Немой диалог

Электричка

Пригородная электричка Усолье-Сибирское – Иркутск. Втиснулся в вагон на своей станции, поймав осуждающие взгляды пассажиров с объёмными сумками. Час двадцати минут пути. Ровно столько времени пути отделяло до конечной станции и ещё полчаса ходьбы до общежития. Он нашёл свободное место у окна, достал телефон, но залипать в нём не стал. Вместо этого принялся считать заходящих и выходящих в вагон людей. Для чего? Не то чтобы это было нужно – просто старался себя развлечь. Залипать в телефон, ставший продолжением руки, ему изрядно надоело во время бесконечных поездок туда и обратно. Цифры сбивались, едва он доходил до пятнадцати или двадцати, но в этом не было никакой трагедии. Весь смысл заключался в самом процессе, в попытке поймать хоть какой-то ритм в этом калейдоскопе лиц.

Он уже почти погрузился в это оцепенение, почти смирился с тем, что следующие полтора часа пройдут впустую, как вдруг…

Электричка, с шипением пневматики, затормозила на станции Ангарск. Двери открылись, впустив порцию свежего, холодного воздуха и новый поток пассажиров. И вот тогда всё изменилось.

В вагон вошла Она. Проскользнула бесшумно, как тень. Вагон был забит, но ей каким-то чудом досталось место напротив него, через узкий проход. И всё. Просто села. А он – забыл, о подсчёте новых, незнакомых ему лиц. И апатия Миши (да, я забыл вас с ним познакомить) разом испарилась, подменённая внезапным и искренним интересом. Она выделялась не столько внешностью (девушки в её возрасте все в его глазах были прекрасны), сколько поведением.

Пока все в вагоне смотрели на мерцающие экраны – она смотрела на них. Она видела заспанных студентов, на уставших женщин с авоськами, на шумных подростков – изучала, словно пыталась прочитать заветную строку на размытой странице. И сейчас её взгляд, скользнув по нему, был таким же – не случайным и пустым, а внимательным, почти что читающим и… заметила. Заметила, что он тоже смотрит. Но вместо того чтобы отвести взгляд или нахмуриться, она лишь чуть заметно улыбнулась уголками губ, будто поймала что-то забавное. И продолжила своё наблюдение, включив теперь и его в свою коллекцию утренних типажей. «Студент?» – подумала она.

– Миша сжал ручку своего рюкзака, где лежала папка с чертежами. «Вот бы сейчас набросать её портрет…», – мелькнула у него шальная мысль. Ирония судьбы – он, будущий архитектор, человек, привыкший видеть мир в строгих линиях и расчётах, сейчас ловил себя на желании нарушить все законы перспективы ради одного-единственного нечёткого образа.

Немой диалог

Улыбка длилась мгновение – робкая, вопросительная. Но она её заметила. И в ответ её губы тронуло едва заметное движение, скорее намёк на улыбку, от которой в глазах вспыхнули те самые золотистые искорки. Это был второй акт их пьесы, разыгранный без единого слова.

Миша почувствовал, как комок нервов в груди начал понемногу рассасываться. Тревога о защите, усталость – всё это отступило на второй план, уступив место острому, живому любопытству. Кто она? Куда едет? Почему смотрит на мир именно так? В наши дни, увы, это большая редкость.

Он рискнул сделать первую попытку заговорить – не вслух, а жестом. Указал пальцем на её руки, затем сделал вид, что рисует в воздухе.

– Вы художник? – спросил он беззвучно.

Она поняла мгновенно. Её брови поползли вверх от удивления, а затем она отрицательно покачала головой. Подняла свою руку, внимательно посмотрела на запачканный графитом палец и с лёгким смущением вытерла его о край пальто. Потом её взгляд упал на его рюкзак, из бокового кармана которого торчал циркуль. Она указала на него, затем на него самого, и подняла бровь в немом вопросе.

– А вы? Архитектор?

Он кивнул, чувствуя себя странно гордым от этого безмолвного угадывания. Затем, движимый внезапным порывом, он расстегнул рюкзак и осторожно извлёк папку. Он не стал открывать её, не показывал чертежи – это было бы слишком личным, почти наглостью. Он просто положил её на колени, как признание: «Да, это часть меня».

Она смотрела на папку с вниманием, неподдельным интересом и восторгом, потом неожиданно порылась в своей сумке – не изящной дамской сумочке, а практичном рюкзаке, очень похожего на его, только меньше – и извлекла толстый блокнот в тёмно-синей обложке, потрёпанный на углах. Она тоже положила его на колени. Не стала открывать, просто положила. Их «послужные списки» лежали теперь друг напротив друга, ведя свой собственный безмолвный диалог.

Электричка меж тем сделала остановку в Мегете. В вагон вошла пожилая женщина с огромной сумкой. Она огляделась в поисках места, и её взгляд упал на свободный угол рядом с девушкой.

– Дочка, можно присесть? – громко спросила она, нарушая хрупкую ауру их молчания.

Девушка встрепенулась и кивком пригласила женщину. Та, устроившись, сразу начала жаловаться на дороговизну, на здоровье, на электрички, которые вечно опаздывают ("ох уж эти старики"– подумала пара). Миша и девушка оказались вмурованы в этот бытовой шум, но их взгляды продолжали говорить поверх головы старушки.

Он поймал её взгляд и чуть заметно скривился, изображая лёгкое страдание. Она, пряча улыбку, приложила палец к губам, словно говоря: «Тише, нас подслушивают». В этот момент они стали сообщниками. Когда женщина наконец углубилась в чтение газеты, девушка вдруг проделала нечто неожиданное. Она открыла свой блокнот, быстрым движением что-то начертила на чистой странице, аккуратно оторвала её и, дождавшись момента, когда старушка отвлеклась, протянула сложенный вчетверо листок Мише. Пальцы их соприкоснулись на долю секунды. Его – шершавые, в царапинах. Её – тонкие, холодные. В воздухе будто пробежала искра.

Он развернул листок. Там не было ни слова. Только простой, но удивительно точный и живой карандашный набросок. Он узнал себя – свой профиль, склонившийся к окну, руку, сжимающую ремень рюкзака, усталую складку у глаза. А на фоне, за его отражением в стекле, она изобразила не серые ангарские пейзажи, а фантастический, воздушный город из башен и арок, уходящих в небо. Город его проектов. Город, который она угадала. Он сидел, не в силах оторвать глаз от этого рисунка. Это было самое прямое, самое откровенное и самое потрясающее сообщение, которое он когда-либо получал. Она не просто смотрела на него. Она видела его.

Поднимая на неё глаза, он понял, что их молчаливый договор истёк. Электричка уже подходила к окраинам Иркутска, и через несколько минут всё это волшебство должно было рассыпаться в прах реальности. Он не мог просто позволить ей уйти. Он сунул руку в карман, нащупав там единственное, что могло служить ему ручкой и бумагой – смятый в дороге чек из магазина и обломок карандаша. Развернув его на колене, он написал всего три слова. Потом перевернул чек и написал ещё три.

Поезд замедлял ход. За окном замелькали первые дома Иркутска. Старушка стала собираться. Девушка тоже, с сожалением глядя в окно.

Миша встал, преградив ей путь к выходу на секунду. Он посмотрел ей прямо в глаза, сунул ей в руку смятый чек, взял свой рюкзак и папку и пошёл к выходу, не оглядываясь. Его сердце колотилось где-то в горле.

Она, сбитая с толку, развернула бумажку. На одной стороне было написано: «Меня зовут Миша».

На другой: «А Вас?»

Обещание

Двери