Машинка

© Михаил Буснюк, 2025

– Алло, Лев Сергеевич?

– Нет, это не он.

– А Льва Сергеевича можно?

– А вы кто?

– Что значит – кто? То же самое могу спросить и я. Поскольку звоню Льву Сергеевичу, а вы явно не он.

– Вы его родственница?

– А вы, собственно, почему спрашиваете? С ним что, что-то случилось?

– Случилось. Он в больнице, а я врач. Если вы не родственница, но у вас есть телефон близких, будет хорошо, если вы им позвоните и скажете, чтобы они связались с пятьдесят восьмой больницей.

– А что, собственно…?

– Больше ничего сказать не могу. Только родственникам.

– Спасибо…

Трубка замолчала. Лиза растерянно посмотрела на мобильник, словно ожидая, что на экране появится более подробная информация о главреде студии «Добрыня-фильм», но ничего, кроме иконок интерфейса, больше не появилось.

Подождав еще немного, Лиза набрала номер редакционного отдела в надежде попасть на Сусанну Посконникову, заместителя Щегольского, но на том конце никто не отвечал. Лиза было подумала, что Посконникова или вышла, или ее вообще нет, но тут в тубке раздалось ее фирменное раздраженно-возмущенное «Да!». Оно прозвучало настолько резко, что это было похоже на выстрел и Лиза даже не сразу поняла, кто это.

– Алло! Сусанна? – неуверенно спросила она.

– Кого еще там черт принес! – словно беседуя сама с собой, прорычала замглавреда сквозь зубы, в которых наверняка сжимала очередную сигарету. Они с шефом оба были курильщики и походами в отведенные для курения места не заморачивались, копя силы для более серьезных дел.

Поскольку в отдел звонили в основном авторы, Посконникова всегда вела себя раскрепощенно, не утруждаясь хорошими манерами, в полном соответствии со своим естеством, сформировавшимся в годы мятежной юности, пришедшейся на лихие девяностые. Оттуда во взрослую жизнь она взяла с собой брутальный вокабуляр и такие же манеры, которые, впрочем, при всей своей брутальности тонко балансировали на грани допустимого, не «срываясь с каната».

– Это Лиза Лучникова… – начала было Лиза, но Посконникова тут же ее оборвала:

– Зоя, блин! Ты куда дела распечатки Хорошихинского сценария? Они, сцуко, уже у самого главного должны быть на столе! К нему сегодня инвесторы придут, и он им должен будет раздать их…

Следом в трубке послышались падение предмета и грохот опрокинутого стула. Лиза поняла: Посконникова бросила на стол трубку и, фурией выскочив из-за стола, понеслась на розыски судьбоносных распечаток. То было обычное ее поведение.

Поскольку, кроме номера Посконниковой, ничьих других номеров на «Добрыня-фильм» Лиза не знала, она решила ждать возвращения гневливой Сусанны.

Через минуту в трубке прогремел очередной залп:

– Что надо?!

– Я насчет Льва Сергеевича, – начала было Лиза срывающимся от неожиданно охватившего ее волнения голосом.

– Нет его! – отрезала Посконникова. – Шляется хер знает где, а без него тут рагнарёк, какой ни в одном кино не снимут!

Все это было сказано таким тоном, что Лиза невольно почувствовала себя виновницей всех бед, свалившихся сейчас на Посконникову.

– Лев Сергеевич в больнице, – выпалила она, наконец, то, ради чего, собственно, и набрала номер редакционного отдела.

– А что он там делает? Анализы сдает?

– Я не знаю… Но, похоже, он сейчас без сознания…

– В каком смысле?

Лизе показалось, что место раздражения у Посконниковой заняло удивление.

– В прямом, – тихо сказала она, словно в чем-то признаваясь. – Я ему позвонила, а ответил врач. Просил передать родственникам, чтобы они связались с пятьдесят восьмой больницей. А кроме этого телефона, у меня больше никаких нет.

– Этого еще не хватало! – все с тем же с раздражением отреагировала Посконникова. – Тут светопреставление, а наш главный, видите ли, блин, без сознания! Ладно, сейчас буду звонить его бывшей, – уже более миролюбиво пообещала она.

Опасаясь, что здесь Посконникова может бросить трубку, Лиза торопливо спросила:

– А вы не знаете, Лев Сергеевич уже смотрел мой сценарий?

– Какой еще сценарий?

– «Ночь надежды». Я его вам на почту послала.

– Когда?

– Две недели назад.

– Не знаю, сама не видела. Сразу ему перекинула. Жди, когда сам придет, – постановила Посконникова и бросила трубку.

Лиза еще пару секунд продолжала смотреть на телефон, словно надеясь еще на какие-то подробности, но поскольку их не последовало, отправилась на кухню, чтобы за чашкой кофе поразмыслить над новой ситуацией со своим последним сценарием.

На улице моросило. Небо беспросветно затянули низкие тучи. На прояснение не было даже намека. Еще только четыре часа, а казалось, вот-вот наступят сумерки.

Включив свет, Лиза зарядила свою любимую моку – купленную в Италии гейзерную кофеварку – и поставила ее на плиту. Но когда повернула ручку, чтобы включить, раздался хлопок и все вокруг погасло – люстра, лампочка плиты, мигающий глаз электрической зубной щетки, заряжавшейся на столе, – все разом обезжизнело.

В следующий момент Лиза почувствовала запах дыма, который явно шел из комнаты. Она бросилась туда и, к своему ужасу, увидела, что это горит ее компьютер. Она выдернула шнур, но было поздно: экран безнадежно погас и на нажатие кнопок никак не реагировал.

Лиза метнулась к накопителю памяти, где было сохранено написанное за последний год, однако тот тоже не подавал признаков жизни. Заработавшись накануне допоздна, она забыла отключить его от сети – и вот результат!

Единственным, что теоретически могло спасти-вернуть-восстановить «Ночь надежды», был отосланный Щегольскому и Посконниковой файл. Впрочем, и тут бабушка надвое сказала: получая вал заявок и готовых сценариев, Посконникова регулярно чистила память компьютера и вполне могла ненароком отправить в корзину и Лизин сценарий. Хорошо еще, переслала главреду! А если с тем что-то серьезное или вообще не дай бог…? Как тогда?

Через час позвонила школьная подруга Лида Сомова, с которой Лиза дружила с восьмого класса. Любовь к одним и тем же предметам – литературе, истории и английскому – явилась первопричиной их дружбы. Хотя поначалу они соперничали, стремясь во что бы то ни стало превзойти друг друга, особенно на уроках литературы. Если кому-то из них удавалось отличиться у доски, дело доходило до демонстративного презрения-неприязни. Но в какой-то момент обе вдруг поняли, что друг с другом им интересно. Закопав томагавки, они выкурили на Лизином балконе трубку мира – изъятую из табачных запасов отца сигару, – после чего стали подругами не разлей вода.

Обе мечтали поступить в Литературный институт. Но, как это часто бывает, действительность взяла свое: Лиза поступила на филфак МГУ, а Лида тоже стала студенткой филфака, но только Педагогического университета.

Для Лизы Лидин звонок был как нельзя кстати. Сейчас ей просто необходимо было излить свои горести в чью-нибудь жилетку. Лидина подходила лучше других, поскольку ее хозяйка была не только близкой подругой, но еще и редактором кинокомпании «Киноварь», что в данной ситуации было особенно важно: могла что-то подсказать или дать дельный совет.

Они договорились встретиться через час в их любимом месте – кофейне на Пречистенке.

Лиза выглянула в окно. Тучи никуда не делись. Мало того, теперь из них еще и лило, как из душа. Люди шли с зонтами. На асфальте успели собраться лужи.

Когда Лиза вошла в кофейню, Лида была уже там и успела занять столик у окна. После ритуального обмена поцелуями она сразу взяла быка за рога.

– Ну выкладывай, что стряслось?

Лиза рассказала про звонок Щегольскому, разговор с Посконниковой и сгоревшие компьютер с накопителем, вместе с которыми, как дым, улетучились плоды ее труда за последний год. Ведь именно год назад она приобрела эту внешнюю память, у которой сейчас собственную как корова языком слизнула. Подарок родителей на день рождения. Не подарок, а натуральный троянский конь! Впрочем, винить надо, конечно же, тех, чьими стараниями случаются такие скачки напряжения в сети, – энергетиков или кого там еще.

– Знаешь, подруга, в жизни часто так бывает, что одна дверь закрывается, но открывается другая, – спокойно отреагировала Лида на Лизин рассказ.

– Что-то из древнекитайской философии? – несмотря на растрепанность чувств и кипевшее негодование не удержалась от иронии Лиза.

– Жизненный опыт, – Лида невозмутимо поправила мизинцем помаду в уголках губ. – Как говорится, ищите и обрящете, стучите – и отверзится вам! Ключевые слова – «ищите» и «стучите». А что касается китайцев, то они всегда отличались мудростью, терпением и настойчивостью. Два последних качества считаются одними из самых главных добродетелей.

Лиза с удивлением воззрилась на подругу, от которой ожидала услышать что-то утешительное или сочувственное, но никак не философское. Однако Лида сидела бесстрастная, как Будда, хотя в какой-то момент Лизе показалось, что на лице подруги мелькнула тень улыбки.

– Жаловаться на неприятную вещь – только удваивать зло, смех же над ней – его уничтожение, – изрекла Лида очередную мудрость.

– А это кто?

– Конфуций.

– И когда это ты успела всего этого набраться?

– Что, удивилась? – не выдержав наконец, рассмеялась Лида, меняя философско-загадочный тон на свой обычный. – То-то же! Мне тут один нудный автор в знак то ли особого расположения, то ли большой благодарности поднес сборник китайской мудрости. Вчера как раз целый вечер читала. И знаешь, действительно, много интересного и даже полезного. Реально помогает развернуть мозги в нужном направлении. Надо было для тебя захватить. Жаль, не догадалась.

– Мне это сейчас вряд ли поможет. Смеяться над неприятностями не тянет от слова «совсем», – вздохнула Лиза. – Лучше уж напиться…

– Так в чем проблема? Могу составить компанию, – с готовностью поддержала желание подруги Лида.

Договорившись на вечер дома у Лиды, которая жила в начале Комсомольского проспекта, в квартире, доставшейся от бабушки, Лиза решила прогуляться по центру и в качестве отправной точки, до которой в любом случае надо было добираться на метро, выбрала Пушкинскую площадь. День выдался теплый. Когда она вышла из подземки, чтобы пойти по Тверскому бульвару, дождя уже не было, хотя тучи по-прежнему низко висели над городом.

Идя по бульвару, Лиза заметила «Ароматный мир» и, зайдя в него, купила две бутылки «Киндзмараули», одну – на вечер, другую – про запас.

Дойдя до Никитских ворот, она свернула на Большую Никитскую, решив пройти по Малому Кисловскому, мимо ГИТИСа, куда, учась в школе, какое-то время хотела поступать. Войдя в переулок у театра Маяковского, она не торопясь пошла по нему, рассматривая старые дома и вспоминая школьные грезы. Неожиданно она увидела антикварную лавку, в единственном окне-витрине которой были выставлены сверкающий медными боками старинный самовар, резное кресло с будто бы забытыми на нем кем-то шляпой-цилиндром и белыми перчатками и облаченный в длинное вечернее платье безголовый женский манекен.

Лиза никогда не интересовалась антиквариатом. Если только в особых случаях – когда приходилось писать о давно минувших временах. Но и тогда она по большей части довольствовалась услугами интернета, способного мгновенно ответить на заданный вопрос и выдать на-гора массу иллюстративного материала. Однако сейчас, к своему удивлению, она почувствовала, что ноги сами ведут ее ко входу, а рука сама берется за ручку двери и толкает ее.

Войдя внутрь, Лиза увидела, что лавка пуста. Людей в ней не было. В единственном и довольно большом по площади – глядя с улицы, и не скажешь! – торговом зале на нее с разных сторон смотрели приметы старины, как глубокой, так и сравнительно недавней, среди которой преобладала посуда – столовая и кухонная, фарфоровая, фаянсовая, металлическая. В отдельной витрине были собраны более мелкие предметы: часы, заколки, пряжки, ножи для разрезания бумаг, перьевые ручки, а в самом центре – отделанный самоцветами массивный письменный прибор, смотревшийся здесь, как некое божество, царившее над миром дорогих, но уже сильно потраченных временем побрякушек.

У одного из стеллажей, что были так же, как и расположенный на них товар, антикварного возраста – целиком деревянные и никак не моложе семидесяти-восьмидесяти лет – стояли лицом друг к другу два манекена, мужской и женский. На первом была фрачная пара, на втором – бальное платье. В отличие от помещенного в витрине лавки собрата, оба были с головами. Казалось, еще мгновение и раздадутся первые аккорды вальса, они выйдут на середину зала и закружатся по нему.

Полка рядом была заставлена чайными сервизами, среди которых особо выделялась легендарная «Мадонна», которую нельзя было не узнать по характерному перламутровому отливу и кокетничающим с амуром нимфам. Качество рисунка со всей определенностью свидетельствовало о том, что сервиз работы старых мастеров, а не какой-нибудь новодел.

Единственно нарушала ансамблевый вид стеллажа небольшая пишущая машинка, вольготно расположившаяся в центре средней полки. На общем фоне она выглядела чужеродным элементом. Ее можно было сравнить с блажной экстравагантной инфантой, наконец-то соизволившей выйти из спальни к парадно одетым придворным.

Лиза с удивлением воззрилась на нее, дивясь, с одной стороны, столь неожиданной инсталляции, с другой – пытаясь понять заключенный в ней смысл, если он, конечно, здесь присутствовал.

– Интересуетесь? – неожиданно раздался у нее за спиной низкий приятный мужской голос.

От неожиданности Лиза вздрогнула и обернулась. Перед ней стоял мужчина лет пятидесяти-пятидесяти пяти, роста немного выше среднего, с продолговатым, резко очерченным лицом, пронзительными, почти черными, глазами, над которыми, как крылья птицы, взметнулись изломанные брови. Гладко зачесанные назад волосы имели вороной отлив, подбородок украшала бородка-эспаньолка, столь же черная, как и волосы, только с седыми прядями по краям.

Лиза подумала, что незнакомец чем-то похож на Мефистофеля Антокольского – скульптуру на лестнице Русского музея, где она совсем недавно была вместе с Лидой во время поездки в Питер, куда они отправились на выходные подышать невским воздухом. В отличие от того Мефисто этот выглядел постарше, пополнее и как-то посолиднее: лицо уже немного одутловатое, с чуть-чуть обвисшими щеками и глубокими складками у рта, под глазами – небольшие мешки. Но взгляд черных, почти без зрачков, глаз был по-молодому энергичен и столь пронзителен, что отдаленно напоминал вращающееся сверло. От него Лизе стало даже не по себе.

– Теодор Карлович, управитель сей лавки древностей, – церемонно представился новоявленный Мефисто.

– Елизавета, – Лиза немного растерялась от такого обхождения.

– За чем-то конкретным пожаловали или так, из любопытства?

– Из любопытства, – Лиза вдруг почувствовала, что краснеет.

– Я прав, или мне показалось, что вас заинтересовала эта вещица? – кивнул Теодор Карлович на машинку.

– Мне просто показалось, что она слишком выделяется на фоне своего окружения. Как-то сразу бросается в глаза.

– Судя по вашим словам, расчет оказался верным. Машинка здесь именно для того, чтобы привлечь внимание в конкретный квадрат. У вас прямо-таки глаз художника.

Слова Теодора Карловича показались Лизе лестью, какой торговцы часто пытаются расположить к себе покупателя. Она с удивлением взглянула на собеседника.

– А что будет с вашим расчетом, если я вдруг захочу ее купить?

– Ничего страшного. Найду другую. Вам эта машинка, точно, подойдет. Она в превосходном состоянии: литеры не сбиты, оттиск четкий, ход клавиш мягкий, удар одновременно легкий и сильный. Добротная немецкая механика. Не прогадаете!

– Почему вы решили, что мне может быть нужна эта машинка?

– Но ведь вы работаете с текстами, – тон Мефисто был такой, каким взрослые объясняют ребенку прописные истины.

– Откуда вы знаете?

– Интуиция. Не последняя, кстати, вещь в моей профессии!

Лиза почувствовала, как по спине у нее пробежал холодок. Теодор Карлович смотрел на нее с вежливым участием, на губах играла легкая улыбка, но взгляд был тем самым вращающимся сверлом, которое словно бы должно было проделать у нее в голове отверстие, через которое будут видны ее мысли. Лиза даже подумала, что управитель хочет ее загипнотизировать, и вся собралась, дабы не дать буравящему взгляду проникнуть в ее святая святых. Она подумала, что лучшая оборона – это нападение.

– Ну допустим, я работаю с текстами, – произнесла она с саркастической улыбкой: мол, не очень-то впечатлила меня ваша проницательность; может, это всего лишь случайное попадание. – А что еще может сказать ваша интуиция?

– Дайте подумать… Могу предположить, что вы писательница, а возможно, еще и сценарист, – все так же ласково ответил Теодор Карлович.

Лизе стало совсем не по себе. Как этот человек, которого она никогда не видела и с которым никогда не встречалась, мог знать, кто она? От кого? В том, что тот именно знал, а не догадался, она не сомневалась.

– Ну так как, возьмете? – снова подступил к ней Теодор Карлович. – Уверяю, не погадаете! И не пожалеете!

– Вообще-то я на компьютере работаю и не знаю никого, кто пользовался бы машинкой, – уже не отпираясь, сказала Лиза, решив до конца быть твердой.

Теодор Карлович снова снисходительно улыбнулся.

– Одного известного французского художника всю жизнь беспокоило, что он пишет не так, как все. Матисс, кажется, его звали.

– И что же?

– Да то, что где Матисс и где все! Остальных великих, естественно, во вторую группу не включаем, поскольку они – всего лишь малая толика. А машинка, это вам не компьютер. Она стоит куда ближе к человеку, ибо обладает способностью к пробуждению вдохновения. Причем вдохновения с большой буквы!

– Как то же гусиное перо? – съязвила Лиза.

– Смешно! – улыбнулся Теодор Каролович. – Между прочим, пишущая машинка появилась в девятнадцатом веке, в начале второй его половины. Ее создатель, американец Лэтем Шоулз, получил на нее патент в 1868 году. А через шесть лет, после некоторой доработки, миру был представлен знаменитый аппарат «Ремингтон № 1». А рождение ручки с металлическим пером случилось в 1803 году, всего шестьюдесятью пятью годами раньше. А убитый в 1837 Александр Сергеевич Пушкин, согласно источникам, писал одними только гусиными перьями… Улавливаете связь? От первого «Ремингтона» гусиное перо Пушкина отделяют всего лишь какие-то тридцать лет. А ведь до «Ремингтона», в 1831 году, еще при жизни Пушкина, появилась машинка «Птеротип», которая, правда, не пошла в серийное производство. Компьютер удобен в работе, спору нет, но машинка, сам процесс – под стук литер, наводящий на мысль о цокоте копыт Пегаса, который то шагом, то галопом… Начало умозрительного путешествия, выход из отправной точки. Между прочим, Бунин никогда не пользовался машинкой, считая, что между головой, рукой, пером и бумагой существует связь, таинственная и неразрывная. То же и с машинкой, если сравнивать с компьютером. В компьютере, помимо всего прочего, присутствует еще и чужой разум – программное обеспечение, которое как бы стоит между вами и вашим творением и в любой момент может сыграть с вами какую-нибудь шутку. А машинка – прямое преобразование умственных усилий в конечный материальный продукт посредством не особо замысловатого механизма. Подумайте об этом! Для редактирования есть сканеры, которые быстро переводят машинописный текст на экран компьютера…

– Вы рассказываете так поэтично, что просто трудно отказаться, – улыбнулась Лиза.

– Так не отказывайтесь! С компьютером всякое может случиться, а эта вдохновенная механика никогда не подведет…

Лизе снова стало не по себе.

– Неужели антиквар знает, что случилось с моим компьютером, – пронеслось у нее в голове. – Кто этот человек? На обыкновенного завмага он не похож: разговор, манеры… Хотя почему у завмага не может быть приличного образования и хороших манер? В жизни всякое бывает. У каждого свой путь.

Все это время, сама того не сознавая, Лиза неотрывно смотрела на машинку.

– Ну так как, сумел я вас убедить? – уже как-то совсем по-дружески обратился к ней Теодор Карлович. Он склонил голову набок и сразу стал похожим на лукавого ворона. – Больших денег с вас не возьму. Уверяю, жалеть не будете.

Лиза почувствовала, что почти уже не может сопротивляться. Голова слегка кружилась, в глазах все начинало расплываться. Усилием воли она сбросила с себя морок.

– Я подумаю, – сказала она и, повернувшись, быстро направилась к двери.

Выйдя на улицу, она еще раз посмотрела на вывеску заведения, словно желая удостовериться, что это антикварный магазин, а не приемная психиатра или лаборатория доктора Фауста, но ничего необычного не увидела: вывеска как вывеска, магазин как магазин.

Лиза пошла по улице, размышляя над тем, что заставило ее зайти в эту странную лавку? Коллекционированием она никогда не увлекалась, хотя в семье и был один заядлый коллекционер – ее отец, который еще в школьные годы увлекся нумизматикой и за жизнь собрал солидную коллекцию старинных монет, являвшуюся особым предметом его гордости. Но только перед заходом в антик Лиза об этом даже и не вспомнила.

Пройдя половину бульвара, она переключилась на предстоявшие посиделки с Лидой. Помимо имевшихся уже конфет, к вину нужно было что-то еще.

Когда первая бутылка была пуста, Лизу, наконец, отпустило. Жизнь уже не казалась такой беспросветной, как представилась утром, а бесконечные рассказы Лиды про жизнь на студии то и дело вызывали у нее улыбку, а то и смех. Потом, вспомнив некогда прочитанное, она заявила, что природно-полусладкие вина, такие, как «Киндзмараули», не предназначены для длительного хранения, должны потребляться молодыми, и лихо, почти по-гусарски, откупорила вторую бутылку.

– Не бэ, Лизка, на твоей улице тоже будет праздник, – отхлебнув из восполненного бокала, заверила немного уже заплетавшимся языком Лида. – Главное за знаками следи!

– За какими еще знаками? – не поняла Лиза. – За дорожными?

– Какие тебе подаются, балда! – беспечно махнула куда-то в сторону рукой подруга.

Лиза испуганно взглянула на нее. Ей тут же вспомнился заход в антикварную лавку, и перед глазами всплыло лицо мефистофелеподобного Теодора Карловича.

Лида не упустила перемену в лице подруги.

– Что, испугалась? Не бери в голову. Это я так, пошутила.

– Я сегодня встретила одного очень странного человека, – сказала Лиза и поведала Лиде о встрече с Мефисто и его настойчивых уговорах купить у него печатную машинку.

– Реально хотел мне ее запарить. Пытался гипнотизировать! – с возмущение закончила она рассказ.

– Не бери в голову! Торговцы искусством и антиквары – те же старьевщики, только более высокой квалификации, – изрекла Лида с нетрезвой важностью. – И жуликов среди них, как грязи, – она помолчала. – А между прочим, на машинке пишет Лёня Липкин.

– Это кто-то, кого я должна знать? – с вызовом вскинула голову Лиза.

– Ну ты даешь! Липкина не знаешь? – искренне удивилась Лида.

– Не имела удовольствия быть представленной.

– Липкин – это новая звезда на сценарном небосклоне.

– Как-то чересчур пафосно, – отмахнулась Лиза. Выпив бокал из новой бутылки, она уже тихонько плыла.

– Может и так, но сегодня его хотят все.

– Как автора, или еще как?

– Пьяным больше не наливать! – обиделась Лида на нежелание подруги воспринимать ее серьезно.

– Извини, – Лиза отсалютовала пустым бокалом. – И что там этот твой гений делает с машинкой?

– Долбит, как дятел, и говорит, что его так больше вштыривает, – сердито произнесла Лида.

– В смысле?

– В смысле вдохновения!

– Типа гусиное перо?

– Что-то вроде того. Я его на той неделе встретила, так он мне где-то целых полчаса про это рассказывал. Он тогда пьяный был.

– Тогда понятно. А как он редактирует?

– Говорит, что сканирует в компьютер. У него какая-то программа есть…

В этот момент у Лизы завибрировал телефон, звук на котором почему-то был выключен. Звонивший представился Валентином Лисогоровым, помощником генерального директора киностудии «КИНО-ПОЯС» Якова Студнева и сказал, что обращается к Лизе по просьбе шефа, который, прочитав два ее непоставленных сценария, захотел заказать ей драму для телевидения или платформы и что, если Лизу это интересует, с удовольствием встретился бы для дальнейшего обсуждения.

– Что скажете? – спросил Лисогоров в конце своего монолога.

От такой неожиданности Лиза растерялась и даже немного протрезвела. Ни дать, ни взять контрастный душ, под которым она стоит сегодня с самого утра.

– А когда и где? – неуверенно спросила она.

– Завтра. Часа в два, если вас устроит. Адрес скину эсэмэской.

– Хорошо…

– Тогда до завтра! – бодро попрощался помощник и тут же отключился.

– Ну что там? – поинтересовалась Лида, заинтригованная выражением Лизиного лица.

– Предлагают написать сценарий.

– А кто?

– Какой-то продюсер.

– Имя?

– Яков Студнев.

– Не знаю такого. Сейчас их много развелось, новых и независимых. Да ну и хер с ним! Лишь бы деньги платил. А от тебя что ему надо?

– Драму. Хочет завтра встретиться.

– Ну вот видишь, как я и говорила: одна дверь закрылась – другая открылась. Жизнь налаживается!

В ответ Лиза наполнила свой бокал и, отхлебнув из него, задумчиво посмотрела в окно, словно ища там какое-то подтверждение словам подруги.

На следующий день она приехала на Тишинку, где рядом с рынком, в переоборудованном под офисы старинном доме, разместилась студия со странным названием «КИНО-ПОЯС». При виде этого то ли слова, то ли аббревиатуры на медной табличке Лиза попыталась сообразить, что бы это могло означать.

Ломала она голову недолго. Вышедший к ней Лисогоров объяснил, что «КИНО-ПОЯС» – это «Кинопроизводственное объединение Якова Студнева». Новая студия, появившаяся всего лишь полтора года назад. Она находилась на третьем этаже и занимала офис, который состоял всего из двух комнат. Одна служила кабинетом Студнева, вторая – помещением для всех остальных, то есть помощника Лисогорова и его тезки, секретаря-бухгалтера Валентины, на которой, судя по лежавшим на краю стола – видимо, не убранным вовремя – резиновым перчаткам, лежала еще и ответственность за уборку.

Студнев оказался человеком, внешность которого как нельзя соответствовала фамилии: полный, рыхлый, трясущийся, как студень, с гладко зачесанными назад жиденькими волосами и постоянно бегающими крысиными глазками. Роста он был среднего, но из-за полноты казался значительно меньше. Фигура была больше женская, чем мужская: узкие покатые плечи, широкие, придавленные спадающими с поясницы складками жира бедра со столь же мощными, распиравшими брюки ляжками. Лет ему на вид было около сорока.

Студнев протянул Лизе руку. Она была вялая и липкая. От прикосновения к ней Лизу внутренне передернуло.

– Прошу вас, располагайтесь! – Студнев указал на одно из двух кресел, стоявших рядом с рабочим столом.

Лиза села. Студнев подошел к двери и попросил Валентину приготовить кофе.

– А, может, что-нибудь покрепче? – неожиданно с заговорщицкой улыбкой обернулся он к Лизе.

– Спасибо, но, боюсь, слишком рано, – улыбнулась в ответ Лиза, у которой еще не полностью выветрились последствия вчерашнего вечера.

– Ну нет так нет.

Студнев поудобней устроился в кресле и молча уставился на Лизу, словно желая мысленно передать ей суть предстоявшей беседы.

Лиза сначала тоже смотрела на него, но потом не выдержала и перевела взгляд на стену, увешенную какими-то дипломами в золотых рамках.

Наконец Студнев прервал многозначительное молчание и поведал о задуманном проекте – мини-сериале для небольшого канала с целевой аудиторией «женщины 40+». Он хорошо знает главного редактора и уже обо всем с ним договорился. Дело теперь за малым – только за самим продуктом. Увы, канал малобюджетный, контент – соответственно, тоже. Производство – быстрое и без затей. Сейчас формируется портфель заявок, и одну из них Студнев надеется получить от Лизы. На вопрос, что из написанного ею он читал, ответил честно и прямо: ровным счетом ничего. Лизу ему порекомендовали люди, которым он доверяет.

Лиза почувствовала себя польщенной. Соотношение реализованного и нереализованного было у нее не совсем в пользу первого, и потому слова эти прозвучали особенно приятно.

Теперь в ее глазах Студнев выглядел уже не столь отталкивающе, как сначала. В нем появилась какая-то легкость, сильно контрастировавшая с непривлекательной внешностью.

Он сказал, что нужна четырехсерийная драма. Не мелодрама, а именно драма. Простая, без философствований и всякого умничанья, задевающая душевные струны и выжимающая слезу сострадания к жертвам жизненных обстоятельств и праведный гнев к злодеям и прочим источникам страданий и бед героев. Будет здорово, если сценарную заявку Лиза принесет ему уже недели через две, а лучше через неделю.

– Если все сложится, больших гонораров не обещаю. Сами понимаете: малобюджетность, она малобюджетность и есть, – развел он руками. – Но ведь, как говорится, курочка по зернышку клюет. Особенно в нашей с вами свободной профессии. Вас это, надеюсь, не смущает?

Лиза покачала головой. Размер гонорара ее, действительно, не смущал. Главное – нарастить фильмографию, которая все еще оставалась довольно скромной. Склонности к транжирству не было и денег хватало. Благо, родители постоянно подкидывали. Лиза делала вид, что не замечала падавших время от времени на банковскую карту сумм – она ведь самодостаточна и от чужих подачек не зависит, – но обратно деньги не отсылала. Мол, пришли и пришли, я не просила.

Квартира у нее была и неплохая. Машина тоже. Отечественная. Что, впрочем, тоже не случайно – еще одно выражение самодостаточности и независимости от чужих мнений. Оплачено все это было опять же не столько плодами собственных трудов, сколько «подачками» все тех же любящих родителей.

Когда Лиза заканчивала школу, те настойчиво убеждали ее пойти по стопам отца, известного психолога, владельца крупного психотерапевтического центра с филиалами в других городах. Мать тоже была медик: заведовала отделением хирургии частной клиники. Необходимую поддержку с поступлением и последующей работой отец как-нибудь да обеспечит. Но Лиза наотрез отказалась, заявив, что решила стать литератором и с выбранного пути ни за что не свернет.

В итоге она поступила на филфак. С Литературным не получилось. Даже несмотря на отцовские связи.

Учась в университете, Лиза активно писала. В основном рассказы, случалось, и небольшие повести, поскольку не желала надолго связывать себя чем-то одним. Но с публикациями дело шло не так, как хотелось бы. Большинство издательств не желали иметь дело с малоизвестным автором, да и жанр рассказа не самый востребованный. Вот напишет роман, от которого все ахнут, – тогда милости просим!

Родители скептически смотрели на ее потуги, будучи абсолютно уверены, что на поприще психологии дочь смогла бы добиться куда большего – при их-то поддержке! – однако молчали, регулярно подбрасывая своему чаду «на шпильки». Лиза знала, что они думают о ее занятиях, но не сдавалась и продолжала писать.

Выпустившись из университета, а затем окончив сценарные курсы, она сумела пристроит пару своих сценариев, что сразу же дало ей воздух под крыльями и право смотреть в глаза родителям с гордо поднятой головой. При этом она отдавала себе отчет, что она еще только у подножия горы, на которую предстоит взойти. В общем, делай, что должен, и будь, что будет.

В ”КИНО-ПОЯС” Лиза приехала без машины, решив отправиться туда своим ходом, чтобы не рисковать попасть в пробки и опоздать. От метро до дома она решила проехать на автобусе.

Направляясь к остановке, Лиза увидела приближавшийся сто двадцатый и, хотя уже никуда не спешила, рванулась по привычке к переходу, где как раз горел зеленый. Но когда до него оставалось уже всего ничего, светофор переключился на красный, и Лиза поняла, что на этот автобус она точно не успеет: тот был уже почти у остановки. Но тут светофор неожиданно снова приоткрыл зеленый глаз, велев красным автобусу стоять, и Лиза успела-таки вовремя добежать до остановки.

Заходя в автобус, она почувствовала, как сверху на спину ей что-то капнуло.

– Этого только не хватало! – предположение о характере «подарка свыше» было только одно.

Повернув до предела голову и донельзя скосив глаза, Лиза увидела уже начавшую расплываться за плечом птичью лепешку. Похоже, пернатое до этого неплохо пообедало, а пиджак самый любимый, и неизвестно, удастся ли его теперь отчистить: птичий помет отстирывается плохо. Лиза расстроилась.

– Не переживай, дочка! – услышала она за собой чей-то голос.

Обернувшись, Лиза увидела сидевшую у прохода старуху. Та опиралась обеими руками на палку и смотрела на Лизу из-под полуприкрытых век тусклым взглядом.

– Ежели на грудь наклала или на спину, то это к хорошим вестям и прибыли. А то и к жениху! Наверное знаю. Уж много лет живу. А сказки свои напишешь, никуда не денешься!

Лиза с изумлением уставилась на старуху.

– Какие еще сказки?

– Вестимо какие! Те, что тебе заказали.

Лизе на мгновение почудилось, что она сама очутилась в какой-то сказке, где встретила волшебницу. Не понятно только, добрую или злую.

– А откуда вы знаете? – растерянно спросила она.

– Оттуда, откуда и все остальное. А ежели не отстираешь – урон не большой. Впереди тебя много хорошего ждет.

Старуха говорила громко и очень отчетливо несмотря на почти беззубый рот. Лизе казалось, что ее слышит весь автобус и пассажиры все до единого наблюдают за ними. Однако, быстро взглянув по сторонам, она успокоилась: все ехавшие в автобусе были заняты своим делом и не обращали на них ровным счетом никакого внимания.

Лиза хотела было расспросить «волшебницу», что именно ее ждет, но та предупредила ее вопросы, заявив, что прямо сейчас ей уже надо выходить.

– Пойду, дочка. Приехала уже. Извини! А говно птичье бензином лучше всего отмывать. Сперва щеткой, а потом бензином. Ну а если уж не ототрется, то ступай в химчистку, – наставила она Лизу и поковыляла к выходу.

Когда Лиза сошла с автобуса, шел уже довольно сильный дождь и она тут же вся промокла. Все один к одному сегодня!

Прибежав домой и переодевшись, она позвонила Лиде и рассказала про странную старуху.

– Помнишь, я тебе говорила про знаки? – выслушав ее, серьезно сказала Лида.

– Какие еще знаки?

– Те самые! Которые тебе посылаются! Про птичьи отметины, думаю, когда-нибудь да слышала. А попасть под дождь – тоже хорошая примета. Когда две таких рядом – к двойной удаче. Так что забудь про Щегольского и сгоревший компьютер и принимайся за работу! Как сказали бы феминистки девятнадцатого века, графиня, вас ждут великие дела!

Лидины слова о приметах и обещание великих дел ободрили Лизу не особо. Так себе утешение. Но в любом случае подруга попыталась. И на том спасибо!

Положив трубку, Лиза еще немного походила по комнате, а затем решительно направилась к рабочему столу. Отсутствие на нем привычного компьютера придавало ему сиротливый вид. Но тут, как говорится, ничего не попишешь. А если уж и попишешь, то пока что только рукой с зажатой в ней ручкой.

Лиза придвинула к себе лежавшую на краю стола пачку бумаги и вынула из нее один лист. Положила перед собой и задумалась. Кто у нее будет героем?

Отсутствие перед глазами экрана компьютера мешало сосредоточится. Лиза откинулась на спинку кресла, затем, повертев в руках ручку, встала из-за стола и отправилась на кухню сварить кофе, надеясь, что тот поможет как следует собраться с мыслями.

Заправляя кофеварку, Лиза решила, что прежде всего надо обзавестись новым компьютером. Причем, не откладывая, сегодня же. Вот только каким? Компьютеров сейчас пруд пруди, а продавцы в магазине наверняка будут впаривать те, что им нужно продать в первую очередь. В том, что вся торговля работает именно так, Лиза не сомневалась. В магазин нужно приходить уже с четко определенным намерением и не полагаться на рекомендации сладкоголосых приказчиков. Советы надо получать от надежных и знающих друзей и знакомых. Особенно когда речь идет об орудии производства.

Лиза решила позвонить однокласснику Вовке Крученых, крутому айтишнику, компьютерному гуру. Кто если не он! Найдя его номер, она быстро набрала его. На другом конце никто не отвечал, и после пятого или шестого сигнала мобильник сам прекратил попытки дозвониться до Вовки. Придется пробовать позже.

Лиза подумала, что неплохо бы прогуляться. Может, тогда в голову придет что-нибудь стоящее.

Как-то раз она подметила, что чаще всего хорошие идеи появляются во время ритмичной ходьбы или стояния под горячим душем. Должно быть, в этом есть какая-то физиология. Потом, всякий раз оказываясь в творческом тупике, Лиза либо шла в ванную и подставляла тело под тугие струи, либо натягивала кроссовки и энергично шагала туда, куда ноги сами ее несли. Так было и на этот раз.

Лиза не поняла, что именно вывело ее из задумчивости. Но когда она подняла глаза, то увидела перед собой дверь того самого антикварного магазина, где была накануне. Непонятно только, как и почему она снова здесь очутилась.

Лиза автоматически толкнула дверь и вошла внутрь. Как и в прошлый раз, в торговом зале никого не было. Машинка по-прежнему стояла на своем месте в окружении предметов из сервиза «Мадонна». Это было первое, на что упал Лизин взгляд.

Лиза подошла к стеллажу и стала внимательно рассматривать машинку.

– А я знал, что вы придете, – раздался рядом знакомый голос.

От неожиданности Лиза вздрогнула и оглянулась. Перед ней стоял, улыбаясь, давешний антиквар. Она даже не слышала, как тот подошел. Секунду назад, кроме нее, здесь никого не было. Словно из-под земли вырос. Обходительный управитель лавки древностей мог находиться только в служебном помещении, куда из торгового зала вела всего лишь одна дверь. Но Лиза могла поклясться, что в ее присутствии та даже не открывалась. Даже намека никакого на это не было.

– Не слышала, как вы подошли – сказала она, приходя в себя после секундного замешательства.

– Извините, если напугал. Вы, наверное, просто задумались.

Лиза недоверчиво смотрела на Теодора Карловича.

– Еще раз прошу великодушно простить! Может быть, чашку кофе? Есть прекрасный бразильский.

Предложение вызвало у Лизы очередное удивление: кофе в магазине ей еще никогда не предлагали.

– Прошу вас! – управитель показал рукой на два старинных кресла с золотой парчовой обивкой у круглого одноногого столика, столь же старинного, однако, судя по бодрому виду, все же побывавшему в руках реставраторов.

Лизе ничего не оставалось, как принять предложение и сесть.

Теодор Карлович подошел к служебной двери и, открыв ее, громко произнес:

– Игрид, сделайте нам, пожалуйста, два кофе!

– Ингрид – это моя помощница, – пояснил он Лизе. – Товаровед, кладовщик, бухгалтер и секретарша в одном лице. Редкая удача иметь такого сотрудника!

Когда Лиза открыла глаза, она обнаружила, что сидит у себя дома за рабочим столом, на котором, прямо перед ней, стоит та самая пишущая машинка из антикварного магазина. Как так получилось, что она ее купила? Накануне она не поддалась на уговоры антикварного Мефисто, а теперь – пожалуйста! Как это могло случиться? И что это было: гипноз, мистификация или просто какая-то чертовщина?

Суеверностью Лиза никогда не страдала и «чертовщину» добавила лишь для законченности перечислительного ряда. Ох уж ей эти троичность, триединство, троякость! Три дороги, три карты, три желания, отгадай из трех…

Посидев еще немного, уставившись на машинку, словно в неверии, Лиза собралась было позвонить Лиде – поделиться еще одним приключением, – но передумала и вместо этого нажала на центральную клавишу машинки. Та оказалась чрезвычайно податливой и тут же мягко ушла вглубь клавиатуры. Похоже, насчет легкого хода Теодор Карлович не обманул. Интересно, как с остальным?

– Что ж, попробуем! – сказала себе Лиза вслух и заправила в машинку чистый лист.

Пропустив три строки, она напечатала два слова: «рабочее название». Само название будет впечатано потом, когда она его придумает. Для того и пропуск.

Взглянув на результат, Лиза убедилась, что насчет литер антиквар также не соврал: оттиск четкий, ровный, почти не отличимый от принтера. Действительно, качественный аппарат. Но только как быть со сканированием? Компьютер нужен по любому…

Лиза снова набрала Крученых, и на этот раз тот ответил. После долгих обоюдных восклицаний по поводу того, сколько они не виделись и что обязательно надо встретиться, Лиза поведала Вовке о своей проблеме.

– Ну так тебе ее сам бог послал! – обрадовался тот.

– Что именно? – не поняла Лиза.

– Твою проблему.

– А почему мне ее бог послал?

– Ну, хорошо, не тебе, а мне. Ведь иначе ты бы не позвонила! А так, по крайней мере, есть повод увидеться. К тому же, как я, тебе никто не поможет.

Лиза почувствовала себя неловко. Действительно, сто лет не звонила, а как жареный петух клюнул, так сразу и прибежала.

Однако Вовкин голос звучал без тени обиды. Он вообще редко обижался – только когда считал себя по-настоящему оскорбленным. Одним из его главных качеств были доброта и великодушие. По сути своей он был конченый оптимист. Лиза вдруг подумала, что характер одноклассника она воспринимала как нечто само собой разумеющееся, в то время как в жизни такие люди встречаются далеко не на каждом шагу.

– В общем, давай приходи. Пообщаемся, а заодно и твоему горю поможем, – трещал между тем однокашник. – Покажу тебе всякое разное и научу, как жить.

Они договорились на четыре в кафе в «Капитолии», торговом центре, что на «Университете», где было несколько магазинов, торгующих электроникой.

– Если там ничего не подберем, просто пообщаемся, – обрисовал свой план Вовка. – Но в любом случае проблему твою решим. Без компа не останешься!

В школе Вовка был влюблен в Лизу. Внешностью он был неказист: небольшого роста, щуплый, вихрастый и очень ершистый, особенно когда чувствовал себя задетым. Если кто-то насмехался над его ростом и комплекцией, называл недоростком, дрищем или как-нибудь еще, он сразу же лез в драку. За это его не раз хотели отчислить: мол, неуравновешенный, плохо влияет на других, может нанести увечье во время вспышек ярости (именно так квалифицировали Вовкино состояние, когда тот шел на вы после очередного оскорбления и не только на одноклассников, но и на старшаков).

Хотя учился Вовка хорошо, а по математике, информатике и физике ему вообще не было равных.

На выпускном вечере Вовка пригласил Лизу танцевать, а потом попросил выйти с ним из актового зала: ему надо было сказать ей что-то очень важное. Когда они очутились на лестнице, Вовка неожиданно обнял Лизу и поцеловал в губы. Лиза опешила, не зная, что делать. Вовка ей нравился, но только как товарищ и друг; никакой романтики с ее стороны не было. Оттолкнуть его она не хотела – боялась обидеть, но и ответить на поцелуй тоже не могла. Продолжая стоять как статуя, Лиза надеялась, что Вовка сам все поймет. Но тот уже давно все понял, а сейчас хотел просто поцеловать, чтобы потом помнить всю оставшуюся жизнь. Он ей прямо так и сказал. А в конце еще добавил трагическое «Прощай!». Возможно, надеялся на чудо – что Лиза, наконец, поймет, что именно он, Вовка Крученых, и есть ее судьба и что только с ним она будет счастлива. Но чуда не произошло, а посыл Вовкин Лиза истолковала по-своему: услышав его «Прощай!», решила, что тот решил с собой что-то сделать. Она испуганно уставилась на Вовку. Тот понял, что немного переборщил, и тут же пояснил, что вступает в жизнь новым человеком. Меняет, так сказать, кожу.

В этот момент Лиза поняла, что Вовка окончательно распрощался со своей мечтой, и сначала подумала, что это даже к лучшему, поскольку потом для Вовки наступит облегчение. Но вслед за этим ей неожиданно стало грустно и где-то даже обидно. Словно она лишилась чего-то, к чему давно привыкла.

Вернувшись из прошлого, Лиза в очередной раз взглянула на машинку и поняла, что работать на ней она не будет – просто не сможет. В отличие от Лидиного Лёни Липкина та ее ни коим образом не вштыривала, а потому терпеть связанные с ней неудобства не имело смысла. Когда с Вовкиной помощью она обзаведется новым компьютером, писать свой сценарий она будет только на нем, а машинку поставит на шкаф: пусть оттуда вдохновляет.

Сказано-сделано. Машинка заняла место на книжном шкафу рядом с вазой богемского стекла, в которой круглый год неувядаемо цвела большая чайная роза. Она была искусственная, но отличить ее от настоящей было невозможно. Очередное свидетельство изобретательного мастерства трудолюбивых китайцев.

Водрузив машинку на шкаф и убедившись, что ей там хорошо, Лиза перевела взгляд на книжные полки. Та, что оказалась строго перед ней, почти целиком была занята собранием сочинений Мопассана в двенадцати томах – издание 1958 года. Лиза не раз думала избавиться от него – сейчас все это можно держать в бездонной памяти электронной книги, – но всякий раз отказывалась от этой мысли. Мопассан достался ей еще в девятом классе от бабушки, решившей передать внучке через этого француза некий опыт взрослой жизни. Бабушки уже давно не было, и собрание было памятью о ней.

Глядя на двенадцать томов, побывавших в хорошей читке – читала Мопассана явно не одна только бабушка, – Лиза в очередной раз улыбнулась бабулиной наивности: в эпоху интернета любую информацию, в том числе и из «заветной» области, можно добыть в два клика да еще с картинками.

Хоть Лиза с детства была книгочейкой, все собрание писателя-эротомана она не прочла. Хватило двух наиболее известных – «Жизнь» и «Милый друг», – ну и нескольких десятков рассказов. Однако воспоминание о «Милом друге» навело Лизу на неожиданную мысль попробовать примерить его сюжет – в общих чертах, естественно, – к сегодняшней жизни, не французской, а родной, домашней, и очень быстро в голове возник общий контур истории для будущего сценария.

Роман уже экранизировался, причем далеко не единожды, в разных странах, в том числе и дореволюционной России.

Ну и что с того! Главное не что, а как. Кинофильм, как и все в искусстве, – товар штучный!

Вернувшись за стол, Лиза достала златоперый «паркер» – подарок родителей на двадцатипятилетие, которым она еще ни разу не пользовалась, – и, вставив в него чернильную капсулу, приготовилась писать. Уж если не на компьютере, то, по крайней мере, как Бунин, – вечным пером!

Немного покрутив «паркер» между пальцами, она принялась набрасывать сюжет будущего сценария. Мысли слетались, как птицы на рассыпанное зерно.

«Главный герой, Марк Стоцкий, заводит роман со Стеллой Сибирцевой, дочерью убитого конкурентами предпринимателя-миллионера. Они случайно встречаются на тусовке в одном из московских клубов. Сначала Марк реагирует на внешнюю привлекательность девушки, но потом, после короткого разговора, та вызывает его интерес еще и как неординарная особа.

Стелла сразу не говорит Марку, кто она, и на вопросы о родителях отвечает уклончиво. Но когда они начинают встречаться, она приглашает его, в конце концов, к себе домой, в большую шикарную квартиру, где живет вдвоем с матерью. Оказавшись там, Марк понимает, что это за семья в смысле состояния.

Стелла рассказывает Марку об отце, о том, чем он занимался и как погиб. Тут появляется мать Стеллы, Лорина Павловна, яркая, обольстительная, в свои сорок пять выглядящая едва на тридцать. Ее можно принять за подругу Стеллы, но никак не за мать.

Марк впечатлен Лориной Павловной и сразу понимает диспозицию. Состояние убитого миллионера находится в руках вдовы, которая при такой внешности и прочих достоинствах являет собой исключительно лакомую дичь не только для таких искателей удачи, как он, но и для куда более солидных самцов – таких же богачей, как она.

В голове мгновенно созревает план: с помощью Стеллы Марку нужно быстро закрепиться в доме Сибирцевых, а затем постепенно, но не затягивая, переключиться на мамашу, пока ее вместе с состоянием не увел кто-нибудь еще. Десять лет разницы в возрасте не проблема.

Когда Стелла уезжает на международный конкурс пианистов в Пекин, Лорина Павловна просит Марка заехать к ней, чтобы кое с чем помочь. Их встреча заканчивается в постели.

За неделю, что длится конкурс, Марку удается основательно обосноваться в алькове Лорины Павловны. Когда Стелла возвращается, радостная, с дипломом победителя, она случайно находит в спальне у Лорины Павловны кошелек Марка для кредитных карт, который тот забыл здесь накануне приезда Стеллы. Предъявив матери эту улику, она интересуется, как та могла оказаться рядом с ее кроватью. Лорина Павловна абсолютно спокойно сообщает дочери о неверности ее бойфренда. Она говорит, что попробовала его соблазнить, и Марк тут же клюнул на заброшенную удочку, а значит, Стелле его надо просто-напросто прогнать и забыть. Стелла в ужасе. Она кричит на мать: как та могла поступить так! Но Лорина Павловна без лишних эмоций объясняет дочери, что сделала это ради нее же. Сама она женщина свободная и без предрассудков, но о счастье Стеллы все же думает и не хочет, чтобы та связала свою жизнь с проходимцем. Как-никак они люди богатые. По виду Лорины Павловны трудно сказать, действительно она предприняла эти свои «усилия» ради дочери, или это всего лишь ее спонтанная реакция на открывшуюся правду. Стелла не верит словам матери и уходит из дома. Снимает номер в гостинице, рассчитывая за несколько дней найти подходящее жилье. Личный счет, причем немаленький, у нее есть. С Марком же все кончено.

Некоторое время Лорина Павловна продолжает использовать Марка в качестве любовника, а потом неожиданно для всех назначает его генеральным директором одной из своих компаний. Узнав об этом, Стелла еще раз убеждается, что мать ее цинично обманывала, прикрывая красивыми словами собственную похоть, что для нее нет ничего святого, а счастье дочери, о котором она якобы так пеклась, на самом деле для нее ничто.

Марк ликует: половину пути он уже одолел и вот-вот поднимется еще выше. Но тут его настигает коварный удар вдовы-миллионерши: ему предъявляют обвинение в какой-то финансовой махинации, и суд приговаривает его к долгому тюремному сроку.

Отношения Стеллы с матерью восстанавливаются. Стелла начинает верить в искренность желания родительницы оградить ее от проходимца, которого интересуют одни только их деньги. Пусть даже таким неординарным способом. У богатых свои причуды.

После этого объяснения – крупным планом устремленный куда-то в сторону лукавый взгляд Лорины Павловны, на губах которой играет «улыбка Моны Лизы».

Открытый финал для следующего сезона.

Поставив точку, Лиза откинулась на спинку кресла, прикрыла глаза и тут же оказалась на Новом Арбате, у выхода из магазина «Дом книги». В следующее мгновение она увидела шедшего в ее сторону своего героя, высокого, статного, темноволосого, зеленоглазого красавца Марка Стоцкого, самоуверенного и где-то даже немного надменного, не обращавшего внимания на заинтересованные взгляды оказывавшихся рядом женщин. Он шел прямо на Лизу и, подойдя, с улыбкой, исполненной сознания собственной неотразимости, произнес: «Привет! Я Марк!»

Лиза быстро открыла глаза, словно испугавшись возникшего видения. Взгляд упал на часы: было уже около трех. До встречи с Вовкой оставалось не так много времени. Надо было начинать собираться.

Когда Лиза пришла в кафе, Вовка уже был на месте – сидел за столиком и энергично махал ей рукой. Выглядел он все так же – щуплый, вихрастый, взъерошенный – и с виду никак не походил на главу серьезного отдела весьма крупной компаний по производству программного обеспечения.

Некоторое время назад, рассказывая Лизе о случайной встрече с Вовкой, Лида назвала фирму, где тот работал, и, многозначительно округлив глаза, понизив голос, сообщила, что это очень круто. Однако название фирмы Лиза так и не запомнила.

Когда она была еще только на полпути к занятому Вовкой столику, тот уже вскочил со стула и отодвигал второй, готовя его для нее.

– Глазам не верю! Как на выпускном! – почти завопил он.

Несколько сидевших рядом посетителей повернули головы в сторону Лизы и с любопытством посмотрели на нее. Лиза почувствовала себя неловко. Она ускорила шаг, чтобы поскорее оказаться за столиком.

– Крученых, ты совсем не меняешься! – сказала со смущенной улыбкой, подойдя уже к Вовке. – Все в том же репертуаре.

– Время, Лиз, надо мной не властно. Буду вечно молодым, – выпятив грудь, гордо заявил Вовка.

В это время мимо них проходил толстяк размером с штангиста-тяжеловеса. Шел в раскачку, поворачивая сильно выпиравший живот то вправо, то влево. Поравнявшись с Лизой, он задел ее плечом, и, если бы Вовка ее не подхватил, та точно бы очутилась на полу.

Ударившись бедром об угол стола, Лиза возмущенно посмотрела на хама, который будто ничего даже не заметил и, продолжая смотреть строго по курсу, не останавливаясь, прошествовал дальше.

Вовка такого вынести не мог. Вылетев из-за стола, он в два прыжка оказался рядом с толстяком и схватил его за рукав. Толстяк обернулся и с удивлением уставился на Вовку: тот был его на голову ниже и раза в три легче. Рядом они смотрелись как Давид и Голиаф.

– Тебе чего? – удивленно спросил он хриплым голосом.

– Это тебе сейчас будет «чего»! Давно по кокосу не прилетало?! – выдохнул в лицо ему Вовка. Голос его звучал, как натянутая струна.

– А в чем дело? – Голиаф сонно взирал на Вовку, как на надоедливого муравья.

– Когда идешь, по сторонам вообще не смотришь?

– А тебе-то что?

– А то, что ты ее толкнул! – кивнул Вовка на Лизу.

– Ну и что? – с нескрываемым презрением ответил Голиаф. – Не упала же!

– Ты чего, совсем не вкуриваешь? – Вовка едва не захлебнулся собственным возмущением. – Я тебе сейчас все табло разнесу!

Лиза подумала, что после школы Вовкин язык не претерпел особых изменений. Стиль его был сейчас до боли знаком. Все тот же дворовый лексикон, который Вовка обычно «расчехлял» в минуты возмущения или гнева.

– Да пошел ты! – отмахнулся от Вовки толстяк и хотел было двинуться дальше, но Вовка уже вцепился в него хваткой бультерьера.

– Извинись! – сквозь зубы процедил он.

– Отвянь! – толстый дернул руку, пытаясь высвободиться, но Вовка словно приклеился к нему.

Поняв, что так просто его не стряхнуть, толстяк пихнул Вовку другой рукой, рассчитывая, видимо, опрокинуть на пол. Со стороны могло показаться, что толчок был легкий, однако, будь Вовкин захват чуть послабее, он вполне мог бы улететь и далеко.

С верхнего этажа по лестнице уже спешили два охранника. Поняв, что времени мало, Вовка отпустил руку Голиафа и, как распрямившаяся пружина, нанес ему апперкот. При этом – случайно, нет ли – угодил в ту самую точку, от попадания в которую происходит нокаут.

Толстяк удивленно взглянул на Вовку и, ничего не говоря, обрушился перед ним на пол, как земляная порода из ковша экскаватора.

Вовка торжествующе оглянулся. Казалось, ему хотелось издать победный клич, гордо сложив на груди руки, поставив ногу на поверженного врага, но охранники были уже совсем близко. К счастью, их задержала стайка галдящих подростков, вывалившаяся из дверей спортивного бутика и перегородившая им дорогу.

Воспользовавшись заминкой, Лиза подскочила к Вовке и, схватив за руку, быстро, почти бегом, повлекла к выходу. Сейчас ведь никто не будет разбираться, с чего все началось. Вовку стопроцентно назначат зачинщиком, и следующая остановка у него будет в «обезьяннике». Допустить этого было нельзя. Лиза чувствовала свою ответственность за Вовку: это ведь она вытащила его на встречу. Если бы его забрали, она бы себе этого не простила.

Когда они выскочили на улицу, Вовка уже успел слегка остыть. Лизе хотелось поскорей уйти подальше от торгового центра, и она предложила отправиться на другую сторону проспекта Вернадского, где тоже должны были быть какие-то «точки общепита».

– А зачем что-то еще искать? – возразил на Лизино предложение Вовка. – Пошли лучше ко мне. Я ведь тут совсем рядом, на Строителей, живу. Зайдем только купить чего ни то в смысле вина и посидим спокойно, поболтаем. Уж сколько не виделись!

Лиза тут же согласилась. С одной стороны, это экономило время, с другой – исключало возможность повторения – по крайней мере, сегодня – того, что случилось в ТЦ.

Вовка жил один в трехкомнатной квартире, которая досталась ему от деда с бабкой. Она была просторная, с хорошим ремонтом, но, войдя в нее, сразу можно было сказать, что в ней живет холостяк. Лиза отметила это, едва переступив порог Вовкиного жилища.

– А ты женат? – на всякий случай спросила она, проходя в гостиную.

– Развелся два года назад, – Вовка выглянул из кабинета и как-то по-особому посмотрел на Лизу. – А как ты с твоим тогдашним?

– Не сошлись характерами, – уклончиво ответила Лиза, не желая вдаваться в подробности несостоявшегося замужества.

На пятом курсе она познакомилась с Павлом Скобелевым, веселым обалдуем-айтишником. Они встречались несколько лет, и все думали, что свадьба уже вот-вот, как однажды в центре, идя мимо одного модного кафе, Лиза случайно увидела своего суженого нежно целующимся с какой-то незнакомкой. Слушать бурные заверения насчет «ничего серьезного» и «дружеского поцелуя давней приятельницы» она не стала – просто сказала, что между ними все кончено, и перестала отвечать на звонки.

– А ты крутая! – крикнул Вовка уже из кухни. – Быстро сориентировалась!

– Это ты о чем? – не поняла Лиза.

– Об эвакуации из ТЦ. О чем еще!

– За тебя испугалась. Не хотела становиться причиной твоих проблем, – с нарочитым пренебрежением ответила Лиза. – А ты все такой же. Ни за что не скажешь, что большой начальник и солидный человек …

– С проблемами у меня все просто! За таких, как я, в моей компании держатся всем, чем только можно и даже чем нельзя. Привод в полицию, обезьянник – фигня вопрос! Они мне таких адвокатов подгонят, что прокурор сам себя виновным признает, – хорохорился Вовка. – А ты, кстати, о чем вообще хотела поговорить?

Лизе показалось, что сейчас у Вовки в голосе прозвучали нотки смутной надежды.

– Позарез нужен новый компьютер. Старый сгорел, а мне тут сценарий заказали. Хотела посоветоваться с тобой как со специалистом. Но, видать, сегодня уже ничего не решить.

– Почему не решить? Во-первых, могу дать качественный совет, а во-вторых – обеспечить компьютером.

– Как это? – удивилась Лиза.

– Элементарно, Ватсон! По счастливой случайности есть совсем новый. Муха не сидела! Даже еще не распакованный. Бери и пользуйся!

– То есть?

– То и есть: бери и пользуйся! – повторил Вовка уже с нажимом, как для особо непонятливых.

– Вовка, я все понимаю: ты крутой, причем во всех смыслах, но компьютер – это не конфета к чаю. Он денег стоит.

– Ну если так тебе будет удобней, то купи. С тридцатипроцентной скидкой, между прочим. Или вернешь, когда в магазине купишь. Только не понимаю, чего ты менжуешься. От себя я ничего не отрываю, отдаю за то же, за что сам взял. А комп хороший. Ты ведь не забывай, кто я! Как говорится, дурному не научим!

– Я подумаю. Но в любом случае спасибо, – словно не веря своему счастью, Лиза недоуменно хлопала глазами. – Ты настоящий друг, – как-то виновато вдруг добавила она.

– Немного, правда, недооцененный… – не удержался Вовка, чувствуя, что в этот момент имеет право на подобный комментарий. С нарочито серьезным видом он повернулся к Лизе в профиль, словно подставляя щеку под поцелуй, который, был уверен, заслужил.

Когда Лиза собралась уходить, Вовка заявил, что проводит ее, но Лиза наотрез отказалась. Ей хотелось пройтись. От Вовкиного дома до своего на улице Гарибальди, было всего минут двадцать – двадцать пять ходьбы, и за это время можно было спокойно подумать обо всем том, о чем они успели поговорить.

Но когда она вышла из подъезда, начался дождь, который стал быстро усиливаться. В рюкзаке у нее был легкий складной зонт, но идти под ним – перспектива так себе, и Лиза пошла на метро. Пока она доедет с двумя пересадками от «Университета» до «Новых Черемушек», дождь может перестать. Брать такси Лиза не захотела. Четверг – день дорожных пробок. А метро, оно вот – рядом совсем.

Стоя на эскалаторе, Лиза вдруг почувствовала, что оказалась в школьном прошлом. Она вспомнила, как Вовка переглядывался с ней на уроках, бросал записки, отпускал колкости, которые, бывало, ранили, но она и не подавала виду. Позднее она поняла, что все это было проявлением Вовкиного отчаяния из-за невозможности осуществить главную свою мечту – по-настоящему завладеть ее вниманием, не говоря уже о том, чтобы быть вместе.

Лиза подумала, могло ли такое быть. Если бы тогда, в школе или сразу после нее, ей задали этот вопрос, она бы однозначно ответила «нет». А теперь? Теперь Вовка совсем другой, такой, о каком она даже не подозревала. И, похоже, по-прежнему к ней неравнодушен. Вернее «неровнодышен», как он сам говорил, стремясь в очередной раз блеснуть перед ней остроумием.

Лиза задумалась. Но все же решила, что с Вовкой у нее бы вряд ли что получилось. Все-таки они с ним совсем разные. Хотя, что ни говори, приятно, когда тебя любят!

Мимо Лизы по эскалатору пробежал парень с рюкзаком на плече и едва не задел им ее. Лиза неодобрительно посмотрела ему вслед. Сегодня ее уже задевали. Она случайно бросила взгляд вправо, и ей показалось, что на другом, поднимавшемся вверх, эскалаторе она увидела давешнего антиквара. Но поскольку это случилось, когда тот уже проплыл мимо и почти полностью был к ней спиной, абсолютной уверенности в том, что это он, не было.

Подумав об антикваре, Лиза вспомнила о появившейся у нее странным образом машинке и непроизвольно заглянула в пакет, где лежал новый компьютер, предоставленный на небывало щедрых условиях Вовкой. Все-таки что ни говори, а старая любовь не ржавеет!

– Как-то слишком меркантильно, – тут же услышала Лиза внутренний голос. Ей стало немного стыдно. К окончательному решению, купит ли она у Вовки этот комп или вернет, как только обзаведется в магазине каким-нибудь еще, она пока так и не пришла. После столь долгого перерыва в общении – даже при всех добрых отношениях – подарок в виде тридцатипроцентной скидки все-таки к чему-то обязывал. А быть обязанной Лиза не любила. Но она тут же вспомнила, как Вовка на нее смотрел, и улыбнулась. Что ни говори, а приятно, когда после столь долгого времени к тебе по-прежнему «неровнодышны».

Придя домой, Лиза почувствовала себя уставшей и решила поскорее лечь спать. Чистя зубы и глядя на себя в зеркало, она снова думала о школе, вспоминая уже не только Вовку, но и других действующих лиц той «прелестной пьесы».

Она заснула, едва голова коснулась подушки, – как в черную бездну провалилась – и проспала до утра без всяких снов. Проснувшись, почувствовала, что выспалась, и с удовольствием ощутила прилив сил.

Сквозь плотные шторы в комнату изо всех сил старалось пробраться солнце. Желая поскорей улечься, Лиза как следует не занавесила окно, и под легкое дуновение внезапного ветерка, заколыхавшего неплотно задернутые шторы, яркий солнечный лучик забрался ей на лицо и шаловливо запрыгал по глазам. Окно летом Лиза обычно не закрывала.

Быстро умывшись и позавтракав, она взяла пакет с Вовкиным компьютером и направилась к столу, на котором оставила сделанный накануне набросок будущего сценария. Ей не терпелось взглянуть на него свежим глазом.

Проходя мимо шкафа, на котором она поселила машинку, Лиза заметила рядом с ней тоненькую стопку бумаги, буквально в несколько листов. Это было странно. Она прекрасно помнила, что ничего, кроме машинки, на шкаф не ставила. Единственной обитательницей его верхней крышки была чешская ваза с искусственной розой. А откуда взялась бумага, Лиза понять не могла. Кто мог положить ее сюда?

Лиза сняла со шкафа неизвестно откуда объявившиеся листы. Они были заполнены текстом. Шрифт – классический «курьер», какой обыкновенно стоит на пишущих машинках. Лиза стала читать и тут же поняла, что это не что иное, как синопсис ее будущего сценария, наброски к которому она сделала накануне, но только чернильной ручкой, а не на машинке. Кто мог его напечатать?

Лиза быстро просмотрела текст. Изложение истории было здесь куда подробней, чем у нее, с деталями, которые не помнила, чтобы были в набросках.

Закончив чтение, Лиза недоуменно уставилась на страницы, которые держала в руках. Неужели она все это вчера напечатала, а теперь даже не помнит? Прямо мистика какая-то!

Ей стало страшно. Может, что-то с памятью или вообще с головой? Да, позавчера они с Лидой хорошо выпили, однако же не критично; до дома она добралась сама и вполне благополучно. А вчера у Вовки из купленной по дороге бутылки испанского сухого выпит был всего один бокал.

Отложив в сторону «находку», Лиза позвонила Лиде и рассказала о творившихся чудесах.

– Не переживай. Такое бывает. У тебя могла быть элементарная ТГА, – со знанием дела успокоила Лида.

Но Лиза тут же напряглась.

– Какая еще ТГА?

– Транзиторная глобальная амнезия. Бывает, совершенно здоровых людей накрывает. Из-за травм, переутомления или всяких там злоупотреблений. Алкоголь, наркотики… Выбирай, что подходит.

– Ничего не подходит! Все мимо, – возмутилась Лиза. – Ты вообще думай, что говоришь – наркотики!

– Но позавчера-то мы с тобой по-взрослому накатили, – немного виновато напомнила подруга. – А наркотики, они из общего причинного ряда. Я на днях один медицинский журнал читала…

– От многой мудрости много печали, и умножающий знание умножает скорбь. Слышала такое? – оборвала Лиза подругу. – Толку от тебя!

– Не хочешь – не слушай, – притворно обиделась Лида.

– Ладно, пойду работать, – уже более миролюбиво произнесла Лиза, досадуя про себя, что разговор с подругой не принес ни ясности, ни облегчения. – Пока!

– Удачи! – благословила Лида.

Лиза села к столу и еще раз просмотрела загадочный текст. Немного подумав, решила отложить выяснение, каким образом в ее жизнь закралась мистика, и заняться делами более насущными, перво-наперво сценарной заявкой.

Она распаковала коробку с Вовкиным компьютером и включила его. Нужные программы оказались уже на месте и дело оставалось за малым – написать то, чего от нее ждали.

Лиза быстро загрузила программу для сценаристов, которой пользовалась уже давно – она стояла у нее на сгоревшем компьютере, – и снова пробежала сделанные накануне наброски. Затем, немного подумав, стала печатать, время от времени поглядывая на машинку, безучастно взиравшую на нее со шкафа, надменную и непроницаемую, как египетский сфинкс.

Когда она откинулась на спинку кресла, было готово около половины заявки. Лиза с благодарностью посмотрела на машинку. Она вспомнила слова Лиды о Лене Липкине, который пользовался печатной машинкой, поскольку та его «по-особому вштыривает».

– Вот и меня вштырило, – подумала Лиза. – Будем считать, что это оно и есть, – она бросила очередной взгляд на машинку, на крышке которой была табличка с ее названием – «Эрика». – Добавить еще одну букву, и будет «Эврика».

Лиза вспомнила Набокова, который однажды сказал, что только один фрикатив отличает «космическое» от «комического». А «в», между прочим, тоже фрикатив, но не просто зубной, как «с», а губно-зубной. Все-таки после пяти лет филфака в голове что-то да осталось. И, похоже, прав был этот странный антиквар Теодор Карлович, говоря о винтаже как источнике вдохновения.

Вечером Лиза заехала к родителям. В основном чтобы поговорить с отцом. Порасспросить его о транзиторной амнезии, но так, чтобы он ничего не заподозрил. До этого, погуглив, Лиза сама нашла кое-что о загадочном ТГА. В том числе узнала, что напасть эта случается в основном после пятидесяти и редко когда до сорока. Ключевое слово здесь – «редко». Хотя «никогда» звучало бы куда более обнадеживающе.

Родители Лизы жили в Пожарском переулке, почти у Пречистенской набережной, и приезды к ним означали для Лизы еще и удовольствие прогуляться по Остоженке или вдоль самой Москвы-реки, по набережной, представляя в воображении, как эта часть города выглядела век-полтора назад.

По детским годам она помнила неотреставрированную Остоженку с прилегавшими к ней переулками: неухоженные, нередко сильно облупившиеся фасады, подслеповатые окна с грязными рамами, неприбранные дворы, проход в которые еще не перекрывали солидные ворота со шлагбаумами.

Идя вдоль непрерывного ряда добротно отделанных домов и оглядывая их целиком, Лиза всякий раз думала, насколько их сегодняшний облик соответствует тому, что был дан при постройке. В некоторых домах смущали окна: они были из другого времени – без переплетов, практичные в обиходе, но выбивавшиеся из общего архитектурного унисона. Это же надо, по-крупному вложиться в реставрацию в золотом районе Москвы и упустить-не заметить-не подумать о столь существенном элементе. Явно от недостатка или отсутствия вкуса. Вопрос только, у кого: у реставраторов или заказчиков? Подозрение падало на вторых.

В шестом классе Лизе и всем ее однокашникам дали задание выяснить происхождение названия своей улицы. С Остоженкой особых проблем не возникло. Интернет тут же выдал всю необходимую, причем весьма обстоятельную, информацию.

Когда-то здесь, среди заливных лугов, стояло дворцовое село. Через него шла дорога в Кремль, окруженный тогда еще только деревянной стеной, такой, каким его изобразил Аполлинарий Васнецов. А неподалеку от села паслись великокняжеские кони. Трава с лугов шла на их прокормление. Скошенную собирали в стога, которые и дали этой местности название Остожье.

Лиза частенько останавливалась, и закрыв глаза, мысленно представляла себе идиллическую картину с кривобокими избами, мужиками в лаптях и онучах, бабами в сарафанах, скрипящими телегами, груженными товарами и припасами для великокняжеского двора. Интересно, что было на том месте, где стоит дом ее родителей: чья-то изба или часть заливного луга, займище? Луг представлялся более вероятным: очень уж близко к реке, которая наверняка весной разливалась. Иначе ведь почему – займище?

Идя от «Парка культуры» к родительскому дому, Лиза решила сделать небольшой крюк, чтобы пройти мимо Зачатьевского монастыря и войти в Пожарский переулок с набережной. Она любила заходить в этот монастырь, не столько чтобы полюбоваться на церковные постройки, сколько ощутить все еще витавший здесь, как ей казалось, дух древних столетий. В чем именно выражалось это ощущение, Лиза сказать не могла. Скорее всего, это была просто игра воображения.

Когда Лиза позвонила в дверь, ей открыла Варвара Алексеевна. Она только что вернулась с работы и Лизу никак не ждала. Отец, Виталий Климентьевич, задерживался из-за какого-то неотложного дела, возникшего как всегда вдруг.

– Недавно позвонил, сказал, что будет поздно, – объяснила Варвара Алексеевна.

– У него в последнее время такое постоянно случается, – добавила она вдруг неожиданно прохладным тоном.

Лизе показалось, что прозвучал он непроизвольно, однако особого значения она не этому придала, поскольку досадовала в этот момент на невозможность обсудить с отцом то, что ее сейчас больше всего волновало. Она лишь тяжело вздохнула про себя. Обсуждать транзиторную амнезию с матерью она не собиралась. Зачем лишние волнения? Хоть Варвара Алексеевна и врач-хирург, что, в свою очередь, предполагало наличие стальных нервов и привычки к неожиданностям, но, когда речь заходила о каких-то серьезных проблемах дочери, сталь мгновенно начинала плавиться, а карета хладнокровия тут же превращалась в тыкву сентиментальности.

Внешне Варвара Алексеевна выглядела значительно моложе своих пятидесяти. Подтянутая, стройная, энергичная, с короткой стрижкой, она притягивала мужские взгляды, где бы ни оказалась. В глазах совсем молодых можно было прочитать удивленный интерес, а у более зрелых – интерес просто мужской обыкновенный, тот, что называется, без затей.

Мать с дочерью уселись на кухне, и Лизе пришлось подробно отчитаться о событиях в своей жизни, случившихся за время, что они не виделись. Хотя это и было-то всего неделя-две.

Лиза с гордостью поведала о полученном сценарном предложении, умолчав о приключившейся «засаде» с Щегольским, знакомстве с мефистофелеподобным директором антика, загадочном приобретении пишущей машинки, а также таинственном появлении неизвестно кем напечатанного текста.

Варвара Алексеевна вежливо порадовалась за дочь. Однако в подробности предстоявшего проекта углубляться не стала.

К профессии Лизы она относилась скептически, ибо по-прежнему считала, что той нужно было идти по родительским стопам – в медицину. Если уж так нравится копаться в чужих мозгах и мыслях, могла бы стать психиатром или психотерапевтом, как отец, благо голова есть, причем неплохая, а уж поддержку и проход в терниях на пути к звездам они бы с отцом ей как-нибудь организовали.

Хорошо зная консолидированную позицию родителей, Лиза быстро сменила тему и поведала матери о том, как встретилась с Вовкой Крученых, постаравшись наполнить рассказ максимумом подробностей.

Варвара Алексеевна хорошо помнила Вовку и его выходки, которые, по ее словам, весьма оживляли родительские собрания, привнося в монотонное их течение свежую струю.

– А он ведь был влюблен в тебя, – с неожиданной грустью сказала она.

– Кто? – изобразила удивление Лиза, словно не понимая, о ком речь.

– Вовка твой. И не надо делать вид, что ты ничего не знала или не понимала!

Лиза молча пожала плечами. Разговаривать на эту тему ей не хотелось. После встречи с Вовкой она снова и снова мысленно возвращалась к ней и снова и снова задавала себе вопрос, могли бы они с Вовкой быть вместе. В школе, как и многим другим ее сверстницам, ей казалось, что еще пара лет – и ее непременно встретит принц на белом коне, и, лишь пережив несколько неудачных романов с такими «принцами», она наконец поняла, что очень часто те похожи на перевязь для шпаги Портоса: спереди – золотое шитье, а сзади, под плащом, – грубая буйволовая кожа.

– Очень жаль, что пропустила его. Или упустила… И спуталась с этим…, – Варвара Алексеевна на мгновение замолчала, чтобы удержать готовое сорваться с языка. – Я уверена, что он ради тебя хулиганил. Чтобы привлечь внимание. А голова у него светлая. Учителя его хоть и ругали, но в уме не отказывали и за глаза хвалили. А его сегодняшнее положение – подтверждение этой их правоты.

В отличие от Лизы, душевная рана Варвары Алексеевны от неудачного романа дочери с вскружившим ей голову модным журналистом, который был лет на десять старше нее и оказался подлецом и пустышкой, окончательно не зарубцевалась и кровоточила при каждом воспоминании.

Роман длился пару лет. Потом журналист нашел себе другую музу. Лиза, которая в это время работала над своим первым сценарием под заказ, впала в депрессию. Написанный вопреки всему сценарий заказчиком был отвергнут, а на доработку или переделку у Лизы уже просто не было сил, что еще больше усугубило ее состояние. Отец-психиатр мобилизовал все свои возможности, чтобы привести дочь в чувство. Сделать это окончательно получилось лишь спустя полгода.

В разговорах с Лизой родители старались не касаться ее профессиональных занятий, но, когда Лиза сама о них заговаривала, отношение их так или иначе проступало. Впрочем, больше всего переживаний вызывала ее семейная неустроенность.

Вслух они ничего не говорили, не делились с Лизой шутливыми мечтами о внуках, не заводили невзначай разговор о знакомых, у которых в семье появилось прибавление, но сама тема постоянно висела в воздухе, как надвинувшаяся грозовая туча, которая все никак не разрешится дождем. Так было и сейчас.

– Ты знаешь, мам, я, наверное, пойду, – сказала она, когда они выпили по чашке чая. – Мне сегодня надо еще поработать. А через пару дней снова загляну. Надеюсь на присутствие папы.

– Узнаю у отца, когда он точно будет дома, и позвоню. Приготовлю что-нибудь по случаю.

– По какому такому?

– По тому самому! Поужинаем с вином. Кстати, тебе нужны деньги на компьютер?

– Нет, спасибо, – как всегда равнодушным тоном ответила Лиза, уже зная, что завтра на ее банковский счет придет очередное «пожертвование».

Выйдя от родителей, Лиза столкнулась с соседкой, восьмидесятипятилетней Марией Павловной Кассинской, бывшей примой-балериной, танцевавшей на сценах известных театров. Встреч с ней Лиза не любила и по возможности старалась их избегать.

Мария Павловна постоянно была чем-то сильно возмущена; лицо ее всегда выражало крайнее негодование, а глаза сверкали недобрым огнем. Лиза никогда не видела, чтобы соседка улыбалась.

Сейчас Мария Павловна возвращалась из магазина: выходила из лифта, волоча за собой хозяйственную сумку на колесах.

Лиза поздоровалась с ней и зашла в лифт. Когда она собралась нажать на кнопку первого этажа, за спиной у нее раздался скрипучий голос соседки.

– Это ты опять на ступеньках масло разлила?

Лизин палец застыл над кнопкой. Она выглянула из лифта.

– Какое масло?

– Известно какое – оливковое! – Кассинская смотрела на Лизу взглядом, от которого наверняка свернулось бы молоко.

– Извините, Мария Павловна, но я ничего не разливала.

– У тебя еще есть наглость отрицать!

От такого обвинения Лиза опешила.

– Боюсь, вы что-то путаете. Я пришла к родителям с абсолютно пустыми руками. Даже если бы и хотела что-то разлить, то все равно не смогла бы. Поскольку нечего.

– Fille effrontйe[1], – злобно прошипела Кассинская и, загремев ключами, отвернулась к двери.

Нагнувшись к замочной скважине почти вплотную, она стала вставлять ключ, который никак не хотел вставляться. Со стороны казалось, что старуха что-то прячет или набирает какой-то код. Все это сопровождалось сдавленными проклятьями в адрес мерзавцев, которые только одни ее и окружали.

В детстве Лиза боялась Кассинской. Та уже тогда казалась ей настоящей ведьмой. Со временем страх сменился брезгливостью. Начав писать сценарии, Лиза как-то подумала, что Мария Павловна идеально подходит для героини фильма ужасов – ведьмы, зловещего призрака, упыря и далее по списку. По крайней мере, внешность соответствовала. Что же до характера, то это уже был фильм ужасов наяву.

Мария Павловна когда-то, и вправду, была знаменитой балериной. После окончания Вагановского училища она очень быстро стала звездой. Однако в самый расцвет театральной карьеры, когда ей было всего лишь тридцать пять, у нее случилась банальная травма ноги, которую она подвернула на лестнице, поскользнувшись на подсолнечном масле, разлившемся из чьей-то разбившейся бутылки. Публика в доме жила приличная, и то, что это было сделано специально, из чистого хулиганства, представлялось маловероятным. Однако сама Мария Павловна усматривала в этом происки либо завистников, вернее завистниц, метивших на ее место примы, либо тех же соседей по дому, которым не давали покоя ее слава и удавшаяся жизнь.

Но как бы там ни было со сцены Кассинской пришлось уйти. К тому времени она была замужем за известным, обласканным властью художником. После его смерти, помимо его картин в просторной квартире в престижном доме, у Марии Павловны осталась еще коллекция полотен старых мастеров, загородная дача в поселке творческих работников и солидный счет в банке. Однако несмотря на материальное благополучие Кассинская превратилась в законченного мизантропа и считала всех людей натуральным исчадием ада.

Подруг у нее не было, а с бытом ей помогала пожилая то ли грузинка, то ли армянка, высокая, худая, всегда одетая во все черное. Встречаясь иногда с ней у входной двери или у лифта, Лиза всегда здоровалась, но та лишь молча кивала и, не встречаясь взглядом, быстро проходила мимо. Однажды Лиза подумала, что она немая и Кассинская выбрала ее специально, чтобы оградить себя от лишних разговоров.

Спустившись на первый этаж, Лиза внимательно осмотрела ступеньки лестницы, ища на них следы масла, но так ничего и не нашла.

– Похоже, старуха совсем уже сбрендила, – подумала она. – Живет одна, а в доме между тем газовые плиты. Надо будет сказать родителям.

Придя домой, Лиза тут же села за компьютер. Такой свободы в работе она еще никогда не ощущала. Временами казалось, что рядом стоит кто-то невидимый и едва слышно нашептывает ей текст.

К часу ночи синопсис был готов. Лиза еще раз перечитала его и удовлетворенно откинулась на спинку кресла. Взгляд сам поднялся к водруженному на шкаф «маленькому сфинксу» и задержался на нем. Утром она отправит заявку Студневу.

Лиза сладко потянулась и решила приготовить чай. Ложиться спать еще не тянуло. Хотелось продлить блаженное ощущение от удачно сделанной работы, прочувствовать, что называется, полностью и до конца. В том, что заявка написано именно, как надо, она не сомневалась.

Проснувшись около одиннадцати, умывшись и неспешно позавтракав, Лиза вернулась к компьютеру, чтобы еще раз, на свежую голову, прочитать написанное, и снова осталась довольна.

Выждав еще немного, она открыла почту и отправила заявку в «КИНО-ПОЯС».

– Лети с приветом, вернись с ответом, – напутствовала она ее присказкой из пионерского детства матери, о котором та ей не раз рассказывала.

Покончив с этим делом, Лиза выдохнула, словно сбросила тяжелую ношу, и подержала на удачу кулачки. О синопсисе она решила больше не думать и обратиться к более прозаичным делам. Например, купить еды, который в холодильнике осталось совсем немного, убраться в квартире и что-нибудь почитать.

Поскольку продовольственная закупка обещала быть крупной, Лиза решила не размениваться на близлежащие торговые точки и отправиться на машине в какой-нибудь гипермаркет.

Она натянула кроссовки и, взяв из вазочки ключи, спустилась во двор к своей кремовой «Весте», тезке древнеримской богини семейного очага и весеннего обновления. Что, кстати, тоже было одной из причин выбора именно этой модели. Говорят же, как вы лодку назовете – так она и поплывет. А в плавании по безбражному морю автодорог лучшей компании, чем компания почтенной богини-заступницы, придумать трудно.

Когда, подходя к «Весте», Лиза нажала на ключе кнопку блокировки дверей, машина по-дружески подмигнула ей фарами.

Дорога до «Ашана», который располагался все в том же «Капитолии», оказалась быстрой. Машин было мало, а светофоры, когда Лиза к ним приближалась, словно по команде давали зеленый свет. Через пятнадцать минут она была уже на месте.

Оставив «Весту» на парковке, Лиза двинулась в «Ашан». Закупка, как и доезд, прошла быстро. Ноги сами вели ее в нужном направлении, а продукты на полках почти сами бросались ей в руки. Наблюдая за собой словно со стороны, Лиза вспомнила «Алису в стране чудес», где провалившаяся в кроличью нору героиня, идя по ее подземным комнатам, натыкалась то на пирожок с надписью «Съешь меня», то на бутылочку, на этикетке которой значилось «Выпей меня».

Быстро наполнив корзину продуктами, Лиза расплатилась и вернулась к машине. Сложив пакеты на заднем сидении, она собралась было сесть за руль, но тут взгляд ее случайно упал на заднее крыло, на котором красовалась серьезная вмятина.

– Чёооорт!!! Только не это! – простонала Лиза. Сейчас ей только не хватало хлопот с ремонтом! А ведь как хорошо начался день… И вот – нате вам!

Она стояла перед крылом и взирала на вмятину, как на некую абстрактную картину, в содержание которой невозможно поверить. Уж слишком оно казалось невероятным. И где теперь искать этого злодея?

Лизе еще не приходилось иметь дело с ДТП и его последствиями – обращением в страховку, ремонтом, нервным ожиданием его завершения. Но, увы или к счастью, впервые случается абсолютно все.

С этой философской мыслью Лиза села за руль и хотела было достать из бардачка страховой полис с телефоном компании, но тут увидела под дворником на лобовом стекле записку. То, что это была записка, она поняла сразу, поскольку бумага была сложена вдвое, в то время как рекламная продукция раздается обычно в «полный рост».

Лиза развернула записку. Она была от того самого злодея. Помимо извинений за причиненный ущерб, здесь был еще номер телефона, по которому он просил связаться с ним для урегулирования «досадного инцидента». К сожалению, он спешил и не мог дождаться прихода владельца «Весты», то есть Лизы. В конце записки стояла подпись: «Герман».

Лиза не могла не отметить, что послание было составлено красиво, даже с каким-то изыском. Было видно, что автор человек интеллигентный, с правильными представлениями о нормах приличия. От сердца немного отлегло.

Вернувшись за руль, Лиза достала телефон и набрала оставленный номер. На другом конце никто не отвечал, и после десятого сигнала она нажала на красную кнопку. Пронеслась мысль: а, может, злодей просто вот так изощренно над ней посмеялся? Хотя, с другой стороны, он может быть в метро и не слышать звонка, или находиться где-то еще, где телефон плохо ловит.

Лиза решила не накручивать себя и позвонить позднее. Но былое настроение уже безвозвратно испортилось. Хорошо еще, успела дописать синопсис и отправить Студневу, а то вот она, новая засада: работать в теперешнем состоянии дело немыслимое.

Прежде чем сунуть телефон обратно в сумку, Лиза снова набрала номер «властителя ее дум» и вдруг услышала приятный мужской голос:

– Я вас слушаю.

– Добрый день. Это Герман? – Лиза старалась говорить как можно строже.

– Да, это я.

– Вы мне оставили номер…

– А вы, я понимаю, та самая несчастная жертва моих парковочных способностей?

– Вы не ошиблись.

– Замечательно! То есть на самом деле ничего замечательного здесь, конечно же, нет. Еще раз приношу мои извинения. В том числе и за то, что не дождался вас. У меня была чрезвычайно важная встреча, на которую я просто не мог опоздать. Я понимаю, что в этой ситуации для вас это не аргумент, но давайте встретимся и все обсудим. Вы уже звонили в страховку? Если вам дадут меньше, чем будет стоить ремонт – увы, так бывает, – я доплачу. Хватит с вас моральных издержек! Кстати, у меня есть хорошие мастера. Могут все сделать быстро и качественно.

Слушая Германа, Лиза почувствовала сильное облегчение. Несмотря на вежливую записку, она была готова к тому, что, прикинувшись интеллигентом, «злодей» будет пытаться если не ускользнуть, то, по крайней мере, минимизировать свою ответственность, устроив какую-нибудь «дымовую завесу». Но ничего подобного не происходило, и Лиза подумала, что Герман, должно быть, и вправду, человек адекватный и обсуждать с ним малоприятные вопросы будет не так трудно, как она изначально себе рисовала.

– А вас как зовут? – поинтересовался между тем Герман.

Лиза хотела было ответить «Лиза», но вовремя спохватилась.

– Елизавета, – все так же строго-серьезно сказала она.

– Очень приятно, Елизавета! Так где и когда вам будет удобно встретиться?

Лиза задумалась. А действительно – где? С «когда» было проще. Время у нее сейчас есть, а вот с местом встречи, «которое изменить нельзя», сложнее. На улице? Как-то нехорошо решать серьезные вопросы на ногах. В кафе? Расслабляющая атмосфера, подсознательно располагающая к вежливому, бесконфликтному разговору. Ведь он наверняка будет угощать ее кофе, предлагать что-то еще. И что, заявить на это что-то типа «За себя я заплачу сама»? Тогда уж лучше в библиотеке, усмехнулась она про себя. Но поскольку отвечать было надо, она назвала первое, что пришло в голову.

– В «Капитолии».

– Зовете преступника на место преступления? – пошутил Герман.

– Именно, – с серьезной иронией подтвердила Лиза. – На первом этаже, сразу налево от входа, есть кафе. Давайте там завтра в двенадцать.

– Хорошо. Буду как штык. Джинсовая куртка, короткая борода и что-нибудь в руках.

– Тогда до встречи, – все так же холодно бросила Лиза и быстро «повесила трубку».

Приехав домой, она позвонила в страховку. Собиралась это сделать сразу, когда обнаружила вмятину, но за разговором с Германом забыла и уехала с места ДТП.

В страховой компании ее спросили, есть ли у нее заполненный европротокол. Лиза автоматически ответила «да» и тут же испугалась: а вдруг Герман завтра не придет и тогда у нее не будет никаких доказательств, что это ее ударили, а не она кого-то. Она взмолилась про себя, чтобы завтрашняя встреча с Германом прошла, как надо, и страховка полностью покрыла стоимость ремонта «Весты».

После разговора со страховщиками Лиза еще какое-то время продолжала размышлять над свалившейся на нее проблемой, но потом решила, что, раз все равно надо ждать завтра, она займется чем-нибудь более полезным, нежели пустопорожняя рефлексия. Например, пойдет прогуляться и проветрить голову.

Но в этот момент раздался звонок от Лиды. Словно чувствовала! Предварительно поинтересовавшись, есть ли у нее время, она попросила Лизу сходить с ней в магазин и помочь с выбором платья, в котором ей предстояло на следующей неделе выступить в роли свидетельницы на свадьбе коллеги со студии. Подходящий наряд у нее в принципе есть, но почему бы по случаю не купить что-то новенькое? Надо иногда баловать себя любимую.

Лиза обрадовалась. Лидин звонок был как нельзя кстати. А в магазине она, может, и себе что-нибудь подберет.

Лида нацелилась на ТЦ «Европейский», что у Киевского вокзала. В нем больше всего магазинов и бутиков. Они договорились встретиться в четыре у входа, что строго напротив выхода из метро.

Поход по «Европейскому» занял два часа. Час – рекогносцировка – как-никак самый крупный ТЦ в городе – и час – генеральное сражение, увенчанное викторией: перемерив около десяти платьев, Лида таки выбрала одно, после чего гордо заявила, что выглядеть в нем будет, точно, не хуже невесты. А, может, даже и лучше.

– Теперь главное – чтобы жених не перепутал! – довольно хохотнула она.

Лиза тоже ушла не с пустыми руками. Ей приглянулось одно из примеренных Лидой платьев, и она купила такое же, но на два размера меньше. Лида была покрупней Лизы: не полная, но с приятной налитостью и трогательным нарушением некоторых пропорций.

Уходить из центра, не обмыв покупки, подругам показалось недостойным, и они зашли в кафе на первом этаже. Сев за столик у окна с видом на привокзальную площадь, они заказали по бокалу вина, мороженому и чашке кофе.

Лиза рассказала об утренней вылазке за продуктами, закончившейся вмятиной на боку ее ласточки, а также про записку Германа, разговор с ним и договоренность о встрече.

– Хочешь, завтра с тобой пойду? – настороженно предложила Лида.

– Зачем? – не поняла Лиза.

– А если это какой-нибудь маньячила? Уж больно красиво все складывается: вежливая записка, галантная речь, готовность компенсировать… Плавали – знаем! Слышала про «мягко стелет» и чертей в тихом омуте?

– Не нагнетай, – поморщилась Лиза. – Встречаемся в людном месте, а не на пустыре каком-нибудь или в пустом доме.

– Ну да, скажи что-нибудь еще про отсутствие капюшона с бензопилой!

– Это уже больные фантазии. Схожу к злодею на свидание и все тебе потом расскажу, – объявила окончательное решение Лиза.

– Только чтоб без утайки!

– Без утайки.

– Кстати, а что с той заявкой для «КИНО-ПОЯСа»? – вспомнила вдруг Лида. – Начала писать?

– Закончила уже, – Лиза с шутливой гордостью посмотрела на подругу.

– Это как?

– Да так. Спасибо машинке!

– Какой еще машинке?

– На какой твой Липкин, как дятел, долбит.

– А откуда она у тебя? – удивилась Лида.

– Из магазина.

– И когда успела? Ведь только два дня назад об этом разговаривали!

– Ну вот за это время и успела. Только до сих пор не могу понять, как я ее купила, – с непроизвольным изумлением в голосе ответила Лиза. – Тут прямо мистика какая-то. Сюжет для готического рассказа…

– В смысле?

– В том самом, что не могу вспомнить, как я ее приобрела. Словно была в каком-то забытьи. Очнулась, а та уже стоит передо мной на столе…

– Ты что, снова в тот антикварный заходила?

– Ну да. Только не знаю, как и почему.

– Обана! У тебя, вообще-то, как, кукуха на месте?

– Вроде, пока не улетела.

– Ну-ну, надо будет тебе теперь чаще звонить. И что, прямо так и долбишь на ней? – перескочила она без всякой паузы к машинке.

– Пишу на компьютере. А машинка просто вдохновляет. Со шкафа вштыривает.

В этот момент Лизе показалось, что в окне, у которого они сидели, она увидела, как Киевскую площадь переходит человек, похожий на загадочного антиквара. Но, как и тогда, на эскалаторе, разглядеть как следует и понять, он это или не он, она не смогла.

– Увидела кого-то знакомого? – поинтересовалась Лида.

– То ли увидела, то ли показалось.

– Кто-то, кого знаю?

– И да, и нет.

– В смысле?

– В смысле антиквар, про которого рассказывала.

– Тот самый, с машинкой?

– Ну да. Мне кажется, после покупки машинки встречаю его уже второй раз, но всякий раз не уверена, он ли это.

– Креститься надо! – с серьезным лицом изрекла Лида.

– В смысле?

– Ну, когда кажется…

– Не смешно.

На следующий день в четыре часа Лиза явилась к условленному месту. Остановившись у входа кафе, она окинула взглядом сидящую в нем публику, ища среди нее человека в джинсовой куртке и с короткой бородой. Посетителей было довольно много – почти все столики были заняты. Джинсовых курток было несколько, но борода всего одна. Владелец ее сидел один в дальнем конце и что-то рассматривал в своем телефоне. Решив, что это Герман, Лиза двинулась к нему. В этот момент мужчина оторвался от телефона и поднял голову. Увидев направлявшуюся к нему Лизу, он помахал ей рукой. На лице играла приветливая улыбка.

Для Лизы было полной неожиданностью, что ее антагонист окажется столь молодым и привлекательным. Мало того, он как две капли воды был похож на ее Марка, того самого, из синопсиса, которого она себе нафантазировала: высокий, статный, русоволосый зеленоглазый красавец. Если бы не борода, сходство было бы стопроцентным. Лиза даже опешила.

– Добрый день! – приветствовал ее Герман. – Похоже, данное мною описание фигуранта оказалось довольно точным. Вычислили на раз-два, – улыбнулся он.

– Не совсем, – серьезно ответила Лиза. – Вместо обещанного предмета в руках – пустота.

– Извините, забыл, – признал Герман. – Мог ведь провалить всю операцию!

– Бывает.

Лиза решила быть начеку и не поддаваться на возможные уловки, с помощью которых Герман мог попытаться усыпить ее бдительность: деловой тон и поменьше улыбаться.

– Прошу вас! – Герман сделал приглашающий жест.

– Спасибо, – усаживаясь, сухо поблагодарила Лиза.

– Вам что заказать?

Лиза хотела было сказать, что ничего не надо, но почему-то передумала.

– Капучино, если можно.

– Может быть, что-то еще?

– Нет, спасибо.

Мимо как раз проходила официантка, и Герман сделал заказ.

– Ну что ж, давайте к нашим баранам, – сказал он с извиняющейся улыбкой. – Еще раз прошу прощения за причиненный ущерб и возникшие неудобства. На самом деле, когда я парковался, рядом закричала какая-то женщина, и я на секунду отвлекся. В результате въехал в вас задним бампером. Это в качестве объяснения. Вина же полностью моя, и я ее признаю. Вот бланки европротокола, – Герман открыл висевшую на спинке стула сумку и достал оттуда два чистых бланка. – Можем сейчас заполнить и поставить вчерашнее число. Вы ведь звонили в вашу страховую?

– Звонила, – подтвердила Лиза, не столько слушая, сколько разглядывая Германа.

– Вот и отлично. Как я сказал, страховка не всегда покрывает фактические расходы. Поэтому еще раз заявляю о готовности целиком и полностью возместить ущерб и предлагаю поговорить о чем-нибудь более приятном, если вы, конечно, не против.

– У вас довольно редкое имя, – словно не слушая его, заметила Лиза.

– Вы так считаете? – озадаченно посмотрел на нее Герман. Похоже, он был удивлен столь быстрым переходом Лизиных мыслей к предмету, весьма отдаленному от страховки и ремонта машины.

– Людей с этим именем встречать как-то не приходилось. Среди друзей и знакомых нет ни одного. Вы первый.

– «Герман» – это от латинского «germanus», что в переводе означает «единоутробный, родной». Бабушкин выбор. Она была весьма своеобразным человеком. У меня, кстати, и фамилия не совсем обычная: де Монсо. От далекого прадеда-француза досталась. Даже не знаю, сколько там пра-, пра-, пра-. Пришел в Россию с Наполеоном да так и остался. А как именно и почему, увы, не знаю. Тайна, покрытая мраком. Родственников немного, да и те тоже практически ничего не знают.

Лиза вдруг почувствовала, что у нее слегка закружилась голова. Зеленые глаза Германа смотрели на нее пристально и притягивали, как магнит. С усилием она отвела взгляд в сторону.

– Понятно. Ну что ж, давайте заполнять протокол, – Лиза постаралась вернуть деловой тон, но вместо него услышала в своем голосе нечто похожее на растерянность.

– Давайте каждый здесь заполнит свое, а потом поменяемся, – Герман с вежливой улыбкой пододвинул Лизе пустой бланк.

Лиза достала ручку и стала вписывать данные свои и «Весты». В этот момент у нее зазвонил телефон. Номер на экране был незнакомый. Это могла быть очередная реклама или кто-то просто ошибся номером. Однако Лиза все же поднесла трубку к уху.

– Алло! Это Студнев, – услышала она голос главы компании «КИНО-ПОЯС». – Помните такого?

– Конечно, – ответила Лиза, чувствуя, как внутри у нее все замирает.

– Это просто замечательно! Не то, что помните, а то, что написали. Как раз то, что мне нужно.

От такой неожиданности у Лизы перехватило в горле. Она хотела сказать «спасибо», но не могла.

– Алло, вы меня слышите? – Студнев, видимо, принял молчание Лизы за обрыв связи. – Прервалось, что ли? – пробурчал он под нос.

– Да нет, я вас слышу, – выдавила из себя Лиза, по-прежнему не веря, что разговаривает со Студневым не во сне, а наяву. – Я очень рада.

– Ну вот и отлично! Готов подписать договор. Подъезжайте, и мы все обсудим. Когда вам удобно?

– Я сейчас довольно свободна.

– Сегодня у нас что, понедельник? В четверг в двенадцать устроит?

– Вполне.

– Ну вот и замечательно. Попрошу Валентину с Лисогоровым подготовить договор.

– Спасибо, – произнесла Лиза, но Студнев уже отключился.

– Что-то случилось? – поинтересовался Герман, глядя на Лизу, которая мысленно, похоже, была где-то совсем далеко.

– Случилось.

– Надеюсь, что-то приятное?

– Более чем, – Лиза посмотрела на Германа широко раскрытыми глазами. – Мне только что заказали сценарий.

– А вы что, сценарист? – удивился Герман.

– Некоторым образом, – Лиза почувствовала, что она уже не в состоянии думать о вмятине, страховке и ремонте родной машины.

– Послушайте, может, мы дообсуждаем все это в другой раз? – она подняла глаза на Германа, но взгляд ее словно проходил сквозь него, устремляясь куда-то вдаль.

– С удовольствием. Хотя, по сути, мы все уже оформили, – Герман придвинул к себе Лизин протокол. – Давайте я впишу ваши данные во второй экземпляр, а вы пока собирайте разлетевшиеся мысли.

Лиза смотрела на Германа уже с благодарностью. Все, вроде, складывалось неплохо. С ремонтом как будто больших проблем не предвидится. С одной стороны, страховка, с другой – Герман. По первому впечатлению, похоже, он человек не только симпатичный, но и порядочный. Сейчас Лиза внимательно его рассматривала, пользуясь тем, что тот был занят заполнением протокола.

– А чем вы занимаетесь? – спросила она, как бы спохватившись.

– Фрилансом. И швец, и жнец… – улыбнулся Герман, продолжая писать. – Раз уж у нас пошли другие темы, может быть, перейдем на «ты»?

– Можно, – согласилась Лиза. Она уже забыла про «деловой тон» и «поменьше улыбаться». От полученного от Студнева известия ее распирала радость.

Герман уже разделался с обоими протоколами и поставил на них свою подпись.

– «Дело сделано», сказал слепой! – произнес он, отдавая Лизе ее экземпляр. – Все заполнено и подписано. Телефон мой у тебя есть, твой я сохранил. Позвони после того, как пообщаешься со страховой, и я договорюсь с мастерами.

– С тобой приятно иметь дело, – улыбнулась в ответ Лиза. Герман ей уже активно нравился. Общаться с ним было легко и приятно. – Любимая книга детства, «Острова сокровищ»?

– В самом первом смартфоне пароль – «Пиастры»! – шутливо развел руками Герман.

На что Лиза, улыбнувшись, ответила кивком: мол, оценила.

– Прямо-таки родственная душа, – подумала она.

По дороге домой Лизе вспомнилось Лидино «одна дверь закрылась, другая – открылась». Похоже, тот самый случай, подумала она по поводу случившейся в последние дни череды событий. Страсти по «Весте» сами собой отошли на задний план: голова была занята уже совсем другим. Душа ликовала от реакции Студнева на ее синопсис, а в голове уже потихоньку собиралась галерея героев будущего сценария.

Приятно удивил собой и Герман. Лицо, рост, русые волнистые волосы, а самое главное – зеленые глаза. Именно таким Лизе представлялся идеал мужской красоты. Герман да еще де Монсо! При следующей встрече надо будет попробовать расспросить его о том самом прадеде. Вдруг что-то да интересное, что потом может пригодиться?

Придя домой, Лиза, как и обещала, позвонила Лиде, чтобы рассказать «все без утайки». Хотя утаивать, собственно, было нечего.

Из ее рассказа Лиду больше всего заинтересовал Герман. Ремонт машины – вопрос технический: решился и слава богу. То, что у Лизы взяли сценарную заявку, Лиду впечатлило тоже не особо: будучи студийным редактором, через которого шел бесконечный поток заявочно-сценарного материала, к таким вещам она относилась как к рутине, где постоянно что-то принимается, что-то нет. Конечно же, она порадовалась за подругу, однако после быстрых поздравлений с успехом тут же перешла к расспросам о новом знакомом.

Очень быстро Лида поняла, что в глубине души судьбу свою подруга за инцидент с машиной скорее благодарит, чем досадует на нее. Не случись это сретение ее «Весты» с авто Германа – не узнала бы та зеленоглазого красавца. Хоть само слово «красавец» Лиза и не произносила, по ее тону Лида почувствовала, что про себя Германа она воспринимает именно так. Ну что ж, не было бы счастья, да несчастье помогло! Одна дверь закрылась – другая открылась.

Единственно, что Лида так и не поняла, это чем Герман занимается и кто он по жизни. Фрилансер, швец и жнец – не ответ. Вернее ответ, но мутный какой-то.

На следующий день Лиза съездила в страховую компанию, где после осмотра крыла «Весты» ей назвали сервисный центр, где будет производиться ремонт. Она позвонила Герману и рассказала о результатах общения со страховщиками.

Выслушав ее, Герман в очередной раз заверил, что, если конечная стоимость ремонта окажется выше сметной, он обязательно возместит разницу. Потом он неожиданно спросил, не хочет ли Лиза пойти с ним завтра в театр. В какой? В Большой. На что? На «Дон Кихота».

Услышав название спектакля, Лиза подумала, что, могла бы и не спрашивать: когда зовут в Большой, надо просто соглашаться. Без лишних слов. Большой, он и есть Большой. Чай, не каждый день появляется возможность в него сходить.

Хотя, с другой стороны, надо держать лицо. Особенно на старте возможных отношений. А потому здесь можно не только спросить, но еще и лобик поморщить: мол, что у меня там завтра, свободна я вечером или нет?

Именно так Лиза и поступила. Слегка, правда, переборщив с томностью, сказала, что завтрашний вечер у нее, вроде, не занят, и потому она может составить Герману компанию.

Они договорились встретиться на ступеньках театра за полчаса до начала спектакля, между центральными колоннами, под Аполлоном с конями.

Когда Лиза пришла, Герман уже был на месте. Заметил ее, когда она еще только пересекала Театральную площадь, и помахал рукой.

Лиза думала, что они войдут в театр вместе с остальной публикой, однако Герман взял ее под локоть и увлек в сторону Петровки. Обогнув угол театра, они подошли к служебному входу.

– Сегодня мы войдем здесь, – пояснил Герман и открыл перед Лизой дверь.

Охрана дружелюбно их приветствовала.

Они поднялись на самый верх, и Герман повел Лизу по коридору, который, видимо, опоясывал верхнюю часть здания. Потолки там были по-старинному низкие, и по мере продвижения Лизе казалось, что они становятся все ниже и ниже.

– Я подумал, тебе может быть интересно посмотреть представление с не совсем обычного ракурса, – как-то заговорщицки произнес Герман.

– А что за ракурс? – в тон ему поинтересовалась Лиза.

– Сейчас увидишь.

– Похоже, ты здесь свой человек.

– Только наполовину. У меня здесь приятель работает светотехником. Сережа Светов.

– Более чем подходящая фамилия для светотехника, – заметила Лиза. – По-чеховски говорящая.

Они остановились у одной из выходивших в коридор дверей.

– Ну вот и пришли, – сказал Герман и, открыв дверь, пропустил Лизу вперед.

За дверью было темно. Робко озираясь, Лиза переступила порог и увидела на другом конце комнаты продолговатое окно, выходившее в зрительный зал и на сцену. Перед ним стоял большой пульт с множеством кнопок и лампочек, за которым сидел, по всей видимости, тот самый Сережа Светов, хозяин всего этого. На приход Германа с Лизой он никак не отреагировал. Даже не оглянулся.

– Здорово! – только и буркнул он. Было видно, что он чем-то озабочен.

Лиза с интересом оглядывалась по сторонам.

– Серега, привет! – Герман подошел к Светову и потрепал его по плечу.

– Не могу сейчас отвлекаться. Тут одна херня приключилась, надо срочно исправить, – сосредоточенно-раздраженно пояснил тот. – А вы пока располагайтесь.

– Ладно. Мешать не будем, – Герман посмотрел через окно на зал. – Только учти: в комнате дама, – тихо предупредил он приятеля.

– А она что, не человек? – рассеянно отозвался Светов.

– Это моя новая знакомая. Поэтому будь поосторожней, – уже совсем тихо, наклонившись к нему, попросил Герман, видимо, опасаясь за лексикон приятеля.

– Попробую, – проворчал Светов. – Да екарный бабай! – сразу вслед за этим воскликнул он, лихорадочно работая рычажками на пульте. – Просто зае… задрала меня сегодня эта херня!

Герман виновато взглянул на Лизу и развел руками:

– Очень высокая степень ответственности! – кивнул он на Светова. Затем, взявшись за спинку стоявшего у стены еще одного рабочего кресла, подкатил его к не закрытому пультом краю окна.

– Прошу! – галантно кивнул он на него Лизе. – Почти Царская ложа.

– А я там не помешаю? – для порядка спросила Лиза.

– Ни в коей мере. Главное – чтобы у него все работало, – Герман показал головой на Светова, который, безмолвно шевеля губами, все еще продолжал бороться с проблемой.

Со смущенной улыбкой Лиза прошествовала в «ложу».

От всего увиденного с «необычного ракурса» она была в полном восторге. Таких впечатлений ей не выпадало давно. Постановка, музыка, балет, а ко всему этому еще и возможность понаблюдать работу оператора-световика и видеть, как по мановению его руки меняется освещение сцены, ее цвета, как происходит их смешение, возникают разные оттенки – все вместе это превращалось в синтез стихий, в феерию невероятных ощущений, в самую настоящую сказку.

Несколько раз Лиза непроизвольно оборачивалась к сидевшему за ней Герману поделиться немым восторгом от происходившего перед глазами. С лица не исчезала улыбка восхищения.

Герман смотрел на Лизу с серьезным видом, но в глазах прыгали веселые искорки, которые словно говорили, что иного и быть не могло, а восторги Лизы абсолютно ожидаемы. Ведь именно для этого он ее сюда и привел.

После представления они пошли по Петровке к Кузнецкому мосту. Герман сказал, что проводит Лизу. На метро, безусловно, было б куда романтичней, но, поскольку время позднее, лучше взять такси. Он достал телефон и спросил у Лизы ее адрес. Потом позвонил в «Яндекс-Go» и заказал машину к пересечению Петровки и Кузнецкого.

– А ты вообще чем занимаешься? – спросила Лиза, когда они тронулись дальше. – Сказал тогда, что фрилансер, но как-то не расшифровал.

Она подняла глаза на Германа, но тот ответил не сразу, а выдержав паузу, словно размышляя, что сказать.

– Я массажист, – наконец, произнес он и пристально посмотрел на Лизу, как будто проверяя произведенный эффект. – До этого был инструктором по скалолазанью, но порвал связки и переквалифицировался в мастера «Сильные-руки-упругие-пальцы». Помогаю приводить в порядок бицепсы, трицепсы, бедра, икры, ягодицы и дальше по списку. А еще я переводчик.

– Ух ты! Неожиданное сочетание! А языки?

– Самые что ни на есть обыкновенные – английский, французский.

– А что переводишь?

– Дамские романы.

– Что, серьезно?

– Абсолютно!

Лиза с недоверием посмотрела на Германа, думая, что тот шутит, но по его лицу ничего нельзя было понять.

– Давно уже работаю с одним издательством, которое специализируется на такой литературе.

– И как?

– Да нормально.

Лизе по-прежнему не верилось в серьезность слов Германа.

– А это как, больше для заработка или хобби?

– И то, и другое. Но больше второе. Издательство, вроде, пока довольно: книжки продаются, расходы покрываются. Даже есть какая-то прибыль. А как там на самом деле, я не знаю. Меня это мало интересует, – пожал плечами Герман.

Они подошли к Кузнецкому. Буквально через минуту подъехало заказанное такси. Говоривший с сильным восточным акцентом водитель уточнил адрес и включил навигатор.

В машине они о чем-то беседовали, но Лизу всю дорогу занимала мысль о том, как они будут прощаться – надо ли ей приглашать Германа на чай или кофе, или сейчас уже совсем поздно и это может быть истолковано превратно. Да и потом, всего лишь позавчера они с ним были «по разные стороны линии фронта».

Однако опасения оказались напрасны. Не дожидаясь рокового момента, Герман сам предупредил неловкую ситуацию.

– Я, конечно, с радостью напросился бы на чай, но не стану. Наверняка, тебе завтра садиться за сценарий, а у меня утром тоже дела. Так что, спасибо за компанию. Надеюсь, еще будет возможность покофейничать.

Лиза рассмеялась. Словно гора с плеч!

– Что ты смеешься? – вопросительно посмотрел на нее Герман.

– Всю дорогу думала, как тебе это сказать, а у тебя получилось все так просто.

– Ну вот и хорошо. Отпускать машину не буду. На ней же отправлюсь баиньки.

Когда они подъехали, Герман довел Лизу до подъезда и, когда за ней закрылась дверь, вернулся к такси.

На следующий день ровно в двенадцать Лиза была в «КИ-НО-ПОЯСе». Однако Студнева на месте не было. По словам Валентины, ему зачем-то срочно пришлось уехать в Минкульт, но договор готов, на нем стоит его подпись и печать. Вот, пожалуйста: Лиза может ознакомиться. Форма стандартная со стандартными условиями. Если все устраивает, можно подписать и взять себе один экземпляр.

Лиза быстро просмотрела договор. Все, как будто, на месте. Сроки и размер вознаграждения устраивали, остальные пункты просто пробежала глазами.

Достав из сумки ручку, она быстро подписала оба экземпляра и отдала Валентине. Та вернула один.

– Это ваш, – сказала она с улыбкой, протягивая договор. – Желаю успеха.

Остальной день Лиза решила посвятить переживанию радости от первого успешного шага. Подписанный договор грел душу, веселил сердце, и возвращаться в таком настроении к работе было немыслимо. Сегодняшнее счастье нужно было испить до дна.

Но на следующее утро, сразу после завтрака, Лиза уже сидела рабочим столом. Прежде чем взяться за сценарий, она решила расправиться с «прозой жизни», чтобы та потом не отвлекала от работы.

Зайдя в личный кабинет в банке, она проверила свой счет и обнаружила на нем приятное пополнение: результат визита к родителям с рассказом о сгоревшем компьютере.

– Ох уж эти мои родаки! – нежно подумала Лиза. – За неправильный выбор профессии ругать ругают, а птенцу своему в клювике все несут и несут …

Нужно еще было позвонить Вовке Крученых, чтобы расставить все точки по поводу полученного от него девайса.

Лиза набрала Вовкин номер, но, как и в прошлый раз, на звонок никто не ответил. Лиза почему-то решила, что Вовка в душе.

– Позвоню, когда выйдет, – уверенно сказала она, откладывая телефон.

Потом она перечитала свой синопсис и задумалась. Главный герой был в наличии. Но вот ведь как интересно получалось: придуманный ею Марк как две капли воды оказался похож на Германа. Или, наоборот, Герман на Марка? Впрочем, неважно. Вопрос – как могло случиться подобное совпадение? Такое лишь в сказках бывает. Но, с другой стороны, как бы там ни было, теперь она спокойно может писать Марка с Германа, как художник – картину с сидящей перед ним модели. Речь, понятное дело, лишь о внешности. Возможно, еще о манерах. Но и это уже кое-что.

Лиза откинулась на спинку кресла, заведя руки за голову, и тотчас в ее поле зрения оказалась стоявшая на шкафу машинка.

– Ну что, будешь меня дальше вштыривать? – спросила ее Лиза вслух.

Она вдруг вспомнила, что с синопсисом для Студнева ей работалось как-то особенно легко, легче, чем когда-либо – все сочинилось на одном дыхании. Хорошо бы и сейчас так!

Когда она была уже готова переместить взгляд на компьютер, ей показалось, что одна из клавиш машинки немного присела, словно на нее надавил невидимый палец.

Лиза оторопела. В чудеса она не верила и к мистике относилась скептически, но сейчас она могла поклясться, что находившийся перед ней неодушевленный предмет только что подал своеобразный признак жизни. Лиза почувствовала, что в горле у нее пересохло.

– Вроде, и не пила сегодня, – тихо проговорила она. – Может у меня ко всему прочему еще и полтергейст завелся? Этого только не хватало!

Понаблюдав за машинкой еще немного и больше не заметив ничего необычного, Лиза немного успокоилась и включила подборку музыкальной классики, где первой шла бетховенская багатель «К Элизе». Это было одно из ее любимых произведений, и она любила под него работать.

Когда она оторвалась от компьютера и посмотрела в окно, был уже вечер. Московский, июньский, теплый и светлый. Солнце еще не зашло, но уже светило «под сурдинку», а в комнате звучала все та же бетховенская багатель, что означало заход музыкальной подборки на очередной круг.

Лиза любила «К Элизе» не только за ее нежную, бесхитростную красоту, но еще и за схожесть ее, Лизы, имени с именем той, кому эта пьеса была посвящена. По сути, имя-то было одно: убрать у «Елизаветы» последние четыре буквы – и вот вам Элиза.

Но вот как такую музыку мог написать человек, который едва различал звуки, а потом вообще потерял способность слышать что-либо? Это ведь то же самое, что для художника ослепнуть. Каждый раз, когда она слышала эту пьесу, Лиза думала о той жуткой несправедливости, когда уже в молодые годы к гению музыки начала подкрадываться глухота, и о том чуде, что тот явил миру, будучи заключен в нее, в глухоту, как в тюрьму. А самой ей, между прочим, уже двадцать восемь… Как говорится, «Та-та-та-тааа!» – то самое начало пятой симфонии, где, по его собственному признанию, Бетховен воспроизвел стук Ее величества Судьбы в дверь человека. А может статься, что в ее дверь судьба постучала кулаком Студнева? Ох, не упустить бы!

Лиза снова взглянула на экран и с удивлением обнаружила, что находится уже на двадцать пятой странице. Неплохо для первого дня! Если и дальше так пойдет, то четыре серии она напишет быстро и на доводку останется немало времени. Ведь по контракту у нее есть три месяца.

Решив, что сочиненное за сегодня она просмотрит утром, на свежую голову, Лиза встала из-за стола и, потянувшись, двинулась на кухню вознаградить себя за труды чем-нибудь съестным.

По дороге она задержалась у машинки, однако на сей раз никакой одушевленности у нее не обнаружила. Вид «Эрики» показался Лизе умиротворенным. В чем именно это проявлялось, она сказать не могла – что-то на уровне ощущения.

Легким прикосновением Лиза поблагодарила машинку за дарованное вдохновение и собралась было проследовать дальше, как зазвонил мобильник. Это был Вовка, который к немалому Лизиному удивлению вышел на связь из Китая. Он видел ее звонок, но не смог перезвонить, поскольку целый день был занят. Освободился только поздно вечером, вернее уже ночью.

– А что ты там делаешь? – поинтересовалась Лиза.

– Отгадай с трех раз, что может айтишник делать в Китае?

Вовка говорил как всегда энергично. Почти каждое слово било энергией с оттенком радости. Судя по тональности, Лиза подумала, что прошедший день выдался для Вовки удачным.

– Ответ вопросом на вопрос? Прямо как в Одессе! – съехидничала она. – Ладно, допытываться не буду, ибо все равно ничего не пойму. Но только когда мы с тобой виделись, ты, вроде, не говорил, что куда-то собирался.

– А я и не собирался. Просто возникла проблема, и пришлось лететь. Нынче ведь все мгновенно случается. Раньше быстро только кошки родились да мухи женились, а теперь жизнь, сама знаешь, какая динамичная. Как там у Тютчева? «Нам не дано предугадать…»

– «Как наше слово отзовется», – продолжила Лиза.

– Скорее «наше дело». А если отзовется, то уж не «как», а «чем», – попробовал сострить Вовка. – А у тебя что? Работаешь?

– Благодаря тебе! Хотела еще раз сказать спасибо от всей души.

– Обращайтесь! – с нарочитым безразличием бросил однокашник.

– А ты там надолго?

– Пока не знаю. Могу зависнуть на пару недель. А что?

– До хотела закрыть вопрос с компьютером. Решила воспользоваться твоим царским предложением и купить его у тебя.

– А, может, все-таки я тебе его подарю?

– Боюсь, к столь щедрым подаркам я пока не готова.

– Ну, как знаешь. Кстати, еще тогда хотел спросить, да не спросил, – тут Вовка замялся, а потом вообще замолчал.

Пауза длилась долго.

– Алле, гараж! Ты живой? – позвала Лиза, которая было уже подумала, что связь неожиданно прервалась.

– Да тут я, – отозвался Вовка.

– А что спросить-то хотел?

– У тебя сейчас кто-нибудь есть? – вопрос прозвучал неожиданно робко.

Теперь паузу выдержала уже Лиза.

– Конечно, есть. Родители, а еще подруга, Лидка Сомова, – сказала она, наконец, бодро-шутливым тоном.

– Я серьезно.

– И я тоже. Кроме этих, никого. А почему интересуешься? – Лиза прекрасно знала причину Вовкиного вопроса, но не удержалась, чтобы не спросить.

– Да так… – неопределенно ответил Вовка и снова замолчал.

Лиза вдруг почувствовала, как с некогда влюбленного в нее одноклассника слетела фирменная нахрапистость и сейчас он сидит один в далекой китайской гостинице, несчастный и беззащитный, боясь услышать от нее то, что услышать совсем не хочет или даже боится, и она пожалела, что столь легкомысленно надавила на его так и не зарубцевавшуюся сердечную рану. Не зная, что сказать, она замолчала.

Когда они сидели у него дома, Вовка гусарил, надувал щеки, пытался пускать пыль в глаза, а тут вдруг превратился в того растерянного и где-то даже жалкого Вовку, который тогда, на выпускном, вдруг набросился на нее с поцелуями – от отчаяния, что больше не сможет видеть ее каждый день.

– Может, когда вернусь, снова пересечемся? – прервал наконец молчание Вовка.

– Посмотрим, – неопределенно ответила Лиза. – Все будет зависеть от того, как дальше покатится мой сценарный воз.

Она была не прочь снова посидеть с Вовкой за чашкой или бокалом чего ни то, тем более что работа над сценарием пошла на удивление быстро, но, с другой стороны, ей не хотелось давать повод для неоправданных надежд, чтобы не дай бог из искры снова не возгорелось пламя.

– Ну, это понятно, – к Вовке вернулась его обычная напористость. – В таком случае желаю творческих успехов!

Лиза почувствовала, что сейчас Вовка явно наигрывает бодрость, и ей снова стало его жалко.

– Надеюсь, к твоему приезду воз разгонится и можно будет повидаться, – также с нарочитой бодростью ответила она. – Тем более что вопрос с компьютером не закрыт. В общем, и тебе удачи в твоем айтишном деле!

Они попрощались, и Лиза вернулась к своему сценарию.

За следующие четыре дня она написала две серии. Марк достиг своей первой цели – познакомился с Лориной Павловной и стал вхож в дом Сибирцевых. Продолжая ухаживать за Стеллой, он совершенно невинно дает понять ее матери, что испытывает к ней интерес. Путь к следующей цели – соблазнению Лорины Павловны – оказывается на удивление коротким и простым: после отъезда Стеллы в Пекин на конкурс пианистов та приглашает Марка к себе якобы по делу и после короткого разговора, пожаловавшись на боль в шее, просит его сделать ей массаж. Марк в восторге: все оказалось много проще, чем он предполагал. Теперь нужно лишь правильно разыграть имеющиеся на руках карты и не ошибиться.

Дальше двигаться по сюжету надо было осторожно – крадучись, выверяя каждый шаг – для постепенного наращивания напряжения и достойной кульминации.

Хотя писалось ей все это время необычайно легко, Лиза неожиданно почувствовала усталость и решила, что заслужила право на небольшой перерыв. Немного подумав, она взяла телефон и набрала родителей.

На звонок ответила Варвара Алексеевна.

– Мать, привет! – шутя приветствовала ее Лиза.

– Привет, дочь! – в тон ей ответила Варвара Алексеевна.

Лиза отъехала на кресле от стола и положила на него ноги. Она любила так делать, когда была одна. Она слышала, что стояние на голове улучшает кровообращение и повышает когнитивные способности. Естественно, при условии регулярности, кратковременности пребывания в таком положении и отсутствия проблем со здоровьем в целом. Ноги на столе, конечно, не то же самое, что держать их вертикально вверх, но какой-никакой приток крови к мозгу все же обеспечивают. Впрочем, сейчас Лизина поза была всего лишь выражением удовлетворенности собой.

– Как там у вас дела?

– Дела идут, контора пишет… – бодро отрапортовала Варвара Алексеевна, которая, как всегда, была рада звонку дочери.

– А касса деньги выдает? – ехидно поинтересовалась Лиза, завершив обычную в таких случаях фразу матери, перенятую ею у свекрови, Глафиры Андреевны, потомственного психиатра, которая треть профессиональной жизни проработала главврачом психиатрической клиники и не имела к финансам ровным счетом никакого отношения.

– Вот-вот…, – рассмеялась Варвара Алексеевна, – в самую точку!

Несмотря на легкость тона, в словах матери Лиза почувствовала какую-то многозначительность.

– В смысле?

– Вот приедешь, тогда и расскажу. Ты вообще-то сама куда подевалась? Не звонишь совсем.

– Трудилась, – с шутливой серьезностью ответила Лиза.

– Надеюсь, эффективно?

– Не то слово. Ударно! Теперь вот решила устроить антракт и повидать любимых родителей.

– Ну-ну, не подлизывайся!

– Я и не подлизываюсь. У вас сегодня все дома?

– Что ты хочешь этим сказать, язва ты этакая? – хохотнула Варвара Алексеевна.

– Всего лишь интересуюсь одновременным присутствием вас обоих в квартире. А то ведь в прошлый раз отца так и не дождалась.

– Он только что звонил: скоро должен прийти.

– А что-нибудь вкусное будет? – промурлыкала Лиза.

– А то как же! – Варвара Алексеевна постаралась придать голосу игривую загадочность. – Но вот что именно, не скажу. Приедешь – увидишь. А будешь себя хорошо вести, может, еще и попробуешь.

– Ну вот, теперь придется приезжать только ради этого!

– Ну хоть так!

Лиза почувствовала, как мать довольно улыбается, предвкушая ее визит.

– Ладно, до ужина! – с наигранным безразличием бросила она. – Не забудь положить еще один прибор.

Ужин удался на славу. Варвара Алексеевна запекла в духовке гуся с яблоками и черносливом, а отец, Виталий Климентьевич, который прибыл на этот раз, как и обещал, вовремя, захватил из офиса подаренные состоятельным пациентом три бутылки элитного французского вина. Дессерт с чаем тоже оказались на высоте.

После горячего Лиза, которая, придя чуть раньше отца, так и не успела узнать у матери суть ее таинственных телефонных намеков, потребовала от родителей открыть карты и сообщить ответ на свою «загадку сфинкса».

– Давайте колитесь, что тут у вас происходит, а то сплошь какие-то тайны мадридского двора.

Варвара Алексеевна хотела было что-то сказать, но, бросив быстрый взгляд на мужа, который в это время, безмятежно улыбаясь, потягивая элитное вино, промолчала, отдав право на важное сообщение ему.

– Как вам напиток? – словно не услышав Лизиного вопроса, поинтересовался Виталий Климентьевич, разглядывая свой бокал, подняв его так, чтобы посмотреть на свет.

– Нет, каков букет, а? А цвет! Наглядный пример того, чем элитное вино отличается от просто хорошего. Хотя и у нас сейчас появились вполне толковые виноделы. Был тут на одной дегустации…

– Короче, папа, – с шутливой строгостью оборвала его Лиза. – Виноделово – виноделам, а ты давай открывай все ваши тайны. А то во время последнего разговора у мамы в голосе была такая загадочность, что любопытство меня уже до костей проело. Ни о чем другом не могла думать. А это, между прочим, может отразиться на моей работе. Только ради этого и приехала к вам на ужин – чтобы выведать все до последнего. Поэтому давай скорей ключи от тайны.

– Да какая там тайна! Так, пустяк… Купили сегодня на пару с партнером один заводик. В сущности, ничего такого, – с напускным безразличием ответил Виталий Климентьевич. – Не о чем и рассказывать.

– То есть как это не о чем? Можно подумать, каждый день заводики покупаешь! Что за предприятие?

– Чисто фармацевтическое.

Не участвовавшая в разговоре Варвара Алексеевна смотрела на мужа с дочерью и наслаждалась их пикировкой. Ирония и сарказмы были неотъемлемой частью их общения и нравились обоим.

– Приятно удивлена размером вашего состояния, которого, оказывается, хватает не только на хлеб с маслом, но еще и на заводики, – оценивающе покачала головой Лиза.

– Ну ты и язва! – не удержавшись, хохотнула Варвара Алексеевна.

– Издержки воспитания!

– Как видишь, психиатрия могла бы сделать твою жизнь более обеспеченной. Не говоря уже о независимости, – словно не замечая подначки дочери, произнес Виталий Климентьевич.

В ответ на это Лиза гордо вскинула голову.

– Не в деньгах счастье!

– Особенно если они есть у родителей, а те готовы поделиться ими со своей непутевой дочерью.

– Все жалобы – к самим себе.

– Не понимаю, что мы нашли в тебе такого, чтобы произвести на свет? Может, ты знаешь? – обратился Виталий Климентьевич к улыбавшейся его словам жене.

– Ладно, хватит дурачиться, – подвела Варвара Алексеевна черту под затянувшимся стебом. – Расскажи все как следует, – обратилась она к мужу, – не то она либо от любопытства умрет, либо просто не отстанет – вопьется намертво, как клещ.

– И то правда, – согласился Виталий Климентьевич и уже совсем серьезно посмотрел на Лизу. – В общем, дочь, купили мы в Калуге с моим партнером Сорокой этакий свечной заводик, чтобы производить на нем препарат, на который полгода назад получили патент. На подходе еще несколько препаратов. Ну и еще те, что уже там производятся.

– А что за препарат?

– Нейролептик для снятия психоза, раздражения, агрессии. Название тебе ничего не скажет, поскольку ты не в теме, – Виталий Климентьевич сосредоточил взгляд на лежавшей перед ним вилке. – Но препарат многообещающий. Клинические испытания прошел успешно и имеет неплохие коммерческие перспективы.

– Дарю слоган, – мгновенно среагировала Лиза, – «Чтоб не свихнуться от эклектики, почаще ешьте нейролептики». Как, пойдет?

– Вполне, – невозмутимо кивнул Виталий Климентьевич.

– И что, вот так взяли и купили? Как курицу в магазине? – уже серьезно поинтересовалась Лиза.

– Не совсем. Сначала долго переговаривались по цене, затем – с банком насчет кредита, а уж потом, как ты говоришь, пошли в магазин и купили эту «курицу», которая, надеюсь, будет нести золотые яйца, – Виталий Климентьевич поставил бокал и словно в подтверждение своих слов слегка хлопнул ладонями по столу. – «Дело сделано» сказал слепой.

Услышав это, Лиза мгновенно вспомнила, как этими же словами Герман подвел черту под заполнением европротоколов.

– Что-то часто в последнее время это слышу, – сказала она. – Значит, теперь вы фабриканты? Владельцы заводов, а в перспективе – еще и газет-пароходов?

– Получается, что так. Хотя насчет газет с пароходами, это не к нам.

– Но я-то в любом случае становлюсь дочерью фабрикантов! А ты в бизнесе хорошо разбираешься?

– Я отвечаю за научную часть, а также за связи с разработчиками и министерством, а производство – это уже епархия моего партнера. Кстати, он один из моих пациентов. Я его из депрессии вытаскивал. Тяжелый бракоразводный процесс, который едва не привел его к банкротству…

– Прямо-таки сюжет для романа или сценария.

– Кто про что, а вшивый все про баню! – ласково глядя на дочь, прокомментировал Виталий Климентьевич.

Когда они встали из-за стола, а Вера Алексеевна удалилась на кухню, Лиза решила перейти к главной цели своего визита к родителям.

– Пап, а расскажи про ТГА, – попросила она.

– А почему вдруг спрашиваешь? – с удивленным видом повернулся к ней Виталий Климентьевич.

Из коридора выглянула Варвары Алексеевны, которая слышала их разговор.

– У кого-то это случилось? – озабоченно поинтересовалась она.

– Ну что вы сразу так переполошились? – всплеснула руками Лиза. – Уже и спросить нельзя.

– Просто раньше ты такие вопросы не задавала.

– Ну когда-то надо начинать. В кои-то веки воспользоваться тем, что родители медики. А если серьезно, то мне это для сценария надо. Лидка Сомова как-то вскользь упомянула про это самое ТГА, а когда я ее спросила, ничего толком рассказать не смогла. Потому как не знает.

– А что именно тебя интересует?

– Насколько это серьезно и как может сказаться на дальнейшей жизни.

– То есть у одного из твоих персонажей внезапно случается ТГА?

– Именно.

– А сколько ему лет?

– Кому?

– Ну, персонажу твоему или герою.

– А это имеет значение?

– Имеет. В основном ТГА случается у людей среднего возраста и пожилых. Острый эпизод ретроградной и антероградной амнезии без иных неврологических нарушений. Длится менее суток, в основном от двух до восьми часов.

Услышав это, Лиза про себя облегченно вздохнула.

– А теперь то же самое, только человеческим языком.

– Блэкаут. Слыхала такое?

– Слыхала.

– Так вот это алкогольная амнезия, при которой часть дня как бы стирается из памяти – то, что было с человеком во время сильного опьянения. А транзиторная – примерно то же самое, только без воздействия спиртного. То есть память на некоторое время просто отключается – из-за стресса, сильной боли, переутомления и, представь себе, даже от секса. Неожиданная резкая смена температуры тоже может спровоцировать. Скажем, если человека быстро погрузить в очень холодную или, наоборот, очень горячую воду. Потом память восстанавливается, но то, что случилось во время транзиторного состояния, может не вспомниться. Ну что, удовлетворил я твое любопытство?

– Вполне. Ключевое – «без неврологических нарушений».

– А для твоего героя это важно?

– Очень.

– Ну тогда можешь его порадовать.

Когда Лиза вышла от родителей и уже собиралась пуститься вниз по лестнице, она услышала у себя за спиной зловещее «Пссс-пссс!» Обернувшись, она увидела, что дверь в квартиру Кассинской приотворена и оттуда на нее смотрит пронзительный глаз хозяйки.

Лиза подумала, что старуха окончательно спятила. Хорошо бы, ее определили куда-нибудь под наблюдение врачей, а не то неровен час, выкинет что-нибудь такое, от чего всем мало не покажется.

Между тем, видя, что Лиза ее заметила, Кассинская поманила ее крючковатым пальцем. Лиза не поняла, что соседке от нее нужно, и просто приветливо улыбнулась.

– Добрый вечер, Мария Павловна!

– Подойди сюда, – не сказала – просипела бывшая прима.

Лиза подошла.

Открыв дверь пошире, Кассинская жестом велела ей следовать за ней. Ее таинственность удивила Лизу и одновременно вызвала любопытство. Случись такое в ее бытность школьницей, она тут же бросилась бы бежать от нее вниз по лестнице.

Идя за соседкой, Лиза обратила внимание, что на ногах у той были пуанты.

– То ли ее кукушечка совсем уже упорхнула, то ли…, – подумала Лиза, но достойной пары для первого предположения так и не нашла. Между тем в походке Марии Павловны она отметила балетную грацию. Не такую, конечно, как у танцующих балерин, но все же грацию.

– Надо же! – изумилась она. – Столько времени уж прошло, ногу ломала, а как надела балетное, тут же все и всплыло. А ведь пару дней назад еле-еле из лифта выползала.

До этого Лиза никогда не видела на Кассинской чего-либо, что напоминало бы о ее балетном прошлом. Хотя, с другой стороны, Лиза никогда к ней и не заходила, хотя они много лет жили через стену. Она даже не подозревала, что квартира Кассинской настолько больше родительской.

Между тем Мария Павловна привела Лизу в гостиную, стены который были сплошь увешаны картинами и фотографиями. Тут были и работы ее мужа, и холсты других художников, фотографии Марии Павловны – в основном где она танцевала… Одну стену сплошь закрывали афиши, как советские, так и иностранные – с гастролей, на которых довелось блистать экс-приме.

Лиза остановилась перед фотографией, на которой Кассинская одухотворенно парила в высоком прыжке – квинтэссенция незаурядного таланта, которому судьба отвела на сцене слишком короткую жизнь. Глядя на нее, Лиза напрочь забыла про неприязнь к старухе и ее мизантропию. Она невольно перевела взгляд на саму Марию Павловну, желая разглядеть за старым «фасадом» некогда яркую звезду.

– Ну, что ты там застыла? – недовольно прохрипела Мария Павловна, стоя у большого круглого стола, на котором были разложены карты. Было видно, что она сильно простужена.

– У вас здесь прямо настоящий музей! – Лиза восхищенно оглядывалась по сторонам.

Но Кассинская никак не отреагировала на ее слова. Она молча смотрела на Лизу, всем своим видом давая понять, чтобы та не занималась ерундой и скорее шла к ней.

Неожиданно Лиза почувствовала, что ее ног коснулось что-то мягкое. Она посмотрела вниз и увидела огромного черного кота, который начал было тереться о ее ноги, а потом, словно передумав, занес переднюю лапу, чтобы как следует царапнуть.

Лиза инстинктивно отпрянула и слегка толкнула стоявшую позади нее деревянную этажерку с большой китайской вазой. Та качнулась, и в следующее мгновение пол уже был усыпан осколками старинного фарфора.

Лиза застыла в ужасе. В том, что ваза была старинная, она не сомневалась и как зачарованная смотрела на осколки, страшась поднять глаза на хозяйку квартиры.

– Плюнь на нее! – сказала Мария Павловна повелительным тоном, причем так, что Лиза не вполне поняла, какой именно смысл та вложила в свои слова – прямой или переносный. Она по-прежнему стояла на месте, боясь пошевелиться.

– Подойди сюда, – снова властно приказала Кассинская.

На этот раз Лиза сделала то, что потребовала от нее соседка. Она приблизилась к ней, чувствуя себя кроликом, которого вот-вот проглотит голодный удав.

Когда Лиза через силу подняла глаза, то, к своему удивлению, не увидела на лице бывшей примы ни гнева, ни неприязни – одно лишь выражение усталости. То ли от каких-то забот, то ли просто от прожитых лет.

– Не бери в голову. Это Константин виноват, – уже более спокойно кивнула Кассинская на своего кота. – Так и не научился хорошим манерам. Как был уличным котом, так им и остался.

– А ну брысь отсюда! – прикрикнула Мария Павловна на Константина, словно дав ему шлепок за плебейское поведение. – Un chat laid qui ne sait pas comment se comperter en société polie![2]

Однако на самого Константина гневное восклицание хозяйки особого впечатления не произвело. С видом оскорбленного достоинства тот прошествовал к двери и, уже пройдя в нее, на секунду остановился, чтобы сердито махнуть хвостом, выразив таким образом свое «фе» по поводу бестактного с ним обращения.

Лиза только сейчас заметила отвисший и почти касавшийся пола живот Константина. Явно немолодой котик, подумала она. Если перевести его возраст на человеческий, не удивлюсь, если окажется ровесником хозяйки.

С детства всех котов и кошек Лиза называла не иначе как котики. Но при этом она не помнила, чтобы видела у Кассинской какую-нибудь домашнюю живность.

Проводив Константина взглядом, исполненным негодования, Мария Павловна повернулась к Лизе.

– Ваза – пустое. Подарок одного мерзавца. Наверняка, куплена в какой-нибудь сувенирной лавке. Он мне сразу две такие преподнес. Вторая у меня вместо копилки. Я в нее мелочь складываю. Но это не суть важно. Важно то, что ближайшие три месяца тебе следует беречься, – кивнула она Лизе на лежавшие на столе карты.

– Беречься? Чего? – не поняла Лиза.

– Je ne sais pas[3], – снова перешла на французский соседка.

– А почему…

– Не спрашивай! Это не я – карты говорят.

– А вы что, на меня гадали? – изумилась Лиза, которой за все время их соседства Кассинская не сказала, наверное, и полсотни слов, не говоря уже о добрых.

– Больше не на кого. Все остальные закончились, – мрачно сказала Мария Павловна. – На тебя я трижды раскинула. Ошибки быть не может. Говорю как есть: берегись! – она помолчала. – Хоть ты постоянно и проливаешь масло.

Лизе стало не по себе.

– Спасибо, Мария Павловна, но все-таки почему вы решить погадать на меня?

Кассинская бросила на Лизу высокомерный взгляд.

– Je suis juste homain[4].

Лиза не знала, что и думать. С одной стороны, старуха, вроде бы, была в себе, говорила связно, с другой – опять это масло, которое Лиза на ступеньках ни разу не разливала? Откуда у нее эта идея фикс?

В это время из прихожей донесся звук захлопнувшейся двери, и следом в комнату вошла одетая во все черное помощница Кассинской, то ли грузинка, то ли армянка. В руках у нее были два больших пакета из «Перекрестка». Молча предъявив их хозяйке, она понесла их на кухню.

– Саломея! – окликнула ее Кассинская.

Помощница замерла на ходу, но не повернулась, оставшись стоять так в ожидании дальнейших указаний.

– Приготовь Константину треску, – бросила ей Мария Павловна.

Все так же не поворачиваясь, Саломея кивнула и проследовала дальше.

Во время их разговора Лиза заметила на противоположной стене портрет какого-то знатного господина. По одежде можно было предположить, что это восемнадцатый век. Лицо изображенного было властно, взгляд надменен, черты крупны. Краски от времени потемнели, и некоторые детали сливались с фоном. Наиболее отчетливо просматривались глаза, смотревшие прямо на зрителя, большие, черные, в которых, как показалось Лизе, горели злые искорки. Взгляд его притягивал, от него трудно было оторваться.

– Это мой пра-пра-прапрадед, граф Бекетов Иван Михайлович, – услышала Лиза голос Кассинской.

Увлекшись рассматриванием портрета, она не заметила, как та, закончив с Саломеей, повернулась к ней и некоторое время наблюдала за ее интересом к портрету пращура. – Екатерининский вельможа. Чудом сохранился.

– Ваш прапрадед?

– Портрет! Прапрадед слава богу дожил до глубокой старости, – небрежно бросила Кассинская.

Лиза хотела спросить, кем был прапрадед Марии Павловны, чем занимался, но не стала. Ее не отпускало чувство неловкости. Как из-за разбитой вазы, так и из-за того, что вести столь долгие разговоры с соседкой ей еще не доводилось и она по-прежнему, как и двадцать лет назад, робела перед ней.

– Ну я пойду? – робко спросила она.

– Qui[5], – царственно кивнула Мария Павловна.

В какой-то момент Лизе показалось, будто та собралась протянуть ей руку для поцелуя. Смущенно пробормотав «Еще раз спасибо», Лиза быстро направилась к дверям.

– N’oubliez pas d’кtre sur vos gardes[6], – бросила ей вслед Кассинская.

Лиза не поняла, что это означало, однако остановилась и обернулась.

– Подойди ко мне, – не сказала – приказала Мария Павловна, пронзительно глядя на нее. Одну руку она положила на грудь, словно чувствовала в ней какое-то стеснение, в другой, сжатой в кулак, что-то держала.

– Вот! – Мария Павловна раскрыла ладонь, и Лиза увидела на ней кольцо. Она удивленно посмотрела на старуху, затем перевела взгляд на украшение. Оно было довольно простое, из белого металла, с небольшим зеленым камнем.

– Это фамильное кольцо. Серебро с изумрудом, – пояснила Кассинская. – Неказистое, но весьма полезное. Амулет, который уже не раз себя проявил. Возьми его.

По дороге к метро Лиза размышляла над своим визитом к Кассинской. Внезапное желание старухи помочь, предупредить о какой-то опасности, пренебрежение разбитой вазой, обстоятельный разговор, более чем обходительный тон, а самое главное – адекватность, которая, как считала Лиза, пропала у Кассинской уже давно – все это представлялось просто невероятным.

Неожиданно вспомнилась «Пиковая дама» и ария графини, которую та поет на французском. Лиза слушала ее не раз. Музыка, а главное слова, которые она не понимала из-за незнания французского, завораживали. Они казались таинственными, зловещими и представлялись то ли заклинанием, то ли пророчеством. Потом Лиза нашла-таки русский перевод.

Лиза стала вспоминать содержание пушкинской повести. Героиню там, кстати, тоже звали Лиза. Графиня же в молодости вроде бы общалась с графом Сен-Жерменом, алхимиком, оккультистом, дипломатом, мистификатором и просто авантюристом. Роковую тайну трех карт она узнала именно от него.

А что за карты были у Кассинской? Те, на которых она гадала? Обыкновенные или Таро?

Из-за охватившего ее волнения Лиза не удосужилась как следует рассмотреть.

– Вокруг меня явно что-то происходит, – подумала она. – Сначала антиквар, потом странная покупка машинки – да и покупка ли? – затем неизвестно кем напечатанный текст, следом – «ожившая» клавиша и вот теперь – это гадание с предупреждением о какой-то угрозе.

Лиза не верила в мистику, но сейчас почувствовала, как по спине пробежал холодок.

– Да нет, ерунда все это! Набор случайных совпадений в одной временной точке, – ободрила она себя. – Ни дать, ни взять сюжет для триллера или ужастика.

Она шла мимо автобусной остановки, у которой в ожидании автобуса целовались парень с девушкой. Кроме них, на остановке никого не было. Когда Лиза поравнялась с ними, девушка взглянула на нее через плечо возлюбленного и счастливо улыбнулась. Лиза улыбнулась в ответ, но скорее больше из вежливости: крутившиеся в голове мысли были далеки от романтики.

Она снова вернулась к «Пиковой даме». А ведь ее нового знакомого, который ей определенно нравится, зовут Герман. Лиза – Герман. Очередное совпадение или…?

Лиза снова почувствовала на спине мурашки.

Утром Лиза села за компьютер. Вчерашний разговор с соседкой не выходил у нее из головы. Ночью ей приснилась Кассинская. Она ходила на пуантах и пела арию графини из «Пиковой дамы». Пышное платье доходило ей до колен, и открытые взору мускулистые ноги резко контрастировали с морщинистым лицом, забранным, будто рамой, большим белым чепцом.

Лиза пыталась отогнать мысли о старухе и о том, что та ей наговорила, но у нее это плохо получалось. В конце концов она решила, что ей надо отвлечься, выпив очередную чашку кофе и пообщавшись с Лидой, которая сейчас была в трехдневном отгуле, взятом для проведения ремонта кухни силами рекомендованной ей узбекской бригады.

Ждать ответа подруги пришлось долго. Лиза уже думала, что после восьми-десяти гудков телефон сам отключится, как неожиданно услышала в нем Лидин голос, который явно был несвеж. Собственно, это было одно тягучее, как коровье мычание, «да!», которое, похоже, и то давалось с трудом.

Услышав его, Лиза опешила, а следом испугалась.

– Лидка, что с тобой?

– Пе-ре-пой, – объяснила по слогам свое состояние Лида.

– А ты где?

– На свадьбе, – Лида говорила так, словно вот-вот заснет.

Лиза вспомнила, что подруга собиралась быть свидетельницей на чьей-то свадьбе, для чего они и выбирали ей платье.

– А что же так напилась?

– А я не напилась. Это меня напоили, – мрачно поведала Лида.

– Кто?

– Конь в пальто! – в голосе Лиде появилась внезапная злость, будто она только что протрезвела. – Один могучий осветитель! Приставал ко мне весь вечер, а потом, наверное, что-то в меня влил, – вторую часть фразы Лида произнесла, снова пьяно растягивая слова.

– Куда он тебе влил?

– Куда, куда – в бокал! Куда же еще!

– А что влил-то?

– Да хрен разберешь! Как говорят, знал бы прикуп – жил бы в Сочи. Какой-нибудь афрозодиак, наверное. Сейчас еще посплю немного и пойду делать тест на беременность, – последние слова Лида произнесла сонно-равнодушно: мол, отстаньте все от меня!

Лиза поняла, что никаких других подробностей о похождениях подруги на свадьбе она сейчас не добьется, и, не прощаясь, нажала отбой.

– Похоже, Лидка, действительно, здорово накидалась. Путает афродизиак с зодиаком, – подумала она и представила могучего, оголенного по пояс осветителя-африканца с мощной мускулатурой, который держит на руках бессознательную Лиду и, задрав голову к небу, ищет на нем некое зодиакальное созвездие. – Может, ей, действительно, что-то влили? А то ведь совсем на нее не похоже. Ерунда какая-то! Пить надо меньше!

Встряхнувшись, Лиза решила проветрить голову. Она натянула кроссовки и вышла на улицу, чтобы пойти на прогулку в Воронцовский парк.

От улицы Гарибальди, где стоял ее дом, до Воронцовского парка было не больше десяти минут ходьбы. Лиза любила этот парк и уже не раз мысленно поблагодарила судьбу – в лице родителей – за то, что те купили ей квартиру именно в этом районе.

Придя сюда впервые, она увидела у входа стенд, на котором была вкратце изложена история «Усадьбы Воронцово» – официальное название парка.

Землей, на которой он раскинулся, еще в пятнадцатом веке владел боярин Федор Воронец. Имя его и легло в основу названия самого места. Потом хозяином стал князь Репнин, превративший эту территорию в свою вотчину и начавший ее застройку.

В начале девятнадцатого века усадьба находилась во владении княгини Волконской. В судьбоносном 1812 году ее арендовал у нее губернский предводитель Обрезков, вознамерившийся построить воздушный шар, который, по замыслу, должен был сыграть важную роль в победе над Наполеоном. Это даже описано в «Войне и мире», где Пьер Безухов специально едет в село Воронцово взглянуть на диковину, строящуюся на погибель врагу.

Узнав все это, Лиза особо прониклась к своему «придворному» парку и, каждый раз приходя сюда, чувствовала, как ее овевает легкий ветерок истории. Сидя ли, стоя ли у какого-нибудь из его каскадных прудов, она старалась представить себе разных владельцев усадьбы. Нередко ей казалось, особенно когда в парке было малолюдно, что из-за деревьев вот-вот покажется дама в кринолине в сопровождении лихого гусара, или же выедет статный всадник времен Иоанна Грозного на вороном – под стать названию усадьбы – коне, с соколом на руке.

Сейчас, пройдя под аркой парковых ворот, Лиза, почувствовала, что перенеслась в другое время. День обещал быть жарким. Солнце уже основательно припекало, и вступить под прохладную сень дерев было особенно приятно.

Лиза направилась к любимому среднему пруду, который казался ей наиболее уединенным. Но это только в воображении. О каком вообще уединении можно говорить в популярном городском парке!

По дороге Лиза подумала, не поселить ли ей своих двух героинь – дочь и мать Сибирцевых – где-нибудь поблизости от «Усадьбы Воронцово». Хорошее место для встреч и прогулок, как в одиночестве, так и с романтикой. Естественная – по крайней мере, теоретически – возможность для того же уединения в тенистом уголке.

Подойдя к пруду, Лиза стала наблюдать за двумя рыбаками, уставившимися на неподвижные поплавки на такой же неподвижной воде. Они ни на секунду не отводили от них взгляда, чтобы не дай бог не пропустить вожделенную поклевку.

– Графиня изменившимся лицом бежит пруду, – неожиданно услышала Лиза у себя за спиной зловещий голос.

Она резко обернулась и увидела перед собой широко улыбавшегося Германа с большой спортивной сумкой на плече.

– Что же вы, девушка, не рыбачите в такую погоду? – с напускной серьезностью произнес он.

От неожиданности Лиза сразу не сообразила, как ответить на шутку, но уже через секунду нашлась.

– А я смотрю, сударь, вы тоже без удочек, – сказала она в тон Герману.

– Да я бы с радостью, но – работа!

– Вот и у меня тоже, – опустив голову, театрально вздохнула Лиза.

– Я так понимаю, это часть творческого процесса?

– Типа того.

– Как поживает сценарий?

– Спасибо, пишется помаленьку. А у тебя здесь что за работа? – Лиза посмотрела на спортивную сумку.

– Помогаю одному травмированному футболисту вернуться на поле.

– Массаж на дому?

– Обычное дело в таких случаях. Клуб серьезный, оплата – тоже, – Герман почесал в затылке, словно о чем-то размышляя. – Кстати, не хочешь сегодня в цирк? – неожиданно спросил он.

– В цирк? – удивилась Лиза.

– Ну да.

– Опять к друзьям за кулисы?

– Точно! Хотя само представление – с остальными смертными, но…, – тут Герман сделал многозначительную паузу, – рядом с ареной, у самого выхода на нее.

– Я смотрю, у тебя везде друзья, – уважительно покачала головой Лиза.

– Так и есть. Дело в том, что все они – спортсмены, балетные, цирковые – работают мышцами, которые время от времени требуют ухода и ремонта, как тот же автомобиль. А я, можно сказать, слесарь по мышцам.

– Красивое сравнение.

– Ну так как, пойдешь?

– Сто лет в цирке не была. Но до сих пор помню его запах.

– Тогда в шесть на Цветном?

– Договорились.

Из-за неожиданно случившегося менжевания по поводу наряда – юбка или джинсы, туфли или сникерсы – Лиза минут на пятнадцать опоздала. Герман был на месте. В ответ на Лизины извинения с улыбкой заверил, что без них не начнут.

В здание цирка, как Лиза и ожидала, они вошли через служебный вход. Так же, как в Большом, охрана приветствовала Германа, как давнего знакомого, а Лизе любезно улыбнулась.

– Не отставай, – предупредил Лизу Герман и быстрым шагом направился к лестнице.

Лиза послушно последовала за ним.

Через минуту они уже стояли перед дверью с табличной «Администратор». Постучавшись панибратским стуком, Герман толкнул ее и, призвав Лизу взглядом следовать за ним, шагнул в кабинет, хозяин которого в это время поливал на окне большой пыльный фикус.

– Эммануил Семеныч, мое почтение! – приветствовал его Герман.

Хозяин кабинета оглянулся и расплылся в широкой улыбке.

– Гера, дорогой, привет! Давненько к нам не заходил. Уж забыли, как выглядишь!

– Для вас, Эммануил Семеныч, и ваших артистов это добрый знак, – Герман подошел к администратору и поздоровался с ним за руку. – С удовольствием поболтал бы с вами, да только вот-вот уже третий звонок.

– Да, да, конечно. Но заходите после представления, – администратор посмотрел на Лизу. – У меня, как по заказу, есть элитный армянский коньяк и не менее достойный односолодовый виски. Хоть как следует представишь меня своей спутнице. В кой-то веки…

– Эммануил Семеныч, извините, время! – деликатно прервал администратора Герман.

– Да, да, конечно! – засуетился тот и и протянул билеты. – Вот, пожалуйста: первый ряд, прямо рядом с занавесом.

– Спасибо, – поблагодарил его Герман и, наклонившись, заговорщицки шепнул:

– Обязательно потом загляну.

Эммануил Семеныч понимающе подмигнул в ответ.

– Приятного отдыха! – пожелал он Лизе.

Та смущенно поблагодарила, и они с Германом быстро направились в зал.

– А я смотрю, ты и здесь популярная личность, – с уважением в голосе сказала Лиза, когда они уже сели на свои места.

– Они меня здесь за волшебника держат, – с гордостью ответил Герман. – Не одного и не двух на ноги поставил. В антракте отведу за кулисы. Будет интересно.

Лиза крутила головой и с удовольствием рассматривала зал, где ей все было любопытно. Ведь она столько лет не была в цирке, который был когда-то ее любимым зрелищем. Каждый раз, когда родители объявляли ей о предстоящем походе в цирк, Лиза тут же начинала томиться в ожидании, заранее представляя себе и акробатов, и дрессировщиков экзотических животных, и, конечно же, клоунов. Ноздри ее сейчас дрожали от уже забытого аромата арены – именно аромата, – где работали и люди, и звери. Ей казалось, что запахи собак, лошадей, слонов, тигров долетают к ней из скрытых занавесом цирковых недр. Она смотрела на уже нацеленные на манеж юпитеры, на снующих униформистов и испытывала то же нетерпение, что охватывало ее в детстве.

Но вот свет погас, и в следующее мгновение грянул знаменитый марш Дунаевского из фильма «Цирк». Занавес распахнулся, и на манеж на парад-алле вышли участвовавшие в программе артисты.

Лиза счастливо оглянулась на Германа.

– Спасибо, что привел сюда!

– Сегодня будет выступать один из моих приятелей, гимнаст под куполом, – слегка наклонившись к ней, торжественным шепотом сообщил Герман. – Полгода назад я ему спину вытягивал.

Лиза молча улыбнулась и, в очередной раз ощутив себя маленькой девочкой, с замиранием сердца приготовилась взирать на грядущие безумства циркачей.

С первым номером выступал Константин Марсов, тот самый гимнаст, которого только что упомянул Герман. Забравшись под купол, он сначала выполнил несколько трюков на трапеции, на канате и полотнах, а потом, взяв в рот зубник, повис на трапеции и стал раскручивать девушку-вольтижерку на прикрепленном к зубнику тросе.

– Это называется «мельница», – наклонившись к Лизе пояснил Герман.

Потом такую же «мельницу» Марсов проделал уже с двумя, а потом с тремя вольтижерками.

Каждый новый трюк – после завершения – публика одаривала энергичными аплодисментами. А Лиза недоумевала, как это гимнаст может держать зубами такой вес и при этом у него не отрывается голова. В детстве, бывая в цирке, ничего подобного она не видела.

Потом были жонглеры, акробаты, музыкальные эксцентрики, клоуны, кстати, очень удачные – из всех выступавших на манеже Лизе они понравились больше всех, – дрессированные собачки с голубями и кто-то еще. Первое отделение пролетело так, что Лиза даже и не заметила.

– Настоящая машина времени! – восхищенно воскликнула она, когда объявили антракт.

– В смысле? – не понял Герман.

– Волшебный поезд в детство.

Они вышли из зала, и Герман повел Лизу за дверь, на которой было означено, что вход только для персонала. Они оказались в длинном коридоре, в который выходили двери с самыми разными табличками, в том числе уборные артистов. У одной из них Герман остановился и постучал.

– Зайдем на минутку поприветствовать звезду, – сказал он Лизе торжественным полушепотом.

Когда на стук его никто не ответил, он открыл дверь и заглянул внутрь. Затем сделал Лизе знак, чтобы она следовала за ним, и шагнул в уборную.

Войдя, Лиза увидела сидевшего на стуле обращенного к ним спиной мужчину в цирковом костюме, сосредоточенно массировавшего оголенную до колена ногу.

– Ты прямо, как глухарь на току, – обратился к нему Герман. – Не слышишь, как сзади подходят. Бери голыми руками и суй в мешок.

– Ааа! – досадливо отмахнулся хозяин уборной, в котором Лиза узнала Константина Марсова, того самого гимнаста, чей номер так восхитил ее в самом начале программы.

– Что-то случилось? – уже более серьезно поинтересовался Герман.

– Да вот, сука, опять икру потянул, да к тому же спину дернул, – не глядя на гостей, зло ответил гимнаст.

Герман виновато посмотрел на Лизу, словно извиняясь за своего приятеля, и поспешил ее представить.

– Познакомься, это Лиза.

Марсов, наконец, соизволил повернуться.

– Очень приятно. Константин, – буркнул он и снова обратился к ноге.

– Как это тебя угораздило?

– Как, как? Размялся плохо. Нинка, сука, опять скандал закатила – и вот опоздал! – снова взорвался негодованием гимнаст.

– Костя! – укоризненно произнес Герман.

– Прошу прощения. Просто день сегодня не день, а за-шквар. В пятницу мне на корпоративе выступать. Хорошие бабки обещали. А как теперь с такой спиной?

Марсов повернулся к окну и, уже не в силах сдерживаться, выругался, но только уже беззвучно.

Лиза почувствовала себя здесь лишней. Марсову сейчас было явно не до знакомств с новыми людьми. Было похоже, что, кроме ноги со спиной, его сейчас ничего больше не интересовало.

– Давай вот что: завтра отлежись, а послезавтра подъезжай, – между тем предложил ему Герман. – Поколдую над тобой. Авось полегчает.

– Хорошо бы, – тоскливо вздохнул Марсов.

– Хорошо и будет!

Марсов перестал массировать ногу.

– Гер, ты настоящий друг! – благодарно взглянул он на приятеля. – Если что, я…

– Знаю, знаю. Когда-нибудь приду истребовать должок.

В это время в дверь постучали, и, не дожидаясь ответа, в уборную вошел парень, небольшого роста, щуплый, с прыщавым лицом. В руках у него была коробка.

– Константин Сергеич! – радостно воскликнул он, как заправский аниматор из дома отдыха, и тут же на распев, – Пааалучите достааавочку!

– Какую еще доставочку? – досадливо повернулся к нему Марсов, глядя на него, как на надоедливое насекомое. – От кого?

– От Андрея Васильевича. Просил вручить вам лично в руки. Из первой партии новой продукции! Как говорится, с пылу, с жару! – продолжал бодрым тоном посыльный.

Где-то с полминуты Марсов молча смотрел на него, так что тот почувствовал неловкость и начал переминаться с ноги на ногу. Затем лицо гимнаста приобрело вид грозовой тучи.

– Унеси отсюда это говно! – тихо сказал он. – Немедленно унеси.

Похоже, парень не ожидал такой реакции.

– Я, конечно, все понимаю, но я не стал бы использовать столь отрицательное определение для нашей продукции… Она сертифицирована и прошла все испытания, – начал было гонец, но тут же осекся под тяжелым взглядом гимнаста.

– Ты слышал, что я тебе сказал, – вдруг взорвался тот. – Передай своему директору, что я зубы нормальной пастой чищу, нормальной, а не этим вашим говном! Потому что зубы мне не только для еды нужны, я ими еще работаю!

– Но, Константин Сергеевич, вы лицо нашей фирмы! – робко возразил несчастный посыльный. – Рекламный ролик с вами по телевизору крутят… как вы, держа в зубах, крутите…

– Уйди, говорю! Я сейчас на нервяке и за себя не отвечаю! – почти заорал Марсов. – Сгинь!

Парень понял, что дальнейший разговор не только бесполезен, но, возможно, еще и чреват, и счел за благо больше не прекословить и уйти. У него, похоже, мелькнула мысль тихо оставить коробку в комнате, но под свирепым взглядом Марсова сделать это он не посмел. Открыл дверь и тихо вытек в коридор.

– Вот так приходится деньги зарабатывать! – сказал со вздохом Марсов. – Четыре месяца назад подписал с ними договор, и вот теперь они мне постоянно шлют эту свою продукцию, – последнее слово он произнес с издевкой. – А мне что ее, жопой есть!

– Костя! – снова одернул его Герман.

– Пардон! – зло извинился гимнаст и снова начал массировать икру.

Герман повернулся к Лизе и показал глазами на дверь: мол, уходим.

Когда они вышли, он посмотрел на часы.

– Боюсь, больше никуда уже не успеем, – виновато сказал он. – Только на свои места.

Ночью Лизе приснился сон, где она в цирке с Германом. Когда они уже сидят на своих местах, Герман вдруг говорит, что ему нужно сделать важный звонок, и уходит. Время идет, уже гаснет свет, а он все не возвращается. Звучит музыка, в темноте заплясали лучи прожекторов. Один из них захватывает гимнаста, который стоит на трапеции под самым куполом и улыбается публике. Лиза старается разглядеть его и неожиданно узнает в нем Германа. Ей кажется, что он тоже смотрит на нее.

Спустя несколько секунд, взяв в рот зубник, Герман опрокидывается назад и повисает на перекладине вниз головой. В следующее мгновение уже другой прожектор выхватывает из темноты другого артиста, сидящего на соседней трапеции. Это вольтижер. Он протягивает Герману короткий трос, который тот цепляет к своему зубнику.

Приглядевшись, Лиза узнает в вольтижере своего отца. Худощавый, поджарый, на расстоянии он почти не отличается от молодых напарников. Лиза хочет крикнуть ему, чтобы он немедленно прекратил это безумие, но ее словно парализовало, и она не может ни пошевелиться, ни сказать, ни крикнуть что-либо.

Между тем Герман начинает раскручивать отца в «мельнице». Вращение ускоряется, и Лизе становится жутко. Она не может понять, как ее отец, известный психиатр, совладелец частной клиники, а теперь еще и фармацевтического завода, мог вдруг стать цирковым гимнастом, работающим номер под куполом. Как это вообще возможно! И почему Герман ничего ей не сказал – что он еще и гимнаст и выступает вместе с ее отцом?

Лиза смотрит на все убыстряющуюся «мельницу», и ей безумно страшно за отца. Зрелище это становится невыносимым, она хочет зажмуриться, но в этот момент Герман отпускает зубник, и отец летит вниз, как оторвавшийся и все еще вращающийся пропеллер. Оцепенение Лизы моментально проходит, и она истошно кричит.

Лиза вздрогнула и рывком села в кровати. Сердце бешено колотилось, дышалось с трудом. В висках стучало так, словно по ним били молотками. Она взглянула на часы: еще только половина третьего. За окном начинало светать. Спросонья Лиза никак не могла сообразить, что это – явь или сон. Да, да, к счастью, всего лишь кошмарный сон. Но что могло его вызвать, стать триггером? Ничего подобного в снах Лизе раньше не являлось. И почему эта связка – Герман и отец? Ведь вчера из цирка она вернулась счастливая, радуясь впечатлениям от представления и вызванным им детским воспоминаниям. Герман был мил и обходителен, проводил ее и, как в прошлый раз, не стал напрашиваться на чай или кофе. Что, кстати, было немного обидно, если уж начистоту.

Заснуть снова Лиза так и не смогла и едва дождалась восьми часов, чтобы, не вызывая ненужных вопросов, позвонить родителям узнать, все ли у них в порядке.

Трубку взяла Варвара Алексеевна.

– Привет, мам!

– Привет, дочь!

– Как там у вас дела?

– А почему вдруг спрашиваешь? Раньше в такой час ты подобными вещами не интересовалась. Не с той ноги встала что ли, или сон плохой увидела?

– Да нет, просто проснулась: за окном тепло и солнечно. Дай, думаю, позвоню родокам. Просто так, без всякой причины. А «как дела?» всего лишь разгонная фраза.

– Одно слово – сценаристка! – с наигранным негодованием воскликнула Варвара Алексеевна.

Лиза представила, как мать всплеснула свободной рукой.

– А как поживает мой отец-фабрикант?

– Лучше всех и за столом. Где еще его такими завтраками накормят!

– То есть ничего нового и путь к сердцу мужчины проходит все там же?

– Оставь эту банальность! Это все про одноклеточных, которых, кроме как набить мамону, в жизни больше ничто не интересует. А твой отец все-таки не одноклеточное…

– Он двуклеточное, – ехидно вставила Лиза.

– Это так о родном отце! Да еще психиатре! Ну ты и язва!

– Сами виноваты: такую вырастили. Короче, поздравляю вас с теплым солнечным днем, целую и желаю удачи, – Лиза собралась нажать отбой, но Варвара Алексеевна успела традиционно поинтересоваться:

– Когда заедешь?

– Думаю, в конце недели. Пару дней надо поработать, ни на что не отвлекаясь.

– Над новым сценарием?

– Над ним самым.

– Ну ладно, приедешь – расскажешь.

– Обязательно. Целую. И отца от меня поцелуй.

Разговор с матерью привел Лизу в чувство. Ей сразу стало легче, и она уже могла обращать внимание на деликатно заглядывавшее в окно солнышко, на дрожащие от легкого ветерка листочки тополя, дотянувшегося до ее этажа, а также плывущие по пронзительно синему небу облачка, безобидные и приветливые, как те самые белогривые лошадки из старого мультфильма. По крайней мере, так ей казалось.

Окончательно стряхнув с себя ночные переживания, Лиза с аппетитом позавтракала, сварив себе старую добрую и до сих пор не надоевшую овсянку. Аромат кофе из обожаемой кофеварки казался особо насыщенным. Добавив в чашку чуть-чуть корицы и водрузив ноги на соседний стул, Лиза с чувством выкушала приготовленный напиток, внимательно прислушиваясь к новым оттенкам вкуса.

Покончив с завтраком, она отправилась к станку – рабочему столу с лэптопом, подогнанным щедрым однокашником. Проходя мимо шкафа, на котором покоилась антикварная машинка, Лиза слегка дотронулась до нее, словно здороваясь, и посмотрела долгим взглядом, мысленно прося помочь с плодотворными идеями. Она поймала себя на мысли, что уже начала верить в то, что машинка ее вштыривает.

И машинка действительно не подкачала. Когда Лиза оторвалась от компьютера, была уже середина дня. Она снова подивилась, что совершенно не заметила времени. Мысли приходили одна за другой, сцепляясь, как вагоны поезда, быстро катившегося от одной станции к следующей. Писала взахлеб, не ощущая усталости. Будто допинг какой приняла.

Откинувшись на спинку кресла, она просмотрела написанное.

Марк уже успел влюбить в себя Стеллу и стать своим человеком в доме Сибирцевых. Наивная, живущая одной музыкой Стелла была на седьмом небе от счастья: неужели, действительно, так бывает, когда все вокруг – ну абсолютно все-все – хорошо? У нее появился красавец-парень, такие только в кино бывают. Она только что победила на конкурсе пианистов в Петербурге, и ее пригласили на международный конкурс в Пекине. Она парит в мечтах и ничего вокруг себя не замечает. В том числе и участившихся вопросов Марка о ее отце, о том, как тот заработал и приумножил свое состояние, которое после его смерти целиком перешло под контроль матери. Стеллу это ничуть не беспокоило. Она любила мать и была уверена, что та всегда сделает так, как надо и как лучше для нее и для дочери.

Точно также она не замечала и тех взглядов, что Марк нет-нет да бросал на Лорину Павловну, а также легкой улыбки, которой мать на них отвечала. В глазах Марка было ироничное почтение, в глазах Лорины Павловны – насмешливый интерес, за которым, впрочем, могло скрываться что-то еще.

Лиза решила, что на сегодня хватит и, сладко потянувшись, поднялась из-за стола. В этот момент раздался звонок в дверь. Кто бы это мог быть? Лиза никого не ждала.

Посмотрев в глазок, она увидела Лиду. Странно: собираясь прийти, та обычно сначала звонила. Хотя бы для того, чтобы узнать, дома подруга или нет, и если да, то в настроении ли пообщаться.

Лиза открыла дверь и не успела ничего сказать, как со словами «Это полный пиздец!» Лида пробежала мимо нее в гостиную и рухнула на диван.

Не понимая, что происходит, Лиза поспешила к подруге. Она молча села рядом в ожидании, что та сама все расскажет, но Лида просто смотрела перед собой невидящим взглядом и молчала.

Наконец, Лиза не выдержала.

– Что случилось? – осторожно спросила она подругу.

Лида подняла на нее глаза, полные слез.

– Это полный пиздец! – с отчаянием повторила она фразу, с которой, как со знаменем, ворвалась в квартиру. – Ты понимаешь – просто полный!

– Я все понимаю, – успокаивающим тоном сказала Лиза. – Но пойму еще лучше, если ты дашь мне хоть какие-то подробности.

– Мне надо срочно в вендиспансер, – объявила Лида, из последних сил стараясь не разрыдаться.

– Зачем?

Лиза тут же поняла глупость своего вопроса: если находящийся на грани нервного срыва человек собрался в подобное учреждение, значит на то у него есть веские причины.

– То есть я хотела спросить, когда тебе туда надо? – поправилась она.

– Прямо сейчас.

– А почему ты решила, что тебе туда надо?

На это Лида не ответила и лишь молча смотрела на Лизу взглядом, полным отчаяния.

– Это что, «могучий осветитель»?

– А ты откуда знаешь? – искренне удивилась бедовая подруга, так что у нее даже перестали идти слезы.

– Ты мне сама по телефону сказала.

– Когда?

– На следующий день после «показательного выступления» на свадьбе. Прямо-таки Шукшин «А по утру они проснулись».

– Мне сегодня Ленка Ковылина сказала, что недавно этот козел двух мосфильмовских заразил. Одну из них она знает. Реквизитором работает.

– А чем наградил?

– Чем, чем! Трихомониазом.

– И что, тебя тоже?

– Не знаю. Потому и хочу провериться. А одной страшно. Хочу, чтобы ты со мной пошла. Для поддержки.

– А кто он вообще, козел твой?

– Бригадир осветителей на «Мосфильме».

– Это отсюда «могучий осветитель»? Он что, и вправду могучий?

– Как Атлант. Ты же знаешь, у них работа тяжелая – свет таскать. А он, помимо всего, и сам не маленький.

– А как ты с ним вообще связалась?

– Не спрашивай, потому что не знаю! В конце вечера как в дыму была. Это он меня к себе увез. Слабостью моей воспользовался, кобелина!

– Изнасиловал тебя?

– Нет, думаю, уговорил.

– Думаю! – возмущенно передразнила Лиза, однако, глядя на Лиду, тут же «вошла в берега». – Послушай, пока результатов нет, не стоит так убиваться. Может, вообще твоя Ленка что-то напутала.

– Тут другое. Я сегодня такого мужика встретила! Он к нам на студию пришел и вроде как мной заинтересовался. А тут здрасьте-пожалуйста – трихомониаз! Я ведь не то чтобы сразу в койку… Хотелось бы серьезных отношений…

У Лиды снова полились крупные, как горох, слезы. Лиза даже удивилась: она никогда не думала, что слезы могут быть такой величины.

– Что, настолько хорош?

– По-моему, я в него влюбилась. С первого взгляда.

– А кто он?

– Сценарист, – взрыднула Лида. – Принес на просмотр сценарий.

– Ну, значит, еще придет, – успокоила Лиза.

– А если у меня трихомониаз?

– Не унывай раньше времени. Давай я тебе чаю сделаю с мятой, и ты немного успокоишься. А сама пока соберусь. Идти-то знаешь куда?

– Знаю, – в голосе Лиды звучала обида на ставшую сразу вдруг такой нелегкой жизнь.

В частном медцентре неподалеку от Лизиного дома все прошло очень быстро, но при этом Лиде сказали, что результаты будут готовы только через два дня.

– За эти два дня я умру от неизвестности! – выйдя из кабинета, с трагическим выдохом сказала Лида сидевшей на стуле у двери Лизе. В глазах у нее было отчаяние.

– Что случилось, то случилось, и этого не исправить, сказал один палач, узнав о невиновности того, кому он отрубил голову, – философски изрекла Лиза. – У неизвестности тоже есть сильная сторона, а именно заключенная в ней вероятность положительного исхода. Иначе говоря – надежда, – она ободряюще посмотрела на подругу.

– Очень смешно! – Лида обиженно отвернулась.

– Вместо того, чтобы накручивать себя, займись сценарием, который тебе принес твой прекрасный принц, и тяни как можно дольше. Выиграешь время, а там и анализы подойдут. Сейчас он от тебя никуда не денется. А если все обойдется, тогда уж жми на газ.

– Ты думаешь? – в глазах Лиды сверкнул проблеск надежды.

– Думаю, – энергично тряхнула головой Лиза.

Происходившее с подругой – ее реакция на явившегося ей принца-сценариста – было для нее довольно неожиданным. За все время, что они были знакомы, Лиза ни разу не видела, чтобы Лиду так разбирало на романтической почве. После университета она пошла в школу преподавать русский и литературу, и у нее случилась любовь с одним развеселым киношником – художником-декоратором со студии Горького, – которая длилась почти год и закончилась уходом декоратора к какой-то смазливенькой практикантке. Это был даже не уход, а элементарно неконтролируемое проявление блудливости – именно так определила Лида роковой поступок бойфренда, свидетелем которого стала по чистой случайности. Немного погоревав, она сказала себе, что все, что ни делается, – к лучшему, и стала жить дальше.

Впрочем, благодаря этому своему декоратору она, собственно, и оказалась в «Киновари». «С паршивой овцы хоть шерсти клок», – говорила она потом, оглядываясь на этот отрезок своего прожитого. Хотя в действительности «клок» оказался не таким уж клоком – скорее целым руном, поскольку, придя на студию, Лида тут же почувствовала, что попала в родную стихию, и, уйдя в нее с головой, доросла там до одного из ведущих редакторов.

Но вот с мужчинами у нее как-то не задавалось. Искавшие ее расположения постоянно ей чем-то не нравились, а тем, к кому тянулось сердце, чем-то не подходила уже она. Хотя внешне Лида была весьма симпатична – все при ней, и лицо, и фигура. Характер тоже вполне удался: добродушная, компанейская, остроумная и просто умная. О последнем, впрочем, даже не стоило и говорить: глупых редакторов на студиях не держат.

К затянувшемуся поиску настоящего спутника жизни Лида относилась философски – спокойно, без излишнего драматизма. Но сейчас случилось что-то. Вернее появился кто-то из ряда вон. По крайней мере, так она чувствовала, и потому оплошность на свадьбе представлялась особенно обидной.

– Расслабься, – снова ободрила Лиду Лиза. – Даже в худшем случае пропьешь пару недель таблетки, и все наладится.

– А ты откуда знаешь? У тебя что, было?

– Не было. Но как редактор ты должна знать, что нос свой сценаристам приходится совать много куда. А у тебя теперь собственный опыт.

– В смысле? – округлила глаза Лида.

– В смысле, что не век же тебе в редакторах сидеть. Может, наконец, потянет на творчество, и сама писать начнешь. Вот и пригодится.

Лида изумленно уставилась на Лизу.

– Это что, типа «будете у нас на Колыме – милости просим»? – с обидой в голосе фыркнула она.

– Это – как сама решишь! В общем, хватит слез и соплей. Завтра суббота, на работу не идти. Поедем ко мне, попьем чего-нибудь и потрещим. У меня же и переночуешь. А потом с чистой головой – обратно в жизнь.

Лида благодарно взглянула на Лизу. Было видно, что ей немного полегчало, и она первой встала со стула.

Когда они подошли к переходу, светофор для пешеходов переключился на красный, дав дорогу скопившимся машинам. Когда те резво приняли с места, в общем потоке Лиза заметила большой старый мерседес темно-вишневого цвета, за рулем которого, ей показалось, сидел не кто иной, как ее знакомый антиквар, Теодор Карлович. Но поскольку машина проехала быстро, уверена полностью она в очередной раз не была. Она проводила винтажное авто взглядом, посмотрев ему вслед.

– Кто-то из знакомых? – заметив ее интерес к мерседесу, спросила Лида.

– Не знаю, может, опять показалось, – пожала плечами Лиза.

– А кто хоть?

– Да все этот антиквар странный.

– У которого машинку купила?

– Ну да. Постоянно мерещится. До сих пор не могу понять, как он мне ее всучил. Не иначе как загипнотизировал. Очнулась за столом, смотрю – стоит передо мной.

– Ох, Лизка, какие-то мы с тобой не такие, как все, – вздохнула Лида. – Каждая по-своему.

– Смахивает на тост.

– А у тебя, кстати, есть что выпить, чтобы зря не пропадал?

– Что – не пропадал?

– Тост! За излечение, которого требует не только тело, но и душа!

Про себя Лиза отметила, что Лиду, вроде бы, стало отпускать и та начала походить на себя прежнюю.

– Может, на всякий случай зайдем в магазин? – между тем предложила Лида.

– Обойдемся домашними запасами, а то я тебя знаю, – отрезала Лиза.

– Ох, чувствую, до конца жизни будешь мне припоминать.

– Только ближайший месяц, – голос Лизы звучал бесстрастно. – Чтоб лучше зашло.

– Бессердечная!

– Какая есть.

В это время светофор переключился на зеленый, и вместе с остальными пешеходами подруги пошагали на другую сторону Ленинского проспекта.

Когда они достигли «противоположного берега», у Лизы в рюкзаке зазвонил мобильник. Это был диспетчер техцентра, куда Лиза отдала свою «Весту». Сказал, что машина готова и ее можно забрать.

– Прямо сейчас? – радостно спросила Лиза.

– Прямо, – кратко подтвердил диспетчер голосом человека, которому до смерти надоело постоянно сообщать одно и то же.

– А чуть попозже можно?

– Можно.

– Буду в пределах часа.

– Можно и попозже. Мы через три закрываемся, – все тем же угрюмым тоном проявил неожиданную любезность диспетчер.

– Спасибо! Похоже, у вас сегодня все можно, – поблагодарила Лиза и, сунув телефон в сумку, радостно взглянула на Лиду.

– Ну хоть кому-то сегодня хорошо, – мрачно проворчала та.

– Хватит ныть, – снова приняла строгий вид Лиза. – Вот ключи. Еда в холодильнике. Холодильник где, знаешь. Только пить без меня не смей.

– Слушаюсь и повинуюсь! – сказала Лида, с тяжелым вздохом беря у Лизы ключи. – Смотри не задерживайся. А то одна я долго не выдержу.

– Постараюсь, – пообещала Лиза и, чертыхнувшись, снова полезла в рюкзак за телефоном, чтобы вызвать такси.

– Давай иди! – сказала она продолжавшей стоять на месте Лиде. – Пока я буду ездить, приготовь что-нибудь к ужину.

Лида молча повернулась и направилась в сторону Лизиного дома. Лиза стала набирать «Яндекс-go».

Выдача машины прошла быстро. Когда Лиза подписала все полагающиеся бумаги и заплатила пять тысяч за не покрытые страховкой мелочи, механик уже выкатил ее «Весту», которая выглядела по-заводски ново и напоминала нарядную выпускницу школы, ступившую в актовый зал, где вот-вот начнется последний в ее жизни школьный вечер. При взгляде на заднее крыло даже мысли не возникало, что совсем недавно оно подверглось постороннему механическому воздействию.

Из-за охватившей ее радости Лиза даже не спросила, какое ей поставили крыло: новое или выправленное старое. Она читала про лукавство страховщиков и авторемонтников и при получении машины собиралась не забыть про это, но забыла.

Поблагодарив механика и сев за руль, Лиза ощутила приятное единение со своей любимицей, которая, кроме того, была еще частью ее имиджа – наглядным проявлением самобытности на фоне общей приверженности ее окружения к иномаркам.

Техцентр располагался в конце Профсоюзной улицы, и до своего дома Лиза доехала довольно быстро. Но когда, запарковав машину, она бросила на нее прощальный взгляд, то увидела, что левое переднее колесо наполовину спущено.

– Этого только не хватало!

Лиза присела у колеса, чтобы понять причину его приспущенности, и обнаружила впившуюся в протектор острую железку, похожую на большой шип. Просто какой-то злой рок преследует ее с «Вестой»!

Лиза беспомощно оглянулась по сторонам, подсознательно ища глазами кого-нибудь, кого можно было бы попросить помочь с заменой колеса. Запаска слава богу имелась, но сама Лиза еще никогда к ней не прикасалась. Она знала, что для съема и установки колес используются домкрат и колесный ключ, но знание это было сугубо теоретическим.

– Черт, черт, черт! – Лиза сделала несколько глубоких вдохов и решила, что лучше сегодня ничего больше не предпринимать, оставить все как есть до завтра, а то, неровен час, еще что-нибудь приключится. Хоть завтра и суббота, но автосервисы работают, в том числе выездные.

Поднимаясь на свой этаж, Лиза пыталась понять, что больше ее сейчас расстроило: само спущенное колесо или опять выглянувшая из-за него какая-то мистика, уже не раз являвшаяся за последние дни. Она снова перебрала в памяти события, подпадавшие под эту рубрику: непонятный заход в антикварный магазин, более чем странная покупка машинки, неизвестно кем напечатанный текст, ожившая клавиша, а теперь еще – этот прокол.

Когда она вошла в квартиру, Лида уже вовсю хозяйничала на кухне. На плите аппетитно шипели две свиные отбивные, сдобренные специями, найденными в кухонных шкафах, с разделочного стола неслись ароматы свеженарезанного салата. На столе обеденном с надменным видом возвышалась еще не откупоренная бутылка «Киндзмараули», по обе стороны которой, на некотором удалении, как почетный караул, замерли два хрустальных бокала из набора винной посуды, доставшегося Лизе от бабушки.

– Пока ты ездила, я прочла твою заявку, – не поворачиваясь от стола, как бы походя, сообщила Лида.

– Шарила по квартире, как домушник-форточник! – с иронией прокомментировала Лиза.

– Рассчитывала выступить в роли медвежатника, но сейфа так и не нашла.

– Плохо искала!

– Возможно. Но дело не в этом, а в том, что заявка мне твоя понравилась. Случайно не Мопассан вдохновлял?

Лиза оторопело уставилась на Лиду.

– Это что, настолько явно, или мы уже, как сестры-близнецы, способны думать одно и то же?

– Скорее второе. Единственно историю гибели отца Стеллы я был дала несколько подробней и вместо того, чтобы сбрасывать его со скалы черт знает где, просто бы отравила.

– В смысле?

– В смысле способа убийства. Смотрела как-то документальный фильм с Хичкоком, где тот рассказывал, как они с соавторами, перебрав все способы убийства, пришли к выводу, что яд лучше всего, поскольку предполагает доверие жертвы к убийце, который должен принадлежать к ближнему кругу, – Лида повернулась к Лизе, явно испытывая удовольствие от своего предложения. Было похоже, что она уже позабыла о делах своих скорбных и всецело погрузилась в придуманную Лизой историю.

– Так считаешь? – рассеянно произнесла Лиза, которую немного кольнуло замечание подруги-редактора.

– Когда человек срывается со скалы, то, даже если это всего лишь несчастный случай, подозрение падает на тех, кто был рядом, и это сразу ограничивает круг вероятных убийц, хотя, конечно, и здесь можно много чего накрутить. А отравление не так очевидно и в глаза сразу не бросается. Это только в кино падают, схватившись за горло, после того, как чего-то хлебнут или получат отравленную стрелу, а в жизни – постепенное угасание. Следов меньше, а вариантов для интриги – больше.

– Я подумаю. Но только у меня уже две серии написаны, а погибший миллионер появляется лишь в воспоминаниях, да и то мельком.

– Подумай, подумай! Дурного не посоветую. Уж сколько сценариев через свои руки пропустила, со сколькими сценаристами пересобачилась! – Лида театрально вздохнула. – А мысли о гибели отца и мужа вполне могут продолжать преследовать Стеллу и ее мать. Ведь их и дальше может точить червь сомнение, что коварное убийство так и не было раскрыто и настоящий убийца разгуливает на свободе. Это, кстати, еще и дополнительное экранное время и еще одна сюжетная линия.

Лиза внимательно слушала Лиду. Когда та закончила свой разбор, она с нарочитой серьезностью взглянула на подругу:

– Учитывая твои познания в ядах и нездоровый к ним интерес, буду теперь с тобой осторожнее.

– И это правильно! – в тон ей согласилась Лида. – А теперь давай-ка за стол. А то уже все готово и, как говорится, водка стынет.

Усаживаясь за стол, Лиза вспомнила про спущенную шину.

– Не успела машину из ремонта забрать, как новая засада: колесо прокололось. Такое впечатление, что все это неспроста…

– Что – все? – не поняла Лида.

– То, что в последнее время со мной происходит, – Лиза уже в который раз перечислила ставшую казаться мистикой череду событий. – А до этого еще – болезнь Щегольского, компьютер с накопителем, исчезновение сценария… Надеюсь хоть, не навсегда. Студнев этот, который как чертик из табакерки… Я, кстати, про него спрашивала: все говорят, что только слышали, но не видели.

– Но тебе-то он самолично явился. И сценарий конкретно заказал.

Лида со смачным чпоком извлекла штопором пробку и разлила вино.

– Все равно мутный какой-то. Хотя ничего не скажу, в общении приятный, – Лиза механически взяла свой бокал и так же механически пригубила из него.

– Ну, будем здоровы! – провозгласила Лида. – Сейчас это как-то особенно актуально.

Она отсалютовала бокалом и, сделав глоток, взяла с плиты сковороду с отбивными. Разложив их по тарелкам, пододвинула Лизе салатницу.

– А Герман твой, который в тебя въехал?

– К общему списку не относится. С ним все по-другому.

– Отчего такая уверенность?

– Просто чувствую.

– Влюбилась, значит, – констатировала Лида, уставясь на Лизу ироническим взглядом. – Когда покажешь?

На следующий день, за завтраком, подруги решили отправиться в Третьяковку, где открылась выставка современной графики. Лиза увидела анонс в инете, куда на всякий случай заглянула после утреннего просмотра электронной почты. Сама она не особо горела желанием идти на эту выставку и выступила с этим предложением только из-за Лиды, чтобы та, чего доброго, снова не нырнула в море переживаний по поводу своего полового здоровья.

Но Лида уже немного успокоилась. Как следует выспавшись, она взирала на мир уже не так мрачно, как накануне: вчерашнюю черно-белую картину жизни потихоньку стали заполнять другие краски. Именно этот процесс Лиза и стремилась поддержать в подруге.

Хотя в походе в Третьяковку у нее был и свой интерес: в очередной раз причаститься к горячо любимому Врубелю, творчество которого считала идеалом живописи.

Кроме этого, Лизе еще хотелось попробовать привести к нему своих героев, Марка и Стеллу. И именно в зал Врубеля, к его «Принцессе Грезе» – олицетворению возвышенного стремления к любви и совершенной красоте, созерцать которую можно только ценой жизни. Естественно, это будет очередной циничный ход Марка, который с учетом романтической натуры Стеллы захочет признаться ей в любви на фоне этой аллегории в расчете на особый эффект.

Всякий раз заходя в зал Врубеля и видя его «Принцессу Грезу», Лиза словно оказывалась в волшебной сказке. Она не знала, почему это происходило и почему из всех картин Третьяковки именно полотна Врубеля оказывали на нее такое воздействие. В чем секрет, она понять не могла: в тематике, палитре, манере письма или в личности художника? Ответа не было. Было лишь таинственное притяжение, своего рода морок, который всякий раз охватывал Лизу при приближении к картинам живописца.

Все началось с самого первого посещения Третьяковки, когда ее сюда привели родители, решившие, что пора начать приобщать дочь к шедеврам отечественной живописи. Лиза долго не могла отойти от врубелевской «Сирени», которая показалась ей точно такой же, какая была у них на даче, когда ее ставили в вазе на обеденном столе. На картине ей было все знакомо, словно та была написана только что закончившимся летом, прожитым в любимом Долгушине.

Также подолгу она простаивала и перед «Царевной-лебедь», пытаясь понять причину грусти в глазах прекрасной девушки-птицы. На картине та, вроде бы, указывает на остров, похожий на огромную рыбу. Что может ждать ее там?

Когда Лиза увидела картину в первый раз, ей тут же вспомнилась сказка Андерсена, где заколдованные принцы превращались то в лебедей, то снова в людей. Тогда-то она, наконец, и поняла, как именно это превращение могло происходить.

«Демона» Лиза не понимала и, не задерживаясь, шла дальше. Но с возрастом отношение к нему изменилось, и он стал ей нравиться. Зная смысл, вложенный в этот образ, она не воспринимала его как олицетворение зла и коварства. В ее глазах написанный Врубелем печальный юноша никах не мог быть демоном. Он ведь страдал от любви и непонимания. А разве могут быть обычные человеческие чувства у демона? Что бы кто ни говорил. Пусть даже сам Лермонтов.

С другой стороны, узнав о трагедии Врубеля – его душевном расстройстве и последовавшей за этим потере зрения, – она вдруг поняла, что этот не единожды написанный и всякий раз не похожий на демона демон и есть сам Врубель, одолеваемый страстями, исканиями, одержимостью, которые пылали у него в груди, рвались наружу, но не находили выхода и продолжали терзать его изнутри. Отсюда и глубокая печаль в глазах «Демона сидящего», отсюда и «Поверженный демон» – демонизм, материализовавшийся в физическом и душевном состоянии художника.

Поскольку с Врубелем Лиза уже давно не виделась, билеты были куплены не только в Инженерный корпус, где была выставка графики, но и в основное здание, на постоянную экспозицию. А коль скоро это было сделано, можно было не торопиться и растянуть удовольствие завтрака неспешным кофепитием и приятной беседой.

– Кстати, у Липкина такая же машинка, как и у тебя – портативная, – вспомнила вдруг Лида, наливая в чашку кофе из гейзерной кофеварки. – Кроме нее, у него еще большая «Эрика». Он ее «Эврикой» кличет. Говорит, уже несколько сценариев на них нашлепал и все – в десятку: дошли до производства.

Лиза вспомнила, что сама она тоже превратила «Эрику» в «Эврику», а потом еще подумала про Набокова с его фрикативом, превращавшим «комическое» в «космическое». Интересно, откуда у этого печатного аппарата столь милое имя – Эрика? Чья-то жена, дочь, любовница? Но ведь только машинка долбит, как дятел, и как тут ее ассоциировать с нежной и хрупкой особой по имени Эрика? Впрочем, назвали же в начале прошлого века артиллерийское орудие «Большая Берта». Причем в честь внучки оружейного магната Альфреда Круппа. Понятно, что калибр у пушки был небывалый, а Берта – владелица концерна. Но ассоциация странноватая: смертоносное орудие войны и хрупкая девушка. Габариты которой – опять-таки по ассоциации – рисовались в воображении просто-таки гигантскими. Понятно, что прилагательное относилось к размеру самого орудия, но на слух и в воображении все воспринималось несколько иначе.

Лиза взглянула на Лиду, которая сейчас была занята поглощением последнего кусочка творожника.

– Я попробовала на ней печатать – не пошло. Но при этом, похоже, она меня тоже вштыривает. Прямо как твоего Липкина. На расстоянии – со шкафа, куда я ее поставила. За четыре дня две серии как с куста! Даже не ожидала, что у нее такой радиус действия.

– Хорош стебаться! – недовольно поморщилась Лида. – Я тут помочь хочу, про работу маститых рассказываю, а тебе все хихоньки да хахоньки.

– Про Липкина с его машинкой ты мне еще раньше говорила.

– Не хочешь слушать – не надо. Я не навязываюсь.

– Ладно, не кипятись, – миролюбиво сказала Лиза. – Лучше приготовься к общению с прекрасным.

– К этому я всегда готова. Чисто профессионально, – гордо подняла голову Лида. – Пойду-ка пройдусь.

– Это куда же?

– Не куда, а где? По квартире! Где же еще! – Лида поднялась со стула и ушла в комнаты.

Лиза стала убирать посуду и вдруг услышала негромкий вскрик Лиды.

– Лидка! – позвала она, но ответа не последовало.

Испугавшись, что с подругой что-то случилось, Лиза выбежала в гостиную. Но Лиды там не было. Лиза заглянула в кабинет и увидела подругу, которая, стоя перед шкафом, пристально взирала на машинку.

– Ты чего? – спросила ее Лиза.

Но Лида к ней даже не повернулась.

– Что-то увидела? – задала Лиза новый вопрос.

– У нее только что клавиша дернулась, – тихо произнесла Лида, словно боясь, что ее услышат.

Лиза почувствовала, как по спине побежал знакомый холодок. Она тут же вспомнила, как собственными глазами видела то же самое – как одна из клавиш ее «Эрики» – «а», кажется, – ушла вниз сама по себе. Тогда она подумала, ей померещилось, но теперь то же самое происходило и с Лидой.

– Ты тоже это видела? – спросила она.

– Что значит – тоже?

– Неделю назад мне показалось, как кто-то невидимый нажимает на клавишу.

– И что?

– Подумала, переутомилась. А ты, точно, видела?

– Так же, как тебя сейчас.

– А у тебя сейчас какая клавиша нажалась?

– «П». Утонула в клавиатуре. Пир Валтасара прямо какой-то!

Лиза потерянно смотрела перед собой.

– Получается, не показалось? А напечатанный текст? Может это, и вправду, метафизика наяву?

– Получается полное помешательство на «п», – изрекла Лида, ударяя в каждом слове начальную букву. – А проще говоря – полный пиздец! Хорошо бы еще узнать его истоки.

– И что теперь делать? – растерянно спросила Лиза.

– Идти в Третьяковку на советскую графику двадцатых годов. А про это, – Лида энергично кивнула на машинку, – никому лучше не говорить. Наплевать и забыть. А то еще в дурку отправят.

Было похоже, подруга уже целиком пришла в себя. Как от выходки машинки, так и от вчерашних эмоций.

– Кстати, неплохая сказка может получиться, – задумчиво произнесла она.

– Какая еще сказка? – не поняла Лиза.

– Про красивую и добрую Эрику, которую злая волшебница заточила в пишущую машинку, откуда несчастная шлет сигналы другой доброй девушке по имени Лиза, чтобы та вызволила ее из тысячелетнего плена.

– Не путай с джинном из волшебной лампы: пишущую машинку изобрели всего лишь полтора века назад.

– Какая же ты, право, зануда и буквоед. Я тебе идею, а ты, как бухгалтер, все про какие-то цифры!

Лиза понимала, что своей болтовней Лида хотела отвлечь ее от мрачных мыслей точно так же, как накануне она сама ее успокаивала. Сейчас они словно поменялись местами.

Выставка графики особого впечатления на Лизу с Лидой не произвела. Возможно, было не то настроение – не для графики. Работы в экспозиции были качественные, но без особого полета. По крайней мере, так показалось.

К современному искусству Лиза относилась весьма скептически. Она не видела в нем глубины и страсти, а стремление к умничанью – концептуализм и иже с ним – ее сильно раздражало. Искусство, особенно живопись, должно поражать на уровне простого чувства: когда тебя торкает или вштыривает и ты не знаешь, почему. Потом, конечно, можно все разложить по полочкам, но первое впечатление, которое волнует, тревожит, пронзает, сжимает горло или, наоборот, оставляет равнодушным, оно и есть мерило таланта творца.

Очень немногие из Лизиного круга разделяли ее точку зрения. Лида в принципе с ней соглашалась, но была снисходительна ко всяким новым веяниям и на то, что у Лизы вызывало возмущение или отторжение, просто махала рукой: мол, каждый сходит с ума по-своему.

– Утешимся великими, которых можно смотреть вечно, – с театральной многозначительностью произнесла Лиза, когда они выходили из Инженерного корпуса.

– Вечно ни на что смотреть нельзя, – возразила Лида. – Человек так устроен, что ему рано или поздно надоедает абсолютно все. Это всего лишь красивая фигура речи, которую уже давно протерли до дыр.

– Ну что ты такая злая!

– Я не злая, я объективная. Слишком многим приходится в глаза правду-матку резать. Я ведь и маститым сочинителям все как есть говорю.

– Обижаются?

– Естественно. Но только все они делятся на тех, кто это сразу показывают, и тех, кто скрывают. Вторых уважаю, поскольку здесь проявление некоего стоицизма.

– Боюсь, твое редакторство сделает из тебя грымзу, у которой вместо крови уксус.

– Не учите меня жить, лучше помогите материально! – произнесла Лида с интонацией Людмилы из «Москва слезам не верит».

– Пойдем туда, – кивнула Лиза в сторону «Арт-кафе» в доме прямо напротив Третьяковки. – Напою тебя кофе с булками.

– Нет чтобы с эклерами или профитролями, а то – с булками…

– Ох, и язва же ты, Лидка! А все ж люблю тебя.

– Надеюсь, безмерно?

– Безмерно. Только не знаю, почему, – Лиза ласково взяла подругу под руку.

– Зато я знаю, – Лида самоуверенно вздернула носик и стрельнула глазами на кафе. – Хорошо бы, у окна был свободный столик…

Когда они входили внутрь, Лиза случайно посмотрела в сторону музея, и что-то привлекло ее внимание. Сначала она даже не поняла, что именно, но уже в следующее мгновение пристально всматривалась в высокого мужчину в бежевом плаще, направлявшегося ко входу главного здания Третьяковки. Он был похож на постоянно мерещившегося ей антиквара, но сказать точно, что это был именно он, она опять не могла: тот был повернут к ней спиной, и лица было не разглядеть.

– Кого-то увидела? – спросила Лида, заметив, что Лиза сбавила шаг и кого-то разглядывает.

– Все тот же сон, – махнула рукой Лиза. – Тень отца Гамлета.

– Опять твой антиквар?

– Уже и не знаю, то ли он, то ли нет, – Лиза кивнула в сторону ворот музея. – Толком не разглядела.

– Снова этот незнакомец уходил от Автандила, – продекламировала Лида.

– Какого еще Автандила?

– Ты что не читала классика грузинской литературы? А еще на филфаке училась! Двоечница! Это «Вьитьязь в тыгровой щкурэ» Щота Руставэли, вах! – последнее предложение Лида произнесла с выраженным кавказским акцентом. – А вообще что-то слишком часто он тебе стал являться, твой антикварный призрак. Может, тебя кто сглазил? – Лида взяла Лизу за руку и увлекла внутрь кафе.

– Кто меня может сглазить? – удивилась Лиза.

– Не знаю. Мало ли кто. Например, соседка твоя балетная. Сама ведь рассказывала, какие она пули отливает.

– У нее элементарно старческий маразм.

– Судя по твоим словам, он у нее уже лет пятьдесят как. И ты, считай, с ним выросла. А ведьмы, между прочим, тоже часто на сумасшедших смахивают, – сделала страшное лицо Лида, ища глазами, куда бы сесть.

– До сих пор не понимаю, как я у него эту машинку купила, – словно не слыша ее, произнесла Лиза. – И главное, помню, как он мне про нее рассказывал, расписывал достоинства, а вот как произошла сама покупка – тут провал.

– Ты бы отца поподробней расспросила про ТГА.

– Спрашивала. Подходит не очень. Думаю, скорее какой-то гипноз.

– Так. Пошли! – неожиданно скомандовала Лида и, взяв Лизу за руку, решительно двинулась к выходу.

– Ты куда? – недоуменно воскликнула Лиза.

– Пойдем и найдем его. Он ведь в музей вошел? Сейчас разыщем. Мне уже самой хочется познакомиться с твоим продавцом живых машинок.

– И что скажем?

– А что тут говорить? Просто подойдем и посмотрим. Если не он, никто ничего не заметит, а если он – познакомишь. Уже столько слышала про него, что хочется руку пожать.

Лиза смотрела на Лиду в нерешительности.

– Давай, давай! Пошли! – скомандовала та.

Глядя на Лиду, Лиза непроизвольно отметила про себя разницу между ею вчерашней, испуганной, на грани нервного срыва, и теперешней, собранной и ироничной, какой она обычно бывала.

– Он не мог далеко уйти, – уверенно на ходу говорила та. – Или в гардеробе, или в залах найдем.

Лида шла быстро, и Лиза за ней едва поспевала. Она лихорадочно думала, что скажет антиквару, если тот заметит их слежку и сам к ним подойдет.

– «Ах, как удачно, что я вас увидела. Большое спасибо за машинку. Она мне очень понравилась. Хочу познакомить вас с подругой». Ерунда какая-то!

Ничего путного в голову так и не пришло.

Когда они спустились в гардероб, Лизе показалось, что на ведущей в залы лестнице мелькнула спина «антиквара», которая была уже в пиджаке. Видимо, тот уже успел сдать плащ: из-за теплой погоды желающих воспользоваться гардеробом было мало.

– По-моему, это он, – показала Лиза взглядом на лестницу.

– Побежали!

Как гончая, Лида рванулась в указанном направлении.

Своего «фигуранта» они настигли в зале Брюллова. Тот стоял перед «Вирсавией» и, задрав голову, внимательно ее разглядывал, причем с такой близи, что подойти к нему, чтобы увидеть лицо и при этом остаться незамеченными, было просто невозможно.

Подруги встали у «Всадницы», и Лиза осторожно посмотрела на «объект» их слежки. Тот, как назло, снова был обращен к ним спиной и лица не было видно; взгляду были открыты лишь ухо и часть щеки.

– Ну как, он? – шепотом спросила Лида, не поворачивая головы, делая вид, что внимательно рассматривает девочку, выбежавшую на балкон навстречу всаднице-сестре.

– Пока не знаю, – прошептала в ответ Лиза. – Он к нам спиной стоит. Будто специально, чтобы мы его не видели.

– Пойдем туда, – Лида двинулась к противоположной стене. – Оттуда будет виднее.

Они встали у какого-то пейзажа, повернувшись к нему боком, словно что-то обсуждая, и искоса поглядывали на своего фигуранта, который лица по-прежнему не показывал.

– Прямо какое-то «Белое солнце пустыни»: «Гюлчатай, открой личико!», – прошептала-прошипела Лида.

– Погоди! – оборвала ее Лиза, поскольку в этот момент «объект» повернулся в профиль, и она увидела, что это вовсе не антиквар.

– Это не он, – негромко сказала она, не совсем понимая, испытывает ли облегчение или досаду. Если это не Теодор Карлович, значит, ей снова померещилось. А когда одно и то же мерещится с такой частотой, это что-то да значит. Только вот что?

Лида уже открыто посмотрела на незнакомца.

– Ну хоть похож?

– Общим контуром, – Лиза снова бросила быстрый взгляд на «фигуранта», который уже заметил интерес к нему двух молодых женщин и явно занервничал.

Окинув их неприязненным взглядом, он быстрым шагом направился в соседний зал. Лиза с Лидой остались стоять на месте.

– Ошибочка вышла, – констатировала Лида. – Но только вопрос о постоянном явлении тебе этого антиквара никуда не делся.

Лиза молчала.

– Ладно. Пойдем к твоему Врубелю. Ты ведь ради него сюда меня привела, – сказала Лида. – Интересно только, почему он так быстро смылся? Ну пялятся на него две бабы, ну и что? Не нравится – отвернись и дальше наслаждайся шедеврами. А тут, вишь, как быстро ноги сделал!

Лиза по-прежнему молчала, поглощенная своими мыслями.

– Как веревочке ни виться, а конец все равно будет. Во всем дойдем до самой сути! – бодро продолжала Лида.

– Что-то ты сегодня разафоризничалась, – вышла из задумчивости Лиза. – Не иначе как к дождю.

После музея они переулками прошли до Полянки. Лида сказала, что уже полностью пришла в себя и может самостоятельно справиться со своими страхами по поводу результатов анализов. А сейчас она хочет наведаться к Ленке Ковылиной и все у нее как следует выспросить про «подвиги» этого Геракла – «могучего осветителя». Она ей позвонила, пока Лиза ходила в туалет, и они договорились, что сейчас к ней подъедет. И откуда это вообще взялось – «могучий осветитель»?

Лида пообещала держать Лизу в курсе дальнейшего развития событий.

– Будут новости – сразу телеграфирую!

Она нырнула в метро, а Лиза пошла по Полянке к Большому каменному мосту, чтобы, перейдя через реку, пройтись мимо Христа Спасителя, а от него – дальше по Остоженке, из которой уже нырнуть в родной Пожарский.

Едва Лиза распрощалась с подругой и двинулась в путь, как зазвонил мобильник. Номер был неизвестный, но ответить Лиза так и не успела, поскольку в этот момент ее едва не сбил проезжавший на электросамокате подросток – задел локтем по касательной. Удар был не сильный, однако его хватило, чтобы телефон выскользнул из Лизиной руки и, описав дугу, упал прямо под ноги маленького мальчика, который шел за ней вместе с мамой. То ли не заметив, то ли из озорства тот сразу на него наступил. Мама в это время тоже была занята телефонным разговором и ничего не заметила, глядя совсем в другую сторону. На бросившуюся за своим телефоном Лизу она взглянула с удивлением.

– Аккуратней надо быть, женщина! – неприязненным тоном сказала она, уразумев, что именно произошло. – А ты лучше смотри под ноги. А то мало ли что прилетит! – строго обратилась она к сыну. В голосе ее чувствовался южнорусский акцент.

Лиза ничего не ответила – сейчас ее больше занимал вопрос работоспособности телефона, – а мама с сыном прошли дальше. Отойдя на несколько шагов, мальчик обернулся и радостно показал Лизе язык. Мама снова ничего не заметила, поскольку опять с кем-то разговаривала, то ли возобновив прерванную беседу, то ли сделав уже новый звонок.

Телефону, похоже, пришел конец. Экран был весь в трещинах, кнопки при нажатии не вызывали у аппарата ровным счетом никаких откликов. Увы, вес мальчика, который корпулентностью пошел в маму, оказался для гаджета непомерно большим.

Лиза мысленно ругнулась, подумав, что почему-то все проблемы с электроникой случаются у нее крайне некстати. Хотя, когда и у кого проблемы бывают кстати? Разве что у каких-нибудь мазохистов да недругов.

Тяжело вздохнув, Лиза двинулась дальше по Полянке, глядя по сторонам в поисках какого-нибудь салона связи. Оставаться без нее, связи, ей не просто не хотелось, а элементарно было нельзя.

Вскоре на своей стороне улицы, в одном их старых домов, она увидела дверь, над которой была вывеска «Мегафон», и через пятнадцать минут вышла из нее с новым смартфоном. Слава богу старая сим-карта была цела, а вместе с ней большинство номеров.

Неприятность с телефоном огорчила Лизу не сильно. Финансовым ударом она для нее не стала – недавно поступил очередной транш от родителей, – а сама Лиза уже давно подумывала сменить прослуживший верой и правдой гаджет на новый. Кто-то ей говорил, что мобильник надо менять через два года. Вот как раз срок и подошел.

Размышляя о том, что происходило в жизни – ее, ее родителей и подруги Лиды, – Лиза незаметно для себя дошла до родительского гнезда.

Дома была одна Варвара Алексеевна. Отца, как всегда, не было. Лиза сразу заметила, что настроение у матери слегка пасмурное. При виде дочери та улыбнулась, но как-то грустно. Когда после поцелуев Варвара Алексеевна стала поворачиваться, чтобы пойти на кухню, Лиза заметила, что на лице у нее вдруг появилось выражение озабоченности, а когда сделала первый шаг, проступила гримаса боли.

– Привет, мать! – привычно поприветствовала Лиза.

– Привет, детеныш, – в голосе Варвары Алексеевны не было обычной иронии.

– Что-то случилось? – спросила Лиза, следуя за матерью.

– Три дня назад оступилась на лестнице и почти упала. В последний момент успела схватиться за перила. Но здорово здесь потянула, – Варвара Алексеевна показала на бедро и поясницу. – Кто-то касторовое масло разлил. Словно специально. Теперь вот еле хожу.

– А отец куда умотал?

– Куда, куда! К очередному пациенту, которого, видите ли, в субботу изволило нахлобучить, – раздраженно ответила мать. – А может, к пациентке…

Интонация, с которой она произнесла последнюю фразу, показалась Лизе странной. Она насторожилась.

– В каком смысле?

– Что – в каком смысле?

– Почему здесь гендерный акцент?

– Не говори ерунды, – словно спохватилась мать. – Никакого акцента нет. Просто надоело уже, что его постоянно нет дома. То приемная, то клиника, то завод, то еще что-то. И в будни, и в выходные. Я понимаю – работа, но, в конце концов, есть еще и семья!

Лиза смотрела на мать, внимательно следя за выражением ее лица, на котором, как ей показалось, проступила тень горечи – губы поджаты, в глазах – то ли грусть, то ли даже тоска. Такой Варвару Алексеевну Лиза еще никогда не видела.

– Мам, а точно ничего не случилось?

– Точно, – Варвара Алексеевна повернулась к Лизе и посмотрела на нее в упор, словно для того, чтобы дочь могла убедиться в правдивости ее слов. – Давай иди за стол. Сейчас кормить тебя буду. По случаю субботы приготовила буйабес. Специально на рынок за свежей рыбой ездила.

– Со своим растяжением?

– Искусство, в том числе и кулинарное, требует жертв!

– Между прочим, сейчас и в универсамах рыба свежая. Неизвестное еще, где свежее – там или на рынке.

– Не знаю, какая она там свежая, а я по старинке – на рынок. Где можно и пощупать, и понюхать, и попробовать, – отрезала мать. – Только вот стараешься-стараешься, а кому-то на это наплевать, – снова не выдержала она.

– Мам, а у папы что, кто-то завелся?

– В каком смысле? – вспыхнула Варвара Алексеевна.

– В том самом.

– Не говори глупостей. Никто ни у кого не завелся. Если бы завелся, я бы сразу почувствовала. Устала просто за неделю. В клинике проблем невпроворот, две комиссии нагрянули, а нервы уже не те.

Несмотря на такое объяснение, Лиза почувствовала, что между родителями что-то происходит. Не хватало только еще чтобы отец загулял налево. Лиза была свидетельницей не одного развода – и среди собственных знакомых, и среди знакомых родителей. Разводы присутствовали также и в ее сценариях, где она конструировала их на разные лады, но чтобы это коснулось ее семьи… В свои двадцать восемь Лиза по-прежнему сохраняла детскую веру в незыблемость родительского брака – союза, скрепленного их любовью и рождением единственного ребенка, то есть ее.

– Ты руки помыла? – строго поинтересовалась между тем Варвара Алексеевна.

– Сейчас помою, – ответила Лиза и направилась в ванную.

Вернувшись оттуда, она объявила, что только что ей позвонила Лида Сомова и попросила подъехать: к ней сегодня приходят гости, и нужно помочь с приготовлениями, а потому отведать буйабес, увы, не получится.

– А что же она вот так, день в день? Где раньше-то была? – удивилась мать. – Хотя, сколько ее знаю, она всегда была на редкость безалаберной.

– Вот ты сама все и объяснила, – констатировала Лиза и, чмокнув мать, выпорхнула за порог.

Выйдя из подъезда, она достала новый телефон и вызывала такси, а когда оно подъехало, назвала адрес на Краснопресненской набережной, по которому находилась приемная, где отец общался со своими пациентами. В основном за психологической помощью сюда являлись особы влиятельные и состоятельные, которые, с одной стороны, не желали лишний раз светиться на людях, с другой – афишировать наличие у них проблем с психикой.

Через двадцать минут Лиза уже входила в офис-приемную, где ее встретил удивленный охранник. Из персонала сейчас здесь больше никого не было. На вопрос о Виталии Климентьевиче охранник извиняющимся тоном сказал, что у того сейчас вип-посетитель и Виталий Климентьевич просил не беспокоить и никого к нему не пускать.

– А кто именно у отца? – спросила Лиза.

– Не могу сказать. Потому что не знаю. В смысле имени.

– А вы можете его вызвать? Мне срочно надо с ним переговорить.

– Виталий Климентьевич не велел.

– Ну, не велел так не велел!

Лиза достала телефон и, набрав отцовский номер, после двух-трех сигналов услышала его голос.

– Привет, дочь! У тебя что-то срочное?

– Да, пап. Привет! Я у тебя в приемной. Хотела кое-что спросить, а мне говорят, к тебе никого не велено пускать.

– Я, действительно, сейчас занят.

– Но мне всего-то нужно пару минут.

– Ладно. Сейчас выйду.

В двери кабинета отца щелкнул замок, дверь открылась, но не полностью, а ровно настолько, чтобы в нее можно было пройти. Лиза попыталась заглянуть внутрь, но за появившимся в проеме отцом никого не увидела. Отец был без пиджака и без галстука, в рубашке с расстегнутым воротом. Лиза впилась в него взглядом, пытаясь определить, пришлось ли ему перед выходом к ней приводить себя в порядок, но ничего подозрительного не нашла.

– Ну здравствуй! – отец нежно обнял Лизу и поцеловал в щеку. Та прильнула к его щеке, пытаясь уловить присутствие посторонних запахов. Но их вроде тоже не было. От отца исходил привычный запах его любимой туалетной воды, разве что немного более сильный, чем обычно.

– Что за срочность? – спросил Виталий Климентьевич после обмена приветствиями.

– А что за секретность? – улыбнувшись, в тон ему поинтересовалась Лиза.

– Очень важный человек, иными словами ВиАйПи.

– Не знала, что у тебя бывают такие тайны.

– Хоть и редко, но случаются.

– А имя и пол у этого человека есть?

– Есть, но раскрыть их не могу. Конфиденциальность – часть моей профессии. А что за распросы?

– Да это я просто так, от удивления.

– Ну давай говори, что там у тебя стряслось, что даже сюда примчалась?

– Мне кажется, у меня была ТГА, – соврала Лиза. Для оправдания ее внезапного появления у отца в офисе, да еще в выходной требовался серьезный повод.

– Это потому ты ходила тогда все вокруг да около? – по-докторски серьезно глядя на дочь, спросит Виталий Климентьевич.

– Ну да. Не хотела говорить. Со мной произошли некоторые события, которые я не могу вспомнить. Собственно, я их и не помнила. Лидка моя определила, что это ТГА.

– Ну, твоя Лидка врач известный, – иронично улыбнулся Виталий Климентьевич. – Помню, еще в школе диагнозы всем ставила. Удивлялся еще, что не стала в мед поступать.

– Она больше по литературе. Медицина – в качестве хобби.

– Нестандартное, надо сказать, хобби. Ну да бог с ней. На долгие разговоры у меня сейчас времени нет. Давай, если хочешь, завтра.

– Ладно, – согласилась Лиза, – Я пойду.

Она понимала, что разговор надо заканчивать, а между тем подозрения насчет возможного адюльтера отца, с одной стороны, не подкрепились, с другой – не развеялись. Вот и думай дальше, кто там на самом деле у отца за дверью.

Чмокнув родителя в щеку, Лиза быстро повернулась и, не оглядываясь, направилась к выходу, чувствуя спиной, что отец стоит и удивленно смотрит ей вслед.

Домой Лиза решила отправиться на общественном транспорте. Чтобы подумать над тем, что могло происходить в отношениях предков. В том, что здесь что-то происходило, она не сомневалась и уже поняла, что мысль эта не даст ей покоя до тех пор, пока все полностью не разъяснится. А если и разъяснится, то еще большой вопрос – как! Она снова вспомнила выражение горечи, всего лишь на мгновение появившееся на лице матери.

Потом она постаралась вспомнить свои встречи с отцом в последнее время – вдруг что-то пропустила или не заметила, скажем, какие-то признаки изменения в отношении к жене, – однако так ни к чему и не пришла: в свежих воспоминаниях Виталий Климентьевич смотрел на Варвару Алексеевну так же нежно, как и в те времена, когда Лиза была еще маленькой.

А если это не вираж налево, то тогда что? А вдруг дело не в отце? Тогда в ком – в матери? Может, она чем-то его обидела, и отец в ответ, назло ей, ушел с головой в работу, а перед Лизой ведет себя так, словно ничего не случилось? А может, мать просто себе что-то напридумывала? Что-то ей показалось, и из этого «снежка» она скатала целую «снежную бабу». Хотя мнительной она, вроде, тоже никогда не была. Но ведь с годами люди меняются…

– Господи, прямо кино какое-то! – воскликнула про себя Лиза.

Придя домой, она все же села за сценарий. Надеясь, что это как-то отвлечет ее от тревожных мыслей. Однако этого не случилось: ничего нового в голову не шло. В итоге Лиза решила переделать – по совету Лиды – историю гибели отца Стеллы, где ничего не надо было придумывать: вместо падения со скалы – отравление. Кто отравил? Человек из ближнего круга – партнер, желающий заполучить его долю в бизнесе. Много времени на это не потребовалось – всего один абзац.

Когда Лиза закончила, мысли снова улетели к родителям. Она решила, что завтра обязательно заедет к матери на работу: может, что-то еще удастся разузнать или понять.

А вдруг она сама себя накручивает и ищет в темной комнате черную кошку, которой там нет? Фантазия моя – враг мой. Все может быть… Но вот только чтобы снова спокойно работать, надо побыстрее распутать этот узел. Хотя бы для себя.

Размышления Лизы прервал телефонный звонок. Это был Вовка, который по-прежнему был в Китае. Звонил с Великой китайской стены, которую решил осмотреть в выдавшийся, наконец, свободный день. Сообщив о своем местонахождении, он тут же в знак подтверждения отправил Лизе селфи.

– А то бы я тебе не поверила! – поддела его Лиза, посмотрев фото.

– Это чтобы ты как следует позавидовала, – парировал Вовка. – Через пару месяцев снова сюда придется приезжать. Кстати, не хочешь составить компанию? – последнюю фразу Вовка произнес нарочито беспечным тоном.

– В качестве кого?

Вовка на несколько секунд умолк. Похоже, вопрос оказался для него слишком прямым, и он не сразу нашелся, что ответить. Лизе стало жалко его, и она ругнула себя за неосмотрительность.

– В качестве туриста, – вернулся в разговор Вовка. В голосе чувствовалось некоторое смущение. – Как твой сценарий? – сменил он тему.

– Твоими молитвами и с твоей помощью.

– Если ты все еще про компьютер, то давай не будем. А то мне уже как-то неудобно: без всякого напряга помог однокласснице, а она – как будто я ее на всю жизнь богатой сделал.

– А может, так и есть? Напишу на твоем компьютере сценарий, стану автором блокбастера – и посыплются мне заказы по звездным ставкам.

– Вот когда посыплются, тогда и рассчитаемся.

– Нет уж, нет уж! Тогда ты с меня процент будешь требовать. А мне это зачем? Лучше рассчитаюсь с тобой сразу, не откладывая, как вернешься из своего Китая. Кстати, когда назад?

– Где-то недели через две.

– Что ж, буду ждать.

– Правда? – в голосе Вовки неожиданно послышалась откровенная надежда.

– Ну должна же я с тобой рассчитаться, – сказала Лиза и тут же почувствовала неудобство от произнесенной, как ей показалось, двусмысленности. – За компьютер, – уточнила она после мгновенной паузы.

Распрощавшись с Вовкой, Лиза подумала, что за время после школы тот сильно изменился. Хотя, не исключено, она просто раньше не замечала в нем того, что наблюдала сейчас. Но вот что именно, со всей определенностью сказать не могла. Это было что-то неуловимое, на уровне непонятного ощущения. При своей прежней ершистости, задиристости, готовности мгновенно ринуться в бой Вовка казался ей теперь более мягким, раскрепощенным, не зажатым, без постоянной напряженности, как это было в школе. И причиной здесь наверняка не только взросление, но и жизненные успехи, которые, судя по всему, были не такими уж маленькими. Лиза вспомнила, как Вовка лихо заявил, что загреметь в полицию для него плевое дело: работодатель таких адвокатов подгонит, что, прокурор сам себя назначит виновным.