Дважды мертв

1

Монотонно сыпался с неба дождь.

Несчастными сиротками жались друг к дружке мокрые листочки, тяжелели, шлепались с повисших ветвей, сбивались в кучу и уплывали в потоках грязи в канализацию. Бесследно там исчезали.

Темно как в бочке, и так же гулко. Вдалеке мигал фонарь, выхватывая мокрые комки шерсти, шнырявшие по дороге.

Тоскливый взгляд кошки и голодный скулеж стаи псов. Шуршание из близкого подвала; крысы, что ли, подбирают хвосты по трубам, чтоб не намокнуть. Прохожие все попрятались, за последний час ни одного человека не показалось на улице, ни с зонтиком, ни без него. Скорее всего, причина в позднем вечере (когда сидят за чашечкой чая). В холоде. В сырости, будь она неладна.

Янжи́н сунула руки под мышки и опять приникла ухом к щели между рамой и стеклом, надеясь, что шторы достаточно плотные и ее не выдадут.

Там, в тепле, засыпала девочка. В кровати, которую охраняла настоящая велюровая армия игрушек, а за изголовьем стояли ряды книг, ни одна из которых не была куплена в магазине; Янжи́н любовалась ими иногда. Днем, когда украдкой могла заглянуть в окно, а сама спальня освещалась дневным светом.

Сейчас же там хозяйничал старый Тумэр, проводя время с драгоценной внучкой, которая ему, в общем-то, не светила никак, потому что сыном обзавелся нечаянно, а узнал о нем и того позже, когда парень жениться собрался. Всех сплетников городка старый вор держал в напряжении, пока не признал его. А наследник и не думал сопротивляться – отец так отец. И все к лучшему, вздохнул мэр Айлу-Дахана с облегчением, проблем меньше, а так устроили бы войну за сбережения одинокого старика.

Янжин с досадой подумала, что кому-то с дедом повезло больше. Ей так точно досталось все самое ненужное: что родители, что родители родителей, что наследство от них.

Поджала губы. Длинные косы намокли и оттягивали затылок. Голос старого вора продолжал ворковать, оживляя и быль, и легенды, возможно, приукрашенные, капельку правдивые.

– Чем ниже, тем сильнее приступы страха…

По правде говоря, считала, что это была неподходящая для ребенка сказка, что не помешало прижаться ближе к стене в боязни упустить хоть слово. Ей нравилось так подслушивать, любила живой звук, а не его эхо, разрушающее слух.

Во всем виноват дед, подумала. И, запрокинув лицо к небу, выдохнула бессильный гнев, чтобы послушать дальше сказителя, умело плетущего нити, вытягивающего из одного мира, промозглого и неприветливого, и погружающего в другой, в котором нет капель, отскакивающих от козырька, попадающих на шею и затекающих за воротник; нет вздрагиваний от холода и давно ставшей влажной куртки, нет голодного живота и коченевших рук, сжимающихся в поисках тепла. Одно лишь затаенное волнение в ожидании продолжения.

– В том месте странно ведут себя приборы. И люди. Им тоже страшно. Иногда они убегают с воплями; либо обратно наверх, к солнцу, но чаще всего теряются во мраке.

Да уж, подумала Янжин, начиная тихонько улыбаться взвизгу внучки. Мелюзга тряслась от страха и требовала еще.

– Машины, дедуль, машины!

– Техника сходила с ума, малыш.

– А их много, пастей?

Многозначительное молчание. Обе, и девчонка, и Янжин, заерзали на месте.

– Есть несколько известных людям таких мест, и ведут они себя примерно одинаково. Я верю, что это Эрлик, владыка подземного мира, распорядитель всеми душами, ткач судеб, палач, пробивает дыры к нам, когда в невообразимых… – голос Тумэра понижался. Янжин вся вспотела, клонясь за шепотом, пока не уперлась лбом в стекло, напрягая слух, – …глубинах, на своих раскаленных алтарях ада он кует темные и извращенные души. – Опять тишина. Тумэр умел играть на нервах. – И облик они принимают подходящий.

– И приходят они за нашими душами, – зловеще прошептали в самое ухо.

У Янжин оборвалось сердце.

Крик застрял в горле, подкосились колени.

В глазах потемнело и, резко обернувшись, она впечатала кулак в лицо. Нет, в подставленную вместо него ладонь, которая тут же сомкнулась, не дав замахнуться еще раз.

Сверху блестели темные глаза, губы сложились в трубочку, готовясь присвистнуть.

Далай; хватая ртом воздух и моргая от дождя, Янжин уставилась на него, вцепившись в удерживающую ее руку.

Плотный, смуглый, ясноглазый, широкоскулый. Высокий красавец и гордость отца и деда. Как в насмешку над дедулей-вором учился на юридическом.

Янжин машинально оглядела его руки, крепкие, уверенные. Не сравнить с дедовскими. Паника потихоньку отступала, дышать стало легче. И тут же оттолкнула от себя хозяйского внука, отчаянно покраснев. Дернула себя за косы.

– Ты что здесь делаешь? – зашипела, оглядываясь на окно.

Юноша смешливо поднял брови, глядя туда же. Покачал мешком перед девушкой.

– Я вот мусор выношу. А ты? – И, подражая голосу из спальни, пробасил: – Бойся гонцов, за душой приходящих. Страшись… – Расхохотался над скривившимся лицом Янжин. – … прекрасных девушек либо… – шагнул ближе, прикрывая цвета глубокой ржавчины глаза, – парня, барлага, ведь они посланники владыки, умерщвленные за свои грехи и ставшие безропотными его вестниками…

Янжин стукнула его по руке и тут же придержала зашелестевший мусорный пакет.

– Прекрати.

– Ему приносились кровавые жертвоприношения!

– Далай!

Юноша поджал губы.

– Ой, еще скажи, что серьезно веришь в эту чепуху.

Янжин ждала, пока он сравнит ее со своей сестрой, и сверлила взглядом землю; кусочек блеклой лужи, подползавшей все ближе к ногам. Щеки пылали жарче костра.

– Может…

Далай, не дослушав, махнул ей и направился к ряду контейнеров, чтобы закинуть туда пакет. Ни предложения зайти погреться, ни намека проводить домой. Хотя, какой у нее дом? Съемная комната в квартире одной из многоэтажек, где ее соседями были две студентки и один важный секретарь из банка, который бесил утренними и вечерними совещаниями в ванной.

– Далай…

– Темно совсем, Янжин. Шла бы ты отсюда, – сказал он, прежде чем вернуться в свой дом.

Янжин разочарованно кусала губу и топталась взад-вперед, занятая теперь уже юношей. Тумэр бубнил о каменных садах вокруг пастей, о брызгах мертвой земной плоти, разбросанных вокруг гиблых мест.

– Лепестки электроскопа не знали покоя, – говорил, а внучка что-то спрашивала. – Прибор такой. Специальный. Он показывает наличие энергии. А стрелка электрометра скакала по всей шкале. – И снова его перебили. – Это измеритель. Обычно точный, но вот насколько можно было верить его показаниям у пасти – никто не знал. А знаешь, как зафиксировали величину заряда? От и до. Я впервые такое видел.

Эманации мертвых духов, призраков, их грехов и злобы простирались далеко и притягивали к себе подобное. Невообразимой длины и размеров магнит. Дед самой Янжин еще при жизни кричал, чтобы на кладбище Амхарты ни ногой, ни мыслями не ступали, что духи тем злее, чем настойчивее лезут люди. А о том, что Тумэр имел в виду именно полуостров, эту крошечную слезу, упавшую в озеро и соединившуюся с берегом узким перешейком, Янжин не сомневалась. То место еще звали лишним тамом.

Кричал дед, потому что слух отшибло напрочь, а насчет полуострова – у него были причины так говорить. Ведь именно там пятерка неучей оскорбила владыку подземного мира, статуэтку быка утянула с ворот кладбища. Красивую серебряную вещицу с камешками вместо глаз. Черными сапфирами.

«С локоть размером, но тяжеленный, что мои грехи. Еле вынесли, спины надорвали», – не уставал повторять глухой вор. Будто его кто-то слушал. Будто ему кто-то верил. И отец Янжин считал это выдумками, потому что трепался старик много, а жили они впроголодь, ни копейки денег. Янжин подражала родителям, фыркала на деда.

Пока старик, хоронясь от остальных, не сунул ей в руки голову того быка. С глазами, черными как полночь.

Проклятое сокровище, которое лишило слуха вора и принялось за нового владельца. С тех пор Янжин могла выслеживать эхо произнесенного вслух. Подслушать прошлое. Но острота звуков стачивалась как мягкий грифель с каждым разом.

Эжены не прощают непочтение. Вот Тумэр остался без рук. Вначале он лоб разбил, так благодарил божеств за дар, за ловкость, подобной которой не видел. А потом руки отсохли. Полностью. Он остался крепким как дуб, тот лысый старик с бородой в пепел, с запавшими щеками в крупных морщинах, лоб в бороздах, сетка вокруг глаз, язык что в патоке вымочен. А от плеч висели высохшие плети, которые узелком можно связать.

Янжин, начав прислушиваться к байкам, к деду, быстро сообразила, что к чему. Пробовала что-то выгадать из слухов, которые так и липли к ней, но голова пухла от информации, а что-то стоящее денег не попадалось. Чувствовала себя дурой, просеивающей песок в поисках крупинки золота. А, поняв, что вместе с надеждами увядают и уши, пришла в ужас. Только дед к тому времени оставил их выкручиваться самих, улегся в могилу, не сообщив, что с краденой головой делать. Отнесла б ее обратно, вернула к кладбищу, только страшно было самой туда отправляться, а компании не находилось. Да и толку от части. Остальные знала где, ведь никто так и не расстался с ворованным; побоялись, наверное, помимо божественного гнева навлечь на себя еще и людской. Передние ноги хранились у Тумэра, задние забрал себе Байхан, безногий чемпион. Он неожиданно выиграл соревнования на городском уровне, а во время республиканского этапа талант пошел на спад. Карьера его была стремительна как летящий метеор, ярко вспыхнула и так же сгорела. Теперь он не расставался с инвалидным креслом. Ну а туловище разделили между собой Алта и Баян в надежде продать. Алта старость проводила в одиночестве, хотя могла бы жить в окружении детей, только все они рождались мертвыми, а Баян давно умер от сердечного приступа. Судя по тому, что дочь его, и дочь дочери чувствовали себя хорошо, Янжин предположила, что они, как и Далай, к статуэтке не прикасались. И так как ни разу не поднимали тему, скорее всего даже не знали о проклятии. Жили себе в счастливом неведении. Это заставляло чувствовать себя неудачницей и злило.

Одна она позарилась, шелест денег почуяла.

Жила впроголодь, семью похоронила, воровала где могла и огрызалась, если ловили; участковый рыдал, получая очередную жалобу. Понятно, почему старик Тумэр гнал такую невесту от своего дома, от внука, вернее, как чумную крысу. Урин у виска крутила и советовала спуститься на землю, только юноша с глазами темной ржавчины не выходил из головы. Воздух выбивал из легких одним своим видом, а уж как рот раскрывал… так всякую чушь начинала нести, лишь бы заинтересовать его.

У меня будут деньги, угрюмо обещала себе Янжин, сердито царапая стену чужого дома. Будут деньги, квартира и работа. Тогда и причешет косы, наденет красивые наряды и перестанет хмуриться. Далай язык проглотит, увидев, что за красавица была все время рядом. Она и так-то ничего, сама маленькая, тонкая, личико сердечком, под разлетом бровей – глаза цвета ночи, волосы – потоки смолы, а с деньгами станет еще краше. Его деду придется смириться.

А чтобы эти деньги появились, нужно немного удачи. Удачу можно только словить. В ее случае – в людных местах. Базар, например. Церковь. Площадь перед кинотеатром, там толпы гуляют и голоса не утихают. Они-то ей и нужны. За тайны люди готовы платить, и много. Ей всего-то требуется одна стоящая. После, как наладится жизнь, вернет украденное. Позже. Погост Амхарты ждал много лет свою безделушку, подождет еще немного.

2

В отличие от милого ребенка, для которого слушать сказки на ночь было естественным, как, впрочем, и дедушка, уютно поскрипывающий креслом-качалкой в неясных очертаниях детской, как и ночник у кроватки, приглушающий свет и речь до будоражащего детский ум волшебства, для Янжин вязь историй плелась хриплым шепотом, прерывалась кашлем, сочинялась у голой стены в лучшем случае, а то и среди вони спящих тел в ночлежках под бормотание о вырванных языках, если болтун не заткнется. Было что и похуже, только мама перекрывала дедов фонтан до того, как впечатлительные соседи от слов переходили к делу. Но тумаков, бывало, получал он с утра.

Его излюбленной темой был полуостров, о котором обычно старались не говорить даже воровские подметки города, предприимчивые ребята, переправлявшие свои любопытные с точки зрения закона грузы по воде и при этом не боявшиеся хозяйку озера: эти смельчаки делали вид, что Амхарты не существует. Дед рассказывал, что предки превратили то место в кладбище, старое как мир, а обитатели его были изгнаны за пределы поселений за дело. Хоронили в камнях предателей, воров, извергов и убийц, от которых отказались даже матери. Сейчас, понятное дело, заросло все бурьяном, камыш сплошной, и лес подступился вплотную, потому что не ходил никто, а раньше там обрядами эженов почитали. Особенно владыку мертвых душ, Эрлика. Ему приносили кровавые жертвоприношения. Он охранял Ненасытную реку крови и слез, а окончание ее, невозврат, был во власти быка.

Его-то воплощение в серебре воры и стащили.

Собрались, с подачи Тумэра состряпали план и тут же его осуществили.

Дед говорил, что их могло притянуть в нижний мир. С каким-то нездоровым надрывом шептал.

Янжин в ходе его пространного монолога втайне представляла, что было бы, если б он этого не избежал. Избавился бы тогда папа от его влияния и подумал бы о семье? Как знать. Он замерз в лодке на озере, а мама утонула, пока его искала. Оставшиеся два года до совершеннолетия Янжин провела в семье соседей, которые после долгих сомнений взяли ее на попечение, чтобы подростка не отправили в детский дом. Дотянули до восемнадцати и распрощались, облегченно после этого выдохнув, не стали даже поднимать шум из-за пропавших вместе с подопечной денег.

О деньгах совесть не беспокоила, Янжин они были нужнее, иначе и за комнату бы не смогла заплатить. И все же дом бывших соседей старалась обходить стороной, чтобы сильно не мелькать перед глазами и не напоминать. Прямо как с ней обходилась работа, потому что ее непутевую родню в Айлу-Дахане знал и ребенок. Ни за прилавок не пускали, ни наводить порядок на складе, ни полы мыть ей не доверяли. Репутация бежала сильно вперед сиротки. И к учебе дальнейшей ни душа, ни ум не лежали; начинать это нужно было раньше, а не после выпуска из школы, когда в голове вместо знаний остался легкий пыльный налет.

Урин, подруга ее, умная, она поступила в медицинский колледж. Далай третий курс университета покорял; и в плане учебы, и в плане студенток.

Янжин шла домой пустынными улочками и кусала губу, размышляя, у кого из горожан больше всего денег и тайн, за сохранение которых они готовы расстаться с первым. Это мог быть мэр, либо владелец продуктового маркета, либо хозяин заправки. Тот же антиквар, который организовывал иногда гулянки с размахом. Значит, было на что. Хотя его магазин на Тихой улице на Янжин нагонял тоску, как и любое старье, а его-то она повидала немало за свои восемнадцать лет. Но кому-то хлам был нужен.

Сама не заметила, как свернула к кинотеатру, присела на лавочку под еловым пологом, дрожа от холода. На другом конце площадки фонарь освещал накрытый пленкой от дождя детский автопарк, на пару с тяжелыми каплями стучал по ларьку кусок отошедшего пластика. Двери кинотеатра были закрыты, в окнах даже не горел свет, темное здание громадой нависало над площадью, а в арках метались тени.

Прикрыв глаза, Янжин вслушивалась в несмолкающее эхо голосов, рыская среди фраз, отбрасывая слова раз за разом и падая духом с каждой минутой; банальные разговоры, мелочные ссоры и вызывающий зависть флирт. Ничего, за что стоило отдавать частичку слуха, что она сейчас и делала.

Лучше бы завернулась в одеяло и спала в своей кровати, с досадой подумала, поднимаясь и косясь на арки при входе в строение. Не нравились они ей. Слишком темные, чересчур живые. Будто кто-то прятался; зачем бы им это делать среди ночи в безлюдном месте.

Янжин совсем отчаялась, иначе не покралась бы туда вдоль забора. Вода добралась уже и до нижнего белья, а в кроссовках хлюпало при каждом шаге. Зуб на зуб не попадал. Завидовала малявке старого Тумэра, которой сыто, тепло, а еще с самого утра она увидит Далая, для чего не придется торчать на холоде. К тому же и обнимет его.

Слуха коснулся шепот, и Янжин застыла, разом забыв о юноше и его сестре.

Голос двоился, троился, оставлял отражения. Его сложно было слушать и еще тяжелее разбирать. Он не был реальным, он существовал в этом месте раньше. От него остался след. И именно им питалось проклятие. Пользуешься – плати.

Платить Янжин не хотела. Решив, что днем за колоннами обжималась парочка, попятилась назад.

И опять замерла, разобрав, что призраки тоже шепчут о проклятии.

Чтоб вам провалиться, подумала, колеблясь и пытаясь узнать, кому голос принадлежит. Слышала только один, второй собеседник либо молчал, либо разговор велся по телефону. Ну или кто-то сам себя развлекал; каких только чудиков земля не носит.

Решила остаться, потратить себя на это, раз больше не на что. Выяснив, что все же одна она здесь, перестала жаться к забору, от мокрых потоков укрылась под навесом, где села на пятки, а спиной привалилась к стене. Подперев коленями подбородок, слушала. Дрожала, хмуря брови.

А мозг работал все быстрее, заставляя колотиться сердце.

Никогда бы не подумала. И в голову бы не пришло.

Ни в каком бреду б не родилась такая история.

* * *

Айлу-Дахан накатывался на берег Байкала медленным приливом, от множества высоток и скоплений многоэтажных офисов спускаясь к более приземистым зданиям и заканчиваясь низенькими разбросанными постройками почти у самого берега. Дальше редкие деревья, потом земля, трава и вода. Камыш. Причал.

Урин разглаживала пальцами складку на лбу и смотрела, как рыбак отшвартовывает лодку и плывет по спокойному озеру. Не на Янжин, месившую скользкую грязь сбоку.

Но стоило отвлечься, как брови опять ползли вверх, собирая кожу складкой.

– Ты никогда не читала книги.

– И продолжаю этим заниматься, – нетерпеливо ответила Янжин. Не сводила глаз с профиля подруги, точно зная, что… – …Но ты ведь читала?

– Читала, – вздохнула Урин, и ее хорошенькое личико выразило беспокойство.

– Вот и расскажи. О после́ Озерного… села, поместья… плевать. – Ни того ни другого давным-давно уже не было на этих берегах. – О том, как его род закончился.

Урин не могла взять в толк, что за темы они обсуждают с самого утра, и почему их герой не Далай или кто-то ему подобный. Не ругань из-за очередного отказа в работе. Не нытье о соседе по квартире, засунувшем свои треклятые трусы в стиральную машинку вместе с бельем Янжин.

– Думаю… Дурная это история. И записанная со чьих-то слов, никаких подтверждений нет.

Янжин источник не сильно интересовал. Ей нужно было услышать о ребенке, о котором шептало тихое ночное эхо.

– Посол ведь женат был. И сын… У него был сын?

Подруга выпустила из виду лодку и повернулась к Янжин, удивляясь, что та вцепилась в историю. Настоящую историю, а не сказки, ведь посол, граф Наран Хунгэнин, жил на самом деле. И действительно был женат. Звали его супругу Хулан, по описаниям, которым можно было как верить, так и нет, она была красивая и грациозная, как антилопа. Из чужих краев привез граф ее домой, с востока, с одной из поездок по службе.

– Он-то был женат, только был у него пасынок, а не сын.

Янжин заморгала, отводя от лица волосы, выбившиеся из косы. Щурилась на ветру, плотнее стянула воротник у шеи. С ночи куртка едва просохла и на открытом продуваемом пространстве чувствовалась отвратительно влажной. Но, если потерпеть немного, то нагревалась, прижатая к телу. Однако утро подпортила, оттого девушка на Урин сердилась, на то, что время тянет, продлевая их нахождение здесь.

– Как так? – пробурчала.

– Раба он привез, – со вздохом пояснила Урин. – Откуда-то с островов. Пишут, что невольник красив был как звезды, глаз не отвести. Смуглый, с широкими бровями, в глазах горело солнце, а речь текла плавно как воды глубокой реки. И он был полон утонченного обаяния. А еще колдовал на крови, пил ее.

– Вампир? – перебила Янжин, чувствуя, как заныло под черепом.

Урин пожала плечами.

– Пфф, скажешь тоже… Вампир, откуда бы им появиться… Говорю ж, вранье. А то, что этого раба все в имении обожали, каждую просьбу наперегонки выполняли – так просто пройдоха был. И сам граф в нем души не чаял. И его жена, конечно же. Не вылезал из ее покоев тот ловкач.

– И? – поторопила Янжин.

– И! – передразнила ее Урин. – Застал граф их в спальне. Вдвоем. И служанкам языки развязал, те подтвердили, что не впервые раб посещал хозяйские покои и развлекал молодую госпожу.

– И?

– О боже, да что тут непонятного? Раб отправился за решетку, а жена понесла. От островитянина. Поэтому никакой он не вампир, мертвые детей не плодят.

Тут Янжин задумалась.

– А почему граф не убил предателя?

– Потому что у него иной план был. Супруга его умерла в родах, дав жизнь мальчику. Того ребенка Наран Хунгэнин вырастил сам. К тому времени он ушел со службы, – скандал не удержали в пределах имения, от посла избавились и вздохнули свободно, – уволил всех слуг, закрылся в доме. Что он там делал с этим рабским последышем – никто не знает, дальше ворот никого граф не пускал. В те времена много людей исчезло без следа, поэтому писака предположил, что граф их кровью кормил раба, чтобы тот не помер раньше времени… ну или визитеров слухами отпугивал. И пишет, что он заставил мальчика, как тот подрос, убить отца.

– Это ж какое терпение нужно иметь, – прошептала Янжин пораженно. – Годы тлеть и не перегореть. Ждать. Растить и кормить оружие, чтобы направить его потом на человека, ужас сколько гниющего в тюрьме.

– Вроде бы граф напоследок объяснил этому рабу, кто именно станет его палачом. А он рассмеялся. Смеялся, пока не захлебнулся кровью.

– Сошел с ума?

– Возможно, – неуверенно произнесла Урин. И кивнула. – Я б точно рехнулась после стольких лет заточения.

– А мальчик?

– Уже юноша. Его прокляли боги за отцеубийство. Он лишился всего человеческого, и речи, и разума. Не знаю, о его судьбе больше не писали. Наверное, Наран Хунгэнин все же сжалился и послал его вслед за отцом.

Янжин шумно выдохнула и расцепила пальцы, которые сжимала все крепче, чем больше рассказывала Урин. Обхватила подбородок, поглаживая его.

– А сам граф?

– Похоронили там, – кивок в сторону полуострова Амхарты. – Вроде когда нашли, он разложился весь. Один слуга с ним оставался, старик безумный. С него ни слова не смогли связного вытащить. Рукой махнули.

Янжин не хотела даже представлять, что там нашли.

– А тех, кто пропал, нашли в его имении?

– Никого больше. Закопал, скорее всего, если кого и убил. Раба и сына его, например.

Ветер дул резче, поторапливая заканчивать с сомнениями, на которые у нее было полночи и глоток вина утром, который только рот испачкал.

Янжин крадучись просунула руку под локоть Урин и прижалась к подруге боком, шепча в самое ухо:

– Я кое-что услышала. О том ребенке. Он все еще жив.

Несколько томительно долгих мгновений Урин смотрела на нее с блаженным непониманием. Пришлось повторять. Тогда у нее вырвался смешок. Хлопнула Янжин по руке, улыбаясь во весь рот.

– Дурочка, – сказала, покрываясь мурашками. – Я чуть не поверила.

Где-то вдалеке раздался плеск, рыбак вытащил удочку, рассматривая улов. Рябью пошла бесконечная водная гладь.

Почти сумерки из-за низких туч. Порывы ветра ожесточенно рвали листья. Стена ливня опять накрыла город.

– У меня есть план, – не переставала шептать Янжин так тихо и невнятно, будто тот человек в лодке мог их подслушать.

С лица Урин потихоньку смывалась улыбка.

– Я бы не хотела о нем знать, – помотала головой и разжала пальцы подруги, отталкивая их от рукава своей длинной куртки. – Ни о нем, ни о том, кто тебе мог сказать о пасынке графа. Которому, заметь, лет двести к настоящему времени должно быть, не меньше.

– Он проклят богами, ты сказала!

– Это не я сказала! – возмутилась Урин, сдвинув брови. Янжин мазнула рукой по лицу, смахивая водяную пыль.

– Неважно. Суть в том, что он не умер, значит, я могу продать эту информацию. Всего-то нужно узнать, откуда родом была его мать. Лет прошло всего…

– Всего ничего, двести. Такой пустяк, – ужалила Урин, начиная сердиться всерьез. – Мне идти нужно. Наслушалась, хватит.

– Не язви, – зашептала Янжин, опять хватая ее и не давая уйти. – Можно узнать, где родилась та графиня. Наверняка у нее наследство осталось и наследники, которые отвалят денег за информацию, что тут у них семейное древо разветвилось.

Урин не понравилась сама идея.

– Ты бы сделала это? – Ее лицо вытянулось, округлился рот. – Янжин? Серьезно? Продала бы человека?

Янжин отмахнулась, не видя в том ничего такого, из-за чего стоило бы так разевать рот.

– Я ж не тебя продаю, – с железной непробиваемостью заявила. – Тем более ты сама сказала, что он разума лишился, так что ему все равно будет.

– Это не я сказала! – простонала ее подруга, хватаясь за голову.

– Неважно.

– Он не может быть жив, послушай себя!

– Мне лучше знать!

Урин заставила себя замолчать и несколько раз глубоко вздохнуть. Вспомнить, что они обсуждают несуществующего пасынка. И ссориться из-за него было бы глупо. Янжин хваталась за любой намек на легкие деньги, в этом она вся.

– Вместо того, чтобы…

– Место рождения и семью выяснить бы графини, – не слушая, перебила ее Янжин.

– Откуда ты выяснишь, если книги не читаешь? – закатила глаза Урин.

– Ты читаешь.

– Уволь. У меня экзамены.

Янжин усиленно думала. И придумала. Хлопнула в ладоши, распугав плавающих уток.

– Можно спросить у антиквара. Он начитанный. Вроде. В очках весь, и вид у него умный. Ну либо… – боязливо метнула взгляд к заросшему перешейку, – там побродить. Наверняка надгробие осталось. Ее ведь там похоронили как неверную жену?

– Если ты туда сунешься, барлаги будут преследовать тебя до самой двери ада, – зловеще предрекла Урин. Янжин сжала зубы.

– У тебя на все есть ответ?

– Я ж будущий врач. Знаю, не знаю, но молчать я не могу. И как врач заверяю тебя: столько люди не живут. Поэтому, что бы ты ни услышала – забудь. Хочешь, я спрошу в колледже о месте коменданта в общежитие?

– Я хочу, чтобы ты помогла мне найти информацию!

– Нет.

– Книги, газеты, где есть эта информация.

– И не подумаю.

– Место, где я могу найти те книги и газеты.

Урин, достав телефон и увидев время, с досадой простонала.

– Поехали. Черт с тобой, попрошу, чтобы тебя в библиотеку впустили. Там в компьютере есть перепись населения еще с какой-то древности. Но на этом все!

Янжин быстро закивала и натянула на голову капюшон.

Перед тем, как уйти с берега, обернулась, устремив взгляд на видимую отсюда серость Амхарты, проступающую сквозь туман. Яростно бился на ветру камыш.

Высохшие могильные погремушки.

* * *

Энергия пронизывает и проникает в землю, с которой мы соприкасаемся, и темными ночами, когда светлые, легкие потоки ослабевают, темные льнут к нам, прорываются наружу. И мы чувствуем это, не обязательно иметь глаза и уши, это въедается через кожу, задевает каждую пору, волосинку, которая начинает шевелиться. Страх подступает к сердцу, парализует каждую клеточку тела, укореняется. Сковывает разум. И мы остаемся один на один с неизвестностью, рожденные в ней и туда же уходящие.

Что за фантазии у людей? Потирая затылок, Янжин заставляла себя вчитываться в страницы, но смысл ускользал, а потоки представлялись черными горячими струйками из кофейного автомата, который в библиотеке медицинского колледжа не предусмотрели. А зря, подумала, потому что книги здесь на диво занудные. Видимо, считала так не она одна судя по тому, что за три часа читальный зал посетили два студента и одна гремящая ведром уборщица, а библиотекарь посапывал над журналом, его голова попросту падала. Он ее ловил. И так далее. Время шло.

Янжин опустила глаза в газетную подшивку, подозревая, что знания просто так ей не дадутся, как мечталось.

О графе Хунгэнине в переписях ничего не нашла, а желтой пыльной печатной стопкой засорила мозги и теперь не знала, как их проветрить. Вздохнув, откинулась на жесткую спинку стула (как только умудряются засыпать здесь некоторые).

Хотелось есть, увидеть Далая, побродить по магазинам, пусть и денег в кармане было ничтожно мало; но в некоторых случаях они не требовались. Злилась на Урин, бросившую ее один на один против горы стеллажей. Все хотелось написать ей, напомнить о себе, чтобы той стыдно стало. Ну или по крайней мере не так комфортно.

Глаза Янжин чесались от напряжения и пыли, а бумаге конца-края не было видно. Встав, она размяла затекшие ноги. И вздрогнула, когда порывом ветра распахнуло окно. Перетрусилась повторно от вскрика библиотекаря, вскочившего с места. Холодная осень ворвалась вместе с ливнем внутрь, и девушка зябко растерла плечи, проклиная ленивых историков, обошедших вниманием графа. Хоть бы слово написали о нем и его красавице жене, ведь не последним человеком при дворе был.

Вкус дождя на губах, запах озона в носу.

Янжин насторожилась, перестав слышать бурчание деда за полками, стеллажами. Горы книг вокруг пропали, когда резко потухли все лампы.

Бешено заколотилось сердце.

Шорох и топот ног в полной темноте. Мгновенно пересохшее до панического всхлипа горло. Испуг и мучительные попытки задержать дыхание. Слепое вглядывание в шепчущий мрак.

Янжин все еще пыталась держать себя в руках. Попятилась туда, где должна была быть стена.

Ощущение чужого присутствия прошлось по нервам.

Быстро обернулась.

Вспыхнула в затылке боль, а после – провал в памяти.

Неизвестно, сколько времени прошло между тем, как закрыла глаза и открыла их.

Ноющее тело и плавающая картинка в голове. Ощущение сжатого, спертого пространства, давящего со всех сторон, нехватка воздуха.

Янжин очнулась совсем не там, где потеряла сознание.

3

Состояние уязвимости. Янжин ненавидела его. Неизвестность. Темноту.

Умение становиться невидимой въелось в кровь, только вот последние годы присмотр попечителей, надежные стены и крепкие замки расслабили. Желание плакать боролось со злостью на тех, кто вычислил эту брешь и воспользовался ею.

Янжин с трудом удержалась, чтобы не выругаться в голос.

Иногда хватало одной промашки, чтобы жалеть об этом всю жизнь, и не только тому, кто сел в лужу. Кому, как не ей, об этом не знать?

Глаза закрывала повязка, на зубах ощущалась кровь из прокушенной губы, память подкидывала стенания на всю библиотеку, в которых она точно не единожды упоминала долбанного графа Озерного чего-то там (имения, поселения, так и не запомнила). Слова застревали во рту, слетело только шипение, которое Янжин тут же оборвала, боясь обнаружить себя раньше, чем успеет осмотреться. Потихоньку терлась о плечо лицом, задирая вверх ткань с глаз.

В месте, где она оказалась, был свет. Тусклый, желтоватый, освещающий голые серые стены, сплошной камень. Клетка, в которой ее заперли, задней стеной врастала в гранит, с трех сторон была забрана толстой металлической решеткой. Внутри коробки можно было встать не сгибаясь, можно было лечь в полный рост, и на этом пространство заканчивалось. Влево и вправо тянулись ряды таких же камер, за сеткой простиралась, Янжин сказала бы, пещера. Неровная дыра забиралась в вязкую темноту и не показывала, чем и где заканчивалась, потолок надвигался сверху, грозя раздавить грудой камней. Пахло затхлостью и старьем. Тухлой водой. Плесенью. Железом и кровью.

Янжин продолжала лежать, наблюдая за норой. Изучая ее. Карауля любое движение, которого, впрочем, не происходило.

За время бдения затекли руки, жутко болели бедро и плечо, упиравшиеся в каменный пол. Неприятно холодил кожу воздух.

Никого. Сплошная тишина и застылость.

Она прислушалась – тоже ничего, ни шороха, ни шепота, ни скрежета.

Тогда она прислушалась иначе.

И помертвела.

Задрожала вовсе не от холода, против воли скручиваясь на полу в комок, а волосы на затылке зашевелились перед тем, как отразилось…

Это.

Боль. На грани непереносимости.

Такого ей не доводилось слышать.

Душа Янжин заледенела от эха сбитого дыхания, за которым протянулся стон, полный муки, изданный сорванным, хрипящим голосом. И еще один, ниже, глубже, идущий из самого ада. Слов не было, лишь животные звуки, затихающий скулеж. И, совсем не к месту, шмыганье носом, такое чуждое после.

Янжин сглотнула поднимающийся тошнотворный ужас, насланный этими отголосками страданий. Поддалась панике, рванулась к решетке, вцепляясь в нее изо всех сил, заозиралась, ища источник и страшно боясь его увидеть.

Животные рычали, орали и пищали, но вот сопли (или что там вытекало из носа) обратно в него же они не втягивали.

Она могла слышать человека. Разумное существо, которое было здесь когда-то и испытывало невообразимую боль.

Дрожащей рукой Янжин вытерла покрытое потом лицо, а запоздалое здравомыслие подсказало ей, что зря сидела одна в библиотеке и открыто ковырялась там, где ковыряться не следовало. Может, даже зря подслушала то, что слушать не нужно было. И что вряд ли ее желание оказаться от этого места как можно дальше исполнится.

Она даже не представляла, куда ее забросили, и кто это сделал. И точно ли похищение связано с пасынком графа; может, взбешенные недочетами предприниматели сговорились с участковым и приняли меры. Запугать решили.

Хорошо бы, если б так и было.

Янжин вглядывалась вдаль, потому что вблизи ничего не было. Осторожно потрясла решетку, просунув пальцы наружу, ощупала замок. И вздохнула с облегчением, поняв, что с этим она может справиться; полезла в волосы за шпилькой. Несколько щелчков – и камера открылась.

«Шлак ваши замки, переделывайте. И поставщика меняйте. Я б еще и штраф выкатила», – подбадривая себя, думала девушка, пока выползала наружу. Метнулась к стене, в тень, куда не доставал свет лампочки. Там, вжав спину в камни, замерла, готовясь к топоту ног и крикам.

Тишина продолжала стекать по стенам и устилать ледяной пол. Дальше собиралась лужицей темнее обычной. В месте, куда не доставало освещение, она казалась более глухой, чем в других углах. И именно оттуда раздался первый настоящий звук. Звон металла.

Повторно волосы встали дыбом.

Боже, выдохнула девушка, сползая вниз на желейных ногах. Где ж здесь дыра наружу, на свет? Плевать на всякий шепот, ничего стоящего жизни быть не может.

Еще один звяк, едва слышный, будто кто-то железом зацепил железо. Потом удар глуше, металл о камень. И слабо различимый вздох.

Кто здесь, подумала Янжин, таращась туда, откуда донесся признак присутствия. Воображение сразу нарисовало нечто непонятное и оттого более жуткое. Твердя себе, что это остатки звона в голове после иного подслушивания, она покралась к решеткам в надежде отыскать дверь и уносить отсюда ноги.

Поиграла в сыщика и хватит. И вообще, решила, что город ей никогда не нравился, можно и лучше место поискать. По Далаю скучать станет, по Урин, она хорошей подругой была, верной и не мелочной.

Струсила, да, бубнила сама себе, останавливаясь у ведущих наверх ступеней: марш, пролет, поворот, а оттуда доносилась вполне человеческая речь. А кто б не испугался?

Дверь грохнулась о стену, Янжин без раздумий помчалась обратно в темноту. Туда, где ничего не видать. Туда, где обитала тьма и звон…

И цепи.

Много цепей, длинные гремящие связки. По всей вырванной из пятна света зоне.

Нога зацепилась; Янжин споткнулась и треснулась лбом о холодные звенья, взмахнув руками, задела их же. Замерла, боясь дышать и понимая, что ее не могли не услышать те, кто спускался по лестнице. Стоило только им включить лампу или фонарь мощнее, и…

От тихого стона почти потеряла сознание и шлепнулась на пол. Подняла голову, не видя ничего.

Очерченный темнотой силуэт двинулся. За ними колыхнулись тени в обе стороны. Похожие на растянутые в стороны… руки.

Янжин моргнула и вытянула шею, силясь разглядеть хоть что-то. Мысль о том, что, если кто-то связан, значит, безопасен, посетила внезапно вместе с надеждой, что узник узнику товарищ.

Шикнула, привлекая внимание. Потом громче. Не получив ответа, зажала в кулаке шпильку и мелкими шажками начала пробираться вперед, ощупывая перед собой пол, чтобы не поднимать шум. А, подойдя настолько близко, что глаза, привыкшие к темноте, разобрали человека, резко втянула в себя воздух и уставилась на него.

Надежда лопнула как пузырь.

Тот, кого она нашла, был на последнем издыхании и свисал с цепей как выпотрошенная тушка, лишь изредка пробегала дрожь по телу, свидетельствующая, что еще что-то теплится в нем.

Лучше бы не теплилось, мелькнула мысль.

Янжин замерла, молясь, чтобы и замерла ее находка. Пыталась понять, приближаются ли голоса. И заглянула в темноту за распятым человеком, гадая, есть ли там выход или упрется в глухую стену, если побежит туда.

Подняла глаза и конвульсивно сглотнула. Крепче сжала шпильку в кулаке, испытывая отвращение к картине расчленения. Никогда не любила реалистичные фильмы ужасов.

«Кто ж его так?»

Цепи звякнули тихим перезвоном. Шелест едва различимый, заменяющий дыхание человеку, пошевелил торчавшие на руке Янжин волоски. Унимая лихорадочное биение сердца, она переводила взгляд с одной ладони пленника, насквозь пробитой цепью, которая находилась там так давно, что вросла в плоть, на другую, закованную таким же манером. Металлические тросы пробивали также его бицепсы, и бедра, и стопы. При наличии достаточной силы воли, стальных нервов и отсутствия чувства самосохранения все это можно было вырвать из тела, но шею мужчины плотно обхватывал ошейник, от которого отходили цепи в разные стороны, не позволяя ему сдвинуться с места.

Тут явно поработал психопат.

Янжин всю передернуло, едва представила себе все манипуляции от начала и до конца. И тут же поверила, что именно этот человек издавал те звуки, эхо которых вызвало у нее чуть ли не истерику.

Порадовалась, что он ее не видит и не просит о помощи, потому что оказывать ее не собиралась, до смерти боясь очутиться рядом с ним в той же позе. Осторожно двинулась вбок, намереваясь его обойти. Люди, которые спускались в это подземелье, как казалось, застряли у входа, потому что никто так и не показался в освещенной части помещения, и Янжин кралась в темноте до тех пор, пока вытянутые руки не уперлись в камень.

В холод. В тупик.

Ожидала чего-то подобного, но все же едва сдержала разочарованный стон. Пошарила рядом, проползла вдоль стены до одного угла, потом развернулась и добралась до другого. Постояла, с силой прикусив губу и смаргивая слезы бессилия, от которых не было никакого толка.

Вернулась.

Пленник все так же бездействовал. Вряд ли был в сознании. И хорошо.

От удара двери Янжин вздрогнула, опять превращаясь в обнаженный комок нервов, который трясся от любого звука.

Еще вечность без единого шороха – и она поверила, что люди, кто бы там ни был, ушли, не став проверять своих пленников. Тишина их убедила. В отношении одного так точно могли быть спокойны: ему не выбраться, даже если освободить ото всего навешанного металла; он попросту свалится тихо доходить на полу.

Янжин пригнулась, все же захотев увидеть, кому так не повезло в жизни: мужчина. Молодой совсем, не больше двадцати – двадцати пяти лет на вид. Но ей он был не знаком. Раньше, наверное, был красив, теперь же сплошная рана и содранная кожа. Заплывшие глаза, слепленные ресницы, разбитые губы, опухший нос; все, что может быть сломано на лице, казалось, ему сломали, даже челюсть отвисла, с комка бороды тянулись нити слюны. Темные волосы трогать поостереглась, отпугивал даже запах, а уж что там в них водилось, догадаться несложно; они были едва ли не длиннее, чем ее собственные.

Глаза еще больше привыкли к темноте, позволив разобрать и рваную одежду, которую вряд ли ему меняли часто; лоскутами свисала с пояса, будто рассеченная на полосы. Не сразу Янжин подумала о розгах, а, подавшись вперед, обнаружила и следы порки – грудь и живот юноши все вздулись рубцами, следы запекшейся крови остались и на руках.

Сделала шаг назад.

Могла только посочувствовать. Даже если… Посмотрела на шпильку в руке и сразу отбросила мысль искать замки от цепей и отмыкать их. Даже если у нее выйдет что, то на себе она этого мужчину не вынесет. Они попадутся оба и вернутся сюда, только вот ей уже не будет так вольно, как сейчас.

Мысли переметнулись к двери наверху лестницы и отмычку, которой ее можно открыть. И заскрежетали зубы, когда после осмотра не обнаружила нигде даже намека на ключи. Оставалась несчастная заколка для волос. Как хорошо, подумалось Янжин, что знает ей применение иное, чем большинство девушек.

Вспотевшая рука выпустила шпильку, и она тихо звякнула о камень.

В унисон с нею загремели цепи.

Янжин быстро обернулась. Отчетливо увидела темную прорезь между ресницами и блеск.

Замерла с растопыренными над камнями пальцами, понимая, что…

Он ее видел. Он отыскал где-то свое сознание и силы открыть глаза. Силу духа не орать при этом. Не стонать. И не умолять ни о чем.

Он просто смотрел.

– Ты кто такой? – вырвалось у Янжин, и она тут же прикусила язык, запрещая себе говорить с полутрупом. Чем больше узнаешь человека, тем сложнее забыть его. А этого хотела выбросить из головы немедленно, как переступит порог этого заведения. Нащупала потерянное.

Мужчина смотрел. Без слов. Пока она не вспомнила, что говорить он вряд ли может из-за сломанной челюсти.

Вот и хорошо, подумала, медленно вставая.

Пленник дернулся назад всем телом, рванул сдавленную ошейником шею и его глаза расширились. Кожа порвалась, из-под удавки потекла кровь, на что он внимания не обратил.

Он ее боялся.

Она его тоже. Сжалась вся от грохота цепей. И надеялась, что мужчина будет молчать, как и прежде.

– Я ухожу, – прошептала, поднимая вверх руки и не зная, как еще показать, что трогать его не станет. – Не поднимай шума, пожалуйста!

Пятясь и не спуская глаз с заросшего лица, стукнулась спиной о стену напротив решеток, завернула за угол. Как раз в тот момент дверь наверху опять открылась, и вниз начало спускаться несколько человек. Несколько негромких голосов, которые оборвались быстрым ахом.

– Черт! – простонала Янжин, поняв, что ее заметили, после чего рванула обратно к пленнику, забившемуся в своей металлической паутине, один в один дурная муха.

Тишину подземелья разрезали крики, и пленник замычал, с неожиданной силой изгибаясь в оковах. Янжин показалось, что он оторвет себе голову прямо на ее глазах. Свет вспыхнул ярче, позволив увидеть трех коренастых человек у клеток и спину, за которую она спряталась. Всю черную от побоев.

Стыдно, наверное, но ничего лучше не придумала, действовала инстинктивно. На полу разглядела наконец что-то похожее на оружие, тускло блестевший прут, который и схватила, не сразу сообразив, что он покрыт засохшей кровью. Чьей – большого ума не требовалось, чтобы догадаться.

Сглотнула, выронила его. Подумала запоздало, что мужчину все же можно было и освободить, потому что один вид тюремщиков привел его в исступление, какого не ожидала; однозначно он бы отвлек их от нее самой. Начала скакать взглядом по ошейнику в поисках замков, но цепи соединялись с ним звеньями в скобы. Сил, чтобы их разорвать, у нее не было.

Пленник дернул руками, калеча себя еще сильнее. Лопнула кожа, хрустнули кости.

Янжин, как ни терпела, не выдержала, согнулась пополам и ее вырвало ему под ноги.

Голоса приближались, били по ушам, приказывая не двигаться. Мужчине, скорее всего, потому что Янжин и без приказов впала в ступор, не в силах отвести взгляд от развороченной плоти, в которую превратились руки пленника буквально за минуту. Он еще и схватился ими за цепи ошейника, дергая так, что мог и камни вырвать, к которым они крепились.

Откуда он силы черпает только, не понимала. Но то, что недооценила человека, было налицо – теперь он избавлялся от ножных оков. Быстро и без раздумий, окатив землю и девушку теплыми брызгами.

Янжин перевела дыхание, утирая рот. Другой конец, подумала оцепенело, другой конец цепей – что там? И побежала вдоль них, надеясь отыскать нормальный замок, который можно открыть, поковырявшись в нем.

– Не трожь! – заорал один из похитителей. Пленник зарычал в ответ, пригибая голову.

Янжин слизывала пот с верхней губы, который струился уже ручьем. Подняла глаза на стену, в которую вмонтированы были точно такие же скобы, что и на ошейнике пленника. На них жирно чернели незнакомые символы, толщина штырей вызвала отчаяние.

Ей с ними не справиться.

– Руки! – уже завизжали люди.

Янжин глянула на свои дрожащие руки. Может, самое время поторговаться, билось в голове. Обернулась, щурясь на свет и на три силуэта, крадущиеся к ней в обход взбесившегося пленника.

Вытянула руку к стене, мужчины дружно вдохнули и не выдохнули.

– Не надо, – тихо, но с угрозой проговорил один, не глядя на притихшего юношу, который шумно дышал и тоже ждал. Ждал того, что она сделает. Лицо его было обращено к руке девушки, схватившей окончание цепи.

Значит, это именно то, что надо. А так как ничего кроме нечитаемых надписей на вбитых в камень звеньях не было, то Янжин стерла их.

Пленник одним рывком оторвал цепь от ошейника и отшвырнул ее, медленно переводя взгляд на людей перед собой.

У Янжин отвисла челюсть. Сказала бы, как ветку переломил.

Трое заметно растеряли уверенность. Один помчался наверх, прижав к уху телефон.

Янжин едва не рванулась за ним, но двое еще преграждали путь. Выпускать ее не собирались.

– Ты не понимаешь, что делаешь, – напряженно предупредил один из оставшихся, указывая на пленника, хрипящего, выкручивающего другие цепи, сдерживающие его; видно было, что боялся его до чертиков. Янжин сглотнула, бросив туда же взгляд; промчалась мысль, то тюремщик, в общем-то, прав. И принялась тереть символы быстрее, пока не поддалась нагоняющему жути голосу: – Думаешь, почему он здесь?

Понятия не имела, но очень надеялась, что ярости бедолаги хватит, чтобы дать ей фору в побеге. Стерла надпись со следующей скобы, и пленник оборвал и вторую цепь. Осталось две.

Тюремщики признали свой провал, больше не уговаривали, бросились к ней. Юноша, лишившись распорки, обрел подвижность. Янжин пряталась точно за его спиной и молилась, чтобы он не вспомнил о ней.

Как только на ногах держался – в голове не укладывалось. Адреналин, решила, торопясь добраться до противоположной стены.

Пленник как понял ее задумку, перемещался туда же. Не мог еще достать до людей, но и не подпускал их к девушке. Янжин со страхом думала о том, что случится, если он свалится без сознания от потери крови. Ей следовало пошевеливаться. Если повезет, то он продержится до выхода.

Тюремщики вопили, стараясь перекричать рев парня и остановить его освобождение, скрежетало железо, множилось эхо; в ушах стоял гул. Янжин умирала от ужаса, застопорившись перед последней надписью и не решаясь тронуть ее. Дать волю безумцу. Который все же ей сильно помог одним своим присутствием.

Ее оттолкнули, грязные пальцы мазнули по скобе, после чего последняя цепь упала на каменный пол. С тихим рычанием пленник выпрямился во весь рост и отыскал своих, очевидно, давних знакомых, судя по реакции на них.

Те наконец осознали свое положение, очень, если верить охватывающему посеревшие лица выражению, бедственное.

Янжин тоже сделала свои выводы. Зажмурилась. Закрыла уши. Воображение немедленно восполнило пустоту кусочками, всякими разными, отчего опять наружу полез желудок.

Зажала вдобавок и рот, глотая спазмы, приоткрыла один глаз, заставляя себя смотреть только на стену, только на клетки и, пока резкие смазанные рывки оставались где-то сбоку, она побежала. Понеслась, скорее. Полетела со всех ног, не оглядываясь и запрещая себе думать о чем-либо кроме выхода наружу. Наверняка их пленник отыграется за все, что испытал, будучи беспомощным. А досталось ему ох как…

Янжин крепко, до боли зажмурилась и едва не пропустила поворот, а следом – дверь, которую толкнула и выпала на улицу. Скатилась по ступенькам, отбила косточку на ноге о керамический горшок, зашипела и понеслась дальше, молясь, чтобы все были сильно заняты внизу в этот поздний час.

Надо вернуться, металась паршивая мысль. Посмотреть, что за дом, из подвала которого она вывалилась и забор вокруг которого перепрыгнула, как и не было его. Но ноги ее не слушались, в затылок долбился слепой страх и все внутри вопило, чтобы не вздумала делать такую глупость; на сегодня был перебор, даже для нее.

К черту, думала, проносясь мимо темных уже окон магазинов, мимо вопящих котов и огрызающихся собак, тявкающих вслед. Перепрыгнула бордюр, протопталась по чьему-то цветнику, ободравшись о колючки розовых кустов и выругавшись. На бегу сунула в рот палец, облизывая ранки. Все чудилось, что след в след кто-то идет, не отстает, однако, повернув голову, увидела только пустую улицу позади. Зловеще мигали фонари.

До своего дома добралась едва живая. Задыхаясь, вывернула карманы в поисках ключа от подъезда, выронила связку. Над головой ровно светила лампочка, по обе стороны от входа темнели голые кусты сирени. Сердце вылетало из груди, живот крутило, кололо в боку, что поняла не сразу. Глянув на лавочку, подобрала ключи и приложила кружок к считывателю, после пропевшего сигнала рванула на себя дверь. На секунду прижала лоб к холодной поверхности, пытаясь остудить горящую голову.

И заорала не своим голосом, отпрыгивая в сторону, когда ее потянули за куртку.

На первом этаже загорелся свет, шевельнулась штора.

Янжин крутанулась, выхватила в круге света разбитое лицо и ударила в него. Человек резко втянул в себя воздух, отшатнувшись и заслоняясь руками.

– Ну что там? – приоткрыла окно поднятая с кровати и недовольная этим соседка. – В полицию звонить? Когда ты уже будешь незаметно домой вертаться?

Янжин выпалила ей, чтобы захлопнулась. Плюнув, женщина грохнула створкой и потушила свет.

Вот дура, подумала девушка, протискиваясь в открывшуюся дверь и тут же притягивая ее обратно. Короткий щелчок, сработал замок. Она в подъезде осталась одна.

Стало легче.

Ненадолго, правда.

«Ну и какого черта я себя здесь заперла?» – спросила себя Янжин, прислоняясь спиной к голой стене и озираясь. Наверняка за ней скоро придут. Еще бы. Мало того, что сбежала, так еще и сумасшедшего отпустила. – «И что мне с этим делать?»

На ум пришел человек, который остался с той стороны двери. Он так осторожно потянул ее, за самый край одежды. Как будто всего лишь хотел, чтобы она его заметила.

Тревожно стало, едва воскресила в памяти его лицо, слой крови и грязи на нем.

Еще и способ его удержания… Заклинания?

Янжин посмотрела на испачканные черным пальцы и торопливо оттерла их, чтобы не прицепилось еще что-то сверх того, что уже имелось.

Она готова была поверить во что угодно. Тот пленник походил на ходячий труп, и в него уже верила. Еще и люди из подземелья, которые его сторожили, видимо, – когда он рвал цепи как нитки, они не выглядели удивленными таким поворотом, значит, знали, кого держали в том подвале. Кого же?

– Кто ты? – едва слышно прошептала Янжин. – Проклят тоже? Нагадил одному из эженов?

Это плохо, если так, ей и своих забот хватало, чужие разбирать не хотела. А они, как нарочно, находились здесь, за хлипким листом металла толщиной в полсантиметра. Хорошая защита от гадивших где попало животных и пьянчуг. И смех для того, кто приволокся за девушкой.

Только он что-то не торопился крушить дом. Потерял сознание, истек кровью все же? И соседи утром найдут его, какая неожиданность. Полиция, ненавидящие Янжин следователи, которые постоянно начеку и подсчитывают количество заявлений на нее, ну и допросы, куда без них… Соседка с первого этажа, которая с удовольствием расскажет о сиротке, глухой ночью орущей под окнами от страха.

Янжин крадучись приложила ухо к двери. Тишина за ней наводила на нехорошие мысли.

Потянулась открыть дверь.

«Идиотка»

Села корточки, так и не тронув кнопку замка. Подумала о том, как станет пробираться в квартиру, так, чтобы незаметно. Но это, конечно, произойдет только в ее мечтах – придурок из банка разорется, что ему спать не дают, и поднимет студенток. В итоге весь дом будет знать, во сколько Янжин вернулась домой.

А этот ненормальный снаружи, если жив еще и если будет подпирать дверь до утра, укажет на нее. Ему ума не хватит промолчать о том, где была и что делала.

Сказать, что спасла его, так спросят, от кого и от чего; но связаться с тем местом и вернуться туда страшнее, чем оказаться в тюремной камере. Там происходило нечто, с чем вряд ли полиция сладит. Про цепи ей ни один человек не поверит кроме тех, кто остался без рук, без ног и чего-то еще (кому какая беда от бычьей статуэтки досталась).

Янжин понадеялась, что пленник перебил всех, кто был в том доме и мог опять за ней прийти. Может, в новостях узнает личность похитителя.

Идти к Тумэру?

Янжин кусала губу. Сомневалась сильно, что старый вор будет рад. И предъявить ему нечего, заставить помочь с выездом из города хотя бы. Поразить полицию нечем кроме дедовых баек. Тумэр посмеется от души и пожелает удачи.

Янжин нахмурилась, поняв, что все мысли сводились к одному – к полиции. А ведь ничего не сделала (то, что побывала в чужом доме – так ведь не по своей воле там оказалась. Библиотека, откуда ее забрали, – общественное место. А вменить в вину рыскание в хрониках, так это всех историков можно пересажать).

И все же… Если бы не тот человек, тянувший ее за куртку, может, и выкрутилась бы.

Янжин похлопала себя по щекам, растерла ледяные пальцы, пригладила волосы. Осталась без телефона, что обнаружила еще в том подземелье, поэтому идти придется пешком. Глубоко вдохнула. Выдохнула. И открыла дверь на улицу.

4

Он оказался жив и вполне в сознании.

Янжин не сразу увидела его, но он прятался у дома. А потом крался за ней как тень, избегая пятен света фонарей и рассеянных лужиц желтого освещения из окон, перетекал как ручеек от дерева к дереву, вдоль стен. Каждую секунду Янжин ждала, что он нападет. Прыгнет и свернет ей шею. Шея у нее очень тонкая, так что ему это не составит труда, если уж справился с теми верзилами из подземелья.

Янжин так и не разглядела его хорошенько. Высокий и волосатый – все, что могла сказать, если бы ее попросили описать того, кто вылез за ней следом из каменной дыры. Избитый и изгвазданный в чем попало, под таким слоем мало что разобрать можно. Глаза темные; да они у всех темные в Айлу-Дахане, если уж на то пошло, голубоглазых на перечет.

Насладиться такой компанией мог бы только слепой и глухой, и то вряд ли. Само знание, что за ней следует некто без царя в голове, заставляло трястись поджилки, как в детстве в общественной ночлежке, где никто не мог быть уверенным в том, что, ложась вечером, утром откроет глаза.

Янжин несколько раз забывала, куда идет, сворачивала не там и заходила не туда. Нервы звенели, одежда вся пропиталась холодным потом. А ее преследователь все плелся за ней как привязанный, не делая попыток ни приблизиться, ни потеряться в лабиринте улочек. Примечательно, что ни одна собака голос не подала, а их попадалось по пути так много, что девушка поразилась, откуда они стекались все. Своры сопровождали людей абсолютно бесшумно, пропадали, а на их месте появлялись новые. В воспаленной фантазии Янжин они преобразились в охранников. Мысль вызвала истеричный смешок.

Она остановилась. Развернулась.

– Выходи.

И представила, что мужчина ее послушается и выйдет. И что она делать станет? Знакомиться? Поинтересуется его самочувствием? Поблагодарит за помощь в побеге?

Я схожу с ума, подумалось, когда спустя время ожидания на дорогу выбежала лишь пара псов и повиляла хвостами.

Здоровых псов, надо было заметить. Дворняжек ростом с алабая.

Урин снимала квартиру в жилом комплексе, что был в двух кварталах от здания администрации, где наверняка околачивались патрули, поэтому вместо освещенной ровной улицы Янжин пробиралась к дому подруги дворами домов. Измазалась вся и замерзла окончательно, зубы стучали. Одну косу отрезала бы сейчас и отдала за чашку горячего чая, если б кто предложил; да только тишина кругом стояла как на камышовой тропинке к Амхарте, даже подгулявшие студенты не орали. Если прислушаться, то и совы не ухали.

Ночь сожрала все звуки. Или не ночь.

Заледенев от пришедшей в голову догадки, Янжин защелкала пальцами перед собой. С облегчением услышала шлепки по ладони. Значит, не оглохла.

Пошла дальше, косясь на темные ряды окон.

Стоило только подумать о том, что парень, крадущийся следом, чтоб ему неладно было, вообще раздетый, это в ноябре-то, так и вовсе колотить начинало бесконтрольно. Даже мелькнула мысль предложить ему свою куртку… которую Янжин быстро прогнала; так и самой недолго заболеть, а денег на больницы бюджет ее не предусматривал. Тем более, провисел он как-то в холоде столько времени – привыкший, стало быть. Выносливый. Чего он добивается, преследуя, не показываясь и не теряя ее из виду, не понимала. Начал уже раздражать этот спаситель непонятный.

Дойдя до нужного дома и увидев перед окнами знакомую машину, Янжин с облегчением выдохнула. И надавила на клавишу домофона. А спустя вечность услышала сонный голос. Назвала себя. Огляделась быстро.

Никого, ни единого человека в округе не заметила, лишь пустынный двор в предрассветной дымке, серость стен и едва брезжущую мутность розовых оттенков над пиками многоэтажных зданий. Выжидали чего-то поодаль собаки, которые очень нервировали таким пристальным вниманием, нехарактерным для уличных животных, повадки которых обычно немудрены – пожрать да поспать. Покусать еще кого-нибудь, если подвернется удачный момент.

– Во-от че-ерт… – страдальчески простонала Урин, едва увидела раннюю гостью вживую.

Янжин пожала плечами и протиснулась мимо нее в подъезд, а потом и в квартиру. Захлопнула за собой дверь, для верности выглянула в глазок на безлюдную лестничную площадку. Подруга терла заспанные глаза.

– Тебя выселили? Это все же случилось, да?

Янжин скинула на коврик грязные кроссовки и прошла в стерильно чистую и аккуратную кухню. Включила чайник.

– Я сделаю чай? Замерзла жуть.

Урин понуро поплелась за ней следом, глядя на мокрые отпечатки, оставляемые ногами на вымытом полу (кого бы интересовало ее мнение и насчет таких визитов, и насчет лазания по ее шкафам).

– Что случилось? – повторила, усаживаясь на стул. Обхватила руками растрепанную после сна голову. – Янжин… Янжин!

Янжин перестала греметь посудой и оперлась ладонями на столешницу, все еще стоя спиной к подруге. Поковыряла рисунок линий, вздохнула, кусая губу.

– Можешь разрешить мне пожить немного на вашей даче? – выпалила. – Совсем чуть-чуть, пока…

– Пока что? – подняла Урин на нее глаза.

– Пока… – Янжин боялась обернуться. Действительно, хороший вопрос подруга задала. Наверное, пока не убедится, что ее сказочные поиски остались без последствий, а ее не объявили в розыск вместе с тем, кто играючи перебил кучу людей.

Янжин потянулась к крану и открыла холодную воду. Наполнила ею полную пригоршню и нырнула туда лицом. Потекло под рукава, по шее.

– Янжин, – уже сердито произнесла Урин, хлопнув по столу. – Что ты натворила? И почему не позвонила перед тем, как прийти?

– Телефон потеряла, – невнятно буркнула Янжин, отыскав полотенце и вытираясь. Долго потом возилась, пристраивая его обратно на крючок.

Урин откинулась на стену.

– Ну здо́рово. – Лоб собрала в морщинки. Ей шло даже это, невольно подумала Янжин, повернув голову и мельком взглянув на нее: милая и правильная.

Стало сразу неуютно, едва сравнила себя с ней.

– У меня неприятности из-за твоей библиотеки!

Урин только подняла брови.

– Моей, значит?

– Меня оттуда похитили!

– Кому бы это надо было? – не поверила подруга. Скептически оглядывала кипящую девушку. – Или… Ты серьезно?

– Я сбежала! – Ни слова о том, кто с этим помог. Урин бы не поверила.

Подруга заметно напряглась.

– Кто?

– Не знаю. Ударили по голове. Посадили в клетку. Я ее открыла шпилькой и… – Янжин взмахнула рукой. – Мне бы переждать. Потом я уеду из города. Честно! Дашь ведь денег? Найду работу и все тебе верну! Никаких больше неприятностей! Буду тихой как мышь!

Урин бледнела тем сильнее, чем больше слушала ночную историю, которая тянула на криминальный сюжет. И начала поглядывать в сторону окна. Хоть оно и высоко от земли находилось, но все же этаж нижний. Мало ли.

– Опусти жалюзи, – сказала. Янжин так и сделала, успев заметить перед этим человека, сидящего под деревом. Сердце упало: никуда тот мужчина не делся. – Тебе стоило бы меня послушать раньше.

– Я сожалею! – вздыбилась Янжин, схватив чайник. Плеснула в кружку кипятка. Швырнула туда щепотку травы из первой попавшейся под руку банки. В нос ударил запах кошачьей мочи.

– О! Осенило! Неужели? – воскликнула ее подруга с таким видом, будто ждала этого события лет пять, не меньше. И, встав, отобрала у девушки кружку. – Это крапива. Не стоит это пить, если не собираешься провести весь день на унитазе. Лучше возьми пакетик из коробки.

– И все же… Что за секреты вокруг семьи этого графа?

Урин уставилась на нее, уперев руки в бока:

– Ты пообещать не успела, как опять начинаешь?

Янжин затрясла головой, показывая, что помнит, ничего не начинает. Что Наран Хунгэнин ей совершенно не интересен.

– Урин? Дача…

– Глянем новости, – сухо ответила Урин. И ушла в комнату.

Янжин с чаем поползла за ней, желая узнать и боясь того, что увидит по телевизору. Плюхнувшись на край кровати, угрюмо уставилась на экран, готовясь… к шоку, призналась себе. Однако чем дольше смотрела, тем яснее понимала, что зря она это делала.

Урин слушала внимательно, поглядывая на сидевшую рядом девушку.

Новости изобиловали всем кроме действительно важного. Ни словом о нападении на чей-то дом, сарай, склад ни на одном канале не обмолвились, и интернет молчал по этому поводу.

Стало быть, ей все привиделось.

Янжин расхохоталась. Руки дрожали. Чай в кружке плескался как море в шторм.

– Быть не может, – прошептала ошеломленно, пялясь на прическу ведущей.

– Ты не могла упасть сама? Стеллажи на тебя не рухнули? Сильно ударилась головой?

Янжин машинально потрогала шишку на затылке.

Но мужчина-то был настоящим.

Настоящим ли?

Сомнения начали подтачивать былую уверенность. Почему он тогда не подошел, когда позвала?

Урин посидела, посидела, и принялась хмуро кидать вещи в рюкзак. Хмуро – потому что нетрудно догадаться, что в восторге она не будет, не ценитель приключений, пахнущих жареным.

– Мама меня убьет, если узнает.

– Не узнает, – заверила Янжин, воспрянув духом при виде сборов.

– Мне на консультацию нужно.

– Ты и без консультаций умная. Пропустишь денек, не страшно. А если бросишь меня на произвол судьбы, то я замерзну и умру. Стану барлагом и приду, угадай, к кому?

– Всем известно, что барлаги на вид прекрасные, – кисло возразила Урин. Янжин возмущенно вздернула брови. А потом прикусила язык, решив, что ругаться с подругой не в ее интересах.

Они вышли из квартиры, спустились по лестнице. Урин открыла входную дверь.

Философские размышления Янжин оборвались ровно на выходе из подъезда, когда, пихаясь с сумкой и рюкзаком между дверью и рамой, не смогла проигнорировать скорчившуюся под знакомым уже деревом фигуру.

Он все еще ждал.

Тогда, остановившись, окликнула Урин.

– Ты видишь его? – негромко спросила, кивком указывая в направлении двора.

– Вижу. – Урин прищурилась, вытянув шею, а Янжин шумно выдохнула.

Значит, он все же существует. А еще значит, что шишка на голове не имеет отношения к тому, что в новостях ничего нет об их разгуле. Просто кто-то постарался его скрыть.

Янжин схватила руку Урин.

– Знаешь… – сказала, – я, в общем… не одна… тут… прицепился кое-кто. Парень.

Подруга прищурилась сильнее, теперь уже на сбившихся в кучу собак.

– Тебе место нужно перепихнуться? Из-за этого я…

– Нет-нет-нет! – замахала руками девушка и указала на тополь, под которым сидел тот самый парень, которого нельзя было оставлять полиции. – Он ранен. – Странно вообще, что жив. – Не могла бы ты… э-э… посмотреть?

Урин посмотрела.

– Кто он?

Понятия не имею, скривилась Янжин, чувствуя себя много увереннее в компании.

– Он спас меня… от собак. И его погрызли. Немножко. И еще – он появился такой. Побитый и… без одежды в общем.

Урин моргнула и присмотрелась внимательнее. То, что она приняла за темную куртку, окружало человека со всех сторон.

– Врешь ведь.

Янжин медленно покачала головой, тогда как глаза Урин раскрывались все шире.

– Это волосы. Он немного зарос.

– Немного? – выкрикнула Урин, теряя самообладание и вспыхивая краской. Янжин прижала палец к губам, озираясь, но подруга откинула ее руку. – Голый? Во дворе у дома? Ты оставила его просто сидеть на виду?

– Ну не совсем голый. Но почти. У тебя не найдется лишней куртки? Свободной какой-нибудь? Кед старых? Носков хотя бы?

– Ты ненормальная! Я всегда это знала! – крикнула Урин, разворачиваясь и бегом взлетая обратно в квартиру. Вернулась с рабочей фуфайкой и пакетом, не замолкая: – Как можно такое… Слов нет!

– Там есть в твоем домике ножницы и шампунь?

Урин сунула ей в руки одежду и подтолкнула к дереву:

– Тащи его к машине! Быстрее… Господи…

Легко сказать. Янжин, сделав несколько шагов, уставилась на мужчину.

Он уставился на нее. Все такой же окровавленный и, к сожалению, раздетый. Синий, черный, желтый от синяков.

Янжин, протянув руку, поманила его к себе.

– Иди. Давай же. – Старалась говорить спокойно, хотя умирала от страха. Затылком чувствовала спешку Урин. – Я тебя не обижу. Иди же сюда.

Развернула фуфайку, предлагая ее надеть.

Парень вжался спиной в ствол тополя, настороженно глядя на нее. Янжин приходила в отчаяние. Урин нервничала.

– Он точно знакомый? Такое ощущение, что он ни слова не понимает. – Встав рядом с подругой, она нахмурилась, обратив внимание на то, как человек выглядел, и пришла в ужас, выдохнув: – Ничего себе…

Янжин приблизилась еще. Парень заслонил руками голову.

– Какой кошмар! – В голосе Урин послышались слезы. – Ему же в больницу надо!

Янжин не могла этого допустить.

– Он сильнее, чем кажется. Вставай уже. Ну пожалуйста!

Беглый пленник смотрел исподлобья; зверь зверем. Осторожно поднялся на ноги. Позволил обернуть вокруг себя фуфайку и ее края стянул на себе сам, заодно убрав с обзора и покалеченные руки. Заметно перетрусился, спрятавшись от утреннего холода под одеждой.

Янжин заманила его в машину. И ей пришлось сесть рядом, потому что иначе он внутри не оставался. Как кусок железа, не гнулся и не шевелился лишний раз, смотрел прямо перед собой. И совсем капельку – вбок, на девушку рядом, удостоверяясь, что она здесь.

Урин шмыгала носом. Вопросы роились в ней, но ни один не слетел с губ, за что Янжин была ей сейчас благодарна. Не прекращала осматривать втиснутого в салон мужчину через зеркало.

– Он похож на щенка, – глухо сказала наконец. – Он не в себе? Выглядит как помешанный.

Янжин тоже это заметила. Похоже, разум парня бродил в темноте, и винить его за это не могла, зная, что он пережил. Но он не буйствовал; не сразу, правда, но реагировал на жесты, а это было главным.

Они уезжали в дачный поселок, что разлегся под боком города.

* * *

В теплое время года на участки ходил автобус, в холодное же каждый добирался как умел. Живописная летом местность, яркость и гибкость линий с приходом осени затвердевали и превращалась в застывшие формы, заключенные в жесткий каркас ободранных близкой зимой деревьев. Мало кто из владельцев покинутых на долгие месяцы домиков задумывался о том, чтобы коротать дни в серой тоскливости без намека на людское присутствие, а потому здесь было безопасно.

Было безопасно, если не принимать во внимание мужчину, занявшего пустой курятник на одном из участков.

Домик, принадлежавший семье Урин, стоял на огороженном забором из шифера клочке земли, не слишком большом, но места для огородика, курятника, сарайчика и, собственно, самой жилой коробочки из двух комнат с прилепившейся крытой верандой (она же летняя кухня) хватало для смены городской обстановки. Перед домом абгай1 Алима разбила черешневый садик, у самого забора любопытные взоры с улицы отсекал ряд высоких туй.

Кур всех на зиму абгай Алима резала и сейчас в птичнике тухло запустение. Под насестом осталась куча соломы, куда и забился молодой мужчина. Как только автомобиль заехал на территорию дачи и Янжин вылезла наружу, так и дернул в сторону курятника, перед этим обнюхав воздух. Урин со всей силы грохнула воротами, боясь, что он выскочит на проселочную дорогу и пустится наутек, потому что выглядел готовым именно это и сделать. Он весь трясся, паниковал, хотя никакой угрозы для него не было. На тихий голос отпрыгнул и вцепился в фуфайку, которая ему все же была мала. Попятился, согнувши спину, втянув шею в плечи и, был бы у него хвост, прижал бы и его к ногам. А потом метнулся в курятник, благо дверь туда была открыта, иначе занес бы ее внутрь вместе с собой.

Урин, потеряв дар речи, таращилась в пустой проем, откуда после быстрого шороха дохнуло тишиной, и лишь перышки, поднятые пронесшимся вихрем, тихонько кружились к земле.

Янжин терла лоб, не зная, что тут сказать.

– Я не знаю, кто он такой, – предупредила вопрос подруги. – Он просто шел за мной как барлаг. Я и сама его боюсь.

– Он же весь избит! – возмущенно выпалила Урин, и на миг Янжин почувствовала себя так, будто лично истязала мужчину.

– А я при чем? – огрызнулась в ответ.

– Ему нужна помощь!

– Вот и помоги, – посоветовала Янжин и, не обращая внимания на ужас, написанный на лице подруги, полезла в багажник за вещами. – Ты же у нас доктор. А я хочу помыться, поесть и лечь спать. Где можно воды нагреть? – Потянула за лямки затрещавший рюкзак. – Что ты сюда напихала? Надеюсь, что-нибудь вкусное? Тут есть магазины поблизости?

Урин, подойдя, встряхнула Янжин, и той пришлось выпрямиться.

– Послушай, – пролаяла, поражаясь при виде недовольной гримасы; как будто свои проблемы заставляла ее решать, – у меня вон там, – ткнула рукой в дырявую постройку, где ветер в щелях свистел, – умирающий человек, которого ты же и подкинула, а тебя заботит только твой бездонный желудок? Быстро иди и помоги ему!

– Нет уж, – твердо отказалась Янжин.

За забором завыли собаки, заставив обеих девушек вздрогнуть и переглянуться – обычно с уходом хозяев пропадали и хвостатые сторожа, потому как кормить их было здесь некому.

– Черт, – простонала Янжин, отнюдь не радуясь такой компании, – будут теперь лаять на всю округу.

– И что они здесь делают? – прошептала Урин. На миг прикрыла глаза, как обдумывая что-то, после чего подтолкнула Янжин к дому. – Ладно, иди. Печка внутри есть, она на керосине, зажги. Нагрей воды. Разбери сумки. Я скоро.

Сама подхватила последний взятый из квартиры пакет и, глубоко вздохнув, шагнула к птичьему обиталищу.

Янжин дожидаться не стала, чем дело закончится. Она хотела есть. Хотела снять с себя мокрую одежду и погреться. Целиком доверяла Урин и ее состраданию, которого хватило бы, чтобы вымолить у эжена Эрлика еще один шанс для того несчастного. Поэтому направилась в дом, где, отыскав упомянутую печку и спички, зажгла огонь. Посидев немного с растопыренными над голубым жаром пальцами, пока не начало припекать, полезла в рюкзак, откуда добыла завернутый в целлофан ломоть пирога и вгрызлась в него. С облегчением простонала, когда первый кусок, упавший в живот, унял тошнотворное чувство голода. Умяв всю порцию, вспомнила о воде и огляделась в поисках ведра или таза. На улицу к колодцу идти не улыбалось, однако, обшарив все углы и не обнаружив ни капли воды, поняла, что этого не избежать.

Тогда только подумала о том, что Урин долгое время не возвращается в домик. И вдруг представила, что тот дикарь ее убил. И осталась она наедине с психом, еще и в пределах чужой дачи.

Похолодела вся, застыв с ведром на пороге. Прислушалась, прижалась ухом к двери, однако ни зова, ни вскрика не раздавалось с той стороны. Оглушительная тишина; лишь в ухе начало тихонько звенеть.

Бежать, стало первой мыслью.

Поймают на чужой машине, нагнала вторая.

– Урин! – закричала, распахивая дверь. – Урин! Все в порядке?

Успела умереть несколько раз перед тем, как послышался голос подруги, просивший принести воды.

Подавив желание немедленно взбрыкнуть приказам, Янжин глубоко вздохнула, прислоняясь плечом к откосу. Посмотрела на свои ноги. Посмотрела на ведро, которое так и не выпустила. Глянула на раскисшую землю, в которой утопало щебенчатое покрытие двора.

– Несу! – выкрикнула в ответ и пошла к колодцу. Хоть так, хоть этак, а воду добывать придется.

С полным ведром воды, подойдя к курятнику, запоздало подумала о кружке, потому что вряд ли Урин собралась искупать мужчину, в таком-то холоде. Можно было еще и полотенце захватить. Но раз ничего не сказано было, то и так пойдет.

Янжин проскользнула внутрь, щурясь в темноту, подсвеченную неверным светом керосиновой лампы.

– И как он тут?

Поставила полное ведро на соломенный настил, почти не расплескав ничего. Выпрямилась, обтирая о себя руки. Подкрепившись пирогом, чувствовала себя уже не так скверно, как часом ранее, а потому на гору в углу смотрела уже не так безнадежно. Само собой, присутствие серьезной и рассудительной Урин добавляло уверенности в том, что дела ее не совсем дрянь.

Урин сидела на перевернутом ящике, подпирая рукой щеку. Вполне целая, только озадаченная сильно.

– Он не выходит, – сказала спустя время. И вздохнула, поднимая глаза, совсем темные без света. – Янжин, попробуй выманить его наружу. Поговори с ним. Он меня боится, жмется в стену, едва я приближаюсь. И скулит так жалобно.

С Янжин молодой мужчина тоже не особо разговорчив был, правда, вместо скулежа рычал так, что душа в пятки уходила. Но сейчас вел себя тише некуда. О нем можно было даже забыть, таким незаметным стал.

– Как думаешь, – начала негромко, поглядывая на деревянные рейки, под которыми прятался бывший пленник, – у него есть родственники? Его ищет кто-то?

– Не в Айлу-Дахане точно. – Урин поджала губы и кивнула на солому. – Пожалуйста, попроси его выйти. Он замерзнет здесь без движения.

Янжин споткнулась и остановилась.

– Ты хочешь его в дом отвести? – Голос ее взлетел к потолку, а мужчина шевельнулся. Урин неуловимо наклонилась вперед, заметив первые признаки оживления, и потрясла рукой, прося продолжать. Янжин и не думала замолкать: – Ну нет! Я с ним в одной комнате не останусь!

– Там их две, – отмахнулась Урин, не сводя глаз с очертаний головы, показавшейся на свет. И тихонько выдохнула. Улыбнулась мужчине. Протянула в его сторону руку, раскрыла ладонь, на которой лежало копченое мясо (ничего столь вкусно пахнувшего в рюкзаке Янжин не приметила, но это лакомство, очевидно, предназначалось не ей). – Хочешь? Голоден?

Он шумно потянул носом. И остался на месте.

Но уже не закопался обратно, прогресс. Урин тоже не стала делать резких движений.

– Он перепуган до смерти, – показала одними губами. – И, похоже, ты чем-то его успокаиваешь. Попробуй покормить его.

Янжин нервно рассмеялась, а глаза пленника переметнулись от пищи к ней. И, пока она кусала щеку, колеблясь в разумности уничтожать расстояние между собой и человеком, Урин сунула ей в руку мясо и толкнула вперед. Запнувшись об остатки старого гнезда, Янжин пробежалась и уперлась в насест, за которым не сводил с нее глаз мужчина.

– Как тебя зовут? – выпалила первое, что пришло в голову.

Он быстро моргнул. Опухоль сильно спала с его лица, мог нормально открыть глаза, немного раскосые, темные как ночь. Ресницы длинные, тень от них веером лежала на щеках, а дальше вились неряшливые и спутанные завитки бороды. Распухший комок на месте носа начал приобретать какую-то форму.

Янжин нахмурилась, не ожидая такого скорого преображения.

– Урин, – позвала, повернув голову за спину, но глядя при этом на увязавшегося за ней юношу, – не думаю, что он жевать сможет. Когда я его встретила, у него челюсть болталась как коровье вымя. Как бы не сломана была.

Урин незаметно встала за спиной подруги, а незнакомец задышал рывками, сжимая в кулаках сено. Тогда Янжин обратила внимание на его руки, покрытые черной коркой. Рваной плоти не разбиралось под ней, густо налипла сухая трава, а то, что выше запястий, и вовсе скрывалось под широкими рукавами фуфайки, но помимо всего у него не было ногтей. Ни на руках, ни на пальцах ног, выглядывающих наружу, а вместо них – сплошная почерневшая масса.

Отвела глаза и прижала собственные ногти, убеждаясь, что они на месте. Воображение не уставало подкидывать картины пыток, от которых отмахнуться становилось все сложнее.

– Мне бы взять кровь на анализ, – пробормотала Урин, не замечая бледности подруги. Как это сделать – у Янжин не было ни малейшей идеи; сомнительно, что ненормальный будет сидеть спокойно, пока в него тыкают иглой. – Думаю, что он… Очень похоже… Будто…

И замолчала.

– Что? – не выдержала Янжин. Мужчина вздрогнул от резкого звука, сглотнул.

– Ничего, – качнула головой Урин, присаживаясь на корточки. Убавила тон еще, хотя ласковее уже, казалось, не мог быть даже летний вечерний ветерок. – Поднеси ему ближе мясо. Непохоже, чтобы он не мог двигать ртом. Думаю, он сильно голоден, гляди, как слюну глотает.

Янжин, зажмурившись, заставила себя двинуть рукой. Миллиметр за миллиметром, просовывала ее между перекладинами и каждый миг ждала, что ее отхватят по локоть. Поцарапают. Что ненормальный укусит.

Урин негромко рассмеялась.

Янжин приоткрыла один глаз.

Пленник замер, поймав ее взгляд. Его рука зависла над ее, пальцы дрожали, не решаясь коснуться ладони, на которой лежало угощение. Опустил глаза, отдернулся всем телом.

Против воли Янжин испытала к нему жалость.

Урин не смогла подавить вздох.

– Как тебя зовут?

Он, привлеченный запахом, опять потянулся к еде, как не слыша вопроса. Подцепил кусок мяса огрызками. Янжин сразу спрятала руки за спину. Юноша сунул пищу в рот. И заурчал.

Урин глаз от него не отрывала, смотрела со странным выражением, и Янжин опасалась, что та еще что-нибудь добудет из своего пакета и заставит кормить его.

Что она и сделала.

– Нет, – отказалась Янжин. Мужчина уставился голодными глазами на контейнер с нарезанным пластами мясом, с которого Урин отколупывала крышку. Медленно поставила пластиковый лоток на пол и подвинула от себя, предлагая незнакомцу брать столько, сколько он хочет.

– После того, как он поест, нужно увести его в дом, – сказала тоном непререкаемым, как судебный приговор. Который все же не убедил Янжин, считавшую, что все всегда подлежит обжалованию.

– Без шуток, подруга, – прошипела она, не разжимая губ и стараясь не смотреть, как мужчина давится мясом. – Я не знаю этого бомжа. Когда я просила о помощи, то думала, что ты помогать будешь мне, а не ему! Я его боюсь, понимаешь? А ты хочешь засунуть меня с ним в одну комнату?

– Ты мне веришь?

– Тебе – да. Ему – ни капли!

– Он тебя не тронет. – Урин поднялась на ноги. – Я уверена. Погляди, да он дышать боится в твоем присутствии. – Он действительно прислушивался к каждому звуку и, пусть не в упор следил, но не выпускал Янжин из поля зрения. – Я попробую его осмотреть, но не уверена, что он просто так дастся. Но вот тебе…

– Нет!

– Просто побудешь рядом. Я не прошу его отмывать или что-то такое.

Янжин покачала головой, хмурясь.

– Я не собираюсь его выхаживать. Урин, по нему видно, что у него с головой… – покрутила рукой в воздухе, – … того. Пусть ест и сидит здесь, если ему так хочется.

– А потом? – спросила Урин, глядя на девушку прохладно. – Ты уедешь, а его куда?

Об этом Янжин не думала. Предполагалось, что человек испарится как-то сам собой.

– Ну… он уйдет. Туда, откуда пришел.

И тут же подумала, что вряд ли он рвется вернуться в подземелье, из которого сбежал. Но признать, что зашла в тупик, не могла. Не тянуть же его с собой, в самом деле, к чему ей эта обуза?

Урин осуждала изо всех сил, на что Янжин вздернула подбородок, отказываясь чувствовать себя виноватой.

– Не всем дано быть героями, – все же пробурчала прежде чем отвернуться. Процарапала ногтями по ладони. – Я воды принесла.

– Вот и дай ему, – отрезала Урин и быстрым шагом вышла из курятника, заставив подругу беззвучно раскрывать рот ей вслед.

Оставленный на насильное попечение беглый псих торопился дожевать мясо, которое Янжин и сама не прочь была попробовать, и таращился из-под своих черных вееров.

– Что? – спросила сердито. Тот задержал дыхание, прекратив двигать челюстями, которые чудесным образом оказались не сломанными.

Какого черта он тогда ни слова не говорил?

– Как твое имя?

Мужчина подавился. Закашлялся, заплевав пережеванным фаршем всю бороду.

– Фу… Мерзость… – простонала девушка, пятясь, и перекосилась, когда пленник торопливо все размазал по себе, очевидно, пытаясь стряхнуть, и вскочил на ноги.

Что хотел – непонятно, но выглядело устрашающе.

Охваченная ужасом, Янжин бросилась бежать. Он, недолго думая, помчался за ней.

Урин, стоя на пороге, услужливо отошла в сторону, когда девушка пронеслась мимо нее, вопя, чтобы дверь закрыла. Конечно же, не закрыла, и мужчина ворвался в дом следом, а Янжин дергала в то время ручку двери второй комнаты. В голове все перемешалось, не сразу разобрала тихий голос Урин и горловое ворчание, принадлежавшее не ей; очень похожее на звуки, издаваемые многоголосым хаски.

Найденный парень все больше напоминал ей собаку, и повадками, и видом. И пришлось вспомнить свору, бродившую за ним и приблудившуюся даже на дачи.

Выдохнула, развернулась, чтобы увидеть, как Урин протягивает мужчине кружку воды, на которую он смотрит с жадностью, но брать не спешит. Тогда ей пришлось выпить самой, причмокнуть и предложить повторно. Лишь после этого грязные руки протянулись к посуде и обхватили ее. Очень неуклюже, будто кружка вот-вот извернется и выпрыгнет. Поднеся ее к свалявшимся зарослям на лице, с шумом всосал в себя жидкость.

Урин улыбнулась. Мужчина смотрел на нее настороженно.

– Мне нужно уехать, – сказала она, не оборачиваясь.

– Я с тобой.

– Ты бежала из города, только пятки сверкали, – с досадой напомнила Урин. Кружку она обернула целлофаном и, Янжин подозревала, что в городе ей нужна была лаборатория. Не кровь, но хоть что-то она проверит.

– Ты что-то знаешь о нем? – с подозрением спросила. – Откуда такой интерес к бомжу?

– Кое о чем догадываюсь, – ответила Урин уклончиво. – Если подтвердится, то я скажу. Если нет… – С сомнением оглядела дрожавшего мужчину. Совпадений было слишком много, не могла ошибаться. Только вот он молчал, а это усложняло задачу. Еще и притрагиваться к себе не давал, из-за чего не могла взять образец крови. Отыскала в комнате Янжин. – Ты не могла бы обтереть ему лицо и руки?

– Нет.

Урин разозлилась не на шутку.

– Трусиха! – полетело в Янжин.

Девушка выпятила подбородок, полностью соглашаясь с оценкой своего характера.

– И что? Погляди на него только! Да я заразу подхвачу и вшей от него, даже если не покусает!

– О Господи… – Урин обхватила свой лоб, глядя из-под пальцев. – Если он хоть чем-то обидит тебя, я выплачу компенсацию. Две сотни тысяч.

Янжин заметно оживилась.

– Идет!

И только потом поняла, что сказала. Побледнела, но Урин возражения уже не слушала. Выхватив из кармана ключи, погрозила подруге пальцем:

– Держи слово! Свет не зажигай вечером и ночью.

И выскочила на улицу, прихлопнув за собой дверь.

Янжин до боли сжала пальцы на скользкой от пота дверной ручке, которую так и не выпустила. Перевела ошеломленный взгляд с входной двери на мужчину, который облюбовал себе угол и выходить оттуда, очевидно, не собирался.

Не обнадеживало. Не успокаивало ничуть. И виду его покорному не верила.

На стене висела собачья цепь, на которой летом сидела овчарка абгай Алимы. Ее и потянула на себя. Глаза юноши проследили за тем, как разматывается моток и со звоном ударяется о деревянный пол.

– Сиди смирно, – предупредила Янжин, расстегивая ошейник. Не железный, что неимоверно ее расстраивало в данной ситуации, но надеялась, что ей есть чем сдержать возможную дурь парня. Швырнула в него кожаный ремень, попавший в грудь и скатившийся на ноги; звякнули металлические звенья, прилаженные к нему. – Надевай!

Он смотрел.

– Надевай! – крикнула Янжин.

Он опустил глаза. Тронул ошейник. По нему видно было, что с этой амуницией знаком. Растянул жесткую полоску в руках, в его глазах отразился вопрос. Девушка указала на свою шею, и он обернул ошейником свою. Замер, удерживая вместе незакрепленные концы.

Застегнуть еще нужно было, что делать лично Янжин опасалась. Прикусила губу, не зная, как объяснить ему дальнейшую последовательность, но ему это не потребовалось. Ощупав металлическую пряжку с одного конца и зубцы с другого, он застегнул удавку на себе сам и свободный конец ремня вдел в шлевку. Опустил руки.

Янжин поискала, куда можно закрепить саму цепь так, чтобы не доставала до середины комнаты и оставляла ей безопасное пространство.

Приковала его. И нет, совесть за это не мучила ни капли. Еще и символы нарисовала те, которые запомнила в подземелье, чтобы наверняка он остался там, где она его оставила.

Он мог притворяться паинькой, иметь целью усыпить бдительность и напасть.

Но за весь вечер молодой мужчина не проявил никакой активности, и привязь не пытался снять. Уснул. Как сидел, так и уронил голову на согнутые колени. Дышал так тихо, что иногда Янжин подходила ближе, прислушиваясь.

К ночи пришлось признать, что двести тысяч ей не видать, как своих ушей. Обидно даже стало… А так надеялась, что он хотя бы попытается.

5

К тому времени, как окончательно стемнело, Янжин успела разобрать вещи и припасы из рюкзака и сумки, обшарить медицинский пакет и ничего там интересного не найти, вымыться, застелить себе кровать во второй комнате и раз десять проверить символы, нарисованные на противоположном от ошейника конце цепи. Карандаш доверия не вызывал, она в сарае порыскала в поисках краски, но тут ее ожидало разочарование и ряд банок с засохшей эмалью. Однако отыскалась еще одна цепь, вот ее-то девушка использовала как страховку, пристегнув к той, что уже была, и протянув вне пределов досягаемости мужчины. Там закрепила ее еще рисунками. И понадеялась, что теперь навязанный подругой сосед точно не сможет тронуть ни одну цепь, ни вторую.

Долго стояла, разглядывая массу волос, окутавших мужчину, и размышляла, сколько ж нужно было их растить до такой длины и в чем сложность была отмахнуть всю эту шевелюру. Пару раз ножницами щелкнуть, и самим тюремщикам проще было бы… хотя… ясно как день, что никто не заморачивался по поводу чистоты этого человека.

Кроме Урин, видимо.

Янжин вздохнула, наблюдая за свернувшейся на полу фигурой. Хоть в комнате и было тепло благодаря печке, но он все равно подрагивал, а это заставляло чувствовать себя нехорошо – будто одеяло пожалела, еще и не свое. В итоге, пользуясь тем, что спал, поспешила накинуть поверх него плед и ретироваться.

Теперь совесть не грызла. Похвалила себя.

Ложась спать, подпрыгнула от звонка телефона, который подруга, оказывается, оставила на столе. Так была ослеплена соседом, что даже этого не заметила, поехидничала над собой.

– Ты приедешь?

– Утром, – раздался голос Урин. Тихий и четкий на фоне несмолкаемого гула. – Я в колледже, в лаборатории. У тебя все в порядке?

Выглянув в первую комнату, пришлось признать, что денег ей не видать. Не в этом споре.

– Он спит.

– А я что говорила?

Янжин скорчила физиономию, пользуясь тем, что подруга не видит.

– Привези кофе. Утром.

Она устала. В полной мере это ощутила, только растянувшись на кровати. Основание оказалось жестким, матрац, проживающий здесь свою десятую молодость, давно уже истончился и вряд ли предусматривал полноценное использование; так, можно было поваляться недолго. Но Янжин после нервотрепки двух дней и бессонной ночи ложе мнилось подарком небес. А потому, накрывшись одеялом, отключилась от настоящего как прибор от питания; сама не ожидала, думала послушать еще, как парень себя поведет в тишине.

И проспала бы так до самого утра, если б ее не разбудил звук.

В разломе между сном и не сном все казалось реальнее, чем есть на самом деле. И ночь темнее, и шепот – как крик в самые уши. Который она однажды не услышит.

Янжин резко открыла глаза.

Он поскуливал, подвякивал смешно и жалобно, скребся босыми ногами по дощатому полу.

Подобное музыкальное сопровождение напрочь убивало теплящийся еще сон.

Встав с кровати, Янжин подошла к приоткрытой двери и, медленно ее толкнув, выглянула в комнату, где возился в углу беспокойный юноша. В месте, где он спал, пахло застоявшейся водой, мокрой шерстью, как от свитера, который был у нее в детстве, колючего и толстого; шерстяного, намокшего под дождем и долго не просыхавшего. Как борода деда, давно не мытая. Как оплавленные стебельки спичек.

Видимость при задернутых занавесках была отвратительной, но помня о предупреждении Урин, мысль о свече или лампе отбросила сразу. В потемках пыталась угадать, что ж там с ним происходит. Позвала раз, другой, но мужчина не реагировал на оклик, он находился во власти своих кошмаров и там испытывал, судя по всему, адскую боль; пусть фантомную, но от этого не менее выворачивающую наизнанку. Применила бы к нему мгновенное болеутоляющее, каким папа потчевал разошедшегося деда, но подозревала, что удар чем-нибудь покрепче этого пациента не проймет.

Отвратительное послевкусие недосыпа расцветало на языке.

Янжин потерла глаза, цыкнула, крикнула.

Топнула ногой, дернув наощупь найденную цепь.

Звуки оборвались.

– Пить хочешь?

Послушала молчание и вернулась в свою кровать.

Ожидаемо, что при звуке двигателя, заурчавшего у ворот ранним утром, Янжин слетела с кровати быстрее, чем пуля покидает дуло. Потому что проспала. Рассчитывала на то, что перед приездом хозяйки приведет все в надлежащий вид, а в результате получила скрученного цепями человека, за которым Урин, добрая душа, наказала присматривать, а связывание в понятие заботы не укладывалось даже с большой натяжкой (ну только если заботы о себе). Прорицателем быть не надо, чтобы знать, что она опять заведется.

И Янжин всеми силами старалась этого избежать. Разлепляя по дороге глаза, выпала в соседнюю комнату, грохнув дверью о стену. Поморщилась и отыскала мужчину, уже не спящего. Он перебирал пальцами ошейник и с тоской глядел в сторону входной двери. Возможно, мечтал о свободе, но с большей вероятностью жаждал поздороваться с природой. Как и сама Янжин в принципе.

Она подтерла все надписи и отцепила звенья от крюков.

– Быстрее, – торопила, подгоняя жестами, – снимай. Все так же, как вчера, только в обратную сторону. Быстрее!

Парень замешкался, выражением на почти пришедшем в норму лице уточняя, верно ли он понял. За ночь снова изменился в выздоравливающую сторону, что если и поразило Янжин, то в меньшей мере, чем звук шагов во дворе.

– Хараал2… – прошипела девушка в точности как папа, разрываясь между страхом перед человеком и боязнью быть пойманной за жестоким обращением.

Он вздернул голову, щурясь. Воспользовавшись этим, Янжин расстегнула пряжку сама и, схватив обе цепи, накинула их на прежнее место, на вбитый в стену гвоздь. Опустила взгляд на поднятое к ней лицо в тот момент, когда открылась дверь в домик.

– Мы привезли завтрак.

Темные глаза выражали столько всего, что можно было читать в них как в книге.

Янжин моргнула, на несколько мгновений провалившись в них и не чувствуя с той стороны ни крох злости или обиды за нелучшее обращение.

Терпения там было хоть отбавляй.

– Мы? – машинально переспросила, с трудом оторвавшись от гипнотических глаз, чтобы перевести взгляд на подругу. – О Боже!

Алима, отодвинув дочь, прошла в комнату и остановилась напротив мужчины, от расслабленного сидения занявшего позицию выжидания. Напрягшего плечи. Окинула его изучающим цепким взглядом и отметила сразу все, на что Янжин потребовалось довольно много времени. И вытертую пыль в углу, в котором гость провел ночь, не обошла вниманием.

Женщиной она была строгой. Справедливо строгой, но от этого не менее вселяющей страх. Она сохранила загорелую красоту несмотря на возраст и полный город дел, в которых принимала участие (содержала собачий приют, свою дочь, помогала соседям, преподавала в школе, между делом успевала поучать покинувшую парту подругу дочери, если той не удавалось вовремя ускользнуть с ее глаз). Но иногда все же пробивалось в ней что-то ласковое, материнское; как, например, сейчас, при виде жалкого парня, съежившегося на полу.

– Покажи, – попросила Алима негромко. Села на колени на пол, в пыль, вытянула перед собой обе руки ладонями вверх. Ее глаза подозрительно заблестели, в чем, как верила Янжин, не последнюю роль сыграл запах, к которому она сама попривыкла за ночь. – Покажи, – настойчиво повторила.

Сузив глаза, парень опустил их на чужие руки. И, поколебавшись, вложил туда кончики пальцев, при виде которых мать Урин быстро втянула в себя воздух и обернулась на дочь.

– Нагрей воды. Почему оставила так?

Янжин помалкивала и думала, как удачно успела снять ошейник.

– Так он…

– Где он спал? На полу, что ли?

Урин стремительно краснела, тогда как Янжин белела и всерьез рассматривала вариант врать, пусть внутренний голос советовал и не пробовать. Не будь мама подруги ко всему прочему бывшей учительницей, знавшей свою ученицу как облупленную еще со школьных времен, возможно, не робела бы так.

– Он сам здесь лег, – пришлось сказать. Брови абгай сдвинулись сильнее.

– Где ты его взяла?

– Это… – Мысли Янжин забегали.

– Не мычи!

Урин встряла с признанием, что все матери рассказала. Начиная с прогулки по берегу Байкала и разговора, повлекшего за собой вереницу несчастий и приведшего на дачи в компании неизвестно кого.

Ты же понимаешь, развела подруга руками за спиной матери.

Понимаю, угрюмо подумала Янжин, чувствуя себя преданной.

– Воду! Что стоишь? Доктор она будущий, помощи оказать не умеет! – прикрикнула Алима на дочь – Итак…?

У парня вид был ошеломленный. Наверное, отражал один в один ее собственный.

– На улице, – послушно ответила Янжин. Абгай прищурилась. Не верила и правильно делала.

– Сам прибился?

– Прибился? – переспросила Янжин, запутываясь. – Свора собак, да, прибилась.

– Я о нем спрашиваю, – Алима указала на мужчину, который без успеха попытался отнять руки и только скривился, когда твердые ладони обхватили их увереннее. Обращаясь к нему, хозяйка домика преображалась и даже тон меняла: – Сейчас мы приведем тебя в порядок. Здесь безопасно. Расскажи-ка, милый, кто сотворил с тобой такое?

Янжин попятилась назад, пока о ней забыли, но дальше чем на шаг не успела отойти, к ней метнулся умоляющий взгляд парня, а следом пригвоздило к полу негодованием матери подруги.

– Сам прибился, – обреченно подтвердила и вздохнула. Урин сосредоточенно наполняла водой ведра и ставила на печку. – И он ни слова не сказал со вчерашнего вечера.

Мать Урин одним точным движением сдавила щеки парня, от неожиданности он открыл рот. Заглянула внутрь прежде, чем он мотнул головой, вырываясь. Смотрел бешено, дышал тяжело, сдувая слипшиеся в сосульки волосы с лица.

– И не скажет, – сообщила Алима, поглаживая его по щеке. – У него отрезан язык.

Янжин медленно перевела взгляд с нее на молодого мужчину.

– Проклятие, – прошептала. А он вновь вопросительно наклонил голову, странным образом успокаиваясь.

Одно дело ремнем спину сечь, совсем другое – отрезать части тела.

Почему-то это потрясло больше даже цепей, продетых сквозь руки и ноги.

Янжин таращилась на своего спасителя, который даже прикрыл глаза, радуясь такому вниманию. И не огрызался, когда мама Урин смывала корку с пальцев, чтобы рассмотреть их кончики, пластины на которых частично накрыли розовую плоть. Отрастали. Он поразительно быстро восстанавливался после страшных избиений, и об этом Янжин хотела расспросить подругу: что именно она выяснила в своей лаборатории.

И что здесь делала ее мама.

Кисти мужских рук все еще бугрились грубыми спайками, но ничто не указывало на то, что день назад они были разорваны от центра на две части. Конечно, подумалось, такого можно и всего прошить железом, оно врастет в него быстрее, чем тело успеет отторгнуть лишнее.

– Лихо твоя мама с ним, – шепнула, подглядывая за тем, как Алима управлялась с незнакомым человеком; ничуть не опасалась в отличие от нее самой. В руках школьной учительницы все превращались в смирных ягнят, и парень не был исключением, только что в рот ей не заглядывал. Повиновался без возражений и беспрекословно позволил снять с себя лохмотья, чтобы после залезть в глубокий чан, который две девушки притащили из сарая и поставили к стене, ближе к печке, а потом наполнили подогретой водой.

Постоянно вертелся в сторону Янжин, боясь потерять из виду, и Алиме пришлось просить ее остаться в помещении.

Обе девушки отвернулись, покраснев.

– Так она столько щенков вырастила, – так же тихо пояснила Урин.

– Но он же не щенок!

– По поведению ничем не отличается. Пусть и лет больше, но… его будто никто ничему не научил. Выродили и бросили. Какая сука могла так поступить?

Янжин озадачилась таким выбором слов, выдавила короткий смешок.

– Говоришь так, будто он из помета. Урин, он ведь человек, а не кутенок с вашего приюта.

– Действительно ничего не понимаешь? – развернулась к ней подруга.

Взгляд парня прожигал спину.

Алима попросила подать ножницы, и Урин на время оставила Янжин размышлять над сказанным, а, вернувшись, продолжила:

– Что ты знаешь о перевертышах?

– То же, что и о вампирах?

Урин закатила глаза в ответ на язвительный щелчок по носу.

– Будь серьезна.

– Это тебе такой результат в лаборатории выдали? Штамп поставили – кружку облизал перевертыш?

– Янжин! – рассердилась подруга.

– Янжин, – позвала Алима, и девушка обернулась. Абгай поманила ее к себе. – Помоги мне. При Урин он нервничает сильно.

Янжин поплелась к чану, про себя повторяя одно слово.

Перевертышами называли людей, которые могли оборачиваться в животное. Сказки изобиловали такими персонажами. А еще в книгах писали об эженах. Эрлике, например, и о быке, охраняющем Ненасытную реку.

И ни словом не упоминали о проклятии, от которого глохнут, лишаются рук и ног.

Она потрясла головой, говоря себе, что та забита напрочь чепухой. Что перебор информации и провал с идеей отыскать мифического сына неуловимого графа привели к отупению.

Алима будто что-то подозревала, вела себя странно, не так как обычно. Не кричала и не ругала.

– Состриги ему бороду, – сказала, протягивая ножницы. – С бритвой пока обождем. Если пораним случайно, может испугаться.

Янжин обратила внимание, что волосы ему хорошо укоротили, до самых плеч, а на полу улеглась черная горка. Урин, наверное, постаралась.

– Урин сказала о перевертышах, – вымучила. И не услышав смеха или чего-то похожего, прикрыла на миг глаза. – Абгай…

Алима мягко разжала ее пальцы и обернула их обратно вокруг железных колец.

– Стриги, – только и сказала. – Я сейчас вернусь.

Янжин посмотрела в поднятое к ней из воды лицо. На капельки, стекавшие по коже, на блеск глаз, неотрывно за ней следивших.

Ну пес псом. Вылитый. И повадками, и… всем. Даже заживает на нем как на собаке, уже и нос почти вернулся к форме. Предплечья, видимые в мутных разводах, не кровоточили.

Зачем его пленили в том месте? И случайно ли? Может, нарочно искали того, кто мог удовлетворить извращенность чьей-то натуры и не сдохнуть при этом? Потому что обычный человек вряд ли вытерпел бы такое обращение.

– Ты собака? – спросила. И рассыпалась смехом, в котором послышались слезы. Алима ушла в другую комнату, забрав с собой дочку, только угрозы больше Янжин не ощущала. Из-под падающих в воду клочьев волос проступали черты, которым позавидовал бы и Далай, первый красавец Айлу-Дахана.

Юноша дернул губами, раскрывая рот. И тут же сжал их крепко, нахмурившись.

* * *

За закрытой дверью второй комнаты мать, Алима Турэлина, вела серьезный разговор с дочерью. Точнее, она обрушивалась как скала, а Урин оставалось лишь прикрывать руками голову. Когда мать выходила из себя, отвечать ей нужно было быстро и слаженно, а сейчас она была ой как зла из-за состояния найденыша, о котором и не подозревала, что такой есть в пределах их территории.

Иногда она пугала заботой, от которой мало кому удавалось уйти.

– Она выпытывала о старой истории? О Наране Хунгэнине и его сыне?

– Все так.

– Перед этим слышала о ребенке? О том, что он жив?

– Верно, – подтвердила Урин. – Так сказала. Завелась продать сведения о нем и разбогатеть.

Алима, кружившая вокруг кровати, остановилась.

– От кого слышала?

Урин развела руками, показывая свое бессилие:

– Не вытянешь. Наверное, верблюды в роду ее отметились.

– Искала открыто в библиотеке?

– Эмм…

– О чем ты думала, отправляя ее туда, а не ко мне? – взвилась Алима. И, вспомнив о людях по соседству, понизила тон.

– О том, что у меня экзамены. О том, что это схоже с лепетом сумасшедшего. Двести лет! Мама! Я думала, ей быстро наскучит, и она отвяжется.

– Наскучить не успело, кто-то прознал о ее поисках раньше, – заключила мать.

– Кто?

– Не мы. Не аха. – Взмах рукой и складка между бровей. Урин подозревала, что подруга затронула что-то, что трогать было нежелательно, но мама места себе не находила в связи с последующими событиями. – Возможно, последователи Хунгэнина. Сам граф ожесточился на жену, так что вряд ли был расположен к ее роду. Вот и повод для охоты.

– Но в имении никого не было, когда нашли тело, – напомнила Урин. И осеклась.

– А старик слуга? – напряженно проговорила Алима.

Про него-то Урин и забыла, выживший из ума старик как-то просочился мимо ворот запущенного Озерного имения, всеобщего внимания и…

– Так он…

Алима кивнула.

– Вернулся в семью. Мало ли что он мог наболтать перед смертью? Старый Тумэр его рода, а тот сказки горазд трещать, тоже мог заронить зерно в слушателей. Пусть человек он и неплохой, однако никогда нельзя быть ни в чем уверенным. Твой дед Баян не доверял никому из той четверки, с которой дело провернул.

– Я с Далаем знакома, могу у него разузнать.

– Ты чем слушаешь? – сухо поинтересовалась Алима, запрокидывая голову так высоко, словно косы, собранные на затылке, весили как якорь, тянущий к земле. – Любой может оказаться егерем, они от людей ничем не отличаются.

– Он не такой! Я знаю его с детства! – выпалила Урин.

– И он тебя, – указала мать. – Но догадывается ли он, что ты перевертыш? То-то же. И от друзей есть секреты.

Урин сдалась.

– Этот… парень – он поправится?

– Насколько сможет. Если увечья нанесены до оборота, ему придется смириться.

– Язык?

– И язык в том числе, – уклончиво ответила мать. – Оставлять его здесь нельзя.

– А Янжин? Она хотела уехать из города.

– Вот кого следовало лишить языка! – в сердцах выпалила Алима. – Надо же так случиться, чтобы именно она попалась на пути щенка! Так бы и ехала куда ей взбредется, а теперь он будет хвостом следовать. Погибнет ведь молодь с ней, совсем слепой, как только народился.

Урин подумала о молодом мужчине, мокнувшем в чане.

– Он… такой…

Алима цыкнула, обрывая полет мыслей.

– Забудь.

– Это потому что он выказал уже предпочтения?

– Это потому что… Да. Твоей дурочке придется поехать с нами. Растолкуй ей, будь добра, что это лучше, чем скитаться по чужим городам без защиты.

– Она будет в шоке.

– Если кто и будет в шоке, так это аха. Все, – поторопила Алима, – пора заняться… как же его звать-то? Вы останетесь здесь, я поеду к ахе. Нужно сообщить ему о беспризорнике прежде, чем показывать его самого.

– Мам. – Урин замедлилась на пороге. Поколебалась прежде чем спросить: – Как думаешь, тот, кого Янжин подслушала, может говорить правду? И сын Хулан до сих пор где-то прячется?

– Думаю, что связь с кровавым колдуном не породила ничего стоящего жизни. Еще и воспитанный в ненависти… Надеюсь, что отчим все же его прибрал с этого света после того, как тот выполнил его волю.

На этом Урин придержала язык. Пусть не слишком верила в силы согрешившего раба (зачем он тогда дал себя заточить, еще и послушно в темнице сидел много лет), но спорить с мамой – дело пустое.

Янжин они обнаружили сидящей на полу и придерживающей падавшую голову мужчины.

– Он уснул, – сообщила, гадая, скажет абгай оставлять его в воде или будить. Или вытаскивать наружу спящего.

Это было бы занимательно, если б не зоркий глаз школьной учительницы, направленный туда же.

Глянув в избавленное от поросли и грязи лицо приблудившегося молодого самца, Урин запуталась в словах, а от потрясения перехватило дух. Да и горло заодно. Широкие лучи бровей дрогнули, чуть полнее, чем полагалось мужчине, губы сжались, словно он почувствовал устремленный на него взгляд.

Он был красив. Красив той редкой красотой, которая навевала смутные недостижимые мечты и заставляла замирать сердце в восхищении. Далай мог лечь под нож хирурга и все равно ему было бы не достичь подобной завершенности.

Алима только покачивала головой, недоумевая, кому пришло в голову, у кого поднялась рука уродовать такой экземпляр.

– Нездешний, – вынесла наконец вердикт. – Такой породы у нас нет. – И опять оглядела бурый слой воды, тихонько колыхавшийся от размеренного дыхания. Не хотела бы мешать сну, который, очевидно, сильно требовался юноше, но и оставлять замерзать в прохладной ванне было неразумно, потому легонько дотронулась до мокрого плеча.

Незнакомец проснулся моментально, вскочил на ноги, расплескивая волны вокруг бортиков и выбросив перед собой скрюченные в пальцах руки. Зарычал, оскалив зубы. Урин раззявила рот и получила шлепок от матери. Янжин прижала подбородок к груди сама и вперилась взглядом в доски пола.

– Так и сидите, – проворчала Алима, прошлепав по лужам до угла, в котором остался плед. С ним вернулась и поманила гостя, чтобы выбирался наружу. Когда он, не найдя угрозы, из чана шлепнулся в разлитую на полу воду, обернула его согнутую спину тканью и повела во вторую комнату. На пороге он заартачился, отказываясь ступать дальше.

Алима вздохнула.

– Янжин. Вот горе… Встань так, чтобы тебя было видно. Спиной отвернись, не глазей!

Глазеть очень хотелось, но не рискнула. Рука у матери Урин была тяжелой. Янжин вместо этого принялась разглядывать пунцовые щеки подруги.

Одеть парня не было во что, и этот пунктик Алима занесла в список дел на сегодня. Еще раз осмотрев и ощупав заживающие раны и желто-фиолетовые подтеки синяков, разрисовавших худое тело, замотала его в слои одеял и, встав перед ним, убедившись, что завладела полностью вниманием, спросила раздельно, по слогам, как его зовут.

– Имя. – Показала на себя, погладила по груди, оставив без внимания прыжок назад при неожиданном жесте. – Алима.

Подбородок юноши дрогнул и по этому движению Алима поняла, что он нащупывает отсутствующий язык во рту. Спустя секунду его челюсти стиснулись, а губы побелели, так крепко их сжал. Тогда попробовала иначе.

– Ты меня понимаешь? Слова понимаешь?

Глаза его ярко блестели, их косой разрез, форма носа, овал лица намекали на то, что и речь у них должна быть схожа. Однако он хмурился, не сводя взгляда с ее рта. Поднял свои ладони, изувеченные длинными полосами вздувшейся кожи, и осторожно потрогал свое лицо. Изумился, быстрее зашарил пальцами по щекам, облапал кожу и напоследок дотянул до глаз прядь обрезанных волос. Сунул их под нос, вобрал запах и шумно выдохнул. Дотронулся до складки одеял на своей груди. Приподнял брови, как бы спрашивая, он ли это.

Кажется, ему понравилось, решила хозяйка, пристально следя за тем, как меняется выражение лица.

– Как же тебя звать? – прошептала, в сомнениях постукивая по своей щеке. – Откуда ты пришел? Где тебя держали все это время и в каком возрасте ты потерял своих? – Вскинула глаза. – Язык жестов понимаешь? – И, порывшись в памяти, вытянула в сторону парня палец, а потом погладила свой большой палец.

Парень сосредоточился больше на эмоциях чужого лица, чем на показываемых картинках, а его левая бровь ползла все выше и выше. Похоже, поняла Алима, впадая в отчаяние, он ни слова не понимал, ни на слух, ни на вид.

Сдавленно ругнулась.

Тут он заинтересовался и пригнул голову, внимая тому, чему не следовало.

– Он странно реагирует на слово «проклятие», – подтвердила нечаянное наблюдение Янжин из другой комнаты. – Я тоже заметила.

– Проклятие, – сказала Алима.

– Попробуйте «хараал», – посоветовала Янжин. Мужчина вытянул шею в ее сторону.

– Хараал, – растерянно повторила Алима. И парень моментально откликнулся, глядя на нее в ожидании. Она глухо рассмеялась. – Бессмыслица какая-то. Ты Хараал?

Он замер весь, вцепившись в одеяло. Дышать забыл. Повел глазами по комнате. И начал отступать к стене, инстинктивно избегая сочащихся сквозь занавески лучей света, от которых жмурился.

Урин губами повторила имя и ошеломилась.

– Серьезно?

Янжин пожала плечами, решив про себя, что предпосылки к такому наречению имелись:

– Тому, кто назвал, виднее.

Владелица дачи, к счастью для девушек их не слушавшая, подняла вверх ладони.

– Хараал. Еда. – Успокаивающе удерживая одну тональность, не пыталась приблизиться, но и не отводила взгляда до тех пор, пока сощуренные глаза парня не прояснились и он не перестал душить себя одеялом. – Вот так. Расслабь руки. Ты голоден?

Конечно, голоден, запальчиво подумала Янжин, наблюдая за попытками абгай наладить контакт и напуганным этими попытками мужчиной. Она тоже не отказалась бы пожевать.

Только начала предвкушать завтрак, как мимо нее вихрем промчался парень с развевающимися за ним слоями покрывал. Высадил плечом дверь и дунул в сторону курятника. За ним побежала мама Урин. Отчаянный лай за забором взвился до небес.

– Ну вот опять, – обронила Янжин, представляя ведра воды, которые придется снова греть и наполнять емкость. – Только отмыли. Урин, зачем ты рассказала о нем маме?

– Потому что молодь не может жить одна, – отрезала Урин. Подойдя к выходу, оглядела двор и притворила дверь. Янжин усмехнулась.

– Молодь. Это особое словечко для перевертышей?

– Молодь – это молодые особи.

– Откуда ты все это знаешь?

Урин протянула руку, которая на глазах по локоть обросла коричневой шерстью. Покрутила ею.

Янжин, не успевшая прийти в себя после предыдущего откровения, отшатнулась, моргая на то, что ей хотелось бы, чтобы показалось.

– Оттуда, – ответила Урин, пока ее подруга таращилась круглыми глазами. – Уж тебе ли падать в обморок с твоим не таким слухом? – Шерсть улеглась и прилизалась до вида привычного кожного пушка, а Урин взяла принесенный с собой пакет и поставила его на стол. – Я, правда, слабая, потому что папа у меня не перевертыш. Только мама.

Янжин, попятившись, села на стул. Зажала руки между коленями.

– Твоя мама – собака?

Прозвучало нелепо. По пояснице пробежал легкий трепет.

– Перевертыш. Но да, собака. И я. И… – кивок на улицу, – … он тоже. Я сразу подумала, что с ним что-то неладно. И по анализу у него повышен уровень щелочи в слюне. И клетки его делятся быстрее нормы.

О чем она болтала, Янжин не понимала.

– Он поэтому так быстро залечился?

– Да, но…

– Твое «но» мне не нравится.

– Даже для собак это слишком быстро. Мне нужно больше образцов для изучения.

И Урин посмотрела на Янжин. Той почему-то показалось, что дальше последует просьба подсобить с этим.

– Чего он ко мне привязался? – быстро спросила.

– Собака, – намекнула подруга, будто этим все объяснялось.

– Но я не его хозяин! – взвилась Янжин, стукнув по столу. – На что он мне сдался?

– На то, что теперь у тебя есть… не заслужила ты, но он есть. Защитник. И мама сказала, что ты получишь укрытие.

– Я собралась уезжать! – процедила Янжин, набычиваясь. Уперла палец в подругу: – А ты обещала мне денег!

Урин пожала плечами.

– Мама сказала, что в укрытии безопасно. И никто не возьмет с тебя ни копейки. Кровать, пища и одежда. – Она разозлилась, глядя на скептическую физиономию, скривленную Янжин. – Где тебе еще такое предложат? Бездельничай в свое удовольствие!

– Из-за него?

– Из-за него. Ему нужно обучиться, или он умрет. А своих аха не бросит.

– Аха – это кто? – вырвалось у полностью запутавшейся девушки. – Глава псарни?

– Поговори при маме о таком, живо научит уважению, – проворчала Урин. – Это старейшина. Тебя ему представят, если он даст позволение чужака привести.

– А если не даст?

Урин вздохнула.

– Не даст только в том случае, если о тебе наслышан. Не обижайся, но с тобой тяжело.

– Я всего лишь хотела жить как все! – выкрикнула Янжин, сжимая кулаки.

– И? – обернулась к ней Урин. – Получилось?

– Я не хочу!

– Имеешь право. Не хотеть.

– Нельзя было сразу все объяснить?

– Объясни я тебе сразу, чем бы та ситуация отличалась от этой?

– Ничем, – сникла Янжин. Что так, что так правда бы открылась. Но… – Но в таком случае меня бы не похитили!

– Да ну, – сухо обронила Урин. – Ты разве умеешь молчать и никуда не лезть? Но все же вышло что-то хорошее, спасла от смерти молодого перевертыша. За это спасибо. Будет здорово, если он отойдет. Что за сволочь так поиздевалась над живым существом, ума не приложу.

– Что значит – отойдет? – с подозрением поинтересовалась Янжин.

– Псы тоже имеют разум. И он может повредиться. Ты удивлена?

Немного да. Но в этом Янжин ни за то бы не призналась под строгим взглядом подруги.

Помолчала немного.

Пошелестела пакетом, поглядывая на то, как Урин достает оттуда бумажные свертки и контейнеры.

Кофе ей сегодня, очевидно, не попробовать.

– Ты знаешь? – спросила негромко. – О… том, что я могу…

– Знаю, – так же ровно ответила Урин. – Маме рассказал дед. А мама рассказала мне.

– Давно?

– Еще в школе.

Янжин кивнула. От кого только скрывалась?

– И ты не считаешь, что я чудик?

Урин нагнулась, опираясь руками на стол.

– А ты не считаешь, что я чудик? – И улыбнулась растерянности на лице подруги. Когда Янжин не была занята тем, что ныла о никчемности своей жизни, даже была приятна. Тогда Урин вспоминала, какой она была в школе. К какому человеку привязалась. – Давай, – сказала, – помоги накрыть на стол.

Парня Алима вернула в домик, часа не прошло.

– Нужно было… – пояснила. – Выйти хотел.

Янжин подумала, что и ей не мешало бы выйти. Отряхнув крошки с рук, поднялась из-за стола, и Хараал насторожился, переступая босыми ногами. Его путь отметила цепочка грязи, на которую никто кроме Янжин не обращал внимания (ей бы уже влетело, а кому-то все с рук сходит).

– Пусть не ходит за мной, – буркнула, раздражаясь.

Парень шагнул за ней.

Янжин резко развернулась, он замер, повесив руки вдоль тела. Веревка стягивала одеяла на поясе, на плечи накинуто одно было. Голые ноги выглядывали из-под свертка. Против воли скользнула глазами по вспаханным цепями ступням.

Умудрился еще ковылять за ней по городу.

– Будь. Здесь! – четко сказала и сдвинула брови. – На месте! Не двигайся! Проклятие! Хоть какие-то слова ты должен знать?

– Янжин! – одернула абгай, и Янжин прикусила язык.

Хараал уставился в пол, едва дыша.

За ней не пошел.

Где-то среди слов отыскал знакомую команду и выполнил. Место? Проклятие?

И опять нет, совесть не мучила за то, что всего лишь хотела оказаться в уличном нужнике в одиночестве.

Отморозив руки после в ледяной воде из колодца, вернувшись в комнату, не стала и разуваться; что толку, подумала. А ноги парня уже грелись в толстой вязки носках. Были на полу еще кеды и пара тапочек, но с ними, видать, не сложилось, не смогли Урин с мамой объяснить преимущества обуви.

Либо у него все еще болели раны, чтобы утягивать ноги.

– Мама уехала, – объявила Урин.

Я рада, чуть не съязвила Янжин. И, покопавшись в себе, удивилась тому, что радости было не столь уж и много, как думала; все же опыт и уверенность старшей женщины почти убедили, что все будет хорошо.

Почти.

Не будет.

Янжин растерла замерзшие пальцы и захотела вернуться в свою комнатку в коммунальной квартире на пару дней назад. Написала бы себе записку не шастать по ночам. Может, даже прислушалась бы.

Крепла уверенность, что именно ей придется проходить мытарства экстренного взросления и некого обучения; что бы Урин под этим ни подразумевала, но выглядело скверно даже несмотря на бесплатность. А сам будущий ученик во все глаза таращился на стол и глотал слюни, не подозревая о том, что его ждет.

Он не трогал пищу, дергая носом в сторону свертков и лотков. Косил глаза, видно было, что доносившиеся оттуда запахи занимали все мысли. Но ему требовалось разрешение взять. Урин зажмурилась от подступивших слез и указала на стул. Медленно, по слогам предложила сесть и поесть.

– Да жуй ты уже, – бросила Янжин, устав от пляски вокруг закусок, которые нужно было поглощать ртом, а не глазами. Схватив сложенные горкой бутерброды, протянула парню, бормоча раздраженно: – Сама есть не могу, глядя на это.

– Янжин!

Откликающийся на ругань парень после секундного замешательства схватил сверток и бросился с ним в угол. Янжин цыкнула и села сама на стул, подвинула к себе теплый еще контейнер с лапшой.

– Воспитывай, – предложила подруге и ложкой указала на облизывающего пальцы Хараала; ел как впервые в жизни, тщательно отыскивал каждую упавшую крошку, спешил затолкать в рот как можно больше. Видела, что Урин очаровалась им, но лицо лицом, а в голове у него, судя по поведению, царила темень. В карманах – пустота, да и самих карманов не было. С таким не подружишь. – Везет же… проклятие…

Хараал прекратил жевать и вопросительно вытянул шею.

У Янжин разболелась голова. На телефоне оказался не оплачен интернет. Заедала скука и необходимость подливать в печку керосин каждые два часа. Бесили ска́чки Урин перед странным парнем и тявканье собак снаружи; хоть бы их заткнул кто-нибудь, так нет же, концерт продолжался до позднего вечера, который в этот раз коротали не в потемках.

Мама Урин звонила каждый час, проверяла обстановку (будто они под обстрелом сидели).

Ночь прошла не лучше прежней с той лишь разницей, что теперь под боком толкалась Урин, а сосед перебрался в угол напротив кровати; Урин вообще хотела уложить его на кровать, а самим предложила лечь на раскладушки, но тут Янжин наотрез отказалась испытывать прочность трухлявого тента. Да и Хараал не горел желанием оставлять спину открытой, на все уговоры только вжимался в стену и пялился. Жевал и пялился.

Глянул на ошейник. Хорошо хоть не снял его со стены и не надел на себя.

Урин его не боялась. Лепетала что-то, а он слушал. Вряд ли смысл улавливал, потому что вопрос с его лица не сходил. И страх, который с ним сжился и пульсировал, отдаваясь в самой Янжин, стоило вспомнить подземелье и клетку. Подземелье и цепи. То, что закопалось в воздухе упрятанного от глаз места и ждало, чтобы его услышали.

Но она старалась не вспоминать.

Способов довести себя до инфаркта и без того было множество, и все они зароились в аккуратной, ничем не примечательной днем комнатке, стоило только свету отступить. Урин не успела затушить лампу, как они набросились со всех сторон.

Перед паническим внутренним взором пронеслась вереница возможных вариантов нахождения в подземелье: вот она не открыла замок и не случилось встречи с пленником, вот дверь клетки открыл некто другой, вот он наклонился над ней, занося руку с… топором, ножом возможно, побывавшим перед этим в другом узнике, а с лезвия капает его кровь.

Ее встряхнули хорошенько, чтобы наверняка пришла в себя.

Она забрыкалась, пытаясь уползти, но ползти некуда, макушка врезалась в прутья.

– Янжин! – воскликнул голос. И завыл.

Она заморгала быстро, шлепнув ладонями по лицу.

Что-то по себе размазала, от чего сердце заколотилось в груди. Сбоку после короткой возни загорелась лампа.

Остекленевшие глаза Янжин уставились в склоненное над ней лицо.

Не узнавала.

Урин тихонько оттирала ей пот, ручьями лившийся с висков по шее, и отлепляла приклеившиеся волосинки.

– Тебе приснился кошмар, – не уставала повторять одни и те же слова, движения по кругу. – Это сон. Сон.

Придя в полное сознание, из угла Янжин разобрала звук; парень тихо поскуливал. Тонко и протяжно. Будто ему было больно. Или страшно. Или колыбельные пел.

Надо бы посмотреть, вяло подумалось.

– Что он там? – выдохнула. – Глянь.

Паника схлынула вместе с силами, и Янжин откинулась на подушку, таращась в темноту над собой. Хараал притих. Урин тихо сновала по комнатам. Повернув голову вбок, Янжин встретилась взглядом с болезненным блеском не спящих глаз. Со стиснутыми губами и руками.

Он мог уйти немедленно, и никто б не смог остановить, но он толкся на крохотном участке пола и этим довольствовался. Защитник, сказала Урин.

Янжин невесело хмыкнула.

Интересно, что пробирается в его сны?

6

– Это же…

Урин окинула взглядом двухэтажный дом, расположенный как бы и в центре города, и в то же время в отдалении от шума и гомона застроенных, захоженных и заезженных улиц. В детстве сравнивала его с деревом, торчавшим посреди растрескавшихся от тишины земель. Широким полукругом частное владение огибал огромный парк, а оставшуюся часть прикрывали высоченные стены давно остановленных лесозаготовительных цехов, сохранивших между собой и домом обширный пустырь. Там, среди мелкого кустарника, и носились за дикими утками и перепелами щенки из маминого питомника и беспородные дворняги из находившегося здесь же приюта.

– Серая вилла, – сказала. Будто кто-то этого не знал в городе.

– Ваш аха как-то связан с антикваром? – ахнула Янжин. Урин с интересом посмотрела на нее.

– Это он и есть.

О Боже, подумала Янжин, припоминая, сколько раз порывалась его обокрасть. Представила себе, как улепетывает по участку с охапкой старых подсвечников, а почтенный ахай3, встав на четыре лапы, отхватывает ей часть зада.

Поерзала на заднем сиденье автомобиля, проверяя, на месте ли все.

Насколько хватало ее обрывочных знаний, раньше здание принадлежало еще кому-то, а перед этим особняк значился чем-то вроде музея. Чудом не попал в реестр объектов культурного наследия (может, музей паршивый был или архитектор не расстарался с проектом), так что нынешний владелец Сайжин Бургаханов распоряжался им единолично, избежав кучи правил и надзора со стороны властей.

– Тебя это расстроило? – опять пристала Урин. – Ты аху кем себе представляла?

Янжин не стала озвучивать мысли о покрытых страшной тайной подвалах, где собирается тайное общество лохматых, а тем более о будках.

– Никем, – буркнула, не в силах отвязаться от чувства, что ее обманули.

Хараал так смотрел, что на миг показалось, что он сейчас оближет ей лицо.

А потом вспомнила, что лизать ему нечем. Так как машина остановилась, то открыла дверь и вылезла наружу.

Во двор, который в воображении сразу навеял эффект замка. Нечто схожее представляла себе в школе на уроках истории, и рассказы учителя запечатлелись в памяти пусть не визуально, но нашли нужный эмоциональный отклик, когда вертела головой, охватывая взглядом выложенную прямоугольными серыми плитами площадку (такими же, из которых складывался сам особняк) с рядом пышных сосен, газоном под ними, дорожками вдоль серо-зеленой обожженной холодом травы, огибающими дом с двух сторон и уходящими неизвестно куда. К питомнику, наверное.

Слышалось звонкое многоголосье собачьей переклички и звуки нахождения людей поблизости, однако в пределах видимости тихонько шелестели иглами лишь деревья.

– Красиво, да? – спросила Урин, вставая рядом. В затылок дышал молчаливый парень, от которого Янжин ежилась. Передвинулась так, чтобы подругу оставить между собой и Хараалом. Скосила глаза на его одежду, все так же состоявшую из одеял, и ноги в шерстяных носках; не самый удачный наряд для прогулки по городу. Но он не придавал значения своему виду. Его вообще мало что интересовало, как поняла.

И здесь ему должны привить этот интерес.

Янжин подняла лицо к небу, не слишком уверенная в результате.

Серость окружающего гранита усугублялась серостью неба, оттенком темнее и мокрее, и казалось, вот-вот они смешаются под брызгающим уже дождем в одно полотно.

Моргнула от попавшей в глаз капли. В бок подтолкнула Урин, напомнив о времени.

Алима направилась к веранде, под крышей которой виднелась дверь. Обернувшись и заметив, что проделывает путь в одиночестве, поманила застрявшую у машины троицу за собой. Выражение ее лица промедлений не допускало, и за ней потянулась вереница шаркающих ног. Урин, как поняла ее подруга, тоже не слишком воодушевлена визитом.

– От отработки в питомнике теперь не отвяжусь, – шепнула девушка причину упавшего настроения.

Янжин смотрела по сторонам, но мало что запомнила, а из первых впечатлений остались только непреходящий мандраж и липкость ладоней, которые терла о куртку, пока ее не отобрали перед дверью, в которую уперлось ответвление коридора. Вся эта затея с укрытием теперь, в шаге от осуществления, казалась ненадежной, так же как причина ее нахождения здесь – надуманной.

Глянула на твердую руку абгай, стучавшую в покрытое лаком дерево.

Обнадеживал немного серьезный настрой мамы Урин. И еще – факт существования замагиченных цепей, которые ей не могли привидеться, как и подвал с парнем, оказавшимся не парнем; неожиданная лохматость подруги. Однако больше всего полагалась на доставшуюся ей самой кару, она-то была настоящей, как ни посмотри.

А раз она была, то велика вероятность, что и остальному есть место в этом мире.

Сам собой взгляд остановился на идущем рядом Хараале.

Дурное имя, подумалось. Надо бы его переназвать: новый хозяин – новая кличка.

Вырвался нервный смешок, который Хараала, конечно же, очень заинтересовал.

Они долго тащились мимо ниш и вазонов, и к тому моменту, как Алима достигла конца пути, Янжин ползла как улитка. Она забыла, что именно врала Урин, а потом досочиняла для ее матери, и теперь со страхом думала, что устрой ей внушающий тревогу аха третий допрос – она все испортит. Поэтому в кабинет вваливалась с чувством обреченности, за ней поволокся хвост в виде юноши, раздутого из-за вороха одеял. Прищур дедули, расположившегося за столом, позволил предположить, что смогли его удивить: антиквар долго глядел, кого это к нему принесло.

Сайжин Бургаханов. В очках, как и говорила. Судя по количеству книг – умный, по масштабам окружающего его хаоса – ненормальный. Седой. Жесткий. Видный старик. Рослый, глаза цепкие, смотрит свысока и внутрь. От его взгляда Янжин быстро спустилась с небес и обнаружила, что мостится за спину Хараала, а он раздувается как шарик, пригибая голову.

Нехороший знак, от которого начала проскакивать нервозность в воздухе.

Янжин почудилось, что он, мало того, начал издавать еще и низкий гул, и похолодела, представив только, что дедулю примет за угрозу и на свой манер оторвет ему голову здесь же (хотя втайне было приятно); схватила парня за одеяло на случай, если тот побежит.

Алима многозначительно молчала, никак не комментируя агрессию со стороны приведенного ею человека.

Урин этот выпад заметно огорчил, ее реакция выразилась в долгом вздохе.

А аху Хараал насмешил. У него глаза подобрели. Задвинув блестящую и прозрачную вазу, которую до этого осматривал, за кресло, он встал, переступая ларчики и статуэтки прошелся по кабинету, захламленному на взгляд Янжин не меньше, чем магазинчик дорогущего старья. Здесь даже пахло схоже, временем и пылью. Чем-то, что давно забыли и не пытались искать. И это беспокоило не ее одну – потерянный тоже зыркал во все стороны. Слушал, смотрел. Находился в постоянном ожидании.

Она б уже устала. Она и так устала.

– Здравствуйте, – сказала. Быстрее начнут – быстрее их куда-нибудь отправят. Что, подумала, толку стоять пялиться друг на друга, информативности в том мало.

Урин ощутимо простонала в сторону:

– Молчи…

Хараал напрягся весь, не сводя глаз с седого ахи и не моргая, пока они не заслезились. Дышал все жестче, шумнее.

Янжин прикрыла глаза.

– Здравствуйте! – произнесла громче. Антиквар задумчиво хмыкнул.

А молодой мужчина издал странный звук и в конце концов уронил вниз голову, не выдержав взгляда старика.