Атоллы

Размер шрифта:   13
Атоллы

環礁

中島敦

© Юдина Е. А., перевод, предисловие, комментарии и словари, 2025

© ООО «Ад Маргинем Пресс», 2025

Рис.0 Атоллы
Рис.1 Атоллы

Открытки, которые Накадзима Ацуси отправлял родственникам из Микронезии

Микронезийские истории Накадзимы Ацуси

Накадзима Ацуси [1] (1909–1942) – японский прозаик, поэт, переводчик. Творческое наследие его невелико и очень необычно: этот писатель ни на кого не похож. Его чудесные сказания о древнем Китае известны каждому японскому школьнику; к его рассказам о Корее и Южных островах, на какое-то время ставших частью Японской империи, вновь и вновь обращаются как мечтатели, грезящие о далеких берегах, так и ученые – историки, литературоведы, культурологи…

Накадзима Ацуси появился на свет 5 мая 1909 года в Токио, в семье школьного учителя классической китайской литературы и философии Накадзимы Табито и Окадзаки Тиё, выпускницы Токийского женского педагогического училища (после выпуска она работала в начальной школе). Вскоре после рождения ребенка супруги разошлись, и первые годы жизни мальчик провел под присмотром отцовской родни – своей бабушки, многочисленных тетушек и старших кузин. К тому времени, когда Ацуси исполнилось шесть, его отец снова женился и забрал сына к себе, в новую семью. Корияма (в настоящее время – Яматокорияма), Хамамацу и наконец Кэйдзё – так японцы назвали столицу нового генерал-губернаторства, созданного на территории утратившей независимость Кореи: следуя служебным назначениям, школьный учитель переезжал из города в город, и вместе с ним кочевала его семья. В Кэйдзё Ацуси попал в одиннадцатилетнем возрасте. Там окончил начальную и (досрочно) среднюю школу. Несмотря на постоянные разъезды, непростые отношения с отцом и мачехой, учился Ацуси превосходно, поэтому продолжил обучение уже в столице Японской империи: блестящие результаты, продемонстрированные на экзаменах, открыли перед ним двери Первой высшей школы Токио, а в 1930 году он поступил на отделение отечественной литературы филологического факультета Токийского императорского университета.

Когда Накадзима завершал обучение, страна переживала экономический кризис: найти работу выпускнику было непросто. В конце концов Накадзиме предложили место преподавателя родного и английского языка в Старшей женской школе Йокогамы. И он согласился.

Восемь лет, проведенных в Йокогаме, называют самым спокойным периодом в жизни Накадзимы Ацуси. В школе его ценили и уважали, с коллегами он был дружен; очень скоро – менее чем через год после начала преподавательской деятельности – женился (с Хасимото Такой он познакомился еще в 1931 году, будучи студентом). Накадзима погрузился в европейскую литературу, принялся за латынь и греческий, занялся переводом. Тревогу могла вызывать разве что астма, не оставлявшая его с юных лет, но даже болезнь поначалу развивалась неспешно и подспудно. Куда стремительнее – вопреки внешней безмятежности – нарастало, судя по всему, внутреннее волнение.

Накадзима Ацуси происходил из династии видных ученых-китаеведов (и его дед, и дядья, включая Накадзиму Тана, оказавшего на племянника наибольшее влияние, считались людьми, по общим меркам, состоявшимися), но по стопам старших родственников не пошел. Впрочем, и иной стези как будто не выбрал. Всё, казалось, свидетельствовало о склонности к литературному творчеству: в старших классах он вступил в литературный кружок, принимал активное участие в издании «Журнала воспитанников школы» и после выпуска продолжал писать; вот только работы свои – стихи и прозу – в зрелые годы нигде не публиковал. В 1934 году Накадзима предпринял попытку публикации: отправил в редакцию «Тюо корон», приглашавшую к сотрудничеству новых авторов, рассказ «Охота на тигров». Но рассказ финальный отбор не прошел. Предположительно, в том же году Накадзима пишет такие строки:

  • Бездарный,
  • Я шагал, понурив голову,
  • По светлой улице
  • И печалился о своей бездарности.
  • Мне уже двадцать пять. Нужно как-то проявить себя.
  • Да только что я могу… [2]

Впрочем, обманчиво безмятежное существование продолжалось не так долго: с 1939 года приступы бронхиальной астмы стали настигать Накадзиму всё чаще, начали мешать работе; к концу 1940-го его присутствие в школе сократилось до одного-двух дней в неделю, и наконец, в марте следующего, 1941 года, его временно отстранили от должности.

В то же самое время – пока болезнь постепенно подчиняла тело – мысли Накадзимы захватывал новый объект увлечения: в 1940 году он обратился к творчеству Роберта Льюиса Стивенсона (1850–1894). Всемирно известный шотландский писатель, с детства много болевший, но не сдававшийся недугам, в определенный момент буквально сбежал от них на Самоа. Интерес Накадзимы оказался настолько силен, что вдохновил его взяться за перо. Роман, изначально озаглавленный «Смерть Туситалы» [3] (а ныне известный как «Свет, ветер и мечты»), был закончен, вероятно, в январе 1941-го: с трудом поддающийся жанровому определению, он представлял собой беллетризованную биографию Стивенсона (точнее, последних лет его жизни). Можно предположить, что работа над рукописью стала одним из факторов, определивших дальнейшие шаги Накадзимы. Ибо спустя какое-то время, когда по протекции Кугимото Хисахару – друга университетской поры, дослужившегося до солидного чина в Министерстве образования, – Накадзиму пригласили на должность редактора учебников родной речи при Управлении по делам Южно-Тихоокеанских мандатных территорий, он дал свое согласие.

Чтобы оценить радикальность принятого решения, стоит учесть, где и в каких условиях новоявленному чиновнику предстояло исполнять обязанности. Южно-Тихоокеанскими мандатными территориями именовались подконтрольные Японии микронезийские архипелаги – Каролинские, Маршалловы и (за исключением Гуама) Марианские острова. Край этот знал разных господ. В XVI веке почти все микронезийские острова стали колонией Испании, позже значительная их часть (по договору 1899 года, за двадцать пять миллионов песет) перешла к Германии. В 1914 году германская Микронезия была захвачена Японией. По окончании Первой мировой войны японская оккупация бывших германских колоний в Микронезии (севернее экватора) была признана официально: Япония получала мандат Лиги Наций на управление этими территориями. Впрочем, она сохраняла контроль над ними и после выхода из Лиги Наций (вплоть до конца Второй мировой войны, когда острова – как подопечная территория ООН – перешли под управление США).

Поначалу мандатные территории управлялись властями Императорского военного флота, но в 1922 году было создано гражданское правительство. Учрежденное Управление по делам Южно-Тихоокеанских мандатных территорий занялось среди прочего вопросами образования местных жителей: в крупнейших населенных пунктах появились государственные школы – учебные заведения начальной ступени, предназначенные исключительно для уроженцев островов. Образование (прежде всего нравственное воспитание и приобщение к японскому языку) рассматривалось как первейшее средство превращения «дикарей» в верных подданных императора. В связи с этим подготовка подходящих учебников приобрела особую значимость. За 20–30-е годы учебные материалы четырежды подвергались ревизии и редактированию, и к началу 40-х было принято решение сделать редакторскую должность, предложенную Накадзиме, постоянной [4].

16 июня 1941 года Накадзима Ацуси уволился с прежнего места работы и 28 числа того же месяца на судне «Сайпан-мару» отбыл к месту несения новой службы. 6 июля, миновав острова Сайпан и Тиниан, а затем острова Яп, он прибыл в расположенный в сердце архипелага Палау город Корор – административный центр местных японских властей. Там Накадзима заболел сначала амебным колитом, затем лихорадкой денге, но как только встал на ноги, сразу пустился в путь: в сентябре его командировали инспектировать государственные школы на островах восточной части Каролинского архипелага и в Маршалловой группе – на Понапе, Кусаие, Лелу, островах Трук и других. В Корор он возвратился в ноябре. Однако не прошло и десяти дней, как пришлось ехать с той же целью на другие острова, на этот раз – расположенные севернее: в группе Яп и Марианском архипелаге (эта командировка продлилась до середины декабря). А уже в марте 1942-го Накадзиму направили обратно в Токио, в столичное отделение (по его собственной просьбе, в связи с неудовлетворительным состоянием здоровья). Возвращение домой стало поводом и удобной возможностью оставить службу: летом он подал заявление об увольнении.

В итоге микронезийский период в жизни Накадзимы Ацуси продлился недолго, около восьми месяцев. Считается, что причинами столь скорого ухода со службы стали проблемы со здоровьем (влажный климат Палау не способствовал излечению астмы) и нежелание Накадзимы выполнять возложенные на него обязанности. Кроме того, военно-политическая ситуация на юге Тихого океана резко обострилась: Япония атаковала Перл-Харбор. Как бы то ни было, домой Накадзима вернулся не с пустым руками. Жизненный багаж его пополнился уникальным опытом, идеями новых произведений и крепнущим желанием связать судьбу с литературой. Последнему способствовал в том числе определенный успех на этом поприще: стараниями писателя Фукады Кюя (друга Накадзимы, которому тот вручил перед отплытием на юг свои рукописи) в февральском номере литературного журнала «Бунгакукай» была опубликована пара его работ (в том числе рассказ «Луна над горой»). А в мае в том же журнале вышел роман «Свет, ветер и мечты», почти сразу выдвинутый на премию имени Акутагавы Рюноскэ. Лауреатом Накадзима не стал (по решению членов жюри награды не удостоился ни один из участников летнего конкурса 1942 года), но выдвижение на столь престижную премию для начинающего писателя само по себе было немалым достижением. И в августе – сентябре, насколько можно судить по сохранившимся записям, Накадзима приступил к работе над текстами, в основу которых легли материалы, собранные за время скитаний по южным архипелагам. Дело пошло споро, и 15 ноября свет увидел второй прижизненный сборник произведений Накадзимы Ацуси, названный «Истории южных островов» – по включенным в него микронезийским циклам (первый, «Свет, ветер и мечты», вышел четырьмя месяцами ранее). Казалось бы, какой красивый многообещающий восход! Но – увы: до окончания биографии писателя остается буквально две строки. В том же месяце – вследствие сезонного обострения астмы и негативного воздействия принимаемых лекарств – состояние здоровья Накадзимы резко ухудшилось: он был госпитализирован и 6 декабря скоропостижно скончался.

В настоящий сборник вошли два цикла микронезийских рассказов (или, скорее, сказов) и очерков: это «Истории южных островов» и «Атоллы». Оба относятся к числу поздних работ, которые Накадзима создавал, уже признавая за собой право называться писателем (право, в котором отказывал себе, возможно, слишком долго). Они пользуются не меньшей популярностью, чем рассказы, основанные на стародавних китайских легендах и притчах, хотя фокус уделяемого им внимания нередко смещается в сторону содержательной составляющей: настолько актуальны поднимаемые в них вопросы, настолько ценны психологические портреты людей недавнего прошлого.

Разумеется, Накадзима Ацуси далеко не единственный японец, оставивший письменные свидетельства о своем пребывании в Микронезии 1930-х – начала 1940-х годов. Писались путевые очерки, повести, составлялись служебные отчеты. В этом смысле тексты Накадзимы не уникальны. Не уникальны его изначальные представления и предубеждения в отношении Южных морей и их обитателей, о чем он сам упоминал не единожды: грезы о потерянном рае, клише европейских колониальных романов; Герман Мелвилл, Пьер Лоти, Поль Гоген и, конечно, Роберт Льюис Стивенсон. В этом он тоже лишь один из многих. Тем не менее именно его лаконичные зарисовки без конца цитируются в исследованиях японского (и, шире, мирового) колониализма, постколониализма, японской культурной идентичности и так далее [5]. И если выискивать в его текстах нечто уникальное (помимо, разумеется, неповторимого стиля изложения, умения передать главное двумя-тремя штрихами… помимо, собственно, таланта рассказчика), то, возможно, небесполезным будет присмотреться к специфическому сочетанию момента, взгляда и положения, в них отразившегося. Накадзиме Ацуси выпало отправиться на Южные острова всего за полгода до открытия Тихоокеанского театра военных действий Второй мировой войны. Сам он, разделяя многие типичные идеи и убеждения обитателей сердца империи, всё-таки обладал богатым опытом проживания за пределами Японского архипелага. Наконец, служебное положение не просто позволяло, а обязывало его погружаться в реалии местной жизни, которые открывались далеко не всякому приезжему японцу. Совмещая редакторскую работу с инспектированием отдаленных школ, он успел посмотреть на островной быт во всём его многообразии и вдоволь налюбовался на красоты тропических широт. Но вместе с тем увидел, как странно порой воплощаются в жизнь «бумажные» предписания, насколько далеки от реальности общепринятые представления об островитянах, их нуждах и счастье, которое им якобы помогала устроить Японская империя. В письмах, которые Накадзима отправлял из Микронезии домой, отразились его нерадостные раздумья и сомнения в целесообразности своей работы. В ноябре 1941 года он писал жене:

…Я отчетливо осознал, насколько бесполезен труд по составлению и редактированию учебников для местных жителей. Есть множество гораздо более важных условий для их счастья, учебники же – такая малость; это, пожалуй, последнее, о чем стоит беспокоиться. К слову сказать, подарить этим островитянам счастье в настоящий момент мы не в состоянии. Обеспечивать их должным жильем и пропитанием становится всё сложнее, такова нынче ситуация в Южных морях. Пусть даже мне удастся немного улучшить учебники, разве от этого что-нибудь изменится – теперь, в такое время? Обрывочное образование принесет им, мне кажется, только горе. Я окончательно охладел к своей редакторской работе. Но вовсе не потому, что островитяне мне неприятны. Всё потому, что я их люблю. Мне нравятся обитатели островов (коренные). Не сказать даже, насколько они милее мне черствых приезжих с внутренних территорий. Чувствуется в них прямодушие, какая-то неизбывная наивность. Взрослые здесь напоминают больших детей – да таковы они и есть. Думаю, в прошлом эти люди были вполне счастливы… [6]

Известно еще одно обстоятельство, в котором можно усмотреть причину некоторых особенностей микронезийских текстов Накадзимы Ацуси. Это его близкое знакомство с Хидзикатой Хисакацу (1900–1977) – скульптором, художником, этнографом, оставившим после себя как яркие произведения пластических искусств, вдохновленные культурой Южно-Тихоокеанских островов, так и многочисленные труды по этнографии Микронезии. В Южных морях Хидзиката провел больше десяти лет – с 1929 по 1942 год. К моменту знакомства с прибывшим на острова молодым чиновником Накадзимой Ацуси он уже был, выражаясь словами Мариян, героини одноименного очерка, «больше чем наполовину островитянином». Если с ближайшими коллегами по службе отношения у Накадзимы не складывались, то в Хидзикате он нашел доброго друга и, судя по всему, родственную душу. Накадзима часто общался со старшим товарищем, проводил у него вечера и в какой-то момент получил возможность читать его «полевые» дневники, изобиловавшие пересказами местных мифов и преданий, зарисовками предметов традиционной утвари и росписей общинных домов а-бай. Можно сказать, что отголоски общения с Хидзикатой в той или иной форме угадываются почти в каждом микронезийском тексте писателя.

Зарисовки Накадзимы легки по слогу, но не по содержанию, лаконичны, но не схематичны: при малом объеме они содержат такое количество деталей и житейских подробностей, какое едва ли можно собрать и осмыслить за восемь месяцев. Тексты первого цикла, «Истории южных островов», принято относить к художественной литературе. Второй, «Атоллы», называют циклом путевых очерков, в которых запечатлен личный опыт писателя. Но деление это условно. Первые два рассказа из «Историй» представляют собой авторское переложение палауских преданий, третий основан на реальном событии, произошедшем, правда, не с автором, а с Хидзикатой. Впрочем, и среди очерков имеется сюжет, восходящий к личному опыту Хидзикаты («Наполеон»). В то же время в очерке «Мариян», который нередко рассматривают как документальный (в «уважаемом Х.» без труда опознаётся тот же Хидзиката; образ Мариян списан с реальной личности, Марии Гиббон) обнаруживается – при сопоставлении с дневниковыми записями – немало додуманного и привнесенного [7].

Знакомство Накадзимы с Хидзикатой, с дневниками этого художника и ученого способствовало, кроме всего прочего, насыщению микронезийских текстов писателя словами палауского языка. Следуя воле автора, переводчик постарался сохранить имеющиеся в текстах палауские включения: повествование почти во всех случаях выстроено так, что незнание того или иного слова не мешает восприятию истории в целом; тем не менее читатель всегда может заглянуть в словарь, приведенный в конце книги.

Нужно отметить один технический нюанс передачи палауских слов в представленных ниже переводах. В силу некоторых особенностей фонетики языка палау (гортанной смычки перед начальными гласными, назализации согласных звуков), а также частого стечения согласных в словах, при их транскрипции посредством японской слоговой азбуки каны неизбежны некоторые неточности (недаром уважаемый Х., как отмечается в «Мариян», записывал мифы Палау не родной каной, а символами латинского алфавита). Однако в произведениях Накадзимы Ацуси все палауские включения переданы именно каной. В одних случаях искажения, обусловленные ее использованием, незначительны, в других затрудняют понимание. Так, например, рыба кемедукль (пал. kemedukl) превращается в «камудоккуру», а дом духов, уленганг (пал. ulengang), в несколько странный, но обманчиво знакомый русскоязычному читателю «уроган». Поэтому в переводах, когда это было возможно, для передачи палауских включений использовались устоявшиеся, принятые в русском языке варианты записи соответствующих слов. При отсутствии таковых переводчик обращался к примерам транскрипции тех же слов символами латиницы; и только если таких примеров в словарях и прочих источниках не находилось, использовался вариант, приведенный в оригинальном тексте (к нему пришлось обратиться для передачи личных имен некоторых персонажей). Среди основных источников, по которым проверялась латинская транскрипция слов, – «Новый палау-английский словарь» под редакцией Льюиса С. Джозефса (New Palauan-English dictionary / Lewis S. Josephs. Honolulu: University of Hawaii Press, 1977, 1990), южно-тихоокеанский дневник Накадзимы Ацуси (в дневниковых записях писатель часто использовал для передачи слов палау латиницу), дневники и научные работы Хидзикаты Хисакацу.

Наконец, отдельного упоминания заслуживает оригинальное японское понятие, которое встречается на страницах микронезийских произведений Накадзимы Ацуси довольно часто. Это «внутренние территории» (яп. найти). Внутренними территориями – в противовес территориям внешним (яп. гайти) – традиционно именовалась та часть Японского государства, которая в разные периоды истории позиционировалась как метрополия. В XIX веке «внутренним» островам Хонсю, Кюсю и Сикоку противопоставлялись «внешние» Хоккайдо и Рюкю. В XX веке, в период активного расширения Японской империи, понятие это было перенесено на ее заморские владения, в том числе на архипелаги Микронезии.

Писатель предельно аккуратен в обращении с политико-географическими характеристиками Южно-Тихоокеанских мандатных территорий. Во всех рассказах и очерках о Микронезии он лишь единожды – в описании странной дисгармонии города Корора, приведенном в очерке «Мариян», – позволил себе использовать слово «колония» (яп. сёкуминти). И сделал это явно намеренно. В остальных пассажах мандатные территории чаще всего превращаются в «острова», «Южные острова» (либо «Южные архипелаги», «Южные моря»), а их обитатели – в «островитян» или «местное население». Тем примечательнее, что выражение «внутренние территории» (в силу исторически сложившегося обыкновения?) встречается в его текстах повсеместно.

В завершение предваряющего слова переводчик хотел бы выразить искреннюю благодарность Ксении Борисовне Лозовской за ценные консультации и помощь в переводе и представлении цитат из средневековой китайской поэзии, какие наш автор – человек образованный и культурный, достойный сын династии ученых-китаеведов – не забывал приводить соответственно месту и времени, даже очутившись на краю ойкумены. Всё-таки не зря уважаемый Х. называл своего друга не Ацуси, а Тон-тян, предпочитая японскому чтению его имени китайское.

Екатерина Юдина

Рис.2 Атоллы

Дневник Накадзимы Ацусси

Рис.3 Атоллы
Рис.4 Атоллы
Рис.5 Атоллы
Рис.6 Атоллы

Рукопись рассказа «Счастье»

Истории Южных островов

§ 1

Счастье

Давным-давно жил на острове один многострадальный бедолага. В тех краях никто не придерживается странного обычая считать свои годы, поэтому возраст его точно не назвать, ясно только, что был он уже не молод. Над ним вечно все потешались: мол, и волосы-то у него почти не вьются, и кончик носа не приплюснут как следует. К тому же губам его недоставало полноты, а коже – благородного черного лоска, что тоже не добавляло привлекательности. А еще он был беден: на всём острове не нашлось бы, вероятно, человека беднее. Среди палаусцев особо ценятся похожие на магатамы бусины под названием «удоуд» – они используются как деньги; но у того бедолаги ни одной такой бусины, разумеется, не водилось. А раз так, то шансов обзавестись женой – заполучив ее, в конце концов, хотя бы с помощью богатств – не оставалось совсем никаких. И ютился он один-одинешенек в углу сарайчика при доме верховного рубака, у которого трудился как самый низкий прислужник. Какая ни находилась в доме черная работа – всю поручали ему. На острове, где обитали сплошь лодыри да лежебоки, у него одного не находилось времени для безделья. Просыпался он раньше утренних птах, наполняющих щебетом мангровые заросли, и шел ловить рыбу. Однажды ранил бискангом гигантского осьминога, а тот прицепился к его животу и груди, от чего всё тело раздуло. В другой раз за ним погналась огромная черна [8], и он едва успел спастись, забравшись в каноэ. А еще ему как-то защемило ногу огромными, точно лохани, створками тридакны [9]. В полдень, когда все прочие жители острова подремывали в тени деревьев или под крышами застеленных бамбуком жилищ, он один разрывался между таким множеством дел, что голова шла кругом: дом вычистить, сарай поставить, пальмовый мед собрать, кокосовые веревки свить, кровлю уложить, да еще разные вещи для дома смастерить. По коже его постоянно струился пот: он ходил мокрый, точно полевая мышь после шквального ливня. И в одиночку выполнял любую работу, от и до – кроме разве что ухода за месеи, испокон веков считавшегося женским занятием. Когда солнце погружалось на западе в море, а у верхушек высоких хлебных деревьев начинали кружить большие летучие мыши, ему наконец выдавали охвостья кукау и рыбью требуху, какой впору кормить кошек и собак. После чего он, совершенно обессиленный, падал на твердый бамбуковый пол и засыпал – мо бад, как говорят палаусцы, что буквально означает «становиться как камень».

1 Личные имена приводятся в соответствии с принятым в Японии порядком: сначала фамилия, затем имя. – Здесь и далее – примеч. пер.
2 Из «Фрагмента 9» черновых набросков Накадзимы Ацуси.
3 Туситала в переводе с самоанского означает «рассказывающий истории». Так обитатели островов Самоа называли Роберта Льюиса Стивенсона.
4 К анализу образовательной политики, проводившейся японскими властями на мандатных территориях, обращаются многие исследователи, в том числе при освещении определенных фактов биографии Накадзимы Ацуси, с привлечением текстов его произведений в качестве дополнительных источников. Среди прочих можно назвать, например, работы Миты Маки, Мориоки Дзюнко, Сугиоки Аюми, Ян Ю (большинство исследований по теме публикуется в настоящее время на японском языке).
5 За примерами можно обратиться к работам Роберта Томаса Тьерни, Накамуры Кадзуэ, Нисихары Дайскэ, Судо Наото, Клемена Сеницы и других исследователей.
6 Из письма Накадзимы Ацуси жене Таке, датированного 9 ноября 1941 года.
7 Микронезийские рассказы и очерки Накадзимы Ацуси – как и прочие его произведения – обласканы вниманием: составляются общие обзоры, анализируются отдельные тексты. Приведем для примера имена лишь некоторых авторов, публикующих работы такого рода: Нагаи Хироси, Накаходо Масанори, Сасаки Митиру, Хасимото Масаси, Ляо Сю-Цзюань, Чэнь Дзяминь, Ян Ю, Бова Элио, Нобуко Мияма Окнер. О позднем творчестве Накадзимы Ацуси писал Дональд Кин (Dawn to the West. New York: Holt, Rinehart and Winston, 1984). Отдельные исследования посвящаются людям, сыгравшим определенную роль в жизни писателя, – Хидзикате Хисакацу, Марии Гиббон. Среди подобных работ можно отметить книгу профессора Кавадзи Юки, изданную сразу на двух языках, японском и английском (Nakajima Atsushi’s “Mariyan” And Maria Gibbon, Its Inspiration. Japan: Minato No Hito, 2014).
8 Черны, или груперы (Epinephelus), – многочисленный род хищных рыб семейства каменных окуней. В тропической части Индийского и Тихого океанов водится один из наиболее крупных видов (Epinephelus lanceolatus), некоторые представители которого вырастают до 2,7 м в длину (при массе почти в 400 кг).
9 Гигантская тридакна (Tridacna gigas) – вид обитающих в тропических водах двухстворчатых моллюсков, раковины которых могут достигать в длину двух метров.
Продолжить чтение