточнить я.

– Еще как серьезно, – твердо сказал он. – Я должен был метиться получше и сразить его наповал. Пуф!

– Но, месье Кло, если бы вы его убили, у вас не было бы шанса выйти на свободу. А так, я уверен, это будет истолковано как преступление страсти, и наказание будет достаточно легкое.

– Преступление страсти? Я вас не понимаю.

– Ну как же, он увел у вас красавицу-жену, что, я бы сказал, оправдывает ваши действия.

– Вы полагаете, что я дрался на дуэли, рискуя жизнью, из-за жены? – удивился он.