Там, где небо становится морем

Корректор Лилиана Голава

© Вероника Благодарева, 2025

ISBN 978-5-0068-5546-5

Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero

Предисловие.

Черновик этой книги был написан еще несколько лет назад. Я неоднократно возвращалась к нему, открывала файл на компьютере, вздыхала и закрывала обратно. Видимо, всем творческим проектам редко суждено укладываться в сроки. У них нет дедлайнов, у них есть своя собственная жизнь: они крепнут, набираются смелости в тишине, и вот наконец наступает их черед увидеть свет. За эти годы многое изменилось – во мне, в стране и в мире. Но одно осталось неизменным – то теплое чувство, что я храню к стране, в которой провела в общей сложности три с половиной года своей жизни.

Но почему же именно сейчас мне пришло в голову опубликовать книгу? В очередной раз перечитывая черновик, я обнаружила, что тот воздушный, слегка наивный стиль, в котором он написан, утрачен мной безвозвратно. Я стала взрослее, мудрее и даже суровее, и больше нет той хрупкости и нежности слога, который преобладал несколько лет назад.

Но это не единственная причина. Мне захотелось показать жизнь Голландии не глазами туриста, но и не глазами жителя. Раскрыть то, что скрывается от многих любопытных глаз людей, приезжающих в страну на несколько дней. Показать, чем дышит и живет страна за пределами туристических троп.

Мне жаль, что в ту пору мной не велись дневники, и теперь приходится собирать по крупицам, по обрывкам те воспоминания, что греют душу сейчас. Эти крупицы – то, что нужно нам всем в суровые времена, они словно возвращают нас самих себе.

В отличие от моей первой книги, посвященной Амстердаму, здесь не будет сухого перечня достопримечательностей голландских городков. Она – о другом. О том, что на самом деле остается с человеком навсегда – об эмоциях, переживаниях, впечатлениях, что впитываются в кожу, как морской бриз. Я проведу вас по маленьким извилистым улочкам, где каждый фасад – страница истории. Мы посидим в прибрежном кафе на самом берегу, любуясь тем, как беспокойное Северное море сливается с горизонтом в единое серебристо-серое полотно. Прокатимся на велосипеде под ливнем, посетим остров, о котором знает лишь горстка избранных туристов, если знает вообще.

Вы увидите, какая Голландия на самом деле большая страна. Несмотря на свой скромный размер, она бездонна в своем многообразии и удивительна в своих контрастах. Ее история – непростая, в ней было много печальных и темных страниц, но, несмотря ни на что, она выстояла в этих исторических бурях и сражениях, став страной, что сыграла огромную, неоценимую роль и в судьбе России.

В XVII веке, выйдя из-под гнета испанских завоевателей, Голландия не просто обрела независимость – она будто проснулась после долгой спячки, набравшись сил и отваги, и ринулась развиваться с невероятной, головокружительной скоростью во всем: искусстве, книгопечатании, медицине, судостроении. Мне всегда импонировало, как трепетно и бережно голландцы относятся к своему наследию. Старые домики не сносят до последнего – их реновируют, лелеют, поддерживая в прекрасном состоянии. В самом Амстердаме и выезжая за его пределы, можно полностью окунуться в прошлое, где стоят ветряные мельницы, чьи лопасти вращаются и по сей день. В некоторых городках сохранена настолько аутентичная атмосфера, что порой трудно поверить, будто все это может существовать в нашем стремительном современном мире. Голландия не склонила головы перед натиском испанцев, закаленная суровыми ветрами и водой, она выстояла перед лицом исторических бурь и вышла из них победителем.

Каждый маленький городок здесь не просто дышит историей – он создает ощущение чего-то сказочного, волшебного, сотканного из света, отраженного в каналах. И эта уютная, неповторимая атмосфера навсегда остается в сердце путешественника как тихий, заветный приют.

Ну что ж, отправимся же вместе туда, где небо становится морем, а время течет иначе, замедляя свой бег, чтобы подарить нам миг чистой, ничем не омраченной красоты.

Я помню, как все начиналось

Наш экскурсионный автобус покинул спящий Ганновер в шесть утра, когда мир еще был окутан предрассветной дымкой. Группа собралась настолько разношерстной, что человеку, впервые попавшему в Германию, показалось бы загадкой, каким чудом все мы оказались здесь вместе. Почему этим ранним утром, вместо того чтобы нежиться в теплых постелях, мы едем за тридевять земель, в незнакомый город? В этом, как мне кажется, и заключалась уникальная аура этой страны – в ней было так много русских, что порой границы стирались, и невозможно было понять, где же ты на самом деле находишься. Русская речь так причудливо и плотно переплелась с немецкой, что рождался совершенно новый, отдельный язык – живой и органичный. Сколько раз на улицах мне доводилось слышать русские фразы, щедро приправленные немецкими словами, или же, наоборот, немецкую речь, смешно и мило переделанную на русский лад. Не все немцы, конечно, понимали этот винегрет, но из вежливости очень старались это сделать, не подавая вида, что что-то не так. Но и наших людей можно было понять – вы когда-нибудь видели эти немецкие слова, что растянулись на два десятка букв? Их же просто невозможно прочитать с первого раза! Когда я впервые увидела такое чудо на вокзальной табличке, мне искренне показалось, что это чья-то тонкая шутка.

Мы проезжали мимо сонных городов, подсвеченных призрачным светом неоновой рекламы, мимо темных полей, укутанных в саван утреннего тумана, мимо маленьких, игрушечно ухоженных деревень, то и дело выпрыгивавших из-за очередного поворота. Кто-то в автобусе дремал, уткнувшись в стекло, кто-то смотрел бесконечный нудный фильм, а я, как обычно, любовалась мелькающими пейзажами за окном. Спать в дороге я не умею, и потому приходится выдумывать себе развлечения, чтобы как-то скоротать эти долгие, монотонные часы пути. Экскурсовод время от времени выдергивал задремавших туристов из объятий полусна, пытаясь донести сведения об очередном городке, что мелькнул и скрылся за окном, словно мираж.

Наконец, после нескольких часов тряски, мы ступили на твердую землю. Большие пушистые хлопья снега медленно плыли в воздухе, словно танцуя вальс, и укутывали город нежным белым покрывалом, от которого веяло тишиной и сказкой.

«Первым пунктом нашей программы станет центральная площадь», – торжественно объявила экскурсовод, девушка лет двадцати пяти, и скомандовала: «Итак, вперед!» Наша группа послушно двинулась за зеленым зонтиком, который стал для нас спасительным маяком в этом белом мареве. Выехав из теплого, почти весеннего Ганновера, мы вдруг оказались в объятиях самой что ни на есть настоящей зимы. Скользя по булыжной мостовой и крепко держась друг за друга, мы вырулили на главную площадь города – Дам. Серая громада королевского дворца сурово взирала на нас с высоты своими слепыми оконными глазами. Экскурсовод что-то рассказывала; я же, кутаясь в свое далеко не зимнее пальто, тщетно пыталась вместить в крошечный объектив своей «мыльницы» всю необъятную площадь разом. Не наступила еще эпоха телефонов с камерой, и все мы снимали памятные моменты на такие камеры, а потом несли их в специализированные магазины, чтобы распечатать лучшие кадры и пригласить гостей полюбоваться, а точнее – похвастаться своими путешествиями. Не факт, что приглашенным было безумно интересно разглядывать все эти снимки, однако никто от таких приглашений никогда не отказывался.

Вскоре экскурсионная группа направилась в музей мадам Тюссо, а я наотрез отказалась от этого мероприятия. На то была веская, выстраданная причина. Когда мне было четырнадцать лет, родители, несмотря на катастрофическую нехватку денег, отправили меня в Англию. Естественно, помимо изучения языка была задумана и насыщенная экскурсионная программа: Лондонская картинная галерея, музей Шерлока Холмса, огромный магазин игрушек и, само собой, музей мадам Тюссо. После его посещения я приходила в себя еще добрую неделю. Дело в том, что в нем были представлены не только улыбающиеся голливудские знаменитости, известные певцы и политики, но и отъявленные негодяи, преступники, совершившие чудовищные злодеяния, рассказы о которых пробирали до холодного пота. Я и сейчас слишком впечатлительна для такого, а уж в столь юном и неокрепшем возрасте была попросту в шоке от увиденного. Поэтому посещать еще раз это место для меня стало бы непосильным испытанием.

Гулять по заснеженным улицам, перебегая от памятника к памятнику, никому долго не хотелось, и, к счастью, как всегда в таких поездках, были предусмотрены несколько точек, не представлявших особой экскурсионной ценности, но имевших ценность финансовую. Одной из них была фабрика бриллиантов. Она расположилась в самом сердце города, на берегу Амстеля. Нам долго и увлеченно рассказывали об искусстве огранки и других тонкостях этого мастерства, после чего, конечно же, предложили что-нибудь приобрести. И тут вся группа, как по мановению волшебной палочки, будто бы разом оглохла. Все ходили вдоль витрин, разглядывая сверкающие холодным огнем камни, но купить так никто ничего и не решился. Одна дама, сняв с пальца массивный перстень, протянула его оценщику. Тот долго и театрально изучал камень через лупу, а затем сообщил шокированной женщине, что камень – всего лишь искусная подделка. По выражению ее побелевшего лица стало ясно, что она вот-вот рухнет в обморок. Ситуацию спас настоящий красавец, по-видимому, главный специалист магазина, который стремительно выхватил кольцо из рук «шутника». «Заверяю вас, мадам, камень подлинный», – сказал он бархатным голосом. Мы все разом выдохнули с облегчением.

Когда вечерние сумерки мягко опустились на Амстердам, мы, по настойчивой просьбе мужчин, все-таки свернули в район красных фонарей. Я, хоть и пробыла к тому времени в Германии достаточно долго и видела нечто подобное, все равно остолбенела от осознания такого размаха. В домах с огромными, будто витринными, окнами стояли почти обнаженные девушки, хотя некоторым из них, честно говоря, больше бы подошло гордое название «бабушка». И тем не менее, по моим наблюдениям, даже к ним заходили клиенты. Наши благовоспитанные дамы шарахались от окон в испуганном смущении, мужчины же делали вид, что абсолютно ничего не замечают, но лишь украдкой, искоса поглядывали на призывно машущих руками девиц. «Фотографировать категорически нельзя!» – грозно прошипела наша экскурсовод, когда самый отчаянный из нашей компании попытался было достать свой фотоаппарат.

Мы пробирались сквозь густую толпу таких же, как и мы, зевак и подозрительных личностей, как вдруг я замерла в немом недоумении. Прямо в самом центре, в сердце этого распутного квартала, величественно высилась старая церковь, стоявшая как немой укор и вечное напоминание всему происходящему вокруг.

Наконец мы выбрались из этого водоворота, и, кажется, многие в этот момент мысленно перекрестились. Мы устроились в уютном экскурсионном кораблике и поплыли вдоль тех же самых улиц, по которым только что бродили пешком. Бурные воды канала игриво подбрасывали нашу лодочку, словно щепку. Мы слегка задремали под монотонный, убаюкивающий рассказ гида о городе. А за окном по-прежнему не утихала метель. Я наконец-то отогрелась и, покачиваясь на волнах, глядя в запотевшее стекло на проплывающие мимо огни вечернего города, дала себе тихое, но твердое обещание, что обязательно вернусь сюда, в эту снежную сказку. В этот город, в который я влюбилась с первого взгляда и больше уже никогда не переставала любить. Мечты о нем преследовали меня несколько лет, пока однажды на одной из шумных вечеринок я не познакомилась с парнем, петербуржцем, как и я, но временно перебравшимся в Голландию по работе. И следующие семь лет моей жизни я прожила на две страны, разрываясь между двумя домами, двумя параллельными вселенными.

Лестница в небо. Амстердам

Я стояла в растерянности перед крутой винтовой лестницей, конца которой не было видно. «Какой этаж?» – спросила я своего спутника. «Последний», – ничуть не смутившись, ответил он и, подхватив мой тяжелый чемодан, кряхтя понес его наверх. Я вздохнула, сняла свои туфли на каблуке и пошла за ним. Квартира, в которую мы вошли, шокировала меня не меньше лестницы. На двадцати метрах расположилась студия, до этого мне никогда не приходилось бывать в квартире, в которой нет отдельной кухни, а между ней и жилой комнатой расположилось что-то типа барной стойки. Сейчас это вполне естественное явление, но тогда для меня существовало только два типа городского жилья: коммуналка, знакомая мне с детства, характерное жилище для центра Питера, и отдельная квартира, состоящая из нескольких комнат. Когда мужчина, который пригласил меня в гости в Амстердам, по телефону рассказывал мне про свое новое жилье, я никак не представляла себе, что вход в туалет будет прямо из комнаты. А сама комната будет выходить на лестничную площадку и никакой прихожей не будет и в помине. Минимализм царил во всем, да и что можно уместить на таком маленьком пространстве? Диван, односпальную кровать, полки, занавешенные шторой, и маленький компьютерный стол.

Со временем эта маленькая квартирка стала для меня почти родной. Я каждый раз с трепетом ждала поездки в Амстердам, чтобы снова очутиться в ней. Услышать, как дождь барабанит в окно, находящееся в крыше, и спешить поскорее его закрыть, чтобы не затопило кухню. А по ночам слушать, как безудержный ветер пытается унести этот маленький, казалось бы, беззащитный перед бурей домик.

С первой моей поездки в Амстердам прошло уже более трех лет, и все эти годы я лелеяла надежду встретиться с ним еще раз. А мечтам, как известно, свойственно сбываться. И когда мы познакомились с Борисом, моей радости и удивлению не было предела, ведь он жил там, куда рвалась моя душа.

«Вечером пойдем на мельницу пить пиво, а сейчас отдыхай», – сказал Борис. Я быстренько сделала вид, что совершенно не удивлена столь необычным предложением, и постаралась придать своему лицу такое выражение, словно каждый день только тем и занимаюсь, что пиво на мельнице пью.

Мельница была как на старых голландских открытках, ее большие крылья неподвижно замерли на фоне сине-серого неба. Под ней были расставлены длинные столы, за которыми сидели уже повеселевшие от выпитого голландцы. Нам мест не хватило, и мы устроились прямо на набережной, свесив ножки к воде. Для меня это было столь необычно, что я все-таки сняла с себя куртку и постелила на асфальт. Вокруг нас сидели такие же припозднившиеся и упустившие места весельчаки. Уже через несколько глотков темного пива моя голова потяжелела, а допив стаканчик, я поняла, что встать смогу уже с большим трудом. «Больше не буду», – заявила я, с трудом поднимаясь на ноги. Каблуки предательски не хотели становиться параллельно друг другу. «Гулять или домой?» – спросил Боря. «Конечно гулять», – таким был мой смелый ответ, хотя вовсе не чувствовала сил для каких-либо прогулок.

Пошатываясь, мы пошли в сторону центра, как выяснилось позже. Перейдя через мостик, мы оказались на улочке, название которой в переводе на русский означало не что иное, как улица Царя Петра. На маленьком, ничем не примечательном домике из красного кирпича висела табличка: «Здесь работал царь Петр Великий». Надпись была на голландском, но даже не зная языка, ее можно было легко перевести. К тому же гордый профиль правителя Петербурга ни с каким другим не перепутаешь. Петр долгое время, как всем известно, жил в Голландии, работал на верфях Ост-Индийской компании, и было это именно в Амстердаме, хотя чаще всего при упоминании о голландских поездках Петра фигурирует городок Заандам.

По набережной мимо музея судоходства и башни под смешным названием «Безумный Якоб», которую прозвали так оттого, что часы на ней никогда не показывают правильное время – я запомнила ее еще с первой поездки и теперь радостно тыкала в нее пальцем, так как кроме нее не узнавала в этом городе ничего, – мы подошли к музею Немо. Здание его напоминало по форме наполовину затонувший корабль. Мы поднялись по ступенькам наверх, и мое сердце заколотилось от волнения. Передо мной открывался вид на Амстердам. Красное здание вокзала, мощный фасад церкви Святого Николая, Амстель с качающимися на волнах экскурсионными катерками и небольшими яхтами. Я стояла, завороженно глядя на изгибы улочек, на синие воды каналов, на причудливые кривые домики и чувствовала, как меня переполняет счастье, как будто только что мой корабль вошел в бухту неизведанного доселе материка, который мне, как первопроходцу, предстоит изучить.

На следующий день я отправилась узнавать город. Было тепло, и я по обыкновению надела короткое платьице и босоножки на каблуке, о чем потом неоднократно пожалела. Все началось с трамвая, тогда в ходу еще были стрип-карты, на которых улыбающийся кондуктор или водитель с шумом ставили печать, указывающую на время посадки в транспорт. Трамвай тронулся, но не поехал, как медленный петербургский трамвайчик, а рванул вперед, словно соревнуясь с едущими рядом машинами. Я, не ожидавшая от него такой прыти, тут же распласталась на молодом человеке, который, улыбаясь, предложил мне не двигаться. Собравшись с силами, все-таки отлипла от парня и тут же схватилась за поручень, потому что на углу трамвай сделал такой крен, что мои каблуки подвернулись.

Центр гудел на разные голоса: русские, голландцы, немцы и, конечно же, выходцы из Африки, все словно пытались перекричать друг друга. Трамваи проносились мимо, оглушая зевак громкими гудками. Шарманщики со своей огромной шарманкой брякали монетками в жестяной кружке над ухом каждого прохожего. Я растерянно стояла посреди знакомой мне площади Дам и не знала, в какую сторону двигаться. Пошатавшись немного по торговой улице Калверстрат, где, кроме магазинов, не было ничего интересного, свернула в тихий проулок и, о чудо, оказалась в маленьком дворике. Он был мне уже знаком – этот дворик и дом, так называемый Бегейнхоф, где в давние времена селились монашенки-бегинки. Здесь оказалось на редкость мало туристов, и можно было немного прийти в себя после суматохи торговой улицы, это было как нельзя кстати. Здесь на стенах оказалась целая коллекция гербов знаменитых семей, некогда проживавших в Амстердаме.

Возвращаясь домой, я случайно вышла на остановку раньше и пошла пешком. Вдруг рядом со мной резко затормозила машина, и хотя марки машин мне тогда были знакомы смутно, эта явно относилась к разряду дорогих, как потом оказалось, это был порше, которых в то время в России можно было пересчитать по пальцам. Приятный молодой человек что-то пытался у меня выведать, естественно, на голландском. Оказалось, он просто хотел познакомиться и поэтому, видимо, решил устроить огромную пробку. Отчаявшись со мной договориться, он все-таки вылез из машины и пошел меня провожать, никакие мои объяснения не возымели должного эффекта. В итоге я все-таки выпила с ним стакан апельсинового сока и со спокойной совестью направилась домой.

Когда мне было лет пятнадцать, я прочла книгу Ирины Измайловой «Собор», в которой рассказывалось про жизнь Огюста Монферана, про его детище – Исаакиевский собор, и с тех пор моим любимым местом в родном Петербурге стал «Исаакий».

С Амстердамом дело обстояло труднее, мне никак не удавалось понять, есть ли в этом городе место, где я чувствую себя одухотворенной и куда хочется приходить снова и снова. Так продолжалось до тех пор, пока я случайно не забрела на Борнео. Борнео – фешенебельный район Амстердама, вдалеке от шумного центра. Здесь много жилых домов с большими, красиво обставленными квартирами, с собственными гаражами (что для этого города большая редкость). В этом месте кажется, что ты уже вовсе не в Амстердаме, так здесь спокойно и безлюдно. Несметное количество раз мы приходили или приезжали сюда по вечерам, забирались на замысловатый мостик. Но однажды мы зашли немного вглубь этого «острова» и дошли до моста под названием «Питон». Высокий, изогнутый, не похожий на другие мосты, он давно привлекал мое внимание, но дойти до него по разным причинам мне никогда не удавалось. И вот я стою в нерешительности перед деревянными ступеньками, ведущими наверх. Мостик с виду не производит впечатление безопасного, кажется, подуй чуть сильнее ветер, и его унесет в море. Забираюсь, держась за поручни, и тут мне открывается чудесный вид на залив, мне чудится, что я вновь капитан корабля. Ветер здесь, похоже, дует еще сильнее, отчего мост как будто бы вибрирует, а под ногами беснуются неспокойные воды, и кажется, что стоит чуть облокотиться на перила, и они, не выдержав напора, с грохотом обвалятся, унося тебя с собой в эту бездну. Красиво и страшно, стою и не могу уйти, прикованная какой-то неведомой силой к красным перилам моста.

Есть в Амстердаме целый район, по которому гулять особенно приятно, в отличие от Борнео он очень старый и повидал на своем веку много чего. Раньше Жордан был районом бедноты, здесь жили рабочие, для которых богатыми купцами были построены специальные дома – хофье. Теперь многие из этих домов представляют собой историческую и архитектурную ценность, и селятся здесь в основном представители богемы: художники, музыканты, актеры. Обязательно хочется зайти в одну из кофеен на берегу канала, согреться глинтвейном, послушать приятную музыку. Или зайти чуть подальше вглубь райончика и не спеша брести вдоль воды, любуясь на домики, окруженные прекрасными ухоженными палисадниками, в которых распустились белые, розовые, желтые цветы, источающие сладкий весенний аромат. Здесь так много мостов и каналов, извилистых улочек и переулков, что можно заблудиться. Здесь же расположились знаменитые «коричневые кафе», получившие свое название из-за цвета стен. Раньше в этих заведениях очень много курили, из-за этого стены приобрели столько характерный оттенок. К счастью, свернув на соседнюю улочку, видишь бегущий по рельсам веселый трамвай, а значит, на остановке висит карта и можно посмотреть, куда мы забрели и как отсюда лучше выбраться. Район Жордан долгое время ограничивался для меня музеем Анны Франк, но когда я узнала его поближе, то влюбилась в этот странный эклектичный мирок, пропитанный запахом кофе и духом свободы.

Самое тихое и уединенное место Амстердама для меня – церковь Святого Николая, рядом с вокзалом. Здесь практически никогда не бывает народа. Можно долго сидеть на скамеечке в этой тишине и любоваться, как лучи солнца проникают внутрь через огромные цветные витражи. Однажды здесь мы побывали на Рождественской службе, и я запомнила, какая дружественная атмосфера царит на празднике, прониклась духом Рождества и поняла, почему в Европе с таким размахом отмечают именно его, а не Новый год. Рождественские каникулы – это несколько дней беготни по магазинам в поисках подарков и тихие семейные вечера дома с родными. Здесь принято уезжать к родственникам на праздник и ходить в церковь на службу.

Голландцы вообще любят праздники, не меньше, чем мы. Самым широко отмечаемым праздником в Нидерландах, несомненно, является День королевы (сейчас – День короля). Отмечают его с большим размахом. Всю ночь накануне тысячи людей выходят на улицы городов, чтобы присоединиться к празднеству. Везде установлены сцены, музыка доносится из клубов, в палатках продают пиво и закуски. Счастливые голландцы веселятся как дети. День проходит чуть более спокойно, повсюду под открытым небом разворачивается торговля. Люди продают свои старые вещи. Блошиные рынки в Нидерландах очень популярны, а в День королевы у каждого есть возможность продать то, что накопилось за год. В основном на ярмарке много разного барахла, от которого обычно все нормальные люди пытаются избавиться, но бывают и интересные находки. Я не могу пройти мимо старинной кухонной утвари, иногда даже не знаю, для чего предназначается тот или иной предмет, но несколько красивых и интересных вещей все же прикупила; книги, в большинстве своем на голландском, но с красивейшими иллюстрациями. Одна из таких книг – «Жизнь Дэвида Копперфильда, рассказанная им самим» Чарльза Диккенса – долгое время была жемчужиной моей книжной коллекции. Одежда, ношенная кем-то, меня мало интересует, хотя и среди старых носильных вещей попадаются интересные экземпляры.