Деньги в истории человечества
David McWilliams
MONEY
A Story of Humanity
В оформлении обложки использована иллюстрация
© 178365965 / Shutterstock.com, автор Jirik V
В оформлении шмуцтитулов использованы пиктограммы
© 2147012523/Shutterstock.com, автор stas11
Все иллюстрации во вкладке – Wikimedia Commons.
© 2024 by David McWilliams
© Поникаров Е. В., перевод на русский язык, 2025
© Издание на русском языке. ООО «Издательство АЗБУКА», 2025
Азбука Бизнес®
Предисловие
Одна из самых интересных особенностей этой книги – то, что она связывает деньги с важными историческими событиями, о которых вы, возможно, даже не подозревали. Даже если вы знали, что некоторые римские императоры обеспечивали свой образ жизни за счет обесценивания денег, вы, скорее всего, никогда не отдавали себе отчет, в какой степени сам крах Римской империи связан с обесцениванием денег. А кто из вас слышал, что Чарльз Дарвин потерял состояние, спекулируя железнодорожными акциями, и что его теория эволюции появилась отчасти благодаря его интересу к экономике?
Дэвид Мак-Уильямс написал не просто историю появления новшеств в области денег и финансов. Он аргументированно объясняет важность этой истории.
Суть его рассуждений: там, где есть деньги (и финансовые инновации), происходят процессы, невозможные там, где нет денег (и финансовых инноваций). Очевидный пример здесь – внешняя торговля, однако существует множество и не таких очевидных. Скажем, история финансовых инноваций довольно точно совпадает с историей искусства – по крайней мере, в традиционном понимании истории искусства. Каждый человек, совершавший паломничество к святыням западной цивилизации – Древняя Греция, Флоренция эпохи Возрождения, Нидерланды XVII века, – сам того не ведая, приобщался к истории финансовых инноваций. Каждый великий взлет в искусстве, похоже, вызван появлением той или иной формы кредитного дефолтного свопа[2].
Восхищают также очерки Мак-Уильямса о новаторах в финансовой сфере. Похоже, что существует некий негласный закон: мужчины (а это, кажется, неизменно мужчины), занимающиеся финансовыми инновациями, – как раз те люди, встречаться с которыми вы бы своей дочери не пожелали. Иоганн Гутенберг, папа Пий II, Джон Ло – вырисовывается настоящая эстафета, где мошенники передают палочку негодяям, которые затем отдают ее аферистам. Эти личности проявляют уникальную способность завоевывать доверие людей и использовать его, чтобы сотворить что-нибудь с их деньгами.
Главной темой на этих страницах естественным образом становится доверие. Различные изобретения в области денег и финансов – монеты, балансы, двойная бухгалтерия, резервные валюты, бумажные деньги, центральные банки, закладные и так далее – представляют собой формы доверия, которое, по-видимому, способно выжить, как бы серьезно им ни злоупотребляли. Например, как раз тогда, когда голландцы создали свой знаменитый тюльпановый пузырь, они также изобрели бессрочную облигацию – кредит, который не имеет срока погашения. «Можете ли вы представить, – спрашивает Мак-Уильямс, – насколько сильным должно быть доверие к деньгам в обществе, чтобы люди соглашались на кредит, который, как они знают, никогда не будет возвращен, и при этом считали такую схему разумной формой сбережений?» Словно все мы молчаливо согласились с тем, что финансовое доверие, даже если его часто предают, – слишком ценная вещь, чтобы от него отказываться.
Последним заметным витком в этой истории, несомненно, являются криптовалюты. Они родились из недоверия к властям и банкам, но затем пришли к той же самой необходимости в доверии – и так же обычно нарушили его. Мак-Уильямс рассматривает современные события в истории денег как войну за право стать тем, кому можно верить. Он пишет: «В ближайшие годы развернется серьезная битва между частными деньгами, выпускаемыми частными организациями, и государственными деньгами, выпускаемыми органами государства от имени граждан». Каким бы ни было будущее, Мак-Уильямсу стоит доверять в этом вопросе. Должен же существовать кто-то, кому можно верить.
Майкл Льюис, автор книг «Покер лжецов», «Большая игра на понижение», «Flash Boys»Май 2024 года
Введение
Представьте, что с неба падают деньги. Сунули бы вы банкноту в карман, прежде чем рассказать об этом кому-либо? Надо думать, большинство из нас сначала приберет себе несколько купюр и только потом сообщит властям.
Именно на такую реакцию рассчитывал Гитлер, когда планировал сбросить миллионы фунтов на территорию Британии в разгар Второй мировой войны. Гитлер знал, что происходит, когда деньги теряют ценность. Он пережил гиперинфляцию Веймарской республики и понимал, что деньги – это оружие, равного которому нет. Деньги могут дестабилизировать страну, и в этом он разделял мнение своего идеологического врага Владимира Ленина, который заметил, что самый простой способ нанести удар по обществу – это «развратить его валюту»[3].
Утверждается, что в интервью лондонской газете Daily Chronicle, опубликованном 23 апреля 1919 года, Ленин заявил, что у него есть план по уничтожению власти денег, чтобы разрушить то, что осталось от старого Российского государства после Октябрьской революции 1917 года:
Наше казначейство ежедневно выпускает сотни тысяч купюр… с сознательным намерением уничтожить ценность денег… Поэтому самый простой способ искоренить сам дух капитализма – это наводнить страну банкнотами высокого номинала без финансового обеспечения. Уже сейчас сторублевая купюра в России почти не имеет ценности. Скоро даже самый простой крестьянин осознает, что это всего лишь клочок бумаги… и великая иллюзия ценности и силы денег, на которой зиждется капиталистическое государство, будет разрушена[4].
Хотя Гитлер и Ленин являлись идеологическими противоположностями, они оба понимали феноменальную мощь денег: подорви денежную систему – и ты подорвешь ткань общества. О совершенно секретном плане сбросить на Британию миллионы банкнот знали лишь несколько высокопоставленных нацистов. Возможно, некоторые честные подданные короля и обратились бы к властям, но Гитлер исходил из того, что большинство британцев припрячет несколько купюр под матрас. Он фактически пытался использовать людей, которых Наполеон в свое время назвал одержимой деньгами «нацией лавочников». Ввод в обращение фальшивых денег спровоцировал бы инфляцию – тем более что экономика Британии в значительной степени переориентировалась на военные цели. Продавали лишь небольшое количество потребительских товаров и предметов первой необходимости, поэтому цены на них отличались нестабильностью. В условиях дефицита вброс новых денег взвинтил бы цены в стране до небес, вызвав переполох. Гитлер надеялся, что прежде тихие и послушные британцы впадут в панику, и наступивший хаос подорвет их боевой дух и поставит под угрозу военную экономику.
Гитлер запустил производство нового оружия в июле 1942 года. Планировалась величайшая подделка в истории. Комендантам концентрационных лагерей разослали телеграмму, в которой предлагали найти печатников, граверов, художников, наборщиков, специалистов по краскам и бумаге, бывших банковских служащих. Для подобной операции требовались также математики и взломщики кодов, чтобы расшифровать последовательность нумерации фунтов. Из лагерей по всему Третьему рейху в Заксенхаузен свезли измученных, истощенных людей. Перед 142 узниками поставили задачу обрушить Банк Англии.
Эти фальшивомонетчики из концлагеря напечатали 132 610 945 фунтов стерлингов, что в пересчете на сегодняшние деньги составляет примерно 7,5 миллиарда фунтов[5]. Чтобы сбросить эти банкноты над Британией, требовались целые эскадрильи бомбардировщиков. В мае 1942 года, когда немцы разрабатывали план, самолеты у них имелись, однако к моменту появления фальшивых купюр в 1943 году ситуация в войне изменилась[6]. Германия проигрывала, ресурсы люфтваффе уходили на Восточный фронт, и военная экономика не могла выделить авиацию для массового сброса денег.
В отличие от Гитлера, который не контролировал Банк Англии, Ленин мог задействовать официальный монетный двор России, чтобы посеять желаемый хаос. Оба вождя преследовали сходные цели: они хотели, как выразился Ленин, разрушить «великую иллюзию ценности и силы денег». Два диктатора, два демонических знатока человеческой психологии видели людские слабости, динамику толпы и глубины, до которых могут опуститься люди.
Деньги могут обладать большей властью, нежели религии, идеологии или армии. Манипулируя деньгами, можно влезть не только в систему ценообразования, уровень инфляции и прочие экономические механизмы, но и в головы людей. История гитлеровской фальшивки наглядно демонстрирует силу денег.
Мое племя поглотила глобальная дискуссия о деньгах. Мы, экономисты, – словно первосвященники новой религии – возложили на себя обязанность объяснять людям тайны денег. Моя карьера монетарного экономиста началась в Центральном банке Ирландии – том самом святилище, где деньги волшебным образом создаются из воздуха. Подобно тому, как католический священник превращает гостию[7] в тело Христа во время Святого причащения, банкиры берут ничего не стоящие бумажки и превращают их в деньги. Впечатляющее чудо. Мы все верим в него, следовательно, оно должно быть реальностью. Но так ли это на самом деле? На самом деле деньги – это абстракция, и ценность они обретают лишь тогда, когда мы (или достаточная доля людей) верим в них. Деньги, как и вера, – это продукт человеческого воображения.
Из центрального банка я перешел в инвестиционный банк, где деньги, наколдованные центральным банком, превращаются в другую форму денег – взрывоопасные обещания, которые мы называем кредитами. Центральные банки и коммерческие банки совместно управляют миром денег, контролируя объем средств в обращении, кто их получает и по какой цене. Эти учреждения играют ключевую роль в механической истории денег; они могут объяснить, как деньги циркулируют в экономике. Экономисты могут рассказать вам, что делать, если денег слишком много или слишком мало. Но даже если вы понимаете схему водопровода – то, как деньги текут по экономической системе, – это не значит, что вы понимаете суть этой истории. Пусть водопроводчик и знает, как вода течет по трубам, однако он, возможно, не сумеет объяснить, почему вода необходима для жизни. Самый захватывающий аспект денег – это то, что они творят с нами: как они нас меняют, что позволяют нам делать и как пробуждают наши самые сокровенные желания – и хорошие, и ужасные. Хотя в течение многих лет я был полноправным членом племени экономистов, я пришел к выводу, что большинство их на самом деле не понимают, что такое деньги.
Экономисты сводят на нет удовольствие от денег. Они весьма эмоциональная субстанция, они могут быть греховными, сексуальными, опасными, изменяющими сознание. Деньги – это сила, это господство, но они могут принести и освобождение. Деньги обеспечивают независимость. Деньги мотивируют нас и высвобождают энергию, а как мы распорядимся этой появившейся энергией, зависит только от нас. Одни хотят, чтобы возможности денег были доступны и другим людям, другие стремятся копить только для себя. Деньги не навязывают человеку мораль, они ее усиливают. Если человек считает, что жадность – это хорошо, то он будет обращаться с деньгами соответствующим образом. Если он верит в равенство и права человека, он направит деньги на достижение этих целей. Дело в том, что мы даем деньгам жизнь, и они меняются вместе с нами и меняют нас.
Сегодня, хотим мы того или нет, весь наш мир вращается вокруг этого странного выдуманного понятия, которое Ленин назвал «великой иллюзией». Появившись тысячи лет назад, деньги занимают центральное место в современной культуре – это универсальный язык, который понимают и богатые инвесторы, живущие в хайтеке Кремниевой долины, и бедствующие рикши в Старом Дели. Люди, живущие за тысячи километров друг от друга, не знающие чужого языка и чужих обычаев, знают деньги и разговаривают друг с другом с их помощью. Деньги – это сила, которая направляет потоки людей, товаров и идей по миру. По ним оцениваются наша работа и наши таланты; по ним же оценивается и будущее.
Как мы увидим, одной из самых первых функций денег было установление сегодняшней цены для завтрашнего дня. Что такое процентная ставка, как не цена времени, выраженная в деньгах? Когда вы оформляете ипотечный кредит на тридцать лет, вы рисуете себе картину своей жизни через тридцать лет (хотя не всегда задумываетесь об этом). По сути, вы воображаете свое будущее посредством денег.
Деньги определяют отношения между работником и работодателем, между покупателем и продавцом, между торговцем и производителем. Но они также определяют связь между управляющим и управляемым, между государством и гражданином. Деньги открывают доступ к радостям жизни, определяют цену желаниям, искусству и творчеству. Они побуждают нас стремиться, достигать, изобретать и рисковать. Деньги также обнажают темные стороны человеческой натуры: корысть, зависть, ненависть, насилие и, конечно, колониализм, в основе которого зачастую лежало стремление к несметному богатству.
Деньги сложны, потому что сложны люди.
Деньги – это гениальная технология; ее изобрели, чтобы помочь нам договариваться во все более сложном и взаимосвязанном мире. Мы обычно не воспринимаем деньги как некий инструмент или технологию. Не то что мы совсем не думаем о деньгах: напротив, мы думаем о них, видимо, даже чаще, чем нам хотелось бы. Деньги нам требуются, чтобы жить, и из-за этой насущной необходимости мы редко позволяем себе роскошь помыслить о деньгах по-другому. Если у вас их недостаточно, вы беспокоитесь о том, как добыть больше. Если у вас их много, вы беспокоитесь о том, как бы их не потерять. Большинство из нас не отказалось бы иметь немного больше денег, и, найдя простой способ их получить, мы бы, вероятно, им воспользовались. Деньги дают свободу, и в этом их основная привлекательность: вооружившись деньгами, вы можете изменить свой мир, улучшив контроль над собственной жизнью.
Хотя деньги занимают центральную роль в нашей жизни, мы редко задумываемся о них более концептуально. Мы не останавливаемся, чтобы задать себе относительно простые вопросы, например: что такое деньги? Откуда они берутся? Могут ли они закончиться? Можем ли мы создать больше денег? Возможно, отсутствие таких содержательных вопросов и есть показатель истинного успеха денег. Пока они циркулируют и заставляют мир вращаться, мы счастливы, что они существуют, не вдаваясь в подробности их происхождения.
Пытаясь объяснить, как развивались наши предки, мы часто концентрировались на источнике энергии или физической технологии, которые способствовали прогрессу – например, изобретение колеса, открытие угля или появление плуга. Но что насчет социальных технологий, которые помогли организовать людей для достижения общих целей, усовершенствовав их сотрудничество? Одним из таких инструментов стал язык, который люди разрабатывали на протяжении десятков тысяч лет, получив в итоге сложные, точные и коллективные средства общения. Однако реальный прогресс в социальном сотрудничестве произошел несколько тысячелетий назад с появлением сельского хозяйства. Люди перестали ограничиваться общением только с семьей и родом, они стали жить в более крупных постоянных поселениях бок о бок с незнакомцами.
Каждый из нас слышал мантру, что деньги – корень всех зол, однако деньги – это еще и инструмент мира. Вместо того чтобы убивать соседей ради еды и вещей, новые оседлые земледельческие общества научились торговать с помощью денег. Деньги были альтернативой войне, а не ее причиной. Если мы можем вести обмен между собой и с чужими племенами по согласованным ценам, зачем сражаться?
Торговля позволила создать форму более мирного сосуществования между народами, даже совершенно чуждыми, принадлежащими к разным регионам и культурам. Мы обменивались не только товарами, но также идеями, правилами и новшествами. С зарождением сельского хозяйства человечество встало на тот путь развития, который в конечном счете привел к возникновению городов, наций и империй с централизованной структурой власти и социальной иерархией. В качестве охотников-собирателей нам приходилось вести борьбу с матерью-природой, но когда люди начали обрабатывать землю, у них появились излишки продовольствия, которые государство могло облагать налогом. Мы придумали письменность, геометрию, астрономию, цифры, математику, философию, архитектуру и политическую теорию – вещи, которые ассоциируются у нас с тем, что мы именуем цивилизацией. Шестеренки человеческой цивилизации вращались, продвигая нас по пути технологического прогресса: одомашнивание животных, культивирование и скрещивание различных растений, усовершенствованные методы хранения пищи, распространение и транспортировка товаров по морю. Деньги – одна из основополагающих технологий, способствовавших процветанию человечества, хотя это нередко и упускают из вида.
Чем сложнее становились наши общества, тем прочнее укоренялись деньги. Первые цивилизации, которые ввели деньги, получили конкурентное преимущество перед другими, и это привело к инновациям, радикально изменившим историю современного человечества. Мы увидим, что деньги – это подрывная технология[8] и что новые формы денег постоянно заменяют старые системы в непрерывной монетарной эволюции, которая инициирует экономическую, социальную и политическую эволюцию в цикле обратной связи.
За последние пять тысяч лет деньги кардинально изменили человечество и наши отношения друг с другом и с остальной планетой. Это, пожалуй, определяющая технология Homo sapiens. Мы эволюционировали совместно с деньгами: мы формировали деньги, но деньги также формировали нас. Антропологи часто называют человека «пирофитным» видом[9], подразумевая, что он сформировался под воздействием огня[10]. Наблюдения в этой книге связаны идеей, что за последние пять тысячелетий мы стали – прошу прощения у лингвистов-пуристов за изобретенное мною слово – плутофитным видом[11], то есть видом, который приспособился к деньгам. На протяжении 400 тысяч лет главной технологией, влиявшей на развитие человечества, был огонь; эта книга утверждает, что в течение последних пяти тысяч лет эту роль играли деньги. Мы были пирофитным видом, но постепенно превратились в плутофитный. Эта книга посвящена отношениям между любопытной обезьяной и удивительной технологией.
В отличие от других технологий деньги эфемерны. Они живут в наших головах, представляя собой ценность, но по своей сути не имеют ценности. Чтобы деньги работали, необходим определенный скачок ментальной абстракции. Как ни странно, деньги имеют ценность не тогда, когда их мало, а когда их много. В этом смысле они напоминают еще одну удивительную человеческую технологию – язык. И деньги, и язык – это феномены толпы. Как и в случае с языком, чем больше людей используют деньги, тем большую ценность они обретают. Точно так же, как диалекты включаются в более крупные и более полезные языки, различные формы денег, изначально придуманные для торговли внутри небольших групп, приходят к более крупным, более полезным и более адаптивным формам денег, самой известной из которых сегодня является американский доллар.
Центральное свойство денег – представлять универсальную ценность, которую все понимают и принимают, – один из краеугольных камней современных организованных обществ. Деньги оказались одной из самых привлекательных и долговечных идей последних пяти тысячелетий. В итоге общества, основанные на деньгах, заменили все остальные способы организации людей – будь то феодальные системы, основанные на землевладении, аристократические иерархии или коммунистические нирваны.
Дорогие читатели, вам предстоит отправиться на прогулку с экономистом, который, честно говоря, несколько скептически относится к способностям своего племени изложить историю денег. Мы рассмотрим многие культуры, сыгравшие определенную роль в развитии денег, и проследим, какие новшества они внедряли. Мы увидим, что освоение денег совпало с другими инновационными прорывами, такими как письменность и счет, законы, демократия и философия. Эта совместная эволюция порождает вопрос: являлись ли деньги причиной других явлений или эти другие явления привели к развитию денег? Что здесь было курицей, а что – яйцом?
Мы начнем с Африки, где найдены первые археологические свидетельства счета, возможно, даже рудиментарной бухгалтерии – не те вещи, что обычно у нас ассоциируются с каменным веком. Затем мы перейдем к первым деньгам в городах Месопотамии около 3500 года до н. э. Мы увидим, что греческая цивилизация со своими понятиями логики, демократии и философии опиралась на торговлю и чеканку монет, а огромная Римская империя строилась не только на завоеваниях, но и на кредите. В эпоху раннего Средневековья масштабы хождения денег в Европе сократились – равно как и использование некоторых других краеугольных камней классической цивилизации. Уменьшение количества обращающихся денег препятствовало прогрессу. Однако возрождение денег в XI веке привело к расцвету Флоренции, положив начало эпохе Возрождения, а затем и Реформации.
Мы понаблюдаем за функционированием денег в эпоху революций, начиная с Голландской республики XVI и начала XVII века и заканчивая Американской и Французской революциями XVIII века. Европейский колониализм раскрыл темную сторону денег, когда они столкнулись с человеческим достоинством – и, к сожалению, победили. Мы рассмотрим связь между деньгами, либеральной мыслью и интеллектуальным прогрессом в XIX веке, двигаясь от теории Дарвина к модернизму и современности.
Мы увидим, что каждое нововведение в этой сфере – например, процентная ставка, появление монет или внедрение балансов – приводило к дальнейшим инновациям, одно достижение служило стартовой площадкой для другого. Отобранные для каждой главы истории неизбежно носят избирательный характер: основное внимание уделялось тем инновациям в финансовой сфере, которые, на мой взгляд, помогают объяснить связь между деньгами и человеческим прогрессом: одна вытекает из другой, и все толкают историю цивилизации вперед. Эту книгу написал белый (почти розовый) ирландец в Дублине. Будь она написана кем-то другим в другом месте, то истории оказались бы другими – но не менее подходящими. Я надеюсь, что выбранные мною сюжеты окажутся живыми, и вам будет столь же интересно их читать, как мне было интересно их писать.
На этом пути мы встретим Кушима, первого человека, чье имя сохранилось в письменном виде; Ксенофонта, первого в мире экономиста; императоров Нерона и Веспасиана; а также самого Иисуса. Мы заглянем в мир Данте, Фибоначчи, Гутенберга и Петра Великого, проведем время с Джонатаном Свифтом, Шарлем Талейраном и Александром Гамильтоном, а затем заскочим к Чарльзу Дарвину, Роджеру Кейсменту, Джеймсу Джойсу и Джуди Гарленд. Перед знакомством с криптовалютой мы узнаем о величайшем фальшивомонетчике мира, окунемся в хаос, царивший в студии канала Fox News в Нью-Йорке в день краха банка Bear Stearns в 2008 году, и повстречаемся с людьми, которые контролируют мировые деньги сегодня.
В греческой мифологии Зевс наказал Прометея за то, что тот подарил людям огонь – технологию настолько мощную, что Зевс опасался, что с ее помощью мы одолеем богов. Греки осознавали, что овладение огнем означало колоссальный сдвиг в отношениях между людьми и остальной частью планеты. Они считали, что люди созданы из четырех элементов: земли, воздуха, огня и воды. Эти силы формировали их вселенную. Около пяти тысяч лет назад мы изобрели еще одну силу, пятый элемент: деньги. Если огонь был прометеевской силой Древнего мира, то деньги – это прометеевская сила современного мира. К лучшему или к худшему, но умная обезьяна сформировала этот мир таким образом, что, на мой взгляд, он невозможен без денег.
История денег – это история самого человечества.
I. Древние деньги
1. Деньги в начале
В Королевском бельгийском институте естественных наук в Брюсселе хранится кость Ишанго; ее возраст – примерно 20 тысяч лет. Ее обнаружили на берегу реки Конго в 1950 году, примерно через столетие после того, как европейские колонизаторы впервые обрадовались коммерческим возможностям, которые открывала эта водная артерия, в то время практически неисследованная. Протекающая через всю Центральную Африку река Конго была и остается жизненной артерией для этого региона. На протяжении тысячелетий она служила основной торговой магистралью.
Кость Ишанго – это малоберцовая кость бабуина с рядами насечек. Археологи расходятся во мнениях о назначении этого артефакта, однако существует гипотеза, что каждая отметина обозначает сумму, которую один человек был должен другому, а в совокупности они представляют собой запись торговой сделки или систему долгов и платежей[12]. Возможно, насечки на кости указывают, что сделки завершены и задолженность погашена, а может быть, наоборот, означают, что оплаты еще не было[13]. Если кость Ишанго действительно являлась торговой биркой, то насечки на ней также представляют собой первый известный пример выражения стоимости, весьма сложной концепции. Оценивание стоимости – это упражнение в абстрактном мышлении, не в последнюю очередь потому, что моя оценка и та цена, которую я готов заплатить за какую-то вещь, могут сильно отличаться от вашей оценки и той цены, которую вы готовы заплатить за то же самое.
Возможно ли, что для решения этой проблемы наши африканские предки и разработали рудиментарную форму торговли, в рамках которой им понадобился учет? Если история человечества начинается в Африке, то почему бы истории денег не начинаться там же? Согласно описанному предположению, эти африканцы вели счет. Кость Ишанго – очень ранняя технология записи, и если эти предки вели счет с целью торговли, то, скорее всего, основной расчетной единицей являлись люди. Первородным грехом денег было рабство.
Согласно классической версии истории нашего вида, люди кочевали, где-то селились и снова кочевали, а затем около 5000 года до н. э. осели небольшими сообществами, где со временем основой социальной организации стали деньги. Но теория ранней торговли, основанная на кости Ишанго, предполагает, что наши африканские предки могли размышлять о деньгах задолго до этого. Люди, сделавшие насечки на кости Ишанго, были охотниками-собирателями, стоявшими на пороге нового мира. Центральное место в их древнем сообществе каменного века занимала технология, напугавшая Зевса: огонь.
Археологи, антропологи, биологи и историки подчеркивают, что наша доместикация как вида во многом зависела от огня. Американский антрополог Джеймс Скотт идет еще дальше и называет нас видом, адаптированным к огню, – «пирофитным» видом[14]. Наши тела претерпели изменения, когда мы приспособились к огню, под воздействием огня изменились и наша среда, и животные, на которых мы охотились и с которыми жили. Хотя мы по-прежнему вели кочевой образ жизни, зоны нашей охоты и собирательства постоянно сужались, поскольку с помощью огня мы получали доступ ко все большему количеству питательных веществ, затрачивая при этом меньше усилий[15].
Люди используют огонь уже более 400 тысяч лет. Огонь позволил обустраивать различные стоянки, пригодные для жизни на протяжении нескольких сезонов. Возможно, у нас в голове сложился образ охотника-собирателя, который скитается без цели, добывает что придется, практически не имеет власти над окружающей средой и полностью зависит от прихоти природы. Разумнее считать, что у охотников-собирателей имелась некая система организации – вы можете считать ее ранней экономикой. Не экономикой, оперирующей деньгами, налогами и так далее, а экономикой в смысле социальной структуры, с определенной иерархией, понятной членам племени.
В эпоху кочевой экономики бо́льшую часть земли покрывал густой, почти непроходимый лес. Меняя ландшафт, люди облегчали повседневное существование. Охотники-собиратели заметили, что природные пожары расчищали огромные участки леса, обнажая укрытия и логова животных, которые годились в пищу. Они обратили внимание, что после пожара тип растительности меняется: на смену густому лесу приходят быстрорастущие травы[16].
Влияние огня на эволюцию трудно переоценить. Огонь означал, что мы могли готовить еду. Еда – это энергия, и чем разнообразнее рацион, тем больше энергии получает организм. До появления огня люди питались сырой животной и растительной пищей. Огонь обеспечил нам еду, переваривать которую было гораздо проще: готовка как бы «пережевывает» и «переваривает» еду за нас, позволяя получать больше калорий при меньших усилиях. Приготовление пищи также обрело социальный аспект, поскольку совместная трапеза у очага сплачивала племя. Мы можем представить себе, как наши предки собирались у костра, готовили, жевали, болтали, грелись, флиртовали, обменивались сплетнями, глазели на звезды, представляли себе вселенную и рассказывали истории.
Нетрудно вообразить, что люди, создавшие 17 тысяч лет назад наскальные рисунки в пещере Ласко на территории современной Франции – на которых изображены лошади, олени и другие местные дикие животные, – придумывали их вместе у костра. Огонь – технология, позволявшая экономить время: он освободил пространство для занятий абстрактными вещами, такими как живопись, самовыражение, воображение и искусство.
Примерно между 12 000 и 9000 годами до н. э. возникло земледелие: это произошло в Плодородном полумесяце[17], Центральной Америке и Китае[18]. Нет никаких свидетельств, что эти народы заимствовали знания друг у друга; каждая цивилизация изобрела земледелие самостоятельно, реагируя на какой-то масштабный природный фактор. Этим фактором стало глобальное потепление.
Во время ледникового периода наша планета была не только существенно холоднее (ледяные щиты покрывали значительную часть того, что мы сегодня называем Северным полушарием), но и – что крайне важно – гораздо суше. В Ирландии мы привыкли связывать холод с сыростью, но при настоящем холоде испарение минимально, облаков меньше и осадков мало. Наш мир в ледниковый период был холодным и сухим, что сильно затрудняло развитие растений. В таком климате земледелие – не лучший вариант: слишком рискованно полагаться на один участок территории как на источник необходимой энергии.
Когда температура повысилась, а ледяные шапки растаяли, жизнь внезапно расцвела. Мир стал теплее и влажнее, и люди начали жить там, где можно было наиболее успешно выращивать пищу. Это произошло не в одночасье; вероятно, на это ушли тысячи лет, в течение которых охотники-собиратели и добывали пищу охотой, и «подрабатывали» земледелием. Вероятно, земледелие «на неполный рабочий день» было нормой на протяжении тысячелетий, пока люди не научились делать это эффективнее. Вспомните, что суть этой деятельности – энергия. Сколько энергии мы можем получить от сельского хозяйства, насколько интенсивно мы можем ее добывать и насколько стабильным мы можем сделать такой источник энергии? Постепенно устойчивым источником энергии стали зерновые культуры.
Люди, живущие в крошечных деревушках, вокруг которых по-прежнему бродили охотники-собиратели, искали культуры с нужной питательной ценностью, которые несложно выращивать и удобно хранить. Зерновые обеспечивали желаемый эффект: злаки быстро росли и давали обильные урожаи, их нетрудно возделывать, а собирать можно уже через несколько месяцев после посева. Благосклонность к ним проявила и эволюция: злаки – самоопыляющиеся растения. Эти качества зерновых сыграли важную роль в переходе кочевников к оседлому образу жизни. Если учесть повышенную производительность потеплевшей планеты, возникновение земледелия и одомашнивание животных, давшее источник белка, логично было бы ожидать роста численности населения. Однако этого не произошло.
Первые несколько тысяч лет оседлой жизни стали для человечества эпидемической катастрофой. Переход от кочевничества к сельскому хозяйству привел к тому, что среди первых земледельцев стремительно распространились болезни животных – например, грипп, корь, оспа, тиф и всевозможные виды чумы. От недавно одомашненных животных патогены передавались людям, иммунная система которых никогда не сталкивалась с этими микроскопическими интервентами. В первые несколько тысяч лет процесса одомашнивания – с 10 000 до 5000 года до н. э. – коровы и свиньи представляли для нас такую же угрозу, как и мы для них.
По оценкам демографов, около 10 000 года до н. э. численность населения планеты составляла примерно 4 миллиона человек. Спустя пять тысяч лет популяция увеличилась лишь до 5 миллионов: рост сдерживался масштабными пандемиями. Иммунная система кочевников, которую унаследовали земледельцы, оказалась не готовой к новым инфекциям: для выработки иммунитета потребовалось много поколений.
Примерно к 5000 году до н. э. эволюционные процессы обеспечили передачу кодов выживания: иммунная система научилась распознавать захватчиков, и у людей стала повышаться устойчивость ко все большему количеству патогенов. Похоже, примерно тогда и начался рост численности людей. К тому времени, когда Иисус изгонял торгующих из храма, на планете насчитывалось около 100 миллионов человек – двадцатикратный рост всего за 5000 лет.
По мере того как люди переходили к оседлому образу жизни, их сообщества увеличивались и усложнялись, сохраняя в то же время некоторые черты охотников-собирателей. Одну из таких черт антропологи называют социальным потенциалом. Британский антрополог Робин Данбар попытался разобраться, почему у разных приматов разный размер мозга, и задался вопросом, коррелирует ли размер социальной группы примата с размером его мозга[19]. Оказалось, что размер мозга действительно коррелирует с размером окружения: новая кора (неокортекс) – та часть нашего мозга, которая отвечает за сложное мышление и рассуждения, – у приматов увеличивается пропорционально количеству сородичей в группе, где они живут. Мозг эволюционирует, стараясь справиться с количеством потенциальных социальных контактов. Когда люди долгое время добывали пищу в составе небольших кочевых отрядов, мозг развивался в условиях взаимодействия с небольшими группами. Появление земледелия и домашнего хозяйства означало, что мы – весьма быстро с эволюционной точки зрения, всего за несколько тысяч лет, – стали жить в гораздо более крупных сообществах. Человеческому мозгу понадобились инструменты – или технологии, – чтобы разобраться в этой новой сложности.
Мы склонны воспринимать технологии как нечто физическое (например, молоток или автомобиль), однако существуют и социальные технологии. Они помогают людям эффективнее действовать в больших группах; к ним относят, в частности, язык, право и религию. Эти социальные инструменты, появившиеся вместе с урбанизацией, эволюционировали параллельно, направляя коллективную человеческую энергию на общие цели, регулируемые четкими правилами. Деньги – это тоже социальная технология, механизм приспосабливания, который люди изобрели, чтобы справиться с таким резким изменением образа жизни.
Вопросы, связанные с пропитанием и убежищем у охотников-собирателей, – это проблемы маленьких групп. Напротив, задачи одомашнивания – это проблемы больших групп, мы можем назвать их организационными проблемами. Здоровье, богатство, распределение ресурсов, общение и торговля с чужаками, организация большого количества людей, живущих бок о бок, – все это сложные задачи.
Перейдя на питание зерновыми культурами, мы отправились в путь, который кажется знакомым современному наблюдателю. Неслучайно человеческие цивилизации зародились в широтах, пригодных для выращивания зерновых, – от Плодородного полумесяца до центральных китайских равнин и Мезоамерики. За последние пять тысячелетий до нашей эры население Земли возросло с 5 до 100 миллионов человек, и в тех местах, где оно увеличивалось наиболее быстро, требовались социальные технологии, чтобы справиться с этим ростом. Именно в этих регионах мы обнаруживаем первые свидетельства существования денег, а также их спутников: письменности и организованной религии. Зерновые культуры обладали рядом свойств, кардинально менявших человека и структуру человеческого общества. Их можно было выращивать, затем собирать и хранить урожай, создавая таким образом излишек энергии, постепенно распределяемый во времени. Что посеешь, то и пожнешь. Принципиально то, что избыток зерна позволял сообществу выстраивать систему ценностей, основанную на простой и понятной единице измерения – количестве зерна. Определенное количество зерна выступало эквивалентом чему-то другому, например, дню работы человека. Тем самым установилась связь между ценой на еду и ценой на все остальное.
Первые формы денег основывались на зерне; именно зерно придавало деньгам универсальную ценность. Например, в Шумере (на юге современного Ирака) один сикль приравнивался к бушелю[20] ячменя[21]. Такие сикли можно было легко пересчитать и обменять. Зернохранилище, один из важнейших институтов древнего города, регулировало предложение зерна и тем самым предложение денег – во многом напоминая действия современного центрального банка. Чем больше зерна, чем лучше урожай, тем больше денег в обращении. Если деньги привязаны к такому товару, как зерно, дающее им внутреннюю стоимость, то можно легко оценить дебет и кредит, активы и долги – иными словами, зачатки балансов. Подобная зерновая экономика производила излишки, которые государство облагало налогом в пользу правителей и их чиновничьего аппарата. Чем больше этот излишек зерна, тем продуктивнее земледелие общества и тем сложнее устроено само общество. Общество, способное прокормить себя за счет сельскохозяйственной продукции, становится более организованным. Оно может содержать жрецов, солдат, торговцев, купцов и писцов, а также аристократию, королевскую семью и различных прочих прихлебателей.
Деньги, основанные на зерне, привели человечество из мира, определяемого природной технологией огня, в мир, управляемый человеческой технологией – деньгами. Прометеевская эстафетная палочка отправилась дальше. Это произошло не в одночасье, однако направление движения было задано.
2. На реках Вавилонских
Более 5000 лет назад в Месопотамии – месте, где, по мнению греков, Зевс и Прометей создали людей, – некто по имени Кушим получил партию ячменя, скорее всего для приготовления пива[22]. Он взял его в долг на определенный срок: в договоре указывалось, что у Кушима есть два с половиной года, чтобы вернуть заем. Если учесть годовую процентную ставку в 33,33 процента, обычную для Шумера, Кушим серьезно рисковал[23]. Два с половиной года – вполне достаточное время, чтобы сварить пиво, продать его, получить выручку, покрыть расходы, выплатить кредит и начать все заново. Но, разумеется, все могло пойти не по плану. Финансовые опасения Кушима вполне понятны. Успеет ли он сделать пиво вовремя? Заплатят ли ему? К каким штрафным санкциям может привести неудача? Если учесть, что в древние времена залоговым обеспечением нередко выступал сам заемщик или его дети, можно сказать, что ставки были высоки.
Мы можем представить себе, как Кушим поздно вечером молится об обильном урожае. Он только что взял в долг ячмень. Чтобы расплатиться, ему нужно раздобыть еще больше ячменя по хорошей цене. Наихудшее событие для него – неурожай, который взвинтит цену на зерно. Напротив, если урожай окажется хорошим, то цена на ячмень упадет, и Кушим получит прибыль. Ключевой фактор здесь – процентная ставка, потому что именно она побуждает кредитора ссудить Кушиму зерно. Это также величина, на которую соглашается Кушим как заемщик: он уже включил ее в расчеты цены, издержек и прибыли. Фактором риска являются колебания будущей цены на ячмень.
Представляя себе бессонные ночи и финансовые проблемы Кушима, мы начинаем ощущать в нем родственную душу. Тот факт, что с него взимали проценты, также подразумевает, что деньги к этому времени уже настолько эволюционировали, что они – несмотря на то, что представляли собой лишь замену чего-то другого, – обрели собственную ценность, полностью оторванную от реальных вещей. Вместе с долгом появилось понятие цены времени, а вместе с ним – понятие цены денег: процентной ставки.
Хотя сегодня это понятие совершенно обыденно, в те времена это была революция в использовании денег.
Процентная ставка превратила деньги в товар с собственной ценой – товар, которым можно торговать, давать в долг и занимать. Развитие идеи процентной ставки стало огромным шагом вперед, поскольку позволило связать нашу сегодняшнюю экономическую реальность с неким воображаемым сценарием будущего. Если процентная ставка слишком низка, кредитор не захочет вкладываться в будущее, и коммерческий процесс инвестиций в завтрашний день замрет. Если же ставка слишком высока, то реалистично мыслящий заемщик не станет брать кредит, и инвестиции сократятся. Без инвестиций в завтрашний день не будет инноваций и прогресса. Процентная ставка обеспечивала достаточный комфорт для предоставления займов и стимул инвестировать заемные средства, так что средства перетекали между заемщиками и кредиторами. Процентная ставка – это не просто цена, это еще и код, мини-энциклопедия информации о человеке, которому мы ссужаем деньги, шансах на успех, региональных рисках, конкуренции на рынке, технологической инфраструктуре и множестве других переменных факторов.
Чтобы понять, как заимствование и кредитование меняют мировоззрение человека, взглянем, как процентная ставка влияет на восприятие времени у людей. Представьте, что вы ссужаете деньги под 10 процентов годовых на пять лет. Такая ставка говорит нам о том, что у денег есть цена, отражающая как риск невозврата, так и альтернативные издержки (издержки упущенной выгоды, то есть потери от того, что вы сами не тратите эти деньги). Чем больше срок займа, тем выше вероятность того, что вам не вернут деньги, потому что возврат отодвигается в будущее (которое по определению неизвестно), и тем дольше вам придется ждать возможности потратить эти деньги. Чтобы это было выгодно кредитору, деньги должны иметь определенную цену – издержки для заемщика и доход для кредитора. Эта цена учитывает стоимость времени. Иначе говоря, лучше синица в руках, чем журавль в небе.
Процентная ставка стала настоящей революцией: впервые заемщик мог использовать доходы из будущего, чтобы тратить их в настоящем. Это нововведение запускало перетекание доходов и предотвращало накопление денег у владельцев: теперь они стали доступными для всех нуждавшихся в них – как наш герой Кушим. Представьте себе, что вы смогли уразуметь ценность времени в обществе, которое пока еще не пришло к пониманию природных явлений, таких как восход и заход солнца. Недостаток практических знаний о природе шумеры компенсировали применением абстрактного мышления. Шумеры – заложники капризов урожайности и природных циклов, страдавшие от голода и болезней, – поднялись до высокого уровня абстракций о цене времени в среде, где постоянно приходилось думать о таких понятиях, как риск, вознаграждение и вероятность. Что касается денег, то наши предки были на удивление современными. Например, шумеры использовали не только простые, но и сложные проценты, когда сумма долга со временем растет в геометрической прогрессии[24]. Стоит ли удивляться, что Кушим беспокоился?
История с ячменем Кушима сама по себе достаточно интересна. Но Кушим примечателен еще и тем, что он первый человек, чье имя сохранилось в письменных источниках. Первый человек, чье имя дошло до нас и о чьей жизни мы можем строить догадки, был не каким-то могучим владыкой или мудрецом, имеющим прямую связь с богами. Наш приятель был заурядным дельцом. В клинописном документе, появившемся на несколько веков раньше великого шумерского эпоса о Гильгамеше, говорится, что Кушим владел собственной пивоварней где-то между 3400 и 3000 годами до н. э.
Одна из наших самых гениальных технологий – письменность – появилась благодаря другой революционной технологии – деньгам, пусть подобная история происхождения выглядит и не особо романтично. Деньги – первая вещь, о которой мы написали. А написав о деньгах, мы написали и о взвешивании.
На протяжении большей части экономической истории деньги ассоциировались с мерами массы. Люди торговали друг с другом самыми разными вещами – ячменем, маслом, скотом, пивом, – и причитающаяся плата выражалась в единицах массы. Примерно в 3000 году до н. э. в Месопотамии был введен сикль, выражавшийся через объем зерна[25]. В зависимости от условий (например, урожая) количество зерна, соответствующее сиклю, менялось. Стоимость сикля – что на древнееврейском означает «взвешивать» – варьировалась.
После взвешивания золото, серебро и медь выражались в шекелях: они использовались для расчетов по сделкам в конце определенного периода времени, например месяца или года. Археологи пришли к выводу, что обычно сами драгоценные металлы не переходили из рук в руки: крупные слитки хранились в качестве резервов[26]. Вместо того чтобы обмениваться слитками, заимодавцы и должники отмечали свои долги и кредиты на сланце – эволюционном развитии кости Ишанго. Эти долги периодически погашались посредством передачи того или иного имущества – например, рабов или зерна. Повседневная торговля в Месопотамии базировалась на стоимости шекеля ячменя, который использовался для мелких сделок и задолженностей между торговцами в пределах города. Это означает, что шекель был ликвидным. В отличие от неликвидных вещей (типа недвижимости) его стоимость было легко высвободить и передать.
Заключение сделок было весьма простым делом, потому что все понимали правила, а внезапная нехватка ячменя случалась редко – ведь в амбарах хранились излишки зерна. Если местные торговцы имели дело с чужаками, они принимали серебро в обмен на товары. Поскольку в этом регионе нет серебряных рудников (и в целом очень мало свидетельств добычи полезных ископаемых), торговые города шумерской цивилизации явно получали серебро из далеких мест в обмен на излишки своей сельхозпродукции. Иначе откуда оно здесь?
Законы Эшнунны[27] – древнейший из известных письменных сводов законов, датируемый примерно XVIII веком до н. э. Таблички с текстом нашли на холме Телль-Хармаль в Багдаде в 1945 году[28]. Цены указываются в сиклях серебра:
1 курру ячменя за 1 сикль серебра.
3 ка лучшего растительного масла за 1 сикль серебра.
1 суту 5 ка кунжутного масла за 1 сикль серебра.
6 мин шерсти за 1 сикль серебра.
2 курру соли за 1 сикль серебра[29].
В ранних цивилизациях государство жестко контролировало меры массы. Святость взвешивания считалась краеугольным камнем для эффективного функционирования древней экономики. Как сказано в Ветхом Завете, «неверные весы – мерзость пред Господом, но правильный вес угоден Ему»[30],. То, что может показаться незначительным фактом (например, греческие деньги с Античности и до введения евро именовались драхмами, что означает «горсть»), на самом деле имеет серьезное значение. Происхождение и драхмы, и шекеля (который, собственно, и есть сикль), подчеркивает четкую связь между мерами массы и деньгами, которая прослеживается на протяжении всей истории Древнего мира.
История цивилизации порой слишком сосредоточивается на грандиозных событиях. Доминируют сражения, герои и мифы. Но есть и другая история. История о будничном, повседневном – о скучной, бюрократической, монотонной реальности жизни в разных местах. Для повседневной жизни государству требуется координирование. А для координирования требуются списки. Списки населения, земель, собственности, производительности, животных, урожаев, запасов зерна. Централизованные государства функционируют на основе налогообложения, а налогообложение возможно только в том случае, если сборщик налогов знает, кого облагать, где их искать и сколько требовать. Ему нужны расписки, сроки поставок, объемы и сравнительные данные. Государство без статистики – это не государство. Таким образом, список – это базовый инструмент централизованного управления.
К тому времени, когда жил Кушим, вокруг права собственности выстроилась целая законодательная система. Земледелие без прав собственности – задача сложная, а деньги позволяют сделать эти права ликвидными и придать им ценность. Шумерское право сосредоточивалось в основном на торговле, что подчеркивает, какое основополагающее место в обществе занимали вопросы собственности, судебные споры и профессия законника. Клинопись – ранний вид письменности – возникла для того, чтобы фиксировать торговые операции.
Письменность, законы и деньги появились в ответ на урбанизацию и политическое усложнение. Самой заманчивой и самой полезной из этих технологий были, пожалуй, деньги, потому что они позволили создать многое другое.
По мере развития торговли в древних городах Месопотамии людям требовалось знать, кто кому сколько должен. Необходимостью стал учет. Кто-то должен был делать записи, чтобы город мог следить за каруселью долгов. Чем активнее шумеры торговали, тем лучше они осваивали базовые приемы счета: торговец, не умеющий считать, долго не протянет.
Изначально люди считали с помощью пальцев, что во многом объясняет активное применение чисел 5 и 10 в системах счисления. Во многих древних культурах счет велся на пальцах рук и ног, так что в основе лежало число 20. Посмотрим на французское слово, обозначающее 80: quatre-vingts. В то время как англоговорящие называют это число eighty, то есть eight tens, восемь десятков, французское название означает четыре двадцатки[31]. Очевидно, что некоторые племена, обитавшие на территории Франции задолго до появления римлян, использовали для счета основание 20, задействуя двадцать пальцев. Несмотря на бесчисленные вторжения захватчиков и наложение новых культур, этот след от основания 20 сохраняется во французском языке до сих пор.
Шумеры предпочли шестидесятеричную систему счисления. Такой выбор стал технологической инновацией, поскольку для денег и торговли требовалось число, у которого есть много делителей (а 60 делится на 30, 20, 15, 12, 10, 6, 5, 4, 3 и 2). Для шумеров число 60 было магическим. Отголоски их выбора мы видим и сегодня: в минуте у нас 60 секунд, а в часе – 60 минут. Торговля нуждалась в прагматизме, а не в изяществе: если в монетизированном обществе вы не владели элементарными расчетами, резко возрастали шансы, что вас обдерут. Появление денег вынудило людей мыслить в численном виде.
С появлением долгов в Месопотамии начались финансовые новшества. Если я должен вам, а кто-нибудь другой должен мне, то я могу выйти из этой цепочки: вы (мой кредитор) и тот человек (мой должник) перезаключаете договор между собой. Вот так еще примерно в 3000 году до н. э. появилось долговое обязательство – прообраз чека XX века.
Мы привыкли считать, что модели потоков денежных средств – это нечто новое, и в нашем мире банки ежегодно нанимают умных молодых людей с дипломами лучших университетов, чтобы те составляли финансовые документы, оценивающие, занижена или завышена цена какой-нибудь компании. Их финансовые прогнозы, основанные на данных о доходах и расходах, ложатся в основу решений о предоставлении кредитов. Несмотря на то что первые программы MBA появились в 1920-е годы, существование процентной ставки дало толчок развитию финансовых инструментов еще в ту эпоху, когда люди верили в богов, приносили в жертву животных ради урожая и исследовали внутренности кур, пытаясь предсказать погоду. Степень финансовой изощренности торговцев Шумера весьма впечатляет.
При раскопках в месопотамском городе Дрехем[32] археологи обнаружили то, что можно считать первой в мире бухгалтерской книгой: исписанную табличку, датируемую примерно 2100 годом до н. э.[33] Ее строки и столбцы представляют собой потрясающий пример первого информационного инструмента, «финансового софта». Таблица содержит прогнозы и расчеты, связанные с инвестициями в разведение домашних животных. Подобно современным инвестиционным моделям, она включает предположения о рождаемости и падеже животных, прогнозы в отношении плодовитости, кормов и других факторов, что в совокупности приводит к построению определенной модели прибылей и убытков для данного бизнеса при существовавшей тогда процентной ставке[34]. Подобная технология позволяла вкладчикам моделировать различные сценарии с коэффициентами и формулами, получая на выходе определенный результат.
Табличка из Дрехема – многолетняя «модель» для бизнеса по выращиванию крупного рогатого скота с прогнозами роста, основанными на надоях молока. С точки зрения финансового планирования и анализа бухгалтерских таблиц она не так уж далека от тех бизнес-планов, которые сегодня используют стартапы, пытающиеся привлечь капитал. Эта древняя клинописная модель предусматривает различные сценарии сильного и слабого роста, основанные на таких факторах, как смертность животных. Это, конечно, не модель «чистой прибыли на акцию», но расстояние между ними не так велико. Эта таблица свидетельствует о том, что за две с лишним тысячи лет до нашей эры шумеры размышляли о финансах, процентах, деньгах и торговле так, чтобы оценивать стоимость предприятий в будущем, прогнозировать потенциальные доходы и прибыли и узнавать, как эти доходы и прибыли влияют не только на конечный итог, но и на общую стоимость бизнеса.
На базе процентной ставки шумерская цивилизация создала письменность, учет, сложную правовую систему и изощренную финансовую архитектуру. По своей сути процентная ставка выражала цену времени. Такой потрясающий уровень абстрактного мышления привел к появлению рынка капитала, где участвовали заемщики и кредиторы. Процентная ставка позволила оживить нечто бездействующее – например, серебро. Ожившие деньги высвободили человеческую энергию: это видно по рискам, которые взял на себя Кушим. С процентной ставкой деньги обретают динамичность: серебро как платежное средство имеет большую ценность, чем серебро как украшение, потому что его можно дать в долг, и оно принесет проценты, а проценты – это доход. У шумеров деньги действительно делали деньги.
Искушенные шумеры (и их преемники в этом регионе – вавилоняне) создали коммерческие и организационные системы, основанные на договорах. Пока что деньги существовали лишь в головах людей, но вскоре им предстояло оказаться в их карманах[35], и, как только деньги оказались в карманах, торговля рванула вперед: ее приводило в движение мощное денежное новшество – монеты.
3. От договоров к монетам
Мидас был бедным, но необычайно щедрым царем засушливой страны Фригии, через которую протекала река Пактол. Мидас славился радушием: несмотря на стесненные обстоятельства, он всегда принимал путников. Однажды за его столом оказался Силен, учитель и воспитатель Диониса, бога приятного времяпрепровождения, поздних ночей и всеобщего пьянства. Как всегда, царь предложил чужаку все имевшиеся у него скудные запасы. Впечатленный такой щедростью Силен, тоже большой любитель приложиться к кувшину, рассказал о бедном, но великодушном правителе Дионису. В знак благодарности за такое гостеприимство бог предложил Мидасу любой дар, который тот пожелает[36].
Мидас страдал от современного недуга: беспокойства о собственном статусе. Он носил титул царя, но у него не хватало денег. Ему казалось, что контраст между его представлениями о царском величии и тощей сокровищницей делает его мишенью для насмешек и жалости. Деньги могли бы изменить ситуацию. Правитель попросил, чтобы все, к чему он прикоснется, превращалось бы в золото. В наши дни имя Мидаса является синонимом недальновидности, жадности и алчности, но, если подумать, Мидас – это просто оказавшийся в затруднительном положении добропорядочный человек, который нуждался в помощи. К сожалению, он не продумал последствия своего экономического эксперимента. Он прикоснулся к яблоку, и оно обратилось в золото, став драгоценным, но несъедобным, красивым, но непрактичным. Его любимая дочь подбежала, чтобы обнять своего доброго отца, и тоже превратилась в золото. Осознав свою глупость, безутешный Мидас умолял бога взять проклятый дар обратно.
Жизнерадостный великодушный Дионис сжалился над Мидасом, вспомнив его прежнее смирение и щедрость, и велел ему искупаться в реке Пактол. (Эта река давно пересохла, однако считается, что это произошло в Анатолии, недалеко от горы Тмол[37])[38]. Согласно легенде, когда обрадованный Мидас погрузился в воду, Пактол смыл этот дар, и река приобрела сверкающий желтоватый цвет от металла в ней; в результате Мидас стал богатым, не сталкиваясь более с обременительным превращением всего в золото. Щедрость Диониса обеспечила богатство лидийцам, преемникам страны Мидаса[39].
Этим мифом греки пытались объяснить, как возвысилось государство, которое использовало золотые монеты в качестве денег и создало масштабную торговую сеть от Персии до Эгейского моря. Река Пактол действительно сверкала, как золото, но не потому, что в ней искупался царь Мидас. Ее воды несли электрум (или электрон) – природный сплав серебра и золота (слово восходит к древнегреческому слову «электор», означавшему «блестящий»[40])[41]. Вавилоняне ценили золото в основном как украшение. Однако лидийцы сделали нечто новое. Они расплавили золото и выстроили совершенно новую экономическую систему, основанную на монетах[42]. Виртуальные деньги шумеров, основанные на договорах, законах, задолженностях и переменной процентной ставке, готовились обрести материальное обличье золотых, серебряных и медных монет. Металлические монеты, связанные с дефицитом металла, постепенно изменили наше восприятие денег. Именно превращение золота из украшения в деньги привело к созданию общепринятой денежной системы, в которой кусочек металла, бесполезный до чеканки, трансформировался в нечто гораздо большее.
Чеканка монет – это абстракция. Принять монету – значит поверить в условность, что эти жетоны «представляют» ценность. В святилище человеческого разума монета работает как кратчайший путь, обозначая ценность огромного количества реальных товаров и опыта с помощью одного всем понятного крошечного кусочка металла. Этот кусочек металла, превращенный в монету посредством штемпеля, обретает ценность, превышающую собственную стоимость самого металла. Эта абстракция позволила людям вести дела в гораздо более сложном мире, нежели до изобретения монет.
Именно этой трансформации и посвящена данная глава. Она рассказывает о символических деньгах. От эпохи учета и периодических расчетов по долгам мы переходим к системе, использующей монеты для повседневной торговли. За это время общество прошло путь от зерна на складе до монет в личном кармане. После появления монет торговля, деньги и сделки переходят из разряда исключительных событий в разряд повседневных.
Монеты изобрели в Лидии – государстве, существовавшем на территории современной Турции между 1000 и 600 годами до н. э.[43] Эта технология оказалась настолько полезной, что чеканка монет быстро распространилась по всему Восточному Средиземноморью, что способствовало выстраиванию взаимосвязанной торговой системы, которая впоследствии пригодится Македонской империи.
Несмотря на множество вариаций, существует два основных способа управления экономикой. Один из них – «сверху вниз», когда Большой Начальник на вершине приказывает экономике вести себя определенным образом и контролирует этот процесс от начала до конца, согласно всеобъемлющему плану. К такому подходу «сверху вниз» склонялись древние экономики. Власть в крупных цивилизациях вроде шумерской принадлежала элитному классу правителей и воинов, совещавшихся со жрецами. В самом низу находились крестьяне, которые обрабатывали землю, выплачивая арендную плату и долю. Торговля концентрировалась в руках небольшого количества уполномоченных торговцев, которых лучше всего считать кастой, – как Кушим из Месопотамии, с которым мы познакомились в предыдущей главе.
Напротив, экономика «снизу вверх» органична. Это эволюционная система проб и ошибок, где экономику и общество организует рынок, действуя на основе цен, предпочтений и дефицита. То, сработает ли что-либо, определяют не планы и жрецы, а цены и прибыль. Люди включаются в такой тип экономики добровольно, а не насильно. С точки зрения организационной технологии экономика «снизу вверх» становится возможной, когда существует общепринятая система денег и чеканки монет.
Экономическая система «сверху вниз», скорее всего, базировалась на бартерном обмене и перераспределении[44]. Обмен товаров или труда на другие товары или труд опирается на традиции и обычаи, а не на цену. И зависит он от репутации. Можно представить, как это работает в небольших сообществах, однако с увеличением масштабов система начинает давать сбои: попробуйте вообразить обмен по бартеру с тысячами людей. Появление золотых монет подтолкнуло экономику Лидии – пусть и очень медленно – к системе «снизу вверх», организованной вокруг денег; в конечном счете она принесла некоторым людям определенную долю власти и независимости, пусть даже в рамках наследственной иерархии управления. Поскольку монета в руке царя имеет ту же ценность, что и монета в руке простолюдина, система в какой-то мере ослабляла хватку правящего класса. Подобная идея универсальной ценности, когда монета обладает одинаковой стоимостью, кто бы ее ни тратил, – весьма важный этап общественного развития. До появления монет – если вы родились бедным, то вы и умирали бедным. Появление монет ознаменовало начало движения к социальной мобильности для определенного крошечного меньшинства. Если вы могли приобрести монеты, вы могли приобрести статус[45].
Зарождающаяся лидийская рыночная экономика объединяла большее количество людей более эффективно и менее жестко, нежели предшествовавшие бюрократические экономики, позволив Лидии превзойти своих гораздо более крупных соседей. Начиная примерно с 700 года до н. э. государство процветало, достигнув пика при царе Крёзе (его правление началось около 560 года до н. э.); Лидия продолжала внедрять инновации в монетное дело: стандартизировала монеты, создала централизованный монетный двор, управляемый государством, ввела более мелкие номиналы, которые вовлекали все больше людей, стимулируя тем самым торговлю.
Греческий историк Геродот, писавший в V веке до н. э., сообщал про лидийцев: «Первыми из людей они, насколько мы знаем, стали чеканить и ввели в употребление золотую и серебряную монету и впервые занялись мелочной торговлей»[46],[47]. Упоминая мелочную торговлю, высокомерный Геродот придает фразе уничижительный смысл – подобно тому, как Наполеон назвал англичан нацией лавочников. Однако мир построен как раз такими лавочниками. У торговцев есть собственная энергия – скорее денежная, нежели военная. Торговля дала лидийцам огромную силу. Их столица Сарды – оживленный центр коммерческой деятельности – скрепляла настоящую торговую империю, которая занимала значительную часть современной Западной Турции.
Геродот писал про этих ориентированных на прибыль свободных людей: «Нравы и обычаи лидийцев одинаковы с эллинскими, за исключением того, что лидийцы разрешают молодым девушкам заниматься развратом»[48],[49]. Торговля и чеканка монет, похоже, повысили статус лидийских женщин, позволив им вести дела наравне с мужчинами. В мире, где женщины обычно воспринимались как собственность, жительницы Лидии имели право отказаться от мужа и выбрать себе другого. Не будем чересчур переоценивать этот факт (не забывайте, что для тех обществ характерно массовое рабство), однако подобные первые признаки небольшой женской эмансипации символизируют освобождающую силу денег.
До Лидийской державы количество денег в любом государстве зависело от крупных урожаев и завоеваний. Своими революционными монетами лидийцы разорвали связь между природными сезонными циклами и деньгами, создав независимый запас золотых жетонов. Отказ от привязки денег к земледельческим источникам энергии (таким как зерно) мог поставить перед лидийцами некоторые философские вопросы. Например, что на самом деле представляют собой деньги? Могут ли деньги быть полезными и бесполезными? Законна ли прибыль? Может ли быть слишком много денег? Мы не знаем, задавались ли лидийцы этими вопросами, однако они, как мы увидим, определенно занимали великих философов Греции, унаследовавшей эту замечательную лидийскую инновацию, а мы продолжаем биться над ними и сегодня.
Как только с монетами освоились, они – благодаря явным преимуществам – стали распространяться по всему Восточному Средиземноморью. Чем больше монет, тем активнее торговля, а расширение торговли означало увеличение скорости циркуляции денег – скорости их перехода из рук в руки. Монеты заставили деньги работать интенсивнее. С таким количеством денег расцвели базары. Рынки огромного количества товаров, чужих и местных, привели к колоссальному скачку в экономической и организационной структуре общества. Рынок стал важнейшим механизмом общественного устройства: он распределял ресурсы в обществе и сигнализировал о дефиците посредством цен, которые менялись в зависимости от спроса и предложения. Лидийцы постепенно формировали экономическую систему, которая начинала походить на ту, что знакома нам сегодня.
Лидийцы располагали не только электрумом для чеканки монет, но и доступом к Шелковому пути, который проходил через их столицу Сарды; это позволяло им торговать с западом и востоком, соединяя Эгейское море и Средиземноморье с Евфратом, Персией и далее с Индией и Китаем[50]. На оси север – юг им открывались пути обмена с Евразийской степью через Черное море. Сарды – пряжка на самом оживленном торговом поясе Древнего мира – стягивали торговцев и товары со всего света. В харчевнях собирались странствующие торговцы, которые говорили на множестве языков и покупали и продавали как товары повседневного спроса (пиво, зерно, масло, вино и глиняную посуду), так и более ценные вещи (жемчуг, духи, керамику, ткани, слоновую кость и мрамор). Монеты оказались великим уравнителем. Они делали чужаков менее чужими, позволяя людям налаживать связи в больших масштабах через удобное для всех средство обмена.
До появления лидийских золотых монет торговля была обременительным и медленным занятием. Кусочки золота приходилось проверять с помощью весов или менял. Представьте себе, сколько времени уходило на возню с весами, гирями и прочие хлопоты. Разумеется, в среде торговцев существовала сложная система дебетов и кредитов: ведь еще за тысячи лет до этого шумеры ввели процентную ставку, придав деньгам цену, а времени – стоимость. Лидийцы унаследовали эту систему, но пошли дальше. Сначала монеты чеканил только царь, но вскоре тем же занялись ювелиры и торговцы, выпускавшие собственные монеты, основываясь на массе и чистоте золота. Монеты стекались в Сарды из разных мест, а мастера переплавляли их и перечеканивали. Это привело к появлению конкурирующих валют. Этот разнобой вызывал проблемы: торговцы не могли точно знать, сколько стоит та или иная монета.
А если эту систему стандартизировать? Во времена правления царя Гига (680–645 годы до н. э.)[51] лидийцы ввели государственную монополию на выпуск монет. Еще одним гениальным шагом стало использование на монетах королевского знака – львиной головы. Сделав деньги и государство синонимами, лидийцы заложили ту модель денег, которая просуществовала целые тысячелетия. Ее взяли на вооружение греки, затем римляне. С тех пор практически все государства опирались на это лидийское новшество: официальную монету, выпускаемую государством. Чеканка монеты оказалась источником огромной централизованной власти; так дела обстоят и по сей день. До стандартизации монеты были подобны различным языкам: одни люди понимали, что они означают, а другие – нет. Стандартизация сделала официальную монету универсальным языком торговли. С единой валютой стало меньше трений, меньше барьеров для торговли, а получившийся интегрированный рынок предлагал более широкий выбор.