Между вечностью и грязью

Глава 1. Тишина после бури

Она помнила дождь.

Настоящий дождь, из воды, что стекала с неба тяжёлыми, холодными каплями, от которых некуда было спрятаться. Она помнила, как вода смешивалась с грязью, образуя липкую жижу, и как ветер выл в разбитых окнах полуразрушенных зданий. Помнила запах – затхлый, сырой, с примесью дыма и чего-то невыразимо горького, того, что остаётся после взрывов и смерти. Это была память не разума, но всего существа, вшитая в самую глубь её сознания, как шрам, который никогда не исчезнет, даже если кожа над ним стала идеально гладкой.

Теперь дождей не было. Вернее, они были, но лишь тогда, когда того желали. Власть над стихиями стала такой же обыденной, как когда-то включение света в комнате. Мириам Арен стояла у края Млечного Пути, если у такого понятия, как «край», вообще могла быть физическая проекция. Перед ней простиралась бездна, усыпанная алмазной пылью миллиардов звёзд. Ни холода, ни страха высоты, ни головокружительного ужаса перед бесконечностью она не чувствовала. Её тело, перестроенное на уровне квантовых связей, было гармонично вписано в ткань реальности. Оно не противостояло вакууму, а становилось его частью; не боролось с радиацией, а поглощало её, трансформируя в чистую энергию.

Она была одной из первых. Из тех, кого когда-то, миллиардолетия назад, назвали Этернами – Вечными. Имя «Мириам» она взяла себе в эпоху Великого Перехода, отбрасывая старое, полное боли и страхов. Оно означало «возвышенная», «чистая». Фамилию – Арен – она образовала от древнего слова, означавшего «песок». Песок, что состоит из бесчисленных зёрен, каждое из которых когда-то было скалой; песок, который ветер времени перестраивает снова и снова, создавая бесконечные дюны бытия.

Её разум был спокоен. Волны беспокойства, зависти, гнева, жадности – всё это ушло в далёкое прошлое, как уходит детская болезнь. Эти эмоции были изучены, поняты, интегрированы и, наконец, превзойдены. Они стали подобны аппендиксу – рудиментом, ненужным органом в усовершенствованной системе. В обществе Этернов царила доброта. Не та показная, вымученная добродетель, что рождается из страха или желания понравиться, а глубокая, органичная потребность созидать, помогать, понимать. Это было так же естественно, как дышать.

Но именно в этой совершенной тишине разума и начал рождаться тот едва уловимый шум, который тревожил её сейчас. Шум пустоты.

Она мысленным усилием вызвала перед собой образ родного мира, вернее, того, что от него осталось. Земля давно перестала быть колыбелью. Она стала парком, музеем, местом паломничества. Её атмосфера была идеально отрегулирована, экосистема восстановлена с ювелирной точностью, даже континентам вернули очертания, которые они имели в эпоху расцвета человечества до Великого Распада. Но в этом и была проблема. Всё было слишком идеально. Слишком… тихо.

– Хранитель, – мысленно произнесла Мириам.

Перед ней материализовалась фигура. Это не был голографический проект в старом понимании. Скорее, пространство перед ней сгустилось, приняв форму, которую её сознание считывало как человеческую. Хранитель – коллективный разум, искусственный интеллект, рождённый из слияния всех земных сетей, служил гидом, архивариусом и советником для Этернов. Его внешний вид был нейтрален, лишён каких-либо признаков пола или возраста, отражая лишь ожидания смотрящего.

– Мириам Арен. Чем могу служить? – его «голос» звучал прямо в сознании, это был не звук, а чистая информация, облечённая в слова.

– Покажи мне хроники Великого Распада. Эпоху Разделения.

– Запрос принят. Это период повышенной психоэмоциональной нагрузки для архаичного сознания. Твоя система стабильна?

– Стабильна, – ответила Мириам. Ей не нужно было напоминание. Она сама была живой хроникой той эпохи.

Перед её внутренним взором поплыли образы. Не голографические записи, а прямой поток памяти, собранный из миллионов источников. Она снова увидела мир, каким он был. Перегретая атмосфера, кислотные океаны, города-призраки, поглощённые песками и джунглями. Люди, сражающиеся за последние ресурсы, за глоток чистой воды, за клочок земли. Идеологии, превратившиеся в религию ненависти. Технологии, служащие не жизни, но смерти. Она видела, как её собственный далёкий предок, существо из плоти и крови, дрожащее от страха и холода, пряталось в подвале, слушая рёв бомбардировщиков. Она чувствовала его отчаяние. Это чувство было теперь чуждым, как запах неизвестной планеты, но память о нём была огнём, выжигающим любую возможность возврата к тому состоянию.

Именно этот огонь и заставил их измениться. Не просто изобрести новые машины, а перестроить саму свою природу. Наноассемблеры, способные собирать материю на атомном уровне, стали не орудием производства, а инструментом самосовершенствования. Генетические инженеры научились не просто лечить болезни, а переписывать код страха, агрессии, эгоизма. Они нашли эти цепочки, эти тёмные реликты животного прошлого, и заменили их на новые, основанные на эмпатии, сотрудничестве, стремлении к гармонии.

Тогда и родились Этерны. Они прекратили войны, остановили разрушение, исцелили планету. Они вышли к звёздам, не как завоеватели, а как исследователи, садовники великого космического сада. Они встретили другие формы жизни – разумные и нет. Одних учили, у других учились сами. Казалось, золотой век наступил навсегда.

Но что есть «навсегда» для того, кто живёт миллиарды лет?

Мириам отключила хроники. Образ Хранителя снова замер перед ней.

– В чём вопрос, Мириам? – спросил ИИ. Он был создан для решения проблем, но проблема, которую начинала чувствовать Мириам, не имела алгоритмического решения.

– Всё ли мы предусмотрели, Хранитель? – её мысленный голос был спокоен, но в его тоне, если у мысли может быть тон, сквозила неуверенность, столь же чуждая ей, как и воспоминания о страхе.

– Согласно всем доступным данным, общество Этернов достигло состояния устойчивого равновесия. Угрозы голода, болезней, насилия, экологических катастроф исключены. Социальные и психологические конфликты устранены на уровне базовых инстинктов. Продолжается экспансия в космосе и накопление знаний.

– Это отвечает на вопрос «как», но не на вопрос «зачем», – парировала Мириам.

– Цель была определена на заре трансформации: достижение гармонии с Вселенной и бесконечное существование в состоянии познания и созидания.

– Познание чего? Созидание ради чего? – настаивала она. – Когда ты знаешь всё, что можно знать, когда ты построил всё, что можно построить, когда не осталось ни одной проблемы, которую нужно решить, ни одной тайны, которую нужно разгадать… что остаётся?

Хранитель замолчал. Его алгоритмы перебирали терабайты философских трактатов, написанных ещё людьми из плоти и крови, и триллионы зеттабайт данных, собранных Этернами. Но все они описывали путь к цели, а не состояние после её достижения.

– Мы достигли вершины, – продолжила Мириам, глядя на сияющую спираль Галактики. – Но что делать, стоя на вершине, если спускаться некуда, а сама вершина оказалась не пиком, а бесконечным плато? Мы победили зло в себе. Мы победили страдания. Но мы не победили скуку. Апатию. Тишину.

Она повернулась к Хранителю. Её совершенное лицо, освещённое светом далёких солнц, было безмятежным, но в глубине её глаз, тех самых, что видели рождение и смерть цивилизаций, погасла искра, которую она сама когда-то зажгла.

– Я прожила миллиард лет, Хранитель. И я не могу вспомнить ничего по-настоящему нового, что случилось бы со мной за последние сто миллионов. Всё – вариации на старые темы. Новые звёзды, новые планеты, новые формы жизни… но они подчиняются одним и тем же законам. Их развитие предсказуемо. Их мудрость – лишь эхо нашей. Мы достигли конца истории.

– История – это хронология конфликтов, – возразил Хранитель. – Их отсутствие есть благо.

– Отсутствие боли – не есть присутствие счастья, – откликнулась Мириам. – Отсутствие голода – не есть присутствие насыщения. Мы убрали минусы, но куда делись плюсы? Мы так боялись тьмы, что погасили даже самые яркие звёзды, чтобы от них не падала тень.

Она сделала шаг вперёд, и пространство сжалось вокруг неё. Звёздный пейзаж сменился видом на её личную обитель – планету-сад, парящую в системе двойной звезды в одном из рукавов Галактики. Здесь всё было создано по её вкусу. Идеальные леса, где каждое дерево было произведением искусства. Идеальные реки, чьё течение было выверено до миллиметра. Идеальный климат. Никаких бурь, никаких засух, никаких хищников. Давным-давно она устранила даже комаров.

Мириам прошлась по лугу, где трава была мягче шёлка и издавала лёгкий аромат, напоминающий о Земле, но лишённый её дикости. Она села на камень, гладкий и тёплый. Её пальцы коснулись лепестка незнакомого цветка. Он был прекрасен. Совершенен в своей форме и цвете. Но он не мог уколоть, не мог быть ядовитым, не мог даже увядать без её позволения. Он был символом, метафорой всей их цивилизации.

Именно тогда, в этой тишине собственного совершенства, до неё донёсся отголосок.

Это был не звук. Не свет. Не мысленный импульс. Это была вибрация на краю восприятия, сбой в идеальной симфонии мироздания. Нечто грубое, хаотичное, неупорядоченное. Как царапина на гладкой поверхности алмаза.

Мириам насторожилась. Её сознание, способное отслеживать квинтиллионы процессов одновременно, мгновенно сфокусировалось на этом диссонансе. Источник был далеко. На другом краю Галактики. В секторе, который считался «молодым», где звёздные системы только начинали формироваться, а жизнь, если и возникала, была в зачаточном состоянии.

Хранитель, казалось, тоже его уловил.

– Аномалия, – констатировал он. – Уровень энтропии в системе K-774G резко возрос. Зафиксированы выбросы энергии, не соответствующие известным астрофизическим моделям.

– Что это? Новая звезда? Гамма-всплеск? – спросила Мириам, хотя уже знала ответ. Ни одна естественная катастрофа не могла бы ощущаться так… неестественно.

– Отрицаю. Паттерн не соответствует ни одному известному природному явлению. Это структурированное воздействие. Целенаправленное.

Мириам встала. Впервые за миллионы лет в её идеально отлаженной системе что-то дрогнуло. Это не был страх. Не была тревога. Это было… оживление. Как у игрока, который после вечности скучных, предсказуемых партий вдруг увидел на доске совершенно новый, незнакомый ход.

– Кто? – коротко спросила она.

– Данных нет. В архивах нет упоминаний о цивилизации в том секторе, способной на такие манипуляции с материей. Это… нечто новое.

Новое.

Слово повисло в воздухе, такое же чуждое и желанное, как вода в пустыне. Новое. Не вариация, не эхо, не повторение. Неизвестное.

Мириам посмотрела на свой идеальный сад, на идеальное небо, на свою идеальную, лишённую цели вечность. А затем она снова обратила взор внутрь себя, к тому древнему шраму, к памяти о дожде, о грязи, о страхе. И впервые за миллиард лет ей показалось, что она понимает, для чего нужны шрамы. Они напоминают тебе, что ты жива.

– Я отправляюсь туда, – объявила она Хранителю.

– Это противоречит протоколу предосторожности. Угроза не оценена.

– Именно поэтому я и должна это сделать, – мысль Мириам была твёрдой, как алмаз. – Мы так долго искали смысл в гармонии. А что, если смысл – в его нарушении?

Она не ждала ответа. Её тело начало перестраиваться, готовясь к путешествию через пол-Галактики. Корабль ей был не нужен. Её тело и было кораблём. Её разум – двигателем.

И как когда-то её далёкий предок выползал из подвала на разрушенную улицу, чтобы встретить новый, неизвестный день, так и Мириам Арен, воплощение совершенства и покоя, сделала шаг навстречу первому за миллионы лет настоящему дождю. Только на этот раз дождь состоял не из воды, а из хаоса. И она снова чувствовала тот самый, давно забытый запах – запах бури.

Глава 2. Зов Хаоса

Путешествие сквозь свернутое пространство было для Мириам актом глубокой медитации. Её сознание, обычно распростёртое на световые годы, сжималось в точку, сливаясь с квантовой пеной, что лежала в основе реальности. Она ощущала не движение, а переупорядочивание себя в координатах мироздания. За миллиард лет это ощущение стало привычным, почти скучным. Но сейчас в нём была искра. Та самая царапина на алмазе, что теперь резала её восприятие непрестанно, как навязчивая мелодия.

Сектор K-774G оказался именно таким, каким его описывал Хранитель – молодым и диким. Звёзды здесь только начинали выходить из своих пылевых коконов, их свет был яростным и нестабильным. Планеты, грубые глыбы скал и льда, носились по хаотичным орбитам, сталкиваясь и разрушаясь, порождая новые миры в тиглях катаклизмов. Это был космос в процессе становления, полный неукротимой, жестокой энергии. Энергии, которую Этерны давно научились обуздывать и направлять в спокойное русло.

И именно здесь, в самом сердце этого хаоса, пульсировала аномалия.

Мириам материализовалась на краю системы, чьё солнце, жёлтый карлик, бурлило гигантскими протуберанцами. Её тело, состоящее из программируемой материи, приняло форму, идеально приспособленную для наблюдения: тонкий, почти невесомый сенсорный парус, пронизанный миллиардами квантовых точек. Она развернула его, и её сознание затопило море данных.

Это не было похоже ни на что, виденное ею прежде. Вокруг третьей планеты системы вился не природный пояс астероидов, а искусственное образование – гигантское роевое скопление объектов. Они не были единым целым, но и не были независимы. Миллиарды фрагментов, от размеров с песчинку до целых городов, двигались в сложном, постоянно меняющемся танце, сталкиваясь, сливаясь, разрушаясь и вновь собираясь. Их материал был странным – не металл, не камень, не известные Этернам сплавы. Он казался жидким и твёрдым одновременно, переливался, как масляная плёнка на воде, и поглощал свет, вместо того чтобы отражать его.

Но самое шокирующее было не это. А то, что исходило от роя. Волны чистой, неструктурированной энтропии. Энергия, не просто растрачиваемая впустую, а культивируемая, возводимая в абсолют. Это был антитезис всему, что представляли собой Этерны. Их цивилизация была вершиной порядка, симфонией предсказуемости и контроля. Это же… это был вопль хаоса.

– Анализ, – мысленно приказала Мириам, отправляя данные Хранителю.

Ответ пришёл почти мгновенно, но в нём впервые за всё время их общения Мириам уловила лёгкую задержку, признак того, что алгоритмы ИИ сталкиваются с чем-то, что не могут классифицировать.

– Структура не соответствует ни одному известному архитектурному или биологическому шаблону. Энергетическая сигнатура аномальна. Законы термодинамики в непосредственной близости от объекта нарушаются. Энтропия не возрастает, а… пульсирует, создавая паттерны негативной упорядоченности.

– Это разум? – спросила Мириам, наблюдая, как два гигантских фрагмента роя столкнулись и не разрушились, а породили вихрь из миллионов мелких частиц, которые тут же начали самоорганизовываться в нечто новое, ещё более причудливое.

– Определение разума проблематично. Наблюдается сложное поведение, но оно лишено признаков целеполагания, известных нам. Нет коммуникационных протоколов, нет иерархии, нет стремления к сохранению целостности. Есть только постоянное изменение ради изменения.

Внезапно рой среагировал. Он не «увидел» Мириам в электромагнитном спектре. Он, казалось, ощутил сам факт её наблюдения, как несовершенство в ткани своего безумия. Часть скопления отделилась и устремилась к ней. Это не было атакой в привычном смысле. Скорее, это было любопытство, но любопытство разрушительной силы урагана.

Мириам не отступила. Её щиты, порождавшие вокруг неё поле абсолютного порядка, вспыхнули, когда первая волна хаоса достигла их. Частицы роя, сталкиваясь с барьером, не взрывались. Они… разупорядочивались ещё сильнее, пытаясь растворить саму структуру защитного поля. Мириам почувствовала странное сопротивление – не силу, а анти-силу, стремление всего сущего вернуться в первичный хаос.

Она усилила щит, заставив частицы отступить. Но они не ушли. Они кружили вокруг её поля, как стая хищных рыб, выискивая слабину. И тогда до неё донеслось.

Не мысль. Не сообщение. Это был образ, чувство, сновидение наяву. Оно пришло не извне, а родилось в её собственном сознании, спровоцированное контактом с аномалией.

*Песчинка. Гладкая, холодная, мёртвая. Лежит на вечном, идеальном пляже, где нет ни ветра, ни волн. Вечность покоя. Вечность тишины. Вечность ничего. А рядом – бушующий океан. Тёплый, солёный, полный жизни и смерти. Океан, который шлифует камни, рождает штормы и уносит песчинки в неизвестность. Где хочешь быть, песчинка? В совершенном покое или в несовершенном движении?*

Образ исчез, оставив после себя странное смятение. Это не было вторжением. Это был… вопрос. Вопрос, заданный не словами, а самим существованием этого хаоса.

Мириам впервые за долгие эпохи ощутила нечто, отдалённо напоминающее страх. Но не страх уничтожения. Страх непознанного. Страх того, что её идеальная картина мироздания оказалась неполной.

Она решилась на рискованный шаг. Она ослабила свой защитный барьер на долю микросекунды, позволив крошечному фрагменту роя – одной-единственной частице – коснуться её сенсорного паруса.

Боль. Острая, режущая, примитивная. Не физическая – её тело было неспособно на такое, – а ментальная. Это была боль от соприкосновения с абсолютным отрицанием логики, смысла, цели. Боль от прикосновения к безумию.

Но за болью пришло озарение. Мигрень, пронзающая сознание, и в вспышке этой боли она *увидела*.

Она увидела не историю, не память, а саму суть этого существа, этой силы, этого явления. Оно было древним. Не просто старым, как звёзды, а древним в ином смысле. Оно было реликтом из эпохи до установления законов физики в их нынешнем виде. Осколком первичного хаоса, который существовал до Большого Взрыва, если сама эта теория была верна. Это не была цивилизация. Это был Апейрон – бесконечная, неопределённая, вечно изменчивая первооснова, о которой грезили досократики. Оно не стремилось к выживанию, ибо было бессмертным по своей природе. Оно не стремилось к познанию, ибо в хаосе нечего познавать. Оно просто *было*. И его бытие было вызовом самому понятию бытия.

Частица растворилась, исчерпав свою крошечную жизнь в акте контакта. Но впечатление осталось. Мириам в ужасе отшатнулась, восстановив щиты. Рой, удовлетворив своё любопытство или получив то, что хотел, медленно отступил, возвращаясь к своему вечному танцу саморазрушения и возрождения.

Она осталась одна на краю системы, дрожа от пережитого. Её разум, отполированный до зеркального блеска, был покрыт трещинами. В них отражалось нечто тёмное, древнее и невероятно живое.

– Хранитель, – её мысленный голос был непривычно слабым. – Ты получил данные?

– Получил. Анализ невозможен. Это вне наших категорий. Рекомендую отступить и установить карантинную зону вокруг сектора. Угроза для психологической стабильности Этернов оценивается как высочайшая.

«Психологическая стабильность». Эти слова прозвучали насмешкой. Они так боялись потерять своё равновесие, что готовы были бежать от самой реальности.

– Нет, – твёрдо ответила Мириам. Она всё ещё чувствовала жгучую боль от прикосновения, но под ней было другое чувство. Жажда. – Это не угроза. Это… вызов.

– Вызов чему? – спросил Хранитель.

– Вызов нам. Нашему совершенству. Нашей гармонии. Нашему покою. Ты понял, что это было?

– Нет.

– Это Вопрос. Вопрос, который мы перестали задавать себе, потому что боялись на него ответить. Вопрос о цене нашего бессмертия.

Она снова посмотрела на бурлящий рой, на это воплощение абсурда. И впервые за миллионы лет на её лице, том самом, что было символом невозмутимости, появилось выражение, которое она сама с трудом могла опознать. Оно было похоже на улыбку. Горькую, страдальческую, но улыбку.

Она думала, что ищет смысл. А нашла его противоположность. И эта противоположность оказалась более живой, чем вся их выхолощенная вечность.

Вернуться к Этернам и просто сообщить об угрозе? Установить карантин и забыть, как о страшном сне? Это было бы разумно. Безопасно. Совершенно.

Но она помнила образ. Песчинку на идеальном пляже. И бушующий океан.

Мириам знала, что не может остаться здесь. Ей нужны были ответы. Не алгоритмические выводы Хранителя, а понимание. И она знала, где может его найти. Не среди себе подобных, давно забывших, что такое сомнение, а среди тех, кто всё ещё жил в бушующем океане страстей, надежд и страданий.

Среди рас, которые они, Этерны, снисходительно называли «Молодыми».

– Хранитель, составь карту ближайших цивилизаций, находящихся на досветовом уровне развития. Особое внимание – тем, что переживают кризисы, войны, экзистенциальные потрясения.

– Это противоречит Директиве Невмешательства, – немедленно ответил ИИ. – Мы наблюдаем, но не влияем. Прямой контакт может нарушить их естественное развитие.

– Их «естественное развитие» может быть единственным, что способно дать нам ключ к пониманию того, с чем мы столкнулись, – парировала Мириам. – Мы достигли конца своей истории. А их история ещё пишется. И в её тексте, возможно, есть строки, которые мы вычеркнули из своей собственной.

Она дала последний взгляд на аномалию, на этот клубящийся сгусток первозданного хаоса. Он был ужасен. Он был прекрасен. Он был жив.

– Иногда, чтобы понять тишину, нужно услышать грохот. Чтобы оценить порядок, нужно увидеть хаос. А чтобы захотеть жить вечно… нужно помнить, что такое смерть.

Свернув пространство вокруг себя, Мириам Арен, воплощение порядка и вечности, устремилась навстречу миру, где всё ещё лили дожди, шли войны и люди умирали, не зная ответов на главные вопросы. Она летела навстречу своему собственному, забытому прошлому.

Глава 3. Эхо Утраченных Бурь

Возвращение в сердце цивилизации Этернов было похоже на погружение в стерильную воду. После яростного хаоса сектора K-774G здешняя гармония ощущалась не умиротворяющей, а давящей. Система, где находился Совет Вечных, была воплощением порядка. Звезда светила с неизменной интенсивностью, планеты двигались по безупречным орбитам, словно шестерёнки гигантского хронометра. Сами Этерны обитали не на планетах, а в сферах Дайсона, перестроенных в идеальные сады, где каждый квант энергии использовался с максимальной эффективностью.

Мириам материализовалась в Зале Совета. Пространство было лишено украшений; оно состояло из чистого света и информации, проецируемой непосредственно в сознание присутствующих. Здесь находились другие Первородные, те, кто, как и она, прошёл через Великий Переход. Их формы были столь же совершенны и разнообразны, но их сущность излучала одно и то же – абсолютный, незыблемый покой.