И днём, и ночью

Семь пирожков о Кощее и еще один (вместо предисловия)

Кощей гулял у Лукоморья

И слушал сказочки кота.

Не тот зачин, не та концовка,

Морали же и вовсе нет.

Кощей гулял у Лукоморья

И встретил трех богатырей.

– А где же остальные тридцать?

– У них получка и запой.

Кощей гулял у Лукоморья

И в волны камешки бросал -

Ведь надо как-то развлекаться,

И чем-то вечность занимать.

Кощей гулял у Лукоморья,

Увидел Анну вдалеке.

И тут же как-то стушевался,

Создал портал и в нем исчез.

Кощей гулял у Лукоморья,

По Стрельниковой выдыхал:

Беспрекословно выполняет

Он указания врачей.

Кощей гулял у Лукоморья

Поскольку – вопиющий факт! -

Во всем обширном тридесятом

Нет больше места для гульбы.

Кощей гулял у Лукоморья,

Жевал какой-то пирожок.

А так он пирожков не любит,

Да и поэзию вообще.

Я семь куплетцев сочинила.

Простите, что не точен стиль.

Я просто не могу Кощея

Со строчной буквы написать.

С легким паром, ёпта!

Есть в тридесятом вопросы, которых лучше не касаться. Ну, например, щекотливый во всех отношениях вопрос об игле. Или педагогические способности Кощея, вырастившего, как известно, не одно поколение Василис премудрых и Василис прекрасных. Или, вот, например, строгий запрет на употребление всеми видами сказочных сущностей обычного русского мата. Вот по этому-то поводу и возмущался как-то раз довольно громко дядька Черномор, зашедший на рюмку зубровки и балык сома к Водяному.

– То есть как это так, значит! – громогласно восклицал он, косясь на крепко запертые двери в палатах Водяного и прикидывая толщину водного слоя над его дворцом. – То есть нам, которые, значит, верой правдой, да вдруг нельзя, а энтому, который только и умеет, ему, значит, можно!

Водяной дипломатично откашлялся и сказал, на всякий случай принизив голос, и всем своим видом словно приглашая Черномора поступить также:

– Так он же, вроде, не того…

– Чего не того? – неожиданным шепотом спросил обескураженный дядька.

– Ну, не сказочная сущность. Он же, вроде, самый обыкновенный Кузьмич, или Матвеич, или Дормидонтыч, уж не знаю, как его по отчеству…

– Да хоть Халдеич! Ты слышал, как он загибает? – трагически зашептал Черномор. По правде говоря, шептал он так громогласно, что девицы водяницы, водившие хоровод посреди залы, заметно колебались от распространяемых им звуковых волн.

– Загибает, значит, ему можно, – продолжал увещевать друга Водяной.

– А нам, значит, нельзя, – мрачнел Черномор и заливал горе зубровкой.

Вы, конечно, ничего не поняли из этого разговора. Еще бы! Вы ведь, в отличие от меня, не знаете, что Кощей очень уважал русскую баню, и привык ходить туда каждый четверг и субботу. А в бане всем заправлял кряжистый угрюмый банщик, тот самый Кузьмич или Халдеич. И вот этот банщик буквально ни одного предложения не мог сказать, не добавив крепкого словца. И властитель тридесятого, вообще мата крайне не уважавший и потому запретивший, банщику этому все спускал с рук. Уж больно хорошо тот хвостал веником, поддавал пару и подносил квас в запотевшей кружке. Видимо, бессмертный чародей чувствовал какую-то глубинную связь между неистощимым сквернословием Кузьмича (или Халдеича) и его отменным мастерством и боялся нарушить эту тонкую гармонию. А Черномор, что Черномор? Он прекрасно охранял границы тридесятого и не употребляя крепких слов.

Гостеприимство

Сказать, что Кощей любил жареную картошку со шкварками – это ничего не сказать.

В бывалошние времена, он велел ставить перед собой всю сковороду разом, и ел прямо ложкой (в бывалошние времена иноземной диковинки – вилок – в тридесятом и слыхом не слыхивали) шкворчащую румяную массу, щедро сдабривая ее сметаной, да с солеными огурчиками, да с копченой на ольховой стружке рыбкой, запивая брагой (в бывалошние времена Кощей еще пил брагу)… Но что говорить о временах давно прошедших!

Теперь же бессмертный маг может только облизываться, вспоминая жареную картошку и ковыряя специальной двузубой вилочкой побеги сельдерея… Впрочем, страсть свою к нехитрому кушанью он все же удовлетворяет. Хотя и довольно странным способом. Он полюбил потчевать гостей. И ладно бы бабу-ягу (хотя, пожалуй, вредная старуха ославила бы за такое угощение Кощея скупердяем) или кота Баюна (который сметану бы слизал, а на картошку чихнул три раза и сказался сытым от пуза). Нет, властелин тридесятого любил кормить картошкой шишиг, иногда заглядывавших к нему по разным надобностям.

Тощих, костлявых шишиг, которые жутко гордились своими утонченными формами и питались исключительно ивовыми почками! Да, да, тех самых шишиг, чьи андрогинные тела шествовали по всем подиумам Европы в незабываемые девяностые! Вот это вот воплощение анорексичного шика он, пользуясь тем, что слабые создания никак не могли отказать великому колдуну, набивал до отказа жирной, жареной на сале картошкой!

Шишиги тщательно жевали, давились кушаньем и улыбались искательно, а Кощей сидел напротив, придвигал то сметанку, то золотистого муксуна и самым своим бархатным голосом уговаривал съесть, ну, еще кусочек, ну, порадуйте старика, милая барышня, ну, вот этот такой румяный…

Как будто не знал, хитрый черт, что после этого ужина шишига будет две недели сидеть на болотной воде и слабительном!

Немного

о приятном

Новый год Кощей празднует во всех часовых поясах. Открывает по очереди порталы, выпивает местный напиток, закусывает местным деликатесом и перемещается дальше. "Это своего рода русская рулетка" – объяснил он мне как-то. – "Никогда не знаешь, какой бормотухи тебе дадут выпить и какой гадостью предложат закусить. Хуже всего во Франции. От элитного шампанского обычно я слишком сильно хмелею, и не могу удерживать пространственно-временной континуум. И начинает меня мотылять то в древнюю Финикию, то к динозаврам, то вообще во времена больших вулканов. Один раз попал в самый разгар танкового побоища. Со всех сторон взрывы, а тут посередке я во фраке и небесно-голубом поясе. Сраму натерпелся!" Впрочем, это повелитель тридесятого несколько кокетничает. Прекрасно он удерживает этот самый континуум в любом состоянии. Просто иногда его тянет пошалить.

Вот кто в новогоднюю ночь набирается, так это кот Баюн. Перепьется валерьянкой и рыбьим жиром, обожрется холодцом и воет самые жалостливые песни до утра. Особенно про прекрасных дев, погибших в бездонных пучинах – любит, зверюга такая, немецкий романтизм.

Рок-н-ролл

Из историй, рассказанных мною, у тебя, постоянный читатель, могло сложиться ошибочное мнение, что Кощей особо благоволит России. Может быть, даже ты решил, что Кощей и сам русский. Но это не так. Как любой маг вне категорий властелин тридесятого давно уже не то, чтобы позабыл, но абсолютно стал равнодушным к своей родине. Что касается до иных стран, то тут у бессмертного старика случаются увлечения, которым он поддается со всем пылом своего далеко не старческого сердца.

Вот в конце сороковых годов прошлого века, например, увлекся он Североамериканскими Штатами. Основательно так увлекся, и провел немало ноябрьских дождливых вечеров в клубах Бруклина, а летом так вообще пропадал в Голливуде и даже спродюсировал какое-то там кино, но исключительно, чтобы угодить одной черноглазой субретке. А вообще же увлек его рок-н-ролл. Сама идея того, что в музыке ритм может оказаться главнее мелодии прельстила Кощея до крайности, так что он принялся за совсем неподходящее для такого великого существа дело – он начал танцевать.

Находясь в превосходной физической форме, он довольно быстро превзошел всю сложную акробатику этого танца, но вот беда – партнерши подходящей найти никак не мог. Ловкие и дерзкие смуглянки, которые мастерски отплясывали в негритянских кварталах, при виде солидного пожилого, а главное – белого, мужчины совершенно терялись и уже не вскидывали так ловко свои стройные ножки и не вертели так завлекательно пышными юбками.

Пришлось Кощею обратится за помощью к бабе-яге. Та обозвала его плешивым козлом, но зелье сварила. Приняв его, маг крякнул и схватился за голову: зуд был невыносимый – сразу по всей лысине завились вылезшие бог весть откуда черные жесткие кудри. Кожа потемнела, глаза несколько выкатились, и вскоре стоял вместо всем знакомого Кощея посередь Лукоморья молодой симпатичный афроамериканец, которых тогда, конечно, афроамериканцами никто не называл. И наплясался же царь тридесятого вволю! Что же до внезапно ставшего крайне популярным среди самых широких слоев населения культа вуду, то тут он совсем ни при чем. Во всяком случае, кот Баюн, рассказавший мне эту историю, клялся собственным хвостом, что совсем, совсем-совсем ни при чем.

Ещё о вреде интернета

Кощей с утра был не в духе и решил развеяться, почитав, что пишут в интернете. Полазав с два часа по известным ему блогам баб-ёг, водяниц и шишиг и не найдя там ровно ничего успокоительного, кроме интересной профилактики насморка с помощью кровоочищающих клизм, бессмертный маг обратился к википедии. И тут помрачнел еще больше, заперся в кабинете и принялся без дела гонять наливное яблочко по блюдечку, разглядывая трущобы царства Меровингов (места мрачного и жуткого, в отличие от милого сердцу тридесятого).

Обитатели Лукоморья, глядя, как над дворцом сгущаются в буквальном смысле грозовые тучи, не сговариваясь, решили послать к Кощею утешителя. И опять же не сговариваясь, выдвинули (вернее сказать, выперли) из своих рядов кота Баюна.

– Кому ж и идти-то? У тебя и язык хорошо подвешен, и обаятельный ты, и в случае чего – сиганул в кусты, и поминай тебя, как звали, – оправдав свой выбор таковыми словами, они под лапы доставили несчастного кота во дворец, а сами притаились за воротами, делая вид, что заняты общественно полезным трудом.

Кот, как то свойственно всем котам, незаметно просочился сначала в сени, потом в горницу, а там и в кабинет. Очутившись в кабинете, он сел в уголку поближе к форточке, оценил ее размеры, успокоился на том, что туда пролезет уж точно, и сказал неестественно бодрым голосом:

– А что-то ты, батюшка, пригорюнился? Али напасть какая? Не добрался ли кто, паче чаяния, до тайного сундука, в котором обитает заяц, а в зайце утка, а в утке…

Но Кощей не дал договорить коту. Он поднял на него полный муки взгляд и разразился гомерическим хохотом.

– Не батюшка я! – отсмеявшись прогрохотал он. – Я – самый известный архетип лича! – и, не обращая внимания на вытянувшуюся морду кота, продолжил. – И яйцо – не яйцо! Филактерия это! – и вновь принялся хохотать. Не дожидаясь дальнейшего, кот ретировался в форточку.

– Наш-то никак с глузду двинулся? – резюмировала, услышав рассказ Баюна, лукоморская нечисть. – А все интернет этот! Чтоб ему ни дна, ни покрышки! Выдумают тоже – филактерия…

Разные способы употребления гарбуза

Было это не так, чтобы давно по меркам Кощея, но по сравнению с человеческой жизнью давненько. Бессмертный маг тогда путешествовал по русскому югу с целью настолько секретной, что и сейчас об этом говорить небезопасно. И вот остановился он в одной станице в хате у вдовы Настасьи. Вдова жила одна, держала себя чисто и строго, и глаза ее, опушенные длинными ресницами и осененные собольими бровями, никогда не поднимались выше дозволенного предела. Оттого, конечно, выглядела Настасья много старше своих двадцати шести лет. Жизнь как-то так распорядилась, что овдовела она рано и от брака не осталось ни приятных, ни неприятных воспоминаний, ни ребятенка.

Кощей, которого все на станице почитали за проезжего офицера и именовали "ваш бродие", поначалу не обращал на женщину никакого внимания. Кормила она сытно, убирала тщательно, постель заправляла по струночке, рубахи и портки стирала со старанием. А больше Кощею от нее ничего не надо было.

Но тут наступила та пора, когда из щедрой кубанской земли прет урожай со страшной силой, а вслед за тем начинают играть свадьбы. И, как не отнекивался хитрый маг, пришлось-таки ему посещать торжества, пить крепкую брагу и объедаться до невозможности. Правда танцевать он не танцевал, да его, по правде сказать, не очень-то и звали – что возьмешь со старика! Так вот, как-то на такой свадьбе бабы пристали к Настасье: спой да спой величальную. Та поначалу отнекивалась, прикрывая рот концом платка, а потом сдалась, встала во весь рост, да и завела старинный переливчатый напев. Тут Кощей и вздрогнул: голос Настасьи наполнил сперва горницу, затем двор, а потом и весь мир, вытеснив из сердца властелина тридесятого все заботы и думы. А певица между тем подняла глаза, и все (а в первую очередь древний маг) увидели, какие они у нее – огромные, бездонные, сияющие.

В общем, Кощей влюбился. И повел осаду по всем правилам военной тактики и стратегии: дарил Настасье шелковые платки и шали, угощал печатными пряниками, говорил сладкие речи… Да только все впустую! Не люб он был Настасье. Да и как его полюбишь, посудите сами: он и стар, и лыс, и усов у него никаких нет и не предвидится, а что до подарков и разговоров – так это баловство одно.

Между тем местные казаки уже заприметили увлечение Кощей и, посмеиваясь, говорили ему:

– Ой, смотри, ваш бродие, угостит она тебя гарбузом, и отменным! – и, глядя на недоумевающего старика, поясняли, – Это значит, ваш бродие, полный отлуп она тебе даст!

Так и случилось. Однажды, полуулыбаясь, поднесла Настасья жильцу роскошную духмяную тыкву, которые на русском юге гарбузами называют. Кощей глянул и вдруг рассмеялся:

– А запеки-ка мне этого гарбуза с кашей, да с луком, да с маслицем. Славный ужин будет. – И добавил зардевшейся казачке: – Ведь гарбуз теперь мой, а со своим гарбузом я волен делать, что пожелаю!

Творческий кризис кота Баюна

– Что-то я все больше замечаю, что старые сказки уже не веселят публику, как прежде, – пожаловался кот Баюн русалкам, которые, собственно, и составляли большую часть его аудитории. Русалки – барышни сущеглупые, хоть и прелестные – во множестве историй, рассказываемых сторожем тридесятого, запутались уже давно и, правду сказать, вообще не отличали, когда заканчивалась одна байка и начиналась другая. Но, стремясь угодить Баюну, ласково ему улыбнулись и принялись согласно кивать головами.

– Не тот стал русский фольклор, – прокричал, что есть мочи, кот бабе-яге, которая, старательно соблюдая запрет Кощея, облетала дуб зеленый стороной, – да и не русский стал не тот, – продолжал орать неугомонный сказитель.

– Похоже у меня того, творческий кризис, – наконец подытожил кот, горестно уткнувшись мордой в длинную бороду дядьки Черномора.

– А выпить пробовал? – сочувственно спросил дядька, от всех печалей потчевавший своих богатырей старкой и зубровкой.

– Разве ж тут выпьешь! – горько посетовал кот. – Кажный ведь день ходит к дубу, – последовал неопределенный кивок куда-то в сторону от Лукоморья, – проверяет репертуар, вынюхивает. Лишнего золотого у него не допросишься! – дядька Черномор поспешил уйти, пока беседа не приняла совсем уж нежелательный характер.

– А выпить это идея! – раздался бодрый голос и Баюн с ужасом увидел, что в трех метрах от него стоит одетый в изящную итальянскую дубленку (из экозамши, уважаемые защитники природы, из экозамши), джинсы Труссарди и специально сделанные на заказ у одного старого тосканского мастера казаки, – ну, конечно, – сам Кощей!

– Эй, кто там, – щелкнул меж тем пальцами повелитель тридесятого и из воздуха материализовался опрятный отрок с тележкой на колесиках. На тележке стояла запотевшая бутылка с прозрачной, как слеза, жидкостью, пара изящных стопочек, целый осетр в косую сажень длиной, пластины паюсной икры на серебряном блюде и свежайшее масло в масленке мейсенского фарфора. Прочая ерунда, вроде селедочки с луком, груздочков соленых, моченых яблок и тирольских колбасок, тушеных в томате, упоминания, естественно, не заслуживает.

Кот облегченно вздохнул: Кощей был сегодня милостив и пропустил дерзкие слова мимо ушей.

– Мне бы валерьянки, – развязно бросил он отроку и потер левой задней лапой за ухом. Потом вспомнил подходящую случаю цитату (Баюн любил в своей речи щегольнуть цитатой) и добавил: – четыреста капель валерьянки.

О памяти и забвении

Однажды кот Баюн отвлекся на болтовню с русалкой и забыл свежесочиненную сказку. Ну, забыл и забыл. Что тут такого? Любой из нас сотни раз на дню забывает сотни мелочей и вещей уж всяко поважнее, чем какая-то сказка.

Но кот жутко огорчился. Весь день, все сумерки и половину ночи он бродил кругами по златой цепи и бормотал себе под нос обрывки всевозможных эпосов, сказаний, былин и частушек, пытаясь поймать ускользнувшую от него историю. Но история не ловилась. От огорчения у кота Баюна пропал аппетит, побледнели уши и повис прежде гордо задранный хвост. Через два дня у него стала выпадать шерсть. И так симметрично стала: выпадет шелковый волосок – и тут же серебряный, выпадет с левой стороны – и тут же с правой.

Кощей обеспокоился. Здоровье поданных – предмет заботы любого хорошего государя, тем более, здоровье слуги приближенного, преданного и доверенного. Пришлось применить мощнейшее зелье воспоминания. Отведав его (три капли растворить в стакане молока, выпить залпом) Баюн громогласно чихнул, почесал задней лапой левое брыльце и сказал отрешенно:

– А сказка-то – дрянь! Совсем негодящая сказка, – и больше никому ничего не поведал.

Недоброжелатели Кощея (особенно баба-яга) немедленно распространили сплетню, что вовсе не зелье воспоминания то было, а зелье безразличия. Что на самом деле кот Баюн сочинил меткую сатиру на властелина тридесятого, а все воспоследовавшее есть результат хитроумной интриги, подведенной бессмертным магом под простодушного сказителя.

Впрочем, это, конечно же, слухи, не имеющие под собой никакого основания.

О вкусах обитателей тридесятого

Кот Баюн был преданным поклонником русской классики. А Кощей классики не любил. Кощей любил, как я уже где-то говорила, дамские любовные романы, которые искренне считал хитроумными сатирическими памфлетами. "Эк, она баб пробирает! – говаривал он, читая сто тридцать первую страницу романа "И сердце верное подскажет", – все правильно! Так их, бездельниц!" Причем страсть его была – страсть давняя. Еще в далеком шестнадцатом веке он зачитывался пышными барочными новеллами малонынеизвестных испанских и португальских авторов. До этого отдавал предпочтение слезливым "Ланселотам, озерным рыцарям" и прочей лабуде о несчастной любви. В античные времена он читал поэмы, из коих (к сожалению или к счастью, уж и не знаю) до нас не дошла ни одна. "Илиаду" же считал варварским, жестоким, полным необоснованных раздоров и убийств, сочинением.

Именно поэтому Кощей неоднократно предпринимал попытки повлиять на репертуар кота Баюна. "Что ж ты опять заладил читать Пушкина!" – говаривал он известному сказителю. "Зубы же сводит от этой "Пиковой дамы" Тьфу, старье какое! Вот тебе новый роман Екатерины Вильмонт! Ты посмотри, какой слог, какой сюжет, какая проработка характеров!" Кот презрительно фыркал, пучил глаза и воротил нос. После чего заводил уже что-то совершенно несусветное, вроде Гиляровского или Панаева.

Не знаю, удастся ли бессмертному старику в конце концов склонить его на свою сторону. Ведь они оба, и царь, и Баюн придерживаются того принципа, что о вкусах не спорят и продолжают одинаково истово один – любить классику, а другой – отвергать.

Прощай, Масленица!

А вот Масленицу Кощей не любил. Ну, представьте сами – все вокруг едят блины, семужку, осетровую уху с налимьими печенками, растопленным сливочным маслицем все это полито и прозрачной водочкой запито…А ты ковыряешься вилкой в толоконной каше, заедаешь ростками цикория и цедишь отвар брусничных листьев! Кот Баюн, опять же, смолотивший с утра трех стерлядей, и угомонивший полтора пузырька валерьяны, поет во все горло, успешно заменяя собой хор Большого театра, что-то из оперы Римского-Корсакова "Снегурочка". Опера, спору нет, прелестная, особенно если Любаву поет эта вот, чернобровая и пышногрудая, как бишь ее… Но уже сил никаких нет слышать это громовое "Широ-о-о-окая масленица!"

И самое главное, ведь не отвлечешься никак! Затеял было почту разбирать, а там сплошь открытки со стопками блинов и икрой в хрустальных масленках. Пошел прогуляться, ненароком забрел в Москву – а там кругом все те же блины, правда без икры и на незавидных пластиковых тарелочках… но они же! Сериалы Кощей не смотрит, детективы читать неохота, баба-яга куда-то с утра лыжи навострила – не перекинуться теперь словечком с вредной бабкой, не полаяться от души.

Между тем, свечерело. Крякнул Кощей, поскрябал лысину пятерней, да и крикнул мальчишку.

– Ты, это, давай, того самого…

Мальчишка не первую сотню лет служит повелителю тридесятого, знает свое дело: скрылся из глаз и через миг вернулся с серебряным подносом. На подносе графинчик перцовой, чарочка нужного размера, горка сухариков, самых лучших – аржаных, – с крупной солью, лучок перламутровый, итальянский, помидор, изъятый из самого настоящего астраханского давно прошедшего полудня, и – эх, врачи запретили, да была не была! – вяленая вобла, полная пахучей острой на вкус икрой. Ну, что ж, прощай, Масленица!

Русский мир

– А то было еще дело… – кот-Баюн вольготно раскинулся на теплом лукоморском песочке. – Залетел к нам как-то дракон заморский. Совсем без понятия, куда попал: кричит-ругается, огнем жжется, требует от Кощея на поклон к нему идти, и вести на прокорм змею поганому исключительно девственниц.

– Да ну?

– Ну, вот. Кощей, конечно, сперва мирно хотел дело покончить. Послал к нему бабу-ягу и представил дело так, что это последняя девственница на землях тридесятого. Ан вражина-то хитрый попался, нюху своему доверял больше, чем словам кощеевым. Чую, говорит, полным-полно у вас тут самолучших сочных девок.

– А оно и вправду так?

– Дык, конечно. Василис тогда по теремам человек двадцать еще оставалось, русалки вон, на ветвях сидят, все, как одна, дуры непорочные. Баба-яга, наконец… Немало их, чистых девушек еще тут обитает, царство то, все-таки, сказочное. Но мы отвлеклись. В общем, дракон-супостат ярится и грозится все тридесятое пожечь, а сокровища кощеевы похитить. Самого же Кощея… – тут Баюн понизил голос и прошептал непечатные слова, которые, памятуя о цензуре, я повторить не решусь. – Кощей и рассердился.

– И что?

– А то, – мурлыкнул хитрый черт и показал мне лапой на маленькую клетку для сверчков в китайском стиле, висящую в виде медальона на шее у одной из русалок. Приглядевшись поближе, я с трудом разглядела внутри клетки малюсенького синего (синий – цвет скорби в мире змеев) дракончика с подрезанными крыльями.

– Уменьшил! – торжествующе сказал Баюн. – Чтоб, знал свое место в нашем мире. В нашем русском мире, – добавил сказитель значительно, и я поняла, что байки на сегодня кончились.

PS Кстати, я сомневаюсь, что мир Кощея русский. Но вот Лукоморье, пожалуй, имеет к России самое непосредственное отношение.

Кадровые перестановки в тридесятом

Сегодня на обед, совершенно не предупредив, ко мне заявился кот Баюн. Он съел две свиные котлеты на косточке, выпил пол-литра простокваши и все это время хранил вызывающе таинственное молчание. Наконец, весь раздутый от простокваши и чувства собственной значимости, он выпалил:

– Черномора уволили!

– Как?

– А его совсем развезло на этой самоизоляции. Он как почал на Пасху отмечать, так до Красной Горки и отмечал. Потом, конечно, пошел трезветь. А ты ведь знаешь – наш брат, сказочный персонаж, когда трезвеет, входит в некоторый диссонанс с окружающей действительностью. – Кот взглянул на меня, прищурившись, видимо, проверяя, какой эффект на меня произвело заковыристое слово. – В общем, что-то Лукоморье ему не понравилось. Он и принялся буйствовать. Дуб, конечно, не своротил. Хотя и пытался. Море взбаламутил, так что черти из него полезли на сушу. А он их встречает, подбоченившись и лбешником своим здоровенным прямо в их хлипкие носы метит. То есть, они выпрыгивают, а он их так в полете и сшибает. Шум, визг, столпотворение. Кое-кто, конечно, не выдержал, и вышел к Лукоморью. И только он вежливо так начал:

– Прошу вас, дядюшка Черномор, быть поспокойнее и хотя бы складывать чертей в аккуратный штабель, а не метать в кучу, как попало…

Как дядька, выкатив красные от гнева глаза, заорал на него…

-На кое-кого, – едва дыша спросила я.

– ДА! – воскликнул Баюн восхищенно. – На самого на него. "Ты, – орет, – кто есть такой и откуда тутова взялся? Я, – орет, – таких, как ты, одной левой…" В общем, тут его и рассчитали подчистую. И теперь тридцатью тремя богатырями управляет золотая рыбка. Она-то, сердешная, не хотела, да разве ему отказывают?

– Кое-кому? – на всякий случай уточнила я.

Кот кивнул, после чего неопределенно повертел в воздухе роскошным хвостом и скрылся в портале, который для него (я в этом не сомневаюсь) самолично и весьма искусно навел кое-кто.

Причины дождя в Питере

– Хорошо-то как! – глядя в окно моей скромной квартиры на дождь стеной и пузырящийся асфальт, сказал кот Баюн. – А у нас, в тридесятом, ливни запрещены.

– Как запрещены? – старательно вытаращила глаза я.

– Особым указом. Тут, понимаешь, три года подряд погода была не очень. Ну, Кощей крепился-крепился, да и запретил все дожди, кроме грибных. Конечно, проблем прибавилось, – кот протянул, не глядя, лапу, сунул ее в баночку сметаны, поднёс ко рту и шумно облизал. – Крестьяне роптать начали. Тогда Кощей провел мелиорацию от реки Смородины по всем полям. Урожай спасли, но река существенно обмелела. А поскольку она была естественным рубежом на пути супостатов…

– То есть добрых молодцев? – не удержалась я.

– Ну их, то ись, – подтвердил добродушно кот. – то, значить, пришлось нанять дополнительных сторожей. Пару драконов, отряд безбашенных черных гномов, троллью семью и с десяток леших с дубинами, чтоб, значить, весь периметр покрыть. – Тут кот гордо взглянул на меня, чтобы удостовериться, что я уловила новое мудреное слово. Довольный моим неподдельным восхищением, он долакал сметану и радостно продолжил:

– Расходы из казны возросли. Тогда Кощей ввел новый подушный налог на вёдро. Вот, дескать, я тебе, народ, обеспечил ясную погоду, и ты теперь мне должон. Тут возроптали служилые люди (потому, ты ить знаешь, у нас, в тридесятом, налоги только служилые люди платят, потому что доходы прятать не могут). Кощей пригрозил их всех уволить и заменить гастарбайтерами из соседних арабских сказок. Служилые поворчали-поворчали, да и успокоились. Всем известно, никто из окрестных государей такое жалованье, как Кощей, не платит. Но, кто знает, может, у них заговор и зреет. На всякий случай Кощей нанял в личную охрану пару соловьев-разбойников. Тем, большей частью времени делать нечего, так они ходят к Лукоморью и щиплют русалок. Те, конечно, тоже возроптали. И я возроптал. Русалки – мои, и щипать их только мне можно!

Баба-яга, глядя на все это, посоветовала-было государю вернуть уже ливни, к чертовой бабушке. Но Кощей пошел на принцип. "Не нравилось, – говорит, – вам дождливое лето. Ходили ко мне, челобитные носили, дай нам, батюшка, хоть один солнечный сезон в году. Вот я дал. А вам опять не нравится! Нет уж, терпите!"

– А вы?

– А мы терпим. И вы терпите.

– Мы-то тут причем.

– А при том. Если где чего убудет, так в другом месте этого прибавится. Закон сохранения энергии, – блеснул еще раз мудреными словами кот, – слыхала?

– Так ты думаешь, – повела я глазами в сторону дождя стеной, – это все из-за него?

Кот значительно кивнул и принялся, фыркая, пить из толстостенной кружки чай с медом и молоком.

Обиженный кот

Сегодня все утро шел дождь. По дождю заявился расстроенный кот Баюн и сообщил срывающимся голосом, что Черномор, которого, как вы помните, тихо выперли на пенсию, жить мирно не захотел, а продолжил бузотерить.

Для чего подлизался к бабе-яге, повадился ходить к ней по вечерам пить наливочки и под эту марку спер зелье превращения. Зелье превращения, чтоб вам было ясно, это не такая штука, от которой можешь оборотится, кем хочешь и сбежать тем самым от надоевшей тебе сущности. Напротив, хлебнувшее этого снадобья существо перерождается в нечто, являющее собой квинтэссенцию его наиболее ярких качеств.

А так как Черномор всю жизнь только пил, командовал и вышагивал впереди тридцати трех богатырей, то обратился он в прапорщика.

– На взгляд так сказать, – грустно поведал Баюн, – конца 19-го века. В тяжелой шинели, смазных сапогах и с бравыми усами, в которые словно переместилась вся его роскошная борода. Ну, и, естественно, с фляжкой на поясе. И как-то так само получилось, что фляжка вышла неупиваемая. Пытался в таком виде богатырями управлять, но тем и прежних его выкрутасов стыдно, а тем более сейчас, когда он им и вовсе не начальник. Отказались наотрез и проводили под белы руки прочь. Ну, мной тоже особо не покомандуешь. Я при своем деле приставлен самим государем.

В общем, принялся он русалок строем водить. А какой из русалок строй? Как они будут шаг печатать, если ноги им не дадены? На шум шлепков русалочьих хвостов соблаговолил выйти Кощей. Посмотрел на всю эту порнографию и выписал Черномору командировку в ту часть тридесятого, где творятся солдатские сказки. "Там тебе, – сказал, – теперь самое место". Пенсион уменьшать, однако, не стал.

– Ну, так хорошо все кончилось, – обрадовалась я, – что ты дуешься?

Кот насупился и проворчал обиженно:

– Я не дуюсь, а поражаюсь. Вот некоторые ничего не делают, только горькую пьют и команды командуют, так и пенси-о-о-он и почет. А тут все ноги стоптал, все горло содрал… – на этих словах Баюн уронил горючую слезу прямо в плошку со сметаной, которой обильно смазывал предложенные ему оладушки. – Никакого уважения… – И спина кота затряслась то ли  от сдерживаемых рыданий, то ли от попытки проглотить последнюю, самую толстую оладью, которую он впихнул обеими лапами в пасть.

– Намерен, что ли, повышения жалованья требовать?

Кот махнул лапой и побрел в портал, ворча что-то вроде:

– Дождешься от него… Тут одни верой-правдой, а другим и фляжка и пенсион…

По убытии Баюна я привычно не досчиталась в холодильнике кольца краковской колбасы, десятка яиц и пары замороженных свиных котлет. Удивительно чисто работает, зараза! Ни в жизнь его с поличным не поймаешь!

Баюн о мировых проблемах

– А что ты думаешь, – спросил Кощей Баюна (на бессмертного старика иногда находила блажь поболтать с придворным сказителем), – что думаешь, к примеру, о глобальном потеплении?

Кот наморщил лоб, с минуту изображал напряженное раздумье, а потом браво отрапортовал:

– Мняу, вашество, потепления не чувствует! Совсем напротив, в носу свербит, и поясница ноет. – В подтверждение своих слов наглый котяра с чувством потянулся, каждой своей косточкой показывая, что такие проблемы, как нытье в пояснице, ему вовсе незнакомы.

– Ой, врешь!

– Ну, вру. Про поясницу вру. А про глобальное потепление не вру. Мы, коты, тепло завсегда хорошо чуем. Печку там, например… Или солнышко…

– Ну, ладно, – перебил Баюна великий маг, не без основания полагавший, что тот намерен затеять одно из своих длиннейших, да еще и в стихах, сказаний о Владимире Красном Солнышке.

– А вот Грета Тунберг, как о ней полагаешь?

– Бесчастное дитя!

– Несчастное? – переспросил повелитель тридесятого.

– Да нет, именно бесчастное, – без энтузиазма поправил кот (он полагал и полагал справедливо, что Кощею возражать – себе дороже). – Нет у нее настоящей судьбы, и прожить ей придется по чужой указке, и все время идти чуждой тропой. Впрочем, – кот обрадовался, что можно вывернуться и таки не возразить повелителю, – поэтому же ее можно назвать и несчастной. Ибо слышал я, что у людей почитается за великое несчастие, когда персона волей своей несвободна. Да и вообще всякие заболевания рассудка, – закончил он вдруг ни к селу, ни к городу и принялся активно вылизывать длиннющую шерсть на животе.

– А у котов что, – продолжал любопытствовать Кощей, – заболевания рассудка за несчастье не почитаются?

– Неа, – развязно отвечал Баюн. – Мы, коты, напротив, завсегда рады сойти с ума. Особенно в марте.

– Да, – резюмировал властелин тридесятого, – похоже зря я твоего мнения спрашивал. Я вот тебя слушаю, развесив уши, а ты, может, того?

– Все может быть, – ответствовал Баюн и неожиданно скосил глаза к переносице, отчего приобрел вид совершенно придурочный.

Вечер на Ивана Купалу

На купалов вечер русалки затащили кота Баюна прыгать через костер. Кот недовольно бурчал, боялся, что опалит свою роскошную шкуру, отбрыкивался задними ногами, но под конец все-таки пошел. Там три раза перекрестился почему-то левой лапой, вызвав переполох среди присутствовавшей нечисти, взял длинный разбег и с протяжным "Мяу" взмыл высоко над костром.

Трижды три раза прыгал через костер раздухарившийся кот и каждый раз прыгал выше всех. Выше боязливых веснянок, выше сучковатых леших, выше тощих кикимор и лохматых шишиг. И только кот собирался прыгнуть десятый раз, как у костра появилась баба-яга.

Была она стара, седа и сгорблена. Шла с трудом, опираясь на клюку самого нищенского вида. На правом глазу у ней было бельмо, изо рта торчал железный клык, а крючковатый нос спускался до самого подбородка. Лесная нечисть почтительно расступалась перед ней, не дожидаясь грозного ворчания охранявшего ягу огромного медведя.

Прибыв на место, яга вздохнула, сплюнула и сказала слабым голосом:

– Попробовать, нечто, и мне?

Медведь предупредительно отошел в сторону, а карга согнулась еще ниже, почти обратившись в клубок, выкинула вперед клюку, как-то вся дернулась, спружинилась и взвилась в небо с пронзительным свистом. Нечисть некоторое время ждала, что старуха вернется, потом взволновалась. Но волнениям их пришел конец, когда с другого берега реки, чуть не в четверть версты от костра, раздался тот же разбойничий посвист. Медведь неуклюжей рысью вклинился в воду и поплыл туда, где на пригорке ждала его сгорбленная старуха.

Кот Баюн почесал нос и важно сказал:

– На сем примере видим мы, что опыт в делах волшебных значит много больше, чем талант.

И нечисть глубоко задумалась над этими мудрыми словами.

Крах карьеры

– Я так понимаю, праздник удался, – сказал Кощей, созерцая батарею бутылок на полу.

– Отец родной! Благодетель наш! – взвыл Черномор, норовя облобызать изящные итальянской ручной работы ботинки.

– Я ведь тебя, щучьего сына, только давеча помиловал! – все так же мягко продолжал властелин тридесятого, – я ведь тебя почти в должности восстановил!

– Как же, как же, помним – всхлипнул морской дядька, – конечно, ИО, но мы, то ись, не в обиде. Ну, ИО, так ИО…

– Так зачем же ты напился? – совсем ласково спросил бессмертный старик. Благоразумно державшийся поодаль Баюн при звуках этого бархатного голоса задрожал всем телом и вздыбил роскошную шерсть.

– Так ить повод был! Вчерась вить день какой был! Вить нельзя ж не выпить! – Черномор поднял красные глаза на Кощея, и увидел, что тот вопросительно поднял бровь.

– Вить день отца! – несколько упавшим голосом продолжил пьяный.

– Ты-то тут причем?

– Так вить, сам смотри ж, цельных три причины. Во-первых, ты ж нам отец родной, а за тебя как не выпить?

– Ну, допустим.

– Во-вторых, вить был же и у меня папашка, как его не помянуть? Помню ж я его, – несколько неуверенно загнул второй палец на руке Черномор, – бородатый такой…

– И в-третьих? – улыбнулся Кощей. Кот Баюн бочком-бочком убрался куда подальше и принялся споро строчить на берестяной грамотке какую-то народную былину.

– Так ить, – Черномор приободрился, – Я вить кто им? Рази не дядька! – и широко повел рукой, как бы указывая на отсутствующих тридцати трех богатырей. – А рази дядька не второй отец? Так сказать, батяня. – И тут что-то окончательно переклинило в туманной голове старого алкоголика, и он затянул во всю глотку: – Комбат, батяня, батяня, комбат!..

– Да, – задумчиво сказал Кощей, – зря я в тебя поверил. Столько лет служил ты мне верой и правдой, но, видно, все…

– Профессиональное выгорание, – неожиданно трезвым голосом подтвердил Черномор.

Властелин тридесятого развернулся и принялся на ходу диктовать перу-самопису указ о выходе на пенсию с сохранением половинного жалованья, но без выходного вознаграждения.

Так закончилась карьера Черномора.

Кот Баюн о поэзии

– Я тебе вот что скажу, – учил меня кот Баюн, который немедленно после того, как карантинные меры в тридесятом ослабили и разрешили даже покидать царство (правда только по казенной надобности и только в маске и перчатках на все четыре лапы), повадился таскаться ко мне в гости и рассказывать новейшие сплетни, которых за два месяца, надо сказать, добавилось преизрядно. – Так вот что тебе скажу я: поэзия кончилась.

– Ну, это преувеличение.

– Ни-фи-га. Кончилась поэзия. Она никого больше не интересует, кроме самих поэтов. Да и поэтов, по правде говоря, интересует только своя поэзия, а на чужую они плевали. Поэзия старомодна и старообразна. Даже самые новейшие эти ваши хипхоперы и реперы пользуются все теми же принципами, которые описал еще Тредиаковский.

– Сумароков, – слабо запротестовала я.

– Вот видишь! – кот поучительно поднял лапу, обтянутую голубой перчаткой. – Даже мы уже не помним, кто их описал, а их все еще используют! Разве ж это дело?

– И что ты предлагаешь?

– Предлагаю коренным образом все поменять. Рифму – долой! Ритм – долой! Ассонансы эти ваши и аллитерации – к чертовой бабушке!

– Так это ж проза получится…

– Проза? – кот почесал задней лапой за ухом, как он всегда делает, когда попадает в затруднительное положение. – А вот и нет! Смысел-то у нее какой будет?

– Какой?

– Непрозаический смысел! Поэтический смысел!

– Тогда это будет верлибр.

Кот задумался. Потом тяжело вздохнул, оттянул нижний край маски, поднес к морде плошку с раствором валерианы лечебной… Несколько раз мелькнул быстрый розовый язык, и кот продолжил, как ни в чем ни бывало:

– Вот я и говорю: поэзия кончилась.

Я посмотрела на плошку: валерианки еще оставалось предостаточно, жареной в сметане печенки тоже. Кот никуда уходить не собирался и было понятно, что воистину в нашем мире поэзию ожидает печальная судьба.

Давно утраченный секрет

– Ты кто такой? Грек, что ли? – маленький бритый мальчик с удивлением разглядывал Кощея. Ну, допустим, Кощей, стоявший посреди ровной асфальтовой площадки под жарким африканским солнцем в богатой лисьей шубе, сафьяновых сапогах и малиновой шапке, отороченной баргузинским соболем, являл собой странное зрелище.

Но не менее странное зрелище являл и сам мальчик, одетый только в набедренную повязку и странный грубо сделанный амулет, висевший на его шее (я хотела добавить – на оленьей жиле, но, правду говоря, я не очень-то представляю, как она выглядит, эта оленья жила).

– Можешь называть меня Константином свет Максимовичем, – любезно представился властелин тридесятого, не любивший выдавать свое истинное имя первому встречному.

– А ты можешь называть меня Анум, – кивнул мальчик, и не очень вежливо спросил: – А ты что здесь делаешь, – тут он на минуту задумался, – Ичем?

– Это надо спросить у тебя. – маг кивнул на причудливую фигуру, начерченную мелом на асфальте. – Ведь это, как я понимаю, ты начертал?

Мальчик кивнул.

– Сам догадался или подсказал кто?

– Сам, конечно.

– Сметливый отрок.

– Да я уже правила деления выучил, – загордился Анум.

Кощей поднял левую бровь.

– Ну, почти выучил, – смутился мальчик.

– Какой же это год и век какой? – подумал между тем бессмертный старик, вызванный в самый Древний Египет силой начертанного тайного символа, который, как он думал, был давным-давно утерян. Потом аккуратно приблизился к нарисованному удивительно ровно яйцу и кончиком сапога стер иглистую линию, рассекавшую его пополам.

Потом облегченно вздохнул и спросил почти ласково:

– Ну, проси, чего хочешь.

– Прям чего хочу?

– Угу.

– Полный горшок шумерского меда с пшеничными зернами! – выпалил Анум. А потом, сознавая, что поторопился, добавил: – И чтоб отца выбрали главным храмовым зодчим.

– Эк хватил! А если я скажу, что сразу две такие сложные вещи я предоставить тебе не могу? – засмеялся Кощей. – Впрочем, вру, могу, конечно.

И тут же перед Анумом появился огромный благоухающий свежим медом сосуд.

И отца Анума в тот же вечер назначили главным храмовым зодчим (предыдущего как-то скоропостижно хватил удар, а фараон был необыкновенно тороплив и даже нарушил несколько предписаний, про которые почему-то никто не вспомнил).

Ну, а Кощей уж позаботился, чтобы тайный символ был навсегда утерян. Поэтому и секрет асфальта был разгадан в современном нам мире, и дети мелом по-прежнему чертят странные фигуры, но ту самую уже не начертают никогда.

Стрессоустойчивость

Чего кот Баюн никогда не писал в своем резюме, так это про стрессоустойчивость. По правде сказать, он вообще ничего не писал в своем резюме, поскольку такового не имел. Как говорил сказочный кот, сам факт его безукоризненной службы Кощею в течение мня-мня-мняу (тут я не расслышала, возможно, 333) лет доказывал выдающиеся и непревзойденные свойства кота и его способность выстоять и выдюжить на любой работе в любых условиях.

Что же касается до стрессоустойчивости, то тут, несомненно, кот был на высоте. Он пережил массу приключений, был заколдован бабой-ягой (неоднократно), опален драконами (неоднократно), приговорен к смертной казни и помилован лично Кощеем (неоднократно), уличен в растрате (кажется, тут только единожды) и лишен жалованья, а также награжден десятками званий, орденов и даже личной бриллиантовой звездой, которую по праздникам гордо носил на голубой ленте, а в остальное время прятал невесть где.

Выживаемостью своей он был обязан своему тяжкому детству. Я же вам рассказывала уже, что в молодости Баюн был обычным портовым котенком в городе Астрахани, где только и делал, что шарахался от различных механизмов и тяжелых сапог, а питался исключительно объедками с местной помойки.

"Ростом я тогда был вот такусенький, – говаривал кот, на полвершка поднимая лапу от земли. – Шкура у меня была драная, уши в клещах, весь блохастый, тощий… – тут кота передергивало от мрачных воспоминаний, и легкая волна дрожи пробегала по его роскошной, наполовину шелковой, наполовину серебряной шерсти. – Если б не благодетель, – последние слова Баюн произносил громким голосом, особенно выразительно, со слезой в голосе, – так бы и пропал.

Так что теперь меня ничем не напугаешь и с панталыку не собьешь. Теперь я не просто так. Теперь я на службе, при цепи приставленный, – и небывалое самодовольство расплывалось по хитрой морде кота.

И тут кот был прав. Прошел он и огонь, и воду, пройдет, как-нибудь, и медные трубы. А ежели вам понадобится охранник царства высшей категории, или там сказочник-песнопевец, или просто милый дружок – обращайтесь. Кто знает, может вам и удастся его сманить. Хотя, нет. Вряд ли вы сможете предложить ему жалованье и социальные гарантии хоть несколько приближающиеся к тем, которые предоставляет Кощей.

Одна из многих причин

В старые времена Кощей иногда погружался в мечтания. И то были такие нежные, такие воздушные, такие воистину голубые мечтания, что я бы даже назвала их девичьими. А что нужно тому, кто так мечтает? Правильно, поделиться ими. И не с каким-нибудь мужланом, вроде дядьки Черномора, не с сущеглупыми русалками, не с подлой бабой-ягой, и уж тем более, не с котом Баюном, который выслушает со вниманием, а потом превратит все в пошлейшую балладу о какой-нибудь немецкой Леноре… Хотелось поделиться с родственной душой. С такой душой, которую тоже томят эти неясные желания и волнуют эти робкие надежды.

Короче говоря, с девицею не старше осьмнадцати лет отроду. А что делать, если таковых в тридесятом нет и не предвидится? Приходилось воровать. Девицы сначала пугались, потом смущались, а потом и разговаривать начинали. Проведешь с такой пару невиннейших вечеров в месяц, и словно примешь теплый ласковый душ. Так хорошо на сердце становится, прям разлюли-малина! Ну потом, естественно, приходилось искать похищенной подходящего жениха. Потому что не таков был великий маг, чтобы рушить репутацию девушки и брать лишний грех на себя (а грехов и так хватало).

А вот почему он их называл исключительно Василисами, тому есть совсем простое объяснение. Это был ловкий маркетинговый ход, который за давностию лет теперь никому не понятен. Дело в том, что Василиса – значит царица. Какой же добрый молодец откажется жениться на царице? Ясное дело, нет таких дураков в сказочных государствах…

Вот вам одна из причин, по которым бессмертный старик воровал красавиц. Отмечу особо – одна из многих причин.

1001 доказательство злодейства Кощея

– Мерзость какая! -сказал Кощей, когда впервые попробовал обезжиренное молоко. – Может, тебе сгодится? – спросил он вертевшегося, как всегда, рядом кота Баюна и поставил перед ним миску, полную белой жидкости. Кот принюхался и заявил:

– Известкой пахнет, – после чего обиженно фыркнул и удалился, посверкивая своей чудесной шерстью.

Повелитель тридесятого велел вылить молоко в бадью с отходами с царского стола и сварить из всего этого ботвинью для царских свиней. Через пару часов ему доложили, что привередливые свинки от ботвиньи отказались и даже прохрюкали что-то неприятное, тычась обиженно пятачками в передник свинарке.

В результате ботвинья оказалась в помойной яме.

С тех пор Кощей закупал молоко у одного швейцарского фермера, фамилии которого я вам не скажу, а то и вам захочется. Кстати, масло сливочное исключительной нежности он закупал у того же фермера, а вот творог и сметану ему делала расторопная баба-кухарка.

Впрочем, кое-чем бессмертный старик отоваривался в обычном продуктовом магазине, который находился на проспекте Обуховской Обороны неподалеку от рынка. Этим кое-чем был кефир в стеклянной бутылке с фиолетовой фольговой крышечкой, потрясающий, крышесносящий кефир, который надо было аккуратно встряхнуть, прежде чем наливать в стакан, а не то он не лился густой струей, а выпадал огромными хлопьями, делая аппетитнейший шмяк. В том же магазине как-то на пробу купил Кощей обычный глазированный сырок в простой бумажке, стоивший какие-то жалкие 15 копеек, и обомлел. Такого лакомства не едал он даже при дворе турецкого владыки Сулеймана Великолепного, славного своими лукумами и козинаками, а также особым, вареным в сахаре тройной очистки вареньем из лепестков белой розы.

Правда, была одна закавыка. Каждый раз возвращаться за этими кефиром и сырками приходилось в один и тот же день – в 17 сентября 1959 года. Именно в этих сырках привередливый маг нашел удивительную редкую гармонию между сочной нежной сладко-кислой сущностью творога и плотной, но податливой с настоящей шоколадной горчинкой глазурью.

Ну, скажите, не злодей ли он после этого? В то время, как мы едим и пьем черт знает что, он наслаждается самыми вкусными, совершенно недоступными для нас яствами. И ладно бы, белужью икру он глотал ложками, так нет же – кефир и глазурованный сырок, казалось бы, совсем простые, а вот поди ж ты… Лично мне – обидно.

Кем нарядится Кощей?

Сегодня утром Кощей встал бодрый, веселый и смелый. Заглянул сначала в солнечный, потом в лунный календарь, и на лице его засияла улыбка. Он щелкнул пальцами и тут же перед ним предстал расторопный кот Баюн, с самым подобострастным выражением на морде.

– А что, – сказал раздумчиво Кощей, – правду ли говорят, что в заморской стране Америке сегодня праздник с переодеваниями, сластями и прочими кунштюками?

Кот утвердительно мявкнул.

– А что, если нам подготовиться и нарядиться в кого-нибудь именитого, да и заявиться к ним на ночь глядя? Тем более, что ночь-то у них еще когда наступит – времени предостаточно.

Кот про себя подумал, что у правителя тридесятого опять ветер в голове гуляет, но виду не подал и снова утвердительно мявкнул.

– Что предложишь? – перешел сразу к делу бессмертный старик.

– Ну самое очевидное, вашество. – бойко отрапортовал кот. – Воланд и кот Бегемот.

– Не выйдет. – Кот изумленно поднял бровь. – По трем причинам не выйдет. Во-первых, у Воланда, как известно половина зубов платиновые, а половина – золотые. Не стану же я жертвовать собственными челюстями? – кот мигнул, – во-вторых, коту Бегемоту полагаются примус и браунинг. Настоящих, боюсь, в кладовых не найдем. А фальшивые как-то неприлично. – кот пожал плечами. – А, в-третьих, и в самых главных – на Хэллоуин полагается одеваться в сказочных чудищ. А Воланд и Бегемот вполне себе реальные персоны, как тебе известно. – Ничего такого Баюну известно не было, но он скорчил многозначительную морду.

– А вот если, – маг задумался, – А если в Штирлица и пастора Шлагга?

– На лыжи не встану, – решительно заявил кот.

– Даже если я попрошу?

Кот фыркнул и заявил:

– К тому же сейчас в Америках этих снег только на Аляске. А там разве кто знает про Штирлица? Если только эмигрант какой, да и тот не признается из ложного космополитизма.

– Нда… – хмыкнул Кощей, – пожалуй, ты прав. А если в Гермиону и ее кота, этого, как его, Живоглота?

– Не пристало властелину тридесятого наряжаться в девочку.

– Ну, я бы перекинулся, – неопределенно повращал рукой в воздухе чародей.

– Уважение потеряете. Баба-яга, как узнает, засмеет.

– Вполне возможно, – и бессмертный старик задумался.

Думали они с Баюном (с перерывом на обед и полдник) аж до самого заката. Но таки придумали костюм, который устроил обоих. Кощея было решено нарядить в черный с красным подкладом плащ, натянуть ему черный парик, магическим образом навострить клыки и выбелить кожу – ну, чем не Дракула? Кота же решили оставить дома, а вместо него срочно вызвали серого волка, нацепили на него рваную рубашку, и вышел оборотень, хоть куда. Баюну же обещали привезти гостинец, да, правду сказать, никуда он особо и не рвался.

Баба же Яга, конечно, проведала про все это еще до того, как повелитель тридесятого пустился в авантюру, и тут же пустила сплетню, что вовсе не развлечься он собрался, а просто инкогнито пробирается в Штаты, чтобы тайно повлиять на результаты выборов. Вот тоже выдумала, карга старая!

Важнейшее из искусств

Как я уже писала ранее, был в жизни кота Баюна период, когда он решил (по одному ему известным причинам) пиарить Кощея всеми доступными способами. И, поскольку он всегда был склонен к театральным эффектам, конечно же, обратился к драматургам и стал пропихивать различные постановки в многочисленные театры. Но крайне огорчало сказителя то, что на сцене правитель тридесятого представал каким-то третьеразрядным злодеем, нужным только для того, чтобы похитить Василису, а потом быть сраженным храбрым Иваном-крестьянским сыном (времена были постреволюционные и царевичей режиссеры не жаловали). Кроме того, скудость театрального костюма, обычно представлявшего собой черное трико, разрисованное белыми костями, не соответствовала высоким запросам кота Баюна к искусству.

И решился кот штурмовать кино. Долго ли, коротко ли, неизвестно какими путями, но добрался он до одного из самых известных сказочников земли советской. Улещивал его и так, и сяк, нарассказал ему массу народных сказок, пообещал явить бессмертного старика, так сказать, во плоти, и уговорил! Так и появился известный и устрашающий Кащей Бессмертный (букву в имени заменили в угоду тогдашней грамматике) из одноименного фильма.

Но – скажет мне внимательный читатель и зритель – ежели Александр Артурович Роу действительно видел великого колдуна, то не мог же он не заметить его удивительной стати и ловкости, соразмерности во всех движениях и вообще выдающейся спортивной подготовки? Между тем в его фильме злодей весь деревянный, ходит на негнущихся ногах и, кажется, даже скрипит, как ржавые дверные петли, при каждом движении!

А дело вот в чем. Естественно, Баюн своему хозяину ничего не сказал, а просто подкараулил Кощея в удачный момент и показал через волшебное стекло (есть такое, напоминает телевизор, служит для передачи изображения из сказочной реальности в реальность нашу) именитому режиссеру. Но пришелся этот удачный момент на момент, самому Кощею не очень-то приятный: как раз после длительного перерыва, вызванного чрезвычайной занятостью государственными делами, повелитель тридесятого вернулся к комплексу упражнений на растяжку, и малость переусердствовал. То есть до того переусердствовал, что каждая мышца в его ногах, руках и туловище болела так, что он ни согнуть ее, ни разогнуть, ни даже просто спуститься с горочки не мог, а еле тащился, с трудом сдерживая стоны. Так что Роу увидел прототип своего будущего героя в весьма плачевном состоянии и по легкомыслию, присущему работникам киноиндустрии, решил, что так оно и пристало бессмертному старику. Что касается черт лица, то тут он просто заявил, что главный злодей русских сказок не может иметь такого вызывающего симпатии выражения и в особенности, таких понимающих глаз, лучащихся доброй усмешкой. Так что рожу своему Кощею вообразил и воплотил преотвратительную.

Впрочем, фильм удался к большому удовольствию кота Баюна, которому больше всего нравилось, когда заглавный герой в латах и шишаке скакал на вороном коне. В этот момент он испытывал трепет, сознавая, что приложил лапу к выдающемуся произведению искусства.

А что обо всем этом думал сам Кощей, я не знаю.

Странное прозвище

А вы вообще знаете, почему в тридесятом царстве кота зовут именно Баюном? Странное какое-то имя, согласитесь. Нет, чтобы назвать его Тишкой или Барсиком, или Василием. Нет, надо же было Кощею выпендриться!

Сам кот имеет на свое имя две противоположные точки зрения. Иногда он рассказывает такую старину, что, дескать, охранял некогда пределы Кощеева царства грозный гигантский зверь, чем-то смахивающий на кота. Всех пришедших с недобрыми намерениями он усыплял таинственной колдовской песней, то есть, убаюкивал. Ну, а убаюкав, рвал на части своими кинжальной длины ногтями и сжирал. Слово "сжирал" волшебный кот произносит с удовольствием, словно бы отведав самолучшей куриной печенки, и даже иногда облизывается в восхищении. Вот, значит, продолжает он, облизнувшись, от всего от этого и получил он прозвище "Баюн". Но как-то так случилось, что пути этого гигантского зверя и пути Кощея разошлись навсегда, и где теперь искать его следы, не знает никто. "А мне прозванье в наследство досталось". После этого Баюн (не тот, прежний, а нынешний), обязательно достанет из схрона здоровенную лупу и подведет вас к дубу, чтобы вы могли самолично убедиться, что кора все еще хранит следы чудовищных когтей. Впрочем, я, сколько ни искала, ничего такого обнаружить на дубу не смогла, хотя и кивала вежливо в ответ.

Другой раз Баюна заносит в какие-то филологические бездны и начинает он доверительно шептать на ушко доверчивому собеседнику, что этот псевдоним (тут кот приосанивается, как всегда, когда вворачивает в свою речь диковинное слово) он придумал себе сам. А происходит он от старинного русского слова "баять", то есть, понимаешь, сказки сказывать. И поскольку он лучше всех в тридесятом, а, кто знает, может, и лучше всех в мире сказывает сказки, то и назвался он Баюном.

Мне хранитель Лукоморья рассказывал обе истории, и каждая из них, что и сказать, выглядит убедительной. Впрочем на третий раз, когда какая-то русалка со смехом спросила, а не происходит ли его имя от слова "баяться" (русалки они неграмотные существа, нечисть, что с них возьмешь?), потому что храбростью, по правде сказать, кот не отличается, Баюн в ответ на инсинуации приосанился и заявил, что это гордое имя дал ему сам Кощей, и если кто хочет узнать его происхождение, то пусть и обращается к властелину тридесятого. Русалка, естественно, фыркнула и скрылась в ветвях. А кот, как ни в чем ни бывало, пошел гулять по цепи, напевая звучным голосом арию варяжского гостя.

Пыль топота котов

Баба-яга, нарушив указ самого Кощея, поминутно оглядываясь и сплевывая через левое плечо, прокралась в Лукоморье к самому зеленому дубу, и теперь, сделав молящие глаза, сулила коту Баюну всяческие блага и преференции.

-Тебе же, голубчик ты мой, – елейным голоском пела старуха, – ничего и делать не надо! Ты только лапочками своими сахарными потопай, да и все…

Кот, чуя подвох, поджал лапы под себя и для верности обвил их роскошным хвостом.

– Ну, чего тебе стоит, – канючила Яга, – вот  так, вот так, – показала она, пару раз чуть слышно (чтоб лихоимец проклятый, тьфу, отец родной, не услышал) ударила ногой оземь.

Кот подозрительно сощурил глаза:

– Потопай, говоришь? А зачем тебе надо, чтоб я топал?

– Эх! – шепотом воскликнула старуха, – так и быть, откроюсь! Раздобыла я древний рецепт зелья, чтобы, значит, снова молодой стать. И все в этом зелье ингредиенты редкие да дорогущие, ну, да я не проста, всё добыла, кроме одного.

Кот навострил уши.

– Значится, – чувствовалось, что старая колдунья с трудом выпихивает из себя страшную тайну. – Значится, требуется еще пыль топота котов. Чтобы, значится одновременно двести девяносто шесть котов левой передней лапкой топнули, и вот, что в воздух поднимется, то и собрать надо.

– А я тут причем? – сурово спросил Баюн. – я, вроде, один.

– Так ведь, голубчик ты мой, где ж я столько котов возьму да еще всех их враз топнуть заставлю! А только там, в рецепте этом, сказано, что всех их может заменить один волшебный кот, такой, половина шерстинок у которого шелковая, а половина – серебряная. Понял теперь?

– Теперь понял, – грустно вымолвил сказитель.

– Ну, так топнешь?

– Нет, не топну.

– А почто ж? – жалобно взвыла Яга.

– Я тут приставлен порядок блюсти.

– Ну?

– А порядок у нас, в тридесятом, какой? – старуха начала что-то подозревать и сникла. – Порядок у нас такой, что, коли ты баба Яга, так должна ты быть в морщинах, с носом крючком и костяной ногой. А также в ступе и с помелом. А ты мне что предлагаешь? – кот возвысил голос, – порядок нарушить? Чтоб вместо яги у нас была девица, да еще, может быть, и красавица? – Яга втянула голову в плечи, а кот уже гремел на все Лукоморье, – А красавица у нас кто? Василиса! – гордо заключил Баюн и посмотрел честными глазами прямо в сторону кощеева дворца.

– Да, – кивнула колдунья, – красавица у нас Василиса. Значит ты того, не топнешь, не уважишь бабушку?

Кот фыркнул и отвернулся.

– Эх! – махнула рукой Яга и тихой семенящей походкой направилась к границам тридесятого, где в овражке была ею припрятана запретная в пределах Лукоморья ступа. Смутно теплилась в ней еще надежда, найти-таки двести девяносто шесть послушных котов, но, судя потому, что она до сих пор шастает по сказочному царству на костяной ноге, ей так ничего и не удалось.

Ивовые заводи

Иногда я сама не знаю – правда ли то, что я рассказываю вам о Кощее, или наводящая морок полуправда, или вообще все эти байки – всего лишь выдумки распоясавшегося кота Баюна, а никакого бессмертного старца и вовсе нет, и правит тридесятым какой-то вполне себе заурядный царек с нескромным именем Порфирий?

Впрочем, не все мои истории имеют источником неутомимого лукоморского сказителя. Вот эта, например, повесть была поведана мне одним старым даосом на плетеной циновке у подножия древней горы, поросшей целебными травами.

Когда-то давно, когда Китай еще не был един, а Кощей еще не был магом вне категорий, случилось ему забрести в своих странствиях в древнее княжество Лу. Послал же его туда великий мудрец Кун цзы, к которому молодой тогда еще и горячий странник пристал с вопросами о тех многочисленных умениях и навыках, которыми должен обладать истинно гуманный государь. Китайский умник некоторое время благосклонно выслушивал чужеземца и делился с ним тайнами Пятикнижия, но вскоре наскучил его манерами, скорее присущими простолюдину, нежели человеку благородному, и решил избавиться от него довольно коварным способом.

И вот однажды вечером позвал он Кощея на плошку риса и чашку чая и важно сказал:

– Полюбился ты мне, о пытливый иноземец, и поэтому я раскрою тебе самую важную тайну. Если хочешь ты найти источник истинной мудрости, ступай на мою родину, в княжество Лу, найди в его столице заведение, которое всем известно под названием "Ивовые заводи", отыщи там деву с глазами, подобными горным озерам. И когда заглянешь ты в ее глаза, откроется тебе суть вещей. – "Так что не будешь ты больше приставать ко мне с глупыми вопросами" – добавил про себя хитрый Кун цзы и с поклонами проводил торопившегося Кощея за порог.

Кощей же так спешил, что действительно вышел в путь на ночь, не озаботившись ни пропитанием, ни пристанищем, ни даже картой. Ну, да ему не впервой! Спустя некоторое время достиг он столицы княжества Лу и обнаружил, что заведение "Ивовые заводи" пользуется большой популярностью, ибо это самый большой и самый пышный публичный дом, полный стройных дев, искусных певичек и танцовщиц и смазливых юнцов.

Будущий повелитель тридесятого огорчился было, но, решив, что великий мудрец не мог над ним так жестоко пошутить, смело вошел в расписанное цветами и бабочками помещение и там обратился к чудовищно толстой и ужасно (на наш нынешний вкус) набеленной и нарумяненной хозяйке с речью, полной лестных и цветистых выражений, воспроизвести которые у меня нет ни времени, ни охоты. Поняв, чего он хочет, хозяйка улыбнулась, отвела Кощей в небольшую комнату, застланную голубым атласом, и велела ждать. И тот ждал, ждал, ждал-ждал, пока не уснул. А во сне ему явилась невероятной красоты дева, чьи глаза были ясны и прозрачны, точно воды горного озера в ясную погоду. Дева щелкнула перстами, каждый из которых был украшен ногтем удивительной длины, окрашенным в цвета нефрита и яшмы, и тотчас в голове Кощея прояснело.

Он проснулся, встал, расплатился с хозяйкой (или хозяином – вот досада!) заведения, покинул пышное заведение "Ивовые заводи", княжество Лу, да и Китай тоже покинул. И более туда не возвращался никогда, по крайней мере, в своем настоящем облике.

"Так какую же истину обрел молодой маг?" – нетерпеливо спросила я даоса, который, как мне показалось, оборвал историю, не рассказав самого важного.

– Не ищи мудрости у дев, обитающих в ивовых заводях, – улыбнувшись, ответил мне отшельник, и мне осталось только уйти по примеру Кощея, не оборачиваясь.

Застали врасплох

Кот Баюн, очевидно от отчаяния, засунул книгу в пасть и попытался пережевать. И ему это почти удалось! Книжка была небольшого размера, в мягкой обложке, украшенной – насколько мог разглядеть Кощей – изображением изящной блондинки в красном платье, крупным профилем мужчины с волевым подбородком и чрезвычайно черным, чрезвычайно блестящим пистолетом, из дула которого вился дымок, оканчивающийся завлекательным названием:

– "Следы в лабиринте", – прочитал властелин тридесятого, прищурившись. – Автор – Анна Анфимова. – Острый ум великого мага враз построил короткую дедукцию и в морду растерянного Баюна осуждающе уставился острый указательный палец. – Дамский детектив!

– Мняу, – сознался кот и сплюнул злополучную книжку на золотой песок Лукоморья.

– Ты ж всегда только классику! – от волнения Кощей не мог разговаривать полными предложениями.

– Мняу, – кивнул уличенный сказитель, предпочитая, по-видимому, не говорить на человечьем языке. (Он справедливо полагал, что на бессловесную животину Кощей ругаться сочтет ниже своего достоинства).

– Интересный хотя бы? – Кощей щелкнул пальцами и книжонка, магическим образом восстановленная и обсохшая от котовых слюней, оказалась висящей в воздухе на отдалении метра от носа бессмертного старика. Кощей был дальнозорким и сознательно не лечился, считая такую особенность пикантной деталью, а не недугом, поэтому без труда прочитал пару глав, что заняло у него меньше минуты.

– Мда… Читал бы ты лучше Флобера, что ли. Или хотя бы Стивена, этого, Кинга. Ладно, – книжица стремительно влетела прямо в правую переднюю лапу Баюна. – дочитывай, если нравится.

Кот обиженно хрюкнул: книжица ему не нравилась, но он решил ознакомиться с тем, что нынче читают на Руси.

– Фанфики сейчас читают на Руси, – неожиданно ответил на его мысли Кощей. – И желательно с эротическим подтекстом. Иногда, – тут маг сделал заковыристый жест и в воздухе засияла ненароком сплетенная руна, – надо признать, довольно забавное чтиво. – с этими словами повелитель исчез.

Баюн недоверчиво посмотрел на руну. Потом с независимым видом подошел к ней и принюхался. Пахло электричеством, яблоками и кожей. Кот чихнул, а руна, едва ее коснулась слюна, вылетевшая из пасти, тотчас обратилась в небольшой изящный смартфон.

– И бросай ты уже эти несовременные и неэкологичные методы! – раздался откуда-то (но не так, чтобы издалека) насмешливый голос властелина тридесятого.

О разнице между водяницами и русалками

Кот Баюн откашлялся и начал:

– Тут некоторые думают, – он бросил многозначительный взгляд на меня, – что водяницы – те же русалки. Мол, тоже живут в воде, заманивают мужчин и топят, призывно хихикают при луне и расчесывают волосы частым гребнем. – Кот замолчал, и легкая улыбка на его наглой морде сменилась презрительной и скептической гримасой. – А вот и нет! – прогрохотал он, и голуби за окном недоуменно переглянулись, но с балкона не слетели.

– Русалка, – она кто?

– Кто?

– Она девка! А водяница, напротив, кто?

Я подняла бровь.

– Баба! – победоносно заключил Баюн. – С девкой приятно прогуляться, поприжиматься, не заходя далеко, на гитарке побренчать, ну и на этом все. А баба же – совсем другое дело…

– Да, – мне показалось, я поняла мысль кота. – Баба и борщ тебе сварит, и портки постирает…

Кот возмущенно фыркнул.

– Скажешь тоже, борщ… Баба – это истинный источник вдохновения. Баба, если хочешь знать, она даже Кощею нужна.

– Так ему и девки нужны, – не согласилась я. – На кой иначе он завел себе столько Василис.

– Ну, допустим, тут был нечто вроде коллекции, – мимоходом ошарашил меня кот и продолжил. – А баба – она ведь сродни хтоническим силам. Она – связь между миром потусторонним и миром реальным, а на самой грани этого мира, можно сказать, в самой тайной складочке и приютилось тридесятое царство.

Я вспомнила похабную шутку Гамлета и засмеялась, а потом вдруг поняла, что ничего смешного тут нет.

– То есть, ты хочешь сказать, что источники волшебства проистекают…

– Вот именно! Оттуда и проистекают. – Баюн еще раз фыркнул и гордо прошелся по кухне, на которой его стараниями не осталось ни крошки еды и ни капли сливочек.

– То есть Кощей, – прошептала я, – ворует у женщин их хм… хтоническую силу?

Кот кивнул.

– А водяницы тут причем?

– А так, просто к слову пришлись. Ходят тут, понимаешь, хороводом, водянчат нянчат и с водяного алименты тянут. Вот и вся их бабская сущность, – и кот решительно направился к порталу, висевшему между плитой и раковиной.

Зная лукоморского сказителя, я скажу вам, бабоньки: вы особо не задирайте носы. Он ведь соврет – недорого возьмет. Тем более, если дело касается Кощея.

Волос долог

Когда Василисе премудрой попадала, простите за резкое слово, вожжа под хвост, остановить ее никто не мог. Не милые детушки, хоть их и любила мать со всей своей волшебной силой, ни милый друг – супруг Иван-царевич, ни даже давешний советчик и воспитатель Кощей Бессмертный. И если дело не слаживалось, так, как было любо василисушкиной душе, долго еще в тридевятом царстве все ходили смурные и ждали всяческих напастей, штрафов, а то даже и плетей совершенно безвинно.

Вот и сегодня случилось ТАКОЕ!.. А виновата в этом я, вернее, кот Баюн. Заглянул он ко мне на днях, оглядел мою свежую стрижку и принялся ее хаять. И лохматая она, и несуразная, и вообще какая-то не такая. Ну, я, конечно, не стерпела и выложила перед лукоморским сказителем кучу модных сайтов, на которых со всей убедительностью доказывалось, что современная стрижка – рваный боб – подчеркивает красоту глаз, длину шеи, изящные очертания подбородка и изысканную линию затылка и плечей. В общем, кота я, на свою голову, убедила.

А кот, заявившись на следующий день в гости к Василисе, тут же ей все и пересказал. Умница задумалась, а, задумавшись, заплутала в своих мыслях и незаметно пришла к парадоксальному, хотя в чем-то и логичному (а Василиса мыслит крайне логично, почти алгоритмично) выводу.

– Знаешь, что? – спросила волшебница кота, который по ее ласковому тону уже понял, что сморозил что-то не то, – а не постричься ли мне? – и тут она распустила свою роскошную пшеничную косу, так что тяжелые пряди упали до самых колен.

– Как же можно, – пролепетал напуганный Баюн. – Ведь красота какая!

Но Василису уже было не остановить. И напрасно умолял ее муж, убеждая, что традиционная прическа ей куда как к лицу. Напрасно ахали и падали в обморок многочисленные мамки-няньки. Напрасно увещевал даже сам Кощей, явившийся по такому случаю из черного портала в самом домашнем виде – в спортивном костюме и сафьяновых туфлях. Впрочем, ему удалось-таки добиться от волшебницы обоснования ее желаний.

– Известна, – ответила красавица на его увещевания, – древняя русская поговорка о том, что волос долог – ум короток. Соответственно, верно и обратное.

– Волос короток, ум долог? – задумчиво заключил маг вне категорий.

Василиса энергично кивнула.

– Пусть ее стрижет! – сказал после этого Кощей Ивану-царевичу. – Всем спокойней будет. – Но на всякий случай, принялся подыскивать салон, в котором делают наращивание волос за приемлемую цену, а также сами волосы того самого, истинно пшеничного оттенка.

Унесенный листок

Кот Баюн, который, как я давно подозреваю, считает себе кем-то вроде двойного агента, с успехом водящего за нос как представителей нашего мира, так и представителей мира сказочного, сегодня с важным видом принес мне помятый и полуразмокший листок бумаги.

– Вот, – сказал он, энергично размешивая в чашке какао дополнительную порцию натуральных сливок 22-процентной жирности, – вот, тайная рукопись самого…

– Прям-таки и самого?

Кот истово перекрестился левой лапой:

– Как ись! То есть он давно по утрам, того, – и принялся с фырканьем лакать какао.

– Что того? – строго спросила я – с котом без строгости нельзя.

– Ну, того, – Баюн неопределенно повел глазами.

Я нахмурила бровь.

– Переводами занимается, – деловито сообщил лукоморский сказочник. – Ну, значит сегодня утром, распахнул сам окно в кабинете. А в саду, известно – благодать! – листочки молодые распускаются, акация почти зацвела, птички разные гнезда вьют… Ну, и ветерок, естественно, веет. – Кот протянул лапу к показавшейся ему самой пухлой и поджаристой булочке с корицей. Я сидела, как на иголках, но виду не подавала: если подашь вид, что тебе страсть, как интересно, кот будет тянуть свои нуканья, пока не съест всю сдобу.

– Ну, – продолжала наглая тварь, – вот этот ветерок и подхватил листочек с письменного стола и принес ко мне, на Лукоморье. Аккурат в самую прибрежную волну. А я гляжу – почерк-то самого… Да ты глянь, глянь, как ись, самого – и Баюн протянул мне бумагу.

Почерк, действительно, был замечательный: крупный, размашистый, несколько напоминавший очертаниями готический курсив, но, в отличии от готического курсива, вполне себе читаемый.

Написано же было следующее:

"пределение красной материи во вселенной можно считать удовлетворительным.

Относительно малых миров: посетил планету ЯЩ2012. Новый вид тварей плодится недостаточно быстро. Преимуществ, которыми я его наградил, не хватает, чтобы окончательно искоренить предыдущих поселенцев. Думаю прибегнуть к внешним силам. Не решил пока, будет ли это, как обычно, метеорит, или попробовать поиграться с простейшими. Впрочем, можно для страховки применить и то, и другое.

Домашние дела. Силы поссорились с Престолами о том, кто будет занимать третий ярус при субботнем торжественном хорале и вести основную партию. Пока не вмешиваюсь. В пятом котлохранилище нижнего мира обнаружилась про…"

Далее на листке чернила расплылись от морской воды, и было совершенно невозможно что-либо прочесть.

– Переводами занимается, говоришь? Интересно, и кого это он переводит? – мы с котом переглянулись и решили на всякий случай на этом остановиться.

Впрочем, беседе нашей это нисколько не помешало. Мало, что ли, в тридесятом других, более приятных, тем для разговора под кофейник, полный какао, и целую гору булочек с корицей из ближайшей кондитерской?

Поймать хомяка

Крыс, мышей, кротов и прочих грызунов-вредителей в тридесятом не водилось с давних пор. Кого-то из них с гиканьем и свистом загнали, забавляясь, тридцать три богатыря. Кого-то извела на зелья баба-яга. Впрочем, основную массу повыловил, будучи молодым и рьяным, кот Баюн. Но годы прошли, Баюн остепенился, баба-яга перешла на экспортных грызунов, а тридцать три богатыря нашли себе другую забаву.

И тут на тридесятое свалилась напасть, откуда не ждали. Из личных закромов Кощея, полных отборной пшеницей и кукурузой средней спелости, стало пропадать зерно. А наместо его появлялись мелкие коричневые катышки, происхождение которых не вызывало сомнений. Сперва ключница не верила своим глазам. Потом расставила мышеловки. Хитрый грызун не попался. Потом глупая баба думала было рассыпать по амбарам яду, да (видно была не совсем глупа) посоветовалась с дьяком. Дьяк замахал руками, возопил:

– Да ты потравить нас тут всех надумала! – но сам ничего не предложил, и очень забоялся кощеева гнева.

Так они тянули еще месяца два и неизвестно, сколько бы еще ждали, но вот однажды за завтраком властелин тридесятого прикусил булочку, сделанную наполовину из отрубей, и вытащил оттуда длинный упругий ус.

– Оппа! – сказал бессмертный старик, и ноги у дьяка подкосились. Не помня себя, он так и рухнул ничком, вопя:

– Не вели казнить, вели слово молвить! – и, путаясь в объяснениях, сваливая все на ключницу, поведал Кощею о бедствии, надвинувшемся на тридесятое.

Кощей сперва хотел отрядить в амбары кота Баюна. Но представил себе, как наглый сказитель будет отнекиваться да отговариваться тем, что зона его ответственности распространяется только на зеленый дуб и близлежащее Лукоморье, и решил действовать самостоятельно.

Для чего натуральным образом оборотился… вот тут я вступаю на зыбкую почву и не знаю даже, как об этом поделикатнее рассказать. Ну, да была ни была! оборотился, значит, Кощей, в крутобедрую, круглощекую и прелестную собой хомячиху, юркнул в ближайшую щель в амбаре и принялся набивать себе пасть пшеницей. При виде такого соблазна даже самый благоразумный хомяк потеряет голову. И, понятное дело, расхититель закромов немедленно выбрался на ровное место и принялся обнюхивать кощееву мордочку (ой, мама, что ж это я пишу…). И только он собрался осуществить свои желания, как оказался плотно зажатым в руке обернувшегося обратно бессмертного старика. И почти умер со страху, но не умер, а был особым указом пожалован в личные придворные хомяки с соответствующим жалованьем, золоченой клеткой, золоченым же колесом, великолепной поилкой и роскошной кормушкой. На шею же хомяку властелин тридесятого повесил специальный сигнальный амулет, который загорался алым светом при приближении к кощееву царству любого грызуна. А что там с ними собирается делать Кощей, ежели (и всенепременно) поймает, про то никто не знает. Да, честно говоря, как-то и не любопытно.

Дебри русского фольклора

Кот Баюн, когда бывает не в духе, ворчит, не переставая. И если вы сможете выдержать недовольное бурчание сказочного кота (и у вас достаточно свиных котлет и сливочек, чтобы подкормить эту тушу), то сможете узнать много интересного о тридесятом царстве. Сегодня, например, Баюн приплелся ко мне с утра в прегадком настроении, и с порога принялся жаловаться на карантин. Причем жаловался он как-то невнятно, так что я даже не сразу поняла, что он имеет в виду.

– Вот, например, закрыл ты границы государства, – кот огляделся, придвинул лапой кресло, уселся и запустил когти в плошку салата с копченой треской, стоящую на столе. – Например, выпустил тридцать три богатыря, чтобы охраняли державу. Например, наказал своему верному сторожу, – кот скосил глаза, чтобы убедиться, что я поняла, кого он имеет в виду, – нещадно когтить всех непрошенных гостей. Но ему-то почему позволяешь скакать повсюду! Он-то чем заслужил! – и кот, окончательно обнаглев, запустил всю свою покрытую шикарной шерстью морду в салат. Некоторое время раздавались только чавканье и ворчанье.

– Да кто он-то? – спросила я раздосадовано.

– Метаморф проклятый, – кот облизнулся.

– Между прочим, – ядовито заметила я, – салат я приготовила на ужин мне и мужу. А вовсе не для тебя.

– А что для меня? – кот бросил заинтересованный взгляд на холодильник.

– Сначала ответь на вопрос.

– А то ты не знаешь? Кто каждое лето сжирает всю пшеницу на полях? Кто носится по сказочным царствам, словно по своей вотчине? Кто испортил все берега у Смородины-реки, а тамошнему чуду-юду наставил огромадный синяк прям посередь лба?

– Метаморф? – озадаченно спросила я. – Да кто у вас в тридесятом метаморф-то?

– А еще сказочница! – кот потянулся сперва вперед, потом назад, почесал за ухом и сделал вид, что собирается вылизываться.

– Счас выгоню! – не выдержала я.

– Сивка-бурка, кто ж еще!

– А почему он метаморф?

– А потому что он и сивка, он и бурка, он еще и вещий каурка. И, между прочим, он еще и серый волк иногда, а вообще он…

– Кто?

– Ну, тот самый, – начал было рассказывать Баюн, но тут неожиданно раскрылся черный портал, и кота затянуло туда, прежде чем он успел мне ответить. Вероятно, это еще один из государственных секретов Кощей, про который мне знать не положено. Ну, что ж, так и запишем.

Святки в Лукоморье

В Питере мороз. С одной стороны, приятно: наконец-то появилось солнце. К тому же сухо и не ветрено, так что погода хороша. С другой стороны, у меня с самого детства именно в такую погоду странно ноют все кости. Особенно противно ощущение, как будто дали по носу, от чего иногда даже трудно вдохнуть. А еще мне кажется, что я трещу при каждом движении, как сухостой.

Я бы сказала, что чувствую себя Кощеем, если б не знала, как удивительно гибок во всех суставах и сочленениях чертов бессмертный маг!..

Вот сейчас святки, и кот Баюн, конечно же, позволяет сущеглупым русалкам гадать на его шерсти. Для этого водяные девы тайком (то есть они думают, что тайком – объяснил мне добродушно Баюн) прокрадываются к нему и срезают небольшой пучок шерсти (желательно, с хвоста, но тут как повезет), потом считают сколько шерстинок серебряных, сколько шелковых. Если больше серебряных – значит в грядущем году выйдешь замуж. А если больше шелковых – будешь много плакать. Считают русалки медленно, шевелят пухлыми губами, загибают розовенькие пальчики, рисуют метки на стволе дуба, все равно сбиваются, толкают друг друга локтями и, наконец, роняют зря потерянную волшебным котом шерсть на песок.

Зачем им это нужно – ума не приложу. Все равно всем известно, что лукоморские чаровницы уж какую сотню лет сидят в девках и конца этому сиденью не видно.

А когда святки подойдут к концу, то есть перед самым Крещеньем, кот Баюн скорчит привычно унылую морду и пойдет к властелину тридесятого выбивать компенсацию за попорченную шкуру. Иногда (не очень часто, но достаточно, чтобы сказитель не терял надежду) это удается. И тогда пушистый наглец выходит из дворца гордой пружинистой походкой, беспечно помахивая в воздухе красным бархатным мешочком, полным полновесных дукатов.

Новое слово

Тут намедни кот Баюн, узнавший новое красивое слово, заявился ко мне похвастаться. Скорчив скорбную морду (не забывая, однако, отправлять в пасть кусочки слабосоленой семги вперемешку с тарталетками с икрой) кот грустно проурчал:

– Я в экзистенциальном тупике.

Поначалу мне показалось, что я перепила шампанского на Новый Год и мне все это чудится. Но кот, тщательно прожевав что-то, повторил раздельно:

– Я. В экзистенциальном. Тупике.

Надо было как-то реагировать, и я сказала:

– Это случается. Когда люди (или коты) достигают определенных вершин, им кажется, что больше некуда стремиться и ничего они уже не достигнут.

– Это не кажется, – кот смахнул лапой невидимую горючую слезу. – Ведь не станешь же ты отрицать, в самом деле, что фольклору пришел конец?

– Стану! – я лихорадочно соображала, как бы возразить лукоморскому сказителю. – Просто фольклор сменил формы.

Кот скептически поднял бровь.

– Ну, вот раньше были былины, потом стали сказки, потом частушки, потом анекдоты…

– А сейчас что?

– А сейчас мемы! – и я раскрыла перед котом обширное поле русского интернета. Там он и залипает до сих пор, оккупировав мой ноутбук, а заодно и мой холодильник. Пока глаза Баюна поглощают многочисленных Наташ, Олегов, медиков, упоротых лисов, "ведьмаку заплатите чеканной монетой", и вот это вот все, в его пасти с той же скоростью исчезают сыры, колбасы, сырники и блинчики, свиные котлеты, холодец, остатки оливье, и даже мандарины.

Поскольку путь в тридесятое мне все еще заказан (в связи с карантином) я обращаюсь здесь к его бессмертному правителю:

– Проведите, наконец, интернет, к дубу, чтобы наглый мерзавец оставил в покое мой компьютер, мою кухню и мой дом! Пожалуйста…

Тридцать три богатыря

– "Тридцать три богатыря", ООО, охранные услуги, кнопка сигнализации, личные телохранители. 100% гарантия качества от Кощея Бессмертного, – прочитал с выражением повелитель тридесятого и посмотрел на кота Баюна с укоризной.

-Напечатано во всех газетах и журналах тридесятого царства, тридевятого царства, а также захудалого королевства. Ограблено два государя, пяток герцогов и несчетное количество народа помельче, – продолжил бессмертный старик, не сводя укоризненного взгляда со сказителя. Тот, однако, виноватого вида не имел, а, напротив, был почтителен, но уверен в своей правоте.

– Не мое! – как бы говорил его честный взгляд, и Кощей на этот раз склонялся к тому, чтобы ему поверить (всем известно – не каждому честному взгляду кота можно доверять).

– Придется пойти туда, не знаю куда, и найти то, не знаю что. – резюмировал маг, и кот пригорюнился: идти в указанном направлении ему не хотелось, а тем более вступать в переговоры с этим самым Незнаючем – существом пренеприятным, но славным во всем сказочным мире своей выдающейся способностью вынюхивать и выискивать самые тайные тайны.

– А ты не жмись, не жмись, все-таки твоя репутация пострадала тоже. – И Кощей   протянул к коту длинные белые пальцы, словно для поцелуя. Баюн, напротив, целовать руку не стал, а вместо этого ловко стянул с мизинца властелина тридесятого крупный платиновый перстень, украшенный великолепным изумрудом: кот знал, что Незнаючто, несмотря на то, что было черт знает чем и непонятно, обладало ли какими-либо желаниями и страстями, свойственными человеческому роду, все-таки питало определенную слабость к драгоценностям.

И пока лукоморский сказитель прятал перстень в своей густой шерсти, в которой половина волосков была шелковой, а половина – серебряной (и не просите – я не перестану повторять эту отличительную характеристику волшебного кота), увязывал, ворча, в узелок питание, пару пергаментных свитков, перо, чернильницу, щетку и еще пару-тройку вещей, которых я не приметила, Кощей следил за ним внимательным отеческим взглядом.

С тех пор прошло некоторое время, достаточное для того, чтобы фальшивые "Тридцать три богатыря" вынесли еще пару дюжин кладовых и сокровищниц, а тридесятое завалили претензиями, исками и описями пропавшего имущества, так что почта была вынуждена увеличить штат на треть. Ввечеру некоего дня властелин тридесятого принимал доклад усталого кота Баюна, сидя на парчовой подушечке у корней зеленого дуба.

Когда надо, кот умел быть кратким.

– Не наши. – Доложил он Кощею и вручил ларец розового дерева, набитый доказательствами и уликами. – Вообще непонятно, как они сумели так задурить головы народу. Во-первых, их не тридцать три, а всего лишь семь. Во-вторых, никакие они не богатыри, а скорее карлики. В-третьих, атаманша у них – девчонка лет восемнадцати на вид. Говорят, прехорошенькая бестия. Похоже, без гипноза не обошлось.

– Без гипноза, говоришь? – Кощей поскреб лысину. – Семь гномов, говоришь, и Белоснежка?

Кот с изумлением посмотрел на великого старика, почувствовал, как где-то в глубине его усталого сознания зашевелились строки баллады о гениальной дедукции и невероятной прозорливости сами знаете кого, и принялся торопливо искать пергаменты, чернила и перья в своем потертом узелке.

Карантин в тридесятом

Вот все-таки Кощей – истинный государь! Он, как завел карантин в тридесятом царстве (и заодно в тридевятом, которое является чем-то вроде Канады или Австралии при тридесятом), он его ни на минуточку не ослабил. В масках, правда, никто не ходит. Вместо масок у них особое, совершенное самим великим магом, заклинание, останавливающее любые микробы на расстоянии 33 сантиметров от лица или морды. Но в соседние царства никто ни ногой. Кроме кота Баюна, конечно. Наглый котяра выпросил, ежедневно ноя под окном горницы Кощея, себе право посещать иноземные государства и даже перемещаться в нашу реальность.

Кстати, а вы никогда не интересовались у меня, как проявляет себя ковид в мире сказочном. Самым страшным образом! У зверей и прочих гадов и скотин неожиданно пропадает хвост. А у людей и волшебников – нос. Очень неприятно. Говорят, пострадала сама баба-яга. Но тсс об этом, а то неугомонная старуха наколдует вам венец безбрачия или чего похуже (Сварливую жену, например).

Трактиры тоже работают. Но все отмечают, что водка в них стала какая-то не такая. Пьется как-то слишком медленно, веселья не дает, задумчивой хандры тоже. В общем, не попляшешь, не попоешь.

Промыслы тоже не пострадали. Ходят слухи, что старичок-боровичок потерял какие-то немыслимые деньги, которые добывал, сбывая волшебные клубочки прохожим молодцам, но ему все немедленно возместила казна. Впрочем, слухам в тридесятом верить не приходится.

Да и мне можете не верить. Я ведь совру – недорого возьму.

Двигатель прогресса

Когда на кота Баюна нападает творческий кризис, он занимается наукой. Берется за дело он рьяно, перебаламучивает все Лукоморье, затребует у Кощея какие-то невиданные инвестиции, ругается, плюется, таскает русалок за косы с дуба (поскольку их пение мешает чистоте эксперимента), заводит глаза к небу и заламывает лапы, беспрестанно щелкает невесть откуда добытыми физическими приборами, чертит на песке бесконечные формулы и каждый день бегает в крупнейшие университеты мира на (как он это называет) консультации к коллегам.

Кончается все, само собой, пшиком. Единственный раз кот выпустил монографию под громким названием "Типы мелкодисперсной пыли, образуемой походным шагом тридцати трех богатырей, и их зависимость от сейсмической активности тихоокеанского вулканического пояса". Но, поскольку написана монография была на древнешумерском языке, никто, кроме Кощея, прочесть ее не смог.

Бессмертный старец, естественно, прочел (прочел вдумчиво, оставляя на полях непонятные пометки, приклеивая липкие закладки и даже, кажется, сделав подробные выписки с восьмой, тридцать девятой и пятьдесят пятой страниц монографии), но научный отзыв, как ни просил его неугомонный Баюн, делать не стал. И звания, как ни надеялся лукоморский песнопевец, или хотя бы кафедры в местном учебном заведении не пожаловал.

Кажется, именно с тех пор научная деятельность кота стала еще больше носить характер беспорядочной и бестолковой суеты, хотя до того никто бы не мог поверить, что такое возможно.

Самое же интересное в этих исследованиях – то, что сказитель ни разу не делал их в области, казалось бы, знакомой ему вдоль и поперек – на безбрежной ниве народного фольклора. Оно и понятно: когда тебя одолевает творческий кризис, лучше бежать от обычных занятий как можно дальше и предаться чему-то, что отстоит от вольного вдохновения, муз и Пегаса на максимально долгую дистанцию.

Список кораблей

Однажды ночью Кощею не спалось. Он встал, прошелся по спальне, подошел к окну, которое всегда держал открытым по ночам. И открытым, естественно, в одно из самых пустынных мест на земле. Иногда в брусничную осеннюю тундру, иногда в глухую буреломную тайгу, иногда попросту – в огромный безбрежный океан, иногда с подвывертом – во вьюжную арктическую ночь… Впрочем, я отвлеклась.

Итак, Кощей подошел к окну, некоторое время смотрел на звезды, потом отошел, вздохнул, потянулся, зажег пару свечек в старинном шандале, рассеянно пролистнул несколько деловых бумаг, которыми занимался вечером, и которые оставил на бюро (в кабинете Кощея, конечно, стоял роскошный стол карельской березы, а в спальне – небольшое бюро в стиле ампир, в многочисленных потайных ящичках которого он, по словам кота Баюна, хранил особо выдающиеся послания из обширной любовной переписки, которой когда-то увлекался). Впрочем, я опять отвлеклась.

Деловые бумаги не заинтересовали бессмертного старика. Взяв в руки шандал, он создал портал прямо в александрийскую библиотеку и шагнул на двадцать три века назад, надеясь отыскать в недрах драгоценного вместилища знаний что-нибудь старомодное и легковесное.

И такое нашлось! Вскоре правитель тридесятого погрузился в увлекательнейшее чтение, которое сопровождалось преинтересными картинами, которые услужливо вылавливало в его многотысячелетней памяти воображение.