Кто ты на самом деле? Вопрос, которого не избежать

Небо пылало багрянцем.

Тяжёлые тучи нависли над горами так низко, будто хотели поглотить их целиком.

Солнце оседало в их толщу, оставляя за собой полосу густого света, отливающего кровью.

Воздух стал плотным и сухим.

Каждый камень, каждая вершина горы горела отражённым пламенем.

Тишина стояла странная, настороженная – лишь изредка ветер проносился между камней, звуча как молитва в этот раскалённый вечер.

Закат жил. Он дышал, пульсировал и тянул за собой тьму.

Когда последний луч солнца коснулся склонов, среди огненного зарева проступил силуэт старого монастыря.

Упрямый, будто выросший из самого камня, он стоял на краю пропасти, где не росло ничего, кроме жёсткой травы и редких низких деревьев.

Его стены, потемневшие от времени и ветра, всё ещё держались, а в окнах мерцал слабый свет свечей.

Высоко в горах, среди багряного неба и клубящегося тумана, он казался молчаливым свидетелем того, что вот-вот должно произойти.

***

Внутри царил полумрак.

Тяжёлый запах воска и ладана пропитал воздух, а каменные своды, покрытые копотью, отражали дрожащее пламя свечей.

Свет колебался на старинных иконах и потускневших фресках, оживляя их лики.

У алтаря стоял настоятель – седовласый, с глубокими морщинами у глаз, полными света и печали.

Рядом – двое старших монахов, хранителей, молча наблюдали за ним. Остальные стояли поодаль.

Двери распахнулись.

Вбежал молодой монах – измученный, в крови и пыли.

– Настоятель, – прохрипел он, падая на колени. – В ущелье воины, несущие знак Тьмы. Они направляются к нам за святыней. К рассвету будут здесь.

Под серым плащом настоятеля угадывалась худоба, но в движениях чувствовалась твёрдость – не физическая, а внутренняя.

Лицо иссечено временем, как древняя икона: глубокие морщины у глаз, тонкие губы, крепкий подбородок.

Длинные седые волосы были перехвачены кожаным шнурком, борода аккуратно подстрижена.

Взгляд – светлый, уверенный, но с какой-то усталостью, которую не скрывали даже глаза цвета поблёкшего янтаря.

Он говорил негромко, и всё же, когда произносил слово, в храме будто замирал воздух.

В его голосе не было ни страха, ни сомнений – только тихое знание неизбежности.

Для братьев он был не просто наставником, а совестью.

Он не приказывал – он просил, и от этого его слушались без возражений.

Считалось, что именно он знает истинный смысл Кассиорна, хотя никогда об этом не говорил.

Той ночью его руки дрожали не от страха, а от тяжести выбора – сохранить веру или сохранить жизнь.

***

Взглядом он нашёл человека в тёмных доспехах, стоявшего в тени колонны.

Тот ждал его распоряжения – молчаливый, словно часть камня, на котором держался монастырь.

Высокий, крепко сложенный, с широкими плечами и прямой спиной, он был в кольчуге, потемневшей от времени. На могучих плечах висел плащ, промокший от тумана.

Лицо обветренное, с короткой бородой и неглубоким шрамом на щеке. В глазах – ни страха, ни злости, лишь спокойствие человека, давно выбравшего свой путь.

Он не был монахом, но жил среди них столько лет, что его считали братом. Молился с ними, чинил стены, носил воду.

Никто не знал, что привело его сюда – поражение, клятва или искупление. Сам он об этом никогда не говорил. Но когда братство нуждалось в защите, именно он вставал первым.

***

Настоятель подошёл к алтарю.

Рыцарь выступил из тени. Тяжёлый шаг отозвался в каменном зале.

Они встретились взглядами – два человека, между которыми не нужно было лишних слов.

– Время пришло, – тихо сказал настоятель.

Рыцарь кивнул. Он уже знал, зачем его позвали, и потому в глазах не было ни удивления, ни вопросов.

Настоятель достал из рукава бархатный мешочек и амулет.

Секунду подержав их в руках, будто прощаясь, протянул рыцарю.

– Возьми, сын мой, камень и амулет – две части единого.

Унеси их как можно дальше.

Перед тем как спрятать их порознь, соедини на мгновение, чтобы сила запомнила тебя.

Потом раздели вновь. Камень держи при себе, а амулет спрячь так, чтобы его никто не нашёл.

Цельный он несёт истину, а истина в руках Тьмы превращается в оружие.

Поэтому никогда не позволяй им встретиться. Придёт время – амулет сам найдёт достойного и вновь потянется к камню.

Рыцарь опустился на колено, взял реликвию и склонил голову.

На алтаре лежали два кинжала в резных ножнах.

Оба короткие, одинаковой формы – но будто разного дыхания.

Один – тёмный, словно впитавший тысячи ночей.

Другой – светлый, как сталь, рождённая на рассвете.

– Возьми и это, – тихо произнёс настоятель.

– Два кинжала. Две дороги. Когда-нибудь они должны встретиться, как встретится и то, что ты сегодня разделяешь.

В этот миг стены дрогнули. Снаружи послышался гул – приближались кони, удары, лай собак.

– Иди, – сказал настоятель твёрдо. – Спаси Свет, пока он не угас.

Рыцарь бросился к задней двери. Перед тем как скрыться за ней, обернулся ещё раз.

Его взгляд задержался на лицах монахов – спокойных, смиренных, готовых встретить смерть. Он хотел что-то сказать, но слова застряли в горле.

Резко распахнув дверь, выбежал наружу.

Холодный ветер хлестнул по лицу.

В небе клубился дым – воины Тёмного уже поджигали нижние строения.

Спустившись по тропе, ведущей в чащу, рыцарь слышал за спиной грохот боя – но впереди ждала миссия.

«Должен успеть. Ради того, что ещё можно спасти».

Он шёл всё быстрее. Кустарник цеплял плащ, колол руки острыми ветвями. Земля под ногами скользила, дыхание сбивалось. Воздух был тяжёлым, пахло дымом и сырой травой.

Вдалеке показалось поваленное дерево. Его корни, вывороченные бурей, образовали естественное укрытие.

Рыцарь подбежал к нему, опустился на колени, окровавленными руками достал камень и амулет. На секунду помедлив, соединил их.

На мгновение тишина наполнилась звуком, которого не было – будто сама земля затаила дыхание.

Серебро амулета вспыхнуло изнутри алым светом, живым, будто его сердце вспомнило, ради чего бьётся.

Рыцарь почувствовал узнавание: амулет откликнулся на прикосновение, будто запоминал его.

В этом свете не было угрозы – лишь спокойное присутствие чего-то великого, что смотрело сквозь века.

Связь была создана. Когда-нибудь этот зов услышит тот, кто несёт в себе его кровь.

Он положил камень возле сердца, а амулет спрятал между корней – глубоко, в землю под основание дуба, прижав сверху тяжёлым камнем. Потом прикрыл всё мхом и ветками, словно здесь давно лежит падшая ветвь.

Закончив, он поднялся и посмотрел в сторону монастыря. Между деревьями уже мелькали факелы.

– Пусть будет так, но святыня этой ночью не достанется Тьме, – произнёс он тихо и шагнул в тьму леса.

***

По узкой тропе, осторожно ступая, чтобы не рассыпать пучки трав, перевязанные в корзине, шёл старец.

Сухой, сутулый, но с удивительно лёгкой походкой для своего возраста.

Плечи покрывал плащ из грубой шерсти, выцветший до цвета пепла, а на ногах – старые, но ухоженные сапоги, пропитанные запахом дыма и леса.

Он не был ни монахом, ни крестьянином – жил на краю деревни, знал каждую траву, каждый корень и лечил не только тела, но и страхи.

Люди звали его просто – Старец. Говорили, что он родился в ту ночь, когда молния ударила в реку и вода засияла – может, и не правда, но никто не решался спорить.

Он умел слушать землю. Когда ветер менялся, он чувствовал беду задолго до того, как она приходила.

И в ту ночь, когда над горами вспыхнул кровавый закат, он тоже знал – тишина обманчива.

Корзина с травами была для него лишь поводом быть в пути. Настоящая причина – зов, который не имел слов. Он просто шёл туда, где сердце подсказывало: что-то должно случиться.

И случилось.

Спрятавшись за дубом, старец наблюдал.

Он видел, как измождённый, весь в крови и грязи рыцарь спрятал что-то у корней, а потом, достав меч, рванул в сторону, уводя врагов прочь.

После боя, когда ночь вновь обрела тишину, старец подошёл к дубу.

Земля была взрыхлена, ветки поломаны.

Он присел, разгреб мох и нащупал сверток из плотной ткани.

Развернув его, старец замер.

На ладонях лежал амулет – тёмно-серый, словно выкованный из угля и света одновременно. Изогнутая форма напоминала язык пламени, а по его поверхности тянулись линии, будто выжженные древним огнём. В центре – углубление неправильной формы, где когда-то, казалось, был камень. Металл был холодным, но под пальцами будто шевельнулось тепло – едва ощутимое, как дыхание.

Старец прикрыл глаза, и в груди что-то откликнулось – это не просто находка, а знак.

Завернув амулет в свой плащ, он тихо произнёс:

– Время замкнулось. Пусть Свет снова выберет, кому открыться.

И исчез в темноте.

С тех пор амулет Кассиорна больше никто не видел. Но в семье знахаря, из поколения в поколение, передавали святыню со словами, ставшими заветом: «Храни. Настанет час – и он сам выберет, кому открыться».

Глава 1. Ночь на дне

Тьма дышала тяжело.

Комната стояла в полутьме, будто воздух здесь застрял между ночью и похмельным утром.

Холод пробирался из окна, оставленного открытым, и тёплый запах чужого тела смешивался с кислым духом алкоголя и косметики.

Затхлая сладость ночного клуба ещё висела в воздухе – как дешёвый дым, не желающий исчезать.

Себастьян открыл глаза – медленно, с усилием, как будто у век был собственный вес.

Боль в висках ударила сразу. Он зажмурился – мир раскололся на гул, разрозненные вспышки света, громкие тени.

Осознание приходило медленно.

Это его спальня.

Его дом.

Только жизнь внутри будто больше не принадлежала ему.

Глубокий вдох.

Вторая попытка открыть глаза – чуть легче.

Наволочка под щекой была холодной, влажной от чужого запаха.

Кожа липла.

Одеяло было сброшено на край кровати, словно кто-то торопился, не думая ни о чём, кроме жажды забыться.

И рядом – дыхание. Медленное. Чужое.

Он вздрогнул. Пальцы вцепились в простыню, будто она могла удержать его в реальности.

Женщина лежала к нему спиной.

Оголённые плечи, спутанные волосы.

И ничего – ни тепла, ни смысла. Только чужое присутствие в его пустоте.

Себастьян выдохнул – тяжело, низко.

Горло сжало.

Холодная пустота подступила к груди.

Он сел.

Мир качнулся.

Тьма перед глазами на мгновение поглотила всё.

На полу – блестящее платье, как дешёвое обещание счастья.

Туфли – одна перевёрнутая, вторая – будто брошена в спешке.

На тумбочке – пустая бутылка, два бокала. Один перевёрнут. Другой – не допит.

В голове вспыхнули обрывки: громкий смех, клубный свет, музыка, руки, кривые улыбки, спешка, глотки, поцелуи без вкуса.

Танцпол, где он кружился, пытаясь затоптать собственную пустоту.

Имя девушки?

Пустота.

Он не помнил её взгляда.

Не помнил себя.

Он поднялся.

Ноги дрогнули.

Голова будто пронизана горячими иглами.

На стуле – рубашка, пропитанная чужим парфюмом.

В зеркале – он.

Взъерошенный, с серыми кругами под глазами.

Не тот крутой парень, в которого он всегда играл – тень, которая вчера притворялась живой, а сегодня хочет исчезнуть.

Он стоял и смотрел на себя, пока грудь не сжала тоска – он больше не узнавал себя.

Она пошевелилась – тихо.

Он вздрогнул, как будто его застали за чем-то неприличным – за правдой.

Хотел уйти. Раствориться в утре. Но ноги были тяжёлыми, будто сама земля держала его.

Тишина давила. И в этой тишине впервые прозвучала мысль – тихая, опасно честная:

Если я завтра проснусь так же… значит, я уже умер.

Глава 2. Возвращение

– Себастьян, съезди на выходных в дом деда, – попросила мать за обедом. – Мы с твоим отцом решили его продать, думаю, ты не будешь против. Перед этим нужно перебрать вещи на чердаке, посмотреть, что можно оставить.

Она говорила тихо, подбирая слова, каждое из которых давалось с трудом. В её голосе звучала не только усталость, но и что-то ещё – едва уловимая боль прощания с частью себя.

– Продать? – переспросил он, откинувшись на спинку стула. – А если я против?

Мать опустила глаза.

– Ты взрослый человек, Себастьян.

– Дом пустует… – она запнулась. – Нам он не нужен. Тебе – тем более.

Он хотел возразить, но слова застряли в горле. Всё было верно, но внутри словно что-то дрогнуло, как тонкая струна под ветром.

– Хорошо, – тихо сказал он. – Съезжу.

Он поднялся, оставил чашку нетронутой.

– Я поеду уже сегодня после обеда, – добавил он, – как раз побуду на чистом воздухе, передохну от этой городской духоты.

Мать кивнула. За годы она научилась понимать, когда лучше не спорить. Молча собрала ему сумку: немного еды и одежду на смену – ведь чердак весь в пыли.

Себастьян поблагодарил, поцеловал мать в щеку и вышел из дома.

***

Асфальт под колёсами был сухим и шероховатым; дорога петляла между холмами, уводя всё дальше от города. По обе стороны тянулись зелёные волны травы, и ветер играл бликами, как будто гладил землю. Солнце стояло низко, золотя край горизонта. Воздух пах сеном, нагретым асфальтом и далёким дымом.

Где-то звенели жаворонки, и этот звон возвращал Себастьяна в детство: он сидит на заднем сиденье старой машины, считает столбы вдоль дороги; дед встречает у ворот – пахнущий табаком, деревом и летом. Вечерами – огонь в камине и голос деда, рассказывающего истории о рыцарях, древних битвах и свете, заключённом в камне.

Теперь Себастьяну было двадцать шесть.

Когда-то он был красив по-мужски – высокий, широкоплечий, с сильными руками и выправкой человека, который привык к движению и свободе.

Эта сила всё ещё читалась в нём – не исчезла, а будто спряталась под слоем усталости.

Современная стрижка, лёгкая небритость, чёрная кожаная куртка.

Всё выглядело так, словно его жизнь по-прежнему под контролем.

Но внимательный взгляд отметил бы другое – в этой собранности была трещина, почти незаметная, но уже растущая.

Проезжая поворот за поворотом, он увидел знакомую аллею. Каменные ворота, когда-то белые, теперь серые от дождей. Себастьян сбавил скорость. Машина почти шептала, словно боялась нарушить покой.

Дом стоял, как живой, будто наблюдал за ним через выцветшие ставни. Краска на створках облупилась, местами на стенах мох пробился сквозь кирпич. Во дворе было тихо и чисто. Трава аккуратно подстрижена, на скамейке лежала садовая перчатка, забытая родителями во время их последнего приезда. Всё вокруг дышало заботой и памятью: дом стоял крепкий, ставни закрыты, окна целы. Лишь тишина выдавала, что здесь давно никто не жил.

Себастьян заглушил мотор, взял сумку с заднего сиденья и, выйдя из машины, направился к дому. Ветер, пахнущий землёй и прошлым, коснулся лица. «Продать…» – повторил он вслух, но слово прозвучало чужим. Это место было частью него, даже если он давно бросил всё, что могло держать.

Калитка скрипнула, будто узнала его. Дорожка к дому была аккуратно выложена камнем. Крыльцо ответило лёгким вздохом: доска под правой ногой всё ещё предательски прогибалась. Уголок губ поднялся в лёгкой улыбке – и сразу опустился: ещё одно напоминание о деде, который обещал её починить, но так и не успел.

Внутри пахло старым деревом и чем-то неуловимо родным. Воздух был такой же – но он уже был другим.

Он прошёл по комнатам, останавливаясь у каждой мелочи. Подошел к креслу, где дед любил читать, коснулся спинки ладонью. На стене висели часы – стрелки застыли в момент его последнего визита. Всё здесь казалось замершим, будто время ждало, когда кто-то вновь вдохнёт в него жизнь.

На секунду ему показалось, что дом слушает его дыхание. Как будто ждал.

Себастьян прошёл в свою комнату – ту самую, что осталась неизменной со времён юности. Кровать была аккуратно застелена, пахла свежим бельём: мама, видно, была здесь накануне и приготовила всё заранее, зная, что сын приедет помогать с домом.

Глава 3. Неожиданная находка

Себастьян достал сменную домашнюю одежду и, переодевшись, пошел на чердак.

Поднявшись по лестнице, он подошел к двери чердака. Та поддалась не сразу, скрипнула глухо, как будто жалуясь, что её тревожат. Воздух был тяжёлый, спертый, пах воском, старым деревом и пылью, впитавшей десятилетия. Луч солнца, пробиваясь через крошечное окно, рассекал пространство тонкой полосой, и в этом луче медленно кружилась пыль – как крошечные звёзды, плывущие в воздухе.

Перед ним предстали коробки, сундуки, книги, ткани, посуда, стопки пожелтевших газет – всё это создавало иллюзию, будто время остановилось. Он методично принялся их перебирать, читая старые надписи, иногда останавливаясь, чтобы рассмотреть давно забытые знакомые предметы.

Время тянулось медленно. Плечи затекли, глаза устали от полумрака. Воздух казался всё плотнее – будто чердак вытягивал из него кислород. Себастьян вытер лоб, взглянул на часы и решил: хватит. Остальное – завтра.

Он уже направился к двери, когда взгляд зацепился за громоздкий предмет в дальнем углу, накрытый плотным серым полотном. Свет падал на него так, что углы предмета отбрасывали острые тени. Себастьян остановился.

Он собирался оставить это до утра, но вспомнились слова деда:

– Ещё не время. Есть вещи, которые открываются только тогда, когда человек готов.

Тогда Себастьян не понимал – когда же придет то самое время? Теперь время пришло.

Он шагнул ближе. Полотно было покрыто слоем пыли. Когда он потянул его, в воздух поднялось серое облако, заставив его откашляться.

Под покрывалом оказался сундук – большой, резной, с узорами, переплетёнными в сложные линии. Замок был странный – без прорези под ключ. Просто металлический узор, словно часть общего рисунка.

Себастьян провел рукой по резной крышке сундука, чувствуя неровности и шероховатость потрескавшегося лака. Потом коснулся того самого необычного замка. Ещё в детстве он задавался вопросом, как дед открывал этот сундук.

Раздался едва слышный щелчок – возможно, от старости. Крышка поддалась. Внутри лежали дедовы вещи: стопки писем, старые газеты, тетради, личный дневник и старинный кинжал в резных ножнах. Себастьян вынул его – рукоять приятно легла в ладонь.

На лезвии была выгравирована тонкая надпись: «Тому, кто ищет Истину, открывается мир.» Фраза вызвала странное чувство тревоги – будто он уже где-то слышал эти слова, но не мог вспомнить где.

Он провёл пальцем по гравировке – холод металла слегка обжёг кожу.

От неожиданности дёрнул руку: остриё задело палец. Несколько капель крови упали на обложку дневника. Себастьян замер.

Царапина оказалась пустяковой, кровь быстро остановилась, и он продолжил разбирать содержимое.

Взяв в руки испачканный дневник деда, он удивился: на первых страницах – не размышления, а чертежи и символы. Линии были ему незнакомы, но взгляд не мог оторваться, словно в них скрывался какой-то смысл.

Вдруг всё плыло. Воздух стал густым, тяжёлым. Себастьян моргнул, провёл рукой по странице. На миг показалось, что линии двигаются, и среди них проступает одно слово: «Соедини…». Он моргнул снова – и надпись исчезла. Наверное, просто игра света. Или усталость.

Когда немного пришёл в себя, он заметил, что дневник странно толст – между страницами виднелся небольшой зазор. Он поддел край ногтем, и бумага поддалась, открыв узкий проём тайника.

Внутри лежал массивный амулет из тёмно-серого металла – изогнутый, как язык пламени.

Его поверхность пересекали линии, будто выжженные древним жаром. В центре находилось углубление неправильной формы – похоже, когда-то здесь был неогранённый камень.

Металл был прохладным, но, когда Себастьян взял его в ладонь, изнутри прошёл глубокий жар, словно пробуждающий что-то внутри.

Амулет казался живым – по изгибам пробегали золотистые отблески, словно в нём спал свет.

Себастьян провёл пальцем по выгравированным знакам – глубоким, будто создатель хотел оставить послание на века.

Голова слегка закружилась. Он опёрся о стену, глубоко вдохнул и понял, что пора спуститься. Воздуха явно не хватало. Он положил амулет в карман и направился вниз.

Глава 4. Вечер в пустоте

Умывшись и освежив лицо холодной водой, Себастьян почувствовал, как усталость прошедшего дня немного отступила.

Но стоило взглянуть на себя в зеркало – стало ясно: утомилось не тело, а душа.

Он прошёл на кухню, достал из сумки заботливо приготовленную матерью еду – тушёное мясо, картофель, ломтики хлеба и небольшой контейнер с пирогом.

Он не стал включать яркий свет. Вспомнив, что дед всегда хранил свечи в шкафчике, нашёл одну и зажёг.

Пламя качнулось и осветило пространство мягким золотым светом.

Дом будто ожил.

Казалось, стены помнили голоса и смех, когда-то наполнявшие его жизнь.

Он ел прямо из лотков.

Запах домашней еды приносил странное спокойствие, но за ним пряталась пустота – та, в которой не хочется оставаться одному.

На полке стояла фотография: он и Анна, море, солнце.

Она стояла на ветру, в лёгком платье, смеялась, запрокинув голову.

У неё всегда был этот смех – свободный, искренний, будто она принадлежала не людям, а ветру.

Анна жила на контрастах: могла говорить о вечных ценностях и через минуту улететь на другой конец света, потому что «жизнь коротка, надо успеть всё».

Он любил в ней именно это – её полёт, её бесстрашие.

Но однажды пришло осознание: невозможно удержать ветер.

Ей всегда было мало – людей, городов, чувств.

Она искала не дом, а вдохновение.

А он – наоборот – хотел тишины, опоры, смысла.

Они встретились в одной точке и разошлись, как пересекающиеся линии: коротко, красиво и навсегда.

Он долго смотрел на фотографию, словно надеялся услышать ответ.

– Ты ведь хотела свободу, – прошептал он. – А я хотел, чтобы ты осталась.

Он достал из буфета бутылку вина, налил почти до краёв.

Глоток. Второй. Третий.

Вино казалось горьким – будто в нём растворились все его ошибки.

Он сел у окна. В свете свечи бокал отбрасывал кровавые блики на стол.

Мысли текли медленно, как густое вино, – и с каждой новой волной в голове поднимались воспоминания.

Я жил, будто всё под контролем.

Будто впереди ещё есть время – разобраться, понять, вернуть.

Я убеждал себя, что просто устал, что Анна была ошибкой, но не мог отпустить.

Она жила во мне – в каждой женщине, в каждом взгляде, который я избегал.

Я притворялся свободным, а на деле был пленником прошлого.

Я убегал от своей доли, от самого себя, заполняя пустоту людьми, делами, шумом.

А когда оставался один – всё рушилось.

Тишина обнажала правду: я не потерял её. Я потерял себя.

Он опустил взгляд на руку. В свете свечи кожа казалась почти прозрачной, а тонкие прожилки – живыми.

И вот теперь этот холодный кусок металла жжёт ладонь.

И внутри звучит вопрос, от которого не уйти:

«Кто ты? Кто ты на самом деле?»

Он достал амулет.

Металл светился, будто вбирал дыхание свечи.

Себастьян смотрел на него, чувствуя, как внутри поднимается то, что он столько лет прятал – боль, усталость, сожаление.

Может, в лёгкости и есть правда…

Но не в пустых развлечениях, а в пути, который идёт изнутри.

Я же до сих пор не знаю, кто я и куда иду.

Он поставил бокал, провёл рукой по лицу.

Тишина стала тяжёлой, как камень на груди.

– Хватит, – прошептал он. – Я так больше не могу.

Он лёг, не раздеваясь, всё ещё сжимая амулет в ладони.

Сон пришёл быстро, будто ждал за порогом.

И в этом сне кто-то тихо, но настойчиво спросил:

– Кто ты на самом деле?..

Себастьян вздрогнул и проснулся в холодном поту.

Свеча догорела, оставив лёгкий след дыма.

Он долго сидел, глядя в темноту.

– Я должен вернуть себя себе, – сказал он.

И впервые эти слова прозвучали не как жалоба, а как решение.

Глава 5. Вопрос внутри сна

Сначала было только дыхание – ровное, глубокое, будто само время дышало рядом.

Потом пришёл свет.

Он не ослеплял, а тек – мягкий, серебристый, как вода, что скользит сквозь пальцы.

Себастьян стоял среди этого света и не понимал, где находится.

Под ногами – гладкий камень, вокруг – тишина, нарушаемая далёким эхом шагов.

Он обернулся – и увидел стены, уходящие в бесконечность, будто древний зал, вырубленный в скале.

На полу лежали обломки оружия, щиты, обожжённые куски ткани.

Воздух пах железом и пеплом.

Сердце забилось чаще.

Он сделал шаг вперёд – и вдруг почувствовал под ногой что-то холодное.

Наклонившись, он увидел тот самый амулет – изогнутый, будто язык пламени, тёмный, словно выкованный из огня, с линиями, мерцающими мягким золотым светом.

Внутри, в углублении, будто дышала жаркая тень – живое сердце металла.

Себастьян протянул руку, но в тот момент, когда пальцы почти коснулись поверхности, воздух вокруг дрогнул.

Из тьмы донёсся глухой звук – не то вздох, не то стон.

– Кто ты на самом деле? – тихий голос, будто шёпот внутри головы.

Он обернулся – никого. Только свет, медленно тающий, словно день уходил за горизонт.

Сердце билось неровно.

– Кто здесь?.. – выдохнул он, но собственный голос прозвучал глухо, словно сквозь толщу воды.

Земля под ногами едва заметно сдвинулась, и по залу прошёл гул.

Из-под камней на полу проступили линии – знакомые, такие же, как на амулете.

Они вспыхнули, соединяясь в единую спираль света.

Себастьян хотел отступить, но тело не слушалось.

Свет поднимался выше, втягивая его в себя.

– Кто ты на самом деле?.. – повторил голос, теперь громче, ближе.

И вдруг – тишина.

Мир вокруг растворился.

Он падал – в пустоту, в холод, в собственное дыхание.

Себастьян резко открыл глаза.

Луна стояла высоко, в комнате царила тишина.

Он глубоко вдохнул, пытаясь понять, где сон, а где реальность.

А в руке у него лежал амулет – тусклый и молчаливый.

Он сел на кровати, чувствуя, как сердце всё ещё бьётся неровно.

«Кто ты на самом деле?» – слова из сна не отпускали.

Он не помнил самого видения – только ощущение, будто кто-то коснулся его изнутри.

Не страх, не боль – что-то иное, настойчивое.

Себастьян лёг обратно, решив, что утром всё это забудется.

Положил амулет под подушку, повернулся на бок и закрыл глаза.

Мысли ещё блуждали, но вскоре сон снова накрыл его волной темноты.

***

Тьма.

Из неё – короткие, обрывочные образы.

Камень катится по полу, блики света на мраморе.

Тень человека в длинном одеянии, склонённого над алтарём.

Вспышка – меч. Гулкий звон.

Силуэт рыцаря, падающего на колени, и чей-то голос – полный отчаяния и веры одновременно.

– Сохрани его… во что бы то ни стало…

Настоятель стоит в храме, освещённом огнём.

В его руках – камень и амулет, два источника Света.

Он поднимает их, будто благословляя, и свет разрывает темноту.

Мир вспыхнул.

И в этом ослепительном сиянии Себастьян услышал голос – глубокий, мощный, будто изнутри самого сознания:

– Кто ты на самом деле?..

Он закричал – от боли, страха и непонимания.

Крик вырвался с такой силой, что оборвал сон.

Себастьян рывком сел на кровати.

Воздух резал лёгкие, всё тело дрожало.

Рубашка прилипла к спине, волосы – влажные от пота.

Сквозь щель в шторах пробивался серый рассветный свет – утро уже начиналось.

Он встал, прошёл к столу, где стоял графин с водой, и начал пить прямо из него.

Холодная вода обожгла губы, но принесла облегчение.

Сердце постепенно выравнивало ритм.

Вернувшись к кровати, он заметил возле подушки амулет.

Он точно убрал его под подушку.

Но теперь амулет лежал сверху – будто сам выбрал быть найденным.

Себастьян взял его в ладонь – тяжёлый, холодный снаружи, но тёплый изнутри, как дыхание, спрятанное в металле.

Свет рассвета мягко скользнул по поверхности, обнажив знакомые линии.

Он вдруг осознал – это был тот самый амулет из сна.

На секунду он перестал дышать.

Он смотрел на него, не отрываясь, будто ждал, что металл снова оживёт.

– Кто ты на самом деле?.. – прошептал он. – Кто я на самом деле?..

Ответа не последовало.

Только тишина – и бледный утренний свет, пробивающийся сквозь занавески.

Глава 6. Новое знакомство

Сон не выходил из головы – слишком яркий, слишком реальный. Себастьян провёл рукой по лицу, пытаясь отогнать остатки видения, но серебристый свет амулета вновь вспыхнул в памяти. Он посмотрел на тумбочку – амулет, лежащий рядом с мобильным телефоном, будто ждал его.

– Кто ты на самом деле?.. – шепнул он вполголоса.

Мысль мелькнула внезапно: а что, если попробовать найти информацию о нём в интернете? Он сфотографировал амулет и запустил поиск по изображению. Экран мигнул, и потянулись десятки похожих картинок – старинные артефакты, музейные экспонаты, копии древних символов.

Одна из фотографий заставила его затаить дыхание. Это был папирус – выцветший, с трещинами, покрытый сетью потемневших линий. На нём был изображён предмет очень похожий на его амулет. Форма, орнамент, расположение углубления под камень совпадали до мельчайшей детали.