История кладов войны 1812 г. Том 2. Издание 2-е переработанное и дополненное

Прежде чем начать эту крайне интересную главу, я хочу честно предупредить всех тех поисковиков, что примут мою книгу за неоспоримый ориентир и руководство к действию. Господа кладоискатели имейте в виду, что основная масса легкодоступных захоронений тех лет уже благополучно найдена вашими предшественниками. А те, что ещё осталось лежать в земле или воде, то они располагаются в столь труднодоступных местах, что сами поиски явятся для вас крайне тяжёлым и затратным делом. Не рассчитывайте на быструю удачу и уж конечно не пишите мне с целью получения каких-либо уточнений и дополнительных указаний. Всё что мог я честно изложил на страницах этой книги.

Собственно говоря, на этом месте можно было бы закончить повествование о бесславном походе Великой армии Наполеона на Россию и о тех бессчётных сокровищах, что были утеряны ею при двухмесячном отступлении. Но это было бы неправильно. Неправильно потому, что кроме всего вышеперечисленного сведения об отдельных и совсем немаленьких кладах начали поступать к первым исследователям данной темы почти сразу после окончания той Первой Отечественной войны. И поисками данных кладов зачастую занимались высшие чины российского государства. Примеры? Пожалуйста. Изложу их в особой части моего повествования, которую назову:

«Искатели призрачного счастья»

На протяжении всей первой части моей книги я рассказывал Вам об обстоятельствах заложения большого количества кладов. Немного осветил и действия современных кладоискателей. Пришла пора поведать о том, как обстояли дела на кладоискательском фронте раньше? Искали ли наши деды и прадеды имущество и ценности, спрятанные наполеоновской армией? Можете даже не сомневаться. Искали! Ещё как искали-то! И не какие-то там крепостные крестьяне или мелкопоместные помещики, но и весьма высокопоставленные чиновники, направляемые на поиски самим Российским Императором!

В архивах сохранилось несколько интересных примеров официальных сообщений, и даже описания целых поисковых экспедиций, напрямую связанных с довольно крупными и ценными кладами. К сожалению, значительное их количество не привязано к конкретной местности. Во время изучения архивов Министерства иностранных дел в 1966 году были найдены некоторые материалы, относящиеся к войне 1812 года. Документы представляют собой письма и донесения с грифом «Секретно» и касаются ценностей, спрятанных отступающими коалиционными войсками в различных местах европейской части страны, Литвы и Польши.

Всего было найдено восемь таких документов, вернее будет сказать, официальных дел. Они датированы 1815-м, 1821-м, 1826-м, 1835-м 1875-м годами. Первый документ датирован 21 октября 1815 года. В нём президент прусской королевской юридической комиссии, бывший премьер-министр Пруссии Энгельгардт писал из Эрфурта кайзеру Вильгельму о тайне одного из таких кладов.

«В марте 1813 года у него жили два французских офицера, возвращавшихся из России. Один из них рассказал, что в городе Ковно, (совр. Каунас) зайдя в одну из городских церквей, увидел нескольких солдат, вскрывающих плиты пола. На вопрос – „Что они здесь делают?“, солдаты отвечали, что прячут ящик с монетами на 800.000 франков, который не в состоянии тащить дальше. При этом офицер уточнил, что церковь находится в Виленском предместье города Ковно, недалеко от старого замка».

Давайте для начала оценим с Вами примерную стоимость данного захоронения. Золотые наполеондоры были номиналом в 20 франков. Следовательно, в том ящике находилось как минимум 40.000 монет. Если учесть, что каждая такая монета весила 6,451 грамма, то общий вес ящика, который тащили солдаты, был равен 258 кг. Да-а-а, это не слабый вес! Этот клад очень даже солидный! Такого монстра наверняка тащило как минимум, четверо, а то и шестеро, да и то с перенапряжением всех сил. Значит, стоимость этого кладика на данный момент может равняться, как минимум четырём миллионам долларов!

Был ли найден данный клад? Неизвестно. Во всяком случае, документов на эту тему не сохранилось. Ведь церковь, где французские канониры прятали ящик с золотом, находилась на территории России. Кайзеру Вильгельму (чтобы его отыскать) пришлось бы писать письмо в Петербург в государственные органы, которые тоже развели бы вокруг этого дела огромную бумажную волокиту. Наверняка завязалась бы и обширная переписка по этому поводу на межгосударственном уровне. Но ничего подобного не произошло. Скорее всего, Вильгельм, прочитав это письмо, просто принял его к сведению и не стал затевать дальнейших разбирательств. Ну, что ж, он вполне мог себе это позволить. Поэтому тяжеленный ящик вполне может дожидаться своего открывателя и по сию пору.

Далее. В 1826 году в российский МИД обратился с заявлением эльзасский житель Жан Пти, уроженец города Штайге, который утверждал, что ему известно о том, что в окрестностях города Вильно (современный Вильнюс) спрятан крупный клад. Депеша была направлена тайному советнику графу К. В. Несельроде. В письме говорилось, что Жан Пти может указать так же русскому правительству и другие тайники с ценностями, заложенные осенью и зимой 1812 года в дуплах деревьев и пещерах. Но правительственные чиновники потребовали от заявителя указания более точных ориентиров тех мест, где, по его мнению, залегали ценности. Объяснялось это тем, что чиновники были раздражены тем, что многочисленные просители, рвущиеся в Россию для отыскания ещё более многочисленных кладов, в конечном счёте, так ничего и не находили. Из министерства откровенно давали понять, что не верят, что очередная попытка окажется более удачной. Поняв это, Жан Пти дальнейшие хлопоты прекратил.

Мне почему-то представляется, что хлопоты наш заявитель прекратил по той причине, что и сам не знал о точном местонахождении кладов. Вероятно, что он просто тесно общался с вернувшимися из России земляками, и те за кружкой пива поведали ему о своих мытарствах и умопомрачительных ценностях, которые были вынуждены оставить на заснеженных русских равнинах и в густых лесах. Вы кстати заметили, что в ответе из МИДа говорилось о том, что поисков было много, но отыскать ничего не удалось? Так что весьма возможно, что клад, спрятанный в ковенской церкви, тоже не был обнаружен.

Вот в этом месте мне хотелось бы остановиться и вставить маленькую, чисто поисковую главу названную мной:

«Загадочная роща»

О том, что в районе современного Гагарина (бывшего Гжатска) французами было спрятано «нечто» я догадывался довольно давно. Но приступить к целенаправленным поискам в том районе всё время что-то мешало. Единственно, что, в конце концов, подтолкнуло меня к более решительным действиям, было письмо, пересланное мне по случаю одним из соратников. Оглашу некоторые сведения из него, поскольку они впрямую касаются обсуждаемой нами темы.

«Попытаюсь Вам описать некоторые подробности, которые мне известны относительно укрытия французами некоей поклажи, которую они, возможно, сделали в нашей местности. Легенду эту я услышал ещё в 90 году, но особо не придал ей значения, до тех пор, пока не стали всплывать некоторые подробности от других очевидцев.

Первое, что я слышал, это была история о том, что приезжали два раза исследователи: 1 раз возможно в 80—81 году из исторического музея г. Москва, второй раз в 85 г. был в нашей местности Иван Дмитриевич Миляев, который… Далее стали появляться некоторые подробности: 1 призн.: Эту историю слышал сотрудник нашего краеведческого музея – Орешников, он умер в апреле 2003 года, но его рассказ в своё время записал мой знакомый, и я слышал его запись.

…зашла речь о визите работников из Исторического музея. Орешников рассказывал, что на план этого места в советское время у французов была обменена скульптура Наполеона 1, если этот обмен подтвердится, то можно предположить, что это достаточно серьёзно. Орешников слышал обрывки разговоров рабочей комиссии, в состав которой входили: Кончаков Иван Васильевич, бывший директор нашего краеведческого музея, Бомот… возможно он зам. Директора Исторического музея, Стародубцев, бывший начальник милиции…, что они два дня (по ночам) делали раскопки – окружали это место милицией и под свет фар производили раскопки, это место находится от реки Гжати в шагах… (количество шагов неизвестно) в р-не стрельбища. Это место мне было известно. Недавние поиски результатов не дали – площадь достаточно большая и, не имея более точного плана, обнаружить что-либо будет затруднительно – на этом месте лес и около берега заросли черёмухи, которая осложняет приборный поиск, а так же минувшая Вторая мировая война.

2-й визит – был уже Миляев И. Д., как мне удалось узнать он организовал экспедицию в этот район и пытался привлечь командира поискового отряда для поиска на местности со щупом, но что-то не сложилось и в его изысканиях… Он говорил, что уже многое позабыл, но помнит, что во время поисков пошёл сопутствующий «подъёмный материал», но финансирование кончилось, и работы пришлось свернуть».

Письмо конечно малоинформативное, но, однако вполне достаточное для того, чтобы всё же преодолеть лень и съездить в современный Гагарин, своими глазами посмотреть на размах поисковых работ, которые вроде бы там проводились (при свете фар). Этому была, разумеется, и ещё одна причина. Вот что писал об этом времени бесславного похода Арман де Коленкур.

«29 октября мы (Гл. Квартира с императорским обозом) прибыли в Гжатск. Стоял сильный мороз. Здесь в районе Гжатска зима давала себя чувствовать более сильно, чем под Боровском. Люди хорошо переносили наши длинные переходы, несмотря на морозы и дурное состояние дорог. Но с лошадьми дело обстояло иначе. Дурное качество корма, добываемого в восьми верстах от главной дороги, изнуряли лошадей. Лошади, не отличавшиеся особо мощным сложением, погибли все. В запряжке шли резервные лошади, да и их не хватало. Мы начали уже бросать свои повозки на дороге».

Ночные бивуаки, особенно для крупных войсковых колонн, устраивались там, где рос лес и неподалёку был водоём (река или озеро), который мог утолить жажду как людей, так и лошадей. Соответственно, наиболее удобно для отступающих, было прятать вывезенные из Москвы ценности, именно на ночных привалах. И мне, прежде чем отправляться в путь, следовало выявить вблизи Гжатска те участки, на которых наверняка останавливались французские обозы. Судя по карте и воспоминаниям очевидцев таких удобных места было всего два. На участке деревня Ивашково – Гжатск самым привлекательным был обширный полигон вблизи моста через небольшую реку Алёшня. Широкие и ровные луговые пространства, ограниченные с одной стороны самой рекой, а с другой обширным вековым лесом как нельзя лучше подходили для армейского бивуака. И действительно, вскоре удалось выяснить, что именно в данном лесу останавливались полки «молодой гвардии», итальянской гвардии, а на следующий день и корпус Вице-короля.

Сержант «молодой гвардии» Бургонь, ночевавший как раз в данном лесу утром двинулся в очередной поход и видел всё, что творилось на дороге после Гжатска. Он пишет: «Дорога от Гжатска была вся усеяна ценными предметами, картинами, канделябрами, и множеством книг переплетённых в красный сафьян с золотым обрезом. Повозки, нагруженные московской добычей, тащились с трудом, многие оказались сломанными, а с других возницы, опасаясь, чтобы они не сломались, спешили сбросить лишнюю кладь».

Соответственно было решено начать с обследование именно с участка, прилегающего к западному берегу реки Алёшни. Конечно, это расходилось с указанием из письма (по поводу реки Гжать), но поскольку обе эти реки текут в одном направлении и недалеко друг от друга, то вполне возможна некоторая путаница в описании старых событий. Больше мучил другой вопрос – где же именно отступающие могли закопать оставляемые ценности? На первый взгляд многочисленные обозы запросто могли располагаться по обе стороны дороги и их владельцы имели возможность прятать всё, что заблагорассудится на весьма обширных луговых пространствах, не говоря уж о ещё более обширных лесах. Пришлось пешком обойти всю пространную луговину как справа от дороги, так и слева от неё. Прежде всего, нас интересовали заметные ямы расположенные не далее сотни шагов от речного берега. Было понятно, что кто-то здесь славно покопался.

Справа от дороги Ивашково – Гагарин ничего подобного отыскать не удалось, зато слева от неё нас ожидал весьма приятный сюрприз. Почти от самой дороги строго на юг уходила узкая кинжалообразная рощица, как нельзя лучше приспособленная для устройства захоронений любого рода. Кроме указанных в письме примет 2-й мировой войны (цепочка немецких окопов) рощица была изрыта и множеством прочих ям, и к тому же среди растущих в ней деревьев многие были поражены молниями.

Здесь мне просто необходимо сделать некое лирическое отступление и рассказать о крайне важном факторе обнаружения в лесах следов от ударов молний для успешной работы поисковика-кладоискателя. Для обычных людей грозовые молнии несут только непосредственную опасность для жизни, особенно если человек оказался во время грозы на открытом пространстве. Для людей же нашей профессии многочисленные попадания молний в определённый регион леса, в какой иной местности говорит о том, что в данном месте следует обязательно произвести приборную разведку. Дело в том, что большие массы легко окисляющейся меди, бронзы, а так же и более благородных металлов сосредоточенные в одной точке, создают настоящую приманку для «небесного огня». Легко разносящиеся грунтовыми водами ионы солей меди, цинка и серебра, а так же окислы некоторых металлов, втягиваются древесными корнями и создают в земле область высокой электропроводности. А линейные, грозовые молнии весьма и весьма падки на такие места. Только не следует думать, что молния всегда попадает точно в место захоронения самого клада, и сразу же бежать домой за мешком и лопатой. Практика показывает, что здесь легко ошибиться. Грунтовые воды весьма причудливо перемещают зоны хорошей электропроводности, зачастую удаляя их от места закладки ценностей на многие десятки метров. И, кстати сказать, эти зоны продолжают существовать ещё много лет после того, как клад, или что-то на него похожее из этого места благополучно извлекают.

Поэтому всем заинтересовавшимся данным абзацем читателям, могу дать вот какой дельный совет. Если в лесу, парке или саду вы нашли поваленное молнией дерево (либо несколько деревьев) то вначале внимательно осмотрите прилегающую местность. Если в радиусе 50 метров от обожжённого обломка нет старых подозрительного вида ям или траншей, то смело обращайтесь за содействием к специалистам по поисковым делам, для инструментального поиска. При этом вам не стоит самим идти в магазин за металлодетектором. Такого рода клады (или залежи цветного металла) как правило, располагаются гораздо глубже тех слоёв почвы, которые металлодетектор в состоянии проконтролировать.

Итак, после изучения всего комплекса характерных примет, нам стало ясно, что мы вышли именно в тот район, о котором шла речь в письме. Все признаки указывали на то, что именно в этом месте произошли события связанные с захоронением первых крупных наполеоновских кладов. Близость к узкому окончанию рощи крутого речного изгиба, наличие нескольких окопов, равно как и большого количества явно невоенного предназначения ям, вкупе со значительным числом поражённых молниями деревьев, однозначно указывало на явную необычность данного участка рощи, отделённого от остального лесного массива небольшим овражком.

Мы тщательно прозвонили всю рощу из конца в конец, и только в конце работы поняли, что все наполеоновские захоронения в ней были сделаны в её самом дальнем от шоссе конце. Естественно, всё же прятать что-то ценное люди предпочитают подальше от посторонних глаз, т.е. от основной дороги. Но конечно все интересные полигоны вблизи Гагарина изучить не удалось. А было бы интересно прочесать и сосновый бор на противоположной стороне дороги, и место, где ночевал корпус вестфальцев, да и много что ещё, но…, увы, на всё прочее не было ни сил, ни времени, ни денег.

Нельзя сказать, что клады наполеоновской эпохи искали только побывавшие здесь иностранцы и сиятельные персоны. Автор данной книги тоже приложил много сил и времени, чтобы прояснить судьбы хотя бы нескольких известных кладов Отечественной войны. Не всегда эти поиски были успешны, не всегда приносили какой-то ощутимый результат, но знание и бесценный опыт дарили всегда! Прошли многие годы довольно напряжённых поисков и постепенно события тех далёких лет стали представляться уже по-иному. Своё современное виденье проблемы «Третьего золотого обоза» я хотел бы изложить в специально дописанной главе:

«Последняя тайна Эжена Бонапарта»

Вы мне не поверите, но острый глаз человека, заранее настроенного на поиски пропавших сокровищ, умеет выявлять присутствие ценных захоронений даже там, где специалист любой другой специальности сроду не заподозрит ничего подозрительного. В качестве иллюстрации данного утверждения поведаю вам совсем недавнюю историю об обнаружении очень крупного клада времён Отечественной войны 1812 года. Возможно, данный опыт пригодится и вам.

Начать свой рассказ хочу с краткого описания одной из уловок нынешних кладоискателей. И разговор пойдёт о сравнительной картографии – весьма распространённого тактического приёма из арсенала современных охотников за удачей. Для тех немногих, кто ещё не в курсе дела, вкратце поясню, как и для чего она применяется. Сам принцип подобного «сравнительства» технически довольно прост. Рядом кладутся две карты одной и той же местности, но выпущенные в разные периоды истории нашей страны. Если на одной из карт отсутствует современная масштабно-координатная сетка, то её (для удобства) лучше нанести заранее с помощью линейки и простого карандаша. А далее всё просто элементарно. Последовательно сравниваем очередной квадрат местности с точно таким же квадратом на соседней карте и попутно отмечаем красным фломастером те объекты, которые находились на данной местности ранее, но отсутствуют на ней теперь.

Я вас уверяю, интересных географических открытий, сделанных даже за один свободный вечер, может хватить на несколько поисковых сезонов. Обнаружится масса ныне исчезнувших населённых пунктов, некоторые из которых сейчас обозначаются на картах Генштаба, как пустынные урочища. Выявится несколько ныне исчезнувших дорог, на пересечении которых некогда стояли постоялые дворы, хутора и корчмы. Ну, чем не объекты для последующих исследований? Некогда обширные леса заметно поредеют или сократятся по площади, изменят своё течение реки, появятся и растворятся в небытии обширные водоёмы. О, кстати сказать, именно об одном таком водном объекте мне и хочется вам рассказать. Ведь именно его отсутствие на карте, изданной всего через несколько лет позже той, с которой проводилось сравнение, дало толчок интересной поисковой затее, которая привела нас к раскрытию воистину масштабной исторической загадки.

Надо сказать, что истинный смысл определённой части исторических событий становится понятным далеко не сразу. Иные деяния весьма известных персонажей остаются загадкой несколько десятков лет или даже сотен лет, обычно до тех пор, пока не будут рассекречены ранее спрятанные в секретных архивах документы. В полной мере это относится к одному таинственному эпизоду времён Отечественной войны 1812 года. А вышли мы на него именно вышеописанным способом, т.е. занимаясь как-то на досуге сравнительной картографией. Далее же события разворачивались следующим образом.

Во время обследования центральной части Смоленской области (в те времена ещё губернии) нами был выявлен странный водоем. Довольно большое даже по сегодняшним меркам водохранилище, длиной порядка километра и шириной не менее 400 метров (около плотины), некогда было устроено на одном из правых притоков реки Вопь. Но вот в чём загадка. На карте 1811 года оно присутствует во всей своей красе, а вот на карте 1814 года данное озеро отсутствует совершенно! Просмотр местности со спутника так же дал ещё большую пищу для размышлений. На месте некогда масштабного водохранилища отыскался лишь крохотный прудик, а самое главное – старая плотина выглядела с высоты так, будто её некогда преднамеренно разрушили мощной бомбой прямо по центру.

Само собой напрашивался вывод о том, что плотина была уничтожена именно во время Отечественной войны 1812 г.! Но кем и для чего? Ведь в данном месте не велись длительные и масштабные бои, а происходили лишь кратковременные стычки. Да и сама-то река Вопь упоминалась в истории той войны лишь однажды. О ней писали в связи с крайне головоломной переправой через неё 4-го итальянского корпуса при отступлении Великой армии Наполеона из Москвы. Невольно возникла мысль о том, что данные события могут быть как-то связаны между собой? Ведь из хроник той войны известно, что пасынок французского Императора пытался транспортировать большие ценности!

Словно охотники, неожиданно увидевшие вожделенную дичь, мы принялись спешно собирать информацию по этой переправе и очень скоро однозначно убедились в том, что наткнулись на самую настоящую кладоискательскую тайну. В самом деле. Зададимся простым вопросом, кто именно и почему мог взорвать нашу плотину? Претендентов на подобного рода диверсию вырисовывалось как-то совсем немного.

1. Плотину специально взорвали некие «партизаны», чтобы воспрепятствовать переправе французов.

2. Плотину рванули сами французы с тем, чтобы затруднить переправу вероятным преследователям корпуса Богарне.

Требовалось срочно найти подтверждение либо той, либо иной гипотезе, и мы с новой надеждой углубились в изучение исторических документов. И чем глубже в них погружались, тем запутанней выглядела вся эта история с откровенно странной переправой. Начать хотя бы с приказа от 2 ноября 1812 направленного Эжену Бонапарту императором Франции. Смысл послания принцу был таков. Тому следовало срочно переправиться через Днепр, принять под свою охрану ожидающие его обозы, с которыми ему следовало немедленно отправляться в город Витебск.

Подобный приказ бил, что называется не в бровь, а в глаз! Почему бы Евгению (Эжену) не следовать вместе со всей армией до уже совсем недалёкого Смоленска, откуда дорога на Витебск куда как лучше по качеству и гораздо короче? Непонятно! Зачем ему для столь неудачного (со стратегической точки зрения) бокового манёвра придавалась дивизии Груши (кавалерийская) и Пино (опять же кавалерийская)? Он что, должен был совершать масштабные рейды по тылам русской армии? Но в том-то и дело, что там не было никаких крупных контингентов русской армии. Только казаки атамана Платова нестройными толпами носились по правую руку от Старой Смоленки, предусмотрительно стараясь не вступать в серьёзные схватки с регулярными войсками французской коалиции.

К тому же, как бы вскользь упомянутые обозы, напрочь лишали Вице-короля какой-либо подвижности, своей вполне прогнозируемой медлительностью. Довольно скоро один из членов нашей поисковой команды наткнулся на ещё один удивительный исторический факт. В отрыве от общего контекста, он выглядел обычным военным эпизодом, коими изобилуют любые боевые действия. Но именно он оказался удивительнейшим образом связан с историей исчезновения огромного водохранилища. Начну своё повествование опять же несколько издалека, с цитаты из сборника документов о ходе военных действий.

«… атаману Платову сообщили, что 4-й корпус вице-короля Евгения Богарне покинул Смоленскую дорогу и движется на Духовщину. Туда же направлялся на Можайск обоз с парком тяжёлой артиллерии французской армии, отправленной Наполеоном ещё из Москвы, множество штабных повозок и офицерских экипажей. Платов во главе пятнадцати полков начал преследование. За два дня казаки захватили 64 орудия и свыше трёх тысяч пленных, причём рапорте атамана отмечалось: «… брато в плен мало, а более кололи».

На этом месте необходимо немного остановиться и кое-что уточнить. Атаман Платов был вообще, как бы это поделикатнее выразиться, человеком весьма буйной фантазии. Имея под ружьём 15 полков кавалерии, он не только не препятствовал движению итальянского корпуса, но и в определённой степени даже способствовал его более быстрому продвижению. Те три тысячи пленных в докладе это были по большей части не солдаты Великой армии, а именно гражданские беженцы, которые при налёте казаков на хвост отходящей от Днепра смешанной колонны отступающих, в панике бросились бежать обратно к Дорогобужу. Но куда могут убежать какие-то там гражданские лица от многочисленных конных сотен? Правильно, никуда! Вот их-то атаман и выдали впоследствии за военнопленных, надеясь на то, что разбираться подробно никто не будет.

Точно такой же финт Платов провернул и с французскими пушками. Когда его разведка доложила об обнаружении 64 орудий, стоящих вдоль дороги на Засижье без какой-либо охраны, он немедленно отправил Кутузову соответствующую победную реляцию, в которой настаивал на том, что это он де отбил их у французов. Главнокомандующий русской армии в свою очередь поспешил дезинформировать императора следующим донесением: «Казаки делают чудеса, бьют на артиллерию и пехотные колонны…». Но нет, друзья мои, итальянский корпус продвигался вперёд, практически не имея серьёзных боестолкновений с «преследователями».

Откуда я это знаю? Да из личных писем самого Богарне, которые были перехвачены при задержании его курьера. Он вполне откровенно писал Наполеону обо всех своих трудностях, поскольку ответственность на самом вице-короле лежала просто колоссальная. Вот, кстати, и строки из его письма: «… Сии три дня стоили нам две трети артиллерии целого корпуса. Вчера пали 400 лошадей, а сегодня их погибло, может быть, вдвое больше, не включая великого количества тех из них, которые я велел прибавить из военных и частных обозов. Целые упряжки вдруг погибали, многие переменены до трёх раз. Сегодня корпус наш в следовании своём не был тревожен. Мы видели только нескольких казаков без артиллерии, что мне кажется неестественным, и если верить донесению одного вольтижёра, посланного для добычи, то полагать должно, что одна колонна пехоты, артиллерии и кавалерии следует по одному с нами направлению, то есть на Духовщину…».

Другими словами корпус Богарне с приданными ему дивизиями Пино и Груши шёл как бы сам по себе, но впереди, а полки Платова гарцевали позади него тоже сами по себе, занимаясь тем, что подбирали отставших и оприходовали брошенное французами имущество. Но тогда у нас возникает иной вопрос: – Что же именно так бережно сохранял Богарне на марше? Ведь он сам пишет о том, что забирает лошадей у частных лиц, у артиллерии, у воинских колонн. Забирает и ставит вместо уже павших сотен животных, тех самых которые до этого момента перевозили более важную поклажу! Да, их число действительно измерялось именно сотнями! И всем им требовалась срочная замена, ведь ценность тайного груза была куда как выше бронзовых стволов и чугунных ядер.

Посчитаем для примера, сколько животных удалось высвободить французам, оставив на обочине некоторую часть своей артиллерии. 64 тяжёлые пушки на марше требовали не менее 15 лошадей в каждой упряжке. Если их отцепить, то одномоментно высвобождалась почти тысяча тягловых животных! Эта тысяча (в четвёрках) была способна тянуть не менее 250 хорошо нагруженных повозок, которые (оказывается) не принадлежали ни воинским частям, ни частным лицам, ни частям артиллерийской поддержки.

Так что вывод мы делаем вполне однозначный – Евгений Богарне, прежде всего, был обязан любой ценой спасать несколько сотен повозок некоего особого обоза, которые ему доверил император Франции, видимо не без оснований рассчитывая на то, что его пасынок как никто другой справится со столь деликатным поручением. И именно атаман Платов своим скромным бездействием всячески способствовал тому, что какое-то время этот план исполнялся в точности. Однако и на старуху бывает проруха. Весьма хитро задуманный манёвр итальянского корпуса, транспортирующего основную часть московских трофеев, едва не сорвался на самой своей решающей стадии.

Довольно скоро Евгению стало понятно, что при столь катастрофической погоде, и столь же катастрофическом падеже лошадиного поголовья он рискует никогда не достигнуть Витебска, даже несмотря на то, что его корпус пока не ощущал никакого серьёзного противодействия со стороны русских войск. Ведь каков был первоначальный план всей операции? План Генерального штаба французов состоял в том, чтобы на каком-то этапе вообще отрезать 4-й корпус от его преследователей. Каким же образом всё это можно было осуществить в условиях тотального отступления? Задумка французов была весьма нетривиальна и была осуществлена с поистине дьявольским размахом. Для осуществления этой незаурядной операции к Духовщине был направлен генерал Сансон с примерно полутысячей саперов, возчиков и пехотинцев, служащих так же и для охраны данного подразделения.

Надо тут же заметить, что во время Русской кампании именно генерал Сансон был главой топографического бюро Генерального штаба. Следовательно, никто кроме него не знал столь хорошо ту местность, по которой проходила отступающая от Москвы Великая армия. Скорее всего, именно он сам и предложил подорвать плотину водохранилища в ту пору раскинувшегося на правом притоке реки Вопь у деревни Воротышино. Каждому понятно, к каким последствиям мог привести внезапный сброс огромной массы воды, в русло в общем-то не особо широкой Вопи. Водяной вал в одночасье уничтожил бы не только ледяной покров на реке, но и снёс бы все пригодные для переправы мосты!

Однако поскольку корпус Богарне сильно опоздал с переправой своего корпуса через реку в районе Ярцево, внезапный подъём воды отрезал его самого от тех войск и большей части ценного обоза, которые уже успели перейти на правый берег реки. Так что вместо переправы он продолжил свой путь к Духовщине. С одной стороны ему нужно было дождаться спада внезапного «половодья», а с другой (при случае) отыскать подходящий для переправы брод. А что же наш славный Платов? Надо полагать, он не медля ни минуты, ринулся вдогонку уходящему корпусу противника? Ничуть не бывало, его казаки вполне удовлетворились грабежом многочисленных частных карет и повозок, брошенных около самого Ярцево!

А что же затем случилось с генералом Сансоном, который вполне успешно воплотил свой план в действие? Вот что о его судьбе написал всё тот же атаман Платов в своей очередной победной реляции.

«С правой стороны моей у г. Духовщины г-м. (генерал-майор) Иловайский 12-й, (10 ноября, 26 по ст. ст.) с бригадой его также поразил сильно неприятеля, взяв в плен неприятельского ген.-аншефа начальника главного штаба всех армий Самсона и более 500 человек разных чинов, которые отправлены им в г. Белый, а генерал Самсон доставляется ко мне, которого долг имею доставить…».

Сансон, будучи допрошен на тот предмет, что он собственно делает столь далеко от маршрута продвижения основных сил своей армии, показал, что он-де ничего такого не делал, лишь из чистого любопытства осматривал берега всё той же многострадальной Вопи. Врал, конечно, смотреть на речные берега людям в его звании дозволительно лишь в мирное время, в военную же пору лицам подобного ранга можно лишь плотины взрывать!

Итак, господа читатели, вы не находите, что налицо имеется некая кладоискательская загадка, или, если хотите, тщательно оберегаемая тайна? Собранная в одной точке фактология происходивших на тот момент событий, однозначно указывала на то, что часть корпуса Евгения Богарне переправившись через Вопь, в одночасье и на несколько дней оказалась в совершеннейшей изоляции. Внезапно вскрывшаяся река уничтожила не только ледяной покров, но и надёжно отрезала столь тщательно оберегаемые обозы от вездесущих казаков атамана Платова и Дениса Давыдова. Мало того, приданные корпусу дивизии (Груши и Пино) были выдвинуты в такие районы, которые позволяли полностью перекрыть весьма немногочисленные в этих местах дороги. Тем самым подвижные соединения французов исключали внезапное появление в некоем районе на правом берегу Вопи не только российских воинских контингентов, но даже и случайных гражданских лиц. Иными словами было создано недоступное для посторонних глаз пространство, где можно было свободно заниматься некими тайными делишками, пребывая в абсолютной уединённости и безопасности!

Несколько слов следует сказать и о географических особенностях данной местности. Прежде всего нужно заметить, что прилегающий к Вопи участок Смоленской области представлял собой северную оконечность громадного лесного массива протянувшегося от современной трассы Ярцево – Смоленск (трасса М-1) на юг не менее чем на 40 километров. В ширину данное лесное образование так же занимает изрядное пространство, исчисляемое в меридиональном направлении от семи до двадцати километров. Местность сильно пересечённая и даже теперь крайне малонаселённая. Но вместе с тем не сильно заболоченная, поскольку располагается на возвышенности, являющейся водоразделом. В общем, по ней даже поздней осенью могли успешно передвигаться тяжелогружёные повозки…

Раньше я искренне полагал, что значительную часть своей поклажи Богарне всё же попрятал на маршруте Дорогобуж – Ярцево, но многочисленные экспедиции, весьма тщательно прочесавшие окрестности данной трассы, со всей очевидностью показали – ничего существенного здесь брошено не было. Отыскивались небольшие частные кладики, барахло всяческое, некие несущественные мелочи, показывающие, что французские войска здесь действительно продвигались, но ничего масштабного и стоящего найдено не было. Не было и следов чьих-то раскопок, указывающих на то, что нас некогда опередили более шустрые конкуренты. О чём это могло говорить? Да только о том, что почти все вывозимые из-под Дорогобужа ценности ушли-таки за Вопь! Но поскольку в Смоленск они точно не прибыли, то, следовательно, они остались лежать в непроходимых лесах своеобразного «смоленского» треугольника образованного селениями: Пологи – Кардымово – Соловьёво (Пнёво).

Но как же узнать, где именно исчезли телеги с десятками тонн трофейной поклажи? Задачка была явно не для простых умов, а лишь для настоящих профессионалов. Вспомнили о том, что значительную часть вывозимых из Москвы сокровищ составляли именно изделия из серебра. Ионы зарытого в землю серебра крайне подвижны и легко распространяются подземными водами на большие расстояния. Спросим теперь сами себя: – А куда впоследствии попадают подземные воды? И сами себе же и ответим: – Попадают данные воды в открытые источники, и никуда более! Следовательно, для того чтобы хотя бы приблизительно определить район залегания циклопических масс серебра нужно проанализировать воды местных рек и ручьёв на содержание ионов серебра!

Скажите – совершенно неподъёмная задача! А вот и нет, как оказалось она вполне осуществима. В конце концов, данную территорию пересекает весьма незначительное количество водных потоков. Речки Хмость, Лосьмена, Водва, Большой Вопец, Малый Вопец и ещё пара ручьёв меньшего калибра, вот и все те места, где следовало провести срочную гидрологическую разведку. Для этого достаточно было лишь зачерпнуть из них бутыль воды и как можно скорее отправить в специализированную лабораторию для химического анализа. Современная высокочувствительная аппаратура со всей возможной ныне точностью указала бы на аномальное содержание искомого металла именно в акватории конкретного источника. Обнаружив подобным образом реку с заметным превышением содержания серебра, нужно было далее двигаться вверх по её течению, отбирая следующие порции воды через каждый (допустим) километр или два. Таким образом, можно было бы постепенно сузить район поисков до относительно небольшого пятачка, прочесать который более тщательно было бы не так сложно и затратно.

Так мы и поступили. Выбранный способ поиска был, конечно же, не слишком дорогим с финансовой точки зрения, но зато потребовал на своё осуществление весьма длительного времени. На всё про всё у нас ушло более полутора месяцев, но полученные результаты превзошли самые смелые ожидания! В какой-то момент была найдена река, буквально кишащая ионами драгоценного металла, а так же то место в её течении, после которого сверхординарное серебро будто исчезало вовсе. Что характерно, именно в данной точке в речную долину врезался маленький ручеёчек, вдоль верховьев которого и проходила одна их старинных дорог, функционировавших в 1812 году. Нетрудно было догадаться о том, что именно со стороны прорезанного этим ручьём овражного массива и происходит сброс ионов серебра, обнаруженный нами ранее лабораторным путём.

Стремительно приближалась зима, и на полноценное прочёсывание громадной овражной системы у нас оставалось слишком мало времени. Так что до того времени как выпал первый снег, нам удалось сделать только один двухдневный выезд. Во время его нашей маленькой команде не удалось прочесать (и даже толком осмотреть) все подозрительные места, но его величество «Случай» нам благоволил. При очередной «прозвонке» прилегающего к ручью леса, одному из операторов посчастливилось наткнуться на мощную металлическую аномалию, совершенно не характерную для пустынной и, можно даже сказать, первобытной местности. Данные приборов недвусмысленно говорили о том, что под нашими ногами находилась очень большая масса металла, зарытого в траншее с примерными размерами 1,5 на 2,5 метра.

Поскольку времени на раскопки было крайне мало, решено было свернуть все прочие поиски и полностью сосредоточиться только на данной находке, т.к. каждая пара рук была на счету. Идея оказалось верной, поскольку яму пришлось выкопать почти на три метра в глубину. Что интересно, практически постоянно в довольно рыхлом грунте попадались куски плохо сгоревшей древесины, а так же превеликое множество мелких углей. Впрочем, это я так, к слову, ведь и так понятно, что на месте первоначального котлована французы вынужденно разводили костры, чтобы хоть как-то прогреть почву. Гораздо интереснее было то, что же было обнаружено на глубине ямы.

А лежали там ранее не виданные нами предметы. По форме они чем-то напоминали небольшие кирпичи, но только это были не они. Лишь подняв один из них на поверхность и отмыв водой из фляги, мы поняли, с чем именно столкнулись. В наших руках оказался явно металлический «слиток», который на самом деле был вовсе не отлит, если так можно выразиться, а откован! Иными словами неведомые нам хитрецы изготавливали плотные бруски металла, заколачивая разрозненные предметы из довольно мягкого серебра в некую стандартную форму тяжёлой кувалдой. Вскоре стало понятно, что состоят данные поковки из окладов икон, монет, крестиков, цепочек, и множества иных, уже неидентифицируемых предметов.

Смотреть на подобное варварство было довольно неприятно, ведь все эти подсвечники, кадильницы и лампадки некогда составляли достояние русского народа, в какой-то момент безжалостно уничтоженное до состояния примитивного лома заезжими оккупантами. Невольно зашёл разговор о том, что Европа России вовсе не друг, и даже не товарищ. Не была другом раньше, и, конечно же, не является им и теперь. Особенно при этом досталось французам.

– Мне всегда было интересно, – вопрошал один моих соратников, – исходя из каких критериев Францию включили в число стран-победителей во Второй мировой войне? Они что и в самом деле хоть день сражались за общую победу над фашизмом? Да нет же, всё на самом деле было совсем наоборот. Французы, эти жалкие пожиратели лягушек, на всех фронтах бились со странами антигитлеровской коалиции. И в Африке с англичанами, и в составе экспедиционного корпуса германского Вермахта дрались в России…, и на тебе, они тоже победителями оказались!!! Я уж не говорю о том, что именно они, двуличные гады, явились организаторами войны 1812 года, а впоследствии принимали самое активное участие в грабеже нашей страны в послереволюционные годы! Пидорасы они и мерзавцы последние, а не победители! Гнусные рантье и скупердяйские жухалы! И наши доморощенные политиканы им ещё улыбаются, комплименты расточают и ручки пожимают…

– Политика – дело изначально тёмное, – постарался я утихомирить разбушевавшиеся страсти, – нам с вами вовек не разобраться. По мне так суть большой политики в основном состоит в том, чтобы тот, кому ты сам нагадил, не мог бы нагадить тебе в ответ ещё больше. Так что давайте-ка лучше подумаем над тем, что делать со всей этой серебряной массой? Судя по самым приблизительным оценкам лома здесь тонны на две – три, никак не меньше. Увезти сейчас с собой даже десятую часть будет весьма проблематично. Мы сюда даже по сухой погоде еле-еле заехали, а уже часа три как дождь поливает…

Угроза застрять в лесу на ночь глядя, была вполне реальна, и поэтому было решено оставить основную часть нашей находки на месте её обнаружения. Взяли с собой только тот единственный «кирпич», который извлекли на поверхность первым. Просто было интересно поработать с ним в спокойной обстановке, попытаться разобрать его на составные «компоненты». Так что, потратив ещё около часа на засыпку траншеи и маскировку следов нашего пребывания в этом еловом лесу, мы поспешно отбыли восвояси. Ведь каждый из нас понимал, что мы нащупали, (очень даже возможно) самый незначительный по массе тайник, некогда устроенный итальянским корпусом Эжена Бонапарта.

Конечно при первой же возможности наши изыскания в подозрительном районе «Завопья» были продолжены. И вслед за первой находкой последовали другие. Самой же замечательной из них стало обнаружение рукотворной канавы, размером где-то 6 х 9 метров, и глубиной до косой сажени! Разумеется, впоследствии он был тщательно засыпан и даже наверняка тщательно замаскирован. Мало того, на нём давно росли деревья, толщиной в обхват – полтора! Трудно даже было представить себе, сколько же всяческого антиквариата было уложено в эту громадную ямину осенью 1812 года. Но, несмотря на то, что любопытство буквально распирало нас изнутри, с раскопками решили не спешить. И в самом деле. Быстро вытащить несколько десятков тонн ценностей было невозможно физически. Для начала на этом месте следовало выстроить какое-то капитальное строение, ведь нам предстояло проработать в нём несколько месяцев. А прежде чем приступить к строительству, нужно было как-то договориться с местными властями, выкупить землю, завести брёвна и доски, возвести забор…

В общем, вместо начала раскопок пришлось тщательно уничтожить всяческие следы нашего пребывания в данном месте и начать подготовку к его полномасштабной разработке. Иными словами в дальнейшем нам несомненно предстояло вернуться на это место чтобы продолжить свою исследовательскую работу по очередному кладоискательскому эпизоду Отечественной войны окончившейся более 200-т лет назад.

А теперь я хочу рассказать ещё об одном безуспешном послевоенном поиске. Речь в нём пойдёт в главе:

«Клад Баденского солдата»

Надо сразу же заметить, что иноземных визитёров, рассказывающих устно и описывающих письменно примерно одни и те же кладоискательские истории, было немало. Что удивительно, значительное их количество составляли не сами участники Великого похода, а их дети, племянники или даже зятья. Не имея даже понятия о том, как трудно что-то отыскать на необъятных российских просторах, они рвались туда, откуда едва вырвались их пожилые родственники, в надежде на быстрое обогащение. Мне известно лишь одна достоверная история, когда спрятанный в земле клад был благополучно найден родственниками тех, кто его некогда и прятал. Эта история описана мной в главе: «Касса генерала Жюно». Впрочем, повторяться я не намерен и поэтому давайте продолжим обзор дошедших до нашего времени исторических документов и рассмотрим новую историю некоего баденского солдата.

Суть документа под номером 4 была такова. В декабре 1835 года один баварец испрашивал высочайшего разрешения на прибытие в Гродненскую губернию для отыскания нескольких бочек с золотом, зарытых в 1813 году участниками похода на Россию. Баварец этот был прикомандирован к двум французским казначеям в качестве смотрителя за войсковой амуницией. Он утверждал, что: – Сии казначеи, опасаясь, что будут преследуемы и непременно настигнуты, взяты в плен и лишены остальной их казны, зарыли в одном месте Гродненской губернии, где они уже несколько дней находились, все деньги в пяти бочках.

Бочонки с деньгами зарывали в его присутствии, и он хорошо запомнил местные приметы. Несколько лет назад, в 1831 году, он вновь побывал в России, узнал то место, где были зарыты деньги, и убедился в том, что оные деньги не могут без соизволения правительства быть вырыты и изъяты, и он может опять найти то место.

Всё это он сообщил своему другу – тоже баварцу Георгу Йозефу Михелю, который и начал вести юридические хлопоты. Им было написано письмо на Высочайшее имя, т. е. Российскому императору, минуя свои местные власти, из-за чего разгорелся спор. В конце концов, баварцу было в его просьбе отказано. Мало того, у него появился опасный конкурент, так как слухи об этом кладе взбудоражили весь город. Звали конкурента Де Бре. После долгих козней, именно этому Де Бре удалось получить разрешение на въезд в Россию. Однако с чем он вернулся обратно в Германию – неизвестно. В ходе разбирательства удалось выяснить лишь то, что несчастные казначеи, закопавшие бочонки с монетами, впоследствии были убиты в сражении, произошедшем между Шпренбергом и Финстервальдом.

В данном случае весьма непросто установить, где же конкретно казначеи закопали изрядный куш в конвертируемых кружочках жёлтого цвета. Единственной путеводной ниточкой для нас может служить лишь тот неоспоримый факт, что наполеоновская армия появлялась и продвигалась только на самом севере Гродненской области. Она, как Вы, наверное, помните, проследовала от Молодечно на Ашмяны и далее на Вильно, перейдя границу Минской и Гродненской области несколько западнее местечка Беница. И вот именно здесь нас ожидает один сюрприз. Нет, сюрприз этот никак не связан с самой деревенькой Беница. Отнюдь. Сюрприз состоит в том, что именно здесь, на перегоне Марково – Беница с основной колонной сводного обоза едва не произошла большая беда. Что это была за беда, вы уже знаете из вышеизложенного материала, посвящённого нападению казаков Ланского на повозки «Первого золотого обоза», поэтому хочу обратить Ваше внимание на то, что некоторые обстоятельства данного дела во многом перекликаются с делом генеральши П. Д. Киселёвой. Так что моя догадка насчёт того, что именно на этом перегоне много чего позарыто, вполне подтверждается.

Я уже как-то писал о том, что после окончания войны 1812 года в различные Российские посольства и ведомства стали обращаться всевозможные участники тех событий, а так же люди, имевшие к той войне весьма и весьма косвенное отношение. Впрочем, их интересовало вовсе не желание ещё раз пройтись по местам былых боёв и отдать долг памяти павшим боевым товарищам. Все они, без исключения, намеревались отыскать и изъять зарытые на территории России ценности, которые по тем или иным обстоятельствам были вынуждены бросить. Некоторые получали такие разрешения и действительно отыскивали спрятанное. Другие же действовали менее результативно. Третьи же вообще были лишены такой возможности, поскольку не имели для дальней поездки ни сил, ни достаточного количества средств. Тогда они действовали иным образом, стараясь привлечь для поисков российских чиновников, надеясь получить вознаграждение за предоставленную информацию.

В июне 1875 года в одно из посольств Российской империи поступила информация следующего содержания. Одна одинокая дама сообщала в письме о том, что имеет сведения о зарытом неподалёку от города Белостока кладе. (Напомню, что ныне польский город Белосток, в то время находился на территории России.) Суть её сообщения была такова.

Приятель её отца должен был доставить в Белосток семь бочек с ценностями. Подъезжая ночью к городу, он неожиданно услышал далёкий стук копыт и вообразил, что это погоня и погоня именно за ним. Опасаясь за судьбу груза, и за свою собственную жизнь, он решил закопать ценности и свернул в сторону. Место, для устройства захоронения показалось ему весьма подходящим. Неподалёку стояла водяная мельница и плотина с высокими тополями. Спрыгнув с повозки, возница подбежал ближе к водоотводному каналу. Шум от падения воды заглушал все остальные звуки и, ободрённый этим обстоятельством, он принялся энергично копать яму для своего груза. Выкопав яму в три фута (примерно в метр глубиной) он скатил в неё бочонки и, присыпав их землёй, торопливо притоптал рыхлую землю. Оглядев напоследок прилегающую местность, возница хлестнул лошадей и помчался дальше, в родную Францию.

Прошли долгие десятилетия и только 5-го июля 1875 года материалы по данному кладу были направлены управляющему министерством внутренних дел князю Лобанову-Ростовскому. Однако, сведений насчёт того, был ли найден тот семибочечный клад или нет, в архиве не обнаружено. Вполне возможно, что его и не искали вообще. Многократные неудачи с поисками подобных захоронений научили чиновников МИДа и МВД относиться к сообщениям подобного рода с известной долей скептицизма и настороженности.

Откуда же взялся этот весьма ценный груз? Всё-таки согласитесь, что Белосток весьма и весьма далек от тех мест, где всё ещё велись боевые действия. Однако, если посмотреть на старые карты и изучить обстановку, сложившуюся на середину декабря 1812-го года, то легко понять, каким образом ценности могли оказаться в этом районе. Вы ведь помните, что творилось в окрестностях Вильно, (совр. Вильнюс), в первой декаде декабря? Разложение Великой армии дошло практически до крайнего предела. Собственно говоря, как воинская сила армия Наполеона уже перестала существовать. Её на произвол судьбы покинул не только император, но и командиры более низкого звания были объяты животным ужасом, заставлявшим их искать только личного спасения. Да тут ещё и события в районе Понарской горы…

Вполне могли сложиться такие обстоятельства, при которых какой-нибудь возница, транспортирующий фургон с воинской КАССОЙ, оставшись в одиночестве на обледенелой, покрытой трупами равнине, тоже мог легко поддаться панике, да и рвануть, куда глаза глядят. Впрочем, глазам его было куда глядеть. От Вильно, через Гродно и далее на Белосток шла вполне приличная дорога, по которой (хотя и кружным путём), но вполне можно было достигнуть вожделенной Франции. Протяжённость трассы (до Белостока) была примерно равна 280-ти километрам, и при стечении ряда благоприятных обстоятельств, смышлёный возница вполне мог добраться до Белостока за 5 – 6 суток, даже двигаясь исключительно по ночам. И понятно, что привыкший к тому, что за бегущими французами постоянно гонятся казаки, одинокий (но теперь уже очень богатый) кассир, любой подозрительный шум воспринимал не иначе, как шум погони.

Так что и в самом деле такая необычайная история вполне могла иметь место. Ведь я неоднократно указывал на то, что в районе Вильно отступающая армия всё ещё располагала вполне приличными средствами в конвертируемой валюте. Пусть некоторая часть из тех ценностей погибла безвозвратно (была разграблена), но гораздо большее количество всё же было спасено и далее проследовало врассыпную. Ведь вспомните, и в Ковно (Каунас) в церкви были спрятаны значительные ценности и в других местах их тоже прятали. Почему бы некоторой части из них не оказаться и под Белостоком? Ведь на самом деле, что такое семь бочонков? Груз вполне посильный и одному человеку с повозкой. Вес одной такой бочечки мог колебаться от 30 до 60 кг. Размер – небольшой. Сбросить их с повозки и скатить вниз по косогору – особых сил и сноровки не нужно. Получается так, что у «старой» мельничной плотины могло быть закопано от 210 до 420 килограммов серебра, золота, или того и другого вместе.

Неплохая добыча, согласитесь, и можно было бы прямо сейчас ехать и выкапывать её, да вот всё та же незадача. Белосток ныне не имеет к России ни малейшего отношения. Так что, соответственно, в моей книге не будет дано никаких уточняющих указаний по поводу того, где же конкретно лежит как минимум 2.000.000 $ в драгоценных металлах.

Наверняка, имеются и такие клады, о которых мы даже не подозреваем, но которые могут быть выявлены в процессе поисков уже показанных мною ценных объектов. К тому же не следует думать, что если в книге дано подробное описание того или иного клада, то его уже непременно нашли или хотя бы искали. Вовсе нет. Поверьте, собрать какое-то количество чисто литературных сведений о каком-то объекте гораздо проще и дешевле, нежели проводить реальные поиски на реальной местности. И тут уж по опыту могу Вас уверить в том, что поисковыми командами непременно будет найдено много чего, о чём они даже и не подозревали, приступая к обследованию очередного полигона.

Вот теперь настало самое время вернуться несколько назад и вспомнить просьбу некоего баварца, активно рвавшегося в Россию в декабре 1835 года. И его друг Георг Йозеф Михель тоже намеревался приехать, и господин Де Бре хлопотал о том же. Все они пытались посетить Россию и все почему-то в Гродненскую губернию метили, именно туда, где некогда агонизировала, распадаясь на составные части, потерявшая человеческий облик Великая армия, теряя вместе с серебром и золотом своё прежнее грозное величие…

То, что иностранцы из определённых государств так настойчиво пытались попасть в некоторые районы России, для кладоискателя очень хороший знак, очень качественный и многозначительный. Почти всегда в том месте, которое жаждали «посетить» господа из Европы, удавалось отыскать либо сам, оставленный до востребования клад, либо (на худой конец) приличного размера яму, в которой тот некогда лежал.

Другое дело, господа – клады ликвидационные. Здесь дело обстоит куда как сложнее. Туда, где прятались данные клады, почему-то не стремятся приехать ни изящные французы, ни решительные баварцы, ни даже порывистые итальянцы. Почему? Ответ очевиден. Клады данного вида прятались с таким расчётом, чтобы их было практически невозможно достать. Чаще всего их затапливали или зарывали вне привязки к каким-либо природным или же искусственным объектам. И поиски таких кладов составляют самую трудную часть всей поисковой работы вообще и по объектам, связанным с нашествием Наполеона в частности. Несколько примеров подобного рода мною будет рассмотрено в дальнейших работах, а пока хотелось бы всё же довести всё ещё отступающую армию страдающих от голода и холода европейцев до границ России.

Дело о «гребешках»

Я по жизни много раз зарекался никогда более не заниматься кладоискательскими историями и неизбежно связанными с данным видом деятельности рискованными поисками. Честно! Всё, – говорил я сам себе, – вот расследую до конца очередную запутанную легенду и, пожалуй, что хватит! В самом деле, сколько можно с риском для жизни мотаться по стране и окрестностям, будто бы нарочно выбирая для «прогулок» самые непроходимые уголки и тропки? Уже вроде как не молодой юноша, пора бы себя малость и поберечь. Кажется, уж куда только не забирался, в какие только авантюры не ввязывался, в каких только оврагах не копался и болотах не бултыхался, пора бы и честь знать. Но видно от судьбы не уйдёшь. С завидным постоянством, буквально из ниоткуда рядом со мной словно по чьему-то заказу всплывают всё новые и новые легенды, рассказы, и документы, связанные с теми или иными историческими кладами. Вот и данная история, поставленная мной в заглавный раздел этой книги, и которую я, не долго думая, назвал «Дело о гребешках», возникла на абсолютно ровном месте. Начиналось всё так…

В конце ноября 200N-го года на мой почтовый адрес пришло письмо из Санкт-Петербурга. Совершенно незнакомый мне г-н «П» предлагал осуществить совместные действия по розыску весьма крупного и ценного захоронения, о котором я среди прочих историй написал в одной из своих прежних книг. Я, разумеется, ответил в том духе, что ближе к лету будет виднее, и отправил ответ в тот же день, не особо рассчитывая ещё раз увидеть перед собой адрес незнакомца.

Но он написал вновь, видимо, всерьёз рассчитывая укрепить заочное знакомство. И вскоре мне стало понятно, что его волнуют не столько будущие совместные походы, сколько другое, более старое дело, которому он ранее явно посвятил довольно-таки значительное время. Вот как он написал о нём: – «Несколько лет назад я работал в архивах Минска, Смоленска, Москвы. В СПб (Санкт-Петербургском) архиве нашёл дело о двух бочонках монет у г. Красного. Известно ли оно Вам? Несколько поездок туда не дали результата, хотя на старых картах я нашёл это место и определил его на местности точно. Тем более что осталась дорога, речка, где была мельница, всё точно…».

Никакой такой «бочечной» истории произошедшей именно вблизи г. Красный я не знал, но, прекрасно понимая, что человек деликатно обращается ко мне за помощью, или как минимум за консультацией, осторожно выразился в том смысле, что причин, по которым он не отыскал вожделенные бочонки, могло быть всего две. (Самая главная причина, состоящая в том, что обе бочки были извлечены из земли ещё 200 лет тому назад, т.е. сразу после Первой Отечественной войны в данном контексте даже не рассматривалась).

– Первая причина, – утверждал я в следующем письме, – может заключаться в том, что Ваш поисковый прибор просто не может вытянуть электронный сигнал отклика от слишком глубоко зарытых монет. Но, написав данную фразу, я одновременно с этим незамедлительно провёл анализ исторической обстановки, и особенно температурного фона, который в значительной мере диктовал поведение людей в то далёкое время. Для этого я перечитал небольшой отрывок из дневника бравого адъютанта Кастеллана, бывшего во время Русской кампании в подчинении у генерала Нарбона, который сам состоял в адъютантах у Наполеона. Написаны эти строки как раз в то время, которое соответствует примерной дате сокрытия 2-х бочонков.

«12 Ноября. Обоз с казной готовится к выступлению на следующее утро. Всю ночь идёт ковка лошадей. Коленкур, отвечавший за обоз лошадей, приказал сжечь много экипажей и повозок в соответствии с числом наших лошадей, такую предосторожность он предпринял уже один раз, 10 дней назад.

700 человек вестфальцев под командой Жюно, большой артиллерийский парк и 500 человек безлошадных кавалеристов выступили по дороге на Красный. Отправлен обоз маршала Нея и генерала Маршана под охраной 40-а человек».

«Холодно (-17 градусов) и северный ветер. У комиссара по провиантской части мне удалось выменять мешок муки для наших людей. Я отлично сплю на моей медвежьей шкуре, которая пока ещё у меня».

«Четвёртый день пребывания в Смоленске. Наши лошади без пищи, и служители (имеются в виду конюхи) отправились в фуражировку за одну милю отсюда; преследуемые казаками они ничего не принесли. Из Дорогобужа 4-й корпус свернул на витебскую дорогу; он прибыл в Смоленск, бросив всю артиллерию. Всё время после полудня слышна пушечная пальба. Вечером дерутся около Смоленска. Холодно, но сухо. Мороз так силён, что говорят он достигает 28 Градусов С».

Последняя фраза меня сильно насторожила. Не понаслышке зная о том, что делается с землёй даже при минус 17-и градусах Цельсия, не говоря уже о 28, я написал в своём ответе, что просто так, не подготовив землю длительным разогревом, нечего было и думать зарыть два бочонка на такую глубину, чтобы их не смог бы обнаружить прибор г-на «П».

– Скорее всего, – сделал я обоснованное предположение, – бочки с червонцами французы зарывали на очередном привале, когда бивуачные костры хорошенько разогрели землю. Но кто же ночует прямо на дороге, тем паче вблизи какой-то мельницы?! Вдоль рек лежал глубокий снег, а отступающие французы были вовсе не самоубийцами и свои стоянки устраивали, как правило, на опушках лесов (там, где было топливо) или в деревнях. Непосредственно около воды не ночевал никто, а если кто и ночевал, то наутро уже не поднимался – замерзал насмерть.

Так выявилось первое противоречие, которое вызвало во мне определённую профессиональную настороженность. Я мог лишь предположить, что там, где зарыли монеты, никакой ночёвки не было. А раз её не было, то костры там не жгли. Если же не было костров, то закопать что-то значительное по размерам можно было лишь на очень небольшую глубину. К тому же для того, чтобы ответственные лица решились спрятать столь значительные ценности, должна была быть веская причина. Такая причина действительно могла возникнуть, поскольку именно на подъездах к г. Красному в те дни творился подлинный хаос. Вот как описывает кошмарные события, происходившие вечером 15 ноября 1812 г. (н. с.) в лосминском овраге, генерал Великой армии Булар.

«… немного далее этого места находился овраг, через который мы должны были пройти по перекинутому через него мосту, упиравшийся на противоположном берегу в целый ряд возвышенностей, которые нам надо было преодолеть. Благодаря этому узкому переходу, здесь произошло страшное скопление всякого рода экипажей. Прибыв сюда вечером, я тотчас увидел полную невозможность перейти через овраг сейчас же и поэтому отдал приказ остановиться и покормить людей и лошадей. Генерал Киржине (гвардейского инженерного корпуса), командовал моим конвоем. После трёхчасового отдыха мне донесли, что движение экипажей приостановлено, и движение через мост прекращено, т.к. невозможно проникнуть через скопившиеся здесь экипажи. Зная критическое положение, в котором я находился благодаря близости казаков к моему левому флангу, и, зная, что они уже опередили меня, я решился двинуться вперёд и проложить себе силой дорогу сквозь эту беспорядочную кучу экипажей. Я отдал приказ, чтобы все мои повозки следовали бы друг за другом на самом близком расстоянии без перерыва, чтобы не быть разъединёнными, и сам встал во главе колонны.

Мои люди силой убирали с дороги экипажи, мешавшие нашему проходу, и опрокидывали их; мои собственные повозки тронулись, расширяя путь, проложенный нами, и продвигались вперёд, давя и разбивая всё, попадалось на их пути, и ни крики, ни вопли, ни плач, ни стоны, ничто не замедлило хотя бы на миг их движения. Наконец, после тысячи приключений, голова колонны достигла моста, который пришлось так же очистить, и пробились сквозь бывшее здесь загромождение. Правда теперь путь был свободен, но здесь дорога круто шла вверх, и земля вся обледенела! Я велел колоть лёд, взять землю с придорожных боковых рвов и набросать её на середину дороги. Подавая сам пример, я приказал тащить повозки за колёса, чтобы хоть каким-нибудь образом втащить экипажи один за другим на вершину. Двадцать раз я падал, то взбираясь, то спускаясь с холма, но благодаря сильному желанию достичь цели, меня это не останавливало. За час до рассвета, вся моя артиллерия была уже на вершине; конвоя со мной уже не было (он достиг Красного)».

Вторая же причина неудачи «П» (и, на мой взгляд, самая вероятная) заключалась в том, что он взялся искать нечто там, где ничего подобного не было изначально! Однако, поскольку я по-прежнему не знал об это истории абсолютно ничего, то откровенно высказал предположение, что мой корреспондент просто неправильно выбрал изначальную точку для поисков. А искать чёрную кошку в тёмной комнате, особенно если её там нет – занятие абсолютно бесперспективное.

Видимо мои доводы оказались достаточно убедительными и ленинградец наконец решился несколько приподнять полог тайны и в очередное послание вложил два листка ксерокопий, на одном из которых было описана часть того самого дела о таинственном захоронении 2-х бочонков.

Вот что там было написано: «От Смоленского Гражданского Губернатора получено мной донесение, объ открытии, по дошедшим до него слухамъ у Города Красного, у моста на дороге к Смоленску близь Гребли, места въ которомъ зарыты будто бы вовремя бегства французовъ два бочонка золотой монеты, не менее трёхсот тысячъ червонныхъ.

Открытие сие последовало по объявлению о семъ дворянина Царства Польского Ковалевского польскому же дворянину Петрашкевичу. Золото сие, по объявлению Ковалевского, везено было въ Октябрь (по старому стилю) 1812 года из дивизии французского Генерала Габерта за границу, и по служению тогда Ковалевского во Французской Армии, лично при нём было на том месте положено».

На документе в положенном месте была наложена следующая резолюция, подтверждающая, что власти отнеслись к неожиданному известию о солидном кладе со всей серьёзностью.

«Вновь повелено сообщить нашему (неразборчиво) чтоб он представил надёжному чиновнику произвести осмотр наличности и стараться открыть сумму сокрытого, будь подлинно от существующей». Ноября 23. 1819 г.

Ниже имелась ещё одна резолюция чиновника (рангом видимо помельче): «Сообщить Губер (натору); что М. Ф. предоставлено (неразборчиво) исполнить надлежащее наблюдение за мостом (или местом), где находиться могут бочонки с червонцами. Но губернатор (неразборчиво) предостережение говорит: что зимою нельзя отрыть клад (неразборчиво) просит нарядить караул: но летом караул нужен для того, чтобы деньги не (неразборчиво) (неразборчиво). Есть возможность и казённой земли схор…».

Обстановка несколько прояснилась, хотя по-прежнему было совершенно неясно о каком именно месте идёт речь. Просто стала более понятна общая атмосфера, в которой в 1819 году в окрестностях Красного начинались поиски утраченных во время войны ценностей.

– Видимо, – додумывал я на ходу, – некий г-н Ковалевский, который совсем недавно служил при польской дивизии, уже через семь лет после выдворения французов за пределы России (т.е. когда несколько поутихли послевоенные страсти), озаботился отысканием спрятанного на его глазах очень богатого клада. Несомненно, это был клад «до востребования», т.е. он был чётко привязан к неким местным (а может быть даже и рукотворным) ориентирам, и бочки прятались с тем расчётом, чтобы их можно было впоследствии отыскать без особых проблем.

– Однако, – подумал я тут же, – в таком случае у последующих кладоискателей (а у наших современников и подавно) нет ни малейшего шанса отыскать данное захоронение. По идее совершенно ничто не мешало смоленскому гражданскому губернатору Казимиру Ивановичу Ашу или его преемнику успешно отыскать обе бочки и прославиться тем деянием на всю громадную Российскую империю. Ведь в его распоряжении было главное – непосредственный свидетель, который собственными глазами видел, как, что и где именно зарывалось, и к тому же целая армия землекопов в придачу. Пусть поляк запомнил данное место с той или иной погрешностью. Пусть прошедшие годы несколько смазали точность его воспоминаний. Но ведь столь значимые и памятные для него события происходили всего семь лет назад, и сильно ошибиться в определении хотя бы примерного места захоронения г-н Ковалевский не мог никак!

К тому же подумайте сами! Пусть в некотором месте в окрестностях какого-то города было спрятано не 300.000 червонцев, а хотя бы только 50 кг. золотой монеты. Да даже за такой неслабый куш можно было элементарно перекопать указанную поляком площадку вдоль и поперёк, причём не раз. Ведь недаром же было дано указание выставить караул, который, разумеется, не столько охранял некий мост (или место), сколько бдительно следил за тем, чтобы посторонние за зиму не попытались вытащить и расхитить принадлежащее государству золотишко.

Кстати, ради большей информированности читателей не помешало бы мне прямо сейчас прояснить вопрос о том, сколько же весили спрятанные бочонки. Червонец, – прочитал я в энциклопедическом словаре, – в обиходе 19 в. – 3-х рублёвая золотая монета весом до 3,9 гр. Следовательно, если 300.000 рублей разделить на номинал монеты (3 рубля) и умножить на вес одной монеты, которая даже в потёртом виде весила не менее 3,5 граммов, то можно легко сосчитать, что вес лишь одного бочонка был никак не менее 180 кг.

– О-го-го, вот это чушки! – искренне поразился я. Как же кассир Ковалевский с ними управлялся в одиночку? Вопрос был, как говорится в подобных случаях, на засыпку. Предельно ясно, что без нескольких дюжих помощников он даже не смог бы сгрузить их с телеги. И значит, при сокрытии столь массивного клада наверняка присутствовало ещё несколько человек, которые ему как-то помогали. Это обстоятельство резко меняло дело, и не в самую лучшую сторону. Впоследствии я объясню, почему.

Следующее письмо из Санкт-Петербурга пришло как-то совершенно неожиданно. Большой и увесистый почтовый конверт ясно указывал на то, что в нём содержится нечто совершенно необычное, во всяком случае, не простое письмо, в обычном случае легко укладывающееся в единственный листок бумаги. В конверте к моему удивлению находилось не только всё собранное в архиве «Дело №1637 о двух бочонках зарытых у г. Красного», но и копии современной карты, а так же довольно точный рисунок конкретной обстановки в том месте где, г-ном «П» производились поиски. Кроме всего прочего были приложены и панорамные фотографии некой унылой речной долины. Что и говорить, работа коллегой из Санкт-Петербурга была проделана просто колоссальная. Оставалось лишь взглянуть на результаты его трудов непредвзятым взглядом и… вынести свой вердикт.

Но чем больше я изучал присланные документы, тем больше сомнений закрадывалось в мою душу. Буквально всё указывало на то, что мой корреспондент роковым образом ошибался, пытаясь что-то такое этакое отыскать вблизи деревеньки с названием… Гребени! Заинтригованы? Я тоже был заинтригован и поэтому перечитал все присланные им документы ещё по два раза кряду. Итак, вот какая вскоре развернулась предо мной картина. Начну описание её с адаптированного на современный язык старинного официального документа:

Господину Управляющему Министерством Полиции

«С получением вероятного сведения, что у города Красного близь Гребли во время бегства французских воинов зарыты в землю два бочонка золотой монеты заключающих не менее трёхсот тысяч червонных, одолжаюсь донести об этом Вашему Сиятельству и распоряжений моих, сопровождающих данное открытие».

Писарь Мерлинской волости польский дворянин Петрашкевич, который по секрету 4-го сего ноября сообщил Правителю (начальнику) Канцелярии моей, известному оному как близкий ему помещик в г. Красном и его Петрашкевича местопребывания его Польского Царства Дворянин Ковалевский служивший при этих французах и находившийся при зарытии означенных бочонков может указать место содержащие оные. Сей час тот довёл до моего сведения сие открытие. По распоряжению моему немедленно и Петрашкевич и Ковалевский при Губернском Чиновнике, Уездном Судье, Городничем и Стряпчем были допущены к поиску. Но расширение и возвышение плотины, которое получила она по очищению Губернии от неприятеля, затруднило точно указать место сокрытия бочонков, к тому положение сильно замёрзшей и покрытой снегом земли затруднили поиск. (Неразборчиво) он нашёл приметы и ручается с появлением весны найти сокровища двух бочонков.

Для охранения того места от всякого прикосновения я предписал командиру здешнего гарнизонного батальона учредить при нём надёжный караул из Инвалидной стражи и строжайше предписать Городничему и указанному Стряпчему тщательно и неупустительно блюсти (неразборчиво) известного уже им места и в неприкосновенности к оному удостоверять меня ежемесячно. В этом случае побуждаюсь всепокорнейше просить содействия Вашего Сиятельства, дабы требуемый мною Военный Караул был устроен надёжно и исправно выполнял свою обязанность.

В заключение не лишним считаю поднести в список отзыв Дворянина Ковалевского».

Губернатор (подпись неразборчива)

Далее следовал и сам «список», иными словами докладная господина Ковалевского, который явно в несчастливый час и видимо во время дружеской пирушки проболтался о кладе своему нескромному на язык одноплеменнику Петрашкевичу.

«Список с объявлением дворянина Польского Царства Ивана Ковалевского».

На сих днях объявил я Дворянину Игнатию Петрашкевичу, что в городе Красном близ самого моста на дороге к городу Смоленску устроенному, положено золотой монетою два бочонка, из дивизии французского генерала Габерта за границу везённого, в последних числах Октября месяца 1812 года, почему Петрашкевич с дозволения Начальства и отыскивал деньги сии; но по неимуществу его и неудобству времени, от продолжения поисков отказывается, а потому прошу покорнейше Вашего Высокоблагородия, исходатайствовать у главного Начальства позволения, чтобы поиски сего золота начатые в неудобное время Петрашкевичем, оставить до апреля месяца будущего года, и до того времени предписать Краснинской Градской и Земской полициям иметь строгий надзор, дабы никто из сторонних немочь отыскать того золота в объявленном месте, помимо меня или его Петрашкевича, и притом прошу покорнейше заверить Главное Начальство, что истину моего объявления о сокрытии сих денег, я утверждаю тем, что сам был при поклаже оных, ибо служил в то время во французской Армии при оной кассе: и не имею слухов ни в городе Красном, ни в другом каком-либо месте, что бы сей день они были уже вынуты и что все приметы мною кладенные сысканы по обликам их, я непременно надеюсь, что положенное при мне золото, и казна получит значительную часть денег сих.

Подлинное подписано тако: к сему объявлению Дворянин Иван Матвеевич сын Ковалевский, а вместо его по личному прошению за неумением Российской Грамоты Губернский секретарь Федор Барадавкин руку приложил».

Подпись неразборчива

Ага, вот теперь ситуация стала немного проясняться. Иван Матвеевич сын Ковалевский, оказывается, служил обычным войсковым кассиром в дивизии генерала Габерта. Скорее всего, он сам лично и руководил захоронением подведомственной ему кассы. Поэтому-то он так точно помнил конкретное место, в котором были закопаны бочонки, и все последующие годы не терял надежды когда-нибудь извлечь их из земли. И такой момент видимо настал. Получив в 1819 году паспорт, позволяющий передвигаться по России, он естественно приехал в тот самый город, вблизи которого были спрятаны бочонки.

Но, приехав в г. Красный, он немедленно столкнулся с чисто техническими трудностями. В те дни, когда ценности зарывались, сам город Красный и значительная часть прилегающих к нему земель была полностью оккупирована коалиционной армией Наполеона. И уж как минимум неприятельские колонны длительное время контролировали дорогу (Смоленск – Орша) идущую через город, а, следовательно, и мосты, выстроенные на них. Иными словами даже в самый лютый мороз можно было отыскать возле одного из этих мостов разогретое бивуачным костром место и под покровом ночи зарыть оба бочонка (а они были размером не больше алюминиевого, хозяйственного ведра) с монетами. Сейчас же обстановка была совсем иная. Союзных французов не было и в помине, а по всем дорогам оживлённо сновали только россияне.

Почему же бочонки были зарыты в столь неподходящем месте? Ведь золото, в отличие от серебра, и прочих трофеев, французы берегли до последней возможности и защищали до последнего вздоха. По весьма достоверным сведениям, полученным мною ранее, действительно серьёзные потери золотой монеты и слитков начались у французов только на территории современной Белоруссии, да и то ближе к границе с Литвой. Впрочем, достаточно веских причин для экстренного захоронения данных бочонков могло быть множество. Пали от холода или картечи лошади кассового фургона, а новых взять было негде – вот вам самая распространённая причина неизбежной потери ценного груза в те безумные дни. Так же тягловую силу могли запросто реквизировать из обозов в артиллерию или кавалерию, которые были жизненно необходимы французскому командованию для удержания города хотя бы в течение нескольких дней. Ведь нашими войсками делались самые решительные попытки устроить войскам Наполеона западню, именно в данном районе.

А силы коалиционной армии были слишком сильно растянуты и двигались по заснеженной русской равнине, подвергаясь непрерывным атакам казачьих частей и отрядов партизан. Кстати, какую-то часть французов, нашему командованию именно вблизи Красного удалось-таки отсечь от основных сил французов. Так 3-й корпус маршала Нея был вынужден свернуть с основной трассы и выбираться из окружения обходными дорогами через Маньково, Мироедово, Нитяжи, Воришки и Гусиное. Об этом беспримерном рейде, равно как и о других злоключениях отступающий французов, есть упоминание в моей книге «В поисках сокровищ Бонапарта» вышедшей в издательстве «ВЕЧЕ» в 2005 г.

Но, однако, продолжу рассказ о кассире Ковалевском. Приехав в город, он, (наверняка памятуя о тех, с кем прятал золото) прежде всего, занялся сбором городских слухов, среди которых непременно были бы слухи о случайно найденном местными жителями сокровище. Но, ни в трактире, ни на городском рынке, ни о чём подобном не было и речи. Это был хороший признак, но кое-что было и плохо. Вскоре бывший кассир понял, что втихомолку достать золотишко ему вряд ли удастся. Место, где были спрятаны бочонки, к несчастью было открытым со всех сторон, а следы, оставшиеся от лопат кассиров и солдат охраны, давным-давно замыты вешними водами и заросли луговой травой.

Значит, ему необходимо было проводить довольно масштабные земляные работы у всех на виду, причём наверняка на общегородских или сельских общественных землях, чего какому-то приезжему поляку, конечно же, никто бы делать не позволил. К тому же он не знал грамоты и, скорее всего, и по-русски разговаривал с большим трудом. Значит, чтобы достичь своей цели ему нужно было, найти в Красном или его окрестностях как минимум одного сообщника, причём желательно поляка и желательно дворянина. С простыми крестьянами Ковалевский дел иметь наверняка не хотел, опасаясь, что при виде груды те золота разберутся с ним по-простому, с помощью лопаты или дубинки.

Такого сообщника судьба как раз и послала нашему кладоискателю в начале ноября 1819 года. Каким ветром занесло жителя соседнего уезда Игнатия Петрашкевича в город Красный, сказать доподлинно не могу, но ясно, что лучшего напарника Ковалевскому было не найти. И поляк, и дворянин и к тому же живёт неподалёку и знает все местные правила и порядки. Войдя в доверие к соплеменнику, и хорошо угостив земляка в трактире, бывший кассир завёл с ним разговор о тайной цели своего нахождения в городе. Но едва Игнатий услышал, на что собственно намекает и что просит сделать его новый знакомец, то если и был пьян, то мигом протрезвел.

Он сообразил, что если он сейчас поддастся соблазну втихомолку организовать несанкционированные властями раскопки, то они оба рискуют запросто лишиться не только мифических монет, но и вообще всего своего имущества, а жизнь окончить где-нибудь на Нерчинской каторге. Времена при царском режиме были суровые, кругом и во всём царил жёсткий порядок и нерушимая субординация. Предпринимать же столь рискованное дело, не испросив заранее разрешения как минимум у Смоленского губернатора, было смерти подобно, и поэтому он на следующий же день настрочил на Ковалевского приличествующий такому случаю… донос в полицию.

Реакция российских властей, как вы прекрасно понимаете, была мгновенной. Жандармы не только взяли под стражу Ковалевского, но и при стечении самых важных городских чиновников, служащие местного околотка повели его к указанной им во время допросов реке, чтобы тот непосредственно и точно показал им, где конкретно лежат утаённые денежки! Что было делать бедному поляку? Он явно никак не ожидал такого развития событий. Вы поставьте-ка себя на его место. Не успел он заикнуться своему же соплеменнику о богатейшем кладе, который при благоприятных обстоятельствах обогатил бы их обоих несказанно, как тут же оказался под арестом. Что делать? Как теперь доверять людям?

Единственно, что Ковалевский мог предпринять при столь неблагоприятном зигзаге фортуны, так это нарочно и преднамеренно указать совершенно не на то заветное место, а на несколько иное, наверняка довольно далеко отстоящее от истинного тайника. Возможно, что на первом же допросе он поведал жандармам, что сокровища действительно были спрятаны им вблизи от города, но озвучил при этом название совершенно иной речки, нежели на самом деле. При этом он руководствовался элементарным желанием любой ценой уберечь ценности от разграбления посторонними. Для этого он спешно выбрал в качестве дублирующего ориентира какое-нибудь знакомое местечко, мимо которого он часто проходил во время прогулок по городу.

Этому скоропалительному обману неожиданно помогало то обстоятельство, что уже началась суровая русская зима. Земля успела основательно промёрзнуть, что радикально и объективно осложнило двум польским землекопам их многотрудную работу. Поковырявшись для вида часочек-другой вблизи какого-то городского моста, Ковалевский заявил наблюдавшим за ним чиновникам, что пробиться через мёрзлую почву нет никакой возможности. Его поддержал и взмыленный от интенсивной работы кайлом Петрашкевич, который точно был уверен в том, что они копают в нужном месте. Ведь в предварительном разговоре с ним Ковалевский наверняка не сообщил тому точного места залегания клада, а дал лишь общее словесное описание заветного места.

Что было делать российским чиновникам? Разглашать тайну и подвергать опасности хищения государственные деньги им не хотелось, и поэтому они поставили на мосту через реку часового и стали с нетерпением ожидать весны. Почва должна была отогреться и позволить добраться до бочонков. Но по моим здравым рассуждениям, они ничего не должны были найти. Поляк, уже мысленно перебиравший сверкающие червонцы в своих и только своих карманах, не мог допустить и мысли о том, что золото захватят враги, с которыми он всего несколько лет назад воевал не на жизнь, а на смерть! Однако, понуждаемый перепуганным Петрашкевичем (который надо думать поручился за него перед губернским руководством), он написал покаянную бумагу, в которой клятвенно уверял, что указал на то самое место и как только придёт весеннее тепло…

Ага, придёт, как же! Злейший враг России – Ковалевский только для отвода глаз прикидывался покорной «овечкой» и, готов был подписать какие угодно докладные и протоколы. Он делал это лишь для того, чтобы сбить с толку незваных компаньонов из департамента полиции. К тому же и писал-то докладную не он лично, а приставленный к нему городским стряпчим писец! Мне даже кажется, что именно Ковалевский, притворно заботясь о сохранности клада, как бы между прочим, посоветовал городскому приставу выставить на мосту часовых. А потом со злорадством смотрел, как те всю зиму ёжатся на ледяном ветру, охраняя совершенно пустое место. Это нам только кажется, что два века назад люди были иные, простые, доверчивые и наивные. Нет, и тогда в людских сердцах бушевали настоящие шекспировские страсти, заставляя их совершать поистине головокружительные поступки и затевать совершенно невообразимые авантюры. Но давайте продолжим наше исследование и посмотрим, куда приведёт нас архивное дело №1637. Вот, что написано в последней, официальной бумаге, окончательно ставящей все точки над «i» в столь непростом деле.

«Вашему Императорскому величеству имел я счастье докладывать по донесению Смоленского Гражданского Губернатора о сокрытых якобы французами у города Смоленска двух бочонков золотой монеты.

Он доносит ныне, что к открытию оной сделаны были поиски при назначенном от Министра Финансов Чиновнике, при Краснинском Предводителе Дворянства, уездном Судье и других Чиновниках, но обозначенных бочонков не найдено.

Объявивший о сём Польский Дворянин Коновалевский (скорее всего описка), решительно утверждавший о непременном отыскании сокрытых сумм, потерял в том надежду и в новом взятом с него допросом показал, что из четырёх человек участвовавших в зарытии, двое при нём убиты, а остальные два взяты были вместе с ним в плен и где находятся, не знает».

А что ещё мог сказать Ковалевский в своё оправдание? Разумеется, он теперь и подавно не мог сознаться в том, что заведомо указал неверное место для поисков и раскопок. Он отчётливо понимал, что ему точно не сносить головы, за столь наглый обман. И понятно, что во время последующих за неудачей допросов, поляк стал валить вину на бывших соратников, которые вместе с ним зарывали тяжеленные бочонки. Сколько их было в действительности? Трое или четверо, не суть важно. Он утверждал, что два человека из этой бригады были якобы взяты в плен. Проверить же такое утверждение на тот момент было совершенно невозможно. Следовательно, можно уверенно утверждать, что Ковалевский предпринимал все доступные ему способы защиты. Т.е. с одной стороны он продолжал утверждать, что золото было зарыто именно в указанном им месте, а с другой стороны прозрачно намекал на то, что его могли опередить возможные конкуренты.

Он, несомненно, врал! Он врал всем подряд! Ни при каких условиях бывший кассир Ковалевский не мог сказать правду. Ведь эта правда была из разряда тех простых истин, которые убивают! И где бы в последующее время не оказался этот Польского Царства Дворянин, он наверняка не смог впоследствии осуществить свой коварный план, поскольку, засветившись на самом высоком уровне, весь остаток жизни был вынужден ощущать на своей спине недремлющее «око государево».

Жаль что российские чиновники в то время были не столь сведущи в кладоискательском промысле, как об этом предмете известно мне. Уличить Ковалевского во лжи было совсем несложно и тогда. Достаточно было внимательно изучить предложенную им для раскопок площадку. Если там ранее покопались конкуренты, то неизбежно этот факт можно было установить по следам, которые обязательно оставляют все копатели без исключения. Но, если земля была не тронута на всю глубину шурфа, то там явно никто и никогда не рылся. А это значит, что бочонки в данном месте никогда не закапывали и затем не выкапывали. И, следовательно, поляк просто нагло врал всем в глаза.

– А что же золото? – наверняка спросите Вы. С ним-то что стало?

– Ничего с ним не стало, – отвечу я. Скорее всего, оно так и лежит где-то в окрестностях города Красного, никак не выдавая своего присутствия.

– Но при чём же здесь какая-то деревня Гребени? – продолжите Вы свои вопросы. Почему поисковик «П» из северной столицы вдруг решил, что искать данные бочонки следует именно в окрестностях именно этой деревни?

Вопрос весьма резонный и умный. Давайте вернёмся несколько ближе к началу нашего разговора и осветим этот тёмный момент кладоискательской деятельности, до сего момента скрытый от широкой общественности. Собственно «П» посчитал прозвучавшее в одном из документов слово «Гребли» за название некоего населённого пункта, расположенного вблизи города Красный.

Вот этот абзац: «От Смоленского Гражданского Губернатора получено мной донесение, объ открытии, по дошедшим до него слухамъ у Города Красного, у моста на дороге к Смоленску близь Гребли, места въ которомъ зарыты будто бы во время бегства французовъ два бочонка золотой монеты, не менее трёхсот тысячъ червонныхъ».

Заметьте, эти строки пишет вовсе не сам Ковалевский (или с его слов писарь Барадавкин). В его докладной записке нет ни слова о каких-то там «Греблях». Откуда же о данном населённом пункте узнал некий столичный чиновник, которому поступил доклад от смоленского губернатора? Как говорится в подобных случаях: Вопрос конечно интересный! Представляется, что данное слово появилось уже после того, как представительная чиновничья комиссия из г. Красного осмотрела место будущих поисковых работ. Смотрите в данном документе написано просто слово «Гребли», без указания на то, что это именно населённый пункт. А наш поисковик не долго думая сделал резонный вывод о том, что упомянутые «Гребли» это именно деревня, которая расположена рядом с тем местом, где в 1812 году были спрятаны бочонки. Убедив самого себя в этом мнении, «П» разыскал справочник по переписи 1865-го года и принялся выискивать в нём такую деревню Гребли, которая находилась бы вблизи Красного.

И о чудо! Деревня с почти таким названием отыскалась всего в пятнадцати верстах западнее города Красного! Правда, данная деревенька называлась Гребени, но это мелкое несоответствие было им немедленно отвергнуто как несущественное. К тому же в описи говорилось о том, что в данной деревне есть мельница. Раз мельница, то, значит, там имелась и плотина (насыпь), а уж мост через реку и само собой подразумевался! Достаточно было после такого открытия бросить взгляд на современную карту Смоленской области, и в голове нашего поисковика мгновенно сложилась стройная схема произошедших некогда событий.

Вот как он пишет об этом в своём письме о данном открытии: «В деле сообщается о д. (якобы деревне, но такого слова в документе нет) Гребли, это сейчас д. Гребени. У самой плотины, значит, была и мельница. В библиотеке (список населённых мест Смол губ.) я нашёл деревню, записана мельница. На карте также мельница. Если закопали у моста, то мельница, мост были разрушены, иначе какой смысл вообще закапывать? Фраза „но расширение и возвышение плотины…, затруднило точно указать место…“ следует понимать так. После войны мост, разрушенный восстанавливали, делали новую насыпь. Думаю, что закопали в нескольких шагах от плотины, иначе её изменение и расширение не повлияло бы на определение точного места, будь оно за 50—100 метров».

В известной логике санкт-петербургскому кладоискателю не откажешь. Единственно, что свело на нет всю его многолетнюю работу по поиску данного захоронения, так это то, что он, крепко вцепившись в одно единственное слово, совершенно позабыл о прочих словах, неоднократно повторенных в текстах добытых им документов. А это я Вам скажу вполне доверительно – грубейшая, непростительная для поисковика ошибка. Только полный анализ и дотошный всех событий, сопутствующих той или иной ситуации, приведшей к захоронению исторического клада, может, в конечном счёте, привести кладоискателя к победе!

И уж коли подвернулся такой случай, то я покажу Вам на конкретном примере, как именно следует разбирать все без исключения кладоискательские легенды подобного рода. Может быть, это как-то поможет моим последователям радикально улучшить свои поисковые показатели. И по большей части моя небольшая лекция будет подана в эпистолярном жанре, т.е. я попросту приведу отрывки из писем, посланных мной в ответ на уверения моего корреспондента в том, что искомый клад покоится в месте слияния далёких от города Красного речек Лупа и Еленка. Привожу строки из моего ответного послания.

«…Благодаря подвернувшейся оказии высылаю Вам весточку. Правда, не совсем уверен в том, что сообщённые в ней сведения будут Вам по душе, но огласить их я обязан. Проведённый экспресс-анализ присланных Вами документов окончательно убедил нас, что Ваши поиски вблизи деревни Гребени совершенно бесперспективны.

Ведь кроме некоторого созвучия слова из документа и названия данной деревни абсолютно ничто не указывает, что описываемое захоронение произошло именно здесь. Начну цепь своих доказательств с того, что повторю свой тезис о том, что данное событие однозначно должно было происходить на дороге Красный – Смоленск, а не Красный – Орша. Далее. Деревня Гребени, столь Вам понравившаяся, лежит в пяти километрах от дороги, по которой продвигались французские войска. Прошу так же заметить, что в то время, когда кассиром Ковалевским закладывался клад на данном участке пути, абсолютно все параллельные дороги, и особенно на юг от основной трассы, плотно контролировали «партизаны» Д. Давыдова. Для французских фуражиров отойти от своей воинской колонны более чем на километр означало почти неминуемую смерть от пик и шашек казаков, которые буквально толпами сопровождали каждый французский корпус в ожидании вожделенной добычи.

И вы хотите убедить меня, что несколько поляков сломя голову помчались за пять километров в сторону с единственной целью зарыть где-то две бочки золота? Господь с Вами! Им даже не удалось бы доехать до этих Гребеней, не то, что вернуться потом обратно живыми. Нет, нет, эта идея совершенно вздорна! В данной деревне не было французов вовсе, не то, что каких-то сумасшедших поляков!

Далее. На присланных Вами фотографиях и рисунке и в помине не видно никакой мельницы. Откуда Вы взяли, что она была в Гребенях? Это ерунда. И насыпь, возле которой, как Вы предполагаете что-то такое зарыто, сделана была исключительно для того, чтобы приподнять полотно дороги повыше над болотистой местностью речной равнины. Мельницы в там месте, где Вы делали снимки, не было, и быть не могло! К тому же в присланных документах нет и слова о мельнице!

И ещё. В данном месте закопать что-либо в середине ноября 1812 года было совершенно невозможно. Сфотографированная Вами местность крайне сырая, это очевидно. В тех условиях, когда по ночам столбик термометра опускался до – 28 градусов, выкопать достаточно глубокую яму в окаменевшем болоте было просто нереально. Земля промёрзла не менее чем на полметра, а снег лежал по колено. Её (землю) нужно было очищать от снега, а затем отогревать жаром большого костра часа два – три. Но ведь в данном месте никогда не останавливались французские либо польские части и бивуачных костров они там тоже не разводили. К тому же у реки и жечь-то нечего. Вы вспомните собственные поездки, разве в этой зачуханной речной долине есть хоть одно приличное дерево? Я там никогда не был, но твёрдо скажу – нет там деревьев! И тогда не было. Чем они тогда свой костёр топили?

Далее. Допустим, поляки три часа греют землю, потом закапывают бочки с золотом, и вся деревня, разумеется, смотрит во все глаза на это безобразие. Телевизоров тогда не было и смотреть, кроме как на незваных гостей, им было не на что. Но вот враги уезжают и что, неужели деревенские мигом не разроют свежую захоронку? Ни в жизнь не поверю, чтобы они не раскопали ещё тёплую ямку. Нет, батенька я не знаю ни одного случая, когда бы французы столь демонстративно, прямо посреди деревни у единственного деревенского моста закапывали клад до востребования. Такого не было нигде и никогда!!! И быть не могло!

Можете, конечно, на меня обижаться, но, по моему глубокому убеждению, если такое событие и происходило в действительности, то оно, скорее всего, могло случиться только в непосредственной близости от города, причём, скорее всего к востоку от Красного, а не к западу. Только там французы царили безраздельно, и уж во всяком случае, могли не опасаться чужих глаз, зарывая что бы там ни было. К тому же с той стороны в непосредственной близости от города имеются и две речки с мостами: Мерейка и Лосмина. Кстати, французы достаточно долго занимали данную местность и костры, разумеется, жгли непрерывно. И дрова там есть в избытке, я сам там был и видел целый лес!

Не готов пока подсказать где следует искать данные бочки, для меня, как и для Вас, это пока загадка. Но искать их следует где угодно, но уж точно не в Гребенях. К тому же слово «Гребень» это слово из южнорусского диалекта (а, следовательно, и украинского и польского) и означает оно гать, или земляной вал от воды, а никак не населённый пункт (Поинтересуйтесь на этот счёт в Толковом словаре Даля). Так что, как я и предполагал с самого начала, Вы искали там, где ничего не было и в помине. Вот потому-то ничего и не нашли. Но ничего, не расстраивайтесь, это не страшно и не обидно. Я и сам сто раз ошибался.

Но вот что меня беспокоит по-настоящему. Ведь у Гражданского Губернатора города Смоленска в руках был живой свидетель – кассир Ковалевский. Если он собственными глазами видел, пусть и издалека где закапывались бочки, то совершенно непонятно почему их не нашли впоследствии? Это очень подозрительно. Очень! Я понимаю, за несколько лет вполне можно позабыть точное место раскопа. Но сам регион не изменился. Ради двух бочек золота можно было перекопать и площадку размером 150х150 метров. Расходы на рытьё оправдались бы сполна. Но почему-то этого сделано не было? Тайник должны были обнаружить по любому и непременно! Если конечно его не очистили ранее те, кто в отличие от Ковалевского не смотрел, а непосредственно закапывал. Вполне возможно, что кто-то из них действительно выжил и вернулся в Россию раньше бывшего кассира.

К тому же сами показания этого странного поляка вызывают у меня массу вопросов. Ясно только одно – этот тип врал всем и каждому, стараясь ненароком не выболтать свою тайну. Он ведь наверняка планировал всё выкопать по-тихому и то, что его замела полиция, заставило его сочинять на ходу «отводную» версию и всячески изворачиваться. У меня большие подозрения в том, что он попросту водил за нос всех краснинских и смоленских чиновников. Вот потому-то монеты и не нашли. Здраво порассуждав, я просто не нахожу иного объяснения постигшей наших старорежимных копателей неудачи…».

Таким образом, в расследовании Дела о «гребешках» мы пока продвинулись недалеко. Единственно в чём удалось преуспеть, так это в том, что мы выяснили однозначно, что пресловутая «деревня» Гребени не имеет с двумя бочками золота никакого отношения. И данная гипотеза возникла у коллеги из С-Петербурга точно так же, как в свое время из-под пера прекрасного писателя Салтыкова-Щедрина возник виртуальный поручик «Киже».

Но, уважаемый читатель, настоящий охотник за старинными тайнами не может удовлетвориться ответом отрицательным, а тем более неопределённым мычанием и пожиманием плечами. Нет! Его основная задача довести всякое дело и всякую легенду до логического конца, имея на руках даже такие сомнительные исходные предпосылки. Он по статусу своему, и по роду деятельности непременно обязан выяснить правду и установить скрытую в пучине веков истину, причём однозначно и неоспоримо. А поиск истины в данном случае заключался в том, чтобы вначале теоретически вычислить одно или несколько мест, где в принципе могли быть закопаны бочонки, а затем с помощью приборов электронной разведки установить там наличие под землёй солидной массы цветного металла. Это как программа максимум. Как минимум нужно было пройти те же районы пешком без какого-либо оборудования и удостовериться в том, что клад вблизи Красного если и был спрятан Ковалевским, то возможно уже вынут кем-то ранее.

С чего же следовало начать разматывать данную головоломку? А начать следовало с повторного изучения докладной записки Ковалевского. Хотя мы с моим научным консультантом прекрасно понимали, что поляк во время допросов лгал налево и направо, но, тем не менее, при изучении документов создавалось такое ощущение, что масштаб его лжи был ограничен изначально. На каком-то этапе, в каком-то крохотном эпизоде он всё же говорил правду. Но весь ужас заключался в том, что кусочек правды он огласил только Петрашкевичу, причём на том этапе, когда их доверительные отношения только-только завязывались, и о полной откровенности не могло быть и речи. Иными словами Ковалевский мог сообщить своему новоявленному компаньону только самые общие сведения о месте будущих раскопок. Он, как человек довольно осторожный, мог сообщить тому только самые туманные сведения касательно их совместных работ. Его речь могла звучать примерно так: «Пойдём (поедем) мы с тобой вскоре на одну речку и там, вблизи от моста есть земляной вал. Вот недалеко от него и зарыто золото».

Такая постановка вопроса вполне имеет право на жизнь. Ведь именно эти предварительные приметы «иудушка» Игнатий Петрашкевич и сообщил в полицию. И все дальнейшие поиски, равно как и раскопки 1820 года тоже велись на какой-то речке, вблизи какого-то моста. Присутствовала там и насыпь. То ли она вела к мосту, то ли действительно была частью некого защитного сооружения, пока было неясно. Но зато было предельно ясно, что бочонки были спрятаны именно около какой-то реки. От этой, уже озвученной Петрашкевичу версии, наш основной свидетель, скорее всего, отойти уже не мог. Поведи он чиновничью комиссию в чистое поле или ближайший лес, как тут же его недавний «компаньон» мгновенно уличил бы его во лжи. Ковалевский просто обязан был играть свою рискованную игру таким образом, чтобы не вызвать у сопровождающих его лиц ни малейшего подозрения в преднамеренной неискренности.

По трезвому разумению только его данные о том, что клад был действительно зарыт и зарыт недалеко от переправы через какую-то реку, и можно было считать единственно надёжной путеводной ниточкой в нашем расследовании. Что же дальше? А дальше следовало расстелить на столе карту Смоленской области выпуска 1812 года и, начиная от самого города Красный, медленно двигаться по направлению к Смоленску. При этом движении не следовало упускать ни малейшей речки, либо ручейка, мимо которого проходил, отступая из Москвы, конный польский корпус князя Понятовского.

Первой на этом пути нам встречается речка (а скорее ручеёк) Мерейка, которая течёт буквально в ста метрах от ближайшей городской улицы. Далее, в 2,5 километрах восточнее городских окраин несёт к Днепру свои быстрые воды речка Лосвинка (бывшая Лосмина). Далее река Всшесна и, наконец, Дубрава, вблизи селения Старая Жорновка. Всё, стоп. Дальше мы не двинемся ни на шаг. Не понимаете почему? Да только потому, что польский корпус (в одной из дивизии которого и служил Ковалевский) вышел на тракт Смоленск – Красный именно там, около Старой Жорновки!

Я выписал все четыре речки в столбик, и именно в этот момент меня неожиданно охватили жестокие сомнения.

– Хитрый полячина, – подумалось мне, – вполне мог повести комиссию в совершенно неверном направлении от города. Да, да! А почему бы и нет? Он вполне мог притворно направиться на восток, на ту же самую Мерейку (чтобы долго не бить ноги), когда на самом деле ему бы следовало идти, а то и ехать на запад!

Посомневавшись не более пяти минут, я вновь пододвинул к себе карту и уверенной рукой внёс в список ещё четыре реки. Вписал саму реку Свиная, реку Добрую, приток реки Лупы у деревни Синяки и для верности второй приток Лупы – Комаровку. Затем вновь перечитал весь список. Не было ни единой более или менее существенной зацепки, которая помогла бы выделить из всех этих речек ту одну, единственную, заветную. Практически возле каждого моста неоднократно происходили крупные заторы французских обозов. Почти в любом подобном месте налетали на них казачьи отряды, поливая возниц свинцом и утаскивая их в плен арканами. К тому же вблизи многих переправ были устроены либо подъездные насыпи, либо мельницы, либо защитные земляные валы, позволяющие избежать наводнений во время весеннего половодья. Чтобы выбрать для подробного электронного обследования один или два наиболее подходящих места, мне следовало безотлагательно выехать в район города Красного и произвести тщательнейший осмотр всех намеченных целей и полигонов.

Я встал из-за стола, подошёл к окну и долго смотрел на заваленную сугробами улицу. С одной стороны ехать нужно было прямо сейчас. В таком случае, я как бы оказывался на месте г-на Ковалевского (со товарищи), которые зарывали свои бочонки именно в такую преотвратную погоду, – размышлял я. Но с другой стороны места старых раскопов можно будет увидеть, только когда сойдет снег, но ещё не вырастит трава. Последнее соображение перевесило все прочие доводы, и выезд на полевые работы я предварительно наметил на конец апреля. К этому времени (я знал об этом ранее) в Смоленской области уже сходит снег, но маскирующий все подробности травяной покров не успевает вырасти выше 10—12 сантиметров.

До выезда в «поля» времени было много, но какой-либо уверенности в правильности выбора направления в поисках у меня не было совершенно. Оставалось какое-то тягостное ощущение незавершённости и слабости выявленных поисковых ориентиров. Гребли, Грабли, Гребешки, – крутилось у меня в голове, – вот тоже мне дурацкая загадка! Возможно, истинное значение этого слова и не далеко подвинет нас в расследовании, но, во всяком случае, несомненно, укажет на то место, где проводились поиски в 1820 году. Во всяком случае, можно будет понять, на какой же именно реке производились первоначальные раскопки. Но что же оно означало в оригинале? Никаких озарений по этому поводу не приходило и оставалось только ждать, ждать и ещё раз терпеливо ждать…

Впрочем, ожидание надолго не затянулось, неожиданный телефонный звонок, прозвучавший поздним вечером 17 марта, разом вывел меня из состояния пассивности.

– Александр Григорьевич, – срывался в трубке голос моего соратника по поисковым вопросам, – свершилось! Теперь я точно знаю, что такое «Гребли» и какое они имеют отношение к двум бочонкам! Как встретимся, я Вам всё расскажу!

Неделя ожидания встречи пролетела мгновенно, и вот, наконец, раздался долгожданный звонок в дверь. Через несколько минут, когда гость разделся и уселся за стол, я ловко подсунул ему заранее раскрытый на нужной странице атлас Смоленской области.

– Ну, и где же Ваши «гребли-грабли»? – спросил я, едва сдерживая волнение.

– А вот они! – ткнул он пальцем в речку Всшесна, протекающую как раз восточнее Красного. Но, разумеется, на современной карте ничего такого мы не увидим, но в доказательство моей теории я привёз тебе карту 1817 года. Вот видишь? – протянул ко мне гость небольшой листок старинной карты изображающей ход одной из битв кампании 1812 года. Если ехать от Смоленска к Красному, то именно вблизи узенького мостика через Всшесну французские колонны ожидал неприятный сюрприз. В некотором отдалении за переправой их уже ожидала засада генерала Милорадовича, который решил отличиться перед государем столь дерзкой выходкой. На каком-то этапе его план удался. У тесного мостика через в общем-то совсем неширокую речку скопилось громадное количество войск и экипажей, которые быстро запрудили площадь в несколько гектаров. Но на счастье французов вверх по течению данной реки была устроена плотина, за которой разливался приличных размеров пруд.

Обнаружив плотину, солдаты коалиционной армии и транспортные колонны повалили туда, благо от моста данная «гребля» была на расстоянии всего в четверть километра. Милорадович был отброшен от дороги, и движение по трассе возобновилось. Считаю, что речь идёт именно об этой плотине, ведь всякая гребля, это то, что нагребли, т.е. насыпали. Большое скопление повозок это раз, – принялся загибать пальцы мой собеседник, кровавая стычка с нашими войсками, в которой могли быть убиты лошади кассового фургона, это два. Далее мост, через реку, близкая к нему насыпь, да и сама плотина как удачно подвернувшийся ориентир. Ведь именно об этом месте мог говорить Ковалевский на допросе. К тому же Всшесна не так далеко от самого города Красный, всего в десяти верстах. Так что эта местность относилась именно к этому городу, а не к Смоленску. И что самое замечательное, – предупреждающе поднял гость указательный палец, – припомни-ка, быстренько, откуда был родом поляк Петрашкевич?

– Откуда… родом? – недоумённо переспросил я, совершенно не понимая, какое это может иметь отношение к нашему делу. Кажется, он был не из Красного. Откуда-то из провинции…

– Он был писарем Мерлинской волости! – перебил меня собеседник. А где у нас, то самое Мерлино? Да вот же оно, – вновь постучал он пальцем по тому же месту на карте, – стоит всего в километре от этого моста и от этой насыпи! Ты понимаешь теперь, почему Ковалевский отыскал именно его, этого Петрашкевича? Да только потому, что тот писарь жил вблизи того места, где были зарыты бочонки, и мог, как местный житель, что-то там такое делать вблизи прудовой плотины, не опасаясь немедленного разоблачения!

– Гениально, – только и смог произнести я в ответ, – просто потрясающе! Теперь всё кажется более или менее ясным. Нападение Милорадовича на головную часть обозной колонны, кассиры, свернувшие к плотине, в ужасе прячут бочонки вблизи насыпи. Сами они частично гибнут при обстреле, а частично попадают в плен. Живых кассиров утаскивают с собой казаки, а уж затем французы делают прорыв, и пробивают себе дорогу. Но они ничего не знают о золоте и скорее торопятся попасть в Красный. Обретя свободу через несколько лет, Ковалевский ради конспирации поселяется в городе, но, то и дело появляется вблизи Мерлино. Проверяет, целы ли его бочки и заодно ищет напарника из местных поляков… просто гениально. Решено, как только земля подсохнет – поеду в Мерлино, пощупаю, что лежит в этой плотине, или как Вы её называете, «гребле».

Читатели, наверное, сейчас подумали, что через какой-то месяц я уже грёб золото лопатой. Ах, если бы всё было так легко и просто, то все старинные клады давным-давно бы отыскали, причём задолго до меня. На самом же деле история о таинственных «Гребешках» ещё только-только начиналась.

Поиски, я имею в виду работу непосредственно на местности, удалось начать только 30 июня. И первым конечно же был изучен полигон вблизи Мерлино. От той плотины, что некогда образовывала на Всшесне красивый пруд, к нашему времени не осталось и следа. Пришлось отмерять расстояние для полигона прямо от автомобильного моста, причём брать его с изрядным запасом. После чего было просканировано всё немаленькое пространство от украшенной старинными берёзами дороги до речного берега.

Результат меня не порадовал совершенно. Да, было найдено два увесистых пушечных ядра, но никаких следов золота (равно как и старых ям) обнаружено не было. Пришлось вновь садиться в машину и выдвигаться ближе к Красному. Впереди были речки Лосвинка и Мерейка. Но первая речка, с которой я был знаком ранее, вряд ли могла представлять интерес для искателей «гребней». Никаких насыпей на подходе к тому месту, где ранее через неё был некогда переброшен деревянный мост, не наблюдалось. Но делать было нечего и пришлось битых три часа бродить по речной долине, пытаясь уловить хоть какой-то отзвук металла из-под земли. Тщетно, здесь было абсолютно пусто. К тому же испещрённая мелкими ямками почва недвусмысленно показывала мне, что совсем недавно здесь уже работали неизвестные мне поисковики.

Значит на дороге Красный – Смоленск оставалась последняя надежда – речка Мерейка. И действительно. Данная речушка была украшена на диво длинной и достаточно широкой насыпью, протянувшейся не менее чем на 80 метров. Тщательно и неторопливо я прочесал всё доступное мне для работы пространство, но и здесь ничего кроме двух крышек от канализационных колодцев отыскать не удалось. Требовалось остановиться и как-то осмыслить полученные отрицательные результаты.

Перетряхнув в памяти все военные эпизоды, связанные с боями вокруг Красного, я припомнил один очень любопытный момент. Вот как в действительности могли происходить события, вылившиеся впоследствии в «Дело о гребешках». Польская дивизия Зайончика 30 октября (н.с.) ночевала в селе Червонном, а 31 октября на рысях двинулась в Красный, до которого было около 30-и вёрст. В Красном же находился небольшой польский гарнизон, который охранял город с августа 1812 г. Вслед за ней выдвинулась польская же артиллерия и обозы. Ранним утром 2-го ноября повозка кассира Ковалевского (перевозившая изрядную кучу золота) остановилась на гребле, земляном валу, насыпанном при въезде в г. Красный (на восточном берегу ручья Мерейка). Проехать далее было невозможно. Узенькая дорожка в город так сильно обледенела и была столь крута, что лошади не могли одолеть подъёма и лишь понуро мотали головами, несмотря на угрожающие возгласы возниц и щёлканье кнутов. Нужно было ждать того момента, когда запрудившие дорогу экипажи продвинутся хоть немного вперёд…

Неожиданно со стороны уже близкого города послышались орудийные залпы и оживлённая стрельба из ружей. Застрявшим в овраге возницам не было видно, что там происходит, но столь интенсивная перестрелка явно не предвещала ничего хорошего. На самом деле это на штурм города пошёл отряд графа Ожеровского, имевший в своём составе пехоту, отряд конницы и батарею из шести пушек. Не ожидавшие нападения с тыла, да ещё в столь ранний час, французы дрогнули и начали отступать. Но отступать они могли только в сторону тощего мостика через Мерейку, т.е. в сторону Смоленска. Другой дороги из города просто не было! И когда бегущие начали пачками бросаться с крутого берега в забитый экипажами овраг, Ковалевский принял решение срочно зарыть оба бочонка. Куда-либо уехать они просто не могли, поскольку спереди и сзади них стояли десятки телег и фургонов, а справа и слева расстилалась засыпанная снегом и абсолютно непроходимая речная долина.

Какие же приметы мог использовать попавший в передрягу кассир, чтобы запомнить место захоронения? В его распоряжении их было совсем немного. Сама насыпь и примерные отрезки дороги до самого моста и может быть до восточного съезда к реке. Вот собственно и всё. Может быть, он успел прикатить какой-то валун и навалить его на свежераскопанную землю? Возможно, но маловероятно, времени у него было совсем немного. Ведь едва засыпали яму, как на противоположном склоне замелькали высокие казацкие папахи, и бой разгорелся непосредственно у реки. Не зря же Ковалевский говорил на допросе о том, что двое его товарищей были убиты. Они как раз и были убиты в том утреннем бою, в котором он, видимо, постарался уцелеть, спрятавшись под свой опустевший фургон. Казаки спешно повязали захваченных пленных, и незамедлительно погнали их в центр города для допроса и последующей отправки в тыл.

А как раз в это время со стороны Смоленска к городу Красному вплотную придвинулась гвардейская дивизия генерала Клапареда, который конвоировал московские трофеи, казну и обоз Главной квартиры Императора. Отряд казаков и несколько малокалиберных пушек были для него несерьёзной преградой, и он вскоре расчистил себе дорогу в город. Отряд Ожеровского отступил с главной дороги и остановился на ночлег в деревне Кутьково. А нежданно-негаданно попавший в плен кассир Ковалевский так ничего и не смог сообщить впоследствии о только что спрятанном кладе своим соплеменникам, бережно храня в памяти события того дня в течение нескольких последующих лет.

Казалось, всё было предельно ясно. Золото давно отыскали либо потомки самого Ковалевского, либо потомки тех солдат, с которыми тот и прятал бочонки. Данная история была благополучно списана мною в архив и вскоре, увлечённый новыми, не менее захватывающими расследованиями я и думать забыл о пресловутых «греблях». Но к моему величайшему удивлению легенда о двух бочонках всплыла вновь.

Как раз была суббота, я был дома и в тот момент, когда я жарил картошку для скромного обеда, в дверь позвонили. Оказалось, что пришёл почтальон и принёс присланные мне заказным письмом ксерокопии некоторых редких документов и целого ряда старинных карт. Торопливо рассыпав их по столу, я почти сразу же наткнулся взглядом на изображение городка Красный, увидев его таким, каким он был в начале 19-го века. В общем, не раз виданным мною план города почему-то вдруг показался чем-то отличным от привычного исторического макета. И это странное отличие заинтересовало меня в тот момент необычайно. Минут пять я сидел неподвижно, вглядываясь в блеклое изображение, как вдруг меня словно осенило…

– Так вот что Ковалевский имел в виду, когда говорил о Гребле, воскликнул я, стукнув кулаком по бумажному листу, – вот почему впоследствии никому из поисковиков не удалось отыскать спрятанные им бочки!!!

Однако на этом месте я хотел бы прервать свой рассказ и дать читателям редкую возможность самим разгадать тайну клада кассира Ковалевского. Уверяю Вас, что для этого Вам понадобятся всего две вещи. Всего две карты окрестностей Красного приведут Вас к заветной цели. Одна современная, а другая издания 1817-го года. Приведут, разумеется, только в том случае, если проявите чуточку терпения и наблюдательности. Удачи Вам…

Новая глава и новое историческое расследование, связанное с нескончаемыми поисками старинных московских кладов. Назову её:

«Забытый гетман»

С момента опубликования мною самых первых заметок, касающихся разнообразных кладов, сформированных и спрятанных во времена Отечественной войны 1812 года, прошло, наверное, лет 20, а письма, так или иначе касающиеся тех далёких событий, всё ещё продолжают поступать на мою почту. Вот одно из них…

«Это дело было найдено в одном из белорусских архивов и досталось мне не в виде ксерокопий с листов, а только в устном весьма подробном изложении сути самой истории. По всей видимости, значимость данного дела просто посчитали ничтожной. Представляю вашему вниманию эту позабытую историю.

В 1837 году в канцелярию Витебского, Могилёвского и Смоленского генерал-губернаторства обратился с прошением некий дворянин по фамилии Жгерский. Он уведомлял губернатора о том, что несколько лет назад, перед своей смертью, ему доверил тайну клада один из ветеранов наполеоновской армии, служивший в 1812 году в дивизии князя Юзефа Понятовского. Вкратце история, поведанная ветераном Жгерскому, сводилась к тому, что во время осеннего отступления Понятовский останавливался на непродолжительное время в некоем доминиканском монастыре города Шклова. Там он наведался на могилу героя Речи Посполитой начала 17 века – гетмана Александра Ходкевича и неподалёку от неё приказал закопать наиболее ценные трофеи, захваченные поляками во время похода на Москву…

Очевидно, находившийся при смерти ветеран настолько подробно и красочно описал Жгерскому приметы того места, где был захоронен клад, что тот решил на свой страх и риск самостоятельно завладеть трофеями дивизии Понятовского. С этими намерениями он приехал в Шклов, но к тому времени доминиканский монастырь был уже разрушен. Веря в свою счастливую звезду, Жгерский проявляет завидное упорство в поисках хотя бы малейших следов места захоронения клада. Ему удаётся разыскать бывшего монаха Марка, который даёт ему подробные ориентиры расположения могилы Ходкевича на территории собора. Найдя её, он убеждается в достоверности ориентиров места захоронения клада. Но, не имея возможности пробраться к нему сквозь каменные обломки и руины самостоятельно, Жгерский решается доверить тайну местным властям, рассчитывая на солидное вознаграждение в случае успеха.

Рассмотрев прошение, генерал-губернатор (Дьяков Пётр Николаевич, генерал-адъютант, генерал от кавалерии, сенатор) нашёл содержащиеся в нём сведения заслуживающими внимания и направил в Шклов своего адъютанта – подполковника Романовича. Ему предписывалось на месте тщательно проверить сведения, поступившие от Жгерского и в случае их соответствия, извлечь из земли московские сокровища Понятовского!

Подполковник Романович, как человек достаточно образованный, не бросился по приезде в Шклов на пару с Жгерским спешно перекапывать монастырские развалины. Прежде всего, он занялся тщательной проверкой имевшихся у него фактов. Им было установлено, что место захоронения гетмана Ходкевича действительно находилось на территории доминиканского монастыря, а в списке его монахов за 1831 г. действительно числился некий монах Марк Домбровский.

Из этого следовало, что место, на которое указывал в своём прошении Жгерский, действительно посещалось ветераном одной из дивизий Понятовского, иначе откуда бы он мог знать точные приметы той местности, достоверность которых подтверждались монахом того же монастыря! Однако дальнейшая проверка выявила одну важную деталь, которая полностью разрушила правдоподобность версии захоронения в Шклове московских трофеев Понятовского.

Как следует из рапорта подполковника на имя генерал-губернатора, от 4 декабря 1837 г., князь Юзеф Понятовский в 1812 году действительно посещал г. Шклов и несколько дней прожил в доме местного еврея – Ицки Раскина, но данный факт имел место быть во время похода на Москву, а вовсе не по время отступления из неё! Таким образом, он никак не мог оставить в Шклове каких-либо ценностей»!

Вот и мне, как человеку, немного изучавшему ход и основные события Отечественной войны 1812 года, было крайне удивительно узнать, что подполковник и, как написано, образованный человек Романович, не знал о том, по какому маршруту отступала армия Наполеона и польский корпус Понятовского в том числе. Казалось бы, совсем недавние боевые действия, которым все военнослужащие были фактически очевидцами или участниками, должны были бы знать их назубок, а уж офицеры тем более! Ведь от Барани, ближайшего к Шклову населённого пункта, через который действительно шли отступающие коалиционные войска, было от него километров сорок, не менее! Мотаться туда-сюда только затем, чтобы что-то там такое закопать, командир корпуса просто не имел ни малейшей возможности! Ведь за время этой «поездки» он мог десять раз попасть под удар «казацких» сотен, предводимых широко известным воякой – Денисом Давыдовым!

К тому же Юзеф Понятовский был исторической фигурой несколько иного склада, «птицей» куда как более высокого полёта! Вот что писал о нём сам Бонапарт: – «Настоящим королём Польши был Понятовский! Он обладал для этого всеми титулами и всеми талантами… Это был благородный и храбрый человек, человек чести. Если бы мне удалась русская кампания, я сделал бы его королём поляков»!

Уж если бы такому выдающемуся человеку и приспичило что-то там такое закопать, то вряд ли бы он стал бы заниматься этим вопросом лично. Точно поручил бы подобные мелочи какому-нибудь своему адъютанту, благо их у него хватало.

Не знаю как у вас, а у меня в связи со всей этой историей возник один закономерный вопрос. Зачем же господину Жгерскому понадобилось сочинять столь замысловатую легенду? Да мало того сочинять, так ещё и выходить с ней на столь высокопоставленных лиц, как генерал-губернатор? Быть может на самом деле, он и не знал ни о каких сокровищах, однако решился использовать весьма популярный в те времена мотив городских сплетен для того, чтобы побудить городские власти за свой счёт расчистить заваленную обломками территорию! Авантюристов в России всегда было с избытком! Здесь же вполне могли вмешаться его чисто коммерческие или даже религиозные соображения. Поскольку Жгерский был дельцом, то может быть рассчитывал как-то использовать сильно захламлённую территорию бывшего монастыря?