Семёрка Бубён и три звезды

Вот уже много веков гадают люди на картах и загадывают на них желания – но не могли бы карты указывать судьбу людей, если бы не знали сами, каково людьми быть.

Однажды в стране, где собралось всё возможное волшебство, созвал Валет Пик, что отвечал в королевстве за искусство и веселье, всех певцов на празднество. В каждую гильдию заходила его помощница, Трефовая Тройка, и голосила:

– Чтобы каждый, кто способен хоть один звук протянуть, был всенепременно!

Одни в ответ готовые прошения о пропуске на прослушивания отдавали Тройке прямо в руки, другие просили больше времени всё обдумать, а иные и вовсе отказывались – говорили, петь не умеют. Тройка же этого так не оставляла:

– Я тоже никакая не певица, но пою же! Наш дорогой Пиковый Валет вовсе не таков, чтобы казнить за единственную фальшивую ноту! Да и не стоит лукавить, будто сами будете не рады спеть с настоящей большой сцены.

Те, кто слова такие слышал, на прослушивание собирались уже куда как охотнее. Особенно оживилась одна бубновая семёрка – знаков на ней было семь, как семь нот, а углов в её знаке четыре, как четыре удара в такте в самых весёлых песнях, и была она счастлива спеть прилюдно. Да и из истории помнилось ей, что многие из лучших певцов и певиц бубновыми были – пусть и восьмёрками, да и что с того? “Всё равно это странно”, – говорила временами Семёрка, – “когда повторяют, как молитву, что нот семь, а когда до дела доходит, всякий раз зачем-то к тем семи нотам ещё одну первую приделывают. Видать, чтобы всего было восемь, чтобы на два такта по четыре ноты делилось – оттого восьмёрками и петь проще”.

Стала Семёрка напевать свою любимую мелодию – поначалу тихо, чтобы никого поблизости неотточенным исполнением не обидеть, но с каждым новым звуком сил в ней прибавлялось, и запела она громче, и обернулась вокруг себя, что танцовщица на сцене, и вытянула руки вверх, как дерево тянет ветви к солнцу, и глаза к небу подняла – а на небе том сияли уже две звезды, которые первыми загораются, когда свет солнца меркнуть начинает. И пока глядела на них Семёрка, пролетела между тех двух звёзд третья, падающая, и тут же угасла. Прочитала это Семёрка как знак небес:

– Погаснуть звезда в любой момент успеет, а на то, чтобы светить, времени может быть мало. Если ты не истинная звезда, вечно сияющая – нельзя не светить, когда есть шанс. Ведь могла та звезда упасть и там, где облака бы её закрывали, и никто бы её не увидел, и сгорела бы она впустую.

И примчалась Семёрка на следующее утро прямиком в резиденцию пикового валета, напевая про себя ту самую мелодию с таким упорством, будто бы звёзды больше никогда не загорятся, если она вдруг замолчит. Так и шла Семёрка и пела, пока её Тройка Треф не окликнула:

– Милая, тут и остановиться можно! Прошагаешь ещё хоть немного – в противоположную стену упрёшься, а то и ударишься, а там и ворот нет.

Оказалась, Семёрка за пением и сама не заметила, как прибыла в нужную резиденцию. Посмеялись над ней остальные собравшиеся певцы, но не зло – просто радостно было им видеть кого-то настолько делу преданного. Попросил Валет каждого написать, кто он или она есть и какую песню петь намерен, а главное – что кого привело к мысли, что спеть на сцене под управлением Валета обязательно нужно. Кто-то писал “мне важно покорить новые горизонты”, кто-то признался письменно, что готовился к этому дню долгие годы, Семёрка же ответила просто: “зачем об этом думать, не рассуждают же звёзды, зачем светят?”. Отдала она Валету записку с улыбкой, а тот на неё посмотрел так, будто говорящего соловья увидел. Саму Семёрку это удивило, и поспешила её успокоить Трефовая Тройка:

– Не переживай так, у этого балбеса удивлённый взгляд похож порой на суровый. А смотрит он на тебя так потому, что такого чуда, как ты, здесь ещё не было.

Посмеялись в этот раз все, и в их числе сама Семёрка – и приступили наконец к делу. Один раз спели певцы по очереди – половину лучших на празднике выступать позвали, и не вошла Семёрка в их число. Ушла она, думала вовсе из головы выкинуть мысль петь так, чтобы её по-настоящему слушали – но вскоре пришёл к ней сам пиковый валет, протянул красивую открытку со временем и местом репетиции следующего торжества и позвал Семёрку вновь свои силы попробовать. Тронуло душу Семёрки то, что пришёл он к ней лично, собрала она в кулак свою решимость и пришла снова на сборы.

“Интересно, выступлю ли я лучше, чем в прошлый раз? “ – думала она, пока добиралась до места встречи, сверяя путь по ярким звёздам. “Вот бы мне звёзды ответ дали – они ведь тоже, как и карты, умеют видеть и сообщать будущее”.

Прибыла Семёрка на то же место, и улыбались ей все, кто с прошлого смотра её помнил. Со всей душой спела Семёрка свою партию, и хотя попасть в число выступающих на большом торжестве вновь не вышло, так отдохнула душой Семёрка, будто торжество уже состоялось для неё одной. И сам валет пик наказывал ей не сдаваться и пробовать вновь и вновь, пока не станет она не просто достойной певицей, а лучше остальных. Уходя из его резиденции, думала Семёрка “интересно, смогли бы мы с ним стать друзьями и говорить не только о том, когда и куда нужно певцам явиться?”. И снова, как бывало с Семёркой в моменты её мечтательности, затянула она незаметно для себя песню. Услышала это Червонная Десятка, которую на том слушании лучшей признали, окликнула Семёрку и сказала:

– Перед тем, как петь начнёшь, зевни притворно, будто Валет перед тобой завёл опять умные речи, и пусть у тебя всё внутри в этом положении застынет. Увидишь, так звук будет литься свободнее, и легче его по нотам направлять будет.

Показался этот совет Семёрке странным, но не было у неё причин не верить той, кто смогла своим пением завоевать благосклонность всего зала и самого Валета, к тому же десять – число совершенное. Проделала Семёрка всё, как Десятка сказала – и сразу ощутила, что воздуха может вдохнуть больше. А уж как запела – так сразу перестал её мучать давний вопрос, как иным певцам одного вдоха на всю песню хватает. “Вот бы я этот секрет знала до того, как запеть сегодня на слушании…” – думала она, но тут же печалиться бросила. “Но ничего, теперь уже не забуду! А к следующему разу все книги о голосе проштудирую и все секреты заранее выучу”.

***

К грядущему же торжеству постановил пиковый валет так: трое лучших знаменитых певиц себе учеников отберут, и каждая из трёх маленьких гильдий покажет под руководством великих нечто прекрасное. Поспешила Семёрка и в этот раз на пробы, и все три главы ей улыбались как дорогой гостье. И хоть Семёрка ни в одну гильдию не попала, с Червонной Десяткой и её учениками успела она тепло разговориться, пока времени собственного выступления ждала, и держалась с ними как с друзьями, и сами они не считали её чужой. Но и черты она никогда не переступала, за репетициями если и находила смелость наблюдать, то исключительно секретно.

Стояла как-то Семёрка у дверей музыкального театра, слушала, как поют Червонная Десятка и её ученики – а тут вышла сама Десятка передохнуть, а Семёрка и отойти не успела, и притвориться никак не могла, что не подслушивала – да что там, притворяться она не умела вовсе. Посмотрела на неё Червонная Десятка так строго, что Семёрка бежать была готова подобру-поздорову – но тут велела певица:

– Что ж ты за дверью стоишь неприкаянная? Проходи, садись с нами, слушай и на ус мотай – глядишь, и научишься чему.

Едва ли могла поверить своему слуху Семёрка – но Десятка дверь для Семёрки так и держала, ожидая, когда та войдёт, и ясно было, что глупо от такого приглашения отказываться. А стоило Семёрке в зал для репетиций войти, пошла у неё голова кругом от восхищения. Каких только инструментов и машин музыкальных там не было! И заколдованные, и из других стран, и такие, что любую спетую ноту в точности повторяли собственными струнами. А как величественно смотрелась в таком окружении сама Червонная Десятка – не могла от неё взгляд оторвать Семёрка, и каждому её слову жадно внимала. Объявила к тому же Десятка при всех, что петь в этих стенах может и должен каждый, включая Семёрку, и что вырасти над собой под её наставничеством сможет каждый. И всё же не решалась Семёрка выступать впереди настоящих певцов, а если голос и подавала, мало кто мог найти минуту подсказать ей, как петь лучше – слишком все были сосредоточены на собственной работе и подготовке к концерту. Впрочем, других Семёрка слушала исключительно внимательно, и пускай сложно было без разъяснений понять приёмы мастерства, узнала она множество новых для неё песен, а в этом радости было, быть может, и больше.

На концерт трёх гильдий шла Семёрка, как на праздник, даром что сама не выступала. А как послушала всех, заметила – а ведь не так и плохо, когда поют прекрасные песни для тебя, а самой трудиться не нужно. Не могла тогда ещё Семёрка подумать, как скоро догонят её печали.

Прекраснее всех на том концерте выступили ученики Червонной десятки – и за то вскорости поплатились. Сказал Валет сразу после церемонии награждения – никого, кто учился у червонной десятки, и ни одного певца червонной масти на торжество не пригласит больше, ведь меркнут голоса остальных рядом с ними. Возмутилась червонная десятка, что наказаны её ученики за то, что обыкновенно добродетелью считается, за способности и усердие – да и разругались двое так, что воспылал Валет к Десятке лютой ненавистью.

А Семёрка всё то время, пока шли споры, этюды музыкальные разучивала, ветер лишь крохотные искры от пламени раздора доносил до неё, и тем она не позволяла ей помешать. Пришла она к валету пик, просила пустить её петь на следующем торжестве – а валет пик ей запретил, на новый приказ сославшись. Растерялась Семёрка – как же так, ведь бубновая она, а не червонная, да и гильдии ни одной, к своему огромному сожалению, не принадлежит? Оказалось, видел Валет, как Семёрка из зала, где Десятка Червей и её ученики репетировали, выходила. Воспылала Семёрка праведным гневом, когда такое услышала:

– Так я не её ученица вовсе! Рада бы была, но способностей мне не хватает – а вы зачем меня наказываете за то, чего я даже ещё не достигла?! Всё равно что на казнь за резню отправить мальчишку-графа, толком меч ещё держать не умеющего!

Много ещё всего подобного сказала Семёрка, взывая к разуму и рассудку – но непреклонен был Валет и отказался впредь принимать от Семёрки какие-либо записки и пускать её на порог своей резиденции. Уходила от него Семёрка, повесив голову, только раз подняла взгляд на небо, надеясь вечерней звездой полюбоваться – а там тучами всё заволокло.

– Вот так порой и бывает, – сказала Семёрка не то себе, не то самому небу, – вырастут у кого-то в душе и разуме тучи грозовые, и тогда хоть все звёзды сверхновыми взорвутся – ни один луч не пробьётся. Хотя, может, я сама не права – он-то думает, что это я грозовая туча, и что Червонная Десятка такая же… Да только не легче от этого.

***

Пока искала Семёрка утешения, прознала она, что королева пиковая бал даёт, и вошла во дворец её бесстрашно, хоть и знала, что тёмное колдовство творила королева, что училась ему у самих великих Карт Таро, и с теми, кто на пути её стоял, не церемонилась совершенно. Думала Семёрка так: “что под чарами, что от них свободна, петь у меня достойно так и не выходит – так потанцую хотя бы. А обидеть королеву я, кажется, ещё ничем не успела. Если только она не склонна, как пиковый валет, обижаться на то, что не было даже задумано”.

Вошла Семёрка во дворец Пиковой Дамы, и предстала та перед гостями во всём своём грозном великолепии, а приказ от неё только один был – веселиться как следует и ни радости, ни горя не прятать. Долго думала Семёрка, что это должно значить в точности, но не дали музыканты времени раздумывать долго, очень скоро начались танцы и игры. А Семёрка, хотя и посещала в прошлом уроки танцев весьма прилежно, как будто забыла всё, что о балах знала, кроме самих движений. То посреди танца на нарисованные на потолке созвездия засмотрится и споткнётся, то балетмейстера за своего друга примет и в танец бесцеремонно потянет, то по ошибке выпьет воды, в которую подмешено сонное зелье – да только была она в своей простоте и неловкости в сотни раз прекраснее всех важных шишек, что пришли только за тем, чтобы газеты об их присутствии на приёме у королевы писали. Заметила Семёрку королева, попросила любимую фигуру показать – и была Семёрка в танце мила и чудесна, даже когда на неё давила усталость от сонного зелья. Извинилась королева, что сонную воду рядом с простой поставила, подала Семёрке противоядие и спросила:

– Не хотите ли, милая, пойти ко мне в помощницы? Такое наше время, корона сияющая – хорошо, а голова разумная и расторопная куда лучше. Семь, к тому же, число удачливое, и для волшебства сильное, а я и сама волшебница.

Решила Семёрка, что королева шутить над ней вздумала – как можно назвать расторопной ту, кто сонную воду не отличает и посреди танца смотрит в потолок? И как может дама, карта старшая, всерьёз говорить с Семёркой на равных? Но о вежливости младшая карта не забыла: