Феникс и ковер

Глава первая. Яйцо

Все началось в канун пятого ноября, когда у кого-то – кажется, у Роберта – зародились сомнения в качестве фейерверков, приготовленных для празднования дня Гая Фокса.

– Они стоили ужасно дешево, – сказал этот «кто-то» (думаю, все же Роберт). – А вдруг они ночью не зажгутся? Тогда ребятне Проссера будет над чем похихикать.

– С моими фейерверками все в порядке, – отозвалась Джейн. – Я знаю, что они хорошие, потому что продавец в магазине сказал, что они вообще-то стоят втрижды дороже.

– «Втрижды» говорить неправильно с точки зрения грамматики, – заметила Антея.

– Ну и пусть, – сказал Сирил. – Одно-единственное слово не может быть грамматическим, поэтому не умничай.

Антея порылась в закоулках сознания в поисках очень неприятного ответа, но потом вспомнила, какой сегодня дождливый день и как сильно мальчики расстроились, когда из-за дождя им запретили съездить в Лондон и обратно на империале трамвая. А ведь эту поездку мама пообещала братьям в награду за то, что они в кои-то веки целых шесть дней не забывали вытирать ноги о половик по возвращении из школы.

Поэтому Антея сказала только:

– Сам не умничай, Белка. А наши фейерверки выглядят вполне прилично, и раз с поездкой на трамвае не получилось, ты сэкономил восемь пенсов, на которые сможешь прикупить что-нибудь еще. Восьми пенсов хватит на расчудесное «огненное колесо».

– Осмелюсь заметить, – холодно ответил Сирил, – что в любом случае это не твои восемь пенсов…

– Послушайте, – вмешался Роберт. – Давайте серьезно обсудим фейерверки. Мы же не хотим опозориться перед соседскими детьми. Они думают, что раз по воскресеньям разгуливают в красном плюше, то остальные им в подметки не годятся.

– Будь я Марией, королевой Шотландии, я бы никогда не носила плюш, даже если бы он и вправду был таким потрясающим… Разве что черный. Черный как раз годится, чтобы идти в нем на казнь, – презрительно сказала Антея.

Роберт упорно держался первоначальной темы разговора. Замечательная черта характера Роберта – упорство.

– Думаю, надо проверить фейерверки, – сказал он.

– Фейерверки – как почтовые марки, юный болван, – отрезал Сирил. – Их можно использовать только один раз.

– А что, по-твоему, означают слова в рекламе «испытанные семена Картера»?

Воцарилось гробовое молчание. Потом Сирил постучал себя пальцем по лбу и покачал головой.

– У него тут что-то не в порядке. Я всегда боялся, что с бедным Робертом это случится. Такой ум до добра не доводит, знаете ли. И слишком часто он успевал по алгебре лучше других, это обязательно должно было сказаться на мозгах…

– Заткнись, – яростно перебил Роберт. – Ты что, не понимаешь? Нельзя испытать семена, если использовать все. Их просто берут понемножку оттуда и отсюда, и, если они прорастут, можно не сомневаться, что остальные будут… Как там это называется? Отец говорил… Ах, да! Будут «соответствовать образцу». Вам не кажется, что стоит испытать фейерверки? Просто закроем глаза и каждый вытянет по одному, а потом попробуем их.

– Но на улице дождь как из ведра, – сказала Джейн.

– А королева Анна умерла, – огрызнулся Роберт. В тот день все были в плохом настроении. – Необязательно выходить на улицу, чтобы испытать фейерверки; можно просто отодвинуть стол и положить их на старый чайный поднос, на котором мы катаемся с горки. Не знаю, как по-вашему, а по-моему – пора заняться чем-нибудь полезным. Потому что тогда нам не придется просто надеяться, что наш фейерверк потрясет Проссеров до глубины души, мы будем знать это наверняка.

– Ладно, хоть будет, чем заняться, – признал Сирил с вялым одобрением.

Итак, стол отодвинули. И тогда обнаружилась ужасная дыра в ковре, которая была возле окна, пока ковер не повернули другим боком. Но Антея на цыпочках прокралась на кухню, взяла поднос, когда кухарка отвернулась, принесла его в комнату и закрыла дырку.

Потом все фейерверки разложили на столе, и каждый из братьев и сестер, крепко-накрепко зажмурив глаза, протянул руку и схватил по фейерверку. Роберту досталась шутиха, Сирилу и Антее – «римские свечи»; но пухлые пальчики Джейн ухватили жемчужину коллекции, «попрыгунчика» ценой в два шиллинга. По крайней мере один из детей (не скажу, кто именно, потому что потом пожалею об этом) заявил, что Джейн подглядывала. Все остались недовольны. Хуже всего – у нашей четверки, ненавидевшей жульничество, существовал закон, непреложный, как законы мидян и персов, гласивший, что результат любого розыгрыша, жеребьевки или другой попытки положиться на судьбу нельзя отменить, даже если он кому-то очень не нравится.

– Я не хотела, – сказала Джейн, чуть не плача. – Мне все равно, я могу вытащить другой…

– Ты прекрасно знаешь, что не можешь, – с горечью ответил Сирил. – Все уже решено. Закон мидян и персов. Ты вытащила фейерверк, его придется поджечь… А нам, к несчастью, придется с этим смириться. Плевать. Тебе дадут карманные деньги еще до пятого числа и ты купишь другой. А сейчас «попрыгунчик» последний, и мы выжмем из него все, что сможем.

Итак, дети зажгли шутихи и «римские свечи» и получили тот результат, какой и следовало ожидать за столь скромные деньги. Но когда дело дошло до «попрыгунчика», он просто лежал на подносе и смеялся над всеми, как сказал Сирил. Дети пытались поджечь его бумагой, пытались поджечь обычными спичками, пытались поджечь спичками для сигар, взятыми из кармана отцовского запасного пальто, висящего в прихожей, – все напрасно.

Наконец, Антея ускользнула в чулан под лестницей, где хранились веники и совки для мусора, канифольные растопки, так приятно пахнущие сосновым лесом, старые газеты, пчелиный воск, скипидар, ужасные жесткие щетки для чистки латуни и мебели, а еще керосин для ламп. Она вернулась с маленькой баночкой из-под варенья, купленного когда-то за семь с половиной пенсов. Варенье из красной смородины давно съели, но баночка осталась, и сейчас Антея налила в нее керосин.

В детской девочка вылила керосин на поднос как раз в тот момент, когда Сирил пытался двадцать третьей спичкой зажечь «попрыгунчика». И у него снова бы ничего не вышло, если бы не керосин. В одно мгновение пламя вспыхнуло, взметнулось и опалило ресницы Сирила и лица всей четверки, прежде чем дети успели отскочить. В несколько проворных прыжков они убрались как можно дальше от подноса – то есть к стене, а огненный столб поднялся от пола до потолка.

– Вот это да! – взволнованно воскликнул Сирил. – Ты его добила-таки, Антея.

Пламя распускалось под потолком, как огненная роза в захватывающем рассказе мистера Райдера Хаггарда об Алане Квотермейне.

Роберт и Сирил поняли, что нельзя терять ни минуты, приподняли края ковра и накрыли ими поднос. Это прибило столб огня, он исчез, остались только дым и ужасный запах – так пахнут керосиновые лампы, фитиль в которых прикрутили слишком сильно.

Теперь на помощь бросились все, и вскоре о керосиновом пожаре напоминал лишь свернутый и истоптанный ковер, как вдруг резкий треск под ногами заставил пожарных-любителей отшатнуться. Раздался еще один треск – и ковер зашевелился, как будто в него завернули кошку: «попрыгунчик» наконец-то соизволил проснуться и с отчаянной яростью тлел в ковровом свертке.

Роберт с видом человека, совершающего единственно возможный поступок, бросился к окну и распахнул его. Антея закричала, Джейн разрыдалась, а Сирил перевернул стол кверху ножками и поставил на скомканный ковер. Но фейерверк не унимался, грохоча, лопаясь и брызгаясь даже под столом.

В следующий миг вбежала мама, привлеченная воплями Антеи, а спустя несколько мгновений фейерверк унялся и наступила мертвая тишина. Дети стояли, глядя на черные лица друг друга и – краешком глаза – на белое лицо матери.

Тот факт, что ковер в детской погиб, не вызвал особого удивления, и никто по-настоящему не удивился, что приключение завершилось немедленной ссылкой в постель. Говорят, все дороги ведут в Рим; может, это и правда, но в детстве я была совершенно уверена, что многие дороги ведут в постель и заканчиваются там… Во всяком случае, заканчивается наша деятельность.

Оставшиеся фейерверки конфисковали, и мама не обрадовалась, когда отец собственноручно запустил их в саду за домом. Но он сказал:

– А как еще можно от них избавиться, дорогая?

Видите ли, отец забыл, что дети наказаны, а окна их спальни выходят в сад. Поэтому братья и сестры прекрасно видели фейерверк и восхищались мастерством, с которым отец с ним обращался.

На следующий день все было прощено и забыто; только в детской следовало навести полный порядок (как при весенней уборке) и побелить потолок.

Мама куда-то вышла, а когда на следующий день все пили чай, явился мужчина со свернутым ковром. Отец с ним расплатился, и мама сказала:

– Если ковер в плохом состоянии, я попрошу его заменить.

– Из него не выпало ни единой ворсинки, мэм, – ответил мужчина. – Сделка выгодная, для вас уж точно, и я отчаянно сожалею, что уступил ковер по такой цене. Но разве можно устоять перед леди, не так ли, сэр? – С этими словами он подмигнул отцу и ушел.

Ковер постелили в детской, и, конечно, в нем не оказалось ни единой дырки.

Когда развернули последнюю складку, из ковра с громким стуком выпало что-то твердое и покатилось по полу. Все дети бросились вдогонку, Сирил поймал эту штуку и отнес к газовой лампе. По форме находка напоминала полупрозрачное яйцо, очень желтое и блестящее, внутри которого горел странный свет, переливающийся, когда яйцо вертели в руках.

– Мы можем оставить его себе, мама? – спросил Сирил, глядя на яйцо с желтком из бледного огня, просвечивающего сквозь камень.

И, конечно, мама ответила: «Нет». Находку следовало вернуть человеку, который принес ковер, потому что ему было заплачено только за ковер, а не за каменное яйцо с огненным желтком.

Мама сказала детям, где находится магазин – неподалеку от отеля «Бык и ворота» – и они отправились на Кентиш-Таун-роуд.

Когда братья и сестры появились возле убогого магазинчика, его владелец очень искусно расставлял мебель на тротуаре, чтобы прикрыть как можно больше облупившихся мест. Он сразу узнал детей и, не дав им и рта раскрыть, закричал:

– Нет-нет-нет! Я не забираю обратно ковры, как вы по глупости решили! Сделка есть сделка, а ковер толстенный и добротный.

– Мы и не хотим его отдавать, – сказал Сирил. – Просто в нем кое-что было…

– Тогда, должно быть, это залезло в него уже у вас дома, – возмущенно перебил мужчина. – В вещах, которые я продаю, ничегошеньки нет, все они чистые, как стеклышко.

– Я не говорил, что ковер грязный, но…

– Ну, если вы нашли моль, – снова перебил мужчина, – ее легко вытравить нафталином. Но я думаю, она залетела туда по чистой случайности. Говорю же, ковер отменно хорош. В нем не было моли, когда я выносил его из магазина, ни единой!

– В том-то и дело, – сказала Джейн. – Моли не было, а было яйцо.

Торговец сделал вид, что бросается на детей, и топнул ногой.

– Вон отсюда, кому говорят! Или я кликну полицию. А ну как покупатели услышат, что вы обвиняете меня в том, будто что-то этакое нашли в моих товарах? Проваливайте, пока я не задал вам перцу. Эй, констебль!..

Дети бросились бежать – они считали, что не могли поступить иначе. Отец с ними согласился. У мамы было иное мнение.

Как бы то ни было, папа сказал, что дети могут оставить яйцо себе.

– Когда тот человек принес нам ковер, он, конечно же, знал о завернутом в него яйце не больше, чем ваша мама, – сказал отец. – И мы имеем такое же право на находку, как и он.

Яйцо положили на каминную полку, и оно сильно оживило мрачную детскую. Детская была мрачной, потому что находилась в полуподвале, ее окна смотрели на садик с декоративными каменными горками, где не росло ничего, кроме камнеломки[1] и улиток. В проспекте агента по недвижимости детская описывалась как «удобная комната для завтраков в полуподвале», и днем там бывало темновато. По вечерам, когда зажигали свет, это не имело большого значения, но как раз по вечерам тараканы становились очень общительными: они выползали из своих жилищ в шкафчиках рядом с камином и пытались подружиться с детьми. По крайней мере, мне кажется, что они искали именно дружбы, но дети ни в какую не хотели с ними дружить.

Пятого ноября отец и мать ушли в театр, а дети сидели несчастные, потому что у соседской семьи было много фейерверков, а у них – ни одного. Им даже не разрешили развести костер в саду.

– Больше никаких игр с огнем, хватит, – ответил отец, когда они спросили о костре.

Малыша уложили спать, а старшие печально уселись у камина в детской.

– Ужасно скучно, – сказал Роберт.

– Давайте поговорим о псаммиаде, – предложила Антея, как обычно стараясь всех подбодрить.

– Что толку в разговорах? – отозвался Сирил. – Мне хочется, чтобы что-нибудь произошло. Когда тебя не выпускают вечером из дома, это бесит. После того как сделаешь домашние задания, просто нечем заняться.

Джейн закончила последний из заданных уроков и со стуком захлопнула книгу.

– Вспоминать приятно, – сказала она. – Только подумайте о том, как мы провели прошлые каникулы.

Прошлые каникулы и вправду стоили размышлений – ведь дети провели их за городом, в белом доме между песчаным и гравийным карьерами. Чего тогда только ни случилось! Дети нашли псаммиада, или песчаного эльфа, который исполнял все их желания – абсолютно все, не беспокоясь, какие его дары пойдут во благо, а какие – совсем наоборот. Если хотите знать, чего братья и сестры пожелали и как их желания осуществились, можете прочитать об этом в книжке «Пятеро детей и Нечто» (Нечто – это как раз псаммиад). Если вы не читали ту книгу, стоит объяснить, что пятым ребенком в семье был самый младший брат по прозвищу Ягненок. Его прозвали Ягненком потому, что первое, что он сказал, было «бе-е!». Старшие дети не отличались ни красотой, ни огромным умом, ни большим послушанием. Но в целом они были неплохими; вообще-то они были похожи на тебя.

– Не хочу я радоваться воспоминаниям, – сказал Сирил, – я хочу, чтобы произошло еще что-нибудь.

– Нам и так повезло гораздо больше, чем любому другому, – заметила Джейн. – Ведь больше никто и никогда не находил псаммиада. Мы должны быть благодарны.

– Но почему бы нам и дальше не быть везунчиками вместо того, чтобы быть благодарными? – упорствовал Сирил. – Почему наше везение должно закончиться?

– Возможно, что-нибудь произойдет, – спокойно сказала Антея. – Знаешь, иногда я думаю, что мы из тех людей, которым очень везет на происшествия.

– Такое бывало в истории, – вспомнила Джейн. – С некоторыми королями случалась масса всего интересного, а с другими… С ними никогда ничего не случалось, кроме того, что они рождались, короновались и их хоронили, вот и все.

– Думаю, Пантера права, – сказал Сирил. – Мы из тех людей, с которыми вечно что-то случается. У меня такое чувство, что если бы мы могли дать толчок событиям, и вправду что-нибудь бы произошло. Просто приключения должны с чего-то начаться, вот и все.

– Жаль, что в школе не учат магии, – вздохнула Джейн. – Если бы мы могли немного поколдовать, точно бы что-нибудь изменилось.

– И с чего вы начнете? – Роберт оглядел комнату, но ни выцветшие зеленые занавески, ни тусклые венецианские жалюзи, ни потертый коричневый линолеум не навели его на нужные мысли. Даже новый ковер ни о чем ему не говорил, несмотря на замечательный узор, а ведь такой узор просто должен был заставить о чем-то задуматься.

– Я могла бы начать прямо сейчас, – сказала Антея, – я много читала о колдовстве. Вот только в Библии сказано, что колдовать нехорошо.

– В Библии так сказано потому, что в старину люди колдовали другим во вред. Не понимаю, как может быть нехорошим то, что никому не причиняет вреда. А мы не хотим никому навредить, и даже если бы попытались, у нас бы наверняка ничего не вышло. Давайте перечитаем «Легенды Инголдсби»[2] – в них есть что-то об абракадабре, – сказал Сирил, зевая. – Почему бы не поиграть в магию? Давайте станем рыцарями-тамплиерами. Они ужасно увлекались магией и обычно творили заклинания или что-то там делали с козой и гусем.[3] Так говорит отец.

– Ну, как скажешь, – фыркнул Роберт. – Ты можешь изображать козла отпущения, а Джейн будет гусыней.

– Я принесу Инголдсби, – поспешно сказала Антея. – А вы сверните ковер у камина.

Итак, они начертили мелом странные фигуры на линолеуме у камина, там, где благодаря ковру пол остался чистым. Мел Роберт стащил в школе со стола учителя математики. Вы, конечно, знаете, что брать целую палочку мела – воровство, но нет ничего плохого в том, чтобы взять отломанный кусочек, если берете всего один. (Не знаю, почему появилось такое правило и кто его придумал.) Дети распевали все самые мрачные песни, какие только пришли в голову, но, конечно, ничего не случилось.

Тогда Антея сказала:

– Я уверена, что волшебный огонь можно разжечь с помощью ароматной древесины, потому что в такой древесине должны быть магические смолы, эссенции и тому подобное.

– Я не знаю никакой ароматной древесины, кроме кедровой, – ответил Роберт. – Кстати, у меня есть несколько огрызков карандаша из кедрового дерева.

Дети сожгли эти огрызки – и опять-таки ничего не случилось.

– Давайте сожжем немного эвкалиптового масла, которое лежит у нас на случай простуды, – предложила Антея.

Они так и сделали. Запахло, конечно, очень сильно. Еще дети сожгли кусочки камфары из большой шкатулки. Камфара горела ярко, с ужасным черным дымом, с виду волшебным-преволшебным. Но опять ничего не произошло. Затем братья и сестры достали из ящика кухонного комода несколько чистых чайных салфеток и, размахивая ими над магическими меловыми рисунками, спели такую впечатляющую песнь, как «Гимн моравских монахинь в Вифлееме». Безрезультатно.

Дети размахивали руками все неистовее, и, наконец, Роберт задел салфеткой золотое яйцо и смахнул его с каминной полки. Яйцо упало и закатилось под каминную решетку.

– С ума сойти! – воскликнуло сразу несколько голосов.

Все тут же упали ничком и, заглянув под решетку, увидели, что яйцо лежит и светится в кучке горячей золы.

– Хоть не разбилось, и на том спасибо, – сказал Роберт, просунул руку под решетку и схватил яйцо.

Но оно оказалось неожиданно горячим (кто бы мог подумать, что оно нагреется так быстро?) так что Роберт поневоле выронил его с криком: «Вот черт!». Яйцо ударилось о верхнюю перекладину решетки и отскочило прямиком в раскаленное докрасна сердце огня.

– Щипцы! – воскликнула Антея.

Но, увы, никто не вспомнил, где лежат щипцы, ведь в последний раз ими пользовались давно, выуживая кукольный чайник со дна бочки с водой, куда его уронил Ягненок. С тех пор каминные щипцы из детской лежали между бочкой для воды и мусорным ведром, а кухарка наотрез отказалась одолжить кухонные.

– Ну и ладно, – сказал Роберт, – выкатим яйцо кочергой и совком.

– Ой, не надо! – воскликнула Антея. – Посмотрите только! Посмотрите! Посмотрите! Сейчас точно должно что-то произойти!

Она была права, потому что яйцо раскалилось докрасна, и внутри него что-то шевелилось. В следующий миг раздался тихий треск, скорлупа раскололась пополам, и из яйца вылетела птица огненного цвета. На мгновение птица повисла в пламени, и четверо детей увидели, что она быстро растет.

Все разинули рты и вытаращили глаза.

Птица поднялась из своего огненного гнезда, расправила крылья и устремилась в комнату. Она летала кругами, и там, где она пролетала, воздух нагревался. Наконец, она уселась на каминную решетку.

Дети переглянулись, Сирил протянул руку к птице. Склонив голову набок, та искоса посмотрела на мальчика – возможно, вы видели, как это делает попугай, собираясь заговорить. Поэтому дети почти не удивились, когда птица сказала:

– Поосторожней, я еще не совсем остыл.

Братья и сестры не удивились, но были очень, очень заинтригованы. Они во все глаза смотрели на птицу – и, честное слово, на нее стоило посмотреть. Она была с небольшую курицу, только клюв у нее был совсем не куриный, а перья – золотые.

– Кажется, я знаю, кто это, – сказал Роберт. – Я видел его на картинке!

Он выскочил за дверь, чтобы порыться в бумагах на рабочем столе отца. Его поиски дали, как говорится в бухгалтерских книгах, «желаемый итог». Но, когда Роберт вернулся в комнату, протягивая бумагу и крича:

– Смотрите, смотрите! – остальные зашикали на него, и он послушно замолчал, чтобы услышать, что говорит птица.

– Кто из вас бросил яйцо в огонь? – спросила она.

– Он, – произнесли три голоса, и три пальца указали на Роберта.

Птица поклонилась; по крайней мере, движение было похоже скорее на поклон, чем на что-либо другое.

– Я твой благодарный должник, – с царственным видом сказала она.

Все дети задыхались от удивления и любопытства – все, кроме Роберта. Он держал бумагу и он знал. Он так и сказал:

– Я знаю, кто ты.

И он развернул бумагу, на которой была напечатана картинка с птицей, сидящей в огненном гнезде.

– Ты Феникс!

Феникс явно был доволен.

– Значит, слава обо мне пережила две тысячи лет, – сказал он. – Позвольте взглянуть на мой портрет.

Роберт, опустившись на колени, расправил бумагу перед каминной решеткой.

– Здесь меня не слишком приукрасили… А это что за символы? – спросила птица, показав на напечатанные под картинкой строки.

– А, там неинтересно. О тебе немногое говорится, – сказал Сирил, невольно подражая торжественному тону огненного гостя. – Зато о тебе пишут во многих книгах.

– А портреты в них есть? – поинтересовался Феникс.

– Э-э… Нет, – ответил Сирил. – Вообще-то я не помню, чтобы мне попадался еще какой-нибудь твой портрет кроме этого. Но я могу прочитать кое-что о тебе, если хочешь.

Феникс кивнул, и Сирил, сходив за десятым томом старой энциклопедии, открыл его на странице двести сорок шесть и прочел следующее:

– Феникс – в орнитологии мифическая птица древности.

– Насчет древности – совершенно верно, – сказал Феникс. – Но почему «мифическая»? Разве я похож на мифического?

Все покачали головами. Сирил стал читать дальше:

– Древние верили, что эта птица – или одна-единственная в мире или последняя из своего рода.

– Совершенно верно, – согласился Феникс.

– Они говорили, что размером она примерно с орла.

– Орлы бывают разные, – сказал Феникс. – Не совсем подходящее описание.

Все дети стояли на коленях на коврике у камина, чтобы быть как можно ближе к Фениксу.

– У вас мозги сварятся, – сказала птица. – Осторожней, я уже почти остыл!

И, взмахнув золотыми крыльями, Феникс перепорхнул с каминной решетки на стол. Птица и вправду уже настолько остыла, что, когда она опустилась на скатерть, все почуяли лишь очень слабый запах гари.

– Подгорело совсем чуть-чуть, – извиняющимся тоном сказал Феникс, – пятно отстирается. Пожалуйста, читай дальше.

Дети собрались вокруг стола.

– Размером с орла, – продолжал Сирил. – Голова его украшена гребешком из перьев, шея – с золотистым оперением, остальное тело – с пурпурным; только хвост белый, а глаза сверкают, как звезды. Говорят, Феникс живет в глуши около пятисот лет, а достигнув преклонного возраста, собирает груду ароматной древесины и смолы, поджигает ее взмахами крыльев и таким образом совершает самосожжение. Из его пепла появляется червь, который со временем вырастает во взрослого Феникса. Оттого финикийцы дали…

– Неважно, что они дали, – сказал Феникс, взъерошив золотые перья. – Они все равно никогда не давали много и были людьми, которые ничего не давали просто так. Эту книгу следует уничтожить. Она в высшей степени неточна. Остальная часть моего тела никогда не была пурпурной, а что касается хвоста, разве он белый, спрашиваю я вас?

Он повернулся и с серьезным видом продемонстрировал свой золотой хвост.

– Нет, не белый, – хором ответили дети.

– И никогда не был белым, – сказал Феникс. – А насчет червяка – просто грубое оскорбление. Феникс, как и все уважающие себя птицы, откладывает яйцо. Он и вправду собирает груду ароматной древесины – тут книга права – сносит яйцо, а потом совершает самосожжение. После же возвращается к жизни в своем яйце и вылупляется, и начинает новую жизнь, и так снова и снова. Слов нет, как мне это надоело – сплошная круговерть, никакого отдыха.

– Но как твое яйцо попало в ковер? – спросила Антея.

– Ах, это сокровенная тайна, – сказал Феникс. – Я могу поведать ее только тем, кто сочувствует мне от всей души. Меня никогда не понимали, это ясно хотя бы по россказням о червяке. Я мог бы рассказать тебе, – продолжал он, глядя на Роберта сияющими, как звезды, глазами. – Ведь это ты поместил меня в огонь.

Роберту, судя по всему, стало неловко.

– Но остальные тоже участвовали – развели костер из ароматного дерева и благовоний, – сказал Сирил.

– И… и то, что я бросил тебя в огонь, это же вышло случайно, – добавил Роберт.

Правда далась ему нелегко – он не знал, как отреагирует Феникс. Птица отреагировала самым неожиданным образом.

– Твое чистосердечное признание устранило мои последние сомнения. Я расскажу вам свою историю.

– А после не исчезнешь у нас на глазах или что-нибудь в этом роде? – встревоженно спросила Антея.

– А что? – Феникс взъерошил золотые перья. – Вы хотите, чтобы я остался здесь?

– О да! – с жаром воскликнули все.

– Почему? – Феникс скромно опустил глаза и уставился на скатерть.

– Потому что… – начали все в один голос – и замолчали. Только Джейн добавила после паузы:

– Мы никогда в жизни не видели такого красивого существа, как ты.

– Разумный ребенок, – кивнул Феникс. – Я не собираюсь исчезать у вас на глазах или что-нибудь в этом роде. И я поведаю вам свою историю. Как и сказано в вашей книге, я жил много-много лет в глуши – это такое обширное, тихое место, где крайне мало по-настоящему хорошего общества. Я начал уставать от своего монотонного существования, но у меня возникла привычка откладывать яйцо и самосжигаться каждые пятьсот лет… А вы знаете, как трудно избавиться от привычки.

– Знаем, – сказал Сирил. – Джейн раньше грызла ногти.

– Но я же перестала грызть, – обиделась Джейн, – ты же знаешь, что перестала.

– Только когда тебе намазали пальцы горьким алоэ, – сказал Сирил.

– Сомневаюсь, что даже горькое алоэ смогло бы избавить от привычки меня, – серьезно сообщила птица. – Кстати, у алоэ есть своя дурная привычка, от которой ему хорошо бы избавиться, прежде чем пытаться лечить других, – я имею в виду ленивую привычку цвести всего раз в столетие. Но я справился и без алоэ. Однажды утром я очнулся от беспокойного сна – приближалось время разводить опостылевший костер и откладывать в него надоевшее яйцо – и увидел двоих, мужчину и женщину, сидящих на ковре. Я вежливо их поприветствовал, и они рассказали мне историю своей жизни. Поскольку вы ее не знаете, я вам сейчас расскажу. Они были принцем и принцессой, и вы наверняка захотите познакомиться с историей их родителей. В ранней юности матери принцессы случилось услышать историю о некоем волшебнике, которая обязательно вас заинтересует. Волшебник…

– Ой, пожалуйста, перестань, – сказала Антея. – Все эти начала историй перепутались у меня в голове, а ты с каждой минутой погружаешься в них все глубже и глубже. Расскажи свою историю. Вот ее мы очень хотим услышать.

Фениксу просьба явно польстила.

– Что ж, если опустить примерно семьдесят длинных историй (хотя мне пришлось выслушать их все – но в глуши для этого времени предостаточно), суть в следующем. Принц и принцесса так влюбились друг друга, что знать не хотели никого другого. Поэтому чародей – не пугайтесь, я не буду углубляться в его историю – подарил им волшебный ковер (вы же слышали о ковре-самолете?). Принц с принцессой уселись на ковер и велели ему немедленно унести их куда-нибудь подальше, так и очутились в нашей глуши. А поскольку они собирались остаться в глуши навсегда, ковер им больше не был нужен, и они отдали его мне. Такой шанс действительно выпадает раз в жизни!

– Не понимаю, зачем тебе ковер, когда у тебя такие чудесные крылья, – сказала Джейн.

– Крылья и вправду хороши, не правда ли? – Феникс с деланой скромностью расправил их. – Что ж, я попросил принца расстелить ковер и отложил на него яйцо, а потом сказал ковру: «А теперь, мой изумительный ковер, докажи, чего ты стоишь. Отнеси это яйцо туда, где из него никто не вылупится в течение двух тысяч лет. А когда время истечет, кто-нибудь разведет огонь из ароматной древесины и смолы и положит в него яйцо, чтобы я вылупился». Как видите, все получилось именно так, как я сказал. Не успели эти слова сорваться с моего клюва, как ковер исчез, унеся яйцо. Царственные влюбленные помогли мне сложить груду дров и скрасили мои последние минуты. Я сгорел… Следующее, что я помню, – я очнулся вон на том алтаре.

Он указал коготком на каминную решетку.

– Но ковер, – напомнил Роберт, – волшебный ковер, который уносит, куда пожелаешь. Что с ним стало?

– А, ты о нем? – небрежно спросил Феникс. – Я бы сказал, что это он и есть. Я прекрасно запомнил узор.

И он показал туда, где лежал ковер, который мама купила на Кентиш-Таун-роуд за двадцать два шиллинга девять пенсов.

В этот миг в двери заскрежетал отцовский ключ.

– Ой, – прошептал Сирил, – сейчас нам влетит за то, что мы не в постелях…

– Пожелайте, чтобы ковер отнес вас в постели, – быстро шепнул Феникс, – а потом вернулся на место.

Сказано – сделано. Конечно, от такого немного кружилась голова и перехватывало дыхание, но когда все закончилось, дети лежали в кроватях, а свет не горел. Из темноты донесся тихий голос Феникса:

– Я буду спать на карнизе над занавесками. Пожалуйста, не упоминайте обо мне своим родным.

– А тут без разницы – упоминать или не упоминать, – ответил Роберт, – они все равно нам не поверят. Эй, – окликнул он девочек через полуоткрытую дверь, – я же говорил – стоит завести разговор о приключениях, и что-нибудь произойдет! Мы просто обязаны повеселиться вволю с ковром-самолетом и Фениксом.

– Само собой, – отозвались из своих кроватей сестры.

– Дети, – раздался голос отца на лестнице, – немедленно спать. С какой стати вы болтаете в такое позднее время? О чем вы думаете?

Этот вопрос не требовал ответа, но Сирил все-таки пробормотал из-под одеяла:

– О чем мы думаем? Понятия не имею, о чем мы думаем. Я вообще ни о чем не думаю.

– Но мы получили волшебный ковер и Феникса… – начал Роберт.

– Ты получишь еще кое-что, если папа придет и поймает тебя на болтовне, – перебил Сирил. – Заткнись, кому говорят.

Роберт заткнулся. Но он не хуже брата знал, что приключения с ковром и Фениксом только начинаются.

Папа и мама не имели ни малейшего представления о том, что произошло дома в их отсутствие. Так часто бывает, даже когда в доме нет волшебных ковров или фениксов.

На следующее утро… Но вы бы наверняка предпочли прочитать об этом в следующей главе.

Глава вторая. Башня без крыши

Итак, дети стали свидетелями того, как Феникс вылупился в пламени камина в их детской, и узнали, что ковер на полу в той же детской способен перенести их куда угодно, стоит только пожелать. Ковер перенес их в постели в нужный момент, а Феникс устроился на ночлег на шторном карнизе в комнате мальчиков.

– Прошу прощения, – произнес тихий голос, и некий клюв очень вежливо и осторожно приоткрыл правый глаз Сирила. – Я слышу, как рабы внизу готовят еду. Проснитесь! Есть необходимость в кое-каких объяснениях и договоренностях… Мне бы хотелось, чтобы вы не…

Феникс замолчал и сердито вспорхнул на карниз, потому что Сирил резко сел, как это делают мальчики, когда их внезапно будят. Феникс не привык к детям, и, хотя его крылья не пострадали, его чувства были задеты.

– Извини, – сказал Сирил, мгновенно придя в себя. – Пожалуйста, вернись! Что ты там говорил? Что-то насчет договоров?

Феникс снова слетел на медный прут изножья кровати.

– Ух ты! Ты настоящий, – сказал Сирил. – Какой же ты потрясающий! А ковер?

– Он такой же настоящий, каким и был всегда, – пренебрежительно отозвался Феникс. – Но, конечно, ковер – это всего лишь ковер, а Феникс – изумительный Феникс.

– Точно, – согласился Сирил, – я сам это вижу. Вот нам повезло! Просыпайся, Бобс! Сегодня есть ради чего проснуться. К тому же сегодня суббота.

– Во время тихого ночного бдения я предавался размышлениям, – сказал Феникс, – и невольно пришел к выводу, что вчера вы отнеслись к моему появлению удивительно спокойно. В древности люди всегда бывали безмерно удивлены. Вы, случайно, не знали заранее, что из моего яйца кто-то вылупится?

– Ничего такого мы не знали, – заверил Сирил.

– А если бы даже знали, – сказала Антея – она вошла в комнату в ночной рубашке, услышав мелодичный голос Феникса, – если бы даже знали, мы бы ни за что не свете не ожидали, что из него вылупится такое великолепное существо, как ты.

Птица улыбнулась. Возможно, вы никогда не видели, как улыбается птица?

– Видишь ли, – продолжала Антея, закутываясь в одеяло брата, потому что утро было прохладным, – с нами и раньше чего только ни случалось.

И она рассказала историю о псаммиаде, или песчаном эльфе.

– Ах да, – сказал Феникс, – псаммиады были редкостью даже в мое время. Помню, меня называли Псаммиадом Пустыни. Мне всегда говорили комплименты, не могу понять, почему.

– Значит, ты тоже умеешь исполнять желания? – спросила Джейн, присоединившись к компании.

– О боже, нет, – презрительно ответил Феникс. – По крайней мере… Но я слышу приближающиеся шаги и поспешу спрятаться.

И он спрятался.

Кажется, я уже сказала, что дело происходило в субботу. Кроме того, у кухарки был день рождения, и мама разрешила ей и служанке Элизе с компанией друзей пойти в Хрустальный дворец[4]. Поэтому Джейн и Антее пришлось застелить постели, помыть чашки после завтрака и сделать другую работу по дому. Роберт и Сирил собирались провести утро в беседе с Фениксом, но у птицы были свои соображения на этот счет.

– Мне нужно часок-другой побыть в тишине, – сказал Феникс. – Мне это просто необходимо. Если я не смогу немного отдохнуть, у меня сдадут нервы. Не забывайте, что прошло две тысячи лет с тех пор, как я с кем-нибудь разговаривал… Я разучился общаться и должен позаботиться о себе. Мне часто говорили, что я очень ценное существо.

Поэтому он уютно устроился в старой папиной шляпной коробке; несколько дней назад дети играли в рыцарской турнир и принесли коробку из кладовки, когда им срочно понадобился шлем. Спрятав золотую головку под золотым крылом, птица заснула.

Роберт и Сирил отодвинули стол, чтобы усесться на ковре и пожелать оказаться где-нибудь в другом месте. Но не успели они договориться – где именно, как Сирил засомневался:

– Даже не знаю… Наверное, это некрасиво – начинать такое приключение без девочек.

– Они же будут заняты все утро, – нетерпеливо заметил Роберт.

И тут в его душе некто (в скучных книгах это иногда называют «голосом совести») спросил: «Почему бы тебе им не помочь?»

Так уж случилось, что голос совести Сирила предложил то же самое, поэтому мальчики пошли и помогли сестрам вымыть чайные чашки и вытереть пыль в гостиной. Роберт так увлекся, что захотел вымыть ступеньки крыльца, чего ему никогда не разрешали делать. И в этот раз тоже не разрешили, в числе прочего потому, что крыльцо уже вымыла кухарка.

Когда с работой по дому было покончено, девочки нарядили счастливого ерзающего малыша в синее пальто разбойника с большой дороги и треуголку и развлекали его, пока мама переодевалась и готовилась ехать с Ягненком к бабушке. Мама отправлялась к бабушке каждую субботу, и обычно ее сопровождал кто-нибудь из детей, но сегодня старшим предстояло присматривать за домом. Их сердца наполнялись радостью и весельем всякий раз, когда они вспоминали, что в доме, за которым им предстояло присматривать, есть Феникс и волшебный ковер.

Ягненка всегда можно было задобрить и успокоить с помощью игры «Ноев ковчег». Это довольно простая игра: малыш садится к вам на колени и говорит, какое он животное, а вы читаете стишок о животном, которым он решил быть. Конечно, о некоторых животных, таких, как зебра, нет стихов, потому что к ним трудно подобрать рифму, но Ягненок прекрасно знал, какие животные рифмуются, а какие – нет.

– Я медвежонок! – сказал Ягненок, устраиваясь поудобнее, и Антея начала:

Когда она сказала «очень», за этим словом, конечно, последовали медвежьи объятия.

Потом Ягненок решил, что он – угорь, и его щекотали, пока он не начал извиваться, совсем как настоящий угорь.

Может, вы не знаете, что маленьких угрей называют угорёчками? Но это так, и Ягненок это прекрасно знал.

– Теперь я ежик! – сказал он, и Антея продекламировала:

И она обняла его спереди, а он визжал от удовольствия.

Это малышовая игра, и такие стишки годны только для очень-очень маленьких детей, а не для тех, кто уже умеет читать книги, поэтому я не буду пересказывать, что еще декламировала Антея.

К тому времени, как Ягненок побывал львенком, козленком, крольчонком и крысенком, мама успела приготовиться к выходу. Все поцеловали ее и Ягненка и обняли так крепко, как только можно обнять тех, кто одет для прогулки, а после мальчики проводили маму с малышом до трамвая. Когда братья вернулись, все переглянулись и сказали:

– Пора!

Дети заперли входную дверь, заднюю дверь и закрыли все окна. Потом убрали стол и стулья с ковра, и Антея его подмела.

– Мы должны немного о нем позаботиться, – ласково сказала она. – В следующий раз протрем его чайной заваркой. Ковры любят заварку.

Все оделись по-уличному, потому что, как сказал Сирил, кто знает, куда их занесет, а люди пялятся на тех, кто выходит на улицу в ноябре в домашней одежде и без шапок.

Роберт осторожно разбудил Феникса. Тот зевнул, потянулся, позволил посадить себя на середину ковра и мгновенно снова заснул, спрятав хохлатую головку под золотое крыло. Под конец на ковре расселись все дети.

– Куда отправимся?

Это был очень важный вопрос, и началось горячее обсуждение. Антея хотела в Японию. Роберт и Сирил проголосовали за Америку, а Джейн захотела на взморье.

– Потому что там можно кататься на осликах, – объяснила она.

– Только не в ноябре, глупая, – сказал Сирил.

Дискуссия становилась все жарче, но дети так ничего и не решили.

– Я голосую за то, чтобы решил Феникс, – сказал, наконец, Роберт.

И дети стали гладить птицу и гладили до тех пор, пока она не проснулась.

– Мы хотим отправиться куда-нибудь за границу, – объяснили они, – но, как ни раскидывали мозгами, так и не договорились – куда.

– Пусть ковер раскинет своими мозгами, если они у него есть, – предложил Феникс. – Просто скажите, что хотите полететь за границу.

Дети послушались, и в следующее мгновение мир как будто перевернулся вверх тормашками. Когда же мир вернулся на место и головы у всех перестали кружиться, братья и сестры осмотрелись и поняли, что они уже не в доме.

«Не в доме» – это еще мягко сказано. Они были не… не на земле. Вообще-то они уверенно, безмятежно, великолепно плыли в бодрящем чистом воздухе. Над ними простиралось бледно-голубое небо, а далеко внизу катились ярко-синие, усыпанные бриллиантовыми бликами морские волны. Ковер каким-то образом затвердел, сделавшись квадратным и прочным, как плот, и продолжал путь так уверенно, ровно и бесстрашно, что никто не боялся свалиться.

Впереди виднелась земля.

– Побережье Франции, – сказал Феникс, проснувшись и махнув в ту сторону крылом. – Куда желаете отправиться? Я всегда приберегаю одно желание про запас, на крайний случай – иначе можно угодить в неприятную ситуацию, из которой уже не выберешься.

Но дети были слишком увлечены всем вокруг, чтобы слушать, что говорит птица.

– Знаете что? – предложил Сирил. – Пусть ковер летит себе и летит, а когда увидим место, где очень захочется задержаться, там его и остановим. Разве не потрясающе?

– Как будто едешь в поезде, в экспрессе, – сказала Антея, когда они пронеслись над низкой береговой линией и полетели над ухоженными полями и прямыми дорогами, обсаженными тополями. – Только в поездах вечно ничего не разглядишь, потому что взрослые хотят закрыть окна. А потом они дышат на них, и стекла запотевают, и сквозь них ничего не видно, а потом уже пора ложиться спать.

– Еще это похоже на катание на санях, – подхватил Роберт, – несешься себе быстро и плавно, пока не натыкаешься на какое-нибудь препятствие. А тут препятствий нет, поэтому все катишь и катишь вперед.

– И за это, милый Феникс, надо благодарить тебя! – воскликнула Джейн. – Ой, посмотрите только на ту маленькую церквушку и на женщин в чепцах!

– Не стоит благодарности, – сонно и вежливо отозвался Феникс.

– О! – подытожил Сирил одним восклицанием весь восторг, бушующий в каждом сердце. – Посмотрите по сторонам! Вы только посмотрите – и сравните все это с Кентиш-Таун-роуд!

Все смотрели, и все сравнивали. И восхитительный, скользящий, плавный, неуклонный полет продолжался, а дети любовались сверху диковинными и прекрасными видами, и у них перехватывало дыхание, которое вырывалось с глубокими вздохами. Они восклицали то «ох!», то «ах!», пока не миновало время обеда.

Тогда Джейн вдруг сказала:

– Жаль, мы не захватили с собой пирог с вареньем и холодную баранину. Было бы здорово устроить пикник в воздухе.

Пирог с вареньем и холодная баранина, однако, остались далеко – они спокойно лежали в Камден-Тауне, в кладовой дома, за которым полагалось присматривать детям. Мышка уже попробовала пирог, прогрызла в нем нечто вроде пещеры и в тот момент как раз прикидывала, стоит ли пригласить супруга разделить с ней ужин. Сама-то она очень вкусно поужинала. Что одному в убыток, то другому на пользу.

– Как только увидим подходящее место, сделаем остановку, – сказала Антея. – У меня есть три пенса, вы, мальчики, сэкономили каждый по четыре пенса, не прокатившись вчера на трамвае, поэтому можно будет купить что-нибудь из еды. Надеюсь, Феникс говорит по-французски.

Ковер плыл над скалами, реками, деревьями, городами, фермами и полями. Это напомнило детям о том случае, когда песчаный эльф подарил им крылья, они взлетели на верхушку церковной башни и устроили там пир, поглощая цыплят, язык, свежий хлеб и лимонад. Но это напомнило им еще и о том, что они голодны.

Как раз в тот момент, когда голод разыгрался не на шутку, впереди показались какие-то полуобвалившиеся стены на вершине холма; за стенами поднималась большая квадратная башня, солидная и на вид совсем новая.

– Верх у нее точно такого размера, как наш ковер, – сказала Джейн. – Было бы неплохо опуститься на крышу башни, потому что тогда никто из аббатис… или как их там называют… В общем, никто из местных не сможет отобрать у нас ковер, даже если захочет. Опустимся туда, а потом кто-нибудь из нас пойдет и купит еды. По-честному купит, а не стащит еду через окно кладовой.

– Думаю, было бы лучше… – начала Антея, но Джейн вдруг сжала кулаки и возмутилась:

– Почему я никогда не могу делать то, что хочу? Только потому, что я младшая? Так вот, я хочу, чтобы ковер приземлился на той башне, и все тут!

Ковер совершил головокружительный рывок, через мгновение завис над квадратной вершиной башни, а потом начал медленно и плавно опускаться. Это было похоже на спуск в лифте в магазине «Товары для военных и моряков».

– Мы не должны ничего желать, не посоветовавшись сначала с остальными, – раздраженно сказал Роберт. – Эй! Что за чертовщина?

Что-то серое вдруг начало подниматься со всех сторон, как будто вокруг ковра с фантастической быстротой возводились стены. Вот стены стали в фут высотой, вот в два фута, в три, четыре, пять… Они уже закрывали собой солнце, и света становилось все меньше.

Антея посмотрела в небо, на стены, уходящие вверх теперь на целых шесть футов, и закричала:

– Мы падаем в башню! У нее не было никакой верхушки, поэтому ковер провалится в нее до самого низу!

Роберт вскочил.

– Мы должны… Ух ты! Совиное гнездо.

И он оперся коленом о выступающий гладкий кусок серого камня и просунул руку в узкое окно – широкое внутри башни и сужающееся к наружной части стены.

– Осторожней! – закричали все, но Роберт оказался недостаточно осторожным.

К тому времени, как он вытащил руку из совиного гнезда (яиц в нем не оказалось), ковер ушел из-под него и опустился еще футов на восемь.

– Прыгай, дурак! – заорал Сирил в тревоге за брата.

Но Роберт не смог за минуту развернуться так, чтобы можно было прыгнуть. Он извивался до тех пор, пока не оказался на выступе, а к тому времени, как он изготовился для прыжка, остальные, продолжая спуск, уже ушли вместе с ковром на тридцать футов ниже.

В результате Роберт остался один в нише окна – даже совы в тот день куда-то отлучились. Стена была настолько гладкой, что нечего было и думать вскарабкаться по ее выступам наверх, что же касается спуска… Роберт закрыл лицо руками и отползал все дальше и дальше от края, за которым была головокружительная пустота; отползал до тех пор, пока не вклинился задом в самую узкую часть оконной щели.

Теперь он, конечно, был в безопасности, но отсюда мог видеть только противоположную стену башни, обрамленную, как рамой, контурами окна. Красивая картина: между камнями рос мох, мелкие камушки поблескивали, как самоцветы; но мальчика отделяла от этой стены вся ширина башни, в которой был лишь воздух. Ужасное положение!

Роберт понял, что из-за ковра они, скорее всего, будут попадать в такие же переделки, в какие попадали раньше из-за исполнявшего их желания псаммиада.

А остальные дети… Представьте, каково им было, пока ковер медленно и неуклонно опускался к подножию башни, оставив Роберта цепляться за стену. Роберт даже не пытался представить себе чувства брата и сестер – ему хватало собственных переживаний – но вы все-таки попытайтесь поставить себя на их место.

Как только ковер опустился на землю, он утратил жесткость и твердость, так утешавшие детей по пути сюда, и безвольно распластался на ноздреватых камнях и холмиках, точь-в-точь, как сделал бы любой обычный ковер. К тому же он внезапно съежился, и на нем стало меньше места. Путешественники поспешно сошли с него на землю, а ковер продолжал сжиматься до тех пор, пока не перестал точно вписываться в башню – теперь вокруг него осталось много свободного пространства.

Дети посмотрели друг на друга, затем все разом задрали головы и во все глаза стали высматривать, где там сейчас бедняга Роберт. Конечно, они не смогли его разглядеть.

– Как я жалею, что мы сюда прилетели, – сказала Джейн.

– Вечно ты жалеешь о том, что уже сделано, – огрызнулся Сирил. – Послушайте, нельзя оставить Роберта там, наверху. Я хочу, чтобы ковер доставил его вниз.

Ковер, казалось, очнулся ото сна, собрался с силами, резко затвердел и поплыл вверх между четырьмя стенами башни. Дети еще больше запрокинули головы, чуть не сломав себе шеи. Ковер все поднимался и поднимался, на какое-то тревожное мгновение завис наверху, а потом спикировал, упал на землю, и Роберт скатился с него на неровный пол башни.

– Слава тебе, господи! – вскликнул он. – Ну и передряга! Не представляете, что я там пережил. Нет уж, на сегодня с меня хватит. Давайте пожелаем снова оказаться дома и поужинаем пирогом с вареньем и бараниной. А уж потом можно будет снова куда-нибудь полететь.

– Отлично, – согласились остальные, потому что последнее происшествие потрясло всех до глубины души.

Итак, дети снова встали на ковер и сказали:

– Хотим вернуться домой.

И – о чудо! – они вовсе не очутились дома. Ковер не двинулся с места.

Феникс все это время дремал, и Антея осторожно его разбудила.

– Послушай…

– Слушаю, – отозвался Феникс.

– Мы пожелали попасть домой, но мы все еще здесь, – пожаловалась Джейн.

– Здесь, – согласился Феникс, оглядывая высокие темные стены башни. – Это яснее ясного.

– Но мы хотели вернуться домой, – сказал Сирил.

– Без сомнения, – вежливо ответила птица.

– А ковер не сдвинулся ни на дюйм, – сказал Роберт.

– Да, – кивнул Феникс, – я вижу, что не сдвинулся.

– Но я думал, что этот ковер исполняет желания?

– Так и есть, – подтвердил Феникс.

– Тогда почему?.. – спросили дети в один голос.

– Ну знаете, я же вам объяснял. Только вы слишком любите слушать музыку собственных голосов. Это и впрямь самая прекрасная музыка для каждого из нас, поэтому…

– Что ты нам объяснял? – раздраженно перебил кто-то.

– Что ковер исполняет только три желания в день. И вы их уже загадали.

Воцарилась мертвая тишина.

– Как же мы тогда доберемся домой? – наконец, спросил Сирил.

– Понятия не имею, – любезно ответил Феникс. – Может, мне слетать и принести вам что-нибудь поесть?

– А как ты возьмешь с собой деньги, чтобы заплатить за это «что-нибудь»?

– В деньгах нет необходимости. Птицы всегда берут, что захотят, и это не считается воровством, если не считать того, что тащат сороки-воровки.

Дети были рады узнать, что не совершили преступления, когда, получив крылья, полакомились чужими спелыми сливами.

– И вправду, пусть Феникс принесет нам что-нибудь поесть, – горячо сказал Роберт, и Антея шепотом поправила:

– Если он будет так добр, ты имеешь в виду.

– Да, если он будет так добр принести нам еды. А пока он летает, подумаем, как же нам быть.

Феникс взмыл в серое пространство между стенами башни, а когда он исчез вверху, Джейн спросила:

– А вдруг он не вернется?

Мысль была не из приятных.

И, хотя Антея сразу ответила:

– Конечно, вернется! Я уверена, что он – птица слова, – все помрачнели еще больше.

Ибо, как ни странно, в башне отсутствовала дверь, а все окна находились слишком высоко, чтобы до них смог добраться даже самый отважный альпинист. К тому же становилось холодно, и Антея поежилась.

– Да уж, это все равно что оказаться на дне колодца, – сказал Сирил.

Дети ждали в печальном и голодном молчании, и у них немного затекли шеи, потому что они то и дело запрокидывали головы, чтобы вглядеться в серое пространство высокой башни и посмотреть, не возвращается ли Феникс.

Наконец, он появился. Он казался очень большим, слетая вниз между стенами. Когда Феникс опустился достаточно низко, дети поняли – почему: в одной лапе он нес корзинку с вареными каштанами, в другой – кусок хлеба, а в клюве – очень большую грушу.

Груша оказалась сочной и вполне сошла за небольшой стакан сока.

Когда с едой было покончено, все почувствовали себя лучше, и вопрос о том, как добраться домой, обсуждался без особой ругани. Но никто не смог придумать, как выйти из затруднительного положения или даже как выйти из этой башни, ведь Феникс, хотя его клюв и когти, к счастью, были достаточно крепки, чтобы удержать еду, явно не смог бы взлететь вверх с четырьмя упитанными детьми.

– Наверное, нам придется остаться здесь и время от времени кричать, – сказал наконец Роберт. – Кто-нибудь услышит, принесет веревки и лестницы и спасет нас, как шахтеров после аварии в шахте. А потом французы соберут деньги по подписке, чтобы отправить нас домой, как отправляют потерпевших кораблекрушение.

– Да, но мы не попадем домой раньше маминого возвращения, и тогда папа отберет у нас ковер. Он скажет, что ковер опасен для жизни или еще что-нибудь в этом роде, – проговорил Сирил.

– Мне ужасно жаль, что мы прилетели сюда, – снова сказала Джейн, и все остальные велели ей помолчать – все, кроме Антеи, которая внезапно разбудила Феникса со словами:

– Послушай, я знаю, что ты можешь нам помочь. О, мне бы очень хотелось, чтобы ты нам помог!

– Я помогу, чем смогу, – сразу ответил Феникс. – Что вам на сей раз нужно?

– Мы хотим вернуться домой, – заявили все.

– Хм, – отозвался Феникс. – Да… Домой, вы сказали? А что значит «домой»?

– Туда, где мы живем… Туда, где мы спали прошлой ночью… Туда, где остался алтарь, на котором ты вылупился из яйца.

– Вот оно что! Что ж, сделаю все, что в моих силах.

Феникс перепорхнул на ковер и несколько минут расхаживал взад-вперед в глубокой задумчивости. Затем гордо выпрямился.

– Я могу помочь. Почти уверен, что могу, если только не ошибаюсь жестоко. Вы не возражаете, если я оставлю вас на час-другой?

Не дожидаясь ответа, он взмыл вверх и полетел сквозь полумрак башни к яркому свету.

– Что ж, он сказал, что его не будет час-другой, – мужественным голосом проговорил Сирил. – Но я читал об узниках в подземельях, о людях, которых запирали в катакомбах, и знаю, что каждое мгновение в ожидании освобождения тянулось для них, как вечность. Поэтому узники всегда чем-то занимались, что помогало коротать отчаянные минуты. Пауков мы не будем пытаться приручить, потому что на это у нас не хватит времени.

– Надеюсь, – с сомнением сказала Джейн.

– Но мы должны нацарапать наши имена на камнях или сделать еще что-нибудь в том же духе.

– Кстати, о камнях, – сказал Роберт. – Видите кучу камней у стены в углу? Так вот, я уверен, что за ними дыра… И через нее наверняка можно выйти. Да, смотрите! Камни сложены полукругом, как будто там, в стене, есть арка; а вон и дыра, вся черная внутри.

С этими словами он подошел к груде камней, взобрался на нее, сдвинул верхний камень кучи и открыл небольшое темное пространство.

В следующее мгновение все уже разбирали груду, и очень скоро дети сбросили куртки и пальто, потому что им стало жарко.

– И вправду дверь, – сказал Сирил, вытирая лицо. – Хорошо, что мы ее нашли, на тот случай, если…

Он собирался добавить «если что-нибудь случится с Фениксом», но промолчал, опасаясь напугать Джейн. Он не был злым мальчиком и не говорил жестоких слов, если успевал вовремя задуматься.

Полукруглое отверстие в стене становилось все больше и больше. В дыре было очень, очень темно, даже по сравнению с полумраком башни; и по мере того, как дети вытаскивали камни и бросали их вниз, дыра становилась все больше. Камни, должно быть, пролежали тут очень долго, потому что поросли мхом, и некоторые из-за мха приклеились друг к другу. В общем, работенка была не из легких, как заметил Роберт.

Когда удалось разобрать примерно половину заваленной арки, Роберт и Сирил осторожно пролезли в нее и зажгли спички. Как горячо они возблагодарили судьбу за то, что разумный отец не запрещал им носить спички, не то что отцы некоторых других мальчиков! Отец Роберта и Сирила настаивал только на том, чтобы сыновья носили такие спички, которые можно зажечь, лишь чиркнув о коробок, а не обо что попало.

– Тут не дверь, а что-то вроде туннеля! – крикнул Роберт девочкам после того, как первая спичка вспыхнула, замерцала и погасла. – Отойдите, мы сбросим вниз еще несколько камней!

Ужасно взволнованные девочки так и сделали. И вот груда камней почти исчезла – и сестры увидели темный проход, ведущий невесть куда. В этот захватывающий момент все сомнения и страхи насчет того, удастся ли вернуться домой, были забыты. События разворачивались прямо как в книге про графа Монте-Кристо! Как…

– А ну, выходите оттуда! – вдруг закричала Антея. – Там, где все заперто, всегда плохой воздух. Из-за этого факелы гаснут, а потом человек умирает. Кажется, это называется «рудничный газ». Выходите, говорю вам!

Она приказывала так настойчиво, что мальчики и вправду выбрались обратно в башню, а потом каждый схватил пальто или куртку и начал махать в сторону темной арки, чтобы воздух внутри посвежел. Когда Антея решила, что «проход, наверное, уже проветрился», Сирил первым вошел под арку.

Девочки последовали за ним. Роберт шел последним, потому что Джейн отказалась замыкать шествие, опасаясь, как бы «нечто» не вошло следом за ней и не схватило ее сзади.

Сирил осторожно продвигался вперед, зажигая спичку за спичкой и вглядываясь во мрак.

– Крыша сводчатая, – доложил он, – и вся каменная… Эй, Пантера, не дергай меня за куртку! Воздух точно в порядке, глупая, раз спички не гаснут. А там, смотрите, ступеньки вниз!

– О, давайте дальше не пойдем, – сказала Джейн с мучительной неохотой (кстати, неохота и вправду бывает мучительной). – Я уверена, там есть змеи, или логовище львов, или еще что-нибудь страшное. Давайте вернемся и спустимся туда как-нибудь в другой раз, со свечами и ручными мехами, чтобы разгонять рудничный газ.

– Тогда пропусти меня вперед, – раздался за ее спиной суровый голос Роберта. – Это место в точности такое, в каких обычно зарывают сокровища, поэтому я все равно пойду дальше. А ты можешь остаться, если хочешь.

Тогда, конечно, Джейн согласилась идти дальше.

Итак, очень медленно и осторожно дети спустились по ступенькам. Ступенек было семнадцать, а у подножия лестницы обнаружились другие проходы, расходящиеся в четыре стороны. Нечто вроде низкой арки с правой стороны заставило Сирила задуматься, что там такое может быть, потому что арка была слишком низкой, чтобы за ней начинался еще один коридор.

Мальчик опустился на колени, зажег спичку и, наклонившись, заглянул внутрь.

– Там что-то есть, – сказал он и протянул руку.

Его пальцы коснулись того, что на ощупь больше всего смахивало на влажный мешочек с мраморными шариками.

– Здесь точно кто-то спрятал клад! – воскликнул Сирил.

И он не ошибся. Потому что стоило Антее закричать:

– Ой, скорее, Белка, достань его! – как Сирил вытащил истлевший холщовый мешочек примерно такого размера, как пакеты, в которых в бакалейной лавке продают орехов на шесть пенсов.

– Там есть еще. Там полно таких мешочков, – сказал он.

Как только он вытянул мешок, подгнившая ткань порвалась, и золотые монеты разлетелись во все стороны, запрыгали, звеня, сталкиваясь на полу темного коридора.

Интересно, что бы вы сказали, если бы вдруг наткнулись на зарытый клад?

Сирил сказал:

– А, черт, я обжегся! – и уронил спичку. А после добавил: – Спичек-то больше и нету.

На мгновение воцарилась отчаянная тишина. Потом Джейн заплакала.

– Не плачь, – сказала Антея, – не плачь, Киска, ты израсходуешь здесь весь воздух, если будешь плакать. Мы сможем выбраться отсюда.

– Да-а, – ответила Джейн сквозь рыдания, – мы выберемся и поймем, что Феникс уже возвращался и снова улетел, потому что решил, что мы вернулись домой каким-то другим путем, и… Ой, лучше бы мы сюда не залезали.

Все застыли – только Антея, прижав к себе Джейн, попыталась вытереть ей в темноте глаза.

– Н-не надо, – сказала Джейн, – это мое ухо… Я не плачу ушами.

– А ну, пошли отсюда, – велел Роберт.

Легко сказать – да трудно сделать, потому что никто не смог точно вспомнить, какой дорогой они сюда пришли. Очень трудно вспомнить нужный путь в темноте, когда нет спичек; ну, а если они есть, тогда, конечно, дело другое, даже если вы не зажгли ни одной.

Теперь все были согласны с Джейн, которая вечно твердила, что лучше бы им не соваться туда или сюда. Отчаяние еще больше сгущало темноту, и вдруг совершенно внезапно пол как будто накренился, и всем показалось, что они находятся во вращающемся лифте. Дети зажмурились (хотя в темноте все равно, зажмурился ты или нет, правда?), а когда кружение прекратилось, Сирил вскрикнул:

– Землетрясение! – и все открыли глаза.

Они находились в своей неприбранной детской, она же – комната для завтраков! И какой же светлой, сияющей, безопасной, приятной и восхитительной она казалась после темного подземного туннеля!

Ковер лежал на полу с таким спокойным видом, как будто никогда в жизни не отправлялся в путешествия. На каминной полке стоял Феникс, всем своим видом показывая, что он – птица скромная, но детям стоит его поблагодарить.

– Но как же тебе это удалось? – спросил кто-то, когда все много раз сказали «спасибо» Фениксу.

– О, я просто полетел к вашему другу псаммиаду и попросил выполнить мое желание.

– Но как ты узнал, где его найти?

– От ковра. Эти существа, исполняющие желания, всё знают друг о друге. Они состоят в кланах, как шотландцы, и как будто все друг с другом в родстве.

– Но ковер не умеет говорить, так ведь?

– Так.

– Тогда как же…

– Как я узнал, где живет псаммиад? Говорю же, от ковра.

– Значит, он заговорил?

– Нет, – задумчиво сказал Феникс, – не заговорил, но я почерпнул информацию, наблюдая за его поведением. Я всегда был чрезвычайно наблюдательной птицей.

Только после холодной баранины и пирога с вареньем, а также чая и хлеба с маслом у кого-то нашлось время пожалеть о золотых, которые остались лежать на полу подземного хода. Раньше о кладе никто не вспоминал – с тех пор, как Сирил обжег пальцы о пламя последней спички.

– Какие же мы совы и козлы! – сказал Роберт. – Мы всегда так мечтали о сокровищах, а теперь…

– Ничего! – Антея, как обычно, старалась смотреть на вещи со светлой стороны. – Мы вернемся туда и заберем золото, а потом раздадим всем подарки.

Дети провели наиприятнейшие четверть часа, обсуждая, какие подарки кому стоит преподнести, а когда порывы щедрости закончились, минут пятьдесят разговаривали о том, что они купят самим себе.

И тут Сирил прервал перегруженный техническими деталями рассказ Роберта об автомобиле, на котором тот собирался ездить в школу и обратно.

– Хватит! Заткнись. Это все бесполезно. Мы никогда не сможем вернуться за кладом, потому что не знаем, где та башня.

– Разве ты не знаешь? – печально спросила у Феникса Джейн.

– Не имею ни в малейшего понятия, – ответил Феникс тоном любезного сожаления.

– Тогда сокровище для нас потеряно, – сказал Сирил.

Так и было.

– Но у нас есть ковер и Феникс, – напомнила Антея.

– Простите, – сказала птица с видом оскорбленного достоинства, – мне очень не хочется противоречить, но ты, конечно, имела в виду – у вас есть Феникс и ковер?

Глава третья. Королева-кухарка

В субботу дети совершили свое первое замечательное путешествие на исполняющем желания ковре. Если вы не слишком малы, чтобы читать, вы знаете, что после субботы должно идти воскресенье.

По воскресеньям дом 18 по Камден-Террас в Камден-Тауне всегда принаряжался. По субботам отец приносил цветы, чтобы завтра украсить стол к завтраку. В ноябре, конечно, он приносил желтые и оранжевые хризантемы. Кроме того, на завтрак подавали сосиски на тостах, и это был просто экстаз после шести дней поглощения яиц, которые закупали на Кентиш-Таун-роуд по четырнадцать шиллингов за дюжину. В упомянутое воскресенье на обед приготовили еще курицу (обычно ее приберегали для дней рождения и других торжественных случаев) и пудинг «ангелочек» – в нем рис, молоко, апельсины и белая глазурь делали все возможное, чтобы вас осчастливить.

После обеда отцу очень захотелось спать, потому что он усердно трудился всю неделю, но он не поддался голосу, нашептывавшему: «Иди и отдохни часок». Он нянчился с Ягненком, который ужасно кашлял, – по словам кухарки, у малыша был коклюш, тут нечего и гадать.

– Пойдемте, детишки, – сказал отец, – я взял в библиотеке книгу под названием «Золотой век» и почитаю вам вслух.

Мама прилегла на диване в гостиной и сказала, что прекрасно все слышит с закрытыми глазами. Ягненок угнездился в «уголке кресла», а на самом деле – на папиной руке, а остальные устроили счастливую кучу-малу на коврике у камина. Поначалу в этой куче, конечно, было слишком много ступней, коленей, плеч и локтей, но потом все устроились по-настоящему уютно, и Феникс с ковром отодвинулись в дальние уголки сознания (Феникс и ковер прекрасны, но можно будет поиграть с ними позже)… Как вдруг в дверь гостиной угрюмо и громко постучали. Дверь приоткрылась на дюйм, послышался голос кухарки:

– Пожалуйста, мэм, можно вас на минутку?

Мама посмотрела на отца с выражением отчаяния на лице. Потом сняла с дивана свои красивые блестящие воскресные туфли, обулась и вздохнула.

– В море осталось еще много рыбы, – весело сказал отец, и только гораздо позже дети поняли, что он имел в виду.[5]

Мама вышла в коридор, который назывался «холл», туда, где стояла подставка для зонтов и висела картина «Король долины» в желтой блестящей раме (на картине остались коричневые пятна сырости после пребывания в позапрошлом доме). В холле ждала кухарка с очень красным и потным лицом, в чистом фартуке, криво повязанном поверх грязного, в котором она готовила тех восхитительных цыплят. Кухарка с каждой минутой как будто краснела и потела все больше; накручивая на пальцы края передника, она сказала коротко и сердито:

– С вашего позволения, мэм, я хотела бы получить расчет.

Мама прислонилась к вешалке. Дети увидели в дверную щель, как мама побледнела. А ведь она была так добра к кухарке и только накануне дала ей выходной, поэтому со стороны кухарки было очень нехорошо вот так уходить, да еще в воскресенье.

– Почему, в чем дело? – спросила мама.

– Да это все из-за детей, – ответила кухарка, и братьям и сестрам почему-то показалось, что они сразу поняли: речь пойдет о них. Вроде ничего такого плохого они не делали, но кухарок вывести из себя легче легкого. – Да, из-за детей. Новый ковер в их комнате заляпан грязью с двух сторон. Отвратительной желтой грязью! Бог знает, где они ее откопали. И такую гадость мне нужно отчищать в воскресенье? Нет уж, в мои обязанности это не входит, и не собираюсь я ничем таким заниматься. Вот чего я скажу, мэм – кабы не маленькие шалопаи, тутошнее место было бы неплохим, хоть и не мне такое говорить, и уходить бы мне не хотелось, да вот только…

– Мне очень жаль, – мягко сказала мама. – Я поговорю с детьми. А вы лучше хорошенько все обдумайте, и если действительно захотите уйти, скажите мне об этом завтра.

На следующий день у мамы с кухаркой состоялся тихий разговор, и кухарка сказала, что так уж и быть, задержится еще малость, а там видно будет.

Но тем временем мама с папой тщательно расследовали историю с грязным ковром. К откровенному объяснению Джейн – дескать, ковер запачкался на дне иноземной башни, где были запрятаны сокровища, – родители отнеслись с таким леденящим душу недоверием, что остальные дети ограничились выражением сожалений и обещаниями «никогда больше так не делать». Но отец сказал (и мама с ним согласилась, потому что матери должны соглашаться с отцами, а не потому, что она сама так считала), что дети, измазавшие ковер с двух сторон толстым слоем грязи и вместо объяснений наболтавшие какую-то чепуху (под чепухой подразумевался правдивый рассказ Джейн), вообще не стоят того, чтобы иметь ковер. Значит, ковра у них и не будет – целую неделю!

Ковер почистили щеткой, протерли чайной заваркой (только это слегка утешило Антею), свернули и убрали в шкаф на верхней площадке лестницы, а ключ папа сунул в карман брюк.

– До субботы, – заявил он.

– Не огорчайтесь, – сказала Антея, – зато у нас есть Феникс.

Но оказалось, что Феникса у них нет. Птица как сквозь землю провалилась, и внезапно радужная дикая красота волшебных приключений превратилась в обычную влажную хмарь повседневной ноябрьской жизни в Камден-Тауне. Все было как всегда: голые доски пола посреди детской там, где в коричневом линолеуме протерлась дыра, а на желтоватом фоне досок с ужасающей отчетливостью – тараканы. Бедняжки, как обычно, вышли вечером, чтобы попытаться подружиться с детьми, но дети так и не захотели с ними дружить.

Воскресенье закончилось в унынии, которое не смог развеять даже сладкий творог со сливками, поданный на ужин в чаше из голубого дрезденского фарфора.

На следующий день кашель Ягненка стал хуже. Он определенно смахивал на коклюшный, и в своем одноконном экипаже приехал доктор.

Каждый из старших детей старался мужественно выдержать тяжесть горя, навалившегося из-за того, что исполняющий желания ковер заперли, а Феникс исчез.

Феникса искали добрую часть воскресенья.

– Он – птица слова, – сказала Антея. – Уверена, он нас не бросил. Но вы же знаете – он так ужасно долго летел от того места, куда мы попали, до Рочестера и обратно. Думаю, бедняжечка устал и хочет отдохнуть. Я уверена, ему можно доверять.

Остальные тоже пытались испытывать такую уверенность, но она давалась нелегко. И нельзя было ожидать от детей теплых чувств к кухарке, поскольку ковер забрали исключительно из-за того, что та подняла шум из-за толики иностранной грязи.

– Она могла бы поговорить с нами, – сказала Джейн, – и мы с Пантерой почистили бы ковер заваркой.

– Сварливая мегера, – буркнул Роберт.

– Я не буду говорить, что я о ней думаю, – чопорно заявила Антея, – потому что это было бы руганью, ложью и клеветой.

– Если назвать ее злобной свиньей и отвратительным синеносым Боцуосом, это не будет ложью, – сказал Сирил, который прочитал книгу «Глаза света»[6] и собирался подражать говору Тони, как только научит Роберта говорить, как Пол.

И все дети, даже Антея, согласились, что если кухарка и не синеносый Боцуос, лучше бы ей не родиться на свет. Но прошу вас поверить – дети не нарочно всю следующую неделю старались вывести ее из себя. Хотя, осмелюсь предположить, они бы так себя не вели, будь кухарка их любимицей. Это загадка, сами разгадайте ее, если сможете.

Итак, произошли следующие события.

Воскресенье. Обнаружилось, что ковер с двух сторон заляпан грязью.

Понедельник. Лакрицу нужно было довести до кипения в кастрюле, добавив туда анисовое драже. Антея этим и занималась, потому что думала, что смесь поможет от кашля Ягненка. Но она забыла следить за кастрюлей, и дно подгорело. Ту маленькую кастрюльку с белой полосой приберегали для детского молока.

Вторник. В кладовой обнаружилась дохлая мышь. Дети взяли нож для потрошения рыбы, чтобы выкопать мышке могилу. По прискорбной случайности нож сломался. В свою защиту дети сказали, что кухарке не следовало держать в кладовой дохлых мышей.

Среда. На кухонном столе лежало нарезанное сало, и Роберт перемешал его с нарезанным мылом. По его словам, он решил, что сало – это тоже мыло.

Четверг. Дети разбили кухонное окно, когда честно и благородно играли в разбойников.

Пятница. Слив кухонной раковины замазали замазкой и наполнили раковину водой, чтобы получилось озеро, в котором можно пускать бумажные кораблики. Уйдя, братья и сестры оставили кран открытым. Коврик у кухонного камина и обувь кухарки были испорчены.

В субботу ковер все-таки вернули.

За целую неделю дети успели решить, в какое место они попросят их отнести, когда заполучат ковер.

Мама ушла к бабушке, не взяв с собой Ягненка, потому что у малыша все еще был сильный кашель. Кухарка не уставала твердить, что это точно коклюш, тут нечего и гадать.

– Но мы возьмем его с собой, нашего утеночка, – сказала Антея. – И отправимся туда, где у него не будет коклюшного кашля. Не глупи, Роберт. Если он и расскажет, где был, никто из взрослых не обратит внимания. Он вечно лепечет о том, чего никогда не видел.

Итак, все оделись по-уличному и одели Ягненка – тот хихикал и кашлял, и смеялся, и снова кашлял, бедняжка. Старшие мальчики убрали с ковра все стулья и столы, пока Джейн нянчилась с Ягненком, а Антея носилась по дому, напоследок отчаянно пытаясь найти Феникса. Наконец она, запыхавшись, ворвалась в детскую и сказала:

– Нет смысла его дожидаться. Но я знаю, что он нас не бросил, он – птица слова.

– Совершенно верно, – донесся тихий голос из-под стола.

Все упали на колени, заглянули под стол и увидели Феникса. Он сидел под столешницей на деревянной перекладине, которая поддерживала выдвижной ящик в те счастливые времена, когда ящик еще не пытались превратить в лодку и Роберт не продавил его своими прочными школьными ботинками фирмы «Рэггит».

– Я все время был тут, – сказал Феникс и зевнул, вежливо прикрыв клюв лапкой. – Если я вам был нужен, вы могли бы продекламировать призывное заклинание; в нем семь тысяч строк на очень чистом и красивом греческом языке.

– А ты не мог бы перевести это заклинание на английский? – спросила Антея.

– Оно ужасно длинное, – сказала Джейн, сажая Ягненка себе на колени. – Может, сочинишь короткий английский вариант, как Тейт и Брэди?[7]

– О, скорей иди сюда, – сказал Роберт, протягивая руку. – Иди сюда, старина Феникс!

– Старина прекрасный Феникс, – застенчиво поправила птица.

– Старина прекрасный Феникс, иди сюда, – нетерпеливо сказал Роберт, все еще протягивая руку.

Феникс тут же вспорхнул на запястье мальчика и сказал остальным:

– Этот любезный юноша чудесным образом сумел вложить смысл семи тысяч строк греческого заклинания в одну английскую строку… Правда, он слегка перепутал кое-какие слова, но…

– О, скорей иди сюда, старина прекрасный Феникс!

– Не идеально, надо сказать, но неплохо для мальчика этого возраста.

– Вот так, – сказал Роберт, возвращаясь на ковер с золотым Фениксом на запястье.

– Ты похож на королевского сокольничего, – сказала Джейн и уселась на ковре с малышом на руках.

Роберт постарался и дальше выглядеть похожим на сокольничего.

Сирил и Антея встали на ковре бок о бок.

– Нам нужно вернуться домой до обеда, – сказал Сирил, – иначе кухарка наябедничает.

– Она не ябедничала на нас с воскресенья, – заметила Антея.

– Она… – начал Роберт, и тут дверь распахнулась, и кухарка, разъяренная, как тысяча чертей, вихрем влетела в комнату и наступила на угол ковра. В одной руке она держала треснутую миску, пальцы другой угрожающе сжала в кулак.

– Гляньте сюда! – закричала она. – Моя распоследняя миска! И в чем, скажите на милость, я теперь приготовлю бифштекс и пудинг с почками, которые ваша мама заказала на обед? Вы вообще не заслуживаете обеда, вот что я скажу!

– Мне ужасно жаль, дорогая кухарка, – вежливо сказала Антея, – это я виновата, что забыла вам сказать. Миска разбилась, когда мы гадали на расплавленном свинце. Честное слово, я хотела рассказать…

– «Хотела рассказать», – передразнила кухарка. Она побагровела от гнева, и, право, в этом не было ничего удивительного. – «Хотела рассказать»! Что ж, я тоже собираюсь кое-что рассказать. Всю неделю я держала язык за зубами, потому что хозяйка прошептала мне что-то вроде: «Не стоит ожидать от детей благоразумия взрослых», но теперь я больше не буду вас покрывать. То из-за вас в пудинге оказывается мыло – а мы с Элизой даже не проболтались об этом, хотя и могли бы, то вы сжигаете кастрюльку, то ломаете рыбный нож, то… Боже милостивый! Зачем вы вырядили это благословенное дитя в уличную одежду?

– Мы не собирались брать его на улицу, – сказала Антея. – По крайней мере…

Она резко замолчала, потому что, хоть дети и не собирались брать Ягненка на улицу Кентиш-Таун-роуд, они собирались взять его кое-куда еще. Но кухарка имела в виду, что малыша вообще выведут из дома, что смутило правдивую Антею.

– Значит, все-таки на улицу? – сказала кухарка. – Я уж позабочусь, чтобы вы его никуда не потащили!

И она сдернула Ягненка с колен Джейн, в то время как Антея и Роберт вцепились в кухаркины юбку и фартук.

– Послушайте, – сказал Сирил с суровым отчаянием, – не могли бы вы приготовить свой пудинг в противне, или в цветочном горшке, или в грелке, или еще в чем-нибудь?

– Ни в жизнь, – отрезала кухарка. – И я ни за что не оставлю вам драгоценного мальчонку, чтоб вы простудили его до смерти.

– Предупреждаю, – торжественно произнес Сирил. – Остерегитесь, пока не поздно!

– Сам остерегись! А ты, маленький пупсик, не бойся, – сказала кухарка с сердитой нежностью. – Они никуда тебя не утащат, вот уж нет. И… А откудова вы взяли желтую курицу? – она показала на Феникса.

Даже Антея поняла, что, если кухарка не потеряет работу, будет все потеряно для них.

– Я бы хотела оказаться на солнечном южном берегу! – воскликнула девочка. – Там, где не может быть коклюша.

Она произнесла это сквозь испуганные вопли Ягненка и грубую брань кухарки, и тут же у всей компании закружились головы и все почувствовали, что падают.

Кухарка шлепнулась на ковер, крепко прижимая орущего Ягненка к своему обширному, прикрытому узорчатым фартуком животу, взывая о помощи к Святой Бригитте[8], потому что была ирландкой. Когда головокружение прекратилось, кухарка открыла глаза, вскрикнула и снова зажмурилась, а Антея воспользовалась возможностью, чтобы взять на руки отчаянно воющего Ягненка.

– Все в порядке, – сказала девочка, – твоя Пантерочка тебя забрала. Посмотри, какие деревья, и песок, и ракушки, и большие-пребольшие черепахи. О боже, как жарко!

Тут действительно было жарко, потому что верный ковер расстелился на южном берегу – обалдеть каком солнечном, как выразился Роберт. Самый зеленый из зеленых склонов вел к великолепным пальмовым рощам, где росли все тропические цветы и фрукты, о которых вы только читали в книгах. Между зеленым-презелёным склоном и синим-пресиним морем лежала полоса песка, похожая на золотую ковровую дорожку, расшитую драгоценными камнями, потому что в отличие от нашего северного песка тот песок был не сероватым, а желтым и сверкающим, как солнечный свет или радуга. И едва дикое, кружащее, оглушающее, кувыркающееся движение ковра прекратилось, дети имели счастье увидеть, как три большие живые черепахи вразвалочку подползли к краю моря и исчезли в воде. И тут было жарче, чем вы можете себе представить, если только не думаете о разогретых духовках в день большой выпечки.

Старшие дети, ни секунды не медля, сбросили верхнюю одежду, подходящую для ноябрьского Лондона. Антея сняла с Ягненка синее пальто разбойника с большой дороги, треуголку и вязаную фуфайку, а потом малыш сам выскользнул из синих тесных бриджей и остался, счастливый и разгоряченный, в одной маленькой белой рубашке.

– Я уверена, что летом здесь намного теплее, чем у нас на побережье, – сказала Антея. – А ведь там мама всегда разрешает ходить босиком.

Итак, с Ягненка сняли ботинки, носки и гетры, и он начал радостно зарываться розовыми пальчиками в золотистый гладкий песок.

– Я маленькая белая уточка, – сказал он. – Маленькая белая уточка любит плавать!

И он с кряканьем плюхнулся в песчаный бассейн.

– Пускай, – сказала Антея. – Это ему не повредит. Ой, как жарко!

Кухарка внезапно открыла глаза и завопила, зажмурилась и снова завопила, опять открыла глаза и сказала:

– Пропади все пропадом, что за дела? Видать, я сплю. Что ж, это самый лучший сон, о лучшем и мечтать нечего. Утром посмотрю в соннике, что он значит. Море, деревья и ковер, на котором можно посидеть. Никогда раньше не видывала таких снов.

– Послушайте, это не сон, а взаправду, – сказал Сирил.

– Вот-вот, – отозвалась кухарка. – Во сне всегда так и говорят.

– Говорят вам, все взаправду, – сказал Роберт, топнув ногой. – Я не собираюсь рассказывать, как мы это сделали, потому что это наш секрет. – Он яростно подмигнул каждому по очереди. – Но раз вы не захотели уйти и приготовить пудинг, нам пришлось взять вас с собой. Надеюсь, вам здесь нравится.

– Само собой, нравится, будь уверен, – неожиданно заявила кухарка. – А раз это сон, неважно, что я так говорю. И еще скажу, даже будь это моими последними словами, что из всех надоедливых маленьких шалопаев…

– Успокойтесь, добрая женщина, – сказал Феникс.

– Добрая, ну ты скажешь, – огрызнулась кухарка. – Сам ты добрый!

И тут она поняла, с кем говорит.

– Чтоб мне лопнуть! Вот так сон! Говорящие желтые птицы в придачу! Я слыхала, что другим снится всякая дичь, но никогда не думала, что доживу до того дня, когда сама что-то разэтакое увижу.

– Ну, тогда сидите здесь и видьте, – нетерпеливо сказал Сирил. – Зрелище просто потрясающее. А все остальные – на совет!

Дети зашагали по берегу и шли до тех пор, пока не оказались там, где их не могла услышать кухарка, которая все еще сидела, глядя по сторонам со счастливой, мечтательной, отсутствующей улыбкой.

Тогда Сирил начал:

– Послушайте, надо свернуть ковер и спрятать его так, чтобы в любой момент можно было на него сесть. Тогда Ягненок пусть хоть все утро лечится от коклюша, а мы отправимся на разведку. Если дикари на острове – людоеды, смоемся вместе с кухаркой. А если нет, оставим ее здесь.

– Это и есть доброта к слугам и животным, о которой говорил священник? – спросила Джейн.

– Она сама не добрая, – парировал Сирил.

– Ну… В любом случае самое безопасное – оставить ковер там, где она сидит, – решила Антея. – Возможно, случившееся послужит ей уроком. А раз кухарка думает, что это сон, неважно, что она скажет, когда вернется домой.

Итак, снятые пальто, шляпы и шарфы свалили на ковер, Сирил посадил на плечи здорового и счастливого Ягненка, Феникс пристроился на запястье Роберта, и «группа исследователей приготовилась углубиться в неведомое».

Травянистый склон был гладким, но деревья оплетены спутанными лианами с яркими цветами странной формы, и пробираться сквозь чащу оказалось нелегко.

– Нам не помешало бы мачете, – сказал Роберт. – Попрошу папу подарить мне мачете на Рождество.

С деревьев свисали целые занавеси из лиан, унизанных душистыми цветами, а яркие птицы порхали у самых лиц.

– А теперь скажите честно, – заговорил Феникс, – есть ли здесь птицы красивее меня? Не бойтесь задеть мои чувства – надеюсь, я скромная птица.

– Никто из них не может сравниться с тобой! – заверил Роберт.

– Я никогда не был тщеславным, – сказал Феникс, – но признаю́, что ты подтверждаешь мое впечатление. Я взлечу.

Он покружил в воздухе и, вернувшись на запястье Роберта, сообщил:

– Слева есть тропинка.

Так и было. Теперь идти стало удобнее, и дети зашагали быстрее. Девочки собирали цветы, а Ягненок приглашал «милых птичечек» посмотреть и увидеть, что он сам «настоящий белый водяной-преводяной утенок»! И за все время он ни разу не кашлянул.

Тропинка поворачивала, петляла, и, все время пробираясь среди зарослей цветов, дети миновали очередной поворот и внезапно оказались на лесной поляне, где стояло множество хижин с остроконечными крышами. Они сразу поняли, что это жилища дикарей.

Даже самое смелое сердце забилось быстрее. Вдруг здешние дикари все-таки людоеды? А до ковра бежать далеко.

– Не лучше ли вернуться? – спросила Джейн. – Вернуться прямо сейчас. – Ее голос слегка задрожал. – Что, если нас съедят?

– Чепуха, Киска, – твердо сказал Сирил. – Смотри, вон привязана коза. Значит, людей они не едят.

– Давайте пойдем дальше и скажем, что мы миссионеры, – предложил Роберт.

– Я бы не советовал, – очень серьезно сказал Феникс.

– Почему?

– Ну, потому что это неправда, – ответила золотая птица.

Пока дети стояли в нерешительности на краю поляны, из одной хижины вышел высокий мужчина, почти без одежды, с кожей красивого медного цвета – в точности как хризантемы, которые отец принес домой в субботу. В руке мужчина держал копье. Самым светлым в незнакомце были белки глаз и белые зубы, хотя яркое солнце освещало его блестящую коричневую кожу так, что она тоже казалась почти белой. Внимательно посмотрите на дикаря, которого встретите полураздетым, и сразу поймете (если дело будет происходить в яркий солнечный день), что мое описание правдиво.